Иноязычие в нашей речи — мода или необходимость?

Иноязычие в нашей речи — мода или необходимость?

Почему столько иностранных слов почти в каждом предложении, печатном или произнесенном в радио- и телеэфире? Зачем нам имидж, если есть образ, к чему саммит, если можно сказать «встреча в верхах»? Чем модный нынче в кинематографии римейк лучше обычной переделки? И разве консенсус прочнее согласия?

Читаем газеты:

- Участники саммита пришли к консенсусу...

- В бутиках большой выбор одежды...

- То и дело мелькает: имидж политика, большой бизнес, истеблишмент, риелторы, ньюсмейкеры, брокеры…

- Слышим по радио: вот что рассказал нашему корреспонденту автор нового римейка…

- Значительный дисбаланс в рейтинге кандидатов...

Диктор телевидения сообщает:

- Первые транши были переведены в офшорные зоны…

- Пресс-секретарь премьер-министра информировал собравшихся о перспективах в сфере инвестиционной политики государства…

- Дилеры прогнозируют дальнейшее падение котировок этих акций...

Во многих из приведенных случаев вполне можно было обойтись средствами родного русского языка. Но все же надо иметь в виду, что для развития почти каждого языка процесс заимствования слов из других языков вполне естествен и обычен, как естественны и обычны контакты между народами — политические, торговые, культурные. Тем не менее и к самому процессу заимствования, и в особенности к его результатам — иноязычным словам — носители языка часто относятся с изрядной долей подозрительности.

Нередко иноязычное слово ассоциируется с чем-то идеологически или духовно чуждым, даже враждебным, как это было, например, в конце 40-х годов во время борьбы с «низкопоклонством перед Западом»: грейдер срочно переименовали в струг, бульдозер — в тракторный отвал, сыр камамбер — в сыр закусочный...

Но бывают в истории общества и другие времена, когда преобладает более терпимое отношение к внешним влияниям, в частности к заимствованию новых иноязычных слов. Таким временем можно считать то, в котором мы живем, — конец ХХ века и рубеж двух столетий, когда в сферах политики, экономики, культуры возникли такие условия, которые определили предрасположенность российского общества к принятию новой и к широкому употреблению ранее существовавшей, но известной главным образом специалистам иноязычной лексики.

Вот некоторые из этих условий:

- осознание значительной частью населения России своей страны как части цивилизованного мира;

- преобладание в идеологии и официальной пропаганде объединительных тенденций над тенденциями, отражавшими противопоставление советского общества и советского образа жизни западным, буржуазным образцам;

- переоценка социальных и нравственных ценностей и смещение акцентов с классовых и партийных приоритетов на общечеловеческие;

- наконец, открытая ориентация на Запад в области экономики, политической структуры государства, в сферах культуры, спорта, торговли, моды, музыки и др.

Все эти процессы и тенденции, характерные для русского общества второй половины 80-х — начала 90-х годов, несомненно, послужили важным стимулом, который облегчил активизацию употребления иноязычной лексики. Это легко проиллюстрировать сменой названий в структурах власти. Верховный совет стал устойчиво — а не только в качестве журналистской перифразы — именоваться парламентом, совет министров — кабинетом министров, его председатель — премьер-министром (или просто премьером), а его заместители — вице-премьерами. В городах появились мэры, вице-мэры, префекты, супрефекты. Советы уступили место администрациям. Главы администраций обзавелись своими пресс-секретарями и пресс-атташе, которые регулярно выступают на пресс-конференциях, рассылают пресс-релизы, организуют брифинги и эксклюзивные интервью своих шефов...

Распад Советского Союза означал, в частности, и разрушение большей части преград, стоявших на пути к общению с западным миром. Активизировались деловые, научные, торговые, культурные связи, расцвел зарубежный туризм.

Обычным делом стала длительная работа наших специалистов в учреждениях других стран, функционирование на территории России совместных русско-иностранных предприятий. Возросла необходимость в интенсивном общении с людьми, которые пользуются другими языками. А это — важное условие не только для непосредственного заимствования лексики из этих языков, но и для приобщения носителей русского языка к интернациональным (а чаще — созданным на базе английского языка) терминологическим системам — например, в таких областях, как вычислительная техника, экономика, финансы, коммерция, спорт, мода, журналистика и другое.

Так, в русской речи, сначала в профессиональной среде, а затем и за ее пределами, появились термины, относящиеся к компьютерной технике: само слово компьютер, а также дисплей, файл, интерфейс, принтер и др., названия видов спорта (новых или по-новому и менуемых): виндсерфинг, скейтборд, армрестлинг, кикбоксинг, фристайл и др. Англицизмы пробивают бреши и в старых системах наименований: так, добавочное время при игре в футбол или хоккей все чаще именуется овертайм, повторная игра после ничьей — плей-офф и даже традиционное боец в кикбоксинге заменяется англицизмом файтер.

У всех на слуху многочисленные экономические и финансовые термины, такие как бартер, брокер, ваучер, дилер, дистрибьютор, инвестиция, маркетинг, монетариз, фьючерсные кредиты и т. п. Многие из них были заимствованы давно, но были в ходу преимущественно среди специалистов. Однако по мере того, как явления, обозначаемые этими терминами, становились остроактуальными для всего общества, узкоспециальная терминология выходила за пределы профессиональной среды и начинала употребляться в прессе, в радио- и телепередачах, в публичной речи политиков и бизнесменов.

Активное заимствование новой и расширение сферы употребления ранее заимствованной иноязычной лексики происходит и в менее специализированных областях человеческой деятельности. Достаточно напомнить такие широко используемые сейчас слова, как имидж, презентация, номинация, спонсор, видео, шоу (и их производные: видеоклип, видеотехника, видеокассета, видеосалон; шоу-бизнес, ток-шоу, шоумен), триллер, хит, дискотека, диск-жокей и множество других.

Среди причин, которые способствуют столь массовому и относительно легкому проникновению иноязычных неологизмов в язык, определенное место занимают социально-психологические. Многие из нас считают иностранное слово более престижным по сравнению с соответствующим словом родного языка: презентация выглядит более привлекательно, чем привычное русское представление, эксклюзивный — лучше, чем исключительный, топ-модели — шикарнее, чем лучшие модели... Хотя, надо сказать, здесь намечается некоторое смысловое размежевание «своего» и «чужого» слов: презентация — это торжественное представление фильма, книги и т. п.; эксклюзивным чаще всего бывает интервью.

Например, во французском языке слово boutique значит «лавочка, небольшой магазин», а будучи заимствовано нашими модельерами и коммерсантами, оно приобретает значение «магазин модной одежды». Одежда от Юдашкина продается в бутиках Москвы и Петербурга. Примерно то же происходит с английским словом shop. В русском языке название «шоп» приложимо не ко всякому магазину, а лишь к такому, который торгует престижными товарами, преимущественно западного производства. Обычный продмаг никто шопом не назовет!

Как оценивать происходящую сейчас интенсификацию процесса заимствования? Как относиться к тому, что иноязычные слова нередко вытесняют из употребления слова русские, исконные? Может быть, необходимы какие-то запретительные меры, не позволяющие, скажем, журналисту или телеведущему употреблять иноязычное слово, если есть равнозначное русское?

Прежде чем ответить на эти вопросы, посмотрим, какие сферы общения в наибольшей степени подвержены иноязычному влиянию.

Чаще всего новые иноязычные слова можно встретить в прессе и других средствах массовой информации, например на телевидении — в передачах, посвященных экономической или политической жизни, моде, музыке, кино, спорту. В устной публичной речи, например в радио- и телеинтервью на бытовые темы, в выступлениях на заседаниях парламента, употребление иноязычных слов-неологизмов часто сопровождается оговорками: так называемый монетаризм, как теперь принято выражаться, электорат и т. п., поскольку, ориентируясь на массового слушателя, говорящий ощущает связь с ним более непосредственно и остро, нежели автор газетной или журнальной статьи. Некоторые из заимствований употребляются не только в прямых своих значениях, но и переносно, метафорически: телевизионный марафон, реанимация российской экономики, ангажированная пресса, политический бомонд, рейтинг вранья и т. п., и это явление также характерно в основном для языка средств массовой информации.

Наблюдаются и социальные различия в отношении к иноязычным словам, особенно новым. Люди старшего поколения в среднем менее терпимы к чужой лексике, чем молодежь; с повышением уровня образования освоение заимствований происходит легче; представители технических профессий по сравнению с представителями профессий гуманитарных реже останавливают свое внимание на том, какое слово они видят в тексте или слышат, русское или иноязычное.

Нередко говорят и пишут об «иноязычном потопе», заливающем русский язык, о засилье иностранщины, под гнетом которой он гибнет, и такие высказывания рождают чувство безысходности. Но не нужно забывать, что язык представляет собой саморазвивающийся механизм, действие которого регулируется определенными закономерностями. В частности, язык умеет самоочищаться, избавляться от функционально излишнего, ненужного. Это происходит и с иноязычными словами.

Во всяком случае, история русского языка свидетельствует именно о таком его свойстве. Кто сейчас знает слова бондировать (ругать, бранить), проприетер (собственник), суспиция (подозрение) и многие другие, которые употреблялись в русском языке XIX века? Вряд ли издавались указы, предписывавшие эти слова изгнать из русской речи, — они устарели, вытиснились сами собой как нечто ненужное. А с другой стороны, многого ли добились пуристы прошлого, призывая запретить употребление таких слов, как эгоизм (вместо этого предлагалось ячество), цитата (предлагались в качестве синонимических замен ссылка, выдержка), компрометировать (вместо этого рекомендовали говорить выставлять в неблагоприятном виде)?

Разумеется, неумеренное и неуместное употребление иноязычных слов недопустимо, но неумеренность и неуместность вредны при использовании любого слова. Конечно, ни ученые-лингвисты, ни журналисты и писатели не должны сидеть сложа руки, бесстрастно наблюдая, как засоряется иноязычием родная речь. Но запретами здесь ничего сделать нельзя. Нужна планомерная и кропотливая научно-просветительная работа, конечная цель которой — воспитание культуры обращения со словом, хорошего языкового вкуса. А хороший вкус — главное условие правильного и уместного использования языковых средств, как чужих, заимствованных, так и своих, исконных.

Учитель английского языка МОУ СОШ №4 г. Надыма

Ершова Марина Николаевна