На нашей совести - человек

Каждый год за два месяца до начала учебного года собираются в школе наши будущие первоклассники. На два месяца для малышей школой становится зеленая лужайка, прохладная тень лип и яблонь, тёплая река, безбрежное поле, синий сумрак дубрав.

«Школа под голубым небом» – так называем мы эти недели интересной воспитательной работы с детьми. Главная задача, которую мы ставим при этом, – получить первое представление об индивидуальных особенностях каждого ребенка, начать то узнавание ребят, которое у чуткого умного педагога не прекращается ни на один день и без которого нельзя представить успешное воспитание.

Мы стремимся узнать о ребёнке как можно больше: какое у него здоровье, какими особенностями отличается его организм, как ребенок мыслит, чувствует, воспринимает окружающий мир. Несколько лет существует наша Школа под голубым небом. Вначале мы видели в ней прежде всего условие и средство подготовки детей к успешному обучению: дети многое узнают из того, на что раньше не обращали внимания, учатся думать, наблюдать и – что особенно важно – удивляются, совершая каждый день все новые и новые открытия в окружающем мире.

Но с каждым годом учителя все больше убеждались, что подготовка к школьным занятиям – это лишь одна и, можно сказать, производная задача. Главное – начать проникновение педагога в духовный мир ребенка, начать изучение его мышления, чувств, характера, воли, интересов. Воспитывать – это прежде всего знать ребенка, а чтобы знать – надо постоянно видеть, изучать. Без знания ребенка, без глубокого понимания всей сложности явлений, происходящих в его душе, воспитание становится слепым и поэтому бессмысленным.

Нет двух детей, одинаковых по мышлению, по восприятию окружающего мира, по индивидуальным особенностям разума, воли, характера, каждый ребенок – это особый, неповторимый мир. Воспитать личность, сформировать душу человека можно, только поняв этот мир, узнав все его тайники.

Меня давно тревожил вопрос: как же узнать ребенка, как его видеть, изучать, наблюдать? Жизнь убедила, что изучать ребенка, узнавать индивидуальные особенности его психики, проникать в его духовный мир – это значит видеть взаимодействие ребенка с окружающим миром, с вещами и явлениями, с людьми, с силами природы. За партой ребенок не раскрывается перед вами; здесь вы видите лишь результат его умственного развития и труда, а само умственное развитие, наиболее яркий, интенсивный умственный труд, происходит тогда, когда ребенок оказывается лицом к лицу с синим лесным сумраком, с ручьем, журчащим в овраге, с бабочкой, порхающей над раскрывающимся цветком; внутренний духовный мир маленького человека открывается перед вами тогда, когда этот человек напрягает умственные усилия – не для того, чтобы припомнить слова, заученные из книги, а для того, чтобы найти объяснение непонятному явлению природы, получить ответ на вопросы: как? почему?

И вот это живое общение с природой, с окружающим миром как раз и происходит в Школе под голубым небом. Выйдите с детьми из душного класса в сад, на берег реки, сядьте с ними под столетним дубом – и вы увидите, как преобразятся лица ребят, какой живой огонек загорится в глазах у того, кого вы считали отстающим, неуспевающим.

Мне вспоминается одно событие... Люда Н. пришла в 1-й класс из многодетной семьи. Мать и братья Люды были умными, трудолюбивыми людьми. Я помнил, как хорошо училась в школе мать Люды. А с дочкой дело пошло совсем не так. Люда с большим трудом запоминала буквы и цифры. Вот уже, казалось, она знает буквы, но когда из четырех букв приходилось составить слово, все как будто бы вылетало из головы: она не узнавала ни одной буквы, словно и не видела их никогда раньше. «На веточке сидели три синички, к ним прилетели еще две синички. Сколько всего синичек стало на веточке?» – сколько ни бился я, чтобы Люда решила эту задачу, ничего не мог добиться.

В чем дело? Что происходит в твоей голове, Люда? Что ты видишь вокруг себя, что ты думаешь о том, что видишь? Как ты думаешь? Почему сосед по парте Коля, не успев дослушать до конца условие задачи, уже тянет руку; он успел не только представить, что спрашивается в задаче, но и решить ее. Почему ты не решишь этой простенькой задачи, ведь ты же можешь считать до пятидесяти, ты помогаешь дома матери связывать лук в пучки, в каждом пучке – пятьдесят луковиц? Почему ты там жива, сообразительна, а здесь, в классе, воробьи и синички превращаются для тебя в что-то непостижимое?

Это было лет двадцать назад. Помню, Люда стояла у доски, потупив глаза, она не могла решить задачу о девяти автомашинах, которым надо было переехать мост через реку... шесть уже переехали. Сколько оставалось еще на берегу? И вот она подняла головку, посмотрела через окно на озаренный ласковым осенним солнцем мир, увидела голубую гладь реки, задумчиво склонившиеся над рекой вербы... И сразу же синие, как лен, глаза девочки преобразились: она что-то вспомнила.

Мне стало ясно, что вряд ли Люда вспомнит о задаче, если даже я потребую этого. У меня мелькнула мысль: что будет, если тоненькую березку вырвать из тучной почвы вон там, на берегу реки, и посадить ее в другую почву, перенести сюда, в душный класс, – как будет чувствовать себя нежная, ласковая березка, чуткая к еле заметному дуновению ветра? Поникнут листья, станет сохнуть ствол… Будет березка зеленеть, но не будет жить. Не то ли самое произошло и с тобой, Людочка?

На другой день мы пошли к реке. Стояли теплые осенние дни, солнышко ласково грело, в воздухе носились серебряные паутинки. Мы сели на зеленой лужайке, я рассказывал детям сказку о Солнечных Кузнецах – сказочных великанах, которые живут рядом с солнцем и куют раскаленные полосы золота, рассылая золотые искорки; сыплются искорки на землю, на траву, на воду, играют, переливаются. Дети заслушались, я приметил синие глаза Люды, и меня поразило в них выражение глубокой взволнованности, очарования. Как будто вот сейчас Люда видит сказочных кузнецов.

«А теперь решим задачу», – сказал я, и сразу же лицо девочки стало замкнутым, нахмуренным. «Нет, не ту задачу, какой ты боишься», – подумал я. И рассказал задачу-сказку о Волке, Козле и Капусте. Вот они здесь, рядом с нами, вот лодка, на которой их надо перевезти на противоположный берег.

Дети стали думать, я сделал из глины сказочных персонажей задачи, поставил их на берегу, малыши размышляли, переставляли фигурки непримиримых и неравнодушных друг к другу пассажиров.

А где же Люда? Она отошла в сторонку, подошла к воде, лепит из глины своего Волка, своего Козла, свою Капусту. Вылепила она и лодку. И все это очень быстро. Дети стали отчаиваться – невозможно перевести этих пассажиров.

И вот ко мне подходит Люда со своими глиняными пассажирами и с лодкой. «Я перевезу их», – говорит она, и я почувствовал, что девочка живет сейчас в мире сказки; она забыла, что Волк, Козел и Капуста не настоящие. Она рассказывает, как перевозила их, кого оставляла на противоположном берегу.

Так почему же ты не могла решить задачу о пяти синичках, Люда? В чем же дело? Почему твой взгляд был таким равнодушным, когда я читал условие задачи о синичках?

Я долго и мучительно думал. Почему же так получается – самая сообразительная девочка не может запомнить буквы, они вылетают у нее из головы; не может решить задачи, в которой вся трудность в сложении двух и трех? Как мыслит Люда? Что она воспринимает ярче всего и что, в этом у меня не было больше сомнений, как бы скользит по поверхности ее сознания?

Вот передо мной два ореховых листка. Один – свежий, благоухающий, только что сорванный с дерева. Другой – несколько лет, может быть, лет десять назад положенный в книгу… Он лишь по внешнему виду напоминает ореховый листок. В нем нет ни запаха ореховой рощи, ни прозрачных клеточек сочной зелени. Он – сухое вещество… Не были ли мои задачи, которые я давал в классе, таким же засушенным листком, как вот этот? Может ли определить ребенок, с какого дерева, в какой роще сорван листок, если сам не чувствует ни аромата, ни освежающей прохлады живого листка?

Эти вопросы вызвали в моей душе смятение. Можно ли так учить детей, как мы учим? Можно ли в одно прекрасное утро чудесной осени вырвать нежную березку, только что поднявшую свои ветви навстречу солнышку и голубому небу, и пересадить ее в грубо сколоченную кадку, перенести в класс и, сказав: «расти», – ожидать, когда поднимается тенистая роща? Да нет же, нельзя этого делать, никакой рощи не будет.

Это событие стало как бы этапом в моей педагогической жизни. Я понял, что нельзя знать ребенка, нельзя изучать, нельзя наблюдать его, если между тобой и ребенком – учительский стол. И тем более нельзя понять, как ребенок воспринимает окружающий мир, как он мыслит и чувствует, если лишить его родной стихии – той обстановки, в которой у него впервые открылись глаза на новое и непонятное, впервые в его глазах засветилось чувство изумления и удивления перед красивым и необычным, странным и волнующим. Каждый день, каждая неделя педагогического труда убеждали меня в том, что индивидуальные, неповторимые черты мышления – это такая же закономерность, как то, что из тысячи глаз нет двух пар абсолютно похожих. И понять эти черты эти черты можно лишь тогда, когда ребенок находится в своей стихии, действует, познает, напрягает умственные и физические силы, переживает радость успеха и горечь неудачи.

Автор: Сухомлинский Василий Александрович // Учит. газ. – 1964. – 5 дек. – С. 3. "На нашей совести - человек" (часть1, часть2).