Ты не пылинка в вихре судьбы. Сухомлинский В.А.

Письмо твое из колхоза получил. И не спал всю ночь... Ты пишешь: «Гекта­ру три помидоров остались неубранным, и председатель колхоза приказал трактористам перепахать участок, чтобы  следов не осталось. Когда я увидел утром участок вспаханным, у меня сердце чуть не вы­рвалось из груди...» А потом что? Что же произошло с твоим сердцем потом?

Ты помнишь, верно, мои рассказы о Талейране, этом сверхцинике и прожжен­ном политике. Он по­учал молодежь: "Бойтесь первого движения души, потому что оно, обыкновенно, самое благородное". А мы, коммунисты, учим дру­гому: "Не дай погаснуть пер­вым движениям души. По­давлять в себе голос сове­сти - опасное дело".

Ты спросишь: а что же я конкретно мог сделать? Не знаю. Если бы я был там, я бы нашел, что делать. Наверное, не ограничился бы только возмущением.

Ты пишешь, что если бы поднял голос против зла, многие посмотрели бы на тебя как на белую ворону. «Я чувствую, что идейность расценивается здесь, как стремление накопить опре­деленный капитал. Слово «идейный» многие ребята произносят с иронией: «очень уж ты «идейный»...» Но ведь ты уже поднимаешься на ту ступеньку ду­ховного развития, когда че­ловек должен перестать оглядываться на других: что они думают, как посту­пают? Надо думать само­му, решать самому.

Я прочитал и посылаю тебе маленькую книжечку - «Сердце, врученное бурям». Это речи, произнесенные на суде Хосровом Рузбехом, руководителем Народной партии Ирана. Ме­ня они потрясли. Человек выдающихся способностей н дарований, он отказался от открывавшейся перед ним военной карьеры, чтобы стать борцом за свобо­ду и счастье своего народа. Его предали, арестовали и судили. Суд даровал бы ему жизнь, попроси он по­щады. Но послушай, что этот человек сказал в своем последнем слове:  «...Оставаться в живых любой ценой и при любых условиях недостойно чело­века, ибо на жизненном пути иногда не следует те­рять свою цель. Если жизнь сохраняется ценой позора и  посрамления, потерей чести, отказом от своих идей, своих заветных мечтаний политических и социальных убеждений, смерть во крат благороднее... Вы осудите Хосрова Рузбеха, но вам не осудить храбрость, доблесть, патрио­тизм, человеколюбие и са­моотверженность».

Можно понять, что ру­ководит теми, кто в слова «идея», «идейность» вкла­дывает иронический смысл, а идейное мужество при­равнивает чуть ли ее к карьеризму. По их мнению, быть одухотворенным иде­й - значит быть ее ра­бом, то есть перестать су­ществовать как личность. А я убежден в обратном: только с помощью идеи человек как раз и обретает стержень, силу.

Помню, как ошеломили тебя в годы отрочества сло­ва Гете: "Всякий, кто уда­ляется от идей, в конце концов остается при одних ощущениях". "Иначе гово­ря, превращается в живот­ное?" - спросил ты. Да, мой друг, не завидую я тому, в чьем сердце нет идеи.

Давно не помню у тебя такой «вспышки» интереса к этим проблемам: цель жизни, истина, идеал... Ты пишешь: «Вряд ли в наше время можно встре­тить человека, о котором можно было бы сказать: «Он идеален».

Помню наш спор нака­нуне твоего отъезда на экзамены. Ты горячо от­стаивал мнение, что почва для появления идеальных людей была в то время, ко­гда общественные силы рас­пределялись по ярко проти­воположным полюсам: с од­ной стороны - добро, с другой - зло. Выло вид­но, за что и против чего на­до бороться. А теперь - не то: борьба за идеал сли­вается с повседневным тру­дом. И если доярка надои­ла на тысячу литров боль­ше, чем по плану, - о ней уже говорят, как о героине. Не слишком ли часто, спра­шивал ты, обычный труд, который в общем-то явля­ется просто обязанностью, даже условием существо­вания, награждается вели­ким словом «подвиг»?

Ты, прости, по-юношески категоричен. По-моему, идеальный - вовсе не зна­чит без сучка, без задоринки. Человек всегда из плоти и крови, а не из железобетона. И да! - хотя ты, возможно не захочешь согласиться со  мною, но я склонен думать, что героическое - в нас самих, в тех самих «простых тружениках», которые очень удивились бы, скажи им, что они герои. Вообще в сло­вах «простой человек», «рядовой труженик» мне всегда слышится оттенок какого-то пренебрежения. Наш  современник-труженик - далеко не прост он.

...Несколько дней назад я рано утром был на кол­хозном дворе. Люди соби­рались в поле. Готовили семена для сева, о чем-то совещались, спорили. Вдруг слышу крепкую ру­гань, от которой, как гово­рится, «уши вянут». Знако­мый голос... Да это же Ефим Филиппович, колхоз­ный садовод! Слушаю и на­чинаю понимать, что к че­му: оказывается, пробирает он механизаторов, вылив­ших в саду переработан­ное машинное масло.

Вот такой была у меня встреча с человеком, о ко­тором я говорю: это - идеальный человек.

Нашему колхозу трид­цать восемь лет, и все эти годы Ефим Филиппович работает лесоводом и садо­водом, он вырастил сотни тысяч деревьев, спас от эрозии двести гектаров чер­нозема. Не было бы Ефима Филипповича - не было бы и пшеницы, которая растет на этих гектарах.

Однажды в колхозе не оказалось подходящего участка для закладки ма­ленького школьного виноград­ника, и Ефим Филиппович отдал свой приусадебный участок. Лет десять он вы­ращивал там саженцы и пе­редавал колхозу.

Я видел, как он по не­скольку раз осматривает со всех сторон маленький ди­чок, отыскивая ту един­ственную точку, где надо произвести прививку. Нахо­дит эту точку, появляется росток, и с этого времени начинается то великое вол­шебство труда, которое де­лает человека творцом. Да, он лепит дерево, как Станиславский создавал образ, а Пластов творил жизнь на куске холста. Среди ты­сяч трехлетних саженцев я всегда найду один  единственный, выращен­ный руками Ефима Филип­повича. На деревьях крона расположена так, что солнце играет на каждом листи­ке, на каждой ветке. Это - Мастер.

В труде, который отме­чен печатью такого высо­кого мастерства, что сбли­жается с искусством, за­ключено высшее наслажде­ние жизни.

Разумеется, не только это дает мне основание су­дить об Ефиме Филиппови­че как о личности неза­урядной. Он человек боль­шого достоинства.

Ты будешь «простым», «рядовым» инженером. Но пусть будет чуждо твое­му сердцу самоуничижение, пусть не знает твое созна­ние мысли, что выдающие­ся люди - это люди ис­ключительные, я же - ма­ленький человек. Нет, ты не пылинка в безбрежном вихре судьбы.

Недавно я прочел воспо­минания Н. Рериха. Буду­чи юношей, он пришел к Толстому и с трепетом по­казал ему фотографию пер­вой своей большой карти­ны: гонец в ладье пересе­кает реку, направляясь к древнему славянскому по­селению. Писатель, разгля­дывая фотографию, спро­сил: «Случалось ли в лод­ке переезжать быстроход­ную реку? Надо всегда править выше того места, куда вам нужно, иначе снесет. Так и в области нравствен­ных требований надо ру­лить всегда выше - жизнь снесет».

Запомни это: правь вы­ше того места, куда тебе нужно.

Автор: Сухомлинский Василий Александрович // Литературная газета . - 1968. Отрывок из писем "Моему юному другу".