Диссертация на тему "Кавказ в литературе 19 века"

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«КАЛУЖСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ

К.Э. ЦИОЛКОВСКОГО»

Филологический факультет

Кафедра литературы

Направление подготовки 44.04.01 Педагогическое образование

Магистерская программа «Литература»

Квалификацию (степень) «Магистр»

 ВЫПУСКНАЯ КВАЛИФИКАЦИОННАЯ РАБОТА

(МАГИСТЕРСКАЯ ДИССЕРТАЦИЯ)

на тему

«Тема КАВКАЗА В ЛИТЕРАТУРЕ 19 ВЕКА»

РАБОТА ЗАВЕРШЕНА

«___»____________2016 г.                          магистрант ________(Э.Г.Туманян)

РАБОТА ДОПУЩЕНА К ЗАЩИТЕ:

Научный руководитель

«___»____________2016 г.      _______________(д.п.н., проф. Хачикян Е.И.)

Заведующий кафедрой

«___»___________2016 г                 _____________(д.п.н., проф. Е.И. Хачикян)

Председатель ГЭК

«___»___________2016г.                    _______(д.филол.н., проф. Геймбух Е.Ю.)

Калуга, 2016 г.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение………………………………………………..…………………3

Глава 1  Романтический этап в изображении темы Кавказа литературе 19 века …………………………………………………………………………….13

1.1 Развитие образа Кавказа в российской общественной мысли..........................................................................................................13

1.2 Формирование кавказской фабулы в поэме А.С. Пушкина “Кавказский пленник”…………………………………………………………….……22

1.3  Романтический Кавказ в творчестве М.Ю. Лермонтова………….31

Глава 2  Реалистический этап в изображении темы Кавказа в литературе 19 века о Кавказе ……………………….………………………………....…45

2.1  Особенности   реалистического этапа в литературе о  Кавказе 19 века…………………….……………………………………………..…….45

2.2  Повесть  ‘’Хаджи Мурат’’ как воплощение толстовского реализма……………………………………………………………….…..53

3.2  “Кавказский пленник” Л.Н. Толстого  художественные особенности ……………………………………………………………………………...62

Заключение………………………………………………………………..74

Список использованной литературы…………………………………….80

ВВЕДЕНИЕ

   Актуальность исследования. Тема Кавказа в литературе 19 века является весьма актуальной, так как она малоизученна и практически невозможно найти  обобщенного материала на нашу тему.

   Наша работа также отличается научной новизной, в  ней представлены совокупности новых положений и результатов в  литературном исследовании произведений о Кавказе 19 века.

  Также тема представляет особый исторический интерес , связанный с завоеванием Кавказа и развитием литературы,  написанной на Кавказе русскими писателями.

   Основной идеей работы является литературный анализ кавказских произведений 19 века с целью разделить их на романтические и реалистические.

   Целью нашей исследования является – всесторонне проанализировать воплощение темы Кавказа в литературе 19 века. Реализации данной цели способствуют следующие задачи.

1.Рассмотреть специфику романтического и реалистического этапов в изображении темы Кавказа.

2. Проанализировать процесс формирования образа Кавказа в российской общественной мысли.

3. Рассмотреть особенности развития кавказской фабулы в Кавказском пленнике.

4. Определить специфику толстовского реализма в  произведениях о Кавказе.

   Русско-кавказское культурное взаимодействие насчитывает многовековую историю и уходит своими корнями в древнейшие времена еще до образования Киевской Руси. Вследствие различных историко-политических и экономических процессов развитие этих отношений было сложным, неоднозначным и прерывистым. Началом этих контактов можно считать 5-7 века. В этот период, в частности восточные славяне, налаживают тесные культурно-исторические связи с народами северокавказского государственно-племенного Аланского союза. Элементы идентичности в материальной, бытовой и даже в языковой культуре восточных славян и кавказских племен говорит о едином источнике заимствований или же являются продуктами взаимного культурного проникновения. Во время становления Киевской Руси не редки были случаи, когда предки современных осетин, адыгов, балкарцев и других входили в элитные великокняжеские дружины, вотчинные администрации. Предположительно аланское происхождение могли иметь и князья некоторых союзов восточнославянских племен. А Причерноморье и Приазовье стали своего рода духовным пространством, через которое христианство начало свое проникновение на Русь. Нестор - первый из русских летописцев, обозначая территорию древнерусских земель, называл Тмутаракань, соседствующую с Северным Кавказом, пределом границы на юге. Тмутараканское княжество в свою очередь было местом наибольшего взаимодействия алан, тюрков и других кавказских племен со славянами, что соответственно вело к культурному взаимодействию. Первые же фрагментарные письменные упоминания о Кавказе и кавказцах непосредственно в древнерусской литературе можно отнести уже к началу XII в. В «Повести временных лет» упоминается поединок князя Мстислава с касожским предводителем Редедеем. А касоги - древнее название адыго-абхазского племенного объединения. В «Слове о полку Игореве»  плененному половцами князю Игорю Овлур предлагает бежать в горы к своему народу. Д. Д. Мальсагов, указывая на наличие имени Овлур у кавказских горцев (в частности у чеченцев и ингушей) и раскрывая его этимологию, предположил, что спаситель князя мог быть кавказским горцем.

  В ХШ-ХУ вв. и древнерусские княжества и кавказские политические союзы пали под нашествием монголо-татар. Русские поселения на степях Предкавказья исчезают, а кавказские племена оттесняются высоко в горы. В этот период в русско-кавказских отношениях наступает регресс, культурно-политические связи практически обрываются или носят противоречивый характер. ХУ1-ХУП вв. ознаменованы распадом Золотой орды, освобождением из-под ее политического ига и культурного влияния всех покоренных ею племен и союзов и созданием централизованного Русского государства. Культурный диалог Руси и Кавказа возобновляется и носит взаимообогащающий характер. В русской литературе, уже императорской России, упоминания о Кавказе присутствуют в одах М. В. Ломоносова, в произведениях Г. Р. Державина («На возвращение графа Зубова из Персии»), А. Н. Радищева («Бова», «Песнь историческая»).

Своеобразного апогея тема Кавказа достигла в XIX веке.

   В XIX веке Кавказ был пространством свободы, ничем не ограниченного духовного движения в противовес скованному условностями миру «цивилизации». Кавказ привлекает авторов своей экзотичностью, красотой В начале 19 –го века даже для просвещённых людей того времени Кавказ являлся малоизвестным. Отдалённость Кавказа от центральной части России, значительная недоступность из-за военных действий и труднопреодолимых путей сообщения, поверхностная изученность края – все эти обстоятельства способствовали тому, что у современников Пушкина представления о Кавказе были неясны и даже нереальны. 
И негде было почерпнуть информацию о Кавказе, так как в художественной литературе кавказские мотивы особо и не развивались. Лишь мимолётные, эпизодичные упоминания о Кавказе имелись у Ломоносова, Жуковского, Державина. 
Кавказ привлекал к себе внимание царского правительства исключительно как стратегический объект - обширный край с выгодными внутренними и морскими рынками, соединяющими Россию со смежными восточными странами – Турцией и Персией.
Объектом и предметом исследования является литература  Кавказа 19 века , в частности литературные произведения А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Л.Н. Толстого и других авторов.

     Первым из великих русских писателей посетил Кавказ Грибоедов. С 1818 года он не раз бывал на Северном Кавказе и в Закавказье. В его «Путевых записках» имеются интересные сведения о Кавказе.
Но всё же первенство открытия Кавказа принадлежит Пушкину. . До появления его«Кавказского пленника» читатели могли встретить беглые упоминания о Кавказе в одах М. В. Ломоносова, в стихотворной повести «Бова» А. Н. Радищева и его поэме «Песнь историческая». Несколько строк посвятил кавказцам В. А. Жуковский в «Послании к Воейкову».

Но лишь с появлением «Кавказского пленника» темы из кавказской жизни прочно входят в русскую литературу, приобретая значение литературной традиции.

М. Ю. Лермонтов делает Кавказ своей поэтической родиной. Л. Н.Толстой пишет исполненные художественного реализма и жизненной правды «кавказские» рассказы и повести. Постепенно романтическая традиция в восприятии и поэтическом изображении Кавказа, господствовавшая в 20-30 годах XIX века, в последующие десятилетия уступает место реалистической трактовке кавказской тематики.

   Кавказ в русской литературе этого периода получил свое яркое, глубокое и экспрессивное звучание, став тематическим ядром для целого литературного направления. Фрагментарно указанный в произведениях декабристов (П. И. Пестель, П. Г. Каховский, М. С. Лунин), он в дальнейшем занимает значительное место в творчестве многих писателей - А. С. Пушкина, А. С. Грибоедова, М. Ю. Лермонтова, Л. Н. Толстого и др.

Русские писатели, приверженные романтическим традициям, рьяно воспевали неувядаемую прелесть Кавказа, общественный и семейный быт горцев, суровые патриархальные обычаи, любовь их к свободе, мощь духа.Но не только русские писатели знакомили российскую общественность с Кавказом. Еще Пушкиным была высказана мысль, что Кавказ найдет себе  певца в будущих его обитателях. Действительно, в скором времени литература пополнилась рядом интереснейших произведений о Кавказе, написанных талантливыми и образованными горцами-кавказцами. Это Султан Хан-Гирей, Султан Казы-Гирей,  Инал Кануков,  Адиль-Гирей Кешев, Коста Хета-гуров и др. Сложилась целая литературная традиция, которая не только поэтизировала кавказский мир, но и старалась изучать его этнографически. Наивысший расцвет, если говорить о времени до 1917 года, русско-кавказские культурные, духовные и бытовые связи получили во время Кавказской войны. Парадоксально, но именно военное противостояние приблизило два различных культурно-политических лагеря. Ибо столкнувшись в противоборстве, они получили возможность узнать друг друга ближе. В то время, с одной стороны, сложилась своеобразная общность кавказцев, с другой, обычаи горцев, их культура, даже одежда и пища стали популярны среди русского общества. Таким образом, происходило взаимопроникновение двух этнокультурных систем в экстремальных условиях. И этот литературный синтез обладал двусторонним расширением: ведь с именами Лермонтова и Толстого связан тот аспект кавказской темы, который, хотя и сопрягается с отображением кавказской действительности в русской литературе, заставляет, прежде всего, задуматься о Кавказе не в роли «отображаемого» объекта, а в роли исторической реальности, воздействующей на саму русскую литературу.

Став своеобразным культурно-психологическим явлением, Кавказ для просвещенного русского общества неизменно являлся частью больше европейского, нежели евразийского или восточного культурного конгломерата, к которому она причисляла и себя. А К. Хетагуров в свое время определял нравственно-духовную самоидентификацию кавказцев, несмотря на отсутствие у них научно-технического прогресса, чуть ли не на уровень выше самих европейцев. Он писал, что они сумели сохранить такие традиции, какими может гордиться лучший европеец. Рыцарская неприкосновенность чести,  верность данному слову и многое другое  присущи каждому туземцу .

   Художественное изображение русскими поэтами начала XIX века кавказской действительности порой сильно отличалось от реалий, местами носило поверхностный характер. Очевидно, что жажда героического антуража, суровой романтики не давала возможности для скрупулезного вникания в особенности и тонкости кавказского мировосприятия и быта . Экзотичность и новизна кавказского материала были достаточным основанием для создания утопического кавказского мира. Наделяя Кавказ неким очарованием благородного авантюризма, они не имели представления о религиозных верованиях некоторых кавказских народов, о священных постулатах горских законов и обычаев, о генетической крепости общинно-родовых уз. Но, тем не менее, невзирая на подобные погрешности в конструировании кавказской реальности, и А. С. Пушкин, и М. Ю. Лермонтов, и В. А. Жуковский смогли частично воссоздать характерные черты кавказского бытия, став основоположниками «кавказского» романтизма.

   После нескольких десятилетий этого романтического апогея в воспроизведении Кавказа наступает период его реалистического изображения. Одним из самых глубоких произведений о Кавказе стал «Хаджи-Мурат» Л. Н. Толстого. Можно утверждать, что он завершает пушкинскую традицию влюбленности в Кавказ (хотя первым кто начал деромантизацию кавказского мира на материале Кавказской войны был М. Ю. Лермонтов со своим «Кавказским пленником»). Толстому удалось с невероятно тонким психологизмом раскрыть особенности сложнейшего конфликта, основанного на глубоком, почти антагонистическом различии между двумя духовно-культурными формациями. Он сознательно лишает свой кавказский текст явных романтических наслоений. И после этого произведения, пожалуй, в русской литературе тема Кавказа не затрагивается в таком масштабе.

   Как известно, любая традиция или преемственна, способна к трансформации, или же обрывается после определенного времени. К концу XIX века, казалось бы, интерес к Кавказу ослабевает. То ли он в силу определенной изученности теряет свою привлекательность, то ли социально-политические изменения в российском обществе концентрируют внимание писателей на других тематических аспектах. Но говорить о полном разрыве традиции было бы ошибочным. Ведь историческая предопределенность, географическая целостность России и Кавказа стали залогом их перманентного взаимовлияния. И эти два мощных культурно-духовных пласта создавали уникальный, притягательный в своей эстетической глубине культурный сплав. Конечно, неоспорима роль русской культурно-просветительской миссии в становлении литератур народов Кавказа. Но так же нельзя отрицать и то, что самобытность, этническая яркость национальных литератур заметно обогатили общий фонд русской литературы в целом. Впоследствии, переводы произведений и оригинальные произведения на русском языке таких выдающихся кавказских писателей и поэтов как Р. Гамзатов, К. Кулиев, А. Кешоков, Д. Гулиа, Г. Матевосяна, Н. Думбадзе, С. Стальский, Ф. Искандер, К. Ятагуров, С. Чиковани, Г. Леонидзе и др. стали неотъемлемой частью русской литературы XX в.

В советское время интерес русских писателей к Кавказу возрождается, происходит совершенно новое, более концептуальное открытие кавказского мира. Этот период примечателен тем, что явился временем создания и разрушения новых мифологических и реалистичных основ кавказского мира. Стилизованный Кавказ, созданный романтиками XIX века, его утопическая модель трансформируется в антропоцентрическую кавказскую ноосферу, где на  арену глобальных социальных преобразований выходит новый идейный человек - кавказец, с приглушенным всеобщей «советизацией» этническим самосознанием. Таким образом, в истории русской литературы и поэзии советской эпохи складывается устойчивый и глубокий интерес к азиатским и кавказским странам. Точнее, интерес этот был, как указывалось выше, возрожден и получил новый мощнейший толчок. Глобальные исторические перемены в мире, и в частности победа социалистической революции в России подогревали экзистенциальные устремления мирового культурного сообщества. Материалистическая философия, охватившая умы передовой советской интеллигенции, заставляла их искать новые формы мироощущения, миропорядка. Все эти реалии времени толкали людей искусства на всевозможные культурные одиссеи. А самым лучшим способом их воплощения было открытие новых иноструктурных незнакомых пространств. И самыми ближайшими территориями для таких культурно-философских «экспериментов» были, конечно же, инонациональные Кавказ и Азия. Присоединив к себе Северный Кавказ, царская Россия проявляла довольно пассивный и поверхностный интерес к духовной культуре этих «чуждых» народов. После установления советской власти и еще большего расширения территории государства за счет присоединения некоторых азиатских стран, ситуация значительно изменилась. У советских поэтов возникло острое желание приглядеться к инокультурному миру соседей, погрузиться в остающийся все еще загадочным и экзотичным мир Кавказа. Хотя необходимо заметить, что многое зависело от морально-духовного состояния общества, идеологии, превалирования тех или иных философских воззрений, социально-экономического и культурного развития в стране. Эти факторы влияли на восприятие Кавказа писателями в XIX веке, они же и определяли характерные черты русской литературы в новейшее время. Многое зависело от самой личности поэта, от его индивидуальной психологии, мировоззрения, взглядов.

   Еще одним немаловажным фактором, послужившим причиной такого массового приезда писателей и художников на Кавказ, была общая послереволюционная нестабильная политическая обстановка, усугубившаяся ужасами гражданской войны. В этой ситуации российская интеллигенция, испытывавшая мощный духовный стресс и метания, пыталась найти пути адаптации к новой действительности. В связи с этим происходила пертурбация культурных центров, они все чаще перемещались из центра России на окраины бывшей империи и образовывали культурные анклавы не только в Европе, но и в Крыму, Тифлисе, Батуми.

   Количество писателей и поэтов, посетивших Кавказ в 20-30-х годах XX века, в поисках нового поэтического материала и духовного равновесия было таким огромным, что по праву определило целое литературное явление, которое можно было бы обозначить термином «кавказиада». М. Горький, Н. Асеев, Б. Пильняк, С. Есенин, В. Брюсов, О. Мандельштам, А. Ахматова, Б. Пастернак, М. Цветаева, А. Платонов, И. Бунин, М. Булгаков, В. Маяковский, А. Белый, Н.Тихонов, М. Пришвин, А. Фадеев, В. Каменский, В. Стражев, Н. Заболоцкий. П. Антокольский, К. Паустовский, А. Серафимович, И. Бабель, В. Шершеневич, М. Шагинян и др. Казалось, каждый поэт того времени считал своим профессиональным и моральным долгом посетить Кавказ. Отсюда и возникло определение Кавказа как своеобразной литературной Мекки для русских писателей. Знаменательным стало высказывание Б. Пастернака в начале 30-х гг,  что тогда Кавказ, Грузия,  ее люди, ее народная жизнь явились для него совершенным откровением. Все было ново, все удивляло. Но, как упоминалось выше, Кавказ стал откровением не только для одного писателя, а для целой плеяды поэтов советского времени. И они в своих произведениях отразили новый кавказский мир, который стал для них не только источником свежего вдохновения, но и заставил испытать некий когнитивный диссонанс. И российский читатель того времени открыл для себя принципиально новый Кавказ

Высокая традиция поэтического интереса к Кавказу, принесшая столько плодов в XIX столетии, была продолжена и развита в поэзии XX века. Отдавая дань великим достижениям в разработке кавказской темы своих гениальных предшественников, обращаются к теме Кавказа И. А. Бунин, В. Я. Брюсов, К. Д. Бальмонт и другие. Начинается своеобразное паломничество русской поэзии на Кавказ. С большой силой прозвучав в стихах В. В. Маяковского, А. С. Есенина, О. Э. Мандельштама, тема Кавказа входит в поэзию Н. Н. Асеева, Б. Л. Пастернака, Н. С.Тихонова, Н. А.Заболоцкого и других современных поэтов.

До присоединения Восточной Грузии к Российской империи (1801 г.) Кавказ не вызывал заметного интереса со стороны русского образованного общества. Однако это не значит, что в России не было произведений, в которых содержались бы сведения о Кавказе и населяющих его народах. Как отмечал М.О. Косвен: «Наиболее ранними непосредственными сведениями о Кавказе, получившими отражения в литературе, являются сообщения знаменитого русского путешественника XV в. Афанасия Никитина» .[31] Однако «Хождение за три моря» А. Никитина, как и другие ранние травелоги русских путешественников,  осталось неизвестным для русского читателя вплоть до начала XIX столетия.

   С активизацией политики Российской империи на южном направлении возрастал и интерес к «загадочному» Кавказу. Первоначально это выражалось в действиях правящих кругов, направленных на сбор и систематизацию сведений об имперской периферии. Большая «физическая» экспедиция петербургской Академии наук 1768-1774 гг., в рамках которой проводились 1-я и 2-я Астраханские экспедиции под руководством С.Г. Гмелина и И.А. Гильденштедта, была призвана восполнить дефицит достоверных известий о далеких окраинах империи. Несмотря на общий успешный характер экспедиционной деятельности академиков, опубликована была лишь незначительная часть собранного ими материала. Кроме того, необходимо принимать во внимание, что большинство ученых были специалистами в области естествознания и основной их задачей был сбор информации о природных богатствах, перспективах экономического развития, флоре и фауне обследуемых территорий.

   Таким образом, к началу XIX в. российское общество не имело источников, содержащих обобщенные представления о Кавказе и народах его населяющих. После 1801 г. события на Кавказе стали развиваться стремительно. Россия вступила в длительную борьбу за Кавказ, который начал перемещаться в центр интеллектуальных, познавательных интересов российской читающей аудитории. Между тем, скудность информации о Кавказе поражала участников кавказских событий. Так, А.Х. Бенкендорф в письме, датированном 5 марта 1804 года и отправленном из Херсона,  писал: «На линии по крайней мере говорили о тамошнем крае, но здесь счастливые и беспечные малороссиянки едва знают, что войска наши в Грузии, а еще менее, что несчастный этот край окружен войною»

   Недостаток объективных сведений порождал путаницу в появлявшихся новостных заметках о Кавказе. А.С. Грибоедов в письме к издателю “Сына Отечества”, написанном в Тифлисе 21 января 1819 г. отметив, что Кавказ находится на обочине внимания российской прессы, далее писал: «Теперь представьте моё удивление: между тем, как я воображал себя на краю света, в уголке, пренебреженном просвещенными жителями столицы, на днях, перебиравши листки Русского инвалида, в № 284 прошедшего декабря, между важными известиями об американском жарком воскресенье, о бесконечном процессе Фуальдеса, о докторе Верлинге, Бонапартовом лейб-медике, вдруг попадаю на статью о Грузии: стало быть, эта сторона не совсем еще забыта, думал я; иногда и ею занимаются, а, следовательно, и теми, которые в ней живут... И было порадовался, но, что же прочел?»[32] А.С. Грибоедов негодовал по поводу ложной информации, о якобы происшедшем в это время в Тифлисе восстании. Поэт завершил свое письмо ироничным укором в адрес столичной публики: «... если здешний край в отношении к вам, господам петербуржцам, по справедливости может называться краем забвения, то позволительно только что забыть его, а выдумывать или повторять о нем нелепости не должно» [33]

   Таким образом, уже с начала своего формирования русская литературная традиция о Кавказе быстро приобрела популяризаторские черты и познавательный характер, став важным источником информации о крае и основой его образного восприятия. В.Г. Белинский заметил: «Грандиозный образ Кавказа с его воинственными жителями в первый раз был воспроизведен русскою поэзиею, - и только в поэме Пушкина в  первый  раз русское общество познакомилось с Кавказом,  давно  уже  знакомым  России  по оружию» [2,152]

   В русской литературе эпохи романтизма Кавказ был Востоком, а произведения о Кавказе зачастую писались как произведения о Востоке. Например, популярная поэма М.Ю. Лермонтова «Измаил-бей» имела подзаголовок «Восточная повесть» . В «Кавказском пленнике» А.С. Пушкина есть такие слова: «Но се - Восток подъемлет вой!..» [22,246]

   Во многом под влиянием русской «литературы ориентализма» в российской общественной мысли сложился образ Кавказа как страны Востока. Отправляясь на Кавказ, русские путешественники надеялись прикоснуться к «восточным тайнам». Однако очень часто увиденный ими край имел мало общего с по-восточному пленительным ментальным образом Кавказа. Так, в травелоге князя А.Д. Салтыкова (1806-1859), совершавшего в 1838 г. путешествие в Персию, привлекает внимание горькое разочарование видом Тифлиса – имперского центра на южной окраине. В городе, писал он, что не видно отрадной зелени и Азиатской роскошной архитектуры, а ему так хорошо снилось о густых садах и азиатской неге. Князь ожидал увидеть «сокровища Востока», а нашел бедный Кавказ. Г.И. Филипсон прибыв на Кавказ, и столкнувшись с повседневностью службы, испытал чувство не меньшего разочарования, отметив в воспоминаниях, что все его мечты о Востоке разлетались как дым.

    Первые «кавказские» произведения русских писателей создавали моду на Кавказ и горцев. Свидетельств популярности литературы на кавказскую тему можно привести множество. По словам современника описываемых событий,  произведения А.А. Бестужева-Марлинского тают в книжных лавках, как моченый сахар.

   Кавказ в литературных произведениях русских писателей становился «русским Востоком», загадочным и экзотичным. Основывая свои произведения на историческом или фольклорном материале (легендах, рассказах очевидцев, собственных впечатлениях) авторы кавказских поэм и повестей гиперболизировали некоторые черты быта и жизни горцев. Не говоря уже о том, что многие характеры, выведенные в произведениях, являются почти целиком художественным вымыслом.

   Кроме того, романтизм способствовал формированию образа Кавказа, как другого мира. Это вполне закономерно ввиду того, что непременной составляющей романтизма является вера в существование иного мира, кроме обыденного, мира не обязательно идеального, но предоставляющего иные возможности, иную степень свободы, иное качество свободы.

   Тема Кавказа в творчестве русских писателей и поэтов 19 и 20 веков занимает особое место. Исторические судьбы Кавказа, его исторические связи с русским народом, с русской культурой озарены целой плеядой известных имен русских писателей и поэтов.

    В ходе работы использованы общенаучные методы, как теоретические, так и эмпирические. Метод восхождения от абстрактного к конкретному помог нам воспроизвести этапы литературы Кавказа 19 века из многогранного большинства произведений. Метод наблюдения в ходе чтения литературных произведений Кавказа 19 века позволил получить идеальную картину  литературного исследования. Метод абстрагирования помог выделить более значимые произведения Кавказа 19 века .

   Работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы.

ГЛАВА 1  Романтический этап в изображении темы Кавказа литературе 19 века

1.1 Развитие образа Кавказа в российской общественной мысли

   Формирование реалистичного этапа литературы Кавказа напрямую связано с историческими событиями этого времени. Чем глубже проникали русские войска на Кавказ, тем реалистичнее становились кавказские произведения. Представления русских писателей начала 19 века о Кавказе как о прекрасном Востоке улетучивались в покоренном Кавказе, в шуме войны.

Для полного представления мы добавили исторические факты, касающиеся завоевания Кавказа. Длившаяся полстолетия, стоившая громадных жертв и принесшая столько славы русскому оружию Кавказская война может быть разделена на три периода.

   Первый период — с 1816 года по 1830 год — может быть назван по имени главного героя Ермоловским. Кратковременное командование Паскевича, целиком занятое защитой Кавказа от покушения внешних врагов — Персии и Турции, составляет одно целое с «ермоловской эпохой» и является как бы ее логическим продолжением.

Второй период — 30-е и 40-е годы — это кровавая и грозная пора мюридизма. Огненная проповедь Кази-муллы и Шамиля владеет сердцами и шашками Чечни и Дагестана.

   Перелом в пользу русского оружия при Воронцове открывает собой третий период Кавказской войны. Штурм  Гуниба и пленение Шамиля наносит мюридизму окончательный удар, и с 1859 года по 1865 год происходит замирение края.

   Начало реалистичному периоду в литературе Кавказа положил Л.Н. Толстой. Автор и герой «Казаков» Толстой и Оленин находят на здесь идеальное общественное устройство – казацкую общину. «Как сладкую песню отчизны моей, – пишет Лермонтов, – люблю я Кавказ».[15,54] Для одного из романтических героев Лермонотова – Мцыри, здесь находится идеальная родина – потерянный рай. Именно Грузия и Кавказ стали новым «Парнасом русской поэзии», получив особый статус в русской литературе. В XIX в. здесь начинают разворачиваться события в кавказских произведениях Пушкина, Грибоедова, Бестужева-Марлинского, Лермонтова, Полежаева, Даля, Соллогуба, Полонского, Мордовцева, Толстого и других авторов. «Кавказский пленник» Пушкина открыл читателям новое пространство русской литературы. Поэма стала поистине мифопорождающим текстом. Реальное описание кавказской войны не только давало представление о местном колорите, ауле и любви черкешенки. Любовь эта неожиданна. И эта немотивированная любовь к Кавказу является в первую очередь отражением тоски по идеальному миру, частично во- плотившемся на Кавказе хоть и далеким, чудесным, но и достижимом географическом месте. Все это естественным образом включается в общие поиски утопического прекрасного, присущего романтизму. Отсюда логично вытекает любовь к Кавказу и Грузии как оплоту православия, в свою очередь, своеобразного гаранта наиболее краткой дороги в эту «страну прекрасного». В сопоставлении двух миров Пушкин указывал русским некий вектор свободы. В письме брату Льву от 24 сентября 1820 г. из Кишинева, описывая свою поездку с семьей Раевских на Кавказ, Пушкин пишет: «Кавказский край, знойная граница Азии, любопытен во всех отношениях... Ехал ввиду неприязненных полей свободных, горских народов. Вокруг нас ехали 60 казаков, за нами тащилась заряженная пушка с зажженным фитилем. Хотя Черкесы нынче довольно смирны; но нельзя на них положиться; в надежде большого выкупа – они готовы напасть на известного Русского Генерала»[22,89] Почему же в произведении Пушкина Откуда же в поэме появляется «призрак свободы», за которым «полетел» герой? В реальности на Кавказе нет даже элементарной свободы передвижения. Нужно ехать под прикрытием большого эскорта, чтоб не попасть в плен. Пушкин учитывает память места. То обстоятельство, что Кавказ исторически выступал убежищем для многих народов, теснимых в долинах предгорий, которые поднимались все выше в горы, используя неприступность рельефа как укрытие, позволяющее сохранять свою свободу. И здесь, за хребтом Кавказа, для русской литературы начинается, после Пушкина, край свободы. С героя «Кавказского пленника» берет начало череда беглецов или странников, русских скитальцев, – классических героев утопии. Тема побега из цивилизованного мира, живущего ложной, бессмысленной жизнью была важна и для Толстого в «Казаках». «Когда Толстой назвал первый вариант «Кавказской повести» «Беглец», то, как говорилось, речь шла не только о русском дворянине, «эмигрировавшем» на Кавказ. Прежде всего имелся в виду казак, бежавший к горцам – в их странный и влекущий мир, обещающий максимум возможной для человека свободы и защиту от своих властей. Я. Гордин проницательно замечает, что Оленин ни разу не переходит с русского берега Терека на «тот берег», берег дальний, на землю горцев. Толстой, который неоднократно бывал там во время службы на Кавказе, во время набегов и экспедиций, делает это сознательно. На той стороне, где-то в горах, находится Беловодье или Духоборье – земля обетованная казачьей мечты, которую никто не видел, тем не менее эта крестьянская утопия жила в рассказах и потому казалась абсолютной реальностью. Для Толстого, ищущего формы социального равенства и рассматривавшего государство как источник насилия, эта идея была притягательна. Русской национальной идее утопия близка по духу. «Сама реальность вечно ускользала, имела статус иллюзии, миража»,[32] – отмечает исследовательница утопии в русской литературе Н. Ковтун. С этой точки зрения вся отечественная литература – некое путешествие к пределам единой национальной Утопии. Это одно из парадоксальных свойств русского сознания. «Русские – максималисты, и именно то, что представляется утопией, в России наиболее реалистично»[3,47], – писал Бердяев. Так, идеальная родина Мцыри имеет чрезвычайно реалистичные черты природы Кавказа. Но они преображены и усилены его мечтой. Описывая любовь к родине лирического героя поэмы, Лермонтов дает выход своим патриотическим чувствам – пламенной идеальной любви к отечеству, можно сказать – небесному отечеству, которое он помещает в Грузии на Кавказе. Молодой монах – горец, герой поэмы «Мцыри» – делает попытку бежать не просто из монастыря на родину, в мир. Он пытается бежать в прошлое, в мир идеального прошлого, в мир своего детства. Его Кавказ прекрасен, как Божий сад. Это же восприятие Кавказа Лермонтов сохраняет и в прозе, когда Печорин признается, что воздух в Пятигорске чист, как поцелуй ребенка. И в прозе, и в поэзии через слияние с природой Кавказа Лермонтов обретал чувство космической гармонии. Этим не исчерпывалось его отношение к Кавказу. В творчестве Лермонтова происходило переплетение ориентальной традиции европейского романтизма с обстоятельствами личной биографии поэта и восточным вопросом в жизни Российской империи 1830–40-х гг. К восточному вопросу относились в плане административном темы переселения, устройства подданных на новых землях – с 30-х годов на Кавказ принудительно переселяют из центральной России представителей различных сект – духоборов, молокан и др. Кроме того, актуальным оставалось выстраивание на Кавказе прочных отношений с местным населением в плане культурного миротворчества. Чтоб упорядочить эти непростые, существующие на фоне военных действий, отношения, Николай I назначает наместником Кавказа графа М. С. Воронцова. За время своего пребывания на этом посту (1844–1853) Воронцову удается привлечь к работе в наместнической канцелярии блестящую плеяду пишущих сотрудников. И прямым следствием этого служит возникновение «тифлисской» русской литературы периода конца 40-х гг., достаточно парадоксальной по основным устремлениям.

   До присоединения Восточной Грузии к Российской империи (1801 г.) Кавказ не вызывал заметного интереса со стороны русского образованного общества. Однако это не значит, что в России не было произведений, в которых содержались бы сведения о Кавказе и населяющих его народах. М.О. Косвен отмечал, что наиболее ранними непосредственными сведениями о Кавказе, получившими отражения в литературе, являются сообщения знаменитого русского путешественника XV в. Афанасия Никитина. Однако «Хождение за три моря» А. Никитина, как и другие ранние травелоги русских путешественников,  осталось неизвестным для русского читателя вплоть до начала XIX столетия.

   С активизацией политики Российской империи на южном направлении возрастал и интерес к «загадочному» Кавказу. Первоначально это выражалось в действиях правящих кругов, направленных на сбор и систематизацию сведений об имперской периферии. Большая «физическая» экспедиция петербургской Академии наук 1768-1774 гг., в рамках которой проводились 1-я и 2-я Астраханские экспедиции под руководством С.Г. Гмелина и И.А. Гильденштедта, была призвана восполнить дефицит достоверных известий о далеких окраинах империи. Несмотря на общий успешный характер экспедиционной деятельности академиков, опубликована была лишь незначительная часть собранного ими материала. Кроме того, необходимо принимать во внимание, что большинство ученых были специалистами в области естествознания и основной их задачей был сбор информации о природных богатствах, перспективах экономического развития, флоре и фауне обследуемых территорий.

    Таким образом, к началу XIX в. российское общество не имело источников, содержащих обобщенные представления о Кавказе и народах его населяющих. После 1801 г. события на Кавказе стали развиваться стремительно. Россия вступила в длительную борьбу за Кавказ, который начал перемещаться в центр интеллектуальных, познавательных интересов российской читающей аудитории. Между тем, скудность информации о Кавказе поражала участников кавказских событий. Так, А.Х. Бенкендорф в письме, датированном 5 марта 1804 года и отправленном из Херсона,  писал, что на линии по крайней мере говорили о тамошнем крае, но здесь счастливые и беспечные малороссиянки едва знают, что войска наши в Грузии, а еще менее, что несчастный этот край окружен войною . 

   Недостаток объективных сведений порождал путаницу в появлявшихся новостных заметках о Кавказе. А.С. Грибоедов в «Письме к издателю “Сына Отечества”, написанном в Тифлисе 21 января 1819 г. отметив, что Кавказ находится на обочине внимания российской прессы. А.С. Грибоедов негодовал по поводу ложной информации, о якобы происшедшем в это время в Тифлисе восстании. Поэт завершил свое письмо ироничным укором в адрес столичной публики, что если здешний край в отношении к вам, господам петербуржцам, по справедливости может называться краем забвения, то позволительно только что забыть его, а выдумывать или повторять о нем нелепости не должно.

   Таким образом, уже с начала своего формирования русская литературная традиция о Кавказе быстро приобрела популяризаторские черты и познавательный характер, став важным источником информации о крае и основой его образного восприятия. В.Г. Белинский заметил, что грандиозный образ Кавказа с его воинственными жителями в первый раз был воспроизведен русскою поэзиею, - и только в поэме Пушкина в  первый  раз русское общество познакомилось с Кавказом,  давно  уже  знакомым  России  по оружию.

    Первые «кавказские» произведения русских писателей создавали моду на Кавказ и горцев. Свидетельств популярности литературы на кавказскую тему можно привести множество.

   Более того, на основе сюжетов «кавказских произведений» классиков русской литературы создавались популярные в крестьянской среде и городских низах лубочные произведения. В частности, выдержавшая в дореволюционной России сорок изданий книга «низового прозаика» Н.И. Зряхова «Битва русских с кабардинцами, или прекрасная магометанка». Одновременно русской литературой создавались определенные устоявшиеся и сохраняющиеся до сих пор стереотипы о регионе, его жителях, русских полководцах и администраторах. Это происходило ввиду недостатка иных информационных каналов. В первой половине XIX в. получить информацию о Кавказе можно было двумя путями: отправившись в край на службу или читая и перечитывая кавказские произведения писателей. Современный исследователь отмечает, что любое произведение о Кавказе, будь то повесть или стихотворение, перечитывалось, переписывалось и отправлялось друзьям и знакомым. В тоже время, в научном и образовательном дискурсе Российской империи тема Кавказа была представлена удивительно скупо. Показательно, что офицеры отправлявшиеся служить на Кавказ имели о крае самые поверхностные представления. В своих воспоминаниях в будущем начальник штаба войск Кавказской линии Г.И. Филипсон писал, что к моменту его прибытия в край о Кавказе и Кавказской войне  имел смутное понятие. Пример Г.И. Филипсона особенно красноречив, учитывая полученное им превосходное военное образование. В 1835 г. Г.И. Филипсон окончил курс Императорской Военной академии, в которой он готовился к службе именно на Кавказе. Другой известный офицер российской армии немецкого происхождения Ф.Ф. Торнау вспоминая о своей службе на Кавказе писал, что до занятия Гагр и Геленджика они  не имели точного понятия об ожидавшем их сопротивлении, о дурном климате и о других затруднениях, с которыми приходилось бороться их войскам на черкесском берегу .

   Очевидно, что в исследуемый период значение художественных произведений, повествующих о Кавказе, выходило далеко за рамки литературного творчества. Посредством литературы происходило познание Кавказа, его изучение и символическое присвоение. Именно, полифункциональный характер «кавказского» творчества русских писателей, позволил американскому исследователю О. Джерсилду назвать эту культурную практику  литературой ориентализма.

   Понятие «ориентализм» стало широко употребляться в научной литературе благодаря исследованиям Э. Саида. По Э. Саиду Восток - это почти всецело европейское изобретение, который времен античности  был вместилищем романтики, экзотических существ, чарующих воспоминаний и ландшафтов, поразительных переживаний.

    Попробуем проанализировать развитие русской литературной традиции о Кавказе применяя концепцию ориентализма и учитывая влияние господствовавших в указанный период времени философских парадигм, а именно романтизма и реализма.                    

    А.А. Бестужев-Марлинский в своей статье «О романтизме» писал: «Цель и свойство каждого наблюдения есть истина; но и к познанию истины есть два средства. Первое, весьма ограниченное, опыт, другое беспредельное воображение. Опыт постигает вещи, каковы они суть или какими быть должны, воображение творит их в себе, каковы они быть могут, и потому условие первого необходимость, границы его мир – но условия второго возможность, и он беспределен, как сама вселенная» . [4,145] 

   Отмечая достоинства поэмы А.С. Пушкина «Кавказский пленник», А.А. Бестужев-Марлинский отдавал дань «роскоши воображения» своего современника. Кавказские произведения А.С. Пушкина, А.А. Бестужева-Марлинского, М.Ю. Лермонтова являются вершиной русского романтизма. Кавказские сюжеты, кроме того, прекрасно вписывались в общеевропейское развитие романтизма. Многие свои произведения русские романтики писали, подражая манере Дж. Байрона и В. Скотта. При сравнительном анализе текстов В. Скотта и А.А. Бестужева-Марлинского, можно проследить значительное влияние английского писателя на формально-художественную манеру русского романтика. Это влияние чувствуется в первую очередь в диалогах героев, до предела изящных и метафоричных, а так же в способах описания пейзажа (А.А. Бестужев-Марлинский является одним из самых восторженных «певцов» кавказских красот). Влияние В. Скотта проявляется и в такой детали как сопровождение каждой главы произведения ярким эпиграфом. 

   М.Ю. Лермонтов познакомился с западноевропейской поэзией еще в ранней юности, его особенно пленили творения Дж. Байрона.

   Кавказ в литературных произведениях русских писателей становился «русским Востоком», загадочным и экзотичным. Основывая свои произведения на историческом или фольклорном материале (легендах, рассказах очевидцев, собственных впечатлениях) авторы кавказских поэм и повестей гиперболизировали некоторые черты быта и жизни горцев. Не говоря уже о том, что многие характеры, выведенные в произведениях, являются почти целиком художественным вымыслом.

   Кроме того, романтизм способствовал формированию образа Кавказа, как другого мира. Это вполне закономерно ввиду того, что непременной составляющей романтизма является вера в существование иного мира, кроме обыденного, мира не обязательно идеального, но предоставляющего иные возможности, иную степень свободы, иное качество свободы. 

   В русской литературе эпохи романтизма Кавказ был Востоком, а произведения о Кавказе зачастую писались как произведения о Востоке. Например, популярная поэма М.Ю. Лермонтова «Измаил-бей» имела подзаголовок «Восточная повесть» . В «Кавказском пленнике» А.С. Пушкина есть такие слова: «Но се - Восток подъемлет вой!..» . [22,69]

   Во многом под влиянием русской «литературы ориентализма» в российской общественной мысли сложился образ Кавказа как страны Востока. Отправляясь на Кавказ, русские путешественники надеялись прикоснуться к «восточным тайнам». Однако очень часто увиденный ими край имел мало общего с по-восточному пленительным ментальным образом Кавказа. Так, в травелоге князя А.Д. Салтыкова (1806-1859), совершавшего в 1838 г. путешествие в Персию, привлекает внимание горькое разочарование видом Тифлиса – имперского центра на южной окраине. Князь ожидал увидеть «сокровища Востока», а нашел бедный Кавказ. Г.И. Филипсон прибыв на Кавказ, и столкнувшись с повседневностью службы, испытал чувство не меньшего разочарования, отметив в воспоминаниях, что все его мечты о Востоке разлетались как дым!

   Во многих произведениях А.С. Пушкина, А.А. Бестужева-Марлинского и М.Ю. Лермонтова Кавказ противопоставлен  России не только как Восток, но и как «край свободы». В «Кавказском пленнике» А.С. Пушкина «черкес суровый» «свободы песню запевал»[22,52]. У М.Ю. Лермонтова в поэме «Измаил-бей» «Кавказ – это суровый край свободы».[16, 92] В другом известном стихотворении М.Ю. Лермонтова - «Прощай немытая Россия…», поэт мечтает вздохнуть свободно «за стеной Кавказа», где можно скрыться от «всевидящего глаза» и «всеслышащих ушей» . [15,36]

   Л.Н. Толстой уже позже отмечал, что на Кавказе удивительным образом сочетаются противоположные понятия - война и свобода. 

   В произведениях русских писателей то, что привычно на Кавказе,  бывает не к месту в России, а то, что обыденно в России,  кажется смешным и жалким на Кавказе. У М.Ю. Лермонтова: 

«Его рассказ, то буйный, то печальный,

Я вздумал перенесть на север дальний:

             Пусть будет странен в нашем он краю…» .[16,145]

   Рассказ, родившийся на Кавказе (Востоке), согласно писателю, обречен стать странным в России (на Севере). Похожая метафора противопоставления Кавказу Севера встречается и в другом произведении М.Ю. Лермонтова «Аул Бастунджи»:

«От ранних лет кипит в моей крови 

            Твой жар и бурь твоих порыв мятежный;

На севере в стране тебе чужой,

                     Я сердцем твой, - всегда и всюду твой!..» .[16,85]

 Интересно, что Россия предстает в произведениях М.Ю. Лермонтова в отношении «Кавказа-Востока» как «Север», а не как «Запад». В общественно-политической мысли России первой трети XIX в. Россия чаще всего выступает в качестве Запада для Востока и Востока для Запада. «Север» как локализация  России это отголосок отечественной историко-философской мысли второй половины XVIII столетия. 

   Классики русской литературы, описывая природу Кавказа, подчеркивают её отличия от природы внутренних российских губерний. В этом отношении показательно стихотворение А.С. Грибоедова «Хищники на Чегеме»: 

«Двиньтесь узкою тропою!

Не в краю вы сел и нив.

Здесь стремнина, там обрыв,

Тут утес – берите с бою» .[33]

   Не менее выразительно стихотворения малоизвестного поэта Я.П. Полонского «На пути из-за Кавказа», в котором ярко нашло отражение оппозиционность двух типов пространств русского и кавказского:

«Выси гор, в облака погруженные,

Расступитесь! Приволье станиц…

Расстилаются степи зеленые…

Я простору не вижу границ.

И душа на простор вырывается

   Из под власти кавказских громад…

Колокольчик звенит – заливается,

Кони юношу к северу мчат» . [21,64]

   Природа Кавказа и в первую очередь горы производили на русского человека впечатление, содержанием которого был мистический ужас, вызванный восторгом открытия иного мира.

1.2  Формирование кавказской фабулы в поэме А.С. Пушкина “Кавказский пленник”

   “Кавказский пленник “ А.С. Пушкина можно назвать его первой романтической поэмой. С этого же произведения начинается новое освоение кавказской темы в литературе 19 века. Оно знаменует начало целой эпохи в русской словесности . Поэтому произведение Пушкина правомерно считать истоком “кавказской ” традиции в русской литературе. “ Кавказский пленник“ был написан А.С. Пушкиным в 1820-1821 гг. Первоначальная редакция поэмы называлась “Кавказ“  и была создана в августе 1820 г. Первое издание поэмы вышло в свет в конце августа. В начале сентября 1822 года. С самого начала она получила одобрение критиков. Хотя при общем успехе в произведении был отмечен противоречивый характер главного героя. Большое значение в изучении этого сочинения имели работы В.Г. Белинского. Он по праву назвал А.С. Пушкина первооткрывателем , определив его приоритетное место в поэтическом освоении Кавказа русской литературой . По мнению Белинского, А.С. Пушкин смог создать красивый поэтический образ экзотического края, сосредоточить  внимание русского читателя на Кавказе и достаточно точно воспроизвести нравы народа населяющего его. [29]

Исследователь не обошел стороной и проблему байронического влияния на пушкинскую поэму, отметив, что А.С. Пушкин воспринял старые формы для выражения новых идей.

   В пушкиноведении 20 века усилился интерес к художественному методу поэта . Южные поемы стали рассматриваться как определенный романтический этап в его творчестве. Изучение романтических мотивов в “ Кавказском пленнике“ А. С. Пушкина представлено в работе В.М. Жирмунского “Байрон и Пушкин. Из истории  романтической поэмы“. Исследователь выявляет характер влияния байронических поэм на произведение художника, особенности построения композиции, лирической манеры, романтических мотивов, связанных с образом главного героя, сюжета. История разочарования героя, сцены ночного посещения Пленника черкешенкой, обоюдного признания героев и многое другое выделяются на основе сходства с элементами сюжета романтических произведений Байрона. По мнению В.М. Жирмунского пушкинская поэма обогащена другими образами, которые имеют самостоятельную активность рядом с образом главного героя.

   По мнению ученого, Пушкин часто оттесняет образ романтического героя этнографическими описаниями, а в конце произведения и вовсе  переходит к объективно-исторической теме.

   Поэму “Кавказский пленник” А.С.Пушкин посвятил своему другу Н.Н.Раевскому, русскому  кавалерийскому генералу, участнику  войн с Францией и Швецией

    «Кавказский пленник» -  романтическая поэма А.С.Пушкина  написана во время южной ссылки (1821 год). Автор поставил перед собой цель:  воспроизвести характер молодого человека своего времени, неудовлетворенного действительностью и охваченного жаждой свободы. В романтической поэме эпическая линия (Кавказ, экзотическая жизнь горцев, приход русских завоевателей) переплетается с лирической (любовь пленного русского и черкешенки). Впервые Пушкин А.С. изображает романтического героя - современника. Автор не указывает ни имени героя, ни его прошлого, но немного о герое мы можем узнать по намёкам автора. Герой поэмы жестоко разочарован. В нём  живёт яркое и смелое вольнолюбие. Он  отправился на Кавказ - край сильных и свободолюбивых людей - обрести такую желанную и необходимую ему духовную свободу, которой нет в неудовлетворяющем его «свете»- в цивилизованном обществе:

Отступник света , друг природы ,
Покинул он родной предел
И в край далёкий полетел
С весёлым призраком свободы.
Свобода ! он одной тебя
Ещё искал в пустынном мире.[22,254]
Но герой попадает в плен и лишается свободы физической:

Затмилась перед ним природа.
Прости, священная свобода !
Он раб.[22,263]

   Много дней подряд окованный пленник пасет стадо в горах, и каждую ночь приходит к нему черкешенка, приносит кумыс, вино, мед и пшено, делит с ним трапезу и поет песни гор, учит пленника своему родному языку. Она полюбила его первой любовью, но он не в силах ответить ей взаимностью, боясь растревожить «сон забытой любви».
    Постепенно привыкал пленник к унылой жизни, тая в душе тоску. Его взоры тешили величественные горы Кавказа и Эльбрус в ледяном венце. Часто находил он особую радость в бурях, которые бушевали на горных склонах, не досягая высот, где он находился.
    Его внимание привлекают обычаи и нравы горцев, ему нравятся простота их жизни, гостеприимство, воинственность. Он часами мог любоваться, как черкесы джигитуют, приучая себя к войне; ему нравится их наряд,  оружие, которое украшает черкеса,  кони, являющиеся их главным богатством. Он восхищается воинской доблестью черкесов и их грозными набегами на казачьи станицы. В домах же своих, у очагов, черкесы гостеприимны и привечают усталых путников, застигнутых в горах ночной порой или ненастьем.
    Наблюдает пленник и за воинственными играми чеченских юношей, восхищается их удалью и силой, его не смущают даже их кровавые забавы, когда они в пылу игры рубят головы рабам. Сам изведавший военные утехи, смотревший в глаза смерти, он скрывает от черкесов движения своего сердца и поражает их беспечной смелостью и невозмутимостью. Черкесы даже гордятся им как своей добычей.
    Влюбленная черкешенка, узнавшая восторги сердца, уговаривает пленника забыть родину и свободу. Она готова презреть волю отца и брата, которые хотят продать её нелюбимому в другой аул, уговорить их или покончить с собой. Она любит только пленника. Однажды он открывает ей душу, молит черкешенку забыть его.

  Душевный  холод не позволяет  пленнику ответить на чувство влюбившейся в него черкешенки,  потому  что он лишился способности чувствовать и любить.

Он сокрушается, что узнал её так поздно, когда уже нет надежды и мечты и он не в состоянии ответить ей на её любовь, душа его холодна и бесчувственна, и в ней живет другой образ, вечно милый, но недостижимый.

 Вот как он  говорит об этом черкешенке:
Бесценных дней не трать со мною;
Другого юношу зови.
Его любовь тебе заменит
Моей души печальный хлад...[22,284]

         Когда черкесы отправились в набег, а в ауле остались дети, старики  и женщины, к пленнику пришла черкешенка, держа в руках пилу и кинжал. Она сама распиливает цепь. Возбужденный юноша предлагает ей бежать с ним вместе, но черкешенка отказывается, зная, что он любит другую. Черкешенка  прощается с  возлюбленным, пленник бросается в реку и плывет на противоположный берег. Внезапно он слышит позади шум волн и отдаленный стон. Выбравшись на берег, он оборачивается и не находит взглядом на оставленном берегу черкешенки.
    Пленник понимает, что означали этот плеск и стон. Он глядит прощальным взором на покинутый аул, на поле, где он пас стадо, и отправляется туда, где сверкают русские штыки и окликаются передовые казаки.

Итак, в романтической поэме «Кавказский пленник» А.С.Пушкина противопоставлены  разочарованное “дитя цивилизации” — русский, “европеец”, неспособный любить, и  дитя природы, “дева гор”, живущая естественной жизнью, воплощение любви и самопожертвования, готовая отдать свою жизнь ради свободы любимого. [29]

Мотив любви к Кавказу проходит и через всё творчество М.Ю.Лермонтова. С юношеских лет он грезил Кавказом. Бывая там, он слушал рассказы об этом чудном крае, записывал народные песни. Поэма “Кавказский пленник» А.С.Пушкина поразила М.Ю. Лермонтова. В 1828 году он пишет одноимённую поэму. В ней отразился живой  интерес Лермонтова к быту и нравам кавказских горцев. Этому во многом способствовали детские впечатления поэта от Кавказа и рассказы родственников, тоска по необычному, потребность в величественном, гордом, воинственном.  Произведение создано под сильным воздействием  поэмы А.С. Пушкина. Некоторые стихи поэта целиком вошли в поэму, другие - в несколько измененном виде. В качестве эпиграфа к поэме автор берёт (в переработанном виде) строки из стихотворения немецкого поэта Карла-Филиппа Конца (1762-1827) «Das Orakel der Weisheit» («Оракул мудрости», 1791):

Наслаждайся и страдай!
Терпи и смиряйся!
Люби, надейся и верь![16,47]

    Мне кажется, это неслучайно. Поэт знает, что удивительный мир, величественная красота Кавказа, ежеминутная смертельная опасность несут людям наслаждение и страдание, учат терпению и смирению, дарят любовь, надежду и веру.
    Сюжетно «Кавказский пленник» близок к одноименному произведению Пушкина.   Неудивительно, что некоторые черты, как гордое одиночество, таинственность, пылкая страсть, объединяют героев двух поэм:
И хладен блеск его очей...

...Чувства, страсти,

 В очах навеки догорев,

Таятся, как в пещере лев,

Глубоко в сердце... [16,52]

Но у Лермонтова увеличено количество персонажей, различны их характеры. Пленник всё же лишен черт разочарованности и пресыщенности жизнью. Герой тоскует по родине и свободе, ищет поддержки друзей.

    У черкешенки тоже  более решительный характер, нежели у пушкинской героини, она требует любви пленника. Лермонтов усилил также драматичность развязки: у него погибают и герой, и героиня. Следуя традициям  романтической (в основном пушкинской) поэмы, юный поэт ввел этнографический материал (в том числе черкесскую песню).

   Интересно, что поэма "Кавказский пленник" была задумана на Кавказе  , а писал ее Пушкин в Гурзуфе, Кишиневе, Каменке и Киеве около шести месяцев. Примечательно также, что первоначально поэма имела название "Кавказ". Свою романтическую поэму Пушкин посвятил Н.Н. Раевскому-младшему, с которым еще недавно проводил на Минеральных Водах "милые сердцу дни":

Прими с улыбкою, мой друг,

Свободной музы приношенье:

Тебе я посвятил изгнанной лиры пенье

И вдохновенный свой досуг.[22,315]

Сюжет поэмы, в подражание властителю дум Байрону, отразил модную в те времена тему любви европейца к девушке из племени, не тронутого цивилизацией. В образе разочарованного пленника Пушкин хотел изобразить то равнодушие к жизни и ее наслаждениям, ту преждевременную старость души, которые сделались отличительными чертами молодежи его времени. Герою противопоставлена "цельная, исполненная любви и самопожертвования натура черкешенки".

   "Черкесы, их обычаи и нравы занимают большую и лучшую часть моей повести", – признавался Пушкин своему кишиневскому издателю В.П. Горчакову. Поэта привлекает в горцах их любовь к свободе, мирный труд и гостеприимство, национальные песни. Пушкин не идеализировал горцев. Да, чеченцы и черкесы живут явным разбойничеством, в каждом из них "таится коварный хищник", с детских лет их мужчины готовятся к бранной жизни, "к войне заранее приучаясь". Настоящий "черкес оружием обвешен". И все это подчинено одной задаче: ловко и быстро убить "чужака", "в ночном мраке" напасть на казачью станицу, увести в горы отару овец или табун лошадей, притащить на аркане пленника и потом получить за него выкуп. Характеристика неприглядная, но справедливая, и в то же время в ней нет осуждения. Почему? Во-первых, потому что обычаи любого народа необходимо уважать; а, во-вторых, чеченцы и черкесы (Пушкин их, кажется, не различает) жили на своей земле и враждовали лишь с "непрошенными гостями". Поэт особо подчеркивает, что воинственный дух горца сразу же исчезал, когда к нему обращался за помощью мирный странник, усталый путник:

...Тогда хозяин благосклонный

С приветом, ласково, встает

И гостю в чаше благовонной

Чихирь отрадный подает.[22,327]

Мысль об интересе и уважении Пушкина к обычаям народов хотелось бы особенно подчеркнуть. Обычай – это память народа, память нации, а в памяти – самостоятельность  человека и все величие его.

   Благодаря "поэме "Кавказский пленник", русское общество познакомилось с Кавказом, давно уже знакомым по оружию". Описания дикой воли, разбойнического героизма и домашней жизни горцев дышат "чертами ярко верными". Необычный экзотический мир Кавказа, незнакомая речь и нравы горцев воспринимались поэтом как особенный романтический мир, как романтическое  там. Интересно, что сама жизнь "помогала" романтизму – Пушкин поселился в стоящем на отшибе доме Инзова и остался там жить после землетрясения, в полуразрушенном доме, окружённом запущенным разросшимся виноградником и пустырём. Всё это точно соответствовало образу "беглеца", "добровольного изгнанника", каковым себя Пушкин в то время ощущал. Кстати, сохранились пять  редакций текста поэмы (от черновиков до чистого текста), которые тщательно изучены пушкинистами. Исследования литературных критиков показали, что в первоначальном варианте поэма начиналась с эпизода пленения героя, причем ясно говорится, что он пленён не в бою как русский офицер, а был простым путником, странником ("слабый питомец нег"). Черновики непринципиально отличаются от чистовых редакций поэмы, поэтому можно утверждать, что герой "Кавказского пленника" в представлении Пушкина именно путник:

Отступник света, друга природы

Покинул он родной предел

И в край далёкий полетел

С весёлым призраком свободы.[22,264]

В своем отзыве о "Кавказском пленнике" Белинский писал: "Какие же действия должны были произвести на русскую публику эти живые, яркие, великолепно-роскошные картины Кавказа при первом появлении в свет поэмы!"

   Лучшая критика, какая когда-либо была написана на "Кавказского пленника", принадлежит самому же Пушкину. В "Путешествии в Арзрум" находятся следующие слова, написанные им через семь лет после издания "Кавказского пленника": Здесь я нашел измаранный список "Кавказского пленника", и, признаюсь, прочел его с большим удовольствием. Все это слабо, молодо, неполно; но многое угадано и выражено верно. Сам не понимаю, каким образом мог я так верно, хотя и слабо изобразить нравы и природу, виденные мною издали". Как видим, Пушкин особенно оценил в поэме "верность" изображения. Не знаем, к какому времени относится следующее суждение Пушкина о "Кавказском пленнике", но очень интересно как факт, доказывающий, как смело умел Пушкин смотреть на свои произведения: "Кавказский пленник" – первый неудачный опыт характера, с которым я насилу сладил; он был принят лучше всего, что я ни написал, благодаря некоторым элегическим и описательным стихам. Но зато Александр, Николай Раевские и я, мы вдоволь над ним посмеялись".

   В "Кавказском пленнике" мы можем найти прямые указания на сходство Пушкина и его героя:

Ты здесь найдёшь воспоминанья,

Быть может милых сердцу дней,

Противуречия страстей,

Мечты знакомые, знакомые страданья

И тайный глас души моей.[22,268]

   Но в письме к В.П.Горчакову (октябрь-ноябрь 1822 г.) Пушкин написал следующее: "Характер Пленника неудачен; доказывает это, что я не гожусь в герои романтического стихотворения. Я в нём хотел изобразить это равнодушие к жизни и к её наслаждениям, эту преждевременную старость души, которые сделались отличительными чертами молодёжи 19-го века"[22.246]. Следовательно, "пленник" – это образ обобщённый, образ "героя романтического стихотворения".

   Самым свежим и значительным из того, что было сказано о "Кавказском пленнике" современником Пушкина, было суждение П. А. Вяземского. Вяземским впервые была поставлена важнейшая для новой литературы проблема – проблема современности героя. По убеждению критика, высокая поэзия может быть не только лирическим откликом поэта на актуальные современные вопросы и темы, но и отражением современной общественной жизни и ее противоречий в создании современных человеческих характеров. В главном герое "Кавказского пленника" Вяземский увидел отражение черт, свойственных целому поколению, характер, обобщающий настроения и чувства современной молодежи, активность и энергия которой скованы вынужденным бездействием: "...подобные лица часто встречаются взору наблюдателя в нынешнем положении общества... волнение без цели, деятельность пожирающая, неприкладываемая к существенному; упования никогда не совершаемые и вечно возникающие с новым стремлением – должны неминуемо посеять в душе тот неистребимый зародыш скуки, приторности, пресыщения которые знаменуют характер Child-Harold, Кавказского пленника и им подобных".[41]

В поэме много описаний великолепной природы Кавказа.

Великолепные картины!

Престолы вечные снегов,

Очам казались их вершины

Недвижной цепью облаков,

И в их кругу колосс двуглавый,

В венце блистая ледяном,

Эльбрус огромный, величавый,

Белел на небе голубом.[22,277]

  Пушкин любил свою кавказскую поэму. "…Отеческая нежность не ослепляет меня насчет "Кавказского пленника", но, признаюсь, люблю его, сам не зная за что, в нем есть стихи моего сердца".

  История героя поэмы, попавшего в плен к черкесам, заимствована Пушкиным из рассказов людей, с которыми встречался на Кавказе, а также из литературных источников. Достойно внимания и то обстоятельство, что оказавшись на Кавказе девять лет спустя, Пушкин в "Путешествии в Арзрум" вновь упомянул историю, положенную в основу его первой южной поэмы, как типичную: на… "вершинах ползали чуть видные стада и казались насекомыми. Мы различили и пастуха, быть может, русского, некогда взятого в плен и состарившегося в неволе".

  Синтезируя отдельные настроения, Пушкин создал более сложный и более психологически достоверный характер. Пленник не просто поддаётся романтическим настроениям, он в самом деле охладел к любви, окаменел душой, в самом деле разочарован и т.д. Пленник хладнокровно отнёсся к смерти "черкешенки", его спасительницы:

Всё понял он. Прощальным взором

Объемлет он последний раз

Пустой аул с его забором…[22,287]

  По поводу этого эпизода читатели высказывали неудовольствие, всем хотелось счастливой развязки. Но в том и художественная сила поэмы, что романтизм Пленника не в его настроениях, а в сути его характера, романтизм порождает не только романтические чувства и мысли, но и реальные поступки. Такой герой был новым и непривычным для читателя. Пушкин иронически отвечал читателям, желавшим счастливой развязки, в письме П.А.Вяземскому от 6 февраля 1823 г.: "Другим досадно, что Пленник не кинулся в реку вытаскивать мою Черкешенку – да, сунься-ка; я плавал в кавказских реках, – тут утонешь сам, а ни чорта не сыщешь; мой пленник умный человек, рассудительный, он не влюблен в Черкешенку – он прав, что не утопился". В "Кавказском пленнике" в русской литературе явился новый герой, герой своего времени и новый жанр "лирической поэмы", "романтической поэмы".[41]

Таков поэтический итог первой поездки Пушкина на Северный Кавказ.

1.3     Романтический Кавказ в творчестве М.Ю. Лермонтова

   За свою короткую жизнь М. Лермонтов часто приезжал на Кавказ. Еще в детстве его бабушка Елизавета Арсеньевна,  которая воспитывала его после смерти матери,  привозила его туда для укрепления здоровья. Поэт впервые побывал в этих местах, когда ему исполнилось 4 года в 1818 г, а  во второй раз -  в 1820 г, в третий же раз – 1825 г.

   Детские воспоминания поэта были порождены дикой красотой кавказской природы. Именно здесь он впервые так сильно увлекся девочкой, когда Мише было 10 лет он встретил девочку лет 9 –ти и в первый раз влюбился, сохранив память о чувстве на протяжение всей жизни.

   Именно этот период в сознании поэта Кавказ ассоциируется с неким свободным, вольным пространством, которое он противопоставляет стране рабов и господ наполненной душными городами.

   В конце 1837г. Лермонтова  хлопотами бабушки переводят в Гродненский гусарский полк, в Новгород. По возвращению в Россию рождаются удивительные замыслы :”Герой нашего времени”, кавказская редакция ”Демона”, ”Мцыри”, ”Беглец”, ”Ашик-Кериб”, ”Дары Терека”, ”Казачья колыбельная песня”, ”Тамара”, ”Свиданье”, ”Кинжал”, ”Прощание”, ”Хаджи Абрек”- все эти произведения были написаны в результате скитаний М.Ю. Лермонтова по Северному Кавказу и Закавказью в 1837году.

   Несмотря на многочисленные попытки проследить лермонтовский ориентализм, тема Кавказа в творчестве поэта на сегодняшний день не исчерпана. Лермонтов не только пытается передать национальный колорит, он увлекается культурой Кавказа, вникает в быт и особенности национальной психологии. Литература романтизма находила на Кавказе совершенство природы, начало начал, а значит, Кавказ способствовал приближению к истине. На Кавказе русский человек открывал вновь себя и свое Отечество, которое с высоты гор можно было охватить единым взглядом, целостно и непредвзято. Соприкасаясь с чужой культурой, в сопоставлении с ней русская литература, ее авторы отчетливо видели себя. В борьбе горских народов за свое национальное существование отражался сходный с русским порыв к свободе, национальному самоопределению. Между тем, отмечая влияние западной литературы на формирование творческой манеры поэта, в частности, на лермонтовский «байронизм», литературоведение часто упускает факт восточной поэтики.

   Любовь Лермонтова к России неразрывно связана с глубоким чувством к Кавказу. Национальный акцент в сюжетах не мешает поэту изображать параллельно с кавказской действительностью российскую современность, ее тревоги и заботы.

   Невозможно до конца понять роль Кавказа в творчестве Михаила Юрьевича
Лермонтова, не зная, какую роль Восток играл в его жизни. Поэтому хотелось бы сначала обратиться к биографии поэта.
Кавказский край занимает исключительное место в жизни Лермонтова. «Юный поэт заплатил полную дань волшебной стране, поразившей лучшими, благороднейшими впечатлениями его поэтическую душу. Кавказ был колыбелью его поэзии так же, как он был колыбелью поэзии Пушкина, и после Пушкина никто так поэтически не отблагодарил Кавказ за дивные впечатления его девственно-величавой природы, как Лермонтов» - писал критик Белинский.
  За свою короткую жизнь М. Лермонтов неоднократно приезжал на Кавказ. Когда великий поэт был еще маленьким Мишелем, Елизавета Арсеньевна (его бабушка) несколько раз из Тархан (теперь город  Лермонтово) Пензенской губернии приезжала в гости в имение к сестре – Екатерине Арсеньевне Столыпиной. И каждый раз для укрепления здоровья (а эти места тогда славились минеральными источниками) она брала с собой и маленького Мишу, которого воспитывала сама после смерти матери. Первый раз будущий поэт побывал в этих местах, когда ему исполнилось 4 года в 1818г. второй раз - в 1820 г., третий - в 1825г.
Неудивительно, что именно экзотической, броской природой Кавказа были порождены самые яркие впечатления детства поэта. С пребыванием на Кавказе летом 1825 года связано первое сильное детское увлечение Лермонтова. Когда мальчику было 10 лет, он здесь встретил девочку лет 9-ти и в первый раз узнал чувство любви, оставившее память на всю его жизнь.
Пробуждение первого соединялось с острым восприятием тонкой душой поэта красот южной природы. В посвящении к поэме «Аул Бастунжи» поэт называет себя «сыном Кавказа»:

От ранних лет кипит в моей крови

Твой жар и бурь твоих порыв мятежный;

На севере, в стране тебе чужой я сердцем твой, -

Всегда и всюду твой![16,78]

Знакомство с Кавказом не ограничилось детством Лермонтова. За стихотворение на смерть Пушкина 25 февраля 1837 года, по Высочайшему повелению, Лермонтов был отправлен прапорщиком в Нижегородский драгунский полк, действовавший на
Кавказе. Любимый поэтом край возродил Лермонтова, дав ему успокоиться, на время обрести равновесие в душе.
Именно в этот период в сознании поэта Кавказ ассоциируется с «жилищем вольности простой», которое противопоставляется «стране рабов, стране господ», «голубых мундиров» и «неволе душных городов».
Заболев по дороге в полк, Лермонтов отправляется в Пятигорск, и до осени лечится на водах. В Пятигорске и Ставрополе он встречается со многими выдающимися, или просто интересными людьми: доктором Н. В. Майером
(прототип доктора Вернера в "Княжне Мери"); знакомится со ссыльными декабристами (С. И. Кривцовым, В. М. Голицыным, В. Н. Лихаревым, М. А.
Назимовым) и близко сходится с А. И. Одоевским.
После лечения, командированный, Лермонтов едет в Тамань и в октябре отправляется по Военно-Грузинской дороге в Грузию, где в Караагаче стоит его полк.
  Во время своей первой кавказской ссылки Лермонтов сдружился с двоюродным братом - Акимом Акимовичем Хастатовым поручиком лейб-гвардии Семеновского полка. Аким Акимович часто брал поэта с собой на веселые кумыкские пирушки, свадьбы. Лермонтов мог наблюдать искрометные пляски, слышать чарующие душу песни, легенды, рассказы об абреках и казаках. Юноша упивался живописной природой Предкавказья. Девственные пейзажи и дружеские встречи, рассказы об удали джигитов запечатлевались в его памяти. Впоследствии все это отпечаталось в твореньях поэта:

Приветствую тебя, Кавказ

седой!

Твоим горам я путник

не чужой.

Они меня в младенчестве

носили

И к небесам пустыни

Приучили…[16,45]

   Во время второй ссылки (1840 г.) Лермонтов попадает в Малую Чечню после дуэли с сыном французского посла Эрнестом де Барантом. Наказанием был перевод тем же чином (поручик) в Тенгинский пехотный полк, воевавший на
Кавказе. Это соответствовало желанию и самого поэта.  Именно тогда поэт участвовал в боевых действиях и не раз рисковал жизнью в боях с чеченцами.
Находясь на военной службе на Кавказе, М.Ю. Лермонтов не расставался с записными книжками, заносил в них услышанные из уст повидавших на своем веку кавказцев отдельные сюжеты будущих своих произведений.
Его интересует духовная жизнь Востока, с которой он соприкоснулся на
Кавказе; в нескольких своих произведениях он касается проблем "восточного миросозерцания" ("Тамара", "Спор").[9]

14 апреля 1841, не получив отсрочки после двухмесячного отпуска в
Петербурге, Лермонтов возвращается на Кавказ. В мае того же года он прибывает в Пятигорск и получает разрешение задержаться для лечения на минеральных водах. Здесь он пишет целый ряд стихотворений: "Сон", "Утес",
"Они любили друг друга...", "Тамара", "Свиданье", "Листок", "Выхожу один я на дорогу...", "Морская царевна", "Пророк".

   Иннокентий Анненский в своей статье «Об эстетическом отношении Лермонтова к природе» пишет о том, что много причин способствовало развитию в Лермонтове чувства природы. Природа Кавказа подействовала на него в годы самого раннего детства, когда духовный мир его еще складывался; над ней выучился он мечтать и думать, так что позже, в следующие свои поездки на Кавказ, он останавливался не на новом, а как бы углублял свои ранние впечатления.
Изображения же Кавказской природы в произведениях Лермонтова необыкновенно точны. Иннокентий Анненский пишет об этом: «Один живописец Кавказа мне говорил, что нередко поэзия Лермонтова служила ему ключом в кавказской природе».
По словам Анненского, в природе Лермонтов особенно любит движение: вспомним чудных его лошадей у Измаил-Бея, у Казбича или Печорина, вспомним его горные реки:

Терек воет, дик и злобен,

Меж утесистых громад,

Буре плач его подобен,[15,41]

Слезы брызгами летят. облака, змеи, пляску, локон, отделившийся от братьев в вихре вальса.
Лермонтов в своих описаниях не был ни ботаником, как Гете (у него нет этой детальности описаний), ни охотником, как Тургенев и Сергей Аксаков (у него нет в описаниях ни выжидания, ни выслеживания, - скорее что-то открытое, беззаветное).
Из поэтических изображений Кавказской природы видно, что Лермонтов любил день больше ночи, любил синее небо, золотое солнце, солнечный воздух. «Если из 43 описаний в его поэмах дневных меньше, чем ночных и вечерних - 18 и 25, то это лишь дань романтическому содержанию» [38]– пишет Анненский. Голубой цвет неба заставляет того самого Печорина, который понимал чувство вампира, забывать все на свете. Если же говорить о лермонтовских описаниях утра – достаточно вспомнить утро перед дуэлью, голубое и свежее («Княжна Мэри»):
Я не помню утра более голубого и свежего! Солнце едва выказалось из-за зеленых вершин, и слияние первой теплоты его луче с умирающей прохладой ночи наводило на все чувства какое-то сладкое томление; в ущелье не проникал еще радостный луч молодого дня; он золотил только верхи утесов, висящих с обеих сторон над нами; густолиственные кусты, растущие в их глубоких трещинах, при малейшем дыхании ветра осыпали нас серебристым дождем. Я помню – в этот раз, больше, чем когда-нибудь прежде, я любил природу.[15,159]
Но тут было и не только непосредственное наслаждение: синий цвет неба уносил мысль Лермонтова и его героя в мир высший. К чему тут страсти, желания, сомнения... Небо рождало в поэте и райские видения (Мцыри видит ангела в глубоком синем небе), и мучительные вопросы: в "Валерике" поэт говорит:

"...Небо ясно...

Под небом много места всем,

Но беспрестанно и напрасно

   Один враждует он... зачем?[15,78]
Чудные сады в "Мцыри" и "Демоне", будто все пропитанные райским сиянием, рисуются поэту под солнцем и синим небом. Во всех волшебных снах (а
Лермонтов любит этот мотив) над поэтом непременно день:

Надо мной чтоб вечно зеленея [зелень дуба видна только днем][15,124]

Темный дуб склонялся и шумел.
Таков и волшебный сон при плеске фонтана в "Мцыри" на речном дне, где:

Солнце сквозь хрусталь волны

Сияло сладостней луны.[15,182]
Как певец гор, Лермонтов любил краски. Поэт любит розовый закат, белое облако, синее небо, лиловые степи, голубые глаза и золотистые волосы.
"Цветов" в его поэзии почти нет. Розы и лилии у него - это поэтические прикрасы, а не художественные ощущения: "бела, как лилия, прекрасна, как роза" - все это только мелкая монета поэзии. Конь поэта топчет цветы, пока сам поэт смотрит на облака и звезды. Цветы являются у него разве в виде серебряного дождя. Но главная прелесть лермонтовских красок в их сочетаниях. Кроме того, поэту доставляло особенное эстетическое наслаждение соединение блеска с движением - в тучах, в молнии, в глазах; поэзия его
"полна змей"; чтоб полюбоваться грациозной и блестящей змейкой, как часто прерывает он рассказ. У него змейка то клинок, донизу покрытый золотой надписью:

...лишь змея,

Сухим бурьяном шелестя,

Сверкая желтою спиной,

Как будто надписью златой

Покрытый донизу клинок,

Браздя рассыпчатый песок,

Скользила бережно...,

…то "сталь кольчуги иль копья, в кустах найденная луною".[15,95]

Он видит змей в молнии, в дыме, на горных вершинах, в реках и в черных косах, в тонкой талии, в тоске, в измене, в воспоминании, в раскаянии.
Как пишет М.Логиновская, из-за изобилия картин экзотической природы Кавказа в наиболее знаменитых лермонтовских поэмах, поэта часто обвиняли в чрезмерном подражании романтическим течениям того времени. Между тем, кавказский материал в «Мцыри» и «Демоне» – не экзотическое обрамление в стиле традиционных «восточных повестей»  романтиков (хотя уЛермонтова
«Демон» и назван «восточной повестью»), а органическое претворение непосредственных переживаний и наблюдений, благодаря которым прежние сюжеты приобрели новое качество. Кавказские пейзажи как сами по себе, так и в качестве «декораций» к поэмам Лермонтова занимают немалую часть его творчества.
Рассмотрим чуть ближе то, как необыкновенно выразительно Михаил Юрьевич рисует нам кавказскую природу в поэме «Демон». Известно, что изначально действие поэмы должно было происходить в Испании, но, вернувшись из первой кавказской ссылки, поэт переделывает свое творение, перенося действие на
Кавказ. В этой «кавказской» редакции, созданной в 1838 году, «Демон» становится одним из самых замечательных произведений русской поэзии.
Лермонтов не мог бы создать новую, окончательную редакцию «Демона», столь разительно отличающуюся от первоначальной редакции поэмы, если бы не нашел нового, еще не открытого поэзией материала, который помог ему воплотить отвлеченную философскую мысль в конкретных поэтических образах.
Как пишет Ираклий Андроников «горы Кавказа,  Казбек, который кажется пролетающим над ним демоном «гранью алмаза», «излучистый Дарьял,
Кайшаурская долина, зеленые берега светлой Арагвы, угрюмая Гуд-гора оказываются самой подходящей обстановкой для лермонтовской поэмы».
Мир же, увиденный Демоном и есть те самые  вершины Кавказа, увиденный издали
Казбек, чернеющий «глубоко внизу» Дарьял и Терек, это скалы, облака и башни замков – как бы неотделимые от мира фантастической дикой природы, одушевленной лишь присутствием горного зверя или кружащей в "лазурной вышине" птицы. Использованные здесь сравнения взяты исключительно из царства животных и минералов:

Под ним Казбек, как грань алмаза,

Снегами вечными сиял,

И, глубоко внизу чернея,

Как трещина, жилище змея,

Вился излучистый Дарьял

И Терек, прыгая как львица

С косматой гривой на хребте

Ревел…
Таков же и мир олицетворений:

И золотые облака

Из южных стран, издалека

Его на север провожали;

И скалы тесною толпой,

Таинственной дремоты полны,

Над ним склонялись головой,

Следя мелькающие волны;

И башни замков на скалах

Смотрели грозно сквозь туманы –

У врат Кавказа на часах

Сторожевые великаны![15,199]
Далее рисуются иные – еще более земные, еще более «живые» красы –
«роскошной» Грузии. Поэт показывает нам уже не отдельные фрагменты и детали, увиденные Демоном с высоты полета, а целый «край земной» - во всем богатстве бесконечных картин природы – эта строфа рассыпает перед изумленным взором читателя яркие краски, насыщает рисуемые картины богатством звуков и голосов, одушевляет их новой жизнью – жизнью человека.
Все это прорывается в эпитетах «счастливый край земли», «сладострастный зной полдня, и в образах, воспроизводящих экзотический мир Востока со
«столпообразными» руинами, «звонко-бегущими ручьями», с красавицами, внимающими пенью соловьев, и в заключительном сравнении, необычно, парадоксально сопоставляющем не глаза со звездами, а звезды – с очами земной красавицы, и, наконец, в прорывающейся авторской эмоции:

И блеск, и жизнь, и шум листов

Стозвучный говор голосов,

Дыханье тысячи растений.[15,41]

После завершения экспозиции автор переносит нас из мира поднебесных сфер, в которых летает Демон, и видит земные красы с высоты своего полета, в мир людей:

Высокий дом, широкий двор

Седой Гудал себе построил…

Трудов и слез он много стоил

Рабам послушным с давних пор.

С утра на скат соседних гор

От стен его ложатся тени.

В скале нарублены ступени;

Они от башни угловой

Ведут к реке, по ним мелькая,

Покрыта белою чадрой,

Княжна Тамара молодая

К Арагве ходит за водой.[15,34]
Посредством такого простого движения взгляда автор как бы приближает нам
Кавказ все ближе и ближе – сначала с высоты полета Демона, затем уже в более мелких деталях, а после кавказский пейзаж изображает нам уже жизнь обитателей этой горной страны.
Во второй части «Демона», третьей и четвертой строфе мы также видим картины природы, но уже в сопоставлении с внутренним миром героини.
Земная природа изображается теперь «изнутри», увиденная глазами заключенной в монастырь Тамары:

Кругом, в тени дерев миндальных,

Где ряд стоит крестов печальных,

Безмолвных сторожей гробниц,

Спевались хоры легких птиц.

По камням прыгали, шумели

Ключи студеною волной,

И под нависшею скалой,

Сливаясь дружески в ущелье,

Катились дальше, меж кустов,

Покрытых инеем цветов. [15,123]
Этот контраст двух частей подчеркивает, что природа Кавказа (и, в частности, изображаемая Лермонотовым) может быть не только буйной, но и спокойной, безмятежной.
Такой же спокойной, по мнению Ираклия Андроникова, изображается природа в знаменитом стихотворении «Из Гете»:

Горные вершины

Спят во тьме ночной;

Тихие долины

Полны свежей мглой;

Не пылит дорога,

Не дрожат листы…

Подожди немного,

Отдохнешь и ты.[15,135]
Содержание Лермонтовского стихотворения и его основные мотивы не совсем совпадают с переводимым оригиналом. Некоторые исследователи считают, что обращение к Гете послужило поводом для создания собственного произведения.
Но возможно, оно навеяно Лермонтову службой на Кавказе. Представьте такую картину: вечер в горах. Устало тянется по дороге колонна войск. Застыли в молчании окрестные вершины, зажигаются первые звезды. И угасают дневные заботы, мелочными кажутся земные страсти, тревоги и желания. Остается ощущение бренности нашей жизни на земле.

В книги Ираклия Андроникова рассказано о том, что мотивы фольклора народов Кавказа можно легко найти в творчестве поэта. Возьмем, к примеру, поэму«Демон», рассказывающую о духе, полюбившем земную девушку.
В верховьях Арагвы в 19-м веке живет еще легенда о горном духе Гуда, полюбившем красавицу грузинку. Впервые эта легенда была записана в 50-х годах прошлого века со слов проводника-осетина, который писал что ,
Давным-давно на берегу Арагвы, на дне глубокого ущелья, образуемого отвесными горами при спуске с Гуд-горы в
Чертову долину, в бедной сакле убогого аула росла, как молодая чинара, красавица Нино. Когда она поднималась на дорогу, купцы останавливали караваны, чтобы полюбоваться красотой девушки.
От самого дня рождения Нино ее полюбил Гуда — древний дух окрестных гор.
Хотела ли девушка подняться на гору— тропинка незаметно выравнивалась под ее ножкой, и камни покорно складывались в пологую лестницу. Искала ли цветы
Гуда приберегал для нее самые лучшие. Ни один из пяти баранов, принадлежавших отцу Нино, не упал с кручи и не стал добычей злых волков.
Нино была царицей гор, над которыми властвовал древний  Гуда.
Но вот, когда Арагва в пятнадцатый раз со дня рождения девушки превратилась в бешеный мутный поток, Нино стала такой необыкновенной красавицей, что влюбленный Гуда захотел сделаться ради нее смертным.
Но девушка полюбила не его, а юного своего соседа Сосико, сына старого
Дохтуро. Этот юноша во всем ауле славился силой и ловкостью, неутомимо плясал горский танец и метко стрелял из ружья.
Когда Сосико гонялся с ружьем за быстроногою арчви серной,— ревнивый Гуда, гневаясь на молодого охотника, заводил его на крутые скалы, неожиданно осыпал его метелью и застилал пропасти густым туманом. Наконец, не в силах терпеть долее муки ревности, Гуда накануне свадьбы засыпал саклю влюбленных огромной снежной лавиной и, подвергнув их любовь жестокому испытанию, навсегда разлучил их.
По другой версии, злой дух завалил хижину влюбленных грудой камней.
Спускаясь с Крестового перевала в Чертову долину, проезжающие часто обращают внимание на груду огромных обломков гранита, неизвестно откуда упавших на травянистые склоны Гуд-горы. По преданию, их накидал сюда разгневанный горный дух
Наименование свое грозный Гуда получил от Гуд-горы, а Гуд-гора, в свою очередь, от ущелья Гуда, откуда берет начало Арагва. Газета 40-х годов “Кавказ” сообщала, что подле висящего завала
Большого Гуда, именно в Чертовой долине чаще всего и подстерегали путешествовавших по старой Военно-Грузинской дороге снежные заносы и метели.[17]
А в «Герое нашего времени», в тексте «Бэлы», Лермонтов пишет: «Итак, мы спускались с Гуд-горы в Чертову долину... Вот романтическое название! Вы уже видите гнездо злого духа между неприступными утесами...»[15,249]
Значит, Лермонтов знал легенду о любви Гуда и, по-видимому, не случайно перенес действие «Демона» на берега Арагвы. Есть основание полагать, что легенда о любви злого духа к девушке-грузинке оплодотворила первоначальный сюжет. Безликая монахиня из первой редакции «Демона» превратилась в красавицу Тамару, дочь старого князя Гудала. В новой редакции изменился и жених Тамары — «властитель Синодала», удалой князь. Его, а не ангела противопоставляет Лермонтов любви демона в поэме. Это изменение сюжета могло быть подсказано Лермонтову преданием о ревности горного духа к
Возлюбленному красавицы Грузинки.
Другие следы кавказских легенд и преданий можно найти в стихотворении
«Тамара».
На одном из рисунков Лермонтова, перекликающегося со стихотворением, мы видим изображения Дарьялского ущелья и так называемого «Замка Тамары», в стихотворении же сказано:

В глубокой теснине Дарьяла,

Где роется Терек во мгле,

Старинная башня стояла,

Чернея на черной скале…[16,45]
С этой башней связано множество легенд. В одном из вариантов легенды о
Дарьяльской башне историк грузинской литературы А. С. Хаханашвили обнаружил имя «беспутной сестры» Тамары. Ее звали... Тамарой. Предание это повествует о двух сестрах, носивших одно и то же имя. Благочестивая Тамара жила в башне близ Ананури, другая — волшебница Тамара — в замке на Тереке. Эта волшебница, зазывая к себе на ночь путников, утром обезглавливала их и трупы сбрасывала в Терек. Ее убил заговоренной пулей русский солдат. Труп ее был выброшен в Терек, замок развалился, имя чародейки Тамары проклято.
Отмечая раздвоение образа Тамары в этой легенде, профессор Хаханашвили первый обратил внимание на сходство ее с той легендой, которая послужила сюжетом лермонтовского стихотворения.
Кроме «Демона» и «Тамары» мотивы кавказского фольклора можно найти в поэме
«Мцыри».
На создание центрального эпизода поэмы «Мцыри» – битвы с барсом –
Лермонтова вдохновила распространенная в горной Грузии старинная песня о тигре и юноше, одно из самых любимых в Грузии произведений народной поэзии.

Мироощущение поэтом темперамента и менталитета южных народов отразилось во многих его произведениях: «Бэла», «Дары Терека», «Беглец», и другие.
Черкесский строгий взгляд на доблесть, бесспорная для черкеса истина – идея защиты родины ценою жизни вдохновили Лермонтова, и он создал поэму
«Беглец», вложив в неё особенно его самого в то время волновавшую идею патриотического подвига. Поэма написана после пребывания на Кавказе в 1837 году.
На Кавказе, где умели сражаться за родину и свободу, и знали трудную цену подвигу, и презирали измену, Лермонтов услышал песню о том, как молодой горец вернулся из боя, не отомстив за смерть павших в сражении. По содержанию и духу песня очень близка созданному поэтом произведению. Таким образом, «Беглец» тесно связан с народной поэзией черкесов, произведение как нельзя более близко кавказскому пониманию о подвиге и кровном родстве.
Беглеца отвергли все, отвергла и мать. Узнав, что он, не отомстив за смерть отца и братьев, бежал с поля битвы, мать не позволяет ему войти в родной дом.

Когда фашистские войска подступили к Кабардино-Балкарии, редакция нальчинской газеты «Социалистическая Кабардино-Балкария» печатала «Беглеца» и распространяла его широко по горским селениям.
В поэме «Мцыри» автор касается той же темы, что и в «Беглеце» . Темы родины, темы предков. Если беглец преступился почитанием семьи и понятиями о чести поколений, живших столетиями до него, то Мцыри, напротив, стремится к своим корням. Стремится настолько, что совершает безумный поступок – бегство из монастыря. Юноша много говорит о желании иметь судьбу предков:

Я мало жил, и жил в плену.

Таких две жизни за одну,

Но только полную тревог,

Я променял бы, если б мог.[15,146]
В какой-то мере, эти два представителя одного этноса беглец и Мцыри противопоставлены друг другу.
Сам же Лермонтов не от имени лирических героев, а от своего имени пишет так о людях Кавказа:
«Как вольные птицы, живут беззаботно; война их стихия; и в смуглых чертах их душа говорит»
Восточные женщины Лермонтова не лишены изящества, они, наоборот, прекрасны:
Тамара из «Демона» и Бэла – яркие тому примеры.
Белинский пишет так про одну из сцен в «Бэле»,что  он взял её руку и стал её уговаривать, чтобы она его поцеловала, но она слабо защищалась. Какая грациозная, и, в то же время какая верная натуре черта характера!
Природа нигде не противоречит себе, и глубокость чувства, достоинства и грациозность непосредственности так же иногда поражает и в дикой черкешенке, как и в образованной женщине высшего тона. Слыша «поджалуста, поджалуста» вы видите перед собой эту очаровательную, черноокую Бэлу, полудикую дочь вольных ущелий, и вас так же поражает в ней эта особенность женственности, которая составляет все очарование женщин.

Лермонтову – писателю всегда помогал Лермонтов-художник.
Наиболее интересны пейзажи, выполненные маслом, — «Вид Пятигорска»,
«Кавказский вид с саклей» («Военно-Грузинская дорога близ Мцхеты»), «Вид горы Крестовой», «Вид Тифлиса», «Окрестности селения Карагач» («Кавказский вид с верблюдами») и другие (все 1837— 1838).

Любая кавказская панорама Лермонтова — это как бы малый фрагмент вселенной, тем не менее выразивший всю бесконечность мироздания. Руины, монастыри, храмы, лепящиеся на склонах гор, представляются зрителю естественными вкраплениями в природный ландшафт. Вписанные в каждый пейзаж фигурки людей
— всадники, погонщики и верблюды, грузинки набирающие в Куре воду, — подчинены изначально заданному ритму; их малый масштаб подчеркивает космическую безмерность целого. Но несмотря на романтическую интонацию, лермонтовские панорамы, как показал исследователь его творчества Ираклий
Андроников, во многом совпадают с реальной топографией изображаемых мест, а кроме того, с описанием этих мест в произведениях.
В этом убеждаешься, знакомясь с обнаруженной в наше время лермонтовской картиной «Вид Крестовой горы». На небольшом картоне масляными красками поэт нарисовал один из чудесных горных пейзажей, так живо напоминающий нам зарисовки из «Бэлы». Перед нами в обрамлении суровых скал высится покрытая снегом гора, вершину которой венчает каменный крест. Огибая её, по склону проходит дорога, внизу, вырываясь из глубоких расселин, сливаются вместе два бурных горных потока. А выше на фоне голубого неба белеет гряда далеких гор, как бы растворяясь в прозрачном воздухе, которым напоена вся картина.
Невольно на память вместе с текстом романа приходят строки из письма поэта к Святославу Раевскому, где он делится впечатлениями от Военно-Грузинской дороги: «Лазил на снеговую (Крестовую) гору, на самый верх, что не совсем легко – оттуда видна половина Грузии как на блюдечке, и, право, я не берусь объединить или описать этого удивительного чувства: для меня горный воздух
– бальзам, хандра к черту, сердце бьется , грудь высоко дышит – ничего не надо в эту минуту; так сидел бы да смотрел целую жизнь»
Но при всем правдоподобии картины мы, к сожалению, не сможем отыскать на натуре её подлинный прообраз, да и в описании Крестового перевала по роману имеются расхождения с рисунком. Некоторые лермонтоведы пытались объяснить это собирательным характером картины и элементами художественной фантазии автора. Но это не соответствует истине. Дело в том, что лермонтовский пейзаж, как это подметил один из исследователей А. Симченко, представлен в перевернутом виде, в так называемом зеркальном отображении, и предельно сжат по горизонтали. Эти особенности картины легко объяснимы. По возвращении с Кавказа, Лермонтов некоторые свои рисунки автолитографировал, чтобы иметь возможность подарить их друзьям.
До нашего времени дошли четыре оттиска одного из таких рисунков, причем два из них раскрашены акварелью. Очевидно, и свою картину «Вид Крестовой Горы»
Лермонтов писал с литографированного рисунка. Искажение же подлинных масштабов было связано с желанием вместить в ограниченный формат живописную панораму гор, которой поэт всегда восхищался.
Перевернем пейзаж на картине в подлинном его развороте, и все станет на свои места. Перед нами изображение реального вида со склона Гуд-горы на
Чертову долину и гору Крестовую. И если обратимся тексту «Бэлы», то увидим, что изображение картины полностью совпадает с описанием этого места в романе. Даже время суток на картине, о котором можно судить по характеру освещения и направленности теней, точно соответствует описанию переезда через перевал в «Бэле».

ГЛАВА 2  Реалистический этап в изображении темы Кавказа в литературе 19 века о Кавказе

2.1   Особенности   реалистического этапа в литературе о  Кавказе 19 века

   Литература Кавказа 19 века менялась по мере его завоевания. Очень быстро русским удалось завоевать Северный Кавказ и перейти к завоеванию Эриванских и Нахичеванских княжеств.

   Нахождение Л. Н. Толстого на Кавказе переосмыслило принятые понятия о горцах и именно его произведения стали прорывом в новый реалистичный этап литературы Кавказа 19 века.

   В 1848-1851 годах деревенское уединение Льва Николаевича Толстого чередовалось с периодами шумной, как сам Толстой определял, «безалаберной» столичной жизни – в Москве, в Петербурге.

Литературные занятия все больше привлекают Толстого, он задумывает повесть «из цыганского быта», но рассеянная светская жизнь мешает сосредоточенному труду. Недовольство собой, желание круто переменить жизнь, сменить пустую  болтовню светских гостиных на настоящее дело привели его к внезапному решению уехать на Кавказ.

Николай Николаевич, возвращаясь в полк, предложил брату ехать с ним, и они отправились. 30 мая 1851 года Толстые прибыли в казачью станицу на левом берегу Терека –Старогладковскую. Здесь началась военная служба Льва Николаевича. В те времена служба на Кавказе была опасной: шла война с отрядами горцев, объединившихся под предводительством Шамиля. Однажды Толстой чуть не попал в плен к чеченцам, когда их отряд двигался из крепости Воздвиженскую в Грозную.

Под Толстым была очень резвая лошадь, и он мог легко ускакать. Но он не оставил приятеля Садо Мисербиева, мирного чеченца, лошадь которого отставала. Они удачно отбились и прискакали в  Грозную за подкреплением.

В офицерском обществе, не отличавшемся высокими духовными интересами, Лев Николаевич чувствовал себя одиноко. Его больше привлекали солдаты, в них он сумел оценить простоту, доброе сердце, стойкость и мужество. Но особенно привлекательна была для него вольная жизнь казаков. Он подружился со старым казаком-охотником Епифаном Сехиным, слушал и записывал его рассказы, казачьи песни. Черты Епифана Сехина запечатлены в образе дяди Ерошки в «Казаках» (повесть начата на Кавказе, закончена в 1862 году).

На Кавказе Толстой испытал сильную страсть к казачке, описанной в повести «Казаки» под именем Марьяны. Здесь на Кавказе, определенно обрисовались многие черты, характеризующие зрелого Толстого как мыслителя и художника. Он много читал. 
    «У меня есть книги, занятия и досуг, потому что никто не приходит беспокоить меня, так что в общем я не скучаю»[25,126], - писал он из Тифлиса в 1851 г.

Военная служба не могла занять Толстого всецело. Чувство смятения, недовольство собой не покидают его и на Кавказе. В день рождения 28 августа 1852 года, Толстой записывает в Дневнике: 
     «Мне 24 года, а я еще ничего не сделал. Я чувствую, что недаром вот уже восемь лет, борюсь с сомнением и страстями. Но на что я назначен? Это откроет будущность»[25,145]. Случилось так, что на следующий день он получил из Петербурга письмо Н. А. Некрасова, содержащее похвалу рукописи его первой законченной повести «Детство», где было написано, что он прочел рукопись Толстого. Она имеет в себе настолько интереса, что он ее напечатает. Также высказал предположение , что у автора есть талант. Во всяком случае направление автора, простота и действительность содержания составляют неотъемлемые достоинства этого произведения.

На Кавказе Толстой сделал свой самый главный выбор в жизни – он стал писателем. 
    «…Помните, добрая тетенька, что когда-то вы посоветовали мне писать романы; так вот я послушался вашего совета – мои занятия, о которых я вам говорю, литературные. Не знаю, появится ли когда в свет то, что я пишу, но меня забавляет эта работа» - так писал Толстой с Кавказа в Ясную Поляну Татьяне Александровне Ергольской. Он задумал роман «Четыре эпохи развития» в котором хотел изобразить процесс духовного роста человека, «резко обозначить характеристические черты каждой эпохи жизни: в детстве теплоту и верность чувства; в отрочестве скептицизм, в юности красоту чувств, развитие тщеславия и неуверенность в самом себе»[25,287].

К первому периоду мы относим те произведения, которые были написаны или начаты им на Кавказе, под непосредственным впечатлением виденного и пережитого там. Произведения эти следующие: "Набег" (1852), "Рубка леса" (1855), "Встреча в отряде с московским знакомым" (1856) и "Казаки" (1863). Характерная черта произведений данного периода — глубокая автобиографичность. Особенно много личных мотивов вложено в повесть "Казаки". Канва этой повести, как установлено биографами, во многом совпадает с действительными фактами жизни писателя: отъезд Оленина из Москвы, неудовлетворенность пустой светской жизнью, стремление к нравственному обновлению, приезд в гребенскую станицу, сближение с казаками, дружба с охотником Ерошкой, увлечение молодой казачкой, мечты о браке с нею и об "опрощении" — все это, не говоря о второстепенных подробностях повествования, живо напоминает нам самого Толстого.

Ко второму периоду относятся рассказы для детей, написанные в зрелую пору творчества — цикл хрестоматийных очерков о Бульке и Мильтоне и "Кавказский пленник". В художественном отношении чрезвычайно ценен "Кавказский пленник". В этом рассказе примечательны следующие черты — ослабление автобиографических мотивов, стремление к полной объективности, усиление интереса к изображению горского быта, продолжение борьбы с романтической традицией. В самом деле, поводом к написанию этого произведения послужил подлинный случай из жизни самого Толстого — встреча с чеченцами, едва не закончившаяся пленением его и верного спутника — Садо; однако подробности личного характера здесь не подчеркнуты. Главная цель автора — правдивое описание горской жизни. Мотив любви, выступавший у Пушкина и Лермонтова в аналогичном сюжете на первый план, заменен здесь мотивом дружбы (дружба Жилина и Дины). Здесь на первом плане — изображение внешнего быта горцев, их обычаев. Толстой описывает их жилище, одежду, еду, обряд похорон, обращение с пленными и прочее.

   Следующим этапом в развитии кавказской фабулы можно считать ее воплощение в “Кавказском пленнике” Л. Н. Толстого и отражение в других кавказских рассказах и повестях писателя. На этом этапе происходит не только изменение принципов отражения действительности в произведении, но и смена жанровой принадлежности кавказской фабулы. Первоначально возникнув на основе романтической  лиро-эпической поэмы А.С. Пушкина (которую сам автор назвал повестью) , она трансформировалась в сентиментально – романтическую психологическую поэму М.Ю. Лермонтова (согласно классификации Глухова). В своем реалистическом варианте она предстает в эпическом жанре рассказа Л.Н. Толстого (писатель озаглавил его как “быль”). Несомненно , изменение творческого метода художника, рода и жанра повлияло на характер кавказской фабулы. Выявлению особенностей ее реалистической трансформации и посвящена эта глава.

   На романтическом этапе кавказская фабула возникла и развивалась в произведениях , во многом отразивших личные впечатления поэтов от пребывания на Кавказе . Л.Н. Толстой,  так же как А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, А.А. Бестужев- Мерлинский, был на Кавказе и прожил там с лета 1851 года до начала 1854 года.  Вместе со старшим братом Николаем он отправился тогда на войну, чтобы испытать себя. Как он сам вспоминал, его представления о Кавказе в то время были самыми общими, сложившимися под влиянием романтических сочинений А.А. Бестужева-Мерлинского и М.Ю. Лермонтова.

   Южный край восхитил писателя и произвел на него сильное впечатление. Именно с кавказским периодом своей жизни Л.Н. Толстой связывал становление собственного “духовного ядра”. С ним связан важный источник всего толстовского мироощущения. Через несколько лет, уже в  России художник писал:” Он был одинок и несчастлив, живя на Кавказе. Я стал думать так, как только раз в жизни люди имеют силу думать, У меня есть мои записки того времени , и теперь, перечитывая их, я не мог понять, чтобы человек дошел до такой степени умственной экзальтации, до которой дошел я тогда. Это мучительное  и хорошее время…  И все, что я нашел тогда, навсегда останется моим убеждением”.

   Возвращаясь в своем творчестве к эпохе пребывания на Кавказе,  писатель как бы заново открывал найденный “символ веры”. Поэтому все его кавказские произведения отличаются особой идейной глубиной и масштабностью. Это характерно для повести “Детство”, рассказов “Набег”, “Записки маркера”, написанных на Кавказе в 1351-1853 годы. В это же время сложились образы его будущих произведений, таких как “Рубка леса” (1855), “Казаки “(1833-1862), “Хаджи Мурат”(1896-1905).

   Кавказские повести и рассказы писателя стали предметом исследования в теории и истории литературы уже давно. Они анализировались в составе многих работ. Остановимся на более значительных из них.

   Одним из их авторов был Б.М. Эйхенбаум, почти всю жизнь посвятивший изучению творчества Л.Н. Толстого. В своих монографиях литературовед затрагивал как ранние кавказские рассказы и повести писателя, так и “Кавказский пленник”, относящийся к более позднему периоду его творчества.

   В одной из своих первых книг Б.М. Эйхенбаум анализирует “Набег”,”Рубку леса”,”Казаки”  с точки зрения формального метода. Он исследует их стиль. Субъективное построение. Композицию и композиционные приемы. Полемическая связь авторской идейно-художественной концепции с романтическим дискурсом изображения Кавказа и войны становится основным  направлением изучения произведений писателя. Критик вполне обоснованно предполагает, что “замысел Кавказских очерков вызван, по видимому стремлением Толстого к преодолению романтических традиций”.

   Так, он доказывает , что в рассказах “Набег”,”Рубка леса”, благодаря особому субъекту речи , который ”ничего не понимает” в войне , “рассудочно анализирует свои впечатления”, сохраняется романтическая тема, романтические представления о героизме и удальстве.

   Б.М. Эйбенхаум усматривает близость толстовских способов построения текста, особенностей стиля с элементами художественных методов И.С. Тургенева и Стендаля. О влиянии последнего на русского реалиста он пишет: “Приемы внутреннего монолога и диалектика души”, столь характерные для Толстого , составляют особенность и стендалевского метода. То же отсутствие сюжетной композиции, та же любовь к рубрикам, к генерализации, к рассудочному стилю, к теоретическим проблемам. Родство приемов можно наблюдать н только в Севастопольских очерках и военных  сценах “Войны и мира”, но и в ”Юности ”, и в ”Анне Карениной”.

   По мнению литературоведа, в повести “Казаки” продолжается разрушение романтического шаблона. Причем это проявляется не только на содержательном, но и  на формальном уровне. Как отмечает Б.М. Эйхенбаум, пародируется сюжетная ситуация между Черкешенкой и романтическим героем; центральный персонаж. Так похожий на романическую личность, но не являющийся им, становится “лицом лишь скрепляющим , а не организующим” произведение.

   К сожалению , в круг творческих интересов Б.М. Эйхенбаума не смогла войти повесть “Хаджи Мурат ”,  одно из лучших кавказских произведений писателя. 

   Тема Кавказа, хорошо разработанная, в литературе о творчестве JI.H. Толстого, остается неисчерпаемой, наполненной потенциальными открытиями и новыми прочтениями, постоянно обнаруживает новые повороты, основанные на материалах, не попадавших прежде в распоряжение исследователей. Относящийся к теме материал значителен в фактическом и содержательном плане. В настоящей диссертации впервые предложен анализ архивных документов, рукописей, опубликованных в томах нового академического Полного собрания сочинений JI.H. Толстого. Введение их в научный, оборот позволяет не только дополнить картину наших знаний о творчестве молодого Толстого, но и скорректировать утвердившиеся ранее представления о творческой лаборатории писателя в 1850-е годы.

   Опора на критически установленные тексты позволяет проводить литературоведческое исследование кавказских источников творчества JI.H. Толстого 1850-х годов на подлинно научном уровне, с учетом добротных научных концепций и на базе последних достижений в области филологии. Критикой текста является «изучение его истории, выявление Л идейно-творческой задачи автора, ее формирования и осуществления».

Рождение художника прослежено в. диссертации на примере темы и образов Кавказа на подробном анализе дневников кавказского периода жизни JI.H. Толстого, рукописных источников, редакций и вариантов его ранних произведений. Толстой вел дневник с перерывами 63 года; в 90-томном Юбилейном собрании сочинений писателя дневники занимают 13 томов. Можно утверждать, что во всей мировой литературе эта книга жизни великого писателя не имеет себе равных.

   Большую роль дневников Толстого в процессе формирования его как писателя отмечали многие исследователи. Об этом писали Н:Н. Гусев, Б.И. Бурсов, Г.Я. Галаган, Б.М. Эйхенбаум и др.

"Кавказские страницы" дневника в период творческого становления Л.Н. Толстого посвящен проблеме соотношения художественного вымысла и автобиографического материала - одной из наиболее важных в творчестве Л.Н. Толстого кавказского периода. Дневник кавказского периода многие годы продолжал служить Толстому источником материалов. Внимательное прочтение рукописного наследия Толстого показывает, что кавказский материал и отражение кавказских впечатлений густо населяют рукописи, черновики, планы и наброски, письма и дневники писателя. В первые дни на Кавказе в дневнике Толстого сделаны записи, в которых угадываются некоторые мысли и образы ранних повестей и рассказов. Это родившиеся именно на Кавказе размышления о вере и Боге, о жизни и смерти, о благородстве и храбрости, о вреде войны и человекоубийстве, о великолепии природы и вечности мироздания; они составят сердцевину проблематики творчества Толстого до конца его жизни.

Одна из проблем второй заключается в выяснении особенностей творческого процесса молодого Толстого. Материал исследования сохранившийся и впервые опубликованный в полном объеме рукописный фонд его художественных произведений кавказского периода. Поездка в Мамакай-Юрт Толстой признавался, что Кавказ долго оставался для него «поэмой на незнакомом языке»: «И когда я разобрал настоящий смысл ее, во многих случаях я пожалел о вымышленнойпоэме и во многих убедился, что действительность была лучше воображаемого; Постараюсь передать смысл как той, так и другой поэмы. Слово далеко не может передать воображаемого, но выразить действительность еще труднее. Верная; передача действительности есть

камень, преткновения слова»[25,358] .История казачества на Кавказе, уклад жизни, быт и традиции, обрядовость и фольклор произвели на Толстого сильное впечатление, на всю жизнь оставшееся в его творческой памяти. Важность и значение начального периода творчества Толстого заключается в том, что в эти годы происходило становление его мировоззрения и художественного метода.

   Продолжение эволюции кавказской фабулы мы видим в «Кавказском пленнике» Л.Н. Толстого. Это еще один ее сюжет-вариант. Мы доказываем, что писатель продолжает литературную традицию, но учитывая и переосмысляя существовавшие до него романтические сюжеты. Писатель создает реалистический вариант прежней событийной структуры, обогащая и обновляя ее мотивы. Его заслуга в том, что, сняв все романтические оппозиции, он не допускает разрушения кавказской фабулы. Ситуация плена изображается в рассказе как исторически-конкретное событие кавказской войны XIX века. Главный герой - русский кавказец: русский, давно проживающий на Кавказе, привыкший к нему и полюбивший этот край. Его образ дидактически выпрямлен, несколько идеализирован. Плен в реалистическом произведении становится моральным испытанием идеального героя «из народа», его нравственной способности оценить происходящее и выбрать верную, положительную линию поведения. Доминирование мотива испытания героя Кавказом у Л.Толстого своим следствием имеет появление «двойника» главного героя, который, по контрасту с ним, не выдерживает проверки. Подобное «переложение» кавказской фабулы оборачивается ее расширением, своеобразной амплификацией. Опытом писателя реалиста XIX века воспользуются В.С.Маканин и И. Колонтаевская, которые тоже введут в свои произведения дополнительные персонажи. Претерпевает определенные изменения и образ героини. Сохраняя свою прежнюю сюжетную функцию, она, тем не менее, выглядит иначе. Вместо страстной горянки изображается маленькая девочка, пожалевшая доброго и приветливого русского солдата-умельца. В более позднем произведении, в повести «Хаджи-Мурат», Л.Н. Толстой создает другой вариант кавказской фабулы. Она стала плодом долгих творческих размышлений автора. Теперь мотив плена раскрывает драматизм положения человека, попавшего в круговорот войны. Главный герой ради спасения семьи переходит на сторону русских. Положение Хаджи-Мурата как Пленника, оказавшегося против неволи заложником русской власти, осложняется тем, что его родные - заложники Шамиля - тоже в плену. Плен начинает выполнять еще одну сюжетную функцию: функцию обмена, выкупа за другой плен. Похожую функцию он приобретет и в рассказе B.C. Маканина «Кавказский пленный», в котором плененного горца русские солдаты пытаются обменять на выход из ущелья-западни. Но надежды главного героя повести Л.Н.Толстого иллюзорны: война не имеет правил, охраняющих и способствующих спасению человеческой жизни. Хаджи-Мурат - Пленник, запутавшийся в перипетиях войны.

   Наконец, кавказская фабула возрождается, благодаря приему ремейка, в рассказе «Кавказский пленный» B.C. Маканина. Наш современник создает постреалистический вариант кавказской фабулы, обобщая весь предыдущий опыт. Переосмысление прежних мотивов связано со стремлением писателя оценить современное духовное состояние России и русского человека. Поэтому B.C. Маканин творит художественный мир рассказа, оставаясь в контексте всей русской литературы.

В произведении изображается современная чеченская война, происходит значительное изменение структуры кавказской фабулы: Пленником становится горец, захватчиком - русский солдат. Он может спасти кавказца, если его душу успеет спасти, возродить Красота, о которой знал и писал Ф.М. Достоевский. Образ Красоты входит в идейно-композиционную структуру рассказа как обязательный элемент. Поэтому мы подробно раскрываем концепт Красоты в произведении B.C. Маканина, связанный с религиозно-художественной философией классика XIX века.

Мотив плена в рассказе многозначен. В плену у «вялой» войны, превратившейся в торг, в охоту, в игру, находятся обе противостоящие стороны: Россия и Кавказ, русские и горцы. Пленником является не только горец, но и русский герой. С одной стороны, он в плену у войны, поскольку живет по ее законам, на «инстинкте выживания», Это опытный и матерый солдат, как толстовский Жилин. С другой стороны, он пленен Красотой Кавказа, которая удерживает его здесь и заставляет вспоминать о милосердии, чуткости, любви к ближнему, когда он видит прекрасный облик своего пленника. То есть плен в очередной раз оборачивается моральным испытанием: Рубахин оказывается перед нравственным выбором. Но своеобразный эксперимент автора оказывается неудачным: в критической ситуации главный герой предпочитает убить пленника, чтобы не подвергнуться опасности.

B.C. Маканин, как и Л.Н. Толстой, изображает в своем рассказе устоявшиеся литературные типы русского солдата, горцев, исторических лиц, решающих исход войны. Все они дегероизированы и описываются с большой долей иронии.

   Совершенно особый вариант кавказской фабулы представляет собой повесть И. Колонтаевской «Кавказский пленник», хотя и в сюжетных элементах, и в образах ее немало параллелей с прежними одноименными произведениями. В повести неожиданно раскрываются новые возможности развития литературной традиции, благодаря повествованию от первого лица. Мотив плена приобретает резко субъектную окраску, раскрывается психологическая глубина драматизма человека, ставшего невольником при постоянной угрозе смерти. Психологизация повествования, ведущегося с точки зрения Пленника-участника войны, рядового солдата, позволяет создать невероятный эффект присутствия на ней и, главное, ее экзистенциального переживания.

   Формула «я был на этой войне» для героев современной литературы, по наблюдениям критиков, становится одним из крайних решений проблемы существования. Наверное, поэтому мотив плена на войне связывается с метафизической темой Апокалипсиса и Воскресения. Страшные картины противостояния, которые вспоминает герой, действительно напоминают конец света. Но в повести есть и «вестник» Апокалипсиса -Володька-наводчик, услышавший звук трубы, которая возвещает о конце мира.

2.2 Повесть  ‘’Хаджи Мурат’’ как воплощение толстовского реализма

   Лев Николаевич Толстой создавал эту повесть на протяжении восьми лет – с 1896 по 1904 годы. Сюжетом своей повести писатель взял один из эпизодов многолетней борьбы горцев Кавказа за свою независимость при Николае I. Хотя в повести описывается период, когда горцев возглавлял гордый и непоколебимый в войне с неверными имам Шамиль, повесть посвящена его сподвижнику Хаджи Мурату.  Следует отметить, что горцы Кавказа всегда отличались смелостью, решительностью и бесстрашием. Хаджи Мурата же считали таковым сами горцы. На борьбу с ним всегда направляли элитные отряды русских войск. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Толстого привлекала личность свободолюбивого и мужественного сподвижника Шамиля-Хаджи Мурата, который сначала воевал с русскими, а потом выступил и против самого Шамиля.
В повести Толстой изображает приход Хаджи Мурата к русским в надежде заключения союза в борьбе против Шамиля, держащего в плену семью Хаджи Мурата и грозящего убить их. Это не стопроцентный художественный вымысел. Вся повесть основывается на реальных исторических событиях. Но русские не доверяют Хаджи Мурату и фактически держат его в плену: к нему всегда приставлены несколько казаков. Когда герой повести понимает, что русские не помогут спасти его семью, он решает бежать. Вместе со своими четырьмя сподвижниками, убив своих конвоиров, он совершает побег. Но преследователи настигают беглецов. Непокорный горец вместе со своими товарищами погибают в неравном бою.  Исторические документы сообщают, что Хаджи Мурат и его товарищи смело защищались, окопавшись в яме. После того, как погибли товарищи Хаджи Мурата, а сам он получил 12 пулевых ранений, он выхватил кинжал и бросился на казаков. Прежде, чем его изрешетили пулями, он успел уложить 13 своих врагов. Отрубленную голову Хаджи Мурата потом долго возили по крепостям. В повести Толстой осуждает такое бесчеловечное поведение посредством своих героев Бутлера и Марьи Дмитриевны.

    Хаджи-Мурат получает освещение в книге другого известного литературоведа, автора глубоких исследований произведений крупных жанров Л.Н. Толстого , Л.Д. Опульской. Она полагает, что появление нового кавказского произведения и особенно сочувственное изображение в нем Хаджи-Мурата с его сильнейшей жизнестойкостью во  многом противоречило религиозно нравственному учению непротивления злу насилием Л.Н. Толстого.

   Исследовательница останавливается на образе главного героя, но большую часть ее краткого образа занимает рассмотрение социально-исторической проблематики повести. Л.Д. Опульская подчеркивает, что Л.Н. Толстой исходил из морально-этических положений в решении исторических вопросов, обрисовке исторических лиц. Она отмечает совершенство художественной формы повести, подчеркивая соединение выразительности  и простоты повествования в нем.

   Повесть “Хаджи Мурат ” также рассматривается в работе  М.Б. Храпченко. Он пишет, что в ней получили завершение длительные поиски автором новых средств выразительности в прозе. Хаджи-Мурат был тем произведением, в котором лаконизм повествовательной манеры, сюжетная динамика органически слились с глубоким раскрытием характеров.

    Подчеркнув художественное мастерство Л.Н. Толстого, литературовед  раскрывает сложность характера главного героя – Хаджи-Мурата. Его судьба, по мнению исследователя, представляет собой отстаивание собственной жизни, которое в то же самое время схваткой за жизнь других людей.

   Согласно точке зрения исследователя в повести изображается сопротивление деспотизму восточный и европейский варианты которого представляют Шамиль и Николай 1, описанные в весьма негативных красках. Как считает Храпченко, Л.Н. Толстой дает вертикальный разрез социальных и национальных взаимодействий на разных уровнях общества, чтобы показать, что чем ближе они к народу, тем дальше они от национальной нетерпимости. Образ Хаджи-Мурата давно привлекал внимание Толстого. Впервые имя кавказского героя встречаем у Толстого в письме от 23 декабря 1851 г. Л. Толстой писал своему брату Сергею Николаевичу из Тифлиса: 
     "Если хочешь щегольнуть известиями с Кавказа, то можешь рассказывать, что второе лицо после Шамиля, некто Хаджи-Мурат, на днях передался русскому правительству. Это был первый лихач (джигит) и молодец во всей Чечне, а сделал подлость". [25,328]
    В Хаджи-Мурате, как видно из этих строк, Толстого поразили две особенности — героизм и способность к измене. Образ Хаджи-Мурата всплывает перед Толстым десять лет спустя, в период педагогической работы.

Лишь в 1896 г. Толстой берется за создание повести, толчком к написанию которой был известный случай, описанный им в дневнике: 
    "Вчера иду по предвоенному черноземному пару. Пока глаз окинет, ничего, кроме черной земли, — ни одной зеленой травки; и вот на краю пыльной, серой дороги куст татарника (репья). Три отростка: один сломан, и белый, загрязненный цветок висит; другой сломан и забрызган грязью черной, стебель надломлен и загрязнен; третий отросток торчит вбок, тоже черный от пыли, но все еще жив и в серединке краснеется. Напомнил Хаджи-Мурата. Хочется написать. Отстаивает жизнь до последнего, и один среди всего поля, хоть как-нибудь, да отстоял ее".[25,368]

"И мне вспомнилась одна давнишняя кавказская история, часть которой я видел, часть слышал от очевидцев и часть вообразил себе. Эта история, как она сложилась в моем воспоминании и воображении, вот какая"[25,249], - говорит Толстой в прологе "Хаджи-Мурата"

Отметим ряд черт, которые сближают повесть "Хаджи-Мурат" с его ранними кавказскими произведениями и свидетельствуют об устойчивости стилистических приемов Толстого и тяготении его к излюбленным образам и идеям.

Мотив измены горца, легший в основу "Хаджи-Мурата", впервые затронут Толстым в "Кавказском пленнике".

— Это большой человек! — рассказывал Жилину хозяин про одного старика. — Он первый джигит был, он много русских побил, богатый был. У него было три жены и 8 сынов. Все жили в одной деревне. Пришли русские, разорили деревню и семь сыновей убили. Один сын остался и передался русским. Старик поехал и сам передался русским. Пожил у них три месяца, нашел там своего сына, сам убил его и бежал.[26,125]

Описывая наружность Хаджи-Мурата, автор отмечает одну из привлекательных черт — улыбку, которая сразу располагала в пользу Хаджи-Мурата всех, с кем он встречался. 
     Хаджи-Мурат ответил улыбкой на улыбку, и улыбка эта поразила Полторацкого своим детским добродушием. Полторацкий никак не ожидал видеть таким этого страшного горца. Он ожидал мрачного, сухого, чуждого человека, а перед ним был самый простой человек, улыбающийся такой доброй улыбкой, что он казался давно знакомым приятелем". [26,131]
     Такое же впечатление эта улыбка произвела на княгиню Марью Васильевну Воронцову: "Улыбка его понравилась Марье Васильевне так же, как и Полторацкому". [26,126]
     Исторический уклон, не занимавший в прежних кавказских произведениях большого места, выступает в новой повести на первый план. В "Казаках" Толстой ограничился краткой справкой о причинах, повлиявших на заселение берега Терека гребенцами и на склад их характера. В Хаджи-Мурате автор стремится воспроизвести с наибольшей полнотой историческую обстановку, воскресить исторические образы с документальной правдивостью и тщательностью.

Преемственная связь "Хаджи-Мурата" с прежними кавказскими произведениями Толстого заключается, конечно, не только в этих деталях. Толстой и в последней кавказской повести продолжает борьбу с романтикой, с "марлинизмом", сохранившимися в современной ему литературе, например в кавказских романах Немировича-Данченко. Обычный романтический мотив — любовь — не имеет здесь первостепенного значения; в "Хаджи-Мурате", как и в "Кавказском пленнике" того же автора, любовь заменена дружбой Хаджи-Мурата и Марьи Дмитриевны.

Автобиографические мотивы не занимают значительного места, хотя воспоминания о Кавказе порою сильно овладевали им в пору работы над "Хаджи-Муратом". В феврале 1897 г.Толстой отмечает в дневнике: "45 лет тому назад был в сражении". Личные черты можно подметить в Бутлере, но в общем автор стремится к объективности, сильно выявленной уже в «Кавказском пленнике».

Военная служба тяготит Толстого. Но его прошение об отставке удовлетворяется лишь после службы в Дунайской армии (1854) и пребывания в осажденном Севастополе, куда его переводят в ноябре 1854 года

С Доном и его людьми судьба сталкивала Льва Николаевича Толстого не раз. В начале творческого пути он едва не замерз в верхнедонских степях в январе 1854 года, когда он покинул Кавказ, где начал службу, чтобы после побывки дома, в Ясной Поляне, отправиться на театр Крымской войны в Дунайскую армию, а потом в осажденный Севастополь.

К предстоящей поездке Лев Николаевич готовился основательно: купил шубу, шапку, тулуп, бурку, бешмет. Правда, ругал себя за «необдуманные лишние расходы». Однако зима в наших краях, через которые он ехал, выдалась суровой, с крепкими морозами, колючим ветром, затяжными метелями, и «необдуманные» покупки обернулись разумной предусмотрительностью. Запись в дневнике: 
    «Был в дороге, 24-го в Белгородцевской, 100 верст от Черкасска, плутал целую ночь, мне пришла мысль написать рассказ «Метель». Блуждания среди расходившейся стихии и составили сюжет произведения. [25,248]
     Толстой помимо «Метели» создал немало произведений, так или иначе связанных с Доном и его людьми. Это «Шат и Дон», «Ермак», «Посмертные записки старца Федора Кузьмича»и другие. Немало страниц «Войны и мира» отведено донцам. В нем отмечены высокие воинские качества казаков, их лихость и отчаянная храбрость наряду с гуманностью и великодушным отношением к поверженному врагу. Характерна в этом отношении сценка с пленным молодым французским барабанщиком, которого наши земляки обогрели, накормили и на свой лад из Винсента переименовали в Ваню. 
     Не обойдены в творчестве писателя казачий атаман Платов, предводители казачьей вольницы Стенька Разин, Булавин. В рассказе «Как тетушка рассказывала бабушке о том, как ей разбойник Емелька Пугачев дал гривенник» можно прочесть, как добрая нянька помещичьих детей, оставленных на ее попечение, при появлении отрядов Пугачева переодела их в крестьянскую одежду и выдала за своих внучек. Пугачев, войдя в горницу, подозвал старшую девочку, взял за щеку и со словами «Вишь, белолицая какая, красавица будет» вынул из кармана горсть серебра, выбрал гривенник и дал ей. 
    «Гривенник тот, что дал мне Пугачев, — заключает рассказ тетушка, — я до сих пор храню». [26,147]

   Не избежала этой участи иповесть «Хаджи-Мурат», которую принято считать самым крупным и значительным произведением Толстого 1900-х гг. О ней немало написано, несоизмеримо больше, чем о других сочинениях художника этого десятилетия.

Почти все исследователи повесть «Хаджи-Мурат» воспринимают как художественное завещание гения. При этом ученые обычно подчеркивают, с каким упорством в течение семи лет (1897-1904) писатель работал над этим небольшим по объему произведением. Насчитывается 23 начала повести, 10 ее редакций, 25 раз Толстой, как он сам говорил, «бился» над главой о Николае I, сохранилось 2152 черновых страницы повести, тогда как в окончательном своем виде она занимает всего 250 писаных страниц.

При анализе исследовательских работ о «Хаджи-Мурате» подлинным парадоксом выглядят почти единодушные утверждения ученых о существенном несовпадении художественного завещания писателя с его религиозно-философским мировоззрением, и прежде всего с идей непротивления злу насилием, которая, как известно, была стержнем толстовского понимания христианства. Примеров подобных суждений очень много, вот лишь некоторые из них.

   1939. Б.М. Эйхенбаум: «Никак не соприкасается с этим учением и повесть «Хаджи-Мурат», герой которой «отстаивает свою жизнь до последнего». Толстой явно любуется фигурой этого «разбойника», как бы забывая о всех своих моральных учениях и отдаваясь воспоминаниям о своей далекой молодости» .[31.154]

1950. Н.С. Родионов писал что, «Хаджи-Мурата», сравнительно с другими произведениями позднего Толстого, заключается в том, что идея непреклонной борьбы «до последнего» звучит в повести как основной мотив, объективно опровергая проповедь «непротивления злу насилием .

1978. К.Н.Ломунов писал, что  Уже первые читатели «Хаджи-Мурат» заметили, что главная мысль повести решительным образом противоречит важнейшему принципу толстовского вероучения - непротивления злу насилием.

М.Б. Храпченко писал, что Вопреки некоторым теоретическим построениям, Толстого захватила, увлекла большая правда борьбы, мощный характер[20].

1986. О.Н. Михайлов: поздний Толстой создал произведения, из которых большинству свойственно «открыто проповедническое, «учительное начало», но среди них «такой шедевр, как незамутненную никакими догмами ; повесть «Хаджи-Мурат» .

1999. В.А. Туниманов: «Предпочитаю остаться в литературном пространстве с горами Оленина, богом молодости Толстого в «Казаках», героями «Хаджи-Мурата», позднего шедевра-завещания Толстого, этого спонтанного и мощного всплеска художественной энергии, примечательно выделяющегося в океане окружающей его морализаторской, обличительной публицистики и еретических религиозных сочинений» .[25,7]

Многие исследователи несогласованность между художником и мыслителем находят и в самом тексте повести. Так, В.Б. Шкловский считал, что «во всей повести «Хаджи-Мурат» все время происходит борьба между уже получившимся рассказом об отдельном случае, имеющем общий характер, и попыткой дать не социальное, а нравственное объяснение зла. Это выразилось во многих набросках глав о Николае, потому приобретавших риторический характер» .

   Несколько смягчая резкость формулировок В.Б.Шкловского, однако в целом разделяя данный подход к повести, В.А. Ковалев позднее писал, что «она представляет собой своего рода синтез . двух манер», и потому имеет два противоположных фокуса изображения: «один - история жизни главного героя, другой - моралистические размышления автора, которые иллюстрируются соответствующими эпизодами». Близки к этим оценкам исследовательские установки таких ученых, как Л.Д. Опульская, Ф.И. Евнин, В.А.Мануйлов, И.И. Винорадов, З.П.Оконь, С.Н. Линчевская и др.

Среди огромного массива работ о повести «Хаджи-Мурат» иным подходом отличаются исследования П.В. Палиевского, В.Я. Лакшина и М.Н. Бойко . В них предпринята попытка рассмотреть повесть «Хаджи-Мурат» как произведение поэтически целостное, «редкой упорядоченности и гармонии» Однако и в этих работах за пределами внимания ученых остается религиозный подтекст повести. Это существенно обедняет духовное содержание «Хаджи-Мурата».

   В большинстве исследований, посвященных анализу «Хаджи-Мурата», недостаточно уделено внимания всеорганизующей авторской воле, которую сам Толстой определил как «единство самобытного отношения автора к предмету» .Это не могло не привести к тому, что до сих пор в научных статьях встречаются прямо противоположные суждения по основным проблемам повести, среди которых - отношение Толстого к покорению Кавказа Россией, к войне вообще и к кавказской в частности, к идее противления злу силою, к жизненному и духовному укладу русских и горцев, к судьбам главных героев и др.

   Так, в 1950-е гг. Л.Д. Опульская, подчеркивая историческую прогрессивность присоединения Кавказа к России, писала о принципиальном отрицании Толстым насильственных форм борьбы: «Толстой с отвлеченной этической точки зрения осуждает войну как войну вообще, власть как власть вообще» [ 20]. В том же ключе анализируют проблему Ф.И. Евнин, Б. Момедов,

   В.Я. Лакшин, М.Н. Бойко, С.Н. Линчевская .В.А. Ковалев, соглашаясь с тем, что Толстой не разделяет войн на справедливые и несправедливые, склонен упрекать художника в том, что тот не учитывал «прогрессивного по преимуществу характера власти Шамиля, вставшего во главе освободительной борьбы горцев» .Подобной точки зрения придерживался и В.Б. Шкловский.

   Крайне противоречивы позиции З.П. Оконя (1974) и Х.Ш. Точиевой (1989), касающиеся данного вопроса. С одной стороны, Х.Ш. Точиева утверждает, что «Толстой рассматривал присоединение к России» кавказских «народностей как историческую неизбежность», с другой — она полагает, что художник «право решать и аргументировать этот вопрос» «оставлял за историками, экономистами, а, возможно, жанровые рамки ограничили историко-философские обобщения».[20,254]. Ниже автор заявляет, что «вопрос о справедливости этой войны не стоит в центре повести», а рядом с этим пишет, что «содержание повести показывает, какой трагедией оборачивается данное историческое событие для его участников, скольких жертв стоит оно. В этом, собственно, и заключается резкое осуждение изображения явлений со стороны автора. Он оценивает исторические события не сами по себе, а через их преломление в психике и судьбах отдельных людей — Хаджи-Мурата, его семьи, нукеров.» .В статье постоянно подчеркивается противоречивость писателя в освещении изображаемых событий, объясняемая сложной природой толстовского историзма.

   Ряд исследователей, главным образом, последних лет, стараются приписывать совсем несвойственную Толстому уклончивую или нейтральную позицию в отношении именно кавказской войны. Так, Л.Н. Морозко утверждает, что Толстой в «Хаджи-Мурате» уходит от историко-философских размышлений и «намеренно не дает никаких оценок кавказской войне» Аналогичную точку зрения выражал в своих статьях 1980-х гг. и В.А. Туниманов. «Толстой, - писал тогда он, - по сути, отодвигает в сторону собственно исторические проблемы» . В монографии же о кавказских повестях, напечатанной в 1999 г., ученый в какой-то мере отказывается от трактовки позиции художника как нейтральной. Теперь он склонен считать, что Толстым «устранена была  концепция Кавказской войны как типично колониальной», «устранил Толстой и исключительно негативную оценку деятельности Ермолова». И далее В.А. Туниманов отмечает: «Место рассуждений о Кавказской войне заняли главы, воссоздающие картину и последствия одной карательной экспедиции. Отношение автора к происходящему всегда очень ясно, определенно (никаких «этических» колебаний), но оно выражено не в откровенно субъективной форме, а художественно, одновременно объективнее и точнее, в полном согласии с теми высшими и специфическими задачами, которые Толстой ставил перед «историей-искусством» . Тем не менее новые верные замечания ученого мало что изменили в его трактовке повести.

Комментаторам не всегда удается разглядеть «указующий перст автора» (Ф.М. Достоевский) в сцеплении сцен, в перипетиях судеб героев, в многозначности символики и в других элементах обширного оценочного арсенала поэтики реализма. Более того, многие из них вообще склонны утверждать, что «оценивающее аналитическое слово автора занимает скромное место в объективном, как бы спонтанно развертывающемся повествовании «Хаджи-Мурата» . В окончательном варианте «Хаджи-Мурата», действительно, нет прямого вторжения автора в художественную ткань произведения. Объективизация стиля повествования, видимое самоустранение авторского «я» и создает дополнительные трудности при выявлении позиции художника по затронутым в повести проблемам.

   Повесть «Хаджи-Мурат» имеет синтетически сложную жанровую природу. В повести насчитывается «до 100 конкретно очерченных, индивидуализированных лиц» . Художественный взгляд Толстого свободно, с предельной быстротой перемещается в пространстве, что позволяет ему запечатлеть жизненный уклад двух народов, охарактеризовать сущность их государственных систем и дать зарисовку военного конфликта на Кавказе, вскрывая его истоки. Эпический размах произведения послужил поводом научных споров вокруг определения жанровой специфики «Хаджи-Мурата». В.Я. Лакшин, акцентируя факт самоустранения Толстого в обозначении жанра, полагает, что «повесть» определение случайное и что «Хаджи-Мурат» по многим параметрам значительно ближе к роману . П.В. Палиевский называет «Хаджи-Мурат» «конспективной эпопеей» , а В.А. Келдыш -«сжатой» эпопеей . В.А. Туниманов же соглашается видеть в «Хаджи-Мурате» только «фрагменты эпоса», в которых органично переплетаются «поэзия» и «строго документированный летописный рассказ» . В его монографии встречаются и другие жанровые определения - «героическая поэма», "героико-эпическая "Песнь о Хаджи-Мурате" . Как бы ни были различны жанровые определения повести, есть и то общее, что объединяет позиции исследователей. Все они единодушно признают эпохальную масштабность произведения. В ходе диссертационного исследования будет предпринята попытка оспорить героическую основу толстовского изображения кавказской войны в повести «Хаджи-Мурат».

Сложным и актуальным представляется вопрос о месте «Хаджи-Мурата» в духовных исканиях Толстого, который исследователи почти не затрагивали. В серьезной разработке нуждаются и такие вопросы, как соотнесенность в повести божественного, общечеловеческого и национального, авторское отношение к героям и др.

   Во избежание терминологической неопределенности обозначим категории, связанные с формами выражения авторского сознания, которые будут использованы в данной работе. В понятии автор мы выделяем несколько значений. Прежде всего это автор биографический, т.е. реально живущая личность, в конкретном случае Л.Н. Толстой. Затем автор, написавший целый ряд религиозно-философский трактатов и публицистических статей, т.е. Толстой-мыслитель. Особо значим для нас автор-творец, т.е. создатель художественных произведений, субъект эстетической воли и деятельности, от которого нисходит на героя и на мир героя «дар любви» и «дар формы». По терминологии М.М. Бахтина это «первичный автор». «Вторичным автором» для нас будут такие понятия, как рассказчик, повествователь, образ автора. На наш взгляд, с образом автора мы встречаемся в прологе и послесловии повести «Хаджи-Мурат», где автор выступает в роли рассказчика и героя. Уникально здесь то, что автор изображает момент зарождения замысла своего произведения, сообщая читателю, что часть излагаемой кавказской истории он сам видел, «часть слышал от очевидцев, а часть вообразил себе» . Другими субъектными формами выражения авторского сознания для нас являются герои и персонажи, а внесубъектными - композиция, сюжет, символика и другие элементы поэтики произведения.

Другой важный термин, к которому мы часто будет обращаться - это позиция автора. Под ним мы подразумеваем идейно-художественную концепцию, выражением которой является художественная система произведения в целом.

   Творческий процесс писателя нам представляется примерно так, как об этом пишет толстовед Б.Б. Ремизов, что Синтез личного опыта, взятого как целое, мировоззрения, понятого как личное убеждение, художественного видения, представляющего собой совокупность эстетических принципов отношения создателя к действительности  предшествует возникновению произведения искусства и что не механически, а диалектически, пройдя через приятие и отрицание, входит в мир художественного произведения, образуя его художественную философию . В.Б. Ремизов акцентирует внимание на двух основных особенностях художественного мировидения позднего Толстого. С одной стороны, считает он, писателю присуще отношение к художественному произведению как к живому организму, постоянно развивающемуся (в этой связи ученый ссылается на признание Толстого, что сущность всякого искусства" - "это опыт в лаборатории" ). С другой - у Толстого всегда есть точка опоры в его художественном мире, представляющая собой "правду должного, т.е. определенную, далеко не хлипкую, гуманистическую позицию" . В продолжение этой мысли от себя добавим, что для Толстого таким нравственным источником жизни было им самим интерпретированное учение Христа.

   Объектом исследования данной работы является повесть Л.Н. Толстого "Хаджи-Мурат" как художественное целое и ее место в духовных исканиях автора.

2.3 “Кавказский пленник” Л.Н. Толстого  художественные особенности

   Лев Толстой  служил на Кавказе почти в тех местах, что и М.Ю.Лермонтов. Но воинственных горцев увидели они по- разному. Вернее, видели они одно и то же, но воспринимали по - своему.  Следует отметить, что в прозе Л.Н. Толстого Кавказ стал обрастать деталями быта, подробностями взаимоотношений, мелочами повседневности. Но неизменной составляющей Кавказской темы является описание природы.

       «Кавказский пленник» Л.Н.Толстого - это рассказ-быль, материалом для которого  послужили события из жизни писателя и истории, услышанные им на службе.
Жилин попадает в плен к иноверцам на вполне законных основаниях. Он противник, воин, по обычаям горцев его можно взять в плен и получить за него выкуп. Главный герой – Жилин, его характер соответствует фамилии. Следовательно, делаем вывод: он крепкий, стойкий, жилистый. У него золотые руки, в плену он помогал горцам, чинил что-то, к нему даже лечиться приходили. Имени автор не указывает, лишь то, что его называют Иваном, но так называли всех русских пленников.

   Анализ критической литературы по данному произведению позволяет сделать  вывод о том, что сам Л.Н. Толстой ко времени начала работы над рассказом окончательно утверждается в необходимости учиться у народа его морали, его воззрениям на мир, простоте и мудрости, умению "прижиться" в любой обстановке, выжить в любой ситуации, не ропща и не перекладывая на чужие плечи свои беды. Писатель в это время всецело занят народным образованием, он пишет "Азбуку" для крестьянских детей, все художественные тексты в которой просты, занимательны, поучительны. "Кавказский пленник" напечатан в 4-й книге "Русских детских книг для чтения", то есть рассказ написан Толстым специально для детей, и поэтому он так поучителен.  Толстой обращается к детям, еще «не испорченным» социальными и национальными ненормальными отношениями. Он хочет сказать нам правду, научить отличать добро от зла, помочь  следовать добру. Прежде всего сопоставим двух героев, вдумаемся в их фамилии: Жилин – потому что он сумел выжить, "прижиться", "вжиться" в чужую и чуждую для него жизнь; Костылин – словно на костылях, подпорках. Но обратите внимание: на самом деле пленник у Толстого один, о чем красноречиво говорит название, хотя в рассказе два героя. Жилин сумел убежать из плена, а Костылин остался не только и не столько в татарском плену, сколько в плену своей слабости, своего эгоизма.   Вспомним, каким беспомощным, каким слабым физически оказывается Костылин, как он надеется только на выкуп, который пришлет его мать. Жилин, наоборот, на мать не рассчитывает, не хочет перекладывать на ее плечи свои трудности. Он включается в жизнь татар, аула, постоянно что-то делает, умеет расположить к себе даже своих врагов – он силен духом. Именно эту мысль прежде всего хочет донести до читателей автор. Костылин – находится в двойном плену, о чём  я  говорила выше. Писатель, рисуя данный образ, говорит, что, не выбравшись из внутреннего плена, нельзя выбраться и из плена внешнего. Но Л.Н. Толстой – художник и человек – хотел, чтобы Костылин вызывал у нас не гнев и презрение, а жалость и сострадание. Аналогичные чувства испытывает к нему и автор, который видит каждого человека человеком, а главный путь изменения жизни – в самосовершенствовании.  Так в данном рассказе утверждаются любимые мысли Толстого, проявляются его знание психологии человека и умение изобразить внутренний мир, переживание; умение ярко и просто нарисовать портрет героя, пейзаж, обстановку, в которой живут герои.

   Автор  создает произведение, где четко разграничено прекрасное от безобразного, произведение предельно простое и ясное и вместе с тем глубокое и значительное, как притча.

    В.С.Маканин в рассказе  «Кавказский пленный» пишет  о реальных событиях 90-х 20 века в Чечне. Рассказ Маканина В.С. – это полемика с традициями классической литературы, что проявилось уже в названии произведения. Автор интересно обыгрывает название рассказа «Кавказский пленный», а не пленник. По словарю С.И.Ожегова,  лексическое значение слова «пленный»– взятый в плен, находящийся в плену. «Пленник» – тот, кто пленён кем-чем-либо. В рассказе пленён не только юноша - чеченец,  но и главный герой пленён красотой гор: «который год бередит ему сердце их величавость, немая торжественность».[25,14]

   Главный герой –  солдат Рубахин. Его имени мы тоже не знаем. Фамилия, как и у Толстого, говорящая, соответствующая характеру героя: рубаха-парень. Анализируя рассказ, мы видим, что Рубахин находится в постоянном состоянии войны, не только реальной, но и душевной. Он настолько привык к этому состоянию, что уже не в силах из него выбраться. Отслуживший свой срок, все время собирается навсегда уехать домой в «степь за Доном», и каждый раз остаётся на Кавказе, хочет понять, что же красота гор хотела ему сказать, «зачем окликала»?

   «Кавказский пленный» появился до начала войны в Чечне, а напечатан как раз в разгар первой чеченской кампании, что может свидетельствовать о неком подобии предсказания со стороны В.С. Маканина.

    Герои  сталкиваются с нелегкими военными буднями, когда молодые солдаты оказываются далеко  от родного дома, в краю, где им не рады, где они враги. Временная последовательность жизни героя нарушена: то, что было до войны, не интересует писателя. Автор не изображает крупных военных действий: его внимание сконцентрировано на психологии героев среди всех жестокостей, ужасов войны. Большую роль в произведении  В.С. Маканина  играет пейзаж.  Если герои А.Пушкина, М.Лермонтова, Л.Толстого восхищаются природой Кавказа, то для героя В.Маканина природа прекрасна, но и враждебна, так как солдаты постоянно ожидают выстрела. Автор изображает человека на самой войне, для него важнее  всего поступки героев. В рассказе показаны два дня из жизни Рубахина и Вовки-стрелка – главных персонажей, участвующих в военной операции по освобождению российских грузовиков, взятых в плен чеченцами. Солдаты привыкли ко всему, происходящему на войне: никто уже не задается вопросом: «Зачем война? С какой целью воевать?» Война уравняла людей, обезличила, нравственно искалечила их.
   Писатель не делит их на героев и подлецов: он изображает их такими, какие они есть.

   В.С. Маканин отказывается и от завершенных «образов героев» и завершенного повествования (живая жизнь и судьба живого человека принципиально незавершимы).
В рассказе «Кавказский пленный» речь идёт о гибели красоты, мир не спасающей. Да и до красоты ли дело, когда все мысли о выживании на войне в физиологическом смысле.  Нет, конечно, поэтому в мире продолжает распространяться бесконечное зло. А может, XX в. – век войны – просто не может прийти к спасительной красоте, ибо путь этот лежит через познание себя, своего предназначения, своей души. Война же научила верить только в свою физическую силу. Может, формула спасения, что «красота  спасёт мир»,  предложенная Ф.М.Достоевским в  XIX веке, в XX столетии неприменима? Но красота (хотя бы ее отголоски) еще затрагивает души людей. И поэтому еще остается надежда на то, что мир не рухнет из-за войны, а возродится благодаря красоте. И прежде всего красоте душ людских, их нравственности, доброте, отзывчивости, милосердию, ответственности за свои поступки.
    Герой А.С. Пушкина получает возможность обрести свободу, благодаря любви молодой черкешенки: «Ты волен,- дева говорит,- беги». Из-за безответной любви гибнет «дева гор». Бежать из плена герою М.Лермонтова также помогает влюблённая черкешенка. Но Лермонтов усилил  драматичность развязки: у него в итоге погибают и герой, и героиня.
    Жилину, герою рассказа Л.Толстого,  помогла бежать из плена горская девочка Дина, с которой они подружились.

    Во всех случаях сыграли роль человеческие чувства: любовь, дружба, сострадание, доброта, а также красота человеческой души. У Маканина Рубахин и Вовка-стрелок товарищи по службе, берут в плен чеченского юношу, чтобы обменять его на грузовики,  задержанные  боевиками в ущелье (словно бы человек – валюта!).

   Пленный юноша поразил  Рубахина: «Он глянул на пойманного: лицо удивило. Правильные черты, нежная кожа. … Скулы и лицо вспыхнули, отчего еще больше стало видно, что он красив – длинные, до плеч, темные волосы почти сходились в овал. Складка губ. Тонкий, в нитку, нос. Карие глаза заставляли особенно задержаться на них – большие, вразлет и чуть враскос.»

  Он жалеет его. Но по дороге в ущелье,   когда они сталкиваются с двумя отрядами боевиков на развилке троп, Рубахин, сочувствуя врагу как человеку,   убивает юношу, боясь, что он выдаст их.  Герой  хладнокровно расправляется с юношей, к которому успел привыкнуть. Автор утверждает, что на войне законы красоты (красота и природы,  и человека) не спасают мир, не спасают Рубахина от убийства, а юношу  от гибели.

   В кавказских повестях Толстого виден исток и завершение его духовных поисков. Именно в них представлены с наибольшей ясностью и поэтической убедительностью размышления Толстого о жизни, смерти и бессмертии, о предназначении человеческой личности и исторических судьбах народов. Первая глава книги посвящена устойчивым идеологическим доминантам мировоззрения Толстого, сложившимся в пору работы писателя над “Казаками” и с новой остротой заявившим о себе в итоговом произведении гения. Это, в первую очередь, — мистическое переживание мира природы и смерти. Природа для Толстого высшее выражение религии . Та природа, которую любит Толстой не холодна, а животворна, многолика, подвижна. Она радостна и до “безобразия” избыточна: бездна птиц и зверей, мириады насекомых, теплое, горячее дыхание жизни, позволяющее ощутить себя частицей бесконечного мира, почувствовать органическую и таинственную связь со всем сущим . Природа дорога Толстому только тогда, когда ее чувствуешь физически, близко.

   Отношение Толстого к чеченской культуре, его дружеские чувства к чеченцам   остались в  благодарной памяти народа. Уже несколько поколений в Чечне читают его произведения, которые начали переводиться на чеченский язык в 30-е годы прошлого столетия. А в станице Старогладовской, где  жил Толстой,  в школе, носящей его имя, действует и сейчас музей великого русского писателя.

   В апреле 1851 года, 22-летним молодым человеком, не кончившим университетского курса, разочаровавшимся в попытках улучшить жизнь своих яснополянских крестьян, Толстой уехал со старшим братом на Кавказ (Н. Н. Толстой служил там  артиллерийским офицером).

   Как и герой "Казаков" Оленин, Толстой мечтал начать новую, осмысленную и потому счастливую жизнь. Он еще не стал писателем, хотя литературная работа уже началась – в форме писанья дневника, разных философских и иных рассуждений. Начатая весной 1851 года "История вчерашнего дня" в дороге была продолжена наброском "Еще день (На Волге)". Среди дорожных вещей лежала рукопись начатого романа о четырех эпохах жизни.

   На Кавказе Толстой своими глазами увидел войну и людей на войне. Здесь же он узнал, как может устроиться крестьянская жизнь без крепостной зависимости от помещика. После Кавказа и героической обороны Севастополя, в мае 1857 года, находясь в Швейцарии и думая о судьбе своей родины, Толстой записал в дневнике: "Будущность России - казачество: свобода, равенство и обязательная военная служба каждого". На Кавказе Толстой был потрясен красотой природы, необычностью людей, их образом жизни, бытом, привычками, песнями. С волнением слушал и записывал он казачьи и чеченские песни, смотрел на праздничные хороводы. Это были не похоже на виденное в крепостной русской деревне; увлекало и вдохновляло. Теперь известно, что Толстой стал первым собирателем чеченского фольклора.

   Работая над "Казаками", Толстой не только по памяти воcстанавливал свои кавказские впечатления и переживания, но и специально перечитывал дневники тех лет. Из дневника перешли в повесть многие образы и детали; Ванюша, любивший щеголять знанием французских слов; подарок лошади казачонку, беседы с Епишкой и охота с ним; любовь к казачке и ночные стуки в окошко; любованье казачьими хороводам с песнями и стрельбой; мечты купить дом и поселиться в станице; сознательные попытки делать каждый день что-нибудь доброе; рассуждение о том, что надо "без всяких законов пускать из себя во все стороны, как паук, цепкую паутину любви"

   Над "Казаками" Толстой трудился, с перерывами, десять лет. В 1852 году, сразу после напечатания в "Современнике" повести "Детство", он решил писать "Кавказские очерки", куда вошли бы и "удивительные" рассказы Епишки об охоте, о старом житье казаков, о его похождениях в горах. Замысел не был осуществлен, может быть, потому, что подробный и очень интересный очерк "Охота на Кавказе" (где Епишка фигурирует под cобственным именем) написал и в начале 1856 года напечатал Н. Н. Толстой.

   Кавказская повесть была начата в 1853 году. Потом долгое время сохранялся замысел романа, с остродраматическим развитием сюжета. Он назывался "Беглец" или "Беглый казак". Как можно судить по многочисленным планам, и написанным отрывкам, события в романе развивались так: в станице происходит столкновение офицера с молодым казаком, мужем Марьяны; казак, ранив офицера, вынужден бежать в горы; про него ходят разные слухи, знают, что он вместе с горцами грабит станицы; стосковавшись по родному дому, казак возвращается, его хватают и потом казнят. Судьба офицера рисовалась по-разному: он продолжает жить в станице, недовольный собой и своею любовью; покидает станицу, ищет "спасения в храбрости, в романе с Воронцовой"; погибает, убитый Марьяной.

   Эпический замысел, "объективная сфера" (по словам самого Толстого), история и характер целого народа впервые при работе над "Казаками" занимали его с такою силой. С волнением и восторгом перечитывал он в это время "Илиаду" и "Одиссею". Когда "Казаки" были напечатаны, Толстой записал в дневнике: "Эпический род мне становится один естественен".

   Работая над своей кавказской повестью, Толстой, несомненно, оглядывался назад и воспринимал Пушкина и Лермонтова как своих предшественников. О любви к Кавказу он говорил в 1854 году в выражениях, буквально совпадающих со стихами Лермонтова (из вступления к "Измаил-бею"): "Я начинаю любить Кавказ, хотя посмертной, но сильной любовью.

   Действительно хорош этот край дикой, в котором так странно и поэтически соединяются две самые противоположные вещи - война и свобода".

   На Лермонтова и Пушкина опирался Толстой в своем споре с этнографически-описательной литературой о Кавказе, которая расцвела в 40-50-е годы прошлого века, и с приключенческой литературой типа романа Купера "Следопыт", упомянутого в "Казаках".

   И все-таки в "Казаках" Толстой прямо полемизирует не только с откровенным романтизмом кавказских поэм Лермонтова, но и с пушкинскими "Цыганами". Обдумывая идею кавказской повести, он отвергает, как недостаточные, сложивжиеся было у него мысли: что дикое состояние хорошо (у Пушкина: "Мы дики; нет у нас законов..."); что страсти везде одинаковы (у Пушкина: "И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет"); что "добро - добро во всякой сфере" (у Пушкина: "Мы не терзаем, не казним... Мы робки и добры душою"). Толстой воплощает в своем произведении новые идеи, созвучные его времени.

   В "Казаках" столкновение народной правды с господской ложью пронизывает все повествование. "Рабочий народ уж поднимается после долгой зимней ночи и идет на работы. А у господ еще вечер" - этот контраст, подмеченный автором в начале первой главы, потом подтверждается размышлениями лакея: "И чего переливают из пустого в порожнее?"[25,183] - и проходит через всю повесть. В "Казаках" авторская точка зрения очень близка народному взгляду на вещи.

   Заглавие - "Казаки" - совершенно точно передает смысл и пафос произведения. Повесть утверждает красоту и значительность жизни самой по себе. Ни одно из созданий Толстого не проникнуто такой молодой верой в стихийную силу жизни и ее торжество, как "Казаки". И в этом смысле кавказская повесть намечает прямой переход к "Войне и миру".

   В декабре 1852 года Толстой отправил с Кавказа в петербургский журнал "Современник", прогрессивный в самый популярный журнал того времени, свой первый военный рассказ - "Набег". До того в сентябрьском номере журнала была напечатана повесть "Детство". Когда в "Современнике" появился следующий кавказский рассказ Толстого "Рубка леса", редактор журнала Н. А. Некрасов писал И. С. Тургеневу: "Знаешь ли, что это такое? Это очерки разнообразных солдатских типов (и отчасти офицерских), т. е. вещь, доныне небывалая в русской литературе. И как хорошо!"[35]Тогда же Некрасов горячо поощрял молодого Толстого к писательской работе: "Не пренебрегайте подобными очерками; о солдате ведь наша литература доныне ничего не сказала, кроме пошлости. Вы только начинаете, и в какой бы форме ни высказали Вы все, что знаете об этом предмете, - все это будет в высшей степени интересно и полезно"[35].   Летом 1851 года, едва приехав на Кавказ, Толстой в качестве волонтера сам участвовал в набеге, произведенном под начальством князя А. И. Барятинского. В рассказе с большой достоверностью изображен и этот военачальник, и разные офицеры, характерные черты которых зафиксированы в дневниках и письмах Толстого.

Именно в "Набеге" ставит Толстой важнейшую для себя как писателя задачу: раскрыть главные черты русского национального характера, показать, как они проявляются в напряженные жизненные моменты - в минуту военной опасности, перед лицом смерти. У капитана Хлопова, прапорщика Аланина и поручика Розенкранца по-разному выражается главное качество, нужное на войне, - храбрость. Юношеская бессмысленная горячность Аланина, впервые идущего в дело, показное бесстрашие Розенкранца, подражающего горцам - джигитам, противостоят подлинной храбрости капитана Хлопова. Этот скромный, неразговорчивый, дурно одетый, с виду ничем не замечательный человек формулирует в рассказе главную мысль: "Храбрый тот, который ведет себя как следует". Автор, "рассказчик-волонтер", вспоминает определение храбрости древнегреческого философа Платона и добавляет от себя: "...храбр тот, кто боится только того, чего следует бояться, а не того, чего не нужно бояться".[26,85]

   "Особенная и высокая черта русской храбрости" противопоставлена в рассказе "французскому героизму" и вообще всякой любви к громкой фразе. Нетрудно заметить, что идея эта получит развитие в военных сценах эпопеи "Война и мир". А образ капитана Хлопова, человека с одной из "простых, спокойных русских физиономий, которым приятно... смотреть прямо в глаза"; явится прообразом близких автору солдат и офицеров севастопольских рассказов, романа "Война в мир", написанной в конце жизни повести "Хаджи Мурат".

   Рисуя капитана Хлопова, Толстой, конечно, следовал литературной традиция, восходящей к лермонтовскому Максиму Максимычу. Однако на страницах своего рассказа он спорит с ложноромантическими представлениями о кавказской жизни. Молодой офицер Розенкранц, один из "удальцов-джигитов, образовавшихся по Марлинскому и Лермонтову", которые "смотрят на Кавказ не иначе, как сквозь призму героев нашего времени", нарисован без малой доли авторской симпатии.[20]

   Пейзажные зарисовки Кавказа с его подлинной красотой и поэзией соседствуют с нарочито, подчеркнуто реалистическими картинами и сценами. Нигде еще не рисовал Толстой так детально целый день в жизни природы, весь ее естественный порядок и гармонию: прекрасное утро сменяется солнечным жаром и блеском, вечер - прохладой и тишиною ночи. Эти подробные описания не случайны и не самодельны. Они заканчиваются  кратким авторским заключением: "Природа дышала примирительной красотой и силой". И сразу же Толстой переходит к декларации своей излюбленной гуманистической мысли: "Неужели тесно жить людям на этом прекрасном свете, под этим неизмеримым звездным небом? Неужели может среди этой обаятельной природы удержаться в душе человека чувство злобы, мщения или страсти истребления себе подобных? Все недоброе в сердце человека должно бы, кажется, исчезнуть в прикосновении с природой - этим непосредственнейшим выражением красоты и добра".

   В первоначальных редакциях "Набега" гораздо обстоятельнее рассказывалось о разорении горского аула; в большом публицистическом отступлении, признавая историческую целесообразность кавказской войны. Толстой более справедливым считал поступок какого-нибудь "оборванца Джеми", который, "услыхав о приближении русских, с проклятиями снимет со стены старую винтовку и с тремя, четырьмя зарядами в заправах, которые он выпустит не даром, побежит навстречу гяурам". Все это было снято самим Толстым при окончательной отделке рассказа. Протест против войны стал более отвлеченным, но зато, всеобъемлющим.

   После всех драматических событий рассказа в конце возникает мажорный мотив. Вновь прекрасная картина природы и созвучный ей "подголосок" шестой роты: звуки его чистого  грудтенора     далеко разносятся по прозрачному вечернему воздуху. В кавказских рассказах складывался общих взгляд писателя на жизнь, на войну в мир - иными словами, философия бытия, воплощенная в художественных образах. Война и мир резко противопоставлены, и война осуждена, потому что это - разрушение, смерть, разъединение людей, вражда их друг с другом, с красотой всего "божьего мира".

   В "Рубке леса" повествование о войне осложняется новыми мотивами. Столкновение с неприятелем - испытание душевных и физических сил человека. В этом испытании есть своя красота. Первые звуки выстрелов "особенно возбудительно" действуют на всех; потом все вдруг принимает "новый величественный характер", и солнце бросает "веселые отблески на сталь штыков, медь орудий, оттаивающую землю и блестки инея". Мысль о смерти побуждает к тому, что "все с большей деятельностью принялись за дело". Но весь рассказ отрицает войну, и голос повествователя звучит патетически в главах о ранении и смерти солдата Веденчука. Завершается рассказ авторским рассуждением о "духе русского солдата": "...скромность, простота и способность видеть в опасности совсем другое, чем опасность, составляют отличительные черты его характера". [25]

   Испытание смертью - излюбленная сюжетная ситуация у Толстого. "Три смерти" - так назвал рассказ 1858 года. Даже в гибели дерева - красота и поэзия. С этой высоты осуждает Толстой ложь последних дней жизни "ширкинской барыни", боящейся смерти, и спокойно, мудро смотрит на тихое, как будто безразличное умирание ямщика Федора.

   С точки зрения Толстого, красота и могущество природы  существуют сами по себе, как первооснова бытия, и могут научить человека великим законам жизни. Срубленное дерево гибнет, страдая: "...вздрогнуло всем телом, погнулось и быстро выпрямилось, испуганно колеблясь на своем корне". Но затем следует жизнеутверждающая картина: "Деревья еще радостнее красовалась на новом просторе своими неподвижными ветками".

   Молодой граф приехал на Кавказ, чтобы получить «взгляд на вещи», стать взрослым человеком, личностью. Не обязательно быть гением, чтобы поставить перед собой такую задачу. Но обязательно условие серьезного отношения к жизни. Война - грубый материал, но из всех испытаний военной жизни Толстой вынес главное убеждение: «Моя цель - добро». Эта мысль напрямую связана с другой толстовской догадкой абсолютного свойства: «Счастье ничто не заменит». Так на Кавказе была впервые выработана толстовская философия любви и самоотвержения - а ведь это самые заветные чувства русского человека. Вот почему отношение к Толстому как рентген просвечивает человека - как он относится к совести, чести, порядочности? Эти ценности сегодня попраны, но разве народ навязал стране атмосферу безответственности и разврата? Разве народ заставил власть передать «группе лиц» общенациональные богатства? Народ остался нравственен...

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

   В  нашем исследовании мы проанализировали литературу Кавказа 19 века. Мы пришли к выводам, что литературу Кавказа 19 века вполне возможно подразделить на два этапа: романтический и реалистический. Данные этапы имеют как литературное, так историческое начало. Кавказ сначала воспринимался русским обществом как некий островок Востока, часть таинственного и прекрасного.  Писателя начала 19 века представляли Кавказ как  чудное убежище от серых будней.

   Теоретическая и практическая  значимость и работы заключаются в отличающихся своей новизной авторских исследованиях, которые были проведены в ходе работы.

   Также имеются выводы о научной новизне работы, которые позволяют отметить, что исследование уникально и крайне важно для развития истории литературы 19 века и литературы Кавказа.

   Исследовав многие источники об истории литературы 19 века мы убедились что практически нет собранных вместе материалов, которые мы представили в своей работе.

    Итак,  первой главе мы рассмотрели произведения романтического этапа литературы Кавказа. Главные из этих произведений – “Кавказский пленник ” А.С. Пушкина, поэма М.Ю. Лермонтова «Измаил-бей», “Мцыри”, роман  “Герой нашего времени”, а также произведения Бестужева-Мерлинского.

   В первой главе рассматривается именно романтический этап в литературе Кавказа. Подробным образом описаны переживания поэтов вдохновленных красотами  Кавказа. Горными местами также был вдохновлен А.С. Пушкин. Значение Кавказа для творчества Пушкина было огромно. Об этом еще при жизни поэта писал Н.В. Гоголь: "…Исполинский, покрытый вечным сном Кавказ, среди знойных долин поразил его; он, можно сказать, вызвал силу души его и разорвал последние цепи, которые еще тяготели на свободных мыслях. Его пленила вольная поэтическая жизнь дерзких горцев, их схватки, их быстрые, неотразимые набеги; и с тех пор кисть его приобрела тот широкий размах, ту быстроту и смелость, которая так дивила и поражала только что начинавшую читать Россию. Рисует ли он боевую схватку чеченца с казаком – слог его – молния; он так же блещет, как сверкающие сабли, и летит быстрее самой битвы. Он один только певец Кавказа: он влюблен в него всею душой и чувствами; он проникнут и напитан его чудными окрестностями, южным небом…".

   Жизнь Пушкина и его творчество очень тесно связаны с Северным Кавказом. Великий русский поэт, по существу, первым в русской поэзии открыл кавказскую тему не по книгам и чужим рассказам, а по собственным впечатлениям от посещения этих мест.

   Свежесть, яркость и поэтичность картин Кавказа в "Кавказском пленнике" и в других лирических произведениях поэта, написанных под впечатлением путешествий на Кавказ, достоверность и колоритность изображения местного быта были с большой похвалой отмечены всеми без исключения критиками. По их мнению "Кавказский пленник" "по своим местным описаниям есть совершеннейшее произведение нашей поэзии". Журнал "Сыны отечества" в 1822 году писал: "Пушкин, созерцая высоты поэтического Кавказа, поражен был поэзией природы дикой, величественной, поэзиею нравов и обыкновений народа грубого, но смелого, воинственного, красивого; и как поэт не мог пребыть в молчании, когда все говорило воображению его, душе и чувствованиям языком новым и сильным".

   Обе поездки по Кавказу оставили неизгладимый след в мировоззрении Пушкина. Поэма "Кавказский пленник" представляет нам автора-романтика.

   Пушкин-романтик изображает исключительные, чаще всего контрастные психологические состояния человека. В романтической лирике того периода Пушкиным нарисованы или "могучая страсть", подчиняющая все переживания и поступки человека, или душевная холодность. Например, в "Кавказском пленнике" Черкешенка – "страстная дева", полная "восторгов сердца". Ей противопоставлен хладнокровный Пленник, который погубил "страстями сердце" ее. Рисуя душевную холодность Пленника, Пушкин стремился запечатлеть характерную сторону психологии не только русской, но и западноевропейской молодёжи.

   Первая русская романтическая поэма, изданная Пушкиным, вполне отвечала его убеждению, что романтизм – это область необыкновенного. При этом Пушкин считает, что нормальные естественные страсти живут не в цивилизованном обществе, к которому принадлежит Пленник, а в диком, близком к природе, где воспиталась Черкешенка.

   Общее значение "Кавказского пленника" было очень велико. Пушкин не только дал первый образец большого романтического произведения, но и отразил характерные черты целого поколения русской и европейской молодёжи.

   Кавказские впечатления породили не только лирические отклики в душе поэта. В "Путешествии в Арзрум" в путевых записках можно прочитать его раздумья об отношениях между русскими и черкесами, между "буйной вольностью" и "законами", природой и культурой.

   По сравнению с первой кавказской поездкой Пушкина, мы видим, как изменилось его отношение к окружающей действительности, Все это сказывается на лирике, навеянной путешествием в Арзрум. Разница между Пушкиным 1820 года – поэтом-романтиком – и Пушкиным 1829 года – зрелым художником-реалистом – выступает особенно наглядно и выразительно.

   В "Кавказском пленнике" поэт, по его собственным словам, больше "угадывал" особенности жизни и быта черкесов – и многое действительно угадал. А в "Путешествии в Арзрум" он опирается на свой личный опыт, на непосредственно увиденную им действительность, которую он воспринимал к тому же не субъективным сознанием поэта-романтика, а зорким и пытливым взором художника-реалиста и очень верно и точно воссоздавал.

   "Черкесы нас ненавидят. Мы вытеснили их из привольных пастбищ..." – пишет он в путевых заметках. И это высказывание является одним из ключей к пониманию того, почему Пушкин изменил свое отношение к окружавшей его действительности. "Путешествие в Арзрум" есть не что иное, как холодные записки, в которых нет и следа поэзии" – так оценивали критики путевые заметки Пушкина.

   Таким образом, настоящая работа подтверждает огромное влияние путешествий на Кавказ на творчество А.С. Пушкина, на его мировоззрение.

   Этому свидетельствуют статьи классиков российской литературной критики, и тексты самих произведений поэта.

   Этот вывод вытекает и из критических отзывов классиков российской литературной критики, и из высказываний самого поэта. Это видно и в текстах самих произведений поэта. Достоверность и реалистичность природы Кавказа, правдивость в изображении характеров и образа жизни коренного населения – горцев, их семейный и общественный быт, любовь к свободе, гостеприимство, патриархальные нравы придают произведениям Пушкина особую неповторимость и индивидуальность. Сравнительный анализ "Кавказского пленника" и Путешествия в Арзрум" позволяет сделать вывод, о том, что А.С. Пушкин прошел сложнейший духовный путь от романтизма в период первого путешествия поэта к реализму после второго посещения Кавказа в 1829 году. Эти произведения определяют одни из главных этапов творческого развития Пушкина.

   Потом будут Лермонтов, Бестужев-Марлинский – Кавказ стал судьбою России и неизбежной темой ее литературы.

   Образы скал, утесов, гор проходят через все творчество Лермонтова, неоднократно этот автор заявлял о своей любви к горам Кавказа. Он воспел природу Кавказа и свободолюбивых горцев. Это были романтические зарисовки, поражавшие необычными красками и могучими, неукротимыми характерами героев.

   В его романтических поэмах «Мцыри» и «Демон», показаны образы сильных людей, бунтарей и протестантов, враждующих с «небом и землей». В центре внимания поэта находится личность одинокого героя, его сложный духовный мир, но не среда, в которой он живет. Автор стремится раскрыть психологию своих героев. Грозная и величественная природа противопоставлена человеку.

   В романе «Герой нашего времени»  природа Кавказа приближена к человеку. Просто описан быт горцев, реальная действительность, изображение живых человеческих характеров – основа образов горцев: Казбича, Азамата и Бэлы. Горцы – сильные, смелые люди. В них отразилась мечта Лермонтова о человеке, личные интересы которого не противоречат общественному укладу жизни.

   В стихотворении «Валерик» поэт рисует войну как явление противоестественное, в основе своей античеловечное.  Лермонтов мечтает о таком будущем, когда, как писал Пушкин, «народы, распри позабыв, В единую семью соединятся». Могучим образам горцев Лермонтов посвящает более десяти  произведений.

   Итак, в первой главе нашей работы мы исследовали отражение романтического этапа в произведениях русских писателей.

   Мы пришли к выводам, что менее исследуемый Кавказ с исторической точки зрения повлиял на построение романтического этапа в истории литературы Кавказа 19 века.

   Вторая глава посвящена реалистическому этапу русской литературы Кавказа.  Тут же хочется отметить некоторые исторические факты, тесно связанные с развитием реалистического этапа литературы Кавказа 19 века.

   Л.Н. Толстой два с половиной года провел на Кавказе. В возрасте 23 лет в мае 1851 году с братом они прибыли в станицу Старогладковскую на левом берегу Терека. Через год из-за болезни он отправился в Пятигорск. Там он проводит время в размышлениях и наблюдениях за горцами. Так и появились многие его произведения на Кавказе.  На Кавказе написана первая часть задуманного романа – «Детство»; позднее были созданы«Отрочество» (1854) и «Юность» (1856); четвертая часть – «Молодость» осталась ненаписанной. Там же были написаны «Святочная ночь» («Как гибнет любовь»), «Записки маркера», по свежим впечатлениям, основываясь на собственном опыте, он начал писать военные рассказы: «Набег», «Рубка леса», начаты «Роман русского помещика», «Казаки»,«Дневник кавказского офицера».

В период пребывания Толстого на Кавказе идея человеческого единения столкнулась в условиях войны с одним из самых глубоких и трагических противоречий исторической жизни человечества. Осмысление причин, порождающих войны, приводит Толстого к постановке вопроса о совести и нравственной чистоте (настоящей и ложной) и патриотизме (истинном и мнимом). Психология войны – в центре рассказов «Набег» и «Рубка леса». В характеристиках трех преобладающих типов солдат Толстой высвечивает начало, единящее и «покорных», и «отчаянных», и «начальствующих», проявляющееся по-разному в каждом из этих разрядов солдат. Оно заявляет о себе несокрушимым спокойствием, необычайной честностью и презрением ко всяким превратностям судьбы ( в разряде «покорных»), благородством и высокими поэтическими порывами (в разряде» начальствующих»), непоколебимой веселостью, огромной способностью ко всему, благородством натуры и удалью (в разряде «отчаянных»). Именно в солдатах Толстой находит проявление силы и достоинства человеческого характера.

В ходе проведения исследований мы установили, что в литературе 19 века о Кавказе можно выделить два этапа: романтический и реалистический. К романтическому этапу можно отнести произведения следующих авторов: А.С. Пушкин и М.Ю. Лермонтов. К реалистическому этапу относятся кавказские повести Л.Н. Толстого.

Мы проанализировали процесс формирования образа Кавказа в российской общественной мысли и пришли к выводу, что тема  Кавказа была упомянута еще задолго до его завоевания.

   Также рассмотрев особенности развития кавказской фабулы в Кавказском пленнике, мы пришли к выводу, что с этого произведения начинается новое освоение кавказской темы в литературе 19 века.

   Мы определили специфику толстовского реализма в  произведениях о Кавказе, в них есть  усиление интереса к изображению горского быта, продолжение борьбы с романтической традицией.

   По окончании работы над второй главой мы приходим к выводу, что именно реальная жизнь на Кавказе повлияла на творческие порывы Толстого. То ощущение войны, суровой реальности помогло всецело построить образ дикого Кавказа с такими героями как Хаджи-Мурат.

   Мы считаем, что исследование наше не исчерпано, и вполне возможно продолжить работу о последующих этапах литературы Кавказа охватив также  литературные произведения 20 века, произведения 19 века самих горцев и создать более точную картину литературы о  Кавказе.

Список использованной литературы

1.Бегби Льюис Ю. Александр Бестужев-Марлинский и русский байронизм. С.-Пб.: Академический проект, 2001. - 368 с.

2.Белинский В.Г. Полное собрание соч.: В 13 т.-М.: Изд-во АН СССР, 1955.

3.Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства: в 2-х т.- М.: Искусство, 1994

4.Бестужев-Мерлинский А.А. Собр. Соч.: В 2-х т. – М. Художественная литература 1981.

5. Васильев В. Бестужев-Марлинский на Кавказе. Краснодар: Краснодарсккое изд-во, 1939. - 132 с.

6. Верольский Ю.Б. « Кавказский пленник» Л. Толстого: история и современность // Л.Н. Толстой и Чечено-Ин1ушетия. Грозный: Чечено-Ингушское кн. изд.-во, 1989.
7. Ветловская В.Е. Пушкин. Проблемы истории и формирование русского реализма. М.: Современник, 1991. - 256 с
8. Виноградов Б. С. Кавказ в русской литературе 30-х годов 19 века. Чечено- Ингушское книжное издательство, 1966.

9. Глухов А.И. Творческий путь М.Ю. Лермонтова. Уфа: Изд.-во БГУ, 2000. -131с.

10. Гордин Я. Русский человек на Кавказе. Предварительные заметки о кавказской утопии // Звезда, 2002. № 7.С. 164-174.
11. Дружин Г. Перечитывая « Хаджи-Мурата»: Чечня, горцы, пограничье // Новый мир, 2002
12. История романтизма в русской литературе (1825-1840). М.: Наука, 1979. -312с.
13. Канунова Ф.З. А.А. Бестужев-Марлинский и романтики-беллетристы 2030-ых годов XIX в. М.: Наука, 1973. - 230 с

15.  Лермонтов М. Ю. Кавказские поэмы. Москва, 1990

16. Лермонтов М.Ю. Собр. соч.: В 4 т. М.: Художественная литература, 1986.
17. Максимов Д.Е. Поэзия Лермонтова М.-Л.: Наука, 1964. - 266 с.

18. Мануйлов В.А. Кавказские рассказы и повести Л.Н. Толстого // Л.Н. Толстой. Кавказские повести и рассказы. Воронеж: Изд.-во Воронеж, университета, 1978.

19. Опульская Л.Д. Позднее творчество Л.Н. Толстого. М.: Наука, 1955. -143 с.
20. Опульская Л.Д. Ступени великого восхождения («Детство», «Отрочество», Севастопольские рассказы, «Казаки» Л.Н. Толстого) // Вершины. -М: Просвещение, 1983. 
21. Я. Полонский. Его жизнь и сочинения: Сборник историко-литературных статей. М., 1906.
22. Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 17 т М.: Воскресенье, 1994
23. Русские писатели XIX века. Биобиблиографический словарь: В 2т. М.: Просвещение, 1995. - 575 с
23. Семенов Л.П. Лермонтов на Кавказе. Пятигорск: Заря Востока, 1939. -78 с.
25. Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений: В 91 т. М.: Терра, 1998.

26. Толстой. Л.Н. Кавказские повести и рассказы. Воронеж: Изд.-во Воронежского университета, 1978. - 238 с

27. Троицкий В.Ю. Художественные открытия русской романтической прозы 20-30-ых г. XIX в. М.: Наука, 1985. - 279 с.

28. Уманская М.М. Лермонтов и романтизм его времени. Ярославльб Верхне-Волжское кн. изд.-во, 1971- 304 с.

29. Фридман Н.В. Романтизм в творчестве А.С. Пушкина. М.: Просвещение, 1980.- 191 с.

30. Шифман А.И. Лев Толстой и Восток. М.: Наука, 1971.-552с.


31. Эйхенбаум Б.М. О литературе. Работы разных лет. М.: Советский писатель, 1987. - 541 с.

32.  http://cyberleninka.ru/article/n/kavkaz-kak-utopiya-russkoy-klassicheskoy-literatury  

33. http://www.moscowbooks.ru/bookinist/view.asp?id=206939 

34. http://www.knigafund.ru/books/11679 

35. http://apsnyteka.org/465-narody_kavkaza_1960-1962.html М.О.

36. http://feb-web.ru/feb/griboed/texts/orlov/sta59_5.htm       

37. http://www.rulit.me/books/polnoe-sobranie-sochinenij-v-3-tomah-tom-2-dramaticheskie-sochineniya-stihotvoreniya-stati-putevye-z-read-337314-1.html 

38.. http://www.library.ru/2/lit/sections.php?a_uid=26 

39. http://www.ruthenia.ru/sovlit/c/100663.html 

40 . http://www.rulit.me/books/kavkazskie-povesti-read-224214-215.html 

41.  http://imwerden.de/razdel-241-str-1.html