Научно-исследовательская работа на тему "А птица-тройка летит, или какую погоду любил Гоголь(роль пейзажа в произведениях Н.В.Гоголя)"
Данный материал представляет собой научно-исследовательскую работу по теме "Роль пейзажа в произведениях Н.В.Гоголя" Ученица ,исследуя произведения и этапы творчества писателя, проследила , какую роль играет пейзаж, описание природы(погоды) в таких произведениях Гоголя, как "Вечера на хуторе близ Диканьки", "Старосветские помещики", "Петербургские повести", "Мертвые души".
Скачать:
Предварительный просмотр:
МОУ ПОЛБИНСКАЯ СРЕДНЯЯ ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ ШКОЛА
Научно-исследовательская работа
К 200-ЛЕТИЮ Н.В. ГОГОЛЯ
НА ТЕМУ:
« А ПТИЦА-ТРОЙКА ЛЕТИТ, ИЛИ КАКУЮ ПОГОДУ ЛЮБИЛ ГОГОЛЬ?»
(РОЛЬ ПЕЙЗАЖА В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ
Н.В. ГОГОЛЯ)
Выполнила: Сучкова Елена,
ученица 11 класса
Научный рук-ль : Костюнина Л.В.
2009 год
- Раскрыть основные функции пейзажа в произведениях Н.В.Гоголя
- Выявить средства создания образа с помощью пейзажа в произведениях Н.В.Гоголя
- Привлечь внимание к роли детали в создании художественного образа в произведениях Н.В. Гоголя
- Привлечь внимание к личности писателя и творчеству через художественное слово
А действительно - какую? Ясный, летний день, осенний дождик, туманные сумерки?
Попробуем понять это, проанализировав несколько произведений Гоголя: цикл повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки», « Миргород», «Петербургские повести» и поэму «Мертвые души».
«Ясный жаркий день!» - ответит на этот вопрос читатель, влюбленный в «Тараса Бульбу». «Знаете ли вы украинскую ночь?» - процитирует другой. «Ветер дул на него со всех четырех сторон...» - вспомнит продрогшего Акакия Акакиевича третий...
И все трое будут правы. Речь идет о разных книгах. А в них разное настроение. Разная атмосфера. По-разному в каждой из них видит писатель, окружающий мир. Так и получается, что в одной книге на героев непрерывно льется дождик, в другой — от жары даже мухи не летают, а в третьей...
Впрочем, не будем забегать вперед. О том, как и почему меняется погода в книгах Гоголя, мы и поговорим. Согласитесь: вопрос этот для настоящего внимательного читателя вовсе не праздный. За погодой, временем суток и года встает глубокий образ, настроение, мысль...
* * *
«У нас есть поверья в некоторых наших хуторах, разные повести, рассказываемые простолюдинами, в которых участвуют духи и нечистые. Сделайте милость, удружите меня которую-нибудь из них»,—просит Гоголь в письме мать, Марию Ивановну. «А сказки, песни, происшествия можете посылать в письмах или небольших посылках»,—это уже из письма сестре.
Письма относятся к тому времени, когда задумывалась и создавалась первая знаменитая гоголевская книга—«Вечера на хуторе близ Диканьки». Здесь «гоголевская» погода тесно связана с украинскими легендами, сказками, поверьями—тем, что стало основой книги.
...Ну а когда в сказках и легендах наступает время главных событий? Конечно, ночью.
«А как же «Сорочинская ярмарка», где все начинается днем?» - спросит меня недоверчивый читатель.
Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии! Как томительно жарки те часы, когда полдень блещет в тишине и зное и голубой неизмеримый океан, сладострастным куполом нагнувшийся над землею, кажется, заснул, весь потонувши в неге, обнимая и сжимая прекрасную в воздушных объятиях своих! На нем ни облака…»
Все правильно. Но гоголевский украинский день—лишь прелюдия к гоголевской украинской ночи. Днем - шум, суета, смех, словом, ярмарка. День проходит чередой ярких и несколько бессвязных впечатлений, жаркий, дурманящий, веселый день. И среди этих впечатлений главные—те, что ведут нас к царству гоголевской ночи.
День у Гоголя задает загадки. Ночь их разгадывает.
«Гоголь—поэт ночи. «Ночь перед рождеством», «Майская ночь, или утопленница». На ночь падают фантастические события «Сорочинской ярмарки», ночью совершаются убийства в «Вечере накануне Ивана Купала», месть в «Страшной мести». По ночам морочат черти героев в «Пропавшей грамоте» и «Заколдованном месте»—так написал о «Вечерах на хуторе близ Диканьки» современный биограф Гоголя Игорь Золотусский.
«Знаете ли вы украинскую ? О, вы не знаете украинской ночи! Всмотритесь в нее. С середины неба глядит месяц. Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще необъятнее. Горит и дышит он. Земля вся в серебряном свете; и чудный воздух и прохладнодушен, и полон неги, и движет океан благоуханий. Божественная ночь! Очаровательная ночь! Недвижно, вдохновенно стали леса, полные мрака, и кинули огромную тень от себя…ночной ветер, подкравшись мгновенно, целует их. Весь ландшафт спит. А вверху все дышит, все дивно, все торжественно. А на душе и необъятно, и чудно, и толпы серебряных видений стройно возникают в ее глубине. Божественная ночь! Очаровательная ночь!...»
(«Майская ночь, или утопленница»)
Но это—не просто ночь. Ночь молодая, праздничная, волнующая. Ночь, полная чудес и приключений. И, конечно, это украинская ночь: летняя, теплая, роскошная. Или—морозная, сияющая, полная звезд. В ней, в ночи, все прекрасно.
Последний день перед рождеством прошел. Зимняя, ясная ночь
поступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо
посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело
колядовать и славить Христа. Морозило сильнее, чем с утра;
но зато так было тихо, что скрып мороза под сапогом слышался за
полверсты. Еще ни одна толпа парубков не показывалась под
окнами хат; месяц один только заглядывал в них украдкою, как бы
вызывая принаряживавшихся девушек выбежать скорее на скрыпучий
снег»
( «Ночь перед рождеством»)
«…Чуден Днепр и при теплой летней ночи, когда все засыпает :и человек, и зверь, и птица; а бог один величаво озирает небо и землю и величаво сотрясает ризу. От ризы сыплются звезды.
Звезды горят и светят над миром и все разом отдаются в Днепре.
Всех их держит Днепр в темном лоне своем. Ни одна не убежит от
него; разве погаснет на небе… »
(«Страшная месть»)
Прекрасна не только природа. Прекрасны и люди. Красивые, молодые. Сильные. Настоящие богатыри.
Богатырский дух витает над страницами первых повестей Гоголя. Богатырское время притягивает его взор.
Чуден Днепр при тихой погоде,
Чуден Днепр при тихой погоде
когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои.
Ни зашелохнет; ни прогремит. Глядишь, и не знаешь, идет или не идет его величавая
ширина, и чудится, будто весь вылит он из стекла, и будто
голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в
длину, реет и вьется по зеленому миру. Любо тогда и жаркому
солнцу оглядеться с вышины и погрузить лучи в холод стеклянных
вод и прибережным лесам ярко отсветиться в водах. Зеленокудрые!
они толпятся вместе с полевыми цветами к водам и, наклонившись,
глядят в них и не наглядятся, и не налюбуются светлым своим
зраком, и усмехаются к нему, и приветствуют его, кивая ветвями.
В середину же Днепра они не смеют глянуть: никто, кроме солнца
и голубого неба, не глядит в него. Редкая птица долетит до
середины Днепра. Пышный! ему нет равной реки в мире. Чуден
Днепр и при теплой летней ночи, когда все засыпает : и человек, и зверь, и птица; а бог один величаво озирает небо и землю и величаво
сотрясает ризу. От ризы сыплются звезды.
Звезды горят и светят над миром и все разом отдаются в Днепре.
Всех их держит Днепр в темном лоне своем. Ни одна не убежит от
него; разве погаснет на небе.
(« Страшная месть»)
Гоголевское собрание «ночных» сказок, то грустных, то смешных, то чудесных, то страшных, где колдуны пьют кровь людскую, а черти летают до самых звезд, - это еще и картина мира, которую нарисовал нам юный Гоголь. Прекрасные люди побеждают злую силу. Все уродливое, темное умирает, съеживается, улетучивается, проваливается сквозь землю перед лицом доброго, веселого, человеческого.
Да, человеческое для Гоголя - это и веселое. Люди веселы по природе своей. Они любят шутить и смеяться. Хохот рекой льется со страниц «диканьковских» повестей и рассказов. Веселье, доброта, сила, храбрость побеждают у Гоголя всегда.
Гоголь, выросший на Украине, писательскую свою работу начал уже в России, в Петербурге. Он
ехал из своей малороссийской провинции в Петербург, полный честолюбивых планов. Как и всякий
юноша, мечтал завоевать весь мир. Но одного желания мало. Мало одного честолюбия. И одного
таланта тоже.
Что взял он с собой в дорогу? Чем хотел удивить столицу? Что собрал в свой дорожный саквояж?
Теперь мы знаем. В саквояже оказалась украинская ночь, украинский фольклор и украинский юмор, сказки, легенды, песни, присказки, шутки.
Холодному петербургскому небу Гоголь противопоставил свой мир—мир украинской роскошной ночи и пестрого, солнечного украинского дня. И Петербург был поражен. Был завоеван. Произошло настоящее литературное чудо...
В литературном чуде первой книги Гоголя заключена великая мысль: корни личности человека, ключ к этой личности—в истории его народа, в его культуре.
* * *
В «Миргороде», второй книге Гоголя, - все та же любимая Украина, украинская природа. Пестрый,
жаркий, солнечный день. Таинственная ночь... Она по-прежнему манит, пугает, чарует в миргородских повестях. Ночью пробирается Андрий, сын Тараса Бульбы, в осажденный казаками город. Ночью читает у смертного одра ведьмы церковную книгу герой «Вия».
Но эта ночь—уже не такая веселая и добрая, как j раньше. Скорее она трагична. В ней больше по- настоящему (а не по-сказочному) страшного, темного, недоброго.
Впрочем, если мы внимательно пролистаем сборник «Миргород», то увидим - ночных эпизодов в нем не так много. Гораздо больше дня. Солнечного света. Жары. Духоты. Разморенной скуки.
Читаем в повести « Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»:( «Повесть о том, как посились
Утром, это было в июле месяце, Иван Иванович лежал под навесом.
День был жарок, воздух сух и переливался струями. …
Так провел он день. Настала ночь...
О, если б я был живописец, я бы
чудно изобразил всю прелесть ночи! Я бы изобразил, как спит весь Миргород;
как неподвижно глядят на него бесчисленные звезды; как видимая тишина
оглашается близким и далеким лаем собак; как мимо их несется влюбленный
пономарь и перелазит через плетень с рыцарскою бесстрашностию; как белые стены домов, охваченные лунным светом, становятся белее, осеняющие их
деревья темнее, тень от дерев ложится чернее, цветы и умолкнувшая трава
душистее, и сверчки, неугомонные рыцари ночи, дружно со всех углов заводят
свои трескучие песни. Я бы изобразил, как в одном из этих низеньких глиняных
домиков разметавшейся на одинокой постели чернобровой горожанке с дрожащими
молодыми грудями снится гусарский ус и шпоры, а свет луны смеется на ее
щеках. Я бы изобразил, как по белой дороге мелькает черная тень летучей
мыши, садящейся на белые трубы домо в... Но вряд ли бы я мог изобразить
Ивана Ивановича, вышедшего в эту ночь с пилою в руке. Столько на лице у него
было написано разных чувств!
Удушающий зной, сон до и после обеда, обжорство, лень, пустые разговоры. Вместо пестрого, радостного мелькания дневных впечатлений—мертвенный покой. Другая, совсем другая погода – и совсем другой мир. Другие люди. И юмор Гоголя - тоже другой...
Светлое, «свежее» (Гоголь очень любил это слово, определяя им не только природные явления, но и время человеческой жизни) мироощущение сменяется более трезвым, порою горьким взглядом на мир.
О героях «Миргорода» - старосветских помещиках, сварливых соседях Иване Ивановиче и Иване (
Никифоровиче - мы уже никак не можем сказать: «прекрасные люди». Они, кажется, только и дела
ют, что постоянно жуют, сморкаются, кашляют, чихают, хвастаются, ссорятся по пустякам. Жизнь
их вместо поступков наполнена одними лишь привычками. ПРИВЫЧКА—главное слово для этих
гоголевских персонажей. И еще—скука.
Вглядываясь в картину, нарисованную писателем, мы замечаем: а ведь в живых, смешных этих портретах, в по-прежнему живой и прекрасной природе писатель находит новую краску. А значит, и новую мысль.
Жаркий гоголевский день, день «Старосветских помещиков» и «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», наводящий скуку, лень, истому,—день мертвенный, застывший. Такой же застывший и неподвижный, как и жизнь гоголевских украинских помещиков.
Гоголевские помещики умирают задолго до своей физической смерти. Они умирают медленно, словно бы застывают на наших глазах, превращаясь в восковые фигуры. Жутко смотреть, как лица превращаются в гримасы, а смешные привычки и словечки—в нелепую кукольную позу.
В повести об Иване Ивановиче и его соседе на самой последней странице читаем: «Сырость меня проняла насквозь. Печальная застава с будкою, в которой инвалид чинил серые доспехи свои, медленно пронеслась мимо. Опять то же поле, местами изрытое, черное, местами зеленеющее, мокрые галки и вороны, однообразный дождь, слезливое без просвету небо».
Чувствуете—что-то опять происходит с гоголевской погодой? Это уже не роскошная летняя ночь или жаркий летний день, не определенные яркие краски, а неизвестно что: слякоть, где все перемешано, все слилось в дождливом мареве.
Петербург наложил свою печать на страницы «Миргорода» - словно холодный ветер подул сквозь яркость красок и теплоту гоголевского слова. Петербургская погода начала проникать на его солнечные страницы.
Единственно, где в «Миргороде» мы видим то необъятное пространство, с которым уже встречались в «Вечерах», это в повести «Тарас Бульба». Описание степи. И эта степь слилась воедино в нашем сознании с богатырским духом Тараса.
Гибель Тараса Бульбы кажется нам жестокой и бессмысленной. Но это героическая гибель!
«Тарас Бульба»
Солнце выглянуло давно на расчищенном небе и живительным, теплотворным
светом своим облило степь. Все, что смутно и сонно было на душе у козаков,
вмиг слетело; сердца их встрепенулись, как птицы.
Степь чем далее, тем становилась прекраснее. Тогда весь юг, все то
пространство, которое составляет нынешнюю Новороссию, до самого
Черного моря, было зеленою, девственною пустынею. Никогда плуг не
проходил по неизмеримым волнам диких растений. Одни только кони, скрывавшиеся в них, как
в лесу, вытоптывали их. Ничего в природе не могло быть лучше. Вся
поверхность земли представлялася зелено-золотым океаном, по которому
брызнули миллионы разных цветов. Сквозь тонкие, высокие стебли травы
сквозили голубые, синие и лиловые волошки; желтый дров выскакивал вверх
своею пирамидальною верхушкою; белая кашка зонтикообразными шапками пестрела
на поверхности; занесенный бог знает откуда колос пшеницы наливался в гуще.
Под тонкими их корнями шныряли куропатки, вытянув свои шеи. Воздух был
наполнен тысячью разных птичьих свистов. В небе неподвижно стояли ястребы,
распластав свои крылья и неподвижно устремив глаза свои в траву. Крик
двигавшейся в стороне тучи диких гусей отдавался бог весть в каком дальнем
озере. Из травы подымалась мерными взмахами чайка и роскошно купалась в
синих волнах воздуха. Вон она пропала в вышине и только мелькает одною
черною точкою. Вон она перевернулась крылами и блеснула перед солнцем...
Черт вас возьми, степи, как вы хороши!..
Духовное умирание человека. Столкновение живого, человеческого и бездушного, механического— вот тема миргородских повестей.
И вот разгадка иссушающего гоголевского дня...
* * *
..Эпилог украинской повести Гоголя оказался прологом к петербургским его повестям.
В «Петербургских повестях» перед нами уже совсем иной Гоголь. Не просто большой писатель, философ, мастер литературы. Но еще и человек, ощутивший отчаяние и одиночество. И полный недобрых, страшных предчувствий.
В «Миргороде» мы смеемся над старосветскими помещиками... Да что там смеемся—покатываемся... Но и жалеем их. Порою остро жалеем, почти до слез. Потому что они - живые люди... В «Петербургских повестях» мы то и дело встречаем людей, не имеющих человеческого лица. Навсегда его потерявших вместе со способностью самостоятельно думать, совершать поступки, говорить.
Лихо отплясывает на балу поручик Пирогов. ( « Невский проспект») Отплясывает через несколько часов после того, как его выпороли немецкие сапожники. Поразительный человек! Кажется, ему вовсе не знакомо чувство стыда, боли, отчаяния. Пожалуй, не «кажется», а так и есть...
Пирогов - человек-кукла. Удивительно похож на него и майор Ковалев, владелец пропавшего носа. Носа, который неизвестным образом бесследно исчез, а затем объявился... важным чиновником, разъезжающим в карете, одетым в роскошный мундир.
Об этом невероятном сюжете исследователи - да и рядовые читатели - спорили затем целое столетие. «В чем же разгадка?» - мучились они.
В начале «Невского проспекта» есть знаменитое место: рассказчик вглядывается в лица людей и видит вместо лица усы, носы, бакенбарды, шляпки. Человек, лишенный характера и индивидуальности, человек, лишенный человеческого, словно бы распадается по частям.
Почему же у такого «распадающегося» человека не может отделиться... ну, скажем, нос и зажить самостоятельной жизнью?
Они, эти люди без лица, не' миражи, не плод разгоряченной писательской фантазии, не «шаржи». Они типичны. Они нормальны для петербургского уклада жизни - казенного, лицемерного, бездушного.
Фантазия Гоголя в «Петербургских повестях» - фантазия прежде всего философская. И еще - остросоциальная. Писатель показывает нам суть петербургской жизни. А суть эта в обезличивании человека, в распадении его личности на части, на внешнее, на службу и привычки, на помыслы о деньгах и карьере, на отношения рабства и зависимости.
Читаем в повести «Шинель»:
Как сошел с лестницы, как вышел на улицу, ничего уж этого не помнил Акакий Акакиевич. Он не слышал ни рук, ни ног. В жизнь свою он не был еще так сильно распечен генералом, да еще и чужим. Он шел по вьюге, свистевшей в улицах, разинув рот, сбиваясь с тротуаров; ветер, по петербургскому обычаю, дул на него со всех четырех сторон, из всех переулков. Вмиг надуло ему в горло жабу, и добрался он домой, не в силах будучи сказать ни одного слова; весь распух и слег в постель.
Даже природа в «Петербургских повестях» враждебна человеку. Она олицетворяет собой ту бездушную, нечеловеческую силу, которая губит и унижает людей.
Поэтому так важны петербургский пейзаж, погода, время дня. Холод, поземка, вьюга, лютая стужа, сковывающая Акакия Акакиевича, слякотный петербургский туман, дождливые сумерки, в которых бежит по Невскому проспекту художник Пискарев, пишет свои безумные записки Поприщин. «Деловое» петербургское утро - ясное, но остекленевшее, в котором спешат на службу люди, не замечая один другого.
Таким увидел Петербург Гоголь. Таким он описал его.
Но пора уже было снова собираться в дорогу...
Гоголь пишет «Ревизора». Пишет великий пролог к «Мертвым душам».
Почему «пролог»? Разве «Ревизор» - не гениальное произведение само по себе?
Конечно, гениальное. Конечно, Хлестаков непохож на Чичикова. Конечно, нельзя сравнивать несравнимое: комедию и прозаическую поэму.
И все-таки—пролог.
Хлестаков въезжает в уездный город на дорожной коляске. И уезжает на ней же. Этот городишко - лишь случайная остановка на его пути. Что это за путь, мы можем лишь предполагать. А предполагая, так и видим перед собой бесконечные дорожные описания «Мертвых душ», поездки и возвращения Чичикова, его Петрушку и Селифана. Гоголь не брезгует обществом Хлестакова и Чичикова. Он садится рядом, в ту самую дорожную коляску. Садится, чтобы наблюдать.
Это следующий этап его пути. Позади остались украинские повести и повести петербургские. Гоголь пишет «обо всей России».
Как изменилась гоголевская погода в «Мертвых душах»? И что означает это изменение?
Прежде всего - изменился сам угол зрения.
Гоголевская украинская ночь. Гоголевский иссушающий, мертвенный полдень. Гоголевские петербургские сумерки - дождливые, туманные, вьюжные. При всей разнице - что-то общее во всем этом. Но что?
Домашний, уютный мир «Вечеров» - и видишь перед собой украинскую мазанку, где хитрый пасечник рассказывает детишкам бесконечные свои истории. Затхлый, замкнутый мир маленькой усадебки «Старосветских помещиков». Теснота Невского проспекта, где так легко задеть кого-то локтем, а обернувшись, увидеть до того страшное лицо, что захочется скорей убежать, но бежать некуда.
И вдруг - простор. Тот простор, который открывается только из дорожной коляски. Российская дорога с редкими деревеньками на холмах, верстовыми столбами, перелесками.
До «Мертвых душ» такое ощущение простора, размаха, необъятного пространства читатель испытал лишь однажды - повести «Тарас Бульба». Собрав своих сыновей в Запорожскую сечь, Тарас ехал с ними по безбрежной степи навстречу подвигам и гибели. И эта степь слилась воедино в нашем сознании с богатырским духом Тараса, с героическим прошлым Украины.
Ну а здесь, в «Мертвых душах»?
Разве Чичиков богатырь? Смешно и думать...
Тогда откуда же это ощущение чистоты и свежести? Почему так богата природа в «Мертвых душах»? Тут и проливной, очищающий ливень, и свежий ветерок, и солнце, но главное - воздух. Простор. Ширь. Даль. Российская природа гоголевской поэмы словно бы вобрала в себя все, что было накоплено в прежних его книгах, - и сказочную прелесть ночи, и жаркую тяжесть дня, и тревожные звуки сумерек, и дождь, и снег...
«Мертвые души» - приговор царской России. Гоголевский смех здесь страшен и беспощаден. Он с невиданной силой обличает бездуховность, пустоту.
Но с не меньшей силой Гоголь воспевает российскую ширь, российский простор. Он надеется на богатство русской души, способной исторгнуть из себя все темное и злое. «Расколдоваться», сбросить тяжелые путы невежества и тоски.
Поэтому люди в «Мертвых душах» - Собакевич, Плюшкин, Манилов, Коробочка - страшно неподвижны, тяжелы на подъем, накрепко прикованы к своим помещичьим «гнездам».
А «птица-тройка» летит...
Эх, тройка! птица тройка, кто
Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи. И не хитрый, кажись, дорожный снаряд, не железным схвачен винтом, а наскоро живьем с одним топором да молотом снарядил и собрал тебя ярославский расторопный мужик. Не в немецких ботфортах ямщик: борода да рукавицы, и сидит черт знает на чем; а привстал, да замахнулся, да затянул песню - кони вихрем, спицы в колесах смешались в один гладкий круг, только дрогнула дорога, да вскрикнул в испуге остановившийся пешеход - и вон она понеслась, понеслась, понеслась!.. И вон уже видно вдали, как что-то пылит и сверлит воздух.
Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади. Остановился пораженный божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее ужас движение? и что заневедомая сила заключена в сих неведомых светом конях? Эх, кони, кони, что за кони! Вихри ли сидят в ваших гривах? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке? Заслышали с вышины знакомую песню, дружно и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами земли, превратились в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и мчится вся вдохновенная богом!.. Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства...
Таков был итог гоголевской жизни. Итог его многолетних раздумий о судьбе России. Гоголь не нашел в тогдашней России человека, способного жизнью доказать его великую мысль об «очищении души», героя, способного на славный, «богатырский» поступок...
ВЫВОД
...Ну а для чего все же нам понимать, что такое «гоголевская погода»? Для чего нам знать, как она менялась? Для чего уметь различать «гоголевскую ночь», «гоголевский день», «гоголевские сумерки»?
- Как и всякий великий писатель, Гоголь - «учитель жизни».
- Но еще и «учитель литературы». Как говорили раньше: «словесник». И главный урок, преподанный Гоголем-словесником, - это отношение к СЛОВУ. Не любя гоголевское яркое, выпуклое, живое СЛОВО, не поймешь и не полюбишь его книги. Читая Гоголя, нельзя пропускать описаний природы, пролистывать страницы (как это часто делает неопытный читатель, споткнувшись о «длинную» фразу). Иначе...
- Иначе никогда не бродить вам под гоголевскими звездами.
- Не кутаться от гоголевского дождливого тумана, замирая от недобрых предчувствий.
- Не смотреть, прищурившись, в гоголевскую даль.
Используемая литература
- Т. С. Петрова. Анализ художественного текста и творческие работы в школе. Московский лицей, 2002 г.
- Ю.В. Манн «В поисках живой души» (М., 1987)
- И.П. Золотусский «Гоголь» (М., 1979).
- Ю.В. Манн «Поэтика Гоголя» (М., 1995)
- Тексты повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки»
- Тексты повестей цикла «Миргород»
- Тексты « Петербургских повестей»
- Текст поэмы «Мертвые души»
- В. М. Маркович. Петербургские повести Н. В. Гоголя. Л., 1989.
Три загадки Солнца
Разлука
Хризантема и Луковица
Любимое яичко
Где спят снеговики?