Ощущение войны

Мирное небо уж семьдесят лет

Над милым селом Бурукшун,

А сердце болит

И будет болеть до конца:

Отец не вернулся с войны…

Воспоминания каждого, по-моему, можно сравнить с лоскутным одеялом. Пока человек мал, оно яркое, разноцветное и очень лёгкое, даже нежное. Мы растём, и всё больше лоскутков бледнеет и темнеет.

Моей любимой бабушке Вере Васильевне Беловол (в девичестве Крамаш) не случилось в детстве быть счастливой: в её воспоминаниях о первых годах жизни очень много цвета чёрного, цвета боли и страха. Родилась 14 августа 1939 года. Когда воскресным солнечным днём она услышала вокруг себя новое слово «война», которое осталось в её сердце, как осколок, навсегда, её детство оборвалось…

В первые дни Великой Отечественной войны среди бурукшунцев, призванных на фронт, был и её папа Василий Иванович, мой прадед. Как он сражался, она не помнит, потому что письма с фронта были редкими и не сохранились, а детская память не желала запоминать горькое…

Моя прабабушка Пелагея, как и многие женщины-солдатки, сразу же постарела, из её глаз ушло сияние счастливой семейной жизни и уже никогда не вернулось: в 1943 году в семью пришла роковая похоронка: «Ваш муж Крамаш Василий Иванович…»

Пелагея, как миллионы советских вдов, работала на износ, чтоб сохранить своих детей, а их у неё было трое, трое девчушек: Люба, Вера, Машенька…

Крестьянка в поле, но совсем не по-Венецианову… Да с раннего утра до поздней ночи: «Мы ещё спим, а она - на работу, мы уже спим, а она - ещё на работе». Матери приходилось воровать с поля зерно, принося его в карманах  и  даже пряча в сапоги.

Я уверена, что это не преступление, да, грех, но единственная возможность спасти малюток от голодной смерти…

Старенькая свекровь («Бабуууличка», - называли её внучки) измельчала зерно в ступке, сдабривая вдовьими слезами, потом  из него варили похлёбку, а в «добрые» дни пекли «коржики».

Мне трудно представить и то, что в одной со мною комнате зиму переживала корова. А по-другому никак: она - кормилица и спасительница.

Большое спасибо плодородной Ипатовской земле за её травы и деревья: с весны до осени все дети были на подножном корме.

Слушая воспоминания бабушки, я сделала открытие: помнить можно не только сердцем, но и кожей. Долгими суровыми зимами дом промерзал до такой степени, что стены и окна покрывались инеем, и нельзя было отличить, где стекло, а где рама, потому что печку топили соломой и редко. Если в ведре оставалась вода, то до утра она превращалась в лёд.

Слушая об этом, я испытала то же, что и моя дорогая бабушка в детстве, замёрзла, по моей коже побежали мурашки… И не только от холода, но и от неизбывной жалости к ней…

Радость Победы пришла весной 1945 года и в дом Пелагеи и её выживших дочек, но вместе с нею пришло страшное осознание: «Он уже никогда не вернётся, это не ошибка». Когда соседские ребятишки с радостными криками встречали своих отцов-победителей (пусть даже раненых и искалеченных), Люба, Вера и Маша плакали от радости за них, покрепче обнимая маму и бабушку.

Пишу эти строчки, а они расплываются перед глазами…

Слёзы, слёзы - боль, слёзы - обида, слёзы - жалость… Любимая моя бабушка, сколько же чёрных и жёстких лоскутков в одеяле твоего детства.