СЕРГЕЙ РАХМАНИНОВ. СУДЬБА ГЕНИЯ

Шнейвас Эльвира Юрьевна

 

СЕРГЕЙ РАХМАНИНОВ. СУДЬБА ГЕНИЯ

Дул сильный ветер, путешественник придерживал поля шляпы и смотрел на тающий в дымке берег. Люди обходили стороной хмурого человека и тихо шептались, кивая в его сторону головой. На пароходе обсуждали переворот в России, страшные перемены в стране и возможность выживания на чужбине. Эти разговоры путнику не нравились. Глаза его слезились то ли от пароходного дыма, то ли от нахлынувших воспоминаний... Четырёхлетний мальчик сидит за роялем и угрюмо долбит по клавиатуре. Рядом всегда улыбающаяся мать, Любовь Петровна. Она накрывает его худенькую ладонь своей рукой: «Ты обязательно будешь хорошо играть. Смотри, какие у тебя руки».                                                                                                                                                                                      

Сейчас об этих руках ходили легенды. Красивые, холёные, без вздувшихся вен и узлов, как у многих концертирующих пианистов, они были словно вырезаны из слоновой кости. Правой рукой он мог охватить сразу двенадцать белых клавиш, а левой — взять аккорд до — ми-бемоль — соль — до — соль. Но дома его искусство стало не нужно. «Это конец старой России, искусства тут не будет долгие годы, — сказал он жене Наталье Александровне незадолго до их отъезда. — А без него жизнь моя бесцельна, ты знаешь». Через две недели Сергей Рахманинов с женой и двумя дочерьми плыл на пароходе в Париж, откуда предстояло отправиться в Стокгольм на гастроли. Представится ли у него возможность эмигрировать в США, Рахманинов ещё не знал. В Россию он планировал вернуться лет через десять, не раньше. От этих мыслей становилось тоскливо. С палубы парохода уже все ушли, темноту ночи резал свет качающихся фонарей. Как всё внезапно происходит в жизни. Только соберёшься жить тихо, ни о чём не беспокоясь, как обязательно что-нибудь случится. Или кажется, что впереди кромешный ад, а жизнь вдруг становится интересной и лёгкой.                                                                                                                                                                

ИЗ ПЕТЕРБУРГА В МОСКВУ

... Долгое время мальчишка не придавал значения ни своему идеальному слуху, ни феноменальной музыкальной памяти. Мать заставляла его садиться за рояль. Он быстро играл всё, о чём она его просила, не глядя в ноты, и убегал играть с детьми. Когда отец Василий Аркадьевич, отставной гусарский офицер, «склонный к рассеянному образу жизни», промотал своё состояние и наследство жены, семья была вынуждена продать имение Онег в Новгородской губернии и почти без средств к существованию переехать в Петербург. Но нужно было учиться, и Серёжа легко поступил в консерваторию. Жить мальчика определили к тётке, Варваре Аркадьевне Сатиной. Мать навещала его редко, отец совсем не приходил. Серёжа узнал, что родители развелись. Он грубил своей благодетельнице и её дочерям, хулиганил и пропускал занятия в консерватории. Через три года обучения встал вопрос об его отчислении.
Он стоял перед педагогическим составом, сминая руками полы пиджака, и проклинал свои пылающие огнём уши. Собирался навсегда покончить с музыкой и только и ждал возможности выскользнуть из кабинета. Дома его ждали мать и двоюродный брат, Александр Ильич Зилоти. Ученик Листа и Рубинштейна, в свои 25 лет Зилоти был известен в музыкальных кругах как талантливый пианист. «Серёжа, пожалуйста, сыграй для Саши», — попросила мать. Сын послушно сел к инструменту. По сияющим глазам брата понял, что у него получилось хорошо. «Поедешь в Москву, к преподавателю московской консерватории Звереву. Я за тебя поручусь», — произнёс Александр.


Осенью 1885 года Серёжа выехал из Петербурга в Москву, в семью Зверева. Жены и детей у мастера не было, и он брал на полный пансион талантливых студентов. В этот дом были вхожи выдающиеся люди — директор консерватории Танеев, директор московского отделения Русского музыкального общества Чайковский, а также известные и хорошо образованные господа и дамы, среди которых встречались актёры, юристы, профессора университетов. Общение с ними, посещения театров, концертов и картинных галерей перевернуло представление юноши о жизни. Он всерьёз увлекся музыкой и даже начал сочинять. В 16 лет на консерваторском экзамене Рахманинов играл собственные фортепианные произведения. Худой, сутулый, с длинными ногами и острыми коленками, он поначалу вызвал лишь покровительственные улыбки. Но едва его руки коснулись клавиатуры, как лица экзаменаторов посерьёзнили. Студент получил «отлично», а Пётр Ильич Чайковский на аттестационном листе рядом с пятеркой нарисовал три «плюса» — сбоку, сверху и снизу. В том же году Сергею пришлось уйти из пансиона Зверева — мастер в порыве гнева замахнулся на своего ученика, и они поссорились. Приютила его тётка и две её повзрослевшие дочери, Наталия и Софья. Сергею выделили комнату, и он продолжил учебу и сочинительство. В 19 лет закончил консерваторию с золотой медалью, представив в качестве экзаменационной работы одноактную оперу «Алеко» на сюжет поэмы Пушкина «Цыганы». Он написал её за 17 дней. В том же году «Алеко» была поставлена в Большом театре. На молодого композитора обрушилась слава.

ПЕРВАЯ СИМФОНИЯ

Во время исполнения он сидел в зале и не знал, куда деться от стыда. Оркестром дирижировал Глазунов, и то ли не понял замысла композитора, то ли предпочел трактовать произведение по-своему, но исполнение, на взгляд автора, получилось ужасным. Из театра Рахманинов сбежал. Утром, прочитав газетные рецензии, заперся в своей комнате и наглухо задернул шторы. Позже он сам говорил, что был подобен «человеку, которого хватил удар и на долгое время отнялись голова и руки». Никогда больше при жизни композитора Первая симфония не исполнялась. Фактически он наложил на нее запрет.
Несколько месяцев вся семья Сатиных ходила вокруг жильца на цыпочках. Наталия и Софья приносили кофе, выбрасывали из переполненных пепельниц окурки и осторожно спрашивали, не желает ли он прогуляться. Рахманинов рассеянно молчал. В то время вытащить его из комнаты смогла только нужда. Надо было зарабатывать на жизнь. Через полгода после сокрушительного провала он согласился на предложение Саввы Мамонтова занять место дирижёра в его частном оперном театре. Проработал там всего сезон, утверждая, что кроме денежной стороны вопроса ничто его там не привлекало, а отношения с оркестром и исполнителями оперных партий лишь удручали. Одним из немногих, кто сразу подружился с молодым дирижёром, был Фёдор Шаляпин. Под руководством Рахманинова тот пел партии Мельника в «Русалке», Головы в «Майских ночах» и Владимира в опере Серова «Рогнеда». Их дружба быстро стала притчей во языцех. Шумный и колоритный Шаляпин и хмурый, с виду высокомерный Рахманинов привлекали внимание, где бы ни появлялись. Общались они очень близко. Федор Иванович знал о творческой неудаче композитора и его переживаниях. и Сергей Рахманинов Не сразу, но он уговорил друга обратиться к знаменитому гипнотизеру Далю, помогавшему ему самому лечиться от депрессии. Два года понадобилось психотерапевту, чтобы Рахманинов снова стал писать. Второй фортепианный концерт, исполненный в 1901 году, был посвящён доктору Далю.

 

Ещё через год Сергей Васильевич женился на Наталии Сатиной и переехал в небольшую квартиру на Воздвиженке. Жил он тогда весьма скромно. Чтобы обеспечить семью, занял место музыкального инспектора в Елизаветинском и Екатерининском институтах. Ходил на службу с большим неудовольствием, ибо бестолковая работа отнимала много времени и не оставляла возможности сочинять. Несмотря на свою нелюбовь к педагогической деятельности, был вынужден давать частные уроки. За фортепианные концерты по прежнему платили немного. Человек одарённый и талантливый, он разрывался: сочинять музыку, дирижировать или совершенствовать свой исполнительский талант? Противоречия и сомнения мучили его страшно и отпускали только в семье. По выходным композитор часто ходил по дому в полосатой пижаме, сжимая в руках только что написанную партитуру, ронял тут и там пепел, оставлял всюду кофейные чашки. Его ласково журили и всячески за ним ухаживали. Вечерами он с удовольствием принимал гостей и азартно играл в винт. «Сергей Васильевич умеет улыбаться?» — удивлялись пришедшие впервые. И только близкие знали, что за напускной хмуростью композитор скрывает ранимость и невероятную застенчивость.

МИСТИФИКАЦИЯ?

После успеха Второго фортепианного концерта в 1901 году и окончательного выздоровления Сергей Рахманинов пишет одно за другим несколько больших произведений, много концертирует, а с 1904 года дирижирует в Большом театре. В салонах Москвы и Петербурга постоянно звучит его имя: «Сергей Васильевич вчера давали концерт...» Его странную манеру выступать называли «авторской». Каждый раз, выходя к роялю, он хмуро смотрел на инструмент, далеко отодвигал стул и садился, широко разводя длинные ноги. Вытягивал руки вперед и клал их на клавиатуру и только потом подъезжал на стуле к инструменту. А однажды зрителям показалось, что рояль сам поехал к исполнителю. Все ахнули. Мистика! Вот такой мощной энергетикой обладал Рахманинов.
В труппе Большого театра его появление для многих оказалось неприятной неожиданностью. Уж слишком рьяно тот взялся всё менять. Переставил дирижёрский пульт так, чтобы видеть оркестр, — традиционно тот стоял возле суфлёрской будки, и дирижёр видел только певцов. В театре в то время дирижировал ещё и знаменитый Альтани. Рабочие возмущались необходимостью переставлять пульт с места на место, в зависимости от того, кто дирижировал оркестром. Рахманинов не потрясал кулаками, не прыгал и не суетился, как это было принято. Каждое его движение было чётким и выверенным. Репортёры не скупились на похвалы. Опера «Евгений Онегин» была названа тонкой и поэтичной, «Князь Игорь» с участием Шаляпина поразил эпическим размахом и богатством оркестрового звучания. «Жизнь за паря», «Пиковая дама», «Борис Годунов» — каждое произведение вызывало бурю восторга.

11 января 1906 года в Большом впервые исполнялись одноактные пьесы «Скупой рыцарь» и «Франческа ди Римини». Зал был полон, несмотря на месяц назад подавленное декабрьское восстание 1905 года. После выступления кто-то спросил Рахманинова, почему партию Скупого и Ланчотто Малатесты исполнял не Шаляпин, а другой артист. Тот в ответ сжал губы и поспешно ретировался. Не объяснять же всем, что Шаляпин, талантливо читавший с листа, поленился выучить предложенные партии, из-за чего друзья серьёзно поссорились на многие годы. А осенью того же года Рахманинов решился на переезд в Дрезден. Прожил в Германии три зимы, совершил большое турне по США и Канаде, а потом понял, что устал от жизни в других странах. Сергей Васильевич купил имение Ивановку в Тамбовской губернии, автомобиль, который сам водил с удовольствием, и поселился вдали от столичной суеты.
Надежды, планы, размеренный уклад — в одночасье жизнь кардинально изменилась. Грянул 1917 год. Решение далось мучительно. Сергей Рахманинов уехал с семьей за границу, чтобы продолжать делать то, что умеет и любит. Он не знал тогда, что это путешествие навсегда отрежет его от родины.
НАВСЕГДА
...Париж встретил Рахманиновых портовой сутолокой и вознёй с документами. Предполагали, что будет трудно, но не понимали до конца, насколько. Ему пришлось учить произведения Штрауса, Шумана, Баха, потому что избалованная европейская публика не воспринимала концерты прославленного русского музыканта, состоявшие только из его собственных сочинений. В 1918 году состоялся переезд в Нью-Йорк. Концертировал Рахманинов очень часто, чтобы заработать денег, и быстро прославился как пианист, что сделало его очень богатым. Довольно скоро Рахманинов купил имение Сенар на берегу Люцернского озера в Швейцарии. Отстроил великолепную набережную, катал друзей на лодке и на автомобиле. Каждый год покупал «Кадиллак» или «Континенталь», а старую машину возвращал дилеру. На концерты по Европе и США теперь он отправлялся за рулём.
В своём саду Рахманинов вырастил удивительную чёрную розу, и вскоре её фотографии появились во всех швейцарских газетах. Но от репортеров он тщательно скрывался. Так же, как и от многочисленных поклонниц, осаждавших его дом до конца жизни. Завсегдатаями у Рахманиновых были знаменитые финансисты. С ними он проводил много времени, советуясь, куда вкладывать деньги. Казалось бы, жизнь в изгнании не обернулась страшным сном. Но отчего-то после выступлений музыкант приходил в артистическую, падал в кресло и просил не беспокоить. Его огромные руки лежали ладонями вверх, подбородком он упирался в грудь, а глаза были закрыты. Каждому, кто заставал его в таком состоянии, хотелось вызывать врача. Но он лишь досадливо махал руками, показывая, что всё в порядке.

Временами его мучали боли в спине, и тогда он впадал в жуткую меланхолию. Спасала терпеливая жена и друзья из России, привозившие подарки, которые композитор очень любил. Поднять настроение изгнаннику могла любая необыкновенная мелочь: ручка, открывавшаяся удивительным образом, машинка для скрепления бумаги, а пылесос вызвал бурю восторга! Эту свою игрушку композитор потом часто демонстрировал в работе.
Сергей Васильевич тратил огромные суммы на благотворительность, пересылал в Россию деньги в поддержку деятелей науки, артистов, писателей. Но в 1931 году стал одним из 110 известных эмигрантов, обратившихся с призывом к госдепартаменту США воздержаться от закупки советских товаров. В знак протеста против мракобесия и террора, что творились на его многострадальной родине. В ответ музыка Рахманинова, которая есть «отражение загнивающего мелкобуржуазного духа, особенно вредного в условиях острой борьбы на музыкальном фронте», перестала звучать в СССР.
Десять лет после отъезда из России Сергей Рахманинов ничего не сочинял. Только концертировал. И чем больше ему аплодировали, тем больше он ненавидел себя. Однажды, закончив выступление под бурные восторженные аплодисменты публики, Рахманинов заперся в гримёрке. Когда дверь отперли, композитор был в горячке: «Не говорите, ничего не говорите... Я сам знаю, что я не музыкант, а сапожник!»
Но исполнитель не заглушил в Рахманинове музыканта. Ноты были его голосом, то рыдающим, то восторженным, то зовущим куда-то, где хорошо и покойно. Он тосковал по утраченной родине, объятой пламенем войны, и всё же надеялся, что когда-нибудь его музыка зазвучит там, где больше нет ему места.
Болезнь стала полнейшей неожиданностью для самого Рахманинова и всех его родных. В середине февраля 1943 года композитор стал совсем плохо себя чувствовать, появилась слабость, начали болеть руки. Его доставили в больницу, но через несколько дней выписали, не найдя ничего серьёзного. Положение больного ухудшалось, и жена решила пригласить домой знаменитого американского хирурга. Тот поставил неутешительный диагноз: быстропрогрессирующий рак. 20 марта Сергей Васильевич не смог прочитать поздравительные телеграммы и письма, приходившие со всего мира в честь его 70-летия. Через 8 дней он умер в своём поместье в Беверли-Хиллз.

Sergei Rachmaninoff plays his Piano Concerto No. 2

http://www.youtube.com/watch?feature=player_embedded&v=x8l37utZxMQ

 

 

 

Комментарии

Шнейвас Эльвира Юрьевна

Из просторов интернета...продолжение следует....)))