Проба пера

Сашка

Будильник прозвенел, как всегда, неожиданно.  Его резкий звук ворвался в сознание Сашки в тот момент, когда он видел маму. Она звонко целовала его в макушку, ласково прижимая к себе, а потом начала уходить, оставив его возле дома. Уходя всё дальше, постепенно таяла и оставляла в воздухе свою добрую улыбку. Сашка не сознавался никому, что он невыносимо скучал по маме, и когда она снилась ему так, как этой ночью, вставать не хотелось особенно сильно. Сашка уже проснулся,   но продолжал лежать в той позе, в какой застал его звон ненавистного будильника. Сашка лежал с закрытыми глазами и старался подавить в себе слёзы обиды и недоумения. Он до сих пор задавал себе вопрос, почему именно их мама, такая красивая, умная, молодая, такая добрая и заботливая, умерла, оставив их одних. Их было трое: старший брат Колька, он, Сашка, и маленький Никитка. Был ещё отчим, Никиткин отец, но он всё равно был каким-то чужим, а сейчас, когда стал жить с соседкой в её квартире, тем более. Они иногда ходили в ту квартиру, а Никитка там часто ночевал, но потом всё равно возвращались домой: им казалось, что если они не вернутся, то предадут свою маму и свой дом. Сашка вспомнил, как мама часто говаривала им о значении их имён: «Вы, мальчишки, у меня всё должны уметь и преодолеть, не зря же я вам дала такие имена: Николай и Никита – победители, Александр – защитник». Поэтому, ещё секунду помедлив, Сашка резко отбросил одеяло и быстро вскочил с кровати. Снизу уже раздавались лязг подойника и шум воды, которую Колька набирал в ведро, чтобы обмыть корове вымя.

  Стало неудобно перед старшим братом за свою лень, и Сашка ещё быстрее начал натягивать на себя спортивные штаны. Перед ним стояла трудная задача: разбудить Никитку так, чтобы тот не ныл и не вредничал. Сашка подошёл к кровати брата и посмотрел на него. Тот сладко спал, слегка причмокивая губами, и лицо у него было худенькое, бледное, даже во сне не набравшее румянца. Сашке стало жалко его,  братишка показался ему каким-то беззащитным и несчастным. Но бесцеремонно заглушив в себе это чувство, Сашка решительно потряс его за плечо и громко заговорил: «Никитос, вставай, в школу пора». Тот, как всегда, сразу заканючил, забрался с головой под одеяло. Но настроение у него сегодня на удивление было хорошим, и он хитренько спросил:

- А  с чем чай будем пить?

Сашка понял, что уговоры или угрозы сегодня не нужны, и бодро ответил:

- Вчера, пока ты гулял, бабушка булочек с вареньем принесла, да ещё конфеты остались, - и добавил, немного протянув, - шоколадные, вку-у-сные, с орехами.

Никитка выбрался из-под одеяла, а Сашка спустился вниз.

В кухне он запихал в микроволновку булочки, поставил на стол сахар, конфеты, молоко, достал из холодильника масло. Постоял посреди кухни, деловито посмотрел по сторонам, подумав, что же ещё можно тиснуть на стол. Налил в большие кружки из чайника-термоса кипятка, добавил заварки.

   Никитка подозрительно долго не спускался. Сашка разозлился и решил, что уж сейчас-то точно поддаст этому вредине. Не успел он завернуть за угол коридора, как на него с криком резко вылетел Никитка и, увидев, что Сашка от неожиданности чуть не сел на пол, весело заверещал. Обижаться было не на кого, ведь он сам частенько устраивал братьям такую каверзу. Поэтому, безобидно шмякнув Никитку по взъерошенной макушке,  добродушно засмеялся.

   Тут пришёл Колька (сразу остро запахло навозом и парным молоком), отдал ведро Сашке и отправился в ванную. Они корову доили по очереди и не любили, чтобы от них пахло стайкой. Мылись всегда тщательно и долго. Сегодня Сашке досталось процеживать молоко.

  Никитка уже уплетал конфеты.

- Совесть имей, нам-то оставь, мы же тоже хотим чаю с конфетами попить. Да и после школы будешь конфет просить, а где тебе потом взять? – с визгливыми нотками в голосе проворчал Сашка.

  Наконец-то усевшись за стол, Сашка мыслями витал в школе. Учиться особо не хотелось, доводить дело до конца он никогда не умел, начинал ныть, психовать, даже слезу иногда пускал от обиды, что у него всё получается хуже, чем у Кольки. Мама его за это ругала и внушала ему, что он мужчина и не должен вести себя, как девчонка. Но от этого легче не становилось. Колька уроки делал обстоятельно, долго обдумывал чуть ли не каждое слово. Сашке иногда казалось, что тот просто отлынивает от домашней работы. Его даже бесило, когда на сенокосе Колька внимательно изучал каждую травинку, не пропускал ни одну букашку, провожал задумчивым взглядом каждое облако вместо того, чтобы быстрее грести сено. Сашке же надо было всё сразу и не оттягивая. Если не решалась задача, он кричал, что это её составитель тупой или что в учебнике допущена опечатка, и нервно отбрасывал от себя книгу. Мама  из-за этого выходила из себя и ругалась:

- Мать у тебя математик, а ты задачи решать не умеешь. Не реви и не имей привычку ныть по любому поводу, держи себя в руках, - и принималась объяснять.  Пока мама находилась  рядом, было всё понятно, но стоило ей отойти, следующая задача становилась ещё более запутанной. Но Сашка знал, что теперь его дёрганье не пройдёт, могло и попасть как следует. Поэтому, тихонько бурча себе под нос, он медленно её домучивал, но записывать уже не хотелось, тем более красиво и аккуратно, как требовала мама. Когда ему в классе выговаривали за небрежность ведения тетрадей, он неизменно отвечал:

- Я не виноват, у меня такой почерк, руки не слушаются.

  Сейчас учиться приходилось хорошо, учителя, чуть что, сразу оставляли после уроков и начинали читать морали, обязательно при этом напомнив, что мама была бы рада его пятёркам, ведь она видела его в будущем либо математиком, либо программистом. Это его страшно злило: вечно эти учителя лезут, куда не просят.

  По дороге в школу Сашка мечтательно представлял Ангелинку. Её чуть навыкате глаза лукаво блестели из-под чёлки, на лице сверкала белозубая  улыбка, а мелкие кудряшки на голове при ходьбе весело подпрыгивали. Почему он её раньше не замечал, ведь учился с ней с первого класса? Всегда считал девчонок занудами, они задирались по любому поводу: то дневник не заполнил, то тряпку не намочил, то на парламент не сходил, то стенгазету не хочет выпускать. Постоянно ныли да и сейчас слишком много мнят о себе: видите ли мальчишки не готовятся к Осеннему балу. А что к нему готовиться, если любую идею девчонки зарубают на корню и делают всё по-своему, а пацанам поручают только что-нибудь найти или принести. Да и вообще Сашке вся эта возня была не по душе, вот соревнования по баскетболу или футболу – вот это он понимал, это стоящее дело, или, например, поход: бивак разбить, костёр развести, дров наколоть. И Ангелинка раньше важничала, он её иногда терпеть не мог, такая она вредная была. А сейчас сам не понимал, что с ним происходит. Он даже набрался смелости и у русачки попросил разрешения сесть за одну парту с Гелей. Сидел рядом с ней и млел от ожидания: может, она посмотрит на него долгим взглядом или поговорит о чём-нибудь постороннем. Он ловил каждое её движение, чувствовал, когда ей была нужна резинка или карандаш, боялся обидеть её неосторожным словом. Но она почему-то всё равно от него пересела, объяснив русачке, что ей тесно. Сашка сначала расстроился и долго ходил под впечатлением её поступка. Он знал из разговоров девчонок, которые обо всём болтали, никого не стесняясь, что все они увлечены парнями из одиннадцатого класса. Да, конечно, эти пацаны все высоченные, учителей не боятся, учителя, кажется, сами их побаиваются. У них усы уже растут, некоторые курят за углом, а на дискотеки приезжают на мотоциклах и сыплют анекдотами, вот девчонки в них и влюбляются. Он стал исподтишка наблюдать за Гелькой и понял, что она не исключение и бросает взгляды на Костю. Тот, правда, немного другой, в компьютерах отлично разбирается, в посёлке все к нему по этому поводу обращаются, учителя спрашивают его совета, язык у него подвешен да и одет по последней моде. Но он гуляет с их одноклассницей Юлькой. Странно у девчонок всё устроено: Юлька была закадычной подругой Ангелинки долгое время, а потом вдруг Юлька стала ходить с Костей, а Ангелинка задружила с не очень умной Ольгой. Да, до Кости Сашке далеко: компьютера у него нет и уже не будет, зубы заговаривать девчонкам он не умеет, стесняется сморозить какую-нибудь глупость, вот только ростом он не обижен и надеется, что ещё вырастет, ведь и мама у них была высокая и отец, как помнится, тоже не маленький.

   Сегодня на уроках  надо показать все свои таланты, учителя его вообще-то хвалили, говорили, что он умный, что пишет прекрасные сочинения. Но он боялся, что на него опять нападут истеричный смех и дурацкое бегание по школе. Почему-то накатывалось это на него раз в неделю, в этот момент он ничего поделать с собой не мог. Он ненавидел себя, чувствовал нелепость беготни по коридорам наперегонки с пацанами, самому был неприятен  издевательский смех, ему хотелось всем досадить, быть на виду и на слуху, чаще ведь замечают, когда вытворишь что-то. И видел, что Ангелинка смотрит на него сверху вниз, как на маленького и капризного мальчишку. От этого хотелось провалиться сквозь землю, и его распирала злость на себя, на неё и на весь свет. Было очень плохо, он выдумывал головную боль и уходил домой. В последнее время он всё реже поддавался истерике и старался управлять собой.

   Три урока прошли гладко, он в перерыве между решением задач или чтением параграфа украдкой смотрел на Ангелинку. Она сегодня была какой-то другой: чересчур игривой, задиристой, улыбчивой, он даже на себе ловил её смеющийся взгляд. А на литературе она сидела сзади, и Сашке пришлось развалиться на парте, подставить под голову руку и делать вид, что смотрит в окно.  На самом же деле он любовался ею, когда она читала наизусть отрывок из «Василия Тёркина» или увлечённо отвечала на вопросы Ирины Васильевны. А потом она на него с хитрецой посмотрела и улыбнулась как-то особенно, Сашка подумал, что так она не улыбалась никогда. Солнце заглянуло в кабинет, его лучи разноцветным дождём полились сквозь тюль и заиграли переливами в волосах той, которая, по его мнению, была самой красивой девчонкой их школы. И в этот момент ему показалось, что она воспарила над всеми и звонкими колокольчиками рассыпала вокруг свой нежный смех. Ему стало так хорошо, жизнь стала такой замечательной, его переполнили восторг и радость, ему хотелось громко петь и летать над землёй.  Но так как петь, а тем более летать он не умел, то на перемене начал с истерическим хохотом носиться по школе с Витькой и Пашкой. Закончилась их беготня, как всегда, выговором от завуча и испорченным настроением. Теперь он придумал боли в животе и ушёл домой.

   Дома было тоскливо, шоколадные  конфеты показались безвкусными, булочки сухими, комнаты тёмными и пустыми, такая же пустота поселилась и в душе. Он зло поддел ногой любимую Муську, тёршуюся об него и мурлыкающую от удовольствия, хотелось, чтобы было плохо не только ему. Кошка, пронзительно взвизгнув, убежала наверх, но потом медленно и недоверчиво спустилась и запрыгнула сидящему на диване нахохлившемуся Сашке на колени, начала неторопливо устраиваться и заискивающе заглядывать ему в глаза. В первую минуту Сашка хотел её снова ударить да побольнее, но увидел её понимающие глаза и прижал к себе, а его шершавая ладонь уже непроизвольно гладила её шелковистую рябую шёрстку, ему постепенно становилось спокойнее, и вдруг он… заплакал.  Так стало жалко себя. Вот сидит он совершенно один, всем хорошо и весело, сейчас шумной толпой пойдут из школы, будут слушать музыку, включив мобильники, пацаны девчонок зароют в снег, а те будут визжать и вырываться. А он один.  В пустой квартире. Сейчас придут Колька с Никиткой и увидят его красные глаза. Надо срочно уходить.

    И Сашка быстро засобирался, схватил тёплые рукавицы и, чтобы не попасться на глаза братьям, побежал через переулок к Витьке, там и чаю попьёт. У Витьки всегда можно было перекусить, почему-то у них дома даже чай был вкуснее, а хлеб казался душистее, хотя покупали его в том же магазине, что и все. В Витькиной ограде уже толпились пацаны, а тот руководил ремонтом мотоцикла, просил подать то один ключ, то другой, своими неуклюжими к письму, но очень ловкими к технике руками присоединял проводки.  Они все незаметно перемазались мазутом, пропахли бензином. Но мотоцикл всё же завёлся с громким треском и отрывочными выстрелами из выхлопной трубы. Сашка вскочил на заднее сиденье, уцепился за маленького и щуплого Витьку, еле видного из-за руля, остальной народ завалился в коляску, и они со счастливыми воплями стремительно понеслись по широкой улице. Мотоцикл  иногда забрасывало в сугробы или круто заносило на поворотах, но от этого становилось ещё смешнее и веселее. Сашка не думал ни о школе, ни о маме, ни об Ангелинке. Ему было хорошо.

   Домой он возвращался уже в темноте. Шёл и боялся Колькиной отповеди. Он совсем забыл покормить поросят и почистить в стайке, да и уроки с Никиткой делать сегодня его очередь. Ещё издали  увидел сумрачные окна своей квартиры, нервно обрадовался, быстро открыл замок, вбежал в дом. Дверь за ним гулко захлопнулась, и эхо прошлось по безлюдным комнатам, стёкла радостно задребезжали, Сашка испуганно прислонился к входной двери и начал лихорадочно снимать вдруг ставшие тяжёлыми ботинки. Скорее, скорее, пока не пришёл Колька. Брат, конечно, всё за него сделал, но как раз за это и было стыдно. Схватив булку со стола и жадно откусывая её большими кусками, на ходу скидывая рубашку, Сашка забежал в свою комнату, стянул мокрые штаны и нырнул под одеяло. Притаился и, постепенно пригреваясь, подумал, что не выполнил уроки, что завтра снова попадёт, что надо всё же проснуться пораньше и что-нибудь приятное сделать старшему брату. Почему-то вспомнилась та странная осенняя радуга прямо посреди поля, в разноцветный столб которой он хотел войти, но шёл, торопился успеть проникнуть внутрь, пока она не растаяла, а потом вдруг неожиданно осознал, что её впереди уже  нет, оглянулся, а она стоит позади него и серебрится в капельках мелкого дождика. Сквозь сон услышал, как пришли Колька с Никиткой и тихонько переговаривались между собой. Он засыпал и блаженно мечтал, что ему снова приснится улыбающаяся и  ласковая  мама… весёлая и лукавая Ангелинка…  Ангелина… Ангел…

Страхи

     Зойка очень сильно любила своего отца и так же сильно его ненавидела. Она любила, когда они с отцом играли в настольный хоккей, надо было быстро реагировать и вертеть ручками, управляющими фигурками хоккеистов. Это было весело, шумно и дружно… Но однажды она и пострадала из-за этой игры. Отец пришёл с работы пьяным, и вся семья в ожидании затихла: то ли он пришёл злой, как чёрт, - а это было чаще всего, то ли в добродушном состоянии. Все его жесты и танцующие движения говорили о его хорошем расположении. Мама с бабушкой и Зойка с братом чуть расслабились, но бдительность не потеряли: знали, что за смешками отца может резко последовать злобность и тогда лучше разбегаться кто куда успеет. В этот раз он сыпал пьяными шутками и пожелал пообщаться с детьми. Сначала он позвал к настольному хоккею сына, который предпочёл быстро обыграть отца и удрать в свою комнату. Наступила очередь Зойки, та боялась пьяного отца и тряслась, как осиновый лист, а двигать ручками  надо было быстро и желательно выигрывать. Но у неё в этот раз не получалось его победить, губки затряслись, из-за слёз она не видела даже маленькую шайбочку на поле. У  отца, видевшего слёзы Зойки, стали наливаться кровью глаза. Зойка  подобное видела у Быка в мультфильме «Ну, погоди!» и думала, что такое бывает только в сказках. А сейчас всё  происходило с её отцом - она постепенно цепенела. И вдруг отец резко выбросил в её сторону руку, сжатую в кулак. Удар для хрупкой девочки был страшный. Она впервые в жизни увидела искры в глазах. Её маленькая фигурка отделилась от стула и мгновенно оказалась под журнальным столиком. Зойка даже плакать боялась, знала, что, если отец услышит её громкий рёв, попадёт всем, и она тихонько скулила, забившись поглубже под стол, и размазывала кровь по лицу. Мама, истошно закричав,  не успела ничего сказать, как на отца коршуном налетела бабушка. Тёщу отец никогда не трогал, но в этот раз он грубо оттолкнул её, зло заскрипел зубами и механическим пьяным голосом приказал ей очистить квартиру.

   А когда отец приходил чуть выпивший, он любил играть в прятки. Тогда и правда было весело. Зойка с братом визжали, радостно смеялись и вдвоём искали отца. Он так мастерски прятался, что они могли пройти мимо него в десяти сантиметрах, но не замечали, это ребятишек приводило в восторг, и появлялась тайная мысль, что отец у них всё же хороший.

      А ещё отец иногда делал подарки. Однажды, это был женский праздник, отец долго задерживался на работе, и опять все примолкли в своих углах. Даже музыку боялись включать, у Зойки с братом появилась своя примета: если они громко включат музыку и будут подпевать и, не дай Бог, подтанцовывать, то всё – отец обязательно придёт пьяным, они внушили себе, что за своё хорошее настроение им придётся расплачиваться. И тут стукнула входная дверь, Зойка с братом затаили дыхание и переглянулись, вспомнив, что мама сидит одна в кухне. Испытывая дикий ужас, они  прокрались в кухню на случай, если отец начнёт буянить и обижать маму. Зойка хоть и не была вполне взрослой, но знала, что такое нервы, натянутые, как струна. Когда она увидела отца, наклонившегося над мамой и целующего её, струны  души звенели так, что ей казалось - она слышит этот звон. Отец выпрямился, повернул к ним лицо, и Зойка   увидела, что он трезв,  вот тогда струна лопнула, девочка ощутила это, потому что резко наступило облегчение. Потом она перевела взгляд на маму и заметила её потрясённое лицо. В этот момент отец протянул дочери свёрток. Зойка недоверчиво взяла его,  села на стул и развернула. Никто не почувствовал ту радость, какую она испытала при виде подарка  (это был голубой свитер с длинным воротником), потому что она привыкла все свои переживания прятать глубоко внутри, её  и дома, и в школе за это часто обвиняли в бесчувственности и бессердечности. Этот свитер стал Зойкиной любимой вещью, она не спускала его с себя неделями, даже когда мама ругала её за это, Зойка упрямо продолжала его носить.

   В их деревне многие мужики глубокой осенью, когда открывался сезон, уезжали на охоту. Зойкин отец заядлым охотником никогда не был, по настроению ездил за рябчиками или зайцами, но ружьё себе выправил, и хранилось эта злосчастная вещь в железном сейфе, ключ от которого отец хранил в месте, известном только ему. От ружья пользы особой не было, но оно никому и не мешало. До тех пор, пока отец не начал пить.  Как-то  Зойка вечером сидела дома одна. Она вообще любила одиночество, выдумывала себе ту жизнь, которую считала правильной, и играла в неё с куклами. Именно в такие часы она могла позволить себе громко посмеяться и поговорить, кокетливо повертеться у зеркала, нашить куклам модную одежду, побегать по дому и даже влюбиться в красивого парня. Перед этим она с мамой смотрела фильм «Москва слезам не верит», главная героиня которого стала её кумиром. Зойка верила, что когда-нибудь она тоже в жизни многого добьётся. Ей даже стало казаться, что её любимая кукла похожа как две капли воды на Катю Тихомирову, и  она её быстренько переименовала. В тот вечер она снова выдумала себе новую жизнь, где будут трудности и приключения, будут страдания и любовь, но обязательно всё закончится хорошо. Мама с братишкой ушли к родственникам на соседнюю улицу, отца как всегда не было. Зойка так вжилась в свою ненастоящую жизнь, что даже не испытывала страха из-за позднего отсутствия отца…

                Дверь  от пинка клацнула об стену, и в комнату ввалился отец. Пьяный, лохматый, в порванной одежде, весь в крови. Зойка  оцепенела, превратившись в ледяное изваяние, рой мыслей пронёсся  у неё в голове:  она в эту секунду хотела перевоплотиться в невидимку,  пожалела, что не пошла с мамой, ведь та её звала, подумала, что пришло наказание за её беспечный смех и выдумки. Зойка расширенными от ужаса глазами ловила каждое движение отца. Но тот, как безумный, что-то бормоча себе под нос,   держась за стены и валясь то в одну, то в другую сторону, пробрался в спальню, забрякал ключами. Так же ничего не соображая,  вынес ружьё, задёргал затвором и достал из карманов патроны. Зойка, увидев оружие в руках отца, медленно сползла со стула и тихонько просочилась   под стол. Когда отец выбрел из дома, она стала слышать посторонние звуки: мужские крики на улице и громкий шум мотора. Она поняла, что её отец сейчас кого-то убьёт. Но ей было жалко отца, его же посадят, она безотчётно понимала, что тюрьма – это плохо. Тогда девочка лихорадочно начала натягивать на себя  пальто, без шапки и колготок  побежала на улицу.    В темноте ей показалось, что на улице работает огромная машина, на её капоте стоит какой-то дядька и чем-то длинным машет над головой отца, а отец, невнятно матерясь, целится в него. Зойка, быстро сообразив, что ничего сама сделать не сможет, почему-то молча побежала за мамой. Что было дальше,  она узнала из рассказов родственницы:  та всё время твердила, что если бы не Зойка, отца бы уже похоронили. Прибежав к тёте, Зойка не ревела, не закатывала истерики, а сразу чётко сказала, что происходит. Тогда мама со своей сестрой побежали в чём были, тётя Маша бежала чуть быстрее и толкнула отца в спину в тот момент, когда стоящий на капоте машины мужик опускал на голову отца железный лом. Отец был до такой степени пьян, что, начав падать, уже спал. А лом пришёлся тёте Маше по плечу, она потом в непогоду часто жаловалась на боли.  Зойка позже никак не могла вспомнить свои чувства, она помнила, что спокойно разделась и стала смотреть телевизор. Именно тогда девочка тоже  начала себя обвинять в бесчувственности. Вот только что шло по телевизору – она не помнила.

   Наутро отец был мрачен, как грозовая туча. Все были у него виноваты: лезли не в своё дело. А услышав, что его спасла дочь, он вообще пришёл в бешенство, и Зойка пожалела, что бежала слишком быстро.

     Ещё больше она пожалела  об этом через две недели. Зойка долго читала лёжа в постели при свете настольной лампы, братишка давно уже видел десятый сон, мама тоже перестала нервно ворочаться в кровати. Книга была интересной, захватила её целиком. Читала девочка вообще много, забывала про всё на свете, как живых представляла героев, вступала с ними в занимательные беседы. И вот сейчас она испытывала странное состояние от медленно бредущей по прерии лошади с всадником на спине, у которого не было головы. Как взрыв, хлопнула калитка. Девочка стремительно соскочила с кровати и выключила свет, почти перестав дышать, неудобно легла, но не пошевелилась, сделав вид, что спит уже давно. Но это не спасло ни её, ни брата, ни маму. Пошвыряв кастрюли и тарелки в кухне, отец, бьясь об стены и громко матерясь, пришёл в спальню, включил свет, сбросил одеяло с плачущей жены, ещё больше разозлился от этого плача, схватил её за волосы и поволок  в детскую. Женька уже  тоже не спал и начал клацать зубами. Швырнув жену на кровать к сыну, отец туда же швырнул и дочку. Женька, скуля, ткнулся матери в живот и старался не глядеть на происходящее. Мать плакала уже молча, по её лицу слёзы бежали ручьями. Она  обняла одной рукой подвывавшую Зойку, другой прижала к себе Женьку.  Так они сидели, прижавшись друг к другу, и следили за отцом. Тот метнулся в комнату и вернулся с ружьём. Сев напротив, направил на них ружьё. Зойка не помнила, что он говорил. Она только смотрела в мечущийся зрачок дула и ждала выстрела. Ей было страшно до жути, до боли в теле. Она слышала, как сквозь вату, мамин дрожащий уговаривающий  голос. Что было потом, она тоже не помнила. Она ещё долгое время будто не жила.

           Когда мама с отцом всё же разошлись, Зойка с облегчением вздохнула. Она с радостью возвращалась домой, включала энергичную музыку и пела в воображаемый микрофон. Она отдёргивала тюль, вставала возле окна, раскидывала  руки в стороны, закрывала глаза и вбирала в себя солнце. Девочка как будто оттаивала от впитываемого тепла, ей казалось, что она становится цветной и яркой. Но через какое-то время она  заметила, что мама нет-нет да и купит какую-нибудь мужскую вещь, а то и  пропадёт вечером ненадолго, ничего не объясняя. Безоблачное настроение понемногу покидало девочку, она жила с томительным ожиданием сама не знает чего. И вот в одну из суббот Зойка вернулась из школы, открыла дверь и увидела в кресле развалившегося отца, а у него на коленях  мать.  Бросив у порога, чего с ней никогда не было, сумку с учебниками и пальто, ошеломлённая девочка  протопала в свою комнату. Села за письменный стол, обхватила голову руками и отчаянно заревела.

    Какое-то время  семья жила спокойно, даже возобновились совместные ужины, игры. Казалось,  отец перебесился, осознал, изменился. Но сначала он пришёл с еле уловимым запашком спиртного, а потом всё чаще и всё больше пьяным.  

       Зойка уже подросла,  округлилась, от мальчишек получала волнующие записки, сама заглядывалась на некоторых из старшеклассников. Теперь ей ещё стыднее было признаться в пьянстве отца. Хотя в деревне всё на виду, она никогда никому не рассказывала, что происходит у них в семье, тем более никогда никому не призналась бы, что у неё спрятано глубоко в тайниках души. Она  не позволяла себе прийти в школу неподготовленной и неприбранной, чтобы её не могли упрекнуть отцом. Тем более что отец на работе никогда не пил, он напивался после рейса, а утром, как штык, был на работе. Если было надо, делал в сутки и два рейса. В монстра он превращался дома. Правда, постепенно  пьянство стало перетекать и на рабочее место. Вот тогда за него взялись общественные силы. Директор школы состояла в каком-то комитете и решила поспособствовать возвращению в трезвую жизнь Зойкиного отца.  Посещала его  в гараже, вела с ним долгие беседы.

         А однажды по школьному радиоузлу Зойку пригласили в кабинет директора. Это был конец жизни. Ей казалось, что все только и говорят о её позоре. Она мучительно перебирала все события и слова, из-за которых её могут вызвать на ковёр. Но когда она услышала, в чём её обвиняет директриса, она взбунтовалась неожиданно для самой себя. Взбунтовалась по обычаю тихо, просто начала дерзить обвинительнице и ненавидяще резать её глазами. Продолжались прокурорские речи с глазу на глаз в  кабинете школьной начальницы целую неделю. О их содержании знали только Зойка и директор. Девушка не говорила о них даже матери и не потому, что об этом просила  директриса, а потому что ей было стыдно и обидно. Если бы она могла, она схватила бы эту противную женщину за шею и давила бы её до тех пор, пока бы у неё не вылезли глаза. Почему-то ей хотелось непременно  того, чтобы вылезли глаза. Глаза у директрисы были бледно-голубые, бездонные, холодные и злые.

           В пятницу, вернувшись из школы, Зоя устало бросилась на кровать, вспомнила бесстрастные слова учительницы, наваливающиеся на неё и давящие  к полу, тихонько заплакала, при этом подумала, что завтра снова в школу. Медленно села, поправила подушку, подошла к столу, потом к зеркалу, посмотрела на себя и увидела некрасивую, заедающую чужую жизнь девку. Побрела в мамину комнату и в тумбочке нашла таблетки. Нашелушив целую горсть, Зоя запихала их в рот.

Мало в Подъеланской школе ребятишек:

И девчонок мало, и мальчишек,

Далеко мы от культурных центров,

В пользу нашу мало аргументов.

Но педагоги в школе - творческие люди,

Поют и даже пляшут без натуги.

Уроки их как факел в свете ночи,

Горят прекрасными идеями их очи.

А дети в школе просто загляденье,

Решат задачу, напишут сочиненье,

Поставят опыт, прыгнут в высоту

И сделают реальностью мечту.

Мы этим привлекаем молодёжь:

Один да дважды два умножь,

Получится конкретное число

У нас встающих на учительства крыло.

У нас их пятеро, и этим мы гордимся,

Друг к другу с воодушевлением стремимся.

Стараемся дополнить мы друг друга,

Вместе собираемся для проведения досуга.

Мы вместе изучаем технологии и ФГОСы,

И воспитания различные вопросы,

Мы вместе на МО и педсоветах

Во всех разбираемся  учительских секретах.

Русский язык, литература, первый класс –

Пред вами встали напоказ,

Математик, соц.педагог, изо и труд –

Явились на ваш правый суд.

У нас их пятеро, они красивы и умны,

Они достойны всякой похвалы.

Пред ваши взоры их представить рада,

Они для сердца нашего отрада.

Они волнуются, краснеют, чуть не плачут:

Пред вами выступить – сложнейшая задача.

Прошу их строго не судить,

Ведь можно и желанье им отбить.

                                * * *

«Учитель года» - конкурс-испытанье,

Сил проба, опыта, себя.

«Учитель года» - надежда на признанье,

Вера, что учительство - твоя семья.

Три дня всего как маленькая жизнь:

И надо дать урок – шедевр предмета,

И мастер-класс – креатива механизм,

И лекция – открытие секрета,

И знать все УУД и ФГОСы,

Все тайны ГИА, ООП,

И профстандарта все вопросы,

Быть с ИКТ накоротке.

В глазах – сияние и блеск,

В душе – тревога и смятенье,

А на устах – улыбок всплеск,

В движениях - достоинства храненье.

И вот Учитель года – ты!

Тебе аплодисменты, восхищенья,

Тебе улыбки и цветы.

Ты самого себя творенье.

Учитель года – ведь не просто статус,

Не премия, не ореол почёта,

А это качества твоей работы лакмус,

От Бога дар, природная щедрота.

Учитель, Воспитатель, Педагог –

Не от мира он сего и  тип он странный,

В профессию влюблённый чудачок.

Он соль земли! И мир он многогранный!

                                                              Е.И.Мойсеева