Политические взгляды и государственная деятельность Мао Цзедуна.

Содержание

Введение…..…………………………………………………………………...3

1. Становление и развитие политических взглядов и деятельности Мао Цзэдуна (1940-1949 гг.) до установления власти КПК в Китае   …………...17

1.1. Формирование политических взглядов и начало политической борьбы  Мао Цзэдуна, возникновение маоизма (1940-1945 гг.)   ………………….....17

1.2. Мао в период гражданской войны 1946-1949 гг.   ……………………30

2. Государственная деятельность Мао Цзэдуна в 1949-1952 гг…………. ..39

2.1. Деятельность Мао в переходный период (1949-1952 гг.), оформление культа личности вождя   ……………………………………………………… 39

2.2. Первая пятилетка и кампания «Ста цветов» (1953-1957 гг.)…..……..51  

2.3. «Движение за упорядочение стиля в партии» и «борьба против буржуазных правых элементов»   ……………………………………………..……...70

3.  Мао Цзэдун  в период «большого скачка» и «культурной революции»………………………………………………………………..…………… 75

3.1. Идеология, политика «большого скачка» (1958-1960 гг.) и его последствия ……………………………..…………………………………………….. 75

3.2. Борьба Мао Цзэдуна за единоличное лидерство в партии и «культурная революция» в Китае   …………………………….…………………………… 86

3.3. Последние годы жизни Мао, значения его государственной деятельности и политическое наследие …………….………………………………......104

Заключение   ……………………………………………………… …….. ...110

Список использованной литературы и источников……………..………...114

Введение

В современной истории Китая, пожалуй, нет фигуры, равнозначной Мао Цзэдуну (26 декабря 1893 — 9 сентября 1976). Мао, его личность, его деятельность, его учение (маоизм) оказывали решающее воздействие на развитие страны на протяжении полувека, оно ощущается и до сих пор.

О Мао написаны сотни книг и статей, романов и повестей, сняты фильмы, созданы интернет-сайты. Казалось, изучено все, до мельчайших подробностей. А вот исчерпывающих ответов на эти вопросы до сих пор нет. Для большинства ученых на Западе и в Китае, а после раскола между КПСС и КПК и в России китайская компартия под руководством Мао уже во второй половине 1930-х годов стала автономной и самодостаточной, а Мао Цзэдун, по существу, дистанцировался от Москвы. Многие авторы писали о том, что, по их данным, Сталин не доверял Мао, являвшемуся в его глазах более «крестьянским националистом», нежели коммунистом. Западные историки Джон Кинг Фэрбэнк, Бэнджамин Шварц, Конрад Брандт и Роберт Норе первыми, еще в конце 1940-х — начале 1950-х годов, обосновали ставший затем классическим постулат о «самостоятельности Мао Цзэдуна», как в его отношениях со Сталиным, так и в его воззрениях на Китай.

Цель данной работы – дать анализ Мао Цзэдуна, как политического и государственного деятеля Китая.

Объект исследования – новейшая история Китая.

 Предмет исследования – политическая и государственная деятельность Мао Цзэдуна.

Задачами исследования являются:

- анализ процесса формирования политических взглядов и начала политической борьбы  Мао Цзэдуна (1940-1945 гг.);

- рассмотрение его деятельности в период гражданской войны 1946-1949 гг.;

- характеристика государственной деятельности Мао Цзэдуна в 1949-1952 гг.;

- выявление особенностей его государственной деятельности в  периоды «большого скачка» и «культурной  революции»;

- оценка значения его государственной деятельности и политического наследия.

Хронологически работа охватывает период с 1940 г. (нижняя граница), когда начинается формирование мировоззрения будущего государственного деятеля до 1976 г. (верхняя граница) – даты смерти Мао Цзэдуна.

Источниковую основу исследования представляет совокупность разного рода материалов, которые по своей специфике могут быть подразделены на ряд групп:

1) это, прежде всего, произведения (статьи, очерки и т.д.), речи Мао Цзэдуна разных лет, которые представлены в изданных в СССР четырехтомном собрании его сочинений^[1] и шеститомном сборнике его выступлений^[2].

Среди наиболее значимых его произведений следует особо отметить работы «О новой демократии» (1940 г.), в которой Мао излагает свой взгляд на государственный строй, называемый «демократическим централизмом»; «За упорядочение стиля в партии» (1942 г.), давшую начало компании проработок «Чжэнфэн» в КПК;  «О демократической диктатуре народа» (1949 г.) и «К вопросу о правильном разрешении противоречий внутри народа» (1957 г.), которые посвящены вопросам партийной дисциплины, «борьбы» с оппозицией при социализме и партийного строительства; «О кооперировании сельского хозяйства» (1955 г.) – здесь содержится точка зрения Мао на аграрные преобразования в Китае; «Критика «тезисов группы пяти по делам культурной революции о ведущейся научной дискуссии» (1966 г.), отражающая генеральную линию Председателя КНР на проведение культурной революции в стране и др.

Произведения и речи Мао позволяют выявить особенности его политических взглядов в тот или иной период, идеологии маоизма в целом, дают возможность оценить личностные качества и мировоззрение вождя и т.д.;

2) законодательные (нормативные) акты КНР, такие, как: Общая программа Народного политического консультативного совета Китая (1949 г.), «Закон о земельной реформе в КНР» 1950 года, законодательство о семье и браке в КНР (1950 г.), Конституция КНР 1954 г. и др^[3]., в которых отражены основные направления государственного строительства и политики Китайской Народной Республики в рассматриваемый период;

3) официальные документы СССР и КНР об установлении дипломатических отношений и двустороннем сотрудничестве^[4], такие как: «Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи между СССР и КНР» (14 февраля 1950 г.), ряд экономических соглашений: о Чанчуньской железной дороге, Порт-Артуре и Дальнем, об учреждении двух советско-китайских акционерных обществ, о предоставлении кредита КНР, торговое соглашение и др., которые позволяют проследить характер и основные направления двусторонних отношений государств;

4) официальные документы и рабочие материалы Коммунистической партии Китая, такие как: материалы VIII Всекитайского съезда КПК, материалы второй сессии Всекитайского собрания народных представителей (5-30 июля 1955 г.), тезисы для изучения и пропаганды генеральной линии партии в переходный период, документы IX Всекитайского съезда КПК, важнейшие документы КПК о «культурной революции»^[5] и др.; их изучение позволяет проследить политическую линию КПК, ее идеологические установки и их эволюцию (например, на основе изменений, внесенных в устав КПК на различных форумах партии), выявить соотношение сил в руководстве КПК и т.п.;

5) записки, мемуары и воспоминания китайских и советских государственных деятелей, например, маршала Пэн Дэхуая, Ван Мина, Г. Димитрова, Н. С. Хрущева,  дипломатов: И. В. Ковалева, К. И. Коваля,  К. А. Крутикова, А. М. Ледовского,  Н. Т. Федоренко,  Д. Т. Шепилова,  военных советников: П. П. Владимирова, Г. Г. Семенова и др^[6]. Следует отметить, что мемуарная литература, как исторический источник, довольно своеобразна, поскольку с одной стороны, представляет собой субъективный (личный) и от того не вполне беспристрастный, взгляд на события, процессы, личности и их соответствующую оценку, но, с другой стороны, она может содержать факты, не нашедшие отражения в официальных документах, материалы личных (порой тайных) бесед, подчеркивать настроения участников встреч и т.п. Так, в мемуарах Пэн Дэхуая можно найти оценку им деятельности Мао Цзэдуна в различные периоды, положительную – во время войны с Гоминьданом (1946-1949 гг.), критическую – в период «большого скачка» и «культурной революции». Воспоминания Ван Мина (который занимал высокие должности в КПК и КНР) – одного из серьезных оппонентов Мао Цзэдуна ценны тем, что содержат трактовку событий, во многом противоположную официальной позиции КПК. Записки и воспоминания советских дипломатов дают представление о личных взаимоотношениях Мао Цзэдуна и советских руководителей (Сталина и Хрущева), позволяют детализировать ход советско-китайских переговоров в 1950-х гг.;

6) статистические данные анализа демографической ситуации в Китае в 1950-1980-е гг., проведенного известными американскими социологами  Д. Постоном и Д. Янки, которые позволяют определить ущерб, нанесенный китайскому народу в периоды проведения маоистских социально-экономических «экспериментов»^[7].

Таким образом, источниковая база охватывает значительный массив документов и материалов (работ Мао Цзэдуна,  нормативных актов КНР и партийной документации КПК, мемуарной литературы, статистических данных) по вопросам политического, экономического, социокультурного развития Китая в 1940–1970-е гг. При этом имеющиеся в распоряжении источники позволяют решить основные задачи настоящего исследования.

Историография истории политической, государственной деятельности Мао Цзэдуна в нашей стране имеет длительную историю. При этом оценки отечественных авторов (особенно советского периода) во многом зависели от уровня и характера межгосударственных отношений СССР и Китая, определялись политической конъюнктурой, а не фактическим материалом, который подбирался соответствующим образом. При этом исследование личности Мао, его деятельности осуществлялось в неразрывной взаимосвязи с исследованием процессов борьбы в КПК.

Большинство работ того времени, было написано людьми, профессионально занимавшимися или когда-либо занимавшимися революционным движением в Китае (Г.И. Сафаров, Г.Н. Войтинский, С.А. Далин, В.Н. Кучумов и др.). Особое место в этом ряду занимал П.А. Миф^[8]. Последний долгое время был ректором Коммунистического университета трудящихся Китая (КУТК)  и имел огромное влияние на группу китайских коммунистов, известную в дальнейшем как «28 с половиной большевиков». Большинство коммунистов, входящих в эту группу, в дальнейшем занимали самые высокие и ответственные посты в руководстве КПК. Само собой разумеется, что все, написанное о деятельности КПК, о Мао Цзэдуне должно было соответствовать точке зрения Сталина. Сам Сталин уделял довольно значительное внимание китайским делам.

Начавшийся с 1949 года новый этап в изучении истории КПК и деятельности Мао явился на деле лишь продолжением первого. Существовавшая схема, в целом, объясняла победу революции и приход к власти в Китае коммунистов во главе с Mао Цзэдуном. Она нуждалась лишь в небольших дополнениях и уточнениях, с учетом новых условий. Естественно, фигурой номер один среди китайских коммунистов становится Мао Цзэдун, основатель партии, верный ленинец, неутомимый борец с оппортунизмом справа и слева. В число этих оппортунистов попадают и хрестоматийные "враги" Чень Дусю и Ли Лисань, Цюй Цюбо и Ван Мин.

Известный советский исследователь истории Китая Г.В. Ефимов справедливо замечал, что для советской историографии Китая периода 50-х годов характерно некритическое восприятие ряда положений маоистской трактовки истории Китая^[9]. Действительно, в работах 50-х гг. сказывается влияние китайских историков, но на деле исследовательская схема и оценки были выработаны именно советскими историками еще в 30-е годы и в дальнейшем лишь были дополнены и уточнены документами КПК и работами китайских ученых. Существовавшая, например, схема развития любой компартии вроде бы объясняла ситуацию в КПК, но истинные причины победы Мао во внутрипартийной борьбе, истинные причины этой борьбы даже не анализировались.

С конца 50-х - начала 60-х годов начинается новый этап в изучении вопроса. До середины 60-х годов (а точнее до начала "культурной революции") продолжался, если выразиться образно, период "онемения" советских исследователей. В крайне немногочисленных работах этих лет^[10] практически исчезло имя Мао Цзэдуна, а руководство КПК приобрело еще более безличностный характер.

Все точки над "i" расставила начавшаяся в 1966 году так называемая Великая Пролетарская Культурная Революция, и даже не столько сама она, сколько сопутствующий ей всплеск антисоветизма и великоханьского национализма. Именно тогда и появился тезис о необходимости рассматривать историю КПК как историю борьбы двух враждебных линий - мелкобуржуазной, националистической, и интернационалистской, ленинской. Мао Цзэдун при таком подходе становился вождем мелкобуржуазного, националистического крыла, а его противники, в большинстве своем, попали в лагерь интернационалистов-ленинцев.

Огромную роль в утверждении этого тезиса сыграла работа О. Владимирова и В. Рязанцева^[11]. Все содержащееся в ней было своего рода "квинтэссенцией" сложившихся тогда взглядов на внутрипартийную борьбу в КПК и роль в ней Мао Цзэдуна. Работа была написана явно на "заказ". Здесь впервые были преданы гласности некоторые факты, по замыслу авторов, проливавшие свет на истинное лицо Мао Цзэдуна. Эта брошюра выдержала более десятка переизданий, демонстрируя тем самым важность и сохранившуюся актуальность взглядов и оценок, содержащихся в ней.

Авторы данной работы попытались объяснить существование и победу в КПК мелкобуржуазного националистического крыла во главе с Мао Цзэдуном. Основные вехи внутрипартийной борьбы остались прежними, лишь оценки поменялись на противоположные. Если раньше ленинец Мао Цзэдун боролся с оппортунистами и уклонистами и одерживал победы в этой нелегкой борьбе, то теперь оппортунист и уклонист Мао боролся со всей партией и все с тем же победным для себя результатом. Написанная в условиях ожесточенной борьбы с пекинским ревизионизмом (маоизмом), во время настоящих боев на границах книга и не могла выглядеть иначе.

В начале 70-х гг. на смену работам во многом публицистическим появляются научные труды обзорного характера^[12]. В разделах этих работ, события освещались более полно и взвешенно. Однако и здесь главной линией была борьба между националистами и интернационалистами в руководстве КПК. Но соотношение сил изменяется. Мао Цзэдун уже не одинок в своей антипартийной деятельности. Вновь всплывает правый оппортунизм Чэнь Дусю, левацкий авантюризм Ли Лисаня. А Мао примыкает то к одному, то к другому уклону. Не так безупречно выглядит и интернационалистское крыло партии. Возрастает роль ВКП(б) и Коминтерна, в предыдущий период не слишком афишируемая. Возникновение и развитие уклонов во многом объясняется либо пренебрежением рекомендациями Коминтерна, либо ослаблением его контроля за деятельностью КПК, как это было, например, в 1941-1945 гг. Вся деятельность Мао Цзэдуна рассматривалась как враждебная Коминтерну и СССР. Но личность самого Мао Цзэдуна, качества его характера в этих работах здесь даже не подвергались какому-либо серьезному исследованию.

С середины 70-х годов вновь происходят определенные изменения в изучении истории КПК, и вновь они напрямую были связаны с соображениями, далекими от науки. Начавшиеся в Китае изменения после смерти Мао Цзэдуна (сентябрь 1976 г.), программа "4-х модернизаций" напугали советское руководство.

Завязавшиеся еще при Мао контакты с Западом после его смерти значительно укрепились и переросли в сотрудничество, что вызывало тревогу у советского руководства. Теперь нужно было искать причины "перерождения" уже не Мао Цзэдуна, а всей партии.

Показательна в этом смысле работа, во многом научно-публицистического жанра, Ф.М. Бурлацкого^[13]. В данный период изучения проблемы эта работа сыграла примерно такую же роль, как и упоминавшаяся брошюра О. Владимирова и В. Рязанцева. Неслучайно книга была написана на языке еще более доступном и понятном простому народу, чем работа упомянутых ранее авторов. Ф.М. Бурлацкий излагал не только свою точку зрения. Занимая довольно высокий пост в научно-партийной номенклатуре, он не мог не отражать в той или иной степени сложившееся в тот период времени мнение высшего партийного и государственного руководства.

Автор попытался осветить весь жизненный путь Мао Цзэдуна и его активное участие во внутрипартийной борьбе. Мао Цзэдун предстает как ловкий интриган и хитрый политик: человек, проявивший незаурядные способности в борьбе за власть, которая постоянно шла в руководстве КПК.

Научные работы конца 70-80-х гг. большей частью были посвящены конкретным эпизодам из истории КНР. Так, А.М. Григорьев указывает на заслуги Мао Цзэдуна в военном и организационном строительстве армии и партии. Мао Цзэдун предстает здесь как типичный член КПК, принимающий и исполняющий все установки ЦК. Борьба Мао против своих соперников не была чем-то не характерным для КПК. Подобное происходило и в Хубэй-Хэнань-Аньхойском советском районе. Методы же и причины этой борьбы "были во многом связаны с общим уровнем основной массы руководителей и членов партийных организаций, бойцов и командиров основных частей"^[14].

В монографии А.С. Титова^[15] уделяется внимание борьбе сложившихся к 1935 году группировок Мао и Чжан Готао. Борьба между двумя лидерами, по мнению автора, была беспринципна и шла лишь за власть. Мао Цзэдун одержал в ней победу благодаря большей ловкости по сравнению со своим "прямолинейным" соперником.

В целом отечественные исследователи 70 - первой половины 80-х гг., старались не столько показать фактическую сторону дела, сколько объяснить причины победы Мао борьбе, раскрыть сущность самой КПК. Отмечались и личные качества Мао Цзэдуна (гибкость, прагматизм, мастерство интриги и компромисса), и главенство целей национального возрождения перед целями социалистических преобразований.

Новый этап в изучении деятельности и личности Мао Цзэдуна начинается с конца 1980-1990-х гг. Толчком к пересмотру прежних оценок на этот раз явились процессы, происходившие в СССР. Новое советское руководство признало, наконец, что Китай развивается как социалистическая страна и что советская перестройка по своим целям и содержанию схожа с реформами в Китае.

Практическая надобность в критике маоизма как идеологии враждебного государства исчезла, на первое место в изучении истории Китая вышли иные проблемы (прежде всего хозяйственная реформа в КНР: ее истоки и результаты), что привело к сокращению числа работ.

Интерес представляют оценки взглядов и деятельности Мао Цзэдуна, данные в шеститомной «Истории Востока» Института востоковедения РАН^[16]. В данном издании идеи Мао названы «идеологией националистического народничества, адаптированной к марксизму»^[17], а политический режим в перид нахождения его у власти – тоталитарным^[18].

Неудачи экономических преобразований в Китае в 1950-60-е гг. авторы видят в «нетерпении и торопливости Мао», в результате которых «задуманные преобразования оказались скомканными, осуществленными слишком быстро и грубо», в том, что «Мао не обращал внимания на объективные условия, а полагался только на свои желания»^[19].

«Культурную революцию» исследователи считают решающим шагом Мао на путик единоличной власти в партии и государстве^[20].

Политическую и государственную деятельность Мао Цзэдуна в «Истории Востока» оценивают сугубо негативно, отмечая в этой связи, что «и теоретические основы режима, и его практическая внутренняя и внешняя политика потерпели фиаско, завели страну в тупик»^[21].

В пустоте сложившегося еще с середины 80-х либерального консенсуса относительно фигуры Председателя («восточный деспот», «кровавый коммунистический диктатор», «китайский Сталин» и прочие вариации на ту же тему), в 2000-е годы в России выходят в свет исследования о Мао Цзэдуне биографического характера.

В 2007 г. выходит книга А.В. Панцова^[22], который  более чем удачно включил историю жизни вождя коммунистического Китая в исторический контекст. Это, пожалуй, один из немногих успешных примеров «интеллектуальной биографии» в отечественной историографии.

В своей книге Панцов показывает извилистую дорогу, по которой Мао, в итоге, пришёл к марксизму. Любопытно, что довольно долго мысли будущего вождя занимали либеральные идеи в их китайском изводе. Причём особенно интересно следующее: это само по себе специфическое понимание либерализма у Мао имело некоторые особенности, самой важной из которых было мнение будущего «кормчего» об исключительных правах, необходимых сильной личности. Такой любопытный разворот, между прочим, заставляет обратиться к отнюдь не праздной проблеме судьбы либерализма в незападных странах.

Панцов особенно внимательно приглядывается к тому, насколько китайское общество на самом деле объективно было подготовлено к столь значительным историческим переменам, в какой степени они были привнесены фантастической харизмой и волей к власти Мао Цзэдуна.

Сам подход Панцова к созданию этой биографии весьма интересен. Дело в том, что он стремится проследить не только фактическую сторону жизни Мао Цзэдуна, но и пытается проследить историю формирования его мировоззрения. Это, собственно, как раз то, что позволяет отнести книгу Панцова к жанру «интеллектуальной биографии». Обращаясь к собственным воспоминаниям Мао, к рассказам его дочери и прочим прямым источникам, Панцов работает и с разного рода косвенными сведениями, восстанавливая круг чтения «великого кормчего», изучая заметки на полях, биографии и мировоззрение людей, повлиявших на вождя китайского коммунизма. Тут, надо сказать, Панцов проделал колоссальную работу. Правда, полученная таким образом информация обладает большим числом изъянов. Потому что всякий раз, делая предположение о влиянии на Мао какой-либо книги, исследователь должен смириться с его приблизительностью — никто не может точно проследить ход мысли человека.

В некотором смысле главный изъян книги Панцова — в стремлении к художественности. Она, конечно, помогает с наименьшими затруднениями прочесть сотни страниц этого фундаментального труда, но одновременно мешает рассмотреть личность Мао Цзэдуна как совокупность её разных проявлений. «Интеллектуальная биография» как раз и отличается, как правило, тем, что зачастую ставит больше вопросов, чем даёт ответов. Пожалуй, в книге А. Панцова как раз этих вопросов не хватает.

Среди работ зарубежных авторов особняком стоит исследование видного американского синолога и политолога С. Шрама^[23]. Написанная незадолго до культурной революции (автор закончил основную работу в 1963 г.) биография Mao Цзэдуна, которая содержит весьма интересную оценку его деятельности.

В отличие от большинства своих соотечественников, которые в основном считали Мао диктатором, автор рисует образ Мао – проницательного и талантливого политика, обладавшего уважением широких масс, ставшего вождем китайской революции, который сумел «приспособить марксизм к потреблению одной из всемирных старейших культур»^[24].

С. Шрам восхищается личным мужеством и мудростью китайского вождя, с которым он встречался,  его работа содержит множество личных оценок, он напрямую говорит о том, что «Председатель Мао заинтриговал меня»^[25].

Впоследствии С. Шрам отметил, что был удивлен политикой, проводившейся в Китае в годы культурной революции, которая настолько не вязалась с тем образом Мао, который сложился у него в период работы над биографическим исследованием^[26].

Видный немецкий политолог, Дитер Хайнциг в работе «Советский Союз и коммунистический Китай, 1945-1950: Трудный путь в Альянс»^[27], посвященной в основном проблемам международных отношений в период гражданской войны в Китае, отмечает, что в тот период была возможность для демократического развития Китая в дальнейшем; такую возможность автор видел в продуманной позиции администрации Г. Трумэна по отношению к китайским коммунистам. В этой связи он отмечает, что поддержка, оказанная США правительству Чан Кайши была крупной ошибкой, следовало бы «сосредоточить основное внимание на Мао и его сторонниках», которые были «в большей степени националистами, чем коммунистами»^[28], в итоге предотвратив  создание коммунистического Китая.

 По мнению Д. Хайнцига, в конце 1940-х гг. Мао мог стать «Тито на Востоке», в то время как его политические устремления (как и программа КПК) во многом укладывались в рамки национально-демократических (национально-прогрессистских) идей^[29].  

Кроме того, следует отметить вышедшую в нашей стране работу Чжан Ю., Холлидей Дж^[30]. Авторы исследования – гражданка Соединенного Королевства и китаянка по происхождению Юн Чжан, известная своим бестселлером «Дикие лебеди» (вышедшем в 40 странах 10-миллионымм тиражом), и ее супруг англичанин Джон Холлидей, в прошлом – старший научный сотрудник Королевского колледжа Лондона. Созданию этой фундаментальной книги они посвятили более десяти лет упорного и кропотливого труда. Работа Чжан и Холлидея была отклонением от устоявшегося образа Мао-тирана. Он уже не просто тиран, но «Монстр, чья политическая деятельность угрожала самой границе между животным и человеком»^[31].

Мао предстает перед нами «кровожадным монстром, «истинным революционером», воспитанником Кремля; и при том,  Мао был незаурядным человеком; для него никогда не существовало общепринятых правил^[32].

На наш взгляд, не стоит следовать крайним оценкам деятельности Мао Цзэдуна, нужно учесть специфику традиционного сознания и мировоззрения представителя восточного общества, для которого личная неограниченная власть правителя в государстве, а также насильственные методы в управлении являются вполне адекватными и разумными. При этом не вызывает сомнения незаурядность Мао, как личности и искусного политика.

На защиту выносятся следующие положения:

- во-первых, как политический деятель Мао Цзэдун сформировался во многом под влиянием личности И.В. Сталина и практики «социалистического строительства» в СССР в 1930-е гг., что наложило отпечаток на всю его последующую деятельность во главе партии и государства;

- во-вторых, не имея достаточного уровня профессиональной компетенции, образования, теоретической подготовки (особенно в экономических вопросах), Мао, тем не менее, получил достаточный практический опыт революционной и политической борьбы, что позволило ему на всех этапах его политической карьеры успешно справляться со своими противниками и оппонентами в КПК, проводить собственный курс. При этом отсутствие необходимых знаний проявилось в определенной авантюрности осуществленных мероприятий, которые зачастую не учитывали реального положения в стране и экономических возможностей Китая, что в итоге привело к глубокому и всеобъемлющему кризису в КНР, который стал результатом его многолетнего правления.

1. Становление и развитие политических взглядов и деятельности Мао Цзэдуна (1940-1949 гг.) до установления власти КПК в Китае

1.1. Формирование политических взглядов и начало политической

борьбы  Мао Цзэдуна, возникновение маоизма (1940-1945 гг.)

Предваряя анализ государственной деятельности Мао Цзэдуна, целесообразно, на наш взгляд, привести краткие биографические сведения о периоде формирования его мировоззрения и вступления в политическую борьбу.

Мао Цзэдун родился 26 декабря 1893 года в селе Шаошань провинции Хунань, неподалёку от столицы провинции, города Чанша. Отец Цзэдуна, Мао Ичан, принадлежал к мелким землевладельцам, и семья его была достаточно обеспеченной. Юный Мао получил классическое начальное китайское образование в местной школе, которое включало в себя знакомство с учением Конфуция и изучение древнекитайской литературы. «Я знал классику, но не любил её», — признавался позже Мао Цзэдун в интервью Эдгару Сноу^[33].

В 1911 г. в Китае начинается Синьхайская революция. После начала революции, в 1911 году, Мао вступил в армию. В это время он знакомится с политической литературой^[34].

В 1913 году Мао приезжает в город Чанша — столицу провинции Хунань с твердым намерением продолжать образование. В период учебы в Чанша Мао услышал о Сунь Ятсене, о программе «Объединенного союза»^[35].

Годом позже он перебирается в Пекин. В Пекине на формирование политических взглядов молодого Мао большое влияние оказало знакомство с Ли Дачжао (сторонником марксизма) и Чэнь Дусю, а также знакомство с идеями анархизма, в частности произведения П. А. Кропоткина^[36].

Окончательное становление Мао как коммуниста происходит осенью 1920 года. В середине ноября 1920 года он приступил к строительству подпольных ячеек в Чанша: сначала им была создана ячейка Социалистического союза молодёжи, а немного позже, по совету Чэнь Дусю, и коммунистический кружок по типу уже существовавшего в Шанхае^[37] 

В июле 1921 года Мао принял участие в учредительном съезде Коммунистической Партии Китая. Через два месяца, по возвращении в Чанша, он становится секретарём хунанского отделения КПК^[38].

На III съезде КПК (1922 г.) Мао поддержал линию Коминтерна, что выдвинуло его в первые ряды руководителей КПК: он был ввёден в состав Центрального исполнительного комитета, вошёл в Центральное бюро и был избран секретарём и заведующим организационным отделом ЦИК^[39].

В апреле 1927 года Мао Цзэдун организует в окрестностях Чанша крестьянское восстание «Осеннего урожая». Восстание подавляется местными властями, Мао вынужден бежать. В 1928 г., после долгих переселений, коммунисты прочно основываются на западе провинции Цзянси. Там Мао создаёт достаточно сильную советскую республику. Впоследствии он проводит ряд аграрных и социальных реформ — в частности, конфискацию и перераспределение земли, либерализацию прав женщин^[40].

Между тем Компартия Китая переживала тяжёлый кризис. Число её членов сократилось до 10 000, из них лишь 3 % относились к рабочим. Новый лидер партии Ли Лисань, вследствие нескольких серьёзных поражений на военном и идеологическом фронте, а также разногласий со Сталиным, был исключён из ЦК. На этом фоне позиция Мао, делавшего упор на крестьянство и действовавшего в этом направлении относительно успешно, усиливается в партии, несмотря на частые конфликты с партийной верхушкой. Со своими противниками на локальном уровне в Цзянси Мао расправился в 1930-31 гг. с помощью репрессий, в ходе которых многие местные руководители были убиты или брошены в тюрьмы как агенты вымышленного общества «АБ-туаней»^[41].

К 1934 г. силы Чан Кайши окружают коммунистические районы в Цзянси и начинают готовиться к массированной атаке. Руководство КПК принимает решение уклониться от открытого столкновения с Чан Кайши путём броска на север, через труднопроходимые горные районы. Спустя год после начала похода в октябре 1935 г. Красная Армия достигает коммунистического района Шэньси-Ганьсу-Нинся, который решено было сделать новым форпостом Коммунистической Партии.

После того, как в июле 1937 г. вспыхнули открытые военные действия, коммунисты, по указанию Москвы, идут на создание единого патриотического фронта с Гоминьданом. В августе 1937г. после начала войны сопротивления Японии, Политбюро ЦК КПК провело расширенное совещание в Лочуане. Мао Цзэдун выступил на нем с важной речью, в которой сформулировал линию, программу и политические установки КПК на период войны и настоятельную необходимость сохранения независимости и инициативы партии в рамках единого фронта^[42].

С 16 сентября по 6 ноября 1938 г. в штаб-квартире КПК, в городе Яньани проходили заседания шестого пленума ЦК КПК. Это был важный пленум. Мао Цзэдун говорил, что «шестой пленум ЦК решил судьбу Китая»^[43].

На шестом пленуме ЦК КПК шестого созыва политический доклад «О новом этапе» сделал член Политбюро ЦК партии Мао Цзэдун, выступавший от имени Политбюро. Заключительную речь на пленуме произнес член Политбюро Ван Цзясян. Незадолго до пленума он возвратился из Москвы, общепризнанного тогда центра международного коммунистического движения и штаб-квартиры ВКП(б). В устной форме он довел до сведения членов ЦК КПК мнение Сталина и Г.М. Димитрова. Примерный смысл этого сообщения был таков: «Исходя из практики борьбы в ходе китайской революции необходимо признать, что товарищ Мао Цзэдун является вождем Компартии Китая»^[44]. С этого времени Мао Цзэдун становится признанным руководителем КПК.

Следует отметить, что росту влияния Мао не только в Китае, но и в международном коммунистическом движении во многом способствовала проведенная в СССР кампания агитационного характера. Так,  в конце 1938 г. был подготовлен и издан сокращенный перевод книги Эдгара Сноу «Красная звезда над Китаем», из которой изъяли все самокритичные замечания Мао об его детстве и юности. Текст книги сильно урезали, чтобы яснее оттенить главную мысль Сноу: Мао Цзэдун — «законченный ученый классического Китая, глубокий знаток философии и истории, блестящий оратор, человек с необыкновенной памятью и необычайной способностью сосредоточения… Интересно, что даже японцы рассматривают его как самого блестящего китайского стратега… Он совершенно свободен от мании величия, но в нем сильно развито чувство собственного достоинства и твердой воли»^[45].

В 1939 году был выпущен «канонический» биографический очерк Мао, основанный на заново отредактированной записи Сноу, которая была частично дополнена собственной информацией ИККИ^[46]. Тогда же на прилавках Москвы появилась брошюра «Мао Цзэдун. Чжу Дэ (Вожди китайского народа)», авторство которой принадлежало бывшему соученику Мао Цзэдуна по Дуншаньской начальной школе высшей ступени и педагогическому училищу города Чанши, писателю Эми Сяо (Сяо Саню), жившему тогда в Москве. Из этой книги также становилось ясно, что Мао — «образцовый» руководитель антияпонской борьбы и китайского коммунистического движения^[47].

Примерно в это же время, получив «добро» из Москвы, Мао Цзэдун начинает укреплять свои позиции, стремясь к единоличной власти. Уже в докладе на заседании шестого пленума ЦК КПК Мао дает идейное обоснование «китайского марксизма» и новой «правильной» линии КПК. Он, в частности, отмечал: «…Мы должны обобщить все наше прошлое – от Конфуция до Сунь Ятсена. Мы должны принять это драгоценное наследство, и оно станет для нас большим подспорьем в руководстве нынешней великой борьбой. Коммунисты являются марксистами-интернационалистами, однако марксизм может быть претворен в жизнь только через национальную форму. Если коммунисты …будут трактовать марксизм в отрыве от особенностей Китая, то это будет абстрактный, пустой марксизм»^[48].

И далее: «Поэтому при китаизации марксизма в каждом отдельном случае нужно считаться с особыми чертами Китая, то есть исходить из национальных особенностей Китая…»^[49].

Таким образом, только «китайский марксизм» должен был стать идейной основой объединенной Компартии Китая. Тех коммунистов, кто мог с этим не согласиться, Мао предупредил: «После настоящего 6-го расширенного пленума Центрального комитета [мы] развернем во всей партии соревнование по изучению марксистской теории; посмотрим, кто уже действительно чему-нибудь научился, кто учится больше, кто учится лучше». А тех, кто придерживался «неправильных взглядов», Мао призывал «перевоспитывать», а если этот метод не даст положительных результатов, то к ним следовало применять решительные меры воздействия, «для того чтобы добиться исправления»^[50].

Теория «китайского марксизма» и «новой демократии» нашла дальнейшее развитие в целом ряде работ Мао Цзэдуна 1939-1940 гг., таких как статьи «Китайская революция и Коммунистическая партия Китая», «О новой демократии» и др. Суть ее заключалась в следующем. Исходя из того, что Китай — страна «колониальная, полуколониальная и полуфеодальная» (термин Ло Фу), Мао обосновывал необходимость в осуществлении не социалистической, а так называемой «новодемократической» революции. Апеллируя более к национальным, нежели социальным чувствам сограждан, он заявлял о необходимости социальных реформ в духе «трех народных принципов» Сунь Ятсена. При этом он трактовал эти принципы крайне либерально, обещая после революции гарантировать права частных собственников, стимулировать национальное предпринимательство и проводить политику протекционизма, то есть привлекать иностранных инвесторов под строгим государственным контролем. Он призывал к снижению налогов, развитию многопартийной системы, организации коалиционного правительства и осуществлению демократических свобод.

От «старой западной демократии» теория «новой демократии» отличалась, по словам Мао Цзэдуна, тем, что должна была проводиться в жизнь под руководством коммунистической партии. Последняя выступала уже не как политическая организация рабочего класса, а как организация единого революционного фронта, стремившаяся к объединению «всех классов и слоев населения, которые способны быть революционными». Будущий Китай, утверждал Мао, будет не республикой пролетарской диктатуры, а республикой «объединенной диктатуры нескольких революционных классов»; в экономике новой страны будут сосуществовать как государственная и кооперативная, так и частнокапиталистическая собственность^[51].

        Главным политическим противником Мао в КПК в рассматриваемый период был Ван Мин,  который  в 1931-1937 гг. жил и работал в Москве в качестве руководителя делегации КПК при Коминтерне, был избран исполнительным секретарем и членом Президиума Коминтерна. После приезда в Китай Ван стал публично не соглашаться с предложениями Мао об устройстве единого фронта. Ван верил, что деятельность КПК должна строго находиться в рамках единого фронта, в то время как Мао настаивал на том, чтобы КПК вело свою деятельность независимо от единого фронта^[52].

Разумеется, без санкции Сталина Мао Цзэдун не мог развернуть кампанию против Ван Мина. Но вскоре он получил необходимую поддержку. В начале 1940 года ИККИ подготовил рекомендации ЦК КПК по организационному вопросу к предстоявшему VII съезду КПК. Их должен был устно доложить Мао Цзэдуну и другим членам ЦК Чжоу Эньлай. Какие рекомендации были сделаны, дает представление докладная записка отдела кадров ИККИ Димитрову, хранящаяся в архиве. В ней, в частности, говорится: «Нужно иметь в виду, что среди старых кадров партии Ван Мин авторитетом не пользуется. К руководству в партии он выдвинут на IV пленуме ЦК [январь 1931 года] под давлением Мифа [ко времени написания записки Миф был арестован НКВД и расстрелян как «враг народа»]. Ввиду ряда неясностей и сомнений, которые вызываются деятельностью Ван Мина …рекомендовать руководству КПК не выдвигать Ван Мина на первые роли и на ведущие руководящие посты в руководстве партии…

По материалам отдела кадров ИККИ и из бесед с Чжоу Эньлаем, Чжэн Лином [Жэнь Биши], Мао Цзэминем и другими составлены характеристики на 26 руководящих работников КПК (характеристики прилагаются), которые могут быть выдвинуты на VII съезде в руководящие органы партии. Из этих 26 товарищей особенно выделяются: Линь Бяо, Хэ Лун, Лю Бочэн, Не Юнчэн [Не Жунчжэнь], Сяо Кэ, Сюй Сянцянь, Чэн[ь] Гуан, Дэн Сяопин, Е Цзяньин, которые пользуются всеобщей известностью не только в партии, но и во всей стране, как руководители и командиры частей 8-й армии…

Мао Цзэдун действительно является самой крупной политической фигурой в КПК. Он лучше других руководителей КПК знает Китай, знает народ и правильно разбирается в политических событиях и в основном правильно ставит задачи»^[53].

Укреплению авторитета избранного Москвой вождя КПК способствовали и советские деньги. В конце марта 1940 года Чжоу Эньлай привез Мао из Москвы 300 тысяч долларов США. И это был отнюдь не последний дар. Может показаться невероятным, но СССР продолжал помогать китайской компартии даже после того, как 22 июня 1941 года на Советский Союз напала гитлеровская Германия! В российском архиве, в особых папках Политбюро ЦК ВКП(б), хранится документ: решение Политбюро от 3 июля 1941 года отпустить ИККИ «один миллион американских долларов для оказания помощи ЦК Компартии Китая»^[54].

Чувствуя поддержку Кремля и используя советские деньги, Мао Цзэдун в 1941 году начал работу по пересмотру основных этапов партийной истории КПК, поскольку, только переписав прошлое, можно было обосновать необходимость единоличной власти и собственного культа личности.

8 сентября 1941 года Секретариат ЦК под руководством Мао принял решение организовать серьезное исследование проблем истории партии. Главное внимание при этом должно было уделяться выработке концепции наиболее тяжелого для Мао периода — со времени 4-го пленума ЦК КПК (январь 1931 года) до совещания в Цзуньи (январь 1935 года). 10 сентября 1941 г. Мао выступил с докладом по вопросам истории внутрипартийной борьбы на расширенном заседании Политбюро. Подвергнув вскользь критике Ли Лисаня, он сконцентрировал внимание на догматиках, субъективистах и «левых оппортунистах» 1931–1934 годов. (Хотя он и не называл Ван Мина по имени, ни для кого не являлось секретом, что имел он в виду в первую очередь именно его: ведь Ван Мин возглавлял тогда делегацию КПК в Коминтерне, «освещавшую» «левый» «догматический» курс.) При этом Мао подчеркнул: «Только те учителя, которые могут китаизировать марксизм, –  хорошие учителя… Изучение методов мышления Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, изучение «Краткого курса истории ВКП(б)» составит суть наших занятий. Нам надо читать больше антисубъективистских работ»^[55].

После выступления Мао Цзэдуна некоторые сторонники Ван Мина начали каяться и выступать с самокритикой. Но сам Ван Мин не уступал Мао Цзэдуну. Выступая на том же расширенном заседании Политбюро ЦК КПК 12 сентября 1941 г., Ван Мин не только не был самокритичен, как того хотелось бы Мао Цзэдуну, но, напротив, утверждал, что линия в свое время проводилась правильная. Ван Мин возложил ответственность за главные ошибки на завершающем этапе советского периода деятельности КПК на Бо Гу, подчеркнув, что в то время сам он, то есть Ван Мин, выступал против Бо Гу, находясь еще в СССР^[56].

Выступления Мао между тем дали старт целой кампании по пересмотру партийной истории в целях тотального насаждения культа вождя. Последняя, в феврале 1942 года, переросла в широкомасштабную кампанию исправления стиля в КПК партии (чжэнфэн). Ее главным объектом как раз и стал Ван Мин. Кампания исправления стиля, правда, ни в коей мере не напоминала советский 1937 год. «Нынешнее руководство КПК, — говорил Мао в январе 1943 года, — считает былые чистки в ВКП(б) ошибочными. Необходимы «духовные чистки», которые проводятся нынче в Особом районе»^[57].

К началу 1943 года Мао обострил обстановку вокруг Вана. Тот сказался больным, чтобы избежать участия в проработочных кампаниях. 15 января 1943 года Димитров получил тревожное сообщение из Яньани по линии военной разведки (послал его Владимиров, по просьбе самого Вана^[58]). В сообщении говорилось, что Ван Мин серьезно болен. «Необходимо его лечение в Чэнду или в СССР, – доносил советский разведчик, – но Мао Цзэдун и Кон Син [Кан Шэн] не хотят выпускать его из Яньани, опасаясь, что он даст неблагоприятную на них информацию»^[59].

22 декабря 1943 года, Димитров послал личное письмо вождю КПК, в котором настоятельно рекомендовал не преследовать Ван Мина. Одновременно он просил не трогать и Чжоу Эньлая: «Я считаю политически неправильной проводимую кампанию против Чжоу Эньлая и Ван Мина… Таких людей, как Чжоу Эньлай и Ван Мин, надо не отсекать от партии, а сохранять и всемерно использовать для дела партии»^[60]. Вне всякого сомнения, Димитров должен был на это получить указание Сталина.

Письмо Димитрова от 22 декабря не осталось без внимания. Мао отступил: он прекрасно понимал, кто на самом деле ведет с ним переписку! В ответ Мао Цзэдун прислал две телеграммы, 2 и 7 января 1944 года. В первой из них, в частности, говорилось: «Наши отношения с Чжоу Эньлаем очень хорошие. У нас совсем нет никакого намерения отсекать его от партии. У Чжоу Эньлая много успехов и достижений»^[61].

В телеграмме от 7 января было отмечено, что: «внутрипартийные вопросы: политика в этой области направлена на объединение, на укрепление единства,  – попытался он загладить излишнюю резкость предыдущего послания. – По отношению к Ван Мину будет проводиться точно такая же политика…»^[62].

Нельзя сказать, что Ван Мин был полностью удовлетворен создавшимся положением, однако он понял, что вождем партии Москва его не желала видеть, надо было смириться. 7 марта 1944 г. Димитров получил письмо от Вана, в котором говорилось: «Дорогой Г. М. [Димитров]! Мое отношение к Мао Цзэдуну остается таким же, как и было раньше, ибо я всей душой поддерживаю его как вождя партии, независимо от личных разногласий между нами в прошлом по отдельным вопросам политики антияпонского национального единого фронта и кампании, которая в течение последнего года проводилась против меня по вопросам внутрипартийной жизни… Я уже заявил Мао Цзэдуну и КПК, что борьба с лилисаневщиной, выдвижение новой политики антияпонского национального единого фронта – заслуга Мао Цзэдуна, а не моя…Я  дезавуирую все политические разногласия…»^[63].

На состоявшемся 23 апреля – 11 июня 1945 года в Яньани VII Всекитайском съезде партии и Чжоу Эньлай, и Ван Мин были включены в состав Центрального комитета, а Чжоу Эньлай даже укрепил свои позиции в высшем партийном эшелоне.

При этом избрание Ван Мина и Чжоу не означало, что власть Мао в какой-то степени была ограничена. Поверженный Ван уже ничего не значил как политический деятель. Триумф Мао был полным и окончательным. Он поднялся на такую высоту, на которую до него не поднимался в КПК ни один лидер. Его культ стал поистине тотальным. «Его мнение – все! – отмечал в этой связи Владимиров. – Завтра это уже закон! Его влияние сказывается даже в мелочах»^[64].

Именно Мао сформировал состав Центрального комитета, избранного на VII съезде, доминировал на всех заседаниях, определил направления его работы и решения. Он же выступил с основным докладом – «О коалиционном правительстве», в котором вновь изложил «новодемократическую» программу^[65].

Накануне съезда Мао с успехом завершил и еще один очень важный для него форум – 7-й расширенный пленум ЦК, принявший по его указке «Решение по некоторым вопросам истории». В новой, канонической, истории партии главная роль была, отдана именно Мао, а весь путь КПК до совещания в Цзуньи был представлен как цепь беспрерывных отклонений от его правильной линии то вправо, то влево. При этом все его реальные или вымышленные противники (Чэнь Дусю, «путчисты», Ли Лисань, Ван Мин, Бо Гу, Чжан Готао) были заклеймены^[66].

Важным мероприятием съезда явилось принятие нового устава партии. С докладом по этому вопросу выступил Лю Шаоци. Текст устава был знаменателен тем, что в нем идеологическими основами КПК были названы «идеи Мао Цзэдуна». «Коммунистическая партия Китая, – говорилось в уставе, – считает идеи, объединяющие теорию марксизма-ленинизма с практикой китайской революции, – идеи Мао Цзэдуна – путеводной звездой во всей своей работе»^[67].

Этот термин — «идеи Мао Цзэдуна» (на китайском языке: «Мао Цзэдун сысян») — был впервые предложен Ван Цзясяном в самом начале июля 1943 года. До того, с сентября 1940 года, в партийной лексике КПК бытовали разные термины: такие, например, как «теория товарища Мао Цзэдуна», «идеи товарища Мао Цзэдуна», «теория и стратегия товарища Мао Цзэдуна», «точка зрения товарища Мао Цзэдуна», «взгляды товарища Мао Цзэдуна», «курс товарища Мао Цзэдуна», «линия товарища Мао Цзэдуна», «стиль Мао Цзэдуна» и даже «маоцзэдунизм».

Окончательный выбор термина отразил стремление Мао и его единомышленников создать некую чисто китайскую идеологию, которая равным образом отражала бы интересы всех слоев китайского общества — от пролетариата до части «помещиков» и национальной буржуазии, своего рода идеологию единого фронта. Термин «идеи» («сысян») в противоположность «изму» («чжуи») как нельзя лучше подходил для определения этой надклассовой общекитайской идеологии^[68].

Таким образом, итогом чжэнфэн становится полная концентрация внутрипартийной власти в руках Мао Цзэдуна. В 1943 г. он избирается председателем Политбюро и Секретариата ЦК КПК, а в 1945 г. — председателем ЦК КПК.

Этот период становится первым этапом в формировании культа личности Мао. На протяжении яньаньского периода Мао Цзэдун уделяет большое внимание теоретической работе. Эти годы, пожалуй, можно отнести к одним из наиболее плодотворных в его становлении как идеолога КПК. Среди наиболее значительных работ, написанных Мао в этот период, следует назвать следующие: «Перестроим нашу учебу» (май 1941 г.), «За правильный стиль в работе партии» (февраль 1942 г.), «Выступления на совещании по вопросам литературы и искусства в Яньани» (май 1942 г.), «Наша учеба и текущий момент» (апрель 1944 г.), «О коалиционном правительстве» (май 1945 г.) и др. Всего за период пребывания в Яньани Мао написал более двух третей из числа работ, вошедших в т. 1–3 «Избранных произведений» на китайском языке и в т. 2–4 на русском языке^[69].

В яньаньский период Мао Цзэдун явно ставит цель осуществить на деле то, что он прокламировал прежде, а именно «китаизацию марксизма». Это означало, во-первых, тщательный отбор тех проблем в марксизме-ленинизме, которые Мао относил к существенным и важным для Китая; во-вторых, своеобразную интерпретацию марксистских выводов по этим проблемам с проекцией на китайскую практику; в-третьих, разработку специфических вопросов стратегии и тактики КПК, в особенности в области партийного строительства, военного дела, управления государством, соотношения национально-освободительных, демократических и социалистических задач китайской революции, и др. И наконец, в-четвертых, все работы этого периода явно имеют целью приукрасить деятельность самого Мао и линию его политического поведения.

Мао изучает классику западной философии и, в особенности, марксизм. На основе марксизма-ленинизма, некоторых аспектов традиционной китайской философии и, не в последнюю очередь, собственного опыта и идей, Мао удаётся создать и «теоретически обосновать» новое направление марксизма – маоизм. Маоизм задумывался как более прагматичная форма марксизма, которая была бы более приспособлена к китайским реалиям того времени.

Изучение работ Мао Цзэдуна легло в основу системы партийной учебы кадров на всех уровнях, что должно было, по замыслу Мао, обеспечить идеологическое единство партии, теперь уже не на базе марксизма-ленинизма, а на базе маоизма.

1.2. Мао в период гражданской войны 1946-1949 гг.

С 1945 года начинается новый этап в политической судьбе Мао Цзэдуна. Наконец-то в его руках была вся власть в партии. КПК к тому времени была реальной и мощной силой. В партии состояло 1 миллион 200 тысяч человек, регулярная армия насчитывает 910 тысяч бойцов, в ополчении – 2 миллиона 200 тысяч^[70].

При этом в войне с Японией коммунисты действовали успешнее Гоминьдана. С одной стороны это объяснялось отработанной Мао тактикой партизанской войны, позволявшей успешно оперировать в тылу у противника, с другой же это продиктовано тем, что основные удары японской военной машины принимает на себя армия Чан Кайши, лучше вооружённая и воспринимаемая японцами как основной противник. В конце войны даже предпринимаются попытки сближения с китайскими коммунистами со стороны Америки, разочаровавшейся в Чан Кайши, испытывающим одно поражение за другим. К середине 1940-х годов все общественные институты Гоминьдана, включая армию, находятся на крайней стадии разложения. Повсеместно процветает неслыханная коррупция, произвол, насилие; экономика и финансовая система страны фактически атрофированы^[71].

Между тем, Вторая мировая война подходила к концу. Летом 1945 года гоминдановцы стремились при помощи американцев захватить большие города и оружие сдающихся японских войск. После атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки американцами перешли в наступление и коммунисты, стремясь взять под свой контроль как можно большую территорию. Вступление в войну Советского Союза и разгром Квантунской армии существенно изменили ситуацию и в Китае. С японской оккупацией практически было покончено. Однако японцам противостояла не объединенная мощь всей нации, а две самостоятельные и враждебные силы, две крайне амбициозные и незаурядные личности – Мао Цзэдун и Чан Кайши. Обе эти силы – и компартия, и гоминдан готовились не столько к решающим боям с японцами, сколько к предстоящей борьбе за власть.

С окончанием Второй мировой войны в середине августа 1945 года Китай вновь оказался разделенным. Центральное правительство Гоминьдана, за спиной которого стояли США, контролировало только две трети страны. Компартия удерживала Особый район Шэньси – Ганьсу – Нинься, охватывавший уже 30 уездов, а также 18 крупных «освобожденных районов», расположенных в Северном, Восточном и Южном Китае с общей численностью населения 95,5 миллионов человек^[72]. Северо-Восточный Китай (Маньчжурия) был оккупирован Красной армией. Ситуация, однако, не была критической: впервые за долгие годы появилась реальная возможность мирного демократического объединения страны. Большую роль в этом процессе должны были сыграть главные победители Японии – Соединенные Штаты и Советский Союз, поддерживавшие в тот период союзнические отношения. Новой войны в Китае они не хотели, опасаясь, что бурный китайский конфликт мог легко положить конец миру на всей планете^[73].

Что касается Сталина, то он в своих геополитических расчетах 1945-1949 годов должен был принимать во внимание монополию США на ядерное оружие. Будучи не готовым противостоять ядерной атаке Соединенных Штатов, он вынужден был делать все, чтобы не спровоцировать Вашингтон^[74].         Инициативу Сталина ограничивало и Ялтинское секретное соглашение великих держав, принятое в феврале 1945 года, а также советско-гоминьдановский договор о дружбе и союзе, заключенный 14 августа того же года, в день капитуляции Японии. Оба они были выгодны Советскому Союзу, так как по ним СССР получал существенные экономические, политические и территориальные концессии на Дальнем Востоке. Особенно важен был договор с Чан Кайши, который сам Сталин называл «неравным»^[75]. Специальные соглашения, сопровождавшие советско-гоминьдановский договор, давали советской стороне право иметь в течение тридцати лет военно-морскую базу в городе Люйшуне (Порт-Артуре), владеть портом города Далянь (Дальний) на северо-востоке Китая, а также совместно управлять Китайской Чанчуньской железной дорогой^[76].

Вот почему вскоре после Второй мировой войны Сталин начал открыто выражать сомнения в способности китайских коммунистов взять власть: он просто не хотел ради безоговорочной поддержки КПК рисковать тем, что уже получил, оказав помощь США и Китаю в борьбе с Японией. Он посоветовал Мао Цзэдуну «прийти к временному соглашению» с Чан Кайши, настаивая на поездке Мао в Чунцин для личной встречи с его заклятым врагом, поскольку новая гражданская война может привести к уничтожению китайской нации^[77].

Мао был недоволен таким «предательством», но не мог не подчиниться. На переговоры с Чаном надо было ехать. «Я был вынужден поехать, поскольку это было настояние Сталина»^[78], – говорил позже Мао Цзэдун. 28 августа вместе с Чжоу Эньлаем он вылетел в Чунцин, несмотря на то, что ЦК КПК получил письма с протестами против переговоров с Гоминьданом от различных партийных организаций. Сопровождали руководителей КПК прибывшие накануне в Яньань гоминьдановский генерал Чжан Чжичжун и американский посол Хэрли. На аэродроме перед отлетом, прощаясь с Цзян Цин (второй женой) и членами Политбюро, Мао улыбался, но, по словам Владимирова, к трапу самолета «шел как на казнь»^[79].

В итоге переговоры ни к чему не привели. Мао провел в Чунцине 43 дня, неоднократно встречался с Чаном и другими гоминьдановскими деятелями, а также с представителями либеральной общественности и даже подписал соглашение о мире, но при этом не отказался от борьбы за власть. Он сделал уступку Сталину, прекрасно понимая, что его столкновение с гоминьданом могло быть успешным только при условии оказания КПК военной и экономической помощи со стороны СССР.

К весне 1946 года все попытки великих держав примирить враждовавшие партии в Китае провалились, в мире к тому же началась «холодная война», и Сталин стал оказывать войскам коммунистов реальную помощь. В результате Маньчжурия, находившаяся по-прежнему под контролем СССР, превратилась в плацдарм КПК. В июне 1946 года в стране началась новая полномасштабная гражданская война.

Развивалась она вначале для коммунистов неблагоприятно. Гоминьдановские войска, насчитывавшие 4 миллиона 300 тысяч человек, значительно превосходили армию КПК, в которой было чуть более 1 миллиона 200 тысяч солдат и командиров. В результате, в первые же месяцы кровопролитных боев войска КПК были вынуждены оставить 105 городов и других населенных пунктов^[80].

12 марта 1947 года авиация Чан Кайши нанесла бомбовый удар по самой Яньани и окрестному пещерному лагерю. Одновременно на город с юга было развернуто крупномасштабное наступление сухопутных сил Гоминьдана. К 18 марта обстановка стала критической. Гоминьдановские войска подошли уже на расстояние семи ли от города. Надо было срочно отступать. И тогда Мао отдал приказ оставить Яньань. В тот же вечер, вместе с Цзян Цин и дочерью Ли На он и сам покинул пещерный лагерь. Но, прежде, Мао приказал Пэн Дэхуаю, отвечавшему за эвакуацию, проследить за тем, чтобы комнаты во всех пещерах были хорошо выметены, а мебель не была поломана. Он не желал, чтобы гоминьдановцы думали, будто коммунисты бежали в панике^[81].

Армия КПК (с конца марта 1947 г. – Народно-освободительная армия Китая (НОАК)) отступила на север Шэньси в горные районы, где находилась вплоть до конца зимы 1948 г.

Однако это было апогеем военных успехов Чан Кайши. Вскоре инициатива переходит к коммунистам, чьи вооруженные силы начинают пользоваться поддержкой широких масс крестьянства, поверивших в популистские обещания. А лучшее вооружение войск Чан Кайши, включая американские танки, как бы уравновешивалось значительно более высоким моральным духом и «революционным» энтузиазмом бойцов НОАК, более зрелым военным искусством ее военачальников – Пэн Дэхуая, Чжу Дэ, Линь Бяо, Лю Бочэна, Чэнь И, Дэн Сяопина, Хэ Луна и других.

Идеи коммунистов все более широко распространялись в массах. Американский генерал Маршалл по этому поводу высказывался так: «Одни связались с коммунизмом, будучи возмущены насилием, коррупцией и полицейскими жестокостями гоминдана. Другие – с отчаяния, не видя никакой перспективы. Третьи – принимают новую власть по инерции»^[82].

Всю сложность ситуации осознавал и генералиссимус Чан Кайши, наблюдая, как разваливается социальный и политический механизм, создаваемый им на протяжении нескольких десятилетий: «Наша национальная мораль пришла в упадок. Положение в деревне все ухудшается. Спекулянты за одну ночь превращаются в миллиардеров, а бедные умирают от голода прямо на улице»^[83].

Гоминьдановцы не смогли добиться главной стратегической цели – уничтожить основные силы коммунистов и захватить их опорные базы^[84]. Категорический отказ Чан Кайши организовывать жизнь в стране после окончания войны по демократическим нормам и волна репрессий против инакомыслящих обуславливают полную потерю поддержки Гоминьданом среди населения и даже собственной армии. После начала активных военных действий в 1947 г., коммунистам, с помощью Советского Союза удаётся за 2,5 года овладеть всей территорией континентального Китая, несмотря на поддержку Гоминьдана со стороны США^[85].

В марте 1948 года, форсировав Хуанхэ, Мао и его войска перешли в провинцию Шаньси и ускоренным маршем двинулись дальше – на запад Хэбэя. Здесь, в уезде Пиншань, с весны 1947 года располагался рабочий комитет ЦК, деятельностью которого руководили Лю Шаоци и Чжу Дэ. Лю и Чжу жили в деревушке Сибайпо, расположенной в 560 ли к юго-западу от Бэйпина, в труднодоступных горах Тайшань, в узкой долине, на берегу быстрой реки.         Находясь в Сибайпо, Мао вместе с Чжу Дэ, Чжоу Эньлаем, Лю Шаоци и другими членами партийного руководства смог разработать ряд мер, которые привели к разгрому армии Чан Кайши.

В течение пяти месяцев, с сентября 1948-го по январь 1949-го, войска НОАК провели три крупнейшие стратегические операции. Одну – в Маньчжурии, другую – в Восточном Китае и третью – в районе Бэйпин — Тяньцинь. В результате было уничтожено более 1,5 миллиона солдат и офицеров противника, взяты несколько больших городов, в том числе сам Бэйпин. Уже весной 1948 года НОАК отбила Яньань, а в ноябре 1948 – январе 1949 в ходе крупнейшей Хуайхэйской битвы гоминдан потерял четверть всех своих вооруженных сил. Как выразился один из военных историков, это было «Ватерлоо Чан Кайши». В конце января 1949 года генерал Фу Цзои без боя сдает северную столицу – Пекин. В ходе непрерывных наступательных боев войска компартии овладели Нанкином. Власть Чан Кайши пала. Перебравшись на остров Тайвань, он объявил материковый Китай «зоной, охваченной коммунистическим восстанием»^[86].

В чем причины победы КПК? По нашему мнению, прежде всего, сказалась эффективность традиционного партизанского метода ведения боевых действий, активно применявшегося армией Мао на первом этапе конфликта. Отступая в первые месяцы, коммунисты старались заставить противника «покрутиться и помыкаться... чтобы он вконец измотался и стал испытывать острый недостаток в продовольствии». Этот метод Мао назвал «тактикой изматывания»^[87].

Гоминьдановские войска разваливались буквально на глазах. Генералы и офицеры были бессильны выправить положение. Боевой дух солдат стремительно падал. Как и в войне с японцами, армия Чан Кайши демонстрировала полное неумение воевать. Во всех частях процветали коррупция и местничество. Сильны были и пережитки милитаризма. Командиры не желали рисковать своими подразделениями, рассматривая их, прежде всего, как источник собственного политического влияния в обществе и обогащения.

Остро давала себя знать и неспособность правительства стимулировать экономическое развитие. В 1946 году в стране началась инфляция. С сентября 1945-го по февраль 1947 года курс юаня упал в 30 раз. В 1947 году ежемесячный рост цен составил 26 процентов. И кризис все продолжал углубляться. Очевидец сообщает: «Из-за инфляции мы не чувствовали себя в безопасности в финансовом отношении... Инфляция была столь стремительной, что если какой-то суммы утром хватало на покупку трех яиц, то уже днем за эти же деньги можно было купить лишь одно. Деньги возили в тележках, а цена риса была так высока, что люди, в обычные времена и не помышлявшие о воровстве, громили продовольственные лавки и выносили оттуда все, что могли»^[88].

Резко усилилось забастовочное движение: только в одном Шанхае в 1946 году произошло 1716 стачек. Весной 1948 года правительство вынуждено было ввести карточки на продовольствие во всех крупных городах и, чтобы как-то увеличить запасы зерна, ввело принудительные закупки его по заниженным ценам. Однако это последнее мероприятие оттолкнуло от Гоминьдана его естественного союзника — зажиточного крестьянина. В общем, Чан Кайши потерял как свою армию, так и тыл. Его внутренняя политика вызвала недовольство широких масс населения.

В этих условиях КПК сумела воспользоваться ситуацией и объединить вокруг себя различные политические силы. К власти она пришла не под знаменами социализма, коммунизма или сталинизма, а под лозунгами «новой демократии». И именно это-то и имело решающее значение.

Немаловажную роль играла и позиция СССР. Несмотря на то, что Сталин дал «добро» на вход КПК в Маньчжурию, он первое время придерживался осторожной линии в китайском конфликте — вплоть до успешного испытания советской атомной бомбы в августе 1949 года^[89]. Это, конечно, не означает, что он был против коммунистической революции в Китае. Подобные суждения некоторых историков представляются неправомерными. Он, правда, первоначально высказывал мысль о возможном разделении Китая на две части — по реке Янцзы (север — за КПК, юг — за ГМД), однако отказывался от любых форм посредничества между конфликтовавшими сторонами, несмотря на неоднократные просьбы правительства Чан Кайши. И хотя он все время слал своему посольству в Китае категорические директивы, требуя не вмешиваться в конфликт, тем не менее, отнюдь не желал спасти Гоминьдан^[90].

Таким образом, в 1949 г. Мао Цзэдун привел партию коммунистов к власти в этой самой большой (по населению) стране мира. Китайская «новодемократическая» революция, наряду с русской, явилась одним из величайших событий XX века, а доктрина этой революции – маоизм – стала одним из главных идеологических течений.

В рассматриваемый период (1940-1949гг.) окончательно сформировалась его политическая концепция, происходит становление Мао Цзэдуна как вождя и лидера КПК, всей страны.

Уже  в самом начале своей политической «карьеры» Мао проявил себя как талантливый стратег и тактик внутрипартийной борьбы. Его путь к единоличной власти был постепенным; основными его вехами стали: шестой пленум ЦК КПК (осень 1938 г.), после которого Мао становится признанным лидером КПК; закончившаяся убедительной победой внутрипартийная борьба с Ван Мином и его сторонниками (включая кампанию чжэнфэн) за единоличную власть; VII Всекитайский съезд КПК (весна-лето 1945 г.), сделавший Мао председателем ЦК КПК, внесший в устав партии «идеи Мао Цзэдуна», победа в войне с гоминьданом (1946-1949 гг.) и обретение власти во всем Китае.

В 1940-1949 гг. как политик, Мао Цзэдун во многом должен был ориентироваться на позицию руководства СССР и идеологию международного коммунистического движения (ИККИ), поскольку был в определенной степени «ставленником Сталина», а КПК и революционное движение зависели от советской помощи: военно-технической, экономической и др. Однако, он уже тогда сохранял в своих действиях известную долю самостоятельности, что вызывало порой недовольство в Кремле.  При этом Мао, безусловно, импонировал образ вождя СССР, стиль руководства которого (со всеми присущими тому атрибутами: неограниченной властью, культом личности и т.д.), по-видимому, уже тогда становится его «политическим идеалом», вполне соответствуя традиционным китайским представлениям.  

На данном этапе сформировалась политическая, идеологическая концепция Мао Цзэдуна, которая в Китае получила название «идеи Мао Цзэдуна» (на китайском языке: «Мао Цзэдун сысян»), а в других странах –  маоизма. Для Мао Цзэдун сысян, прежде всего, была характерна «китаизация марксизма», выделение особого пути развития для Китая на основе учета его национально-исторических особенностей. Изучение «идей Мао Цзэдуна» в партии и широких массах, их включение в новый устав КПК в качестве идеологической основы, а также пересмотр истории КПК в нужном для вождя ключе, положили начало формированию культа личности Мао Цзэдуна в Китае по примеру Советского Союза.

2. Государственная деятельность Мао Цзэдуна в 1949-1952 гг.

2.1. Деятельность Мао в переходный период (1949-1952 гг.), оформление культа личности вождя

1 октября 1949 г. Мао Цзэдун от имени китайского народного правительства торжественно сообщил о создании Китайской Народной Республики. Незадолго до этого, 21 сентября 1949 г., была созвана первая сессия китайской Народной политической консультативной конференции в Бэйпине (Северное спокойствие), который через несколько дней был переименован в Пекин, (по-китайски Бэйцзин — Северная столица), ставшим столицей нового государства. Конференция продолжалась до 30 сентября. На ней была закреплена организация нового государства и избран состав его руководителей. В новое коалиционное правительство вошли представители восьми партий и группировок, а также «независимые личности с демократическими убеждениями». Председателем правительства стал Мао Цзэдун, а его главными заместителями – Лю Шаоци, Чжу Дэ и Сун Цинлин (вдова Сунь Ятсена)^[91].        

Таким образом, Мао оказался на самой вершине власти в одной из крупнейших стран мира. Он стал одновременно председателем КПК, председателем Центрального народного правительства КНР, председателем Постоянного комитета Народного политического консультативного совета Китая (НПКСК), председателем Народно-революционного военного совета.

 Насущными для Мао Цзэдуна в это время стали вопросы организации власти и  управления, определения политики (внутренней и внешней) нового государства. При этом анализ последующих событий в Китае позволяет сделать вывод о том, что идеология «новой демократии» была для Мао не более чем «тактической уловкой» для привлечения на сторону КПК широких слоев населения в период борьбы с Гоминьданом, этапом в построении социализма, а не конечной целью. На самом деле политическим идеалом Мао был курс на создание в КНР государства «сталинского» типа. Он хотел построить в Китае социализм по образцу  СССР. Не зря в одном из своих выступлений того времени он отмечал: «Мы намерены осуществить великое национальное  строительство. Работа, которую нам предстоит сделать, трудна, и наш опыт недостаточен. Поэтому мы должны упорно учиться передовому опыту Советского Союза… Чтобы построить нашу страну, мы должны довести изучение Советского Союза до общенациональных масштабов»^[92].

        Однако в первые три года развития КНР (1949-1952) осуществление подобного курса не было возможно по нескольким причинам, среди которых главными выступали: отсутствие единства взглядов на будущее развитие государства в руководстве, неоднозначная политика в отношении Китая, проводившаяся в 1949–1953 годах Советским Союзом.

Руководство КПК не было едино в вопросе о «новой демократии». В отличие от Мао Цзэдуна, переставшего употреблять термин «новая демократия», некоторые руководящие деятели КПК продолжали в то время активно использовать терминологию «новодемократической» революции. В период 1949-1952 годов не только Лю Шаоци и Чжоу Эньлай, но и Чэнь Юнь, Дэн Сяопин и некоторые другие руководящие работники КПК выражали умеренные взгляды в отношении «новой демократии» даже в неофициальных беседах с деятелями других коммунистических партий^[93]. Эти лидеры КПК опирались на авторитет Сталина, ссылаясь на его советы не спешить со строительством социализма.

Мао и его оппоненты одинаково воспринимали социалистические идеалы, но по-разному понимали методы их достижения. Вот лишь несколько примеров. Весной 1951 года партийные руководители провинции Шаньси выступили с идеей ускорения процесса кооперирования деревни. Лю Шаоци не ограничился критикой этих идей на совещании пропагандистов и в июле 1951 года подготовил и разослал от имени Центрального комитета документ, в котором эта провинциальная затея была названа «ошибочной, опасной, утопической идеей аграрного социализма». Однако Мао Цзэдун взял под защиту местных активистов и два месяца спустя дезавуировал документ, подготовленный Лю Шаоци^[94].

В декабре 1952 года на заседании Государственного административного совета под председательством Чжоу Эньлая был рассмотрен и одобрен подготовленный министром финансов Бо Ибо проект новой налоговой системы. Принципиальная новизна закона заключалась в единообразном налогообложении всех форм собственности. Государственные и кооперативные предприятия теряли свои налоговые льготы, а частнокапиталистический сектор получал благоприятные условия для конкуренции. Как впоследствии выяснилось, проект закона не был согласован с аппаратом ЦК и Мао Цзэдун не знал о нем. Вскоре после этого, 15 января 1953 года, Мао послал гневное письмо руководителям Госсовета — Чжоу Эньлаю, Чэнь Юню, Дэн Сяопину и Бо Ибо, не считая обоснованным их стремление создать условия для оживления частного предпринимательства. Ошибочный с точки зрения Мао Цзэдуна закон о налогах стал поводом для проведения интенсивной идейно-политической кампании против всех несогласных с его (Мао) линией. В середине февраля в неформальной беседе с руководителями Центрально-Южного бюро ЦК в Ухани Мао отметил: «Есть люди, которые говорят: «Нужно укреплять новодемократический порядок», есть также люди, которые выступают за «четыре большие свободы» [то есть за свободу для крестьянина брать займы, арендовать землю, нанимать рабочую силу и торговать]. Я считаю, что и то и другое неверно. Новая демократия – это этап перехода к социализму»^[95].

Вот почему политика КПК в те годы была достаточно противоречивой. Идеи демократической трансформации общества нашли отражение в Общей программе единого фронта, организационным выражением которого стал Народный политический консультативный совет Китая (НПКСК), а также в других документах, определявших развитие Китая в первые годы КНР.

НПКСК, возникший как организационная форма единого фронта, взял на себя функции Учредительного собрания. Именно от имени НПКСК коммунисты сформировали новые органы государственной власти и приняли Общую программу, которая стала главным документом новой власти, чем-то вроде временной конституции. Программа провозглашала демократические ценности, но при этом подчеркивала руководящую роль КПК. Устанавливалась многопартийная система, и восемь политических партий и организаций, признававших руководящую роль КПК, получали легальный статус. В программе гарантировались права населения на владение частной собственностью, содержались установки о поддержке частного национального предпринимательства, о взаимовыгодном регулировании отношений труда и капитала. В документе провозглашался курс на демократическое развитие страны и полностью отсутствовала идея социалистического переустройства китайского общества^[96].  

Принятый правительством 28 июня 1950 года «Закон о земельной реформе в КНР» также полностью соответствовал духу народной демократии: отменялась помещичья собственность на землю, основанная на феодальной эксплуатации, земля передавалась в частную собственность крестьянству, сохранялось кулацкое хозяйство^[97]. «Принятая нами политика сохранения кулацких хозяйств, – говорил в своем докладе на сессии Всекитайского комитета НПКСК в июне 1950 года Лю Шаоци, – является не временной политикой, а политикой, рассчитанной на длительный срок. Иными словами, хозяйства кулаков будут сохранены в течение всего периода новой демократии»^[98].

За два с половиной года реформа охватила 450 млн. человек. О ее результатах может дать представление тот факт, что около 300 млн. безземельных и малоземельных крестьян получили 47 млн. га обрабатываемой земли, которая принадлежала прежде помещикам. За короткий срок были достигнуты внушительные успехи. Уже к 1952 году продукция сельского хозяйства выросла примерно на 50%. Общая стоимость промышленной продукции более чем удвоилась. Были восстановлены старые и созданы новые ирригационные сооружения, что имеет огромное значение для сельского хозяйства Китая, поскольку четвертая часть посевных площадей обслуживается оросительными системами. Начало развертываться движение за кооперирование сельского хозяйства^[99].

Политика новой власти встречала поддержку демократических и патриотических кругов, приветствовавших преобразование и развитие системы народного образования, направленные на ликвидацию (или, точнее, сокращение) неграмотности, открытие новых высших учебных заведений и создание предпосылок их демократизации, подготовку научных кадров и организацию системы научных учреждений современного типа^[100].

Большой общественный резонанс имело принятие в 1950 году законодательства о семье и браке, предоставившего все гражданские права женщинам и направленного на достижение их фактического равноправия^[101]. Импонировала китайской общественности и независимая, а в Корее и Тибете даже агрессивная, внешняя политика новой власти.

В декабре 1949 года по приглашению советского руководства Мао впервые приехал в Советский Союз. Этот визит, приуроченный к 70-летию И.В. Сталина, должен был зафиксировать официальные отношения СССР и нового государства – КНР.  Мао с самого начала ждал довольно «холодный» прием, который должен был показать ему реальное отношение к нему лидеров СССР. Личный представитель И.В. Сталина при Мао Цзэдуне, советский дипломат И. В. Ковалев в этой связи вспоминает: «16 декабря в полдень поезд с Мао Цзэдуном прибыл на Ярославский вокзал, украшенный флагами СССР и КНР. Было холодно, и встреча получилась излишне сухой и официальной. Встречавшие явно не знали, как себя вести: то ли обнимать и целовать Мао, то ли ограничиться простыми рукопожатиями. Мао был смущен и огорчен. Выйдя на перрон, он обратился к Молотову и другим государственным деятелям СССР со словами: «Дорогие товарищи и друзья!». Но ответного радушия не почувствовал^[102].

Другой советский дипломат отмечал, что все были скованы. Под стать встрече была и погода: крепкий мороз щипал щеки, дул сильный пронизывающий ветер. Из-за холода церемонию пришлось сократить^[103]. Более того, в дальнейшем в течение нескольких недель Мао Цзэдун пытался встретиться с советским руководством, но все его попытки были безуспешны. Мао был зол, что потерял столько времени. «Вы меня пригласили в Москву и ничего не делаете. Так зачем же я приехал? – спрашивал он в гневе у Ковалева. – Я что сюда прибыл, целыми днями есть, спать и испражняться?»^[104]. Он пытался дозвониться Сталину, но ему отвечали, что вождя нет дома, и рекомендовали встретиться с Микояном. «Меня все это обижало, – вспоминал Мао, – и я решил ничего больше не предпринимать и отсиживаться на даче»^[105].

«Не имея встреч со Сталиным, Мао нервничал и в пылу гнева высказывал резкие отрицательные суждения по поводу условий его пребывания в Москве, – позже вспоминал Ковалев. – Он неоднократно подчеркивал, что приехал не только как глава государства, а главным образом как председатель КПК для укрепления связи между двумя братскими партиями. А вот этого-то как раз и не получается…»^[106].

Только после этого переговоры на высшем уровне возобновились. Сталин вновь пригласил Мао в Кремль, а затем стал звать на ближнюю дачу в Кунцево. Однако Сталин держался надменно и настороженно, был немногословен. «Изредка он бросал скошенные взгляды на прибывшего издалека гостя, – вспоминает сталинский переводчик Николай Трофимович Федоренко. – Сама комната, в которой проходили беседы… напоминала сцену, где разыгрывался демонический спектакль»^[107]. Все это, конечно, не укрылось от взгляда Мао, но главное, что его угнетало, так это откровенно империалистическая политика Сталина в отношении Китая. По словам его личного переводчика Ши Чжэ, он ощущал сталинский «панруссизм» очень ясно, поскольку Сталин выражал его «даже сильнее, чем русский народ вообще»^[108].

Сталин изменил свою позицию и согласился заключить новый договор – «О дружбе, союзе и взаимной помощи»^[109] – лишь после того, как узнал о решении британских властей признать КНР. Это произошло в начале января 1950 года. Но только 14 февраля этот исторический документ был подписан. Радость китайских коммунистов по поводу формального договора между СССР и КНР была, однако, омрачена тем, что Сталин недвусмысленно продемонстрировал свое желание контролировать не только политический курс Мао, но и экономику нового Китая.

К договору были приложены дополнительные секретные соглашения, которые обнажали действительные сталинские намерения. Первое из них предоставляло СССР ряд привилегий в отношении северо-востока Китая и Синьцзяна: все несоветские иностранные граждане выселялись из этих регионов. Сталин даже хотел заключить сепаратные торговые соглашения с этими периферийными районами для того, чтобы укрепить советский контроль над ними, однако столкнулся с решительными возражениями со стороны Мао и Чжоу Эньлая, который по просьбе Мао Цзэдуна прибыл в Москву 20 января 1950 года^[110].

Два других соглашения были направлены на создание четырех совместных предприятий на территории Китая, которые обеспечивали бы советские интересы в эксплуатации китайских экономических ресурсов. Это были так называемые смешанные советско-китайские акционерные общества, два из которых находились в Синьцзяне — редких и цветных металлов («Совкитметалл») и нефтяная («Совкитнефть»), а два других — в Даляне (гражданской авиации и судоремонтно-судостроительная — «Совкитсудстрой»). Советская сторона владела в них 50 процентами капиталовложений, получала 50 процентов прибыли и осуществляла общее руководство^[111].

Китайские коммунисты были также обескуражены и навязанным им Сталиным новым соглашением о Китайской Чанчуньской железной дороге, дополнявшим договор. Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай рассчитывали создать комиссию по управлению дороги, в которой посты председателя и директора были бы отданы китайской стороне. Они также надеялись изменить долю капиталовложений сторон, увеличив соответственно китайскую часть до 51 процента. Сталин и Молотов отвергли эти предложения, настояв на паритете, то есть равном участии обоих партнеров, как в инвестировании, так и в управлении. В соответствии с новым соглашением о Китайской Чанчуньской железной дороге, Порт-Артуре (Люйшуне) и Дальнем (Даляне) советский контроль над железной дорогой и базой в Люйшуне сохранялся вплоть до конца 1952 года. Статус Даляня должен был быть определен после подписания мирного договора с Японией^[112].

Помимо этого, 14 февраля 1950 г. было подписано соглашение о предоставлении Советским Союзом КНР кредита на 10 лет в размере 300 млн. долларов США золотом на льготных условиях (из расчета 1% годовых)^[113], что представляло собой существенную помощь Китаю, особенно учитывая послевоенное экономическое положение СССР.

Встречи Сталина и Мао показали, что первый с недоверием относится к китайскому лидеру. Как вспоминает Хрущев, после встреч с Мао Цзэдуном Сталин «ни разу не был в восторге» и отзывался о Мао не особенно лестно: «Чувствовалось какое-то его высокомерие в отношении Мао»^[114]. Однажды Сталин даже попытался открыто спровоцировать Мао Цзэдуна, заявив то ли в шутку, то ли всерьез, что «в Китае коммунизм является националистическим, что Мао Цзэдун, хотя и коммунист, но настроен националистически». Сталин еще сказал, что в Китае существует опасность появления «своего Тито». По словам Мао, он ответил Сталину всего одной фразой: «Все то, что здесь говорилось, не соответствует действительности»^[115].

Заключив договор и соглашения, Мао и Чжоу 17 февраля 1950 г. выехали из Москвы. Вновь на вокзале их провожал деловой и сосредоточенный Молотов. Перед тем, как сесть в вагон, он заявил: «Покидая Великую Социалистическую столицу, мы искренне выражаем сердечную признательность Генералиссимусу Сталину, Советскому правительству и советскому народу. Да здравствует вечная дружба и вечное сотрудничество Китая и Советского Союза!»^[116].

Несмотря на провозглашенный курс «новой демократии», уже в первые годы существования КНР (1949-1952) получила свое развитие практика репрессий в отношении политических противников КПК. После провозглашения Китайской Народной Республики и изгнания остатков гоминьдановской армии на Тайвань коммунистический режим продолжал регулярные боевые действия – на этот раз с различными социальными силами, которые в свое время не оказали Гоминьдану поддержки в борьбе за власть в ходе гражданской войны. Речь идет о традиционной сельской элите, представителях некоторых местных властных структур, занявших в ходе гражданской войны, по сути дела, позицию неучастия, надеясь переждать смутное время на политической периферии. Дав им возможность «отсидеться» до полного разгрома Гоминьдана, Мао затем постепенно, но настойчиво стал устанавливать свою власть на местах, радикально меняя местные элиты. Это происходило как в ходе строительства новых органов власти, так и в ходе аграрной реформы 1950 года и позже.

По официальным данным, к концу 1951 года в ходе борьбы с контрреволюцией было уничтожено свыше 2 миллионов человек. Еще 2 миллиона были брошены за решетку и отправлены в трудовые лагеря^[117]. По данным российского китаеведа полковника Б. Н. Горбачева, в этих боях участвовало 39 корпусов Народно-освободительной армии (более 140 дивизий, около 1,5 миллиона бойцов)^[118]. Подобного масштаба боев и потерь гражданская война в Китае прежде не знала. Одним из наиболее жестоких актов продолжавшейся гражданской войны стала «чистка» неблагонадежных элементов среди бывших гоминьдановских офицеров, в ходе войны перешедших на сторону КПК.

По воспоминаниям генерала Г.Г. Семенова, служившего советником командования Северокитайского военного округа, в бывших частях генерала Фу Цзои (пекинский гарнизон, перешедший на сторону НОАК) уже в «мирное» время было «разоблачено» 22014 преступников, в том числе (по решению политуправления) 1272 заслуживали безусловной смертной казни, 14513 — смертной казни с отсрочкой исполнения приговора, 6223 подлежали ссылке^[119]. Ситуация осложнялась тем, что в первые годы КНР не существовало закона, который бы регулировал наказания за гражданские преступления.

Крупная волна репрессий началась с 1951 года, когда по предложению Мао было принято «Положение о наказаниях за контрреволюционную деятельность» (20 мая 1951 г.). Этот закон предусматривал в числе прочих видов наказания смертную казнь или длительное тюремное заключение за разного рода политические и идеологические преступления.

В 1951 году в больших городах Китая проводились открытые показательные суды, на которых после публичного объявления преступлений «опасные контрреволюционеры» приговаривались к смерти. В одном только Пекине в течение нескольких месяцев состоялось около 30 тыс. митингов; на них в общей сложности присутствовало более 3 млн. человек. Длинные списки казненных «контрреволюционеров» постоянно появлялись в газетах. Что касается количества жертв, то в октябре 1951 года было — официально указано, что за 6 месяцев этого года было рассмотрено 800 тыс. дел «контрреволюционеров». Позднее Чжоу Эньлай сообщил, что 16,8% «контрреволюционеров», находившихся под судом, были приговорены к смертной казни. По оценкам западной печати, число казненных в 1951 году колеблется от 1–3 млн. до 10–15 млн. человек^[120].

Наиболее острая борьба шла в деревне в ходе проведения аграрной реформы. В течение примерно трех лет КПК постепенно (в географическом отношении – с севера на юг) провела аграрную реформу (ее можно назвать и аграрной революцией «сверху»). В деревнях были созданы народные трибуналы с упрощенным судопроизводством, имевшие право выносить смертные приговоры. Многие сопротивлявшиеся были расстрелян, сосланы в концлагеря. Несмотря на провозглашенную политику сохранения «кулака», количество богатых крестьян в деревнях фактически резко сократилось.

Вслед за разгромом «богачей» в деревне пришла очередь и городских собственников. В декабре 1951 года Мао инспирировал репрессивные кампании, по сути дела, направленные против буржуазии. Речь идет о так называемой борьбе против «трех злоупотреблений», официально направленной против коррупции чиновничества, а также о борьбе против «пяти злоупотреблений», ограничивавшей частное предпринимательство. Как и в деревне, в городе также были созданы народные трибуналы, имевшие право выносить смертные приговоры. Стали проводиться публичные судилища, нередко сопровождавшиеся расстрелами обвиняемых на глазах у толпы. Основной формой репрессий против буржуазии было взимание внушительной контрибуции, которая существенно ослабила ее экономические позиции. В результате уже в сентябре 1952 года, выступая на заседании Секретариата ЦК КПК, Мао Цзэдун смог констатировать, что доля государственного капитала в промышленности составила 67,3 процента, а в торговле – 40 процентов; социалистический сектор занял преобладающие и руководящие позиции в китайской экономике^[121].

Постепенно объектом идеологической борьбы становится интеллигенция. В 1951 году по инициативе Мао начинается кампания, предлогом для которой послужило обсуждение кинофильма «Жизнь У Сюня». Этот фильм об известном конфуцианском просветителе XIX века, выбившемся в люди из ужасающей бедноты. Начавшись с искусствоведческой дискуссии, эта кампания очень скоро превратилась в идеологическое осуждение инакомыслия, дав толчок идеологическому перевоспитанию интеллигенции. Движение за идеологическое перевоспитание проводилось главным образом среди вузовской интеллигенции. В высших учебных заведениях были созданы специальные комитеты, под руководством которых профессора и преподаватели изучали произведения Мао и историю КПК в ее маоистской интерпретации. Эта первая кампания такого рода включала излюбленные методы маоистского руководства: принуждение «перевоспитываемых» к «высказываниям начистоту» с публичным самобичеванием, с обвинениями в различных прегрешениях своих друзей, товарищей, родственников и пр.

Не осталась вне обострявшейся борьбы и сама правящая партия. Уже в 1951 году Мао принял решение о проведении проверки и перерегистрации членов КПК, вылившееся в ее новую «чистку» от «чуждых» элементов. К 1953 году из партии было «вычищено» 10 процентов прежнего состава.

        Период 1949-1952 гг. в развитии КНР и в деятельности Мао Цзэдуна можно назвать «переходным периодом». Политика КПК на данном этапе была противоречивой. С одной стороны, провозглашен курс на демократическое развитие страны, в рамках которого были осуществлены серьезные социально-экономические и политические преобразования, как то: аграрная и налоговая реформы, принятие конституционного акта (Общей программы НПКСК), который закрепил основные права и свободы: многопартийность, право на владение частной собственностью, реформа образования, принятие нового законодательства о семье и браке, предоставившего все гражданские права женщинам и т.д.; однако, с другой стороны – уже в первые годы существования КНР получила свое развитие практика репрессий в отношении политических противников КПК – бывших офицеров гоминьдановской армии, зажиточной части сельского населения, интеллигенции.

В основе этого противоречия лежали серьезные разногласия в руководстве КПК – между Мао Цзэдуном и его сторонниками и группой Лю Шаоци. Последние выражали умеренные взгляды, опирались на авторитет Сталина, ссылаясь на его советы не спешить со строительством социализма.

Мао, будучи сторонником построения в Китае социализма по советской, «сталинской» модели с определенной китайской спецификой, в рассматриваемый период вынужден проявлять гибкость, что было тактическим ходом в политической борьбе.

2.2. Первая пятилетка и кампания «Ста цветов» (1953-1957 гг.)  

К середине 1952 г. основные разногласия и споры в руководстве КПК вызывал поиск пути экономического развития. Это выявилось наиболее наглядно при подготовке первого пятилетнего плана.

Мао Цзэдун, выступавший за построение социализма в Китае по образцу СССР, был сторонником интенсификации и модернизации промышленного производства в стране, стремился к проведению скорейшей индустриализации, ликвидации буржуазной собственности, его поддерживал Чжоу Эньлай и ряд других руководителей КПК. Лю Щаоци и его сторонники (Дэн Сяопин, Бо Ибо и др.) выступали против немедленной индустриализации, за развитие кооперации и сосуществование государственной и других форм собственности.

Первый пятилетний план экономического развития Китая (на 1953-1957 гг.) после идеологических дебатов был разработан в соответствии с мнением Мао и предусматривал ежегодный прирост промышленного производства в Китае на 20 %, а за всю пятилетку – вдвое. Однако, выполнить его своими силами для КНР не представлялось возможным (отсутствовали необходимые ресурсы, страна испытывала серьезный недостаток в специалистах и т.п.), в силу чего требовалось обеспечить серьезную экономико-техническую поддержку со стороны СССР.

В связи с этим в августе-сентябре 1952 г. проходили советско-китайские переговоры по экономическим вопросам, Китай представлял заместитель председателя правительства Чжоу Эньлай, председатель Финансово-экономической комиссии Китайской Народной Республики Ли Фучунь, от СССР в переговорах участвовали И. Сталин, а также К.И. Коваль (замминистра внешней торговли), М.З. Сабуров (председатель Госплана) и др.        Однако, Сталин был против ускорения темпов строительства социализма в Китае. Воспоминания бывшего заместителя министра внешней торговли СССР Константина Ивановича Коваля о переговорах Сталина с Чжоу Эньлаем достаточно красноречивы в этом отношении. Во время этих переговоров, проходивших в августе — сентябре 1952 года, Сталин не поддержал Чжоу, когда последний предложил: «Вы нам поможете строить социалистический Китай, а мы вам — коммунистический Советский Союз»^[122].

До смерти Сталина (5 марта 1953 года) советское правительство формально согласилось оказать помощь Китаю в возведении только 50 из 147 предприятий, проектировавшихся китайской стороной, и отнюдь не спешило выполнить свои обязательства^[123]. По сути дела, Сталин отклонил все просьбы китайцев об ускорении помощи, настойчиво советуя лидерам КПК не торопиться с модернизацией. На встрече с Чжоу Эньлаем 3 сентября 1952 года, обсуждая проект пятилетнего плана развития КНР на период 1953–1957 годов, Сталин выразил неудовольствие в связи с желанием китайских коммунистов установить ежегодный двадцатипроцентный прирост промышленной продукции. Он посоветовал Чжоу снизить общий прирост до 15 процентов и согласился рассматривать 20-процентный рубеж для годовых планов лишь как пропагандистский лозунг^[124].

В начале февраля 1953 года председатель Госплана СССР Михаил Захарович Сабуров направил замечания советских экспертов на проект пятилетнего плана Ли Фучуню, который находился в то время в Москве. Исходя из сталинских предложений, он посоветовал китайским товарищам установить ежегодный рост промышленной продукции на еще более низком уровне – 13,5-15 процентов^[125]. Государственный административный совет КНР был вынужден согласиться, и 23 февраля его высшее руководство (Чжоу Эньлай и другие) проинформировало Ли Фучуня об этом. Окончательная цифра ежегодного промышленного роста была установлена в 14,7 процента^[126]. Таким образом, Мао первоначально проиграл своим оппонентам из стана «умеренных».

Развитию обстановки, обеспечившей победу Мао в вопросах экономического развития Китая, способствовала смерть Сталина 5 марта 1953 года. На состоявшемся поздно вечером в день смерти Сталина заседании ЦК КПК было решено, что китайскую делегацию возглавит Чжоу Эньлай.

11 марта 1953 г. Чжоу Эньлай провел переговоры с новыми руководителями Кремля, Г.М. Маленковым и Н.С. Хрущевым о предоставлении КНР экономической помощи. Эти переговоры были успешными. 21 марта стороны подписали важный протокол о товарообороте между СССР и Китайской Народной Республикой на 1953 год, а также соглашение об оказании Советским Союзом помощи КНР в строительстве и реконструкции электростанций^[127].

Вслед за этим, 15 мая 1953 года, СССР и КНР заключили еще более важное соглашение, по которому Советский Союз брал на себя обязательство предоставить всю техническую документацию и полные комплекты оборудования для строительства к концу 1959 года 91 крупного промышленного предприятия в Китае^[128].

Переговоры между Чжоу Эньлаем, Маленковым и Хрущевым привели также к ускорению работы по строительству 50 других объектов, обязательства по которым были взяты советской стороной ранее. В телеграмме Маленкову по этому поводу Мао выразил сердечную благодарность советскому правительству за его согласие предоставить экономическую и техническую помощь Китаю. «Это будет иметь чрезвычайно важное значение для индустриализации Китая, для постепенного перехода Китая к социализму, а также для укрепления сил лагеря мира и демократии, возглавляемого Советским Союзом»^[129], – писал Мао.

Мартовские переговоры ознаменовали резкий поворот в отношении советского руководства к китайским планам социалистической индустриализации. В сложный послесталинский период лидеры КПСС отказались от осторожной политики Сталина в отношении КНР. Объяснялось это тем, что Маленков и Хрущев стремились завоевать политическую поддержку Мао, опасаясь, что тот воспользуется обстановкой, чтобы освободиться от советской опеки^[130].

Новая позиция Москвы имела колоссальное значение для Мао Цзэдуна. Теперь он мог всерьез рассчитывать на широкомасштабную советскую помощь в деле строительства индустриального социалистического Китая. И только теперь, опираясь на советскую политическую поддержку и экономическое содействие, мог сокрушить внутрипартийную оппозицию, которая противилась его планам, направленным на отказ от «новой демократии».

Новую идейно-политическую ситуацию в Китае отразили дискуссии и  решения Всекитайского совещания по вопросам финансово-экономической работы, проходившего в Пекине с 14 июня по 12 августа. Идеологическая тональность совещания была задана выступлением Мао Цзэдуна на заседании Политбюро ЦК 15 июня 1953 года. В этом выступлении он обрушился на тех деятелей партии, которые стремились к «прочному установлению новодемократического общественного порядка». «Есть и такие,  – говорил Мао Цзэдун о Лю Шаоци и его единомышленниках, – которые после победы демократической революции топчутся на одном месте. Они не понимают, что характер революции изменился, и вместо социалистических преобразований продолжают заниматься „новой демократией“. А это порождает правоуклонистские ошибки». Особое раздражение у Мао Цзэдуна вызывало стремление этих деятелей «прочно охранять частную собственность»^[131]. Впервые Мао так прямо и четко отмежевался от концепции «новой демократии» и высказался за немедленный переход к социалистической революции.

На этом совещании были заслушаны доклады Гао Гана и Ли Фучуня о планах экономического строительства и доклад Ли Вэйханя о политике по отношению к частному капиталу. В прениях приняли участие большинство высших руководителей. Лю Шаоци, Дэн Сяопин и Бо Ибо (последний — дважды) были вынуждены выступить с самокритикой^[132]. В своих воспоминаниях Бо Ибо пишет, что, по его мнению, истинным объектом разгромной критики был Чжоу Эньлай, который в 1952 году поддержал политику министра финансов. Однако, столкнувшись с резкой оппозицией со стороны Мао Цзэдуна, Чжоу поддержал Председателя^[133]. Он сыграл, по существу, двусмысленную роль. И именно ему Мао в конце совещания поручил подвести итоги дискуссии.

Чжоу признал свои «политические и организационные ошибки» и «отрыв от партийного руководства», а также подверг суровому и пространному осуждению Бо Ибо. Он поставил в вину последнему то, что «в течение определенного периода тот по-настоящему не признавал своих ошибок». Причины «правого уклона» у Бо Ибо, по Чжоу Эньлаю, «заключались в том, что он исходил не из марксизма-ленинизма, не из политики партии и интересов трудового народа, а из сознательного и несознательного отражения множества воззрений класса капиталистов, их настроений и привычек». Чжоу Эньлай солидаризовался с обвинениями Бо Ибо в «буржуазном индивидуализме», сделанными Гао Ганом, и упрекнул Бо в «неискренности по отношению к партии»^[134].

На следующий день перед участниками совещания выступил Мао Цзэдун. Он назвал работу форума «успешной» и, похвалив заключительную речь Чжоу Эньлая, поддержал его критику «буржуазной линии». Совещание, как полагал Мао, помогло отвести эту угрозу от Китая, привело к освобождению от «новодемократических» иллюзий, открыло дорогу для социалистического развития страны, стало важнейшим фактором утверждения новой генеральной линии на построение социализма : «Не будь финансово-экономического совещания… вопрос о генеральной линии для многих товарищей остался бы неразрешенным»^[135].         

После победы Мао над «умеренными» летом 1953 года любая полемика в КПК могла идти лишь в рамках господствовавшего идейного течения, направленного на построение мощного социалистического государства. Генеральная линия партии на строительство социализма не заменила политической программы КПК, а скорее определила ее конкретные социальные и политические цели и разъяснила методы их реализации. Она сориентировала партию на отказ от «новой демократии» и построение социализма. Тезисы ЦК КПК для изучения и пропаганды генеральной линии партии в переходный период, озаглавленные «Бороться за мобилизацию всех сил для превращения нашей страны в великое социалистическое государство», утвержденные 4-м пленумом Центрального комитета КПК 10 февраля 1954 года, содержали следующую формулировку генеральной линии партии: «Период от создания Китайской Народной Республики до завершения в основном социалистических преобразований есть переходный период. Генеральная линия и генеральная задача партии в этот переходный период состоят в постепенном осуществлении индустриализации и социалистических преобразований сельского хозяйства, кустарной промышленности, капиталистической промышленности и торговли»^[136].

По данным китайской печати, удельный вес государственного сектора в валовой продукции в 1956 году составил 54,6%, кооперативного — 17,1, государственно-капиталистического — 27,1, частнокапиталистического — 0,004 %, мелкотоварного (некооперированные кустари) — 1,2%^[137]. Победа Мао в вопросах социалистического строительства в Китае позволила ему еще более укрепить свои позиции в партии. Теперь было необходимо устранить от руководства наиболее значительных своих противников. Надо было решать несколько важных проблем. В 1953-1954 гг. главной из них стало «разоблачение» Гао Гана.

24 декабря 1953 года на заседании Политбюро Мао обрушился на Гао с обвинениями в «заговорщической» деятельности. По инициативе Мао в феврале 1954 года Лю Шаоци представил так называемое «дело Гао Гана — Жао Шуши» 4-му пленуму Центрального комитета. Оба деятеля были обвинены в «сектантстве» и «фракционности», создании «независимых княжеств» в своих регионах и организации заговора с целью захвата власти. 4-й пленум осудил Гао Гана и Жао Шуши, но не исключил их из партии. Тем не менее, Гао был арестован и 17 августа 1954 года умер в тюрьме — по официальному сообщению, покончил жизнь самоубийством^[138].

Дело Гао и Жао было первой «чисткой» крупных кадров КПК в истории Китайской Народной Республики, но зато чрезвычайно важным: оформление культа Мао во всекитайском масштабе составило с того времени основное направление идеологической работы коммунистической партии.

Кампания по возвеличиванию Председателя Мао Цзэдуна была хорошо организована и оказалась весьма эффективной. В качестве основного средства идеологической индоктринации использовались «Избранные произведения» вождя, изучение которых стало обязанностью каждого гражданина. В 1954 году, правда, Мао предложил изъять из употребления термин «идеи Мао Цзэдуна». И объяснил тем, что следует «избегать возникновения кривотолков», поскольку содержание идей Мао Цзэдуна и содержание марксизма-ленинизма едино…»^[139].

Разоблачение Гао, Жао и близких к ним лиц спровоцировали бюрократические кампании внутри и вне партии, направленные на искоренение всех, кто получил ярлык «скрытого» контрреволюционера. Руководство партии прибегло к идеологическому террору, используя методы «проработок», уже не раз апробированные, начиная с движения «чжэнфэн».

Очередная кампания началась в 1954 году как научная дискуссия по поводу романа XVIII века «Сон в красном тереме» (любимого романа Мао). Очень скоро она переросла в политическое преследование ученого Юй Пинбо, наиболее известного исследователя этого произведения. Но это было только начало. Вскоре Мао атаковал Ху Ши, выдающегося философа-прагматика, бежавшего на Тайвань. Юй Пинбо, а за ним и другие деятели культуры обвинялись в симпатиях к Ху Ши, к западной буржуазной идеологии^[140].

В конце 1954 года в продолжение предшествующих кампаний развернулась борьба и против Ху Фэна — поэта, публициста и литературоведа, члена КПК, одного из руководителей Союза китайских писателей. Как один из наиболее известных нонконформистов среди литераторов левой ориентации, Ху Фэн, отстаивавший свободу слова, был обвинен в контрреволюционной деятельности и стремлении восстановить гоминьдановский режим. В 1955 году Ху Фэн и семьдесят семь других либерально мысливших интеллектуалов были арестованы. Всего в Пекине, Шанхае, Тяньцзине, Нанкине по этому «делу» было привлечено более 2 тысяч человек^[141].

Маоистская проработка интеллигенции была лишь своеобразным прологом к общекитайскому движению против «контрреволюционеров». Последняя началась в марте 1955 года по решению Всекитайской конференции КПК и была направлена на искоренение всех сомневавшихся в правильности курса Мао Цзэдуна на строительство социализма. За два года этой кампании было репрессировано более 80 тысяч «контрреволюционеров». По информации одного из партийных руководителей Кантона, ставшей известной в советском посольстве, не менее семи процентов работников местного административного и партийного аппаратов были «в той или иной степени замешаны в контрреволюционных делах»^[142]. Атмосфера страха была настольно невыносимой, что за вторую половину 1955 года более 190 тысяч членов партии, боясь шельмования, сами явились в органы общественной безопасности с ложными саморазоблачениями. Свыше 4 тысяч человек покончили с собой^[143].

Волна репрессий докатилась и до деревни, где в 1954–1955 годах в превентивных целях была репрессирована часть бывших дичжу и богатых крестьян. В конце концов, Мао Цзэдуну удалось одержать победу. Его генеральная линия на «сталинизацию» Китая по советскому образцу получила поддержку как в партии, так и среди широких слоев населения. Этому, разумеется, способствовали не только репрессивные кампании, но и экономические успехи, достигнутые коммунистическим режимом за первую половину 1950-х годов с помощью Советского Союза. Мао был настолько воодушевлен, что даже включил определение генеральной линии и положение о значении для Китая советского опыта в Конституцию Китайской Народной Республики, заменившую действовавшую до тех пор в качестве основного закона страны Общую программу Народного политического консультативного совета Китая. Он внес соответствующее предложение во время правки текста доклада Лю Шаоци о проекте Конституции^[144].

Эта Конституция была принята 20 сентября 1954 года первой сессией нового парламента страны, Всекитайского собрания народных представителей (ВСНП). Тогда же были реорганизованы высшие государственные органы КНР и учрежден пост Председателя Китайской Народной Республики (по существу, президента страны). Им стал Мао, а его заместителем – Чжу Дэ. Председателем Постоянного комитета ВСНП был избран Лю Шаоци. Премьером Государственного совета, прежде именовавшегося Государственным административным советом, утвержден Чжоу Эньлай.

Решения ВСНП были с большим энтузиазмом восприняты в Советском Союзе.  Решающая роль в определении советской политики в отношении КНР принадлежала Хрущеву, который в сентябре 1953 года единолично возглавил Центральный комитет КПСС.

Вскоре советско-китайское сотрудничество вступило в новую фазу. Получив от правительства КНР в 1954 году просьбу об увеличении объемов советской помощи в строительстве предприятий китайской тяжелой промышленности, Хрущев дал распоряжение соответствующим министерствам СССР разработать план оказания помощи в невиданных до того масштабах. Помощь Китаю была поставлена под прямой контроль первого секретаря ЦК КПСС, приобретя тем самым значение «приоритетной»^[145]. Одновременно Хрущев стал очищать советско-китайские отношения от всех недоразумений прошлого, стремясь придать им действительно равноправный характер. «С китайцами будем жить по-братски, — повторял он. — Если придется, последний кусок хлеба будем делить пополам»^[146]. Ему нужно было безоговорочное признание со стороны Мао в качестве наследника Сталина и наиболее авторитетного лидера не только КПСС, но и международного коммунистического движения.

Советская сторона оказала содействие КНР и в разработке окончательного проекта ее первого пятилетнего плана. Этот проект был составлен к февралю 1955 года, и 30 июля вторая сессия ВСНП приняла документ в качестве официального плана развития народного хозяйства на 1953–1957 годы, воплотившего в себе курс КПК на индустриализацию и социалистическое строительство. План предусматривал возведение 694 важнейших промышленных объектов: крупных энергетических станций, металлургических предприятий, машиностроительных заводов и других комплексов, которые должны были заложить основу для быстрого развития тяжелой и военной промышленности. Пятилетний план был также направлен на развитие кооперативного движения в деревне: имелось в виду, что к концу 1957 года около 33 процентов крестьянских хозяйств должны были быть организованы в так называемые «полусоциалистические» сельскохозяйственные производственные кооперативы «низшей ступени». В эти кооперативы крестьяне-собственники объединялись только для ведения совместного хозяйства, сохраняя право частной собственности на вносимые в качестве паевого взноса землю, скот, крупные орудия труда. Распределение доходов в них производилось в соответствии как с трудовыми затратами, так и с размерами паевого взноса. Кроме того, предполагалось кооперировать около 2 миллионов ремесленников в городах. И помимо этого, большая часть находившихся в частной собственности заводов и фабрик, а также предприятий торговли должна была быть преобразована в государственные или подконтрольные государству объекты. Правительство планировало повысить на одну треть заработную плату индустриальных рабочих^[147].

Результаты, однако, превзошли все ожидания. Темпы роста китайской промышленности оказались выше запланированных. По разным оценкам, фактический ежегодный прирост составил 16–18 процентов. Валовой промышленный продукт за пятилетие более чем удвоился, в то время как производство чугуна и стали даже утроилось.

Конечно, советская помощь имела огромное значение. Хотя прямые советские инвестиции в экономику КНР были и не такими большими — 1,57 миллиарда юаней, что составляло всего около 3 процентов стоимости общих китайских капиталовложений (49,3 миллиарда юаней), значение советской помощи трудно переоценить. СССР не только оказал китайской стороне определенную финансовую поддержку, но и бесплатно предоставил ей колоссальный объем технической информации, которая на мировом рынке стоила, по крайней мере, сотни миллионов американских долларов. Помогая Китаю в строительстве значительной части его ключевых индустриальных объектов, СССР в то же время существенным образом способствовал своему дальневосточному соседу в подготовке научных и технических кадров. В 1950-е годы Китайская Народная Республика направила на учебу в СССР более 6 тысяч студентов и около 7 тысяч рабочих. В Китай же приехали на работу более 12 тысяч специалистов и советников из Советского Союза и стран Восточной Европы^[148].

Перед партийным руководством встала задача поиска новых форм взаимоотношений с деревней. Осенью 1953 года Мао Цзэдун развернул наступление на «новодемократические» рыночные отношения в деревне.

16 октября по инициативе Мао Цзэдуна ЦК КПК принял решение о введении в стране с 25 ноября 1953 года хлебной монополии. Это подразумевало насильственную закупку зерна у крестьян по фиксированным заниженным ценам. Частным лицам отныне запрещалось скупать зерно или продавать его на рынках. В следующем году была введена государственная монополия на торговлю хлопком и хлопчатобумажными тканями, а также государственная монополия на растительное масло.^[149] Тем самым крестьяне фактически оказались в положении государственных арендаторов, полностью лишенных каких бы то ни было имущественных прав.

16 декабря 1953 года было принято «Постановление ЦК КПК о развитии сельскохозяйственной производственной кооперации». На какое-то время оно стало программой социалистического переустройства деревни^[150]. Характерно, что постановление предусматривало плановое, поэтапное кооперирование крестьянских хозяйств наряду с механизацией сельского хозяйства. В документе указывалось, что к концу 1954 года число кооперативов низшего звена будет составлять лишь 35800, то есть менее одного процента всех крестьянских хозяйств^[151].

Однако Мао Цзэдун не был удовлетворен этими планами. Была разработана новая, форсированная, программа, которая призывала к настоящему скачку в деле кооперативного движения; число кооперативов низшего звена в 1955 году должно было увеличиться в шесть раз, до 600 тысяч. Однако уже к весне 1955 года их число возросло до 670 тысяч. Только в одной провинции Чжэцзян зимой 1954/55 года было организовано 42 тысячи кооперативов — в семь раз больше, чем существовало до тех пор^[152].

К началу 1956 года Мао Цзэдуну и его сторонникам удалось резко форсировать темпы кооперирования, которое вступило в новый этап — ускоренной коллективизации. Теперь уже планировалось в основном завершить коллективизацию в первой половине 1956 года. Местные партийные кадры искусно использовали эгалитарные настроения бедных крестьян, которые составляли большинство владельцев мелких хозяйств. В то же время, используя сталинский опыт, китайское правительство не останавливалось и перед дальнейшим использованием репрессивных методов. В 1956 году любые перемещения сельских жителей вне их непосредственных кооперативов были запрещены. Отныне для поездки даже в соседний город или в близлежащий кооператив крестьянину требовалось разрешение деревенских властей^[153].

К июню 1956 года в производственные кооперативы вступили 110 миллионов крестьянских хозяйств (или около 92 процентов), причем 63 миллиона из них стали членами кооперативов высшего типа («социалистических»). Одновременно шел процесс укрупнения, слияния мелких кооперативов и преобразования кооперативов низшего типа в кооперативы высшего типа. К концу 1956 года было создано 756 тысяч производственных кооперативов, охвативших более 96 процентов всех крестьянских хозяйств страны, причем в кооперативы высшего типа было объединено около 88 процентов дворов^[154].

В сентябре 1956 года состоялся VIII съезд КПК, который прошел в сложной обстановке, чему способствовал в немалой степени доклад Н.С. Хрущева на ХХ съезде КПСС, осуждающий культ личности Сталина (25 февраля 1956 г.).         Все это коренным образом меняло расстановку сил в отношениях между Китаем и СССР. Отныне Мао мог больше не оглядываться на Советский Союз, не чувствовать себя обязанным копировать его опыт.

После ознакомления с докладом Хрущева, 31 марта 1956 года, Мао пригласил к себе советского посла Юдина. Беседа продолжалась три часа. Мао был в приподнятом настроении и, несмотря на серьезность темы, беспрерывно шутил. Было видно, однако, что разговор о Сталине давался ему нелегко. Прежде всего, он сообщил Юдину, что по-прежнему считает своего бывшего учителя «безусловно… великим марксистом, хорошим и честным революционером». Вместе с тем, по сообщению Юдина, он все же признал, что «материалы съезда произвели на него сильное впечатление». Мао подчеркнул, что «дух критики и самокритики и атмосфера, которая создалась после съезда, поможет и нам… свободнее высказывать свои соображения по ряду вопросов. Это хорошо, что КПСС поставила все эти вопросы. Нам… было бы трудно проявить инициативу в этом деле»^[155].

«Умеренные» из Политбюро, в том числе Лю Шаоци и Дэн Сяопин, занимавшиеся подготовкой VIII съезда партии, были готовы поставить на этом форуме вопрос о культе личности, но Мао не мог с этим согласиться.         В обстановке борьбы двух мнений и был созван VIII съезд. Его официальные заседания проходили с 15 по 27 сентября 1956 года в Пекине. 1026 делегатов с решающим голосом и 107 с совещательным представляли почти 10 миллионов 730 тысяч членов партии.

Съезд принял решения, которые должны были быть особенно болезненны для Мао. В новой атмосфере, созданной речью Хрущева, делегаты согласились на удаление из устава партии положения о том, что «путеводной звездой» китайской компартии являются «идеи Мао Цзэдуна». Оно было заменено следующей формулировкой: «Коммунистическая партия Китая в своей деятельности руководствуется марксизмом-ленинизмом»^[156].

В докладе «Об изменениях в уставе партии» Дэн Сяопин сделал особое ударение на необходимости бороться «против выпячивания личности, против ее прославления»: «Наша партия… отвергает чуждое ей обожествление личности». Он, правда, отметил, что Мао Цзэдун играет большую роль в борьбе с культом личности в КПК, однако в эти слова можно было поверить с большим трудом^[157]. Съезд восстановил пост Генерального секретаря ЦК, что также было весьма знаменательно. И хотя воссоздать его предложил сам Мао Цзэдун^[158], получил эту должность человек Лю Шаоци, а именно сам Дэн Сяопин. Тем самым непосредственный контроль за партийными кадрами оказался в руках группировки «умеренных».

Оппоненты Мао подготовили и резолюцию съезда по отчетному докладу Лю Шаоци, вписав в этот документ тезис о том, что отныне после построения социалистического общества «главными противоречиями внутри нашей страны стали противоречие между требованием народа построить передовую индустриальную страну и нашим отсталым состоянием аграрной страны, а также противоречие между быстро растущими экономическими и культурными потребностями народа и неспособностью современной экономики и культуры нашей страны удовлетворить эти потребности народа»^[159].

VIII Всекитайского съезд КПК представил наглядное свидетельство борьбы различных направлений внутри руководства КПК и очередных маневров Мао Цзэдуна. В период VIII съезда ему пришлось временно отступить от своих планов дальнейшего насаждения режима личной власти. Эта уступка была явно вынужденной и носила тактический характер.

Несомненно, причины были разные, в том числе такие, которые отражали объективные трудности индустриализации и социалистического строительства в чрезвычайно отсталой стране. В самой КПК к этому времени сложились, по меньшей мере, две мощные группировки, которые противостояли друг другу по коренным проблемам внутренней и внешней политики^[160]. Если пользоваться излюбленной терминологией самого Мао, можно сказать, что он имел две гипотетические возможности: либо включиться в общий поток и возглавить работу по оздоровлению партийной жизни и налаживанию коллективного руководства, где он оставался бы первым среди равных – авторитетным руководителем КПК, либо встать на пути потока, пойти против течения, подвергнуть пересмотру линию VIII съезда КПК, осудить решения XX съезда КПСС и вернуть Коммунистическую партию Китая к методам и нормам жизни яньаньского периода^[161].

По самой своей натуре человека, которому органически чужды методы демократического руководства, человека, глубоко зараженного идеологией культа правителя в традиционном китайском духе, Мао выбрал второй путь. Первое, о чем позаботился Мао, - это о том, чтобы бросить тень на решения и опыт КПСС, их значимость для КПК. Делал он это не прямо, а исподволь, тщательно обходя вначале те проблемы, которые его больше всего беспокоили, а именно: проблемы борьбы против режима его личной власти.

Обратимся к его выступлениям на закрытых совещаниях партийных и государственных работников Китая. Отметим почти лихорадочную активность, которую проявил в ту пору Мао Цзэдун. Вот неполный перечень его выступлений в 1956–1958 годах: «Выступление на совещании по вопросу об интеллигенции, созванном ЦК КПК» (20 января 1956 г.); «О десяти важнейших взаимоотношениях» (доклад на расширенном пленуме ЦК КПК 25 апреля 1956 г.); «Беседа о деятелями музыки» (24 августа 1956 г.); «Заключительное слово на совещании секретарей провинциальных и городских комитетов партии» (январь 1957 г.); «К вопросу о правильном разрешении противоречий внутри народа» (речь, произнесенная 27 февраля 1957 г. на заседании Верховного государственного совещания); «Выступление на совещаний партийных кадровых работников в Шанхае» (20 марта 1957 г.); «Выступление на заключительном заседании III пленума ЦК КПК восьмого созыва» (9 октября 1957 г.); «Выступления на проходившем в Москве Совещании представителей коммунистических и рабочих партий социалистических стран» (14–16 ноября 1957 г.); «Выступление на совещании в Ханчжоу» (3 и 4 января 1958 г.); «Выступления в Наньнине» (11 и 12 января 1958 г.); «Шестьдесят три основных метода работы» (выступление на совещании в Чэнду 9 марта 1958 г.); «Выступление на второй сессии VIII съезда КПК» (3 мая 1958 г.); «Выступление на заседании руководителей секций расширенного совещания Военного совета ЦК КПК» (23 июня 1958 г.); «Выступление на совещании в Бэйдайхэ» (август 1958 г.); «Выступление на совещании в Чжэнчжоу» (6-10 ноября 1958 г.); «Выступление на совещании в Учане» (23 ноября 1958 г.) и др^[162].

Что характерно для всех этих выступлений? Их лейтмотив – пересмотр отношения к Советскому Союзу. Если в выступлениях 1956 года об этом говорится еще в довольно осторожной форме, то после VIII съезда КПК такой мотив звучит все более откровенно и недвусмысленно.

Тогда обстановка для прямой атаки на решения VIII съезда КПК, по мнению Мао, еще не созрела и он обнаруживает еще раз высокое мастерство боковых ударов, косвенных мер, ведущих к намеченной цели. Мао активизирует кампанию под неожиданным на первый взгляд лозунгом «пусть расцветают все цветы, пусть соперничают все ученые». Это был точно рассчитанный шаг — сразу после VIII съезда КПК вызвать широкие выступления в печати, чтобы показать тем самым всей партии, куда могут привести борьба с культом Мао, отказ от его идей, «демократизация» в партии и стране.

Лозунг «пусть расцветают все цветы, пусть соперничают все ученые» был провозглашен заведующим отделом пропаганды ЦК Лу Дини, который сослался при этом на неопубликованное выступление Мао Цзэдуна на Верховном государственном совещании. Название движения взялось из классического стихотворения: «Пусть расцветают сто цветов, Пусть соперничают сто школ». Уже в конце 1956 года кампания была объявлена, но поначалу критики не появлялось, наоборот, приходили многочисленные письма с советами консервативного содержания.

В феврале 1957 года Мао заявил, что требуется именно критика, и стал критиковать тех, кто не рискует подвергнуть здоровой критике центральное правительство. С 1 июня по 17 июля 1957 года в администрацию премьер-министра Чжоу Эньлая уже приходили миллионы писем, и ситуация полностью вышла из-под контроля. Люди стали организовывать митинги, писать дацзыбао (стенгазеты крупными иероглифами), выходили на улицы, журналы заполнялись критическими статьями. Они протестовали против компартии и её контроля над совестью, против прошедших кампаний борьбы с контрреволюционерами, против рабства, против нищеты, запрета зарубежной литературы, коррупции и привилегий партийных лидеров — особенно яростно протестовали студенты университетов^[163].

В китайской печати стали появляться одна за другой критические статьи, которые вначале касались тех или иных аспектов политики КПК, другие же были направлены в целом против политики КПК, против социализма, против СССР. По мнению Мао, эти письма и кампании уже не отражали «здоровой критики», кампания становилась жёсткой и неподконтрольной.

Период 1953-1957 гг., таким образом, был ознаменован продолжением политической борьбы в руководстве КПК. Основные разногласия и споры при этом развернулись по  экономическим вопросам.

Мао, будучи сторонником интенсификации и модернизации промышленного производства в стране, стремился к проведению скорейшей индустриализации, ликвидации буржуазной собственности, его поддерживали в этом Чжоу Эньлай и ряд других руководителей КПК.

Лю Щаоци и его сторонники (Дэн Сяопин, Бо Ибо и др.) выступали против немедленной индустриализации, за развитие кооперации и сосуществование государственной и других форм собственности.

Исход борьбы в пользу Мао Цзэдуна предрешили события в СССР – смерть Сталина и приход к власти Н. С. Хрущева. В изменившейся обстановке новое советское руководство, стремясь обеспечить поддержку со стороны лидера КНР, оказало серьезную материально-техническую и финансовую помощь в ускорении экономического развития Китая. Опираясь на советскую политическую поддержку и экономическое содействие, Мао смог преодолеть внутрипартийную оппозицию, которая противилась его планам, направленным на отказ от «новой демократии».

Однако, победа Мао Цзэдуна не стала окончательной, чему опять способствовали политические изменения в СССР – доклад Н.С. Хрущева на ХХ съезде КПСС, (25 февраля 1956 г.) с осуждением культа личности Сталина. На его фоне оппозиция Председателю Мао добилась на VIII съезде КПК (сентябрь 1956 г.) внесения изменений в устав партии, осуждающих культ личности, получила контроль за партийными кадрами (Дэн Сяопин стал Генеральным секретарем ЦК КПК).

В этой обстановке вновь проявились качества Мао как умелого практика политической борьбы. Он был вынужден отступить, но одновременно с этим развил активную деятельность: многочисленные выступления на партийных совещаниях и конференциях, перед партийными кадрами; проведение кампании «ста цветов», которая способствовала нагнетанию напряженной обстановки в партии и в обществе, требовала незамедлительной реакции со стороны руководства КПК.

2.3. «Движение за упорядочение стиля в партии» и «борьба против буржуазных правых элементов»

Публикации критических материалов продолжались немногим больше месяца (с начала мая до начала июня 1957 г.), причем печатались они в органах партийной печати без всяких комментариев. А уже в начале июня развернулась кампания против «буржуазных правых элементов».

8 июня по инициативе Мао Центральный комитет принял «Указания об организации сил для контрнаступления против правых элементов». В тот же день «Жэньминь жибао» в редакционной статье попыталась объяснить такой неожиданный поворот следующим образом: «За период с 8 мая по 7 июня …партийная печать по указанию ЦК … не выступала против неправильных взглядов, которые высказывались публично. Это было сделано для того, чтобы… ядовитые травы могли разрастись пышно-пышно… Чтобы дать возможность буржуазии и буржуазной интеллигенции развязать эту войну, газеты в течение определенного времени либо совсем не помещали, либо помещали очень немногие положительные высказывания и не наносили ответного удара по буржуазным правым элементам, перешедшим в бешеное наступление… А теперь реакционные классовые враги попали в ловушку…»^[164]. По сути дела, газета призналась в организации со стороны КПК крупномасштабной политической провокации.

Развернулась новая, большая по размаху, репрессивная кампания против интеллигенции. Впервые в истории Китайской Народной Республики ярлыки «правых буржуазных элементов» были приклеены миллионам образованных людей. Около полумиллиона были заключены в «лагеря трудового перевоспитания».

Атмосфера страха помогла Мао одолеть своих основных оппонентов в сфере экономического строительства, и в первую очередь Чжоу Эньлая. В конце лета 1957 года Мао атаковал Чжоу, заявив, что последний допустил серьезные ошибки при попытках сбалансировать экономическое развитие Китая. Председатель заявил, что ему самому «по душе авантюризм», и что он не боится нарушить баланс, с тем чтобы ускорить переход Китая к социализму и коммунизму. Мао даже предложил заменить Чжоу, назначив на его место главу Шанхайского бюро ЦК Кэ Цинши. Чжоу согласился уйти в отставку, но другие члены Политбюро выступили против этого^[165].

Осенью 1957 года 3-й расширенный пленум ЦК КПК подвел некоторые итоги массовых политических кампаний. Он расценил их как весьма успешные. Даже Мао был удовлетворен: «Никто меня не опровергал, я взял верх и воспрял духом, — скажет он некоторое время спустя. — …III, сентябрьский, пленум ЦК 1957 года воодушевил нас. Партия и весь народ довольно четко определили направление развития»^[166]. К концу пленума Мао решил ослабить движение. Теперь он мог обратиться к партии с символическим вопросом: «Сможем ли мы, избежав тех окольных путей, которыми прошел Советский Союз, добиться более быстрых темпов и более высокого качества, чем в Советском Союзе?» Ответ был предопределен: «Мы должны постараться реализовать эту возможность»^[167].

Именно на этом пленуме Мао впервые заговорил о возможности колоссального роста сельскохозяйственного производства, предложив восстановить забытый лозунг «больше и быстрее». «Если мы будем тщательно обрабатывать землю, наша страна станет страной самой высокой урожайности в мире, — заявил он. — Уже сейчас… есть уезды, где собирают по тысяче цзиней зерна (с одного му). Можно ли показатели 400, 500, 800 повысить соответственно до 800, 1000, 2000? Я думаю, можно… Я раньше тоже не верил в то, что человек может полететь на Луну, а теперь поверил»^[168].

Пересмотр внутренней политики, естественно, переплелся с пересмотром отношения к СССР и советскому опыту, для обоснования ускорения строительства социализма в Китае. Закрытые совещания в КПК в 1957–1958 годах проходят, в сущности, под лозунгом критики КПСС и Советского Союза.

В январе 1958 года на совещаниях в Ханчжоу (провинция Чжэцзян) и Наньнине (Гуанси-Чжуанский автономный район) Мао усилил критику тех, кто выступал против «торопливости» и «слепого забегания вперед». Вновь осуждал тех, кто следовал советской модели: «Если бы мы во всем поступали так же, как Советский Союз после Октябрьской революции, — заявил он, — то у нас не было бы текстиля, не было бы продовольствия, не было бы угля, электроэнергии, ничего бы не было». В Ханчжоу он объявил, что движение «за упорядочение стиля», которое только недавно, на 3-м пленуме, он решил ослабить, будет доведено до конца. В Наньнине же 18 января предупредил партийные кадры, что борьба со «слепым забеганием вперед» неизбежно «погасит энтузиазм… 600 миллионов человек»^[169]. Он, кроме того, заметил Чжоу Эньлаю, что тот и некоторые другие «товарищи оказались всего в каких-нибудь 50 метрах от самих правых». Ганьбу поддержали Председателя, и премьер вынужден был выступить с самокритикой. Вновь Мао одержал победу. 31 января он обобщил результаты обеих конференций в важном документе — «Шестьдесят тезисов о методах работы», в котором, по существу, был обоснован курс «большого скачка» и выдвинут лозунг «три года упорного труда»^[170]. Этот курс стал важнейшей частью его программы «китайского» социализма.

Говоря о государственной деятельности Мао Цзэдуна в 1949-1957 гг., необходимо подчеркнуть следующее.

Это время стало для китайского вождя периодом активной внутрипартийной борьбы с «новодемократической» оппозицией, борьбы за единоличную власть. От ее исхода зависело будущее страны – тот вариант развития, который изберет КНР. По сути, у Китая в тот момент было две альтернативы дальнейшего социально-экономического и политического развития: 1) модель, основанная на идеологии «новой демократии», предполагавшая постепенные экономические реформы, сохранение частной собственности в экономике, наличие определенных политических свобод; 2) модель Мао Цзэдуна, в соответствии с которой предполагалось ускоренными темпами строить в КНР социализм по типу сталинского в СССР (на основе индустриализации, коллективизации сельского хозяйства, культа личности и т.п. с определенной национальной спецификой.

Огромное влияние на исход этой борьбы на всех ее этапах оказывала позиция Советского Союза. От нее, по сути, зависела расстановка в КПК.

Вплоть до смерти Сталина (март 1953 г.) руководство СССР не поддерживало курс Мао на «ускоренное» строительство социализма в КНР, что заставляло последнего быть предельно осторожным в своих политических акциях.

После прихода к власти Н.С. Хрущева позиция СССР изменилась. В сложный послесталинский период лидеры КПСС отказались от осторожной политики Сталина в отношении КНР. Объяснялось это тем, что Маленков и Хрущев стремились завоевать политическую поддержку Мао, опасаясь, что тот воспользуется обстановкой, чтобы освободиться от советской «опеки». Главное, к чему они стремились, это предотвратить возможное развитие событий в Китае по югославскому сценарию. Новая позиция Москвы имела колоссальное значение для Мао Цзэдуна. Теперь он мог, опираясь на советскую политическую поддержку и экономическое содействие, сокрушить внутрипартийную оппозицию, которая противилась его планам, направленным на отказ от «новой демократии».

Победа Мао в вопросах социалистического строительства в Китае позволила ему еще более укрепить свои позиции в партии. Теперь было необходимо устранить от руководства наиболее значительных своих противников. Его генеральная линия на «сталинизацию» Китая по советскому образцу получила поддержку, как в партии, так и среди широких слоев населения. Этому способствовали как репрессивные кампании, так и экономические успехи, достигнутые Китаем за первую половину 1950-х годов с помощью Советского Союза.

Доклад Н.С. Хрущева на ХХ съезде КПСС, осуждающий культ личности Сталина (25 февраля 1956 г.), позволил противникам Мао одержать кратковременную победу, которую ознаменовали решения  VIII Всекитайского съезда КПК (сентябрь 1956 г.). В период VIII съезда ему пришлось временно отступить от своих планов дальнейшего насаждения режима личной власти. Эта уступка была явно вынужденной и носила тактический характер: Мао не собирался складывать оружие. С другой стороны, отныне Мао мог больше не оглядываться на Советский Союз, не чувствовать себя обязанным копировать его опыт.

В этой обстановке особенно ярко проявились качества Мао как умелого практика политической борьбы. В конце 1956 – 1957 гг. по инициативе Мао Цзэдуна были проведены широкие компании: «Ста цветов», которая, по сути, носила провокационный характер, была направлена на выявление политических противников и «борьба против буржуазных правых элементов», позволившая Мао избавиться от оппозиции в партии.

После этого в КНР утвердился режим личной власти Мао, что позволило китайскому лидеру в дальнейшем осуществить целый ряд кардинальных мер социально-экономического и политического характера, направленных на построение специфической модели «социализма» в соответствии с «идеями Мао Цзэдуна».

3. Период «большого скачка» и «культурной  революции»

3.1. Идеология, политика «большого скачка» (1958-1960 гг.)

и его последствия

В мае 1958 года была созвана Вторая сессия VIII съезда КПК, работавшая в закрытом режиме. Она утвердила «новую генеральную линию», предложенную Мао Цзэдуном. Был провозглашен курс «трех красных знамен»: «большой скачок», народная коммуна и «новая генеральная линия». С января 1958 г. Мао стал агитировать за осуществление «перманентной революции» в стране, оговариваясь, конечно, что она не имеет ничего общего с троцкистской. На простом языке это означало, что народ должен идти вперед, к коммунизму через беспрерывно сменяющие друг друга революционные кампании и реформы. Иначе, полагал Мао, «человек может… покрыться плесенью»^[171].

Еще осенью 1957 года, на 3-м пленуме, Мао предложил увлечь народ очередной кампанией, успех которой, по его мысли, мог существенно продвинуть вперед производство сельскохозяйственной продукции. Речь шла о борьбе против так называемых «четырех зол»: крыс, комаров, мух и воробьев, которые наносили вред не только производству зерна, но и здоровью основного производителя. Задача уничтожения этих «вредителей» была выдвинута еще в «Программе развития сельского хозяйства КНР на 1956–1967 гг.», но никто, не уделял ей большого внимания. «Я очень интересуюсь борьбой против «четырех зол“, но никто этого интереса не разделяет», — сокрушался Председатель, призывая изо всех сил «повышать гигиену»^[172]. К этой проблеме он вернулся в начале декабря, призвав ЦК и Госсовет издать соответствующее постановление, и в середине февраля 1958 года такое постановление было издано^[173].

В стране началась настоящая «охота на ведьм», в которую включились все. Безусловно, бороться за соблюдение чистоты было необходимо: подавляющее большинство китайского населения никаких мер гигиены не соблюдало. Крысы, мухи и комары, конечно же, являлись разносчиками тяжелых инфекционных заболеваний. Что касается воробьев, то они попали в список «вредителей» потому, что, питались зерном на полях.

Как проходила кампания, рассказывает очевидец: «Ранним утром меня разбудили женские крики... Бросившись к окну, я увидел, как по крыше соседнего дома носилась молодая женщина, неистово размахивая бамбуковым шестом с привязанной к нему большой тряпкой… Весь день звучали барабаны, слышались выстрелы и крики, люди махали простынями… Стратегия в этой войне с воробьями состояла в том, чтобы не давать птичкам сесть отдохнуть на крышу или дерево… Говорили, что, если воробья продержать в воздухе больше четырех часов, он замертво упадет наземь»^[174].

В кампании приняли участие десятки миллионов людей. Только в одном Чунцине (провинция Сычуань) за несколько дней охоты было убито более 230 тысяч грызунов, уничтожено 2 тонны личинок мух и собрано 600 тонн мусора.

Вряд ли стоить добавлять, что результаты кампании были ужасны. Истребление воробьев, да и других «вредителей» нарушило экологический баланс, приведя в итоге к тяжелым последствиям. В какой-то момент была перейдена грань, за которой разумное начинание обернулось драмой.

Во время обмена мнениями на совещании в Наньнине в январе 1958 года родился и еще один план: укрупнить кооперативы, объединив в каждом из них до десяти тысяч дворов и более. В апреле Лю Шаоци и Чжоу Эньлай придумали название для новых гигантских комплексов: «коммуны».         Первая«коммуна» («Вэйсин» — «Спутник») была создана в апреле, недалеко от уездного города Суйпин на юге провинции Хэнань. Она объединила 27 кооперативов или 43 тысячи человек. Затем была организована «коммуна» на севере Хэнани, в уезде Синьсян.        

Опыт «коммун» показался Мао интересным. Дело в том, что китайские «коммунары» стали по-новому организовывать производство, переходя к максимально эффективному разделению труда. Так, в «коммуне» «Вэйсин» и других кооперативах в целях максимальной экономии рабочего времени стали создаваться общественные столовые, домашние кухни же ликвидировались. Это позволило высвободить трудящихся женщин для сверхурочной работы в поле, сберечь топливо, улучшить питание. «Коммунаров» горячо поддержал Лю Шаоци, на всю страну заявивший, что их почин дает возможность увеличить число рабочих рук на селе, по крайней мере, на одну треть. «Если раньше [из каждых пятисот человек] более двухсот занимались приготовлением пищи, то теперь еду готовят всего более сорока, да к тому же кормят они сытнее и лучше, да еще и экономят продукты», — говорил он^[175]. Показывали пример «коммунары» и в деле развития коммунистических отношений. Они ликвидировали заработную плату и приусадебные участки, вводили бесплатное питание, переходили на принцип «от каждого по способностям, каждому по потребностям», обобществляли домашнюю живность и даже утварь.

16 июля в новом теоретическом органе КПК журнале «Хунци» («Красное знамя») его главный редактор Чэнь Бода опубликовал указание Председателя: «Надо постепенно и последовательно превращать промышленность, сельское хозяйство, торговлю, культуру и образование, а также ополчение, то есть общенародные вооруженные силы, в одну большую коммуну, сформировав таким образом базовую ячейку нашего общества»^[176].

Чуть позже Мао объяснил значение «народных коммун»: «Народная коммуна характеризуется, с одной стороны, большими размерами, с другой — обобществлением. В ней слиты производство и администрация, налаживается питание через общественные столовые; приусадебные участники ликвидируются… И в деревне, и в городе социалистические порядки следует добавлять коммунистическими идеями… Сейчас мы строим социализм, но у нас имеются также и ростки коммунизма. В учебных заведениях, на заводах, в городских кварталах — везде можно создавать народные коммуны… Такие крупные кооперативы могут заниматься и промышленностью, и сельским хозяйством, и торговлей, и просвещением, и военным делом — и всем этим в сочетании с… лесоводством, скотоводством и вспомогательным рыбным промыслом»^[177].

Именно в то время, в 1958 году, Мао осознал, что коммунизм — не дело отдаленного будущего: «Для строительства коммунизма Китаю не потребуется 100 лет, хватит и 50 лет … Примерно в течение десяти лет продукция станет весьма обильной, а мораль небывало высокой. И мы сможем осуществить коммунизм, начиная с организации питания, обеспечения одеждой и жильем… В будущем все будет называться коммуной… Каждая крупная коммуна построит у себя магистральное шоссе или широкую бетонную или асфальтированную дорогу. Если ее не обсаживать деревьями, то на такой дороге смогут делать посадку самолеты. Вот вам и аэродром. В будущем каждая провинция будет иметь 100–200 самолетов, на каждую волость будет приходиться по два самолета в среднем..»^[178].

Мао особенно горячо приветствовал опыт тех «народных коммун», где в дополнение к коммунистической атрибутике вводилась «военная организация труда, военизация стиля работы, подчинение быта дисциплине». «Понятие „военный“ и понятие „демократия“ как будто исключают друг друга, — говорил он. — Но как раз наоборот — демократия возникает в армии… Когда весь народ — солдаты, то люди вдохновляются и становятся смелее»^[179]. Вскоре по призыву вождя крестьяне и горожане повсеместно стали строем ходить на работу и митинги. Страна начала превращаться в военный лагерь.

Используя недостоверные, сильно  завышенные данные о производстве зерна в стране, Мао Цзэдун заявил в августе 1958 года на расширенном совещании в Бэйдайхэ, «что зерновая проблема в основном решена», и предложил бросить все силы на то, чтобы в 1958 году удвоить производство металла по сравнению с 1957 годом^[180]. Совещание в Бэйдайхэ приняло решение о повсеместном создании народных коммун. Предполагалось, что в народных коммунах будут сочетаться промышленность, сельское хозяйство, просвещение и военное дело. Тем самым был узаконен начатый по инициативе Мао процесс «коммунизации» китайской деревни^[181].

Принятый VIII съездом КПК в 1956 году второй пятилетний план в 1958 году был признан «консервативным». Китайские планирующие органы предложили в 1958 году ряд новых вариантов плана на вторую пятилетку. В конечном счете, руководство КПК приняло решение увеличить за пятилетку объем валовой продукции промышленности в 6,5 раза (среднегодовой темп роста 45%), а сельского хозяйства — в 2,5 раза (годовой темп роста 20%). Намечалось увеличить выплавку стали за пятилетие с 5,4 млн. до 80-100 млн. т. в год, добычу угля в 1962 году предполагалось довести до 700 млн. т (рост против 1957 г. в 5,4 раза), выработку электроэнергии — до 240 млрд. квт-ч (рост в 12,4 раза), производство цемента — до 100 млн. т. (рост в 10 раз)1. Намечалось построить 5 тыс. крупных промышленных предприятий. Если на 2-й сессии VIII съезда КПК ставилась задача догнать и перегнать Англию в экономическом отношении за 15 лет или несколько больший срок, то спустя несколько месяцев эту задачу намечалось осуществить уже за 5 лет или даже быстрее^[182].

Наряду с сельским хозяйством, в коммунах следовало развивать промышленное производство. Крестьяне должны были сами плавить металл, изготовлять сельскохозяйственный инвентарь и транспортные средства. К концу 1958 г. было создано 26 тысяч коммун, средний размер которых составлял 20 тысяч человек. Каждый завод и городской район также следовало превратить в городскую коммуну на тех же принципах, что и сельские^[183].

Главной проблемой подъёма экономики и индустриализации считалось производство стали. Повсюду стали строиться мастерские по производству стали из руды, при этом отсутствовала надлежащая инфраструктура и фундаментальные знания о стали и мартеновских печах. В соответствием с директивами КПК, повсюду стали строиться малые печи из глины, которые топили дровами. Рабочих набирали из близлежащих деревень. К осени 1958 года по всему Китаю действовало более 700 тыс. кустарных доменных печей, на работу по производству металла было мобилизованно до 100 млн. человек^[184].

Ещё в 1959 году, после изучения проблемы и первых опытов, стало ясно, что хорошего качества сталь можно производить только в крупных печах на больших фабриках, используя каменный уголь в качестве топлива, однако проект продолжался, население организовывало на местах добычу угля и пыталось модернизировать печи. Результатом был низкокачественный чугун, требующий для превращения в сталь дополнительной обработки и непригодный для широкомасштабного использования сам по себе. Он мог использоваться преимущественно для изготовления плугов и мотыг и расходовался в пределах коммуны. Экономические потери в результате «битвы за сталь» достигли 2 млрд. юаней.

Руководство, однако, было восхищено всеобщим подъёмом, а специалисты боялись выступать с критикой после кампании  «ста цветов».

В 1958 году производство «стали» возросло на 45 %, а в 1959 году — ещё на 30 %. Однако в 1961 году неэффективность малой металлургии стала очевидна, производство стали резко упало, и вернулось к уровню 1958 года только в 1964 году. Огромный расход угля вызвал перебои в снабжении электроэнергией — осенью в ряде провинций Северо-Востока полностью или частично прекратили работу большинство предприятий легкой промышленности^[185].

Сельское хозяйство в годы Большого скачка было полигоном для широкомасштабных социальных и агропромышленных экспериментов. Велось строительство ирригационной системы, частично неэффективное из-за отсутствия квалифицированных инженеров.

Эксперименты по засеву зерновых базировались на разработках советского академика Лысенко и его последователей. Пробовалось, например, засевать семена более густо с глубокой вспашкой, из расчёта, что система корней, уходящих вглубь, позволит избежать конкуренции растений, и появятся более плотные урожаи. Кампания по уничтожению воробьёв привела к тяжёлым нарушениям экологического баланса, в результате которых резко увеличилась популяция насекомых, истреблявших урожаи. Волюнтаристские эксперименты в сочетании с коллективизацией привели к обширному голоду.

Что касается методов ускорения темпов экономического строительства, то на этот вопрос проливают свет массовые пропагандистские кампании, которые проводились в тот период. Газеты, журналы, дацзыбао (газета больших иероглифов), развешанные на стенах домов, содержали стереотипные призывы: «боритесь за каждую минуту и секунду ночью и днем, в солнце и дождь», «ешь и спи на полях и борись день и ночь», «работай, как муравей, двигающий гору».         Во многих «коммунах» стали применять так называемую оплату по потребностям. Члены «коммуны» получали за свой труд тарелку супа в общественной столовой и пару матерчатых тапочек. В некоторых более состоятельных «народных коммунах» декларировались «гарантии» бесплатного распределения товаров и услуг. К числу таких гарантий относились питание, одежда, медицинская помощь, организация свадеб, похорон, обучение детей в школе и т. п.^[186] При этом распределение предметов потребления производилось на самом жалком, нищенском уровне, более низком, чем тот, который имели раньше крестьяне в кооперативах

Особенностью «коммун» было также включение их в систему государственного управления. Как заявляло агентство Синьхуа (31 августа 1958 г.), «коммуны должны сочетать промышленность, сельское хозяйство, торговлю, образование, ополчение в одной единице и, таким образом, облегчить руководство». Предполагалось, что это приведет к упрощению управления, поскольку содержание низового административного аппарата и финансирование обучения в деревенских школах должны были взять на себя сами «коммуны». Наконец, «коммунизация» зашла так далеко, что распространилась на семейную и личную жизнь крестьян. Вот что писали в ту пору китайские газеты по этому поводу: «Коллективная жизнь полностью освобождает женщину и таким образом ликвидирует семью как экономическую единицу общества». «Детей нужно отдавать воспитывать в коммуне, как только их можно будет отделить от матерей»^[187].

Печать сообщала, например, что в 500 селениях провинции Цзянсу дома крестьян были разрушены, чтобы построить новые 10 тыс. общежитий и столовых из их материала. Подчеркивалось, что концентрация домов в од-ком месте позволит осуществить «организацию по военным образцам, выполнение задач в боевом духе и коллективную жизнь… В каждом центре крестьяне собираются за 15 минут и направляются немедленно на поля, повышая производительность труда». В столице рабочие спали на фабриках. Их лозунгом было: «Не оставляй поле боя, не победив врага». В Хунани «люди сражались день и ночь, оставив все свои занятия — сон, работу, собрания и даже детей — ради полей». В той же провинции в женском батальоне «ни один его член не оставил свой пост 10 дней и 10 ночей»^[188].

9-й пленум ЦК КПК в январе 1961 года, на котором был принят курс так называемого «урегулирования», признал, что в стране возникли серьезные экономические и политические трудности. Были резко сокращены масштабы капитального строительства, законсервировано большинство строек. Началась перестройка «народных коммун», крестьянам возвратили приусадебные хозяйства.

Первоначально китайские руководители предполагали, что тяжелые последствия «большого скачка» удастся устранить за два года (1961–1962), но эти расчеты оказались нереальными. На деле «урегулирование» официально продолжалось до конца 1965 года и захватило даже большую часть 1966 года.

Еще более драматичными были экономические последствия политики «народных коммун». Зарубежные специалисты отмечают, что нет ничего более трудного, чем установить действительное положение дел в китайской экономике. С 1960 года Пекин не дал ни одной точной цифры. Тем не менее, на основе косвенных данных они приходят к следующим выводам.

В 1957 году урожай зерна достиг 187 млн. т, что приблизительно соответствовало урожаям, которые собирали в Китае до 1937 года. Урожай 1958 года был наивысшим за всю историю страны. Однако он не был равен 375 млн. т., как об этом было заявлено маоистами в августе 1958 года. Урожай 1958 года составил 200–210 млн. т. После этого началось снижение: 150 млн. т в 1961 году, 200 млн. т. в 1963 и 1964 годах. Принимая во внимание прирост населения, происходило даже некоторое снижение потребления на душу населения по сравнению с довоенным Китаем^[189].

«Некоторые товарищи говорили, что зерновых собрано более 500 миллионов тонн, другие — что собрано 450 миллионов тонн, — вспоминал министр обороны КНР Пэн Дэхуай. — …Председатель Мао предложил официально опубликовать цифру 375 миллионов тонн». На самом же деле собрано было 200 миллионов, только на 5 миллионов больше, чем в 1957 году^[190]. В результате, когда пришло время расплачиваться с государством, у крестьян изъяли практически все. Деревня вновь, как и в 1955 году, встала перед проблемой голода.

В неурожайные годы норма калорий была ниже 1500 в день, стране грозил бы и голод, если бы не было введено строгое нормирование продуктов. Производство продуктов питания стабилизировалось приблизительно на уровне, существовавшем до революции. Некоторое оживление в сельском хозяйстве наступило лишь после 1962 года, оно было результатом восстановления приусадебных наделов земли и децентрализации производства^[191].

Таковы были экономические итоги эксперимента. Что касается его влияния на общественное сознание, то сам Мао в 1959 году признавал, что только 30% населения поддерживают коммунистов, другие 30 — против них, а 40% просто приспосабливаются^[192].

После провала политики «большого скачка» и «народных коммун» на Лушаньском совещании Политбюро ЦК КПК 23 июля 1959 г. Мао говорил: «…Я не претендую на право автора идеи создания народных коммун, я только внес предложение о них… Я виновен в двух преступлениях: первое — призывал к массовой выплавке 10,7 млн. т стали, и если вы одобряли это, тоже можете разделить со мной часть вины, но стал погребальной куклой все-таки я, никуда не денешься, главную ответственность несу я. Весь мир против опыта народных коммун, Советский Союз тоже против… Мы потерпели только частичное поражение, раздули поветрие коммунизма, что послужило уроком для всей страны»^[193]. Мао Цзэдун, как видим, говорил довольно самокритично.

Вместе с тем, Мао резко выступив против выдвинутого Пэн Дэхуаем обвинения, что, «оторванные от реальности, мы не сумели добиться поддержки масс». Он заявил, что поедет в сельскую местность, «чтобы повести крестьян с целью свергнуть правительство», если положение настолько плохое, как говорят критики. 2 августа для рассмотрения «дела об антипартийной группе во главе с Пэн Дэхуаем» здесь же, в Лушани, был созван пленум ЦК. На нем вновь выступил Мао, подвергший «раскольников» еще более уничтожающей критике. «Речь идет о борьбе… с правыми, которые предприняли злобное наступление на партию, на победоносное движение к социализму 600-миллионного народа», — подвел он черту^[194].

Итак, несмотря на то, что ЦК КПК фактически была поддержана линия противников Мао, отыгрались как раз на критиках. Маршал Пэн Дэхуай был посажен под домашний арест. Пострадали также и другие участники открытой борьбы. Только в 1980 году, Китай официально признал массовую гибель людей от голода во время и после «большого скачка». Генеральный секретарь ЦК КПК Ху Яобан назвал тогда цифру в 20 миллионов погибших, однако, по некоторым оценкам, эти данные явно занижены. Наиболее реальной следует считать цифру в 30 миллионов, но и она не окончательна. Ведь только в одной провинции Сычуань, население которой в 1957 году составляло 70 миллионов человек, скончался каждый восьмой житель, а в 33-миллионном Аньхое и 12-миллионной Ганьсу — каждый четвертый^[195]. Общий ущерб от «большого скачка» составил 100–120 миллиардов юаней, что в два раза превышало объем капиталовложений в экономику КНР, сделанных за все годы первой пятилетки^[196].

        Политика «большого скачка» по существу стала первой попыткой практической реализации «идей Мао Цзэдуна», первым шагом на пути построения китайского социализма в той форме, в какой его представлял Мао.

        Планы построить коммунизм ускоренными темпами, перегнать Англию в экономическом развитии за 5 лет, широкомасштабные сельскохозяйственные и промышленные эксперименты без учета специфики и отсталости национальной экономики Китая, при отсутствии квалифицированных специалистов и ресурсов носили явно утопический характер. Они наглядно показали низкую компетентность китайского лидера в сфере экономики, а попытка их реализации обернулась колоссальными материальными и людскими потерями для страны.

        Между тем Мао Цзэдун, как умелый политик, признал ошибки и перегибы политики «большого скачка».

3.2. Борьба Мао Цзэдуна за единоличное лидерство в партии и культурная революция в Китае

17 апреля 1959 г. состоялась сессия Всекитайского собрания народных представителей 2-го созыва. До последнего момента среди депутатов ходили слухи, что Мао Цзэдун все же изменит свое решение и по настоянию авторитетного собрания будет вновь избран на этот пост. Но вот на трибуну поднимается заместитель премьера Чэнь Юнь. Он предлагает избрать председателем Китайской Народной Республики Лю Шаоци. Через 15–20 минут объявляются результаты голосования; «за» высказались 1156 человек, «против» — 1. После этого к Лю Шаоци первым с поздравлением подошел Мао Цзэдун и долго жал ему руку. Весь зал разразился рукоплесканиями и стал шумно скандировать: «Десять тысяч лет товарищу Мао!»^[197].

Лю Шаоци имел основания для определенного личного торжества, которое он мог рассматривать и как торжество защищаемой им политики.

Однако, ушел ли Мао с этого поста добровольно и каковы были его дальнейшие планы? Анализ его высказываний, а также обстановка в период ликвидации пагубных последствий курса «большого скачка» и «коммун» наводит на следующую мысль: Мао ушел сам, но под давлением неблагоприятных обстоятельств. Это был маневр, вынужденная уступка, чтобы успокоить страсти, достигшие большого накала.

С. Шрам полагает, что после провала «большого скачка» и «народных коммун» Мао остался не только председателем партии, но и харизматическим вождем китайской революции. Однако в 1959–1960 годах, после того как экономическая политика приняла более осторожный и разумный характер, Мао ограничил свою деятельность исключительно сферой международных отношений^[198].

Это неточно. Мао и не думал уступать область внутренней политики Лю Шаоци или другим руководителям. Он  не собирался отказываться от особого положения в партии и государстве. Он просто использовал «метод обезьяны», который уже не раз помогал ему в трудные периоды: отойти в тень, создать видимость уступки, а затем снова перейти в наступление. Что это именно так, свидетельствуют его высказывания десять лет спустя, когда противники «скачка» и «коммун» были окончательно повергнуты. Вот что он говорил 24 октября 1968 г.: «Что касается вопроса об уходе с должности, то „культ“ надо создавать в любом случае. Группа нуждается в руководителе, Центральный Комитет нуждается в первом секретаре. Если бы не было мельчайших частиц как основы, не было бы дождей. Если сумятица начнется лишь после моей смерти, то лучше, чтобы она началась уже сейчас, пока я еще жив»^[199].

Это был далеко не стихийный процесс. Мао искусно воспользовался согласием ЦК КПК предоставить ему возможность «сосредоточиться на теоретической работе» и высвободить больше времени для… постепенного укрепления своих позиций и подготовки к переходу в генеральное наступление против всех, кто еще осмеливался ему перечить.

Выступая на 9-м пленуме ЦК КПК, фактически зафиксировавшем отказ от политики «скачка» и принявшем курс на «урегулирование», Мао весьма прозрачно дал понять, что считает принимаемые пленумом решения сугубо временными. Более того, по его настоянию пленум принял решение о продолжении и усилении преследования всех недовольных той самой политикой, на ликвидацию катастрофических результатов которой были направлены все разработанные пленумом экономические меры. Развернувшееся затем новое «движение за упорядочение стиля городских и сельских кадровых работников» было направлено против «врагов» и «плохих элементов», которых Мао в целом по стране насчитал в количестве 10% от всего населения (т. е. от 600 млн. человек).

Одновременно Мао Цзэдун сосредоточил усилия на превращении армии, где недовольство экономическими последствиями курса «трех знамен» приобрело сравнительно большие масштабы, в свою надежную опору, Уже в 1960 году по инициативе Линь Бяо, сменившего Пэн Дэхуая на посту министра обороны, началась кампания «за превращение армии в школу идей Мао Цзэдуна», сопровождавшаяся движением за «упорядочение» и «исправление стиля» в партийных организациях НОА. Только за семь месяцев этого движения — с июля 1960 по февраль 1961 года — из КПК было исключено 1200 армейских работников^[200].

Со второй половины 1962 года, как только наметились первые признаки стабилизации экономического положения в стране, и ослабла висевшая над Китаем угроза голода, Мао Цзэдун и его сторонники приступили к осуществлению целой серии кампаний, направленных на раздувание культа «вождя» и военизацию жизни страны, которые с начала 1964 года приняли особенно широкие масштабы и проходили под общим лозунгом «учиться у Народно-освободительной армии Китая». С целью пропаганды культа Мао в 1963–1965 годах одно за другим развертываются движения «за социалистическое воспитание», «за революционизацию», «за изучение произведений Мао Цзэдуна», в ходе которых распространялись «указания Линь Бяо» о том, что чтение или изучение той или иной работы Мао Цзэдуна является священной обязанностью всех военных кадров.

С 1963 года началась систематическая проработка отдельных групп и лиц из партийной и творческой интеллигенции. В июле 1964 года было распространено «указание» Мао Цзэдуна о необходимости «революционизации» творческих союзов китайской интеллигенции, поскольку де «их работники… последние годы находятся на грани перерождения в ревизионистов». Идея радикальной революции в сфере культуры пришла к Мао еще в декабре 1963 года во время чтения доклада единомышленника Цзян Цин, шанхайского вождя Кэ Цинши, мрачными красками обрисовавшего положение в этой области. Мао наложил резолюцию: «Во многих областях [культуры] все еще господствуют „мерзавцы“… Экономический базис общества уже изменился, но искусство как часть надстройки, обслуживающая базис, до сих пор представляет собой серьезную проблему. Надо как следует взяться за дело… Как ни странно, многие коммунисты с рвением проповедуют феодально-буржуазное, но только не социалистическое искусство»^[201].

Впрочем, внешне (как это уже не раз бывало) Мао усиленно создавал видимость самоограничения своей активности. Семидесятилетний председатель КПК в беседах с представителями коммунистических и рабочих партий, с иностранными делегациями, с зарубежными послами все чаще жалуется на здоровье. Он утверждает, что отошел от практических дел, что перестал конкретно заниматься вопросами экономического и культурного строительства, а интересуется исключительно теоретическими проблемами. Но он и не собирается уходить с политической арены. Напротив, он лихорадочно готовит идеологическую платформу для нового наступления на своих противников и на саму партию, которая молчаливо согласилась с его поражением в Ухане и поддержала новую линию, предложенную Лю Шаоци и другими деятелями.

Это видно из таких документов, подготовленных под руководством Мао, как «Указания по социалистическому воспитанию в деревне и другим вопросам» (1963 г.), «Против бюрократизма» (1963 г.), «Исторические уроки диктатуры пролетариата» (1964 г.) и др.^[202].

В этот период формируются основные тезисы последующей кампании «великой пролетарской культурной революции»: об обострении классовой борьбы в социалистическом обществе; о диктатуре пролетариата как механизме подавления не только враждебных новой власти элементов, но и членов партии, «идущих по капиталистическому пути», так называемых «каппутистов»; о неизбежности периодических кампаний типа «чжэнфына»; «о борьбе против бюрократизма и обновлении аппарата власти».

Лозунг борьбы против бюрократии, который не мог не находить живого отклика в массах, оказался чрезвычайно удобной платформой для последующих нападок Мао на тех или иных руководителей КПК, которые отдавались на публичное поругание хунвэйбинам. Новое наступление Мао в области идеологии ознаменовалось и первым изданием его «цитатников». Они были выпущены типографией политотдела армии в мае 1964 года (до этого печатались только произведения в целом) и должны были отныне играть основную роль в массовом воспитании. Культ Мао получил новые стимулы роста.^[203].

Новая кампания по изучению «идей Мао» внутри страны переплелась с развертываемой одновременно полемикой китайского руководства против линии международного коммунистического движения. Особенно ясной стала политика Мао по нагнетанию международной напряженности в период Карибского кризиса осенью 1962 года. Заявления Пекина носили в ту пору явно подстрекательский характер. Пользуясь тем, что внимание всего мира было отвлечено от других районов, Китай возобновил военные действия на границе с Индией. После преодоления карибского кризиса Мао развернул новый тур антисоветской кампании. В конце 1962 — начале 1963 года китайское руководство опубликовало серию директивных статей (их автором впоследствии был назван Мао Цзэдун), направленных против политики КПСС и других компартий.

В редакционной статье, опубликованной в «Жэньминь жибао» 8 марта 1963 г., был поднят вопрос об Айгуньском (1858 г.), Пекинском (1860 г.), Петербургском (1881 г.) договорах, которые определяют почти всю линию советско-китайской границы. Пекин выдвинул претензии на «право наследования» всех территорий, когда-либо захваченных монгольской, маньчжурской и другими династиями, правившими в Китае. В 1964–1965 годах пекинское руководство заявило о том, что Китай якобы имеет право примерно на 1,5 млн. кв. км советской территории.

Пекин пошел на резкое ограничение всех форм межгосударственных отношений с СССР и другими социалистическими странами. В начале 70-х годов экономическое сотрудничество КНР с большинством из них было свернуто по всем направлениям (удельный вес социалистических стран во внешней торговле КНР упал с 68% в 1959 г. до 20% в 1967 г.)^[204].

В зарубежную печать проникли сведения о том, что уже на секретном заседании ЦК КПК в сентябре 1965 года Мао Цзэдун провозгласил программу развертывания «культурной революции», состоявшую из нескольких этапов. На первом из них предполагалось нанести удар по определенной части деятелей литературы и искусства. На втором этапе намечалось осуществить чистку в партии, государственном аппарате и других звеньях управления. На третьем этапе предполагалось полностью утвердить «идеи Мао Цзэдуна» в КПК, а возможно, и возобновить политику «большого скачка» в экономике, а также усилить экстремистскую внешнюю политику.

В ноябре 1965 года шанхайская газета «Вэньхуэй бао» опубликовала статью Яо Вэньюаня «О новой редакции исторической пьесы «Разжалование Хай Жуя». Автор пьесы У Хань был обвинен в стремлении «опорочить линию Мао Цзэдуна». То был первый выстрел «культурной революции». Следующим объектом нападок явился секретарь пекинского горкома КПК Дэн То, прежде занимавший пост главного редактора «Жэньминь жибао». Летом 1966 года было организовано новое крупное «дело»: подвергнуты разгрому «группы монархистов во главе с ректором, секретарем парткома» в Пекинском университете. Вот как описывает очевидец расправу с ректором университета, а также со многими профессорами.

«…На голову «критикуемому» надевают бумажный колпак или же канцелярскую корзину для использованной бумаги. На колпаке (корзине), а также на плакате, который прикрепляется на груди, пишутся обвинения. В таком виде «критикуемый», стоя на коленях, предстает перед разъяренной толпой или собранием, причем каждый присутствующий стремится физически оскорбить его (толкнуть, схватить за руку, ударить). Ораторы, выступления которых то и дело прерываются возгласами участников митинга: «Защитим Мао Цзэдуна!», «Выметем дочиста ревизионистскую нечисть!» и т. п., перечисляют все грехи «критикуемого», ему самому слово не дается, и он должен молча (иногда в течение двух и более часов) воспринимать критику…^[205].

Позднее подобные расправы стали проводиться по всей стране. Результатом их нередко бывали убийства «критикуемых» разъяренной толпой или последующее самоубийство людей, которые не выдерживали издевательств. По мере развертывания в Пекине кампании становилось ясным, что она направлена и против первого секретаря пекинского горкома, члена Политбюро и секретаря ЦК КПК Пэн Чжэня. В июне 1966 года было принято решение о реорганизации пекинского горкома КПК. Пэн Чжэнь был фактически отстранен от всех постов.

Следующей жертвой из среды партийных работников явился Чжоу Ян, заместитель заведующего отделом агитации и пропаганды ЦК КПК. Вскоре был найден «козел отпущения» и в среде партийных экономистов. Директор Института экономики Академии наук КНР Сунь Ефан, который раньше занимал видные посты в Госплане и в статистическом управлении, был объявлен «верховным жрецом экономизма».

После отстранения Пэн Чжэня «стихийная» кампания все более умело направлялась в одну цель: против «главарей черной банды», под которыми имелись в виду председатель республики Лю Шаоци, генеральный секретарь ЦК КПК Дэн Сяопин и ряд других членов руководства партии и страны.

Особенность «культурной революции» заключалась в том, что проводилась она меньшинством, хотя и возглавляемым лидером партии, против большинства в руководстве ЦК КПК. Не случайно кампания началась исподволь: Мао не решался дать бой своим противникам в рамках обычных партийных норм^[206].

16 мая 1966 г. расширенное заседание Политбюро от имени ЦК приняло текст специального сообщения всем парторганизациям страны, в котором говорилось об образовании новой Группы по делам культурной революции, непосредственно подчиненной Постоянному комитету Политбюро. Именно это сообщение впервые призвало всю партию «высоко держать великое знамя пролетарской культурной революции»^[207]. Оно было написано самим Мао. С этого сообщения началось вовлечение в «культурную революцию» широких масс, что придало движению особый характер.

В августе 1966 года был созван 11-й пленум ЦК КПК для рассмотрения вопроса о «культурной революции». В связи с созывом этого пленума в зарубежной печати фигурировало сообщение о том, что около половины членов ЦК КПК не присутствовали на заседании, поскольку многие из них уже стали жертвами хунвэйбинов. Зато здесь присутствовали «революционные учащиеся» и военные, не входившие в состав ЦК КПК.

Во время работы пленума, 5 августа 1966 г., Мао Цзэдун опубликовал дацзыбао под названием «Огонь по штабу», в которой обвинял «некоторых руководящих товарищей в центре и на местах» в том, что они «осуществляли диктатуру буржуазии и пытались подавить бурное движение великой пролетарской культурной революции»^[208].

Эта дацзыбао, по сути дела, призывала к разгрому центральных и местных партийных органов, объявленных буржуазными штабами. 8 августа пленум принял решение «О великой пролетарской культурной революции», в котором говорилось: «В настоящее время наша цель заключается в том, чтобы разгромить тех, кто находится у власти и идет по пути капитализма»^[209].

8 августа пленум принял специальное «Постановление Центрального комитета Коммунистической партии Китая о Великой пролетарской культурной революции». В нем перед «широкими массами рабочих, крестьян, солдат, революционной интеллигенции и революционных кадров» была поставлена цель «разгромить облеченных властью лиц, идущих по капиталистическому пути, раскритиковать буржуазные реакционные „авторитеты“ в науке, раскритиковать идеологию буржуазии и всех других эксплуататорских классов, преобразовать просвещение, преобразовать литературу и искусство, преобразовать все области надстройки, не соответствующие экономическому базису социализма, с тем, чтобы способствовать укреплению и развитию социалистического строя»^[210]. Принятие постановления не обошлось без определенной борьбы. Как позже вспоминал Мао, «только после дискуссии мне удалось набрать чуть больше половины голосов. Разумеется, многие по-прежнему не приняли эту точку зрения»^[211].

Пленум произвел важные изменения в составе руководства КПК. Из пяти заместителей председателя ЦК КПК (Лю Шаоци, Чжоу Эньлай, Чжу Дэ, Чэнь Юнь и Линь Бяо) на этом посту был оставлен один Линь Бяо. Изменился состав Политбюро и Секретариата ЦК; после пленума они вновь подверглись чистке, а Секретариат фактически перестал функционировать. Таким образом, хотя Мао Цзэдун не смог на пленуме полностью избавиться от оппозиции.

Весь сентябрь в руководстве партии шла борьба. В середине сентября ряд работников ЦК КПК (во главе с Лю Шаоци) разработал документ, запрещавший втягивать в хунвэйбиновское движение рабочих и крестьян. Однако, вскоре расширенное совещание Политбюро под председательством Линь Бяо дезавуировало сентябрьское постановление о нераспространении хунвэйбиновского движения на «народные коммуны» и промышленные предприятия. Вслед за этим по всей стране наряду с хунвэйбиновскими стали создаваться организации молодых рабочих и служащих, получившие название «цзаофань» («бунтари»). Это слово было заимствовано из ставшей к тому времени знаменитой на весь Китай фразы Мао, впервые сформулированной им в Яньани во время выступления по случаю шестидесятилетней годовщины Сталина: «Законы марксизма запутаны и сложны, но в конечном итоге они сводятся к одному: „бунт — дело правое“ [«цзаофань юли»]». 5 июня 1966 года об этой идее Председателя напомнила «Жэньминь жибао», после чего выражение «цзаофань юли» использовали в названиях своих дацзыбао все те же хунвэйбины из средней школы при университете Цинхуа. Они прислали эти газеты Мао, который в своем письме ответил: «Вы… заявляете, что бунт против реакционеров — дело правое. Я выражаю вам горячую поддержку»^[212]. После этого выражение «бунт — дело правое» стало главным лозунгом «культурной революции».

…18 августа 1966 г., выступая на митинге на одной из площадей Пекина, Мао Цзэдун официально перед сотнями тысяч молодых людей объявил о создании организации хунвэйбинов. Он сказал, что она имеет не только общенациональное, но и интернациональное значение^[213].

С 18 августа по 26 ноября 1966 г. в Пекине состоялось восемь массовых митингов хунвэйбинов с участием Мао Цзэдуна, на которых присутствовало около 11 млн. человек. На них выступали также Линь Бяо, Чжоу Эньлай, Цзян Цин.

Хунвэйбины писали в своем манифесте: «Мы — красные охранники Председателя Мао, мы заставляем страну корчиться в судорогах. Мы рвем и уничтожаем календари, драгоценные вазы, пластинки из США и Англии, амулеты, старинные рисунки и возвышаем над всем этим портрет Председателя Мао»^[214]. Хунвэйбины разгромили многие книжные магазины в Пекине, Шанхае и других городах; отныне они могли торговать исключительно произведениями Мао Цзэдуна. На улицах многих китайских городов запылали костры, в которые были брошены книги, «не соответствующие идеям Мао Цзэдуна». Памятники А. С. Пушкину в Шанхае и Сунь Ятсену в Нанкине были разрушены. Хунвэйбины установили обязательную повинность, согласно которой все жилые здания и общественные помещения должны были быть украшены портретами и плакатами с изречениями Мао Цзэдуна. Они останавливали автобусы, трамваи и троллейбусы, если на них не было подобных украшений.

Подвергая разгрому семьи и дома противников «идей Мао Цзэдуна», хунвэйбины помечали дома «преступников» специальными знаками, совсем как во время печально знаменитой Варфоломеевской ночи.

Вскоре фразы о «социалистическом воспитании трудящихся», о «новой пролетарской культуре» были отброшены в сторону. С предельной откровенностью заявлялось, что «великая пролетарская культурная революция вступила в этап борьбы за всесторонний захват власти». Были разогнаны партийные комитеты, руководящие органы комсомола, Всекитайская федерация профсоюзов. Затем маоисты стали захватывать руководство в центральных и местных органах печати, в провинциальных органах власти. Наконец, дело дошло до ЦК КПК; 2/3 его состава, избранного VIII съездом в 1956 году, были ошельмованы и отстранены от практической деятельности. Одиннадцать из пятнадцати членов и кандидатов в члены Секретариата ЦК КПК, в том числе генеральный секретарь Дэн Сяопин, были объявлены «черными бандитами», а более половины членов и кандидатов в члены Политбюро также объявлены «врагами идей Председателя Мао» и подверглись травле. В опале оказались и восемь из девяти китайских маршалов^[215].

Хунвэйбины устроили публичное судилище над Пэн Чжэнем, Лу Дини — кандидатом в члены Политбюро и секретарем ЦК КПК, Ло Жуйцином — заместителем премьера и начальником генерального штаба НОА и многими другими крупными руководителями.

Более хитрая тактика была применена к председателю КНР Лю Шаоци и генеральному секретарю ЦК КПК Дэн Сяопину. До осени 1968 года их имена не назывались открыто в печати. Лю Шаоци именовался «самым крупным лицом в партии, идущим по капиталистическому пути», хотя все уже знали, о ком идет речь. Но «массам» (так назывались судилища) их так и не «показывали».

В начале 1967 года, когда было официально объявлено об установлении военного контроля над партийными и государственными органами, эра хунвэйбинов подошла к концу. Их миссия была выполнена, и с ними быстро и безжалостно расправились. В течение этого года Мао несколько раз выступал с замечаниями в адрес хунвэйбинов. Он говорил, что их действия «граничат с анархией», что учащиеся и интеллигенция по-прежнему заражены «буржуазной идеологией», что они «левые» только по форме, а по содержанию — «правые» и т. п. Выступая на одном из митингов в июле 1968 года, Мао, «не скрывая слез», по словам одного западного обозревателя, говорил хунвэйбинам: «Вы предали меня и, более того, в вас разочаровались рабочие, крестьяне и солдаты Китая!»^[216].

В обстановке идейного раскола в ЦК КПК особую роль должна была сыграть армия. В 1967 году начали создаваться новые органы партийной и административной власти, получившие впоследствии название «ревкомов». Из 12 провинциальных «ревкомов», организованных в период с августа 1967 по конец марта 1968 года, 9 возглавлялись военными. В других «ревкомах» они заняли должности заместителей председателей.

Создание «ревкомов» на провинциальном уровне было завершено к осени 1968 года (7 сентября в Пекине состоялся митинг, посвященный этому событию). В результате их создания фактически был установлен прямой контроль вооруженных сил над основными административно-территориальными единицами.

Еще до созыва IX съезда КПК решением 12-го расширенного пленума ЦК (октябрь 1968 г.), проходившего при закрытых дверях, вся руководящая власть в стране была закреплена за так называемым «пролетарским штабом» во главе с Председателем Мао Цзэдуном и заместителем Председателя Линь Бяо. Этот «штаб» заменил собой все высшие государственные и партийные органы. В него вошли (вместе с Мао Цзэдуном) 14 человек, пятеро из которых — военные (Линь Бяо и его жена Е Цюнь, начальник генерального штаба НОА Хуан Юншэн и два его заместителя), трое — руководители органов безопасности (Кан Шэн — глава «спецгруппы по расследованию при ЦК КПК», министр общественной безопасности Се Фучжи и его заместитель, бывший телохранитель Мао Цзэдуна Ван Дунсин), четверо — «идеологи» (Чэнь Бода, жена «великого кормчего» Цзян Цин, зять Мао Яо Вэньюань и близкий к клану Мао Чжан Чуньцяо, председатель шанхайского «ревкома»). Членом «пролетарского штаба» стал и Чжоу Эньлай^[217].

Борьба с «умеренными», а после них и с хунвэйбинами фактически завершилась. В этих условиях Мао принял решение провести IX съезд партии. Он состоялся с 1 по 24 апреля 1969 года в Пекине. Главным итогом форума было единогласное принятие нового партийного устава, в котором вновь, как и в уставе, одобренном VII съездом, теоретической основой КПК объявлялись «идеи Мао Цзэдуна». Они были названы марксизмом-ленинизмом «такой эпохи, когда империализм идет к всеобщему краху, а социализм — к победе во всем мире»^[218].

На съезде был коренным образом изменен персональный состав руководящих органов КПК. Новый Центральный комитет в количестве 170 членов и 109 кандидатов был по правилам того времени сформирован исходя из принципа сочетания «трех сторон»: Мао включил в него главных вождей «культурной революции», крупных командиров НОАК и наиболее преданных ему «революционных» партийных работников. В принятом съездом новом кратком уставе КПК (преамбула и 12 статей) обращает на себя внимание несколько моментов. Первое — положение о новом порядке выборов «путем демократических консультаций». Это означало прямой подбор делегатов на следующие съезды. Второе — право ЦК КПК создавать «некоторые необходимые комплексные и оперативные органы, которые в едином порядке ведут текущую работу партии, правительства и армии». Это — попытка узаконить органы власти типа так называемого «революционного (или пролетарского) штаба». Третье — устав содержал беспрецедентный пункт о наследовании поста председателя КПК. Линь Бяо был объявлен в уставе «продолжателем дела товарища Мао Цзэдуна»^[219].

На состоявшемся сразу после съезда 1-м пленуме вновь избранного ЦК в новый состав Политбюро впервые вошли жены Мао и Линь Бяо, Цзян Цин и Е Цюнь, а также Чжан Чуньцяо и Яо Вэньюань. В Постоянный же комитет Политбюро, помимо Мао и Линя, были включены Чэнь Бода, Чжоу Эньлай и Кан Шэн.

Одной из важных тем, активно муссировавшихся на съезде и пленуме, была борьба с советским ревизионизмом. Вот что Мао сказал по этому поводу: «Сейчас советские ревизионисты нападают на нас. В различных радиопередачах ТАСС, материалах Ван Мина, многословных статьях „Коммуниста“ говорится о том, что мы теперь не пролетарская партия, [они] нас называют „мелкобуржуазной партией“. Говорится, что мы, проводя в жизнь централизацию, вернулись к периоду опорных баз, то есть движемся вспять. Что такое централизация? По их словам, это и есть военно-бюрократический режим… Я думаю, пусть говорят эти слова — как говорят, так и говорят. Но у них есть одна особенность: они не обзывают нас буржуазной партией, а называют „мелкобуржуазной партией“. Мы же говорим, что у них диктатура буржуазии, восстановлена диктатура буржуазии»^[220].

Резко антисоветским был и отчетный доклад ЦК, с которым на съезде выступил Линь Бяо. Полемика, разгоревшаяся в начале 1960-х, в 1969 году достигла своего апогея. Накануне съезда, в марте, на дальневосточной границе между СССР и КНР произошли вооруженные столкновения. Советские и китайские пограничники вступили в бой за остров Даманский (Чжэньбао) на реке Уссури. С обеих сторон имелись убитые: 30 солдат и один офицер с советской стороны и 50 военнослужащих — с китайской. Более ста человек были ранены^[221]. Западный мир затрубил о «первой социалистической войне».

В руководящем органе партии — Политбюро ЦК КПК военная группа составила большинство: из 21 члена Политбюро ЦК КПК 9-го созыва 15 занимали те или иные должности в НОА. Если же к группе военных отнести самого Мао Цзэдуна и Се Фучжи, занявшего пост председателя пекинского «ревкома» и имевшего в прошлом генеральское звание, то окажется, что в составе Политбюро только четыре человека не были связаны с вооруженными силами. Политбюро, в свою очередь, возглавлялось узкой группой руководителей, входивших в его Постоянный комитет. В него вошли: Мао Цзэдун, Линь Бяо, Чжоу Эньлай, Кан Шэн и Чэнь Бода.        Осенью 1970 года в японских и западных органах печати появился (впервые — 5 ноября 1970 г. в «Токио симбун») текст проекта новой конституции КНР. Хотя позднее была принята новая конституция КНР, названный проект представляет самостоятельный интерес, поскольку он непосредственно отразил чаяния организаторов «культурной революции»^[222].

Главной заботой создателей проекта было закрепление личной власти Мао Цзэдуна. В ст. 2 проекта Мао Цзэдун именуется «великим вождем всех наций и народностей всей страны, главой нашего государства, пролетарской диктатуры, верховным главнокомандующим вооруженными силами страны».

«Заместитель Председателя Линь Бяо является близким соратником Председателя Мао и его преемником, заместителем главнокомандующего вооруженными силами страны», — говорится в той же статье. По иронии судьбы именно этот столь лестный, казалось бы, для Линь Бяо пункт проекта послужил камнем преткновения на пути «ближайшего соратника» к обретению столь заманчивого наследства.

Характерно, что в проекте закреплялась не только политическая, но и идеологическая власть Мао Цзэдуна. Его «идеи» объявлялись «руководящим курсом всей деятельности народа, всей страны» (ст. 2). «Основная обязанность граждан КНР — поддержка Председателя Мао Цзэдуна и его близкого соратника, заместителя Председателя Линь Бяо» (ст. 26). В преамбуле проекта имя Мао Цзэдуна упоминалось восемь раз.

Проект конституции, разработанный в 1970 году, говорит о том, что главной целью «культурной революции» было коренное изменение идеологического и политического режима в Китае, а не личное соперничество между Мао Цзэдуном и Лю Шаоци, как думали некоторые поверхностные наблюдатели, особенно в начале «культурной революции».

Руководители Китайской Народной Республики, отвергнув многие атрибуты прошлого, тем не менее, не сумели порвать с этой традицией. «Культурная революция» должна была, по более или менее осознанному замыслу ее зачинателей, завершить работу по формированию идеологического режима, основанного на «идеях» Мао Цзэдуна^[223].

Позднее стало известно, что с марта 1971 года сын Линь Бяо – Линь Лиго, один из руководителей военно-воздушных сил Китая, начал подготовку заговора с целью убийства Мао. Вместе со своими соратниками он разработал проект 571, в котором Мао Цзэдун характеризовался как “крупнейший феодальный деспот в истории Китая”, который в “марксистско-ленинском обличье применяет законы Цинь Шихуанди”. В осуществлении путча заговорщики рассчитывали на поддержку со стороны Советского Союза. Известно, что длительное время, вплоть до конца 50-х годов. Линь Бяо поддерживал тесные отношения с советскими военными. В конце 30-х годов он учился в Советском Союзе. Во время Корейской войны, когда Линь Бяо командовал китайскими добровольцами, он постоянно взаимодействовал с советниками из СССР.

Однако Мао Цзэдун узнал о планах путчистов. В их стане оказалась изменница – дочь маршала по имени Линь Доудоу, которая выдала их планы службе госбезопасности. Тогда Линь Бяо и его близкие решают бежать на самолете “Трайдент”, который находился в личном распоряжении министра обороны. На территории Монголии самолет, направлявшийся в Советский Союз, потерпел катастрофу и все, находящиеся на его борту, погибли. Впрочем, это изложение официальной версии. Как все происходило на самом деле, до сих пор в точности неизвестно. Однако эти события, получившие название “сентябрьский кризис”, вновь подтвердили политическое неблагополучие в Китае^[224].

X съезд полностью воспроизвел линию Мао на милитаризацию страны. Наиболее значительным событием после этого съезда было утверждение новой конституции КНР, принятой на первой сессии Всекитайского собрания народных представителей 4-го созыва в январе 1975 года.

Конституция закрепила режим личной власти Мао Цзэдуна, опирающийся непосредственно на армию и апеллирующий к отсталым классам Китая. Интересно отметить, что, в отличие от первоначального проекта конституции (о котором мы говорили раньше), в утвержденном ее варианте опущены положения о преемственности верховной власти в КПК и КНР. Мао на этот раз отказался назначить кого-либо своим официальным преемником.

        Оценивая политику культурной революции можно отметить, что она выразила новый этап внутрипартийной борьбы в КПК, развернувшейся на фоне неудачных результатов «большого скачка», когда под давлением неблагоприятных обстоятельств в 1959 г. Мао Цзэдун был вынужден уйти с поста Председателя КНР.

        Основными составляющими культурной революции стали: систематическая проработка и репрессии против партийной и творческой интеллигенции (в том числе против высшего партийного руководства), идеологические компании по изучению «идей Мао» в массах и пропаганда культа личности,  усиление роли армии в политической жизни общества, дальнейшее обострение отношений с социалистическими странами (особенно с СССР, с которым произошел вооруженный конфликт).

        Результатом культурной революции стала безоговорочная победа Мао Цзэдуна над политическими противниками, законодательное (на уровне основного закона государства – Конституции КНР) закрепление режима личной власти Мао Цзэдуна, опирающегося непосредственно на армию.

3.3. Последние годы жизни Мао, оценка значения его государственной деятельности и политическое наследие

С 1971 г. Мао сильно болел и не часто выходил на люди. После гибели Линь Бяо, за спиной стареющего Председателя, проходит внутрифракционная борьба в КПК. Вскоре началась реабилитация жертв “культурной революции”. В феврале 1973 года возвращается Дэн Сяопин. Мао вновь понадобились его организаторские способности, ведь теперь речь шла о созидании, а не о разрушении. Обстановка в стране была сложной. Все более откровенно рвались к власти радикалы во главе с супругой Великого кормчего Цзян Цин. Им противостояла группа Чжоу Эньлая, прагматика, делавшего упор на экономическое строительство, который всегда отличался огромной работоспособностью. Однако в 1972 году, накануне приезда в Китай американского президента Ричарда Никсона, врачи обнаружили у Чжоу Эньлая раковую опухоль. К 1974 году состояние его заметно ухудшилось, хотя премьер продолжал работать^[225].

Прагматическому курсу Чжоу Эньлая – Дэн Сяопина противостояла фракция радикалов: пользовавшаяся огромным влиянием Цзян Цин; шанхаец Чжан Чуньцяо, по некоторым данным, ее любовник; Яо Вэньюань – публицист и идеолог, зять Мао; Ван Хунвэнь – правая рука Чжана, умелый организатор, но довольно невежественный человек. Позиции радикалов заметно окрепли после Х съезда КПК, состоявшегося в августе 1973 года.

Это был последний съезд при жизни Мао Цзэдуна. Делегаты единодушно осудили Линь Бяо и Чэнь Бода и признали правильной линию на продолжение “культурной революции”. Ван Хунвэнь был избран заместителем председателя ЦК КПК. В своем докладе он говорил, что в партии всегда обостряется борьба между двумя классами и двумя путями, что “правые” могут реставрировать власть, поэтому время от времени, каждые 8-10 лет, необходимы новые “культурные революции”^[226].

Между тем Чжоу Эньлай и Дэн Сяопин занимаются практической работой. На свои места возвращены многие из прежних хозяйственных и партийных руководителей. Правительство призывает восстановить наконец-то порядок. Однако средства массовой информации полностью контролируются радикалами. На первое место ставится политика и идеология. Власть на местах находится в руках выдвиженцев “культурной революции”, совершенно не разбирающихся в экономике. С течением времени все больше намечается конфронтация между двумя группировками в высших эшелонах власти: радикалами во главе с Цзян Цин и прагматиками, возглавляемыми Чжоу Эньлаем и Дэн Сяопином^[227].

8 января 1976 года умирает Чжоу Эньлай. Позиции прагматиков были существенно ослаблены с его уходом. Его поминки вылились в массовые народные демонстрации, на которых люди выражают почтение покойному и протестуют против политики левых радикалов. Беспорядки жестоко подавляются, Чжоу Эньлай посмертно клеймится как «каппутист» (то есть сторонник капиталистического пути — ярлык, использовавшийся во время культурной революции). К тому времени Мао уже серьёзно болен болезнью Паркинсона и был не в состоянии активно вмешиваться в политику, ограничиваясь время от времени записками-распоряжениями, поскольку речь его была уже совершенно нечленораздельна. Атаки радикалов на Дэн Сяопина усиливаются. В противовес ему возвышается Хуа Гофэн – министр общественной безопасности и заместитель премьера Госсовета. Усилия радикалов в конце концов увенчались успехом.

4 апреля 1976 года в Китае отмечали день поминовения усопших. Неожиданно для многих в центре площади Тяньаньмэнь возле обелиска героям было возложено много венков в память недавно скончавшегося Чжоу Эньлая. К вечеру того же дня на площади собрались несколько сотен тысяч человек. Зазвучали стихи, в которых славились Чжоу Эньлай и Ян Каихуэй – первая жена Мао Цзэдуна. Тем самым люди выражали неприязнь к Цзян Цин, нынешней супруге Председателя. Раздавались призывы к борьбе против тех, кто предает забвению память о Чжоу Эньлае и искажает его наследие.

Так у радикалов появился удачный повод для смещения неугодного Дэн Сяопина. Собралось срочное заседание политбюро. С Мао Цзэдуном связь поддерживалась через его племянника Мао Юаньсиня. На политбюро вина за это “контрреволюционное выступление” была возложена на Дэн Сяопина. Было предложено лишить его всех постов, что Мао одобрил. Однако за Дэна заступился министр обороны маршал Е Цзяньин, заявив, что уйдет в отставку, если того исключат из партии. Так Дэн Сяопин остался в партии, хотя и был сослан^[228].

После двух тяжёлых инфарктов 9 сентября 1976 года в 0:10 часов по пекинскому времени на 83-м году жизни Мао Цзэдун скончался. На похороны «Великого кормчего» пришло более миллиона человек. Тело покойного подверглось бальзамированию по разработанной китайскими учёными методике и выставлено для обозрения год спустя после смерти в мавзолее, сооружённом на площади Тяньаньмэнь по распоряжению Хуа Гуофэна. К началу 2007 г. усыпальницу Мао посетило около 158 млн. человек^[229]. Председатель Постоянного комитета ВСНП Е Цзяньин в 1979 г. охарактеризовал время правления Мао Цзэдуна как «феодально-фашистскую диктатуру»^[230].

Позже была дана другая оценка. «Товарищ Мао Цзэдун — великий марксист, великий пролетарский революционер, стратег и теоретик. Если рассматривать его жизнь и деятельность в целом, то заслуги его перед китайской революцией в значительной степени преобладают над промахами, несмотря на серьёзные ошибки, допущенные им в „культурной революции“. Его заслуги занимают главное, а ошибки — второстепенное место» (Руководители КПК, 1981 год)^[231].

Мао оставил своим преемникам страну в глубоком, всеобъемлющем кризисе. После «большого скачка» и культурной революции экономика Китая стагнировала, интеллектуальная и культурная жизнь были разгромлены, политическая культура отсутствовала вовсе, ввиду чрезмерной общественной политизации и идеологического хаоса. Особенно тяжким наследием режима Мао следует считать искалеченные судьбы десятков миллионов людей во всем Китае, пострадавших от бессмысленных и жестоких кампаний. Только в ходе культурной революции погибло, по некоторым данным, до 20 миллионов человек, ещё 100 миллионов, так или иначе, пострадали в её ходе. Количество жертв «большого скачка» было ещё большим, но ввиду того что большая часть из них приходилась на сельское население, неизвестны даже приблизительные цифры, характеризующие масштаб катастрофы.

Тяжкое бремя наследования оставила политика Мао Цзэдуна в экономике, культуре и образовании, общественных отношениях и нравах, — словом, во всей внутренней жизни китайского народа. Продолжающаяся критика «четверки» выплескивает наружу острые и неотложные проблемы, которые накопились в предыдущий период.

С другой стороны, нельзя не признать, что Мао, получив в 1949 г. малоразвитую, погрязшую в коррупции и общей разрухе аграрную страну, за малые сроки сделал из неё достаточно мощную, независимую державу, обладающую атомным оружием. В годы его правления процент неграмотности снизился с 80 % до 7 %, продолжительность жизни увеличилась в 2 раза, население выросло более чем в 2 раза, индустриальная продукция — более чем в 10 раз. Ему удалось объединить Китай, а также включить в него Внутреннюю Монголию, Тибет и Восточный Туркестан, нарушив право этих народов на самоопределение после развала империи Цин^[232].

Идеология маоизма также оказала большое влияние на развитие левых, в том числе террористических движений во многих странах мира — Красных Кхмеров в Камбодже, Сияющего Пути в Перу, революционное движение в Непале, коммунистических движений в США и Европе. Между тем, сам Китай после смерти Мао в своей экономике далеко отошёл от идей Мао Цзэдуна, сохранив коммунистическую идеологию.

Реформы, начатые Дэн Сяопином в 1979 г. и продолженные его последователями, де-факто сделали экономику Китая капиталистической, с соответствующими последствиями для внутренней и внешней политики. В самом Китае персона Мао оценивается крайне неоднозначно. С одной стороны, часть населения видит в нём героя Гражданской Войны, сильного правителя, харизматическую личность. Некоторые китайцы старшего возраста ностальгируют по уверенности в завтрашнем дне, равенству и отсутствию коррупции, существовавшим, по их мнению, в эпоху Мао. С другой стороны, многие люди не могут простить Мао жестокости и ошибок его массовых кампаний, особенно культурной революции. Сегодня в Китае достаточно свободно ведётся дискуссия о роли Мао в современной истории страны, публикуются произведения, где политика «Великого кормчего» подвергается резкой критике. В КНР официальной формулой оценки его деятельности остается цифра, данная самим Мао как характеристика деятельности Сталина (как ответ на разоблачения в тайном докладе Хрущева): 70 процентов побед и 30 процентов ошибок. Тем самым КПК легитимирует свою власть в условиях, когда буржуазная экономика в КНР сочетается с коммунистической идеологией^[233].

Анализируя деятельность Мао Цзэдуна в период «большого скачка» и «культурной революции» можно отметить, что в это время лидер КНР впервые проводил полностью самостоятельную политическую линию, без оглядки на кого-либо и вмешательства Кремля.

        Политика «большого скачка» по существу стала первой попыткой практической реализации «идей Мао Цзэдуна», первым шагом на пути построения китайского социализма в той форме, в какой его представлял Мао.

        Весьма амбициозные планы (строительство коммунизма в Китае в ближайшей перспективе, план перегнать Англию в экономическом развитии за 5 лет, другие экономические эксперименты, например, повсеместная выплавка стали и др.), принятые без учета специфики и отсталости национальной экономики Китая, при отсутствии квалифицированных специалистов и ресурсов носили явно утопический характер. Они наглядно показали низкую компетентность китайского лидера в сфере экономики, а попытка их реализации обернулась колоссальными материальными и людскими потерями для страны.

        Мао Цзэдун, как умелый политик, признал ошибки и перегибы политики «большого скачка». Под давлением неблагоприятных обстоятельств в 1959 г. он был вынужден уйти с поста Председателя КНР, но не сдался.

        Новый этап внутрипартийной борьбы в КПК выразила культурная революция,        основными составляющими которой стали: репрессии против партийной и творческой интеллигенции (в том числе против высшего партийного руководства), идеологические компании по пропаганде культа личности,  усиление роли армии в политической жизни общества, дальнейшее обострение отношений с социалистическими странами (особенно с СССР, с которым произошел вооруженный конфликт).

        Результатом культурной революции стала безоговорочная победа Мао Цзэдуна над политическими противниками, законодательное (на уровне основного закона государства – Конституции КНР) закрепление режима личной власти Мао Цзэдуна, опирающегося непосредственно на армию.

        Вместе с тем, время Мао Цзэдуна подходило к концу – росло тайное недовольство в высшем эшелоне власти (его ярким отражением стал заговор Линь Бяо) на фоне болезни вождя, вылившееся после его смерти в борьбу за власть между «преемниками».

Заключение

Подводя итоги настоящего исследования необходимо отметить, что политическую и государственную деятельность Мао Цзэдуна нужно рассматривать в развитии. В связи с этим в работе мы выделили целый ряд последовательных этапов такого развития:

1) с 1940 по 1949 гг., когда сформировалась его политическая концепция, происходит становление Мао Цзэдуна как вождя и лидера КПК, всей страны. Уже тогда Мао импонировал образ вождя СССР, стиль руководства которого, по-видимому, уже тогда становится его «политическим идеалом», вполне соответствуя традиционным китайским представлениям;

2) с 1949 по 1952 гг., который был назван «переходным», поскольку политика КПК на данном этапе была противоречивой – с одной стороны, провозглашен курс на демократическое развитие страны, с другой – получила развитие практика репрессий в отношении политических противников КПК. В основе противоречий, как было показано, были расхождения между Мао Цзэдуном (сторонником построения в Китае социализма по советской, «сталинской» модели с определенной китайской спецификой) и группой Лю Шаоци, члены которой выражали умеренные взгляды. Мао в рассматриваемый период был вынужден проявлять гибкость, что было тактическим ходом в политической борьбе;

3) с 1953 по 1957гг. – период, ознаменованный продолжением политической борьбы в руководстве КПК, в который основные разногласия и споры развернулись по  экономическим вопросам. При этом Мао стремился к проведению скорейшей индустриализации, ликвидации буржуазной собственности, а Лю Щаоци и его сторонники (Дэн Сяопин, Бо Ибо и др.) выступали против немедленной индустриализации, за развитие кооперации и сосуществование государственной и других форм собственности.

Исход борьбы в пользу Мао Цзэдуна предрешили события в СССР – смерть Сталина и приход к власти Н. С. Хрущева. В изменившейся обстановке новое советское руководство, стремясь обеспечить поддержку со стороны лидера КНР, оказало серьезную материально-техническую и финансовую помощь в ускорении экономического развития Китая. Однако, победа Мао Цзэдуна не стала окончательной, чему опять способствовали политические изменения в СССР – доклад Н.С. Хрущева на ХХ съезде КПСС, (25 февраля 1956 г.) с осуждением культа личности Сталина. На его фоне оппозиция Председателю Мао добилась на VIII съезде КПК (сентябрь 1956 г.) внесения изменений в устав партии, осуждающих культ личности, получила контроль за партийными кадрами (Дэн Сяопин стал Генеральным секретарем ЦК КПК).

В этой обстановке вновь проявились качества Мао как умелого практика политической борьбы. В конце 1956 – 1957 гг. по инициативе Мао Цзэдуна были проведены широкие компании: «Ста цветов», которая, по сути, носила провокационный характер, была направлена на выявление политических противников и «борьба против буржуазных правых элементов», позволившая Мао избавиться от оппозиции в партии.

        4) с 1958 по 1976 гг. – период, включивший в себя две крупнейших «политических акции» Мао Цзэдуна: политику «большого скачка» и «культурной революции».         Политика «большого скачка» (1958-1960 гг.) стала первой попыткой практической реализации «идей Мао Цзэдуна», первым шагом на пути построения китайского социализма в той форме, в какой его представлял Мао. Грандиозные экономические планы вождя, принятые без учета специфики экономики Китая, при отсутствии квалифицированных специалистов и ресурсов носили явно утопический характер. Они наглядно показали низкую компетентность китайского лидера в сфере экономики, а попытка их реализации обернулась колоссальными материальными и людскими потерями для страны.

        Мао Цзэдун, как умелый политик, признал ошибки и перегибы политики «большого скачка». Под давлением неблагоприятных обстоятельств в он был вынужден уйти с поста Председателя КНР, но не сдался.

        Новый этап внутрипартийной борьбы в КПК выразила культурная революция (1966-1976 гг.), итогом которой стала безоговорочная победа Мао Цзэдуна над политическими противниками, законодательное закрепление режима личной власти Мао Цзэдуна, опирающегося непосредственно на армию. Вместе с тем, росло тайное недовольство в высшем эшелоне власти (его ярким отражением стал заговор Линь Бяо) на фоне болезни вождя, вылившееся после его смерти в борьбу за власть между «преемниками».

         Таким образом, анализ, осуществленный в рамках настоящего исследования, доказал справедливость положений, вынесенных на защиту.

        Современные реалии, как в России, так и в КНР, позволяют более объективно подойти к оценке деятельности Мао Цзэдуна, отбросив упрощенные мнения о нем, как о тиране и диктаторе, а также идеологические штампы (вроде «мелкобуржуазный националист», «великоханьский националист», «перерожденец» и т.п.), вызванные былыми противоречиями двух стран.

        При всем том оценка политической и государственной деятельности Мао не может быть однозначной. Несмотря на тяжелые последствия его правления для Китая (глубокий экономический кризис, разгром интеллектуальной и культурной жизни, искалеченные судьбы десятков миллионов людей, пострадавших от бессмысленных и жестоких кампаний), нельзя не признать, что он, получив в 1949 г. малоразвитую, погрязшую в коррупции и общей разрухе аграрную страну, за малые сроки сделал из неё достаточно мощную, независимую державу. В годы его правления процент неграмотности снизился с 80 % до 7 %, продолжительность жизни увеличилась в 2 раза, население выросло более чем в 2 раза, индустриальная продукция — более чем в 10 раз. Ему удалось объединить Китай, а также включить в него Внутреннюю Монголию, Тибет и Восточный Туркестан.

        Современный Китай – государство, наиболее перспективное с точки зрения экономического развития –  далеко отошёл от «идей Мао Цзэдуна» в своей экономике, между тем сохранив коммунистическую идеологию.  Рядовые китайцы до сих пор видят в нём героя гражданской войны, сильного правителя, харизматическую личность; ностальгируют (особенно люди старшего поколения) по уверенности в завтрашнем дне, равенству и отсутствию коррупции, существовавшим, по их мнению, в эпоху Мао. С другой стороны, многие люди не могут простить Мао жестокости и ошибок его массовых кампаний, особенно культурной революции. Сегодня в Китае достаточно свободно ведётся дискуссия о роли Мао в современной истории страны, публикуются произведения, где политика «Великого кормчего» подвергается резкой критике. В КНР официальной формулой оценки его деятельности остается цифра, данная самим Мао как характеристика деятельности Сталина (как ответ на разоблачения в тайном докладе Хрущева): 70 процентов побед и 30 процентов ошибок.

Список использованных источников и литературы:

1. Источники

1. Аграрные преобразования в народном Китае. Сборник материалов – М.: Изд-во иностранной литературы, 1955. – 120 с.
2. Бороться за мобилизацию всех сил для превращения нашей страны в великое социалистическое государство. Тезисы для изучения и пропаганды генеральной линии партии в переходный период (Разработаны отделом агитации и пропаганды ЦК КПК и утверждены ЦК КПК). – М.: Политиздат, 1957. – 108 с.
3. Ван Мин. Полвека КПК и предательство Мао Цзэдуна. – М.: Политиздат, 1975. – 365 с.
4. Великая пролетарская культурная революция (важнейшие документы). – Пекин: Издательство литературы на иностранных языках, 1970. – 176 с.
5. Владимиров П. П. Особый район Китая 1942–1945. – М.: Изд-во агентства печати «Новости», 1973. – 656 с.
6. Выступления Мао Цзэдуна, ранее не публиковавшиеся в китайской печати: В 6 вып. – М.: Прогресс, 1975-1976.
7. IX Всекитайский съезд Коммунистической партии Китая (документы). Пекин: Издательство литературы на иностранных языках, 1969. – 811 с.
8. Димитров Г. Дневник (9 марта 1933 – 6 февраля 1949). – София: Университетское издательство «Св. Климент Охридски», 1997. – 608 с.
9. Информационный бюллетень. Сер. А. «Культурная революция» в Китае. Документы и материалы / Пер. с кит.: В 12 вып. Вып. 1: «Хунвэйбиновская» печать о Лю Шаоци. –  М.: Изд-во иностранной литературы, 1968. – 298 с.
10. Ковалев И. В. Диалог Сталина с Мао Цзэдуном // Проблемы Дальнего Востока. – 1991. № 6. – С. 83–93; 1992. –  № 1–3. – С. 77–91.
11. Ковалев И. В. Россия и Китай (С миссией в Китае) // Дуэль. – 1997. – 25 февраля. С. 8.
12. Коваль К. И. Московские переговоры И. В. Сталина с Чжоу Эньлаем в 1953 г. и Н. С. Хрущева с Мао Цзэдуном в 1954 г. // Новая и новейшая история. – 1989. – № 5. – С. 104–119.
13. Коммунистический Интернационал и китайская революция. Документы и материалы. /Отв. ред. М.Л. Титаренко. – М.: Наука, 1986. – 326 с.
14. Конституция и основные законодательные акты Китайской Народной Республики. –  М.: Изд-во иностранной литературы, 1955. – 412 с.
15. Крутиков К. А. На китайском направлении. Из воспоминаний дипломата. – М.: Институт Дальнего Востока РАН, 2003. – 346 с.
16. Ледовский А. М. СССР и Сталин в судьбах Китая. Документы и свидетельства участника событий. 1937–1952 гг. – М.: Пам. ист. мысли, 1999. – 344 с.
17. Ледовский А. М. СССР, США и китайская революция глазами очевидца 1946—1949. М.: Институт Дальнего Востока РАН, 2005. – 192 с.
18. Мао Цзэдун. Избранные произведения в 4-х т. –  М.: Изд-во иностранной литературы, 1949-1953.
19. Мао Цзэдун о китайской политике Коминтерна и Сталина // Проблемы Дальнего Востока. – 1994. – № 5. – С. 101-110.
20. Материалы второй сессии Всекитайского собрания народных представителей (5-30 июля 1955 г.). –  М.: Политиздат, 1956. – 689 с.
21. Материалы VIII Всекитайского съезда Коммунистической партии Китая. – М.: Политиздат, 1956. – 803 с.
22. Образование Китайской Народной Республики. Документы и материалы. – М.: Политиздат, 1950. – 135 с.
23. Пэн Дэхуай. Мемуары маршала. – М.: Воениздат, 1988. – 386 с.
24. Семенов Г. Г. Три года в Пекине (Записки военного советника). – М.: Воениздат, 1978. – 286 с.
25. Советско-китайские отношения (1917-1957). Сборник документов. – М.: Изд-во восточной литературы,1959. – 481 с.
26. Федоренко Н. Т. Сталин и Мао: Беседы в Москве // Проблемы Дальнего Востока. – 1989. – № 1. – С. 149-164.
27. Хрущёв Н.С. Время. Люди. Власть: Воспоминания. В 4 кн. –  М.: ИИК «Московские Новости», 1999. – 846 с.        
28. Шепилов Д. Т. Воспоминания // Вопросы истории. –1998. – № 9. – С. 18–33; № 10. – С. 3–31.

2. Литература

29. Бурлацкий, Ф.М. Мао Цзэдун. – М.: Рипол Классик, 2003. – 386 с.
30. Бурлацкий Ф.М. Мао Цзэдун и его наследники. – М.: Политиздат, 1979. – 381 с.
31. Бурлацкий Ф. Мао Цзэдун: «Наш коронный номер - это война, диктатура…» – М.: Международные отношения, 1976. – 286 с.
32. Владимиров О., Рязанцев В. Страницы политической биографии Мао Дзэдуна. – М.: Наука, 1975.- 267 с.
33. Галенович Ю.М. Пэн Дэхуай и Мао Цзэдун. Политические лидеры Китая XX века. – М.: Огни, 2005. – 411 с.
34. Галенович Ю. М. Мао Цзэдун вблизи. — М.: «Русская панорама», 2006. — 325 с. 
35. Галенович Ю.М. Россия в "китайском зеркале". Трактовка в КНР в начале XXI века истории России и русско-китайских отношений. – М.: Восточная книга, 2011. – 318 с.
36. Ганшин Г, Зазерская Т. Ухабы на дороге «братской дружбы» (Из истории советско-китайских отношений) // Проблемы Дальнего Востока. – 1994. – № 6. – С. 67-72.
37. Гельбрас В.Г. Социально-политическая структура КНР, 50-60-е гг. – М.: Наука, 1980. – 237 с.
38. Герои острова Даманский / Сост. М. Холмогоров.– М.: Молодая гвардия, 1969. – 160 с.
39. Дедовский А. М. Дело Гао Гана — Жао Шуши. М., 1990. – 162 с.
40. Желоховцев А. «Культурная революция» с близкого расстояния. М.: Политиздат, 1973. – 265 с.
41. История Востока в 6-ти томах.Т. 5. /Отв. ред. Р.Г. Ланда. – М.: Вост. лит., 1995. – 717 с.; Т. 6. / Отв. ред. В.Я. Белокриницкий, В.В. Наумкин. – М.: Вост. лит., 2008. – 1095 с.
42. История Китая – / Под ред. А.В. Меликсетова. – М.: МГУ, 2004. – 752 с.
43. Кулик Т. Б. Советско-китайский раскол. Причины и последствия. – М.: Изд-во РАН, 2000. – 338 с.
44. Ли Жуй. Мао Цзэдун в последние годы жизни // Проблемы Дальнего Востока. – 1990. – № 1. С. 129-132.
45. Меликсетов А. В. «Новая демократия» и выбор Китаем путей социально-экономического развития (1949—1953 гг.) // Проблемы Дальнего Востока. –  1996. – № 1. – С. 82-95.
46. Меликсетов А.В. Победа китайской революции 1945-1949гг. М., Наука, 1989. – 219 с.
47. Непомнин О.Е. История Китая. XX век. — М.: ИВ РАН, Крафт+, 2011. – 802 с.
48. Панцов А.В. Из истории идейной борьбы в китайском революционном движении 20 – 40-х гг. – М.: Наука, 1985. – 185 с.
49. Панцов А. В. К дискуссии в КПК вокруг «идей Мао Цзэдуна» // Рабочий класс и современный мир. – 1982. – № 3. – С. 61-64.
50. Панцов А. В. Мао Цзэдун. — М.: Молодая гвардия, 2007. — 867 с.
51. Румянцев А.М. Истоки и эволюция «идей Мао Цзэдуна». – М.: Наука, 1972. – 211 с.
52. Скосырев В. Голову Линь Бяо генерал КГБ привез в Москву // Известия. 1994. 17 февраля. С. 6.
53. Тихвинский Л. С. История в лицах и событиях. – М.: Издательство политической литературы, 1991. – 415 с.
54. Усов В. Н. КНР: от «большого скачка» к «культурной революции» (1960-1966 гг.). В 2-х ч. - М.:ИДВ РАН, 1998.
55. Усов В.Н. «Культурная революция в Китае». Китай: история в лицах и событиях. М.: 1991. – 247 с.
56. Хэ Ганьчжи. История современной революции в Китае. – М.: Изд-во иностранной литературы, 1959. – 786 с.
57. Шорт Ф. Мао Цзэдун /Пер. с англ. Ю. Г. Кирьяка. — М.: АСТ, 2005. — 606 с.
58. Юн Чжан, Холлидей Дж. Неизвестный Мао / Пер. с англ. И.А. Игоревского. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2007. — 845 с.
59. Ян Куйсун. Общая характеристика отношений между ВКП(б) (КПСС), Коминтерном и КПК до 1949 года // Проблемы Дальнего Востока. – 2004. – № 6. – С. 99-107.
60. Heinzig Dieter. The Soviet Union and Communist China 1945–1950. The Arduous Road to the Alliance. – NY and London: Armonk, 2004. – 405 р.
61. Snow, Edgar. Red Star over China. Hesperides Press, 2006. – 432 р.
62. Schram Stuart R. Mao Tse-Tung. New York, Simon and Schuster, 1967. – 511 р.

3. Ресурсы интернет

63. Ван Мин: биография // Режим доступа: http://www.people.su/20344_2.
64. Шевелев В.Н. Мао Цзэдун – великий кормчий // Режим доступа: http://readr.ru/vladimir-shevelev-mao-czedun-velikiy-kormchiy.html.