"След блокадный в душах... (Короткий стих блокадного поэта)" Эссе

Районная конференция учащихся

 «Непобежденный Ленинград: диалог поколений», посвященная 69-ой годовщине полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады в период Великой Отечественной войны 1941-1945гг

Тематический блок

«Кто умер, но не забыт - тот бессмертен»

                               Секция «Эссе»

«След блокадный в душах…»

(Короткий стих блокадного поэта)

                      Эссе ученицы 11-а класса

                                                   ГБОУ средней общеобразовательной школы

№ 507 Московского района Санкт-Петербурга

                   ИЛЬИНОЙ ЕЛИЗАВЕТЫ

               Учитель: Еникеева Ю.З.

2013 год

«След блокадный в душах…»

 (Короткий стих блокадного поэта)

     Двадцать седьмое января, ленинградский день Победы, он особенный для каждого петербуржца. Об этой памятной войне мы никогда не забываем и храним в сердце память о тех, кто не жалея себя, положил на алтарь Победы жизнь, ради своих близких и родных, ради будущих поколений.

     Люди – хранители живой памяти той страшной войны. Но есть та память, что писалась на бумаге, строка к строке – тихий, слабый отголосок боли и страданий… Поэзия блокадного города – свидетельство времени, истории, жизни и души человека. Стихи той поры разные: одни полны героизма и пафоса, зовут к борьбе и подвигу; другие – бесхитростные и немногословные, но такие точные и пронзительные, что западают в душу. Юрий Воронов был совсем мальчишкой, когда началась блокада. Он хлебнул сполна горечи утрат и мученических тягот ребенка в осажденном городе. Проявил, как и многие подростки, недетское мужество, был награжден медалью «За оборону Ленинграда»: «В блокадных днях / Мы так и не узнали: / Меж юностью и детством / Где черта?.../ Нам в сорок третьем / Выдали медали/ И только в сорок пятом - / Паспорта». Мое  знакомство с творчеством Ю.П. Воронова произошло в школе. По традиции в честь павших в годы блокады проводился День памяти, старшеклассники рассказывали младшим о тех страшных днях.  Тогда в зале стояла удивительная тишина, казалось, каждый проникся душевным состраданием к героям и мученикам. Звучали стихи Ольги Берггольц, строки дневника Тани Савичевой, документальные рассказы о Дороге Жизни, истории о блокадном зоопарке, где служители самоотверженно спасали обезьян и бегемотицу Красавицу. Но стихи Юрия Воронова, звучали особо: лаконичные, простые, но за ними реальные образы войны и блокады. Аскетичность  строк объясняется просто: не было сил писать длиннее, плести сложный поэтический узор. От его строк веет духом блокадного города: воем сирен, взрывами, голодом и леденящим душу холодом. Но именно в этой кажущейся простоте чувствуется надежда на стойкость человеческого духа, которую ничто не сможет сломить: «Мы знаем:/ Клятвы говорить не просто./ И если в Ленинград ворвется враг,/ Мы разорвем / Последнюю из простынь/ Лишь на бинты,/ но не на белый флаг!»

        Стихи блокадного подростка во многом автобиографичны и потому абсолютно точны. Отец служил в Кронштадте, мальчик жил с мамой, бабушками, с маленькими братом Александром и сестрой Людмилой, родившейся в октябре 1941 года. Будучи уже взрослым и состоявшимся человеком, поэт нашел в бумагах отца четыре своих письма из блокадного города, в которых описывается жизнь семьи. Они опубликованы, в них та же простота и краткость, не исключающая пронзительных деталей: «Кенар, не смотря на поздний вечер, распелся… Алик [младший брат] каждую минуту просит есть, да нечего дать» - письмо датировано13 ноября 1941 года.

 Вскоре семью Ю. Воронова постигло горе – в дом попал снаряд. Мать и бабушку откопали сразу и спасли. Аварийно – спасательный отряд ушел, потому что надежды найти живых уже не было.  Трехлетнего брата и полуторамесячную сестренку  откопали лишь на пятые сутки – мертвыми. Вместе с отцом, добравшимся из Кронштадта, раскапывали завал руками, хотя надежды уже не было. Каким тяжким грузом легло это на сердце мальчика, ушедшего в это время из дома, можно почувствовать в стихотворении «Младшему брату»: «…Эту бомбу метнули с неба/ Из-за туч / Среди бела дня… / Я спешил из булочной / С хлебом. / Не успел. / Ты прости меня». Хоронили малышей тоже вдвоем: «Я забыть / Никогда не смогу / Скрип саней / На январском снегу... / Будто все это / Было вчера... / В белой простыне — / Брат и сестра...». Поход в школу для ленинградских детей стал сродни подвигу, ведь смерть могла застать и там. Однажды прямо на уроке умерла одноклассница поэта. Стихотворение «В школе» стало хрестоматийным: «Девчонка руки протянула/ И головой -/ На край стола…/ Сначала думали - / Уснула, / А оказалось – / Умерла».

        Во время блокады шестиклассник Юра становится бойцом аварийно-восстановительной службы. Это значило, что по сигналу воздушной тревоги или артиллерийского налета, когда 4 снаряда в минуту врезались в стены и улицы города, нужно было не спускаться в бомбоубежище, а, наоборот, вставать навстречу смерти, чтобы попытаться спасти кого-то из уцелевших под развалинами. 2 года спустя газета «Ленинская смена» опубликует заметку «Забывая об опасности...», рядом с которой на снимке ее герой — раненый, засыпанный осколками стекла черноглазый мальчик — будущий поэт блокады. Появилась баллада о госпитальной дружбе блокадных подростов, лежавших в палате во Дворце пионеров (ныне в этих стенах звучат задорные голоса, слышится смех, идут занятия кружков и студий, а в стенах музея истории Дворца пионеров, были перевязочная и процедурная). Наверняка блокадный подросток Юрий Воронов, когда смог ходить, сам открывал эту старинную тяжелую дверь... В стихах он выразил совсем недетские наблюдения: «Врач опять ко мне / Держит путь:/ Так бывает, когда ты плох…/ Я сегодня боюсь уснуть, / Чтобы смерть / Не взяла врасплох».

     Что может быть более противоестественным, чем юный человечек, стоящий одиноко перед лицом смертельной опасности? Страшно и горько. Дети и подростки оказались тогда более беззащитными и уязвимыми: взрослый человек хотя бы понимал, что происходит, ребенку было не осознать нависшую угрозу. «Опять фанера хлопнула в окне,/ И старый дом от взрыва закачался. / Ребенок улыбается во сне./ А мать ему поет / О тишине, / Чтоб он ее/ Потом не испугался». Только в 1944 году у Ю. Воронова появляется строка: «Я не хочу в стихах грустить!». Казалось, чем ближе Победа, тем ярче и радостней должен звучать стих. Но не отпускала поэта приглушенная скорбь: «Обстрел / Покоя больше не нарушит, / Сирены / По ночам не голосят…/ Блокады нет. /Но след блокадный/ В душах –/ Как тот /Неразорвавшийся снаряд».

     Юрий Воронов прожил долгую, насыщенную другими – яркими и мирными событиями, жизнь… В 1947 Воронов поступи на отделение журналистики филологического факультета Ленинградского университета, работал в газете «Смена», в Москве работал редактором «Комсомольской правды». Воронову принадлежит более 200 выступлений в периодике. И все-таки главная заслуга его перед людьми — стихи. Он начал писать их рано, задолго до того 1950, от которого он официально отсчитывал начало своего творческого пути.  Уже в 1945 в ленинградской газете «Вагоностроитель» от 13 ноября было напечатано его стихотворение «Возвращение». Потом он долго, почти 20 лет не публиковал стихи, утверждая, что «О.Берггольц и Н.Тихонов уже все сказали».

Лишь 7 мая 1965 года появилась первая подборка стихов в «Правде», затем цикл из 12 стихотворений под названием «Блокадные записки» в журнале «Знамя» (1965. №6), а в 1968 — еще несколько в ленинградском альманахе «День поэзии». Были новые стихи, проза, публицистика. Но для меня он навсегда остался четырнадцатилетним блокадным летописцем, серьезным и строгим. Его стихи, часто цитируемые, звучащие на разных сценах и трибунах, не позволят окутать забвением подвиг ленинградцев, не давших задушить в человеке человеческое. «Нас немцы называют «мертвый город»./ Но где, когда/ Был мертвым нужен стих?/ А здесь - / Сквозь грохот бомб и лютый холод - /  Он, / Славя павших,/ Жить зовет живых».