ВОТ ОН, АМУР
Амур...Именно это чувство стало самым ярким в жизни Грибоедова. Наверное, сам Амур прострелил сердце уже немолодого, но успешного дипломата и известного писателя.
16 июля 1828 года. Тифлис. Дом Прасковьи Николаевны Ахвердовой. Обед. Много гостей. За столом – крестная Прасковьи Николаевны, дочь генерал – майора русской армии, крупнейшего грузинскго поэта и литератора, губернатора – наместника Нахичеванской и Эриванской областей Александра Герсевановича Чавчавадзе – Нино. Ей – неполных 16. лет. Напротив – ее учитель музыки, давний друг ее отца, очень умный и образованный человек, знающий более 5 языков, недавно (15 апреля 1828 года) назначенный министром – резидентом и российским послом в Персию – Сандро, а точнее – Александр Сергеевич Грибоедов. Ему – 35.“
В тот день, – писал Грибоедов, – я обедал у старинной моей приятельницы Ахвердовой, за столом сидел против Нины Чавчавадзе… все на нее глядел, задумался, сердце забилось, не знаю, беспокойство ли другого рода, по службе, теперь необыкновенно важной, или что другое придало мне решительность необычайную, выходя из стола, я взял ее за руку и сказал ей по-французски: “Пойдемте со мной, мне нужно что-то сказать вам”. Она меня послушалась, как и всегда, верно, думала, что я усажу ее за фортепиано… мы… взошли в комнату, щеки у меня разгорелись, дыханье занялось, я не помню, что я начал ей бормотать, и все живее и живее, она заплакала, засмеялась, я поцеловал ее, потом к матушке ее, к бабушке, к ее второй матери Прасковье Николаевне Ахвердовой, нас благословили.
Когда позже, Сонечка Орбелиани, давняя подруга, пыталась выведать у нее подробности того вечера, Нино смущенно опускала ресницы, теребила кончик газового шарфа и говорила тихо: “Не знаю, право же, не знаю! Как во сне!” Потом, спохватившись, найдя слова, добавляла: “Как солнечным лучом обожгло!”
22 августа 1828 года. Тифлис. Запись в метрической книге Сионского кафедрального собора: “Полномочный министр в Персии Его Императорского Величества статский советник и Кавалер Александр Сергеевич Грибоедов вступил в законный брак с девицею Ниною, дочерью генерал – майора Александра Герсевановича Чавчавадзе. Накануне у поэта были жестокие приступы малярии. Один из них случился во время самого венчания – выпавшее из дрожавшей руки кольцо всех смутило. Есть легенда, что сразу после свадьбы и нескольких дней торжеств молодые супруги уехали в Цинандали, имение Чавчавадзе в Кахетии.
После венчания молодые отправились в имение князя Чавчавадзе в Цинандали и счастливо прожили очень короткое время. После отправились в Персию, к месту службы. Передвигались с продолжительными остановками в пути, поэтому дорога отняла много времени. На персидской земле, в Тавризе, выяснилось, что Нина беременна. Учитывая тревожную обстановку в чужой стране, Грибоедов принял решение следовать в Тегеран без жены. Супруги расстались, но почти каждый день Александр пишет любимой письма: «Бесценный друг мой! Грустно без тебя, как нельзя больше… Только теперь я истинно чувствую, что значит любить. Прежде расставался со многими, к которым тоже крепко был привязан, но день, два, неделя – и тоска исчезала. Теперь – чем дальше, тем хуже. Скоро и искренне мы с тобой сошлись навек. Целую… всю тебя с головы до ног. Грустно». Тревожные предчувствия продолжали терзать сердце Грибоедова. Въезд в столицу пришелся на воскресенье 5-го дня месяца реджеб, когда солнце стоит в созвездии Скорпиона. В глазах персов это было дурным знамением и сразу вызвало неприязнь населения. Обстановка же и без того была угрожающей. Оберегая интересы России, министр-посланник, однако, настаивал, чтобы не давили на Персию так сильно с уплатой контрибуций. Но в Петербурге были другого мнения и требовали, чтобы Грибоедов держался как можно тверже. Он так и делал, не угождал, не льстил и, что для персов было особенно обидно, не давал и не брал взяток. За это его прозвали “сахтир” – “жестокое сердце”. В январе 1829 года в Тегеране вспыхнул бунт, толпа персов захватила дом русской миссии. Горстка русских сражалась отчаянно, возглавлял этот маленький отряд Грибоедов. Его мужество и хладнокровие позволили русским продержаться некоторое время, но наступающих было слишком много. Русский посол и охранявшие его казаки были жестоко убиты. Бесчинствующая толпа таскала его изуродованный труп по улицам несколько дней, а потом бросила в общую яму, где уже лежали тела его товарищей. … Страшную весть о гибели мужа тщательно скрывали от Нины. Её удалось перевезти с полдороги в Персию в Тифлис, и уже на родине в случайном разговоре беременная женщина узнала об участи, постигшей её любимого мужа. « Свыше моих сил выразить Вам, что я тогда испытала… Переворот, происшедший в моем существе, был причиной преждевременного разрешения от бремени… Мое бедное дитя прожило только час и уже соединилось со своим несчастным отцом в том мире, где, я надеюсь, найдут место и его добродетели, и все его жестокие страдания». Останки Грибоедова перевозили в русские пределы крайне медленно.
Только 2 мая гроб прибыл в Нахичевань. А 11 июня, неподалеку от крепости Гергеры, произошла знаменательная встреча, описанная Пушкиным: «Я переехал через реку. Два вола, впряженные в арбу, подымались по крутой дороге. Несколько грузин сопровождали арбу. «Откуда вы?» – спросил я. – «Из Тегерана». – «Что вы везете?» – «Грибоеда».
Официальная миссия, возглавляемая внуком персидского шаха Хосров-Мирзой, принесла не только официальные извинения России за смерть ее посланника, но и преподнесла Николаю I один из самых знаменитых драгоценных камней мира – алмаз «Шах». В некотором смысле то была цена крови поэта.
