Эссе: "Непоколебимое упорство Александра Солженицына"

«….Александр Солженицын с  его непоколебимым  упорством нам нынче попросту необходим- мы должны его знать и слышать,  а не слышать и не знать не имеем ни морального, ни умственного права…»

                                                         Сергей Залыгин

 Нельзя не услышать такого человека. Хотя , наверное , многие  начинают знакомиться с его творчеством из-за любопытства. Ведь Солженицын был последним , кого советская власть не допускала до читателя Возвращение Солженицына в новую Россию очень многими воспринималось , как надежда обрести духовного наставника .Вот и я открыла   сборник рассказов Солженицына, после выступления по телевидению его жены. Открыла и прочитала сразу, на одном дыхании рассказ « Один день Ивана Денисовича». Художественная одарённость этого писателя потрясла меня, заставила перечитать его ещё раз более внимательно, разобраться в своих чувствах и мыслях. И только после этого я поняла , что главным в рассказе является не характер, не образ Ивана Денисовича, хотя  прекрасно выписаны и детали внешнего поведения, портрет и речевые жесты-  всё это традиционно для русской литературы. Самое сильное впечатление произвели на меня мысли Шухова, тайна его внутренней жизни, меня захватило мышление бывшего крестьянина и солдата, а теперь рядового зека.

    Автор умело скрылся за спиной своего героя. Он не душит нас своим всезнайством, а деликатно соблюдает дистанцию Мне очень понравилось в этой книге то, что она не рассказывает нам об ужасах особого каторжного лагеря, а  узнаём  мы о том, как обыкновенный зэк умеет выжить и остаться самим собой, складывая свой день внутри лагерного распорядка.  Ни на секунду не прекращается мыслительная активность Ивана Денисовича Шухова. Он  хронометрирует лагерное время  по часам и минутам, всё , что видит его острый глаз, описывает ,во всё вникает, вдумываясь. Зэку часов не положено, и он привык определять время по большим приметам- космическим, природным – и по маленьким, ему лишь ведомым. Но ещё  было « ихье» время, вне здравого смысла и привычного ритма. Верить в          « ихье» время нельзя. Они, рассуждал Иван Денисович, не подготовились как следует к началу войны, а десять лет лагеря получил он, попавший в плен и бежавший из него в первые же месяцы войны. И стал он за эти годы опытным лагерником. А опытный лагерник силён извечным навыком сопротивления превосходящей силе: «Кряхти да гнись. А упрёшься- переломишься» Как же в таких условиях остаться самим собой ,если ты честный, смелый, гордый? Солженицын  очень понятно и доступно даёт ответ на эти вопросы в одном  из публицистических выступлений , где говорит о «степени  безнадёжности» и « степени надежды». «Степень  безнадёжности» писатель уравновешивает « степенью надежды» на то качество народа, что пересиливает всякую злую силу.Это качество – внутренняя свобода. Эталоном внутренней свободы, эстетическое её воплощение- высокий старик Ю-81. Шухов знал, что « он по лагерям да по тюрьмам сидит несчётно и ни одна амнистия его не прикоснулась ,а как одна десятка  кончалась, так ему сразу новую совали».Описание старика Ю-81 напоминает стихотворение в прозе, настолько велико восхищение идеальным человеком. Через словесный портрет автор позволил читателям заглянуть за предел  человеческой стойкости и ощутить мощь абсолютного иммунитета к насилию. Старик описан шуховским словом, скрытая его поэтичность только подчёркивает восхищение и любование им  Щ-854, желание быть похожим на него. Мне кажется, есть очень много общего у Ю-81 и Щ-854 , а именно – внутренняя свобода и желание оставаться самим собой в любой ситуации. Буквами и цифрами автор приближает этих героев к личностному  «Я».

     В основном Шухов говорит  внутри себя, он не ищет  диалога, душа его настроена  на передачу свидетельств о лагерной жизни, а ум- чтобы выжить в ней, не сломаться, но и себя не потерять. Слово героя сопровождает авторский комментарий, открывающий то чего не мог знать зэк Шухов. Солженицын выделил его среди других героев , дал ему слово, чтобы видна стала его душа и известны её страдания и радости. За одну из них( радость хорошо сделанной работы)  Шухов готов был заплатить страшным лагерным наказанием. Вся чудесная сцена кладки стены — это эпизод раскрепощения, в котором преображается вся бригада: и подносящие раствор Алешка-баптист с кавторангом, и бригадир Тюрин, и, конечно, Шухов. Унижена, оскорблена была... даже охрана, которую забыли, перестали страшиться! Парадоксальность этой сцены в том, что сферой раскрепощения героев, их взлета становится самое закрепощенное и отчужденное от них — труд и его результаты. Во всей сцене — ни намека на пробуждение братства, христианизацию сознания, на праведничество:«Шухов и другие каменщики перестали чувствовать мороз. От быстрой  работы прошел по ним сперва первый жарок — тот жарок, от которого под бушлатом, под телогрейкой, под верхней и нижней рубахами мокреет. Ho они ни на миг не останавливались и гнали кладку дальше и дальше. И часом спустя пробил их второй жарок — тот, от которого пот высыхает. В ночи их мороз не брал, это главное, а остальное ничто, ни ветерок легкий, потягивающий — не могли их мыслей отвлечь от кладки...» Труд - это жизнь для Шухова. Не развратила его советская власть, не смогла заставить халтурить, отлынивать. Тот уклад жизни, те нормы и неписаные законы, которыми от века жил крестьянин, оказались сильнее. Они - вечные, укорененные в самой природе, которая мстит за бездумное, халтурное к ней отношение. А все остальное - наносное, временное, преходящее. Вот почему Шухов из другой жизни, прошлой, патриархальной. Здравый смысл. Это им руководствуется Шухов в любой жизненной ситуации. Здравый смысл оказывается сильнее страха даже перед загробной жизнью. "Я ж не против Бога, понимаешь, - объясняет Шухов Алешке - баптисту, - В Бога я охотно верю. Только вот не верю я в рай и в ад. Зачем вы нас за дурачков считаете, рай и ад нам сулите?" И тут же, отвечая на вопрос Алешки, почему Богу не молится, Шухов говорит: "Потому, Алешка, что молитвы те, как заявления, или не доходят, или в жалобе отказать". Так что живет Иван Денисович по старому мужицкому правилу: на Бога надейся, а сам не плошай! В одном ряду с Шуховым такие, как Сенька Клевшин, латыш Кильдигс, кавторанг Буйновский, помощник бригадира Павло и, конечно, сам бригадир Тюрин. Это те, кто, как писал Солженицын, «принимают на себя удар». Им в высшей степени присуще то умение жить, не роняя себя и «слов зря никогда не роняя», которое отличает Ивана Денисовича