Сценарий театральной постановки по мотивам рассказов М. Зощенко

  КУ ВО «Детский дом г. Воронежа»

«Коммунальная квартира»

Сценарий театральной постановки

 (по мотивам рассказов М.Зощенко)

Воспитатель Митрофанова М.А.

Воронеж 2019

Действующие лица:

Дарья Петровна –жиличка коммунальной квартиры

Марья Васильевна - жиличка коммунальной квартиры

Житель ванной

Жена жителя ванной

Ваня - сосед

Супруги Гусевы

Под легкую музыку звучит голос за кадром:

      Двадцатые годы.

      Они уже скрылись за поворотом, они уже стали старыми письмами и  пожелтевшими подшивками.           Двадцатые годы.  Время коммунальных квартир.      Время, когда  жили  дружно, коллективной семьей, а не запирались в своей домашней крепости.      Скорей туда, в тихую улочку, раскройте коричневую дверь, /скрип двери/ ведущую в эти  скромные комнаты, где есть с кем поговорить, посоветоваться, поругаться.    

Открывается занавес, на сцене слева стоит кухонный стол, на столе стоит примус – кухня в коммунальной квартире. Справа ширма с надписью «Ванная» - ванная в коммунальной квартире.  У стола стоят две соседки - Марья Васильевна и Дарья Петровна. В центре стол, накрытый скатертью – комната супругов Гусевых.

Дарья Петровна /с кастрюлей в руке, что-то мешает ложкой/:  Приходит одна жиличка Марья Васильевна на кухню и разжигает примус. Она, знаете ли, всегда об это время разжигает примус. Чай пьет и компрессы ставит. Ставит примус перед собой и разжигает, а он провались совсем, не разжигается.

Марья Васильевна: С чего бы он, дьявол,  не разжигается? Не закоптел ли, провались совсем? Надо ежиком почистить.

Дарья Петровна:  Ежик-то, уважаемая Марья Васильевна, промежду прочим назад положьте.

Марья Васильевна:  Пожалуйста, подавитесь, Дарья Петровна своим ежиком. Мне до вашего ежика дотронуться противно, не то что в руки взять.

Дарья Петровна /ставит кастрюлю на стол, возмущаясь, наступает на Марью Васильевну/:  Я за 32 рубля с копейками работаю в кооперации, улыбаюсь покупателям и колбасу им отвешиваю, и из этого на трудовые гроши покупаю себе ежики, и нипочем то есть не разрешу постороннему персоналу этими ежиками пользоваться.

(Голос из ванной)

Житель ванной: Да что же это такое? Никакого покоя от вас нету.

Ваня, сосед:  Открывайте, требую своего законного права мыться в любое время дня и ночи.

Житель ванной: Ты график видел? Нельзя же ежедневно купаться.

 Жена жителя ванной /выходит из-за ширмы/:  Ну, и квартирка скажу я вам. Я эту квартирку недавно подыскала. Приехала, знаете в Москву, хожу с вещами по улицам, две недели хожу, вещи порастеряла, так, знаете, налегке и хожу без вещей. Наконец в одном доме встречаю человечка. За 30 рублей, говорит, могу устроить на проживание. Квартирка барская, 3 уборных, ванна, в ванной и живите себе, окон хоть и нету, зато дверь имеется. Напустите себе полную ванну воды и ныряйте хоть целый день. Я говорю,  дорогой товарищ, не рыба, я не нуждаюсь нырять, мне бы на суше пожить, сбавьте немного за мокроту. Он ни в какую, цена, говорит, на ванну выработана твердая. Ну ладно, стала жить. А сесть, между прочим, негде, кругом мраморная ванная. Замуж вышла  /выходит из-за ширмы муж в банном халате, на голове шапочка для душа/.    Думала, через эту ванну он от меня откажется.

Житель ванной: Да что вы, гражданочка! И в ванне люди живут, в крайнем случае перегородить можно, тут, к примеру, будуар, а тут столовая.

Жена жителя ванной: Перегородить, гражданин, можно, да коммунальные жильцы не дозволяют.

Житель ванной: Ну ладно, живем как есть.

Жена жителя ванной: Меньше чем через год у нас небольшой ребеночек рождается /берут из-за ширмы куклу в одеяле, агукают/.

Житель ванной: И даже, знаете, довольно отлично получается. Ребенок то есть ежедневно купается и совершенно не простуживается. Одно  только неудобство – по вечерам коммунальные жильцы лезут в ванную мыться, на это время приходится всей семьей в коридор подаваться.

Жена жителя ванной: Вот я и говорю, войдите в положение, когда же жить-то, купайтесь по субботам.

Житель ванной: Вот я и спрашиваю, ты график видел?

Ваня: График-то я видел, а вот по причине вашего графика со мной недавно произошло необычайное событие. Я на здоровье свое пожаловаться не могу. Здоров. И ем ничего. И сон невредный. Однако каждую минуту остерегаюсь.

Марья Васильевна: Что-то ты, Ваня, сегодня с лица будто такой серый, нездоровый такой у тебя цвет бордо.

Ваня: (смотрит в зеркало) Действительно, цвет лица отчаянный бордо, и морда кирпича просит. Вот те на! Может, у меня сердце или там еще какой-нибудь орган не так хорошо бьется. Оттого, может, я и серею. (пробует пульс) Тихо, но работает.

Дарья Петровна:  Иван Федорович! Голубчик, да что с вами? Вид у вас сегодня чересчур отчаянный, нездоровый, землистый вид, форменное бордо.

Марья Васильевна: Знаешь, Ваня, ежели  еще какой черт скажет тебе насчет твоего вида или цвета лица, сходи обязательно к доктору. Мало ли живет человек – и вдруг, хлоп, помирает.

Ваня: Пошатнулось, мать честная, здоровье. Стало внутри мутить, спать не могу, утром встаю разбитый и велю поскорей врача пригласить. Приходит коммунальный врач и говорит: Симуляция.

Марья Васильевна:  Какая симуляция! Мы сейчас, может быть,  разоримся на трояк и к самому профессору сядем и поедем.

Дарья Петровна:  Стали собираться к профессору, надели новый пиджак, стали бриться, провели бритвой по щеке, мыло стерли, глядим – щека белая, здоровая, и румянец на ней играет. Стали поскорей физиономию тряпочкой тереть, глядим – начисто сходит серый цвет бордо.

Марья Васильевна:  Да ты, небось, Ваня, неделю рожу не полоскал.

Ваня: Тоже хватила!  Дня четыре, пожалуй, действительно верно. Сию минуту помылся, побрился, галстук прицепил, и боли сразу ослабли, и здоровье стало прямо выдающееся, и пошел в гости к супругам Гусевым.

Дарья Петровна:  А у них, у  Гусевых немец из Берлина жил.

 Марья Васильевна:   Комнату снимал. И не какое-нибудь там национальное меньшинство, а настоящий германец из Берлина. По – русски ни в зуб ногой.

Дарья Петровна:  Одевался этот немец ослепительно. Белье чистое, штаны ровные. Ничего лишнего, ну прямо гравюра.

Марья Васильевна /достает из-под стола «заграничное добро», рассматривает/:  А когда уезжал этот немец, целый ворох заграничного добра оставил. Разные пузырьки, воротнички, коробочки, почти две пары кальсон, свитер почти не рваный.

Гусева: Я, как дама честная, намекнула немчику перед самым отъездом – дескать, битте-дритте , не впопыхах ли изволили заграничную продукцию оставить.

Немчик головой лягнул, дескать, об чем разговор, заберите, жалко что ли.

Муж мой, товарищ Гусев,  подробный список вещам составил, свитер сразу на себя напялил и кальсоны взял.

Гусев: Вот это немецкое качество. Вещи-то хотя и ношеные, и вообще говоря чуть держатся, однако слов нет – настоящий заграничный товар, глядеть приятно.

Гусева: Среди оставленных заграничных вещей была довольно плоская банка с порошком. Порошок вообще розовый, мелкий.

Гусев: И душок довольно симпатичный – не то лориган, не то роза.  (нюхают, пробуют на вкус)

Гусева: Как вы думаете, Марья Васильевна, что это за порошок?

Марья Васильевна: Да это же пудра.

Дарья Петровна: Да что вы такое несете? Это мелкий немецкий тальк для подсыпки только что родившихся немецких ребят.

Гусева: Ну, мелкий немецкий тальк мне ни к чему. Только что родившихся немецких ребят у меня нету. Пущай это будет пудра. Пущай я буду каждое утро лицо себе подсыпать. Надо же культурно пожить хоть раз в жизни.

Марья Васильевна: Вы посмотрите-ка, ходит розовая, цветущая.

 Дарья Петровна:  Прямо благоухает.

Гусева: Сколько лет уродовала свою личность разными русскими отбросами и вот наконец дождалась. И когда эта пудра кончится, прямо не знаю, как быть. Придется выписать еще баночку. Очень уж чудный товар. Прямо душой отдыхаю.

Дарья Петровна:  Через месяц, когда пудра подходила к концу, пришел в гости к Гусеву Дмитрий Наумыч, тот, что мужем Пелагее Максимовне приходится. Он и прочитал банку. Оказалось, это было немецкое средство против разведения блох.

Марья Васильевна: Конечно, другой менее жизнерадостный человек был бы сильно пришиблен этим обстоятельством. И даже, может быть, у него лицо покрылось бы чем-нибудь от излишней мнительности. Но не такова была мадам Гусева.

Гусева:  Вот это я понимаю. Вот это качество продукции! Вот это достижение! Это, действительно, не переплюешь товар. Хочешь морду пудри, хочешь блох посыпай! На все годится. А у нас что?  То-то я гляжу – что такое? Целый месяц пудрюсь, и хоть бы одна блоха меня укусила. Мужа кусают, сыновья тоже цельные дни отчаянно чешутся. Собака Нинка тоже скребется. А я знаете, хожу и хоть бы что. Даром что насекомые, но чувствуют, шельмы, настоящую продукцию. Вот это действительно.

Все выходят на сцену, поклон.

Под легкую музыку звучит голос за кадром:

Двадцатые годы.      Они уже скрылись за поворотом, они уже стали старыми письмами и  пожелтевшими подшивками.        Двадцатые годы.  Время коммунальных квартир.      Время, когда  жили  дружно, коллективной семьей, а не запирались в своей домашней крепости.