«Англо-говорящая» собака

«Англо-говорящая» собака

Телефонный звонок застал меня на работе. Я разбирала свой кабинет от груды скопившихся за учебный год бумаг. То, что нужно – по папкам. То, что не нужно – в мусор. Такое своеобразное подведение итогов. Корзина уже была полна смятых листков, когда мобильный затрясся и высветил на экране имя моей младшей двоюродной сестры.

Она работает ветеринаром  в одной из клиник Москвы. Мы часто созваниваемся, но сегодня я не ждала ее звонка, т.к. знала, что она на два свободных дня уехала с детьми за город в деревню, где у них старый фамильный дом. После приветствий, я услышала следующее: «Нужно передержать несколько дней собаку. Но проблема в том, что собака понимает только по-английски, и ей нужно лечить лапу. И все это - срочно». У меня был последний рабочий день. Впереди – отпуск. Никаких определенных планов.  На  даче - три своих собаки. Одной больше, одной меньше. Я согласилась, и уже через минуту телефон зазвонил снова. Женский  взволнованный голос с небольшим акцентом по-английски начал мне объяснять, что собаку нужно взять на несколько дней, но она больна, и ее нужно возить к врачу. Подумав о сестре, я решила, что это не будет трудно. И хотя в мои планы не входило ехать в Москву в этот день, голос звучал так умоляюще, что я знала уже, что соглашусь. И еще мне было очень интересно – что же это за «англо-говорящая» собака?

 Адрес женщина произнести не могла и когда я попросила ее продиктовать название улицы по буквам, то с удивлением записала улицу рядом с моей московской квартирой. Лурдес, так  звали женщину, тоже была удивлена, услышав, что я знаю, где это. Из ее знакомых я была такая первая знающая. Мы договорились на 3 часа дня, и, доделав все на работе, я села в машину и отправилась в Москву. К счастью, обошлось без стояния в пробке, и в 3 часа я уже кружила в переулках между Сокольниками и Красносельской, т.к. найти улицу – не трудно. Но найти дом иногда не представляется возможным. Я не знаю, как в Москве ориентируются иностранцы! Иногда, кажется, что номера домов расставлял не вполне трезвый человек: 7, 9, затем 13. А мне нужно 11! Прочесав все дворы, и не обнаружив дома с нужным номером, я позвонила Лурдес и уже через 3 минуты перед моей машиной появились две женщины. Одна – маленькая, коренастая, южная, с быстрой речью и множеством жестов – Лурдес. И вторая – довольно высокая, худая, с желтоватым лицом – Надя. Лурдес – португалка и не говорит по-русски. Надя убирает в доме, но не говорит ни на каком кроме русского.

Пока мы едем до дома (оказывается он на другом конце улицы) и поднимаемся в квартиру, Лурдес сбивчиво рассказывает, что в Москве около месяца, приехала с мужем, он работает здесь, собака очень старая и больная и, что муж придет с работы в 5 часов, и будет сердиться. У меня много вопросов, но я не могу вставить ни слова в поток английской речи. Открывается дверь, и меня встречают две пары оценивающе-разочарованных глаз. Сказочной красоты серая хаски с глазами как две льдинки и беленькая, толстенькая, лохматенькая, как  мохнатый пуфик собачка неопределенной породы. Хаски, увидев, что я пришла с хозяйкой, даже не встает, а беленькая гавкнув два раза для порядка, устраивается спать на коврике около дивана. Я им не интересна. А вся ситуация в общем даже оскорбительна: их хозяйка занимается какой-то ерундой!

«Вот здесь эта собака» - с этими словами Лурдес открывает дверь, и я чувствую, что волосы на голове встают дыбом и спина покрывается холодным потом. В уютной, чистенькой спальне, среди евроремонта на полу лежит собака. Немецкая  овчарка с примесью дворняги. Весь дорогой ламинат залит кровью вперемешку с поносом. Кровь сочится из стертых до основания пальцев. Грязная, тусклая с сединой шерсть. Большой, напряженный живот, не предвещающий ничего хорошего. Хвост поднимается и два раза стукает по полу в знак приветствия. Голова приподнимается с заметным усилием и два больших глаза смотрят на меня. В них читается что угодно: и просьба о помощи, и надежда и ожидание. В них нет только суетливого недоверия, какое бывает у дворовых собак, привыкших видеть в человеке врага и источник неприятностей. Эта собака явно была когда-то домашней, и, несмотря на то, что, по-видимому, последний год или около того провела на улице, не потеряла веру в людей и мы для нее - друзья. Первое желание – быстро открыть дверь и бежать из этой квартиры, от этого жуткого запаха, крови и от этих глаз. Лурдес и  Надя  суетятся, пытаясь вытереть пол для того, чтобы  хотя бы войти в комнату. Я же судорожно прокручиваю в голове все возможные варианты. Ее нужно куда-то на карантин, срочно показать врачу, в квартиру -  нельзя, на дачу - нельзя. Оказалось, что в этот день утром Лурдес открыла дверь чтобы идти на прогулку со своими собаками и обмерла: на пороге ее квартиры лежала полумертвая собака. Оставить ее на улице было невозможно, а взять в квартиру немыслимо. Но, сделав это немыслимое, деятельная португалка начала обзванивать немногочисленных знакомых в Москве, искать ветеринара, с которым можно было бы объясниться по-английски и место, где возможна передержка бездомной больной собаки без документов и без прививок. Провисев на телефоне часа два, она случайно попала на знакомых моей сестры и затем – на меня. И вот я стою и  растерянно обозреваю удручающую картину. Умом понимая, что ввязываюсь в то, во что ни один нормальный человек не станет ввязываться, звоню другой моей сестре и договариваюсь о возможности поместить собаку на несколько дней в вольер. Но в любом случае для начала нужно везти ее к ветеринару. Решаем попробовать для начала ближайшую клинику. Легко сказать. Но ведь ее еще нужно как-то довести до машины, посадить туда и т.д. А ведь это – незнакомая собака и  ей вряд ли понравятся все эти манипуляции. Получить укус бродячей собаки совсем не хочется. Лурдес берет ошейник и поводок своей фантастической хаски. Надевает  и застегивает на шее овчарки. Никаких возражений! Когда собака встает, под нашими уговорами, хочется заплакать в голос: каждый шаг оставляет на полу кровавую лужу. Но она, превозмогая себя, послушно и доверчиво идет за мной вниз по лестнице, во двор. Лурдес и Надя спускаются следом, и мы втроем еле-еле поднимаем собаку в машину. Сама залезть она не может. Каждое движение отдает болью. Но она не делает никакой попытки уклониться или зарычать. В глазах беспокойство и страдание. Но при этом она нам доверяет. Почему? Явно какие-то звери в человеческом облике повеселились и поглумились над ней. Я не знаю что и как. Но, возможно, ее  тащили за машиной, возможно, где-то привязывали и били, а она рвалась ... «Англо-говорящая» собака, к сожалению или к счастью, не может рассказать.      

Ехать всего ничего и вот мы уже стоим перед клиникой. «Пойдем, узнаем» - говорю я Лурдес и уверенно открываю дверь, на которой большое объявление запрещает приводить на прием собак без намордника. Хорошо, что Лурдес не понимает по-русски. К моему удивлению, девушка, молоденькая, милая с доброй улыбкой соглашается нас принять. Бегом к машине. Весь задок машины залит кровью. Собака с нашей помощью оказывается на тротуаре. Прохожие с ужасом, брезгливо смотрят на  грязную, окровавленную, отвратительно пахнущую собаку и трех вспотевших теток, вылезающих из дорогой иномарки. Заходим в кабинет, и я пытаюсь как можно короче и понятнее изложить данную историю. При этом мне не хочется выглядеть сумасшедшей, хотя я говорю и понимаю, что все равно именно так мы все трое и выглядим. Кажется, что даже втроем мы не сможем поднять собаку на стол для осмотра. Он такой высокий! Но тут нам на помощь приходит молоденький милиционер, зашедший случайно к своей знакомой. И нам это удается! И что самое удивительное – собака не возражает! Я знаю, что на этот стол ни одна из моих собак не встанет по своей воле. Для начала доктор обрабатывает пальцы. Боль, наверное, сильнейшая! Собака терпит, только вздрагивает. И глаза полны доверия. Надя бегом на улицу: не может на это смотреть.  

Осмотр зубов, глаз и живота не приносит ничего утешительного. Собака старая, даже очень старая. Живот плохой! Или последствия избиения или опухоль или и то и другое вместе. Нужно делать анализы, ультразвук, и, скорее всего, операцию, а может быть и не одну. Но самое главное, что все это может быть абсолютно бесполезно. Сердце может не выдержать – возраст. Вероятность успешного исхода, принимая во внимание чудовищное состояние животного, 5-10%. А страданий впереди много! Я перевожу Лурдес то, что говорит врач. Мы  беспомощно смотрим друг на друга. Трудно поверить, что с этой женщиной мы знакомы всего час! Такое впечатление, что мы – близкие люди. В наших головах – одна и та же мысль. Но так трудно высказать ее вслух! Наверное, Лурдес сильнее, или, возможно, она чувствует себя хозяйкой  собаки. «Тогда ее нужно усыпить. Нельзя позволить так мучиться» - ну вот она это и произнесла! А овчарка как любая  собака, любящая своего хозяина и ощущающая его мучения, смотрит то на нее, то на меня, потом поворачивает голову и теплый розовый язык с нежностью лижет нам руки. Это уже слишком! И врач, и молоденький милиционер едва сдерживают слезы. Но и они понимают что это, пожалуй, самое правильное решение в данной ситуации. И вот снотворное - в шприце. Врач еще раз спрашивает нас «Вы уверены?». Даже переводить не надо. Мы киваем головами и гладим седую лохматую голову. На укол никакой реакции – видимо это мелочи по сравнению с постоянной болью в лапах и животе. Лурдес плачет и говорит что в Европе эта ситуация немыслима. Там нет бродячих собак! Человек, выбросивший свою собаку на улицу, заплатит за это огромный штраф. И люди не остаются безучастны, когда видят на улице бродяжку. Я молчу. Что здесь скажешь!

Только надеюсь, что и в нашей стране, возможно, когда-нибудь придет понимание, что мы в ответе за всех кого приручили.