Горе не от ума. Евгений Ямбург

Этот мальчик вызывал озабоченность учителей уже с первого класса. О таких детях привычно говорят: шило в одном месте. Во время урока он мог внезапно выскочить из-за парты, носиться по классу, срывать шторы. Сегодня такому ребенку, скорее всего, поставили бы диагноз: гиперактивный ребенок с синдромом дефицита внимания – и посоветовали бы обратиться к специалистам, психиатрам и нейрофизиологам. Но дело происходило двадцать лет назад, когда о подобных тонкостях мало кто имел представление. При всех отклонениях в поведении мальчик обладал сохранным интеллектом, неплохо учился, в изучении некоторых предметов даже опережая своих сверстников. У него были явные избирательные способности. Забегая вперед, скажу, что в восьмом классе он знал наизусть весь учебник металловедения для техникума и демонстрировал особые успехи в изучении химии. Но год от года его агрессивность нарастала, принимая все более одиозные формы. В третьем классе он уже беспрестанно колол девочек булавками, получая от этих «шуток» неизъяснимое наслаждение…

Мне повезло с коллегами. Мудрые, терпеливые педагоги, они делали все от них зависящее, чтобы этот ребенок продолжал обучение. Но как прикажете объяснять родителям других учеников, которые часто становились жертвами этого странного мальчика, его пребывание в классе? Не скрою, уже в те годы на полулегальных основаниях у нас в школе существовала психологическая служба. Но обследование ребенка без согласия родителей недопустимо по этическим соображениям и входит в противоречие с нормами права. На мое осторожное предложение обследовать ребенка в стационаре мать ответила категорическим отказом. Отчасти ее можно было понять. Поставить мальчика на учет в психиатрический диспансер – в те годы это было равносильно тому, что поставить крест на его будущей карьере. На деликатную просьбу разрешить провести обследование приватно, нашими специалистами с полной гарантией сохранения медицинской тайны, она отреагировала весьма бурно: «Не позволю из моего сына делать дурака!»

– При чем тут это? У мальчика сохранный интеллект, он хорошо учится. Нас беспокоит его поведение.

Никакие доводы не действовали. Как тигрица, она защищала собственного ребенка от… специалистов.

Гром грянул в конце восьмого класса. Подросток зажал в лифте второклассницу, раздел ее и исколол иголками. Преступника быстро нашли и возбудили уголовное дело. Теперь уже мать со слезами на глазах обратилась ко мне за помощью.

– Немедленно требуйте психиатрическую экспертизу института Сербского, это ваше и его единственное спасение!

Откровенно говоря, нам все давно было ясно. У парня развивалась юношеская шизофрения, которая с трудом поддается лечению до четырнадцати лет. Подростку на момент заключения под стражу было тринадцать.

И был суд, по решению которого юноша получил принудительное лечение. Прямо в зале суда его мать, в сущности молодую женщину, разбил инсульт, и ее увезли на «скорой». Между тем парня подлечили, он окончил нашу школу в восемнадцать лет и благополучно поступил в институт, закончил его и работает инженером. С тех пор глубоко больная женщина ежегодно в День учителя звонит по телефону и заплетающимся инсультным языком поздравляет меня с праздником. Если бы в свое время она отнеслась к нам с большим доверием, горя можно было бы избежать…

Каждый раз, когда приходится убеждать родителей в необходимости обследования ребенка, вызывающего озабоченность школы, рассказываю эту и подобные ей истории, которых немало в директорской «копилке». Не всегда, но иногда помогает. Кое-кто соглашается.

Отрывок из книги "Педагогический декамерон", Евгений Ямбург.

В этой книге представлены забавные и печальные, простые и сложные, а иногда полные драматизма школьные истории, в которые был вовлечен ее автор - замечательный педагог, чл.-корр. РАО, директор Центра образования № 109 г. Москвы Е. А. Ямбург. Предельно искренне, с известной долей самоиро­нии он рисует живую, динамичную картину школьной жизни во всем ее жанровом и сюжетном многообразии.

Самому широкому кругу читателей.

***

Проблема в том, что педагогические ошибки, как и медицинские, слишком дорого обходятся, поскольку влияют на всю дальнейшую жизнь человека. Совсем избежать их нельзя, но можно ли минимизировать? Здесь стоит присмотреться к опыту подготовки летчиков. Там проблема минимизации ошибок стоит еще острее: любой просчет пилота может стать последним в его жизни, послужить причиной гибели людей, за которых он отвечает. В этой рискованной профессии ждать, пока молодой специалист с годами приобретет опыт действий в нештатных ситуациях, абсурдно и преступно. Поэтому курсантов летных училищ обучают на специальных тренажерах, вырабатывая реакцию, формируя навыки поведения, доводя до автоматизма действия, например, в условиях турбулентности или попадания в грозовой фронт. Школьный лайнер также периодически попадает в нештатные ситуации. Его сотрясают конфликты, лихорадит от попадания в зону повышенной возбудимости родителей и детей, невротизированных современным ритмом жизни.

Предлагаемая книга – своего рода тренажер для молодых педагогов. Я уже говорил, что у мастера, принимающего быстрое решение, с годами выработался педагогический рефлекс узнавания ситуации. При всем разнообразии детских характеров, неповторимости их индивидуальности, места, времени и конкретных обстоятельств, в которых разворачивается ситуация, она обладает устойчивыми, повторяющимися, типологическими чертами. В ее основе лежит некая матрица поведения. Семь разгневанных матерей, которые врываются в мой кабинет с категорическим требованием перевести трудного ученика, мешающего обучаться их детям, в параллельный класс. В том или ином виде эта ситуационная коллизия повторяется. Не важно, вместе или поодиночке, движимые охранительным материнским инстинктом, женщины ставят этот вопрос ребром. Попытка суицида у девушки, вызванная неразделенной любовью к молодому учителю, первое приобщение подростков к Бахусу – подобные случаи не редкость в любой школе. Любопытно, что, когда я зачитывал некоторые из представленных в книге историй своим коллегам, директорам других школ, каждый раз получал похожую реакцию: «Признайся, старик, что эту ситуацию ты списал у меня. Мы с тобой обсуждали ее в 1980 году. Ты забыл». Такой непосредственный отклик лишь подтверждает мою мысль о типичных, повторяющихся картинках школьной жизни.

Однако само перечисление ситуаций, без их подробного описания и разбора, включающего анализ мотивов действий учителя и ученика в реальных конкретных обстоятельствах, мало что даст начинающему педагогу. Поэтому в книге каждая ситуация разворачивается в историю, своего рода притчу.

Метод рассказа притч выручает в труднейших обстоятельствах, даже тогда, когда имеешь дело с людьми, далекими от педагогики, например с родителями сложного ученика, которые заранее видят в тебе врага, стремящегося расправиться с их ребенком. Историю матери, категорически отказавшейся от обследования сына, у которого на наших глазах развивалось тяжелое душевное заболевание, приведшее в конце концов подростка к преступлению, я рассказываю каждый раз, когда необходимо убедить родителей своевременно, не дожидаясь беды, обратиться к специалистам. Она впечатляет своим драматизмом, заставляет, отбросив страхи и недоверие к школе, задуматься о судьбе ребенка. Помимо прочего, этот способ воспитания взрослых снимает еще одну тонкую, деликатную проблему. Как педагог, я не имею права заставить родителей обследовать даже самого трудного ребенка, хотя его поведение вызывает вполне законные опасения, представляет реальную опасность для окружающих детей. Мало того, не будучи психиатром, я не смею заикнуться о возможном диагнозе, даже если проявленная симптоматика очевидна. Любое неосторожное слово немедленно приведет к взрыву возмущения и агрессии в адрес школы.

Чужая история помогает более трезво отнестись к собственной ситуации, какой бы драматичной она ни была, рождает психотерапевтический эффект снятия напряжения, переводит разговор в практическое русло. Учитывая все эти моменты, я совершенно не возражаю, если какая-то из представленных в книге историй в случае необходимости будет использована моими коллегами как их собственная. Это будет тот самый случай, когда «ложь во спасение». Что поделать, и это средство продолжает оставаться в арсенале педагогики. В какой конкретной школе разворачивалась педагогическая ситуация – не имеет большого значения. Важно то, что ситуация подлинная, поучительная и при определенных условиях может быть использована в качестве инструмента влияния на людей.