Ш. А. Амонашвили

1. АМОН-PA

1. Легенда о Камне

Амон-Ра

от всего сердца

дарит эту книгу тому,

кто ее приютит

Амонашвили Ш.А. АМОН-PA. Легенда о Камне — М.: Беловодье, 2001. — 496 с.

В книге известного ученого, педагога, писателя академика Ш. А. Амонашвили говорится о Любви и Сострадании, Пути и Истине, вечных темах, волнующих всех людей. Атмосфера сказки отличается необыкновенной возвышенностью, сердечностью и теплотой. С особой любовью и почитанием автор описывает Образ Иисуса Христа, с Путем которого пересекается путь главного героя сказки, маленького мальчика по имени Амон-Ра.

Сказка будет интересна и взрослым, и детям.

Все права сохранены. Перепечатка только с разрешения издательства

© Ш. А. Амонашвили

© Издательство «Беловодье», 2001

"Рок сужденный записан,

когда с Запада добровольно

Камень придет. Утверждаем

ждать и понять Камня путь.

Утверждаем понять сужденных

носителей Камня, идущих

домой"

2. Мальчик из облаков Кавказских гор

Лучше, чем с веранды моего дома в Кахетии, Кавказских гор не видно нигде.

Смотри на них, любуйся и вдохновляйся.

Кавказские горы для того и существуют, чтобы вдохновлять людей: виноградаря — на выращивание упругих, наполненных солнечным светом и сладких, как мед, гроздьев; кузнеца — на чудо превращения обычного, порою ржавого куска железа в подкову радости и счастья; пастуха — на божественные, небесные пасторали; гончара — на изготовление прекрасных, изысканных сосудов, наполненных его любовью к жизни; ребенка — на поиск неуловимой, но такой желанной синей птицы; поэта — на сложение чистых и светлых стихотворных строк, своих крыльев духа; а учителя — на устремление к постижению величайшей тайны слова "УЧИТЕЛЬ".

Облака, говорит поэт, есть думы гор. Они хранят все виденное и пережитое горами. Облака — мудрость гор, в них печаль и радость Вселенной, прошлое и будущее людей нашей маленькой, летящей средь бесконечных звезд, Земли.

До Кавказских гор с моей веранды "душой подать". Однажды я так восхитился их близостью, так мне захотелось их обнять, что я мигом спустился, буквально "слетел" во двор и завел машину. Внуки сразу бросились ко мне: "А ты куда, дедушка?" "Садитесь!" — скомандовал я им, и мы помчались по дороге. "Вот, скоро, скоро, — думал я, — сейчас прямо на машине доберусь до вершины хотя бы одной из них, потрогаю искрящийся и переливающийся всеми цветами радуги снег, искупаюсь в божественных облаках и скажу внукам: "Вот, исполнилась мечта вашего деда!"

Но горы почему-то отходили все дальше и дальше, поднимались все выше и выше, а потом и совсем исчезли, словно растворились в вечности. "Где горы? — спрашивал я у местных жителей. — Где Кавказские горы?" Но в ответ на мой вопрос они разводили руками и говорили: "Какие горы? Нет здесь Кавказских гор!"

И только один мудрый старик, мудрый, потому что у него была длинная, белоснежная, словно снег горных вершин, борода, а в руках он держал посох, поднял глубокие, как пропасть, глаза к небу и изрек: "Горы там, сынок!"

Тогда впервые в жизни я пожалел всех тех, кто живет у подножья гор, но самих гор не видит!

Чудесным летним днем я вновь стоял на своей веранде и вглядывался в синие силуэты гор. Я надеялся, что они пошлют мне хотя бы искорку вдохновения или часть своей великой чудодейственной силы для скорейшего и правильного прохождения мною такого нелегкого пути, который называется жизнью учителя. Грандиозные, фантастические облака висели над горами, крепко уцепившись за их вершины. Они двигались, меняли свой цвет и форму, и поэтому казалось, что горы думают.

И вдруг в них я с изумлением обнаружил облик Маленького Мальчика. Через несколько мгновений каким-то чудом он оказался рядом со мной на веранде и тихо сказал: "Напиши обо мне!"

"Но кто ты? И как о тебе писать, если я совсем тебя не знаю!" — смутился я.

"Я проживу свою жизнь в твоих мыслях и видениях, а потом ты напишешь так, как подскажет сердце!"

И с этими словами он растворился в клубящихся облаках.

Какое-то внутреннее беспокойство заставило меня сразу же приступить к работе. Я писал, а скорее — списывал события, свидетелем которых оказался по воле судьбы. Вместе с Маленьким Мальчиком я смеялся от счастья и плакал от боли, радовался за других и страдал от потерь, учился любить и дарить радость людям...

Я не скрываюсь под псевдонимом, но так как не всякий, кто пишет, является автором того, что он пишет, было бы справедливее, если бы эта история пришла к Вам от имени Маленького Мальчика, ставшего Истиной для тысяч легенд и сказок.

А я не теряю надежды, что Горы, которые пока не собираются покидать мой любимый Кавказ, потому что, кроме вдохновения людей, им надо еще и держать на своих плечах огромную часть неба с целыми созвездиями, когда-нибудь порадуют меня и пошлют Искру Божию. И эта Искра поможет мне разгадать тайну такого загадочного и волнующего слова — "УЧИТЕЛЬ"! Терпеливо, с душевным трепетом буду ждать я этого мига на своей веранде.

Шалва Амонашвили

3. Глава 1

Ра проснулся рано утром, но вставать не собирался.

— Ра, милый! — ласково шепнула мама и стянула с него одеяло.

Ра притворился, что спит. Мама заботливо накрыла мальчика и вышла во двор.

Сегодня у Ра день рождения, ему исполняется семь лет. Сколько всего обещали старшие ко дню рождения! Мальчик предался размышлениям о предстоящем дне. "Испеку тебе пироги, пригласи кого хочешь", — сказала мама. "Кого же пригласить? — задумался Ра. — Позову Илью. Хотя он старше меня, но дружит и играет со мной. Приглашу также Саломею, она самая красивая девочка в нашем квартале, и у нее замечательные, большие глаза, а смеется она громко и заразительно. Я женюсь на ней, когда вырасту... Кого же еще пригласить?"

Мысли Ра переместились на отца. Отец у него хороший: высокий, сильный, красивый и добрый, а голос его как раскатистый гром. В городе он славится как лучший рыбак. Раньше отец был воином, но когда римские легионеры ворвались в Амонию, храброго воина взяли в плен и увели далеко от родины — в Иудею. Здесь встретился он с Марой, девушкой с длинными косами, полюбил ее и женился на ней. Мара многим нравилась, однако она предпочла всем храброго молодого воина, такого же доброго, как сама.

Отца все звали Амоном, но это не было его настоящее имя. В Иудее его настоящего имени никто не знал, даже Ра. Как-то от мамы он услышал, что страна, которую любил и защищал отец, называется Амон, там живут амонитяне. И именно поэтому иудеи называли отца Амоном. Многие полюбили крепкого рыбака, который половину своего улова всегда отдавал бедным, калекам, вдовам, а в семью приносил столько, сколько нужно было для существования. Отец гордился тем, что его звали именем далекой родины, и часто мечтал о том времени, когда смог бы со своей семьей вернуться в Амон.

Спрятавшись под одеялом, Ра вспомнил обещание отца: "Возьму тебя в день твоего рождения в море, и вместе будем ловить сетью рыбу". Для Ра это было большим счастьем, ибо он не раз упрашивал отца взять его с собой, но отец воздерживался и говорил, что это опасно. А сегодня Ра научится ловить рыбу, но самое главное, вместе с отцом прошагает по улицам Города, и все увидят, как отец с сыном несут тяжелую сеть, каким Ра стал взрослым.

У Ра есть еще и дядя — мамин брат. Люди зовут его Философом. А Ра обращается к нему его настоящим именем — Андрей. Дядя разрешил Ра звать его по имени, а не "дядя Философ", или "дядя Андрей", или же сокращенно "дядя". Андрей очень любил своего племянника, баловал его, а иногда рассказывал удивительные истории. Андрей прочел много книг. В молодости он учился в Египте и говорил, что получил там какое-то посвящение, и поэтому знает о таких таинствах, о которых в Иудее не знает никто, даже царь или главные священники и книжники. Он, например, знает, что такое Мироздание, как звезды прикреплены к небу, что такое душа. И еще он знает, что Земля наша круглая, а не плоская, и она, как он утверждает, крутится.

Андрей раньше пытался научить других тому, что знал сам, но священники и фарисеи рассердились не на шутку и хотели избить его камнями. Тогда Андрей умолк для всех, удалился в горы, нашёл там пещеры и обжил их. Там он начал писать. Писал и писал, закручивал исписанные пергаменты и прятал их в сундуках. Никто не знал, о чем он писал в своих пергаментах, ведь он ни с кем не делился своими мыслями, кроме одного человека — это был Ра. Только с ним заводил Андрей задушевные разговоры, и сознание мальчика в эти минуты расширялось от глубин земли до звездного неба.

Ра было четыре года, когда Андрей сказал ему: "Закрой глаза, не думай ни о чем, всматривайся в темноту, и если там что-то увидишь, скажи мне". С закрытыми глазами Ра направил свой взор к потолку своей маленькой комнаты и совсем не удивился, когда из глубин темноты стали возникать целые события. Ра не удивился, но испугался, потому что увидел красные и пурпурные языки пламени; увидел горящие дома и вооруженных всадников с копьями и саблями. Он слышал звон сабель и стоны людей. Он видел огромных чудовищ, которые со страшным ревом носились в воздухе, и под ними горела земля. Ра заметил испуганных и плачущих детей, которых гнали куда-то. Но в этой суматохе промелькнули и другие картины, там люди радовались, смеялись, танцевали и пели, строили храмы и молились. Все это видел Ра закрытыми глазами и дрожащим голосом сообщал Андрею. Однако он упустил многое, ибо не знал, какими словами выразить то, что видел, или же терял дар речи при виде страшных картин смерти и разрушения. Андрей поспешно записывал все, и когда Ра открыл глаза, то встретил озабоченное и взволнованное лицо дяди.

В прошлом году, когда Ра не было еще и шести, по просьбе Андрея он повторил опыт. Он закрыл глаза и через несколько секунд погрузился в фиолетовое пламя, которое не сжигало его, а наоборот: фиолетовые языки пламени как будто ласкали его, шептали что-то таинственное. Но Ра не понимал, о чем они ему шептали, так как этот шепот был без слов и звуков. Мальчик только чувствовал, что в нем вдруг ожила великая и таинственная Мудрость. Именно тогда Ра понял, что самая высокая Божественная Мудрость словами не выражается, и уши человеческие ее никогда не услышат. Только сердце способно постичь эту бессловесную, беззвучную, огненную Мудрость, похожую на фиолетовый океан огня, в который ты погружаешься как песчинка, и пропитываешься им. Хотя ты есть песчинка, и ты погружаешься в Беспредельность Мудрости, но получается необъяснимое: сама Беспредельность тоже погружается в тебя, песчинку. Все это Ра почувствовал тогда, сидя перед Андреем с закрытыми глазами, но описать это состояние дяде он не смог. Только раза два он с удивлением воскликнул: "Небо фиолетовое, море фиолетовое, я погружаюсь в фиолетовый огонь!" А спустя некоторое время лицо Ра озарилось: перед ним возник Образ Величественного Человека, отчасти похожего на Андрея, отчасти на Амона: Образ озаренный, светящийся. Он улыбнулся Ра, и Ра был зачарован. Андрей увидел, как на лице племянника отразилось состояние блаженства.

— Ра, Ра, скажи, что ты видишь? Ра, кого ты видишь, скажи? — шептал Андрей умоляюще. И Ра прошептал только одно слово; в нем Андрей должен был бы постичь всю Истину, и он ее постиг.

— ЕГО! — с трепетом произнес Ра.

От сильнейшего удивления и волнения Андрей чуть было не потерял сознание, он пристально всматривался в ту часть пространства, куда был направлен взор мальчика. Ра видел все, но Андрей только на мгновение уловил какое-то овальное фиолетовое свечение, и оно было огромное. Свечение задрожало и исчезло. Ра не отрывал внутреннего взора от Облика, который все отдалялся, увеличивался и растворялся в глубинах фиолетового неба. Ра улыбался ему и махал рукой. "ЕГО", — опять повторил Ра, и Андрей догадался, Кто предстал перед мальчиком. Сам Ра понял только то, что видел очень близкого человека, которого любят все — и Андрей, и Мара, и Амон, и Саломея, и к которому стремился он сам. Но кто был этот Близкий Человек, и как Его зовут, Ра не знал.

После этого события Андрей еще больше приблизил к себе племянника и посвятил его в некоторые свои тайны.

— Мои хранилища с книгами и писаниями я оставлю тебе. Только ты можешь понять, о чем я пишу, другие пока не смогут понять меня, — сказал Андрей Ра.

— Но зачем мне книги, если я не умею читать?

— Я буду учить тебя, и первое занятие мы проведем в день твоего рождения, после того, как ты вернешься с отцом с рыбной ловли, — так сказал вчера Андрей мальчику, чем его очень порадовал.

"Это будет самый большой подарок в моей жизни — чтение и науки", — подумал Ра, находясь в укрытии под одеялом. Мальчик вдруг заволновался: "Вот и убежит от меня мой день рождения", — подумал он, моментально вскочил с постели и помчался за мамой во двор.

— Мама, где ты? Где папа, он без меня ушел?

— Нет, сынок, — успокоила его мама, которая месила тесто для пирогов, — видишь, отец подготовил сеть и ждет тебя!

4. Глава 2

Вскоре должно было взойти солнце. Отец с сыном взвалили на плечи тяжелые снасти и вышли на улицу. Впереди шел Ра, за ним — отец. Мальчик шагал гордо, хотя ему было нелегко тащить сеть.

— Амон, сын растет, взрослым становится! — сказал ювелир, когда отец и сын проходили мимо его мастерской.

К этому ювелиру приходили купцы, богатые люди, посыльные вельмож из разных стран, чтобы заказать украшения и разные драгоценные изделия. Когда Захарий, так звали ювелира, создавал какой-либо предмет, то месяцами не выходил из своей мастерской. Он сидел в маленькой и темной комнатке и при свечах переплавлял золото, шлифовал драгоценные камни — творил легенду. Каждое созданное им изделие действительно становилось легендой, потому что работал он самозабвенно, и при этом всегда что-то нашептывал. В городе говорили, что изделия Захария имеют какую-то волшебную силу, ибо множество таинственных нашептываний знал он. Но если его спрашивали, правда это или нет, то Захарий ничего не отвечал. А когда спрашивали, как он своими руками создавал такие прекрасные и изящные вещи, или как выдерживали его глаза при таком тусклом огне свеч работу над тончайшими линиями и движениями в металле, он отвечал: "Если сердце твое полно любви, то ювелирным делом могут заняться и пальцы твоих ног!"

Сейчас Захарий сидел у входа своей мастерской, но не потому, что ему было нечего делать, а потому, что он ждал восхода солнца и думал о своем сокровенном изделии, еще не созданном. Ра был наслышан, что у Захария "золотые" руки. Он убавил шаг и пристально посмотрел на руки мастера. Но руки ювелира вовсе не были ни золотыми, ни даже красивыми. А Захарий пристальным взглядом провожал отца и сына, идущих на рыбалку. Никто не знал тайну Захария, почему он не женился, почему жил так бедно. Только он один знал это. Долго смотрел он вслед Ра, пока отец с сыном не скрылись, свернув на другую улицу. "Эх, этот мальчик мог бы быть моим", — с добрым сожалением подумал он и опять уставился на диск восходящего солнца, на его лучи и с восхищением проговорил: "Господи, неужели я когда-либо смогу создать золотое солнце с лучами из драгоценных камней? Это было бы вершиной моего искусства!"

А отец и сын уже бодро шагали по узкой улочке. Здесь им встретились другие знакомые: грузчики и гончары, портные и сапожники, купцы и лавочники. Кто хвалил мальчика, что тот помогает отцу, как настоящий мужчина, а кто заговаривал с Амоном и просил часть улова доставить к нему в лавку. Так шли они узкими знакомыми улочками к морю, и Ра чувствовал, что взрослеет, что с сегодняшнего дня он уже другой: люди смотрят на него, идущего вместе с отцом на работу, а когда он вернется с рыбалки, Андрей начнет с ним заниматься чтением и науками. Что еще нужно, чтобы стать взрослым?

Отец снял лодку, Ра прыгнул в нее и оглядел море. Его охватило нетерпение — поскорее бы отплыть подальше от берега и помочь отцу забросить эту тяжелую сеть. Они были не одни, вдали виднелось не менее десяти лодок. Иные рыбаки уже забрасывали сети или даже вытаскивали их. Один рыбак прокричал Амону: "Ты уже не один? У тебя помощник? Ну, значит, будет удача сегодня. А у меня улов очень плохой: три раза сеть забрасывал, да все без толку!" Амон хорошо знал, как и в какой части моря лучше рыбачить. А может быть, у него были и еще какие-то свои секреты, которых никто не знал. Ра смотрел на своего отца с восхищением и удивлением: с какой ловкостью и быстротою греб тот веслами и все нашептывал что-то, как ювелир Захарий. Ра не понимал ни одного слова, но догадывался, что отец призывал какую-то таинственную силу. Лодка неслась удивительно быстро, и вскоре они оказались достаточно далеко от берега и от других лодок. Амон с помощью Ра забросил сеть, ни на минуту не переставая нашептывать только ему понятные слова. Он так был занят делом и так сосредоточенно всматривался в глубину моря, что могло показаться, будто он сам находился в его водах и гнал косяки рыб в свою сеть. Спустя некоторое время отец крикнул Ра:

— А ну-ка, мужик, потяни сеть!

Ой, как же трудно, оказывается, тянуть сеть! У Ра напряглись мускулы, но он тянул и тянул изо всех сил. И откуда у него вдруг взялось столько сил? Наконец сеть была вытащена, и дно лодки покрылось слоем серебристых рыб. Рыбешки прыгали, открывали рты, перепрыгивали друг через друга. Быстро закинули сеть во второй раз, затем в третий. Слой улова на дне лодки становился все толще и толще.

Амон собрался было забросить сеть еще раз, но вдруг заметил, что лодка удалилась от берега слишком далеко, а со стороны горизонта быстро надвигались темные тучи, которые гнал ураганный ветер. Рано утром Амон всматривался в небо, чтобы угадать, какая будет погода, но спокойное и чистое небо не предвещало чего-либо опасного. Даже если бы Амон что-то и почувствовал, то трудно было отказать сыну в обещании взять его на рыбалку, ведь это был подарок ко дню рождения, и мальчик так давно ждал этого счастливого дня! Так что Амон должен был осуществить мечту Ра. Туча упрямо надвигалась на лодку, и Амон почувствовал, буквально увидел шторм, который вот-вот набросится на маленькое суденышко. Рыбаков в море уже не было. Они, по всей вероятности, раньше предугадали ненастье и поспешили к берегу.

— Держись крепко за лодку! — строго предупредил отец, и немедленно взялся за весла. Он греб изо всех сил, лодка стремительно мчалась к берегу, но было видно, что свинцовый горизонт надвигался еще быстрее. "Боже мой, в лодке же сын!" — с тревогой подумал Амон. По опыту он знал, что могло произойти во время такого урагана. Лодку уже начало сильно раскачивать, волны становились все выше и выше, море загудело. Амон посмотрел в сторону берега, но с трудом разглядел его очертания сквозь струи начавшегося ливня. Ра почувствовал тревогу отца. "Происходит что-то неладное", — подумал он и, как учил Андрей, закрыл глаза и заглянул во тьму. Ра увидел там все, что должно было произойти в ближайшие минуты. Отец, с трудом перекрывая грохот моря, закричал сыну:

— Запомни, страх не испугает смерть... Останешься в живых, если будешь бороться за победу, а не за спасение... Ты понял? Повтори, что я сказал!..

— Победа — путь к спасению! — что было мочи закричал Ра.

Отец услышал, кивнул головой и даже улыбнулся сыну, так кратко повторившему его длинное наставление.

Ра успел уловить эту чистую улыбку, промелькнувшую на лице отца, и в то же мгновение озлобленная огромная волна накрыла лодку и унесла с собою Амона. Именно эту страшную картину и увидел Ра две минуты назад во тьме с закрытыми глазами. А во чреве черной волны Амон продолжал улыбаться сыну и слал ему последние напутствия: "Силен тот, кто любит! Побеждает тот, кто любит! Запомни это, сынок!.."

Море как будто умолкло на секунду, чтобы крик Амона из глубин его чрева был услышан сыном. И Ра действительно услышал, словно в ушах прозвучали эти слова отца.

Амона уже не было видно, и Ра знал, что больше никогда не увидит своего доброго и мужественного отца, ибо тело его погружается в море, а душа летит в небо. Хотя нет, душа отца еще здесь, рядом, и заботится о спасении сына.

"Страх не спасет от смерти", — услышал он снова шепот отца и принял решение. "Если я не уничтожу сейчас свой страх, то это озлобленное море поглотит меня, и я никогда не избавлюсь от него в будущем, и спасения мне никогда не будет", — подумал мальчик.

Он знал, чем больше опасность перед тобою, тем больший страх охватывает тебя. Именно в это мгновение надо собраться с силами и уничтожить этот страх, избавиться от него, не оставив в себе ни малейшую его частицу. Много раз до этого дня Ра был побежден страхом. Он боялся, когда молния раскалывала небо пополам, а грохот грома взрывал землю; когда журчанье ручейка превращалось в рычание волка; и очень пугался, когда в ночной темноте у пенька вдруг вырастали рога, и это рогатое чудовище гналось за ним. В эти минуты все тело начинало дрожать, сердце готово было выскочить из груди, и с отчаянным криком Ра падал в обморок. Волна уже унесла с собой отца, и другим волнам будет совсем не сложно потопить мальчика. Вот, с ужасающим грохотом надвигается черная, холодная, беспощадная гора.

Она все ближе и ближе подбирается к маленькой лодочке, затерянной в этом ревущем потоке воды. И что для нее, способной превратить в щепки большие корабли, испуганный и продрогший мальчик, которому всего семь лет? От него она и следа не оставит...

Торжествует страх, поселившийся в груди малыша, наполняет собой все его маленькое тельце. Страх прыгает, радуется, предвкушая победу, принимает облики безобразных привидений, и будто слышен его ужасающий вой: "Посмотри, мальчик, какой я страшный! Таращи глаза, пугайся, дрожи!"

Извивается страх в теле Ра и продвигается к сердцу, чтобы обосноваться там, набраться сил, и затем наброситься на дух и овладеть им, подчинить себе. И не умолкает его холодный шепот: "Молись, мальчик, всем своим богам. Может быть, отзовется хоть один из них и спасет тебя, ха-ха, если, конечно, сможет! Твое рыдание, мольба и безнадежный зов — лучшая из спетых для меня песен! Ха-ха! Так пой мне песни, мальчик, кричи о своем горе! Порадуй меня своими обессиленными воплями: "По-о-мо-о-ги-и-те-е!" Злись, малыш, видишь, все тебя бросили, никто тебя больше не любит, никому ты не нужен, и скоро тебя забудут! Скорей пошли проклятья матери, что породила тебя! Предай анафеме отца, подарившего тебе такой день рождения! Возмутись Богом, пошли ему ненависть свою, раз он послал тебя в этот мир с таким страшным роком! Ха-ха-ха! Я твой властелин, мальчик, я, твой страх! Я столько ждал этою дня, этой прекрасной минуты! Ты глупый и трусливый, тебе никогда не спастись и не скрыться от меня, ибо я в тебе, я здесь, в сердце твоем, и отсюда вливаю яд в душу и кровь твою! Я разрушу тебя, чтобы создать себя; я унижу тебя, чтобы возвысить себя! Ты моя добыча, я питаюсь тобою и набираю силу; я пожираю твою радость, высасываю твои мечты, обращаю твою доброту во зло! Я торжествую над тобой! Это не волна морская поглотит тебя, а я — твой собственный комок страха, которому ты сам и дал жизнь! Я высосу из тебя все — душу и надежду, мысль и мечту, доброту и любовь, настоящее и будущее, превращу тебя в тряпку и брошу волнам морским. Твое тело будут рвать морские хищники, с души твоей опадут крылья, и станет она добычей небесных чудовищ. А я стану еще сильней и вселюсь в другого, такого же глупого, жалкого и неумелого, как ты. И его я разрушу тоже, а потом третьего, четвертого, тысячного! Вот как я буду расти и расширяться! Я захвачу весь мир! Ты понял, мальчик? И наступит счастливый день, когда на Земле буду господствовать и властвовать только я, я — страх! И тогда люди, эти жалкие создания, будут пугаться при виде полевых цветов и ярких звезд, лучей солнца и своей тени. Они будут дрожать от журчанья речки и пенья птиц, будут пугаться собственного голоса и голоса матери.

Люди возненавидят Богов своих, а Ангелов закидают камнями и грязью! Все будут смотреть друг на друга с недоверием, злобой и ненавистью. Глаза их потускнеют, а уши станут длинными, как у трусливого зайца, и всегда они будут готовы к бегству, спасая себя! Я — страх, мальчик, твой страх. И нет никого сильнее меня! Помнишь, как наставлял тебя отец: "Страх не спасет от смерти", — не так ли он говорил? Так знай, что тебя не спасет мудрость отца! Видишь, какая огромная, черная, злая волна надвигается, чтобы поглотить тебя! Еще секунда, и ничего от тебя не останется! Так чего же ты ждешь? Давай, зови на помощь, призывай обреченно, отчаянно, со злостью и ненавистью все силы небесные и земные; призывай своих глухих и жестоких Богов, кричи из последних сил! Ну, давай, пугайся же, мальчик, ибо близок конец!"

Но вдруг в душу Ра, как молния, ворвался свет, и мальчик прошептал слова, похожие по своей силе на раскат грома: "Ты не победишь меня, страх! Что со мной сделает эта волна, если я чайка, если я рыба!"

Страх этого никак не ожидал, ведь он надеялся услышать отчаянный, обреченный крик мальчика, а вместо этого Ра взглянул на волну, похожую на опрокинутое море, добро улыбнулся и воскликнул благоговейно:

— Господи, слава Твоей воле!

И пока волна собиралась обрушиться на него, все добрые и светлые силы души Ра, собравшись в сердце и объединившись в мощную силу, набросились на комок страха и вырвали его из сердца, швырнув навстречу разбушевавшейся стихии.

Страх, черный-черный, онемевший от неожиданности, застыл на миг в воздухе и полетел в клокочущую пучину. Да, такого поворота, такого обращения с ним семилетнего мальчишки он даже не мог представить! И не мог он предвидеть того, что его можно вышвырнуть из сердца ребенка именно тогда, когда наступил миг величайшего страха, за которым последовал бы разрыв не выдержавшего сердца. Застыв в воздухе, страх еще надеялся, что мальчик все-таки испугается, заплачет или закричит, и тогда он сможет вновь ворваться в него и лишить сил. Но этого не случилось.

"Думай о победе! Побеждает тот, кто любит!" — звучал голос отца, и Ра следовал этому зову. "Я — рыба", — сказал он самому себе, и, не дождавшись, когда волна разнесет лодку в щепки, отдался морю. А волна-гора, такая же черная, холодная и беспощадная, как страх, набросилась на комок страха, выброшенный из сердца мальчика, и растерзала его, стерла в порошок. "Теперь я — чайка!" — подумал Ра в глубине моря и взлетел в воздух на гребне волны, а затем еще раз, и еще, и еще...

5. Глава 3

Pa остался в живых, отца же поглотило море.

"Если хочешь спастись, то думай о победе", — повторял мальчик и боролся с бушующим морем. Удивительно, но именно море, такое неприветливое и холодное, уничтожило комок страха Ра. И мальчик, которому исполнилось всего семь лет, и которому отец в день его рождения преподнес в подарок это море, торжествовал великую победу над разбушевавшейся стихией и над собой. Ра победил страх! И потому гул моря и грохот волн-гор даже стали забавлять его.

Что оттого, что он был еще маленьким? И что значит "маленький"? Разве можно назвать взрослым пусть даже пятидесятилетнего человека, у которого волосы встают дыбом от малейшего шороха? Мал тот, кого побеждает страх, кто боится всех и всего вокруг. Большим же следует считать того, кто справился со своим страхом, с собой, и пусть ему всего пять, шесть или семь лет.

Кто победит: семилетний мальчик или разбушевавшееся море? "Море, конечно", — скажут опытные люди и будут вполне правы. Но Ра в этой борьбе оказался сильней, потому что в нем ожила великая Мудрость!

Может ли разбушевавшееся море потопить и поглотить щепку? Ведь оно, когда волны бушуют и ревут, в состоянии потопить корабли, свалить горы, смыть города, но потопить щепку оно не в состоянии. Море ничего с ней не может сделать, потому что щепка не боится его. Причем не только не боится, а ей даже нравится эта игра с морем. Море бросает щепку на берег, но она возвращается к нему; забрасывает высоко в небо, а она опускается на волнах; топит в глубине своих вод, а она всплывает на поверхность. Щепка смеется, радуется, ведь все это для нее игра и забава, а море возмущается и бушует.

Ра пережил рождение в себе мудрости щепки и победил.

Постепенно море утихло, улеглось. Вокруг, на сколько хватало глаз, была одна вода, берега нигде не было. Совсем измотанный Ра лежал на спине и отдыхал. Сколько его носило и бросало море, он не знал. Помнил только, что разбушевавшиеся волны как щепку бросали его то вверх, то вниз. Заброшенный вверх, Ра летел и опускался на гребне волны, как чайка, а поглощенный волной, он превращался в рыбу и устремлялся к поверхности моря. Так продвигался он к победе — целеустремленно и упорно.

Он лежал на спине, покачиваемый утихшими волнами, и смотрел на небо. Было раннее утро. На очистившемся небе слабо мерцали уже гаснувшие звезды. Среди них Ра искал звезду отца. На какой из них сейчас душа Амона? И может быть, она еще здесь, не спешит улететь, пока сын не будет спасен?

Мальчик был погружен в эти мысли, когда подплыли дельфины. Ра не испугался дельфинов, он и не знал, что они — дельфины. Даже если бы это были хищные акулы, Ра все равно не испугался бы, так как комок его страха был уже разорван на кусочки и разбросан волнами по всему морю. Дельфины сначала заинтересованно разглядывали Ра издалека, потом приблизились и несколько раз перепрыгнули через него и, как будто узнав в нем старого друга, улыбнулись и запищали, что-то говоря ему, а затем стали тереться носами и плавниками, как бы успокаивая и лаская мальчика. Их было четверо, и действовали они слаженно, как один. Двое из них аккуратно подхватили маленькое тельце Ра снизу, а двое поплыли впереди, словно показывая дорогу. Так они мчались в течение дня, пока не достигли берега. Уставший, измученный Ра заснул на спинах дельфинов, и они, словно поняв это, с такой осторожностью понесли его к берегу, что мальчик ничего не почувствовал. Дельфины сделали прощальный круг недалеко от того места, где лежал спасенный ими человек, и уплыли, а Ра продолжал спать глубоким сном.

Мальчика, выброшенного на берег, нашли только три дня спустя, далеко от Города, и бережно понесли домой. Все удивлялись, в какую даль занесло его море. Ра помнил все: и последнюю улыбку отца, и его последние наставления, и волну, которая унесла Амона, и волну, которой он улыбнулся.

... Мара уже ни на что не надеялась, и уже не плакала, только в ее распухших и красных глазах можно было увидеть все то, что она пережила за эти дни. И когда люди принесли Ра в дом, она подняла засветившееся от счастья лицо к небу, опустилась на колени, в молитве протянула чуть вздрагивающие руки к небу, а потом прижалась к земле так, словно хотела обхватить всю планету своим сердцем. Она беззвучно плакала, лаская сына, целовала и благодарила землю, славила море, отнявшее мужа, но пощадившее ее мальчика. Потом, обессилевшая от радости, Мара прижала к своей груди чудом уцелевшего сына и затихла.

Ра не проронил и слезинки с тех пор, когда волна поглотила отца. Он чувствовал и верил в то, что отец не умер, что они расстались не навсегда. Еще там, в море, покачиваясь на волне, Ра несколько раз закрывал глаза и погружался во тьму. И тогда оттуда выплывало золотистое, светящееся облако, а из него появлялось улыбающееся лицо Амона... "Он там, где ему надлежит быть, но я также знаю, что отец сейчас рядом со мной и мамой, он здесь", — думал Ра, прижимаясь к матери.

И вдруг сами собой хлынули из его глаз горючие слезы. Он зарыдал, уткнувшись в грудь Мары, и платье ее быстро намокло от этих обильных слез. Мальчик плакал не из-за гибели отца, так рано покинувшего этот мир; не затем, чтобы показать другим свое несчастье и этим вызвать жалость к себе — сироте; и не потому, что молодая и красивая мама так рано стала вдовой. Ра твердо знал: случилось то, что должно было случиться, и что в этом прошлом уже ничего нельзя изменить. Этой мудрости маленького мальчика научил друг и учитель — Андрей. Плакал Ра горькими слезами только по той причине, что очень любил отца и маму, и слезы его были слезами сострадания к ним, таким родным, вынесшим тяжелые и жестокие испытания и заплатившим за эти испытания такой высокой ценой...

Часто бывает, что люди плачут и горюют из-за утраченного, потерянного для них предмета, который очень хочется вернуть обратно. Кто-то плачет потому, что потерял близкого человека и жалеет его, а может быть, жалеет самого себя: "Как же мне без тебя жить и что делать дальше?" Иной плачет от обиды, унижений и оскорблений: "Почему вам не жалко меня? Как вам не стыдно?" А кто-то проливает слезы от боли и физических страданий, от жалости к самому себе, и поэтому упрекает Бога: "В чем я провинился, в чем виноват, что Ты не жалеешь меня?"

В общем, чаще всего люди плачут из жалости к себе. Они рыдают и этим успокаивают душу. Они оплакивают самих себя, цепляются за уже ушедшее прошлое, пытаясь его вернуть. И слезы — эти есть слезы прошлого. Если попробовать их на вкус, то обнаружится, что они не только соленые, но еще и терпко-горькие.

Но люди умеют плакать и по-другому. Они плачут так, когда неожиданно и круто меняют свой жизненный путь. В это время слезы похожи на поток бушующей реки после грозы, и поток этот разрушает, смывает и перекрывает все пути, ведущие назад, в прошлое. И благо тому человеку, который хоть однажды плакал такими слезами, ибо он раз и навсегда оставил прошлое по ту сторону, а теперь начинается совсем другая, новая и интересная жизнь. Назад возврата нет, и дороги туда закрыты.

Например, упал человек, сломал ногу, и слезы боли полились из глаз. Но человек этот не возмущается, не винит в произошедшем кого-то другого, а принимает все, как есть, делает выводы и ищет свои ошибки, чтобы в следующий раз их больше не повторять.

Или потерял он какой-то предмет, любимую вещь и, конечно, жалеет, переживает, но не убивается, а думает: "Значит, настало время, когда он мне больше не нужен, а нужен другому".

Еще пример: ушел из жизни близкий человек, может быть, отец или муж, как это случилось с Ра и Марой, или кто-то другой, такой родной и любимый. И тогда люди плачут, но не для того, чтобы их пожалели и посочувствовали, а потому, что они вспоминают добром тех, кто покинул этот мир, и из этих светлых слез создают памятник Любви.

Но такими слезами плачут не многие, ведь это слезы самопожертвования, и они переносят людей в будущее. Конечно, от них краснеют и припухают глаза так же, как и от обычных слез, но они же дарят душе свет и очищение.

Из глаз Ра текли потоки горячих слез, несущих с собой надежду, сострадание и любовь. Он не оплакивал отца и не жалел себя.

Он не притягивал прошлое. Будучи чайкой, парящей над разбушевавшимися волнами, или рыбой, ныряющей в самое сердце озлобленного моря, ему не нужно было возвращаться в прошлое. Зачем же оплакивать отца, умершего смертью храбрых? Это отец, погибнув бесстрашно, победил смерть, а не она его! Сейчас душа Амона торжествует эту победу и стремительно летит к своей звезде! И любые слезы горя, траура, отчаянья и сожаленья могут отяжелить ей крылья, осложнить путь. Все это знал и понимал Ра. И он плакал слезами чистой любви, помогая душе Амона преодолевать сложный путь. А Мара ласкала, целовала сына, и в душе ее теплился луч надежды.

Может быть, Ра еще долго рыдал бы так, уткнувшись в грудь матери, но нежное прикосновение чьей-то руки заставило его обернуться.

— Хватит плакать. Пошли со мною, пора приступать к делу! — ласково произнес подошедший Андрей. И Ра сразу успокоился, а мама нежно улыбнулась ему и ладонями вытерла слезы.

— Следуй за ним! — сказала она спокойно, и в голосе ее была слышна доброта и надежда. Ра поцеловал маму, повернулся и побежал за Андреем, шагавшим по улице впереди.

6. Глава 4

Они медленно шли по узкой и длинной улице. Солнце уже садилось за горизонт, приближался тихий и ласковый вечер. На улице играли дети. Они бегали друг за другом, смеялись, а то и дрались. Кое-где собиралась в группы молодежь, и оттуда доносились музыка и песни. Старшие чинно сидели перед своими домами и мастерскими на лавочках или прямо на земле, курили трубки и вели беседы.

Взрослые и дети всех кварталов долгими, сочувствующими взглядами провожали Философа и его племянника. Некоторые высказывали соболезнования по поводу гибели Амона, поздравляли, что сам Ра остался в живых. Дети с уважением и интересом глядели на Ра, который так отважно боролся со стихией и вышел из этой битвы победителем. А одна старая женщина обняла его, поцеловала, положила ему на голову руку и нашептала молитву от порчи и злых духов. Потом она вложила в руки мальчика свежеиспеченный лаваш и проговорила: "Сынок, Богу было угодно оставить тебя в живых. Слушайся Бога!"

Наконец улица закончилась. Ра и не заметил, как оказался на тропинке, весело бежавшей в гору среди камней. Тропка была чуть заметная, кое-где покрытая колючим кустарником. Быстро стемнело, и Ра почти ничего не видел. Но он шел без опаски, следуя шепоту Андрея и шуршанию мелких камешков под его ногами. Тропинка казалась мальчику прямой, и Ра шел по ней смело, неся в себе тяжесть своих мыслей и переживаний.

Уже несколько лет Андрей жил в горных пещерах, в которых ему никто не мог помешать работать над записями. Он ушел из Города в горы, оставив людей и дом, и не жалел об этом. Здесь, в этих пещерах, Андрей писал, думал, читал и мечтал.

Пещер, пригодных для жилья и работы, было несколько. В одной из них он писал свои трактаты, и здесь стояли большие сундуки с книгами и рукописями. Во второй пещере Андрей проводил разные опыты, и поэтому в ней было много странных, непонятных устройств и множество различных по цвету и форме баночек с порошками. Третья пещера была посвящена Тому, появления которого Андрей ждал уже в течение стольких лет!

Эту пещеру Андрей обустроил с особой любовью и теплотой. Ее стены были украшены прекрасными рисунками, горели свечи, повсюду стояли живые цветы, а воздух был наполнен чудным ароматом благовоний. В представлении Андрея Тот, кого он так хотел увидеть в этой пещере, должен был появиться неожиданно, без предупреждения. И, возможно, Он даже не остался бы ночевать, не присел хотя бы на одну минутку, чтобы отдохнуть с дороги, а так, стоя, просто поговорил бы с тем, кто так жаждал Его! И пусть Он сказал бы всего несколько слов, но эти слова могли бы изменить всю жизнь Андрея! Ради этого появления, этого прекрасного мгновения Андрей и подготовил третью пещеру, которая стала для него храмом. Каждый день, утром и вечером, Андрей входил сюда, молился, менял свечи, ставил и поливал цветы.

А для Ра Андрей выделил отдельную пещеру. Одну стену в ней он покрыл странными рисунками, на другой высек буквы и мудрые изречения, третью превратил в целую книгу, а свод пещеры с первого взгляда было трудно отличить от открытого неба, с плывущими по нему облаками и чередующимися на нем светилами. Чудесные краски картин Андрея и изумительные природные цвета сочетались и переплетались между собой, создавая сказочное зрелище. Везде вдоль стен стояли цветы в горшочках, распространяя вокруг себя чарующий запах. Посреди пещеры Андрей поставил тахту и низкий изящный столик, а пол покрыл прекрасными коврами.

И именно сюда держали сейчас свой путь дядя с племянником.

— Пришли! — неожиданно сказал Андрей задумавшемуся Ра.

Ра оглянулся вокруг, но в слепой темноте ничего не смог разглядеть.

— Следуй за моим голосом! — сказал Андрей и, шепча таинственные слова, вошел в пещеру. Ра осторожно последовал за ним. Шепот впереди прекратился, и послышались какие-то удары, вслед за которыми летели маленькие огоньки-искры. Наконец, мальчик увидел слабое свечение в руках Андрея. Дядя держал горящую лучинку, которой зажигал свечи, прикрепленные к стенам, и пещера ожила, наполнилась светом.

— Это твоя пещера, с сегодняшнего дня ты будешь жить здесь!

Удивлению Ра не было предела: разрисованные стены, таинственные надписи, высокий свод над головой, похожий на небо, цветы, ковры и разнообразные вышитые подушки. Все это поразило мальчика.

— Нравится? — спросил Андрей.

— Очень! — ответил Ра и тут же спросил с нетерпением в голосе:

— Андрей, а когда ты научишь меня чтению и другим наукам, чтобы я поскорее смог прочесть и понять то, что изображено и написано на этих стенах?

— Мы уже опоздали на три дня, поэтому не будем терять время и начнем сейчас же! — ответил Андрей спокойно.

Он достал из ниши, высеченной в стене, кувшин, наполненный какой-то жидкостью, налил в глиняную чашу и протянул мальчику. Ра, после долгой и нелегкой дороги, хотелось пить, и он подумал, что Андрей дает ему обычную воду, чтобы утолить жажду. Но как только он поднес чашу к губам, то почувствовал, что это не простая чистая вода, а вода с очень приятным и необычным запахом и вкусом. Ра с удовольствием осушил чашу до дна, и его тело сразу наполнилось силой и бодростью.

— Что это было, Андрей?

— То, что сейчас тебе очень нужно, чтобы восстановить силы.

Андрей тоже выпил полную чашу и поставил ее на место. Затем он подвел мальчика к одной из стен, и шепотом, словно их мог кто-то услышать, произнес таинственным голосом:

— Видишь, это та гора, в сердце которой мы сейчас находимся, а вот наши пещеры. За этой горой восходит солнце, посмотри на восходящее солнце...

На рисунке Андрея была изображена гора, освещенная золотыми лучами, тянувшимися кверху, к своду пещеры.

— Это восход солнца, — продолжал Андрей, -завтра мы увидим это чудо!

Затем Андрей подвел Ра к противоположной стороне.

— Посмотри, здесь тоже изображена гора, но уже другая, за этой горой солнце заходит.

Ра увидел на стене нарисованное заходящее солнце, освещающее все вокруг желто-красными лучами. "Как же удалось Андрею так нарисовать? Его рисунки кажутся живыми!" — подумал про себя мальчик, с изумлением разглядывая картины. Но его еще больше удивил простой вопрос дяди:

— Скажи мне, Ра, как же так получается, что солнце восходит из-за одной горы, а заходит за другую?

Ра не успел придумать ответ, как Андрей задал ему второй, а затем и третий вопрос: — А зачем человек рождается? Что он ищет в этом мире, и почему не находит то, что так искал всю свою жизнь?

При всем своем желании Ра не мог ответить Андрею, да Андрей сразу и не ждал от маленького мальчика правильных ответов на такие сложные вопросы. Но эти вопросы заставили Ра глубоко задуматься над смыслом жизни человека. "А ведь действительно, — размышлял он, — живешь на земле, радуешься солнцу и не знаешь, кто ты, откуда пришел, чего ищешь здесь, и куда потом уйдешь... И почему, как, зачем восходит и заходит наше солнце?"

— Давай выйдем на воздух! — предложил Андрей. Они пошли вверх по незнакомой Ра тропинке и через некоторое время оказались на вершине невысокой горы. Дядя с племянником с трудом умещались на маленькой площадке.

— Посмотри на небо! Нравится? — почему-то прошептал Андрей, подняв кверху голову.

Ра последовал примеру Андрея, и у него от восторга захватило дух! Над ними сверкало и переливалось тысячами звезд бархатное черное небо. Звезды были маленькими и большими, голубыми, розовыми, желтыми и зелеными. Они перемигивались между собой, играя друг с другом, а может быть, ведя только им понятные беседы. Ра никак не мог оторвать взгляд от этой неземной, сказочной картины, и ему даже показалось, что кроме него и этого неба больше ничего не существует.

— Кто и зачем создал над нами этот прекрасный небосвод? Что происходит там, на звездах? — задумчиво, как будто сам себе, задал вопрос Андрей.

Еще долго они стояли, смотрели на небо и думали каждый о своем.

Андрей думал о том, как быстрее помочь понять мальчику то, что все, что окружает людей, есть Беспредельность; а в Беспредельности господствует Мысль; а мысль, пропитанная Любовью, творит Вселенную. Именно Любовь есть основа Мироздания, Матерь всего сущего... И сколько же лет понадобится Андрею для того, чтобы просветить ум мальчика, направить его на самостоятельное познание этих и других тайн мироздания.

А мысли Ра летели к звездам. "А что за этими звездами? А еще выше? А дальше?" — думал он и не мог даже представить себе, что где-то, за сверкающими и манящими к себе звездами, может быть пустота. "Конца нет, не может быть! Все бесконечно! Всюду должно быть и есть все!" — подумал мальчик и обрадовался этой, пришедшей из глубины сознания, мысли.

Когда они вернулись в пещеру, Андрей сказал:

— Уже поздно. Но, если хочешь, не гаси свечи, а рассматривай картины на стенах и размышляй!

Так началась новая жизнь Ра, такая неизведанная, манящая и прекрасная!

7. Глава 5

Андрей занимался с Ра каждый день: утром и вечером, в полдень и в полночь. Местом для их занятий становились пещера и вершина горы, небольшой кусочек земли в тени дерева около пыльной дороги и роскошный цветущий луг. Природа предоставляла им свои лучшие классы, постепенно открывая Ра свои секреты. Все дни и ночи все, что окружало мальчика, было превращено в один большой урок. Как жаждущий олень припадает, чтобы напиться, к горному ручью, так Ра припадал к источнику знаний и впитывал эти знания в себя. А источник находился повсюду. Для Ра Андрей превращал в удивительные и ожившие книги муравейники и плывущие облака, журчанье речки и порывы ветра, куст розы и пение соловья, корни деревьев и мерцание звезд, маленькую песчинку и огромную гору, свет и крылья орла, человека и Вселенную. Андрей учил мальчика умению читать книгу природы, самостоятельно разгадывать ее тайны.

— Если хочешь, чтобы знания потоками лились к тебе, то ты должен овладеть тремя вещами: наблюдением, удивлением и восхищением, — учил Андрей.

Ра быстро научился наблюдать и удивляться. Поэтому однажды, идя с Андреем по дороге в Город, чтобы повидаться с Марой, он заметил необычный камень, лежащий в пыли. Ра поднял его и стал внимательно рассматривать. Камень был удивительный, совсем не похожий на другие, валявшиеся здесь же, на дороге.

— Андрей, посмотри, какой интересный камень я нашел, как будто на нем что-то написано! — сказал Ра учителю.

Андрей взглянул на камень и остановился. Взяв камень в руки, он присел на обочине дороги и с огромным вниманием стал его рассматривать. От напряжения на лбу у Андрея собрались морщинки и появились капельки пота. Долго Андрей разглядывал камень, бережно держа его в своих красивых, столько умеющих руках. А потом, просияв лицом, учитель подозвал к себе Ра и с улыбкой сказал:

— Это не простой и не случайный камень, — произнес он как можно спокойней, но в его голосе Ра почувствовал какое-то волнение. — Я полагаю, что это твой камень-письмо. Пойди, промой его в ручье и посмотри, каким он станет!

Мальчик осторожно взял камень из рук дяди и опустил его в весело журчащий ручей, и тот, как показалось Ра, обрадовался, улыбнулся. Камень был плоским и белым-белым, и был похож на ладошку, он точно умещался на маленькой ладони Ра. Словно на белой бумаге, на камне были выведены какие-то знаки, похожие на буквы, и словно линии на руке, они пересекали друг друга, образовывая неведомые тропинки.

— Андрей, неужели здесь и в самом деле что-то написано? Может это просто случайные линии и знаки, придуманные природой? — задумчиво спросил Ра, не отрывая глаз от своей находки.

— Запомни, мой мальчик, — ответил Андрей, — природа, как и все, что тебя окружает, будь то: камень, река, звезды, облака, ветер, солнце, луна, листья деревьев или их корни — все они не знают, что такое случайность. Природа говорит только правду и пишет книги истины. По законам истины живут звери, птицы, муравьи, пчелы. К сожалению, только человек творит в этом мире ложь, и этим он оскверняет себя и унижает само звание — ЧЕЛОВЕК. Камень, который держишь в руке, глаголет истину, сообщает тебе о чем-то очень важном и таинственном.

— Мне?! — удивленно воскликнул Ра.

— Да, только тебе одному!

— Но о какой же тайне он мне может сообщить? — спросил мальчик, охваченный любопытством. Андрей спокойно объяснил:

— Я же сказал тебе, что камень может быть письмом, написанным сотни тысяч лет тому назад. Его положили специально для тебя, чтобы ты мог взять и прочитать его.

Ра с удивлением слушал своего учителя, и в его голове возникало огромное количество вопросов, требующих незамедлительных ответов. Ведь Андрей говорил с ним о таких вещах, разобраться в которых самостоятельно Ра было не под силу. Что, например, могли означать слова "сотни тысяч лет тому назад"?

— А как же прочесть эти буквы и эти линии? Ты не учил меня таким знакам, я их не знаю!

— Я не могу научить тебя всему, мой мальчик, ибо сам не знаю всего, скорее, я очень мало знаю. Ты попробуй, поговори с камнем, попроси его помочь тебе.

— Поговорить с камнем?! — удивился Ра. — Разве камень умеет говорить?!

— Говорить могут и камни, и деревья, и вода, и птицы. Говорить умеют все. Но дело в том, что камень не может научиться человеческому языку, а человек может научиться языку камня. Человек, если очень захочет, может научиться понимать шепот ветра, язык птиц, шелест листвы и всего, что его окружает — язык самой природы, всей Вселенной. Научись языку камня, и он расскажет тебе, как разгадать тайну, записанную на нем.

— Ты говоришь, что этот камень может быть письмом, посланным только одному мне? — еще раз спросил с удивлением в голосе Ра.

— Да, возможно, это именно так. Зачем же иначе он столько ждал тебя на дороге, почему его не взял кто-то другой? Ведь по этой дороге сегодня прошли многие, но никто не нагнулся и не поднял этот камень. И ты тоже не будешь подбирать всякий камень, попадающийся на пути, не всякий привлечет твое внимание. Вон, смотри, еще один лежит, похожий на этот, не хочешь ли взять его?

— Нет, не хочу, мне этого хватит.

— Правильно говоришь, — подтвердил Андрей, — тот камень, может быть, есть письмо для другого человека. Когда-нибудь и тот, кому предназначено послание, пройдет по этой дороге и найдет только свой камень-письмо. А ты держишь в руке свое письмо, я уверен в этом.

— Если так, то кто же мог послать его мне?

— Вот этого я тебе сказать не могу, — ответил Андрей, — наверно, камень-письмо послал Тот, кто знает, что ты есть; Тот, кто заботится о тебе и надеется на тебя. Не зря Он написал тебе это письмо на камне, наверное, хочет сообщить нечто очень важное, необходимое.

Ра задумался, пытаясь разобраться во всем том, что сказал Андрей. Мальчик видел, что Андрей говорит серьезно, даже торжественно, но постичь весь смысл и глубину этих слов для Ра было нелегко.

— Андрей, ты же знаешь, что мне семь лет. Когда же этот камень-письмо был отправлен? Разве не видно, что этому камню не семь лет, а может быть, даже семьсот или, как ты говоришь, сотни тысяч лет. Эти знаки не высечены на камне, а рождены вместе с ним. Выходит, что это письмо было послано задолго до моего рождения. Как же это могло произойти?

— Слушай меня сердцем, мой мальчик. Рождение и сотворение, — разные вещи. Камень, который ты держишь в руке, мог быть послан много тысяч лет тому назад. Но ты, Ра, сотворен гораздо раньше, чем твой камень, однако родился ты на Земле всего семь лет назад. Бог сотворил тебя как Вселенскую Искру, Бессмертную Душу, а мама родила тебя как человека Земли. Ты сотворен всего один раз, а рожден сто, может быть, семьсот раз. Человек рождается для того, чтобы развить свой дух через земные воплощения, через свои мысли и деяния. Он обязательно должен пройти через эти бесчисленные рождения, чтобы познать себя, а познав себя, человек постигнет Мирозданье, узнает Законы Космоса! Вот и думай сам, из глубин каких времен был послан тебе камень-письмо, кто и почему писал его для тебя.

— Значит, я много раз был рожден?! — воскликнул Ра, все больше и больше удивляясь словам Андрея.

— Да, это так.

— Но почему же я ничего не знаю о своем прошлом? Почему не помню, что когда-то жил на земле, да не один, а много раз?

— Ты и не должен помнить о своем глубоком прошлом. Память о прошлых жизнях может помешать человеку в дальнейшем развитии, она может заслонить путь душе к восхождению, остановить ее, стать непреодолимой преградой. Именно поэтому ты и не помнишь предыдущие жизни, но их помнит твоя душа, которая руководит твоей нынешней жизнью! — Андрей объяснял спокойно, но видно было, что он взвешивал каждое слово, чтобы семилетний мальчик мог осознать, как устроен духовный, невидимый мир, который нельзя потрогать рукой.

— А камень-письмо посылают каждому человеку или только некоторым? — спросил Ра после минутного размышления.

— Каждому. Однако в развитии своей души человек может только один раз встретиться со своим письмом. Это произойдет тогда, когда возникнет в этом необходимость. Камень-письмо есть предупреждение человеку, чтобы он не отклонился от своего пути, чтобы смог достойно завершить этот путь. Хочу, чтобы ты, Ра, понял, какое это счастье держать в руках камень, предназначенный только тебе.

— Андрей, а ты уверен, что это письмо мне, а не кому-то другому?

— Да, мое сердце подсказывает, что это именно так. Надеюсь, что ты тоже в этом скоро убедишься, — ответил Андрей.

В голове Ра крутились сотни, а то и тысячи вопросов, и все требовали ответов. "Какой же первый задать Андрею? — думал он. — Нужно, наверное, самому попробовать во всем разобраться, а учителя спросить только то, на что не смогу найти ответа". Но Ра не терпелось узнать как можно больше именно сейчас, и он опять заговорил:

— Андрей, я утомил тебя своими вопросами, но хочу спросить еще, можно?

Андрей улыбнулся племяннику своей доброй и мягкой улыбкой. Он радовался тому, что мальчик обладает удивительной целеустремленностью в познании себя, природы и всего Космоса и с таким упорством пытается понять тайны камня-письма.

— Спроси. Отвечу, если смогу, — сказал он.

— Вот ты говоришь, что это мой камень. Но может ли так случиться, что человек чужой камень-письмо принял за свой?

— Редко, но такое случается. Конечно, будет плохо, если кто-то подберет чужой камень и сочтет его своим. Во-первых, ему трудно будет прочитать то, что на нем написано, и значит, человек не поймет смысла послания. Во-вторых, если даже и разберется, о каком предупреждении или задании там идет речь, и станет делать это чужое дело, то, наверняка, оно закончится безуспешно и безрезультатно. Каждый должен жить своим письмом! Жизнь по чужому посланию вызовет осложнения не только в собственной судьбе, но и в судьбах многих других людей. Если сердце подсказывает, что это не твой камень, то и дотрагиваться до него не надо, и менять его местонахождение тоже не следует. Только жизненная необходимость подскажет людям, когда можно дотрагиваться до такого камня и перемещать его с одного места на другое. Но люди чаще всего и не знают, что имеют дело с камнем-посланием, от которого зависит не одна судьба.

— Андрей, объясни мне, как же все-таки человек может догадаться или понять, что это не простой камень, а его камень-письмо, его дальнейшая судьба? Люди же не знают, что кто-то им посылает такие письма, да еще на камнях! Вот пройдет по этой дороге хозяин такого письма, и не заметит его, не поднимет, а пойдет дальше своей дорогой... Что же тогда случится с камнем и с этим человеком?

— Если человек думает о развитии своей души, то рано или поздно, но он обязательно встретится со своим камнем-посланием. Он может и не знать, и даже не догадываться о его существовании, ведь ты тоже, еще совсем недавно, даже и не слышал о таком камне. Тебе твой камень-письмо попался на пыльной дороге и, непонятно почему, понравился, ты взял его в руки и стал рассматривать. А другой человек, может быть, споткнется о камень и так получит свое послание. Только человек с закрытым и озлобленным сердцем может не заметить свой судьбоносный камень. Если даже такому человеку подсказать, чту это, и он возьмет его, то все равно не поймет, зачем же этот камень ему нужен. К сожалению, так происходит очень часто.

— Но кто же приносит такие письма? Кто принес его мне?

— Давай представим себе такую картину. Ливни, которые шли много тысяч лет тому назад, несли твой камень с высоких гор в это ущелье. Потом какой-то землекоп своей лопатой поддел камень и перебросил в другое место, а столетия спустя пастух, пасший овец, схватил его и кинул в волков. Затем отшельник, живущий в горах, заметил камень, догадался, что это камень-письмо, что оно спешит на встречу со своим адресатом, и бросил его в сторону дороги. Камень не долетел до дороги и упал в кусты. Прошли годы, и кусты засохли. И вот, через века и тысячелетия ты, Ра, на обочине, среди других камней, узнал и поднял свой камень-письмо! Этот камень проделал к тебе такой длинный путь не просто так, он должен сообщить что-то очень важное и нужное только тебе. А к другим людям камни-письма могут прийти совсем по-другому, но они обязательно придут, надо только ждать и верить. Камни-письма никогда не пропадают, просто их надо узнать!

С удивлением слушал Ра рассказ Андрея и все с большим любопытством разглядывал камень, гладил его. Камень был действительно красив, выведенные на нем таинственные знаки были похожи на искусные кружева, а изящные линии, пересекающие его, придавали ему еще большую загадочность и неповторимость.

Дядя и племянник — учитель и ученик — продолжили свой путь. Долго шли они молча. Их путь уже подходил к концу, так как впереди показался Город. Но тут Ра нарушил молчание:

— Андрей, а ты тоже получил свой камень-письмо? — спросил он учителя, подходя к воротам Города.

Андрей остановился, показал на маленький мешочек, висевший у него на шее, и ответил:

— Вот мой камень-письмо. Я уже познал свою Тайну и следую ей!

8. Глава 6

Прошло полгода с тех пор, как Ра ушел из дома к Андрею. Мальчик очень соскучился по маме, по своим друзьям. "А что, если научить их чтению и наукам? — думал он. — Конечно, я не смогу обучать так же хорошо, как учит Андрей, но я постараюсь!"

Мара сердцем чувствовала приближающуюся радость. Она сидела на лавочке перед домом, вязала носки для любимого сына и все время смотрела на дорогу. Она еще издали заметила Андрея и Ра, и, словно птица, устремилась к ним навстречу.

— Ра, мой любимый, мой единственный! — запричитала она, обнимая сына и глядя на него своими блестящими от радости глазами.

— Андрей, — вдруг воскликнула Мара, — мне кажется, что Ра стал совсем взрослым, в его глазах светится мудрость! Так ли это?

— Да, Мара, это так, — спокойно ответил ей брат, — Ра вырос, он много читает, многое знает и понимает, схватывает буквально все на лету. Ра — светлая душа!

Так как был выходной день, и люди не работали, то в маленьком дворике Мары собрались соседи. Они пришли, чтобы посмотреть на Ра. Мужчины хлопали мальчика по плечу, а женщины ласково гладили по голове. Все наперебой выражали свое почтение Андрею, ведь именно он, Андрей, научил племянника читать, и теперь Ра читает умные книги и постигает разные науки. И еще все заметили, что Ра очень вырос, повзрослел, а его глаза стали серьезными.

Радости Мары не было конца. Она хлопотала вокруг гостей, приглашала, рассаживала их. В маленьком домике разместить стольких людей было невозможно, и потому Мара все свое угощение вынесла на двор. Под тенью старого орехового дерева, прямо на земле, она расстелила скатерть, расставила большие тазы с разнообразными блюдами. И как она, одинокая женщина, смогла успеть приготовить столько удивительно вкусной пищи! Долго веселились и праздновали соседи. Дети пели, играли и танцевали, а взрослые беседовали, обсуждали Ра, какой он стал большой и умный. Все это время Ра ждал Саломею, он думал, что она вот-вот покажется, но ее все не было.

— Почему Саломея не приходит, мама? — спросил он Мару.

С лица матери мигом исчезла радостная улыбка, и Ра сразу это заметил.

— Что случилось, мамочка? — снова встревожено спросил мальчик.

— Сынок, я не хотела говорить тебе и причинять боль... Саломея очень больна! — она помолчала, а потом, нагнувшись к Ра, шепнула: — Никто не может ей помочь, говорят, что она не выживет...

В сердце Ра будто что-то оборвалось. Он любил Саломею, ведь она такая добрая, красивая и умная девочка! Нет, она не должна умереть!

— Андрей, — прокричал он, подбегая к учителю, — Саломея больна, говорят, что она не выживет! Может быть, Андрей...

Андрей знал от Ра, кто такая Саломея, и что она очень нравилась мальчику, и он даже собирался на ней жениться, когда вырастет. Андрей не дал Ра договорить:

— Ты любишь Саломею? Так спаси ее, вылечи! Ра был ошеломлен таким ответом, он же не знал, как это сделать!

— Я должен ее вылечить?! — мальчик надеялся, что Андрей сам осмотрит Саломею и назначит лечение. — Но как же я смогу это сделать!

— Ты любишь Саломею и потому только тебе под силу спасти ее. Другие здесь не смогут помочь, потому что ты больше всех ее любишь. И то, как ей помочь, сможешь узнать только ты один, а я этого не знаю.

Ра понял, на что намекал Андрей. Тот говорил: закрой глаза и действуй так, как там увидишь. Все это время, пока шел разговор, рядом стояла Мара. Но она совсем не понимала, о чем говорят Андрей и Ра, и не знала, что сын был наделен удивительным даром — даром предвиденья. И еще больше она удивилась, когда Ра закрыл глаза и уткнулся лицом в грудь Андрея. Спустя минуту он прошептал:

— Это правда, что я увидел?

— Ты видишь только правду, — спокойно ответил учитель, — поспеши!

Ра попросил маму, чтобы она проводила его к Саломее.

Когда они вошли в затемненную комнату, где лежала больная девочка, то услышали тихий плач женщины, это мать Саломеи оплакивала еще живую дочь.

В комнате почти ничего не было видно. Дневной свет, проникающий через узкую щелку приоткрытой двери, не мог побороть темноту. Ра по звуку от доносившегося плача почувствовал, в каком углу стояла кровать Саломеи. Скорее даже не почувствовал, а увидел слабое синее сияние, которое исходило от лежащей девочки. По тому, что Мара стояла у входа, не решаясь сделать шаг в темноту, Ра понял, что она не видит это синее сияние Саломеи. Девочка будто горела синим пламенем, а рядом, никого не замечая, сидела ее мама и плакала.

Ра подошел к кровати, стал на колени, взял руку Саломеи в свою, а другую руку положил ей на пылающий лоб.

— Саломея, — шепнул он девочке, — это я, Ра!

Саломея не ответила, однако сияние усилилось.

— Саломея, — продолжал он нашептывать, — попроси Того, кого ты сейчас видишь, пусть он подождет. Скажи, что я тебя не отпускаю, потому что очень Люблю... Слышишь, Саломея, попроси Его очень!

Синее сияние усилилось еще больше. Было удивительно, что ни Мара, ни мать девочки не замечали, не видели его. Ра нагнулся к лицу Саломеи и поцеловал ее в губы, горящие синим, фиолетовым огнем. Это был первый поцелуй Ра: нежный, добрый, полный любви и сострадания. Ра как будто впитал, вобрал в себя болезнь Саломеи и уничтожил ее своей любовью. Девочка открыла глаза.

— Дай мне воды, мама! — слабым голосом произнесла она.

Мать оцепенела от неожиданности, ведь ее милая дочка уже давно не разговаривала! И вдруг, о чудо, она заговорила!

— Сейчас, доченька, сейчас, моя родная!

— А почему здесь так темно? Выведи меня на свет, мамочка! — проговорила Саломея, и Ра показалось, что голос ее чуть-чуть окреп.

— Сейчас, сейчас, мое солнышко! — счастливым и дрожащим от радости голосом отвечала мать, но она была так потрясена случившимся, что не могла сдвинуться с места.

— А где Ра?

— Он здесь, Саломеюшка!

Мама девочки никак не могла прийти в себя от счастья, поэтому первой на помощь к Саломее пришла Мара. Она помогла ей встать с постели и вывела во двор. Саломея, при виде такого прекрасного дня, оживилась, заулыбалась... и болезнь навсегда исчезла!

— Почему я лежала, когда на улице так хорошо? — заинтересовалась девочка.

Ты была больна, доченька, ты была очень больна... при смерти... случилось чудо! Ты спасена чудом! — плакала мать Саломеи, и в голосе её звучало благоговение к Господу Богу, Его восхваление. Ра тихо шел вслед за Соломеей. Но это был уже не тот Ра, который совсем недавно вместе со сверстниками танцевал и пел во дворе своего дома. Это был Ра — полный веры, Ра, сумевший своей любовью победить Смерть! В тот миг, когда он нежно прикоснулся к губам девочки, тут же почувствовал, что болезнь уходит, оставляет Саломею! Теперь он поверил в себя, понял, что люди с помощью огромной силы, которую называют Любовью, могут творить великие чудеса!

— Приход Ра спас мою дочку! — повторяла мама Саломеи, однако она вовсе не была убеждена в том, что это так и было на самом деле. Ра и Мара, по ее мнению, пришли именно тогда, когда должно было свершиться чудо, и они просто стали свидетелями этого чуда.

— Ну, где же, где же Ра? Ра, где ты? — с нетерпением воскликнула девочка, и, услышав сзади себя шорох, она резко обернулась. — Ра, милый Ра! Ты здесь! — и она бросилась к мальчику. Пятилетняя девочка еле-еле доставала до плеча своего спасителя, и поэтому она приподнялась на цыпочках и обеими руками обхватила шею Ра.

— Покрути меня, как тогда, помнишь?! — попросила она его.

Ра закрутился на одном месте и Саломея, обхватившая руками его шею, поднялась вверх. Может быть, они и взлетели бы вместе в воздух, но присутствие обеих мам сдержало их полет. "Тише, тише, Ра!" — закричали две женщины в один голос. Но дети не слышали их возгласы, ведь они наконец-то были вместе, и были счастливы! Саломея смеялась так самозабвенно и радостно, что никто бы не поверил, что еще несколько минут тому назад она, тяжелобольная, боролась со смертью. А Ра с любовью смотрел на девочку и радовался, что она была с ним.

Когда же они все вместе вернулись во двор Мары, у празднующих соседей глаза расширились от удивления: произошло чудо, Саломея выздоровела! Поэтому в маленьком дворике еще с большей силой вспыхнуло веселье, и праздник продолжился. Только один Андрей не удивился выздоровлению девочки, в нем жила и ширилась вера в удивительного семилетнего мальчика, такого не похожего на своих сверстников. Некоторое время спустя Андрей подошел к своему ученику и спокойно сказал:

— Время приступать к делу, пойдем. Все соседи вышли на улицу провожать

Pа и Андрея. Мара погрустнела, а Саломея опять бросилась обнимать мальчика, упорно повторяя:

— Когда же ты еще придешь, Ра... Когда ты еще придешь?..

От собравшихся людей отделилась одна старая женщина, которую все в округе звали "бабушкой". Она подошла к Ра и громко, чтобы все услышали, сказала:

— Ты есть Ра, а отца твоего звали Амоном. Мы любили храброго и доброго Амона, и так же мы любим тебя, потому что ты очень отважный и славный мальчик. И пускай с сегодняшнего дня все называют тебя Амон-Pa... Пусть станет твоим именем — Амон-Ра!

— Амон-Pa, Амон-Ра! — в знак одобрения закричали люди. Все они, взрослые и дети, охотно восприняли это новое имя Ра.

Мара тоже была рада новому имени сына. Она одна пошла провожать его и Андрея до конца улицы, и когда прощалась с ними и обнимала Амон-Ра, украдкой спросила:

— Сынок, это ты вылечил Саломею?

— Саломея выздоровела, мама! Она долго будет жить! — ответил ей Амон-Ра.

Мара поняла, что сын больше ничего не скажет.

9. Глава 7

Pa любил по ночам долго-долго думать и разгадывать таинственные явления. При тусклом свете свечей он изучал настенные картины своей пещеры, стараясь понять их скрытый смысл. Он прочел все тексты, которые Андрей написал для него на стенах, но только прочесть их было недостаточно, и Ра это хорошо понимал. Поэтому мальчик осмысливал каждое слово, пытался углубиться в них и расшифровать. Все это требовало долгих размышлений.

"Ночь придумана не для того, чтобы закрыть глаза и заснуть, — думал Ра, — по ночам лучше думается, и можно читать книги. Вот, например, Андрей по ночам много работает, проводит разные опыты и пишет книги, создает рукописи. Я и во сне должен трудиться, а для этого надо перед сном подумать о тех вопросах, на которые ищу ответы. А ответы придут во сне. Ведь когда человек спит, то его ничего не отвлекает от мыслей. Размышлять, значит — искать. Кто ищет, тот и находит, так учит Андрей. А ищет тот, кто мыслит".

Сегодня Андрей и Амон-Pa, после похода в Город, вернулись домой, в горы. Каждый был полон впечатлениями прошедшего дня, и каждому нужно было осмыслить произошедшее. Задачей для Андрея была вера Амон-Pa в себя. Он внушил мальчику веру, и тот спас Саломею. "Какая сила кроется в этом маленьком мальчике! И чему я должен его еще научить? — раздумывал Андрей. — Мне надо обязательно это понять, и как можно быстрей".

А Амон-Pa не обратил никакого внимания на свои особые способности. Он совсем ничему не удивился, не возгордился, а просто забыл о том, что сумел сделать. Главное для него было то, что Саломея выздоровела, встала на ноги, обхватила его шею руками и попросила покрутить ее. Он с радостью вспоминал счастливое лицо Саломеи, в ушах звенел ее громкий смех. Конечно, он любил эту девочку и считал своей невестой. Амон-Ра чувствовал, что в нем пробудилась вера, однако, никакого превосходства перед другими он не испытывал.

Задача, с которой мальчик вернулся в пещеры, заключалась совсем в другом. Всю дорогу назад Амон-Ра думал о камне-письме. "Действительно ли мне принадлежит этот камень, или кому-то другому? И о чем говорится в письме?" — такие мысли не давали покоя Ра. Размышлений одной ночи для решения этой задачи, конечно, не хватит. Не хватит размышлений и многих других ночей. Амон-Pa понимал это, однако откладывать это дело на потом, например на завтра, не хотел. "Приступай к делу!"— вдруг услышал он внутри себя голос Андрея.

Амон-Pa поставил перед собой семь зажженных свечей и начал разглядывать белый камень, на котором играли маленькие огоньки света. Вначале его внимание привлекли линии: "Куда они устремлены — вверх или вниз? И правильно ли я держу камень?" Он повернул камень, но, казалось, правильно было и так, и так. Подумав, Ра все же вернул камень-письмо в прежнее положение. Из нижней грани камня линия неровно направлялась вверх, и там разветвлялась на две части, на две линии. Та, что шла левее, непрерывно поднималась вверх, все более отдаляясь от другой, от правой линии. Потом она неожиданно круто поворачивала и возвращалась обратно, но уже прерывисто, как будто превращаясь в капельки дождя, и исчезала в середине камня.

Правое же ответвление, пройдя короткий путь, вдруг обрывалось, а затем, как бы пройдя через подземный ход, появлялось опять и направлялось вверх, к другой кромке камня. С помощью маленькой палочки Амон-Ра проследил движение линии. Линия прошла эту верхнюю грань и перешла на другую сторону. Мальчик перевернул камень, там линия устремлялась резко вверх, становясь все тоньше и бледнее, и, наконец, совсем исчезала, растворяясь в белом пространстве камня.

"Неужели эти линии что-то означают? — подумал Амон-Ра. — И что же они могут мне сообщить?" Он приложил камень к уху и прислушался. "Скажи мне, ты мой камень или чужой? Андрей сказал, что камни умеют говорить... Заговори со мной, пожалуйста!" — мысленно упрашивал Амон-Pa камень-письмо, но тот молчал.

"Хочешь ли ты узнать, какой может быть речь камня? — вдруг услышал мальчик внутри себя спокойный шепот учителя. — Но ты же знаешь, что этот камень сам не может произносить какие-нибудь звуки и слова. Он принес тебе линии и знаки, которые ты должен разгадать, чтобы понять содержание письма. Только так заговорит с тобой камень".

Амон-Pa хорошо знал, что Андрей сейчас находится в своей лаборатории и проводит опыты. Но мальчик привык, что когда он размышлял или думал над трудным вопросом, то время от времени слышал голос Андрея, будто тот нашептывал ему на ухо. И всегда этот голос помогал найти правильный ответ. Вот и сейчас Ра не удивился этому шепоту. Он сразу же послушался совета учителя, поднес камень поближе к свечам и начал с еще большим вниманием разглядывать знаки. "Открой мне свою тайну! Открой мне тайну, пожалуйста!" — беззвучно умолял Амон-Ра камень, не отрывая взгляда от начертанных знаков.

В этом усердном старании он и не заметил, как уснул, крепко прижав камень к сердцу.

Уже всходило солнце, когда Андрей разбудил его: "Пора приступать к делу", — сказал он.

— Андрей, я не могу понять то, что здесь написано! — воскликнул Ра.

— Не волнуйся, ты обязательно поймешь, — спокойно ответил ему учитель.

Он протянул мальчику кусок хлеба и чашу с молоком.

— Позавтракай и приходи ко мне в лабораторию!

Амон-Pa мигом проглотил свой завтрак. Спешил он вовсе не потому, что был голоден, а потому, что ему очень не терпелось скорей пойти в лабораторию Андрея. Лаборатория была единственным местом, куда Ра никогда не заходил. Он только один раз заглянул туда, когда Андрей ему показывал пещеры. Тогда учитель сказал: "А здесь моя лаборатория, я провожу в ней свои опыты". С тех пор прошло полгода, и за это время Андрей больше ни разу не разговаривал с Ра о той пещере и о том, чем он там занимается.

Мальчик побежал к водоему, который был устроен Андреем. Он прыгнул в холодную воду и из каждой частицы тела выгнал сон. Через несколько минут Амон-Pa, свежий и одетый в чистую одежду, уже стоял у входа в лабораторию. Он постучал и заглянул внутрь, ожидая разрешения войти.

— Войди, — тихо пригласил Андрей.

Амон-Pa вошел и стал рядом с ним. Лаборатория, освещенная множеством свечей, была заполнена неизвестными мальчику устройствами, и Ра сразу захотелось задать Андрею множество вопросов. Вот, например, почему эти глиняные сосуды имеют такую странную форму, и почему они соединены друг с другом? Или же, что за огонь горит в чаше фиолетовым пламенем? Что это за засохшие цветы и растения, что за обломки камней, которые так блестят и переливаются при свете свечей? Зачем Андрей кипятит какую-то приятно пахнущую жидкость в горшке?.. И еще огромное количество вопросов пронеслось в голове Амон-Pa. Хотя любопытство мальчика не знало границ, однако сила его терпения была тоже безгранична. Он знал, что учитель объяснит ему все последовательно, постепенно. Андрей обязательно поможет ему осознать и понять сложные процессы, научит всему тому, что умеет и знает сам. Именно поэтому Ра не стал задавать никаких вопросов, а молча наблюдал за движением рук учителя. В это время Андрей с помощью большой деревянной ложки достал из банки какую-то жидкость и влил ее в сосуд, стоящий на огне, и из него вырвался горячий пар.

— Возьми с полки зеленую баночку и дай ее мне — сказал Андрей Ра.

Амон-Pa быстро нашел нужную баночку и поднес учителю.

— Теперь сними крышку... Видишь, внутри маленькая ложечка, достань ею порошок.

Мальчик выполнил поручение.

— Насыпь в этот сосуд...

Андрей, не переставая, ритмично мешал содержимое.

— Главное, чтобы не подгорело, надо кипятить на сильном огне, но нельзя, чтобы пригорела масса. Ты можешь так мешать?

— Я попробую! — ответил Амон-Pa и взял в руки ложку.

— Учти, мешать придется долго. Жидкость сначала должна загустеть, а потом высохнуть. То, что останется, надо будет подержать некоторое время на солнце и хорошо измельчить. Я пока буду готовить масло, а ты начинай мешать, да не спеши, не торопись.

Начатое утром дело Амон-Pa закончил только в полдень. К концу работы пальцы правой руки сильно болели, так как он обжег их паром. На них появились болезненные волдыри, а в некоторых местах даже слезла кожа. Но мальчик почти не замечал боли, он только радовался тому, что смог выполнить порученное задание, и что учитель, проверив порошок, остался доволен его работой.

— Теперь насыпь порошок в эту чашу, только не сразу, а медленно, — сказал Андрей своему ученику.

В чаше уже находилась приготовленная густая желтая смесь, похожая на масло. Амон-Pa маленькими порциями сыпал в эту чашу порошок, а Андрей аккуратно перемешивал его с маслом. Так работали они еще около часа, пока смесь не загустела. Андрей разложил ее по маленьким баночкам и протянул одну из них Ра.

— Это непревзойденная мазь. Она лечит раны, ушибы, ожоги, язвы, хорошо снимает боль. Попробуй, смажь свои пальцы, и ты увидишь все сам.

Амон-Pa достал небольшое количество мази и смазал израненные пальцы, и в тот же миг почувствовал, что боль уходит, а волдыри буквально на глазах исчезают. И уже через десять минут ничего не напоминало мальчику о пораненных руках.

— Ну вот, теперь ты знаешь, какая это замечательная мазь, — проговорил Андрей. — Иди сейчас в Город, походи по улицам, и если заметишь, что кто-то страдает от язв, боли или ран, то помоги ему с помощью этой мази.

Амон-Pa с радостью принял поручение учителя и бегом помчался в Город.

10. Глава 8

Ребята играли на окраине Города. Они бегали, смеялись, прыгали друг через друга. Ра оглядел играющих детей и увидел высокого, длинноногого мальчишку, у которого лицо было усыпано маленькими, плохо заживающими язвочками. "Ему нужна моя помощь", — подумал Амон-Pa и только хотел подойти к нему, как вдруг случилась беда. Один мальчик, которого все звали Иорамом, сильно разогнавшись, мчался, чтобы перепрыгнуть через своего товарища. Ребята дружно подбадривали его: "Давай, давай, не промахнись!" Иорам взлетел в воздух и вот-вот должен был оттолкнуться от спины согнутого друга, чтобы перепрыгнуть через него, как тот вероломно подвел его — опустился до земли, скользнул в сторону и оставил Иорама без опоры. Взлетевший и потерявший опору Иорам рухнул на землю и голыми коленями проехал по пыльной, усыпанной мелкими камнями дороге.

Амон-Pa вспомнил наставления Андрея, его слова о том, в каких случаях помогает мазь. Но учитель ничего не говорил, можно ли ею мазать огромные раны, когда кровь льется ручьем, а мясо свисает клоками, оголяя белые кости. А именно такая картина и предстала сейчас перед глазами Ра.

Кровь лилась ручьем из изувеченных колен Иорама, забрызгивая все вокруг. Пострадавший мальчик выл от боли, из глаз его катились огромные слезы. А предатель сначала было засмеялся своей "шутке", но потом, увидев, что его никто не одобряет, а некоторые даже дали ему увесистые подзатыльники, сник и стал извиняться. Ребята окружили пострадавшего. Амон-Ра оказался впереди всех и начал успокаивать мальчика.

— Не бойся, Иорам. Сейчас я сниму твою боль... Не плачь, не плачь, Иорам...

Некоторые ребята узнали Ра, но большинство из них его не знали.

— А ты кто такой? — возмутился один из ребят, которого все звали Большим Мальчиком. Он и впрямь был как внешне, так и по возрасту больше и старше остальных. — Убирайся отсюда! Мы сами ему поможем!... Ишь, нашелся лекарь!

Большой Мальчик ткнул ногой в бок сидевшего возле Иорама Амон-Pa и свалил его. Ра неловко упал и ободрал себе локоть так же, как Иорам свои колени. К ране пристала грязь и мелкие камни. Амон-Pa спокойно поднялся, как будто и не ушибся, не обиделся, опять подошел к пострадавшему мальчику и повторил:

— Ты, главное, не бойся! Я сейчас вылечу твои ноги!

— Откуда тебе знать, как лечить! — еще пуще закричал Большой Мальчик и собрался дать еще один пинок Ра.

Но Амон-Pa вовсе не собирался ссориться с Большим Мальчиком. Перед ним стояла 6 совсем другая задача — помочь Иораму, и Ра должен был обязательно с этой задачей справиться. И прежде чем Большой Мальчик нанес повторный удар, Амон-Pa успел схватить его ногу и задержать в воздухе. Такого драчун не ожидал! Он хотел освободить ногу, но никак не мог, ведь Амон-Ра крепко держал ее на лету, и поэтому Большому Мальчику приходилось подпрыгивать на одной ноге, чтобы не упасть. И это было такое смешное зрелище, что ребята дружно расхохотались. Было видно, что они радовались такому повороту дел, потому что недолюбливали Большого Мальчика за высокомерие и драчливость. Все громко смеялись над наказанным задирой, хотя Ра вовсе и не собирался его наказывать таким образом, а просто хотел, чтобы ему не мешали.

— Ты дашь мне или нет вылечить Иорама?

— Отпусти мою ногу, недоносок!.. — закричал Большой Мальчик и обругал Амон-Pa грязными словами; его раздражала смелость этого маленького "сопляка".

— Если ты не дашь мне помочь Иораму, то твою ногу я скручу вот так! — спокойно сказал Ра и чуть скрутил ему ногу.

— Ну, ну, эй, ты! Я тебе покажу!.. Отпусти сейчас же! — кричал грозным голосом Большой Мальчик.

— Потом покажешь! А теперь скажи, скрутить тебе ногу еще или ты отстанешь от меня? — спросил Амон-Pa, держа ногу обидчика, но при этом не давая ему упасть.

Большой Мальчик почувствовал силу рук Амон-Pa и понял, что тот может не только скрутить или свернуть, но и повредить ногу, если захочет. Большой Мальчик буквально лопался от злости, но в то же время был сильно напуган.

Ребята торжествовали. Было ясно, что Большой Мальчик многим портил жизнь, пугал и издевался над ними, обижал более слабых. А теперь этот маленький, ничем не отличающийся мальчик отомстил за них, да еще как! — Хорошо, хорошо! Только отпусти! Посмотрим, как ты вылечишь его! — шипел Большой Мальчик.

— Тогда пойди и принеси кувшин воды, чтобы промыть пораненные колени! — строго произнес Амон-Ра, и Большой Мальчик, подчиняясь непонятной силе, покорно побежал за водой.

Тем временем Иорам немного успокоился. Зрелище его тоже развеселило, и он даже временно забыл о боли. А Амон-Pa не чувствовал свой ободранный локоть, откуда сочилась кровь, у него болел не локоть, а колени Иорама.

Большой Мальчик принес кувшин с водой, но внутри у него буквально все кипело от раздражения и злобы. "Вот уж я порадуюсь, если от этого лечения Иораму станет еще хуже! — думал он. — Тогда я за все отомщу этому выскочке!"

А Ра оторвал от своей рубашки рукав, намочил в воде, и осторожно промыл Иораму колени. Ребята, затаив дыхание, следили за движениями маленького врача, такими неспешными, но уверенными. Те, которые были впереди, даже присели, чтобы лучше все видеть. На колени было страшно смотреть, и всем казалось, что Иорам теперь очень долго не сможет ходить, а тем более бегать. Могли ли быстро зажить эти страшные раны? Иорам стойко переносил сильную боль, пока Амон-Ра промывал раны, смывал грязь и накладывал куски болтавшегося мяса на свои места. Мальчику тоже не верилось, что Ра сможет ему помочь, но... "Смотрите, у него даже мазь есть!" — удивились ребята, когда Ра достал из сумки маленькую глиняную баночку. Амон-Ра снял с баночки крышечку, указательным пальцем правой руки взял немного мази и смазал, нежно и осторожно, колени пострадавшего. Не прошло и минуты, как Иорам радостно воскликнул:

— Не болит! Боль исчезла!

— Врешь, болит! Не обманывай, так не бывает! — пригрозил Большой Мальчик. — Как может не болеть, когда видна кость!

— Ребята, я боли не чувствую, совсем не чувствую! — повторял Иорам.

"Удивительно, какую силу имеет эта мазь! И как важно, чтобы сейчас же, на глазах у всех, вылечился Иорам! Тогда все поверят, что мазь Андрея действительно имеет чудодейственную силу!" — думал Амон-Ра, не отрывая взгляда от ободранных коленей мальчика. "Только одна моя мазь не способна излечивать раны, нужна еще обязательно твоя сила!" — услышал Амон-Ра голос Андрея. "Ну какая во мне сила?! — удивился Амон-Pa, и вдруг вспомнил, что смог вылечить Саломею силой своей сердечной Любви, силой сердечного слова. — Может быть, именно на эту силу намекает Андрей? И если это так... "

И Амон-Pa, как перед больной Саломеей, призвал на помощь свое сердце, затем прикрыл колени Иорама ладонями и произнес слова, которые никто не мог услышать, потому что он их произнес в душе, и слова те были наполнены Любовью и Состраданием. Ра чувствовал, что вслух эти слова произносить было нельзя, ибо ребята, находившиеся рядом и пристально следившие за ним, не смогли бы их понять. Они, наверное, начали бы насмехаться над Амон-Pa, и тогда эти слова, наполненные и пропитанные светом любви, могли потерять свою силу. Кроме того, чувства бескорыстной любви и сострадания не могли уместиться только в одних лишь словах. Поэтому Ра закрыл глаза и постарался отключиться от всего, что его окружало, и, наполнив прекрасными чувствами и мольбой свое сердце, он щедро делился этим с Иорамом, вливая силу в его колени.

Когда же он очнулся и открыл глаза, то увидел вокруг себя удивленные лица ребят, которые пристально смотрели на его руки и с нетерпением ждали, что же произойдет дальше с пораненными ногами. У Амон-Ра горели руки, ему показалось, что на коленях Иорама играют огоньки фиолетового пламени, исходящие из его ладоней. Только сейчас почувствовал Ра, что оба его колена страшно болят, и обрадовался этому... А Иорам спокойно и блаженно улыбался, на лице его играла счастливая улыбка. Амон-Pa медленно поднял руки...

— Ребята, что это такое?! Чудо, чудо произошло! — воскликнул один из мальчишек, который чуть ли не носом касался колен Иорама. — Исчезли раны! Совсем исчезли раны! Все двинулись вперед, вытянув шеи, чтобы получше рассмотреть. Сзади стоящие пробирались поближе к Ра и Иораму, только бы собственными глазами увидеть это чудо. Амон-Pa тоже взглянул на колени, на которых еще недавно зияли страшные раны: никаких следов ран и даже шрамов на них не было! Только на одном месте остался маленький-маленький рубец, как память о чуде, совершенном Ра.

— Встань! — приказал Ра Иораму.

Но озадаченный, удивленный случившимся Иорам не мог двинуться с места. Он все смотрел и смотрел на свои ноги, и даже иногда щипал себя, проверяя, не спит ли он? Убедившись, что он не спит, Иорам шепотом спросил:

— Кто ты? Откуда пришел?

Амон-Pa не ответил, но тут заговорили вместо него ребята:

— Он сын рыбака. Его зовут Ра!

— Он — Ра, и еще его Амоном прозвали!

— Он — тот, кто вместе с отцом в море рыбачил, а море разбушевалось, и отец погиб! А он остался в живых!

— Он вместе с Философом живет. И тот его чтению и наукам обучает!

— Он живет в пещере!

И каждый говорил то, что сам знал о Ра, или слышал о нем от других.

— Ты и есть Амон-Ра? — спросил Иорам.

— Встань, если можешь! — повторил 7 ему Амон-Ра. — Могу, конечно, могу! — весело воскликнул Иорам, с легкостью вскочил на ноги, несколько раз согнул и разогнул их в коленях, а затем начал прыгать вокруг своего доктора.

— Я вылечился! Я здоров! — радовался мальчик. Амон-Pa же поднялся с трудом, потому что боли Иорама перешли к Ра, в его колени. Большой Мальчик в это время смотрел змеиным взглядом на пляшущего Иорама. Он был бы очень рад, если бы Иорам остался калекой на всю жизнь, тогда можно было пинками прогнать этого лже-целителя. Однако на его злобный вид и недовольное шипение никто не обращал внимания.

— А теперь ты подойди ко мне! — обратился Амон-Pa к мальчику, лицо которого было усыпано язвами. — Хочешь, я избавлю тебя от этих язв?

Мальчик с доверием подошел к нему, и так как он был очень высок и Амон-Pa не мог дотянуться до него, присел на корточки.

— Уже год, как мучают меня эти язвы! — сказал он Ра, и, подумав, добавил: — А ты можешь меня вылечить?

— Вылечу, только не сразу! — с уверенностью ответил маленький лекарь. — Через три дня язвы исчезнут, и лицо станет чистым.

Амон-Pa опять сунул палец в свою глиняную баночку и смазал гнойные язвы на лице подростка. Но Ра не просто смазывал раны, а передавал страдающему мальчику всю свою любовь и сострадание.

— Значит, через три дня? — с надеждой в голосе спросил мальчик.

— Да, через три дня ты будешь здоров. И следа не останется от этих язв, ты только обязательно верь и жди.

Амон-Pa встал, выпрямился, и лишь теперь заметил, что среди собравшихся вокруг него ребят он был самым младшим по возрасту и самым маленьким по росту. Ра положил волшебную баночку в сумку и раздвинул круг мальчишек.

— У тебя из локтя кровь течет, он сильно ободран. Помажь его мазью, чтобы зажил! — сказал ему кто-то.

— Нет! — ответил резко Амон-Ра.

— Почему? — удивились ребята.

— Боюсь, что мази не хватит для других, которым нужна помощь больше, чем мне. До свидания!

И он, не оглядываясь, прошел мимо ребят, провожающих его долгими, восхищенными взглядами. Он уже прошел почти всю улицу, когда сзади послышался шум:

— Не смей, не смей этого делать! — кричали кому-то мальчишки.

— Эй, целитель! — окликнул Ра Большой Мальчик. Амон-Pa обернулся.

— Целитель! Скоро ты сам будешь нуждаться в помощи! — крикнул ему Большой Мальчик и со всей силой бросил камень.

— Что же ты наделал!!!— возмутились ребята. — Что же теперь будет?

Но камень уже летел в сторону Амон-Pa, и когда он уже проделал половину пути, вдруг, как будто на несколько секунд застыл в воздухе и готов был упасть на землю. Все с напряжением следили за полетом камня, особенно Большой Мальчик. Он, как только заметил, что камень может не достигнуть цели, злобно закричал:

— Давай, ну давай, не останавливайся! Давай же!.. Приостановившийся было в воздухе, камень стрелой продолжил свой путь. Но Амон-Pa даже и не попытался отойти в сторону или уклониться от камня. А камень беспощадно, со всей заложенной в него злобой, буквально вонзился Ра в лоб. У мальчика потемнело в глазах, он пошатнулся и упал.

Когда Ра пришел в себя, то увидел вокруг себя обеспокоенные лица уже знакомых ребят. Они тесным кольцом окружали его, тревожно шептались, а некоторые из них пытались помочь Амон-Pa встать. Один же, это был Иорам, рукой очищал от песка лоб и лицо своего врача, который совсем недавно помогал ему самому. Только одного Большого Мальчика не было среди них. Он стоял на другом конце улицы и злорадствовал:

— Оставьте его! — кричал он ребятам. — У него есть мазь, пусть сам себя и вылечит!

Мальчики помогли Ра встать, отряхнули его одежду.

— Ты смажь своей волшебной мазью лоб, пожалей себя! — сказал тот же самый мальчик, который недавно уговаривал Амон-Pa вылечить пораненный локоть.

— Нет, — твердо ответил Ра, — другим не хватит! Ра совсем не озлобился на Большого Мальчика и не почувствовал к нему чувства мести. Он только проверил в сумке маленькую глиняную баночку, не разбилась ли она, и успокоился.

— Смотри, какой большой камень бросил тот злодей в тебя! — указал мальчик с язвами на валявшийся у ног Амон-Pa плоский камень.

Амон-Pa поднял камень и удивился: на нем были выведены странные линии и знаки, похожие на те, что были начертаны на камне-письме Ра. "Это же тоже камень-письмо! — подумал мальчик и заволновался: — Может быть, Большого Мальчика надо догнать и сказать, что этот камень, возможно, есть его письмо? Может быть, объяснить ему, как важно прочесть свой камень-письмо?" Ра уже собрался побежать за Большим Мальчиком, чтобы все ему рассказать, но голос сердца остановил его: "Эти ребята подумают, что ты погнался за своим обидчиком, чтобы отомстить ему! А Большой Мальчик вообще ничего не поймет из твоего рассказа, он только поднимет на смех тебя и твою сказку о камне-письме! Спроси у Андрея, как быть". Амон-Pa достал из-под рубашки мешочек, который всегда висел на шее, и в котором лежал его камень-письмо, раскрыл этот мешочек, опустил туда камень, брошенный Большим Мальчиком, и вновь спрятал его под рубахой.

— До свидания! — сказал он ребятам и продолжил путь.

Иорам догнал его и спросил:

— Можно, я пойду вместе с тобой? Если будет нужно, я помогу тебе!

— Как знаешь! — ответил Амон-Pa.

11. Глава 9

Золотых дел мастер Захарий сидел перед своей мастерской, опустив голову на колени. Амон-Pa никогда не приходилось даже разговаривать с ним, но сейчас, проходя мимо, он почему-то очень пожалел этого пожилого человека. Амон-Pa и Иорам подсели к нему с разных сторон. Ювелир поднял голову и посмотрел на них; узнав Амон-Pa, он улыбнулся.

— Хороший ты мальчик! — сказал он ему ласково.

— Откуда ты знаешь? — спросил Амон-Ра.

— Ты хороший мальчик, потому что сел рядом со мной!

— Просто мне кажется, что тебя что-то мучает! Может быть, сильно болят руки?

— Откуда ты догадался? Тебе кто-то сказал? — удивился мастер.

— Нет, никто. Просто я вижу твои руки, не обжег ли ты их?

Золотых дел мастер горестно вздохнул:

— Эх, я действительно сильно обжег обе руки, и уже больше месяца не могу работать. Я не знаю, смогу ли еще когда-нибудь что-то сделать своими руками! Но почему тебя беспокоит мое горе?

— Потому что ты известный мастер, у тебя всегда были "золотые" руки! И ты добрый человек! — Ра немного помолчал, а потом продолжил: — Я помогу тебе! У меня с собой есть мазь, ее приготовил Андрей, она обязательно тебе поможет. Покажи мне свои руки.

Захарий протянул обе руки...

— Посмотри на них, ну какой мазью можно их вылечить? — сказал он с болью.

"Ой-ой, что же стряслось с этим добрым человеком?" — подумал Амон-Pa, увидев руки мастера. Ладони Захария были покрыты ужасными гнойниками, с пальцев содрана кожа, а ногти еле держались на своих местах. У Амон-Pa сжалось сердце от боли и сострадания. "Если Захарий потеряет свои чудесные руки, то как же он будет творить красоту? — размышлял он. — Бедный, бедный Захарий! Больше месяца он вот так сидит около своей мастерской, ждет, надеется, что руки его станут снова здоровыми, и что он снова сможет ими творить красоту! Надо сейчас же исцелить эти чудесные руки! Как хорошо, что я сберег баночку с мазью и еще имею немного сил для того, чтобы помочь мастеру!" Такие мысли быстро проносились в голове Амон-Ра.

Ра попросил Иорама подержать глиняную баночку, а сам двумя пальцами достал из нее мазь и щедро смазал ею ладони, пальцы и ногти Захария. Он истратил все, что еще оставалось в баночке. Затем так же, как лечил колени Иорама, закрыл глаза, ладонями накрыл руки мастера и наполнил свое сердце великой Любовью и Состраданием. В этом прекрасном чувстве было все: и жалость, и вера, и надежда. И этот сгущенный поток светлых чувств Ра направил в больные руки Захария, а сам погрузился в себя, свое внутреннее «я».

Сквозь темноту мальчик нашел руки ювелира, вот они: здоровые и крепкие. Ра увидел, как эти руки плавят золото, выводят из него тонкие, ажурные нити, а затем, нежно и осторожно, вплетают в них драгоценные камни. А камни, поощренные лаской и добротой, начинают блестеть, играть, переливаться всеми красками света. И постепенно все изделие принимает облик восходящего солнца. Амон-Pa, наблюдающий за этим чудесным превращением, удивился волшебному, сказочному блеску, исходящему от прекрасного изделия. Мальчику даже показалось, что на ладонях Мастера покоится не редчайшей красоты ювелирное изделие, а настоящее солнышко, которое освещает и согревает все вокруг. "Вот оно — чудо!" — подумал Амон-Pa. Он восхищался и преклонялся перед мастерством Захария, перед его редкой способностью создавать на земле сказку, и затем дарить ее людям.

Ювелир Захарий тихо сидел и с удивлением наблюдал за действиями маленького мальчика. Если честно, то Захарий и не надеялся, что его руки могут исцелиться. "Дети, наверно, играют во врачей или просто разыгрывают меня", — думал мастер, глядя на ребят. Но он почему-то все-таки доверился им. Может быть, это произошло потому, что ему больше не на кого и не на что было надеяться... Да, старый, умудренный жизнью человек, голова которого давно уж стала седой, поверил в ребят, и в его душе снова засветился маленький огонек надежды.

Захарий смотрел на Ра, и вдруг заметил, что лицо мальчика изменилось. Ему даже показалось, что у Амон-Ра остановилось дыхание. Мастер забеспокоился и хотел было привести ребенка в чувство, однако Иорам, который понял намерения Захария, подал ему рукой знак молчать и сидеть, не двигаясь. Ювелир успокоился, и ему почему-то тоже захотелось закрыть глаза, как сделал это Ра. Мастер задремал и погрузился в неожиданно сладкий сон. Он увидел во сне, как сбылась его мечта: будто бы он все-таки разгадал тайну движения лучей восходящего солнца, нашел и открыл магическую силу первой улыбки светила. И Захарий не просто это все увидел, а почувствовал, как он своими здоровыми руками из переплавленного золота плетет тонкие солнечные лучики, как оживляет их драгоценными камнями...

Сколько же длилось это блаженство мастера? Наверно, долго. Солнце уже клонилось к закату, когда Амон-Ра открыл глаза и опять заметил фиолетовые огоньки, исходящие из его рук и бегущие к ладоням и пальцам Захария. На этот раз мальчик догадался, где рождается этот огонь. Эго был огонь сердца, огонь любви и сострадания, жалости и веры. Из сердца Ра бежали, спешили на помощь людям эти фиолетовые огоньки. Иногда они вспыхивали единым ярким пламенем, а иногда рассыпались прекрасными искрами или превращались в тонкие, сверкающие нити. Именно этот огонь, это пламя, горящее в сердце Амон-Pa, и исцелило руки ювелира, вылечило колени Иорама, спасло от смерти Саломею.

"Так вот, оказывается, где источник моей силы! Вот в чем моя сила!" — подумал мальчик. И хотя Ра был уверен, что руки Захария уже полностью исцелились, он все же не спешил убирать свои ладони с его рук до тех пор, пока языки танцующих фиолетовых огоньков, целующих руки мастера, совсем не утихли и не погасли. Амон-Pa чувствовал на своих ладонях сильное жжение и боль, которую он забрал у старого мастера себе. "Все, теперь Захарий спасен! — обрадовался мальчик. — Оказывается, как страшно мучался он от болей!"

Только теперь, когда боль перешла к Амон-Ра, он поднял свои руки и посмотрел на руки Захария. Иорам от удивления раскрыл рот: на коленях ювелира покоились чистые, здоровые, сильные руки, и никакого следа от страшных язв и гноя на них не было! Захарий по-прежнему был погружен в свой волшебный сон, и потому не чувствовал, как ребята переворачивали, трогали его руки, рассматривая каждую морщинку. Потом они аккуратно уложили их на коленях хозяина и встали. Пустую баночку от мази Андрея Амон-Pa положил в сумку, дал рукой знак Иораму, что пора идти, и тронулся в путь. Они оставили спокойно спавшего золотых дел мастера у своей мастерской, мысленно желая ему счастья и добра.

12. Глава 10

Иорам весело шагал впереди, насвистывая какую-то песенку. Он был рад тому, что помог Амон-Pa и стал свидетелем чуда, произошедшего с Захарием. Амон-Pa шел за ним с трудом, еле передвигая ноги. У него очень болели "колени Иорама", болел израненный локоть, беспокоил разбитый лоб, а теперь еще давали о себе знать и "руки Захария". Однако Ра прилагал все усилия, чтобы не отставать от Иорама и чтобы тот не заметил, как ему трудно идти.

Амон-Pa шел к маме и Саломее. Он спешил, потому что хотел повидаться с ними до того, как стемнеет, а затем вернуться в пещеры. Вот и его квартал. На улице играли знакомые Ра дети. Среди всех голосов мальчик без труда уловил такой любимый звонкий смех Саломеи и поспешил туда, откуда он доносился. Саломея издали заметила спешащего к ней Ра и кинулась навстречу.

— Ра, Ра, Ра! — кричала она радостно.

Девочка бросилась к нему на шею, крепко обхватила ее руками и поцеловала Ра в щеку, а потом еще раз, еще, еще... — Покрути меня, покрути! — смеясь, кричала Саломея.

У Амон-Pa куда-то сразу исчезли все боли в коленках и жжение в руках, его совсем не беспокоил разбитый лоб и ободранный локоть. Мальчик просто забыл обо всем на свете, он видел только одну Саломею, слышал только ее голос! Одного поцелуя девочки было достаточно для полного восстановления сил и энергии Амон-Ра, и он закружился, закружился словно карусель, а ухватившаяся за него Саломея поднялась в воздух.

— Еще, еще! — радостно кричала она, и ее глаза блестели от счастья.

И вдруг Ра почувствовал, что ему очень хочется взлететь вместе с Саломеей! Он даже и не заметил, что, оказывается, они оба уже кружатся в воздухе, словно легкокрылые бабочки, и поэтому Саломея так счастливо смеется! На взлетевших выше домов и деревьев Амон-Pa и Саломею снизу смотрел Иорам и не верил своим глазам. Что это — видение или действительность? И что ему делать? Может быть, ему нужно кричать, звать на помощь: "Бегите, помогите детям, они в воздухе, они летают, они могут упасть! А может, им не надо мешать?

Вскоре прибежали еще две девочки — четырех или пяти лет. Увидев парящую над домами Саломею, они очень испугались и начали кричать:

— Саломея, что ты там делаешь? Спустись, Саломея! Ты же упадешь!

Но кружащаяся в голубом небе девочка смеялась и смеялась — звонко и радостно.

Спустя несколько минут Амон-Pa взял Саломею за руки, и они плавно опустились на землю перед изумленными девочками и Иорамом. Саломея была счастлива! Она целовала и целовала Ра!

— Вы видели, я летала! Амон-Pa поднял меня в небо! Мы летали, вы же видели? — говорила она Иораму и девочкам с восторгом, а они в ответ только кивали головами, так как от удивления у них пропал дар речи.

А Амон-Pa тоже был доволен, хотя происшедшее его озадачило. Конечно, он хотел взлететь в небо вместе с Саломеей, но вовсе не ожидал, что действительно взлетит! "Может быть, мне это все показалось?" — почему-то подумал мальчик, но растерянное лицо Иорама убедило его в том, что всё произошло на самом деле. Иорам дрожащим голосом спросил:

— Амон-Pa, как ты взлетел в воздух? Кто тебя научил летать?

Но что мог ответить ему Ра? Он же никогда до этого не летал и никогда этому не учился! Он не знает, не помнит, как и почему взлетел!

В это время подошли женщины, которые в больших кувшинах несли воду. Они шли и тихо разговаривали. Среди них были мамы Саломеи и Амон-Ра. Завидев маму, Саломея опрометью бросилась к ней:

— Мама, мама, Амон-Pa поднял меня в небо! Мы только что летали!

К своим матерям подбежали и девочки, свидетельницы полета. Они наперебой кричали:

— Мама, Амон-Ра и Саломея летали в воздухе! Мы все видели!

Мама, ты мне не веришь? Они летели, как птицы! Это правда!

Мара не обратила никакого внимания на детские крики. Она поставила на землю кувшин и прижала к груди сына, поцеловала и приласкала его. "Хоть бы мама не заметила, что у меня на лбу рана, да еще и локоть разбит! А то она забеспокоится, ей будет больно за меня!" — думал мальчик, прижимаясь к своей такой родной и любимой маме. Но вот прижала Мара к сердцу мальчика, расцеловала, погладила по пушистым детским волосам, посмотрела в глаза, но... ничего, совсем ничего не увидела! Амон-Pa только сейчас осознал, вспомнил, что и мастер Захарий тоже ничего не спросил по поводу разбитого лба. "Или все бесследно прошло, или они просто не заметили?" — удивился Ра.

— Как вы с Андреем там, в горах? — с заботой спросила мама. — Может быть, вам трудно? Как вы справляетесь со всем?

— Все хорошо, мамочка, не беспокойся обо мне! — А чему Андрей тебя учит, сынок?

— Многому, мама, очень многому!

 Амон-Pa не смог бы рассказать и объяснить маме, чему его научил Андрей. Ведь он научил мальчика таким вещам, о которых в Городе никто не знает и даже не подозревает об их существовании. Вот, например, сейчас Амон-Pa разгадывает тайну своего камня-письма, но как об этом рассказать? Есть вещи, о которых, как наставлял Андрей, пока нельзя говорить, ибо это тайна! Очень трудно вот так, сразу, на улице, рассказывать маме о том, что он уже познал. Поэтому Ра ответил маме коротко:

— Расскажу, мамочка! Только потом, сейчас не могу!

Дети, перебивая друг друга, рассказывали своим мамам, как летали в небе Амон-Pa и Саломея. Но мамы, конечно же, смеялись: "Хватит вам, — говорили они, — глупостями заниматься, вы же уже большие!" И чем больше горячились дети, чтобы убедить их в правдивости своих рассказов, тем больше тешились взрослые:

— Значит, они летали в воздухе? У них, что же, крылья выросли, как у птиц? И они летали на этих крыльях? — дразнили они детей.

— Да, да, летали! — разозлилась одна девочка. -Не хочешь верить, ну и не верь! А они всё равно летали в небе!

Мама же Саломеи забеспокоилась: не заболела ли девочка новой болезнью, и что это у нее за причудливые видения полетов?

— Пошли домой, доченька. Дома обо всем расскажешь, и о полетах тоже... — уговаривала она Саломею.

Девочка подбежала к Ра и, глядя в его глаза, тихо спросила:

— Когда ты еще придешь? Когда мы еще летать будем?

Она поднялась на цыпочки и поцеловала его.

— Приду, приду обязательно! — пообещал мальчик.

Мама взяла Саломею за руку и повела за собой. Амон-Pa долго смотрел им вслед, пока они не скрылись за поворотом. Остальные женщины вернулись к своим заботам, они взяли кувшины с водой и пошли домой, за ними убежали и две девочки. Мара стояла рядом с сыном и с нежностью смотрела на него, потом сказала:

— Пойдем домой!

— Нет, мама, я должен уйти!

Мара погрустнела. Она очень надеялась подольше побыть с Амон-Pa, ведь он не так часто приходил к ней, как этого хотелось бы.

— Ну, останься на ночь, сынок! Когда ты еще доберешься до пещер, ведь ночи сейчас безлунные, а уже стемнело! — уговаривала Мара.

Амон-Pa задумался. Ему захотелось посидеть рядом с мамой, уткнувшись в ее теплые, добрые руки лицом. Но сердце мальчика подсказывало, что надо спешить к учителю, что Андрей давно его ждет. Амон-Pa поцеловал маму в щеку и ответил:

— Нет, мамочка, я должен идти. Андрей давно ждет меня, он не говорил, что я могу остаться. Мара опять прижала сына к сердцу.

— Раз так, то иди, сынок. Но будь осторожней!

Амон-Pa обнял мать и пошел по улице, Иорам последовал за ним. Глаза Мары, полные любви, провожали удалявшихся мальчиков.

Амон-Pa и Иорам некоторое время шли молча, первым нарушил молчание Ра:

— Иорам, чувствую, ты мне хочешь что-то сказать! — обратился он к своему спутнику.

— Возьми меня с собой! Возьми к Философу! — с мольбой в голосе попросил Иорам.

— Я не могу дать тебе ответ, надо спросить у Андрея, — ответил Амон-Ра. — До свидания, Иорам!

Иорам проводил Амон-Pa до окраины Города. Было уже совсем темно, и Ра сразу исчез из виду. "Как же он доберется до пещер в такой темноте? — подумал Иорам. — Неужели он не боится зверей?" Но Иорам не знал, что свой комок страха Амон-Pa давно погрузил в морскую пучину.

13. Глава 11

У Андрея горели свечи, он что-то писал. Услышав звук шагов, Андрей вышел на площадку с зажженной свечой.

— Ты опоздал... Как же ты шел в такой темноте? — заботливо спросил он своего ученика.

Амон-Pa улыбнулся учителю и быстро заговорил:

— Андрей, твоя мазь сотворила чудо!

— Подожди, не спеши. Давай сначала войдем в пещеру, посидим, а когда ты отдохнешь, то расскажешь мне обо всем по порядку, — остановил учитель мальчика.

Хлеб, сыр, молоко и фрукты — вот все, что составляло ужин Андрея и Ра. Они быстро поели. Амон-Pa не терпелось поскорей рассказать учителю о том, как он сумел исцелить с помощью волшебной мази разодранные колени Иорама и обожженные руки Захария-мастера. Мальчик говорил быстро и восторженно, но при этом не забывал описывать даже малейшие подробности прошедшего дня.

Андрей внимательно выслушал рассказ Ра и задумался. Он, конечно, знал, что мазь здесь ни при чем, ведь не мазь, а Амон-Pa творил чудеса! А сам мальчик и не знает, какие в нем живут силы, какие возможности! Как же теперь ему сказать, что мазь вовсе не была чудодейственной, что это был просто благоухающий крем! Андрей нарочно заставил мальчика полдня работать в лаборатории, да ещё показывал ему всем своим видом, с какой осторожностью и в каких точных пропорциях надо готовить эту, якобы лечебную, мазь. Тем самым он хотел, чтобы Ра уверовал в целебные свойства мази, и с этой верой лечил людей. Сегодня Андрей испытал веру мальчика, испытал силу его любви, сочувствия и доброты, испытал огонь его сердца. И этот огонь оказался мощным, горячим и ярким!.. "Нет, — решил Андрей, — я ничего не скажу Ра, когда-нибудь он сам обо всем догадается, а пока пусть все будет по-прежнему".

В это время Амон-Pa рассказывал учителю о встрече с Большим Мальчиком, о неприятностях, которые этот мальчуган доставил Ра, и о камне, брошенном Большим Мальчиком. Учитель взял камень, поднес к свече и стал внимательно рассматривать его, а затем с болью произнес:

— Это камень-письмо. И раз камень валялся под ногами этого Большого Мальчика, то, должно быть, он и принадлежит ему. Если бы он не был полон злобы, тогда камень наверняка понравился ему, и он взял бы его домой, а со временем, может быть, догадался бы о чём-то и даже смог бы раскрыть тайну письма! Знаешь, к чему ведут человека злость и ненависть? К тому, что он сам начинает разрушать свою собственную судьбу! Теперь пройдет еще много, очень много лет, пока этот камень-письмо опять найдет его, Большого Мальчика...

— Я понесу, сейчас же понесу ему этот камень! — загорелся Амон-Pa. Однако учитель успокоил мальчика:

— Это лишние хлопоты, он уже отбросил от себя свой камень, и этим выбрал свой путь. В этой жизни Большой Мальчик уже ничего не поймет из того, что написано в камне-письме. Ты можешь отнести ему камень, а он бросит его в другого человека, как бросил в тебя.

— Но что же тогда нам делать с этим камнем-письмом? — обеспокоился Ра.

— Делай то, что подскажет тебе сердце. Когда-нибудь камень сам пустится в длинную дорогу и найдет своего адресата. И нам остается только молиться, чтобы тогда он, этот человек, не отбросил от себя свою судьбу так же, как сделал это сейчас...

Затем Амон-Pa рассказал Андрею о том, как он с Саломеей взлетел в воздух.

— Взлети и здесь, купол пещеры высокий, попробуй! — предложил учитель ученику.

Амон-Pa встал и начал крутиться, как крутился вместе с Саломеей, однако, у него ничего не вышло. Он даже не смог оторваться от земли, не то чтобы взлететь.

— Андрей, я сказал тебе правду, я летал! — смутился мальчик.

— Верю тебе, малыш, — спокойно ответил Андрей, — попытайся разгадать, как ты это сделал, чтобы потом всегда получалось.

Учитель был доволен сегодняшними успехами своего ученика, надежды Андрея сбывались. Он провел рукой по лбу мальчика, снял засохшую кровь, затем потрогал пораненный локоть... Амон-Pa догадался, что это Андрей "стер" со лба оставшийся след от брошенного камня и исцелил раны на локте, но при этом, почему-то, он не использовал никакие мази! Ра уже был готов задать по этому поводу вопрос, но учитель опередил его:

— Сегодня ты много и хорошо потрудился, иди отдохни, — поспешно сказал Андрей и пошел в свою пещеру.

Амон-Pa послушно последовал совету своего старшего друга и наставника...

14. Глава 12

Амон-Pa приснился сон, который совсем не был похож на все виденные ранее сны. А приснилось ему вот что...

Он исследовал камень-письмо, увеличенное в три раза, и потому на нем можно было хорошо разглядеть все линии и знаки. Рядом с камнем лежала открытая ладонь Ра, и на ней тоже были разные линии, которые делились, пересекались между собой. "Моя ладонь и мой камень-письмо как-то связаны друг с другом", — подумал Ра. Он начал тщательно рассматривать линии. "Да, да, я понял!" — обрадовался мальчик через некоторое время. Затем Ра углубился в изучение знаков. "Да, конечно, это именно так! Я все понял! -опять радостно воскликнул Ра. — Слава Тебе, Господи! Спасибо Тебе!" Тайна была почти разгадана! Теперь только нужно было с помощью найденного ключа заставить заговорить камень, но как это сделать? Ра приступил было к вычислению знаков, как перед глазами возник увеличенный образ камня Большого Мальчика. "Почему?! — удивился Амон-Ра. — Какое мне дело до чужого камня?" Он сравнил линии этого камня с линиями на своей руке и не нашел никакого сходства... Как Амон-Pa ни старался, он так и не смог вытеснить из сна камень Большого Мальчика. Ра пытался отодвинуть этот камень от своего камня, но тот опять перекрывал, накладывался сверху на камень Амон-Pa, не давал возможности прочесть знаки... Наконец все исчезло, Амон-Pa проснулся, а все разгаданные тайны остались во сне. Он только понял, что что-то знал о своем камне-письме, но что именно — не помнил. Все исчезло, растворилось полностью, словно туман.

Было уже далеко за полночь. Амон-Pa так и не смог больше заснуть, он зажег свечу и осветил ею камень-письмо. Но не успел он что-то вспомнить, как вошел Андрей и сказал шепотом:

— Иди за мной!

Амон-Pa удивился голосу учителя: тот явно был чем-то взволнован. Ра быстро оделся и последовал за Андреем. Пройдя несколько пещер, они остановились перед входом в пещеру для ГОСТЯ. Амон-Pa еще ни разу не заглядывал туда, зная, что для учителя пещера эта была святым местом, она предназначалась для ЕДИНСТВЕННОГО ГОСТЯ. Андрей отодвинул висевший у входа тяжелый ковер и вошел внутрь, затем подал рукой знак Амон-Pa следовать за ним.

Они подняли свечи над головой, чтобы осветить помещение, и Ра увидел прямо перед собой большую картину. Картина была нарисована на стене пещеры, но тусклый, мерцающий свет не позволял разглядеть, что же на ней изображено. Андрей зажег семь больших свечей и так их расположил у стен, что картина стала отчетливо видна.

Амон-Pa узнал, кто был изображен на картине: это был Он. Тот, которого мальчик видел однажды с закрытыми глазами. Тогда Ра сказал Андрею: "Я вижу Его". И еще он вспомнил, как в тот раз погружался в Беспредельность, а Беспредельность погружалась в него, заполняя собой все тело, разум и чувства.

Словно зачарованный, смотрел Амон-Pa на величественный Образ, который, казалось, сходил с облаков, а за Ним следовало золотистое свечение.

Андрей опустился на колени, мальчик последовал примеру учителя и тоже опустился на колени рядом с ним. После этого Андрей устремил на Образ свой, полный любви, преклонения и почитания, взгляд и начал читать молитву. Долго молился учитель, но Ра никак не мог понять и разобрать, какими же словами он молился. Тогда мальчику тоже захотелось помолиться, и в его сердце слова сами собой сложились в прекрасную песню-мольбу:

Владыка Всемогущий,

Преклоняюсь перед Твоим Святым Именем.

Прими меня, как раба Твоего,

Взвали на плечи мои ношу Твою

И дай мне нести ее по тернистой тропинке

На вершину горы,

Откуда смогу постичь

Безграничность Любви Твоей

И осознать глубину Мудрости Твоей,

Аминь...

Амон-Pa все повторял и повторял про себя эти слова, и казалось, что остановилось время. Ра, забыв обо всем на свете, творил свою молитву не языком и разумом, а сердцем и душой. Скоро он почувствовал, что слова были вовсе не нужны, а нужно было только одно: чтобы сердце пережило заключенную в этих словах мольбу и наполнилось этим чувством до краев.

Постепенно все тело Ра наполнялось каким-то блаженством.

Не раз Андрей говорил Амон-Pa о душе, но только сейчас мальчик почувствовал, как трепещет от восторга в бренном теле его вечная душа! При этом душа Ра горела высоким, синим пламенем, и синие огни ее, сливаясь с чистым и прекрасным огнем Андрея, освещали пещеру. Казалось, что этим чудесным огнем горит вся пещера, а Образ на ее стене становился все более живым и чарующим. Учитель и ученик все это время не отводили глаз от светлого Лика, они стояли на коленях с протянутыми к Божественному Образу руками, и сердца их горели любовью, побеждающей мрак пещеры и освещающей все вокруг.

И ни тот, ни другой не заметили, как случилось, что Образ ожил, и перед ними предстал Он! Да, это был Он — живой, улыбающийся, величественный и излучающий ослепительный свет, на который было трудно смотреть! И Он был намного прекрасней и светлей, чем Его Образ, изображенный на стене! Он подошел близко к Андрею, положил ему на голову руку и ясно сказал:

— Мир вам! Андрей, не задерживайся, поспеши к своему брату!

Андрей поцеловал Ему ноги и дрожащим голосом промолвил:

— Да, Господи!

Амон-Pa тоже поцеловал бы Ему ноги, но не осмелился сделать это. Тем временем Он как будто вошел в стену и исчез, а на стене опять появился Его Божественный Образ. Андрей, не вставая с колен, приблизился к Образу и еще раз приник к Его ногам.

— Люблю Тебя, Владыка! — прошептал он с чувством огромной любви и благоговения, затем быстро встал и вышел из пещеры.

Амон-Pa повторил все, что сделал учитель.

Они стояли на маленькой площадке у входа в пещеру, обдуваемые ласковым ветерком. Утро еще не наступило, безлунная, темная ночь не давала учителю и его ученику отчетливо разглядеть друг друга. После долгого молчания Андрей привлек к себе и прижал к сердцу мальчика.

— Ты слышал, что Он сказал? — спросил он у Ра.

— Слышал!

— Повтори!

— "Мир вам! Андрей, не задерживайся, поспеши к своему брату".

— Значит, мне надо спешить!

Андрей умолк, а Амон-Pa не посмел спросить у него что-либо. Ра слышал, что у Мары есть два брата — Андрей и Симон. Симон жил у берегов Галилейского моря, на расстоянии двухдневного пути от Города. Раньше там жил и Андрей. В те времена братья были рыболовами, ходили вместе в море и тем кормили семью. Потом Андрей, с целью изучения чтения и наук, начал странствовать по разным странам. Он много скитался, был даже в Египте, и, наконец, приехал в Город и поселился в нем. Но вот наступило время, когда Андрей должен вернуться обратно к брату. Он незамедлительно должен был покинуть эти места и оставить Ра одного. Так нужно.

Амон-Pa ждал, что еще скажет ему учитель, и Андрей продолжал:

— Я тебе больше не нужен, ты и без меня найдешь дорогу!

Андрей присел на большой камень, Амон-Pa сел около его ног. Андрей гладил мальчика, нежно взъерошивал его непослушные волосы. Чувствовалось, что Андрей волнуется, но в его голосе звучали любовь и спокойствие.

— Все, что есть в пещерах, я оставляю тебе! Воспользуйся, как посчитаешь нужным. Я больше сюда не вернусь.

Амон-Pa захотелось плакать, и он, глотая горькие слезы, чтобы до них не дотронулись ласковые пальцы учителя, прошептал:

— Неужели я больше никогда тебя не увижу?! Андрей, я очень тебя люблю и не хочу с тобой расставаться!

— Я тоже люблю тебя, мой мальчик! Мы еще обязательно встретимся с тобой! Попытайся вовремя разгадать тайну своего камня-письма...

— Попытаюсь! — пообещал Амон-Ра.

Амон-Pa хотел рассказать учителю о том, какой он видел сон, связанный с тайной камня-письма, но передумал, ведь сон еще не означал, что тайна этого камня уже разгадана им. Вновь наступило молчание.

Амон-Pa не заметил, как перешел на беззвучный, мысленный разговор с Андреем. В разное время, находясь вдали от своего учителя, Ра не раз внутри себя слышал его голос, но сейчас мальчик не только слышал своего старшего друга и наставника, но и мысленно разговаривал с ним:

"В моей лаборатории ты найдешь наставления о приготовлении разных микстур и мазей. Научись им!"

"Хорошо, — мысленно ответил Амон-Ра, — можно ли передать Иораму все то, чему ты научил меня?"

"Иорам хороший мальчик. Дай ему столько, сколько он сможет освоить. Сердце тебе подскажет, что можно будет доверить ему, а что — нет. — Андрей помолчал, а потом добавил: — Посмотри мои рукописи, которые хранятся в сундуках, и там же ты найдешь много полезных книг, они помогут тебе и твоим ученикам найти ответы на многие, многие вопросы".

"Но у меня же нет учеников!" — удивился Ра.

"Будут".

"Андрей, ты не забудь свой камень-письмо".

"Он мне больше не нужен, ибо все уже сказано и сделано. Я его оставляю в пещере".

"А можно мне входить в пещеру, посвященную Ему?"

"Давай назовем ее Пещерой Господа! Заходи в нее, как только твое сердце захочет этого!"

"Андрей, посмотри, уже рассвело!"

"Да, ты прав, уже светает! Пора в путь!"

Андрей встал и внимательно заглянул в глаза мальчика. В глазах Амон-Ра отражались первые отблески утренней зари, и весь он, такой хрупкий и маленький на фоне грозных скал, был освещен призрачным, загадочным и волшебным светом утра. Андрею даже показалось, что не восходящее солнце, а Ра освещает все вокруг себя. А в это время сердце мальчика обвивало огнем своей огромной любви облик учителя, благословляло его на дальний путь.

"Запомни, мой мальчик, ты не маленький, ты давно уже не маленький, — опять услышал внутри себя Амон-Pa спокойный и уверенный голос Андрея, — кто научился чтению и наукам, тот уже не ребенок. Иди смело по своему пути, каким бы он трудным ни был!"

Последние наставления учителя вливались в сердце ученика словно поток, состоящий из тепла, света и доброты. Амон-Pa обнял Андрея и прильнул к его груди. Он чувствовал, что Андрей выбрал тернистую, непроторенную, трудную дорогу, которая вела его и звала за собой только вверх. Андрей шел по этой дороге первопроходцем: он преодолевал ее крутые подъемы, смело шагал над пропастями, а порой подвергался страшным опасностям, поджидавшим его на этом тернистом пути. Но он шел только вперед, и никогда не оборачивался на прошедший день и на пройденный путь! И делал это Андрей не для себя, а ради других! Он делал это и жил так для тех, кто пойдет за ним следом, кто не побоится преград, препятствий и испытаний на этом трудном, но таком прекрасном пути, ведущим в Вечность!

"Да, трудная будет жизнь у Андрея, — подумал Амон-Ра, — но он и не хочет другой! Ведь Андрей может остаться в пещерах, писать книги, готовить целебные мази и микстуры, проводить опыты и изобретать новые лекарства. Он может и не идти по непроторенной, неизведанной тропинке, но должен сделать это, должен вступить именно на этот трудный путь, ибо это его путь! Наверно, так и написано на его камне-письме. Андрей даже рад тому, что наконец-то пришло время пуститься в дальнюю, трудную дорогу! Сколько лет он ждал этого чуда, которое только что произошло, когда явился к нему Тот, кого Андрей ждал всю свою жизнь! И Он зовет Андрея! Так пусть будет твой нелегкий путь добрым, Андрей!" — такими мыслями провожал Ученик своего Учителя и Друга и прощался с ним.

— Спасибо, мой мальчик, что ты любишь меня, что доверяешь мне! Я верю, что твоя любовь обязательно поможет мне в трудную минуту, спасибо! — шепнул Андрей Амон-Ра. — Да поможет тебе Бог!

Первый луч солнца, похожий на светлую тропинку, коснулся ног Андрея, словно звал его за собой в дальний путь. И учитель сделал первый шаг по своей тропинке, потом второй, третий, и ушел, не обернувшись.

15. Глава 13

Амон-Pa еще долго стоял на площадке перед пещерами и мысленно все провожал и провожал дорогого сердцу учителя. Солнце давно уже взошло, но он никак не мог расстаться с Андреем, и все это время вел мысленный разговор с ним:

"Спасибо, учитель! Я уже взрослый, и это твоя заслуга! И я постараюсь быть достойным тебя учеником!"

"Познай свой камень-письмо!" — вдруг услышал он в ответ голос Андрея.

Ра в последний раз взглянул туда, где скрылся Андрей, сел на камень, достал из-за пазухи мешочек и вынул оттуда свой камень-письмо. Затем он положил его на землю, а рядом с ним положил камень-письмо Большого Мальчика и начал внимательно их разглядывать и сравнивать. Амон-Pa попытался вспомнить сон, ведь он разгадал в нем какой-то секрет! Но Ра не успел вынести из этого сна ответ на мучивший вопрос, что-то помешало ему взять с собой уже казалось бы разгаданный секрет.

Но что помешало? Как войти обратно в сон, чтобы разобраться во всем? Глядя на камень-письмо, мальчик пытался заглянуть в ушедший сон.

"Что же помешало мне? Ведь что-то помешало мне, и из-за этого я потерял "ключ" к решению тайны! Что же, что же это было? Может быть, это был камень-письмо Большого Мальчика? И зачем я храню эти камни вместе? Вот и сейчас: почему я положил чужой камень рядом со своим?"

И тут его осенило. Он взял камень-письмо Большого Мальчика и спрятал его в кусты, а свой камень положил на ладонь и посмотрел на линии.

Линии! Ну, конечно же, линии! Линии на камне и линии на ладони! Во сне он сравнивал эти линии друг с другом! И сейчас Ра сделал то же самое: он стал внимательно всматриваться то в линии на камне, то в линии своей ладони. Вдруг его охватила радость: "Эти линии похожи друг на друга, они создают совершенно одинаковый узор! Значит, этот камень-письмо действительно мой!" Он и раньше верил, что камень принадлежит именно ему, но теперь его вера подтвердилась. Итак, первая тайна была открыта!

Теперь надо было разгадать самое главное, расшифровать знаки-буквы.

Амон-Pa помнил, что во сне он нашел ключ и к этой тайне. В чем же секрет ключа? На обеих сторонах камня знаки-буквы были расположены группами по горизонтальным линиям. Мальчик начал искать в них одинаковые знаки, а затем каждый такой знак он чертил острием палочки на земле. Знаки были красивыми, их удивительное разнообразие удивляло и восхищало Ра. Некоторые из них повторялись два-три раза; другие — четыре или пять раз; но были и такие знаки, которые встречались восемь, девять, одиннадцать раз!

От своего учителя Ра знал, что в речи одну треть и даже больше составляют длинные звуки, хотя их в четыре-пять раз меньше, чем коротких.

Взгляд Амон-Pa остановился на первых двух знаках, которые стояли особняком и, видимо, составляли какое-то слово. "Допустим, один из этих звуков длинный, а другой — короткий. Тогда посмотрим, что получится", — подумал мальчик и стал перебирать все возможные сочетания длинных и коротких звуков, пока не остановился на слове, выражающем утверждение — "ДА".

Потом он сразу заметил, что последнее слово тоже заканчивается этими двумя знаками, а в нем еще один знак, повторяющийся дважды. Ра предположил, что этот знак должен быть длинным, и опять приступил к сложному вычислению. Так, перебирая все сочетания звуков, он подошел к возможному строению слова: ".О..ОДА". Ему понравился этот порядок звучания звуков в еще не опознанном слове.

"Помоги мне, камень-письмо! Открой тайну «.О..ОДА»!" — шептал Амон-Pa, умоляя камень. И в это время, словно яркая искра, в его сознании зажглась еще робкая, несмелая мысль-воспоминание. Он вспомнил, как во сне воскликнул: "Да-да, и это понял! Слава Тебе, Господи!"

"Ну, конечно же! Господь явился ночью к Андрею... Пещера Господа... Это слово — «ГОСПОДА»!" — обрадовался Ра.

Он посмотрел на слово, начертанное на земле, и ему показалось, что все знаки как-то прояснились и стали светящимися. Причем и на камне-письме все подобные знаки тоже зажглись, засветились, словно звездочки.

Мальчик ликовал: он овладел ключом, он все же смог вынести его из своего сна! Это была пусть маленькая, но победа!

Вслед за этим открытием Амон-Pa разгадал слово "ПУТЬ", и на камне опять зажглись, затанцевали малюсенькие звездочки-искорки.

Потом было слово — "КОРОТКИМ", и камень засветился еще ярче. Камень начинал говорить, он открывал Ра свою великую тайну! Нетерпение и волнение овладели мальчиком, его сердце сильно и гулко билось, и казалось, что даже горные вершины слышат этот стук сердца.

"Что скажет мне мой камень-письмо? Что он мне несет?" — спрашивал сам себя мальчик. И, как читает маленький ребенок, только научившийся азбуке, так Амон-Pa начал читать вслух то, что было написано на камне. Он читал медленно, сосредоточенно, по буквам, и голос его дрожал от напряжения и волнения. Письмо сообщало ему:

Да будет путь твой

коротким и бесконечным,

тернистым и восходящим,

ибо

Ты есть лоза виноградная

Господа!

Радостно вскочил Амон-Ра и стал прыгать от переполняющего душу счастья. Он нежно гладил свой камень, целовал и прижимал его к груди, словно это было живое и любимое существо. "Был бы здесь Андрей, — думал Ра, пританцовывая на месте, — он обязательно порадовался вместе со мной! Но любимого учителя рядом не было, одни лишь скалы окружали маленького танцующего мальчика и делили с ним его радость...

Когда же волнение немного улеглось, Амон-Pa заметил, что солнце давно село за вершины синих гор, вокруг темно, и только звезды мерцают на небе. "Но как же я мог читать в такой темноте?!" — удивился Ра и еще раз взглянул на камень-письмо.

Взглянул и глазам своим не поверил: он держал на руке маленькое звездное небо! Да, мальчику показалось, что это было настоящее небо, усыпанное яркими звездочками, и оно дышало, переливалось всеми своими яркими огоньками! На самом же деле, это ожил и заговорил камень-письмо, и все линии, буквы и таинственные знаки на нем засветились, заиграли синими искорками!

Амон-Pa долго держал это "небо" на своей ладони и никак не мог оторвать глаз от удивительного, захватывающего зрелища. Ра достиг цели, он разгадал задачу, посланную ему из глубины веков, из глубин Космоса! Он, несмотря ни на что, смог открыть великую тайну, тайну своего камня-письма! А совершить это чудо ему помог Андрей, который научил Ра всему, что знал сам. Без Андрея не было бы этой радости, не было бы этого переполняющего душу счастья.

И мальчик не смог больше удерживать в себе море переживаний, нахлынувших на него огромной волной, и сердце его закричало, во всю свою силу окликнуло учителя: "Андрей! Я прочел камень-письмо, Андре-е-е-й! Ты слышишь меня? Я смог! У меня все получилось!" И в который уже раз он стал читать огненные буквы, но теперь он читал их громко, вслух, чтобы его услышал учитель и порадовался вместе с ним победе.

Ра читал письмо, и как будто каждое произнесенное им слово повторяло все Мироздание: эхо раскатами грома неслось от одной горы к другой, звезда своим сиянием передавала другой звезде радость мальчика, а ветер шептал всем, кто встречался на его пути: "Слушайте, слушайте!" — и летел дальше.

И усилиями всех этих сил Вселенной до утонченного слуха Андрея донеслась песнь — крик души Ра: "... ибо ты есть лоза виноградная Господа!"

Амон-Pa закончил свое чтение и прислушался, и вскоре он получил ответ на свой зов: он услышал, как звезды радостным голосом Андрея откликнулись: "Амон-Pa! Я горжусь тобою! А теперь открой тайну каждого слова, познай свою миссию и иди за ней!"

Звезды умолкли, они лишь мерцали на фоне черного бархатного неба.

Наступила полная тишина.

Мальчик вдруг почувствовал, что его душа наполнилась вездесущим огнем Вселенной, а космический поток подхватил его и уносит ввысь, туда, где заканчивается Земля и начинается Бесконечность. И Ра полетел, закружился в этой Беспредельности под чудесную музыку сфер!

Постепенно Амон-Pa пришел в себя. Он не знал, сколько же времени длилось это чувство полета, чувство удивительной легкости, свободы и единения со всем Мирозданием. И опять зазвучал в нем голос Андрея: "Познай свою миссию". Ра понял, что прочесть письмо и понять его суть — это разные вещи. В словах, начертанных на камне, заключена мысль, в них — тайна. Эту тайну Андрей назвал "миссией". Камень-письмо, видно, не раскрыл до конца свою весть, а может быть, это Амон-Ра не смог увидеть и уловить её?

Почему учитель оставил свой камень-письмо в пещерах? Потому что он полностью раскрыл самую суть своего пути и покорно ожидал зова. А что же узнал из своего письма Амон-Pa? "Да будет путь твой коротким и бесконечным!.. " Разве он, Ра, угадал, как путь может быть коротким и бесконечным одновременно! Или: "Ты есть лоза виноградная Господа... " Почему он — лоза виноградная, и какой должна быть лоза ГОСПОДА? "Да будет путь тернистым и восходящим!.. " О чем здесь говорится? Неужели имеются в виду колючие кусты на тропинке, ведущей в горы?

И чем глубже задумывался Амон-Pa над этими вопросами, тем больше убеждался, что стоит перед великим выбором своего пути, предназначенного только ему одному. Да и на камне, как заметил Ра, из одной точки разбегались в разные стороны две линии: одна шла, хотя и с большим трудом, все выше и выше и терялась где-то в облаках; а другая тоже устремлялась вверх до облаков, но, достигнув их, резко поворачивала и опускалась вниз в виде дождя. Что же это за линии? Может быть, они и есть пути, из которых Амон-Ра должен выбрать один? И какой путь предлагает выбрать ему камень?

Было очень поздно, и Ра вошел в пещеру. И хотя еще многое мальчику было непонятно, душа его торжествовала и пела! В эту минуту Ра очень захотелось войти в Пещеру Господа, что он сразу и сделал. С легкостью нашел он в кромешной темноте свечи, зажег семь штук и, как делал это Андрей, расположил их вдоль стен. Пещера наполнилась неярким светом, и величественный Образ заворожил Амон-Pa. Он опустился перед Ним на колени, протянул обе руки и наполнил сердце вчерашней молитвой. "Владыка Всемогущий, — с упоением возносило сердце, — преклоняюсь перед Твоим Святым Именем, прими меня, как раба Твоего, взвали на плечи мои ношу Твою и дай мне нести ее по тернистой тропинке к вершине горы, откуда смогу постигнуть безграничность Любви Твоей и осознать глубину Мудрости Твоей. Аминь!"

И с этой молитвой на устах Амон-Pa заснул перед Великим Образом.

16. Глава 14

Душа тоже трудится, не раз говорил Андрей своему ученику. Но душа, видно, трудится совсем по-другому, не так, как тело.

Она трудится "в поте лица", когда умирающий от жажды человек протягивает последние капли живительной влаги другому. Когда он, изнуренный голодом, несет последний кусок хлеба еще более голодному. Когда немощный и больной находит в себе силы ухаживать за другими людьми и ободрять их.

Душа трудится, когда не щадят тебя, но ты щадишь всех; не уступают тебе, но ты уступаешь; причиняют боль и горе, но ты даришь радость и надежду; ненавидят тебя, а ты желаешь добра.

Душа трудится, когда ты умаляешь себя, чтобы возвысить другого; когда падаешь от усталости, но все равно спешишь на помощь к людям; когда молишься не только за друзей, но и за своих врагов, мечтающих погубить тебя.

Душа трудится, когда слышишь шепот ветра, и сердце твое отзывается на него. Когда поет обыкновенная птичка, а ты наполняешься чувством благодарности. Когда на тебя лает собака, а ты не побоишься приласкать ее. Когда смотришь на звезды и мечтаешь полететь к ним.

Душа трудится, когда в жестокой борьбе с самим собой человек уничтожает свой страх. Когда он сжигает в огне любви к людям свой эгоизм. Когда отдает быстрой реке свою зависть, чтобы уже больше никогда не испытывать этого ужасного чувства. Когда человек молотит мельничными жерновами упорства свое недоверие и гордыню.

Душа трудится там, где кругом непроглядная тьма, а ты становишься свечой для других. Там, где страшная засуха, а ты проливаешься дающим жизнь и надежду дождем. Там, где через пропасть или бушующий поток нет моста, этим мостом для идущих людей становишься ты.

Душа трудится и тогда, когда ты удивляешься и восхищаешься Беспредельностью Вселенной и маленькой земной песчинкой, лучом восходящего солнца и простым огоньком светлячка, огромным бушующим океаном и малюсенькой капелькой росы, рождением нового дня и появлением на свет ягненка.

Душа трудится, когда ищешь собственный камень и стремишься разгадать его тайну. Когда выбираешь свою неповторимую тропинку и идешь по ней всю жизнь, не сворачивая...

Душа трудится, когда человек молится, вознося свои светлые молитвы Господу. Когда он преклоняется перед Господом и благодарит Его за дарованную жизнь...

Душа не знает отдыха, она трудится днем и ночью, трудится и тогда, когда снятся человеку сны, и тогда, когда он спит глубоким сном.

Труд души есть Любовь!

Труд души — зажженная в любви Мысль!

Мысль и Любовь есть путь восхождения души!

Андрей постоянно наставлял Амон-Pa, что надо научиться трудиться, то есть мыслить с любовью, героически, прекрасно и светло каждую минуту, каждую секунду. Андрей объяснял ученику, что душа обязательно должна трудиться для того, чтобы очиститься, набраться сил и достичь пространства Беспредельности, а затем лететь с одной звезды на другую...

Глубоким сном заснул мальчик в Пещере Господа перед Образом Бога, и семь зажженных свечей охраняли его сон. Ра лежал на правом боку, а руки всё так же были протянуты к Величественному Образу. Дыхание мальчика так замедлилось, что могло показаться: он не дышит, и его сердце больше не бьется.

Амон-Pa спал глубоким сном, а его душа в это время продолжала трудиться. Она легко и свободно отделилась от тела, которое оставалось всё таким же неподвижным и которое совсем ничего не почувствовало, глубоко поклонилась Образу, скользнула вверх, прошла через сердце Образа на стене и покинула пещеру.

Была темная, безлунная ночь, но душа мальчика видела все: и то, что видят люди, и то, чего люди не видят. И это происходило потому, что она находилась в Тонком Мире, невидимом для обычного зрения, и у души Амон-Pa в этом мире были большие заботы.

Ра открыл тайну и вот-вот полностью познает суть своего камня-письма. Андрей дал ему верное направление, но кто знает, какие трудности могут возникнуть в будущем перед неискушенным мальчиком. Скоро он должен понять, что означают слова: "Да будет путь твой коротким и тернистым". Как тогда поступит Амон-Pa? Выберет ли он себе путь короткий и тернистый, или же предпочтет путь длинный, очищенный и проторенный? Да, мальчику обязательно встретятся в жизни соблазны, сможет ли он выстоять перед ними?

А Космос предупреждает: человек только сам выбирает свой путь, свою дорогу.

Душа Амон-Pa решила проверить свои силы: "Посмотрим, до какой высоты я смогу взлететь!" — сказала она самой себе и молниеносно устремилась ввысь. Далеко внизу остались вершины синих гор, и постепенно Земля становилась все меньше и меньше, пока не превратилась в маленькую голубую звездочку.

Куда же стремится душа Амон-Pa? Она стремится к желанной, далекой Звезде, которая уже несколько тысяч лет зовет ее, и где ждет ее другой путь совершенствования и восхождения. Летит душа к этой Звезде, и она становиться все больше, величественней, необъятнее. Звезда меняет свой цвет, постепенно превращаясь в фиолетовый огонь, и испускает прекрасные лучи, похожие на радугу. Душа ликует, еще чуть-чуть и приблизится она к заветной Мечте!

Но душа Амон-Ра не смогла долететь до Сокровенной Звезды.

Ей не хватило совсем немного сил. И, тем не менее, она все же была счастлива, так как на этот раз ей удалось подняться намного выше, чем год назад. И это была победа!

Значит, Амон-Pa правильно следует по своему выбранному пути, внутреннее чутье и интуиция не подводят его. Но окончательная и бесповоротная победа наступит только тогда, когда он, не оглядываясь назад, смело пройдет до самого конца короткую, но такую тернистую и крутую тропинку! Только тогда наберет он ту часть недостающей силы, которая так необходима для достижения Сокровенной Звезды.

Если же мальчик, следуя по своему трудному пути, допустит ошибку и свернет с него, если какой-либо соблазн притянет его к себе и поселится в нем, то тогда душа Амон-Pa потеряет и ту высоту, которую она достигла за многие воплощения в течение многих и многих тысячелетий! И кто сможет сказать, сколько столетий, рождений и сил понадобятся ей для того, чтобы снова подняться до этой высоты!

Душа Амон-Ра развивалась и совершенствовалась в течение многих тысяч лет. В своих многочисленных рождениях она с честью прошла такие разные, непохожие друг на друга жизни.

В одной из жизней Ра был пастухом, которого звали Геннадис, что означало "Благородный". Он был добрым и кротким человеком, любил играть на своей свирели очень нравившиеся всем мелодии, любил горы и поля, цветы и травы. Геннадис перегонял свое стадо с одного пастбища на другое, заботился о каждом ягненке. Он прожил долгую жизнь, и никто не мог сказать о нем недобрые слова.

В другой жизни его звали Александрос, то есть "Защитник". Он был тогда воином и защищал свое племя от нашествий врагов. Храбрый воин был убит на поле битвы.

В третьей жизни звали его Константин, что означает "Стойкий". Он был купцом: водил караваны верблюдов из одной страны в другую, перевозил нужный людям товар, продавал и покупал. Но однажды в пустыне напали на караван разбойники, перебили всех его друзей, а самого убили при защите женщины с ребенком.

В четвертой жизни он прославился под именем Иоанн — "Бог смилостивился". На него тогда разгневался правитель, ибо Иоанн предал гласности его темные и злые дела. За это он был брошен в темницу, в которой провел тридцать лет. Там Иоанн начал писать стихи и стал известным поэтом.

В пятой жизни был он служителем церкви, и звали его Симон, что означает "Услышанный Богом в молитве". Развел Симон на территории церкви удивительной красоты сад; любил и ласкал каждый куст, каждый цветок, лелеял каждую травинку. В сад часто приходили люди, чтобы отдохнуть душой от мирских забот и насладиться чудесным ароматом роз, лотосов, камелий и лилий. А Симон смотрел на дело своих рук и радовался. Он горячо и самозабвенно молился Богу и умер во время молитвы в глубокой старости.

В шестой жизни был царем по имени Максимус, или "Величайший". Он правил своим огромным царством мудро и справедливо, строил дороги, мосты, храмы, жил дружно с царями соседних царств, не ввергал народ в войны, кровопролития и разрушения.

В какой-то из жизней он попал в плен, и его продали в рабство. Став рабом, он сумел организовать восстание против хозяев с требованием свободы. Но изменники вероломно убили его.

Еще какую-то жизнь провел он в нищете, но не озлобился, не стал ни вором, ни разбойником.

Так прожил он много жизней.

Теперь же, в этой жизни, душа находится в теле маленького мальчика, которого зовут Амон-Pa. Путь всех его жизней постоянно шел по восходящей линии, а душа становилась все более утонченной и благородной, наполняясь высокими небесными силами. Еще немножко и она станет обитательницей Огненного Мира, достигнет пространств Сокровенной Звезды и вступит на новый путь развития и восхождения. Если только маленький мальчик, которому предписан короткий тернистый путь, не допустит ошибки.

17. Глава 15

Душа Амон-Pa не спешила вернуться в опустевшие после ухода Андрея пещеры. Сначала она отправилась навестить спящую Мару.

Мара лежала у открытого настежь окна. Спала она неспокойно, все время вскрикивала и тяжело вздыхала.

Весь день Мара самозабвенно, словно за своим сыном, ухаживала за больным мальчиком соседа. Мальчик рос без матери, без материнской ласки и заботы. И что мог сделать один отчаявшийся отец для своего страдающего сына, горящего в страшном огне и мучающегося болями в животе? Маре еле-еле, каким-то чудом удалось спасти мальчика. Однако тревога за его жизнь и усталость свалили ее с ног, и она заснула совершенно обессиленная.

Но сон не принес долгожданного успокоения, отдыха и радости. Заснув, Мара увидела страшный, мучительный сон. Она видела, и как бушевало море, и как Амон отчаянно боролся с громадной холодной волной. "Умоляю тебя, волна, не отнимай у меня мужа!" — отчаянно упрашивала, молила Мара, но та не слушала ее, обрушивалась всей своей тяжестью на теряющего силы Амона. Мара пыталась ворваться в эту встающую черной стеной волну, чтобы спасти Амона или погибнуть вместе с ним, но та безжалостно отбрасывала ее обратно и не отдавала мужа.

Мара находилась в этих мучительных переживаниях, когда душа Амон-Pa влетела через окно и заглянула в сон женщины. "Бедная, бедная Мара, как она страдает!" — обеспокоилась душа Амон-Pa и незамедлительно прогнала дурное видение. Взамен него перед Марой предстал светлый облик любимого сына. Она обрадовалась, обняла и приласкала его. "Как ты живешь, сынок? Чему научил тебя Андрей?" Сын улыбнулся сияющей от счастья маме и рассказал ей о своем камне-письме, и о том, что разгадывает тайну письма, высеченного на камне. У спящей Мары успокоилось, выровнялось дыхание, а лицо стало радостным, и на нем заиграла чуть заметная улыбка. Она всецело отдалась сну, в котором сын объяснял ей Великие Законы Мироздания.

Душа Амон-Pa приласкала Мару, наполнила все ее тело и душу добрыми чувствами и улетела.

Но улетела она совсем недалеко!

Почти рядом, в маленьком дворике другого квартала Города лежал на ковре Иорам. Было уже за полночь, но мальчик никак не мог заснуть. Он задумчиво смотрел на чистое звездное небо и думал об Амон-Ра.

Вчера Иорам во всех деталях и очень красочно рассказал маме о том, что упал и сильно поранил оба колена, а Амон-Pa вылечил его с помощью чудодейственной мази. Но мама так и не поверила его рассказу. Она внимательно рассмотрела его колени и сказала: "Никаких ран и ушибов у тебя не было и не говори мне глупости". И как ни доказывал он ей, что говорит правду, у него ничего не вышло. Мама даже рассердилась:

— Чтобы я не видела тебя рядом с этим мальчиком! — грозно сказала она. — Он от сатаны! Если твой отец узнает об этом, тебе не поздоровится!

"Почему Амон-Pa от сатаны? — думал Иорам. — Как хорошо, что я не рассказал маме, как Амон-Ра, взяв с собою Саломею, взлетел в воздух. И разве только сатана умеет исцелять разодранные колени и летать в воздухе? Добрые ангелы ведь тоже могут делать такие вещи! Нет, Амон-Pa не от сатаны. Такое светлое лицо, как у Амон-Pa, могут иметь только добрые ангелы. Амон-Pa и есть добрый ангел".

Так думал Иорам, но слова матери все же никак не давали ему покоя. Где же он сможет теперь увидеть Амон-Pa, чтобы спросить: кто он есть? Если он и вправду добрый ангел, то пусть тогда возьмет его, Иорама, к себе и научит всему, что знает и умеет сам. Хотя, отпустят ли его родители к Амон-Pa? Ведь родители никогда и не помышляли о том, чтобы научить своего единственного сына чтению и наукам. Отец всегда был против не только чтения и любых наук, но и против всего того нового, что не вписывалось в его представление о жизни, и чего он понять не мог.

"Это дело сатанинских сил", — говорил он. И если кто-нибудь в Городе славился своими знаниями, то отец считал его колдуном и служителем сатаны. Их всех надо сжечь вместе с книгами!" — часто повторял он. Мама разделяла мысли отца и всегда соглашалась с ним. И что они — отец с матерью — скажут, если узнают, что их сын хочет учиться чтению и разным наукам?

Иорам был погружен в эти мысли, когда душа Амон-Pa влетела в его дворик. Невидимую душу, конечно, мальчик не увидел, но мысли его непонятным образом совершенно изменились. Перед его внутренним взором вдруг предстал светящийся образ Амон-Ра. Он улыбнулся Иораму и заговорил с ним:

— Приходи ко мне. Я тебя научу целительству. Ты будешь лечить людей! — услышал Иорам тихий голос Амон-Ра.

— А ты откуда знаешь, как лечить людей?! — удивился Иорам. — Ты же еще маленький, даже младше меня!

— Я не знаю, но здесь есть лаборатория Андрея, он оставил мне много книг по лечению и оставил свои записи. Будем вместе с тобой учиться готовить и применять разные лекарства и целебные мази, — отвечал голос Амон-Ра.

— Мама сказала, что ты от сатаны. Она запрещает мне встречаться с тобой. Ты, правда, от сатаны? — взволнованно спросил Иорам.

— Спроси у своего сердца, оно ответит.

— Но, если ты действительно от сатаны, как же мне тогда быть? — не унимался мальчик.

— Спроси у своего сердца, кто я. Оно никогда не обманет тебя!

— Если я приду к тебе, то ты начнешь учить меня чтению и наукам. А отец говорит, что чтение — дело сатанинское и все книги надо сжечь!

— Ты же сам просил, чтобы я взял тебя с собой. Так иди! — строго приказал голос.

— Да, просил! Но ведь не пустят! — чуть не плача от подступившей откуда-то обиды закричал Иорам.

— Кто же тебя держит? Встань и иди!

— Как, сбежать? Украдкой?

— Зачем сбежать? Это твой путь! Ты должен сейчас сделать свой выбор!

Иорам встал и оглянулся. "Где Амон-Pa, с кем я говорю?" — задумался мальчик. Вокруг никого не было.

Душа Амон-Pa вселила в мальчика спокойствие и смелость. Она помогла ему принять необходимое решение.

"Как мне идти к тебе? Я же не знаю дорогу!" — задал вопрос Иорам и получил ответ: "Иди, как поведет сердце, и ты обязательно найдешь меня!"

Иорам вышел на улицу и пустился в путь. Темная ночь не была для мальчика помехой, ибо он не думал о том, что вокруг тьма и никого рядом нет. Иорам сделал свой выбор, и теперь смело шагал по выбранной дороге! А душа Амон-Pa сопровождала его до тропинки, ведущей в пещеры, и ободряла: "Не бойся, будь уверенней! Я с тобой!"

"Я ничего не боюсь! Я уверен в своих силах!" — сказал самому себе Иорам и отважно шагнул в кусты, откуда начиналась эта узкая и тернистая тропка, ведущая в горы. Такой безлунной ночью ее почти не было видно, но Иорам смело пошел по ней все выше и выше.

Душа же Амон-Pa полетела к спящей Саломее, приласкала ее и послала ей чудесный сон.

— Ра, — произнесла во сне девочка, — я очень по тебе соскучилась!

Лежащая рядом с ней мама проснулась и стала внимательно прислушиваться. "Не бредит ли девочка?" — обеспокоилась она. Затем она осторожно и бережно поправила дочери подушку и поцеловала в лоб.

— Знаешь, Амон-Pa, я тайком убегу от мамы и приду к тебе в пещеры! — опять заговорила девочка. — Ты жди меня, ладно?!

Мать удивилась: о чем это говорит дочка?

А сон Саломеи, похоже, становился веселым. Ей снилось, что Амон-Pa снова взял ее за руки, закрутился, и они вместе взлетели в воздух, а потом стали подниматься все выше и выше, направляясь в необыкновенное дальнее путешествие. Саломея восторженно смотрела сверху на вздымающиеся горы, на бегущие вдаль реки, на колышущиеся под ногами поля, на раскинувшиеся тут и там сверкающие огоньками села и города.

И всю эту волшебную картину освещало удивительное синее солнце.

— Как красиво!.. Как прекрасно!.. Сделай еще один круг над горами!.. — то и дело восклицала Саломея. — Покажи еще раз эту деревню!

Внизу на синем поле мальчик пас стадо овец и играл на свирели.

— Прошу тебя, Амон-Pa, давай опустимся к этому мальчику и послушаем его замечательную игру! — взмолилась во сне Саломея.

А мама девочки слушала эти странные речи и никак не могла понять, что же за непонятный сон видела дочка. Она даже собралась было, разбудить Саломею, но душа Амон-Pa и на нее навеяла сладкий, светлый сон, и глаза ее закрылись.

...Саломея была очарована игрой на свирели маленького пастушка. Она хлопала от восторга в ладоши и восхищалась стадом синих овец, которое волнами колыхалось под музыку своего хозяина. Ее очень привлекло такое знакомое лицо пастушка, и она с удивлением воскликнула:

— Амон-Pa, как он на тебя похож, только чуть постарше тебя!

Амон-Pa ничего не ответил ей, а только улыбнулся. Улыбнулся и маленький пастух, и их улыбки таили в себе загадку.

— Как тебя зовут? — спросила Саломея.

— Геннадис! — ответил мальчик, продолжая все так же загадочно улыбаться.

Амон-Pa опять взял Саломею за руки и поднялся с нею над облаками...

Там, высоко-высоко, они увидели совершенно другие села и города. Саломея не могла описать словами эти необыкновенные, потрясающие цвета и образы, которые пленили и заворожили ее. Сердце ее наполнилось легкостью, радостью, светом...

Душа Амон-Pa оставила Саломею во сне со своими радостными переживаниями и полетела к Пещере Господа.

Амон-Pa по-прежнему без движения лежал на ковре у ног Образа и спал глубоким сном. Свечение влетевшей души озарило темную пещеру. Душа вознесла молитву в знак благодарности Господу, припала к ногам Образа, а затем спокойно и мягко вошла в тело Амон-Ра.

Амон-Pa потянулся. "Где я и сколько сейчас времени?" — подумал мальчик. Открыв глаза, он увидел прямо перед собой нарисованный на стене Образ, встал на колени и вознес Господу молитву с пожеланиями добра и счастья людям, а затем послал всю свою любовь Андрею. И в этот момент снаружи до него донесся осторожный, робкий зов:

— Амон-Pa, я пришел к тебе!.. Амон-Pa, я пришел к тебе!..

— Иорам?! — удивился Амон-Ра, не поверив своим ушам.

Он и понятия не имел о том, что его душа уже успела облететь половину Вселенной; посетила Мару и Саломею и одарила их добрыми и светлыми снами; и под конец, она помогла Иораму принять очень сложное, но такое нужное решение.

Амон-Pa быстро встал и вышел навстречу Иораму. Было раннее утро.

18. Глава 16

Никогда раньше по этой тропинке Иорам не ходил, да и на гору тоже никогда не поднимался. Дети обычно старались избегать этих мест. Во-первых, их пугали взрослые, говоря, что в пещерах живут черти, а в горах скрываются разные хищные животные, змеи и ящерицы. А во-вторых, зачем им нужно было ходить туда, где они не могли найти ничего хорошего и полезного для себя и своей семьи. Поэтому в Городе все были очень удивлены чудачеству Философа, узнав о том, что он поселился в этих заброшенных пещерах. Однако, когда разнесся слух, что на горе в пещерах вместе с Философом поселился семилетний мальчик, которого он учит чтению и наукам, то все разом заговорили об этом. "Что нужно маленькому мальчику в пещерах, среди змей и ящериц, в этом убежище чертей? И почему мать предала сына, позволив ему уйти?" — говорили те, кто почти не знал бедного рыбака и для кого Философ был посланником сатаны. "Большой черт воспитывает маленького черта!" — злословили они. Однако те, кто хорошо был знаком с Марой и Амоном и видели, какой у них вырос хороший сын, одобряли переселение мальчика к Андрею для обучения. "Научится чтению и наукам — человеком станет!" — говорили они.

Иорам был первым среди ребят Города, кто не побоялся пойти к пещерам. "Я не боюсь! Я иду с верой!" — упрямо повторял он, поднимаясь все выше и выше. Вокруг была непроглядная тьма, лес пугал мальчика непривычными для него звуками, а колючие кусты цеплялись за ноги, раздирая их до крови. Но он шел с верой в своем сердце! Он верил, что его сердце не ошибется, а ноги сами найдут дорогу.

Иорам уже не думал о том, что скажут его родители, когда утром они не увидят своего мальчика, спящего во дворе на ковре под деревом. И тем более, что будет, когда они узнают, что он тайком ушел к Философу и его ученику — "сатане и ученику сатаны", как сказал бы отец. Они могут возненавидеть сына, и тогда больше никогда не впустят его в свой дом. Иорам знал, чувствовал, что так все и может произойти на самом деле, но он усилием воли постарался отогнать от себя эти грустные мысли о родителях. "Пусть будет, что будет, а Амон-Ра вовсе не сатана!" — рассуждал Иорам. В этом он убедился после беседы с Амон-Pa, когда, лежа на ковре, он созерцал загадочное и такое бездонное звездное небо. Сейчас он не думал даже о том, как могло такое случиться, что Амон-Pa, только недавно стоявший перед ним, разговаривавший и улыбавшийся, неожиданно исчез...

"Даже с закрытыми глазами смогу дойти! Я не испугаюсь!" — убеждал себя мальчик. Теперь его не страшил ни шум качающихся под ветром деревьев, ни крики совы. Он не испугался бы, даже если бы сейчас из кустов выпрыгнул лев, ибо был уверен, что никакой зверь не навредит ему. Ведь на идущего с добрыми намерениями человека, а тем более ребенка, не набросятся ни лев, ни волк, ни змея! И с этой верой Иорам, босой, шагал вверх по тропинке, покрытой колючими растениями и кустарником. Корни деревьев, камни, пни и ветки уже не мешали мальчику, ибо тропинка эта была особая: она беспрепятственно вела только стремящихся к знаниям.

Уже светало, когда Иорам, неожиданно для себя, оказался на маленькой каменной площадке. "Стой, — подсказало сердце, — перед тобой пещеры!" Иорам с трудом различил вход в пещеры, Оттуда не доносилось ни звука. Мальчик позвал осторожно и тихо:

— Амон-Pa, я пришел к тебе! Амон-Pa, я пришел к тебе! — Он подождал некоторое время и собирался было позвать еще раз, как тот сам вышел из пещеры.

— Иорам, как же ты сюда поднялся? Кто тебе показал дорогу? Ты один шел ночью, в темноте? — удивленно спрашивал Амон-Ра.

— Я начал свой путь после полуночи, — ответил Иорам, — ты же сказал мне, что мне поможет сердце. Вот оно и привело меня к тебе!

— Но почему ты пришел? — непонимающе спросил Амон-Ра.

— Как почему? Ты же сам позвал меня! Я хочу научиться чтению и наукам! Вот почему я здесь! А еще ты обещал, что научишь меня целительству!

Амон-Pa никак не мог вспомнить, когда же он обещал Иораму сделать из него целителя и когда он пригласил его в пещеры.

— Но ведь Андрей ушел! — сказал он таким же спокойным голосом, как это делал Андрей. — Он не вернется больше сюда!

— Но кто же тогда научит меня чтению и наукам? — забеспокоился Иорам.

— Не знаю! — Амон-Pa сел на камне. Иорам тоже присел напротив него.

С той стороны, откуда всходило солнце, из-за горы появились первые голубовато-красные лучи. Они вмиг разогнали ночную тьму и заиграли на снежных вершинах.

Иорам глубоко задумался. "Домой я не вернусь, — думал он, — к кому же мне теперь идти, кто сможет научить меня чему-либо?"

Амон-Pa тоже размышлял: "Научу-ка я сам Иорама чтению и всему тому, чему учил меня Андрей. Ведь Андрей сказал, что Иорам хороший мальчик, и ему надо дать столько знаний, сколько он будет в состоянии понять и освоить. Да, научу! Но как же я скажу ему, что могу быть его учителем? Иорам старше меня, он может обидеться".

А Иораму вдруг пришла в голову удивительно простая мысль. Он подумал: "Амон-Ра ведь умеет читать и знает разные науки! И надо только попросить, чтобы он учил меня!"

— Амон-Ра, будь моим учителем! — с мольбой в голосе произнес Иорам. — Я буду прилежным учеником и верным товарищем! Прошу тебя!

Амон-Pa ответил спокойно и просто:

— Хорошо, если ты этого очень хочешь!

— Очень, очень хочу! — обрадовался Иорам. Амон-Pa встал и вошел в пещеру. Вскоре он вышел оттуда с кувшином и двумя чашами в руках. Наполнив чаши цветочным напитком, он протянул одну из них мальчику:

— Выпей! — сказал он, и отпил из другой сам. Иорам осушил чашу до дна и с восхищением посмотрел на Амон-Ра.

— Что это было? — недоуменно спросил он.

— Понравилось?

— Очень, но что же это было? Никогда раньше мне не приходилось такого пробовать!

— Это то, что сейчас тебе было нужно, чтобы набраться сил после бессонной ночи и длинной дороги и скорей приступить к работе. Но скажи мне сначала, как ты добрался до пещеры в темноте?

Амон-Pa был очень рад и доволен тем, что Иорам ради учения преодолел такой сложный путь, ведь ходить ночью через лес в горы для неопытного мальчика было опасно.

— Но я же сказал, что меня привело к тебе сердце! Ведь ты сам учил меня сегодня ночью этому! И еще ты говорил, что не следует ничего бояться! Только одного я не понял — как и почему ты неожиданно исчез? Ты стоял передо мною, разговаривал со мной и убеждал, что научишь меня исцелять людей, а потом сразу куда-то исчез. Я тут же последовал за тобой, но как ты опередил меня? Ты что, бежал по тропинке?

Сказанное Иорамом заставило Амон-Pa задуматься. Было ясно, что у Иорама было какое-то видение. Нужно ли об этом расспрашивать его? "Нет, — подумал он после некоторых раздумий, — главное, что Иорам пришел и хочет научиться чтению и наукам, ведь Андрей назвал его хорошим мальчиком".

— Хорошо, — ответил Амон-Ра, — разберемся в этом в следующий раз. А теперь приступим к делу. Следуй за мной!

Он повел Иорама в свою пещеру, стены и купол которой были покрыты рисунками Андрея. Иорам увидел там еще незнакомые ему буквы и знаки, какие-то длинные и короткие тексты и даже прекрасное звездное небо. Мальчик с огромным интересом разглядывал пещеру, залитую первыми теплыми лучами восходящего солнца. Он был удивлен, буквально ошеломлен увиденным, поэтому голос его дрожал от нетерпения и возбуждения, а глаза восторженно сияли:

— Амон-Pa, ты научишь меня всему, что тут написано и нарисовано?

— Ты сам научишься, я только помогу тебе. Ты научишься еще и многому другому.

Амон-Pa подождал, пока Иорам внимательно осмотрит пещеру. Потом подозвал его к себе и шепотом, чтобы кроме Иорама никто не услышал, как будто в пещере, кроме них, были и другие, таинственным голосом, как когда-то говорил ему Андрей, произнес:

— Смотри, вот гора, в сердце которой мы находимся, здесь наши пещеры. Вот другая гора, из-за нее восходит солнце. Посмотри на солнце...

Так вступил Иорам на путь ученичества. Амон-Pa по своему опыту уже знал, что путь этот очень нелегкий. Но он также знал от Андрея, что по этому пути быстро, весело и плодотворно шагает только тот, кто умеет удивляться. Андрей объяснил ему секреты удивления. Однажды, когда они спускались по тропинке вниз, он вдруг остановил Амон-Pa и, указав пальцем на один ничем не отличающийся от других цветок, спросил:

— Ты видел такой цветок?

— Да, таких много на нашей тропинке! — ответил Амон-Ра.

— А что ты знаешь о нем?

Амон-Pa, кроме того, что такие цветы часто встречаются в горах, не смог ответить ничего внятного: он не знал ни названия цветка, ни чего-либо другого о нем.

— Обычный цветок! — сказал он еще раз.

— Запомни, мой мальчик, — произнес в ответ Андрей своим спокойным и ласковым голосом, — ни на земле, ни в ее глубинах, ни в лазоревых далях, ни в чужих странах, ни во всей Вселенной нет ничего, что могло бы быть обычным. Все, что нас окружает, все это — необычное! Люди, как правило, очень мало знают о том, что им кажется и что они называют обычным. И они не будут знать больше, пока не поймут, что вокруг все только необычное, исключительное, единственное и неповторимое. Неповторимо, необычно все: и ты, и эти облака, и этот день, и этот простой, невзрачный цветок! И он необычен и прекрасен тем, что больше нигде и никогда именно такого цветка не будет! Могут вырасти похожие на него цветы, но именно такого больше не будет!

— Но он совсем не удивляет меня, — непонимающе проговорил Амон-Ра.

— А почему он должен удивлять тебя? Удивляться и удивлять других — это свойство человека, а не цветка или какого-либо другого явления природы. Свойством же цветка является его необычность. Потому не цветок должен удивлять тебя, а ты должен научиться удивляться ему! А когда после долгих раздумий ты сумеешь открыть еще и его явные или скрытые особенности, то тогда ты должен научиться и восхищаться им! Если же ты не научишься удивляться, то ни в чем и не увидишь удивительного, а это значит, что ты не сумеешь ни во что углубляться, не сможешь познать суть данного явления. Знания, чуть задев, пройдут мимо тебя... А кто умеет удивляться, тот постигнет великую радость познания, и ему выпадет счастье переживать чувство восхищения!

Амон-Pa не сразу понял, к чему клонил учитель. Андрей присел на корточки рядом с цветком и повторил:

— Давай научимся удивляться. Удивляться — значит, диву даваться. В то время, когда человек удивляется, его устремленная душа принимает новый образ из внешнего мира и осознает его, пропускает через себя, начинает совсем по-другому оценивать, рассматривать, пробовать его, то есть осмысливать и познавать. Наши глаза замечают очень многое, но без удивления ни один предмет, который нас окружает, не откроется нашему сознанию, он не захочет даже приоткрыть нам ни одну из своих тайн.

Учитель сорвал цветок и протянул ученику.

— Однако научиться удивляться может только тот человек, который стремится познать Божью Мудрость! А она заключена во всем! И так как Божьей Мудрости нет конца, то и человек этот должен быть постоянно устремлен к познанию.

Амон-Pa внимательно слушал объяснения Андрея и рассматривал цветок. Затем он тихо сказал:

— Андрей, ты знаешь, что я очень хочу все знать. Но почему же тогда этот цветок не привлек мое внимание?

— Цветок как люди, — продолжал Андрей, — одни умеют привлекать к себе внимание, другие не умеют этого делать. Некоторые цветы своим ярким нарядом и великолепным благоуханием обращают на себя наше внимание, а некоторые, такие как этот — невзрачные и простые на первый взгляд, не умеют. И эти последние делают свое дело тихо и незаметно, в тени других цветов. Они, словно стесняясь кого-то и боясь привлечь к себе внимание прохожего, источают изысканно тонкий, но слабый аромат и имеют удивительно мягкие, прекрасные, но не всем заметные нежные краски. Эти цветы как бы прячутся в кустах и траве от постороннего взгляда. И чтобы их найти, различить среди высокой травы, деревьев или камней — нам даны глаза, дано чутье, дана мысль. В нас также есть и еще одна Высшая Сила, которая способна вобрать в единое целое всю нашу сущность — это есть воля, Божественная Сила. Если Светом Духа, Светом Разума направить эту Высшую Силу на познание чего-либо, то рано или поздно мы откроем тайны, которые станут знаниями. Мы должны ходить по Земле с постоянным переживанием чувства удивления, этого разведчика всего, что нас окружает. Тогда наши глаза станут зоркими, наше чутье станет обостренным, наш ум превратится в луч духа. Если воля соберет их вместе, объединит их деятельность и усилия, то тогда начнется Великое Познание Мира. Только тогда в цветке мы увидим и сможем познать все его необычные свойства, и это приведет нас к восхищению Высшей Мудростью Творца. Удивление — горный исток реки познания. Так же как с вершин снежных гор берут начало кристально чистые ручейки, которые потом сливаются вместе и образуют мощные потоки горных рек, а эти реки, в свою очередь, впадают в море, обогащая и очищая его, именно так, благодаря удивлению, зарождаются высшие, чистейшие потоки познания, которыми обогащается море человеческих знаний.

Амон-Pa сосредоточенно, боясь упустить что-нибудь, слушал учителя. А Андрей, давая ученику возможность осмыслить сказанное, помолчал, а затем спросил:

— Итак, ты понял, где находится удивление? — спросил учитель.

— Во мне! — ответил Амон-Ра.

— И что делать этому цветку, если он с виду такой неприметный и не имеет столько сил, чтобы заставить нас приостановиться, присесть к нему и удивиться? Запомни, мой мальчик: самые важные знания, как правило, запрятаны очень глубоко! Ведь этот цветок своим неприметным видом специально отводит от себя наш взгляд! А теперь понюхай этот цветок, который показался тебе таким простым и обычным. Ну, как, нравится запах?

— Очень...

— Запах этот оказывает самое благотворное влияние на успокоение души человека. И если извлечь из цветка этот аромат и смешать его со специальными маслами, то получится благовонная мазь, способная приносить облегчение людям. А попробуй-ка на вкус листья цветка...

— Горький...

— Да, но если их высушить на солнце, а затем измельчить и смешать теперь уже с другим маслом, то опять получим мазь, которая ускоряет заживление ран.

На лице Амон-Pa отразились удивление и восхищение.

— Андрей, откуда ты все это знаешь?

Но Андрей не ответил на вопрос, он продолжал:

— Если корни этого цветка залить водой, довести до кипения, а затем дать полученному отвару настояться, то мы получим настойку для лечения болезней желудка. А еще из них можно извлечь вещество, которое будет незаменимо для приготовления долго не смывающихся красок. Видишь, сколько чудес таит в себе этот невзрачный цветок. Теперь ты удивлен им?

— Да, конечно! — с жаром ответил Амон-Ра. — Без тебя я никогда не узнал бы столько об этом цветке. Он и вправду удивительный!

— Но теперь, зная тайну удивления, ты сможешь сам, без меня, извлекать из любых вещей глубинные знания. Утончай в себе умение удивляться и восхищаться, развивай мысль и волю, и потоки горных и небесных знаний потекут к тебе! — Андрей указал пальцем на другой, такой же неприметный цветок. — А вот об этом цветке я знаю совсем мало. Попытайся удивиться ему и открыть для нас двоих заключенные в нем свойства...

Амон-Pa быстро учился удивляться и все больше и больше восхищался свойствами вещей и явлений, которые он открывал в них. Познание требовало от него напряженных усилий воли, ибо, чем глубже он пытался вникнуть в вещи, тем упорнее они не хотели выдавать свою тайну.

— Андрей, — сказал однажды учителю мальчик, — знания, спрятанные в вещах и явлениях жизни, не имеют границ. Они безграничны!

— Ты прав, — ответил учитель, — эти знания не имеют ни дна, ни каких-либо других границ. Мы с тобой живем во Вселенском Книгохранилище. Вся природа и звездное небо — это удивительное книгохранилище. Каждая травинка, песчинка или насекомое — это книги, сотворенные Природой. Каждое созвездие и самая маленькая звездочка — тоже книги, сотворенные Вселенной. Высшая мудрость в том и состоит, чтобы научиться читать эти самые удивительные и увлекательные книги! Только тогда перед нами откроется действительная беспредельность знаний...

Все эти наставления своего учителя — суть истинного чтения и тайну удивления, Амон-Pa освоил хорошо, и теперь помогал в этом Иораму.

Шли дни, недели, месяцы... Шесть месяцев пролетели как один большой, сложный, но увлекательный урок. Маленький учитель упорно, со всей самоотдачей вел своего ученика вверх по лестнице знаний, а тот, в свою очередь, отдавал все силы для скорейшего подъема по ней.

В один прекрасный день Амон-Ра повел Иорама в лабораторию Андрея. Здесь они нашли огромное количество книг и записей Андрея со способами приготовления различных мазей и микстур, а также по лечению болезней и недугов с их помощью. Учитель, предчувствуя свой уход, постарался, чтобы в этих, таких нужных для мальчиков книгах, все было описано очень понятно и подробно. Поэтому Ра и Иорам без особого труда разбирались в них. Теперь каждый день рано утром они выходили из пещер и на склонах гор, в лесу, на полях и лугах собирали лекарственные растения. А после полудня до полуночи, забыв о сне и пище, готовили в лаборатории мази, настойки и другие лекарства, затем помещали их в маленькие глиняные баночки и ставили их на полки.

Иорам отдавался этому занятию страстно и увлеченно, читал и перечитывал хранящиеся в лаборатории книги о врачевании, обсуждал некоторые идеи с Амон-Pa. Он и не заметил, как пролетели шесть месяцев.

19. Глава 17

— До каких же пор мы будем готовить эти мази и лекарства? Пора нам и людей лечить! — однажды сказал Амон-Pa Иораму. — Смотри, сколько лекарств мы приготовили за полгода, давай возьмем все и спустимся в Город...

Иорам очень обрадовался этим словам. Но он был рад не тому, что представился случай блеснуть своими знаниями, чтобы все в Городе заговорили о нем; и не потому, что он сможет предстать перед родителями и гордо им сказать: вот видите, каким ученым я к вам вернулся. За свою помощь людям он не ждал ни славы, ни денег, ни другого какого-либо обогащения, ни даже похвалы. Когда-то, еще в начале учения, Амон-Ра объяснил ему, что они не имеют право продавать свои знания, ибо сами их ни у кою не покупали. Эти слова навсегда остались в сознании Иорама.

Иорам был счастлив от того, что сможет лечить людей, возвращать им здоровье и радость жизни, исцелять их души и тела, помогать и защищать в трудные минуты.

На следующий день, рано утром, друзья уложили в сумки свои баночки с мазями и лекарствами, спустились с горы и отправились в путь. Не было еще и полудня, когда они вошли в окрестности Города. Ребята первого квартала, которые все так же по-прежнему играли на улице, сразу узнали Амон-Pa, и очень удивились, когда рядом с ним увидели Иорама.

— Иорам, твои родители уже примирились, что тебя нет в живых! — закричали мальчишки, подбегая к Иораму.

— Ходили слухи, что тебя могли растерзать волки!

Некоторые, самые сообразительные и юркие из них, уже со всех ног неслись к родителям Иорама с радостными криками: "Иорам жив! Иорам не умер! Он вернулся!" Но быстрей всех, намного опередив остальных, несся Большой Мальчик. Он бежал, что было мочи, чтобы первым успеть донести до родителей Иорама страшную весть: "Ваш Иорам сдружился с сатаной, ваш сын — сатана!"

А в это время Амон-Pa и Иорам в сопровождении детей шли по улицам Города. Они дошли до главной площади и остановились в тени большого дерева.

— Сообщите людям, что мы можем помочь больным! — сказал Иорам ребятам, и они, крича: "Пришли целители! Приходите все на площадь, они вылечат вас!", — разбежались по всему Городу.

Амон-Pa и Иорам достали из сумок баночки с лекарствами и осторожно уложили их на большой камень.

Тем временем к площади стали подтягиваться люди, и вскоре вокруг мальчиков собралась большая, гудящая словно улей, разношерстная толпа. Здесь были старики и молодые, больные и здоровые, любители необычных зрелищ и просто зеваки. Так же сюда пришли и мамы с больными, плачущими на их руках детьми.

Несколько пожилых, уважаемых всеми, людей, увидев вместо целителей маленьких мальчиков, возмутились и даже рассердились на них: "Как вам не стыдно обманывать и разыгрывать нас!" И с этими словами пошли домой, предупреждая всех встречающихся на своем пути людей:

— Не верьте этим шарлатанам, они хотят одурачить вас!

Тем временем на площадь стекалось все больше и больше ждущего чудес народа. Один сгорбленный безжалостным временем и стоящий на костылях старик долго смотрел на Иорама и Амон-Pa, а затем, с очень большим недоверием, обратился к ним:

— Сыны мои, какие же вы целители?! Вы просто обыкновенные мальчики!

— А ты проверь нас, дедушка! — ответил Иорам с почтением в голосе.

— Вот у меня, сынки, все суставы болят. Уж столько лет мучаюсь, еле до площади дотащился! Я, пока плелся сюда, все надеялся, мечтал, что в Городе настоящие целители появились, которые смогут помочь мне, а вместо них увидел двух маленьких мальчишек! Чего от вас можно ожидать?

— Дедушка, проверь нас, — спокойно повторил Иорам.

Старик махнул рукой.

— Ну, хорошо, будь что будет! — смягчился он и с кряхтеньем и оханьем сел на указанный Амон-Pa камень.

Амон-Pa и Иорам принялись внимательно осматривать ворчащего что-то себе под нос старика.

— Только не жмите так сильно на колени, больно мне! — запричитал дед.

Мальчики о чем-то тихо говорили между собой. Потом Иорам взял одну из баночек, стоящих на большом валуне и протянул калеке.

— Возьми вот это, помажь больные места, и боль скоро утихнет, а затем и совсем покинет тебя.

Старик с недоверием и подозрением взял у Иорама баночку, но все же принялся втирать мазь в ноги, а Амон-Pa и Иорам обратились к женщине с ребенком.

— Что с малышом? — спросил Иорам.

Женщина держала на руках трехлетнюю девочку, у которой сильно вздулся животик. Малышка была в жару, она даже не плакала, так как на это у нее уже не было сил.

— Пятый день не спадает температура, запор... — сквозь слезы объясняла мама.

Иорам осмотрел ребенка и что-то шепнул Амон-Ра. Потом он взял две баночки. Из одной налил в ложку лекарство, открыл девочке рот и влил его. Из второй же достал пальцем мазь и помазал животик, лоб и спинку девочки.

Зеваки с насмешливой улыбкой наблюдали, как маленькие целители лечили старика и ребенка, и время от времени отпускали в их адрес ядовитые реплики. Но вдруг, ко всеобщему удивлению, во всеуслышание, почти на всю площадь, старик закричал громким голосом:

— Господи, у меня прошли боли! Люди добрые, я исцелился! Не верите?

И с этими словами он бросил костыли на землю, медленно привстал с камня и сделал несколько осторожных шагов.

— Люди! — снова закричал удивленный происшедшим и взволнованный до слез старик, — Видите, я хожу без костылей! Двадцать лет я был на костылях, а теперь без них! Господи, да что же это за чудо?

Амон-Pa и Иорам так были заняты маленькой страдающей девочкой, что не могли уделить старику большого внимания. А тот ходил за Иорамом, пытался прижать его к себе и поцеловать.

— Мальчик... Сынок, родной мой! — бормотал он. — Спасибо тебе, сынок! Бог воздаст!

А юные целители, не обращая никакого внимания на окружающих их людей, уже осматривали женщину, которая жаловалась на страшные головные боли и сердечные приступы. Тем временем выяснилось, что у маленькой девочки спала температура, и она пришла в полное сознание. Мама отнесла девочку в сторонку, и малышку вырвало. Вскоре у ребенка прошли боли в животе, и девочка повеселела и оживилась. Счастливая мама пыталась дотронуться до маленьких целителей и приласкать их.

— Спасибо! Вы спасли мою девочку! Дайте мне обнять вас! — плача и смеясь одновременно, говорила она.

Мгновенно выстроилась очередь больных. Амон-Ра и Иорам трудились самозабвенно, не покладая рук. Зеваки, толпившиеся вокруг маленьких лекарей, уже не улыбались издевательски, а выражали свое удивление и одобрение восхищенными восклицаниями.

Амон-Pa не сразу заметил Мару, которая стояла в толпе людей и внимательно следила за сыном. Сердце ее переполнялось радостью и гордостью за Амон-Ра, когда очередной пациент громко сообщал всем:

— Люди добрые, мне стало хорошо! Я здоров! Она с нетерпением и даже с каким-то отчаянием ждала, когда закончится лечение людей, и толпа больных рассосется. Ей так хотелось обнять сына, расцеловать его, прижать к своему сердцу! Ведь вот уже полгода как она не видела его! Мара заметила, что ее сын очень изменился, вырос, а в его глазах засветилась мудрость.

Вдруг произошло что-то неожиданное: какой-то человек, держа в руках огромную палку и размахивая ею, разогнал плотную толпу и встал перед Иорамом.

— Отец! — радостно воскликнул Иорам, но так как он в этот момент осматривал очередного больного, то не мог сразу подбежать и обнять отца. Хотя, если бы даже у мальчика и была такая возможность, он вряд ли осмелился бы подойти к нему, с таким ожесточением и ненавистью смотрел этот озверевший человек на сына. — Так, значит, ты жив? — страшным голосом заревел он на Иорама. — Ты жив и даже лечишь людей, да? Значит, ты сдружился с этим сатаной?

— Отец! — со страхом и мольбой воскликнул Иорам. — Успокойся, отец! Да, я жив, а он вовсе не сатана, он ученый!

— Значит, он и тебя сделал ученым, да? Переманил тебя? И ты тоже сатаной стал, да? — рычал отец, не обращая никакого внимания на слова сына.

Люди с недоумением смотрели на происходящее, переводя непонимающий взгляд то на отца, то на сына.

— Отец, отец!.. — Иорам старался успокоить отца, но разбушевавшийся человек не слышал ничего.

— Я покажу тебе, какой ты ученый! — ревел тот и вдруг со всей силой замахнулся на сына палкой...

Однако он промахнулся, и палка, пролетев мимо Иорама, опустилась на голову стоящей рядом с ним больной женщине. Женщина вскрикнула и, сраженная сильнейшим ударом, упала на землю.

— Оте-е-е-ец! — кричал в ужасе Иорам. — Что ты делаешь! Опомнись!

— Он убил женщину! Он женщину убил! Остановите этого бешеного! — встревожилась, закричала толпа.

Отец Иорама еще раз замахнулся палкой на сына и опять промахнулся. На этот раз удар пришелся по ноге стоящего в толпе маленького мальчика, который не успел вовремя отскочить в сторону. Малыш душераздирающе вскрикнул и тоже упал на землю.

Народ волновался, так до конца и не понимая, что же здесь происходит. Кто-то бросил камень в озверевшего человека, но тот ничего не видел вокруг себя и не чувствовал. Он готовился к новому нападению на сына.

— Остановите же этого сумасшедшего... Скрутите же его скорей! Смелее, смелее! — поощряли стоящие сзади люди тех, кто стоял в передних рядах, но те боялись подступиться к "бешеному" с огромной палкой.

Иорам не прятался от отца и не защищал себя. Он только умолял его:

— Оте-е-ец, успокойся! Успокойся же, оте-е-ец! — твердил он сквозь душащие его и текущие от бессилия горькие слезы.

Отец же в это время заметил расставленные на камне баночки и горшочки с лекарствами и одним взмахом палки разнес их на кусочки.

— Что ты натворил! — возмутился Иорам и бросился туда, где еще несколько секунд назад находились целительные мази, настойки и порошки, в надежде что-нибудь спасти и уберечь. — Зачем, зачем ты разбил их? Как же нам теперь помочь этим людям? — рыдал Иорам, собирая осколки дрожащими от горя руками.

Отец поднял палку и снова двинулся на сына, опустившегося на колени перед разбитыми баночками.

— Остановите его, остановите! Он убьет его! — кричали в ужасе люди.

А Иорам поднял голову и смело посмотрел отцу в глаза. В этот момент тот был похож на разъяренного зверя, ничего не видящего перед собой, кроме крови. Но Иорам даже не попытался уклониться от жестокой палки. Он смотрел с вызовом на палку, на отца и кричал в исступлении:

— Зачем ты разбил баночки? Что тебе нужно?

И в это время мальчик почувствовал страшный удар, который пришелся по лбу. Ему показалось, будто это страшный ураган с ужасающим громом и молниями, со всей своей необузданной силой обрушился на него, подхватил, закружил и бросил на землю. Иорам рухнул на спину, а из разбитой головы хлынула алая кровь.

— Убил сына! Сумасшедший! Бешеный! Мальчика убил! — забушевала толпа. — Остановите же его, свяжите его!

Наконец, несколько молодых парней подкрались к отцу Иорама сзади и приготовились к нападению. Он же в это время обернулся к Амон-Pa, который старался уберечь Иорама, прикрыть его собой, и заревел:

— Я и тебя, гадину, не оставлю в живых! — и со всей какой-то нечеловеческой силою замахнулся палкой.

Амон-Pa, как и Иорам, даже и не попытался отвести от себя этот мощнейший удар, и если бы палка действительно обрушилась на мальчика, то она расколола бы его голову на две части...

Дальше все произошло в мгновенье ока. В этой суматохе никто и не заметил, как, когда, в какое мгновение оказалась перед сыном Мара и, обняв его, закрыла своим телом. В этот момент она была похожа на большую, прекрасную и смелую птицу, готовую на все ради жизни своих птенцов... Страшный удар, предназначенный Амон-Ра, пришелся прямо в висок женщины... Мара застонала, ноги ее подкосились, и она тихо, все так же пытаясь удержать в своих объятиях сына, соскользнула вниз к его ногам.

Амон-Pa взглянул на спасшую его женщину, и чуть было не лишился сознания.

— Мама, мама! — бросился он с криком отчаяния на грудь матери. — Мама, моя добрая, любимая, ласковая мамочка!

Кто-то, не дожидаясь, пока отец Иорама соберется с силами и нанесет новый удар, успел подставить ему подножку, и тот, выронив палку, упал. И в этот момент несколько крепких парней схватили его за руки и за ноги, подняли в воздух и оттащили в сторону, где его связали, а затем бросили посреди площади рядом с камнем, на котором недавно стояли горшочки с лекарствами. При падении он сильно ударился спиной об этот камень и, заревев от страшной боли, захотел вскочить на ноги, чтобы отомстить своим обидчикам, но не смог, так как боль насквозь пронзила все его тело, а тугие веревки крепко держали руки и ноги.

Люди со всех сторон уже спешили к Иораму, чтобы привести его в чувство; кто-то бросился на помощь женщине, у которой была сильно разбита голова; а кто-то успокаивал плачущего мальчика со сломанной ногой. Вокруг Мары тоже собрался народ. Только взбешенный человек валялся на земле без внимания, помощи и сочувствия. У него был сломан позвоночник, и поэтому он стонал и рыдал от страшных болей, сковавших тело. Но ни у кого он не вызывал жалости, а лишь презрение.

Кровь, струйкой шедшая из разбитой головы Мары, застилала ей глаза, и Амон-Pa очень бережно старался очистить от крови лицо матери рукой, но сделать это было невозможно, так как кровь текла слишком сильно. Мара чуть-чуть приоткрыла глаза и сквозь алую, липкую пелену узнала сына. Она улыбнулась ему, и Амон-Pa почувствовал великий, согревающий поток любви матери, шедший из ее сердца.

— Мама, моя любимая, моя добрая мама!.. — снова разразился рыданиями мальчик.

Мара ласково улыбнулась и тихо промолвила:

— Не плачь, сынок... Тебе ведь уже восемь лет... Как ты повзрослел... Знаешь, я недавно видела тебя во сне, ты чудесно рассказывал мне обо всем, чему научил тебя Андрей... И ты прекрасно лечишь людей... Это очень хорошо, мой сынок!..

Мара говорила отрывисто, часто замолкая, чтобы немного передохнуть.

Амон-Pa заметил, как прекрасное синее сияние, струящееся откуда-то изнутри, осветило удивительно спокойное и ласковое лицо Мары.

Она собралась с силами и произнесла:

— Дай мне поцеловать твой лоб, сынок... Амон-Pa нагнулся и лбом коснулся горячих губ матери. Ее нежный поцелуй влил в его сердце весь свет и теплоту Вселенной. И тут ее голова упала на бок, на устах заиграла тихая улыбка, а глаза закрылись.

— Погибла женщина! — произнес кто-то стоявший рядом.

— Испустила дух, бедная! — печально проговорила старая женщина.

— Умерла! — сказал один пожилой мужчина, будто кому-то поясняя значение слов "испустила дух".

А дед, которого совсем недавно исцелил Иорам, применив всю философию жизни, произнес спокойно, с достоинством, во всеуслышание, вкладывая в свои слова какой-то таинственный смысл:

— Нет, она не погибла! Она не испустила дух! Она не умерла! Просто она перешла в Иной Мир и продолжает свой светлый путь, которому нет конца!..

Однако, что такое Иной Мир, никто из собравшихся не знал, а дед не сказал.

И никто не видел, как Мара переходила в Иной Мир, в Мир Небесный. Только одна душа Амон-Ра знала и видела все, что происходило с мамой.

В глазах Амон-Pa вдруг все потемнело, и он как будто оглох. Амон-Pa ничего не видел и ничего не слышал, что происходило вокруг. Но его внутреннее сознание было, как никогда, обострено, оно все видело и слышало, но окружал его совершенно другой мир... Амон-Pa увидел, как из тела Мары легко выскользнуло нежное синее сияние и встало над его головой. Он улыбнулся этому ласковому, чистому свечению, протянул к нему руки и мысленно произнес: "Лети, мамочка! Лети высоко! Стремись к Высшему! Там ждут тебя, мама!"

Так, без слышимых человеческому уху слов разговаривал Амон-Pa с душой Мары, которая никак не хотела расставаться с сыном и все кружила и кружила над ним.

"Не бойся, мама, смерти нет! Ну, не бойся!.. Это не ты, а только твое земное тело лежит здесь, на земле. Не жалей о нем, оно больше тебе не нужно, потому что у тебя есть другое — тонкое тело, и оно такое красивое и светящееся! Только в нем ты можешь достичь Мира Небесного! И там, в этом прекрасном Мире, у тебя есть совсем другое, удивительное имя. Здесь тебя все звали Марой, а в Мире Небесном знают твое бессмертное имя! Так учил меня Андрей. Он научил меня очень многому, мама, ведь я уже совсем взрослый! А еще мне Андрей говорил, что Мира Огненного достигают только светлые души, а ты, мама, светлая душа! Так устремись к Высшему, устремись к Богу! Лети, лети, мама! Смелей, да-да, вот так!.. Какая ты красивая, мама, как прекрасно ты летишь! Смотри, тебе навстречу спешит душа Амона! Лети, мамочка, лети!"

На лице мальчика, стоящего на коленях рядом с погибшей матерью и устремившего свой взгляд куда-то в небо, играла светлая, загадочная улыбка, и собравшиеся вокруг него люди никак не могли понять, что же с ним происходит. Некоторые даже начали шептать, что Амон-Pa от постигшего его горя сошел с ума, и поэтому отходили подальше. А он, ничего не замечая вокруг себя, все смотрел и смотрел вслед улетающей душе Мары, и лишь когда ее след растворился в небесной синеве, Амон-Pa очнулся. Он нежно взглянул на тело матери, ласково погладил рукой ее лицо и поправил волосы.

И вдруг в его голове промелькнула мысль: "А как же Иорам?" Он быстро вскочил на ноги и подбежал к тому месту, где толпились люди. По их скорбным лицам было видно, что Иораму совсем плохо. "Умер мальчик... Убил сына отец-злодей!" — перешептывались они. Одна женщина стояла перед распростертым на земле мальчиком на коленях и вытирала ему платком голову, однако кровь никак не желала останавливаться и все бежала и бежала тонкой, красной струйкой по бледному лицу Иорама. Другая же старалась привести его в чувство, поэтому непрерывно, с мольбой и отчаяньем в голосе, призывала: "Иорам, очнись!.. Иорам, очнись!" Здесь же, в этой толпе, стояли и испуганные, притихшие дети, которые со страхом в глазах смотрели на мальчика с разбитой и окровавленной головой.

— Пропустите! Отойдите! — спокойно, но строго сказал всем Амон-Ра.

Люди расступились и дали ему подойти к Иораму.

— Вы тоже, пожалуйста, отойдите и не мешайте мне, — сказал он женщинам, которые делали последние усилия для спасения мальчика.

Женщины с недоумением взглянули на Амон-Pa, но посторонились. Амон-Pa внимательно посмотрел на друга. "Иорам не должен умереть! Спаси его!" — зазвенел в ушах голос Андрея, и этот голос шел из самой глубины сердца.

"Как мне спасти его? У меня больше нет целительных средств!" — ответил Амон-Ра голосу.

"Они в тебе... ТЫ ЕСТЬ ВСЕ! Не медли, действуй!" — приказало, как показалось Амон-Pa, его гулко стучащее сердце.

Тогда Амон-Pa закрыл глаза, обе ладони положил на голову Иорама и обратился к своему сердцу: "Нам надо спасти Иорама! Он очень хороший! Он настоящий целитель!" Мальчик призвал на помощь все высшие чувства: любовь, сострадание, преданность, заботу, радость, восхищение, надежду. Затем он с помощью великой силы своей веры наполнил этими живительными, чудодейственными чувствами каждую клеточку своего горячего сердца... Тело его задрожало, а ладони запылали, словно в огне — все переживания любящего сердца хлынули стремительным потоком и через ладони выплескивались на Иорама. Амон-Pa весь превратился в одну сплошную молитву, которую возносила к Небу каждая его клеточка, каждая мысль, каждый вздох...

И если бы кто-нибудь из собравшихся и толпившихся здесь людей обладал духовным зрением, то он увидел бы, что над Иорамом, то сливаясь в одно целое, то разъединяясь в удивительном и непонятном фантастическом танце, кружат два фиолетовых огонька. Это душа Амон-Pa разговаривала с душой Иорама. Но никто этого не видел, не чувствовал и не слышал. Никто даже и не догадывался, что полуживой мальчик, лежащий на орошенной кровью траве, и мальчик, склонившийся над ним, ведут неслышную для других людей беседу:

"Амон-Pa, мне жалко тебя, не надо из-за меня жертвовать собою, своими силами".

"Ты не прав, Иорам! Надо жалеть не того, кто жертвует, а того, кто этого не делает".

"Но у тебя не хватит сил, чтобы вернуть меня обратно. Посмотри на мою голову: у меня очень сильно рассечен лоб, и кровь все время течет из раны".

"Иорам, помоги мне, и мы вдвоем обязательно победим".

"Амон-Pa, как же мне помочь тебе? Видишь, мое тело безжизненно лежит на земле, в нем еле-еле теплится жизнь".

"Иорам, а ты посмотри на ту женщину, которую на носилках принесли к тебе, чтобы ты исцелил ее".

"Я уже не смогу ее вылечить. Поверь, мне очень жаль".

"А ты наполни свое сердце состраданием и вернись, чтобы исцелить ее!"

"Разве достаточно будет сострадания для того, чтобы вернуться?"

"Иорам, тогда посмотри вон на того маленького мальчика, стоящего рядом с бедно одетой женщиной. Если ты его не исцелишь, то он умрет через несколько дней. Ты — их последняя надежда".

"Амон-Pa, сердце мое разрывается от жалости! Что мне делать?"

"Не бойся своей жалости, ведь боль твоего сердца — это твоя великая сила. Посмотри на этих людей, ты им очень нужен! Они ждут тебя! Постарайся еще больше наполнить сердце состраданием к этим людям!"

"Ра, что со мной происходит?"

"Ты возвращаешься, Иорам! Ты возвращаешься!"

Амон-Pa упал навзничь без сознания.

— Быстрее, помогите, он тоже умирает! — закричал кто-то в толпе.

Но то, что произошло в следующую секунду, повергло всех в замешательство и недоумение: Иорам руками протер покрытые засохшей кровью глаза, осторожно присел и оглянулся, ища взглядом Амон-Ра.

— Ой, смотрите, Иорам ожил! — закричал маленький мальчик, который стоял впереди всех и не сводил глаз с Иорама.

Растерянные люди переглядывались в замешательстве и, не понятно почему, разговаривали шепотом, словно они чего-то боялись. Со всех сторон доносились слова: "умер", "ожил". И пока они разбирались, что же все-таки произошло, Амон-Pa открыл глаза, привстал и посмотрел в сторону Иорама.

— Как ты, Иорам? — спросил Амон-Ра.

— Не могу понять, — ответил Иорам, — кажется, я упал и ушибся. А как ты себя чувствуешь? Что тут произошло?

И ни один из них совершенно не помнил, какие огромные усилия приложили их души для того, чтобы состоялась эта встреча. Душа каждого сохранила все в тайне.

Мальчики смотрели друг на друга и улыбались.

Женщины первые проявили смелость и принялись смывать кровь с лица Иорама. Делали они это осторожно, чтобы случайно не задеть, не растревожить раны и не причинить этим боль мальчику. Когда же они закончили свою работу и с опаской посмотрели на лицо Иорама, то от удивления потеряли дар речи.

Стоящие в первых рядах толпы набрались смелости и тоже приблизились, чтобы как следует рассмотреть происходящее.

— Так значит, палка не попала по нему?! — удивленно спросил кто-то, взглянув на Иорама.

— Как это не попала? А рассеченный лоб?!! — с недоумением в голосе произнес другой.

— А где же тогда раны?! От них даже следа не осталось! Откуда же лилась кровь?!

Люди старались и никак не могли объяснить друг другу что-нибудь толком. Они не понимали ни того, как же ожил Иорам, ни того, куда исчезли следы ран на его лице, и ни того, откуда вытекло столько крови...

И вдруг, среди этой ошеломленной происходящим толпы, кто-то громко, словно привлекая к себе всеобщее внимание, прошипел:

— Сатанинское отродье! Сатанинское отродье! Все взглянули в ту сторону, откуда доносилось это злобное шипение, и увидели побелевшего от ненависти Большого Мальчика. Все это время он следил за происходящим и несказанно радовался тому, что именно он натравил отца Иорама на собственного сына и Амон-Ра.

— Они действительно от сатаны! — повторил кто-то другой за Большим Мальчиком. — Как же иначе он смог ожить?

Некоторые люди, еще совсем недавно жалевшие Иорама, стали испуганно переглядываться между собой и в ужасе, что сатана может причинить им вред, покидать площадь. При этом они поспешили взять с собой женщину с разбитой головой и мальчика со сломанной ногой. "Вам не нужно исцеление, идущее от сатаны", — говорили эти люди пострадавшим и спешили прочь от этого "сатанинского места". Спустя несколько минут площадь, еще недавно оживленная, гудящая от голосов, почти опустела. Но не все поверили в злобные слова Большого Мальчика. Были и такие люди, которые остались и еще ближе подошли к Амон-Pa и Иораму, ибо они были уверены, что соприкоснулись с Высшей Силой и Добротой.

20. Глава 18

Мару оплакивали многие.

Горожане любили добрую женщину, которая с радостью помогала всем, кто нуждался в помощи и заботе. Все знали, что у Мары чистое и любящее сердце, что она день и ночь без отдыха ухаживала за немощными стариками, брошенными и забытыми повзрослевшими детьми, за больными, страдающими неизлечимыми болезнями и поэтому потерявшими всякую надежду, за сиротами, которые в этой женщине видели свою маму.

Люди сочувствовали Амон-Pa, не так давно потерявшему отца, а теперь и мать. Они очень жалели его, ведь маленький мальчик остался совсем один на этом свете.

Собравшийся на похоронах народ постепенно начал расходиться. Последним с кладбища, сгорбившись, словно от непомерной тяжести, ушел ювелир Захарий. Во время похорон глаза старого мастера были полны слез, но он их не стеснялся и не прятал от людей. Все время, пока хоронили Мару, Захарий прижимал к себе Амон-Pa, словно защищал его своей грудью от только ему одному ведомого нападения. При этом он долго и нежно гладил мальчика по волосам своими зажившими золотыми руками и что-то тихо-тихо повторял про себя.

— Сынок, пожалуйста, зайди потом ко мне в мастерскую! — с надеждой в голосе попросил он мальчика перед своим уходом. — Придешь?

Амон-Pa остро чувствовал особую заботу и любовь старого мастера, и он был очень благодарен Захарию за это. "Может быть, это потому, что я вылечил его руки?" — думал мальчик.

— Хорошо, я обязательно приду, — тихо сказал он и этим успокоил ювелира.

Идет сейчас Захарий по дороге с опущенной головой. Плечи его дрожат, видно, он плачет.

У свежего могильного холмика, на котором лежали принесенные людьми цветы, остались только близкие друзья Амон-Ра — Иорам и Илья. Илья, так же как Иорам, был старше Амон-Pa на четыре года, но дружба эта была мальчикам в радость. Поэтому Амон-Ра так хотел пригласить Илью на свой день рождения, когда ему исполнялось семь лет, но тогда этому празднику не суждено было состояться. С тех пор друзья не видели друг друга.

Мара любила Илью как сына, старалась окружить его своей лаской и заботой, ведь мальчик рос без матери — она умерла во время родов. Илью воспитывали отец и старший брат. Ему было всего четыре года, когда он начал помогать отцу и брату в делах по хозяйству. А когда Илье исполнилось восемь лет, он научился плотничеству и стал хорошим мастером своего дела. Его изделия были так красивы, удобны и прочны, что люди не верили, что маленький мальчик может мастерить такие чудесные вещи. А Илья создавал свои изделия по четко отработанному плану. Сначала он хорошо все продумывал, затем аккуратно, во всех деталях, прорисовывал задуманную вещь на глиняных дощечках и только потом мастерил ее из дерева.

Теперь они втроем сидели у могилы Мары. Иорам и Илья молчали, они не хотели мешать Амон-Pa, который был погружен в свои мысли. А Амон-Pa думал о смысле жизни, о связи добра и зла, любви и ненависти, печали и радости. Он вспомнил о мешочке, висящем на шее, и пощупал его — там лежал камень-письмо. "Да будет твой путь тернистым", — вспомнил он написанные на камне слова.

"Отца отняло у меня море. Мама защитила меня, ценою своей жизни спасла от неотвратимой смерти. И теперь она покоится здесь. Андрей тоже оставил меня. Куда ушел Андрей? Почему не взял меня с собой?.. Большой Мальчик сильно разбил мне лоб. Он разозлился и бросил в меня камень только потому, что я вылечил Иорама... Отец Иорама уничтожил все наши лекарства и мази. Нас с Иорамом за то, что лечим людей, некоторые называют «сатанинским отродьем» и избегают. Может быть, это и есть тернистый путь?"

Так думал Амон-Pa и старался разобраться в происходящих событиях, найти в них ответы на свои вопросы. Особенно его мучил вопрос: почему люди отвечали на добро злом? В течение шести месяцев, днем и ночью Амон-Pa и Иорам усердно изучали секреты изготовления лечебных мазей. Сколько было вложено сил и труда в поиск лекарственных трав и корней, в их обработку, в приготовление самих лекарств. С каким упорством овладевали они способами целительства и как радовались, что смогут помогать людям: лечить больных и исцелять калек. Но люди на все это ответили злом. Не все, конечно, но большинство из них оказались неблагодарными людьми...

"Да будет путь твой коротким и бесконечным".

Как может быть путь одновременно и коротким, и бесконечным? Да еще — восходящим!

"Пути без обычных дней не существуют, — подумал Амон-Ра, — значит, нужно оглянуться на уже ушедшие дни — не таится ли в них путь восходящий. Андрей научил меня мудрости пути. Людям кажется, что дороги придуманы лишь для того, чтобы ходить из одной деревни в другую, чтобы покупать товары или продавать их; чтобы навещать родственников и друзей, доставлять радость или вредить кому-то. Дорогами пользуются жестокие разбойники, грабящие и убивающие путников, и святые люди, несущие свой свет другим. Люди не думают о том, что все дороги, какие только существуют на земле, служат великой цели — совершенствованию и возвышению души. Дни — это дороги жизни, а дороги — это дни. Они вместе могут привести человека к вершинам его души. Но надо знать, что кроме земных дорог для телесного перемещения есть мысленные дороги, по которым перемещается наша душа. И лучшая дорога для человека это та, которая вмещает в себя восхождение тела и души одновременно".

Амон-Ра вспомнил знакомую горную тропинку, ведущую в пещеры. Тропинка эта была и тернистая, и восходящая, да и не такая уж длинная — хватит и полдня, чтобы подняться по ней до пещер и тут же спуститься вниз. Может быть, в камне-письме речь идет об этой тропинке? "Что же тогда получается, — подумал мальчик, — по этой тропинке я должен ходить туда-сюда всю свою жизнь?! Какая бессмыслица! Хождение взад-вперед никак не может помочь восхождению души! Что ты несешь на своих плечах туда, наверх, и с чем ты спускаешься вниз — это и есть путь. Если человек идет по дороге, ничего не неся на своих плечах, то он и не идет по ней, а бесцельно гуляет. Дорога без ноши — есть дорога в никуда. Дорога для того и дорога, чтобы люди ходили по ней со своими ношами. Есть ноша — будет дорога, нет ноши — не будет дороги. Но что должен нести человек, какую ношу ? Он должен нести ношу забот. Если человек идет по дороге, согнутый в плечах под тяжестью забот о других, и несет эту тяжесть с чувством долга, с чувством постоянной сердечной радости, то дорога эта есть путь восхождения его души, независимо от того, что иногда по ней приходится и спускаться".

Путь, дорога, путь!

Амон-Pa догадывался, что тайна камня-письма заключалась именно в этом слове. Одно за другим всплывали в мыслях наставления Андрея, зазвучал его, такой дорогой сердцу Амон-Pa, голос. "Пойми, мой мальчик, — говорил Андрей, — путь есть сама жизнь. А человек есть вечный путник Вселенной... Жизнь на Земле — это только отрезок нашего вечного пути, пути в Беспредельность... Душа направляется по видимым и невидимым путям... Честь путника — его ноша"...

Далее Андрей говорил: "Дорога есть матерь мудрости. Идущий легким путем катит свою душу по спуску вниз. Путь — это наша мысль. Самая сложная дорога — это дорога Любви и Добра. Возвышенные мысли есть путь, ведущий вверх... Дорог много, но у каждого свой путь, который он несет в себе с рожденья. Человек по-настоящему живет только тогда, когда идет по собственной дороге и несет собственную ношу. Эго есть истинная жизнь и истинная дорога. Тайна собственного пути заключена в душе. Ключ к душе хранится в сердце. Сердце выдает его только ценою любви".

Эти наставления Андрея, ярко прозвучавшие его голосом во внутреннем мире Амон-Pa, помогли найти мальчику ответы на некоторые волнующие вопросы, однако суть камня-письма и на этот раз осталась не до конца раскрытой.

Амон-Pa очнулся от своих мыслей и оглянулся. Рядом с ним на земле сидели Иорам и Илья.

— Иорам, — обратился Амон-Pa к ученику и привстал, — придется тебе подняться в пещеры и взять мазь для лечения травм...

— Для кого? — спросил Иорам.

— Ты должен вылечить своего отца.

Лицо Иорама исказилось от гнева.

— Мой отец заслуживает, чтобы всю жизнь быть прикованным к постели. Тогда он причинит людям меньше зла. Разве не он убил твою маму? Разве не он уничтожил все лекарства? Так почему я должен его лечить?

Амон-Pa тихо и спокойно ответил:

— Иорам, не будем судьями твоему отцу. Ты — целитель. Ты обязан помогать людям, несмотря ни на что...

— И потому я обязан лечить даже злых и недостойных? Может быть, я должен лечить и врагов, чтобы они потом опять причиняли зло? — не успокаивался Иорам.

— Да, это так, если даже ты знаешь, что он все же останется твоим врагом. Кроме тебя твоего отца исцелять никто не будет.

Иорам умолк. Затем, немного помолчав, он встал и поспешил к пещерам.

Илья тоже поспешил домой, где его ждала работа.

Амон-Pa пошел к мастерской ювелира Захария.

Золотых дел мастер сидел перед своей мастерской и ждал Амон-Pa. Увидев мальчика, он широко улыбнулся и проговорил:

— Заходи, сынок, в мастерскую, посмотри, как я живу! — ювелир волновался, хотя не мог понять причину своего волнения.

Мастерская была слабо освещена, так как ее единственное, маленькое окошко пропускало совсем немного света. Но Захарию это не мешало, он любил работать при горящих свечах. В одном уголке мастерской стояла тахта, около окошка — рабочий стол Захария, остальные углы и ниши в стенах были заняты инструментами, а на полках лежали небольшие кусочки золота и серебра, стояли коробочки с драгоценными камнями. В мастерской было чисто, все вещи в ней имели свое место. Чувствовалось, что хозяин любит во всем порядок.

Амон-Pa почему-то думал, что в мастерской увидит выставку изделий прославленного ювелира. Он воображал, как Захарий показывает ему то одно изделие, то другое и с гордостью рассказывает о каждом из них. Но, войдя в мастерскую, мальчик сразу понял, что скромный и застенчивый, да еще и бедный и беззащитный, Захарий не может позволить себе такой роскоши. Все, что он создавал, сразу забирали заказчики, у него же оставались "золотые" руки и кусок черствого хлеба. А несколько месяцев тому назад он чуть было не потерял и свои руки. До сих пор Захарий так и не понял, что тогда произошло. Может быть, все это ему приснилось: и ожоги, и исцеление рук? Он не мог постигнуть умом, как же Амон-Pa вылечил ему руки.

— Вот так я живу, сынок! — развел руками Захарий, — Эго все, что у меня есть, большего мне не надо!

Амон-Pa с любопытством рассматривал инструменты ювелира. Захарий стоял рядом и не сводил с него глаз.

Потом они уселись на тахте.

Захарий откуда-то достал маленькую коробочку, открыл ее и вынул из нее изделие.

— Это тебе, сынок... — и положил что-то мальчику на ладонь.

Амон-Pa внимательно посмотрел на изделие, и у него от восхищения перехватило дыхание: на его ладони лежала чудесная вещь. На его руке покоилось настоящее миниатюрное солнце! Это было восходящее солнце, оно испускало первые рассветные лучи и готовилось взойти из-за горы и осветить весь мир. Лучи же его были усыпаны переливающимися и сверкающими всеми цветами радуги бриллиантами и другими драгоценными камнями.

Мальчиком овладело странное переживание: разве не это солнце созерцал он, когда, закрыв глаза, сосредоточившись самозабвенно, исцелял руки мастера? Тогда перед его взором возникло сказочное зрелище: как покорял мастер благородный металл, как его сильные, но такие нежные пальцы скручивали и плели тончайшие золотые нити, с какой точностью, любовью и изяществом эти пальцы вставляли в них драгоценные камни. И вот что получилось: настоящее восходящее солнце, только маленькое, которое умещается на человеческой ладони! Амон-Ра понял — это был шедевр мастера. И хотя сын рыбака не имел опыта оценки ювелирных изделий, но сердце определенно подсказало, что на его ладони лежало маленькое чудо!

Еще одно странное чувство овладело мальчиком.

Чем внимательнее он рассматривал изделие, тем яснее замечал в восходящем солнце образ Мары. На золотом диске солнца незаметно возвышались тонкие формы, и воображение Амон-Pa улавливало полное доброты лицо Мары. "Надо спросить!" — подумал мальчик.

— Захарий, я и вправду вижу образ Мары или мне кажется?

Ювелира не смутил этот вопрос и он ответил прямо и откровенно:

— Ты прав, сынок. Я всю жизнь любил Мару... Она же любила Амона. Мара была для меня ангелом, спустившимся с небес.

"Так вот почему он одинок", — с грустью подумал Амон-Pa. Мальчик проникся чувством сострадания к мастеру, и поэтому ему захотелось сказать Захарию что-нибудь приятное:

— Ты очень хороший! — сказал он тихо мастеру. А затем, после минутного молчания, когда каждый осмысливал состоявшееся откровение, Амон-Pa спросил:

— Скажи, Захарий, сколько времени ты трудился над этой вещью?

— Всю жизнь и одну ночь! — ответил мастер.

— Как это? — удивился мальчик.

— Мару я любил всю жизнь и потому постоянно думал, как отразить, как выразить свою любовь в изделии. Я долго искал формы выражения единства Мары с Солнцем. Искал даже во сне. Но постичь, понять это я смог только вчера ночью, и получилось то, что ты держишь в руках. Если бы Мара была жива, я преподнес бы это украшение ей. Но теперь оно принадлежит тебе...

Амон-Pa собирался сказать мастеру, что не может взять эту прекрасную вещь, что она очень дорогая, что она есть чудо на многие века и поэтому должна остаться у мастера. Но Захарий остановил его. Он взял медальон с цепочкой, нежно погладил его, поцеловал и, что-то прошептав, повесил мальчику на шею и спрятал на его груди под рубашкой.

— Носи это всегда с собой, сынок, будешь защищен от злобы! — и добавил: — Вот теперь я спокоен!

Мастер с нежностью погладил мальчика по голове.

— Спасибо, Захарий... Какое у тебя прекрасное сердце!

Наступило короткое молчание. За это время Амон-Ра и Захарий обменялись добрыми мыслями, полными забот друг о друге.

Их молчание прервал голос Саломеи:

— Дядя Захарий, Амон-Pa у тебя? Я его ищу! — звала девочка с улицы.

Оба вышли из мастерской.

Саломея обрадовалась, увидев Амон-Ра.

— По всему городу искала тебя! — защебетала девочка. Она была явно чем-то взволнована.

— Почему, Саломея? Что случилось? — спросил Амон-Ра.

— Что случилось?! Пойди, посмотри, сколько народу собралось на площади. Ты тоже иди, дядя Захарий...

Саломея взяла за руку Амон-Pa и повлекла его за собой. Ювелир последовал за ними.

21. Глава 19

— Почему люди собираются на площади, Саломея? — спросил Амон-Pa, еле поспевая за девочкой.

Толпа людей, и взрослые, и маленькие, действительно спешила к площади.

— Скажи мне, что значит "мессия"? — спросила Саломея.

— Мессия — значит спаситель, пророк.

— Так вот, говорят, что придет мессия, которого зовут Иисус.

Когда они пришли на площадь, где два дня тому назад Амон-Pa и Иорам лечили больных, то увидели огромное количество людей. Почти весь город собрался на площадь. Здесь были люди даже из других городов и окрестностей. Вокруг не было свободного места. Кто-то громко объявил собравшимся:

— Иисус со своими учениками придет до захода солнца!

Чего только не говорили в толпе люди. Кто утверждал, что Иисус — это Христос, Бог, сын Бога.

Рассказывали о чудесах, которые творил Иисус: слепым возвращает зрение, исцеляет калек, воскрешает мертвых, покоряет разбушевавшееся море. Рассказывали еще о Его проповедях: о том, что приближается Царство Небесное; о том, что надо уметь прощать и даже молиться за врагов своих, о том, что надо накапливать богатство не на земле, а на Небе. Еще люди пересказывали друг другу Его притчи о сеятеле, о самаритянине, о злых виноградарях...

Кто-то верил, что Иисус действительно есть Мессия, есть Христос. А кто-то твердил, что он лжец, а никакой не пророк.

Откуда-то из толпы появился Илья и встал возле Саломеи и Амон-Ра.

Солнце уже клонилось к горизонту. Опять кто-то объявил, что Иисус сюда уже не придет, так как он остановился у подножья Горы Оливковых Деревьев вместе со своими учениками и последователями, где завтра с утра будет проповедовать свое учение и исцелять страдающих.

Народ огорчился. Все очень хотели увидеть Мессию, послушать Его, а больные надеялись на исцеление. Многие тут же решили пойти к Горе Оливковых Деревьев, там заночевать, а утром занять удобное место и с близкого расстояния увидеть Мессию.

Люди долго и неохотно расходились.

— Вы пойдете к Горе? — спросила Саломея и робко продолжила: — Я хочу быть вместе с вами!

В это время ребята услышали зов Иорама.

— Амон-Ра! — Иорам с трудом пробрался сквозь толпу и подошел к ним. Он был очень взволнован. — Мама меня даже во двор не пустила. Отец, говорит, от тебя никакого исцеления не примет, он даже видеть тебя не хочет. Как мне быть? Вот мазь, которую я принес из пещеры.

"Да будет путь твой тернистым", — как будто заговорил камень-письмо Амон-Ра и шепнул ему на ухо: "Решай".

Нужно ли заставлять больного принимать микстуру или силой накладывать мазь на раны калеке, если ни тот, ни другой не хотят принимать от тебя помощь? Надо ли лечить больного, который тебя не хочет даже видеть? Надо ли оставаться светлым ангелом для тех, кто тебя считает сатаной?

В мыслях Амон-Pa камень-письмо превратился в Книгу Мудрости, которая сама раскрылась перед его внутренним взором. И он начал читать:

Да будет путь твой тернистым:

Независимо от того, ждут от тебя добро

или не ждут его —

Твори добро.

Независимо от того, заметят твое добро

или не заметят его —

Твори добро.

Независимо от того, принимают твое добро или

отбрасывают его —

Твори добро.

Независимо от того, чем будут платить тебе за

добро: добром или злом —

Твори добро.

Твори добро и ни у кого не спрашивай разрешения,

Ибо никто не властен над твоим добром.

Твори добро и не ищи его плодов,

не спрашивай, кто пользуется ими.

Сеятель добра тот, кто никогда не ждет урожая

и радуется,

когда он достается другим.

Восполни сердце свое добром даже тогда,

когда окажешься в водовороте зла;

И тогда,

когда станешь каплей в море добра.

Твори добро в тайне,

Ибо добро в тайне с легкостью найдет путь к тому,

кому оно нужно.

Добро в тайне с благодарностью примет и друг, и враг, и добрый, и злой,

И здоровый, и калека.

Добро, творимое в тайне, готовит душу для полетов к звездам.

Трудно творить добро.

Путь творения добра и есть путь тернистый...

— Амон-Pa, куда ты смотришь? Как мне быть с отцом? — уже который раз спрашивал Иорам, дергая друга за рукав.

Амон-Pa успел дочитать до конца раскрытую страницу Книги Мудрости и теперь уже точно знал, что ответить. "Добро, творимое в тайне", — вот что нужно делать.

— Иорам, садись на этот камень.

Камень был тот же самый, на котором они два дня тому назад разложили всю свою аптеку.

Иорам сел на камень, а Амон-Pa устроился у его ног.

— Иорам, слушай меня внимательно. Наполни все свое сердце чувством благодарности к отцу, ибо он сотворил тебя. Пронзи свое сердце чувством жалости и сострадания к отцу, ибо он теряет сына из-за своего невежества. Призови всю свою любовь в сердце и направь к отцу, ибо отец — родной тебе человек. И пошли весь этот сердечный огонь вместе с мазью отцу. Иорам, ты — творец добра! Так исцели отца!..

Иорам послушался Амон-Pa. Он закрыл глаза и постепенно погрузился в иной мир.

На лице его отразились боль и сострадание, глаза наполнились слезами.

Баночку с мазью он крепко держал в руке.

Иорам осторожно приближается к отцу.

Сердце его шепчет:

"Отец, я твой сын, твой Иорам.

Ты мне отец и я люблю тебя такого, какой ты есть.

Я твой сын. Так прими меня такого, какой я есть.

Не бойся, отец, я стою на пути добра, а добро не связано с сатаной.

Я целитель, отец.

Дай мне исцелить тебя.

Потом я сам дам тебе большую палку, и, раз так хочешь, разбей мне голову.

Отец, сегодня народ оплакивал Мару, она закрыла сына, и твоя палка убила ее.

Но Амон-Pa, сын ее, не озлоблен против тебя.

Дай мне помочь тебе, отец, я не хочу, чтобы ты на всю жизнь остался калекой.

Покажи твою спину.

Я смажу твою спину целебной мазью.

И ты через три дня встанешь, отец.

Я люблю тебя, отец".

Илья и Саломея сидели перед Иорамом и с тревогой следили за мученическим выражением его лица.

— Что с ним? Может быть, ему стало плохо? — шепнула девочка Амон-Pa. Но он не ответил ей, потому что в это время Амон-Pa тоже был там, где и Иорам, и посылал его отцу огонь своего сердца.

Оставшиеся на площади люди окружили детей. Кто с насмешкой, кто с любопытством смотрели на мальчика, сидевшего на камне, вся сущность которого находилась вдали от площади, там, где в полутемной комнате на низкой тахте лежал отец и стонал от нестерпимых болей.

— Женщина, — позвал он жену, — иди сюда! Женщина приблизилась к больному.

— Что тебе, муж?

— Помоги лечь на бок...

Женщина помогла, и муж со стоном сменил положение. Иорам в это время мысленно поднял рубашку отца и по всей ею спине наложил мазь, смешанную с огнем сердца.

— Женщина, что это со мной происходит?

— А что такое? — удивилась жена.

— Как будто по всей спине мурашки бегают, а все тело наполняется приятным теплом. Это ты творишь со мной такие чудеса, или так бывает перед смертью?

— Мерещится тебе все! Я не дотрагивалась до твоей спины. И не бойся, не умрешь пока! — ответила жена и продолжила с гневом, — Эх, ты, безбожник! Что тебе надо было от сына или от других? Бедную женщину, которая спасла сына от твоего безжалостного удара, сегодня хоронили. Не даст тебе покоя в жизни этот грех...

Иорам продолжал втирать мазь.

Муж почувствовал, что ужасная боль отступает и затихает.

— Да, я не умираю, — проговорил отец Иорама, — Бог меня спасает, уходит боль!

— Таким, как ты, Бог не помогает, — ответила жена, — ты крепкий орешек, вот и все.

— Опять вправляешь мне мозги? — гневно закричал муж. Он хотел сказать еще что-то злобное, но вдруг увидел перед собой образ Иорама и услышал его голос: "Вот смажу твою спину целебной мазью, и ты через три дня встанешь, отец!" И после этих слов будто огонь охватил всю спину, и отец Иорама почувствовал сильное жжение.

— Женщина, Иорам здесь? — в недоумении воскликнул он.

— Что ты несешь, муж, у тебя и вправду видения! — печально ответила жена. — Ты же запретил мне впускать его даже во двор, сатаной его обзываешь. Какая это мать, которая сына из дома выгоняет, и какой это отец, который гоняется за сыном, чтобы убить его? Кто же мы теперь после всего этого? — маме Иорама хотелось плакать, но она боялась разгневать мужа, уже готового взорваться.

— Значит, Иорама сейчас здесь нет?! — с недоверием спросил муж, перед глазами которого все время стоял образ сына.

— Ты опять о своем... Сказала же тебе, нет здесь Иорама! Где ты его видишь, несчастный!

— Замолчи сейчас же! — зарычал муж. — Знаю я, где его вижу! Вот тут вижу, перед своими глазами! Ты что, слепая?

— Разрази тебя гром!

— Эх, если бы я мог сейчас встать, то показал бы тебе, на чьей голове разразился бы гром! Надеюсь, наступит этот день... — и опять озадаченно спросил, — скажи мне правду, это ты меня чем-то по спине мажешь?

— Ничем я не мажу тебя, нет у меня никакой мази! Ты же сам запретил мне трогать твою спину!

— Тогда не пойму, что все это значит! — произнес муж так, как будто извинялся перед женой. — Слушай, женщина, — сказал он после некоторого раздумья, — если через три дня я исцелюсь и встану на ноги, найди Иорама и приведи ко мне!

"Как бы не так, — подумала жена, — через три дня, может быть, ты ноги протянешь. Какое чудо поможет тебе встать на ноги? С ним что-то странное происходит. Надо опять пойти к гадалке за советом!" А вслух сказала:

— Зачем его к тебе приводить? Чтобы ты опять разбил ему голову?

— Ты его приведи, а я уж знаю, что с ним сделаю! — проговорил муж с такой странной интонацией раскаяния, что жена подумала: наверное, чувствует приближение смерти и хочет просить у сына прощения...

Амон-Pa открыл глаза и помог Иораму придти в себя.

— Хватит. Через три дня твой отец встанет на ноги. Иорам почувствовал сильные боли в спине, в позвоночнике. Он привстал, но чуть было не упал, хорошо, что его поддержали Саломея и Илья.

— Что с тобой, Иорам? — заволновалась Саломея, — Амон-Pa, помоги ему!

Ни Саломея, ни Илья не знали, что происходило в течение этих последних пяти-семи минут. Они даже не догадывались, где был Иорам и почему ему вдруг стало так плохо. Только Амон-Pa был свидетелем всего, ибо он тоже был там, где Иорам, и во всем помогал ему.

— Не бойся, — успокоил он Саломею, — ничего опасного у него нет.

Амон-Pa взял из рук Иорама баночку с мазью и заглянул внутрь. Иорам тоже заглянул в нее и с изумлением воскликнул:

— Амон-Ра, мазь была до краев! Где же она?

— Чем же ты натирал спину отца? — ответил Амон-Ра.

Собравшиеся вокруг ребят люди все увиденное сочли глупой игрой детей и разошлись по своим делам.

Саломея опять вспомнила, что завтра утром у Горы Оливковых Деревьев с людьми будет говорить Мессия и стала настойчиво просить мальчиков отправиться туда немедленно.

— Далеко это, придется идти ночью, и ты устанешь у нас. Может быть, нам лучше пойти туда рано утром? — предложил Илья.

Но сердце Амон-Pa подсказывало, что надо, не медля ни одной секунды, пускаться в дорогу.

— Послушаемся Саломею, — сказал он, — если не будем терять времени, то в полночь уже придем туда и выберем удобное место, откуда будет все хорошо слышно и видно. До утра мы успеем еще и немножко поспать.

И ребята дружно направились в сторону Горы Оливковых Деревьев.

22. Глава 20

Была чудесная лунная ночь, поэтому друзьям было нетрудно идти по бездорожью. К Горе Оливковых Деревьев шли и другие — кто впереди, а кто сзади них. Саломея потребовала от мальчиков ускорить шаг, чтобы обогнать других. Однако Иораму было трудно идти быстрее, так как каждый шаг отдавался страшной болью в спине. Ему помогал Илья, который шел рядом и бережно поддерживал его.

Было уже за полночь, когда ребята дошли до Горы Оливковых Деревьев. Ни один из них никогда не видел столько людей, собравшихся вместе. Тут были и иудеи, которых становилось все больше, и галилеяне, и самаритяне, и финикийцы, и кессарийцы, и амонитяне, и римляне, и сирийцы, и греки, было даже несколько иберийцев и армян. Здесь были женщины и дети, молодые и старые. Было очень много больных и калек, некоторые из них были принесены сюда на носилках.

У подножья и на склоне Горы люди устраивались небольшими группами. Кое-где уже горели костры, и женщины готовили на них пищу, а мужчины оживленно о чем-то разговаривали. Многие же, особенно дети и старики, спали, им совсем не мешала суета остальных, даже веселье и танцы неутомимых юношей и девушек не могли их разбудить.

Как только Амон-Pa и его друзья выбрали место и удобно расположились на нем, к ним подошла старая женщина с корзиной.

— Дети мои, вы, надо полагать, голодные! — сказала она и для каждого достала из корзины большой кусок хлеба и рыбу. — А воду вы можете взять вон оттуда! — и она указала им на колодец.

Ребята поблагодарили добрую женщину, быстро поели и приготовились ко сну. Саломея положила голову на плечо Амон-Pa и уснула.

На востоке уже вспыхнул бледный красный свет приближающегося рассвета, смешанный с еще спящими, и поэтому ленивыми, темно-синими облаками, когда Амон-Pa открыл глаза. В лагере было тихо. Мальчик хотел подняться, но побоялся разбудить Саломею, которая спала так же, как и заснула, положив голову ему на плечо.

Он задумался. Слово "Мессия" он знал еще от Андрея. "Придет Мессия, — говорил он, — и принесет людям новые знания, и если люди последуют Его Учению, то обретут счастье, а если же нет, то станут несчастными". "Откуда Мессия придет?" — спросил Амон-Pa. Андрей указал ему на звезды и сказал: "Оттуда". И тогда, как помнил Амон-Pa, им овладело предчувствие. Кого Андрей ждал так терпеливо, находясь в пещерах в течение нескольких лет? Чей портрет он нарисовал на стене, а потом назвал эту пещеру "Пещерой Господа"? Мессия и есть Господь? Мессия — Тот, Который сошел с рисунка? Амон-Ра закрыл глаза и внимательно уставился на внутренние образы. "Андрей здесь, он где-то здесь... Я вижу его... Он рядом с Мессией, с Господом, он — ученик Господа... " От этих радостных предчувствий сердце начало стучать все сильнее и сильнее и, наверное, этот колокольный звон сердца разбудил Саломею. Она потянулась, протерла глаза и присела.

Иорам и Илья тоже проснулись.

Быстро просыпался весь лагерь.

Восток краснел и переливался всеми цветами радуги.

В лагере все зашевелилось: кто умывался, приводил себя в порядок, а кто еще сладко потягивался.

— С какой стороны появится Мессия? — спросила Саломея, но не получила ответа. Ночью ребята не могли хорошо разглядеть, какое выбрали место, а теперь увидели, что вокруг них суетилось огромное количество людей.

— Мы сможем отсюда увидеть Мессию? Мы услышим Его голос? — не успокаивалась Саломея.

И в это время вместе с первым лучом солнца по всему лагерю ветерком пробежал шепот, полный восторга, надежды, удивления, недоумения:

— Мессия... Мессия... Иисус... Мессия... Христос...

— Где Мессия? Куда смотреть?

— Вон Мессия. Он рядом с солнцем...

Кто еще лежал или сидел, сразу вскочили на ноги, небольшие ростом подтягивались на цыпочках, взрослые посадили детей на свои плечи. Приподнялись даже больные и калеки.

— Мессия... Мессия...

— Иисус... Иисус...

— Христос... Иисус Христос...

— Амон-Pa, дай мне взглянуть на Мессию! — с такой мольбой в голосе произнесла девочка, что Амон-Ра тут же поднял ее и посадил себе на плечи.

— Вижу, вижу! — радостно зашептала девочка. — Он светится как солнце... Он в белом... Светится!..

Амон-Pa не видел Мессию, но вся его сущность переживала трепет перед величайшим событием. Теперь он точно знал, что Мессия, Иисус, Христос — это все одно, это Он, который сошел со стен Пещеры и призвал к Себе Андрея. Он не видел Мессию и тех, кто Его сопровождал, но чувствовал: одним из них был Андрей. И вот Саломея воскликнула:

— Амон-Pa, рядом с Ним, с правой стороны стоит твой дядя Андрей... Я не ошибаюсь, это он.

Вдруг в лагере все стихло, воцарилось такое молчание, что были слышны лишь стук сердец и сдержанное дыхание людей. Еще мгновение — и люди, как один, опустились на колени. Амон-Pa посадил Саломею на землю и тоже стал на колени.

Никто уже не заслонял ему вид, и он увидел Его — Господа, которого люди звали Мессией и Иисусом Христом. Он стоял на возвышенном месте, а за Его спиной радужными красками играли лучи восходящего солнца. Справа и слева от Него стояли Его ученики, среди которых Амон-Pa увидел Андрея.

Мальчик был зачарован ярким свечением, исходящим от Иисуса.

Может ли кто сказать словами, как выглядит Истинная Доброта, Истинное Сострадание, Божественная Любовь? "Иисус Христос есть Образ Божественной Доброты и Сострадания, Божественной Любви и Красоты", — заключило сердце Амон-Ра.

Иисус стоял вдали от того места, где расположились ребята, но для мальчика Он был совсем рядом, Он стоял среди них, был так близко, что слышно было, как Он дышит и как бьется Его сердце.

Иисус протянул руки к народу и произнес:

— Мир вам!

Это был тот же самый голос, который Амон-Ра слышал в Пещере Господа.

Мессия стоял вдали, но слова Его звучали так близко, наполняя собой все пространство.

Иисус начал говорить.

Каждое Его слово, движение руки или поворот головы наполняли радостью душу и сердце Амон-Ра.

— Слушайте, нищие духом, чистые сердцем!

Это есть первая и наибольшая заповедь:

Господь Бог един.

Возлюби Господа Бога твоего

Всем сердцем твоим,

Всею душою твоею,

Всем разумением твоим.

И вторая подобная ей заповедь:

Возлюби ближнего твоего

Как самого себя.

Бог есть дух

И поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине.

Царство Божие дается силою,

Ибо много званых, а мало избранных.

Сила же в вере.

Если будете иметь веру и не усомнитесь

И скажете этой горе: поднимись и ввергнись в море,

Так будет.

Сила в слове.

За всякое праздное слово, какое скажут люди,

Дадут они ответ в день суда,

Ибо от слов своих оправдаешься

И от слов своих осудишься.

Сила в деяниях.

И так во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди,

Так поступайте и вы с ними.

Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе,

А злой человек из злого сокровища выносит злое.

Входите тесными вратами,

Потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель,

И многие идут ими;

Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь,

И немногие находят их.

Не творите милостыни вашей перед людьми с тем, чтобы они видели вас,

Иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного.

И так, когда творишь милостыню,

Пусть левая рука твоя не знает, что делает правая.

Слышали вы, что сказано древними:

"Не преступай клятвы, но исполняй перед Господом клятвы твои".

А я говорю вам:

Не клянись вовсе

Ни небом, потому что оно престол Божий;

Ни землею, потому, что она подножие ног Его;

Ни головою не клянись,

Потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или черным.

Да будет слово твое — да, да; нет, нет.

А что сверх того, то от лукавого.

Если же правый глаз соблазнит тебя,

Вырви и брось от себя,

Ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих,

А не все тело твое было ввергнуто в геенну.

И если правая твоя рука соблазнит тебя,

Отсеки ее и брось от себя,

Ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих,

А не все тело было ввержено в геенну.

Любите врагов ваших,

Благословляйте проклинающих вас,

Благотворите ненавидящих вас,

И молитесь за обижающих вас и гонящих вас.

Да будете сынами Отца вашего Небесного,

Ибо Он повелевает солнцу Своему всходить над злыми и добрыми

И посылает дождь на праведных и неправедных.

Всякого, кто слушает слова сии и исполняет их,

Уподобляю мужу разумному,

Который построил дом свой на камне.

И пошел дождь,

И разлились реки,

И подули ветры,

И устремились на дом тот,

И он не упал,

Потому что основан был на камне.

А всякий, кто слушает слова сии мои и не исполняет их,

Уподобляется человеку безрассудному,

Который построил дом свой на песке.

И пошел дождь,

И разлились реки,

И подули ветры,

И налегли на дом тот.

И он упал,

И было падение его великое.

Кто не берет креста своего и не следует за Мною,

Тот не достоин меня.

Не собирайте себе сокровищ на земле,

Где моль и ржа истребляет

И где воры подкапывают и крадут.

Но собирайте себе сокровища на Небе,

Где ни моль, ни ржа не истребляют,

И где воры не подкапывают и не крадут.

Ибо где сокровище ваше,

Там будет и сердце ваше.

Итак, будьте совершенны,

Как совершенен Отец ваш Небесный.

У кого есть уши, да услышит.

Народ, затаив дыхание, принимал каждое слово Иисуса Христа. Только там и тут несколько фарисеев и книжников пытались помешать ему. "Какою властью Ты это говоришь?" — закричал один. Другой поддержал его: "Кто Тебе дал такую власть! "Не Ты ли сын Иосифа из Назарета, откуда тебе все это знать?" — подхватил третий.

Но народ заставил их умолкнуть.

Амон-Pa совсем был отрешен от всего окружающего. Он не видел ни огромную толпу людей, ни даже Саломею. Для Амон-Pa под Горой Оливковых Деревьев находились только двое — Иисус Христос и он. Иисус смотрел ему в глаза и поверял тайну своего Царства Небесного, объяснял скрытый смысл своих притч. Мессия держал в руке камень-письмо Амон-Pa и читал мальчику то, чего тот не смог, не успел познать в своем сне. Теперь же Амон-Pa понимал каждый знак, каждое слово, каждую линию своего камня-письма, он вник в его самую тайную суть. За Амон-Pa оставался выбор: идти по проторенному пути или по тернистому, входить через врата широкие или же через узкие. Однако выбор этот уже был предрешен, ведь Амон-Pa был учеником Андрея, а Андрей -ученик Иисуса Христа. Андрей уже взял свой крест и пошел за своим Учителем. И Амон-Pa тоже возьмет свой крест и последует за своим Учителем.

— Амон-Pa, смотри, что происходит!.. Ты видишь? Ты видишь? — кричал Илья и смотрел на Иисуса Христа широко раскрытыми глазами.

С тех пор, как Иорам увидел Мессию, он не чувствовал никаких мучительных болей в спине, словно их никогда и не было, и поэтому с удивлением, благоговением и восхищением взирал на Иисуса.

— Амон-Pa, смотри, смотри, что сейчас произойдет! — дергала Ра за руку Саломея.

Перед Иисусом стоял человек, как говорила Саломея, слепой, никогда не видевший света. "Так говорят люди, я сама это слышала", — объясняла она друзьям. А в это время Иисус наложил свои руки на глаза слепого и произнес: "Да будет свет в глазах твоих!" Затем Он отвел руки и сказал: "Смотри!" Человек, впервые увидевший мир, солнце, небо и деревья, стоял ошеломленный и потрясенный произошедшим чудом. Потом он пришел в себя и пал ниц к ногам Иисуса, целуя Его платье, ноги, сандалии на Его ногах и рыдая от радости и счастья.

Иисус поднял его и сказал:

— Вера твоя спасла тебя!

Затем к нему поднесли женщину на носилках. Ее сыновья сказали Иисусу, что вот уже девять лет она лежит в постели, как прикованная. "Господи, она верит в Тебя, и заставила нас нести к Тебе. Уже месяц, как мы ходим по стопам Твоим, в поисках Тебя", — говорили они плача.

— Женщина, встань, возьми свою постель и иди домой

Эти слова Иисус произнес очень спокойно, но они были наделены такой властью и силой, что все слышавшие их почувствовали, как огонь пробежал по их спинам. Необычную духовную власть в словах Иисуса почувствовал и Амон-Pa и тут же стал свидетелем чуда: женщина сама встала, зарыдала от счастья, поцеловала ноги Мессии, взяла постель в руки и пошла. Сыновья ее тоже преклонились перед Спасителем и устремились за матерью.

Перед Иисусом встал прокаженный. Люди с испугом и ужасом попятились назад. Было страшно смотреть на этого человека, на теле которого висели гнилые куски мяса, а вместо щек были видны оголенные челюсти. Вокруг прокаженного распространялось тяжелое зловоние.

— Господи, если будет воля Твоя, то очисть меня! — и он с мольбой и отчаяньем в глазах, уже давно выцветших от горя и слез, упал перед Христом на колени.

Иисус простер руку, прикоснулся к нему и произнес слова, наделенные божественной властью:

— Очистись!

И проказа тотчас же сошла с бедняги. Теперь перед людьми, испуганными происшедшим, стоял красивый, крепкий мужчина, с чистым телом и глазами, полными счастья.

— Слава Тебе, Господи!.. Слава Тебе, Господи!.. — заплакал он и прильнул к ногам Иисуса.

В это время Иисус свершил Свою волю над человеком с засохшей рукой.

"Сила Иисуса Христа в Его Небесной воле, — подумал Амон-Ра, — будут звучать Его слова или нет, заключенная в них сила способна преобразовать все".

И человек с засохшей рукой, так же как и остальные, был исцелен, ибо была исполнена воля Иисуса, хотя на этот раз он не произнес ни одного слова.

Время пролетело очень быстро. Было уже далеко за полдень.

Поток больных иссяк.

Люди разошлись по группам и устроились в тени у подножия Горы Оливковых Деревьев. Они не спешили вернуться домой, а хотели еще послушать Мессию и потому ждали завтрашнего утра. Опять везде зажглись костры, вокруг которых собрались люди и оживленно обсуждали, чему учил их сегодня Иисус Христос и какие Он сотворил чудеса.

К Иисусу хотели подойти присутствующие здесь женщины с детьми, чтобы Он наложил на детей руку и благословил их. Но несколько учеников преградили им дорогу со словами:

— Неужели не видите, что Учитель устал, и Его нельзя больше беспокоить!

Иисус заметил это и остановил их:

— Пустите детей, — сказал Он ученикам, — и не препятствуйте детям приходить ко Мне, ибо их есть Царство Небесное!

Дети выстроились в ряд и стали по одному подходить ко Христу.

— Давайте и мы тоже пойдем! Пойдем, пойдем... — обрадовалась Саломея, и буквально потащила Амон-Pa за собой. За ними последовали Илья и Иорам.

Иисус обнимал каждого ребенка, накладывал руку на голову, улыбался, благословлял и наставлял.

Так он благословил одного, второго, третьего... десятого... тридцатого...

— Учитель, хватит на сегодня! — сказал Ему осторожно один из учеников.

Христос повернулся к ученикам:

— Истинно говорю вам, — сказал Он, — кто не примет Царства Божия как дитя, тот не войдет в него.

Тот же ученик воспользовался случаем и спросил: — Учитель, а кто больше в Царстве Небесном?

В это время Иисус благословлял Саломею. Он взял ее за руку и поставил посреди учеников.

Амон-Pa затаил дыхание от благоговения и восхищения.

Иисус же спокойно и терпеливо начал пояснять ученикам:

— Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, то не войдете в Царство Небесное. Кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном. И кто примет одно такое дитя, — Иисус поднял подбородок девочки, заглянул в ее чистые глаза и улыбнулся ей, — во имя Мое, тот и Меня принимает. А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, — голос Его стал тверже стали, — то лучше бы он не рождался в мире сем...

Ученики впитывали каждое слово Учителя. Иисус погладил Саломею по голове и приблизил к Себе.

— Смотрите, — сказал он предупреждающе, — не презирайте ни одного из малых сих, ибо говорю вам, что их Ангелы небесные всегда видят лик Отца Моего Небесного. Ибо Сын Человеческий пришел взыскать с презирающих и обижающих и спасти погибающих. Как вам кажется, если бы у кого-то было сто овец, и одна из них заблудилась, то не оставит ли он девяносто девять в горах и не пойдет ли искать одну заблудившуюся? И если случиться найти ее и вернуть, то, истинно говорю вам, он возрадуется о ней более, нежели о девяноста девяти не заблудившихся. Так и нет воли Отца вашего Небесного, чтобы погиб хоть один из малых сих! Иисус дал ученикам осмыслить Его слова, а потом заключил:

— Кто хочет быть первым, тот будь из всех последним и всем слугою!

Мессия отпустил Саломею и прижал к себе Илью, положил руку на голову и благословил.

— Бери мою ношу! — сказал Он мальчику. Затем перед Ним предстал Иорам. Иисус приласкал его, наложил руку, благословил.

— Иорам, — обратился Он к мальчику, — будь добрым целителем душ и сердец людских. Какою мерою отмеришь, такою мерою будет отмерено и тебе...

— Да, Господи! — произнес мальчик, зачарованный прикосновением и словами Иисуса. Он хотел взмолиться Иисусу об исцелении отца, но не осмелился. Иисус же Сам произнес:

— У твоего отца хороший сын. Да будут прощены грехи ему, благодаря сыну. Завтра он встанет. Повидай его и порадуйся.

Вся сущность Иорама возблагодарила Иисуса, но он произнес только два слова:

— Да, Господи!

Настал черед и Амон-Ра. Мальчик опустился на колени и поцеловал ноги Мессии. Иисус поднял его.

— Андрей, вот твой племянник — Амон-Ра, — обратился Он к Своему ученику.

Андрей стоял рядом с Учителем, по правую руку от Него, и с переживанием блаженства наблюдал, как Иисус Христос принимал Амон-Ра.

— Да, Учитель! — быстро ответил Андрей.

Иисус присел на камень рядом с мальчиком и заглянул ему в глаза.

— Светильник для тела — око. Если око твое будет чисто, то и все тело твое будет светло.

Иисус улыбнулся Амон-Pa, чуть помолчал, а потом протянул руки и положил на голову мальчика.

Все тело Амон-Ра охватило неописуемое блаженство, душа переживала высшее наслаждение. От рук Мессии в душу и сердце Амон-Pa потоком вливались сила, огонь, мудрость. Душа наполнялась Высшим Светом, тело же обретало крылья.

— Ты есть лоза виноградная Господа.

Голос, слова, выражение лица, вся непознанная сила Иисуса Христа подняли Амон-Pa в Высшие Небеса, и он потерял счет времени, так как не видел и не чувствовал того, что происходит вокруг. Там, в Царстве Небесном, Иисус Христос объяснял мальчику смысл земной жизни, суть существования души. Он объяснял все без слов, только заглядывал в глаза и излучал любовь:

"Чему уподобить Царство Божие?

Царство Божие подобно тому,

Как если человек бросит семя в землю и просто ждет,

Он спит и встает утром;

А как семя всходит и растет, он не знает,

Ибо земля сама производит сперва зелень,

Потом колос, а потом полное зерно в колосе.

Когда же созреет зерно,

Человек немедленно берет серп,

Потому что настала жатва...

Чему еще уподобить Царство Небесное?

Оно — как зерно горчичное, которое, когда сеется в землю, есть меньшее из всех семян на земле;

А когда всходит, то становится больше всех злаков,

И пускает большие ветви,

Под тенью которых укрываются птицы небесные.

Амон-Рa, тебе дано знать тайну Царства Божия! Ты Мой маленький пастух".

Иисус Христос осторожно снял руки с головы мальчика, и Амон-Pa с Высших Небес плавно опустился на землю.

Он никак не мог оторвать глаз от Христа, хотел обнять Его, прижаться к Нему и погрузиться в Него.

И Иисус нежно приласкал мальчика и прижал к сердцу. Затем Он обратился к Андрею:

— Андрей, проводи своего племянника. Нет больше нужды в том, чтобы он оставался здесь.

Андрей только сейчас осмелился подойти к Амон-Pa. Он взял его за руки.

— Пойдем, мой мальчик! — сказал он своим спокойным, но полным любви голосом.

Как только они удалились от того места, где стоял Иисус с учениками, Андрей прижал к себе Амон-Pa и поцеловал в лоб.

— Я счастлив, что Сам Господь благословил тебя! — глядя племяннику в глаза, сказал Андрей и еще крепче прижал к своей груди.

Амон-Pa радовался этой новой встрече с Андреем, со своим светлым учителем. Сколько всего хотелось рассказать Андрею и сколько вопросов задать ему! Но с чего же начать? Может с того, что нет у них больше Мары, что она пожертвовала собою ради спасения сына? Или с того, что Иорам научился готовить чудодейственные лекарства и скоро станет прекрасным целителем? А может быть с того, что Амон-Ра сегодня наконец-то познал свой камень-письмо? Или с того, что он решил научить чтению и другим наукам Илью и Саломею? Все это и еще многое другое мигом промелькнуло в мыслях Амон-Pa. Но Андрей каким-то непостижимым образом уловил их.

— Вот что я скажу тебе, мой мальчик! — сказал он вслух в ответ на мысли мальчика, — Душа Мары сейчас в Царстве Божием. Жизнь твоей мамы была светлой и чистой, и поэтому ее душа обрела Светлую Обитель. Вспоминай ее чаще, желай ей дальнейшего совершенства!

Андрей умолк, по его лицу было видно, что он посылает добрые мысли душе Мары. Немного помолчав, продолжил:

— Научи чтению и наукам Саломею, Илью и других, кто пожелает. Творите добро, лечите людей, рассказывайте всем об Иисусе Христе...

Андрей опять умолк на некоторое время, а потом, заглянув в глаза мальчика, шепотом произнес:

— Амон-Pa, ты уже познал свой камень-письмо! Так будь верен своему пути!

Затем Андрей подозвал к себе верных друзей Амон-Pa: Саломею, Иорама и Илью.

— Вы все дети Христа! Поэтому помогайте во всем друг другу, учитесь друг у друга, живите, как наставляет Иисус! И пусть Амон-Pa будет вашим учителем...

И с этими словами Андрей по-отечески приласкал каждого из них в знак расставания.

— Не надо медлить, возвращайтесь скорее в Город! Ночь лунная, дороги бояться не надо. И, вообще, никогда ничего не бойтесь! А сердце подскажет вам, как жить дальше и чем заниматься.

Амон-Pa было очень трудно снова расставаться с любимым учителем.

— До свидания, Андрей! — сказал он с грустью, и в его глазах мелькнула непрошеная слеза.

— Да хранит вас Бог! — ответил Андрей.

И Амон-Pa, ни разу не оглянувшись назад, зашагал впереди своих друзей, или, как сказал Андрей, учеников. Уже далеко позади остался его учитель, который долго-долго следил за идущими, и когда они скрылись, вернулся к своему Учителю.

23. Глава 21

Ребята шли молча.

Каждый из них был погружен в свои мысли, и каждый старался разобраться в самом себе.

"Почему Иисус сказал своим ученикам — «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное»? — размышляла Саломея. — Как дети ведут себя? Они играют, шалят, дерутся и дуются. Может быть, Иисус говорил своим ученикам так: «Тоже играйте, шалите, деритесь и дуйтесь друг на друга, иначе не пустят вас в Царство Небесное»? Ой, какая я глупая! Как можно давать взрослым такие наставления? Взрослые так не могут, они уже не умеют шалить и играть. Драться-то они умеют, но не так, как дерутся дети. «Если не будете как дети... » — это что-то совсем другое. «Не обратитесь как дети... » Здесь какая-то тайна!"

Мысли Саломеи перенеслись и на другие высказывания Иисуса: "Он еще сказал: «Кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает». Получается так: если кто примет меня во имя Иисуса, тот примет самого Иисуса. Значит, я тоже как Иисус Христос?" — Саломея удивилась своему выводу. "Нет, — подумала она, — что-то здесь не так. Надо спросить у Амон-Pa, он поможет мне разобраться в этом".

Но самой большой загадкой для девочки было совсем другое, а именно: "Ангелы их небесные всегда видят лик Отца Моего Небесного". "Что могут означать эти слова? — размышляла девочка. — Если я правильно понимаю, то у меня есть свой Ангел на небесах, и он видит Отца нашего Небесного. А почему я не вижу своего Ангела или Отца Небесного? Кто есть Отец Небесный? Бог? — Саломея никак не находила ответов на свои же вопросы. — Амон-Pa, наверное, знает все, надо у него спросить". С этими мыслями Соломея шла рядом с Амон-Pa, но она не спешила задавать вопросы, так как видела, что он тоже был погружен в свои думы.

Илья был поражен всем тем, свидетелем чего он сегодня стал. Он почти не понял, о чем говорил Мессия, но сердце подсказывало, что он соприкоснулся с высокими знаниями. И мальчик шагал так, как будто уже нес на своих плечах ношу Иисуса Христа, но что это была за ноша, он не понимал, так как сейчас она была совсем не тяжелая. "Что значит — «бери ношу Мою»? Так сказал мне Иисус. Возьму ношу Его, но я же еще должен знать, что это за ноша, где она, куда я ее должен донести?.. Ноша Иисуса Христа... Может быть, ноша эта есть мысли Его, то, чему Он учил народ? Трудно мне понять все это. Надо попросить Амон-Pa помочь мне разобраться... Он мой учитель, стало быть, он знает все". Так думал Илья, идя за учителем. Все свои вопросы он отложил на потом.

Иорам шел наполненный верой и надеждой. Иисус сказал ему: "Будь добрым целителем душ и сердец людей". Иорам верно будет следовать этому завету. Он наизусть выучит все книги, которые Андрей оставил Амон-Pa, выучит трактаты и записи Андрея, ведь в них очень много знаний о целебных травах и способах лечения любых болезней. Иорам будет лечить всех, кто только будет нуждаться в его помощи: и злых, и добрых. Ибо так сказал Иисус: "Любите врагов ваших... Благословляйте ненавидящих вас". Еще Он сказал: "Молитесь за обижающих вас и гонящих вас". Что это может означать? Иорам отчасти постиг суть таинства Царства Небесного: добро, которое ты посеешь в жизни на земле, достанется душе твоей там, в Царстве Небесном. Но он не понял, что имел в виду Иисус, когда сказал ему, что прощены грехи его отцу. "Что значит прощение грехов? — думал Иорам. — Чтобы очистилась душа отца? Очистилась так же, как очистился сегодня прокаженный? Тогда каким же человеком может стать мой отец?" Иорам никак не мог разобраться в этом, ему трудно было даже представить себе, каким может стать человек, который всю жизнь творил зло, и которому разом прощены все грехи. "Повидай его и порадуйся", — сказал еще Иисус. "Надо поговорить с Амон-Pa, он посоветует, как мне быть", — подумал мальчик, но не нарушил покой Амон-Ра.

Амон-Pa шел впереди своих друзей-учеников. Его ноги сами находили дорогу, он же полностью был погружен в мысли. Мальчик вновь и вновь вспоминал увиденное, услышанное и пережитое им за этот день во всех мелочах. Каждую "мелочь" он осмысливал как отдельное явление. Амон-Pa вспоминал прекрасные руки Иисуса и ту удивительную силу, которую влил Он в его душу и сердце через эти руки, когда наложил их ему на голову. В сознании Амон-Pa поселился необычный свет, то есть, какое-то понимание, догадка, интуиция: все сразу стало ясно, были разрешены все проблемы, пришли ответы на мучительные вопросы. Без труда постиг он всю тайну камня-письма. И вот несет он его теперь в мешочке на шее, и даже доставать не нужно, чтобы прочитать! Каждая линия, каждый знак, вся суть их навеки запечатлелись в сердце Амон-Pa! Камень-письмо заговорил и сказал ему все, что мог сказать. А сколько он мучился, чтобы прочесть это послание Вечности! Теперь же Ра знает, что это за путь, который короткий и бесконечный, тернистый и восходящий. Он пощупал и погладил камень. "Люблю Тебя, Владыка, пославший мне этот камень. Пусть будет мой путь коротким и тернистым, я принимаю его".

Так шагал впереди своих учеников маленький пастух Христа и думал о том, как он будет вести тех, кто пойдет за ним вслед. Ночную тишину нарушали только шаги четырех маленьких путников. Полная луна освещала дорогу сзади, и потому перед каждым из них двигалась его собственная тень. Вдруг издалека до них донесся топот копыт. Саломея вздрогнула и прильнула к Амон-Ра.

— Что мы будем делать, если это разбойники? — с тревогой спросила она его.

— Не бойся, — успокоил ее Амон-Ра, — никогда ничего не бойся!

Скоро при ярком свете луны они увидели целый отряд спешащих куда-то всадников. Они быстро приближались к детям. Мчавшийся впереди, наверное, командир, поднял руку, и отряд остановился. Всадники были вооружены мечами и копьями.

— Эй, вы! Откуда вы идете в этот поздний час и куда направляетесь? — угрожающе прокричал ребятам возглавлявший отряд всадник.

— Мы были у Горы Оливковых Деревьев и теперь возвращаемся в Город, — спокойно ответил Амон-Ра.

Что вам там было нужно? — сердито спросил командир.

— Мы хотели послушать Иисуса Христа.

— Ну и что, послушали? — теперь уже насмешливо спросил всадник.

— Нет, к сожалению, — невозмутимо ответил ему Амон-Ра, — туда Он не пришел.

— Как это не пришел? — удивился командир. — Сказали, что Он вместе с учениками ушел в Галилею.

— Что ты несешь?! — не поверил командир. — Разве Иисус не находится сейчас у Горы Оливковых Деревьев? Разве там не собралось огромное количество людей?

— Да, народу там собралось очень много, — Амон-Pa говорил спокойно и убедительно, — всю ночь и весь день мы с нетерпением ждали прихода Иисуса Христа и Его учеников, однако от них пришел посланник и сообщил, что Иисус не придет в Иудею.

— А почему не придет, он сказал? — было видно, что командир был очень озадачен тем, что говорил мальчик. Он даже спрыгнул с коня, близко подошел к Амон-Pa и заглянул в глаза.

— Ты говоришь правду? — строго спросил он.

— Так сказал посланник: кто хочет послушать проповедь Иисуса Христа или хочет исцелиться, тот пусть идет в Галилею. Там Его можно будет увидеть или у горы Табора, или у Генисаретского моря.

Еще раз спрашиваю тебя, мальчик, — с угрозой произнес командир, — вам сказали, почему не придет Иисус?

— Ну я же вам об этом и хочу сказать! Я в толпе слышал, как люди говорили, что царь Иудеи хочет схватить Его и казнить. Люди сообщили об этом Иисусу, и Он пошел обратно. Теперь Он собирается пойти в Бестсаид через Генисаретское море, чтобы скрыться от царя, — спокойно, даже как-то равнодушно ответил Амон-Ра.

— Ты мне говоришь правду?

— Ну, конечно, я говорю вам чистую правду! — с обидой в голосе проговорил мальчик. Тогда командир обратился к друзьям Амон-Ра:

— Ваш товарищ говорит мне правду? Вы подтверждаете его слова?

Однако ни один из друзей Амон-Pa не понял ни того, о чем спрашивал их этот вооруженный человек на каком-то странном и непонятном им языке, ни того, почему он так сердится. И поэтому ребята молчали и с недоумением слушали разговор Амон-Pa и всадника. А всадник, оттого, что не получает от них ответа, разозлился еще пуще и пригрозил им плеткой.

— Я спрашиваю у вас, были ли вы тоже у Горы Оливковых Деревьев? Приходил туда Мессия или нет? — и он зарычал так страшно, что дети поняли, в какой опасности они находятся.

— Почему вы не отвечаете? — спросил Амон-Ра своих друзей.

— Но мы же не поняли ни одного слова! О чем он спрашивает? На каком языке он говорит? — ответ Иорама был общим.

— Как это, на каком? Разве вы не слышите, на обычном языке!

— Нет, — сказал Иорам, — ты с ним говоришь на каком-то другом языке, мы не знаем этот язык!

Командир с нетерпением ждал ответа, а эти перешептывания детей на незнакомом языке буквально вывели его из себя.

— О чем вы там болтаете? — закричал он и ударил Амон-Pa по спине хлыстом.

Саломея вскрикнула и прикрыла Амон-Pa. Илья и Иорам тоже приготовились защищать своего учителя, но спокойствие Амон-Pa остановило их. Амон-Ра и сам не мог разобраться, что же происходило: он говорил то, что подсказывало ему сердце, а язык сам произносил слова. Вот и сейчас его язык произнес:

— Господин, мои товарищи не могут ответить вам, ибо они не знают вашего языка!

— А ты откуда знаешь итальянский? — заинтересовался командир, и голос его прозвучал чуть-чуть помягче.

— В течение целого года я жил в Италии, оттуда и помню.

— Так ты говоришь, что Иисус не приходил к Горе Оливковых Деревьев?

— Да, господин.

— А что делает там народ? Разве только вы возвращаетесь домой?

— Нет, почему? Большая часть народа сразу пошла в Галилею, им очень хотелось увидеть Иисуса Христа. Среди них было много больных и калек, и они надеялись, что Иисус исцелит их.

— А остальные?

— Остальные разойдутся рано утром. Идти ночью они побоялись.

— А почему же тогда ушли вы? Не страшно идти ночью? — допытывался командир.

— Мы тоже боялись, господин. Но у нашего товарища, — Амон-Pa указал на Иорама, — отец лежит при смерти. Он не мог оставаться там, а мы не хотели бросать его одного. Командир задумался. Потом обернулся к своим подчиненным:

— Вы слышали, что говорит этот мальчик? Как нам быть?

Один из всадников сказал, что верить этому сопляку не стоит, и лучше ехать к Горе Оливковых Деревьев и самим во всем убедиться. Остальные же, почувствовав намерение командира, посоветовали вернуться обратно и не терять времени зря.

— Этот мальчик, ясное дело, не врет, — смело сказал кто-то, — зачем нам тратить время. Давайте вернемся и доложим все начальнику, пусть он и решает, как быть!

Многие поддержали эту мысль. Командир, немного подумав, согласился.

— А что будем делать с детьми? — спросил он своих спутников. — Оставим их или возьмем с собой?

— Как же мы их возьмем? Да и зачем? Они нам будут только обузой в пути. И свободных коней у нас для них нет, а подсаживать к себе мы не хотим! — зароптали солдаты.

Командир остался доволен таким оборотом событий, ведь при возникновении какого-либо недоразумения он мог все свалить на своих советчиков.

— Узнаем, кто эти дети, и если они врут нам, то куда им от нас спрятаться! Все равно найдем! — добавил кто-то.

— Ну-ка, скажи, как тебя и твоих товарищей зовут, и где вы живете? — приказал командир, обращаясь к Амон-Ра.

— Мы живем в Городе, — ответил Амон-Ра, — а это мои друзья: Иорам, Саломея и Илья.

— Ты забыл о себе!!

— Меня зовут Амон-Pa, я сын рыбака Амона. Мой отец утонул в море во время бури.

Этот факт очень заинтересовал всадников. Трое легионеров спрыгнули с коней и подошли к ребятам. Они очень внимательно стали разглядывать освещенные луной лица детей.

— Ты же знаешь арамейский язык! — зарычал командир, глядя на одного из приблизившихся к ребятам легионеров.

— Точно, — с усмешкой ответил тот.

— Ах, ты, безмозглый! — проревел опять командир. — Видишь же, что только один из них говорит на итальянском! Скорей допроси других на их родном языке, тогда мы поймем, правду тот говорит или нет!

Легионер раскрыл рот, будто хотел что-то сказать, но неожиданно для всех испустил какие-то странные звуки.

Что такое, — удивился командир, — разве так говорят по-арамейски? Спроси их, безмозглый, где сейчас находится их Христос!

Легионер опять открыл рот и что-то беспомощно и непонятно пролепетал.

— Да что с тобой наконец? — разозлился командир. Легионер зарыдал.

— Посмотрите, что это с ним происходит.

Четыре легионера по очереди заглянули в рот испуганно рыдавшему солдату, и так как из-за темноты ничего там не увидели, один из них сунул ему в рот пальцы.

— Ого! — поразился тот. — Да он проглотил язык! У него во рту нет языка!

— Что ты мелешь? — недоверчиво закричал на него командир.

Он подумал, что его подчиненные разыгрывают его, и готов был наброситься на любого из них:

— Что ты несешь? Ведь он только что говорил!

— Да, говорил! Но теперь уже никогда не сможет говорить! Он язык свой проглотил...

Тогда командир решил проверить все сам.

— Открой рот! — закричал он ревущему солдату.

Тот испустил жалобный стон и широко разинул рот. Командир, чтобы было лучше видеть, повернул несчастного лицом к лунному свету и заглянул ему в рот: там было пусто.

Взбешенный всей этой нелепой историей, командир приказал самому сильному легионеру:

— Дай-ка ему хорошенько в челюсть, чтобы у него выскочил язык!

Тот охотно выполнил приказ и ударил бедного, ничего не понимающего и дрожащего от страха солдата в подбородок с такой силой, что тот мгновенно распластался на земле. Другой тут же сел на него, сунул ему пальцы в рот и обшарил там все уголки в поисках языка. Пришедший же в себя легионер, проглотивший свой язык, яростно вцепился зубами в руку того, кто на нем сидел. Раздался душераздирающий крик:

— Помогите, этот осел цапнул меня за палец!

Тут началась настоящая свалка. Кто-то ударил "осла" по голове. Двое легионеров, соскочив с взбудораженных лошадей, набросились на своего товарища, снова "оседлали" его и с трудом заставили разинуть рот. Кто-то в этой толкучке страшно кричал и ругался; а кто-то, прижимая к себе окровавленную руку, заливался от боли и обиды горячими слезами.

За этими событиями могли бы последовать еще несколько бед, но вовремя опомнившийся командир приказал своим солдатам седлать лошадей и пускаться в обратный путь. Легионеры с трудом втащили на лошадь и того, кто неожиданно, но так своевременно проглотил свой язык, и того, кто был искалечен. Оба они рыдали, но каждый по-своему, и потому ночную тишину нарушали несозвучные ей голоса. Иорам хотел было помочь пострадавшим, но какая-то непонятная сила помешала ему это сделать.

Пока был слышен топот коней, дети молча стояли на месте и смотрели вслед удалявшимся всадникам. Как только все затихло и уже ничто не нарушало тишину, все разом заговорили:

— Амон-Pa, кто это был и что они хотели? — с нетерпением спросила Саломея.

— На каком языке ты говорил с ними? Ты знаешь другие языки?! — волновался озадаченный произошедшим Иорам.

— Куда они направлялись и почему вернулись обратно? — удивлялся Илья.

Амон-Ра и сам не мог в полной мере понять то, что же с ними произошло. Конечно, он догадался, что вооруженные люди были римскими легионерами, и что они с недобрым намерением спешили к Горе Оливковых Деревьев. С удивлением для себя мальчик узнал, что, как сказал командир легионеров, он говорил с ними на итальянском языке, хотя кроме родного — арамейского, других языков Амон-Ра не знал. И еще он полностью осознал то, что обманул легионеров и повернул их отряд обратно, а значит, защитил и Иисуса Христа с Его учениками, и народ, который собрался у Горы Оливковых Деревьев. Амон-Ра осознал все это, но никак не мог объяснить, как же все это могло произойти.

Он сказал своим спутникам, куда и с какой целью направлялись римские легионеры, но не смог объяснить им, откуда "влетел" ему в голову итальянский язык, и какая сила заставляла его понимать и говорить на этом чужом языке, да притом так, что речь командира легионеров он воспринимал как арамейскую, и отвечал ему, как он полагал, на арамейском языке. Но, как оказалось, он говорил на итальянском! Сердце Амон-Ра напомнило мальчику, что сказал Иисус Христос: "Тебе дано знать тайну Царства Божия", но смысл этих слов он еще не успел разгадать.

Немного успокоившись, они продолжили свой путь.

Детей очень развеселил разговор Амон-Pa с легионерами и то, как они плетутся обратно, поверив словам Ра. Ребята весело смеялись и над тем, как проглотил легионер свой язык именно тогда, когда собирался допрашивать их, и над тем, как он тяпнул за палец своего товарища. В общем, событий, которые развеселили их, было много, и друзья не могли нахохотаться. "Так им и надо было!" — смеялась Саломея и радостно прыгала вокруг мальчиков. Они представляли себе, что может произойти с командиром, когда тот узнает, что маленький мальчик преднамеренно ввел его и весь отряд, с помощью которого он собирался арестовать Иисуса Христа, в заблуждение и отправил обратно ни с чем! Смеялась Саломея, смеялись Иорам, Илья и Амон-Ра, и их веселье наполняло собой пространство, как заполняет его весной птичье пение, и этим ускоряло приближение утренней зари. Илья и Саломея восхищались сообразительностью Амон-Pa, его знанием итальянского языка, и хотя Амон-Pa убеждал их, что это вовсе не его заслуга, они не могли этого понять и поверить в это.

А для Ильи Амон-Ра стал загадкой. Ведь казалось, что он давно знал его, дружил с ним, но однако Илья и представить себе не мог, что Амон-Pa так прекрасно владел чтением и разбирался в науках, да еще был наделен даром ясновидения. Илья проникся огромным уважением к Амон-Pa, и чувство старого друга сменилось в нем чувством послушного ученика. Он не мог больше сдерживать в себе свое устремление и обратился к нему:

— Амон-Pa, Андрей нам сказал: "Пусть Амон-Ра будет вашим учителем". Я хочу быть твоим учеником! Когда ты начнешь учить меня чтению и наукам?

— Да-да, я тоже хочу быть твоей ученицей! — не сказала, а пропела своим чудесным голоском Саломея. — Когда мы начнем?

"Андрей не любил откладывать дела на потом", — подумал Амон-Pa, сошел с дороги и сел на камень под деревом. Саломея и Илья даже не догадались, почему так неожиданно остановился Амон-Ра.

— Тебе плохо? — спросила Саломея с тревогой.

— Садитесь, — сказал им Амон-Ра, — встанем на путь чтения и наук. А этот путь, — он указал рукой на дорогу, по которой они шли, — мы продолжим потом.

Саломея сразу устроилась у ног маленького учителя, мальчики тоже поспешно сели перед ним.

— Начнем с того, что взглянем на небо. Что вы видите?

Ученики подняли головы и, устремив взгляды на звездное небо, проговорили:

— Звезды, луну!.. — ответил один.

— А когда наступит день, то мы увидим и солнце, — добавил другой.

— Потом солнце сменит ночь днем, — добавила девочка.

— А сколько на небе звезд? — спросил Амон-Ра учеников.

— Много! Очень много! Неисчислимое количество! — ответили ученики.

— Внимательно посмотрите, как расположены звезды. Почему они не двигаются?

Но ученики, как ни старались, не нашли ответа на этот вопрос.

— Может, они прикреплены к небу, — робко предположила Саломея после долгих раздумий.

Амон-Pa молчал, давая ученикам время, чтобы они вдоволь налюбовались прекрасным бархатным небом, завораживающим любое воображение.

— Как интересно, оказывается, смотреть на небо! — произнесла задумчиво Саломея. — А что происходит на звездах?

Илья тоже был зачарован небом, он как будто впервые взглянул на звезды и увидел их красоту. Иорам тоже с любопытством слушал урок Амон-Pa, хотя он давно уже освоил эту ступень.

— Все, что над нами, это одна большая книга, которую мы должны научиться читать, и тогда узнаем о многих тайнах. Книга эта называется Вселенная.

— Вселенная... — повторила Саломея.

— А теперь оглянитесь вокруг. Что вы видите? — спросил Амон-Ра учеников.

— Деревья... Горы...

— Камни... Цветы... Траву...

— Долину...

— Могли бы увидеть еще озера, моря, реки, но мы вдали от них...

— Можно было бы увидеть птичек и животных, но пока ночь...

— Как называется большой дом людей? Саломея и Илья не смогли ответить.

— Земля, — сказал Иорам.

— Да-да, земля, — повторила Саломея.

А Илья все слова повторял про себя в сердце.

— Все, что происходит на земле, все, что живет и растет на ней, все, что нас окружает, и чем мы живем, есть вторая большая книга, она дочь первой. Мы должны научиться читать и эту книгу, которая тоже откроет нам тайны. Называется эта книга — Природа.

— Вселенная и звезды, Природа и земля... — подытожила свои мысли Саломея.

— А теперь закройте глаза и загляните внутрь себя, загляните в свое сердце. Что там хранится, что там происходит?

Спустя некоторое время Саломея прошептала:

— Что происходит в моем сердце? В моем уме?.. Мысли в голове... в сердце — радость... Люблю маму и Амон-Pa, это у меня в сердце...

— Я чувствую совесть свою в сердце, — скромно произнес Илья.

— У меня еще есть желания в сердце, — добавила Саломея.

— В голове много разных мыслей, а заботы и переживания в сердце, — сказал Иорам.

— Я часто вижу сны... Они же в уме возникают? — опять добавила Саломея.

— Часто мечтаю... Когда сам с собой размышляю, как будто с кем-то разговариваю... — сказал Илья.

Амон-Pa терпеливо дал ученикам возможность удивиться своему внутреннему миру, а потом пояснил:

— То, что внутри вас происходит — в сердце и уме вашем, составляет самую важную книгу. В ней записана наука всех наук. Если мы научимся читать эту книгу, тогда еще глубже постигнем тайны Вселенной и тайны Природы. Называется эта книга — Душа.

— Вселенная, Природа, Душа... Вселенная, Душа, Природа... Душа, Вселенная, Природа... Три главные книги! — повторяла про себя Саломея.

Так начал Амон-Pa свой первый урок со своими учениками.

Это был урок под деревом, при свете луны, и было уже далеко за полночь...

24. Глава 22

Проснувшись рано утром, жена с удивлением обнаружила, что муж стоит на ногах, тихонько напевает песню и наряжается, надевая выходную одежду. Ее поразило то, что он явно был в хорошем настроении.

— Что видят мои глаза? — с недоумением прошептала она. — Господи, дай мне знать, что с ним происходит!

Четыре дня тому назад крепкие молодые парни схватили его, озверевшего, и что было мочи бросили спиной на огромный камень. У него сломался позвоночник и переломились ребра. Его притащили домой в невменяемом состоянии. Жена сразу позвала знахарку; та его осмотрела и прямо объявила: "Твой муж никогда больше ходить не сможет!" А позавчера у него начались какие-то странные видения. Кто, говорит, мне спину натирает, ты или Иорам. Ему мерещилось, что Иорам где-то рядом, что он видит его. В общем, бредил от боли. А потом сказал еще, что через три дня встанет.

Жена опять побежала к знахарке и рассказала обо всем. "Что мне делать, — спрашивала она ее, — может быть, это предсмертный бред?" А знахарка чуть было не свела с ума и без того не на шутку встревоженную женщину. "Твой муж, — сказала она, — ходить никогда не будет, но к тому же он, видимо, сошел с ума". И с сочувствием добавила, что к этому надо привыкать.

И что же сегодня она видит?

Во-первых, муж напевает песню, то есть, он в хорошем настроении. За все то долгое время, как она рядом с ним, она ни разу не слышала, чтобы муж пел. Да какая там песня ? Он засыпал в плохом настроении и вставал тоже в плохом. Весь день проводил в сквернословии, всегда с кем-то ссорился, кого-то ругал. Набрасывался на жену, гонялся с палкой за сыном. Никогда ему никто и ничто не нравилось, ненавидел всех — и соседей, и родных. Муж ее был злопамятным и злым человеком. Таким знали его во всем Городе.

А теперь он наряжается, улыбается. Неужели это первые последствия его помешательства?

Кроме того, жена не могла понять, как он встал на ноги. Ведь всю жизнь он должен был быть прикован к постели, как сказала знахарка, но вот он быстро и красиво наряжается, да еще напевает песню, как здоровый двадцатилетний мужчина. Куда это он собрался таким ранним утром, и зачем достал он давнишнее свадебное одеяние? Не сбывается ли его пророчество, что он встанет через три дня? Сегодня и есть тот самый третий день.

— Боже милостивый! Что это с ним происходит?! — прошептала ошеломленная женщина.

Не прошло и минуты, как к одному удивлению прибавилось другое. "Наверное, я сплю!" — подумала она и ущипнула себя в щеку. Потом еще раз ущипнула, ибо муж, увидев, что жена проснулась, второй раз сказал ей ласково и с любовью:

— Анна, милая, хорошая моя, доброе утро! Прости, что разбудил тебя!

Он сказал — "Анна"?!

Он обратился к ней по имени?!

Да еще ласково?! Пожелал доброе утро?!!

Жена давно уже забыла, что у нее есть имя. Муж всегда звал ее только или "жена", или "женщина". Чужие же люди звали ее только "женщиной". Это был первый случай, когда муж обратился к ней по имени.

— Муж, ты в своем уме?! — с тревогой спросила она. Хотя на щеке она еще чувствовала боль, тем не менее не могла избавиться от мысли, что все это сон. Подобно ему, она тоже не звала его по имени, а только — "муж".

Муж вежливо поправил ее:

— Анна, моя хорошая, ты же знаешь мое имя?

— Знаю, ну и что? — грубо ответила жена.

С первого же дня их свадьбы ни один из них не произносил ласковое слово. "Чтоб гром разразил тебя... Чтоб в гробу я тебя видела... Чтоб ты сдох" и тому подобные выражения были обычными в каждодневной речи жены. Ну и муж, разумеется, не оставался в долгу, обзывая ее и ругая последними словами. И вдруг все становится вверх ногами. Как такое может выдержать сердце?

— Зови меня по имени! — попросил муж спокойно и ласково.

— Чтоб в гробу я тебя... — собралась она свести с ним по-старому счеты.

Но муж не дал ей договорить, одним юношеским прыжком оказался перед ней, поднял на руки и прижал к сердцу.

— Анна, я начинаю новую жизнь, ты понимаешь? — шепнул он на ухо жене. — Забудь, каким я был... Я уже не тот. Умерло во мне все то, из-за чего в гробу ты хотела бы меня видеть... — Муж расцеловал ее в щеки, которые она только что щипала, и приласкал.

— Муж, отпусти меня! — разозлилась она.

— Анна, сказал же я тебе, зови меня моим настоящим именем, ибо я становлюсь настоящим человеком, ты понимаешь, че-ло-ве-ком. Или ты уже совсем забыла мое имя? Я возвращаю тебе твое красивое имя, ты — Анна, моя любимая и верная жена! Верни мне мое имя! — умоляюще произнес муж.

— Иаков, отпусти меня! — смягчилась Анна, вспомнив имя мужа.

— Вот так, моя любимая, был я Иаков и возвращаюсь к Иакову... А теперь надень, пожалуйста, свое единственное нарядное платье, в котором видел я тебя в день свадьбы!

— Иаков, у тебя не болит спина? — осторожно спросила Анна.

— Спина... позвоночник... Анна, разве время говорить о позвоночнике! — воскликнул с каким-то необычным вдохновением Иаков. — Я видел сон, настоящий сон, Анна. Он был таким же настоящим, как видел я Иорама три дня тому назад. Он, да-да, Он натирал мне спину, исцелял меня и говорил, что через три дня я встану... И вот я исцелился, Анна, я встал...

— Муж, отпусти, — закапризничала Анна.

— Говорю же я тебе, Иаков я, а не "муж"... А теперь поверь тому, что я тебе скажу: как только взойдет солнце, в наш дом вернется Иорам. Во сне явился мне один Светлый Человек, Он спустился с Неба, встал передо мною и сказал: "Прощены тебе грехи твои. Выпрямись и ступай по праведному пути". Так сказал Он мне. Вот видишь, Анна, я выпрямился, исцелился, не буду я калекой, выпрямится и моя душа. Сегодня я рождаюсь вновь, и зови меня Иаковом!..

Иаков покружился вместе с Анной, поцеловал ее и нежно уложил на тахту.

Анна никак не могла взять себя в руки. Она захотела сказать Иакову что-нибудь хорошее и ласковое, захотела ответить на его ласку, но так и не смогла перебороть себя. Да она и не знала, как нужно говорить мужу добрые, ласковые слова.

— Опять спрашиваю, ты в своем уме? — произнесла она обычным раздраженным голосом.

— Анна, неужели ты не понимаешь, о чем я тебе толкую! Бог явился мне во сне. Я, говорит, Иисус Христос. Прощены, говорит, тебе грехи твои и ходи впредь по пути добра и любви. Бог так мне сказал! До сих пор я и вправду был не в своем уме, но теперь я возвращаюсь к самому себе. Поверь мне, Анна! Чудо свершается перед тобой!

В маленькой комнате, освещенной тусклым светом одной свечи, действительно происходило чудо: Иаков бросился на колени перед Анной и зарыдал:

— Прости меня, Анна, что причинил тебе столько зла и превратил жизнь твою в ад... Знаю, у тебя доброе сердце, а я чуть было не сделал его каменным. Прости, Анна, моя хорошая...

Иаков заплакал, зарыдал?!!

Такого Анна и вообразить себе не могла.

Сердце женщины растаяло, заискрился в нем какой-то чудный огонек сострадания, и все прошлое вдруг выплеснулось наружу в потоке слез. Она прислонила голову к плечу мужа, обняла его и тоже зарыдала.

Плач их длился долго, они плакали, а в душе каждого поселялась радость. Слезы текли и текли, горькие слезы сожаления, раскаяния. А потом потекли слезы радости от того, что они умеют плакать, умеют быть людьми. И дальше, как жемчужины, как бриллианты, несущие в себе крохотные кусочки радуги, потекли слезы благоговения, слезы счастья от того, что каждый из них рождался вновь и входил в мир добра, любви и заботы, в мир служения.

Наконец, они успокоились, подняли головы, посмотрели друг другу в глаза, ставшие теперь светлыми и прозрачными, как капли горной воды, и улыбнулись друг другу детской улыбкой.

Иаков встал.

— Анна, сегодня с восходом солнца придет Иорам... Потом мы пойдем на могилу Мары. Надень, пожалуйста, платье, которое там! — попросил Иаков и указал на сундук, который стоял в углу.

Анна кивнула головой и подошла к старому сундуку. Сколько прошло лет, как она не заглядывала в него? А зачем нужно было заглядывать? Для кого и ради чего она должна была наряжаться в то единственное платье, которое осталось у нее от приданого, и в котором, в день свадьбы, выглядела она красавицей? Мужу это не надо было, а другие могли даже высмеять ее — наряжается, ишь ты, кокетничает! Но теперь ее попросил сам Иаков, и Анна согласилась. Ее даже охватило нетерпение — захотелось нарядиться побыстрее и заглянуть в маленькое зеркальце. Она ведь собой должна была украсить мужа, который вдруг помолодел, стал обаятельным мужчиной.

Спустя некоторое время очарованные друг другом муж и жена — Иаков и Анна — вышли из своего убогого дома во двор. Дворик тоже был маленьким, а посредине его стояло одно-единственное дерево, высокое и ветвистое.

— Вот-вот придет Иорам... Вместе с ним будет Амон-Ра, сын Мары, маленький ангел... — повторял Иаков и все смотрел на Восток, ждал первых лучей Солнца.

— А ты откуда все это знаешь? — недоумевала Анна. Она еще не верила до конца сну Иакова. "Это предсказание, — думала она, — откуда у Иакова вдруг такой дар?"

Но вот заиграли первые лучи солнца во дворе, а с улицы послышался веселый голос Иорама:

— Оте-е-е-ец! Ты ведь исцелился, отец? Ты уже можешь ходить, оте-ец?

Голос Иорама был добрым, но калитку он открыл все же с осторожностью.

Иорам опешил: в маленьком дворике, под деревом его детства, стояли двое — отец и мать, нарядные и красивые.

На лице отца играла застенчивая добрая улыбка. Он стоял беспомощно и смотрел на сына будто снизу вверх.

Иорам вдруг почувствовал какой-то прилив теплоты в сердце, отчего сердце затрепетало. "Вот как я их люблю! — подумал Иорам, — какие они обаятельные, и чего стыдятся, почему краснеют?!"

Отец сделал несколько робких шагов в сторону сына. Он улыбался, но это была улыбка сожаления и надежды. Иаков не обнял сына, не осмелился, ему было стыдно. Отец бросился к ногам сына и второй раз за это утро зарыдал.

— Прости меня, сын, Иорам... я был тебе плохим отцом... прости, сын... — всхлипывал отец.

Иорам не ожидал такого. Стоял он, ошеломленный, не зная, как быть, и глядел на отца сверху. Тот обнимал его колени и умолял:

— Прости меня, сын...

Амон-Pa, стоявший за спиной Иорама, шепнул ему:

— Ты грешен перед отцом, попроси прощения... Иорам сразу опустился на колени, обнял отца и впервые в своей жизни расцеловал его.

Ты тоже прости меня, отец, что не любил тебя, что не хотел исцелить тебя... Согрешил, отец, перед тобой, прости...

Иаков приласкал сына, а красавица Анна обняла его; она ласкала и целовала, ласкала, плакала и обнимала своего единственного мальчика.

Какое это счастье — ласка матери, когда ты уткнулся головой в ее грудь! Какое блаженство — шепот матери: "Сынок, родной... любимый... единственный ты мой... как я счастлива, Боже, как я безмерно счастлива... "

Иаков собирался опуститься на колени перед Амон-Pa, но тот не позволил ему этого сделать.

— Я убил твою маму, Мару, доброго ангела! — сказал Иаков мальчику.

— Господь простил тебе грехи твои, Иаков! — ответил Амон-Ра. — Теперь ты сам должен решать, какой дальше выберешь путь!

— Я уже выбрал путь, сынок! — с жаром сказал Иаков. — Буду служить твоему делу, вот мой путь!

Только теперь вошли во двор Саломея и Илья, а до этого они снаружи наблюдали за всем происходящим.

Анна и Иаков узнали от детей, что они шли всю ночь от Горы Оливковых Деревьев, а потому были усталые и голодные. Анна засуетилась.

— Сейчас, сейчас принесу вам поесть, дети мои... вы только отдохните. Я сейчас... — она постелила под деревом большой старинный ковер и побежала на кухню. Иаков тоже пошел помогать ей.

Ребята уселись на ковре, и пока Анна и Иаков укладывали на большом подносе разные яства и фрукты, каждый из них удобно улегся и... заснул.

— Дети спят! — шепнула Анна Иакову.

Иаков поставил поднос на ковре и стал рядом с Анной. Глаза их наполнились слезами умиления. Дети дышали ровно и спокойно. Саломея спала рядом с Амон-Ра, положив голову на его плечо. Иорам лежал на спине, закинув руки под голову, Илья прислонился к дереву, опустив голову на колени.

— Иаков, — произнесла Анна шепотом, — разве они не светлые ангелы?

Иаков притянул к себе Анну и поцеловал ее в волосы.

 — Я впервые вижу ангелов, Анна! Я счастлив, что у меня открылись глаза!

25. Глава 23

В пещерах Андрея началась новая жизнь.

Дети, благословленные Иисусом Христом, с увлечением принялись изучать чтение и науки. Иаков тоже изъявил желание учиться вместе с ребятами и попросил Амон-Pa быть его учителем. Амон-Pa было неудобно быть учителем человека, который годился ему в отцы, однако Иаков настаивал и проявил истинно ученическое усердие и прилежание.

Каждый день учителя и его учеников был весьма насыщен.

Амон-Pa вводил своих учеников в пещеру, которую устроил ему Андрей. На стенах он и сам записал новые тексты: это были мысли Иисуса Христа, которые они услышали у Горы Оливковых Деревьев.

Поставив каждого из них перед той частью стены, где был текст соответствующего содержания, он давал задание: читать и проникнуться его смыслом. Сам же подходил то к одному, то к другому и помогал в понимании текста. И дети, и Иаков быстро продвигались вперед и получали от учителя все более сложные задания.

Иорам усердно изучал лечебные травы, обрабатывал их в лаборатории Андрея, перемешивал, добавлял разные вещества и так готовил микстуры и мази для лечения разных болезней. Он всегда строго следовал рецептам Андрея. В сборе лечебных трав и приготовлении лекарств ему помогали все, заодно приобретая от Иорама знания о том, как помогать людям и лечить их.

Амон-Pa посвятил Иорама в тайну Андрея.

— Помнишь, как я исцелил твои разодранные колени? — спросил он однажды Иорама.

— Как я могу забыть, — ответил Иорам, — и что это была за мазь, которую ты тогда применил? Я смогу приготовить ее?

— Это была не целебная мазь, а благовонная.

Иорам не понял, о чем говорил ему Амон-Ра.

— Я не об этом спрашиваю. По какому рецепту она была приготовлена? Она же действует сразу!

— Я повторяю, — спокойно объяснил Амон-Ра, — та мазь была не целебная...

— А какая же?! — удивился Иорам.

— Благовонная.

— Не понял! — сказал Иорам с искренностью и вопросительно посмотрел на учителя.

Амон-Pa рассказал ему, как заставил его Андрей полдня готовить мазь, а потом направил в город лечить всех, кто только нуждался в этом.

Амон-Pa и не подозревал, что в маленькой баночке он нес не лечебную мазь, а благовонную.

— Как же тогда ты исцелил мои колени? Раны же исчезли совсем? — Иорам был крайне удивлен и с недоумением воскликнул: — Значит, я зря готовлю эти мази? Значит, и книг читать не надо было?

Амон-Pa успокоил его.

— Вовсе нет. Твои лекарства — лучшие средства для лечения людей. Однако если одновременно с лекарствами или мазью ты применишь еще и свой огонь сердца, тогда больной вылечится быстрее. Чем более сильным будет огонь сердца, тем меньше микстур и мазей понадобится. Иногда достаточно будет даже одного твоего огненного слова, одного касания рукой, чтобы больной исцелился. Но взамен часть болезней перейдет в тебя. Помнишь, как ты исцелил своего отца?

"Действительно, — подумал Иорам, — я же никакие лекарства не втирал в спину, я и рядом не был. Я только в своем воображении мазал ему спину своей мазью и был наполнен большим желанием, чтобы он исцелился. Вот, оказывается, как мой огонь сердца унес с собой мазь из баночки, которую я держал в руках! А потом у меня самого начал болеть позвоночник, и если б не Илья, добраться до Горы Оливковых Деревьев я не смог бы!"

— Амон-Ра, — воскликнул восхищенный этим открытием Иорам, — я догадываюсь, я понимаю, как болела у тебя нога, когда ты исцелил меня... Но как благовонная мазь может превратиться в исцеляющую?

— Исцелить может все, чего только коснется огонь сердца. Говорят, что Иисус Христос исцелил одного слепого, знаешь чем? Землею! Он плюнул в горсть земли и смазал ею глаза слепого. А когда тот промыл глаза, к нему вернулось зрение...

— Скажи мне, Амон-Pa, правильно ли я понял то, что ты мне объясняешь: выходит, мне надо развить в себе огонь сердца и заодно совершенствовать способ приготовления лекарств. И когда буду лечить кого-либо, лекарство я должен смешивать с огнем сердца. Так?

— Да, именно так! — ответил Амон-Pa и уточнил вывод Иорама: — Огонь сердца ты должен применять и тогда, когда собираешь лекарственные травы, и тогда, когда готовишь лечебные препараты, перемешиваешь их, и еще тогда, когда думаешь о людях и лечишь их. Вот так твои микстуры и мази приобретут исцеляющую силу.

Иорам посмотрел на учителя и склонил перед ним голову.

— Амон-Ра, — произнес он с благоговением, — я понял, какую большую тайну ты мне открыл! Спасибо, учитель!

Спустя несколько недель после этой беседы Амон-Pa посоветовал Иораму взять уже приготовленные лечебные мази и микстуры, спуститься в Город и помочь страдающим.

— Бери с собой Анну и Иакова, они будут твоими помощниками. Ходи по дворам, заходи в дома, спрашивай, не нуждается ли кто в лечении. Лечи всех подряд! — наставлял Амон-Ра.

Иорам так и поступил.

Он начал ходить по улицам, останавливался перед каждой калиткой и кричал:

— Кому нужен целитель! Цели-и-и-те-е-ель!

Анна и Иаков шли за ним с корзинами, в которых лежали баночки и склянки с лекарствами.

Кто принимал его с недоверием: "Какой ты целитель?", — говорили ему.

Кто-то, увидев Иакова, закрывал калитку перед носом, ибо многие помнили его злодеяния. А те, кто был наслышан от Большого Мальчика, что Иорам дружит с сатаной, злобно отгоняли Иорама и его родителей от своего дома.

Но так было не всегда.

— Целитель? Ты разве не тот мальчик, который исцелил на площади старика и ребенка? Бог послал тебя к нам! Заходи!

И тогда Анна и Иаков нежно и осторожно обмывали больному раны, помогали присесть или перевернуться на другой бок. Иорам же осматривал больного. Потом Анна доставала из корзины нужную баночку и подавала Иораму. Руки Иорама в это же самое время излучали над больным огонь сердца. Иногда сразу, спустя несколько минут, а иногда в течение нескольких дней больной исцелялся, поправлялся и целовал руки маленького врача. Иорам никогда ни от кого не просил вознаграждения за свой труд. Редко, когда видел, что имел дело с состоятельной семьей, мог взять молоко или хлеб, и допускал это потому, чтобы доставить продукты друзьям в пещеру.

Через какое-то время по всему Городу прошла молва о двенадцатилетнем целителе. Люди убеждались еще и в том, что Анна и Иаков стали удивительно чуткими и добрыми. Шли слухи о том, что якобы Иорам изобрел особую микстуру против злобы и вылечил своего отца. Когда в Городе кто-то заболевал, и кому-то была нужна неотложная помощь, сразу бежали к Анне: "Ради Бога, — умоляли они ее, — позови Иорама, пусть поможет!" Иорам спас от смерти нескольких детей, двоих слепых сделал зрячими, пятерых парализованных поставил на ноги. Люди видели все это и наполнялись добрыми чувствами по отношению к Иораму и его родителям...

Под руководством Амон-Pa быстро продвигался и Илья. За две недели он освоил чтение и жадно начал читать книги. Вначале читал подряд все, что находил в сундуках Андрея. Но постепенно все больше увлекся строительным и архитектурным искусством. В рукописях и книгах Андрея он нашел много наставлений по этому поводу и увлеченно приступил к их усвоению. Работал он и днем, и ночью: читал, чертил, рисовал, высчитывал, размышлял. Илья скоро понял, что строительное и архитектурное искусство опирается на математику и геометрию. После упорного труда он разобрался и в той, и в другой науках. Он изучил науку: как строить мосты, дома, крепости, дворцы. Он даже создал несколько проектов мостов и дворцов, чем удивил и восхитил своих друзей. После этого Амон-Pa дал ему такой совет, что Илья забыл обо всем, потерял сон и покой.

— Чтобы создать такой проект, тебе нужно будет овладеть тремя тайнами. Это есть вера, знание и золотые руки ювелира Захария! — пояснил ему Амон-Ра.

Илья незамедлительно навестил Захария.

— Захарий, Бог придет к тебе на помощь! Вот мои неопытные руки, сделай их такими же, как твои! — взмолился он.

Захарий не спешил смотреть и оценивать его руки.

— Дай мне сперва взглянуть в твои глаза! — сказал ювелир.

— Глаза?! — удивился Илья, — вот, пожалуйста, посмотри... я хорошо вижу...

Захарий поставил его против света, прищурился и заглянул в глаза мальчика. Долго искал в них что-то. Чистые и бездонные глаза мальчика понравились мастеру.

— Захарий, — заволновался Илья, — глаза мне не помешают освоить ювелирное дело. Сказал же тебе, я хорошо вижу!

Захарий добродушно улыбнулся.

— А если помешает сердце? — с хитрецой спросил он. — Твои глаза мне о твоем сердце рассказывают!

— Сердце?! — опять удивился Илья, — Причем тут сердце?

— Твои руки научатся ювелирному искусству, а сердце заставит искусные руки делать изделия во зло! Ты понял? — ответил Захарий.

— И что говорят мои глаза? — заволновался опять Илья.

Захарий улыбнулся, погладил по голове мальчика своими золотыми руками и сказал:

— Хороший мальчик Илья, вот что они говорят. Научи, говорят, ювелирному искусству! Но скажи, зачем тебе это дело нужно! — весело произнес мастер.

— Амон-Pa дал мне одно задание, но если мои руки не научатся у тебя быть золотыми, я не смогу с честью выполнить его! — ответил Илья.

— Хорошее у тебя сердце, потому и руки станут искусными... Ну что же, начнем...

Много пота пролил Илья, пока научился от Захария, как нужно наполнять сердце любовью, и чтобы создавать в металле сложнейшие и изумительные узоры. Илья постепенно постигал философию мастера и пропитывался ею.

"Красоту рождает сердце, полное любви", — говорил ему Захарий. "Помни, говорил он, — именно сердце делает руки золотыми, чтобы через них смогло оно вынести наружу свои сокровища и дарить их людям. Если сердце радуется чему-либо, то оно хочет, чтобы ему радовались и другие. Сердце не желает радоваться в одиночестве. Радость есть мудрость сердца. Твои руки станут золотыми тогда, — упорно повторял мастер, — когда сердце будет трепетать от чистой любви. Ты думаешь, это руки научатся ювелирному искусству? — объяснял он ученику, — Нет! Это сердце постигает и осваивает его, упражняет руки, шлифует пальцы, чтобы они в точности выполняли то, что сердце от них потребует... "

Так объяснял он законы ювелирного дела мальчику, а тот с упоением воспринимал наставления мастера. Но мастер, тем не менее, однажды устроил ему проверку. К концу дня он подозвал к себе Илью и спросил:

— Смотри, что это я смастерил?

— Наверное, свадебное кольцо, которое вчера тебе заказали! — ответил Илья.

— Слушай, мальчик, — терпеливо пояснил Захарий, — о чем, по-твоему, я думал, придавая куску золота такую форму? Можешь догадаться?

Илья покраснел. О чем же он мог думать? Не о вознаграждении, конечно, хотя заказывал кольцо состоятельный молодой человек. Илья хорошо знал, что ради выгоды Захарий не делал ничего. Так о чем же мог думать мастер, который все время толкует ему о сердце, о любви? И Илье показалось, что в его сознании вдруг кто-то зажег свечу, и яркие искорки света поселились в каждом уголке его духовного мира. "Ну, конечно!" — порадовался мальчик.

— Захарий, я знаю, о чем ты думал, и знаю, что это такое! — воскликнул Илья, опустившись на корточки перед мастером и ласково проводя пальцами по кольцу, которое лежало на ладони мастера. — Это есть союз двух сердец, ты думал о счастье молодых людей... Скажи, Захарий, я прав?

Захарий улыбнулся.

— Теперь ты прав! — сказал он добродушно, — Но не ошибись больше!

Он протянул Илье кусок золота и добавил:

— Сотвори то, что сердце твое захочет, думай и вкладывай в изделие свои мысли и чувства...

Сердце Ильи с жадностью воспринимало наставления мастера и упорно шлифовало умение рук и каждого пальца. В течение тех шести месяцев, пока Илья усваивал ювелирное дело, он не раз повреждал себе руки, обжигал пальцы, много провел он бессонных ночей. Руки научились языку сердца, научились прислушиваться к его утонченным чувствам. Странные давал задания мастер своему неопытному ученику. Протягивал крохотный кусок металла и говорил:

— Преврати ею в ласку, — или же, — сотвори из него заботу, — или же, — сделай из него радость.

"Как можно сделать ласку из куска золота?!" — удивлялся Илья вначале. А мастер объяснял: "Если ласкать не умеешь, тогда ничего у тебя не получится. Ты ласкай металл, люби его, и он примет нужную форму!"

Но когда, в конце концов, Илья познал тайну творения, тогда и увидел, с какой легкостью и быстротой руки начали выполнять веления сердца, как мысли воплощались в изящные формы. После этого Захарий посвятил его в свою тайну, что если хочешь создать изделие, способное оберегать человека от порчи и зла и склонять его к добру, то надо, чтобы твое сердце постоянно молилось Господу Богу, и тогда Он наполнит чудесными силами твое изделие. И пока ты создаешь его, то не должен выходить на улицу, ни с кем не должен заговаривать и даже не должен думать о чем-то другом. Ты должен сидеть в мастерской и работать при свечах. Ибо в это время творят вместе сердце и душа.

Спустя полгода Захарий сказал мальчику:

— Тебе от меня больше ничего не нужно, я дал тебе все, что сам знаю и умею. Так и скажи Амон-Ра!

Илья вернулся в пещеры окрыленный.

— Прекрасно! — порадовался успехам ученика Амон-Ра, — Приступай, не медля, к созданию проекта здания, которое переживет века и станет гордостью нашей эпохи!

И Илья полностью погрузился в дело, уединившись в пещере.

26. Глава 24

Прекрасные способности ученицы проявила и Саломея. Училась она увлеченно и постоянно искала ответы на нескончаемые вопросы, которые не давали ей покоя. Амон-Pa терпеливо и доступно пояснял ей высказывания Иисуса Христа, рассказывал о строении Вселенной, о жизни в Царстве Небесном.

Девочку особенно удивляли две вещи: Беспредельность Вселенной и бессмертие души человека.

— Скажи еще... повтори еще! — упрашивала она Амон-Pa и на лету ловила каждое его слово.

— Вселенная беспредельна, — говорил он ей, — а мы дети Вселенной. Мы населяем нашу маленькую планету, но живем в Беспредельности. Человек рождается на земле для того, чтобы развивать и совершенствовать свой дух. Помнишь, о чем говорил Христос народу у Горы Оливковых Деревьев? Будьте совершенны, говорил Он, как совершенен Отец ваш Небесный. Человек должен прожить много жизней и проявлять при этом постоянную устремленность, чтобы достичь такого совершенства. Тогда он станет Бого-Человеком, переместится в другие слои Вселенной и будет трудиться вместе с Силами Света, выполняя волю Бога. Если же человек не будет совершенствовать свой дух, тогда Творец уничтожит его, как непригодный для строительства Вселенной. Помнишь, как говорил Иисус Христос? Для таких людей там, в Царстве Небесном, будет скрежет зубовный. Эго значит: дух будет разрушен.

— А как я должна развивать свой дух? — вновь и вновь допытывалась Саломея.

— Думай о Боге, люби ближнего своего, твори добро, стремись к красоте... Вот путь совершенствования духа! — пояснял Амон-Ра.

Шло время. Саломея читала книги, размышляла, то и дело возвращаясь к Беспредельности и Бессмертию.

"Что происходит с человеком, когда он умирает?" — спросила она себя однажды и обрадовалась, услышав внутри себя ответ, притом сразу: "Смерть на Земле есть рождение на Небе. Тело умирает, а душа продолжает путь восхождения".

Саломея увлеклась Библией. Ей было очень трудно, но с помощью Амон-Ра она разобралась во многих тайнах Книги Бога. И ее посетила мысль, чтобы в будущем открыть школу и учить детей чтению и наукам. Амон-Pa одобрил решение девочки и посоветовал не откладывать это дело. Саломея удивилась.

— Когда подрасту, тогда и стану учителем. Пока я сама ребенок и знаю очень мало. Спустя восемь или десять лет я буду взрослой и буду знать больше. Тогда и открою школу.

Но Амон-Pa нашел другой путь.

— Напрасно думаешь, что мало знаешь. Разве ты не знаешь гораздо больше тех, кто ничего не знает? Таких детей в Городе много. Ты могла бы стать для них хорошим учителем.

— Кто же мне доверит своего ребенка? — еще больше удивилась Саломея.

— Ты жизнерадостная и умная девочка. Дети любят играть с тобой, у тебя много друзей. Играй с ними в учителя. Раз ты знаешь больше других и будешь зачинателем игр, дети выберут тебя своим учителем. Пусть они думают, что это игра, но ты всерьез научишь их чтению и наукам, а потом они забудут, что играют. Вот так ты станешь учителем и откроешь школу.

Саломея не ожидала, что так можно создать школу, она заколебалась.

Амон-Pa улыбнулся ей и добавил:

— Иаков приготовит тебе глиняные таблички. На них мы запишем буквы, стихи, молитвы, притчи Иисуса Христа, нарисуем картинки. Детям понравятся такие книги. Ты им расскажешь библейские истории. Я убежден, что им понравится твоя школа. И родители тоже будут довольны, ибо дети перестанут без толку слоняться по улицам... Когда ты откроешь школу?

Саломея, воодушевленная идеей Амон-Pa, незамедлительно приступила к делу.

Во дворе своего дома она собрала более десяти ребятишек и предложила им играть в школу. За несколько дней дети так увлеклись, что не хотели уходить домой. Необычно и интересно было все, чем они занимались в школе, и о чем им рассказывала Саломея.

А Саломея рассказывала им библейские истории, говорила о звездах, о Вселенной, о Беспредельности и бессмертии, об Иисусе Христе.

— Расскажи еще, Саломея! — упрашивали дети, когда она вдруг прерывала занятие и говорила: "На сегодня хватит. Урок окончен. Пора домой!" Но отправить их домой было не так уж легко.

В школе Саломеи дети пели и танцевали, представляли спектакли для жителей квартала прямо на улицах. Много народу собиралось смотреть на них. Дети учились, как помочь семье в делах по хозяйству, как заботиться о своих близких и друзьях, как жить, утверждая добро и свет.

Книгами для них были глиняные таблички с притчами Соломона, молитвами, мудрыми изречениями, с задачами по сложению и вычитанию.

Дети все больше и больше любили свою школу. Приходили ребята из других кварталов Города с просьбой принять их тоже. Приводили своих малышей мамы. В маленьком дворике Саломеи каждый день собирались более сорока детей.

На помощь Саломее пришел Иаков. Детям сразу понравился добрый чуткий человек, который водил их в горы и ущелья, учил их помогать друг другу, быть смелыми и выносливыми.

А одно деяние школы Саломеи заставило заговорить весь Город.

Дело было так. На одном из уроков Иаков с чувством раскаяния рассказал детям, каким он раньше был злым человеком, ненавидел людей, ругал всех, а сына выгнал из дома, думал только о плохом и говорил только о скверном. Потом рассказал и о том, что он натворил на площади.

— Я был как зверь, — говорил он детям, — хотел убить сына, Амон-Pa, а остальных избить палкой. Жертвой моей злости стала добрая женщина, Мара.

Иаков заплакал.

Он рыдал, по его лицу слезы текли потоком. — Спасибо крепким молодым ребятам, — говорил он, рыдая, — которые не побоялись моей дубинки, схватили меня, швырнули на огромный камень и сломали мне ребра.

Рассказывая обо всем этом детям, он рыдал, прося у них прощенья. Он стоял на коленях в окружении детей. Потом он доверился им, рассказав, как явился ему Иисус Христос и сказал, что прощены ему грехи, и что впредь нужно идти по пути добра. Бог исцелил его, и он выбрал путь Иисуса Христа.

— Никогда больше я не сотворю зла, и помышлять не буду о чем-то дурном... Из моих уст не вырвется больше ни скверное слово, ни ругательство... Все плохое, что было во мне, я сжег... Если кого-то из вас тоже мучают недостойные поступки, чью-то совесть оскверняют темные мысли, а речь загрязняют дурные слова, соберите всю эту грязь и сожгите... очиститесь... — так говорил Иаков, и рыдал, стоя на коленях, с опущенной головой.

Дети были поражены откровенностью Иакова. Они прониклись сочувствием к нему и плакали вместе с ним.

— Иаков, — сказал один мальчик, когда тот умолк, — как нам выжечь наши дурные свойства?

Все захотели избавиться от сквернословия и от дурных поступков.

Иаков успокоился, призадумался.

— Может быть, сделаем так: пусть каждый из вас сделает куколку и вложит в нее всю свою нечистоту и злость, ненависть, сквернословие, грубость... все-все, от чего вы хотите избавиться. Потом возьмем наши куколки на площадь Города и там сожжем их. Пусть весь Город увидит, как горит в огне зло и как торжествует добро...

Этот совет Иакова дети приняли единодушно.

Спустя несколько дней куклы были готовы. Кукла каждого была уродом: без носа или без ног, без глаз или без ушей, вся в лохмотьях. "Они не достойны лучшего", — говорили дети о своих куклах. Каждому хотелось сказать Иакову и Саломее, от какой скверны избавляется. Потом все со своими куклами-уродами направились к площади. Вокруг них собрался народ. В центре площади дети зажгли костер, и когда тот разгорелся, по очереди начали бросать в него своих уродов.

— Стань пеплом и не возвращайся ко мне никогда... Я тебя не приму... — кричали они вслед и следили, как горят, уничтожаются куклы-уроды, как поедает их пламя.

— Что это такое? — недоумевали свидетели этого события.

Один фарисей, узнав, что таким способом дети очищают себя, страшно возмутился и выругал всех детей, Саломею, Иакова..

— Ах, вы, такие-сякие!.. — кричал он с негодованием. — Это богохульство... Я вам покажу...

Но когда одна девочка, кукла-уродка которой унесла с собой ее грубость и недоброжелательность, посоветовала фарисею тоже бросить в огонь свою злость и сквернословие, тот замахнулся на нее палкой и чуть было не разбил ей голову.

Девочку спас Иаков — он успел отнять палку у фарисея.

— Она же вам правду говорит! — спокойно сказал ему Иаков.

Фарисей злобно выругался, вырвал свою палку из рук Иакова и пошел прочь.

Люди, собравшиеся вокруг костра, смеялись над фарисеем и восхищались поступком детей.

— Значит, вы становитесь с сегодняшнего дня другими? — спросил один седой человек у детей.

— Мы не становимся другими, — ответил мальчик, который следил, как догорает его уродина, — мы становимся самими собою.

— Мы возвращаемся к самим себе, — добавила девочка.

После прохождения этого костра очищения с каждым днем каждый ученик школы Саломеи становился все более красивым, добрым, дружелюбным и веселым. И дела учения пошли в гору.

В школе Саломеи был один ученик, девятилетний мальчик по имени Феофил, одинокий и нищий. Несмотря на то, что он всегда был полуголодным, он не пропускал ни одного занятия и с увлечением осваивал все, чему учили Саломея и Иаков. Феофил не принимал школу Саломеи как игру, он учился в ней со всей серьезностью и усердием. Саломея заметила его талант и с согласия Амон-Pa привела его в пещеры.

Амон-Pa радушно принял Феофила. В разговоре с ним выяснилось, что уже четвертый год, как Феофил остался сиротой, родители заболели какой-то странной болезнью и в один день умерли. Ему помогли выжить добрые люди. Сам он тоже научился трудиться: то кому-то дрова колет, то кому-то кувшинами воду носит. Рассказывал он о своей жизни застенчиво, как будто не хотел навязывать Амон-Ра и его друзьям свои страдания.

У Феофила на шее висел продырявленный плоский камень объемом в его ладонь.

— Что это такое? — спросил Амон-Pa.

— Камень. Он валялся перед моим домом. Он мне понравился, я взял его и продырявил, чтобы на шею повесить. Может быть, не надо было?

Амон-Pa снял камень с шеи мальчика и стал внимательно разглядывать. "Это же его камень-письмо! — подумал он. — Раз он понравился ему и носит на себе, значит, рано или поздно он прочтет и разгадает, что на нем написано".

Амон-Pa был рад за мальчика, который, сам пока об этом не догадываясь, направляется навстречу величайшему событию в своей жизни.

— Феофил, — сказал он мальчику спокойно и уверенно, — как зеницу ока береги этот камень! Не думай, что ты случайно его нашел. Он несет тебе письмо!

Феофил не понял, что значит камень-письмо, и собирался спросить, но Амон-Pa опередил его:

— Наступит время, и ты обо всем сам догадаешься. Повторяю, береги камень!

Феофил остался в пещерах.

Под чутким руководством Амон-Pa он продолжал свое продвижение в науках, но скоро проявил особые способности к рисованию. Амон-Pa научил его готовить краски из разных минералов и растений, объяснил способ их смешивания и дал задание разрисовать стены в пещере. Феофил скоро подтвердил, что он действительно одаренный художник: он создал на стенах пещеры удивительно тонкие, красивые образы жизни природы и людей, гор и животных. На потолке же нарисовал точную прекрасную копию того ночного неба, которое стояло над ребятами, когда они по вечерам на площадке перед пещерами обсуждали свои насущные проблемы и слушали, как размышлял их учитель.

Амон-Ра порадовался таланту мальчика. "Его надо послать в Грецию к виднейшим художникам, чтобы он усовершенствовал свое умение и стал мастером", — думал он, когда разглядывал картины Феофила. Он тут же попросил Иорама собрать деньги на отправку художника. Спустя месяц Иорам выполнил задание. Тогда Амон-Pa дал наставления Феофилу, как жить в чужой стране и у каких мастеров учиться. Далее поручил Иакову проводить Феофила до Большого моря и в портовом городе Яффа посадить его на корабль, следующий в Грецию. Феофил помнил строгий наказ Амон-Ра — беречь камень, висевший у него на шее. "Это твой камень-письмо, не забудь!" — звучали в ушах Феофила слова-предупреждения Амон-Ра.

27. Глава 25

В один прекрасный день Амон-Pa пригласил всех своих учеников в пещеру Господа. Все знали, что для Амон-Pa эта пещера была святым местом, но в нее еще никто не входил. Феофил тогда только готовился к отъезду, и потому тоже стал участником этого таинства.

Дети и Иаков изумились, увидев на стене пещеры изображение и узнав в нем знакомый Лик. Поневоле все опустились на колени, благоговейно взирая на Облик, излучающий Свет.

Безмолвное и спокойное пространство пещеры сразу заполнилось сильнейшими переживаниями, возвышенными мыслями и воспоминаниями. В душе каждого зазвенели небесные струны любви, преклонения, благодарения: "... всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим"... Безмолвные мысли и переживания учеников сплелись с мыслями и переживаниями Амон-Pa, сгустились в единое целое и превратились в молитву духа. Пещеру постепенно начал освещать небесный огонь; фиолетовые языки пламени струились над головами детей и направлялись к куполу, там они сгущались и оттуда, из глубин огненно-голубого света, лилась молитва, которая сложилась в сердце Амон-Pa еще тогда, когда впервые привел сюда его Андрей.

Долго были они окутаны небесным огнем, и всем сердцем, и всею душою своею возводили мольбу Господу Богу.

В полное безмолвие прокрались звуки заглушенного рыдания.

Рыдал Иаков, рыдало сердце его с умилением и облегчением.

"Не будешь, как эти дети, не войдешь в Царство Небесное", — слышался ему Небесный Голос. "Да-да, Господи!" — нашептывал Иаков, а слезы текли и текли ручейком. Он на коленях приблизился к Образу на стене и приложил губы к ногам Господа. Потом он немного успокоился и посмотрел в сторону детей. На его лице сияла прекрасная улыбка любви.

Амон-Pa привстал и направился к выходу. За ним последовали и другие. Они двигались осторожно и без шума, дабы не нарушить воцарившуюся в пещере гармонию безмолвия со свечением небесных огней.

Солнце склонилось к закату.

Переполненные переживаниями ученики устроились на маленькой площадке вокруг Амон-Pa, и между ними постепенно завязался разговор без слов. Они делились своими впечатлениями мысленно, также мысленно задавали вопросы друг другу и отвечали на них.

Прошел уже год, как они стали обитателями пещер Андрея. За это время:

Амон-Ра исполнилось девять лет,

Саломее — семь лет,

Иораму — двенадцать лет,

Илье — двенадцать лет,

Феофилу — десять лет,

Иакову — сорок два года.

В течение всего года каждый из них продвигался вперед по своей узкой тропинке.

Амон-Pa познал тайну собственного камня-письма и, что превыше всего, постиг глубинный смысл слов Иисуса Христа: "Амон-Pa, тебе дано знать тайну Царства Божия". Знание и сила, заключенные в нем, были даны ему Иисусом Христом.

Иорам открыл новые лечебные травы и корни, изучил книги Андрея, стал прославленным целителем в Городе и далеко за его пределами и с помощью Амон-Pa познал тайну исцеления через силы огня собственного сердца.

Илья освоил науку строительства и архитектуры, научился строить мосты, дворцы, укрепления, с помощью ювелира Захария разобрался в философии сердца, сделал свои руки золотыми и, что особенно важно, его душа и сердце уже творили в сознании величественное строение.

Иаков обновил всю свою сущность, восполнился добротой и любовью, обрел путь праведный и помогал Амон-Pa в его делах.

Феофил научился чтению в школе Саломеи и под руководством Амон-Pa приступил к усвоению наук. Он проявил талант художника и скоро поедет в Грецию, чтобы совершенствовать свое мастерство. И еще он узнал, что на его шее висит не простой камень, а камень-письмо, на котором, как он понял, записан смысл его жизни.

Ребята, только что вышедшие из Пещеры Господа, посылали мысли благодарности учителю — Амон-Ра, а Амон-Pa, в это же самое время, отправлял мысли преклонения своему учителю — Андрею и в своем воображении целовал ноги Иисуса Христа.

Андрей вместе со своим Учителем шагал по пыльной дороге Самарии и, принимая мысли своего любимого ученика, посылал ему в ответ мысли о смелости духа, устремленного к восхождению.

Амон-Pa сидел на камне, прислонившись к пещерной стене. Его закрытые глаза проникали в беспредельность пространства.

— Вселенная...

В золотистой тишине заходящего солнца раздался шепот Амон-Pa. Это был как бы шелест мысли. Ученики навострили уши. Они уловили, что Амон-Pa собирается открыть им новую тайну.

Амон-Pa открыл глаза и взглянул на небо. Ученики тоже посмотрели на небо. Облака, воплотившиеся в прекрасные образы, играли в лучах заходящего солнца, как бы демонстрируя людям искусство перевоплощения. Амон-Pa и его ученики зачарованно следили за спокойной медленной игрой радужных облаков.

— Скоро загорятся звезды, и мы еще полнее увидим Вселенную, ту часть Вселенной, которую воспринимают наши глаза... а наша душа знает, что Вселенная не имеет начала и конца, она не имеет границ...

Опять умолк Амон-Pa. Долго молчал. Тем временем стемнело, и на небе загорелись звезды, такие далекие и в то же время такие близкие. Амон-Ра с упоением глядел на звездное небо.

— Иисус Христос есть Бог, Учитель... Он есть Путь для людей... Учитель есть путь для ученика... Иисус Христос потому явился на нашей Планете, чтобы научить, как, живя и утверждая жизнь, развивать свою душу, спасти ее от гибели... Он призывает людей и каждого из нас стать таким же совершенным, как совершенен Отец наш Небесный... Он хочет, чтобы люди стали Бого-людьми и помогли Высшим Духам в строительстве Вселенной...

Весь разум Амон-Pa находился где-то далеко от пещер, где-то в иных мирах и пространствах. Оттуда он и подавал голос мысли своим ученикам. После длительной паузы опять его мысли засияли в темноте.

— Каждый земной человек имеет своего Покровителя во Вселенной... Он видит очень далеко и из глубин будущих тысячелетий посылает своему подопечному камень-письмо... Человек получит его в особо напряженный и решающий период развития своего духа... и если он постигнет тайну своего камня-письма, тогда узнает, что ему советует Великий Дух Вселенной... Тот, кто последует совету, найдет дорогу в Царство Небесное... Счастлив, кто угадает, что простой камень, навестивший его, есть его камень-письмо, посланное ему его Покровителем-Учителем...

Взгляд и ум Амон-Pa еще больше углубились в звездные пространства.

В полной тишине мысли его порхали как легкие и радужные полевые бабочки.

— В жизни верхним путем и к узким вратам идет тот, кто постоянно готовится быть достойным учеником и старается познать Учителя. Тогда и камень-письмо найдет своего владельца, а владельцу будет под силу открыть тайну, заключенную в камне...

Зашелестели и мысли учеников. И, наверное, только один видел, как в красочном, цветущем мыслеполе порхают мысли-бабочки, впитывая в себя весь аромат этого величественного поля. Ученики поняли, что, дав им мудрость учительства и ученичества и знания о камне-письме, Амон-Pa тем самым поднял их на следующую ступень духовного познания.

Амон-Pa привстал, оглянулся вокруг, ища при лунном свете чего-то или кого-то, и вдруг весело произнес:

— Хочу порадовать вас, к нам идет гость!

— Какой гость?! Кто он?! Зачем он к нам идет?! Всех встревожило это сообщение, ибо они редко принимали гостей в пещерах, а нежданного гостя -никогда.

— Не пугайтесь... Гость добрый! — предупредил Амон-Pa всех.

И в ту же минуту совсем близко они услышали шорох шагов, но не человеческих. Кусты раздвинулись, и на площадку поднялся большой медведь темно-каштанового цвета.

Саломея вскрикнула от испуга и прильнула к Амон-Pa. Заволновались и другие.

— He бойтесь, — успокоил всех Амон-Ра, — он пришел для дружбы с нами!

Медведь был настолько огромным, что в его чреве могло бы поместиться все собрание на площадке у пещер. Он перешагнул через Иорама и Иакова и преклонил голову перед Амон-Pa. Удивлению ребят не было границ.

Амон-Pa погладил медведя по голове, приласкал и беззвучно спросил: "Кто тебя послал к нам?"

"Тот", — ответил медведь тоже беззвучно.

"Почему послал?"

"Так надо!"

"Как тебя зовут?"

"Бунгло".

Амон-Pa представил медведя друзьям:

— Эго Бунгло. Он будет жить с нами. Любите его и дружите с ним.

Саломея сразу обрела покой и смелость. Она обняла медведя за толстую шею, притянула к себе и поцеловала.

— Люблю тебя, Бунгло! — сказала девочка медведю.

Бунгло кивнул головой и приветствовал всех. Каждый понял, как медведь мысленно говорил им: "Я тоже люблю вас".

28. Глава 26

По Иудее разошелся слух, что один знатный римлянин — Юстиниан — решил построить дворец у берегов реки Иордан. Эту весть принес в пещеры Иаков. Амон-Pa обрадовался, как будто давно ждал ее.

— Илья, пора проверить твое искусство строить! — Илья не понял, что требовал от него Амон-Pa, и тогда тот пояснил:

— Сделай проект дворца, мы пошлем его римскому вельможе.

Амон-Pa, конечно, хорошо понимал, что для проектирования и строительства дворца Юстиниан будет приглашать известных архитекторов и, естественно, никоим образом не согласится доверить это ответственное дело неопытному и неизвестному человеку, а тем более, тринадцатилетнему мальчику.

Но, несмотря на это, Ра посоветовал Илье поехать и хорошо изучить то место у берегов Иордана, где римский вельможа собирался построить свой дворец, а потом попутешествовать несколько месяцев по Римской Империи, чтобы посмотреть лучшие дворцы мира. После всего этого Илья должен был сделать проект, составить смету расходов и план о сроках строительства.

— Все это потом мы направим Юстиниану, и, может быть, он примет твой проект, — сказал Амон-Ра.

— Кто же мне доверит строительство такого дворца?! — недоумевал Илья, но Амон-Pa успокоил его:

— Ты пока думай, фантазируй, создавай свой лучший проект, а там будет видно.

Илья поверил учителю и со всей увлеченностью погрузился в дело. Он побывал в Риме, в Греции, в Египте. Внимательно изучал дворцы самых известных вельмож, прочитал много книг по строительству, досконально обследовал берега Иордана. По поручению Амон-Pa ему во всем помогал Иаков. Так прошло пять месяцев, и, наконец, Илья показал Амон-Pa свой проект и расчеты.

Прекрасно! — сказал Амон-Pa, который остался весьма доволен результатами труда Ильи, — Это уже дело!

— Но как же быть дальше? — недоумевал Илья, — Кто представит Юстиниану этот проект, кто объяснит его суть?

Амон-Pa обратился к Иакову.

— Ты поедешь к Юстиниану и скажешь, что великий мастер, создавший проект его дворца, в силу обстоятельств, не может разглашать свое имя, и потому ты являешься его полноправным представителем!

Иакова одели в прекрасные одежды, какие подобает носить образованному человеку и представителю великого архитектора; посадили его на белого коня и направили к Юстиниану. Иаков прибыл к знатному римлянину тогда, когда тот только что закончил переговоры с архитекторами, приглашенными из Рима и Афин, и одобрил представленный ими проект будущего дворца. При этом он уже собирался заключать с ними договор о строительстве и приказал принести ему бумаги для подписи. И именно в этот момент послушник доложил ему:

— Господин, к вам прибыл человек на белом коне, говорит, что он от великого архитектора, и просит его принять!

Юстиниан удивился. Он не мог допустить и мысли, что существует еще более видный архитектор, чем приглашенные им из Рима и Афин, и которые находились сейчас у него в зале приемов. Римские и афинские архитекторы насторожились.

И хотя для Юстиниана вопрос строительства дворца был уже решен, тем не менее, его одолевало любопытство. Может быть, речь пойдет не о дворце, а о чем-то совсем другом? Но кто же мог быть этот великий архитектор?

Юстиниан приказал послушнику пригласить гостя войти.

— Посмотрим, что ему нужно! — попытался он оправдать свое любопытство перед известными архитекторами.

Иаков вежливо и низко поклонился знатному римскому правителю и передал письмо от своего господина. Юстиниан прочел письмо и пристально взглянул на Иакова. В письме сообщалось, что весьма известный архитектор, не имея право разглашать свое имя, предлагает великому правителю свой проект дворца.

— Разве проект твоего господина будет лучше, чем тот, который я уже принял? — спросил он с иронией у Иакова.

— Посмотрите, господин! — почтенно и вежливо ответил Иаков.

— А ты уверен, что твой господин более известный архитектор, чем эти почетные мастера из Рима и Афин? — продолжал свои насмешки Юстиниан.

— Так я могу выдать своего господина, на что не имею права! — ответил Иаков, придерживаясь норм приличия и вежливости.

— Хорошо, покажи свой проект! — опять с иронией произнес Юстиниан последние слова.

Иаков раскрыл на большом столе проект, а рядом разложил зарисовки видов будущего дворца. 

Юстиниан взглянул на них и изумился.

Глядя на чудесные рисунки, он долго молчал, не зная, что и сказать: то ли проявить восхищение, то ли сдержанность. Юстиниан видел многое, ему были известны лучшие дворцы Рима, Греции, Мавритании, Египта, но такой красоты он и представить себе не мог. Проект дворца римских и афинских архитекторов сразу потерял для него всякий смысл по сравнению с тем, что раскрыл перед ним представитель неизвестного мастера. На проекте и цветных зарисовках был изображен дворец, который плавно растягивался вдоль правого берега реки Иордан, а затем прекраснейшим мостом соединялся с левым берегом реки. Двор был украшен садами и аллеями, укромными беседками для отдыха и оранжереями. От реки к центру огромного двора был проложен изящный канал, который затем образовывал пруд. В пруду плавали лебеди, а в середине его били фонтаны. Канал украшали несколько миниатюрных мостиков. Местами возвышались прекрасные статуи.

Сам дворец — с башнями, с солнечными часами — имел великолепный вид. Широкая парадная лестница составляла гордость внешнего вида дворца. Высокие окна с витражами и ажурными каменными узорами покоряли зрителя. Залы внутри дворца были расположены очень удобно. Обилие света и воздуха делало возможным чувствовать себя в них свободно и легко. Несколько залов были предназначены для выставок картин и скульптур. Юстиниан славился во всей Римской Империи и Греции как большой ценитель и любитель искусств, и все знали, что он владеет богатой коллекцией картин и скульптур.

Юстиниан долго не мог оторвать глаз от проекта. Он словно глубоко погрузился в него и в свои воображаемые картины о возможной жизни в этом дворце. Ему казалось, что он уже устраивает пышные приемы в этих светлых залах и решает государственные дела.

Римские и афинские архитекторы озадаченно стояли в стороне и не осмеливались проявить интерес к тому, к чему так долго был прикован взгляд великого вельможи.

— Что скажете? — обратился, наконец, Юстиниан к знаменитым архитекторам.

Они, вытянув свои шеи, разумеется, тоже разглядели проект, и были не менее им поражены, но не подавали вида. В ответ на заданный вопрос мастера деликатно промолчали.

Тогда Юстиниан обратился к Иакову.

— Кто твой господин, кто этот известный архитектор ?

— Но, достопочтенный господин, мой хозяин не может выдать себя.

— Тогда кто же будет руководить строительством?

— Он сам, но вы не будете знать, кто он. Юстиниан знал, что многие мастера создавали шедевры искусства, но оставались в неизвестности. Поэтому он не стал допытываться по поводу имени автора проекта, ибо был очарован уже самим проектом.

Иаков вел себя так, как его наставляли.

— Господин, не изволите ли взглянуть на смету расходов по строительству дворца? — сказал он спокойно с выражением почтения к Юстиниану.

Юстиниан взял бумаги с расчетами. В них все детально было перечислено. Общая стоимость удивила и порадовала его.

Римские и афинские архитекторы нервничали: если неизвестный мастер предлагал более выгодные расчеты, нежели они, то Юстиниан мог отказаться от их услуг.

— Вот, берите, посмотрите! — протянул им бумаги Юстиниан.

Они долго изучали каждую мелочь, хотели найти упущения, однако занятие это оказалось бесполезным. Их расчеты по стоимости строительства дворца в два раза превосходили то, что предлагал неизвестный мастер.

— Что на это скажете? — спросил Юстиниан.

Известные архитекторы только пожали плечами. А Иаков уже протягивал Юстиниану новые бумаги.

— Это еще что? — спросил римский правитель.

— Господин, извольте взглянуть на план о сроках строительства!

Юстиниан полагал, что на строительство дворца уйдет не менее четырех-пяти лет, таково же было и мнение приглашенных архитекторов. Однако, втайне, ему очень не терпелось увидеть дворец намного раньше этого срока. Юстиниан не взял бумаги у Иакова, а спросил с опаской:

— Скажи мне, что написано в этих бумагах, смогу ли я при своей жизни увидеть дворец построенным?

— О, Господин, вы будете жить долго, — вежливо ответил Иаков, — и если будет ваша воля, дворец будет построен за два года!

Юстиниан подумал, что ослышался.

— Повтори, что ты сказал! За какое время он построит дворец?

— За два года, господин! — произнес спокойно Иаков. На этот раз Юстиниан уже с гневом обратился к архитекторам:

— Что вы теперь на это скажете?

Один из них осмелился промолвить:

— Невозможно за два года построить такой дворец!

Иаков опять протянул бумаги Юстиниану.

— Господин, — сказал он, — в этих бумагах все сказано. Посмотрите!

На этот раз Юстиниан взял бумаги из рук Иакова и углубился в их чтение.

— Вот видите! — воскликнул он, — Неизвестный мастер намерен применить новую технику строительства! Взгляните! — и он протянул бумаги римским и афинским архитекторам.

Те совсем растерялись. Новая техника им была неизвестна. Что они могли сказать? Мастера покраснели от злости и чувства поражения: какой-то неизвестный мастер создал проект более прекрасного дворца, чем предложенный ими, который, притом, будет стоить в два раза дешевле и строиться в два раза быстрее!

Озлобленные римские и афинские архитекторы низко поклонились Юстиниану и поспешно покинули зал.

Их было шестеро, и каждый из них был выдающимся, знатным мастером своего дела. Неизвестный же архитектор был одинок, ему было всего тринадцать лет, и он был известен только жителям пещер Андрея.

Юстиниан обратился к Иакову.

— Скажи мне по секрету, кто этот неизвестный архитектор?

"И что же предпримет этот римский вельможа, если я скажу ему правду? И где будет больше правды: в том, что она останется тайной, или в том, чтобы ее открыть?" — подумал Иаков.

— Господин, вы увидите его, только не будете знать, что это он!

— Ну, хорошо, пусть будет так! — сказал Юстиниан. — Поспеши и доложи своему хозяину, что я одобряю и принимаю этот проект и хочу, чтобы он немедленно приступил к строительству!

— Благодарю вас, о, великий господин!

Иаков низко поклонился Юстиниану и быстро покинул зал.

Скоро он, счастливый и радостный, гнал белого коня к пещерам.

29. Глава 27

Большой Мальчик изо дня в день озлоблялся все больше и больше.

Дети невзлюбили его и поэтому избегали играть с ним. Он же приставал то к одному, то к другому, мучил и издевался. Маленьких ребятишек он часто заставлял воровать из дома деньги или какие-нибудь вещи и передавать краденое ему. Напуганные малыши поневоле становились воришками в собственном доме. Когда чей-нибудь отец узнавал, что сын унес из дома драгоценные украшения матери, его рабочие инструменты или деньги, то ловил сына и беспощадно лупил. Сын же не осмеливался признаться, что он не хотел этого делать, что принуждал его к этому Большой Мальчик.

Школа Саломеи переполнила чашу злости в Большом Мальчике.

Так как многие дети ходили в школу, то у них оставалось мало времени для того, чтобы бесцельно шляться по улицам. А к Большому Мальчику они и близко не подходили. Саломея и Иаков учили детей таким вещам, что ребята становились более смелыми и непокорными и уже не боялись Большого Мальчика.

Однажды Большой Мальчик перекрыл дорогу одному малышу, который, радостно прыгая, возвращался из школы домой.

— Эй, ты, от тебя я еще не получал подарков! А знаешь, как я поступаю с непослушными? На дерево вешаю вверх ногами... Если завтра ты мне не принесешь, то...

Но он не успел договорить, как откуда ни возьмись, рядом с малышом выросли еще пять ребятишек, таких же маленьких и на первый взгляд беззащитных.

— Чего ты от него хочешь? — сердито спросил один из них Большого Мальчика.

"Бараны сами ко мне пришли, — порадовался Большой Мальчик, — надо всех их вместе угнать!"

— А вы тоже мои должники, ясно? — сказал он строго и грозно, и в его правой руке блеснул нож. — Знаете, зачем он мне нужен? Чтобы непослушным глупцам отрезать ухо...

Но маленькие, среди которых были две девочки, вдруг взяли с земли по два камня и приняли боевую позу.

— Вот что мы тебе скажем, — решительно сказал один, — если в три счета ты не отстанешь от нас и не уберешься восвояси, то мы изобьем тебя камнями. Скажи, ты понял?

— Ах вы, гадюки! Как вы смеете со мной так разговаривать! Я вам покажу!

С этими словами он только собрался схватить одного малыша за шиворот, как они все хором начали считать:

— Ра-аз... смывайся, а то мы очень точно бросаем камни, прямо в нос, прямо в бровь... Два-а-а... ты еще здесь?.. — и они все сделали шаг назад и приготовили руки для броска.

А камни-то они взяли не мелкие, а покрупнее.

У Большого Мальчика глаза расширились от ужаса. "Эти сопляки и глазом не моргнут, впрямь разобьют мне голову". Он буквально лопался от злости и своей беспомощности. И когда загремело: "Три-и-и... бей подонка!" — Большой Мальчик уже пятился от них задом, все еще надеясь на что-то. Мимо его ушей, рук и ног мгновенно и со свистом пролетело шесть камней. И тогда он понял, что эти ребята действуют решительно, что они не шутят. Вот шесть рук снова подняли с дороги камни. "Они убьют меня", — и в голове Большого Мальчика промелькнула страшная картина, и тогда он, чрезмерно напуганный таким решительным отпором, пустился бежать.

— Трус, тру-у-ус, мы тебя не боимся! — вслед ему кричали дети.

Вдогонку Большому Мальчику еще летели камни, но так, чтобы он не мог скрыться в переулках, а бежал только прямо.

Это поражение не научило Большого Мальчика уму-разуму. Он начал искать другие пути. "Я должен навести страх на тех, кто руководит этими сопляками, и подчинить их себе", — думал он. А таковыми, кого он уже давно считал своими врагами, были Амон-Pa и его "приспешники". Этих "приспешников" он знал. Иорама он обзывал "врачом козлов". По поводу Ильи недоумевал: как этот "умный" мальчик, думал он, оказался среди умалишенных. Саломея для него была глупая девочка с распухшей головой. А в отношении Иакова он вообще ничего не мог понять.

Большой Мальчик разработал план и начал тайком наблюдать за каждым из них. Он не раз замечал, как они, в одиночку или вместе, направлялись к горе, к пещерам. Он не знал, где находились эти пещеры и как можно до них добраться. Но он был наслышан, что раньше там жил Философ вместе со своим племянником, потом Философ куда-то пропал, а Амон-Pa собрал вокруг себя подобных себе "слабоумков", и теперь все они каждый день "ползут" туда. Что они там делают и что у них там? Должно быть, там есть что-то такое, ради чего они бегают взад-вперед. Но вот где тропинка, по которой они добираются до пещер?

Целую неделю, сидя в укромном месте, Большой Мальчик караулил Амон-Pa и его друзей и, наконец, добился своего — обнаружил то скрытое кустами и зарослями место, откуда начиналась тропинка к пещерам. А потом ему понадобилось еще несколько дней, чтобы определить время, когда, по его представлениям, в пещерах никого не должно было быть.

И вот однажды... Амон-Pa с Иорамом вышли из кустов и куда-то направились, Саломея занята была своей школой, а Ильи и Иакова давно не было видно. "Кто же еще может находиться сейчас в пещерах?" — спросил самого себя Большой Мальчик и сам же себе ответил: "Конечно, никто... Иди, делай, что хочешь... Покажи этим пещерным крысам, кто ты есть! — шипело его змеиное сердце. Он пролез через кусты и пошел по тропинке. Тропинка то и дело обрывалась, а иногда даже вела мальчика прямо к зияющей пропасти. Он с трудом находил выход из тупика, возвращался обратно к месту, где тропинка "обманула" его, и пробирался дальше. Почти весь день потратил он на то, чтобы добраться до пещер.

Вот он и оказался перед маленькой площадкой у входа в пещеры. Но до того как сделал Большой Мальчик свой последний шаг по тропинке, он споткнулся о камень и выругался. Камень был маленьким и плоским, размером с небольшую ладонь, и как можно было споткнуться об него, было совсем непонятно. И не очень-то было и больно, но злое сердце разгневалось на камень, Большой Мальчик схватил его с земли и, даже не взглянув, собрался со всей силой ударить им о лежащий рядом большой камень.

Неожиданно потянувшаяся вверх правая рука, держащая камень, застыла в воздухе, и он никак не смог размахнуться. "Что это с моей рукой?!" — удивился Большой Мальчик. Тогда он спокойно опустил руку, разжал ладонь и посмотрел на камень. Что-то теплое зашевелилось в его охладевшей душе, но злоба тут же разорвала это "что-то" на маленькие кусочки.

Тогда он положил этот маленький камень на большой, взял третий — круглый и тяжелый, поднял вверх обеими руками и бросил на маленький. Однако Большой Мальчик промахнулся, или круглый камень почему-то не захотел удариться о маленькую каменную ладонь. Он опять поднял тяжелый камень, прицелился, и опять отправил его на каменную ладонь. И она — эта ладонь, разбилась на куски так же, как злоба мальчика разорвала в нем на куски это непонятное и теплое "что-то". И в это же мгновение он почувствовал в сердце боль, жуткую и невыносимую боль. Она, как острая игла с длинной ниткой, обшарила все тело, оставляя всюду что-то между болью и горечью, потом направилась вверх и через темя вышла наружу. Боль ушла, чтобы никогда к нему не вернуться.

Несмотря на все лишения, которые претерпел Большой Мальчик, взбираясь к пещерам, несмотря на последний неудачный шаг, виновником которого оказался плоский маленький камень, он все же был рад тому, что вот-вот исполнит свои злые, грязные помыслы и разгромит гнездо "пещерных крыс".

Вот и пещеры... Они перед его глазами, за этими кустами, сквозь которые виден даже вход в них. А так как злоумышленник чувствовал сильную усталость от пройденного пути и случившихся с ним событий, то он решил немного отдохнуть. Большой Мальчик сел на большой камень, который помог ему разбить маленький, и взглянул сверху на Город. "Смотри-ка, до какой высоты я добрался!" — с удивлением сказал он самому себе и начал рассматривать улицы и кварталы Города. Увлеченный этим занятием, он не услышал, как зашуршали кусты, но почувствовал чье-то горячее дыхание за своей спиной... И в этот момент кто-то сильными руками схватил его под мышки, поднял с камня, увлек на маленькую площадку перед входом в пещеры, сел на землю и посадил его себе на колени. Большой Мальчик начал дергаться и попытался выскользнуть из этих объятий, но руки стискивали его как железный обруч. И когда он вцепился в них, чтобы разомкнуть и высвободиться, то понял, что это были не человеческие руки. Его прижимало к себе мохнатое и очень сильное существо, которое не давало ему никакой возможности даже оглянуться назад.

— Отпусти... Отпусти... — ревел Большой Мальчик и беспомощно болтал ногами и руками. Вдруг ему пришла в голову мысль, что это мохнатое существо, видимо, огромное, хочет оторвать ему голову и съесть. Мысль эта страшно напугала его, он заплакал, зарыдал, заорал и начал умолять своего насильника:

— Не ешь меня! Не ешь меня! Не убивай меня!

Но лохматое существо, по-видимому, вовсе не собиралось есть Большого Мальчика. Ясно было и то, что оно не отпустит его. В таком положении пробыли они несколько часов. От страха и переживаний в голове Большого Мальчика образовалась пустота.

Наконец, стемнело.

Вдруг послышались шаги: это Амон-Pa и Иорам возвращались в пещеры.

В Большого Мальчика, который узнал голоса идущих и весело разговаривающих между собой, вселилась надежда, что он останется в живых. Они, конечно же, освободят его от железных обручей мохнатого и огромного существа! Но и тревога тоже поселилась в его злом сердце, ибо они, конечно, догадаются, зачем он поднялся сюда, в пещеры. И как же поступят они с ним?

Из кустов прямо на площадку вышли Амон-Ра и Иорам.

— Смотри, это же Большой Мальчик! Что ему здесь надо?! — удивился Иорам.

Амон-Pa весело засмеялся.

— Сам знает, зачем он сюда забрался, но видишь, не вышло!

Иорам тоже засмеялся, ибо зрелище было уморительное: Бунгло гордо, бережно, но крепко держал в своих лапах незваного гостя.

Большой Мальчик не издавал при этом ни звука, потому что не знал, как ему быть: взмолиться и попросить мальчиков спасти его, дать им слово, что "больше не будет", или же подождать и посмотреть, как развернутся события.

— Что мы с ним сделаем? — спросил Иорам Амон-Ра. — Может быть, оставим его так, в объятиях Бунгло, на пару дней, а потом отпустим? Или же пусть сам Бунгло воздаст ему то, чего он заслуживает?

Иорам, конечно же, шутил. Но что предпримет Амон-Pa, Иорам не мог предвидеть.

Шутки Иорама Большой Мальчик воспринял как совершаемый над ним суд и затрясся в лапах Бунгло словно заяц. Он начал лепетать что-то невнятное и жалкое.

— Бунгло, отпусти его! — обратился Амон-Ра к мохнатому существу.

Бунгло постепенно ослабил свои железные объятия. Большой Мальчик вздохнул с облегчением и сполз с коленей Бунгло на землю. Он и не думал удирать. Да если бы даже и захотел, то разве мог он убежать от... Он с опаской взглянул на своего сторожа и чуть было не потерял сознание — огромный медведь! — вот кто держал его в своих объятиях.

Высокий, с длинной шеей и узкими глазами стоял он, Большой Мальчик, перед Амон-Pa и Иорамом, стоял и смотрел на них сверху, на этих маленьких и по росту и по возрасту мальчиков. Он страшно покраснел, словно спелый помидор, даже побагровел, но не от стыда, нет, а от злости и ненависти. Как хотелось ему сейчас показать им, этой мелюзге, всю свою страшную силу, как хотелось ему схватить одного из них, поднять вверх, как щенка, над своей головой и бросить оттуда на землю, а другому дать такой пинок, чтобы тот очутился у самого подножья горы. Да, очень хотелось бы ему показать свою силу и сделать их своими рабами. И если бы это случилось, тогда вся детвора Города тоже оказалась его рабами. Вот тогда он обчистил бы все уголки в каждом доме, не шевельнув при этом даже пальцем. И почему только это мохнатое существо, этот медведь не подчиняется его приказам! Тогда не только дети, но и их родители, все население Города, служили бы одному ему. Он стал бы их властелином! Приказал бы медведю проглотить живьем этих сопляков, возомнивших себя учеными, философами, целителями и учителями!.. Но что делать ему сейчас, что он, беспомощный Большой Мальчик, может предпринять? Ведь он в руках своих врагов! Как можно спасти себя?

Однако случилось то, чего Большой Мальчик никак не ожидал. Он думал о самом ужасном, о страшной расправе над ним, но услышал:

— Иди с миром. Раз нашел тропинку, по которой сюда поднялся, значит, найдешь тропинку, по которой спустишься! — сказал Амон-Ра спокойно, безо всякой злобы, даже с сочувствием, но очень решительно.

Только сейчас понял Большой Мальчик, перед каким страшным испытанием он оказался: ему придется в эту безлунную ночь спускаться с горы, а затем пробираться через густой и страшный лес, в котором обитают такие же звери, как этот медведь. Как он найдет тропинку, которую он даже днем обнаружил с большим трудом, и как он убережет свою жизнь от хищных зверей? Как ему, Большому Мальчику, быть? Может быть, попросить Амон-Pa, чтобы тот позволил ему заночевать здесь, а утром сбежать отсюда?

— Иди, не бойся! — повторил спокойно Амон-Ра, — Не бойся, говорю, с тобой ничего не произойдет!

Амон-Pa этими словами придал смелость Большому Мальчику, тот повернулся и скрылся в кустах.

30. Глава 28

 Иорам думал, что Амон-Pa накажет Большого Мальчика, пригрозит ему, чтобы тот больше не посмел вторгаться в пещеры, или же, в крайнем случае, даст добрые советы, чтобы он отошел от своей злости и злодеяний.

— Почему ты отпустил и даже пожалел его? — спросил он Амон-Ра.

— Мне его очень жалко! — ответил опустившийся на корточки и внимательно искавший что-то в кустах Амон-Ра.

— Что ты делаешь? — спросил Иорам. Амон-Pa протянул куски камня.

— Зачем тебе эти обломки? — удивился Иорам.

— Конечно, жалко мне его, — повторил Амон-Ра, — он принимает нас за своих врагов, хотя он сам и есть себе самый яростный враг.

— О чем ты говоришь? — не понял Иорам.

— Ты понимаешь, на нашей площадке, да и на тропинке, мне знаком каждый камень. И вот тут я заметил то, чего утром не было, то есть эти обломки от одного камня. Здесь должно быть еще несколько его частей, помоги мне найти их.

Иорам тоже опустился на корточки, и при неярком свете звезд они вдвоем отыскали остальные части камня.

— Зачем тебе эти обломки ? — недоумевал Иорам.

— Принеси, пожалуйста, клей и свечку, — попросил Амон-Ра.

Когда Иорам вышел на площадку с зажженной свечкой и клеем, Амон-Pa уже завершал строить из осколков, словно из мозаики, целостный камень. Он взял клей у Иорама и аккуратно, с исключительным вниманием и заботливостью, склеил все части друг с другом. Иорам следил за каждым движением друга и учителя и не переставал недоумевать: что это за камень и почему Амон-Pa так опечален?

Амон-Pa действительно был опечален. И тусклый свет свечи-одиночки, и мириады небесных звезд тоже с грустью присоединялись к его горестным мыслям:

— Второй раз... второй раз приходит камень-письмо к Большому Мальчику! Он поднимал его с земли уже два раза, но так ни разу и не понял, что держит в руках всю свою жизнь! Свою вселенскую жизнь! Свое бессмертие! Злоба сердца и ума, словно слепота глаз, помешала ему увидеть и понять, с каким пространственным событием он имел дело... Два раза.., такого в одной жизни не бывает! Как же не жалеть его... Он злейший враг самому себе! Будет ли он когда-нибудь спасен? Вселенная может потерять душу человека... Создатель может разрушить ее, как непригодную для своих светлых помыслов... Вечная жизнь и вечная смерть...

Амон-Pa умолк.

Иорам слушал его зачарованно и старался разобраться во всем, о чем тот размышлял с такою горечью и страданием.

Некоторое время они молчали. Амон-Pa унесся в своих раздумьях куда-то далеко, в высшие пространства, за видимые звезды, а Иорам погрузился в собственные мысли, чтобы навести порядок в своем духовном мире.

Спустя несколько минут Амон-Ра положил склеенный камень на ладонь Иорама.

— Посмотри, разве этот камень обычный, как многие другие в ущелье?

Иорам внимательно, нахмурив лоб, долго изучал камень, который ему дал Амон-Ра.

— Нет, это необычный камень! — уверенно произнес он. — Значит, это и есть камень-письмо, о котором ты недавно говорил нам?

— Скажу тебе, Иорам, ты должен знать эту тайну. Бунгло лег рядом с мальчиками, как будто тоже приготовился слушать, о какой тайне они будут говорить. Амон-Pa приласкал Бунгло, прислонился к его теплому и мягкому животу и начал говорить тихо, отрывисто.

— Этот камень, который мы восстановили из осколков, есть камень-письмо Большого Мальчика. Оно приходило к нему уже однажды, но он взял его в руки, мельком взглянул и бросил в меня...

Иорам вспомнил тот день — ведь он тоже был рядом с Амон-Pa, когда тот поднял с земли разбивший ему лоб камень.

— И это тот самый камень?! — удивился он.

— Да, тот самый. А сегодня, до нашего прихода, этот же самый камень-письмо второй раз пришел к тому, кому был адресован... Не Большой Мальчик пришел к нему, а судьба притянула его сюда, чтобы еще раз столкнуть с вестью, которую нес для него камень... Наверное, он споткнулся об него, когда шагнул в кусты. Я именно там спрятал этот камень, поэтому никто из вас никогда не спотыкался об него. А он споткнулся, потому что это было его письмо, камень нес только ему весть из Вечности, а не кому-то другому. Камень-письмо сам пришел к нему... Если бы он поднял камень со спокойным сердцем, если бы он, идя к нам с озлобленными мыслями, хотя бы на миг удержал их, увидев необычность камня, то тогда он унес бы его с собой, а потом, со временем, понял бы, что на нем весть для него... Но он злобно схватил его и разбил о большой камень! Вот мы исцелили камень и теперь положим его на полку в пещере, но когда, через сколько лет его получит Большой Мальчик? В одной жизни два раза встретиться со своим камнем-письмом — редчайшее явление. Так сколько же жизней, сколько рождений понадобятся ему для того, чтобы камень-письмо в третий раз навестил его, а он был бы готов принять его и познать весть?

Иорам в точности помнил недавнюю беседу Амон-Ра, когда все, после выхода из Пещеры Господа, сидели вокруг него на площадке. Тогда он сказал им, что Великие Духи посылают каждому человеку на земле весть на камне.

Теперь же Иорам понял, что человек во всех своих жизнях только один раз получает свой камень-письмо. Он был полон нетерпеливого ожидания: какую еще тайну откроет ему Амон-Ра.

Амон-Pa улегся на спине, приложив свою голову к голове Бунгло, и взором устремился к звездному небу. Потом тихо и не спеша он продолжил свои размышления, а у Иорама создавалось впечатление, что он просто читает раскрытую книгу Вселенной.

— На земле много различных камней, им нет счета. Однако каждый из них, даже малюсенькая песчинка, имеет свое назначение. Назначение некоторых из них в том, чтобы они были использованы при строительстве мостов, домов, дворцов, крепостей, храмов, пирамид, маяков, ступеней... Другие служат тому, чтобы люди из них ваяли красоту — создавали прекрасные скульптуры... Иные камни превращаются в драгоценности, в чудесные украшения... Бывают камни надгробные и камни для пробы сил... Бывают камни философские и камни преткновения, то есть камни, которые были отвергнуты строителями, но они могут стать угловыми для храмов... Есть камни-ступеньки, ведущие вверх, и камни-тропинки, по которым люди, перепрыгивая с одного камня на другой, переправляются на другой берег... Назначение иных камней в том, чтобы люди спотыкались о них и, извлекая для себя урок, становились мудрее... Часть же камней сотворена как песня, как гимн величия Природы... Камни нужны людям, они наши друзья, наши помощники, наши учителя... Природа гордится своими камнями... Человек обязан любить, уважать, ценить каждый камень...

Амон-Pa на мгновение умолк, чтобы перевернуть страницу Книги Вселенной и продолжить черпать из нее знания. Не только Иорам, но и Бунгло был зачарован удивительным рассказом о камнях.

— Камни сотворены для развития людей, для их восхождения, — продолжил Амон-Ра, — но люди часто относятся к ним злобно, пользуются ими против их назначения. Они бросают камни друг в друга, строят стены вражды и разъединения, строят тюрьмы, чтобы заключать в них себе подобных... Тогда камни теряют свою судьбу и становятся несчастными, делая тем самым несчастными и самих людей...

Амон-Pa задумался. Бунгло облизывал ему руку.

Спустя пару минут опять зазвучал спокойный и тихий голос:

— Но есть еще камни другого рода, с особым назначением, их столько на нашей Земле, сколько самих людей... Земля есть отрезок пути восхождения человека в Беспредельность... Высшие Миры призывают нас стать Бого-людьми... Так сказал нам Иисус Христос... Чтобы достичь такого совершенства, человеку не хватит одной жизни, не хватит и двух жизней, и даже десяти, и ста тоже не хватит... Потому человек рождается, живет, трудится и умирает, иначе — переходит в Мир Небесный... Там душа каждого человека приобретает ту высоту, какую она приобрела при земной жизни...

На этот раз Амон-Ра умолк надолго.

Иорам тем временем осмысливал суть Вселенской Книги. Он тоже смотрел на небо, и ему казалось, что звезды опустились вниз, ближе к Земле, чтобы Амон-Ра легче было читать раскрытую страничку. "Что он еще скажет?" — думал Иорам, как будто этот вопрос был обращен к звездам. А звезды тоже смотрели на него, на Амон-Pa, на Бунгло, таинственно сияя и улыбаясь. "Может быть, звезды тоже камни, разбросанные во Вселенной? — подумал мальчик. — Но как же они светят? Ведь земные камни не светят?"

И опять зашелестел голос Амон-Ра.

— В одной жизни человек может называться Александром, в другой жизни — Михаилом, в третьей — Иорамом... Но как бы он ни назывался в разных сотнях жизней, дух его будет один и тот же, он и устремлен к совершенствованию... После каждой смерти он или возвышается в Царстве Небесном, или опускается... Когда дух достигнет своего совершенства на Земле, ему будет дан другой путь для дальнейшего восхождения в иных пространствах Вселенной... Это будет уже восхождение Бого-человека... Это и есть путь к вечной жизни, он узкий и проходит через узкие врата... Но человек может прожить свои земные жизни так, что сам приведет свой дух к разрушению. Это есть дорога смерти, она широка и проходит через широкие ворота... Человек силою духа вступает в Царство Небесное... Сила духа крепнет устремленностью к благу и его утверждением на Земле... При каждом рождении на Земле человек несет в себе свою жизненную миссию, которую он должен открыть в себе и служить ей... Жить против своей миссии — значит задерживать развитие духа...

Звезды еще ниже опускались.

Свеча давно погасла.

Иорам мысленно пробирался в Царство Небесное.

Бунгло продолжал облизывать руку Амон-Ра.

— Что несет камень-письмо человеку?.. Его назначение — помочь путнику Вселенной пробить свою дорогу к Царству Небесному... Каждому в земном восхождении направляется один камень-письмо, несущий человеку великую весть. Камень-письмо он получит тогда, когда душа его войдет в самый решающий период дальнейшего развития... В этом периоде ошибочный выбор равносилен гибели души... Камень-письмо несет человеку благую весть — наставление из Вселенской Чаши Мудрости... Великий Дух, принявший на себя заботу о человеке, сообщит ему, где находится Истина и какой выбор ему следовало бы сделать... Письмо будет написано загадочно, знаками и линиями, чтобы человек проявил упорство в его разгадке и тем самым укрепился в выборе... Камень-письмо может прочесть и понять только тот, кому оно предназначено...

Амон-Pa как будто оторвал свой взор от Вселенской Книги и заглянул в густой лес на склоне горы. Там, недалеко от пещер, Большой Мальчик застрял в колючих кустарниках, упав на них, а рядом "увидел" огромное мохнатое чудовище, которое собиралось вот-вот оторвать ему голову. От страха он проглотил язык, а из гортани слышались жалобные вопли.

— Встань... — приказал Большому Мальчику Амон-Ра. — Не бойся... Встань и иди... Доберешься до большой дороги... — он проследил, как тот встал и с недоумением оглянулся вокруг, не понимая, откуда услышал голос Амон-Pa. Потом шагнул осторожно и почувствовал, что под его ногами лежит спасительная тропинка. — Смелее, мальчик... — опять зазвучал в его ушах знакомый голос.

"О чем это он?!" — удивился Иорам, понимая, что Амон-Ра сейчас решает какую-то земную проблему. Спустя некоторое время Амон-Pa опять переместился в слои Высших Миров.

— Камень-письмо ставит человека перед величайшим и решающим выбором. В этом его назначение, после чего он теряет свою силу и превращается в обычный камень, который с пользой можно применять в разных благих делах...

Наступило долгое молчание.

Иорам понял, что Амон-Pa доверил ему все свои познания о таинстве камня-письма и больше об этом говорить не будет. Дальше ему придется самому разбираться в страницах Великой Вселенской Книги. Иорам понял теперь, как рушится жизнь Большого Мальчика, и забеспокоился.

— Амон-Pa, может быть, отдать этот камень-письмо Большому Мальчику и объяснить ему, как это важно для него? — сказал он озабоченно.

— Нет, ничего не получится, — ответил ему Амон-Ра. — Большой Мальчик так одержим злобой, что он не услышит и не поймет нас, а свой камень опять разобьет на куски. Кроме того, не мы должны нести ему камень-письмо, а сам он должен его найти. Пусть полежит он на полке пещеры. Может быть, когда-нибудь он еще раз направится для встречи с ним...

Амон-Pa опять вгляделся во тьму густого леса. Что с ним, идущим вниз по тропинке? Почему он орет и зовет на помощь?

— Бедный... — проговорил Амон-Ра, — пенек напугал, а он думает, что волк...

Иорам догадался, что он говорит о Большом Мальчике.

— Ты его видишь ? — спросил он с удивлением.

— Да, вижу... Сейчас поможем... — и Амон-Pa произнес властно, — это не волк, это пенек... Шагай смело... Никто не причинит тебе зла... Ты уже близок к большой дороге...

Было уже за полночь.

Мальчики пристроились поближе к теплому брюху Бунгло и заснули.

Бунгло накрыл их своими большими лапами.

31. Глава 29

Каждый шаг по тропинке стоил Большому Мальчику огромных усилий. Он бы мигом пробежал всю тропинку, но вокруг ничего не было видно. В безлунную ночь звезды не могли осветить ему дорогу, да их и не было видно, высокие и густые деревья перекрывали над ним небо. Он дрожал от страха, и при каждом шорохе сердце уходило в пятки. Он боялся шума собственных шагов. Где-то он почувствовал, что сбился с тропинки, ноги заплелись в колючих кустах, но ему показалось, что это змеи вьются у него на ногах, и он упал на колючие кусты. Ой, как больно было! Вдруг над ним закричала сова, а перед глазами возникло мохнатое чудовище, то самое, что держало его в своих железных лапах и не собиралось отпустить. Чудовище открыло пасть, чтобы оторвать ему голову, и он, что было силы, заорал: "Помоги-и-те-е-е!.." Однако из груди вырвалось только какое-то шипение; во рту он не ощущал языка. И сколько он ни пытался призвать всех на помощь, ничего не получалось. Но если даже испустил бы он мощное "по-мо-ги-и-те-е-е", кто мог бы услышать его и прийти на помощь, на кого он мог надеяться? И он протянул свои ослабевшие руки, защищаясь от мохнатого чудовища, как вдруг внутри него зазвучал властный голос Амон-Ра: "Встань и иди... Не бойся... Доберешься до большой дороги!.. "

Большой Мальчик успокоился. Мохнатое чудовище отступило. Он освободил ноги от колючих сплетений и продолжил путь. "Как я мог услышать голос врага?!" — подумал он, и вместо того, чтобы проникнуться благодарностью, послал владельцу голоса угрозу.

Шагал он медленно, с протянутыми вперед руками, чтобы не ударяться головою о стволы деревьев. С каждым шагом он старался убедить себя, что идет по тропинке, и что рядом нет пропасти.

Опять померещилось ему, что за ним следует мохнатый зверь со своей раскрытой пастью, и он ускорил шаг, приготовившись в случае чего, заорать, но тут вторично обнаружил, что язык утерян. Он сунул пальцы в рот и обшарил там все, однако языка нигде не было. Ему стало жалко себя; он заплакал и еще больше озлобился на тех, из-за кого попал в такую беду. Ноги опять заплелись в кустах, а перед носом возник волк, готовый наброситься на него. "По-мо-ги-и-те-е!" — хотел он закричать, но испустил только шипение. И тут опять в ушах зазвенел знакомый голос: "Это не волк... Это пенек... Шагай смело... Никто не причинит тебе зла... Ты уже близок к большой дороге". В него вновь вселилась надежда, но он тут же выругался...

Так шагал он до рассвета и наконец вышел на большую дорогу.

Большой Мальчик вздохнул с облегчением. Его охватила радость, что он спасен и что еще покажет им, кто он есть. До того, как войти в Город, он сел под деревом, сквозь ветви которого тайком следил за теми, кто направлялся к пещерам, и вновь отдался своим мыслям. А мысли его были как сажа — злость, ненависть, обида, зависть, мщение. С этими мыслями он заснул и очень удивился, когда чей-то грозный, громовой голос зазвучал прямо над головой.

— Эй, ты, почему ты здесь валяешься?

Он собрался вскочить и убежать, но чуть было не вонзил в самого себя копье, которое острием прижал к его груди римский легионер: над его головой стояло около десяти легионеров, вооруженных копьями и мечами.

Солнце, видно, только взошло.

Тот, который прижал к его груди копье, опять разразился громом:

— Кто ты и почему валяешься тут таким ранним утром?

Большой Мальчик не понял, о чем говорил этот легионер, который, конечно, был начальником для других — он не знал римский, или, как там, то ли итальянский, то ли латинский язык. Он только понял и ясно увидел, что начальник был страшно разгневан, и что ему грозила смертельная опасность. Боясь копья, острие которого царапало ему грудь, он не смел пошевельнуться.

Один легионер, догадавшись, почему он молчит, перевел ему гром начальника:

— Спрашивают тебя — кто ты и почему тут валяешься?

Совсем растерялся Большой Мальчик. Что им сказать? Не скажет же, что хотел разгромить пещеры Философа, перебить склянки с лечебными средствами, порвать и сжечь книги, разграбить. А острие давило грудь.

— Говори, — закричал легионер-переводчик, — а то испустишь дух, понял? Почему ты здесь таким ранним утром?

— Мэээээ... — он хотел что-то солгать, но забыл, что у него пропал язык во рту, и получилось какое-то коровье мычание.

— Что?! — закричал опять легионер-переводчик и тоже приставил копье к горлу. — Я тебе покажу "мэээ... "

Уже который раз за эту ночь сердце Большого Мальчика ушло в пятки. Он на миг потерял сознание, а когда пришел в себя и опять увидел приставленные к горлу и груди копья, то собрал остатки всех сил, что только были в нем, чтобы произнести ложь, призванную спасти его собственную шкуру. И сила отчаяния испустила из его горла непредвиденный крик, почти такой же, как у этого легионера-переводчика:

— Я молюсь здесь каждое утро...

И Большой Мальчик сам испугался своего крика.

Тот же животный страх, что отнял у него ночью в лесу язык, на этот раз вернул его.

Оба легионера сильнее прижали к горлу и груди свои копья.

— Как ты смеешь так орать на нас! — разразился легионер-переводчик. Он перевел начальнику его ложь, и тот задал другой вопрос.

— Ты, стало быть, поклонник Христа, Мессии?

— Нет-нет... — взмолился Большой Мальчик, — Я не знаю, кто такой Христос...

— Хорошо... Скажи, в этом городе ты всех детей знаешь?

— Всех, всех знаю... — ответил Большой Мальчик.

— Назови этому подонку имена тех шалопаев! — приказал начальник одному из легионеров. Тот быстро перечислил вызубренные имена:

— Амон-Pa, Саломея, Илья, Иорам...

— Знаю, знаю! — обрадовался Большой Мальчик, ибо понял, что легионеры искали их вовсе не с добрыми намерениями.

— Тогда встань и веди нас к их домам! — приказал начальник.

Большой Мальчик показал рукой на гору. — Они там, в пещерах...

Легионеры переглянулись. Ни у кого не было желания карабкаться по горе из-за этих сопляков.

— Они в город не спускаются? В городе никто из них не живет?

— Только одна — Саломея... Она сейчас дома, я покажу вам, где она живет!..

Откуда Большому Мальчику было знать, что в то время, когда он спал под деревом мертвым сном, Саломея прошла мимо него и устремилась к пещерам, чтобы поговорить с Амон-Pa и поиграть с Бунгло.

— Встань же, подонок, и веди нас! — приказал начальник.

Копья уже не грозили ему, он вскочил на ноги и устремился вперед.

Когда они шли по улицам, люди с недоумением спрашивали друг у друга, кого это легионеры ищут, зачем они ходят по городу. Они по опыту знали, что легионеры всегда за кем-то охотились, чтобы арестовать и забрать. А предводительство Большого Мальчика не несло им ничего хорошего.

Большой Мальчик остановился перед домом Саломеи.

— Здесь... — указал он на дом.

— Заходи в дом и вытащи ее... Если не подчинится, хватай за волосы... Быстро! — приказал начальник.

Большой Мальчик, не задумываясь, какое гнусное задание он должен был выполнить, ворвался в маленький дом Саломеи и закричал:

— Выходи, Саломея... Вылезай...

— В чем дело? — спросила испуганная мама Саломеи, — Что тебе от нее нужно?

— Где она, твоя грязная девочка с распухшей головой? — опять закричал он.

— Уходи отсюда сейчас же... вон отсюда! — рассердилась мама.

— Где Саломея, говорю? Твою дочку сейчас легионеры заберут... Где она, скажи, женщина?

— Убирайся из моего дома! — мама оттолкнула Большою Мальчика, что было силы. Он пошатнулся, грубо отбросил ее в сторону и начал обшаривать маленькую комнату. — Саломея, выходи... ничего тебя не спасет... все равно, найду...

— Нет ее дома! — закричала мама, — Убирайся, говорю!

— Как нет дома?! А где же она?!

В комнатах Саломеи нигде не было.

— Она в пещеры ушла, понял? Она в горах... Уходи, подонок...

Тогда озверевший Большой Мальчик вцепился в косы пожилой женщины и вытащил ее из дома. Увидев женщину, легионеры удивились.

— Эй ты, недоумок... Мы ищем маленькую девочку, а не эту женщину!

— Она мать Саломеи! — сказал Большой Мальчик.

— Нам нужна дочка, а не ее мать... Разве ты не понял, недоделанный? — и начальник приставил копье к горлу. — Отпусти ее и приведи девчонку!

Большой Мальчик опять затрясся от страха и с трудом объяснил начальнику, что Саломея сбежала в горы, она в пещерах.

— Почему же тогда ты нас сюда привел? Хотел замести следы, обмануть нас? — гремел начальник. Он решил, что этот недоумок тоже из их компании и покрывает их, так же обманывает, как они обманули его, когда заставили вернуться обратно в казарму со своими легионерами. Он прижал копье к его горлу, Большой Мальчик распластался на земле и заорал:

— Не убивайте, я не знал... Я не ихний... не убивайте...

— Встань и веди нас к пещерам! — приказал начальник.

Легионеры вышли из маленького дворика и направились обратно, теперь уже к пещерам. Большой Мальчик шел впереди, еле передвигая ноги. А легионеры, шедшие за ним, поощряли его остриями своих копий.

Подойдя к главной площади, они увидели много народу.

— Почему народ собирается? Что здесь происходит? — навел справки начальник.

Кто сказал, что ждут Иисуса Христа, а кто говорил, что скоро придут целители. А народ все прибывал. "Это хорошо, — подумал начальник, — если сюда придет Мессия, нам далеко ходить не надо будет, тут же арестуем его. Но тотчас передумал — испугался народного гнева. Потом ему пришла в голову мысль, что иудеи, возможно, готовятся выступить против римлян, и он решил остаться со своими легионерами и понаблюдать, как народ будет вести себя. Он приказал своим подчиненным расположиться неподалеку от народа, а одного послал к начальству, чтобы сообщить о причине своей задержки.

До полудня на площади не появлялся никто из тех, кого люди ждали.

А после полудня произошло то, что очень развеселило весь город, а легионеров повергло в уныние.

Один мальчик сидел высоко на дереве и оттуда вел наблюдение, время от времени передавая народу сообщения — идут или не идут. Наконец он закричал весело во весь голос:

— Иду-у-ут... Иду-у-ут! — и народ оживился. Но сразу же еще веселее он закричал, — они направляются к нам на большом медведе-е-е...

Это последнее сообщение рассмешило и развеселило народ: шутник он, хочет нас разыграть, какой еще там медведь.

Большой Мальчик, услышав о большом медведе, попытался ускользнуть от приставленного к нему легионера. Но тот схватил его за шиворот и щитом ударил по голове.

— Стой, подонок... хочешь удрать, чтобы присоединиться к своим собратьям? — пригрозил он и кольнул мечом в спину.

— Они не мои собратья... Разве не слышишь, с ними большой медведь...

— Вот тебе медведь! — разозлился легионер и дал ему пинок под зад, — медведь... Я покажу тебе медведь...

А мальчик на дереве все кричал весело и восхищенно:

— Иду-у-ут... на большом медведе... ой, какой медведь... всех нас проглотит...

И пока народ веселился и смеялся по поводу шуток вестника на дереве, а легионеры ждали боевого приказа, на главной улице вдруг действительно показался медведь. Он и вправду был огромным. Такого огромного, как слон, медведя еще никто никогда не видел. Ошарашенный народ застыл, разинув рты, все вытянули шеи и широко раскрытыми глазами смотрели на приближающегося медведя, который нес на своей спине одну девочку и двоих мальчиков. Казалось бы, все должны были перепугаться и разбежаться кто куда, но почему-то медведя испугались очень немногие; они и переместились в укромные места. Все остальные были зачарованы зрелищем — они смотрели на медведя с восхищением и доверием, а он как будто всем улыбался и всех приветствовал, ритмично покачивая головою в их стороны. Медведь был горд: на нем сидели Саломея, Амон-Pa и Иорам.

Легионеры недоумевали; они приготовились к защите.

Но медведь никому не грозил. Народ расступился и освободил ему дорогу к центру площади. Там он присел на землю и помог своим всадникам спуститься.

— Если у кого-то что-нибудь болит, и он хочет лечиться, встаньте с этой стороны! — объявил Иорам и указал место. Саломея помогла ему достать из корзин баночки и склянки с мазями и микстурами. Их они разложили по порядку на большом плоском камне. Бунгло улегся рядом с лекарствами.

— А медведь не растерзает нас? — спросил кто-то.

— Если вы не навредите ему, он вас не тронет! — успокоил всех Иорам.

Начальник легионеров издалека наблюдал за всем происходящим на площади.

"Одурачили же меня эти паршивцы, а теперь дурачат весь народ, что всех вылечат... Я им покажу", — думал он со злостью.

Иорам приступил к исцелению больных. Саломея и Амон-Pa помогали ему.

Тем временем начальник строил план захвата "шарлатанов". Он подозвал к себе легионера, которому было поручено держать Большого Мальчика.

— Он тоже из этих... — сказал он ему, — прикажи ему, пусть отвлечет медведя в сторону, а то отсеку голову!

Когда легионер сообщил своему пленнику приказ начальника, тот чуть было не умер от страха, воображая, что с ним может произойти.

— Он растерзает меня, он съест меня! — взмолился он начальнику.

— Значит, так тебе и надо... Выполняй приказ!

Легионер поддал ему пинка и приставил к спине острие копья.

— Давай, иди к медведю... Помни, мое копье нацелено на тебя... Не вздумай делать глупости...

Другие легионеры тоже получили приказ: как только Большой Мальчик отвлечет медведя, они должны сразу наброситься на лжецелителей и схватить их. А начальник готовился объяснить народу, что никакие они ни целители, а бродяги и обманщики.

Большой Мальчик, лежа на земле, осторожно полз вперед, в сторону Бунгло. "Что мне делать? Как мне спастись? Он же узнает меня!" — голова кипела от страшных предчувствий. Сзади его ждет нацеленное на него копье, а впереди — пасть огромного лохматого зверя. А ему не хотелось умирать.

Амон-Pa заметил, как подкрадывается Большой Мальчик к Бунгло, он заметил и присутствие легионеров. Но до того как он предпринял что-либо предостерегающее, вдруг во весь рост поднялся Бунгло. Народ возликовал, увидев медведя, такого высокого — он мог своими лапами дотянуться до сидящего на дереве мальчика.

— Вы не бойтесь, — обратился Амон-Pa к народу, — Бунгло вас не тронет!

В это же самое время два легионера по приказу начальника выскочили в центр площади и направили копья на Амон-Ра.

— Ты арестован!.. Следуй за нами! — закричал один, но не успел он что-либо предпринять, как вдруг он и его напарник молниеносно взлетели вверх и скрылись в самых верхних ветвях огромного дерева, на котором задолго до них уже обустроился мальчик-вестник. Никто толком не понял, как это произошло, как случилось, что на том самом месте, откуда они атаковали, копья их оказались глубоко забитыми в землю. Легионерам, взлетевшим на верхушку дерево, было опасно спускаться на землю, это не обошлось бы без ушибов и переломов. Конечно, люди прекрасно понимали, что все это было делом лап Бунгло, который теперь стоял перед четырьмя легионерами. Они, тоже по приказу неразумного начальника, выскочили в центр и направили свои копья на медведя. Опять в несколько мгновений все четыре копья Бунгло молниеносно забил рядом с другими, а каждого из легионеров огрел лапой. Этого было достаточно для того, чтобы они улеглись рядышком, потеряв сознание, хотя выглядели мирно спящими.

Народ торжествовал. Зрелище было необычное. Даже больные забыли о своих болячках и увлеченно наблюдали за движениями Бунгло.

— Бунгло, молодец... Бунгло, давай, так им и надо! — поощряли они мохнатое существо, но он в этом не нуждался, он вершил свое дело.

Начальник легионеров совсем потерял контроль над собой и вообразил, что в атаку ведет не оставшихся четверых, а целую армию.

— Убить его! — приказал он легионерам.

С обнаженными мечами и копьями четыре легионера вместе с командиром окружили Бунгло и двигались на него. Он стоял на задних лапах, а передние лапы были вытянуты вверх, как будто сдавался в плен. Так стоял он, не двигаясь, с закрытыми глазами, и ждал. Командир приблизил свою "армию" к "врагу". Оставалось только сделать один неожиданный прыжок и со всех сторон одновременно вонзить копья и мечи в тело "зверя". Это стало бы для него смертельным.

Люди затаили дыхание — неужели Бунгло в опасности!

— Гоп! — раздался вдруг приказ, и легионеры, как волки, прыгнули вперед для нанесения победоносного удара. Им даже показалось, что этот удар успешно состоялся, ибо Бунгло тут же свалился спиной на землю. Но копья и мечи перекрестились между собой в воздухе. Легионеры не успели осознать, каким пустым оказался их прыжок, как Бунгло вдруг закрутился как волчок, лежа на спине, и каждый из них получил сокрушительный удар от его задних лап. Пять мечей и пять копий взлетели в воздух, — это все уловили, все — ибо напряженно следили за происходящим. Но никто не смог понять: как случилось, что пять мечей и пять копий повернулись в воздухе острием вниз и вонзились рядом с ранее уже вонзившимися орудиями смерти. Сами же легионеры лежали на земле навзничь, и если бы были в сознании, то смогли бы стать свидетелями необычного полета их копий и мечей, да еще увидели бы сидевших высоко на дереве своих товарищей.

Бунгло поднялся и оглянулся вокруг.

Народ радовался, смеялся, хлопал, ликовал.

— Бунгло, Бунгло, Бунгло! — кричали дети.

А Саломея, возбужденная и счастливая, припала к Бунгло.

— Люблю тебя, Бунгло... Люблю тебя... — не уставала она повторять.

Бунгло поставил легионеров на ноги, — они за это время опомнились, пришли в себя. А тем, которые все еще оставались в невменяемом состоянии, помог Иорам: он смазал им ноздри какой-то мазью, после чего они вскочили как ошпаренные.

Бунгло помог спуститься на землю и тем двоим, которые "взлетели" на дерево. Растерянные, избитые, обезоруженные легионеры вместе со своим начальником стояли в центре площади, окруженные развеселившейся толпой, и не знали, как же им быть теперь.

Амон-Pa подошел к начальнику. "Ох, если бы ты попался мне!" — подумал тот гневно.

— Уведи своих легионеров! — сказал Амон-Ра начальнику.

Легионеры бросились к своему оружию. И тут произошел еще один курьез. Как ни старались и ни тянули они из земли свои копья и мечи, ничего у них не получалось. Они тянули их вдвоем, втроем, вчетвером, пыхтели, потели. Легионеры злились, ругались, начальник их тоже не находил себе места от гнева. Но беспомощность каждого из них и всех вместе создавала веселое зрелище для людей.

— Вы не сможете вытащить ваши копья и мечи из земли! — уже сколько раз повторял Амон-Ра начальнику, который яростнее других старался, потому и выглядел смешнее всех.

Наконец, убедившись в своем бессилии, начальник приказал легионерам следовать за ним.

— Это вам так не пройдет! — пригрозил он всем, свирепея от злости.

Тогда Бунгло предпринял еще одну затею. Он схватил скрывавшегося за деревом Большого Мальчика и поднял его вверх. Тот совсем съежился от страха, думая, что сейчас медведь сбросит его на землю, и он развалится на части. Но Бунгло сделал другое: он мягко и удобно посадил его на шею начальника. Начальник выругался и заскрежетал зубами. Он попытался сбросить его с шеи, но не получилось: съежившийся от страха Большой Мальчик крепко обхватил ногами шею начальника и вцепился в его волосы, чтобы удержаться. Легионеры поспешили на помощь своему начальнику, но расцепить ноги сидящего на шее насмерть перепуганного Большого Мальчика не смогли, как не смогли вытащить из земли свое оружие. Ноги Большого Мальчика были крепко скрещены на груди начальника и образовали узкую петлю вокруг шеи.

От смеха и веселья многие закатывались.

Начальник и на этот раз выругал своих легионеров, не сумевших освободить его голову от скрученных в петлю ног "недоноска", и первым пошел со своей ношей на шее. За ним последовали легионеры. Все они прошли через узкий проход, который с трудом высвободила толпа — никому не хотелось отступить, не взглянув поближе на посрамленных римских воинов.

— Кому нужно лечиться, встаньте с этой стороны! — опять объявил Иорам.

Люди долго не успокаивались, делясь между собой впечатлениями.

А Иорам и его помощники уже лечили и исцеляли больных и калек.

Солнце садилось, когда они закончили свою работу.

— Пора собираться, — сказал Амон-Ра.

Саломея уложила в корзины баночки и склянки от мазей и лекарств.

— Мы с Иорамом поедем к Илье и Иакову, — сказал Амон-Pa Саломее.

— А я? — заволновалась Саломея, — Меня не хотите взять?

— У тебя же школа! Ты бросишь ее? — сказал Амон-Ра.

Саломея смутилась.

— Нет-нет... я школу не оставлю... детей не брошу...

— Так вот, будь умницей до нашего возвращения.

— А когда вернетесь? грустно спросила девочка.

Не знаю, но чувствую, нам необходимо ехать туда.

Потом Амон-Pa обратился к Бунгло, вокруг которого баловались дети. Они полюбили его и совсем не боялись: кто гладил ему морду, кто щекотал ему брюхо, кто даже целовал.

— Бунгло, ты проводи Саломею домой, а потом возвращайся в пещеры! — сказал он своему мохнатому другу, который сегодня прославился по всему Городу и о котором легионеры унесли самые ужасные и необъяснимые воспоминания на всю жизнь.

Бунгло улегся на землю, чтобы дать Саломее сесть на его спину.

Саломея прижалась к Амон-Pa, обняла его и прослезилась.

— Не хочу расставаться с тобой! — с грустью сказала она. — Я люблю тебя!

— Я тоже тебя очень люблю! — ответил Амон-Ра и поцеловал ее в щечку. — А теперь иди домой. Бунгло ждет тебя!

Саломея подошла к Бунгло, приласкала его.

— Ну что, они уходят, мы остаемся. Так ведь?

Бунгло кивнул головой.

— Тогда вставай и пошли, я не сяду на тебя!

Бунгло поднялся. Он сперва облизнул щеки Амон-Ра и Иораму, попрощался с ними, взревев так мощно, что загудел весь город, и вместе с Саломеей покинул площадь. Собравшиеся на площади дети пошли за ними.

Амон-Pa и Иорам взглядом проводили Саломею, Бунгло, детей, веселившихся вокруг Бунгло. Площадь, которая навечно запомнила в своей памяти этот удивительный день, опустела. Мальчики взглянули друг на друга и улыбнулись.

"Ну, как, пошли?" — спросил Амон-Pa мысленно.

"Пошли!" — ответил Иорам тоже мысленно.

32. Глава 30

Прошло три месяца, как Илья и Иаков взялись за строительство дворца Юстиниана. Дело продвигалось быстро. Строительством руководил Иаков как представитель известного архитектора, а Илью он представил Юстиниану как своего слугу. Римский вельможа не мог предположить, что именно этот мальчик был автором проекта дворца, и он же его осуществлял. Он был всегда рядом с Иаковом, всюду его сопровождал и подсказывал, какие давать поручения рабочим, какие подбирать материалы для строительства, каким расчетам придерживаться, где какую технику применять.

А новая машина для рытья фундамента удивляла всех. Это было какое-то странное сооружение на колесах. Быки тянули машину и приводили в движение железные зубцы, которые рыли яму под фундамент и выбрасывали землю наверх. Дальше было уже легко: рабочие на тачках увозили вырытую землю, уравнивали и покрывали ею каменистое поле, на котором планировалось разбить сады. Римские и афинские мастера предполагали год для подготовки фундамента, но Илья и Иаков завершили это дело за три месяца. С помощью тех же и подобных им машин они вырыли огромную чашу, прорыли канал от реки Иордан и пустили по нему воду. Спустя два месяца образовалось прекрасное озеро, в которое сразу же пустили лебедей.

Юстиниан со своей свитой часто навещал строителей и не верил своим глазам, как быстро все менялось, и проект, воплощенный на бумаге, становился действительностью. Он внимательно наблюдал за строителями — рабочими и мастерами, за окружением Иакова, и хотел опознать среди них известного архитектора. Принимал за такового то одного, то другого. Наконец, остановился на самом Иакове. "Наверное, он сам и есть тот известный архитектор, но скрывает это от меня", — такой вывод успокоил его.

Было за полдень, когда Амон-Pa и Иорам, после двухдневного пути, достигли места строительства дворца. Иаков в это время показывал Юстиниану прорытый фундамент и озеро, объяснял, что будет сделано в ближайшее время, где что будет построено. Илья стоял рядом с ним. Он издалека заметил Амон-Pa и Иорама и так обрадовался, что забыл о своем положении слуги и бросился к ним. Юстиниан возмутился, как посмел слуга без разрешения господина поступить так самовольно.

— Почему он убежал куда-то, не взяв разрешения? — спросил он Иакова.

— Господин, — спокойно и невозмутимо произнес Иаков, который тоже увидел Амон-Pa и Иорама и тоже побежал бы им навстречу, если бы не находился перед римским вельможей, — к нему издалека приехали друзья, которых он давно не видел...

— Почему они приехали? Что им здесь надо? — заинтересовался Юстиниан.

— Господин, если будет ваша воля, я найду, чем их занять!

— Они же дети, чем ты их займешь? — допытывался Юстиниан, но тут же добавил: — Впрочем, как знаешь. Ведь ты и есть неизвестный...

Юстиниан в тот день уехал раньше. Иаков был наслышан, что у него больна жена, она в тяжелом состоянии, врачи не предвещают ничего хорошего. И Юстиниан спешил вернуться к ней.

Илья и Иаков весьма обрадовались приходу Амон-Ра и Иорама.

Отец прижал к себе сына, приласкал, спросил об Анне, о Саломее.

Деяния же Бунгло Илью и Иакова страшно развеселили.

Амон-Pa интересовался, как продвигается строительство. Илья и Иаков повели их показать все на месте. Они осмотрели новые машины, канал, озеро.

И когда у озера обсуждали вопрос о том, какие будут стоять скульптуры вокруг, каким будет фонтан, вдруг к Иакову подбежали взволнованные рабочие.

— Господин, — в спешке и еле дыша, произнес один, — случилась беда! Сын каменотеса раздавил себе ногу, на него упал камень! Может быть, поможете, спасете?..

Около пятисот рабочих были заняты на строительстве дворца. Их разделили по делам и заданиям. Иаков по-доброму относился к каждому рабочему, заботился о них. Рабочие тоже полюбили своего начальника, и когда у кого-то возникали трудности, то бежали к нему за помощью.

Иаков знал сына каменотеса, этого десятилетнего неугомонного шалуна Филиппа. Отец всегда брал его с собой, куда бы ни ехал зарабатывать. Да и некому было оставлять его, ибо не имел ни дома, ни жены, ни близких. Филипп был его приемным сыном. Странствуя по дорогам в поисках работы, нашел он брошенного, как котенка, младенца и стал для него и отцом, и матерью. Хотя Филипп был шалуном, но любил трудиться, всегда был рядом с отцом и помогал ему, проявлял способности и освоил несколько специальностей. Среди рабочих он был самым маленьким, потому взрослые баловали его, он же охотно выполнял их поручения.

Услышав о беде с мальчиком, Иаков сильно забеспокоился.

— Чем мы можем ему помочь? — умоляюще спросил он Амон-Pa и Иорама.

— Пойдем, посмотрим! — сказал Амон-Ра.

Все побежали вслед за рабочими и вскоре оказались перед зрелищем, от которого сердце каждого вздрогнуло: нога мальчика была совсем раздроблена на мелкие кусочки. Из-за неосторожности отца сверху упал огромный камень, который рабочие с большими усилиями подняли, чтобы уложить его в стену будущего дворца. Мальчик лежал внизу на траве с закрытыми глазами и, наверное, о чем-то мечтал, когда камень с беспощадной силой и тяжестью упал вниз. Он так и не понял, что с ним произошло, не успев даже закричать, — он лежал без сознания, а нога его была смята, кости были смешаны с мякотью, кровью и грязью. Отец кричал, рвался покончить с собой — удариться головой об этот же самый камень, но другие удерживали его.

— Бери меня с собой, сынок, не пущу тебя одного в тот мир... Филипп, Филипп, сынок...

Почти все рабочие, которые были на строительстве, собрались вокруг места бедствия, кто плакал, кто печально глядел на мальчика. Некоторые же, опустившись на колени, пытались привести Филиппа в чувства, однако лицо их выражало безнадежность и горе: мальчик умер.

Увидев Иакова, люди расступились и пропустили его к лежащему на земле без признаков жизни мальчику.

— Иаков, спаси моего сына... — взмолился отец. Иаков, увидев мальчика в крови, тоже зарыдал

вместе с отцом.

— Попробуем спасти! — шепнул Амон-Pa Иораму.

Иорам быстро достал из сумки целительные мази, но понимал, что мальчика мог спасти только мощный огонь сердца.

Люди надеялись, что Иаков сразу что-то предпримет, потому не могли понять, почему он опустился на коленях перед мальчиком и замер, почему не дает срочные распоряжения. Зато какие-то незнакомые мальчики, которые пришли вместе с ним, как-то странно суетились вокруг Филиппа.

Иорам достал из банки всю мазь, густо смазал ею свои руки и накрыл ими вместе с руками Амон-Ра раздавленную ногу мальчика.

— Иорам, призови к себе всю мощь своей любви и сочувствия! — тихо сказал ему Амон-Pa, и спустя несколько минут оба переместились в Высший Мир, погрузились в бездонное пространство голубого огня. Вокруг не было ничего, кроме языков пылающего голубого огня, мягкого и теплого. Языки пламени ласкали душу мальчиков и возжигали их сердца.

— Иаков, куда ты смотришь... не нужны моему сыну твои слезы... спаси его... — кричал отец. Но до Иакова не доходила мольба отца, он тоже не видел вокруг никого и ничего, ибо тоже направил огонь своего сердца на маленького Филиппа и тем самым усиливал старания Амон-Pa и Иорама. И никто не смог бы догадаться, что в это время могло происходить что-либо спасительное для Филиппа.

Наконец, народ подумал, что, наверное, мальчик действительно умер, и Иаков, будучи не в состоянии ему помочь, плачет. Вдруг как будто над всеми опустилось мрачное облако боли и горя, как будто подул ветер беспощадности и безысходности, как будто пошел град страха — все это были изверженные из сердец людей обрывки мыслеобразов, пропитанные чувством безнадежного сострадания. Мрачное облако все наполнялось, сгущалось и опускалось над мальчиком. Еще минута, и эта сгущенная сила отчаяния разразилась бы беззвучным громом и похитила бы его душу.

И в это время Илья, сердце которого почувствовало, что могло бы произойти, а глаза увидели эту невидимую для других темную силу над мальчиком, — в мертвой тишине, когда умолк и отец Филиппа, поддавшийся горю, произнес во всеуслышание, как бы приказывая, но так, чтобы не нарушить духовную сосредоточенность Амон-Pa и Иорама:

— Люди, что с вами происходит!.. Спасите Филиппа, не хороните его! Пусть каждый подаст ему искру любви и надежды! Ну, давайте, вместе... Искру надежды и любви... Раз... Еще... Два... Еще... Три...

В ту же самую минуту сгущенную темную тучу над Филиппом пронзили маленькие светлые стрелы. Туча не ожидала этого и, сгустившись еще больше, собралась захватить душу мальчика. Но все новые и новые потоки огненных стрел не дали ей возможности свершить злое дело. Огненные искры тоже объединились в пылающий шар, который проник в гущу темной тучи, где взорвался. Темная туча мигом сгорела и исчезла, а на ее месте возник новый огненный шар, который приблизился к мальчику, поиграл над ним, а потом вошел в него и скрылся. Свидетелем этой борьбы был только Илья, только он видел то, чего не видел никто. Зато спустя две-три минуты все стали свидетелями чуда: Филипп открыл глаза и спросил голосом неугомонного шалуна:

— Отец, что происходит? Отец, я жив?

Неожиданная мощная радость, как молния во тьме, осветила вдруг всю окружность реки Иордан. И как торжественные колокола, во всеуслышание зазвенели сердца людей.

Отец Филиппа не понял, из какого мира зазвучал голос сына. Но когда увидел сына улыбающегося, сердце как будто выпрыгнуло из гнезда и радостно закричало:

— Сыно-о-о-ок, ты жив! Филипп... Мой сын жи-и-ив!

Он бросился к Филиппу, с силой оттолкнув Амон-Ра и Иорама. "Отойдите" — закричал он грубо и прижался к сыну.

— Ты жив, Филипп... Не будем горевать из-за одной ноги, раз ты жив, сынок... Жизнь важнее... чем нога...

Первым пришел в себя Амон-Pa, потом Иорам и Иаков. У каждого из них страшно болела спина, они не чувствовали своих ног, голова гудела. Попытались встать, но не смогли. Никто и не подумал помочь им. Люди и представить себе не могли, чем занимались эти странные мальчики, которые почему-то накрыли ладонями ногу Филиппа, и что делал Иаков, безмолвно взирая на мальчика. Руки Иорама были совсем засохшие, на них не осталось следа от целительной мази.

— Отец, по-моему, на мою ногу упал вот этот камень? — спросил Филипп.

— Да, сынок... Это была моя вина... я сбросил камень сверху, неосторожно его поднял и не удержал... Бог спас нас, хорошо еще, что камень не упал на голову... нога... ну, что поделаешь, прости меня, сынок... — отец не переставал рыдать.

— Отец, о чем ты говоришь?! Я потерял ногу?! Как это так?! — с удивлением воскликнул Филипп. В его голосе вовсе не чувствовалось, что он мучился от боли. Наоборот, Филипп был добр и весел. Его веселило еще и то, что вокруг него собралось столько народу.

— Да, сынок, одна нога... — плача произнес отец.

— А почему я не чувствую боли, отец? Ведь ничего у меня не болит. А ты говоришь, что у меня нет одной ноги...

Некоторые, слыша разговор сына с отцом, удивлялись — как это, не чувствовать боли. Все жалели веселого шалуна, которому придется впредь ходить на костылях. Иаков и Иорам помогли друг другу и с трудом привстали. Амон-Pa приподнялся с помощью Ильи.

— Иаков, — тихо спросил начальника один рабочий, — мальчик обречен?

Иаков посмотрел в сторону Амон-Pa и Иорама: мол, что ему сказать.

— Принесите воду и вымойте ногу! — ответил вместо Иакова Амон-Ра.

Рабочий не понял, не поняли и другие, которые стояли рядом, о чем говорил этот мальчик и, вообще, кто он такой, что говорит вместо начальника и велит им помыть ногу Филиппу. Но Иаков подтвердил:

— Правильно говорит... Выполняйте!

Воду принесли сразу и несколько человек начали осторожно мыть ногу Филиппу.

Мальчик с любопытством наблюдал за ними и ждал, что будет, когда смоют с ноги всю грязь. "Не больно?" — то и дело спрашивали они, но тот не стонал, не кричал, а улыбался, нет, говорил, приятно мне.

И вот показалась нога.

Целая, невредимая, без единой царапины!

У рабочих, которые только что видели окровавленную, раздробленную ногу Филиппа, расширились глаза.

Филипп тоже был удивлен. Он хорошо помнил, что случилось: лежал на спине под строительным лесом и смотрел, как его отец вместе с другими рабочими таскал огромные камни по узкой доске. Вот отец пытается поднять один огромный камень, который с трудом втащили наверх другие. Однако камень ускользает из рук отца и летит вниз. Филипп не успел отскочить в сторону, и камень упал на него, прямо в бедро. Он тут же потерял сознание. Вот этот камень, такой огромный, валяется рядом. Если камень не упал на него, то почему же тогда покрытая грязью нога была окровавлена? Но если кровь, то где же тогда на ноге следы ранений, хотя бы царапины?

Среди людей началось какое-то непонятное толкование. Чего только не говорили они, даже утверждали, что вообще никакой камень сверху не падал, он как лежал на этом месте, так и лежит. Филипп, наверное, споткнулся о камень и упал. Говорили еще, что Филипп шалун и разыграл всех. Но большинство упорно твердили, что камень действительно упал, и он совсем раздавил мальчику ногу, сами видели, как кость и мякоть были смешаны с кровью и грязью, и что зрелище это было душераздирающим. Однако произошло чудо — нога мальчика исцелилась.

Филипп провел рукой по ноге.

— Отец, ты говорил, что я ходить больше не смогу? Что у меня только одна нога?

За все время, что мыли Филиппу ногу, отец не мог видеть, в каком состоянии находится нога сына, он стоял в стороне, закрыв руками лицо. Теперь же, услышав бодрый голос мальчика, он мигом подбежал к нему и застыл на месте. Радость и удивление смешались в его сознании, и не успел он чего-либо сказать, как Филипп встал, сначала прошел по кругу, а потом подпрыгнул и пустился танцевать.

— Ай да Филипп! Уцелела твоя нога! — кричал весело мальчик, а люди радовались, смеялись, хлопали. И так как не могли понять, что же на самом деле произошло, начали расходиться, споря друг с другом.

Несмотря на невыносимые боли в ногах и в спине, Амон-Pa, Иорам и Иаков так покинули место событий, что на них никто не обратил внимания. И никто не догадывался, споря друг с другом и доказывая свое, что именно они сотворили чудо, они исцелили ногу Филиппу, а взамен забрали все его боли и страдания. Только Илья помогал им передвигаться, ибо только он знал правду.

33. Глава 31

На строительство дворца многие рабочие приехали со своими семьями. Иаков женщинам определил соответствующую им работу, а дети помогали своим родителям. Но для детей Иаков придумал такое, чего никогда и нигде еще никто не видел: для тридцати ребятишек он открыл школу и начал заниматься с ними сам. Он каждый день, но чаще вечерами, находил пару часов побыть с детьми, учить их читать, вести беседы о звездах, о Вселенной, о бессмертии души и Царстве Божием, об Иисусе Христе — Боге, который явился к людям. Он рассказывал им о том, чему сам научился у Амон-Ра. Ему помогал Илья, который зажег в детях любовь к математике и геометрии.

В это дело включились также Амон-Pa и Иорам.

Своими образными объяснениями и рассказами Амон-Ра развивал в детях понимание Беспредельности Вселенной. Человек есть дитя Вселенной, мысль есть огонь Вселенной, человек ответственен за свои мысли. Он учил детей мыслить прекрасно и мыслить о прекрасном, мыслить возвышенно, героически, с любовью и устремлением. Рассказывал им притчи о Христе, пояснял им Его заповеди. Дети все больше и больше проникались мыслями, которые нес им Амон-Pa, полюбили его, каждый стремился дружить с ним.

Иорам тоже заслужил любовь детей. Он научил их ухаживать за больными, оказывать помощь пострадавшему. Открыл секреты лечебных свойств некоторых растений.

В школе Иакова одним из самых веселых и пытливых учеников был Филипп.

Когда Амон-Pa в своих беседах с детьми упомянул имя Иисуса Христа, Филипп навострил уши.

— Отец говорил мне, что Иисус есть Мессия, он Сын Бога и пришел на Землю, чтобы спасти людей от гибели! — сказал Филипп.

Все, что дети слышали в школе и чему научились, они потом рассказывали своим родителям. Получалось, что школа для детей несла свет и родителям.

И Филипп рассказал своему отцу, что он услышал об Иисусе Христе от Амон-Ра. А отец на другой день предложил своим товарищам по работе:

— Этот мальчик, который учит наших детей, оказывается, встречался с Иисусом Христом и слушал Его Проповеди. Давайте позовем его, пусть расскажет и нам, кто Он, Иисус Христос, действительно Мессия или лжепророк!

Рабочим понравилась эта мысль. Многие были наслышаны об Иисусе Христе, но толком ничего не знали. Вот, примерно, что знали они об Иисусе: Иисус Христос называет Себя Сыном Бога, царь Израиля хочет арестовать Его, так как Иисус намерен свергнуть его и сам стать царем; фарисеи и книжники таят на Него злобу — как Он может называть себя Сыном Бога? — и тоже помышляют убить Его...

Рабочие послали человека к Амон-Pa с просьбой: "Приходи и расскажи нам о Христе".

Вечером Амон-Pa пришел к рабочим.

У одной хижины собралось около сорока рабочих после сложного трудового дня. Здесь были люди из разных стран и с разными религиозными представлениями. Были иудеи и греки, римляне и парфяне, египтяне и арабы, иберийцы и армяне. Это были люди, которых жестокость условий жизни — голод, нищета, разрушительные войны, гонения — вынудили покинуть родные места и скитаться по всему свету в поисках мира, убежища и работы. Были и такие, которых специально пригласили на строительство — мастера — каменщики, зодчие, плотники.

Собравшиеся уселись на земле полукругом, а Амон-Ра посадили перед собой. Чужеземные скитальцы, которые не понимали арамейский язык, подсели рядом с иудеями, чтобы те переводили им речь Амон-Ра.

Спокойно и уверенно начал Амон-Pa рассказ об Иисусе Христе.

Собравшиеся были зачарованы живым образом Мессии. Они смотрели на тускло освещенное лучами молодого месяца лицо девятилетнего мальчика, как будто перед ними был сам Иисус Христос. Люди слушали о Боге-Отце, о Святом Духе, о Сыне Человеческом, о Царстве Небесном, об узкой дороге и узких вратах, ведущих к спасению, о широкой дороге и широких вратах, ведущих к гибели, о Заповедях, об исцелении больных, о чудесах, о притчах.

Была уже полночь, когда Амон-Pa закончил свой рассказ.

Рабочие живо обсуждали услышанное, и вскоре выяснилось, что речь Амон-Pa без перевода поняли все, даже не знакомые с арамейским языком.

— Этот мальчик прекрасно говорил по-гречески! — сказал один грек, но с ним тут же поспорил другой, третий, четвертый.

— Как по-гречески, когда он только по-арабски говорил?

— Нет-нет, по-латински...

— Я же по-армянски слышал все?

— А я по-колхски.

И тут люди запутались: выяснилось, что голос Амон-Pa каждый воспринимал на своем родном языке, но как это могло быть? "На каком языке, в конце концов, он разговаривал с нами?" И так как Амон-Pa был еще среди них, обратились к нему:

— Мальчик, разве ты не на греческом языке говорил?

— Разве не на арамейском?

Амон-Pa удивился не меньше рабочих. Он, конечно, говорил с ними на своем арамейском языке, но как могло произойти, что каждый воспринимал его голос на своем родном языке — кто по-арабски, кто по-колхски, кто по-латински. Как происходило еще и то, что он понимал, воспринимал речь каждого, как будто все говорили с ним только на арамейском, тогда как видно было, каждый обращался к нему на своем языке.

— Я говорил с вами на своем арамейском языке, — сказал Амон-Ра, — я и сейчас говорю с вами на этом языке. А вы на каком языке разговариваете со мной?

— Как на каком? — удивился один араб, — на арабском! А разве ты не понимаешь, что ты тоже со мной на арабском разговариваешь?

Этот вопрос выясняли долго и остались поражены результатом: хотя Амон-Pa говорил только на арамейском, однако его голос в ушах каждого звучал на своем языке. Что это за чудо-язык? — недоумевали они.

— Как это происходит, люди? — не успокаивался один египтянин. — Этот мальчик всех нас понимает, и мы понимаем его, хотя каждый из нас говорит на своем языке. И почему же мы не можем так же понять друг друга. Вот армянин... Почему я не слышу его речь... Вот грек... Почему не слышу его речь... Вот иудей... Почему не понимаю его речь? Но когда этот мальчик говорит на своем языке, мне все понятно...

— Ты разве не догадываешься, в чем дело? — объяснил грек другому греку: — Эго делает Бог, а мальчик этот — сын Божий!

И многие с ним согласились.

На другой день слух о беседе Амон-Pa с группой рабочих прошел по всему строительству. Из уст в уста передавали, что один маленький мальчик умеет говорить на всех языках и знает все об Иисусе Христе. Встретиться и послушать его захотели и другие. Тогда Иаков выбрал более удобное место для встреч — возвышенность у Нового озера. В течение всей недели, пока Амон-Pa встречался с рабочими и рассказывал им обо всем, что сам знал, каждый день Иаков освобождал всех от работы на два часа раньше. Желающих послушать Амон-Pa оказалось более трехсот человек. Кроме бесед и рассказов, Амон-Ра с Иорамом вместе лечили и исцеляли всех, кого мучил какой-либо недуг.

Мысли Иисуса Христа увлекли всех. Рабочие обсуждали заповеди Христа, пересказывали друг другу Его притчи. Беседы с Амон-Pa, а также их с Иорамом совместное целительство оказали благотворное влияние на труд рабочих — процесс строительства дворца ускорился. Амон-Pa постоянно окружали взрослые и дети, мужчины и женщины. Каждый хотел о чем-то спросить его, что-то для себя выяснить. Уже никто не удивлялся, что с ним можно было говорить на любом языке, и его речь каждому была понятна, как будто родная.

Общение с Амон-Pa, игры с ним для детей стали большим праздником. Затаив дыхание, они слушали его рассказы о звездах и дальних мирах, он учил их добромыслию и предупреждал, что плохие мысли и намерения к ним же и вернутся, поэтому надо нести ответственность за свои мысли. Поступайте со всеми так, как хотите, чтобы поступали с вами", — советовал он им. После таких бесед Амон-Pa устраивал игры, в которых они должны были проявлять мужество, выносливость, дружбу, преданность.

Однажды к Амон-Pa и Иораму подошел Филипп.

— Я знаю, кто исцелил мою ногу! — сказал он. — Это были вы оба, так ведь?

Амон-Pa и Иорам улыбнулись, но не ответили.

— Я знаю, исцелить мою ногу было невозможно. Я же умер от невыносимой боли! И вдруг я увидел двух ангелов, они ласкали меня, рано тебе умирать, говорили они мне. Боли ушли, и когда я открыл глаза, увидел вас; вы стояли надо мной и что-то делали. Тогда я не понял, но сейчас, когда вижу, как вы исцеляете и лечите людей, я догадываюсь: вы меня спасли, ангелами тоже были вы. Ну, скажите, правду я говорю? Почему не хотите ответить мне? — было видно, что Филипп не отстанет от них, не получив ответа.

— Главное, что ты жив и здоров, бегаешь, играешь, шалишь, да еще трудишься и учишься! — сказал Иорам.

Но Филипп не успокоился.

— Хотите, скажу, что может быть главным для меня? — и он пристально взглянул в глаза Амон-Ра, — Главным в моей жизни будет то, если я тоже стану, как вы. Вы все — Иаков, Илья, Иорам, Амон-Ра — как один человек. Хочу быть с вами вместе, хочу быть вашим другом. Буду слушаться во всем, только возьмите меня и научите во много раз больше, чем учите вы в школе Иакова!

Филипп говорил это от всего сердца и умоляюще смотрел на Амон-Ра.

— Я все равно не отстану от вас, пока не возьмете в ученики... Прошу вас... Амон-Pa, чувствую, ты — главный, прошу тебя, не откажись от меня!

— Хорошо, — спокойно сказал Амон-Ра, — будь по-твоему.

Филипп подпрыгнул от радости, потом опустился и хотел расцеловать ноги и руки Амон-Pa и Иорама, но они не позволили ему это сделать.

— Я ваш... Я тоже увижу Иисуса Христа... Может быть, Он меня тоже благословит... Вот увидите, каким я буду преданным и прилежным! — не умолкал Филипп от счастья.

34. Глава 32

Спустя месяц Юстиниан со своей свитой приехал наведаться на строительство.

— Как идут дела? — спросил он Иакова.

— Господин, — ответил Иаков, — я вижу, у вас в руках план строительства дворца. Все идет по плану!

Иаков, сопровождаемый Ильей, показал Юстиниану, как продвинулось строительство за прошедшее время. Юстиниан остался доволен. Но было заметно, что он выискивал еще что-то другое. Среди рабочих он имел своих осведомителей, которые тайно следили за всем происходящим на строительстве, и если что казалось им сомнительным, сразу сообщали ему. Юстиниан уже знал, что вновь пришедшие два мальчика проповедуют среди рабочих какую-то религию. Юстиниан был наслышан об Иисусе Христе, но ничего не знал о его учении. Осведомители сообщили ему мнение книжников и фарисеев, что Иисус Христос лжемессия, а эти несозревшие юнцы дурачат людей и рассказывают о всяких нелепостях. Потому осведомители советовали Юстиниану выгнать этих мальчиков и тех, кто сочувствовал им. Юстиниану сообщили также, что этим приблудным мальчикам покровительствует сам представитель неизвестного архитектора.

Все это заставило римского вельможу глубоко задуматься. Конечно, заменить Иакова кем-либо другим он не мог. В его руках был только план дворца, но тайной строительства владел Иаков. Только Иакову было известно, какой техникой вести строительство, как устроить фонтаны, как украсить стены дворца, как поднять тяжести на большую высоту и тому подобное. Юстиниан был удивлен еще и тем, как слаженно работали под руководством Иакова более чем пятьсот человек разных национальностей и верований. Юстиниан уважал Иакова и относился к нему с доверием. Не волновали его и сплетни о новом Мессии. Какое ему, римскому правителю одной из провинций Иудеи, было дело до какого-то мессии. Он только не хотел испортить отношения с иудейским духовенством, настроив их против себя и римского господства. Кроме всего этого, Юстиниану нужно было выяснить с Иаковом еще одно обстоятельство.

— Скажи мне, Иаков, это правда, что некий Амон-Pa, маленький мальчик, проповедует учение какого-то Мессии? — спросил он.

— Это правда, господин! — честно признался Иаков.

— Тогда почему ты допускаешь такое? — сердито спросил Юстиниан.

— Потому, господин, что заповеди Христа сделали этих людей более трудолюбивыми, честными и преданными делу. Разве вы не заметили, господин, как ускорилось строительство? — спокойно ответил Иаков.

"Да, это так", — подумал про себя Юстиниан.

— И чему же мальчик учит их, о каких заповедях он им говорит?

— Господин, лучше Амон-Pa я вам об этом сказать что-либо не смогу! — ответил Иаков.

— Ты скажи мне, этот мальчик действительно исцеляет людей? — ответ на этот вопрос особенно волновал Юстиниана.

Его прекрасная и добрейшая супруга, Августа, доживала свои последние дни. Врачи отказывались сделать что-либо еще. Их длительные усилия оказывались тщетными. Три дня тому назад они признались Юстиниану: "Для нас эта болезнь неизвестна, и мы не знаем, как ее лечить". А когда Юстиниан спросил, что они могут посоветовать ему, те ответили: "Молитесь Богу, чтобы тот сотворил чудо за оставшиеся несколько дней!" И в это время ему сообщили, что мальчик, имя которого Амон-Ра, лечит и исцеляет калек и больных.

Юстиниан не верил в чудеса. "Мою любимую Августу уже никто вылечить не сможет", — думал он в душе. Несмотря на это, он все же решил взять с собой этого мальчика — Амон-Ра, чтобы развлечь Августу. Пусть он расскажет ей об Иисусе Христе и пусть как будто лечит ее, пусть вселяет в нее надежду.

— Если он действительно целитель, возьму его с собой!

— Господин, — ответил Иаков, — несколько дней тому назад он сделал невероятное — исцелил парализованного мастера... — Иаков собирался рассказать ему и о других исцелениях, но Юстиниан прервал его.

— Приведи сюда этого мальчика!

Через несколько минут Амон-Pa стоял перед ним.

Юстиниану понравился мальчик с красивым и добрым лицом, со светлыми и умными глазами.

— Мальчик, это ты исцеляешь парализованных? — спросил Юстиниан.

Амон-Pa не ответил.

— Скажи мне, как ты исцелил калек? — опять спросил Юстиниан.

— Парализованного исцелил Бог! — ответил Амон-Ра.

— Пусть будет так. Но если ты спасешь мою жену, я дам тебе столько золота, сколько ты сам весишь!

— Ваша жена вылечится, — ответил Амон-Ра спокойно, — но мне золота не нужно.

— А ты откуда знаешь, что вылечится? — удивился Юстиниан.

— Знаю. На это есть воля Бога, — ответил Амон-Ра.

"Вот детская наивность, не знает, что говорит", — с горечью подумал Юстиниан.

— А золото, почему оно тебе не нужно? Может быть, желаешь что-либо другое?

— Я ничего от вас не требую, — ответил Амон-Ра, — однако если изволите и сделаете одно доброе дело, оно украсит ваше достоинство.

— Хорошо, все сделаю. Садись в колесницу! — приказал Юстиниан.

Но до того, как сесть в карету, Амон-Pa успел попросить Иорама взять Филиппа под свою опеку.

35. Глава 33

Августа была дочерью известного греческого вельможи.

Пять лет тому назад для установления дружбы он пригласил к себе в гости римского вельможу Юстиниана и устроил в своем великолепном дворце большой прием. Тогда собралась там вся афинская знать — правители, просвещенные люди, поэты, философы, женщины благородных фамилий; их красота пленила всех. Танцы, песни, поэзия, острословие чередовались друг с другом.

И вот, в огромном зале, неожиданно для всех заиграли струны арфы. Все обратили свой взор к тому месту, откуда лились чарующие звуки. На возвышенной сцене ослепительно красивая девушка в белом шелковом платье держала в руках золотую арфу; ее тонкие длинные пальцы изящно прикасались к струнам, и арфа издавала звуки, от которых присутствующие застыли на месте. В зале зазвучала божественная музыка, возвышающая душу и сердце каждого, кто слышал чарующий голос девушки. По залу, как на крыльях ангелов, пронеслось: "Августа... Августа!.. "

Девушка-красавица играла и пела божественную песню о любви и бессмертии. У многих по щекам катились слезы.

Когда девушка закончила петь, и погасли последние аккорды арфы, в зале воцарилась полная тишина — люди долго не могли выйти из оцепенения. Но потом сразу загремела восторженная овация.

— Августа! Августа! Августа! — кричали все вместе.

Юстиниан потерял покой. Игравшая на арфе девушка была именно той, которая рисовалась ему в грезах, и которую не раз он видел во сне. Он искал ее, искало его сердце, и вот она здесь. Молодой римский вельможа понял, что приехал в Афины, ища свою любовь, и нашел ее, единственную; сердце его окончательно и на всю жизнь покорилось ей.

Он без нее в Рим не вернется.

Ни секунды не медля, он обратился к своему гостеприимному хозяину и пылко с нетерпением спросил:

— Друг, кто эта девушка?

— Августа! — ответил с улыбкой греческий вельможа.

— Почему она здесь?

— Она моя дочь!

Юстиниан не нашелся сразу, что сказать. Конечно, его друг понял, что Августа покорила сердце молодого римлянина. Юстиниан встревожился, а что если она имеет жениха, может быть, она уже замужем? Как же сказать своему другу, что без нее он из Греции не уедет? Юстиниан призвал к себе всю свою юношескую искренность и смелость, взглянул в глаза хозяина и пылко произнес:

— Мой добрый друг, если уста мои произнесут сейчас что-то недостойное, отведи от меня взор, и я все пойму! Дай мне в жены красавицу Августу, и я буду любить ее до конца жизни!

Греческий друг не отвел от него взора, он заглянул еще глубже в его глаза, ища в них подтверждение с чувством сказанных слов, и потом произнес с улыбкой и доверием:

— О, великий Юстиниан! Я был бы счастлив породниться с тобой, но без согласия Августы я ничего не могу обещать! Объяви сам ей об этом и от нее же получи ответ!

— Тогда я это сделаю немедленно! — произнес Юстиниан и решительно направился к Августе, которая все еще стояла на возвышенном месте, застенчиво улыбаясь, ибо аплодисменты не стихали. Собравшиеся увидели, что на сцену поднялся почетный гость, в честь которого был дан этот прием, и решили, что римский вельможа хочет выразить Августе восхищение ее прекрасным пением. Все умолкли. Юстиниан преклонил одно колено перед покрасневшей от смущения красавицей и в наступившей тишине произнес слова, полные всех его благородных чувств:

— О, божественная Августа! Судьба привела меня к стопам Вашим, чтобы преподнести Вам свою любовь и нижайше молить одарить меня взаимной любовью!

Юстиниан прикоснулся к подолу шелкового платья и нежно поцеловал его.

Августа не ожидала такого признания от важного гостя, да еще прилюдного, перед всей афинской знатью. Она еще больше покраснела и не знала, как быть — убежать из зала, отвергнуть преподнесенный дар или принять его. Хотя сердце сразу подсказало ей, что к ней тоже постучалась судьба.

Отец встал рядом с дочерью и шепнул ей:

— Дочь моя, не стыдись, прислушайся к зову сердца и скажи знатному вельможе свое решение!

Августа некоторое время стояла молча, краснея все больше.

— Скажи, моя дочь... Но знай, ты свободна! — повторил ей отец.

Августа кивнула головой.

— Значит, ты согласна? — спросил отец.

— Согласна! — произнесла она почти без звука, но Юстиниан понял и услышал сказанное. Он быстро встал, оглянул всех присутствующих в зале, и восторженно провозгласил:

— Слушайте! С этой минуты Августа моя жена! Клянусь всеми Богами, буду любить ее до конца своей жизни!

Он обернулся к Августе, сильными руками поднял ее вверх и воскликнул:

— Августа — моя богиня! — и поставив ее рядом с собой, обратился к своему хозяину:

— Дорогой друг, может, превратить сегодняшнее торжество в свадьбу?

Вот так римский вельможа обрел в Афинах свою судьбу, а у многих женихов среди местной знати судьба ускользнула прямо из рук.

Юстиниан вернулся в Рим вместе с Августой. Скоро цезарь Римской империи назначил его правителем одной провинции в Иудее, и он вместе с Августой поехал туда.

Благородство, доброта, богатый духовный мир и пленительная красота Августы крайне благоприятно повлияли на вспыльчивый и жесткий характер Юстиниана. Хотя иудеи недолюбливали римских поработителей, но Юстиниана они не считали своим врагом. Он стал для них справедливым правителем, который понимал их беды, уважал их обычаи и был готов помочь попавшему в беду. Со своей стороны, иудеи тоже относились к своему правителю с уважением.

Об Августе рождались легенды.

В народе говорили, что Августу часто приглашали Боги на свои пиршества, чтобы она играла им на арфе и пела песни. Боги были очарованы ее голосом и готовы были выполнить любое ее желание. Но Августа ничего у Богов не просила.

Говорили, что сердце ее полно добротою, и она не знает, что такое зло. Все деяния Юстиниана установить в провинции справедливость люди приписывали ей. Ее заслугой считали также решение Юстиниана построить сказочный дворец по проекту неизвестного архитектора.

Спустя два года после приезда в Иудею Августа заболела: глаза впали и потускнели, ее прекрасное лицо изменилось до неузнаваемости, она ослабла, с каждым днем ей становилось все хуже и хуже. Августе не хотелось, чтобы кто-то видел ее в таком состоянии, потому она уединилась в своих покоях и кроме Юстиниана и врачей не встречалась ни с кем. Ее замучили головные боли и головокружение. Обессиленная Августа с трудом передвигалась по комнате.

Юстиниан прилагал все усилия, чтобы спасти ее. Несмотря на то, что она потеряла свою божественную красоту и превратилась в собственную тень, несмотря на то, что воздушная как ангел девушка уподобилась безжизненному призраку, Юстиниан не то что разлюбил ее, а наоборот, все глубже и глубже любил ее. Из каких только далеких стран не приглашал он известных врачей, какие только лекарства и способы лечения не применялись, но все было тщетно. Умная Августа, конечно, понимала, что ее жизнь подходила к концу, но ее не покидала сила духа. Она всегда встречала Юстиниана с улыбкой, думала только о добром и прекрасном, никогда никого ни в чем не винила, не жаловалась ни на что и не оплакивала свою судьбу. Она больше думала о том, какие еще она могла бы сотворить добрые дела для людей, если бы ей довелось остаться в живых.

Врачи прямо сказали Юстиниану, что они бессильны вылечить Августу, и нет никакой надежды спасти ее. Бедный Юстиниан не находил себе места от горя — жизнь без Августы для него становилась бессмысленной.

Мысли об Августе мучили его и на этот раз, когда он вместе с Амон-Pa возвращался со строительства дворца. "Что этот мальчик может сделать, откуда ему знать науку исцеления? — думал Юстиниан. — Напрасно везу я его к Августе. Впрочем, быть может, он пригодится как собеседник?" И вдруг он вспомнил, что Августа с ним говорила только на греческом языке, других языков она не знала. Каким же тогда собеседником станет для нее этот мальчик?

— Мальчик, — обратился он вдруг к Амон-Ра, который сидел в карете напротив него, — ты говоришь только на арамейском языке?

— Не знаю, — ответил Амон-Ра.

Юстиниан удивился такому ответу. Наверное, не понял мой вопрос, подумал он.

— Мальчик, я спрашиваю: знаешь ли ты греческий язык?

— Может быть, и знаю.

Юстиниан опять не понял ответа и был готов рассердиться на него, но решил поговорить с ним по-гречески и так установить, знает или нет он этот язык.

— Сколько тебе лет? — спросил он по-гречески. Амон-Pa не ответил. Тогда Юстиниан спросил то же самое по-латински. Он знал и арабский. Но ни на одном языке Амон-Ра не ответил ничего. Только тогда, когда Юстиниан спросил на арамейском языке, сколько ему лет, Амон-Pa ответил, что девять.

Юстиниан забеспокоился. Он сильно сомневался в целительских возможностях девятилетнего мальчика, а теперь убедился еще и в том, что тот не сможет говорить с Августой и развлекать ее своими сказками о Мессии. Почему же тогда донесли ему, что мальчик этот владеет всеми языками? "Понадобится переводчик, но ведь Августа не допустит к себе никого кроме меня? Как быть?" — думал Юстиниан. Но так как он устал от длительной поездки, то вскоре заснул.

А Амон-Pa созерцал округу и постепенно отвлекался от внешнего мира. Когда он погружался в свои мысли, к нему приходили разнообразные видения. Если он размышлял, скажем, о воде, об огне, об облаках, о звездах, о горах или о каком-либо человеке, перед ним раскручивались и раскрывались образы, как живые книги. Он, конечно, догадывался, что имеет возможность знать все обо всем. Может быть, это и было то благо, которое получил он от Иисуса Христа: "Тебе дано знать тайну о Царстве Небесном". Но он заметил еще, что тайну эту он постигает только тогда, когда преданно, искренне и полностью отдается мыслям, или тогда, когда очень хочет сотворить добро. Были случаи, когда он хотел проверить свои возможности, — "посмотрим, на что я способен", — или кто-либо сомневающийся пробовал устроить ему испытание, — и все заканчивалось безуспешно, все его способности куда-то исчезали. Вот и сейчас, когда Юстиниан с целью проверки задавал ему вопросы на каких-то языках, Амон-Pa ничего не понимал.

На этот раз, отвлекшись от внешнего мира, мысли Амон-Pa обратились к самой мысли. "Господи, дай мне знать все о мыслях!" — с мольбой обратился он к Царству Небесному. Движение кареты не мешало ему со всем вниманием рассматривать и разгадывать видения, которые возникали перед его внутренним взором. Он в это время и не знал, где находится, ибо полностью погружался в мир иной.

Вот работает человек в своем винограднике. Ухаживает за лозой, ласкает и любуется ею. В голову приходят ему разные мысли, то завершенные, то обрывки. То и дело он что-то бурчит про себя, напевает, а руки ласкают и нежно ухаживают за лозой. Дай Бог, чтобы были мир и спокойствие в каждой семье, всем было бы хорошо, и тогда моя семья тоже преодолеет невзгоды, думает человек. Он вспомнил вдову, которая живет по соседству, растит четверых детей в нищете, голодают дети. "Кто поможет ей? Не в силах она обрабатывать свою скудную землю, губится виноградник бедной женщины. Надо завтра же пойти на ее поле, посеять рис, поухаживать за виноградником. Пусть она не знает, кто это делает. Если Бог даст, и сниму хороший урожай, продолжает размышлять человек, тогда будет чем угостить пришедших ко мне в дом, будет, чем людям помочь. Часть продам, чтобы приготовить приданое для дочки, а то замуж ей выходить пора". С лица труженика ручьем льется пот и оплодотворяет землю, а он не возмущается, никакого раздражения в нем нет, наоборот, славит Бога за то, что у него есть. Трудится человек в своем винограднике и разговаривает с Богом, он счастлив, что чувствует долг и заботу. А над его головой мерцают малюсенькие синие огоньки. Они молниеносно летят вверх, образуя серебряную нить между ним и синим огненным облаком, распростертым в невидимом для него пространстве. Синее огненное облако восполняется благодатью к человеку и посылает на его виноградник живительную влагу. "Слава Тебе, Господи!" И человек низко опускает голову к земле с чувством благоговения. В это время серебряная нить натягивается, человек спотыкается о камень, падает лицом в лужу. И полетели опять синие огненные искры по серебряной нити. Человек поднимает голову и видит перед собой зарытый в землю кувшин, полный золота. Вот судьба, обрадовался он, и тут же вознеслись к синему огненному облаку образы: мост над рекой, колодец для сельчан, рука, щедро протянутая нуждающимся, мычащая корова во дворе бедной вдовы, радостная свадьба дочери. Бегут огненные искры к огненному облаку, умножаются там, возвращаются по той же серебряной нити к добромыслящему, прекрасномыслящему человеку. А тот счастлив, сердце наполняется добротой и любовью. Невидимый мир мыслей живет и творит.

Рядом с виноградниками добромыслящего работает на своем клочке земли другой человек. Ему тоже не дают покоя мысли. Ухаживает за своими виноградниками и злится: "Работаю я, вкалываю в поте лица, но вот пойдет град или наступит засуха, и все погибнет, и я не соберу никакого урожая. Разве это справедливо?" И наполняется его сердце завистью и злостью к соседу — почему его виноградник выглядит лучше, цветет обильнее. "Где Божья справедливость? А еще эта соседская вдова — надоела она своим попрошайничеством — пошлет то одного ребенка, то другого, то третьего, или сама приходит с протянутой рукой — дай один хлеб в долг, дай еще один хлеб, и никогда не думает вернуть долг. До каких пор может так длиться! Пошли все они к дьяволу, эти попрошайки. А недавно, — этого еще не хватало, — заболела жена. Где найти деньги, чтобы лечить ее? Пусть заберет ее Господь Бог к себе, она вовсе не нужна ему — больная и бесплодная -ни сына не родила ему, ни дочь. Вот продам весь урожай и перепрячу все деньги, положу их в кувшин и зарою в землю под виноградником, пригодятся когда-нибудь". С такими мыслями работает человек этот в своем винограднике. Ручейком бежит пот с лица и льется в землю, но земля не облагораживается. Сердится человек на Солнце, что греет безжалостно, не дает спокойно поработать. "И эти облака тоже куда-то пропали — хоть бы пролили они немного влаги, а то сохнут, гибнут виноградники". Ругает человек Бога, нет у Тебя справедливости, говорит, не дал мне детей, не даешь урожая, не помог построить дом, живу в глиняной хижине! Бот Твоя справедливость! Зачем породил меня, если собирался так жестоко со мной поступить! Работает человек с такими мыслями и с такой злостью в своем винограднике, а из его головы выскакивают клочья сажи, их очень много, как стая саранчи. Они стремятся вверх и ищут себе подобное темное облако мыслей. Им не надо лететь далеко, у них нет серебряной нити. Они поднимаются вверх как коричневый, темный столб, через который из такого же облака возвращается градом мощное сообщество темных мыслей. Загоняют они тучу мошкары в виноградник, мошкара съедает только что распустившиеся цветки на винограде, человек рвет себе на голове волосы и в отчаянии, спотыкаясь о камень, ломает себе ногу. И шлет Богу и всем на свете проклятия. "Почему именно со мной случилось такое, а не с тем, который по соседству, почему не он сломал себе ногу, и было бы это кстати, ибо чему он радуется и почему песни поет в эту невыносимую жару!" Опять направляется столбом вверх саранча мыслей, и опускается сверху вниз черная туча, и творит она ужас на голове горе-виноградаря.

А сосед, увидев, что соседу плохо, бежит к нему на помощь.

Амон-Pa старается вникнуть в суть этих видений и сделать выводы. Он уже знает:

мысль есть детище духа, и она так же бессмертна, как дух;

уже рожденная мысль выходит из-под власти своего прародителя;

мысли сразу находят в пространстве себе подобных и объединяются с ними;

объединенные, они возвращаются к своему прародителю;

светлые мысли одаривают человека успехом во всех его добрых делах и намерениях;

темные мысли несут человеку неудачу, горе и страдания;

добромыслие, прекрасномыслие, любовномыслие возвышают душу человека в Царстве Небесном;

зломыслие ведет душу человека к гибели.

И открывается ему тайна слов Иисуса Христа: "Не собирайте себе сокровищ на земле... но собирайте сокровища на небе". Что это за сокровище, которое может найти человек на небе? Сокровище это составляют добрые, прекрасные, светлые, возвышенные мысли и рожденные ими дела, тоже добрые, прекрасные, светлые и возвышенные. Сокровище это есть достояние духа, его крылья. Ради накапливания этого сокровища приходит каждый в земную жизнь. Царство Небесное есть царство мыслей, светлая мысль есть сила творящая, но темная — сила разрушительная. Царство Небесное созидается мыслью светлой. Вот какие знания почерпнул Амон-Pa через образы двух виноградарей, которые представились его взору, погруженному в Тонкий Мир. Надо доверить эти знания тем, которые ищут их.

Тем временем проснулся Юстиниан.

— Мальчик, ты тоже спал? — спросил он Амон-Ра.

Амон-Pa не услышал его, ибо был еще там, в царстве мысли. Юстиниану показалось, что мальчик не хочет с ним разговаривать, и он рассердился.

— Послушай, ты меня понимаешь? Куда ты смотришь?

— Думаю, — ответил Амон-Ра.

— О чем?

"У него пока нет ушей, чтобы слышать и понимать", — подумал Амон-Ра.

— Обо всем, — ответил он Юстиниану.

Солнце садилось уже, и Юстиниан облегченно произнес:

— Слава Богу, приехали!

Колесница с шумом подъехала к дворцу.

36. Глава 34

 Рано утром служанка занесла в комнату завтрак и предупредила:

— Господин сам придет к тебе через час!

Юстиниан действительно пришел к Амон-Pa через час, за ним следовал раб и нес одежду.

— Мальчик, следуй за рабом, он тебя выкупает, а потом надень эту одежду! — приказал он Амон-Ра.

— А в своей одежде нельзя остаться? — спросил Амон-Ра

Юстиниан рассердился: как смеет этот мальчишка пререкаться с ним?

— Ты слышишь, мальчик, выполняй, что тебе приказывают! — строго приказал он.

Амон-Ра не обратил внимания на приказы и строгость Юстиниана. Он не по воле Юстиниана поехал за ним в такую даль, а по велению своего сердца. Сердце сказало ему, что надо спасти Августу. "Пусть будет так", — подумал Амон-Pa, и спустя некоторое время, облаченный в новую одежду, стоял он перед Юстинианом.

— Следуй за мной! — приказал Юстиниан.

Они прошли по коридорам дворца и остановились перед деревянной дверью, украшенной сложной и красивой резьбой.

— Послушай, мальчик, увидев Августу, не выражай знаков сожаления и удивления! И никому ни слова о ней, а то будешь наказан! Ясно? — предупредил он строго.

Амон-Pa кивнул головой, хотя вовсе не нуждался в этих предупреждениях.

Юстиниан открыл дверь и вошел в комнату.

— Входи! — тихо приказал он.

Огромную комнату тускло освещало несколько свечей. Маленькие окна были занавешены темными занавесками, и они упорно не пропускали дневной свет.

Юстиниан подошел к ложу Августы, поцеловал жену и ласково произнес:

— Моя богиня, вот мальчик, о котором я говорил тебе. Может быть, тебе захочется узнать от него о Мессии, которого зовут Иисусом Христом? Говорят еще, что этот мальчик умеет лечить больных!

Все это Юстиниан произнес на греческом языке, и Амон-Pa хорошо все понял, но ему показалось, что Юстиниан говорил с Августой на арамейском языке. Поэтому удивился: сказал же ему вчера Юстиниан, что Августа говорит только на греческом языке.

Юстиниан обратился к Амон-Pa и приказал ему на арамейском:

— Подойди поближе, стой вот здесь, и отвечай на вопросы госпожи!

Амон-Pa смиренно занял указанное место у ложа и взглянул на Августу.

Сердце его содрогнулось от жалости, но он сохранил внешнее спокойствие. Молодая женщина, которой не исполнилось и двадцати одного года, доживала свои последние дни. Потухшие глаза излучали грусть, а засохшее лицо выражало покорность. Она улыбнулась Амон-Pa доброй, непосредственной, обаятельной улыбкой.

— Спроси, о чем хочешь, моя богиня, я переведу ему. Посмотрим, что он скажет!

Августа вновь улыбнулась. Улыбка эта теперь несла тусклый голубой огонь.

— Почему ты зовешь его мальчиком, есть же у него имя? — очень слабым, еле слышным голосом произнесла Августа.

— Имя его Амон-Pa. Хорошо, так и я буду его звать!

Хотя лицо Августы было погасшим, но сила ее духа была мощной. Это почувствовал Амон-Pa, когда она сказала ему:

— Я тебя видела во сне!

Юстиниан удивился: как Августа могла видеть во сне этого мальчика, если она до сегодняшнего дня вовсе не знала его. Он хотел было перевести с греческого на арамейский эти слова, но Амон-Pa вдруг сказал своим спокойным голосом:

— Да, госпожа, мы виделись друг с другом во сне. У Юстиниана заплелся язык: Амон-Pa заговорил по-гречески. Да еще несет какую-то чушь: мы, говорит, виделись во сне!

— Ты говоришь по-гречески?! — спросил сердито Юстиниан, — Почему же тогда ты скрыл от меня, что знаешь греческий?

— Я никогда не изучал греческий, и латинский тоже, — ответил Амон-Ра, — я знаю только, что умею говорить.

Юстиниан ничего не понял, но и Амон-Pa не смог бы объяснить ему, как происходило, что иногда он понимал любой язык, и его тоже все понимали, и всем казалось, что Амон-Pa говорит только на их родном языке. Он сам не знал, на каком же языке действительно говорил он в это же самое время. Не знал он этого и сейчас, думая, что на арамейском, но Августа поняла все, да еще выразила удивление.

— И ты тоже видел тот сон? — спросила она.

— Да, госпожа, в ладони я набрал воду из горного ручейка и преподнес вам.

— Ах! — воскликнула слабым голосом Августа, — Да, именно тебя видела я во сне... А вода была целебная!

Юстиниан в недоумении слушал их разговор, не понимая, что это был за сон.

— Амон-Pa, расскажи мне об Иисусе Христе все, что только знаешь! — попросила Августа.

Госпожа, я расскажу вам все об Иисусе Христе, но сначала хочу попросить вас впустить в комнату лучи Солнца.

Августа заволновалась.

Юстиниан возмутился: как этот мальчик смеет и требует, чтобы Августа нарушила свой порядок и разрешила убрать с окон темные занавески. Он собрался было отчитать его, как Августа спросила с тревогой:

— Зачем тебе солнечный свет в моей комнате? Ты хочешь разглядеть мое потухшее и искаженное лицо? Может быть, ты хочешь, чтобы Юстиниан лучше запечатлел в себе, каким призраком я ухожу из этого мира?

Голос Августы задрожал. Она заплакала было, но спокойный голос Амон-Pa опять внушил ей:

— Госпожа, вы прекрасны и величественны. Вашему телу не сравниться с красотой и величием вашего духа. Однако скоро к вам вернется и прежняя красота тела. Потому прикажите, чтобы впустили лучи Солнца в комнату. Они соскучились по вас. Свет есть Матерь жизни. Он поможет мне лечить вас.

— Ты собираешься исцелить меня?! — Августа удивилась искренне.

— Я же преподнес вам в своих ладонях глоток целебной воды? Спустя семь дней вы будете такой же, какой были пять лет тому назад. Дворец, который строит для вас ваш супруг, должны украсить вы.

Юстиниан еле сдерживал в себе гнев. О чем этот сопляк говорит? Обманывает бедную женщину, что вылечит ее за семь дней, да еще ссылается на какой-то сон и на какую-то воду! Он собрался пинком выгнать его из комнаты, но передумал — тогда Августа могла бы догадаться, что Юстиниан тоже потерял всякую надежду на ее выздоровление.

— Ты хочешь поставить меня на ноги за семь дней и вернуть мне былую красоту? — спросила она опять с безнадежным удивлением.

— На третий день вы встанете и прогуляетесь в собственном саду. Розы ваши жаждут увидеть вас. А на седьмой день ваш супруг устроит большой прием, чтобы все увидели вашу красоту и послушали ваше пение. Надо сегодня же послать гонца к вашему отцу, чтобы тот успел приехать в этот день праздника.

"Праздник или похороны?!" — хотел закричать Юстиниан, а перед ним возникла картина: как покоится безжизненное тело Августы в гробу, покрытом розами. Вот о каких розах и о каком празднике говорит этот паршивец. Юстиниан привстал, чтобы дать пощечину мальчику, но его остановил голос Августы.

— Что за лекарства такие у тебя, чтобы исцелить меня? Неужели ты не видишь, в каком состоянии я нахожусь?

— У меня нет никаких лекарств, — ответил Амон-Ра.

— Юстиниан, — обратилась она к мужу, — я знаю, что сказали тебе врачи тайно от меня. Скажи Амон-Ра, к чему они пришли. Может, он поймет, что исцелить меня невозможно. Как он вылечит меня за семь дней, когда у меня не осталось даже семи дней жизни? Видимо, такова воля Господа, и я подчиняюсь ей!

Юстиниан как будто онемел. Как сказать этому мальчику в присутствии умирающей Августы, о чем говорили ему врачи, и каково их заключение! Зачем только он взял с собой его! Надо было прогнать его со строительства, где он своими глупыми разговорами оболванивал рабочих. Он вытащит его сейчас из комнаты, отдаст слугам, чтобы те его высекли, и вышвырнет на улицу.

— Госпожа, — сказал Амон-Ра, — ваши врачи уже махнули на вас рукой и сказали вашему супругу, что вам осталось жить считанные дни...

И в это мгновение Юстиниан вскочил с места как тигр и страшно взревел:

— Заткнись ты, ублюдок...

Но пока он не успел привести в исполнение свое намерение, Амон-Pa произнес ясно и невозмутимо...

— Вы поправитесь по воле Господа Бога... Я же только исполню волю Христа...

Юстиниан со всей силой и тяжестью своей обрушился на мальчика.

— Вот тебе Иисус... Вот тебе Христос... Вот тебе Мессия... Ублюдок...

Юстиниан одной рукой схватил его за шею, а второй бил кулаком по лицу, что было мочи. Он не слышал слабый и полный мольбы голос Августы:

— Что ты делаешь, Юстиниан... Пощади ребенка... Оставь его... Ты убьешь его... Юстиниан...

Амон-Pa упал на пол как скошенный, а так как слугам было запрещено входить в комнату, Юстиниан схватил его за ноги и потащил к двери. Но тут нагнал его отчаянный крик Августы:

— Юстиниан, подведи ко мне Амон-Ра... Юстиниан обернулся к Августе и нарочито спокойным голосом произнес:

— Богиня моя, прости, что я привел к тебе этого бродягу...

— Подведи его ко мне, Юстиниан. И сорви занавески с окон... Впусти в комнату Солнце...

Юстиниан не думал, что делает: он бросил Амон-Ра у двери и яростно набросился на занавески.

В комнату сразу ворвались лучи солнца, они улеглись на ложе Августы, заиграли на ее лице. Юстиниан посмотрел на любимую женщину и почувствовал страшную боль в сердце. Слезы хлынули из его глаз, он упал на колени у ног Августы и зарыдал.

Амон-Pa с трудом привстал и подошел к ложу. И, будто ничего не произошло, словно никто и не пытался его задушить, никто не избивал, никто не таскал его за ноги, со свойственным ему спокойствием и уверенностью сказал:

— Госпожа, прикажите вашему супругу, чтобы он покинул вас... Прикажите, чтобы послал к вашему отцу гонца. Прикажите, чтобы предпринял меры для подготовки большого приема, который вы оба проведете через неделю...

Некоторое время Августа молчала. С тех пор, как Юстиниан увез ее из Афин, она не видела своего любимого отца. Она соскучилась по нему. Пусть пошлет Юстиниан гонца, может быть, успеет он увидеть дочь в живых? Пусть устроит Юстиниан праздник в честь отца. Надо поторопить Юстиниана. Может быть, семь дней недели и есть ее последние дни? Зачем уходить из жизни мрачно, с горем? Не лучше ли будет, если она покинет этот мир торжественно, с чувством благодарности судьбе? Пришла она в эту жизнь по воле Бога и уйдет из нее по воле Бога. Разве есть повод для грусти и печали?

— Юстиниан, ты слышал, что сказал Амон-Ра? Выполняй все, мой добрый властелин!

— Это есть твоя воля, моя богиня? — спросил Юстиниан с сомнением.

— Да, мой друг, это моя воля... Прошу исполнить ее... И не плачь, пожалуйста!

— Пусть будет так...

Юстиниан взглянул на Амон-Pa. Гнев у него прошел, но сомнение осталось. Хотя никак не мог он объяснить себе, какую магическую силу применил этот мальчик, что заставил Августу впустить в комнату солнечный свет и показать Юстиниану свое погасшее и изуродованное лицо.

— А теперь оставь нас, дорогой мой... — шепотом произнесла она.

Юстиниан встал и направился к двери.

— Я сама позову тебя! — догнал его голос Августы.

— Пусть придет к концу дня, — сказал Амон-Ра, и Юстиниан был готов опять наброситься на него.

37. Глава 35

Настал третий день лечения и бесед о Христе.

Лицо Августы действительно порозовело, она ожила и могла присесть на ложе.

Она с жадностью слушала рассказы Амон-Pa о Христе, о Царстве Божием, о заповедях. С помощью притч Иисуса Христа она лучше и глубже воспринимала Новое Учение. Она приняла веру Сына Отца и Сына Человеческого. Амон-Pa научил ее молитвам, и семь раз в день она возводила Творцу свою искреннюю и горячую мольбу.

Августа диву давалась, сколько знал этот маленький мальчик, и удивлялась его чувствам любви, доброты и сострадания, которым не было конца. Но больше всего ее восхищали его сила духа и веры.

В первый день Амон-Pa добился того, что вселил в Августу радость надежды. На второй день у Августы порозовели щеки, и она почувствовала прилив сил. Она присела на ложе и из красивой чаши выпила красного вина. Юстиниан не поверил своим глазам, увидев веселую Августу. "Это, наверное, и есть знак приближения смерти", — подумал он горестно, и опять захотелось ему плакать. Взглянул он на Амон-Pa с недоверием и угрозой: мол, наступит время, и ты получишь свое. Ранним утром третьего дня Амон-Pa пристроился у ложа Августы и призвал к себе весь огонь сердца. Его ладони щедро излучали теплоту необычайной мощи, которую он направил на больную женщину. Все тело Августы начало наполняться живительной силой, призывая ее юную природу к возрождению. Во внутреннем мире Августы зашевелились корни жизни, которые жадно впитывали потоки огня сердца. В глубине души больной женщины началось воскрешение надежды. Тихо зазвучал спокойный голос Амон-Pa, который нес Августе целебную силу.

— Была одна молодая женщина. Двенадцать лет мучилась она кровотечением. Попытки врачей вылечить ее не увенчались успехом. Женщине становилось все хуже и хуже. Она не могла трудиться, ухаживать за детьми, ей стыдно было показываться на людях. Она ослабла, согнулась в плечах, как старуха, ей надоело так жить. Как вы думаете, госпожа, что эта женщина предпримет?

— Покончит с собой ? — встревожилась Августа.

— Слушайте дальше. Однажды пришел в семью гость, который рассказывал ей об Иисусе Христе. Женщина поверила в Мессию и сказала себе: если дотронусь я до подола его одежды, исцелюсь. Начала она скитаться по деревням и городам в поисках следа Иисуса. И вдруг в одном поселке увидела она — бежит человек и торжественно кричит: "Идет Иисус... Встречайте Иисуса

Христа!" Обрадовалась женщина, но бегать за ним она уже не могла, была совсем уж истощена. Она села посреди дороги и ждала, когда пройдет Христос, чтобы дотронуться до него. Вот и Мессия показался. Шел он в окружении своих учеников и большой толпы людей. И навстречу Иисусу тоже бежали люди. Бедная женщина, лежавшая на дороге, затерялась в толпе. Но, к счастью, увидела она ноги Иисуса, собрала все свои последние силы, доползла до Него, протянула руку и еле коснулась пальцами подола Его платья, и поцеловала землю со свежими отпечатками Его ступней... "Да будет воля Твоя!" — прошептала она с великой верою. Иисус почувствовал, как от Него изошла сила. Он обернулся и увидел распростертую на земле женщину. "Встань, дочь моя, — сказал ей Иисус, — вера твоя спасла тебя!" Женщина в тот же миг выпрямилась, исцелилась совсем и возвела хвалу Сыну Божьему.

Амон-Pa заглянул в глаза Августы и уловил в них синие огоньки веры. Протянул ей руку и своим спокойным голосом, в который была вплетена огненная сила, сказал:

— Госпожа, вас вылечит ваша вера. Дайте мне руку и покиньте ложе. Ваши розы грустят в саду, не видя вас.

Августа сначала замешкалась.

— Ваша вера есть спасительная сила, — повторил Амон-Ра, — дайте мне руку.

Она покорно протянула руку и осторожно сошла с ложа.

 — А теперь достаньте из сундука ваше белое шелковое платье и нарядитесь в него. Она опять покорно выполнила просьбу Амон-Ра.

— Посмотрите на себя в зеркало.

Августа нашла давно упрятанное зеркало и взглянула в него.

На лице ее сразу отразилось удивленное счастье. Глаза наполнились слезами радости.

— Амон-Pa, правда то, что я вижу в зеркале, или это сон? — дрожащим голосом спросила она.

— Госпожа, пойдемте в сад. Там вы увидите Юстиниана, он скажет вам правду.

За все это время Амон-Pa стоял рядом с Августой. Теперь он взял ее за руку и спокойно повел к двери.

— Госпожа, не отпускайте мою руку, — предупредил он ее.

Ой, как много времени прошло с тех пор, как Августа сама заточила себя в четырех стенах этой комнаты и лишила себя света и солнечных лучей. Что происходит во дворе? Летают ли еще птицы? Поют ли в саду соловьи ? Цветут ли еще розы и распускают ли свой дивный аромат? Бежит ли по-прежнему ручеек со своими чарующими песнями? Плывут ли на небе облака и шлют ли они на землю живительный дождик? Да неужели Августа идет в собственный сад, чтобы приласкать и птиц, и розы, и ручеек, и облака?

Смело и с верой пошла она за Амон-Ра, сердце которого направляло силу и веру к сердцу Августы через союз их рук.

— Госпожа, вы есть украшение вашего сада.

Августа улыбалась, как улыбается младенец. Все, что они увидели в саду после того, как глаза ее напитались светом и лучами Солнца, удивляло и восхищало ее так же, как восхищается и удивляется ребенок, который впервые видит облака, впервые видит речку.

Сад дышал большой жизнью. Но появление Августы внесло в него особую радость. От Августы, как от тысячегранного бриллианта, заискрились тысячи радуг. Они лились от цветка к речке, от речки к птицам, от птиц к синему небу, от неба к камням. Они кружились и своим прикосновением ко всему живому дарили им улыбки радости и нежные поцелуи счастья. Да, саду давно не хватало этих радуг, улыбок и поцелуев своей прекрасной хозяйки. В ответ ее радугам и поцелуям каждая сущность сада направляла на нее части своей живительной силы.

Над головой Августы вспорхнул соловей, потом сел на веточку распускающейся и благоухающей розы, настроил голос и запел, возвеличивая Творца. Августа затаила дыхание, вместе с трелями соловья запела и ее душа.

— Госпожа, соловей поет для вас, — сказал Амон-Ра.

Соловей умолк на секунду, и, будто перелетая с одного куста на другой, вдруг устроился на плече у Августы и опять запел, но пел он уже новую песню — хвалу жизни.

Августа оглянулась. Где ручеек? Да вот он! Она подошла к ручейку и опустилась, чтобы приласкать его. Опустился рядом с ней и Амон-Pa, он не отпускал руку Августы. Она пальцами дотронулась до подпрыгивающего на камнях ручейка: "Здравствуй, милый!" Ручеек сперва замер от радости и дал Августе взглянуть на себя в зеркало воды: "Смотри, какая ты красивая!" Потом неожиданно ручеек подпрыгнул, затанцевал, разбился о камень и брызнул холодными каплями по лицу и платью Августы. Она засмеялась звонким смехом, одной рукой зачерпнула из ручейка воды и поцеловала. Счастливые от поцелуя Августы, струйки воды поспешили обратно, а на ладони остался небесного цвета жемчуг.

— Посмотри, Амон-Ра, что это такое? — восхитилась Августа.

— Госпожа, это дарит вам ручеек в знак любви к вам! — ответил Амон-Ра.

Странным оказался небесный жемчуг: от ладони он направился вверх, медленно передвигаясь по руке, по шее, по щеке и остановился в центре открытого лба женщины, к которой возвращалась ее былая красота. Устроившись там, жемчуг начал испускать тонкие синие лучики. Августа провела рукой по лбу, взяла оттуда жемчуг двумя пальцами и положила себе на ладонь, но жемчуг опять весело и теперь уже быстро пробежал тот же путь и устроился на прежнем месте.

Увлеченная шалостями жемчуга Августа сразу не заметила, как лучи солнца заиграли на ее лице. "Ах", воскликнула она, ибо лучи проникли ей в глаза. Она зажмурилась, потом закрыла глаза, но от лучей все равно не избавилась. Да ей и не хотелось избавляться от них. Она широко распахнула глаза и с улыбкой взглянула на Солнце. "Спасибо тебе!" И пучок солнечных лучей тут же пробрался в ее в сердце. Августа опять обрела жизненную силу, теперь уже от самого Солнца.

Совсем разошелся ветерок. Раньше он был более вежливым, но сейчас его не остановить — треплет ей волосы. Поправляет она их, но он продолжает шалить. Одной рукой она не успевает привести себя в порядок, а другую не выпускает из своей руки Амон-Ра.

Где облака? Куда они подевались? На небе ни одного облачка не видно. Пусть покажется хоть малюсенькое, новорожденное облачко, чтобы вспомнить, какими бывают облака на небе! И вдруг видит Августа, как из-за горизонта спешит вверх к небу одно белое, большое, густое облако. Кто ему помогает так лететь? Мчится оно, мчится. Остановилось над головой Августы. А потом опустилось вниз, еще, еще, и исчезла Августа вместе с Амон-Pa. Она ничего вокруг не видит, облако объяло все ее тело, оно ласкает ее и тоже наполняет небесными силами жизни и созидания. Августа блаженствует. Целует облако, тоже хочет обнять его, но оно ускользает. "Спасибо тебе, Небо, спасибо твоим детям, всем облакам земли!" Облако опять скользнуло к небу, а Августа стала еще более жизнерадостной и красивой. А соловей, который сидит у нее на плече, все поет и поет новые песни, теперь уже о Царстве Небесном. А небесный жемчуг, который сам устроился на лбу Августы, испускает пучок синих лучиков. А запах роз сопровождает ее и наполняет душу тонкими силами. А на плечах Августы облако оставило облачную мантию, которая, как крылья, помогает ей легко скользить по земле.

Амон-Pa крепко держит руку Августы и ведет в сторону праздничных ворот.

Врата открываются, и на белом коне появляется высокий всадник.

Увидев Августу, и конь, и его всадник застыли на месте.

Всадник не верит тому, что видят его глаза. Но потом, — "Августа, моя богиня!" — кричит он с восторженной радостью, прыгает с коня и бежит к ней.

— Августа... Августа... Августа... — не перестает повторять Юстиниан. Он опускается на землю, обеими руками обнимает ноги любимой женщины, целует ей колени, — Августа... Августа... — Юстиниан плачет.

Свободной рукой Августа обнимает Юстиниана, взъерошивает ему волосы и тянет к себе. Юстиниан смотрит на нее снизу вверх, и душа его трепетно принимает ее очаровательную улыбку. Взгляд Юстиниана переходит на Амон-Pa. Стоя на коленях, он ростом с него и смотрит ему в глаза. Что за глаза у этого мальчика? Юстиниан утонул в них, как песчинка в море, в море доброты и сочувствия, и вдруг познал, как очищается его душа.

— Амон-Pa, беспредельно твое великодушие! Прости меня, мальчик, прости меня! — он обнял его за плечи, прижал голову к его маленькой груди и так продолжал плакать счастливый Юстиниан.

Это длилось несколько минут. Наконец Августа опять взяла его за волосы и нежно притянула к себе. Юстиниан встал и с лицом кающегося посмотрел сверху на Августу и Амон-Pa. Ростом Амон-Pa был до плеч Августы, а Августа ростом была до плеч Юстиниана. Но теперь уже Юстиниан понимал, что самый маленький среди них был самым большим.

За изгородью дворца послышались радостные голоса детей:

— Идет Иисус... Мессия... Идет Иисус Христос... Христос идет!.. Аллилуйя, Аллилуйя!..

Сердце Амон-Pa затрепетало.

Вот почему он стремился к сегодняшнему дню и почему говорил Августе, что на третий день будет она ходить по собственному саду! Это потому, что направляющийся в Иерусалим Христос, оказывается, должен был сегодня пройти по этой дороге, которая за изгородью дворца. Ему надо еще раз увидеть Иисуса Христа. Его должна видеть Августа. Может быть, он и Андрея увидит!

— Амон-Ра, что происходит? — спросила в недоумении Августа. — Разве эти дети говорят правду?

— Да, госпожа, дети сообщают всем радостную весть. Пойдемте посмотреть на Мессию, Сына Божия! — ответил Амон-Ра. Второй рукой он взял руку Юстиниана и потянул их за собой. Они покорно последовали за ним: Августа — полная веры, радости и благодарности, Юстиниан же — не разобравшись еще в себе, до конца не понимая, участником какого события он становится.

Из ворот они вышли на дорогу.

Дети, несущие людям радостную весть, бегали, прыгали, пританцовывали и кричали во весь голос:

— Идет Иисус... Аллилуйя... Христос идет... Аллилуйя!..

Люди выбегали из своих домов, и вскоре вся дорога заполнилась желающими видеть Мессию. Многие несли с собой ковры и стелили их на дорогу. Женщины усыпали дорогу цветами. В середине и вдоль дороги собрались больные, калеки, слепые, глухие. Сыновья на носилках вынесли своего парализованного отца, надеясь, что Иисус исцелит его. Люди не могли скрыть надежду и восторг.

Юстиниан, видевший это зрелище, вдруг почувствовал в душе какой-то свет. Он высвободил руку от Амон-Pa и быстро побежал к дворцу. Вскоре он и его слуги вынесли огромные ковры и постелили на дороге. Юстиниан сам уложил большой красочный ковер перед дворцом.

Тем временем издалека показался идущий по дороге народ.

— Вижу Иисуса... Идет Христос... Идут...

Люди зашумели.

Иисус Христос сидел на осле. На нем было белое платье.

С обеих сторон от Него шли апостолы, за ними шли ученики, а дальше — большая толпа людей.

Процессия постепенно двигалась вперед.

— Иисус... Аллилуйя... Иисус... Аллилуйя... — кричали дети, женщины, старики.

Дождь цветов не прекращался.

Иисус и его ученики приблизились к дворцу Юстиниана. Ожидающие Иисуса больные и калеки перекрыли Ему путь и попросили исцелить их. Ученики попытались оттеснить толпу, но Иисус остановил их. Он слез с осла и обратился к больным и калекам:

— Пусть каждому дастся по мере собственной веры! — и протянул к ним руки.

Августа, Юстиниан, Амон-Pa и все, которые стояли близко от Иисуса, или кто сидел на дереве, или был высок, стали свидетелями свершения чуда. Глухой начал причитать, что к нему вернулся слух; слепой в недоумении смотрел вокруг и приговаривал: "Вижу, вижу"; парализованный слез с носилок и воскликнул: "Исцелился я, дети мои..."; согнутая до земли женщина выпрямилась; человек, тело которого было покрыто неизлечимыми язвами, очистился и заплакал от радости. Люди окружали то одного, то другого, чтобы собственными глазами удостовериться в их исцелении.

Исцелились многие, но некоторые остались такими же, какими были: был слепым и остался слепым, был немым и остался немым, был калекой и остался калекой.

— Исцели нас тоже, Иисус!

— Господи, помоги нам тоже!

— Спаси нас, Господи!

Упрашивали они Иисуса и злились на Него: что это за Мессия, злословили они, одних исцеляет, а других — нет.

Иисус с жалостью взглянул на них.

— Вы есть нарушители Закона Божия! — сказал Он им. — Не каждый, кто зовет Меня "Господи, Господи", будет очищен, и не каждый исцелится! Также не каждый войдет в Царство Небесное! Зачем зовете меня "Господи, Господи", и не делаете, что говорю вам?

Иисус остановился напротив дворца.

— Андрей, вот мой маленький пастух! — обратился он к стоящему рядом Андрею и протянул руку в сторону Амон-Pa. Потом Он указал на Августу и добавил: — Истинно говорю тебе, ангел ангелу крылья поправляет!

Андрей послал ученику-племяннику сердечную улыбку и мысленно сказал ему: "Я горжусь тобой, мой мальчик!"

Амон-Pa ответил тоже мысленно: "Андрей, мой любимый учитель, спасибо тебе!"

Августа зачарованно всматривалась в Иисуса Христа и сердцем воспринимала каждое Его слово, каждое движение, Его голос, Его облик. Иисус продолжил путь. Амон-Pa проводил Его взглядом, пока вся процессия не скрылась за склоном горы. Сердце его было переполнено мощными потоками голубого огня.

Собравшиеся на дороге люди еще долго говорили об Иисусе Христе, о Его заповедях, о притчах.

Исцелившиеся с охотой рассказывали всем, от каких мук спас их Иисус. Те же, которые не исцелились, говорили о Нем плохо, но их редко кто слушал.

Юстиниан ясно и четко услышал, как сказал Иисус Христос: "Ангел ангелу крылья поправляет", и конечно же, догадался, что Он говорит это, имея в виду Августу и Амон-Ра.

Сегодняшний день потряс душу Юстиниана, пробудил ее и поставил перед выбором.

Только что перед его дворцом по дороге прошел Мессия. Он еще ничего не знал о том, чему Иисус Христос учил народ, не знал ни о Царстве Небесном, ни о заповедях. Но живой образ Его, голос Его, деяния Его произвели на Юстиниана неизгладимое впечатление. Он своим внутренним чутьем понял, что действительно увидел Сына Божия, который несет людям Закон обновления жизни. Сказанное Иисусом — "Ангел ангелу крылья поправляет" — удивило его и заставило глубоко задуматься. "Что могут означать эти слова? — размышлял он. — Конечно, Амон-Pa заботится о выздоровлении Августы, но, видимо, он имел в виду не только это. Почему Он назвал их ангелами, ведь крылья нужны для полета. О каких крыльях идет речь?" С этими вопросами он обратился к самому себе и сделал вывод о том, что Амон-Ра, этот маленький мальчик, которому только девять лет, свершает дела Божий. Значит, и излечение Августы есть воля Божия.

Всякие сомнения Юстиниана в отношении Амон-Ра распались и улетучились разом.

Августа, Юстиниан и Амон-Pa еще долго стояли на дороге, слушая, что говорили люди об Иисусе, что рассказывали те, которых Он исцелил.

Амон-Pa опять крепко держал руку Августы. Другой рукой он взял за руку Юстиниана и повернул их к дворцу. Из маленькой ладони мальчика к сердцу Юстиниана хлынул поток необычного тепла, влился в кровь, и все тело Юстиниана зазвучало. "Удивительно!" — произнес он про себя.

— Амон-Ра, — обратился Юстиниан к мальчику, когда они вошли в покои дворца, — можно ли присутствовать мне при твоих беседах с Августой? Я вам мешать не буду!

Юстиниан с горечью вспомнил, как он поступил с мальчиком три дня тому назад, хотя для Амон-Ра этого прошлого уже не существовало.

— Хорошо, приходите, — ответил он своим спокойным и добрым голосом.

38. Глава 36

Прошло еще три дня духовного и физического обновления.

Августа менялась каждый день: с ее лица совсем исчезли последние следы длительной болезни, и к ней вернулась ее удивительная красота. Душа Августы выдержала сложное испытание — она возвысилась и наполнилась верой и любовью к Богу.

Во дворце закипела жизнь, излучающая радость.

В саду умножились соловьи: соловей Августы пригласил всех выдающихся соловьев из разных стран и краев и устроил праздник соловьиных трелей и песен. Вся эта дивная музыка переполняла сердце роз любовью, и они буйно расцвели — в саду воцарилось восхитительное благоухание.

Ручеек расширился и расшумелся, он вырвался из своего русла и теперь танцевал, плескался и обрызгивал прохладным дождем все вокруг.

Сад навестили олени с изумительными, высокими ветвистыми рогами, они увлеченно играли с Августой и своим присутствием делали цветущий сад райским.

То и дело прямо на землю опускались облака и своими неторопливыми движениями разыгрывали пантомиму преображения и перевоплощения.

Как можно было привыкнуть жильцам дворца — его хозяевам и их слугам и служанкам — к такому необычно чудесному, сказочному возрождению жизни? Выздоровление доброй и прекрасной хозяйки облагораживало всех.

Юстиниан сердцем воспринимал рассказы Амон-Pa об Иисусе Христе. Он внимательно следил за тем, как Амон-Pa лечил Августу и с удивлением и восхищением наблюдал, как на глазах менялась его любимая супруга.

— Что за сила в тебе? — спросил он Амон-Pa и бросился целовать его руки.

— Сказал же вам, господин, Богу угодно, чтобы Августа исцелилась. Я только исполняю Его волю, — ответил Амон-Pa и не дал Юстиниану целовать ему руки.

— Я принимаю учение Иисуса Христа! — с жаром произнес Юстиниан. — Скажи мне, могу я назвать себя христианином?

Амон-Pa улыбнулся.

— Господин, наверное, так и будут в будущем называть себя люди, которые примут веру Христа.

— Не зови меня господином, я не могу быть твоим господином...

Юстиниан полюбил Амон-Ра — этого маленького мальчика, который был олицетворением веры и доброты, надежды и любви. За последние три дня, как он был допущен к беседам Амон-Pa с Августой, он все больше и больше восхищался и поражался глубине и беспредельности его знаний, его дару ясновидения и силе лечения. Он так привязался к нему, что даже мысли допустить не мог, что наступит день, когда Амон-Pa покинет их и пойдет по своему пути. К осознанию такого исхода подвел его вопрос Августы.

— Юстиниан, как ты думаешь, уйдет Амон-Pa от нас или останется с нами?

— Как это так — уйдет?! — удивился Юстиниан, — Разве ему плохо с нами? И куда он уйдет?

Августа пожала плечами.

— А что же он другое сделает? Завтра он завершает мое лечение... — радость Августы омрачилась грустью о возможном расставании со своим маленьким духовным наставником и целителем.

Юстиниан был озадачен. Но вдруг его осенила мысль, и он тут же поделился ею с Августой.

— Моя богиня, а что, если мы усыновим Амон-Ра? Воспитаем его как знатного римлянина, пусть станет нашим наследником!

Августа покачала головою.

— Нет, он не согласится... Ему ничего не нужно, кроме свободы...

Но Юстиниан был уверен, что Амон-Pa даже обрадуется, если римский вельможа сделается его отцом. Он не стал медлить и позвал к себе Амон-Ра.

— Хочу показать тебе, чем я владею! — сказал он ему не без гордости.

Они прошли по залам дворца, и Амон-Ра увидел целый музей редчайших произведений искусства — картины, скульптуры, украшения. Потом спустились в подземные хранилища, где глаза Амон-Pa впервые увидели огромные сундуки, набитые золотыми монетами. Потом они вышли в сад и прогулялись по аллеям, а Юстиниан рассказывал, какие у него огромные владения в Италии, собственный остров, корабли, драгоценности. Юстиниан не допускал возможности, что маленький мальчик, потерявший родителей и оставшийся совсем один, нищенствуя и ведя бродячий образ жизни, откажется стать наследником богатого римского аристократа. Потому он начал рисовать Амон-Pa его возможное будущее.

— Ты станешь продолжателем нашего аристократического рода! — говорил увлеченно Юстиниан, — когда вырастешь, может быть, станешь кесарем Римской Империи. Завтра мы устраиваем большой прием в честь выздоровления Августы, как ты нам посоветовал. Соберется римская и иудейская знать, и мы с Августой хотим объявить всем, что ты есть наш сын и наследник!

Юстиниан ждал от Амон-Pa застенчивого согласия, полагал, что он в душе уже радуется. Но Амон-Ра не спешил с ответом. Не потому, что ему надо было выбирать — согласиться или не согласиться, ибо путь уже был избран, а потому, что перед ним возникла картина, которая увлекла его мысль и внимание: вот ведет сатана Иисуса на весьма высокую гору для искушения, показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: "Все это дам Тебе, если пав, поклонишься мне". Иисус смотрит равнодушно на царства мира и говорит искусителю: "Отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи". Искуситель, недовольный ответом, уходит от Него, и к Иисусу прилетают ангелы...

— Господин...

Но Юстиниан остановил его.

— Не зови, говорю тебе, меня господином, зови отцом!

— Господин, — спокойно произнес Амон-Ра, — у меня уже есть Отец, и я накапливаю богатство на Небе...

Юстиниан опешил: какой еще у него есть отец и о каком богатстве он говорит? Неужели он отказывается от своего счастья?

Чуть повременив, Амон-Pa продолжил:

— Господин, может быть, вам будет интересна такая история. Пришел к Иисусу юноша и сказал Ему: "Учитель благий! Что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?" Иисус сказал ему: "Что ты называешь меня благим? Никто не благ, только один Бог. Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди". "Какие заповеди?" — спросил юноша. Говорит ему Иисус: "Не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; почитай отца и мать; и люби ближнего твоего, как самого себя". Юноша отвечает: "Все это храню я от юности моей; чего еще недостает мне?" Иисусу понравился юноша и говорит ему: "Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровища на небесах; и приходи и следуй за Мною... "

Юстиниан с огромным вниманием слушал Амон-Ра и старался разобраться в сути сказанного. Амон-Ра закончил историю:

— Услышав эти слова, юноша отошел с печалью, потому что он был очень богат. Тогда Иисус сказал своим ученикам: "Истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное. Удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царство Божие".

Юстиниан понял, что Амон-Pa отказывается стать его наследником, и никакое богатство его не соблазнит. Но судьбу богатого юноши ему надо было еще осмыслить. "Ведь я тоже юн и богат? Как же мне быть?" — спросил он самого себя.

В это время служанка Августы сообщила Амон-Ра, что его зовет госпожа.

Юстиниан погладил его по голове и отпустил. Августа ждала Амон-Pa в уютном уголке сада.

— Я хочу кое-что показать тебе! — сказала она и протянула ему плоский белый камень, — Мне было девять лет, когда в реке, где я обычно купалась, на дне увидела этот камень. Я с трудом достала его, чуть было река не унесла меня. С тех пор камень стал для меня амулетом, я всегда носила его с собой. Во время болезни он лежал у меня под подушкой. Взгляни, какие на нем изображены рисунки и знаки. Иногда я думаю, что на нем действительно что-то написано и стараюсь разгадать. Ты видел когда-нибудь подобное?

Амон-Pa внимательно разглядел камень, сравнил линии на нем с линиями ладони Августы и тихо произнес: Госпожа, это, как я догадываюсь, ваш камень-письмо.

Августа не поняла.

— Что значит камень-письмо?!

— Госпожа, — сказал ей Амон-Ра, — этот камень-письмо направил вам Великий Дух, ваш Покровитель очень много лет тому назад. На камне записан главный смысл вашей земной жизни.

Он с таким же усердием, как это умел делать Андрей, объяснил ей, что значит камень-письмо и как важно прочесть его.

— Считайте себя счастливым человеком, ибо к вам пришел камень-письмо, и постарайтесь разгадать, что вам советует ваш Покровитель.

Августа взяла обратно свой камень и осторожно провела указательным пальцем по его линиям.

— Значит, эти линии и знаки действительно что-то означают? — сказала она задумчиво.

— Да, и они только для вас, так как камень-письмо послан вам.

Видно было, что Августа взволновалась. Она некоторое время внимательно всматривалась в знаки, на лице ее отразилось удивление, глаза расширились.

— Амон-Pa, думаю, я узнаю знаки, что-то угадываю... Помоги мне прочесть письмо! — сказала она дрожащим голосом.

— Нет, госпожа, — ответил Амон-Ра, — прочесть письмо можете только вы, и никто вам не в состоянии будет помочь. Я уже помог вам тем, что сказал: это ваш камень-письмо. И когда вы разгадаете тайну камня, решение тоже должны принять только вы, ваше сердце: будете следовать данному вам совету или предпочтете выбрать другой путь.

— Хорошо... Я попытаюсь узнать, что на нем написано... А выбор я уже сделала... — твердо сказала Августа.

Ее охватило нетерпение. Она отошла от Амон-Ра, села на траву иод деревом, положила камень на колени и долго, до захода Солнца, рассматривала каждый знак, каждую линию и искала способ их разгадки. Как будто вот-вот угадывала она значение того или другого знака, но смысл текста оставался для нее закрытым.

Послышался голос Юстиниана.

— Августа, моя богиня, где ты?

Августа очнулась. Юстиниан заметил ее, сидящую под деревом, и направился к ней.

— Хочу обрадовать тебя, — сказал он, когда приблизился, — завтра на наш праздник прибудет твой отец...

Августа действительно обрадовалась. Она быстро встала, обняла мужа и поцеловала.

Юстиниан продолжил:

— К нам придут в гости прокуратор Понтий Пилат и четвертовластник Герод Антипа, а также многие известные люди — властители и вельможи, поэты и музыканты... Устроим мы с тобой такой величественный праздник, какой этот дворец не видел никогда!

39. Глава 37

Августа всю ночь не могла сомкнуть глаз — при тусклом свете свечей она углубилась в разгадку тайны камня-письма.

Что могут означать эти линии? — размышляла она: — Они создают нечто вроде пучка прутьев. В нем выделяется одна линия, которая как бы охватывает двумя руками все остальные и прижимает их к сердцу. Допустим, что я и есть эта линия, она мой путь жизни. Что же тогда означают эти линии? Почему я их прижимаю к сердцу? Почему их так много, я как бы не хочу их выпускать из рук, но все же они уходят от меня, каждая своей дорогой? Они, эти линии, маленькие, свежие, я их люблю, иначе не прижимала бы их к сердцу!"

Много думала она, но ответов на свои же вопросы не находила.

Тогда попыталась она разобраться в знаках, прочесть в них слова. Почему-то вспомнила она слова Иисуса "Ангел ангелу крылья поправляет". Ангел! Нет ли этого слова в письме? И после некоторого упорного сравнения знаков с составом слова "АНГЕЛ" она открыла это слово в последнем ряду знаков. Сердце забилось звонким колокольчиком! Вслед за ним Августа разгадала еще два слова в той же строке — "ГОСПОДА БОГА. Дальше — еще одно слово — "БУДЬ... "

Уже рассветало. При первых лучах Солнца к ней придет Амон-Pa. Сегодня седьмой день, и он завершает ее лечение. Юстиниан сказал ей, что Амон-Ра отказался стать их приемным сыном и наследником. Значит, Августа не станет для него матерью. А как она хочет быть матерью, иметь много детей, воспитывать их добрыми и милосердными людьми. Она вообразила себе, какой она была бы матерью для своих детей, как она любила бы их и учила бы их тоже любить... "Мать... Мама... Мама... " — звали бы они ее... МАТЬ... И ей пришла в голову неожиданная мысль: поискать это слово в знаках камня-письма. И каково было ее удивление, когда без особого труда обнаружила его во втором ряду знаков.

Первые лучи Солнца пока еще готовились заглянуть в комнату Августы, а она, счастливая и радостная, несколько десятков раз успела перечитать разгаданный ею полностью текст. Камень-письмо открыл ей тайну! Он заговорил! Где же Амон-Pa, почему он опаздывает, надо же сказать ему, что наставление Учителя разгадано. Амон-Pa будет доволен этой вестью.

Августа поцеловала камень-письмо, прижала к сердцу.

Потом стала на колени лицом к восходу Солнца и вознесла сердечную молитву Создателю. На зов молитвы в комнату из окошка заглянули первые ласковые лучи Солнца, и в это же самое время к двери подошли Амон-Pa и Юстиниан.

Августа встретила их возбужденная и счастливая.

Юстиниан и раньше знал, что Августа бережно хранит странный камень, который она считает своим талисманом. Он не раз держал его в руках, разглядывал с любопытством. И хотя удивлялся и восхищался красотою линий и знаков, искусством природы, но ему никогда и в голову не приходило, что они могли иметь какой-либо смысл. Он еще не знал о том, что сказал вчера Амон-Pa Августе по поводу камня. Потому Юстиниану было непонятно, почему Августа бросилась к ногам Амон-Pa, прижала голову к его груди и заплакала. Наверное, она выражает ему свою благодарность за исцеление, подумал Юстиниан.

Но Августа плакала совсем по другой причине.

Она благодарила маленького мальчика, ангела, который "поправил ей крылья" и помог найти ключ к жизни.

Зачем человеку нужны крылья? Конечно же, для полета.

Крылья нужны духу, чтобы взлететь.

Амон-Pa расправил ей крылья духа и направил взор ее к Небу.

— Госпожа, встаньте, пожалуйста! — уже который раз просил он Августу, но она не слышала ничего.

Юстиниан взял ее за плечи и поднял.

Юстиниан никогда не видел таким озаренным и одухотворенным прекрасное лицо любимой женщины. Она излучала свет, она светилась.

— Амон-Pa, я прочла камень-письмо! — сказала она дрожащим от неудержимого счастья голосом. — Вот что я узнала! — она взяла камень и от знака к знаку вычитала слова:

Будь

Матерью

Для не имеющих матерей,

Светом

Для не имеющих света,

Ибо

Ты — ангел Господа Бога.

Амон-Pa улыбнулся божественной улыбкой, как будто на его лице мимолетно вспыхнул фиолетовый огонь.

Юстиниан понял только то, что на камне, оказывается, написано что-то и Августа прочла это. Остальное для него осталось загадкой.

— Что означают эти слова? Почему ты им радуешься? — спросил он Августу.

— Мой добрый властелин, — сказала она, обращаясь к Юстиниану, — на этом камне записан мой путь жизни. Это не простой камень, а мой камень-письмо, который прислал мне когда-то мой Учитель, Великий дух! Об этом сказал мне вчера Амон-Ра!

Юстиниан совсем растерялся.

— Камень-письмо?! — повторил он с удивлением, — И каков этот путь?

Августа собралась что-то сказать, но умолкла. Потом все же проговорила, скорее для себя:

— Мой путь жизни... В самом деле, каков мой жизненный путь? К чему призывают меня эти слова и линии?

— Госпожа, — обратился к ней Амон-Ра, — вы разгадали текст, но теперь вам предстоит разгадать самое главное: смысл текста и линий. Тайну смысла знает только ваше сердце, спросите у него. Тогда вы полностью будете знать путь, который поведет вас к совершенствованию духа. Знание пути поставит вас перед выбором, ибо путь этот не будет легким и беспечным.

Августа внимательно выслушала наставление Амон-Ра.

— А теперь садитесь, — попросил он ее.

Сразу несколько десятков вопросов возникло в голове Юстиниана по поводу камня-письма и странного разговора между Августой и Амон-Pa, но он воздержался задавать их, так как Амон-Pa приступил к лечению.

Августа села на ложе. Амон-Pa взял обе ее руки в свои и призвал в себе огонь сердца. Сердце задрожало, затрепетало, наполнилось огнем невидимым, и Амон-Ра приказал огню переходить в тело Августы. Теперь задрожало и затрепетало тело Августы. Она чувствовала, как из ее сущности вытеснялась и выбрасывалась наружу какая-то темная сила и как наполнялась она могущественной силой света. Происходило нечто таинственное и трудно описуемое. Юстиниан, однако, видел, как усиливался свет в глазах Августы.

Спустя некоторое время Амон-Pa начал рассказывать. — Слушайте предупреждение Иисуса Христа о дне Судном. Это будет день великий, когда придет Он во славе Своей и все святые ангелы с Ним, сядет на престоле славы Своей. Соберутся перед Ним все народы. Он отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлищ, и поставит "овец" по правую свою сторону, а "козлищ" — по левую. И скажет Он тем, которые по правую сторону Его: "Придите, благословенные Отца моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира. Ибо был голоден, и дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне". Тогда праведники, удивленные теми словами, скажут Ему: "Господи, когда мы видели Тебя голодным, и накормили? Или жаждущим, и напоили? Когда мы видели Тебя странником, и приняли? Или нагим, и одели? Когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе?" И Он скажет им: "Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне... "

Августа слушала с закрытыми глазами, в ее воображение рисовалась вся картина судного дня. Юстиниан же смотрел в лицо Амон-Pa, ловил каждое слово и старался осмыслить его. "Что же скажет Он тем, которые по левую сторону от Него?" — и Юстиниан ждал продолжения. Амон-Pa заговорил снова.

— А тем, которые по левую сторону, Он скажет: "Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготовленный для вас дьяволом и его ангелами. Ибо был Я голоден, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и вы не приняли Меня; был наг, и вы не одели Меня; был болен и в темнице, а не посетили Меня". Удивятся они и скажут Ему: "Господи, когда мы видели тебя голодным или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?" И скажет Он им в ответ: "Истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне". И пойдут они в муку вечную, а праведники в жизнь вечную.

Амон-Pa умолк. Из его рук опять лился мощный поток огня сердца в тело и душу Августы.

Августа и Юстиниан погрузились в мысли.

Августа думала о смысле слов камня-письма. Как понимать — быть матерью для не имеющих матерей и быть светом для не имеющих свет? Как исполнить свой долг, как нести служение на своем жизненном пути, чтобы прийти к Судному дню праведной?

Юстиниану же не давала покоя судьба юного богача. Что же он предпримет: продаст ли он все свое имущество и раздаст бедным, а затем последует за Иисусом Христом, или же не разлучится со своим богатством? А если он останется при своем богатстве, как же предстанет перед Господом Богом в Судный день?

Амон-Ра молчал долго, давая им думать и искать ответы на свои же вопросы.

И когда Августа открыла глаза, он сказал ей:

— Госпожа, к вам вернулся ваш чудный голос. Ваше пение очарует всех.

Лицо Августы испустило голубое сияние.

— Это правда?! — воскликнула она, — Я смогу играть на арфе и петь по-прежнему?

— Да, госпожа, — ответил спокойно Амон-Ра.

— Можно ли спеть мне сейчас же? — ее охватило нетерпение, ибо пение доставляло ей радость полета и соприкосновения с Высшим Миром.

— Да, госпожа, можно...

Из дальнего угла своей большой комнаты она сразу достала давно забытую и заброшенную золотую арфу. Разве могла она предположить, что ее любимая арфа понадобится ей когда-нибудь еще. Она нежно счистила с арфы густую пыль, настроила струны, села напротив Юстиниана и Амон-Pa и приготовилась петь.

Юстиниан был встревожен: что, если голос Августы не будет таким же звучным, чарующим, каким он помнил его, что случится тогда с Августой? Может быть, ему следует покинуть комнату, чтобы... В общем, Юстиниан волновался отчасти из-за Августы, боясь за ее голос, отчасти же ожидая погружения в божественные звуки.

— Амон-Pa, а если я не смогу? — и пальцы ее застыли на струнах арфы.

— Не бойтесь, госпожа, сможете... Вы будете петь лучше, чем пели раньше! — с верой ответил Амон-Ра и тем самым освободил ее от всяких сомнений и страха, — Госпожа, только пусть не покинет вас вера в себя!

Пальцы Августы смело и решительно коснулись струн, и комната наполнилась первым потоком божественных звуков. Потом еще и еще, и по комнате полился огонь звуков; в них вплетала Августа свой голос. Как только она осторожно затронула звучащие огоньки, порхающие по комнате, и как только убедилась, что голос полностью подчиняется ее воле, из глубин ее сердца и души вырвалась давно забытая радость.

Пела она песню благоговения и любви к Творцу, она молилась Ему песней, а из ее больших небесных глаз одна за другой выступали крупные капельки слез. Они медленно струились по ее сияющим щекам, превращались в жемчуг, падали прямо на струны и, соприкасаясь с ее пальцами, усиливали божественность льющихся звуков. Песне стало тесно в большой комнате, звуки ее вылетали через окна наружу, пробивали стены, открывали двери всех комнат дворца. Звуки песни, как крылатые ласки и поцелуи, облетали сад и доставляли всему живому и неживому радость бытия; они, как утренняя роса, опускались на землю, где четыре дня тому назад ступал Иисус.

Почуяв божественное вдохновение, запели все соловьи, собравшиеся в саду из разных далеких краев. Ручеек оживился, потянулся вверх в исполнении огненного танца, а облака на небе приняли образ молящейся Матери Мира. Вокруг дворца собралась толпа и, затаив дыхание, впитывала духовную пищу.

Плакал Юстиниан, и слезы доставляли ему облегчение. Пение Августы связывало его душу с необъяснимым еще для него светом. Амон-Pa, щедро отдавший огонь сердца Августе, а потому сам изнуренный и ослабленный, теперь восполнял чистейшую Высшую силу через ту незримую нить, которую протянула Августа своей песней между его сердцем и Беспредельностью.

Августа закончила свою песню-молитву, песню-хвалу. И песня, заключенная в звуках арфы, становилась Вечностью.

Амон-Pa исполнил волю Господа Бога.

Юстиниан долго не мог выйти из оцепенения.

— Августа, моя богиня! — воскликнул он.

Августе, исполненной необычного счастья и радости, казалось, что все происходит во сне. Да, действительно, она почувствовала, что песня о величии Творца, о благоговейной любви к Нему, лившаяся прямо из ее сердца, и голос, и звуки арфы, создававшие Высшую Божественную красоту, были не сравнимы с прежними песнями.

Августа сияла.

— Богиня моя... Богиня моя! — не находил других слов для выражения своего восхищения и любви Юстиниан. Он бросился к ней и так же, как в Афинах пять лет тому назад, поднял ее своими мощными руками вверх и пронес по комнате. А Августа смеялась, смеялась, и смех ее тоже был похож на песню.

Осторожно опустил Юстиниан Августу и подбежал к мальчику. Расцеловал ему руки, лицо, прижал к себе.

— Что мне для тебя сделать, сын божий, мальчик-загадка! Скажи мне, чем тебя наградить за спасение жизни Августы! Все равно, я буду в вечном долгу перед тобой! — вырвались у него слова эти.

Юстиниан убедился, что Амон-Pa не могут соблазнить никакие богатства. Он был готов одарить его щедро, но чем? Может быть, подарить ему этот дворец с огромными владениями, где он может жить как царь? Но Амон-Pa не прельстить ничем. И вдруг он вспомнил, что сказал ему мальчик неделю тому назад, когда вез его к Августе. Юстиниан пообещал тогда, что если тот спасет жизнь Августы, то вознаградит Амон-Pa равным ему по весу количеством золота. Амон-Ра ответил: "Я ничего от вас не хочу. Но если сделаете одно хорошее дело, тем самым украсите свою честь". Юстиниан был готов выполнить все, что скажет ему этот чудо-мальчик.

— Скажи мне, Амон-Pa, чем мне оплатить свой долг перед тобой? — умоляюще произнес Юстиниан.

Амон-Pa ласково взглянул на римского вельможу, в сердце которого все больше раскрывалась устремленность к благу.

— Господин, — сказал он своим спокойным голосом, — Августа вылечилась по воле Господа, я лишь исполнил Его волю. У вас нет никакого долга передо мной, а перед Богом мы будем в вечном долгу.

— Тогда что мне сделать для Господа Бога, скажи мне, мальчик! — взмолился Юстиниан.

— Господин, постройте Храм на другой стороне реки Иордан, перед вашим новым дворцом. И поручите строительство тому же самому неизвестному вам архитектору. Эго доброе дело украсит вашу честь.

Юстиниан и не задумался.

— Согласен! Пусть будет воздвигнут величественный храм, подобного которому мир еще не знал! — и сразу добавил: — Однако этого недостаточно, чтобы я проявил свое служение Господу. Скажи, что мне еще сделать?

— Сердце вам подскажет, господин...

— Да, подскажет сердце, однако пока я научусь языку своего сердца, пройдет время. А я не хочу медлить. Прошу тебя, дай совет!

— Господин, раз вы настаиваете, скажу вам. Зачем вам новый дворец? Разве мал вам тот, который уже имеете? Подарите новый дворец Августе, чтобы она использовала его по заданию Свыше. Она есть мать для не имеющих матерей и свет для не имеющих света. Она ангел Господа!

Юстиниан вздрогнул, он не ожидал такого совета.

Новым дворцом он намеревался утвердить в Иудее свое величие, прославиться в Римской Империи. "И вот мое испытание, — промелькнуло у него в голове, — я или тот молодой богач, который не пожелал следовать Иисусу Христу, или тот, который пройдет сквозь игольное ушко, чтобы усилием воли завоевать Царство Небесное".

С сердца Юстиниана упал тяжелый камень собственника. Лицо его просветлело.

— Августа, моя богиня, бери новый дворец, он твой! Ты есть мать и свет для нуждающихся, ты ангел Господа. Пользуйся дворцом, как сочтешь нужным!

В это же самое мгновение перед Августой опять возникла тайна камня-письма: дворец, мать, свет... Что все это значит?

— И этого недостаточно для служения Господу! — продолжал Юстиниан.

— Человек никогда не исчерпает возможности своего служения Господу, — сказал Амон-Ра.

Но Юстиниан не унывал.

— Я уже начинаю это служение, мой чудо-мальчик! Потому, может быть, продать все свое имущество и раздать деньги бедным?

Амон-Pa понял, что богатство и высокое положение теряют свою власть над Юстинианом, сердце его готовится для творения добра. Нет, Юстиниан не должен раздавать имущество. Так обесценятся блага. Будет куда лучше, если он, свободный от чувства собственника, обратит свое богатство на свершение добрых дел.

— Господин, расскажу я вам старинную восточную мудрость, — ответил Амон-Ра. — Однажды ученики спросили Благословенного (Одно из имен Будды Гаутамы. — Прим. ред.): "Как нам понять заповедь, которая призывает отказаться от собственности и имущества? Один ученик оставил все вещи, и все имущество раздал бедным, но Ты все же упрекаешь его в собственности. Другой же оставил все при себе, но от Тебя не заслужил упрека".

Благословенный ответил: "Чувство собственности измеряется не вещами и имуществом, но мыслями".

Таким образом, господин, если человек освобождается от отравляющего дыхания собственника, тогда богатство не помешает ему завоевать Царство Небесное. Через богатство будет свершать он дела Господа: строить храмы, мосты, дороги, колодцы.

Юстиниан обрадовался.

— Амон-Pa, я начинаю понимать, что говорит мне сердце. Оно мне подсказывает стоять рядом с ангелом Господним и служить вместе с ним!

Юстиниан вздохнул с великим облегчением: такого счастливого и светлого утра никогда еще не бывало в его жизни.

40. Глава 38

— Госпожа, госпожа, отец ваш приехал! — оповестила служанка.

— Отец? — обрадовалась Августа и легко побежала ему навстречу. Ей уже не нужна была рука Амон-Ра.

— Спасибо, чудо-мальчик! Ты помог мне найти путь в жизни! А теперь пойду встречаться с дорогим гостем! — и Юстиниан тоже направился приветствовать своего старшего друга и тестя.

Он чувствовал себя легко и возвышенно.

Сердце билось торжественно.

Августа обняла отца. Как хорошо, что тот не видел ее больной. Отец знал, что Августа была при смерти, а врачи оказались бессильными спасти ее. Он сам присылал из Афин лучших лекарей, но те скоро вернулись без утешительных выводов. Хотя Юстиниан сообщил ему, что приглашает его на праздник, однако отец был уверен, что это было приглашение на похороны дочери. Он мечтал только об одном — застать ее в живых. Увидев же свою любимую дочку здоровой, веселой и более прекрасной, чем она была пять лет тому назад, отец заплакал от радости.

— У нас праздник, отец, большой праздник!

— Мы празднуем исцеление Августы! Свершилось чудо! — говорил тестю Юстиниан.

— А какие врачи вылечили ее? — спросил отец Августы.

— Какие там врачи! Он один! Маленький чудо-мальчик! Его звать Амон-Pa. Мы сейчас представим его тебе! — Августа послала служанку с просьбой привести Амон-Ра.

— Скоро придут гости, приготовься, пожалуйста! — сказал ей Юстиниан, а сам пригласил тестя осмотреть сад.

Августа удалилась в свою комнату.

Начали собираться гости.

Пришли римские правители иудейских провинций, полководцы, знатные люди Иудеи, первосвященники, послы, философы, поэты. Многие пришли с женами и дочерьми. Сад заполнился приглашенными. На каких только языках они не говорили: на арамейском, латинском, греческом, арабском, армянском.

Слуги громко объявили:

— Прокуратор Понтий Пилат с супругой!

Высокого гостя Юстиниан принял с почетом.

Спустя некоторое время слуги опять громко объявили:

— Четвертовластник Герод Антипа!

Юстиниан его тоже принял с почетом.

Все знали, что Прокуратор Понтий Пилат и четвертовластник Герод Антипа враждовали между собой. Поэтому все удивились, когда они дружески обнялись.

Гости гуляли в саду Августы и поражались всему, что видели: олени кланялись им и позволяли с собой играть; розы всюду распространяли опьяняющий аромат; ручеек шалил, обрызгивая гуляющих; соловьи садились на плечики молодых девушек и пели им песни, а белые облака защищали от палящих лучей солнца. Где же еще могли они увидеть такое?

Слуги и служанки разносили на больших подносах фрукты и напитки.

Все ждали появления Августы. Слух о том, что она была безнадежно больна, что красота ее угасла, обошел все дворцы Римской Империи. Какое же за одну неделю могло произойти чудо, когда знаменитые врачи из многих стран опустили руки и покинули дворец Юстиниана? Любопытство раздирало гостей: как выглядит Августа и кто ее вылечил?

И вот на парадной лестнице дворца показалась она. И хотя никто не объявил о ее появлении, все почему-то обернулись в сторону дворца и увидели Совершенную Красоту. Она медленно спускалась по ступенькам парадной лестницы: в белом шелковом платье с облачной мантией на плечах; с пучком радужных лучиков жемчуга, устроившегося на лбу; с улыбкой на лице, излучающей доброту и духовность; с поющим соловьем на плече.

Первыми к ней подбежали олени, опустив перед ней свои прекрасные рога Облака, объединившись, создали над ее головой изящный зонтик.

Так Августа направилась к гостям.

Ей навстречу поспешил прокуратор Понтий Пилат, он поцеловал ей руку и, восхищенный ее красотой, громко произнес:

— О, Августа, твоей красоте может позавидовать Афродита!

Тут же оказался четвертовластник Герод Антипа. До этого он был зачарован садом Юстиниана и наполнился завистью. Увидев же Августу, он потерял равновесие. Антипа никогда раньше не видел ее, и хотя все говорили, что она божественна, он не мог поверить, что природа способна создать такое совершенство. Он низко опустил голову перед Августой, поцеловал руку и, переполненный двойной завистью к Юстиниану, произнес:

— О, чудо Августа! Ради вас я готов пожертвовать своей властью и своим богатством!..

Вокруг Августы собралась вся мужская часть приглашенных. Мужчины восхищались ею, поздравляли с выздоровлением, каждый старался дотронуться до ее руки и прильнуть к ней, сказать комплименты. Часть женщин была обижена тем, что мужья покинули их и бросились к Августе. Другая же часть с завистью мечтала быть такой же прекрасной. Августа прорвала кольцо мужского окружения и направилась к женщинам. Она одарила всех очаровательной улыбкой, отчего многие почувствовали прилив теплоты и радости в сердце. Кто проявил интерес к облачной мантии, кто — к удивительному жемчугу.

— Августа, — спросила одна молодая женщина, — что это за украшение у тебя на лбу?

Августа сняла со лба жемчуг и положила его на ладонь. И женщины ахнули от удивления, увидев, как жемчуг немедленно покинул ладонь, прокатился по руке, шее, щеке и водрузился на прежнее место.

— Откуда такой жемчуг?! — спросил кто-то.

И, конечно, никто не поверил, когда Августа рассказала им, как ручеек подарил ей это чудо-творение.

Прокуратор Понтий Пилат проявил смелость и громко произнес:

— Говорят, что Августа поет только для Богов! Может, споет она и нам, смертным?

Всеобщая просьба вдохновила Августу. Слуги мигом принесли золотую арфу. Августа встала на ступеньках парадной лестницы, притянула к себе арфу и прикоснулась к струнам. Устремленные ввысь звуки арфы слились с пением Августы. Она запела песню, — гимн и молитву, — которая рождалась в ее сердце. Пела она самозабвенно, преданно, с верою и любовью. Новорожденная песня, проникая в сердце каждого, направлялась к небу. Многие из собравшихся, может быть, впервые почувствовали силу чистейшей любви и красоты. Некоторым чарующие звуки арфы и вплетенное в них пение несли очищение души и сердца. Некоторых же заключенная в звуках и в пении Истина встревожила и напугала.

Потеряли покой и Понтий Пилат, и Герод Антипа. Пение призывало их к покаянию и внушало страх перед Богом за содеянный грех. Пение Августы и звуки арфы на миг осветили разум и сердце Понтию Пилату, и он ужаснулся, услышав проклятье веков и тысячелетий за содеянное им вчера преступление. Как хотелось ему сейчас, чтобы это вчера стало сегодня, чтобы принять иное — справедливое — решение.

Иудейские первосвященники и книжники привели вчера к нему — Понтию Пилату, прокуратору, правителю Иудеи — арестованного ими Иисуса, избитого и униженного, для наказания. Он допросил Его, но не признал виновным. Тогда спросил он первосвященников:

— Разве этот человек из Галилеи?

— Он из Назарета! — ответили первосвященники.

Назарет же входил в правление четвертовластника Герода Антипы.

Пилат подумал: "Пошлю Иисуса Героду, пусть определит его вину и накажет. Тем самым объявлю ему дружбу вместо вражды".

Увидев Иисуса, Герод Антипа очень обрадовался, ибо давно слышал о Нем. Он надеялся, что Иисус покажет ему какое-нибудь чудо. Однако как он ни старался, Иисус не ответил на его вопросы и не сотворил чуда. Тогда разгневанный Антипа передал Его своим легионерам и приказал избить палками. Легионеры насмехались над Ним и плевали Ему в лицо. Потом Антипа приказал одеть его в светлую одежду и отправить обратно к Пилату, ибо не нашел в Нем вины для наказания. В один момент сделались Пилат и Антипа друзьями, хотя до этого враждовали между собой.

Понтий Пилат не хотел казнить Иисуса. Жена тоже предупредила его: "Не навреди этому Праведнику, ибо во сне я много страдала за Него".

Пилат объявил первосвященникам:

— Вы привели ко мне этого человека как возмутителя порядка. Я допросил его и не нашел в нем вины. И Герод Антипа тоже не нашел в нем вины, достойной смерти, и отправил его обратно. Я проучу его, накажу и отпущу.

Но первосвященники и книжники, а также поощряемый ими народ орал: — Распни его! Распни!

Пилат решил выполнить их требование и передал Его им для распятия на кресте.

Иисуса повели на гору Голгофа и распяли.

Вчера же вечером один добрый и праведный человек пришел к Пилату просить тело Иисуса. Он покрыл его плащом и положил в гроб, высеченный в скале.

А сегодня прокуратор Иудеи Понтий Пилат и четвертовластник Герод Антипа пришли в гости к Юстиниану и слушают, как Августа играет на арфе, а из сердца извлекает песню-молитву, восхваляющую Господа Бога.

"Что это за голос, что проникает в душу и выворачивает ее наизнанку?!" — думал потерявший покой Понтий Пилат.

Пение задело и Герода Антипу, но зависть и злоба заглушали в нем все человеческое и направляли его мысли к другим заботам: как избавиться от Юстиниана, чтобы овладеть и этим волшебным садом, и Августой. "Тогда эта женщина будет мне петь такие песни, которые развлекут меня", — думал он.

Августа еще раз тронула струны арфы, последние звуки которой унесли с собой ее утихший голос. Песня улетела в Вечность.

После минутного молчания в саду загремели аплодисменты.

Когда все успокоились, прокуратор спросил у Юстиниана:

— Кто тот целитель, который вылечил прекрасную Августу?

Понтий Пилат решил взять в свой дворец прославленного врача, свершившего такое чудо и спасшего Августу, и назначить его главным целителем.

Юстиниан посмотрел вокруг. Думал, что Амон-Ра будет где-то здесь, рядом с Августой. Но не нашел его.

— Августа, где Амон-Ра? — обратился он к жене.

Августа тоже огляделась, но нигде в саду мальчика не заметила.

Тогда она поручила слугам привести его к ней. Однако скоро выяснилось, что слуги нигде не могут найти Амон-Ра.

Юстиниан забеспокоился. Он очень хотел показать вельможам девятилетнего чудо-мальчика, владеющего огромными знаниями, который сотворил чудо, вырвав из когтей смерти и в семидневный срок полностью исцелив Августу.

— Прокуратор, мы не можем найти нашего целителя! — сказал он Понтию Пилату, когда все поиски ни к чему не привели.

Прокуратор и четвертовластник выразили удивление.

— Не понял, — сказал с насмешкой Антипа, — целитель исчез, что ли?

Юстиниан ничего не мог сказать.

— Скажи хотя бы, какою наукою руководствовался ваш целитель? — обратился Понтий Пилат к Юстиниану.

— Он вылечил Августу по воле Господа Бога! — ответил ему Юстиниан.

— Как это — по воле Господа Бога? Что это значит? — удивились знатные люди.

— А кто для него является Господом Богом? — спросил Герод Антипа.

— Его Господом Богом является Иисус Христос! — ответил Юстиниан и добавил: — Иисус Христос является Господом Богом и для Августы, и для меня тоже!

— Я не понимаю, о чем говорит Юстиниан. Может быть, Августа объяснит доступнее? — опять с насмешкой сказал Антипа и тут же подумал: "Эго хорошая причина, чтобы сообщить кесарю и арестовать Юстиниана".

Юстиниан, конечно, понял насмешку, но не подал виду. Он не хотел причинять неудобства или оскорблять гостя.

Августа охотно объяснила ему, и все слушали внимательно:

— Четвертовластник, что тут непонятного? Амон-Ра владеет огромными знаниями и даром ясновидения. Ему девять лет. Его благословил Иисус Христос. Он прекрасно знает учение Христа о Царстве Небесном, и это учение доверил нам тоже. Четыре дня тому назад Иисус Христос прошел по дороге перед нашим дворцом. Он направлялся в Иерусалим. На наших глазах, на глазах большого количества людей он исцелил много калек, слепых, глухих, немых, парализованных. И когда Он увидел Амон-Pa, сказал своему ученику — "Вот ангел Божий", и еще назвал его "Своим маленьким пастухом". Он исцелил меня своим огнем сердца, который принимал от Господа Иисуса Христа! Надеюсь, вам теперь все ясно, четвертовластник? — Августа дала понять Антипе, что она чувствует его недоброжелательность.

Жена Понтия Пилата с напряжением слушала, что говорит Августа. Лицо ее вдруг исказилось от боли, она яростно набросилась на мужа и начала колотить его кулаками в грудь.

— Зачем ты погубил Этого Праведного Человека, Сына Божия! — плакала она и не переставала колотить мужа в грудь. — Ведь говорила я тебе, что видела Его во сне, лицо Его светилось, Он возвышался в небесах. Он вправду был Сыном Божьим. Почему ты передал Его озлобленной толпе для наказания, этим неразумным и корыстным священникам и книжникам? Скажи всем, за что ты распял Его? Скажи, скажи...

И женщина упала в обморок.

Приглашенные заволновались. Сразу появились бородатые врачи дворца, которые привели женщину в чувство.

Августе и Юстиниану показалось, что происходит какое-то недоразумение.

Августа обратилась к Пилату:

— Скажите, прокуратор, кого это распяли на кресте?

Прокуратор не ответил.

Тогда спросил Юстиниан:

— Прокуратор, вы распяли Иисуса Христа?!

Прокуратор развел руками, мол, причем тут я, и в его голосе зазвучало самооправдание:

— Народ так требовал!

Жена его, которая только что пришла в чувство, возмутилась еще больше и снова набросилась на него:

— Да, да, это было твое право... Ты мог отпустить Его, ибо Он был праведный... Ты же прокуратор... Но ты трус, трус... Ты испугался этих гнусных первосвященников... Ты убийца Господа... — женщина говорила обрывками, плача и нанося удары кулаками мужу.

Герод Антипа выступил защитником прокуратора.

— Он заслуживал наказания и получил его! — объявил он. — Этого потребовали первосвященники и народ. Что прокуратор мог сделать? Не станем же восстанавливать против себя всю Иудею из-за какого-то лжепророка?

Юстиниан и Августа убедились, что речь шла именно об Иисусе Христе, именно Его распяли вчера на кресте. Защитное слово Антипы вывело из равновесия Августу, и она гневно сказала ему:

— Он действительно был Сыном Божьим, Господом Богом! Он не мог совершить преступления! Он лечил больных, исцелял калек, учил людей любить и творить добро, открыл им тайну Царства Небесного! Как же мы искупим грех, что распяли Его?

— Пилат и я не нуждаемся в искуплении грехов, ибо у нас их нет! — злобно ответил Антипа, — Если ваш Иисус Христос действительно был Господом Богом и мог совершать чудеса, почему же тогда не спас самого себя, почему не помог Ему Отец Небесный? — перед глазами Антипы возникли сцены, как вчера он и его легионеры мучили и унижали Иисуса. "Сотвори чудо, если ты вправду есть Господь Бог, позови своего Отца, пусть спустится с небес, чтобы наказать нас за то, что избиваем тебя!" — насмехались над ним легионеры. В глубине души Антипу мучила совесть из-за безжалостного отношения к пленнику, но вину свою он все же не чувствовал.

В это время он вспомнил, как обманули его легионеров какие-то дети-бродяги, потом они же на центральной площади Города со своим медведем напали на легионеров, разоружили их, а на шею десятника посадили какого-то недоумка. Одного из этих бродяг звали Амон-Pa. Вот, оказывается, кто был целителем Августы.

— Юстиниан, как звать вашего маленького целителя? Я не расслышал его имени! — спросил испытующе четвертовластник.

Но Юстиниан уже не был гостеприимным хозяином. Ему было уже все равно, что прокуратор и четвертовластник стояли по должности выше него. Он объявил всем:

— В нашем дворце не будет сегодня праздника! У нас сегодня траур! Мы с Августой оплакиваем смерть Господа Бога нашего, Иисуса Христа! Прошу всех покинуть нас!

Знатные люди в недоумении переглянулись, как будто задавая вопрос друг другу — "Что происходит?"

— Вы хотите оплакивать смерть какого-то Иисуса? — сказал четвертовластник с насмешкой. — Ради этого вы пригласили меня? А этих знатных людей тоже пригласили для разделения вашего горя?

Но ответа от Юстиниана не последовало. Он взял Августу за руку и направился, к дворцу, покинув гостей в саду.

— Значит, нам уходить? — спрашивали приглашенные друг у друга.

Никто не оправдывал поведения Августы и Юстиниана. Но они не могли разобраться и в том, кто был Иисус Христос, и почему Его распяли на кресте. Среди приглашенных никто не верил Героду Антипе, который утверждал, что Иисус был преступником. Они не оправдывали Понтия Пилата, обрекшего праведного человека, как говорила его жена, на смерть. Но не верили и тому, что Иисус действительно был Христом, Сыном Божьим.

Четвертовластник даже обрадовался тому, что случилось. Сегодня же он отправит письмо в Рим кесарю о том, что Юстиниан принял веру какого-то лжепророка и из-за него оскорбил римскую и иудейскую знать. Юстиниана, конечно, арестуют, и тогда куда же денется от него прекрасная Августа со своим сказочным садом?

Он немедленно покинул дворец Юстиниана и приказал сопровождающим его легионерам-всадникам догнать мальчика, идущего пешком, и до заката солнца привести его к нему. Он и не сомневался, что Амон-Pa ушел из дворца.

Другие знатные люди, недовольные, обиженные, озлобленные и разгневанные, не спеша выходили из сада на дорогу, чтобы вернуться в свои дворцы.

Во дворце же Юстиниана вместо большого праздника поселилось большое горе.

41. Глава 39

Никто не заметил, как вышел Амон-Pa из дворца.

Ему уже не было необходимости оставаться там. Августа выздоровела и скоро полностью разгадает смысл камня-письма. Юстиниан выбрал путь служения Господу Богу и вместе с Августой сотворит много хороших дел. А на прием соберутся такие люди, уши которых пока не готовы принять и постичь Учение о Царстве Небесном. Если у человека заложены уши и сердце, как громко ни говори, он не ничего услышит, и какие мудрые мысли ни дари, он их и близко к себе не подпустит.

Мальчик покинул дворец, когда Августа побежала встречать отца, и направился к зданию нового строящегося дворца.

Стояла жара. После долгого пути Амон-Pa остановился у речки, выпил воды, освежил лицо, а потом улегся в тени под деревом. Он решил подождать, пока станет прохладно, и потом продолжить путь. Спокойное журчание речки и пение птиц склонили его ко сну. Расслабленное тело набиралось сил.

Его разбудил топот коней, и он увидел, как по дороге мимо него промчались легионеры. Было уже далеко за полдень. Амон-Ра встал и умылся в речке. Он собрался было продолжить свой путь, как опять услышал топот коней — легионеры мчались обратно. Увидев Амон-Ра, они остановили своих коней и окружили его.

— Эй, ты, бродяга, как тебя зовут? — грубо спросил один.

Амон-Pa не успел ответить, как другой радостно закричал:

— Я узнаю его... это он!

— Смотри, не ошибись! — предупредил его старший. — Помни, что с тобой произойдет!

— Это он! Спроси, как его звать!

— Как звать тебя, мальчик?

Амон-Pa смотрел на легионеров спокойно, хотя ничего хорошего от них не ждал.

— Амон-Ра, — ответил он старшему.

— Я же сказал, я узнал его!

— Ты молодец, что заметил его под деревом и заставил нас вернуться обратно! — похвалил его старший.

— Свяжите его и поехали... Четвертовластник будет доволен! — приказал другим старший.

Трое легионеров быстро спрыгнули с лошадей, связали руки Амон-Pa грубой веревкой и опять сели на лошадей.

— Следуй за нами! — приказал старший Амон-Ра.

Все тронули лошадей, а один, который держал другой конец веревки, потянул Амон-Pa за собой. Амон-Ра бегом последовал за легионерами.

— Десятник, как ты думаешь, наградит нас чем-нибудь четвертовластник, когда доставим мальчишку? — спросил тот, который узнал Амон-Ра.

— То, что он обрадуется, я знаю точно. А вот насчет наград ничего сказать не могу! — ответил старший.

Некоторое время они гнали лошадей молча. Но тот, который держал конец веревки и тащил за собой Амон-Pa, оглянулся и, увидев, что мальчику трудно дышать, крикнул старшему:

— Эй, десятник, давай помедленнее, а то мальчишка вот-вот сдохнет!

— Ты прав, — сказал десятник и приказал всем замедлить ход.

Какой-то легионер спросил всех:

— Кто-нибудь знает, что хочет четвертовластник от этого ребенка, почему мы весь день бегаем из-за него?

— Ну, ты и глупец! Разве не понял, что этот мальчик обманул нашего сотника, убедил его, что Мессия и не появлялся у Горы Оливковых Деревьев? Если бы мы тогда не поверили ему, то в тот же день арестовали бы Иисуса... теперь дошло до тебя? — ответил ему рядом идущий.

— А вы забыли, что с нами сделал его медведь?

— Эй, мальчик, где сейчас твой медведь? — крикнул кто-то сверху.

Амон-Pa не ответил.

— Ладно, оставь его, видишь, еле дышит...

— А что этот медведь натворил? — спросил опять любопытствующий легионер, которого товарищ обозвал "глупцом".

— Жаль, что не было тебя там... знал бы тогда...

— Ну, скажи, скажи... — не отступал любопытствующий.

— Так вот, слушай, недотепа. Медведь тот меня и вот того, — он указал пальцем на едущего впереди, — забросил на самый верх огромного дерева. Других же так огрел лапой по голове... Да пусть сами скажут...

— В общем, удар был мощный и молниеносный, и мы потеряли сознание...

— А главное, как он нас всех разоружил! Он все наши копья и мечи так забил в землю, что мы не смогли их с места сдвинуть...

— Они до сих пор так и забиты в землю...

— А люди как смеялись над нами...

— Знаешь, когда я вспоминаю, что там происходило, мне тоже становится смешно...

— Недоумок... что тут смешного, когда медведь пинком выпроваживает нас всех вместе с нашим десятником...

— Ты что, забыл, что было с десятником?..

Многие расхохотались.

— А что, что, расскажи! — допытывался глупец.

— А было то, что этот медведь взял и посадил нашему десятнику на шею одного мальчика, недоумка, обезьяну...

— Ха-ха-ха... — засмеялись легионеры, — вот было зрелище...

— А этот самый ублюдок так испугался, что у него на груди десятника скрутились ноги... И так длилось в течение всей недели... Никто не смог расцепить ноги ублюдка... Чуть не задушил нашего десятника...

История десятника с "ублюдком" развеселила всех, и каждый захотел внести свою долю в восстановление факта. А любопытствующий "глупец" все задавал вопросы. Легионеры ехали и хохотали.

— Как задушил?!

— Представь себе, сидит на шее недоумок...

— ... а ноги скручены прямо у подбородка десятника...

— ... ха-ха-ха...

— ... и он не может освободить голову...

— ... из объятья ног... ха-ха-ха...

— И что дальше?

— Что же оставалось нашему любимому десятнику... ха-ха-ха...

— ... ходил он всю неделю... ха-ха-ха...

— ... с ублюдком на шее...

— Как?!

— Хочешь, сяду я тебе на шею и покажу, как... ха-ха..

— Всю неделю?!

— Да говорят же тебе, всю неделю ходил наш десятник...

— В один прекрасный день у ублюдка расстроился желудок... ха-ха-ха...

— Что-что?!

—... выходит наш десятник из своего убежища, а на шее этот ублюдок, вцепившись ему в волосы, орет: спусти меня вниз... а ноги-то скручены, а десятник с трудом выдавливает из горла слова... ха-ха...

-... десятник ему: тот день, когда ты раскрутишь ноги, станет днем твоей смерти... ха-ха...

— Значит, ему было лучше оставаться на шее десятника?!

— Ну, конечно... Построил нас десятник и приказал следовать за ним... он впереди с ублюдком на шее, мы за ним... ха-ха-ха...

— ... а ублюдок смотрит на нас сверху и морщится, кривится... ха-ха... оказывается, от расстройства желудка вздулся живот... болит... ой, не могу... ха-ха-ха...

— ... он не мог больше терпеть и вдруг... ха-ха-ха... раздался такой гром...

— ... ха-ха-ха...

— ... десятник не понял, откуда гром... испугался... ха-ха-ха.. бежит... ха-ха-ха... не догнать...

— ... а на него водопадом льется... ха-ха-ха... желтая каша...

— И что потом было?! — любопытствовал "глупый" и тоже смеялся.

— Привели к нему врачей...

— К кому? К ублюдку?..

— Да нет... к десятнику... они посмотрели, как ублюдок держит голову десятника скрюченными ногами... ой-ой-ой, говорят, плохи дела... ха-ха...

— И что?

— ... одно из двух, говорят: или мальчику надо отсечь одну ногу, чтобы высвободить десятника, или же десятнику надо отсечь голову... ха-ха... иначе разнять их, говорят, не сможем...

— Что ты?! Неужели так и было?!.

— ... они сказали об этом сотнику... а он, ха-ха, пошутил... мальчик, говорит, пригодится, посыльным будет... ха-ха-ха...

— ... да, я сам слышал... ха-ха... лучше, говорит, отсеките голову десятнику и выбросите на помойку... ха-ха... в ней, говорит, все равно нет мозгов... ха-ха... набита она глупостями...

— ... а десятник поверил, что сотник предпочел ублюдка...

— Ай-ай-ай...

— ... и решил повеситься... — И что, повесился?!

— ... хотел... ха-ха-ха... но не вышло... хотя привязал веревку к дереву и повесился... ха-ха...

— Значит, все-таки повесился?!

— ... говорю же, не получилось... тот ублюдок взял и зубами перегрыз веревку... ха-ха...

— ... несчастный подумал, что его вместе с сотником тоже бросят в могилу... ха-ха-ха...

— Ну и дела...

— ... оба разом рухнули на землю... ха-ха-ха...

— ... ха-ха-ха... и ублюдок тут же разнял ноги... — Ты смотри!...

—... вскочил десятник на ноги... ха-ха... сейчас ты у меня увидишь, орет он, как сидеть на моей шее... все... ты мертвец... ха-ха-ха...

— ... и ублюдок тоже вскочил и побежал... ха-ха... погнался за ним десятник... ха-ха... а ублюдок-то от смерти бежит...

— ... весь день гнался он за ним... ха-ха... как собака язык высунул... ха-ха... не смог поймать...

— Значит, ничего у него не вышло?

— Да еще как вышло... такое вышло... ха-ха... такое...

— ... споткнулся он о камень... сломал себе ногу и нос... валялся он отдельно от своей ноги и носа...

— Как это так?!

— Ногу-то сразу нашли, она все же большая часть тела... но нос искали долго... ха-ха...

— Он остался в живых?! Он остался без ноги и носа?!

— Было бы хорошо, если бы так...

— Это еще почему?!

— ... позвали знахарей... они уложили его на столе... ха-ха... наоборот... ха-ха... по ошибке...

— ... и пришили ногу наоборот... ты понял... ха-ха-ха...

— Не может быть!..

— Все может быть... и нос тоже... ха-ха... его же уложили на столе наоборот... нос тоже пришили ноздрями вверх... ха-ха-ха...

— ... и дышит он теперь сверху, и сопли текут у него сверху... ха-ха... не научился пока нос вытирать...

— Как он ходит с такой... перевернутой ногой?!

— Скажу, когда он на ноги встанет... ха-ха... — И что он сейчас делает?

— Лежит... стонет... и все мечтает... ха-ха... увидеть этого ублюдка... — И все началось по вине этого мальчика, за которым мы гнались весь день... Эй, где сейчас твой медведь?

Легионеры еще долго веселились.

Было уже темно, когда доехали до казармы.

Героду Антипе доложили: мальчика, которого вы ищете, поймали и привели.

— Приведите ко мне немедленно! — приказал четвертовластник.

Герод Антипа знал, что мальчику или, как его там, Амон-Pa, всего девять лет, однако после стольких разговоров о нем у Антипы создалось впечатление, что ему представят высокого мускулистого драчуна, этакого хулигана. Он очень удивился, когда увидел мальчика худого, небольшого роста, с красивым и добрым лицом.

— Вы не ошиблись? — накричал он на легионеров. — Действительно ли это тот?

— Спросите у него, господин, сам скажет! — доложил десятник.

— Как тебя зовут? — спросил он мальчика.

— Амон-Ра, — ответил мальчик слабым и усталым голосом.

— Значит, ты и есть тот, кого я ищу?

Амон-Pa не ответил.

— Почему ты обманул моих легионеров, сказав, что Иисуса нет у Горы Оливковых Деревьев?

Ответа не последовало.

— Это ты вылечил Августу?

И на этот раз он не получил ответа.

Четвертовластник гневно посмотрел на него. "Смеется надо мной этот сопляк", — подумал он. Но так как было уже поздно, и четвертовластник нуждался в отдыхе, он приказал десятнику избить мальчика и бросить в темницу.

— Утром я сам допрошу его! — сказал он.

Десятник забрал Амон-Pa и позвал своих легионеров.

— Этого мальчика надо хорошенько избить, чтобы научить уму-разуму, так приказал Антипа! — сказал он им.

Легионеры не замедлили исполнить приказ. Они схватили палки, раздели мальчика, бросили его на землю и по очереди начали бить. Били они беспощадно. Амон-Pa ни разу не застонал, не закричал, как будто и не чувствовал боли. Лежал он на земле с закрытыми глазами, умчавшись куда-то далеко-далеко.

Легионеры облили его холодной водой, чтобы привести в чувство и продолжить издеваться над ним: надавали щелчков, оплевали лицо. Наконец проткнули ему уши ржавыми гвоздями. Они веселились, смеялись и сквернословили.

Только один молодой легионер восстал против всех остальных.

— Как можно так мучить ребенка! Как вам его не жалко!

Десятник рассердился.

— А ну-ка быстро бери палку и бей этого бродягу! — приказал он молодому легионеру.

— Я ребенка бить не буду! — твердо ответил тот.

Десятник разгневался не на шутку. Он и без того имел к нему тайную вражду, а теперь нашел повод, чтобы заключить его в темницу на несколько дней. Десятник обратился к другим легионерам:

— Научите его, как надо выполнять приказ начальника!

Легионеры и этот приказ выполнили с охотой: тут же набросились на своею товарища, раздели догола и начали избивать палками.

— Вы что, взбесились? — кричал молодой легионер. — Зачем вы пытаете меня, в чем я провинился? В чем провинился этот ребенок?

Но товарищи его только смеялись, для них это было развлечение. Они усердно выполняли приказ четвертовластника и десятника.

Амон-Pa потерял сознание. Молодой легионер тоже умолк.

Послушные начальнику легионеры бросили их в темницу и ушли, не забыв приласкать огромную злую собаку, которая железными цепями была привязана у дверей в темницу, чтобы сторожить узников.

42. Глава 40

У молодого легионера все тело горело огнем, и он то и дело терял сознание от невыносимой боли. Но сердце его сжималось от жалости к мальчику, которого легионеры бросили в угол темницы. Мальчик был без сознания. "Мои мальчики того же возраста, — подумал легионер, — он чем-то похож на моего старшего сына". Три дня тому назад к молодому легионеру из Италии приехала жена и двое сыновей. Мальчики соскучились по отцу, и молодая жена тоже соскучилась по мужу. Вот и набралась она смелости, на корабле вместе со своими бесстрашными мальчиками переплыла море, а потом пешком добралась до казармы. Счастливый молодой легионер пошел к десятнику и попросил дать ему несколько свободных дней. Однако десятник наотрез отказал ему. Молодой легионер не успел еще поиграть с детьми, полюбоваться женой, а этот бесчувственный десятник бросает его в темницу. Возмущение и гнев переполняли его сердце.

Молодой легионер дополз до мальчика, нащупал изуродованные уши и вытащил ржавые гвозди. Затем оторвал рукав своей верхней одежды и попытался стереть кровь с лица мальчика и привести его в сознание. Мальчик не проявлял никаких признаков жизни. Легионер приласкал мальчика.

— Мальчик, ты слышишь меня? — сказал он ему на ухо.

Но в это время произошло что-то необычное, и так сразу, что молодой легионер и не успел толком понять, что это было. "Наверно, показалось", — подумал он. А произошло то, что внутри мальчика вдруг беззвучно вспыхнул голубой огонь, превратился в шар, моментально прошел через стену и исчез. "Да, показалось", — проговорил молодой легионер и, озабоченный тем, что мальчик может уйти из жизни, не заметил даже, что в темнице все озарилось.

Душа Амон-Pa взлетела в небо, чтобы как прежде проверить свои силы.

Вот мерцает в группе звезд ее Сокровенная Звезда. Летит к ней Душа, все выше и выше. Летит она со скоростью мысли. Земля позади уменьшается до размеров пламени свечи, а Сокровенная Звезда превращается в гигантскую планету, и ее не объять взглядом.

"Моя Звезда! — радуется душа Амон-Ра, — Она похожа на огромное светлое облако!"

Стремится Душа к Сокровенной Звезде. Вот она влетает в ее сине-розоватое облако. Какие формы, какие краски! Какая звучит музыка сфер! Где слова, которые скажут душе Амон-Pa, как называется то, что она видит!

Как она расскажет людям на Земле, что она видела и переживала здесь, в сиянии Сокровенной Звезды! Ей самой не нужны слова, ибо все для нее познаваемо, но как объяснить другим?

Летит душа к поверхности Сокровенной Звезды. Как выглядят, как живут здесь люди? О чем они думают? Что созидают? Чему радуются? К чему стремятся? Вот и поверхность, совсем уже близко она. Там, наверное, храмы... Должно быть, это дворцы... А там — горы, река... Но всего того, что видит и переживает душа, земными словами не выразишь.

Вдруг какая-то сила останавливает ее. До поверхности рукой подать, но лететь дальше невозможно. В чем дело, почему? Душа тревожится. Эго ее Сокровенная Звезда, она хочет жить на ней, трудиться и созидать! С этой планеты хочет она начать свое дальнейшее совершенствование и восхождение. "Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный!" — так наставляет людей Земли Иисус Христос. Но имеет разве душа предел совершенствования, если Отец сам безграничен? С высоты Сокровенной Звезды душа Амон-Pa созерцает другое Звездное Небо, которого с Земли не видно. Другое Звездное Небо, за которым, должно быть, раскрывается другое Царство Небесное! Пройдут годы, эпохи, и душа Амон-Pa откроет для себя новую Сокровенную Звезду в этом новом Звездном Небе. Она будет еще выше, еще дальше. Для полета на нее понадобятся другие силы, другое совершенство, другие крылья, другие мысли, и совершен — но другая чистота. Это новое качество душа освоит на этой планете, а потом полетит на другую планету. Что же будет дальше: душе Амон-Ра дано знать тайну Царствия Небесного. Будут дальнейшие восхождения, ибо Вселенная безгранична и путь к совершенствованию не имеет конца — путь, который не начинается и не кончается. Эго есть путь к Отцу Небесному, который призывает всех тоже стать отцами небесными и творить вместе с Ним то, что еще не сотворено. Из каких пространств Беспредельности явился Иисус Христос к несчастным людям Земли, чтобы помочь им спасти душу свою? Жизнь на Земле есть один из отрезков пути восхождения души в Беспредельность, она лишь ступенька, и если соскользнешь с нее, то душа опустится вниз, туда, в те пространства, откуда нет обратного пути, и где она будет разрушена, как непригодная для космических созиданий. Вот какую науку несет Христос людям: Царство Небесное и геенна — жизнь и смерть. Бойтесь геенны, ибо там будет скрежет зубов и черный испепеляющий огонь, предупреждает Христос людей. Как же по-другому объяснить Ему заблуждающимся людям Земли, что такое Вечная жизнь или вечная смерть. "Собирайте сокровища на небе!" Сокровища эти — качества совершенной души, их можно собирать только любовью, которая есть Высшая сила и Высшая красота. Потому Любовь есть Бог. Вот какой свет несет людям Христос. В Царстве Небесном царит творящий труд души, труд творчества и созидания Космоса. Путь Христа для людей Земли есть путь устремления каждого к Богу и ко всему Божественному. Прекрасномыслие и созидание прекрасного, добромыслие и утверждение добра, любовномыслие и возжжение сердец — таким был земной отрезок пути совершенствования души Амон-Pa. Этому учился он на Земле много тысяч лет. Родился он когда-то впервые на Земле и приобрел одно перышко для крыльев души. Родился второй раз и вырастил себе второе перышко. Рождался десятый, сотый, тысячный раз и упорным трудом утверждал прекрасное и умножал любовь, растил крылья духа, постигал свет, силу, тайну Царства Небесного, открывал в себе свою Сокровенную Звезду. Вот и прилетел к ней с помощью своих небесных сокровищ. Как же называется этот Изумительный Мир?

"Эго есть Мир Огненный, — слышит душа внутри себя ответ на свой вопрос, — ты окутан пламенем лазурного огня. Иисус Христос крестит Землю этим огнем, призывает всех к Миру Огненному".

До поверхности рукой подать. Еще чуть-чуть, и душа Амон-Pa на поверхности Сокровенной Звезды, в Мире Огненном, начнет новую, не земную, а Огненную Жизнь. Начнет она все сначала, ибо самый большой на Земле есть самый маленький в Царстве Небесном. Но почему же она не может лететь дальше, ведь у нее есть силы?

"Сын Мой, Я задерживаю тебя".

Откуда душа слышит эту мысль? Какая любовь, какая забота в ней звучит! Какое доставляет она ей блаженство!

"Сын Мой, ты достиг Мира Огненного и можешь остаться в нем. Тогда направлю Я тебя к поверхности Сокровенной Звезды. Ты будешь зачат в чреве огненной сущности и родишься как младенец с огненным телом. Начнется твой новый путь в Беспредельность. Однако если вернешься на Землю, чтобы полностью испить свою чашу земной жизни, то начало твоего пути в Мире Огненном в будущем станет более успешным".

"Чью мысль я сейчас чувствую? Кто Ты?"

"Я твой Покровитель".

"О, Дух Великий, сколько тысяч лет я стремлюсь к Тебе! Ты взращивал меня, Ты помогал мне, Ты защищал меня! Ведь это Ты послал мне камень-письмо?"

Душа Амон-Pa трепетала от счастья.

"Да, это так".

"Почему же я не вижу Тебя? Где Ты?"

"Ты во Мне, как и Я в тебе. Но твой взор не может охватить Мое Пространство. Эта Планета тоже в Моем сердце, как и эта часть Вселенной. Ты есть Частица Моей Души, Моего Огня".

"И Ты советуешь мне вернуться на Землю?"

"Да. Но воля твоя свободна".

"Что я еще должен совершить на Земле? Чего я еще должен достичь?"

"Тебе нужно стать героем легенд и сказок, которые будут люди сочинять в веках".

"Не буду ли я тем самым возвеличивать себя?"

"Нет, ибо в тебе уже нет честолюбия, так же как нет в тебе страха".

"Как я могу это сделать?"

"Ты уже сделал. Надо лишь завершить".

"Как завершить?"

"Следуй зову сердца".

"Учитель, я возвращаюсь на Землю".

"Радует Меня, сын Мой, твой выбор. Мой взор будет сопровождать тебя".

Душа Амон-Pa немедленно покинула Мир Огненный и направилась к Земле.

Это был полет без времени и пространства, душа летела как мысль.

... Молодой легионер своим рукавом отирал кровь с лица и тела мальчика.

— Какой он хороший. Бедный мальчик, за что его пытали? — то с лаской, то с возмущением шептал молодой легионер: — Как его искалечили...

Молодой легионер ласкал мальчика и старался привести его в чувство, но Амон-Pa лежал без дыхания.

— Бедный мальчик, умер, наверно... умирает... — шептал он со слезами на глазах, — как мало прожил и уже умер... убили... Что же он успел увидеть в жизни? Злость людей, унижение, пытку... — Иногда ему казалось, что он оплакивал не чужого, а собственного сына, и тогда его переполняла злоба против десятника, — Я отомщу за мальчика... — грозился он в душе.

Он приложил ухо к сердцу мальчика и прислушался. Никакого стука, никакого биения. Но тело теплое.

Находясь в таком положении, он вдруг увидел, как прямо из каменной стены темницы вышло пламя фиолетового огня. Молодой легионер испуганно отскочил от тела и уперся к другой стене. Значит, то, что он видел несколько минут тому назад, было правдой, а не показалось ему. Фиолетовый огонь, наполняя темницу светом, на этот раз медленно приблизился к мальчику, несколько секунд постоял над ним, и молодой легионер ясно разглядел изуродованное лицо мальчика. Потом фиолетовый свет медленно и спокойно вошел в него и исчез. В течение некоторого времени огонь светился уже изнутри мальчика; само его тело, хотя тускло, но излучало свет. И молодой легионер увидел, как мальчик шевельнулся, раскрыл руки, сложенные на груди, и стал похож на крест, распростертый на земле. Молодой легионер призвал к себе всю свою смелость и подполз к мальчику.

— Ты жив? — шепнул он и опять приложил ухо к сердцу.

Амон-Pa открыл глаза.

43. Глава 41

Десятник не любил молодого легионера, который то и дело подвергал сомнению его приказы. А теперь злорадствовал, что удалось бросить его в темницу, ибо с того дня, как увидел его красивую жену, он потерял покой. Как только он покончил с этим делом, немедленно направился он к тому дому, в котором находились жена молодого легионера и его сыновья. Была уже полночь. Десятник, конечно, предполагал, что красивая женщина в это время сидит в ожидании мужа, а дети давно уже спят. Придет он к ней и скажет: твой муж брошен в темницу, и если хочешь, чтобы не казнили его, а освободили, выполняй мою волю; иначе не видать тебе больше мужа, и завтра же будешь отправлена обратно в Италию со своими детьми. Что же ей останется делать, думал десятник, она сдастся мне, а дальше видно будет.

С этими коварными мыслями пришел он к дому и осторожно постучал в дверь.

Послышался радостный голос женщины: — Петр, это ты?

Десятник слащаво зашептал:

— Я от Петра, надо кое-что сообщить!

Женщина испугалась:

— Что случилось? Что-то с Петром?

— Говорю же, надо сообщить тебе о чем-то!

Но женщина не сдавалась:

— Где Петр? Почему он сам не пришел? Кто ты?

— Он не сможет прийти... и поручил мне сообщить об одной очень важной вещи!

— Говори! — зазвучал встревоженный голос женщины.

— Впусти в дом и скажу... Это тайна! — ответил десятник.

Женщина хорошо знала своего мужа: он не мог допустить такую глупость — послать к жене в полночь чужого человека и поручить ему тайные с ней переговоры. Да и голос этого человека не вызвал в ней доверие к нему. Однако надо было придумать, как поступить, ибо она поняла, что с мужем произошло что-то неладное.

— Подожди там! — сказала она и направилась в комнату мальчиков. В ожидании отца дети заснули.

— Александр, Михаил, проснитесь! — шепнула им мама.

Мальчики сразу приоткрыли глаза, думая, что отец вернулся.

Мама шепнула:

— Дети, какое-то несчастье случилось с нами. Пришел незнакомый человек и говорит, что его послал Петр. Ваш отец такого никогда не сделает. Чувствую, что человек этот пришел к нам с недобрыми намерениями. Как нам быть?

Мальчики очень любили отца и гордились тем, что он был храбрым легионером. Сами они тоже постоянно играли в легионеров, развивая в себе мужество, ловкость, бесстрашие, находчивость. Они владели копьем и щитом, умели пользоваться способами защиты. Их не испугал приход чужого человека. Они задумались, как быть. Мама очень надеялась, что они смогут защитить и ее, и отца.

— Не впустим в дом! — сказал Александр, но тут же передумал, — нет, так не годится, тогда мы не сможем узнать, что произошло с отцом!

— Почему, впустим, и пусть скажет, где отец и почему послал его к нам!

— Дети мои, я сердцем чувствую, отец попал в беду и ему нужна помощь! — с тревогой сказала мама.

Александр о чем-то догадался.

— Скажи, он разговаривал с тобой шепотом?.. Значит, он не хочет, чтобы мы узнали... Он пришел к тебе... так поздно... тайно...

— Да... — согласился Михаил, — он пришел к нашей маме...

Десятник опять постучал — тихо, но раздраженно.

— Не бойся, мам, — сказал Михаил, — открой ему дверь, мы отсюда будем следить. Если он замышляет что-то злое, мы найдем, что делать...

— Женщина, открой дверь, дело очень срочное!.. — зашипел за дверью десятник.

— Я надеюсь на вас, дети! — шепнула мама и направилась к двери.

Десятник вошел в комнату тихо, без шума.

Женщина подсветила ему свечкой. По одежде она определила, что это был легионер.

— Где Петр? Кто ты? И зачем он послал тебя? — сдержанно спросила она.

— Мы не разбудим детей? Жалко их... Давай станем в углу, и я скажу тебе! — тихо произнес десятник.

— Детей нет дома, их забрал к себе брат Петра! — она солгала, ибо у Петра не было здесь никакого брата, и сказала это нарочно громко.

Десятник обрадовался: видно, сам Бог помогает мне, подумал он.

— Раз так, скажу! — смело произнес он, не боясь кого-то разбудить; он присел на тахту, — Иди, сядь рядом со мной, и я расскажу все...

— Я и так услышу, — ответила женщина, — скажи, в конце концов, что с Петром?

Мальчики во второй комнате внимательно слушали разговор человека с матерью.

— Не хочешь сесть рядом со мной? Хорошо. Вот что я тебе скажу. Герод Антипа сегодня бросил твоего мужа в темницу. Твой муж совершил большое преступление — избил маленького мальчика до смерти. Завтра Антипа отрубит голову твоему мужу. Но я могу попросить четвертовластника, и он помилует его. Хочешь?

— Тогда что тебе мешает?

Женщина поняла, что этот человек говорит неправду, догадалась также, что Петра заключили в темницу злонамеренно.

— Иди ко мне, сядь рядом, и скажу, что мешает... Ты можешь спасти мужа, или же обезглавит его Антипа!

Женщина умолкла. Она дала мальчикам возможность осмыслить ситуацию. И как будто получила от них совет.

— Значит, мой Петр брошен в темницу? спросила она с испугом.

— Да, говорю же тебе... Завтра его казнят...

— Горе мне, горе... — закричала она обреченно, — Как же мне спасти его!

— Говорю тебе, иди ко мне, и он будет спасен!

— А если ты обманываешь меня? — сказала она с недоверием.

— Я тебя не обманываю... Если не веришь, пеняй на себя! — еще больше напугал десятник женщину.

Она стояла как бы в тревоге и нерешительности. А десятник радовался, что женщина вот-вот окажется в его объятиях.

— Если я подойду к тебе, ты спасешь моего мужа? — спросила она опять.

— Да, да... Никто другой не поможет ему... Я дружу с Антипой... Иди же, чего медлишь! — десятник сгорал от нетерпения.

Женщина опять задумалась.

— Сперва спаси его, а потом встретимся! — сказала она умоляюще.

— Нет! — ответил решительно десятник. — Если не придешь ко мне сейчас, то не увидишь мужа... Хочешь, я сделаю, чтобы ты присутствовала при казни?

Женщина не решалась.

— Сейчас уже за полночь, не успеем! — еще раз попыталась она уговорить его.

Десятник торжествовал — женщина согласилась.

— Успеем, успеем! — ему даже показалось, что он нравится женщине, и смело добавил, — потом мы еще встретимся... много раз... Иди быстрее!

— Хорошо! — покорно произнесла женщина, — Если ты спасешь моего Петра, я согласна!

"Так я и думал, — обрадовался десятник, — эта красивая женщина будет моей и в эту ночь, и в другие ночи... Петр... Какой там Петр... "

— Тогда я пойду за водой, чтобы помыть тебя... А ты снимай одежду... — сказала она тихо и с грустью. — Одежду и оружие можешь положить вот здесь! — и указала на сундук, стоявший в углу. Она направилась к двери в другую комнату, но вдруг остановилась и спросила заботливо, — ты не голоден? Может быть, принести что-нибудь поесть?

— Потом, потом, женщина, сперва иди ко мне... Принеси побыстрее воды и помой меня, раз так хочешь...

Десятник торопливо разделся. Одежду и саблю бросил на сундук.

Женщина держала в поднятой руке свечку, в тускло освещенной комнате голый десятник был похож на привидение. Потом она вышла в комнату мальчиков якобы за водой и взяла с собой свечку. Десятник очутился в темноте.

— Не бойся, мама, мы знаем, что делать! шепнул маме Михаил.

Александр держал в руках мешок от муки, а Михаил — свое копье.

— Женщина, где ты? — с нетерпением окликнул десятник.

— Иду! — отозвалась она и с шумом налила воду в глиняный таз, мол, видишь, я тоже спешу...

— Ой, погасла свечка! Надо зажечь!

— Не надо свечки, и воды не надо, не медли... — сходил с ума десятник.

Но что с ним вдруг произошло, он не понял.

Вначале показалось ему, что женщина так же, как и он, горела от нетерпения и страсти, и потому обнимала и прижимала его к груди. Потом показалось, что она укладывает его на тахту. Потом, что она накрывает его одеялом. Но он не понимал, почему она вела себя так странно. Все произошло очень быстро: Александр надел ему на голову мешок и завязал его веревкой на шее. Мальчики скрутили ему руки и тоже завязали крепко. Голый десятник, наконец, догадался, что попал в беду.

— Женщина, что ты со мной делаешь! — зло шипел он. — Отпусти сейчас же, а то перебью вас всех... убью и детей твоих...

Но женщина была ни при чем, ибо связывали ею мальчики Петра.

Михаил прижал к горлу десятника копье.

— Скажи, если хочешь остаться в живых, где Петр? — грозно спросил он.

Десятник только теперь убедился, что он в плену, что женщина устроила ему засаду, что ему не будет пощады, и что это дело рук сыновей Петра.

— Не убивай, не убивай! — закричал он жалобно, — в темнице он!..

Михаил сильнее прижал копье.

— Не убивай... не убивай... — завопил десятник.

— Кто охраняет темницу?

— Не убивай... злая собака, больше никого...

— Кто бросил Петра в темницу? — и Михаил кольнул его копьем.

— Я, я... — плакал перепуганный десятник, — отпусти меня, и я освобожу его...

— Почему ты бросил его в темницу?

— Он не выполнил мой приказ... Отпусти, и освобожу его... — умолял десятник.

— Какой приказ?

— Не захотел избить мальчика... пожалел его...

— Где этот мальчик? — и Михаил кольнул сильнее.

— Тоже в темнице... не убивай... я отпущу обоих...

— Скажи правду, почему ты бросил Петра в темницу... — и десятник почувствовал, что с копьем шутки плохи.

— Скажу, если не убьешь... — взмолился он.

— Говори...

— Хотел овладеть его женой... на одну ночь... не убивай...

— Встань! — приказал Михаил.

Связанного веревкой десятника мальчики погнали вперед. Мешок покрывал десятника до пупка, а ниже он был голый. Михаил приставил к спине копье.

— Снимите с меня мешок, развяжите руки... — умолял десятник всех, кто шел за ним.

Михаил кольнул его в зад.

— Помогите, помогите! — закричал десятник. — Закройте ему рот! — сказала мама мальчикам.

Александр сунул десятнику в рот веревку поверх мешка и крепко затянул на затылке.

Он уже не мог орать, только жалобно мычал.

Мальчикам было известно, где находится темница. За прошедшие три дня, как они приехали к отцу, они хорошо разведали окрестности.

Луна освещала им путь.

У темницы действительно лежала огромная собака, привязанная цепью к дереву. Как только она почуяла идущих, то начала грозно лаять; было ясно, что она не шутит.

— Иди, приласкай собаку! — приказал Михаил десятнику и опять кольнул его копьем.

Десятник быстрее зашагал к собаке, и собака тоже направилась ему навстречу. Она учуяла своего начальника, однако голого его еще не видела. Раза два-три она сердито тявкнула на него, как бы упрекая, что нельзя ему, если он человек, а не собака, ходить так бесстыдно нагишом. Десятник замычал в ответ, но сзади тут же последовал укол копьем. Три дня ничего не евшая собака стала облизывать ноги своего хозяина. От десятника шел сильный запах мяса, и внезапно она вонзила свои острые клыки в человеческую плоть.

— Мммм.... — замычал от страшной боли десятник и упал на землю.

Собака же улеглась подальше от входа в темницу, а выдранный кусок мяса положила рядом, забыв о самом главном: никого чужого не впускать и не выпускать из темницы.

— Мммм... — глухо ревел десятник. Мальчики быстро взломали дверь в темницу.

— Отец, выходи скорее и забери мальчика! — тихо крикнул в темноту Александр.

Петр сразу понял, что дети пришли освободить его. Он поднял мальчика на ноги.

— Пошли! — и вывел его наружу.

Не было времени для выяснения обстоятельств.

— Надо бежать, отец! — предупредил Михаил.

— Но собака может растерзать этого гада на части, почуяв кровь! — сказал Александр.

Пока злой собаке было не до мальчиков, они затащили ревущего десятника в темницу, бросили туда его одежду и меч, закрыли входную дверь и уже на выходе из тюрьмы догнали родителей, которые поддерживали Амон-Pa, помогая ему идти.

Тем временем собака обнюхивала землю и слизывала последние капли крови. Удостоверившись, что все съедено, она привстала и оглянулась вокруг. Однако увлекшись едой, не заметила, как вышли из темницы узники, и как узником стал десятник. Она действительно ничего не заметила.

Только луна запомнила, проследив своим единственным прикрытым глазом, в какую сторону направились Петр, его красивая жена, смелые мальчики, поддерживавшие с обеих сторон обессилившего Амон-Pa и помогавшие ему передвигаться. Но луна есть луна, и она умеет хранить ночные тайны.

44. Глава 42

Герод Антипа проснулся рано утром. Спалось ему очень плохо, и сны он видел страшные. Вначале какая-то злая и огромная ящерица поймала его, когда он, превратившись в крысу, грыз во дворе собственного дворца украденный кусок сыра. Ящерица потащила его наверх, в темное как сажа небо, и сбросила вниз. Хорошо, что он успел открыть глаза и очнулся, пока был еще в воздухе, иначе мог бы разбиться о камни.

До утра было еще далеко.

Напуганный сном, он долго не мог сомкнуть глаз. Но как только сознание его на миг отключилось, немедленно нагрянул другой страшный сон: он стоял перед прокуратором Понтием Пилатом, совершенно голый. Тот обвинил его в злодеяниях и приказал повесить на дереве вверх ногами. Но веревка оборвалась, и он полетел вниз с высокой ветки дерева. Опять уцелел от перелома всех костей — закричав от страха и открыв глаза до того, как упал на камни.

"Я покажу ему, как судить меня!" — грозил он Понтию Пилату, как будто это тот заслал в его сон страшные видения.

Настроение у четвертовластника было паршивое.

— Ублюдки! — заорал он.

Сразу же в комнату вбежали слуги, затащили огромную лохань, наполнили теплой водой и усадили в нее четвертовластника. Вымыли, потом смазали тело благовониями.

— Приведите десятника! — приказал Антипа. Искали, но не нашли его. Никто не знал, куда он мог уйти таким ранним утром.

Четвертовластник разгневался на десятника.

— Как появится, брошу в темницу! — гневно сказал он.

Вызвал трех легионеров и приказал им приготовить крест.

— Какой крест? Каких размеров? — спросили они.

— Какой же еще?.. Деревянный, по размеру мальчика, которого вы вчера привели... чего стоите?.. Будем распинать его, ясно! — орал он, и легионеры, боясь гнева четвертовластника, мгновенно исчезли.

— Вот распну его, и пусть идет по следам своего Господа Бога... — бормотал Антипа.

Выбрал он и место, где можно собрать народ и показать всем, что такое распятие. Оно было недалеко от казармы, люди называли его Малой Голгофой. Антипа распорядился, чтобы легионеры собрали у Малой Голгофы как можно больше людей из близлежащих сел, а также детей. Антипа решил проучить народ, показав, что так может произойти с каждым, кто возомнит себя Мессией.

После того, как слуги одели его, он насытился любимыми блюдами и приказал привести к нему мальчика, избитого и брошенного вчера в темницу. Герод Антипа не сомневался, что после вчерашней пытки мальчик заговорит и, может быть, выболтает что-нибудь такое, что пригодится ему против Юстиниана.

Пятеро легионеров, которые вчера вдоволь позабавились избиением мальчика и своего товарища, с хохотом направились в темницу.

— Что Герод хочет сделать с мальчиком? — заинтересовался один.

— Не знаешь разве? Собирается сегодня распять его на кресте!

— Значит, избивать больше не будем?

— Слушайте, что я скажу! Вчера мы избивали его палками, а он ни разу не закричал и не застонал от боли. Почему бы это?

— Может, он не чувствовал боли?

— Ты хочешь сказать, что он не чувствовал моих ударов? Я изо всех сил бил его, а ему хоть-бы что... Но почему?

— Не валяй дурака, скажи, если знаешь...

Но легионеру не пришлось поведать товарищам свои догадки. Он шел впереди всех, и верный страж — злая собака, услышав знакомые голоса, радостно залаяла. Виляя хвостом, она подбежала к легионеру и лизнула ему ногу. Легионер приласкал ее.

— Как дела ? — нагнулся он к собаке.

Ответ был неожиданным: собака сделала рывок, мигом выдрав кусок мяса из тела легионера. Идущие следом не поняли, почему их догадливый товарищ вдруг так душераздирающе закричал. И они не успели понять, в чем дело, как собака искусала каждого из них. Отчаянно вопившие легионеры бросились бежать обратно. Навстречу им поспешили их сотоварищи, никогда не слышавшие таких пронзительных криков.

Неестественные крики и вопли возмутили даже самого четвертовластника. Такое он слышал впервые. Он выбежал во двор казармы и злобно заорал:

— Что происходит?

Недалеко от него на земле, измазанные кровью, валялись пятеро легионеров. Они корчились от боли и орали, призывая всех на помощь.

— Что с вами? — опять закричал Антипа, но те, конечно, не ответили.

— Они бежали от темницы, там с ними что-то случилось! — пояснили ему другие.

— Следуйте за мной! — отдал приказ "храбрый военачальник", и десять легионеров побежали за ним.

Как только обезумевшая от крови собака увидела бегущих легионеров во главе с самим четвертовластником, она завизжала, встала на задние лапы и бросилась им навстречу с такой ожесточенной силой, что разорвала железную цепь, которой вот уже пять лет была прикована к дереву у темницы. И бросилась прямиком к четвертовластнику. Она не любила его, но чуяла, что четвертовластник такой же беспощадный, как она. Со страшным волчьим ревом собака набросилась на него. Четвертовластник сразу понял, чем все это может кончиться, и пустился в бегство. Собака долго гналась за ним, два-три раза чуть было не настигнув. Один раз ей все же удалось вцепиться зубами в зад четвертовластника. Но в этот миг один легионер так искусно бросил в нее копье, что оно сразило ее насмерть, не задев четвертовластника.

Страшно перепуганного, еле дышащего Герода Антипу, у которого уже на всю жизнь была выдрана та часть, на которой он так любил сидеть, занесли в опочивальню. Врачи сразу наложили на рану лечебные травы и перевязали тряпками.

От невыносимой боли Герод Антипа непрерывно стонал. Наконец, он вымолвил:

— Скажите, что произошло?

— Господин, — доложил ему один из врачей, — эта собака взбесилась!

Четвертовластник чуть не упал в обморок, поняв, что может заразиться.

— Господин, — добавил другой, — перед темницей легионеры нашли одежду и саблю десятника...

— А сам десятник? — прошептал Антипа.

— Его обнаружили в темнице, на голое тело был надет мешок. Собака и его покусала!

Четвертовластник недоумевал, он не мог поверить тому, о чем ему рассказывали.

— И что говорит этот недоумок — десятник?

— Господин, он так икает, что не может говорить; кроме того, похоже, он не в себе...

— А тот мальчик, ублюдок, где он? — собрав все свои силы, прошептал он.

— Ни мальчика, ни легионера Петра, которого наказал десятник, не нашли... они убежали!

— Петр?! Что он такое сделал?!.. Значит, убежали?.. — И злоба зеленой краской разлилась по лицу Антипы.

В это время вошли три легионера и гордо доложили, что его задание выполнено, крест готов, а у Малой Голгофы собрано более тысячи человек и пятисот детей.

— Как быть, — спросили они.

Но с Геродом Антипой, с четвертовластником Иудеи, вдруг произошла беда: глаза вылезли из орбит, челюсть отвисла, изо рта потекла пена. Он потерял сознание.

— Скорее... скорее... четвертовластник умирает... спасите его... — закричали легионеры, принесшие крест.

Врачи засуетились.

45. Глава 43

Большой Мальчик совсем потерял чувство времени: он не знал, сколько месяцев прошло с тех пор, как убежал он от десятника. Опасаясь, что легионеры поймают его, он не решался вернуться в Город или показываться где-нибудь в другом месте. Он смастерил себе жилье у какого-то ущелья и обосновался там.

Ему не давала покоя мысль отомстить Амон-Pa и его друзьям. Во всех своих бедах он винил их и готовился отплатить. Вот найдет их и покажет им, кто он есть. Подняться в пещеру Философа он, конечно, не осмелился бы, помня Бунгло, но надеялся выловить их в удобном для сведения счетов месте.

В ущелье шумела река. Большой Мальчик любил купаться в ней и ловить рыбу. Дикие фрукты и рыба составляли его пищу. Все дни он проводил в барахтанье в речке, в бесцельном шатании по окрестности и в злобных размышлениях. В мыслях своих он тысячу раз разными способами вылавливал своих врагов, применяя свою большую силу, издевался над каждым, они ползали перед ним на животе, целовали ноги, умоляли простить. Он вешал их на деревьях вниз головой, выкалывал им глаза, обезглавливал...

Он так увлекался воображаемыми картинками, что порой все они казались ему реальными. Злые мысли исказили его лицо: нос стал длиннее и загнулся вверх; правый глаз расширился как кокосовый орех и не умещался в глазнице; левый же глаз сузился, растянулся в обе стороны и ушел вглубь. Подбородок изогнулся внутрь. От постоянного страха левое ухо разрослось до размеров ладони, а правое закрутилось наподобие трубы. Один коренной зуб стал расти так, что не уместился во рту и вылез наружу, проколов левую щеку. Волосы выпали совсем, обнажив его угловатую с темными пятнами голову, с левой стороны которой постепенно вырастал маленький острый рог. Левая рука стала длиннее правой, и на кистях, рядом с мизинцем, выросло еще по одному пальцу. Правая нога явно укоротилась, левое плечо удлинилось.

Так его мысли выражали себя внешне в его теле, стремясь сделать его таким, какими были сами. Большой Мальчик не замечал, какой он принимал вид, ибо не во что было заглянуть как в зеркало. По всей длине речки, которую он обследовал, исчезли все отражения. Он тогда лишь обнаруживал кое-что на себе, когда задевал это рукой. Он даже обрадовался, прощупав на голове один рог, но обиделся, что запаздывал второй. Был доволен, поцарапав ладонь об острие на щеке от вылезшего зуба, но огорчился, не обнаружив такой же зуб на другой щеке. Он воображал себя властелином ущелья и всех его обитателей, но по ночам надежно прятался в углу своего жилья, чтобы его подданные не напали на него, не растерзали на куски и не съели.

Однажды, бесцельно бродя по своим владениям, он вдруг оказался у обочины большой дороги. Вначале он подумал было немедленно укрыться в ущелье, опасаясь, что кто-то может увидеть его и донести легионерам. Но потом успокоил сам себя: он же, во-первых, уже властелин, царь, и никто не имеет права трогать его; во-вторых, сообразил он, прошло, наверно, много времени с тех пор, как он пропал, и потому легионеры могли считать его умершим. А кто мертвых ищет? Он сел на камне и начал обозревать дорогу: посмотрим, какие тут ходят путники.

Он долго и терпеливо ждал. Ведь других неотложных дел в его царстве все равно не было. Перед собой он обнаружил гнездо муравьев. Начал считать муравьев, но дальше десяти он уже сбивался и злился на числа, которые не подчинялись ему. Тогда он взял палочку и начал разрушать гнездо. Бедные муравьи, перепуганные разрушительным бедствием, метались кто куда, а он своей палочкой все углублялся в их внутреннее царство. Наконец он докопался до покоев короля муравьев. Тот вырвался разгневанный на поле боя и что-то беззвучно, шевеля усиками, закричал своим подданным. Тысячи разбежавшихся муравьев сразу же повернулись и набежали на своего обидчика, от которого начались их бедствия. Они со всех сторон полезли на него, вонзая свои ядовитые жала. Большой Мальчик бешено заорал и бросился в речку.

Освободившись от муравьев и успокоившись, он опять уселся на другой камень у дороги. И тут он увидел путника. Тот сидел на осле и направлялся в его сторону. Он был стар и так кивал головой, будто дремал. Надо его попросить, может, даст что-нибудь поесть, подумал Большой Мальчик, а, может быть, попрошу, чтобы взял меня с собой и приютил.

Но, чем больше приближался путник, тем злонамереннее становились его мысли. Тогда он скрылся в кустах, вооружившись большим камнем.

Через спину осла был перекинут маленький мешок. Старик не дремал, он напевал песню. Ни осел, ни его хозяин не заметили, что в кустах кто-то притаился — старик вслух напевал свои мысли, а осел увлеченно слушал. Так они прошли мимо кустов.

"Сейчас заткну тебя!" — злобно прошипел Большой Мальчик, вылез из-за кустов, нагнал старика сзади и со всей силой ударил его по голове камнем. Старик действительно сразу умолк, медленно перегнулся на бок и свалился на дороге.

Осел почувствовал облегчение. Наверное, мой хозяин хочет пройтись пешком, подумал он, и оглянулся, чтобы своими большими и добрыми глазами сказать своему старому и единственному в жизни другу спасибо. Но увидев, что его единственный друг валяется на дороге с окровавленной головой, а какое-то человекоподобное хочет сесть на него, осел страшно разгневался, заорал что было мочи и, недолго думая, высоко подняв задние ноги, так безжалостно ударил ими человекоподобное, что тот взлетел высоко в воздух и упал далеко от места происшествия.

Большой Мальчик очень поздно пришел в себя. Переломанные ребра выступали наружу. С трудом он вспомнил, что с ним произошло, и почему он валялся далеко от дороги. Со стоном он поднял голову и посмотрел на дорогу.

Старик так же лежал в крови, а осел стоял над ним, не теряя свою ослиную надежду, что его друг вот-вот откроет глаза, встанет, сядет ему на спину, и они вдвоем, со своими мыслями-песнями, продолжат дорогу.

Большого Мальчика манил мешок, который висел на осле, в нем что-то должно было быть. Ползком добрался он до дороги, еле-еле встал на ноги и сбоку подкрался к ослу. Осел как бы не видел его, стоял без движения и упорно глядел на своего друга. В его больших глазах понимание и переживание горя накапливали слезы. И как только Большой Мальчик протянул руку к мешку, тот заорал теперь уже душераздирающе, это был плач обреченного и покинутого; он размахнулся своим сильным хвостом и так ударил им по голове человекоподобного, что тот тут же рухнул на дорогу и опять ушел в небытие.

Когда, наконец, он пришел в себя и приоткрыл глаза, то смутно разглядел, что какие-то двое стояли над ним, о чем-то разговаривали и указывали на него. Первое, что пришло ему в голову и ужаснуло, было то, что его нашли легионеры. Он тут же вспомнил, как сбросил старика с осла, и испугался, что они обвинят его в убийстве. Он чуть было опять не потерял сознание, теперь уже от страха. Он не мог вскочить и убежать от них. Но собрал все свои силы и закричал, однако вместо крика у него из горла вырвалось какое-то шипение:

— Не я... не я...

Двое мальчиков опустились на корточки и внимательно на него взглянули.

— Ты умираешь или возвращаешься с того света? — спросил один.

Большой Мальчик понял, что они были не легионеры, и немного успокоился.

— Умоляю, помогите... — сказал он им губами. Они догадались, перетащили его к речке и дали глотнуть воды.

К нему вернулись невыносимые боли, он застонал.

Мальчики допытывались: кто он и почему валялся на дороге, что с ним случилось.

Большой Мальчик испугался, что они выдадут его легионерам, обвинят в убийстве, потому начал лепетать:

— Я не убивал... клянусь богами... не вините меня... я не убийца...

Мальчики переглянулись, не понимая, о чем он говорит.

— Кого не убивал? — спросил один.

— Того, который на осле сидел... я не убивал...

— А где осел или убитый? — спросил другой. Большой Мальчик с трудом взглянул на дорогу, где должны были быть осел и окровавленный старик.

Но там никого не было.

— Наверное, почудилось мне... — пролепетал он, а в душе подумал, что спасен. Однако куда могли исчезнуть старик и осел? А кровь на дороге?

Мальчики не бросили его. В течение нескольких недель ухаживали за ним, кормили и поили. Он выздоравливал и все трое понимали друг друга.

Большому Мальчику очень понравились их имена, так зовут нас все, пояснили они.

— Меня звать Паршивый! — сказал один с гордостью.

— А меня — Негодяй! — с большой гордостью произнес другой.

Они были братьями.

— Мы дети Варравы!

Услышав имя Варравы, Большой Мальчик и испугался, и обрадовался.

Варраву знали все по всей Иудее: разбойник, убийца. Все боялись его. Мамы пугали им своих непослушных детей: вот придет Варрава и заберет тебя, проглотит тебя, убьет тебя.

Если они дети Варравы, подумал Большой Мальчик, то они тоже разбойники, и им ничего не стоит убить меня. Вот чего он боялся. А что, если они представят его Варраве и тот зачислит его в свою команду разбойников? Такая возможность вселяла в него надежду на будущее.

— Где сейчас Варрава? — спросил он их.

— В тюрьме... Его казнят, он будет распят на кресте... — спокойно ответил Паршивый.

— Почему... за что?! — поинтересовался Большой Мальчик.

— Как за что? Разве ты не знаешь, что наш отец известный разбойник? А дальше Паршивый и Негодяй наперебой перечислили ему:

— Грабил на больших дорогах...

— Убивал людей...

— Многим сжигал дома...

— Похищал детей ради выкупа...

— Угонял скот и стада овец...

— Облагал налогами села...

— Теперь ты понял, зачем хотят его распять?.. Большой Мальчик затрясся от страха: ведь он тоже убийца, и если его поймают, значит, он тоже будет распят на кресте. И вдруг ему захотелось убежать от этих опасных мальчиков. А вдруг они выдадут его легионерам, от сыновей разбойника всего можно ожидать. Но как убежать, когда бегать он не может?

— А отец не брал вас с собой разбойничать? — спросил он.

— Он нас и близко к себе не подпускал! — сказал с досадой Негодяй.

— Почему? — искренне удивился Большой Мальчик.

— Вы, говорит, ублюдки...

— Домой он не приходил? Что-нибудь домой не приносил?

— Какой дом? У нас его нет! — ответил Паршивый. — А где же он прятал награбленное? — не успокаивался Большой Мальчик.

— Мы не знаем... — сказал Негодяй.

— Вы отца не любите?

— Чего ты пристаешь... Зачем тебе Варрава! — разозлился Паршивый. — Он не любит нас, и мы тоже его не любим, понял! И хватит тебе о нем!..

Большой Мальчик умолк. В голове промелькнула мысль: "Эти мальчики младше меня, и я смогу на них повлиять. Почему бы нам самим не стать разбойниками? Найду еще несколько отчаянных ребят и создадим свою банду разбойников. Варрава арестован... Детская банда переплюнет Варраву!" — так подумал он и представил себя вожаком разбойников. "На всех наведу страх... разбогатею... Найду Амон-Pa и его дружков и покажу им, кто я есть!" — и как будто готовясь для очередного нападения на караван купцов, Большой Мальчик встал, выпрямился, забыв о боли, ибо вожак разбойников не должен ей поддаваться, и взглянул на сыновей Варравы сверху и свысока.

Братья с удивлением уставились на него — как это он смог на ноги встать!

— Знаете, что я вам скажу? — строго и приказным тоном произнес он: — Я есть владелец этой дороги! — он протянул руку в сторону большой дороги, — ни Варрава, ни кто-либо другой не посмеет оспаривать мое право! До вашего появления каждый день я убивал на этой дороге двух-трех человек... Если хотите, с сегодняшнего дня будем грабить вместе, я ваш вожак! Если согласны, тогда поклянемся, что не подведем друг друга, если же нет, то бегите отсюда немедленно, ибо давно я никого не убивал!

Мальчики тоже встали. Только сейчас они увидели, что Большой Мальчик выше их на целую голову, они доставали ему до плеч. Братья обрадовались: раз этот мальчик так запросто убивает людей, то и хорошим вожаком будет. Они даже испугались его, а быть разбойниками они мечтали давно.

— Согласны! — с жаром закричали они вместе.

Тогда Большой Мальчик достал свой нож, каждый надрезал себе большой палец и из раны выдавил кровь. По очереди прижали они надрезанные пальцы друг к другу, чтобы кровь из одного пальца перешла в другой, и клятва состоялась.

— Мы станем страшнее и сильнее Варравы! — торжественно произнес Большой Мальчик.

Сыновья Варравы загордились: они превзойдут отца, прославятся больше, чем их отец, который в заключении.

Большому Мальчику не терпелось приступить к делу. Он увлек членов банды к большой дороге и, увидев, что кто-то едет на лошади, приказал им:

— Сейчас я устрою вам испытание. Приготовьте камни и укройтесь в кустах!

Братья мигом исполнили приказ, и когда всадник поравнялся с ними, вожак приказал:

— Бросайте камни прямо в голову! Не промахнитесь, а то...

И в ту же минуту человек с разбитой головой свалился с коня.

Братья сразу подбежали к нему, обшарили его карманы, захватили кожаный кошелек, и все втроем убежали, скрылись во владениях "короля", который теперь прошел крещение в качестве главаря разбойников.

За месяц банда разрослась до тридцати отчаянных подростков-разбойников, среди них были и четыре девочки. Вскоре они нагнали ужас на жителей окрестных сел и городов.

По вечерам все они собирались вокруг костра в лесу, обсуждали донесения, где что происходит, обсуждали планы на завтрашний день, пели песни, танцевали и развлекались.

— Эй, ребята, знаете, что будет завтра? — заявила одна из четырех девочек-разбойниц. — Послушайте. Говорят, что римский правитель — Пилат или Пулат — не помню, как его зовут, перед преторием проведет суд над заключенными. Там соберется много народу... Вам это не надо?

Большой Мальчик понимал, насколько важно ему знать все судебные разбирательства. Потому он поручил братьям — Паршивому и Негодяю, а также нескольким другим протиснуться в толпу и разузнать все. Наверное, будут судить Варраву, подумал он, и хотел предугадать свою возможную участь, если когда-нибудь его тоже арестуют.

Посланные вернулись на другой день вечером, присоединились к веселившимся у костра товарищам-разбойникам и охотно рассказали о том, свидетелями чего им довелось быть.

— Оказывается, нашего отца, Варраву, тоже судили... — с гордостью произнес Паршивый.

— Говори... — приказал Большой Мальчик. Ему не терпелось услышать, что Варраву казнили, но и хотелось, чтобы его оправдали, так как его устроил бы такой суд.

— Сегодня был какой-то праздник. А в честь праздника каждый год Плеват или Плуват...

— Нет, Пират... — поправил Негодяй брата.

— Хорошо, Пират освобождает одного заключенного...

— Любого? — спросил Большой Мальчик.

— Того, кого потребует народ...

— Дальше?

— Дальше так. Глупые первосвященники привели одного невинного человека к Плевату...

— Пирату... — опять поправил Негодяй.

— Ну пусть... Плевату-Пирату и попросили казнить его... За что казнить его, спросил Плеват-Пират, что он такого сделал? Дальше...

— Подожди, теперь я... — перебил брата Негодяй.

— Дальше было так. Вина его в том, заявили священники, что он называет себя Мессией и Сыном Бога!

— Что такое Мессия? — спросил Большой Мальчик.

— Не знаю... Но не связано с разбойничеством... — ответил Негодяй.

— Значит, он называл себя Сыном Бога?! — удивился Большой Мальчик.

— Да, и народ тоже говорил, что он Бог в человеке...

— Что потом?

— Священники потребовали от Парата...

— Пирата... Пирата... — возмутился Негодяй, — Давай я расскажу... Они сказали Пирату: распни этого Бога... И народ кричал: "Распни Иисуса... Распни его... "

И братья весело захохотали.

— Чего вы смеетесь? — рассердился Большой Мальчик. — Что дальше?..

— Но дело в том, что в народе было много товарищей нашего отца... Священники их тоже позвали и рассеяли в толпе... А те напугали людей и вместе с ними во весь голос кричали... — и братья тоже закричали вместе:

— Распни Иисуса... Распни Мессию... Ха-ха-ха...

— И послушай дальше... — начал Негодяй.

— Дальше я скажу... — не уступал Паршивый.

— Да замолчи ты... Дальше...

— Дальше...

Братья не давали друг другу говорить.

Большой Мальчик, которому не терпелось узнать, что было дальше, накричал на них: