"Знаком он вам? - И да и нет" - сценарий спектакля об А. С. Пушкине для 9-11 классов

«Знаком он вам? — И да и нет».

(сценарий спектакля об А. С. Пушкине)

Сцена первая.

(выходит Ек. Андр. Карамзина с газетой и читает):

- 27 января 1837 года в пятом часу пополудни у Чёрной речки прогремел выстрел. А 29 января   в России не стало Пушкина. Да, вот некролог В.Ф. Одоевского:

«Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в средине своего великого поприща!.. Более говорить о сем не имеем силы, да и не нужно: всякое русское сердце знает всю цену этой невозвратимой потери, и всякое русское сердце будет растерзано. Пушкин! наш поэт! наша радость, наша народная слава!.. Неужели в самом деле нет уже у нас Пушкина! к этой мысли нельзя привыкнуть! 29-го января 2 ч. 45 м. пополудни».

(садится к столу писать сыну):

- «Милый Андрюша, пишу к тебе с глазами, наполненными слёз, а сердце и душа тоскою и горестию: закатилась звезда светлая, Россия потеряла Пушкина!»

(входит гость -  П.А. Вяземский – целует хозяйке руку со словами): - Екатерина Андреевна, что сказать?.. (ходит по гостиной)

- «Трагическая смерть Пушкина пробудила Петербург от апатии… В городе сделалось необыкновенное движение… Толпы народа и экипажи с утра до ночи осаждают дом; извозчиков нанимают, просто говоря: «К Пушкину», и извозчики везут прямо туда». (из восп. Плетнёва)

… «Смерть обнаружила в характере Пушкина всё, что было в нём доброго и прекрасного. Она надлежащим образом осветила всю его жизнь… Сколько было в этой исстрадавшейся душе великодушия, силы, глубокого, скрытого самоотвержения!..

             Пушкин страдал ужасно, он переносил страдания мужественно, спокойно и самоотверженно и высказывал только одно беспокойство, как бы не испугать жены…

             Доктор Аренд, который видел много смертей на веку своём и на полях сражений, и на болезненных одрах, отходил со слезами на глазах от постели его и говорил, что он никогда не видел ничего подобного… Идя к государю, Аренд спросил Пушкина, не хочет ли он передать что-нибудь. «Скажи государю, что умираю и прошу прощения за себя и за Данзаса…» (из писем Вяземского)

              За Данзаса, понимаете, просил, за лицейского товарища, который не смог отказаться быть секундантом на этой роковой дуэли…  Дорогая Екатерина Андреевна!

         … «Наш «свет» мне стал ненавистен… Я покидаю свет, и не меньше, чем скорбь, побуждает меня к этому негодование…» Прощайте! (уходит)

(появляется с письмом Андрей Карамзин):

- «Я получил ваше горестное письмо с убийственным известием, милая, добрая маменька, и до сих пор не могу опомниться!.. Милый, светлый Пушкин, тебя нет!.. Я плачу с Россией… Поздравьте от меня петербургское общество, маменька, оно сработало славное дело: пошлыми сплетнями, низкою завистию к гению и к красоте оно довело драму, им сочинённую, к развязке… Бедная Россия!..» (уходит)

(Е.А. Карамзина, сидя, горестно сложив руки)

– Народ обманули: сказали, что Пушкина будут отпевать в Исаакиевском соборе – так было означено и на билетах, а между тем тело было из квартиры вынесено ночью, тайком, и поставлено в Конюшенной церкви. В университете поручено строгое предписание, чтобы профессора не отлучались от своих  кафедр и студенты присутствовали бы на лекциях… И всё-таки обширная площадь перед церковью во время отпевания представляла собой сплошной ковёр из человеческих голов. Когда тело выносили из церкви, шествие на минуту запнулось – на пути лежал кто-то большого роста, в рыданиях. Его попросили встать и посторониться. Это был князь Вяземский.

        (встаёт) – Отпевание тела Пушкина происходило 1 февраля в 11 часов утра. Все товарищи по Лицею явились. Прах Пушкина принял последнее целование родных и друзей. Жуковский обнял бездыханное тело его и долго держал его безмолвно на груди своей. (уходит)

Сцена вторая

(выходит девочка – наша современница и читает стих-е Ф. И. Тютчева)

29-ое января 1837

Из чьей руки свинец смертельный

Поэту сердце растерзал?

Кто сей божественный фиал

Разрушил, как сосуд скудельный?

Будь прав или виновен он

Пред нашей правдою земною,

Навек он высшею рукою

В «цареубийцы» заклеймен.

Но ты, в безвременную тьму

Вдруг поглощенная со света,

Мир, мир тебе, о тень поэта,

Мир светлый праху твоему!..

Назло людскому суесловью

Велик и свят был жребий твой!..

Ты был богов орган живой,

Но с кровью в жилах... знойной кровью.

И сею кровью благородной

Ты жажду чести утолил —

И осененный опочил

Хоругвью горести народной.

Вражду твою пусть Тот рассудит,

Кто слышит пролитую кровь...

Тебя ж, как первую любовь,

России сердце не забудет!..

    - Ф.И. Тютчев написал эти стихи спустя четыре месяца после гибели Пушкина. Последние строчки – на века, как эпитафия: «Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет!»  Для нас имя Пушкина окутано исторической дымкой. Вероятно, восприятие современников было живее и непосредственнее. Жизнь Пушкина проходила у них на глазах, они с жадным интересом следили за перипетиями его судьбы, кто с сочувствием, кто с недоброжелательством и злорадством. Одни упивались сознанием, что им выпало счастье жить в одну эпоху с гением, «солнцем русской поэзии», другие были более или менее равнодушны, но многие, как говорил лицеист Илличевский, сознавали, что их, «его современников, озарит отсвет его – Пушкина – славы». И всё-таки очень хочется приподнять эту завесу, почувствовать живого Пушкина. Каким он был? (смотрит на слайд, где портреты всех героев истории, и говорит:

 - Ну, расскажите мне о Пушкине, пожалуйста. (садится, открывает книгу и задумывается…)

Сцена третья

(выходят Вяземский и чуть погодя Пушкин)

(представляется: Пётр Андреевич Вяземский.  Апрель 1820-ого года, Варшава. Как давно это было. Пушкину 20 лет.

- Письмо от Александра из Петербурга (бегает глазами по строчкам, потом вслух):

«… что ни говори, век наш не век поэтов — жалеть, кажется, нечего — а всё-таки жаль. Круг поэтов делается час от часу теснее — скоро мы будем принуждены, по недостатку слушателей, читать свои стихи друг другу на ухо. —   И то хорошо. Покамест присылай нам своих стихов; они пленительны и оживительны…  

(представляется: - Пушкин) - Петербург душен для поэта. Я жажду краев чужих; авось полуденный воздух оживит мою душу. Поэму свою я кончил. И только последний, т. е. окончательный, стих ее принес мне истинное удовольствие. Ты прочтешь отрывки в журналах, а получишь ее уже напечатанную — она так мне надоела, что не могу решиться переписывать ее клочками для тебя. —  Письмо мое скучно, потому что с тех пор, как я сделался историческим лицом для сплетниц Санкт-Петербурга, я глупею и старею не неделями, а часами. Прости. Отвечай мне — пожалуйста…»

- Александр, твоими же стихами:

Житье тому, любезный друг,

Кто страстью глупою не болен,

Кому влюбиться недосуг,

Кто занят всем и всем доволен;

Кто Наденьку, под вечерок,

За тайным ужином ласкает

И жирный страсбургский пирог

Вином душистым запивает…

(из стих-я «К Щербинину» - 1819г.)

(Пушкин):

Кто жил и мыслил, тот не может

В душе не презирать людей;

Кто чувствовал, того тревожит

Призрак невозвратимых дней:

Тому уж нет очарований,

Того змия воспоминаний,

Того раскаянье грызет.

Все это часто придает

Большую прелесть разговору.    (из первой главы романа «Евгений Онегин»)

 (как диалог между Вяземским и Пушкиным)                                                        

«Любопытный»

— Что ж нового? «Ей-богу, ничего».

— Эй, не хитри: ты, верно, что-то знаешь.

Не стыдно ли, от друга своего,

Как от врага, ты вечно всё скрываешь.

Иль ты сердит: помилуй, брат, за что?

Не будь упрям: скажи ты мне хоть слово...

«Ох, отвяжись, я знаю только то,

Что ты дурак, да это уж не ново». (расходятся)

 Вяземский уходит со словами:

- Пушкину 20 лет, меньше чем через месяц он будет отправлен в ссылку на юг, а через три года в «Онегине» всё ещё взывает:

Придёт ли час моей свободы?

Пора, пора! – взываю к ней;

Брожу над морем, жду погоды,

Маню ветрила кораблей.

- Когда он писал эти строки, он мечтал о побеге за границу, делился с моей женой своими планами и уж никак не предполагал, что впереди   вторая ссылка и «час свободы» ещё далеко. Всё-таки романтический юг, любовные увлечения…(уходит)

Сцена четвёртая.

(выходит девушка):

 - Вам  встречались  когда - нибудь жизнь, судьба, похожая всего лишь на след, нечеткий отпечаток капли дождя на песке, что тут же высыхает при ярком солнце, жизнь такую неясную, как туманные очертания предметов в предутренней прохладе? Туман быстро тает, от него не остается следов, исчезает вместе с ним и причудливость фигур. Все становится четким и ясным и думается: а было ли чудо тумана, а был ли этот след на песке?.. Вот так и биография Амалии Ризнич, в которой неизвестны даже даты рождения и смерти, только годы и месяцы. Она приехала из Вены с мужем-банкиром, жила в пыльной Одессе и по вечерам любила наблюдать из окна одноэтажного домика с флигелем, как пылающее солнце плавно опускается в море, как бы растворяется в нем. Её необыкновенная красота привлекала многих поклонников. Не устоял и Пушкин. Ей, как всякой кокетливой женщине, нравилось мучить поэта недомолвками, улыбками, странными взглядами, игрой ресниц, треском веера, внезапной сухостью тона…  Да мало ли чем мучают женщины влюбленных!..

Она играла с огнем и иногда - заигрывалась. Роман был недолгий, но страстный, мучительно - нежный, озаренный вспышками ревности и взаимных объяснений.

 (входит девушка за Амалию Ризнич с листом в руках и читает):

(начинает Пушкин - аудиозапись):

Простишь ли мне ревнивые мечты,

Моей любви безумное волненье?

Ты мне верна: зачем же любишь ты

Всегда пугать мое воображенье?

Окружена поклонников толпой,

Зачем для всех казаться хочешь милой,

И всех дарит надеждою пустой

Твой чудный взор, то нежный, то унылый?

(продолжает Амалия):

Мной овладев, мне разум омрачив,

Уверена в любви моей несчастной,

Не видишь ты, когда, в толпе их страстной,

Беседы чужд, один и молчалив,

Терзаюсь я досадой одинокой;

Ни слова мне, ни взгляда, друг жестокий!

 Хочу ль бежать, - с боязнью и мольбой

Твои глаза не следуют за мной.

Заводит ли красавица другая

Двусмысленный со мною разговор, -

Спокойна ты; веселый твой укор

Меня мертвит, любви не выражая.

Скажи еще: соперник вечный мой,

Наедине застав меня с тобой,

Зачем тебя приветствует лукаво?..

Что ж он тебе? Скажи, какое право

Имеет он бледнеть и ревновать?..

В нескромный час меж вечера и света,

Без матери, одна, полуодета,

Зачем его должна ты принимать?..                        

 (Пушкин продолжает):

 Но я любим... Наедине со мною

Ты так нежна! Лобзания твои

Так пламенны! Слова твоей любви

Так искренно полны твоей душою!

Тебе смешны мучения мои;

Но я любим, тебя я понимаю.

Мой милый друг, не мучь меня, молю:

Не знаешь ты, как сильно я люблю,

Не знаешь ты, как тяжко я страдаю. (1823г.) (она уходит)

(девочка): - Любовь. Любовь…

(выходит Пушкин):

Полу-милорд, полу-купец,

Полу-мудрец, полу-невежда,

Полу-подлец, но есть надежда,

Что будет полным наконец.

(девочка) – Ничего себе! Это о ком так?

(Пушкин): О Воронцове. «Вандал, придворный хам и мелкий эгоист».

(девочка): - А он кто?

(Пушкин): - Мой начальник в Одессе. Поэзия для него – вздор. «Он видел во мне коллежского секретаря, а я, признаюсь, думаю о себе кое-что другое». Он отправил меня в Бессарабию с приказом сделать доклад об опустошениях саранчой.

(девочка): - И как доклад?

(Пушкин): - Сделал.

(девочка): - Можно посмотреть? (разыгрывает) – Стойку помогите подвинуть. Доклад. 29.04 саранча летела. 30.04 летела. 1.05 села. (ух! Налейте попить, пожалуйста! Спасибо.) 2.05 сидела. 3.05 сидела. 5.05 всё съела и вновь улетела.

- По-моему, отличный доклад. Главное, всё понятно.

(Пушкин садится за письмо Казначееву – от 02.06.1824г.):

«… Я устал быть в зависимости от хорошего или дурного пищеварения того или другого начальника, мне наскучило, что в моём отечестве ко мне относятся с меньшим уважением, чем к любому юнцу англичанину, явившемуся щеголять среди нас своей тупостью и своей тарабарщиной.

            Единственное, чего я жажду, это – независимости…, с помощью мужества и упорства, я в конце концов добьюсь её. Я уже поборол в себе отвращение к тому, чтобы писать стихи и продавать их, дабы существовать на это, - самый трудный шаг сделан». (встаёт)

(появляется книгопродавец, представляется, рассматривает рукописи – фрагмент из стих-я «Разговор книгопродавца с поэтом»):

Книгопродавец

Стишки для вас одна забава,

Немножко стоит вам присесть,

Уж разгласить успела слава

Везде приятнейшую весть:

Поэма, говорят, готова,

Плод новый умственных затей.

Итак, решите; жду я слова:

Назначьте сами цену ей…

О чем вздохнули так глубоко?

Нельзя ль узнать?

Поэт

Блажен, кто про себя таил

Души высокие созданья

И от людей, как от могил,

Не ждал за чувство воздаянья!..

Обманчивей и снов надежды,

Что слава? шепот ли чтеца?

Гоненье ль низкого невежды?

Иль восхищение глупца?

Книгопродавец

Лорд Байрон был того же мненья;

Жуковский то же говорил;

Но свет узнал и раскупил

Их сладкозвучные творенья.

Поэт                 

И что ж? какое дело свету?

Я всем чужой!..

Книгопродавец

Теперь, оставя шумный свет,

И муз, и ветреную моду,

Что ж изберете вы?

Поэт

Свободу.

Книгопродавец

Прекрасно. Вот же вам совет;

Внемлите истине полезной:

Наш век — торгаш; в сей век железный

Без денег и свободы нет.

Что слава? - Яркая заплата

На ветхом рубище певца.

Нам нужно злата, злата, злата:

Копите злато до конца!..

Позвольте просто вам сказать:

Не продается вдохновенье,

Но можно рукопись продать.

Что ж медлить?..

Поэт

Вы совершенно правы. Вот вам моя рукопись. Условимся.

(Пушкин - расходятся):

Какие б чувства ни таились

Тогда во мне — теперь их нет:

Они прошли иль изменились...

Мир вам, тревоги прошлых лет!.. (отходит)

(книгопродавец читает: «Евгений Онегин», открывает):

Но грустно думать, что напрасно

Была нам молодость дана,

Что изменяли ей всечасно,

Что обманула нас она;

Что наши лучшие желанья,

Что наши свежие мечтанья

Истлели быстрой чередой,

Как листья осенью гнилой.

Несносно видеть пред собою

Одних обедов длинный ряд,

Глядеть на жизнь как на обряд,

И вслед за чинною толпою

Идти, не разделяя с ней

Ни общих мнений, ни страстей…  (уходит)

(Пушкин - размышляя):

У всякого своя охота,

Своя любимая забота:

Кто целит в уток из ружья,

Кто бредит рифмами, как я,

Кто бьет хлопушкой мух нахальных,

Кто правит в замыслах толпой,

Кто забавляется войной,

Кто в чувствах нежится печальных,

Кто занимается вином:

И благо смешано со злом.

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана?

Иль зачем судьбою тайной

Ты на казнь осуждена?

Кто меня враждебной властью

Из ничтожества воззвал,

Душу мне наполнил страстью,

Ум сомненьем взволновал?..

Цели нет передо мною:

Сердце пусто, празден ум,

И томит меня тоскою

Однозвучный жизни шум. (уходит)

(девочка) - почему-то вспомнилось другое: «Если жизнь тебя обманет…» (читает)

Если жизнь тебя обманет,

Не печалься, не сердись!

В день уныния смирись:

День веселья, верь, настанет.

Сердце в будущем живет;

Настоящее уныло:

Всё мгновенно, всё пройдет;

Что пройдет, то будет мило.

Сцена пятая

(Вяземская и жена Нащокина, позже цыганка Таня)

(входит и представляется: Вера Александровна Нащокина):

-  Итак, милое созданье, ты спрашиваешь, каким был Пушкин. «Пушкин был невысок ростом, шатен, с сильно вьющимися волосами, с голубыми глазами необыкновенной привлекательности. Я видела много его портретов, но с грустью должна сознаться, что ни один из них не передал и сотой доли духовной красоты его облика, — особенно его удивительных глаз.

Это были особые, поэтические задушевные глаза, в которых отражалась вся бездна дум и ощущений, переживаемых душою великого поэта. Других таких глаз я во всю мою долгую жизнь ни у кого не видала.

         Говорил он скоро, острил всегда удачно, был необыкновенно подвижен, весел, смеялся заразительно и громко, показывая два ряда ровных зубов, с которыми белизной могли равняться только перлы. На пальцах он отращивал предлинные ногти.

В первое свое посещение Пушкин довольно долго просидел у нас и почти все время говорил со мной одной. Когда он уходил, мой жених, с улыбкой кивая на меня, спросил его:

— Ну что, позволяешь на ней жениться?

— Не позволяю, а приказываю! — ответил Пушкин.

            Во второй раз я имела счастие принимать Александра Сергеевича у себя дома, будучи уже женой Павла Войновича Нащокина. Бывая в Москве, Пушкин всегда останавливался у нас. А здесь уже ждала его тихая домашняя жизнь, которую так ценил поэт: диван, трубка и бесконечные разговоры. Для него была даже особая комната в верхнем этаже рядом с кабинетом мужа, она так и назвалась «Пушкинской». После фальши и парадности великосветского Петербурга с его интриганами и завистниками, после финансовых неурядиц и жесткого пресса цензуры Пушкин, приезжая в Москву, отдыхал душой в обществе милого его сердцу Нащокина.

     Я как сейчас помню те счастливые часы, которые мы проводили втроем в бесконечных беседах, сидя вечером у меня в комнате на турецком диване, поджавши под себя ноги. Я помещалась обыкновенно посредине, а по обеим сторонам мой муж и Пушкин.

     Разговаривали много, в том числе и о литературе. Именно Нащокин подсказал Пушкину сюжет «Дубровского». (Впрочем, ты, наверное, ещё не читала его.)

    Пушкин любил чай и пил его помногу, любил цыганское пение, особенно пение знаменитой в то время Тани, часто просил меня играть на фортепьяно и слушал по целым часам, любил также шутов, острые слова и карты.

(представляется: - Татьяна Дмитриевна   ДЕМЬЯНОВА – цыганка Таня - О ПУШКИНЕ)

         - Да-да, вот помню… Раз, вечерком, — аккурат два дня до его свадьбы оставалось, — зашла я к Нащокину с Ольгой. Не успели мы и поздороваться, как под крыльцо сани подкатили, и в сени вошел Пушкин. Увидал меня из сеней и кричит: «Ах, радость моя, как я рад тебе, здорово, моя бесценная!» — поцеловал меня в щеку и уселся на софу. Сел и задумался, да так, будто тяжко, голову на руку опер, глядит на меня: «Спой мне, говорит, Таня, что-нибудь на счастие; слышала, может быть, я женюсь?» — «Как не слыхать, говорю, дай вам бог, Александр Сергеевич!» — «Ну, спой мне, спой!» — Давай, говорю, Оля, гитару, споем барину!.. Она принесла гитару, стала я подбирать, да и думаю, что мне спеть... Только на сердце у меня у самой невесело было в ту пору; и очень тосковала я от того. И, думаючи об этом, запела я Пушкину песню, — она хоть и подблюдною считается, а только не годится было мне ее теперича петь, потому она будто, сказывают, не к добру:

Ах, матушка, что так в поле пыльно? (поёт всю песню)

 - Матушка , что во поле пыльно?

Сударыня ты моя, что во поле пыльно?

- Дитятко моё, кони разыгрались.

Свет милое ты моё, Александр Сергеича.

- Матушка моя, на двор гости едут,

Сударыня ты моя, на крыльцо восходят.

- Дитятко моё, не бойсь, не пужайся...

Свет милое ты моё, я тебя не выдам.

- Матушка моя, образа снимают,

Сударыня ты моя, меня благословляют...  –

Дитятко моё, тебя благословляют,

Свет милое ты моё, что ж, Господь с тобою!..          

    Пою я эту песню, а самой-то грустнёхонько, чувствую и голосом то же передаю, и уж как быть, не знаю, глаз от струн не подыму... Как вдруг слышу, громко зарыдал Пушкин. Подняла я глаза, а он рукой за голову схватился, как ребенок плачет... Кинулся к нему Павел Войнович: «Что с тобой, что с тобой, Пушкин?» — «Ах, говорит, эта ее песня всю мне внутрь перевернула, она мне не радость, а большую потерю предвещает!..» И недолго он после того оставался тут, уехал, ни с кем не простился…» (уходит в процессе разговора незаметно)

  (представляется: - Вера Фёдоровна Вяземская): - Да-да, помню разговоры в свете.

- Вы слышали, говорят, Пушкин женится. – Да неужели? Какая глупость с его стороны. – На ком? На Екатерине Ушаковой? – Нет. Говорят, на Гончаровой младшей, на Натали. Она красавица, но бесприданница. – Но Пушкин – поэт, а брак – такая проза. Это погубит его. Иные считали, что             гению придаёт силы лишь полная независимость и развитию его способствует ряд несчастий, что полное счастье, прочное, продолжительное..., убивает способности, «превращает скорее в человека средней руки, чем в великого поэта!»

(девочка): - Да это просто глупость какая-то!

(Вяземская):

- Будущая тёща, не имея никаких средств, не желала выдать дочь без приданого. Пушкин сам дал деньги на приданое, якобы в долг, заложив небольшую деревеньку, которую ему с трудом выделил отец. Чтобы картина счастья была полной, вспомним про недоверие со стороны царя, придирки и выговоры Бенкендорфа (это был шеф тайного жандармского отделения), доносы тайных агентов, нападки критики. Пушкин был опутан цепью слежки, даже свобода передвижения была мнимой: для любых отлучек из Петербурга надо было испрашивать разрешение.

(девочка):

- Тогда чем же было продиктовано решение жениться?

(Вяземская):

- Многими соображениями: на первом месте любовь, страстное увлечение; затем усталость от холостой беспорядочной жизни, потребность углублённого, спокойного труда, который сулил упорядоченный семейный быт, тоска по тому, чего он был лишён с детства, - теплу родного гнезда; наконец, убеждение в том, что только человек, имеющий свой Дом, семью, «крепок родной земле», истории и народу. Вот так, милое созданье.

(появляется актёр за Пушкина, останавливается в стороне):

- «Чёрт меня догадал бредить о счастии, как будто я для него создан…»

(читает стих-е «Элегия» - как бы издалека, вслушиваются)

Безумных лет угасшее веселье

Мне тяжело, как смутное похмелье.

Но, как вино, — печаль минувших дней

В моей душе чем старе, тем сильней.

Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе

Грядущего волнуемое море.

Но не хочу, о други, умирать;

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;

И ведаю, мне будут наслажденья

Меж горестей, забот и треволненья:

Порой опять гармонией упьюсь,

Над вымыслом слезами обольюсь,

И может быть — на мой закат печальный

Блеснет любовь улыбкою прощальной.

(Вяземская):

-  Мы с мужем провожали его в Болдино, куда он ехал дней на десять, а оказался запертым на три месяца.

(выходит Наталья Николаевна, с письмом, читает):

- «Будь проклят час, когда я решился расстаться с вами, чтобы ехать в эту чудную страну грязи, чумы и пожаров… я в бешенстве. Наша свадьба точно бежит от меня; и эта чума с её карантинами – не отвратительнейшая ли это насмешка, какую только могла придумать судьба?..

    Въезд в Москву запрещён, и вот я заперт в Болдино. Во имя неба, дорогая Наталья Николаевна, напишите мне… Скажите мне, где вы?.. вы в деревне, в безопасности от холеры, не правда ли?.. Что до нас, то мы оцеплены карантинами, но зараза к нам ещё не проникла… Погода ужасная. Я провожу время в том, что мараю бумагу и злюсь… Прощайте, прелестный ангел…» (отрываясь от письма) Он так много «намарал» в эту осень. Потом с юмором написал Дельвигу: «Нынешняя осень была детородна…»

(Вяземская): - «Творчество и светлый юмор для Пушкина – спасение от всех бед. В Болдино среди всего прочего он «намарал» поэму «Домик в Коломне».

(Нащокина): - В основу легло одно из приключений бурной молодости моего мужа - Павла Войновича Нащокина.

(девочка): - Я люблю приключения. Давайте почитаем, послушаем. (все уходят или садятся в зал)

Сцена шестая «Домик в Коломне»

 (от Пушкина)

Четырестопный ямб мне надоел:

Им пишет всякий. Мальчикам в забаву

Пора б его оставить. Я хотел

Давным-давно приняться за октаву.

А в самом деле: я бы совладел

С тройным созвучием. Пущусь на славу!

Ведь рифмы запросто со мной живут;

Две придут сами, третью приведут.

V

Как весело стихи свои вести

Под цифрами, в порядке, строй за строем,

Не позволять им в сторону брести,

Как войску, в пух рассыпанному боем!

Тут каждый слог замечен и в чести,

Тут каждый стих глядит себе героем,

А стихотворец... с кем же равен он?

Он Тамерлан иль сам Наполеон.

IX

Усядься, муза: ручки в рукава,

Под лавку ножки! не вертись, резвушка!

Теперь начнем. — Жила-была вдова,

Тому лет восемь, бедная старушка,

С одною дочерью. У Покрова

Стояла их смиренная лачужка

За самой будкой. Вижу как теперь

Светелку, три окна, крыльцо и дверь.

XIII

Старушка (я стократ видал точь-в-точь

В картинах Ре́мбрандта такие лица)

Носила чепчик и очки. Но дочь

Была, ей-ей, прекрасная девица:

Глаза и брови — темные как ночь,

Сама бела, нежна, как голубица;

В ней вкус был образованный. Она

Читала сочиненья Эмина,

(выходит дочь с книгой)

XIV (рассказчица)

Играть умела также на гитаре

И пела: Стонет сизый голубок,

И Выду ль я, и то, что уж постаре,

Всё, что у печки в зимний вечерок

Иль скучной осенью при самоваре,

Или весною, обходя лесок,

Поет уныло русская девица,

Как музы наши грустная певица.

XVI

Параша (так звалась красотка наша)

Умела мыть и гладить, шить и плесть;

Всем домом правила одна Параша,

Поручено ей было счеты весть,

При ней варилась гречневая каша

(Сей важный труд ей помогала несть

Стряпуха Фекла, добрая старуха,

Давно лишенная чутья и слуха).

XVII

Старушка мать, бывало, под окном

Сидела; днем она чулок вязала,

А вечером за маленьким столом

Раскладывала карты и гадала.

Дочь, между тем весь обегала дом,

То у окна, то на дворе мелькала,

И кто бы ни проехал иль ни шел,

Всех успевала видеть (зоркий пол!).

XVIII

Зимою ставни закрывались рано,

Но летом до́ ночи растворено

Всё было в доме. Бледная Диана

Глядела долго девушке в окно.

(Без этого ни одного романа

Не обойдется; так заведено!)

Бывало, мать давным-давно храпела,

А дочка — на луну еще смотрела

(Параша)

XIX

И слушала мяуканье котов

По чердакам, свиданий знак нескромный,

Да стражи дальний крик, да бой часов —

И только. Ночь над мирною Коломной

Тиха отменно. Редко из домов

Мелькнут две тени…

XXV (от Пушкина)

Коса змией на гребне роговом,

Из-за ушей змиею кудри русы,

Косыночка крест-накрест иль узлом,

На тонкой шее восковые бусы —

Наряд простой; но пред ее окном

Всё ж ездили гвардейцы черноусы,

И девушка прельщать умела их

Без помощи нарядов дорогих.

XXVI

Меж ими кто ее был сердцу ближе,

Или равно для всех она была

Душою холодна? увидим ниже.

Покаместь мирно жизнь она вела,

Не думая о балах, о Париже,

Ни о дворе (хоть при дворе жила

Ее сестра двоюродная, Вера

Ивановна, супруга гоф-фурьера).

(Параша)

XXVII

Но горе вдруг наш посетило дом:

Стряпуха, возвратясь из бани жаркой,

Слегла. Напрасно чаем и вином,

И уксусом, и мятною припаркой

Ее лечили. В ночь пред рождеством

Она скончалась. С бедною кухаркой

Они простились. В тот же день пришли

За ней и гроб на Охту отвезли.

XXVIII

Об ней жалели в доме, всех же боле

Кот Васька. После вдовушка моя

Подумала, что два, три дня — не доле —

Жить можно без кухарки; что нельзя

Предать свою трапезу божьей воле.

Старушка кличет дочь: «Параша!» — Я! —

«Где взять кухарку? сведай у соседки,

Не знает ли. Дешевые так редки».

XXIX

— Узнаю, маменька. — И вышла вон,

Закутавшись. (Зима стояла грозно,

И снег скрыпел, и синий небосклон,

Безоблачен, в звездах, сиял морозно.)

Вдова ждала Парашу долго; сон

Ее клонил тихонько; было поздно,

Когда Параша тихо к ней вошла,

Сказав: «Вот я кухарку привела».

XXX

За нею следом, робко выступая,

Короткой юбочкой принарядясь,

Высокая, собою недурная,

Шла девушка и, низко поклонясь,

Прижалась в угол, фартук разбирая.

«А что возьмешь?» — спросила, обратясь,

Старуха. — Всё, что будет вам угодно, —

Сказала та смиренно и свободно.

XXXI

Вдове понравился ее ответ.

«А как зовут?» — А Маврой. — «Ну, Мавруша,

Живи у нас; ты молода, мой свет;

Гоняй мужчин. Покойница Феклуша

Служила мне в кухарках десять лет,

Ни разу долга чести не наруша.

Ходи за мной, за дочерью моей,

Усердна будь; присчитывать не смей».

XXXII

Проходит день, другой. В кухарке толку

Довольно мало: то переварит,

То пережарит, то с посудой полку

Уронит; вечно всё пересолит.

Шить сядет — не умеет взять иголку;

Ее бранят — она себе молчит;

Везде, во всем уж как-нибудь подгадит.

Параша бьется, а никак не сладит.

XXXIII

Поутру, в воскресенье, мать и дочь

Пошли к обедне. Дома лишь осталась

Мавруша; видите ль: у ней всю ночь

Болели зубы; чуть жива таскалась;

Корицы нужно было натолочь, —

Пирожное испечь она сбиралась.

Ее оставили; но в церкви вдруг

На старую вдову нашел испуг.

XXXIV

Она подумала; «В Мавруше ловкой

Зачем к пирожному припала страсть?

Пирожница, ей-ей, глядит плутовкой!

Не вздумала ль она нас обокрасть

Да улизнуть? Вот будем мы с обновкой

Для праздника! Ахти, какая страсть!»

Так думая, старушка обмирала

И наконец, не вытерпев, сказала:

XXXV

«Стой тут, Параша. Я схожу домой;

Мне что-то страшно». Дочь не разумела,

Чего ей страшно. С паперти долой

Чуть-чуть моя старушка не слетела;

В ней сердце билось, как перед бедой.

Пришла в лачужку, в кухню посмотрела, —

Мавруши нет. Вдова к себе в покой

Вошла — и что ж? о боже! страх какой!

ХХXVI

Пред зеркальцем Параши, чинно сидя,

Кухарка брилась. Что с моей вдовой?

«Ах, ах!» — и шлепнулась. Ее увидя,

Та, второпях, с намыленной щекой

Через старуху (вдовью честь обидя),

Прыгнула в сени, прямо на крыльцо,

Да ну бежать, закрыв себе лицо.

XXXVII

Обедня кончилась; пришла Параша.

«Что, маменька?» —Ах, Пашенька моя!

Маврушка... «Что, что с ней?» —Кухарка наша...

Опомниться досель не в силах я...

За зеркальцем... вся в мыле... — «Воля ваша,

Мне, право, ничего понять нельзя;

Да где ж Мавруша?» — Ах, она разбойник!

Она здесь брилась!.. точно мой покойник!

XXXVIII

Параша закраснелась или нет,

Сказать вам не умею; но Маврушки

С тех пор как не было, — простыл и след!

Ушла, не взяв в уплату ни полушки

И не успев наделать важных бед.

У красной девушки и у старушки

Кто заступил Маврушу? признаюсь,

Не ведаю и кончить тороплюсь.

XXXIX

— Как, разве все тут? шутите! — «Ей-богу».

— Так вот куда октавы нас вели!

К чему ж такую подняли тревогу,

Ужель иных предметов не нашли?

Да нет ли хоть у вас нравоученья?

(Пушкин)

 «Нет... или есть: минуточку терпенья...

XL

Вот вам мораль: по мненью моему,

Кухарку даром нанимать опасно;

Кто ж родился мужчиною, тому

Рядиться в юбку странно и напрасно:

Когда-нибудь придется же ему

Брить бороду себе, что несогласно

С природой дамской... Больше ничего

Не выжмешь из рассказа моего».

(добавляет, уходя)

- Вам, господа, нужны нравоученья?

Но  в  этом  ли  поэта назначенье?

Сцена седьмая.

(все снова собираются в гостиной)

(девочка): - Весёленькая история. А если серьёзно, каково было Пушкину в то время? Он ведь женился?

(Нащокина): - Да, на Наталье Николаевне Гончаровой.

(от Пушкина): «Я женат и счастлив; одно желание моё, чтоб ничего в жизни моей не изменилось – лучшего не дождусь». (повернувшись к Наталье Николаевне): - «Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя несчастлив».

Я думал, сердце позабыло

Способность легкую страдать,

Я говорил: тому, что было,

Уж не бывать! уж не бывать!

Прошли восторги, и печали!

И легковерные мечты...

Но вот опять затрепетали

Пред мощной властью красоты.

(входит Ек. Андр. Карамзина – читает письмо Пушкину как пожелание):

- «Я повторяю свои пожелания, вернее сказать надежды, чтобы ваша жизнь стала столь же радостной и спокойной, насколько до сих пор она была бурной и мрачной, чтобы нежный и прекрасный друг, которого вы избрали, оказался вашим ангелом-хранителем, чтобы ваше сердце, всегда такое доброе, очистилось под влиянием вашей молодой супруги, словом, чтобы вас осенила и всегда охраняла милость господня».

(Вяземская): - Наталья Николаевна была слишком молода, неопытна и беззащитна перед жизнью и светским обществом, чтобы стать ангелом-хранителем для своего мужа, который любил её трогательно, опекал, наставлял, называл её «мой ангел», «жёнка», «милый друг», радовался рождению детей и старался обеспечить растущую семью.

(входит Вяземский): - Но дело в том, что в 30-е годы Пушкин настолько ушёл вперёд от своего времени, что современникам стало казаться, будто он от них отстал. Одни упрекали его в консерватизме, другие – в литературном аристократизме.

(от Пушкина): - «Я уже не ищу благосклонной улыбки моды. Добровольно выхожу я из рядов её любимцев». (далее из письма М. Погодину от 7.04.1834) «Радуюсь случаю поговорить с Вами откровенно… Вы спрашиваете меня о «Медном всаднике», о Пугачёве и о Петре. Первый не будет напечатан… К Петру приступаю со страхом и трепетом… Вообще пишу много про себя, а печатаю поневоле и единственно для денег: охота являться перед публикою, которая Вас не понимает, чтоб четыре дурака ругали Вас потом шесть месяцев в своих журналах только что не поматерну. Было время, литература была благородное, аристократическое  поприще. Ныне это вшивый рынок».

(Вяземский): - Настроение последних лет в этих стихах, обращённых к жене:

Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —

Летят за днями дни, и каждый час уносит

Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем

Предполагаем жить, и глядь — как раз умрем.

На свете счастья нет, но есть покой и воля.

Давно завидная мечтается мне доля —

Давно, усталый раб, замыслил я побег

В обитель дальную трудов и чистых нег.

(входит Андрей Карамзин): - Пушкин был полон идей, работа творческой мысли не останавливалась ни на минуту, но «покой и воля» оказались недостижимой мечтой.

(книгопродавец)

- Между тем содержание семьи, светская жизнь, к которой поэт был прикован поневоле, материальная помощь родителям, сестре и совершенно безответственному в денежных вопросах брату требовали денег и денег. Но Пушкин был опутан цензурной паутиной, положение его как литератора становилось невыносимым.

(Андрей Карамзин):

 - Вопреки всем обстоятельствам поэт достиг вершины творчества. В последний год жизни он пишет стихотворение, в котором сформулировал своё поэтическое и человеческое кредо. Название «Из Пиндемонти», конечно, мистификация, к которой Пушкин часто прибегал, надеясь напечатать то или иное произведение.

Не дорого ценю я громкие права,

От коих не одна кружится голова.

Я не ропщу о том, что отказали боги

Мне в сладкой участи оспоривать налоги

Или мешать царям друг с другом воевать;

И мало горя мне, свободно ли печать

Морочит олухов, иль чуткая цензура

В журнальных замыслах стесняет балагура.

Всё это, видите ль, слова, слова, слова.

Иные, лучшие мне дороги права;

Иная, лучшая потребна мне свобода:

Зависеть от царя, зависеть от народа —

Не всё ли нам равно? Бог с ними.

Никому

Отчета не давать, себе лишь самому

Служить и угождать; для власти, для ливреи

Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;

По прихоти своей скитаться здесь и там,

Дивясь божественным природы красотам,

И пред созданьями искусств и вдохновенья

Трепеща радостно в восторгах умиленья.

— Вот счастье! вот права...

- Эту декларацию о свободе Пушкин написал за полгода до смерти, ощущая себя в большем одиночестве, чем 10 лет назад, когда был возвращён из ссылки. Теперь общество ему было враждебно, а сочувствие читателей он перестал ощущать.

- С семьёй поэт стал более уязвим как публичный человек. Против него возник настоящий светский заговор, в который входили не только любители слухов и разносчицы новостей, но и опытные интриганы. Цель была одна – скомпрометировать Пушкина и тем убить его как человека, как гражданина. В результате личная жизнь поэта становилась предметом грязной игры и светских сплетен. Жизненная драма грозила обернуться пошлым водевилем, но этого Пушкин допустить не мог. Весь трагизм его положения открылся друзьям только после смерти поэта, так что окончательное решение он принимает в одиночестве – выход на поединок.

(Нащокина): -«Не стало друга, некого встречать с распростертыми объятиями в передней, некому, как прежде, написать в письме с тоской и надеждой: «авось опять приедешь в Москву и отогреешь». Остались лишь воспоминания, пачка зачитанных до дыр писем и быстро редеющий круг людей, тонкой нитью связывающий с бесценным прошлым...»    

(исполняется песня под гитару):

Только сумерки, снег и зима –

Закружились в мистерии лет.

Фонари осветили дома

И на белом снегу пистолет.

Припев:

Речка Чёрная, белый снег.

19-ый звёздный век.

Эта пушкинская метель,

Роковая любовь и дуэль.

По полянам крадётся луна,

И снежинки, как слёзы, тихи.

Слышишь, лопнула где-то струна –

Жизнь рассыпалась вся на стихи.

Припев.

Всем знакомый росчерк пера,

Этот лёгкий, летящий слог,

Искромётная мысли игра –

И стихи что выдох и вдох.

Припев:

Речка Чёрная, белый снег.

19-ый звёздный век.

Эта пушкинская дуэль,

Поэтическая метель.

(читают по кругу):

Мчатся тучи, вьются тучи;

Невидимкою луна

Освещает снег летучий;

Мутно небо, ночь мутна.

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя;

То, как зверь, она завоет,

То заплачет, как дитя…

По дороге зимней, скучной

Тройка борзая бежит,

Колокольчик однозвучный

Утомительно гремит.

Сквозь волнистые туманы

Пробирается луна,

На печальные поляны

Льет печально свет она.

Подруга дней моих суровых,

Голубка дряхлая моя!

Одна в глуши лесов сосновых

Давно, давно ты ждешь меня.

Мороз и солнце; день чудесный!

Еще ты дремлешь, друг прелестный –

Пора, красавица, проснись:

Открой сомкнуты негой взоры

Навстречу северной Авроры,

Звездою севера явись!

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

Любви все возрасты покорны;

Но юным, девственным сердцам

Её порывы благотворны,

Как бури вешние полям…

Я вас любил: любовь еще, быть может,

В душе моей угасла не совсем;

Но пусть она вас больше не тревожит;

Я не хочу печалить вас ничем.

 Храни меня, мой талисман,

Храни меня во дни гоненья,

Во дни раскаянья, волненья:

Ты в день печали был мне дан.

Мы все учились понемногу

Чему-нибудь и как-нибудь,

Так воспитаньем, слава богу,

У нас немудрено блеснуть.  

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он, как душа, неразделим и вечен —

Неколебим, свободен и беспечен,

Срастался он под сенью дружных муз.

Кто б ни был ты, о мой читатель,

Друг, недруг, я хочу с тобой

Расстаться нынче как приятель.

Прости. Чего бы ты за мной

Здесь ни искал в строфах небрежных,

Воспоминаний ли мятежных,

Отдохновенья ль от трудов,

Живых картин, иль острых слов,

Иль грамматических ошибок,

Дай бог, чтоб в этой книжке ты

Для развлеченья, для мечты,

Для сердца, для журнальных сшибок

Хотя крупицу мог найти.

За сим расстанемся, прости!

(звучит)

Что в имени тебе моем?

Оно умрет, как шум печальный

Волны, плеснувшей в берег дальний,

Как звук ночной в лесу глухом…

Позвольте Пушкину ответить,

Что в имени его – любовь,

Фантазии весёлый ветер,

Свободы дух, пьянящий кровь.

«Он вечно тот же, вечно новый»,

Движенье мысли, жизни свет,

Бесстрашно ко всему готовый –

«Знаком он вам? И да, и нет».

Автор сценария, песни и последних двух строф – Львова Раиса Николаевна, учитель русского языка и литературы МБОУ «Кировская гимназия» Ленинградской области.