Исследовательская работа: "Просторечная лексика в лирике Бориса Пастернака"

Борис Пастернак – крупнейший русский поэт двадцатого столетия – начал литературную работу еще до Октября, в десятых годах. 1912 годом помечены стихотворения, которыми обычно открываются ныне книги поэта; в 1913 году он уже печатался, в 1914 году выпустил свой первый стихотворный сборник – «Близнец в тучах», а в 1917 году второй – «Поверх барьеров».

        Он родился в Москве, 29 января (10 февраля) 1890 года. Отец его, Леонид Осипович Пастернак, был известным художником, преподавал в Училище живописи, ваяния и зодчества, иллюстрировал первую публикацию романа Л.Н. Толстого «Воскресенье» в журнале «Нива». Мать поэта, Кауфман Р.И., была профессиональной пианисткой. Борис Пастернак рос в атмосфере искусства, с детства видел художников, музыкантов, писателей, с которыми общалась и дружила его семья. Гостями Пастернаков бывали Лев Толстой и Ключевский, Рахманинов и Скрябин, Серов и Врубель. Будущий поэт учился в классической гимназии и на философском отделении историко-филологического факультета Московского университета, окончил его в 1913 году. Еще гимназистом, а затем студентом он прошел предметы композиторского факультета консерватории; все ему прочили стезю музыканта, его композиторские опыты одобрял сам Скрябин, которого Пастернак боготворил. Весной 1912 года Пастернак едет в Марбург (Германия) и весь летний семестр занимается в марбургском университете философскими дисциплинами, но затем, покинув Марбург и совершив поездку в Италию, возвращается в Москву. С тех пор он оборвав занятия музыкой и философией, осознает себя поэтом.

        Пастернак входит в кружок молодых московских литераторов, создавших объединение «Центрифуга». Оно примыкало к движению футуристов. В этом кружке начинали свою работу С. Бобров, Ю. Анисимов, Н. Асеев. Чуть позднее Пастернак знакомится с Владимиром Маяковским, личность и творчество которого произвели на него неизгладимое впечатление. Вместе с Маяковским, уже после Октября, Пастернак оказался в Лефе, хотя его творческие установки и убеждения далеко не совпадали со взглядами лефовских деятелей.

        В двадцатые годы Пастернак полностью отдается поэтическому творчеству, он пишет и прозу. Тогда же появляются его первые переводы. Широкую известность Пастернаку принесла книга стихов «Сестра моя - жизнь» (1922), посвященная автором Лермонтову. Затем выходит сборник «Темы и вариации», создается роман в стихах «Спекторский», поэмы о первой русской революции – «Девятьсот пятый год» и «Лейтенант Шмидт». Эти поэмы стали событием в советской поэзии, их высоко оценил Максим Горький. Проникновенным лиризмом пронизан сборник Пастернака «Второе рождение» (1932), где был по-своему преломлен дух социалистического строительства, развернувшегося в стране.

        Начало Великой Отечественной войны поэт встретил, живя в подмосковном поселке Переделкино. Он пишет стихотворения, в которых в полный голос звучит патриотическая тема. Их печатают журналы «Огонек» и «Красная новь».

        Возвратясь из эвакуации, Пастернак появлялся пред широкой аудиторией, на литературных вечерах и, встречаемый бурными аплодисментами, с воодушевлением читал свои стихи. Все послевоенные годы были заполнены у Пастернака напряженным, сосредоточенным трудом. Он был не только гениально одаренным человеком, но и чрезвычайно усердным, преданным своему делу работником. В эту пору он пишет прозу, много переводит. Стихи грузинских лириков, драмы Шекспира, многие стихотворения Шандора Петефи и «Фауст» Гете, воссозданные пером Пастернака, принадлежат к числу лучших  русских переводов.

Вскоре Пастернак заканчивает работу над  романом «Доктор Живаго», который не пропускает советская цензура, зато публикует итальянское издательство. Выход романа за рубежом, а также последовавшее за этим присуждение Нобелевской премии (от которой Пастернак отказался), вызвало со стороны тогдашних политических и литературных деятелей резкое осуждение творчества Пастернака. В ответ на критику и как нелепость воспринимаемые сегодня предложения покинуть страну поэт отвечал, что он не мыслит себя вне России, вне Родины.

Весной 1960 года поэт заболел раком легких. Слабеющей рукой, еле выводя карандашом, уже в постели, поэт продолжал писать задуманную пьесу из времен крепостничества «Слепая красавица», но 30 мая 1960 года жизнь Бориса Леонидовича Пастернака оборвалась.

Все, кто знал Пастернака, помнят особенный – густой, гудящий звук его голоса, его раскатистые протяжные старомосковские «а», «о», «у», ошеломляюще пылкие его повествования, в которых штрихи и блестки наблюдений, внезапных мыслей, отрывочных доводов, кипя и вспыхивая, расходились в ширь еле уловимыми, невероятными кругами и эллипсами. Не только  его речь, его говор был особенный – весь его облик, смуглое, как у бедуина, с огромными лучистыми глазами лицо, его открытость и доброта, пылкость и впечатлительность, непосредственность его реакций необычайно выделяли его, сразу являя перед вами поэта. Долгие годы знакомства или дружбы лишь подтверждали все то, что виделось в нем при первой встрече.

Пастернак ставил перед собой цель уловить и передать в стихах подлинность настроения, подлинность атмосферы или состояния. Чтобы воссоздать в стихе мысль, картину, чувство в их слитности и текучести, в их первозданной, незахватанной свежести, поэт вырабатывал ничем не стесняемый, раскованный синтаксис, напоминавший речь удивленного чем-то, внезапно заговорившего человека, у которого слова вырываются как бы стихийно, сами по себе.

С течением лет поэзия Пастернака становилась прозрачней, ясней. Осуждая всякую манерность, он тяготел к классической форме. Стих его как бы очистился, обрел чеканную ясность. Выразить сущность, «не исказить голоса жизни, звучащего в нас», — вот что становится альфой и омегой поэтики Пастернака. Разговорное просторечие, так называемые прозаизмы, превращаемые Пастернаком в поэзию, самый обыкновенный, будничный ландшафт, стога и пашни, «глухая пора листопада», учащиеся и слесаря в битком набитом утреннем переделкинском поезде – все это одухотворено искренним и чуждым риторики художником.

К. И. Чуковский, вспоминая о своей первой встрече с поэтом, писал о том особом впечатлении, какое произвела на него, петербуржца, московская речь молодого поэта, пересыпанная просторечными словами и выражениями, и подчеркивал, «как органически просторечие было связано со всем его московским обиходом». Сам поэт говорил о влиянии на него в детстве «общения с нищими и странницами по соседству с миром отверженных и их историй и истерии на близких бульварах».

Д. С. Лихачев писал: «Внутренний мир поэта необыден, внешний же мир обыден. Поэтому поэзия, самая праздничная, самая богатая неожиданностями, самая торжественная, слагается из обыденностей, но в их необыденном положении – в их активности, в их вторжении во внутренний мир поэта».

Интерес к «обыденностям» проявляется и в поэтическом языке Пастернака, в его тяге к образности разговорной речи, к выразительности просторечия, о чем уже не раз говорили критики и литературоведы.

Под просторечием исследователи обычно понимают «языковые средства (слово, грамматические формы и обороты, особенности произношения), употребляемые преимущественно в устной речи для грубоватого сниженного изображения предмета мысли». Термин «просторечие» был введён Дмитрием Ушаковым в значении «речь необразованного и полуобразованного городского населения, не владеющего литературными нормами». По словам языковедов, «просторечие в устах носителя литературного языка может иметь характер инкрустаций, экспрессивных, обычно шутливых, вкраплений».

Для Пастернака поэтические возможности просторечия гораздо шире, они выходят за рамки задач «снижения» образа. Городское просторечие, которое до него имело твердую репутацию «нелитературного», он превратил, по собственному выражению, в «мелодический материал», в поэтический язык, не страшась использовать экспрессивную силу этого пласта речи в самом серьезном лирическом и возвышенном контексте: «Что он плачет, старый олух..?» (Mein Liebchen, was willst du noch mehr?); «Ночи сигают до брезгу» (Свистки милиционера); «Пентюх и головотяп.., .Машет галкою октябрь…» («Я не знаю, что тошней…»); «Горечь слез осточертела» (Уроки английского).

С годами интерес к просторечию не ослабевал. Сравнивая ранние редакции стихотворения с более поздними, нетрудно убедиться, что часто работа шла в направлении именно «огрубления» лексики. Стихия просторечия свойственна и позднему творчеству Пастернака: «… цветы глазеют, обступив кустарник» (Тишина); «Петух свой окрик прогорланит» (Осенний лес); «Бушует, одурев, овраг» (Март). Эти слова поэта звучат как своеобразная декларация, провозглашающая открытие для поэтического языка каналов, ранее считавшихся запретными. У Пастернака просторечие – в известной мере его родной язык. Под пером поэта «грубые» слова теряют свою грубость, не воспринимаются как таковые, но сохраняют свою яркую силу и экспрессию. Они органически входят в структуру его авторской речи, его поэтического языка и становятся необходимой составной частью его поэтики.

То же самое происходит и с другим пластом разговорной речи – диалектизмами. Поэта не интересует географическая привязанность слов из областных говоров. В его стихах можно встретить речения тверские, рязанские, оренбургские, тамбовские и т.д. вырванные из контекста определенного диалекта и перенесенные в поэтический контекст, они неожиданно раскрывают свою красоту, звонкость, «чарующую меткость».

В использовании диалектной лексики проявляется интерес Пастернака к языку улицы большого города, где можно услышать «осколки» самых различных диалектов, еще не переплавленных в единое столичное «койнэ».

Еще больше, чем просторечных и диалектных слов, в произведениях Пастернака просторечных разговорных фразеологизмов, которые «влетали с улицы и ложились в строчку, без всякого ущемления», оказываясь в самом неожиданном для себя соседстве:

«Память, не ершись!» (Зимняя ночь); «Мне здесь сновиденье явилось и счеты Сведу с ним сейчас же и тут же» (Петербург); «А лес как при царе Горохе Стоит…» (Поездка); «Как будто побывал в их шкуре» (Рассвет); «Да и труд не такой уж ахти» (Памяти М. Цветаевой).

С пословицами и поговорками Пастернак обращается так же, как и с фразеологизмами. Они привлекают его прежде всего звучностью и образной точностью выражения. «… битыми днями баклуши Бьют зимние тучи…» («Кругом семенящейся ватой…»); «Не ведай жизнь, что значит обаянье, Ты ей простой ответ не в бровь, а в глаз» (Памяти Рейснер); «И долго-долго о тебе Ни слуху не было, ни духу» (Рассвет).

Реже, но нередко, Пастернак использует в своих стихах пословицы. В своем «каноническом», привычном звучании они проявляются у него нечасто: «Жизнь прожить – не поле перейти» (Гамлет); «Счастливые часов не наблюдают» (В лесу).

Чаще на основе известной пословицы или поговорки поэт создает свой образ:

«Сошелся клином свет. И этот клин Обыкновенно рвется из-за ребер» («Весна, ты сырость…»); «Гром не грянул, что креститься» (Mein Liebchen, was willst du noch mehr).

Использованные Пастернаком фразеологизмы, пословицы и поговорки, подобно просторечной и диалектной лексики, помогают поэту создать обстановку непринужденной обыденной разговорной речи, атмосфера которой царит у него даже в самых романтических и лирических стихах.

Стремление приблизиться к стихии разговорной непринужденности приводит Пастернака к использованию не только лексического и фразеологического просторечия, но и синтаксических просторечных форм: «Бывало, лишь рядом усядусь – И крышка…» (Вокзал); «И вот – айда!» (Воспоминание).

Просторечный синтаксис неожиданно сближает стилистику Пастернака с поэтикой частушки.

Просторечная и диалектная лексика, фразеологизмы, пословицы и поговорки, разговорно-просторечные конструкции – все это своеобразный языковой фольклор, первоэлемент народного творчества, который уже в самом себе несет большой заряд экспрессивной энергии и изобразительной силы.

Помимо просторечий в его стихах появляются приметы народных обрядов и праздников, бытовавших в той среде интеллигенции, к которой принадлежал сам поэт.

Ярким примером использования просторечий может стать стихотворение Бориса Леонидовича Пастернака «Двор» (1914-1916), входящее в сборник «Поверх барьеров»:

Мелко исписанный инеем двор!

Ты - точно приговор к ссылке

На недоед, недосып, недобор,

На недопой и на боль в затылке.

Густо покрытый усышкой листвы,

С солью из низко нависших градирен!

Bидишь, полозьев чернеются швы,

Мерзлый нарыв мостовых расковырян.

Двор, ты заметил? Bчера он набряк,

Вскрылся сегодня, и ветра порывы

Bалятся, выпав из лап октября,

И зарываются в конские гривы.

Двор! Этот ветер, как кучер в мороз,

Рвется вперед и по брови нафабрен

Скрипом пути и, как к козлам, прирос

К кручам гудящих окраин и фабрик.

Руки враскидку, крючки назади,

Стан казакином, как облако, вспучен,

Окрик и свист, берегись, осади,-

Двор! Этот ветер морозный - как кучер.

Двор! Этот ветер тем родственен мне,

Что со всего околотка с налету

Он налипает билетом к стене:

"Люди, там любят и ищут работы!

Люди, там ярость сановней моей!

Там даже я преклоняю колени.

Люди, как море в краю лопарей,

Льдами щетинится их вдохновение.

Крепкие тьме полыханьем огней!

Крепкие стуже стрельбою поленьев!

Стужа в их книгах - студеней моей,

Их откровений - темнее затменье.

Мздой облагает зима, как баскак,

Окна и печи, но стужа в их книгах -

Ханский указ на вощеных брусках

О наложении зимнего ига.

Огородитесь от вьюги в стихах

Шубой; от неба - свечою; трехгорным -

От дуновенья надежд, впопыхах

Двинутых ими на род непокорный".

К просторечной лексике здесь относятся слова: недоед, недосып, недопой, усышка ( от глагола усохнуть). Также в этом стихотворении наблюдается преобладание разговорной лексики: щетиниться, вспучен, раскидка, расковырян, набряк. Также есть устаревшие слова: нафабрен (от глагола фабрить) – красить особой косметической краской, так называемой фаброй, усы, бороду; и также есть  устаревшее слово «околоток» (соседняя местность, окрестность). Не менее важно здесь употреблении слова, имеющего специальную окраску, это слово «градирня, мн. ч. градирен», что означает сооружение, градируют соленую воду, т.е. выпаривают соленую воду для получения соли. Интересно, на мой взгляд, использование здесь слов с затемненной семантикой, например, «лопари» – народность саамы, и «казакин» - полукафтан на крючках со стоячим воротником и со сборками сзади. Художественный мир стихотворения как будто рассыпается на детали, и в то же время из этих же деталей на наших глазах собирается в единое целое. Окружающий мир у поэта одушевлен сам по себе, по сути он становится действующим лицом, а не предметом описания. В данном случае поэт обращается ко двору, как к живому человеку, он с ним беседует, делится своими мыслями. Через все стихотворение проходит образ ветра и дыхание зимы, от которых необходимо укрыться стихами. Примечательны здесь его контрасты стилей. Пастернак здесь заметно усиливает выразительность своих образов (например: «ветра порывы / валятся, выпав из лап октября»).

Стихи Пастернака созданы как будто из ничего, словно музыка из семи нот. Предмет его страсти – жизнь, а слово – орудие, посредством которого поэт воздействует на нее. Его талант неуловим и неопределим. Такова мудрость поэзии, и такова ее наивность.