Последняя ночь в музее

Последняя ночь в музее

        Ночь заволокла Санкт-Петербург. Звезды загадочно мерцали. Большое здание Русского музея красиво освещалось. Там, в маленькой коморке, где стояли швабры, пустые картинные рамы, переодевался в рабочую форму старый сторож Фирс Ильич. Невысокого роста, сутуловатый, с седой остриженной бородой и выразительными синими глазами, дедушка так гармонично вписывался в своей черной форме в любой зал музея, что давно уже сам представлял себя маленькой частью музея.

Фирс Ильич давно овдовел. Дети и внуки навещали редко. Работа в музее спасала его от одиночества. Половицы музея отходили ночью от посетителей и издавали таинственный скрип: казалось кто-то крадется через залы, прячется за полотнами. Фирс ко всему привык. Картины словно приветствовали его во время обходов. Статные джентльмены, загадочные молодые кокетки, непоседливые дети – все смотрели в ожидании, когда же дедушка посветит своим фонариком.

Луна еле-еле освещала темные залы. Сразу же в первом коридоре старичок остановился у новой картины. Её только сегодня привезли в музей. На ней была изображена молодая весёлая девушка. Фирс Ильич осмотрел и что-то стал рисовать острым ногтем указательного пальца. Вдруг послышались удары часов – побило полночь. Узор, нарисованный старичком, осветился голубым светом, поднялся со стены и растаял в воздухе синеватым сиянием. Когда часы добили двенадцатый удар, что-то в пространстве всколыхнулось, старичок на мгновение улыбнулся, но вскоре спрятал улыбку. Картины зашевелились… Первой тишину нарушила молодая дамочка с новой картины. Она заговорила скороговоркой:

 - «Ой, как тут у вас интересно! А я где только не бывала! И я вижу общество культурное! А то один раз меня в такой музей завезли…

 - Погоди-ка, - прервал ее хриплый голос старика, - о своих приключениях рассказать у тебя еще вся ночь впереди, ты лучше представься.

 - Я картина А.Н. Самохвалова «Девушка в футболке» 1932 года. Конечно, я уже не молода, но я же всё-таки картина. А прежде всего я хотела бы узнать Ваше имя. И она указала на старика

 - Да, уж что же! Я обычный музейный хранитель, и, как и должно быть, меня никто не знает, кроме вас, картин.

 - Ах, меня всегда расстраивала судьба хранителей музеев. Но всё-таки, Ваше имя?

 - Меня зовут Фирс Ильич, но вам это имя ничего не скажет. Наша задача состоит в том, чтобы имена авторов картин были увековечены.

Настало неловкое молчание. Первой прервала его «Девушка в футболке».

 - Ох, как это все грустно…

 - Ладно, я покину вас, у меня еще обход в других залах.

Он неторопливо зашагал по коридору

 - Ну что! Девушка в футболке! – послышался чей-то звонкий голос, - давай знакомиться!

        Это оказалась «Радуга» Архипа Куинджи, висевшая по соседству.

 - Я «Радуга» была написана ещё в начале 20 века после грозы. И я как всякая уважающая себя радуга, очень счастлива, хоть и не молода.

        Тут где-то раздался такой печальный вздох, что радуга чуть не расползлась.

 - Ух, - сказала она, - вечно он вздыхает и вздыхает.

 - Кто он? – не поняла «Девушка в футболке».

 - Ну как? Черный квадрат…

Послышался ещё один вздох.

Теперь промямлил «Черный квадрат»

 - Здравствуйте! Это все так скучно, я вот висел вверх ногами и от этого веселее не стал. Может, я и не такой дед, как ты, «Радуга», но это ничего не меняет.

        Новая картина удивилась:

 - То есть как это вверх ногами?

        «Радуга» ответила:

 - Да, это очень просто. В Третьяковской галерее не разглядели авторкую подпись, вот и повесили не пойми как.

«Черный квадрат» еще раз вздохнул.

 - И он от этого такой…

 - Нет, он всегда, еще до этого нелепого случая был таким.

Неожиданно в разговор вмешалась «Купчиха за чаем» Бориса Кустодиева:

 - И что мы тут обсуждаем?

«Радуга» замолчала.

 - Знаете что, - резко сказала полная дама. – Вы тут без умолку болтаете, а я хочу отдохнуть от вашей интеллектуальной беседы.

Но неожиданно для всех и для самого себя выступил «Черный квадрат»:

 - Мы не замолчим! Мы, напротив, на зло Вам будем болтать.

Никто не ожидал такого от «Черного квадрата», даже «Радуга» засияла.

«Купчиха» же совсем разгневалась, покраснела, надулась как шар и, заикаясь от злости, произнесла:

 - Д-да, к-кто вы такие, чтобы мне перечить!

«Витязь на распутье» Васнецова был благородным и встал на защиту:

 - Вы очень горды и высокомерны, и мы не отрицаем вашей красоты но ведь птица красна опереньем, а человек умом.

«Купчиха» отвернулась – ей нечего было сказать. «Витязь» пожал плечами и сел обратно на своего коня.

        Постепенно начинало светать. С обхода вернулся Фирс Ильич. Его походка была уже заметно усталая, сон одолевал его. В последний раз обходил он залы – настало время прощаться с картинами. Это было очень тяжело. Фирс Ильич уходил на пенсию. Дочь позвала его переехать в деревню нянчить внуков. Картины, которые он охранял больше сорока лет, теперь останутся висеть здесь. Днем будут по-прежнему приходить посетители, ночью картинами будет любоваться молодой сторож. От этого становилось вдвойне грустно, старик дотрагивался до каждой картины, слезы текли по щекам. Картины всё поняли, они тихо шептались между собой. «Купчиха» растрогалась и заплакала. Со всех стен слышались голоса: «В добрый путь!». Фирс Ильич задрожал всем телом – это была приятная дрожь. Он улыбнулся и последний раз оглядел полотна. Как это не тяжело, он пересилил себя и ушёл из музея.

        На улице в этот утренний час шумел ливень. В этом ливне просыпался Петербург. Фирс Ильич брел домой по проспекту, унося с собой частичку музея, частичку души художников, маленькую частичку большой культуры.