военная демократия

ПОКУДОВ ОЛЕГ АЛЕКСАНДРОВИЧ

ЛЮБАШИЦ В.Я., МОРДОВЦЕВ А.Ю., МАМЫЧЕВ А.Ю.

ТЕОРИЯ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА

УЧЕБНИК

 

Глава 4. Военная демократия как форма организации общества периода разложения родоплеменного строя и перехода к государству §1. Понятие «военной демократии», особенности ееорганизации

Период разложения первобытнообщинного строя характе­рен существенными изменениями и в формах общественной организации. Имущественное неравенство порождало и обще­ственное неравенство. Из общей массы членов рода выделяет­ся обособленная группа вождей, военачальников, жрецов.

Появление войн как постоянного промысла способствова­ло развитию военной техники и военной организации. В этих условиях большое значение приобретает военный предводитель. Поначалу это был обычный старейшина, но в дальнейшем, как правило, появлялся особый военный вождь племени или союза племен, оттеснявший на задний план других старейшин. Возникла специфическая организация власти, которую Маркс и Энгельс вслед за Морганом назвали военной демократией. Это была пока демократия, потому что еще сохранялись все первобытные демократические учреждения: народное собрание, совет старейшин, племенной вождь. Но, с другой стороны, это была уже иная, военная демократия, потому что народное собрание было собранием лишь вооруженных воинов, а военный предводитель, окруженный и поддерживаемый своей дружи­ ной, приобретал все больше влияния и власти за счет других старейшин. Система военной демократии еще предполагала ра­венство всех воинов: каждый участник грабительского похода имел право на свою долю добычи. Но, с другой стороны, она уже не знала фактического равенства: не только военный предводитель, но и его приближенные и дружинники забирали себе большую и лучшую часть награбленного. Эти лица, используя общественное положение, обращали в свою собственность лучшие участки земли, приобретали большее количество скота, брали себе большую часть военной добычи. Свою власть они использовали для защиты личных интересов, для удержания в повиновении рабов и неимущих соплеменников. Вошедшее в обычай замещение родовых должностей из определенных се­мей превращается в почти неоспоримое право этих семей на их занятие. Власть вождей и военачальников становится наслед­ственной и усиливается вследствие постоянных войн. Вокруг вождя группируются его приближенные, образующие военную дружину, которая с течением времени выделяется в качестве особой привилегированной общественной группы. Это зародыш постоянного войска.

Старая родовая демократия все более уступает место новой форме общественной власти — военной демократии, по имени которой эпоха распада родового строя получила условное на­звание эпохи военной демократии. Это была демократия, по­скольку, несмотря на имущественное и общественное расслое­ние, племенная верхушка была вынуждена считаться с мнени­ем рядовых членов племени. Наряду с дружиной определен­ную роль в управлении обществом играют все взрослые бое­способные мужчины племени, образующие народное собрание. Сохраняются и другие родовые учреждения: вожди, совет ста­рейшин. Но характер этих учреждений существенно изменяет­ся. Вожди и старейшины, представляющие богатые патриар­хальные семьи и опирающиеся на вооруженную дружину, фак­тически решали все дела. Народное собрание, как правило, лишь выслушивало их решения. Так органы общественной власти все более отрываются от народа и превращаются в органы гос­подства и угнетения, в органы насилия по отношению как к своему народу, так и к другим племенам. «Военачальник, со­вет, народное собрание,— писал Энгельс,— образуют органы родового общества, развивающегося в военную демократию. Военную потому, что война и организация для войны стано­вятся теперь регулярными функциями народной жизни»77.

В свою очередь органы родового строя по мере разложения первобытнообщинного строя, социальной дифференциации первобытного общества в результате дальнейшего разделения труда трансформируются либо в органы «военной демократии», либо в органы политического властвования, характерные уже для раннеклассового общества. По традиции, идущей от Л. Г. Моргана, генезис институтов военной демократии связывается с тем этапом в эволюции родового общества, на котором ко­мандование войском стало важнейшей формой управления, а общинная организация переросла границы рода, фратрии и ста­новится племенной. В ряде случаев (как, например, у ироке­зов) эта организация разрослась до масштабов конфедерации племен. Единого определения военной демократии у Моргана нет, он выделяет те или иные ее черты в их конкретно-истори­ческих проявлениях у разных народов. Правда, попытку обоб­щить эти черты он сделал: «Это была особая организация, не имеющая параллели в современном обществе, и она не может быть описана в терминах, принятых для монархических учреж­дений. Военная демократия с сенатом, народным собранием и назначенным и избранным полководцем — таково приблизи­тельное, хотя и не совсем точное, определение этой столь свое­образной формы правления, принадлежащей исключительно древнему обществу и покоившейся на чисто демократических учреждениях»78.

Военная демократия обычно связывается с периодом, ког­да мирному состоянию патриархальных общин приходил ко­нец, а ведение войн приобретало все большее значение. Для пополнения числа рабов, труд которых начинает использовать­ся уже в эпоху патриархата (домашнее или семейное рабство), требовались военные набеги. Военная добыча играла особую роль в экономике общины, являясь дополнительным (а подчас и основным) источником существования.

Военная организация племени накладывала отпечаток на учреждения родовой демократии: «Грабительские войны уси­ливают власть верховного военачальника, равно как и подчи­ненных ему военачальников; установленное обычаем избрание их приемников из одних и тех же семейств мало-помалу, в осо­бенности со времени утверждения отцовского права, перехо­дит в наследственную власть, которую сначала терпят, затем требуют и, наконец, узурпируют...»79Разделение военных игражданских функций управления наступило не сразу, оно про­изошло, вероятно, уже в период создания конфедераций племен, организуемых в целях обороны или для военных набегов и захвата добычи и рабов.

Однако видеть в войнах единственную причину перестрой­ки организации общественной власти в общинах было бы не­верно. Следует назвать в ряду таких причин усложнение струк­туры производства, вызванное совершенствованием произво­дительных сил. Это позволяло совершенство­вать как орудия плужного земледелия, так и оружие и военное снаряжение. Углубление имущественного неравенства, диффе­ренциация хозяйственной деятельности и имущественных от­ношений, эксплуатация труда пленников вели к стратифика­ции общества, а вместе с ней к столкновению групповых и лич­ных интересов. Появлялась необходимость в придании внут­ренней организации общины большей гибкости, не ослабляя при этом дисциплины «осадного положения». Возрастала и роль внешних контактов племени, вынужденного заключать воен­ные союзы с другими племенами, т.е. появлялась функция «внешних отношений».

Решение внутренних споров и претензий переносилось в совет старейшин родов. Вождь становился верховным арбит­ром племени, хотя роль собрания в решении общих дел от­нюдь не падала, а даже возрастала. Но речь шла уже об уровне племени или конфедерации племен, т.е. прежде всего об уров­не военной организации. Более того, народное собрание, как и совет старейшин, превращалось в постоянный орган управле­ния со своей процедурой. Это собрание «панку» по родовому признаку у хеттов80; собрание боеспособных воинов в ДревнемШумере, собрания рядовых свободных граждан «гожень», о которых известно из китайских древних источников; народ­ные собрания «сабха» или «самити», упоминаемые индийски­ми хрониками, народные собрания древних германцев эпохи раннефеодального (варварского) государства, скандинавские тинги, древнерусские вече были, очевидно, преемниками дав­них традиций родовой и военной демократии81. Такая преемствен­ность особенно отчетливо прослеживается на классическом примере Древней Греции.

От сходки сородичей времен родовой демократии народное ахейское собрание отличалось не только более сложной проце­дурой своего проведения, но и расширением круга своих пол­номочий. Оно решало вопросы войны и примирения с соседя­ми, раздела добычи, переселения, изгнания или казни преда­телей, проведения общественных работ, наконец, оно обсуж­дало кандидатуру и выбирало вождя. Можно сказать, что если раньше общинники от мала до велика толпились вокруг засе­дающего совета старейшин, выражая криками согласие или несогласие с его решениями, то теперь собрание превратилось в работающий орган, на который допускались только взрослые воины-мужчины и на котором каждый воин имел право выска­заться.

В начальный период военной демократии наблюдалось широкое участие рядовых общинников во всех сферах жизни общины. Народное собрание, совет и вождь-военачальник были постоянными органами управления. «Это была наиболее раз-, витая организация управления, какая вообще могла сложиться при родовом строе; для высшей ступени варварства она была образцовой»,— писал Ф. Энгельс82.

Демократические черты «поздней» военной демократии на первый взгляд во многом еще напоминали общественный по­рядок родовой демократии. Вместе с тем, несмотря на повы­шение роли собрания, оно уже являлось не собранием всего взрослого населения общины, а собранием только воинов. В мирное время это было собрание свободных общинников-соб­ственников, причем из круга его участников были исключены женщины, пришельцы и рабы. Иными словами, собрание эпо­хи военной демократии, его решения, уже не совпадали с ин­тересами всего взрослого населения, принадлежащего к дан­ному роду, племени. Присвоение большей и лучшей части военной добычи, дани или прибавочного продукта общины родоплеменной верхушкой не могло не вести к постепенному отстранению рядовых общинников от повседневного управле­ния общинными делами, к усилению позиций племенной ари­стократии в управлении, проявлявшей тем большую агрессив­ность и стремление к упрочению своего положения, чем боль­ше, война становилась естественным состоянием обществен­ной жизни.

Если в эпоху родовой демократии ограничения на учас­тие в органах публичной власти носили чаще всего половоз­растной характер, то у племен индейцев Северной Америки в эпоху военной демократии ограничения на участие в уп­равлении уже были связаны с иными критериями: «Демок­ратические основы политического управления этих племен постепенно сужались, и власть все больше сосредоточива­лась в племенном совете, в заседаниях которого принимали участие четыре класса должностных лиц: 1) мирные вожди; 2) военачальники; 3) жрецы —хранители племенных святынь; 4) заслуженные воины, заменившие собой участие вооружен­ного народа»83.

Как ни велика была еще роль народного собрания в жиз­ни племени, основную роль играли племенная знать и вождь. Прежде их сила заключалась в моральном авторитете, те­перь — в богатстве, родовитости, влиянии на рядовых общин­ников, а вождя — ив военных заслугах перед племенем. Воз­вышению военачальника-вождя способствовала формировав­шаяся вокруг него группа воинов, живших в основном воен­ным промыслом (дружинников). Усиление роли племенной аристократии как самостоятельной социальной силы в управ­лении жизнью племени происходило и по мере того, как пле­менная организация получала преобладание над родовой и разрушалось кровнородственное единство коллектива. Влия­ние племенной знати увеличивалось и в результате сочетания управления отдельным родом с управлением всей общиной как социально цельной единицей.

Свои экономические и социальные привилегии племен­ная аристократия и вождь стремились передать по наследству. В целом происходила борьба демократических и олигархичес­ких начал в управлении. Одним из инструментов этой борьбы была постепенная сакрализация власти вождя, в которой пле­менная знать видела важный фактор укрепления и своих по­зиций, поскольку они охранялись авторитетом этой власти.

Следует отметить, что ученые XIX—начала XX в. в боль­шинстве своем переоценивали «патерналистские» элементы в общинной жизни. В действительности принцип старшинства в роду и родословная служили лишь дополнительным обо­снованием претензий племенной верхушки на укрепление сво­их экономических и социальных позиций в период, когда ее попытки узурпировать власть наталкивались на сопротивле­ние рядовых общинников. В этих же целях использовались жреческие функции. О разнообразии средств, используемых родовой знатью для упрочения своей власти, свидетельству­ют исследования этнографов: это и внесение за молодых об­щинников выкупа за жен, и так называемые престижные пиры, и проведение расчистки общинных земель за свой счет и т.д. Но за всем этим скрывалось присвоение совокупного приба­вочного продукта общины и использование труда общинни­ков в самых различных формах: подношения с урожая или удачной охоты; право первого доступа к военной добыче; «доб­ровольная» работа общинников на землях старейшин. К чис­лу упомянутых средств относились и союзы знати (мужские союзы).

В то же время интересы племенной аристократии подчас вступали в конфликт и с интересами вождя и дружины. Л.Г. Морган говорил о конфликте гражданской власти в лице совета с военной в лице высшего военного вождя84. Соперниче­ство этих двух сил способствовало в течение довольно длитель­ного времени сохранению суверенитета народного собрания, по­скольку последние могли апеллировать к нему, к примеру, что­бы использовать его право смещать вождей. В повествовании Геродота о скифах показана относительно значительная роль народного собрания, несмотря на далеко зашедшее социальное расслоение и образование наследственной родовой и военной аристократии. В данном случае народное собрание можно, на наш взгляд, рассматривать как важный инструмент «равнове­сия властей» — родоплеменной и военной. В тех же общностях, в которых родоплеменная и военная власть были собраны, образно говоря, в единый кулак и персонифицировались од­ним вождем-предводителем, иерархизация организации влас­ти и ее обособление от остального населения зашли уже дале­ко (здесь, видимо, уже имело место «правительство без госу­дарства»).

Иерархическое начало, отчетливо выраженное в поздней военной демократии, стало со временем основой политической организации формирующегося классового общества и государ­ственности. Следует, однако, уточнить, что военная иерархия местами не получила развития, к примеру, в полинезийских обществах, где власть оставалась в руках родоплеменной зна­ти, или же в обществах тропической Африки, где сакрализация и иерархпзация власти шли по пути выдвижения религиозных руководителей общины или «гражданского» вождя. Особые формы приобрело отчуждение управленческой власти в вос­точных обществах, характеризовавшихся большими особенно­стями классообразования85. (Выявление этих особенностей, став­ших объектом научной дискуссии, — предмет отдельного ис­следования.) Напротив, у кочевых племен и народов, находив­шихся в состоянии войны на протяжении веков, военная демократия часто сохранялась как устойчивая форма организа­ции общественной власти1.

Исследование процесса иерархизации управления к отчуж­дения функций властвования на поздней стадии военной де­мократии часто рассматривается современной наукой через при­зму феномена «вождизма» как предтечи отношений классового господства и подчинения и формирования органов политичес­кого властвования и государственности.

Период «вождизма» как переходный период от военной де­мократии к государственности со всеми ее признаками выде­ляется специалистами по истории древности, востоковедами, этнографами у различных народов: у индейцев майя и индей­цев Северной Америки, у народностей Сибири, Африки, у обитателей островов Океании, у народов Дальнего Востока

Большинство исследователей, опираясь на данные историчес­кой науки, этнографии и археологии, на анализ содержания мифов и древнейших памятников письменности, считают, что формированию государства предшествовали предгосударственные властные структуры. Некоторые авторы (прежде всего Л. С. Васильев) ввели в научный оборот новое (и пока еще вы­зывающее споры) понятие протогосударства — чифдом (от англ, chief— вождь), которое охватывает период формирования го­сударства86

§ 2. «Военная демократия» и процесс формирования государственныхструктур

Рамки нашей работы не позволяют вдаваться в детали тео­ретической дискуссии по этому вопросу. Отметим лишь, что перерастание военно-демократического управления в вождистско-иерархическое не вело автоматически к образованию госу­дарственных структур. У разных народов в разное время сло­жились такие признаки становления государства, как отделе­ние от общества публичной власти, располагающей особым аппаратом принуждения, разделение населения по территори­альному признаку (во многих африканских и азиатских обще­ствах сохранилось разделение по родоплеменному признаку и не было больших поселений), возникновение права как систе­мы норм, выражающих волю господствующих классов и обес­печенных принудительной силой публичной власти. У многих народов процесс классообразования отставал от появления го­сударственных структур, что также заслуживает отдельного рассмотрения.

Становление надобщинных властных структур было связа­но с узурпацией общинной верхушкой наряду с военнопредводительными функциями общественных функций, прежде все­го по организации хозяйственной деятельности (в одном слу­чае это была организация ирригационной инфраструктуры, в другом — распределение земельных наделов, в третьем — определение мест пастбищ и т.д.) и по перераспределению избы­точного продукта.

Одним из первых обобщил особенности формирования по­литической организации на этой стадии на примере племени Центральной Австралии М.О. Косвен. Все властно-управленческие решения в этих племенах принимались участниками сове­щания, состоявшего из стариков высшего ранга и положения, глав локальных групп или тотемов, воинов и «докторов». Лишь после того, как совещание принимало какое-то решение, один из его участников сообщал суть последнего другому собранию, на котором присутствовали уже все пожилые мужчины, распо­лагавшиеся по кругу (молодежь могла присутствовать на со­брании, но оставалась вне круга)2. М.О.Косвен отмечал: «Наи­более существенная и знаменательная черта австралийского главарства заключается в том, что политический глава груп­пы, не будучи иногда ни самым старшим, ни физически наи­более сильным, ни самым мудрым, ни военным вождем, ни обладающим лично сверхъестественной мощью, является лишь ставленником экономически господствующей группы геронтов. Выходя из их среды, он остается с ними целиком связанным, им подчиненным, лишь их представителем... Здесь, на одной из примитивнейших ступеней человеческой культуры, власть уже предстает перед нами как организация экономического гос­подства»87.

Поскольку уровень производительности труда, достигну­тый на этой стадии развития первобытного общества, был еще недостаточно высок для того, чтобы правящая верхушка мог­ла присваивать себе значительную долю избыточного продукта, то роль войны как внешнего источника обогащения про­должала не только сохраняться, но и повышаться. При этом военная деятельность в условиях уже далеко зашедшего раз­деления труда стала, по выражению Р. Люксембург, «специ­альностью определенных кругов первобытного общества»88. Вэтой связи следует учитывать, что именно в воинственных скотоводческих, кочевых племенах, где в военные операции часто вовлекались и рядовые соплеменники, демократизм участия их в принятии важных решений был значительно выше, чем в земледельческих протокрестьянских обществах. В этих последних функция защиты общества являлась моно­полией особого военного сословия, терявшего связь со свои­ми общинами и служившего орудием насилия обогащающей­ся военной и племенной аристократии против своих сопле­менников.

Иерархизация системы военной демократии сопровождалась дальнейшим отстранением рядовых общинников от управле­ния общиной, причем этот процесс шел иногда быстрее, чем отчуждение производителей от средств производства, которое большей частью еще носило скрытный характер. Народное со­брание все чаще подменялось сходкой военной дружины. Со­вет старейшин и тайные союзы родовой знати превращались во все более важные центры принятия властных решений, лишь часть которых затем выносилась на формальное утверждение собранием общинников. Это позволяло налагать на рядовых общинников новые повинности, которые (наряду с использова­нием труда добытых на войне рабов) способствовали обогаще­нию родовой аристократии. Ускорялись распад родоплеменной организации и появление военных и гражданских поселений, лишенных родовых связей. Стали намечаться институционализация обычаев и правил поведения, трансформация их в нор­мы права, дифференцирование применявшиеся к различным социальным стратам и влекущие за свое нарушение санкции со стороны уже не собрания соплеменников, а выдвигаемых зна­тью судей и жрецов.

Подчинение органов общинного самоуправления вождю и его группе позволяло племенной верхушке присваивать уже значительную часть производимого общественного продукта, что ускоряло как процесс классообразования, так и дальней­шее отчуждение власти. Но наряду с очевидными признака­ми государственности продолжали бытовать и формы общин­ного самоуправления — это и затрудняет фиксацию «готовых» государственных форм властвования в истории многих об­ществ. Отсюда попытки ввести понятия «предгосударства», «раннего государства» или «варварского государства». Все эти попытки заслуживают внимания (при условии, что они опи­раются на знание фактов и научно обоснованную методоло­гию). Для нас же особенно важно то, что на данном этапе институты политического участия (а применительно к этому периоду уже позволительно говорить о политическом властво­вании) претерпевают серьезную ломку. Однако, поскольку организационно-управленческая деятельность верхушки (как бы далеко ни зашло ее отделение от народа) требовала своего идеологического обоснования и санкционирования, новые формы властвования сочетались со старыми. Весьма часто прежние традиции родовой и военной демократии переноси­лись как «освященные» временем в государство. Классичес­кий пример такого сосуществования традиций и новых форм дает Древняя Греция.

Следует особо обратить внимание на то. что возникнове­ние военной демократии — есть переходная форма от перво­бытной демократии к демократии классового общества89. Еевнешние признаки — должность военачальника в сочетании с ограничивающими ее учреждениями. Морган постоянно под­черкивает, что военачальник — это военный вождь, а не царь, что это именно должность, должность выборная и с ограни­ченной властью90, что царская власть несовместна с родовымстроем91. Ограничивающие власть военачальника органы — совет старейшин и народное собрание. Но наличие их обоих не­обязательно.

Таким образом, сущность военной демократии — сочета­ние пронизывающей всю жизнь общества воинственности со свободой народа, которую Морган отождествляет с демократи­ей. Он пишет: «Где господствует военный дух, как это было у ацтеков, там естественным путем при родовых учреждениях возникает военная демократия»92.

История Европы знает две большие эпохи, к которым при­лагается термин «военная демократия» — период складывания классовых обществ древнего мира (греки «героической», или «гомеровской», эпохи, в начале века датируемой XI—IX вв. до н.э.)93и римляне «эпохи царей» в период складывания обществсредневековья в I тыс. н. э. у народов, не знавших рабовла­дельческого строя — германцев и славян94. Большинство иссле­дователей сходятся на том, что эти две эпохи классообразова-ния привели к складыванию обществ, различных по своей фор-мационной природе: в первом случае — рабовладельческих, во втором — феодальных.

Сходство политического устройства двух указанных групп обществ (с одной стороны, греки XI—IX вв. до н. э. и римляне VIII—VI вв. до н. э., с другой — германцы с начала новой эры до образования у них раннесреднезековых государств, разно­временного у разных этнических группировок, и славяне VI— VTII вв. н. э.), заключающееся в существовании народного со­брания, совета старейшин и военачальника, является общеприз­нанным. Вопрос состоит в том, можно ли говорить о сходстве в сфере социально-экономических отношений.

В раннегреческом и ранкеримском обществах разложение родовых отношений и складывание соседской общины далеко не было завершено в период формирования классов и государ­ства. Родовые связи долгое время оставались определяющим типом социальных связей. Родовая собственность на землю сохранялась и продолжала существовать даже в период разви­тия античного общества.

Разложение родовых связей и складывание соседской об­щины не предшествовали в древности оформлению классового и государственного строя, а совпадали с ним, так как само го­сударство принимало форму общины (полис). Напротив, у гер­манцев и славян классовое общество формировалось в услови­ях, когда родовая община и родовая собственность на землю являлись пройденным этапом развития. Разложение родовых связей и складывание соседской общины здесь предшествова­ли появлению классов и государства95.

Правильное понимание военной демократии прежде всего предполагает определение исторической эпохи, которой она присуща. Эпоха военной демократии — это не последняя ста­дия разложения первобытного общества. Она существует и в эпоху переходного периода от первобытного общества к клас­сово-антагонистическому. Этот переходной период является переходным не только в развитии базиса, но и надстройки. Подобно тому, как само общество переходного периода пред­ставляет собой переходную форму от первобытнообщинного строя к антагонистической формации, так и органы и нормы управления обществом этого переходного периода будут пере­ходными формами от органов и норм самоуправления перво­бытного общества к органам и нормам управления антагони­стического общества, к государству и праву.

Таким образом, государственная организация общества воз­никает после военной демократии, а сама военная демократия есть выражение процесса возникновения государства. Ее сущ­ность в том и заключается, что она представляет собой пере­ходную форму органов и норм управления обществом. Воен­ная демократия уже не является органами и нормами обще­ственного самоуправления, но она еще не стала органами и нормами классово-антагонистического общества — государ­ством и правом. Военная демократия сочетает в себе черты и свойства как органов и норм управления первобытным обще­ством, так и государства и права.

Военная демократия присуща эпохе переходного периода от бесклассового общества к классовому, когда общество уже перестало быть однородным, но еще не стало классовым. Пе­реходной период от первобытнообщинного общества к классо­во-антагонистическому есть эпоха, на протяжении которой «от­дельные господствующие лица сплотились в господствующий класс». Именно в интересах этих отдельных господствующих лиц, которые лишь постепенно объединялись в господствую­щий класс, и появилась военная демократия, переходная фор­ма в развитии органов и норм управления обществом.