Мое творчество

В 2015 году в московском издательстве "Элит" вышла книжечка моих рассказов. Это воспоминания о детстве, о моих родителях, о том далеком времени, где все были живы, здоровы и счастливы.

Скачать:

ВложениеРазмер
Microsoft Office document icon epizody_iz_detstva.doc68.5 КБ

Предварительный просмотр:

Интересно, с какого возраста помнит себя человек?  С какого времени он осознает себя как личность? Что хранит его детская память во взрослом состоянии?  Почему одни, казалось бы, незначительные события, оставили глубокий след в душе, а другие прошли мимо? Интересно, что же я помню из своего детства? Какие эпизоды сохранились в памяти? Вот, кстати, и название -

ЭПИЗОДЫ ИЗ ДЕТСТВА.

Мне три или четыре  года. Я стою у печки, расковыриваю штукатурку, отколупываю кусочки глины и кладу их в рот. Взрослые заняты своими делами, мне никто не мешает. Наконец мама, освободившись от дел, замечает меня и прогоняет от печки. На другой день я вновь ковыряю печку. И так до тех пор, пока дыра в штукатурке не становится слишком заметной. Тогда отец, мастер на все руки, замазывает и забеливает  объеденное мною место. Через некоторое время все повторяется.

Почему я это делала? Может, витаминов  каких-то не хватало? Не знаю, но свежезамазанное пятно долго выделялось на печке.

Зимний вечер. Еще не поздно, шесть или семь часов, но уже темно.  Мы ждем отца, он назимней рыбалке. Наконец распахивается дверь и он, замерзший, но довольный, вваливается в небольшую кухоньку. И выкладывает в корыто для стирки огромных  замерзших щук. Это – для мамы, ей возиться  с рыбой. А для меня - особый подарок. Отец достает из своего рыбацкого ящика промороженный, закаменевший кусок черного хлеба: «Это тебе лисичка прислала!» Я  искренне верю, что это правда, еще и спрашиваю: «А где ты лисичку встретил? А что она тебе сказала?» С наслаждением грызу этот промерзший кусок, и кажется в тот момент, что вкуснее  этого хлеба я никогда ничего не ела.

А  щуки потом оживали, беззвучно раскрывали зубастые пасти, шевелили плавниками и хвостами.

« Лисичкин хлеб» Пришвина я прочитала гораздо позднее…

*****************

Я рано научилась читать. Моей любимой книгой была « Маугли». Хорошо помню, что  читала ее зимой, сидя на маленькой скамеечке перед  печкой. Я так охотно верила в то, что все написанное в книжке – правда!  Читала я уже хорошо, но в имени пантеры переставила слоги, получилась Барига, а не Багира. И долго потом не могла привыкнуть к настоящему имени, так, как у Киплинга.

В книжке были хорошие картинки, они дополняли мою буйную фантазию. А она разыгралась не на шутку.

 Однажды вечером отец вез меня на санках к бабушке Дуне, своей маме. Мы проезжали под огромными старыми липами. И мне казалось, что там, в верхушках деревьев,  притаилась Багира и только и ждет, чтобы прыгнуть на меня. С каким-то ужасом я поднимала голову и видела, как мерцают глаза Багиры. Конечно, никто на меня не прыгнул, а глаза – это были звезды на темном небе.

Столько лет прошло, но я очень хорошо помню тогдашние  мои страхи.

*****************

 В одну из зим отец вылепил из снега огромного деда Мороза. Мне было четыре года или чуть меньше Мы жили  тогда в половине дома на улице Татарской, позади дома был небольшой дворик. Вот там и стояло это чудо.

 Дед Мороз был хорош: с густой снежной бородой с большими снежными усами, с посохом в руке, на голове – шапка. Шубу отец вылепил прямо как настоящую - раскрашена в розово- красный цвет, перепоясана кушаком, полы ее отвернуты, длинные рукава оторочены мехом.. Конечно, все из снега. А на плече висел мешок с подарками, он был  из настоящего красного материала. Дед Мороз казался мне таким огромным, почти живым. И лицо у него было доброе. Ничей отец не смог бы сделать такого  деда Мороза. А мой слепил!

Мои подружки, да и взрослые тоже, приходили посмотреть на снежную скульптуру. Все восхищались, отцу это было очень приятно.

Дед Мороз простоял всю зиму, весной от него осталась лужица да деревянный посох, а в домашнем альбоме – фотографии.

**************

Мы с мамой идем в баню. Она несет сумку с бельем и тазик, в котором будет мыть меня. Я несу в руке куклу-голыша, которую буду мыть я. Мама занята своими мыслями, мне идти молча скучно. Чтобы привлечь ее внимание, я вроде бы нечаянно роняю голыша и вскрикиваю: «Ой, кукла упала!» Мама останавливается, смотрит на меня, улыбается и говорит: « Ну ладно уж, поднимай свою куклу, только больше не бросай». Я удивлена: откуда она узнала, что я специально бросила голыша?  Мы идем дальше, и только около самой бани она, видя мое недоумение, поясняет: « Ты сначала вскрикнула, а потом кукла твоя упала, значит, не случайно, а нарочно ты ее уронила».

А я-то думала, что она не обращает на меня внимания…

*******************

Окна нашей квартиры выходят на улицу, недалеко – Пионерский парк. Лето, жарко, окна открыты. Я слышу, как по радио в парке  диктор произносит: « Передаем сигналы точного времени. Московское время -12 часов» И тут же – пик, пик, пик… Как же так, по нашему домашнему радио все уже пропикало, а в парке еще только начинает? Значит, где-то далеко еще позднее пикать будет? И время  у всех разное получится?

Иду с вопросом к маме, она  все объясняет. Я успокаиваюсь: время у всех одинаковое.

Так я постигала законы физики, хотя еще и в школе не училась.

***************

Меня в первый раз послали в магазин. Улицу переходить не надо, в магазине все продавцы меня знают (не меня, конечно, а маму, но ведь я ее дочка!), я иду, гордая до невозможности: в одной  руке - авоська с банкой для сметаны, в другой зажаты деньги. Сметаны нужно 300 граммов, это я хорошо запомнила.

Продавщица тетя Сима берет банку, наливает сметану, а на весах - почти 500 граммов. Я отдаю деньги за 300 грамм, мучительно решая, сказать или нет, что мне налили больше. Не говорю. Бегу домой, с радостью говорю маме, что мне дали почти полкило, а денег взяли только за 300грамм! Мама укоризненно смотрит на меня « Как же так, ты не сказала, обманула?» Моя радость улетучивается, я готова заплакать. Мама успокаивает меня: « Глупенькая, банка тоже что-то весит, поэтому на весах и получилось больше».

Как хорошо, что я не обманула тетю Симу.

 

*******************

Хорошо помню необычную новогоднюю елку, которую придумал мой отец. Он вставил наряженное деревце в патефон, закрепил его, что-то там подделал. Стоило покрутить ручку патефона, как вместо пластинок медленно начинала крутиться нарядная красавица.

Инженерная мысль отца пошла дальше: на елку он повесил разноцветную гирлянду, подсоединил реле. Лампочки мигали, патефон медленно крутился, игрушки  на ветках позвякивали. Под елкой стоял ватный дед мороз, он крутился вместе с ней, то быстрее, то чуть помедленнее.

И вся эта красота стояла на столе около окна. С улицы крутящуюся мигающую елку было хорошо видно, прохожие останавливались, показывали пальцем, разглядывали новогоднее чудо. Я говорила подружкам: «Сейчас елку запускать будем, идите смотреть». И они собирались около нашего окна, чтобы еще раз увидеть, как она крутится и мигает.

Такой елки не было ни у кого.

**************

Я закончила второй класс, и мы с мамой несколько дней провели в Москве. Наверное, куда-то ходили, что-то покупали. Я этого не помню. Кремль помню тоже смутно. Помню, что там мы фотографировались.

Зато наше возвращение оставило неизгладимый след в душе. Почему-то мы ехали обратно не на автобусе, а летели самолетом.

Большущий аэропорт, без конца взлетают и садятся самолеты, пассажиры большими группами проходят на посадку. Ждем своего самолета. Объявляют наш рейс. И к самолету идем только мы вдвоем. Больше - ни-ко-го!.. Мне почему-то неловко, словно мы какие-то не такие.

Нас подводят к крошечному игрушечному самолетику, там всего два пассажирских места, спереди место пилота. Даже кабинки нет! И все какое-то прозрачное, сверху и снизу все видно, летчик молодой, веселый, поворачивается к нам, шутит, протягивает коричневые бумажные пакеты, а мне ужасно страшно лететь на этом самолете.

Садимся с мамой на сиденье, тесно прижимаемся друг к другу. Ей тоже не по себе. Но летим, куда ж деваться. И такие были воздушные ямы, и так здорово нас болтало, что время полета показалось вечностью. Но долетели, даже не вырвало. Пакеты не пригодились.

Странно, но после этого путешествия самолета я не боялась, и из института  частенько летала домой на «кукурузнике».

*************

Мама укладывает меня спать, похлопывает по попе и напевает:

Извела меня кручина,

Подколодная змея.

Догорай, гори,  моя лучина,

Догорю с тобой и я.….

Почему именно это? Не знаю.

Эту грустную песню я воспринимала буквально. Не зная, что такое лучина, я представляла керосиновую лампу, в которой кончался керосин и медленно гас лучик - фитилек. Про « догорю с тобой и я» мне как-то не думалось, наверное, еще маленькая была. А вот подколодная змея меня здорово пугала. Она трансформировалась у меня в « подколонную», так мне было понятнее.

Напротив дома была колонка, и мама разрешала мне с бидончиком ходить за свежей водичкой. Вокруг колонки росла высокая трава, сама колонка была закреплена на каменной подставке. И мне всегда казалось, что именно там,  под колонкой, сидит эта «подколонная» змея. И ждет, пока я подойду. Маме я ничего не говорила про свои страхи, но одна за водой ходить  очень не любила.

Уже повзрослев, я все равно с опаской проходила мимо этой злосчастной колонки, и вздохнула с облегчением, когда ее сломали.  

*******************************

Из Ленинграда мама привезла мне очень красивое «не касимовское» платье: шелковое, розово-алое в клетку, с отрезной талией,  с пояском, с белой шелковой отделкой и двумя белыми бантиками по вороту. Оно переливалось, горело на солнце. Платье мне очень нравилось, я уже много раз надевала его. Но как – то так получилось, что подружки его еще не видели. Похвалиться  платьем перед девчонками хотелось очень. Мама разрешила. Я вышла, похвалилась, все поохали, потрогали этакую красоту и побежали играть в прятки. И я тоже.

У каждого были свои укромные местечки. Мы с соседом Витькой спрятались в щель между забором и стеной дома. Неловко повернувшись, я услышала треск разорвавшейся материи и  не сразу поняла, что это трещит и рвется новое платье. В испуге оглянулась: в доске торчал здоровенный ржавый гвоздь, а на нем алел лоскут нового платья. Дыра на спинке платья была большая, с кулак.

Все сразу примолкли, сочувственно смотрели, пытались приделать лоскут на место. Я изо всех сил сдерживала слезы.

Дома меня даже не ругали, так велико было мое горе.

Спустя какое-то время моя тетка Женя переделала платье в кофточку, но носить ее я  так  и не смогла.

****************

Я заболела свинкой. Шею обмотали шарфом, на улицу не пускают. Со мной сидит  баба Дуня. Без дела она не может, оставлять меня без присмотра не хочет, поэтому мы с ней сидим на кухне. Вернее, баба Дуня занята делом, а я сижу на печке. Это и не печка даже, а маленькая печурка с чугунными конфорками, на них, когда печка топится, кипятят чайник и варят картошку.

 Бабушка плиту уже протопила, наложила на нее дровишек, чтобы подсохли к завтрашнему дню, сверху бросила старое одеяло, посадила меня на теплое место,  а сама моет посуду. Я листаю старые журналы, рассматриваю картинки. Читать бегло еще не умею, по слогам – долго. Прошу бабушку, чтоб почитала. А ей некогда, надо еще полы подмести, ведро с грязной водой вынести во двор.

На кухне тепло, уютно, капает вода из умывальника…

Бабушка дает мне стакан теплого молока. Сверху – толстая пенка. От пенок меня тошнит. Я начинаю капризничать, вылавливаю  пенку пальцем, размазываю ее по стенкам стакана. Баба Дуня сердится, ругает меня. Но ведь у меня свинка, долго ругаться нельзя…

Наконец молоко выпито, мир восстановлен.

Разморенная теплом, я засыпаю прямо на печке, на поленьях. А утром, проснувшись в своей кровати, удивляюсь: как это я в кровать попала?

                                             ***********************

С кухонной печкой связано еще одно воспоминание.

Печку по обыкновению топили во второй половине дня, когда мама приходила с работы. Я любила смотреть, как она закладывала маленькие полешки в печку, подносила спичку к заготовленной заранее бересте, как вспыхивал и постепенно разгорался огонь в печке. В трубе гудело, плита раскалялась, на кухне становилось тепло.

Однажды мама, как всегда, начала растапливать печку, огонь еще не успел как следует разгореться, как вдруг за прикрытой печной дверцей что-то заворочалось, заскреблось, раздался кошачий вой, и из  печки вывалился наш Кисан! Он был перепуган насмерть, мы с мамой испугались не меньше. От его шерсти шел дым, морда вся в саже. Кот носился по кухне, натыкаясь на углы и ведра, и мы никак не могли понять, целы у него глаза или нет.

Когда Кисана удалось поймать, мы увидели, что серьезно он не пострадал: обгорели усы, и подпалилась шерстка на груди.

Наверное, днем он замерз на нетопленой кухне и залез погреться в самое теплое место –внутрь печки. А потом выход  заложили дровами. Вот он и не сумел вовремя выбраться. Хорошо еще, что дрова не сразу разгорелись.

Кот потом очень долго не подходил к опасному месту, а мама каждый раз шебуршила в печке кочергой, проверяя, нет ли там Кисана.

*********************

Я еще совсем маленькая, года четыре, не больше.  Зима, вечер, родители в другой комнате, я играю в спальне. Конечно, «в больницу». Во что еще может играть « медицинский» ребенок? Лечу кукол, делаю им уколы. У меня детский набор « Айболит», там все пластмассовое, даже ножнички есть. А бинт мне дала мама.

У одной из кукол – « пиндицит». Это слово я слышала в разговорах взрослых. Где этот «пин дицит» должен быть, я не знаю. Поэтому на всякий случай заматываю кукле руку настоящим бинтом, выхожу в большую комнату к родителям и объявляю:

- Кукла заболела, ей сделали «пирацию», у  нее « пиндицит»

- Это в каком же месте? – интересуется мама.

- На руке, не видишь  что ли, у нее бинт.

Все объяснения по поводу «пиндицита» и « пирации» мне не нравятся, я уже  почти плачу, и кукла мне уже не нужна, и играть я больше не хочу…

*************

На нашей улице, недалеко от нас, жила семья врача Онюшкина. Дом, в котором все они жили, был большой, добротный, с палисадником и цветами на окнах. А еще в доме были красивые ворота и калитка с металлической вырезной ручкой. Когда нас пускали за эти красивые ворота, мы с подружками играли у Онюшкиных во дворе вместе с их детьми.

Однажды хозяева мне отдали очень красивую коробочку из-под духов, по-моему, «Ландыш серебристый». Пустая коробка им была не нужна, а для меня, девчонки, это было что-то вкусно пахнущее, необычное. Я побежала домой, спрятала коробочку среди игрушек. Когда пришла с работы мама, я решила продемонстрировать ей свое сокровище.

Почему мама решила, что я взяла коробочку без спроса, я не знаю, но решила она именно так. Мне устроили допрос с пристрастием. Я плакала, мама сердилась, говорила, что чужое брать нельзя, что это воровство. Пришел отец, тоже стал кричать на меня. Но самое страшное было то, что меня заставили эту злосчастную коробочку нести обратно. И мама пошла со мной…

Конечно, все выяснилось, конечно, меня простили, хотя и прощать-то было не за что. Потом мы помирились и не вспоминали этот случай. Но детская обида на родителей еще долго оставалась в моей душе.

******************

Отец часто ездил в командировки и всегда мне что-то привозил: открытки, книжки, значки Однажды привез необыкновенный карандаш: в три пальца толщиной, огромный, с одной стороны красный, с другой – синий.  Карандаш был яркий, блестящий, от него вкусно пахло деревом. Он был заточен как – то по-особому узорно и  хорошо писал на стекле. Скорее всего, он и был предназначен для надписей по стеклу. Сейчас этим никого не удивишь, а в начале шестидесятых годов это было целое событие.

Вокруг дома у нас шла застекленная терраса, вот там я и упражнялась: рисовала, писала на стеклах. Удовольствие испытывала великое. Девчонки мне завидовали, все хотели порисовать таким карандашом. А я, гордая собственница, выбирала, с кем сегодня буду дружить, и кто будет моим карандашом рисовать на стеклах. Вскоре от карандаша остался огрызок, который я очень берегла, но со временем он потерялся.

Потом мы поменяли квартиру, и не стало застекленной террасы. Все осталось только в памяти …

******************************