Сказки о народных ремеслах и промыслах

Татьяна Кирюшатова

Лоскутное одеяло.

Сказка

Давным-давно это было. Жила в одном хуторе Авдотья-умелые ручки. Все у Авдотьи ладилось, а уж в ткачестве да шитье ей равных не было. Сарафаны, рубахи, передники, поневы да кафтаны шила Авдотьюшка всем на заглядение. Одна беда у Авдотьюшки – доченька одна единственная – Дарьюшка ножками не ходила. Бывало, мать сядет ткать иль рубаху шить, Дарьюшку рядом посадит:

- Сиди, доченька, тихо сиди, не мешай.

Шьет Авдотья, а Дарьюшка с лоскутками тихонечко играет.

Однажды, углядела Авдотья, что Дарьюшка ровнехонькие лоскутики выбирает да узором складывает. Удивилась поначалу, а потом и обрадовалась:

- Пусть девчонка забавляется.

Дала Дарьюшке иголку да ниток катушку:

- Не бойся, - говорит, - пальцы колоть. Попробуй лоскутки свои меж собою сшить.

Дарьюшка и рада. Лоскуток к лоскутку пришивает да песенку себе под нос напевает.

Глядит Авдотья, весело девчонке, за лоскутным шитьем день быстрее пролетает, скучать да о ножках больных горевать не приходится.

Тут в один вечер случай у них приключился. Подул на улице сильный ветер, распахнул дверь настежь. Смотрят Авдотья с Дарьюшкой, а на пороге у них старуха стоит, как одуванчик от ветра качается.

- Ты кто такая будешь? – спрашивает у старухи Авдотья.

- Кто-кто. Старуха-горюха, глухое ухо, глаза слепые, волосы седые, рваные одежки, во рту не крошки. Пустите погреться.

- Что ж с тобой поделать, - говорит Авдотья. – Заходи, погрейся да повечеряй с нами, чем Бог послал.

Старухе той много не надо. Стакан киселя выпила да у печки села.

- Рассказывайте, - говорит, - как вы тут живете.

-Живем, как все, – отвечает Авдотья. – На житье-бытье не жалуемся.

- Ну, и хорошо, - говорит старуха. – Только я вот, что скажу. Как соберет твоя Дарьюшка из лоскутов одеяло, укроет им полностью семь полей, а краешком речной бережок прикроет, так и пойдет она своими ножками.

Тут ветер опять дверь настежь распахнул. Авдотья к двери кинулась, давай ее закрывать, щеколду задвигать, а как обернулась, старухи как не бывало.

- То ли привиделось все, - думает Авдотья, - то ли померещилось, то ли старуху ветром сдуло, а мы и не заметили.

Только вот Дарьюшка последние старухины слова крепко запомнила. Как расцвело, принялась за работы: лоскуток к лоскутку пришивает, себе под нос песенку напевает.

- Ты, доченька, - говорит ей Авдотья, - зря в бабкины сказки веришь.

А Дарьюшка все свое:

- Вот сошью одеяло, семь полей да речной бережок укрою, сразу ножками пойду.

Авдотья хоть и первая на селе мастерица, да не богатая. С утра до ночи ткет да шьет, лоскуты Дарьюшке отдает. Только вот беда, Дарюшка наловчилась, ловко работает, Авдотья за ней не успевает.

- Мало мне лоскутков твоих, матушка, - жалуется Дарьюшка.

- А где ж мне больше взять? – отвечает Авдотьюшка.

Тут соседи как-то про Дарьюшкино одеяло прослышали. Прослышали и начали Дарьюшке лоскутки сносить, да тряпочки. Дарьюшка рада-радехонька, шьет с утра до ночи.

Вести по ветру быстро летают. Начали люди с других хуторов, сел да деревень лоскутки привозить да с родней передавать.

Так и год прошел, и второй, и третий.

- Все, - говорит Дарьюшка. – Готово мое одеяло. Только кто ж мне поможет им семь полей да речной бережок накрыть.

Только сказала так, дверь распахнулась, народ в горницу повалил.

- Всем миром пойдем! – говорят. – На семь полей одеяло расстелем, а краем речной бережок прикроем.

Подхватил народ одеяло да Дарьюшку. Идут по хутору, Дарьюшку на руках несут:

- Назад,  Дарьюшка, сама пойдешь.

Поля в ту пору широкие были, на одном краю стоишь –  другого края не видишь. Начали одеяло над полями расстилать. Одеялом Дарьюшкиным грех не залюбоваться: лоскутки не просто пришиты, а в причудливые узоры выложены. Одно поле  укрыли, второе, третье. Красота. Народ диву дается, да Дарьюшкины ручки золотые нахваливает. Укрыли так и четвертое поле, и пятое и шестое. Заволновался  народ:

- Не хватает одеяла на седьмое поле да на речной бережок.

Дарьюшка глаза руками закрыла, да навзрыд заплакала.

- Нет, -  говорит, -  у меня больше силушки: пальцы все иглами исколоты, глаза от шитья устали.  Знать не судьба мне ходить своими ножками.

Только проговорила так Дарьюшка, как поднялся над полями да над речным бережком сильный ветер. Такой ветра сильного в тех краях отродясь никто не видывал. Подхватил ветер Дарьюшкино одеяло, поднял высоко-высоко, завертел, закружил в поднебесье.

Смотрит народ, спускаются с неба разноцветные лоскутки, на землю ложатся  да в один миг цветами обращаются: красные лоскутки – маками, голубые – незабудками, синие – васильками, а белые – ромашками.

Запестрели все поля яркими цветами, речной бережок зацвел розовой кашкой. Глядит народ – на другом берегу реки разнотравье да разноцветье, какого никогда не было.

Люди диву даются, цветами любуются, венки плетут, букеты собирают, про Дарьюшку все позабыли.

А Дарюшка тем временем на ножки встала, да пошла по тропинке к родному хутору, к родной хатке да к родимой матушке.

Золотое бердышко.

Татьяна Кирюшатова

Давно это было. Жила в одном селе бабка Прасковья, а при ней внучка Дуняшка. Бабка старенька – внучка маленька. Только время свое дело умело делает: внучка с каждым годом подрастает, а бабка стареет день ото дня.

Жить бы им – не тужить, да пришло время бабке умирать. Позвала она к себе внучку и говорит:

– Ты, Дуняша, за мной не плач, не горюй. Схоронишь меня и замуж выходи. Только смотри, не за первого встречного-поперечного. Выбери себе в мужья парня доброго да проворного. А коль станут говорить, что у тебя приданого нет, не слушай, приданое твое на чердаке, в старом сундуке припрятано. Только сразу не ищи, всему свое времечко. А как найдешь, на дальний юр пойдешь, сядешь сбоку, на солнцепеку, что рука возьмет – лишь на пользу пойдет.

Схоронила Дуняша бабку, вернулась после похорон в свою избу. Пол подмела, в красный угол свечку поставила, села на крылечко отдохнуть. Смотрит, идет по дороге парень да не один, а со свахой. Сваха на все село горлопанит:

– У вас товар – у нас купец! По твою душу, Дуняшка, идем, принимай сватов, пущай жениха на порог.

А Дуняшка в ответ:

– Все село знает, что жених этот и гвоздя-то забить не может. Не пойду за него замуж.

Жених губы надул, а сваха давай фырчать:

– Выбирают те девки, у которых от приданого сундуки ломятся. А твоя бабка тебе что оставила? Кота да кошку, да ломану ложку.

Дуняшка ничего не ответила, в избу забежала, дверь перед свахой захлопнула.

 Время быстро идет. День-деньской Дуняшка в работе, в своей заботе. Только вечером, как управится, сядет на крылечко, песню поет да русу косоньку заплетает.

А однажды шел мимо  парень пригожий, песней Дуняшкиной заслушался, да Дуняшкою залюбовался. Долго думать не стал, так прямо и спросил:

– А что, красна девица, пойдешь за меня замуж?

Дуняшка в ответ:

– Ты сперва представься честь по чести: как звать тебя, из каких краев будешь?

 – Степаном меня звать, – отвечает парень. – А прибыл я из соседней деревни, у кузнеца здешнего мастерству поучиться.

Дуняшка смекнула, что кузнец кого попало учить не станет. Он только самых сильных  да трудолюбивых хлопцев себе в ученики берет. Тут еще и Дуняшкина кошка к парню подошла  да давай о ноги тереться. Дуняшка,  это как заприметила, сразу подумала:  «Моя Муренушка к худому человеку близко не подойдет».

Парень  тем временем из кармана пряничек достал, кошке отдал, а сам на Дуняшку глядит. А Дуняшка все свое думает:

«Кошке пряничка не пожалел, знать добрый человек и не жадный совсем».

– Так что, красна девица, - не унимается Степан, – выйдешь за меня замуж?

 – Выйду, – отвечает Дуняшка. – Только гляди, у меня сундуки от приданого не ломятся.

Засмеялся Степан:

– Уж мне-то, – говорит, –  и дела нет до твоего приданого.

Свадьбу быстро сыграли. Стали Степан с Дуняшкой жить-поживать: себе на радость, соседям на зависть. Все у них хорошо: любое дело с доброй песней спорится, Степан поет, Дуняшка подхватывает.

Только вот приключилась как-то со Степаном беда. Повадилась ночью ходить к нему Сонница-Бессонница. Дуняшка только уснет, а эта нечисть тут как тут. Над Степаном стоит, в глаза корявыми пальцами лезет, уснуть не дает. Стал Степан сам не свой, похудел, побледнел, никакой инструмент в руках держать не может.

Дуняшка, не зная как Степану помочь, совсем с ног сбилась. Всех знахарок в округе оббегала, разными зельями Степана поила, заговорами Сонницу-Бессонницу из избы прогоняла. Только ничегошеньки от нее не помогает.

Вот уж совсем Степан перестал с постели вставать. Лежит в потолок глядит, а лишь попробует глаза закрыть,  тут как тут Сонница-Бессонница: в глаза черными пальцами лезет, в уши волком воет, страх нагоняет.

Вспомнила однажды Дуняшка, что на чердаке у нее есть сушеные коренья да травы, которые они еще с бабушкой собирали.  

– Дай, – думает, - сделаю отвар по бабушкиному рецепту, может он Степана на ноги поставит.

Полезла она на чердак, а там ни трав, ни корешков: то ли мыши погрызли, то ли ветром выдуло. Зато стоит посреди чердака старый сундук, сто лет не крашеный, шашелем поеденный. Открыла его Дуняшка  да так и ахнула: лежит в сундуке золотое бердышко.  Дуняшка сразу бабкины слова вспомнила, что та ей перед самой смертью говаривала.

Взяла Дуняшка бердышко в руки, с чердака спустилась, да  на дальний юр побежала. Села на травку, солнце печет, легкий ветерок травы колышет. Дуняшка бердышко наготове держит, а сама думает: что ж дальше будет? Тут ветер прямо Дуняшке в руки цветущий василек положил.  А на бердышке продольные золотые ниточки сами собой появились.

– Василек стало быть, вместо поперечной нитки пускать, - догадалась Дуняшка.

Вслед за васильком у Дуняшки в руках душица очутилась, за душицей чабрец да мята, за ними лютик да полынь. Дальше Дуняшка и запоминать перестала, вплетает травинки, одну за другой.

 К вечеру ветер утих, солнце садиться стало. Смотрит Дуняшка, лежит перед ней коврик самотканый, только вместо поперечных ниток травы да цветы разные.

Взяла Дуняшка коврик, понесла домой. Повесила коврик над кроватью, где Степан лежал, глаз не смыкая.

Пока пол подметала, из печи золу выгребала, смотрит, Степан уже спит, да седьмой сон видит.

Дуняшка аж онемела от счастья: видно отпустила Степана Сонница-Бессонница. Села она возле мужа, глаз отвести не может, все по голове его гладит:

– Спи-спи, - приговаривает.

Трое суток Степан не просыпался. А на четвертое утро, лишь открыл глаза, силу в руках да ногах почувствовал. С кровати встал, первым делом Дуняшку обнял.

– Это что же меня на ноги подняло?  – спрашивает. – Никак твое золотое бердышко?

А Дуняшка в ответ улыбается:

– Бердышко-бердышко! А еще моя любовь да заботушка, доброй бабушки моей наставление, вера светлая да терпение.

Сажение по бели

Сказка.

Татьяна Кирюшатова.

Давным-давно это было. Жила в одной деревеньке мастерица по имени Марьюшка. Все Марьюшка умела: и ткать, и шить, и вязать, а уж в вышивке ей равных не было.  Все швы мастерица знала: и простой, и стебельчатый, и тамбурный. И крестом вышивала, и гладью, и бисером, и стеклярусом. 
Бывало, прибегут к Марьюшке девчата:
- Марьюшка, подсоби. Покажи как надо, а то не выходит вышивка.
Марьюшка и рада, всегда расскажет и покажет, бисера отсыплет, ниток отмотает.  Других учит и сама у них чему-нибудь учится.
Однажды приехала в Марьюшкину деревню важная барыня. Вышла из кареты, пошла по улице, как говорится: на народ поглядеть да себя показать. Марьюшка барыню как увидала, да так и ахнула. На барыне кокошник красоты неописуемой, низ платья да рукавов причудливой вышивкой украшены. Марьюшка такую вышивку раньше нигде и не видывала: белехонькая тесьма в причудливые узоры выложена, а вдоль нее белые жемчужинки посажены.
Кинулась Марьюшка важной барыне в ноги:
- Не брани меня, барыня, а скажи-расскажи, кто тебе так причудливо платье да кокошник украшал.
- Есть одна мастерица, зовут ее Аглайкой, - отвечает барыня. – Только уж очень далеко она.
- Скажи где, - просит Марьюшка. – Я пойду к ней причудливой вышивке учиться.
– Придется тебе семь лаптей истоптать, пока доберешься, - отвечает барыня. – А коль и впрямь выучиться хочешь, иди все прямо да прямо. Как сорок деревень пройдешь, так ее и найдешь. Стоит ее изба недалеко от Ильмень-озера, на черничном пригорочке.

Собралась Марьюшка в дорогу. Путь длинный да не простой, через лес густой, через поля бескрайние, через деревни дальние. Шла Марьюшка, шла, семь лаптей стерла, сорок деревень прошла, добралась наконец-то до черничного пригорочка. Стоит на пригорочке изба, ворота резьбой диковинной украшены. Постучала Марьюшка. На стук сама мастерица Аглайка вышла.
– Чего тебе? – спрашивает.
– Из далека я пришла, – отвечает Марьюшка. – Хочу у тебя причудливой вышивке научиться. Ты мне только покажи, а я мигом перехвачу.
– Ишь, какая, – рассердилась Аглайка. – Я кого попало, своему ремеслу обучать не собираюсь. Ты сперва у меня годик в чернавках погорбаться. По двору, да по дому трудную работу за меня поделай, а уж потом посмотрю я, учить тебя или не учить.

Делать нечего, стала Марьюшка у Аглайки работать. С раннего утра до позднего вечера всю тяжелую работу по двору да по дому делает, ни на минуточку не приседает, а Аглайка только руками водит да приказывает.
Вот год прошел, второй начался. Стала Марьюшка Аглайке говорить:
– Я тебе по совести год отслужила, научи меня своему ремеслу – диковинной вышивке. 
А Аглайке Марьюшку учить ох как не хочется.
– Знаешь что, Марьюшка, - говорит  Аглайка однажды, - ступай-ка ты на Ильмень-озеро, садись на большой черный камень, да жди искателей. Среди искателей спроси Евлампия. У Евлампия горсть жемчуга возьми. Принесешь мне жемчуга, посажу за ремесло, научу своей вышивке.

Отправилась Марьюшка на Ильмень-озеро, села на большой черный камень, ждет искателей. А Аглайка тем временем, с мальцом шустрым передала искателю Евлампию весточку, мол изведешь девку, все что хочешь для тебя сделаю. Искатель этот за медный грош на любую подлость готов, а уж если ему серебра посулить, то и подавно.
Вот сидит Марьюшка на камне и видит, как искатели на плоту все ближе-ближе к берегу подплывают, а короба у них полны-полнехоньки белым жемчугом. Стали искатели на берег сходить, Марьюшка принялась их про Евлампия спрашивать.
– Зачем он тебе? - спрашивают искатели. – Наш жемчуг ничуть не хуже, бери сколь надобно.
– Мне у Евлампия велено жемчуг взять, - отвечает Марьюшка.
– Ну, раз так, то жди. Вон его плот, самый последний тянется.
Искатели жемчуг с плотов сгрузили, полные короба на телеги поставили да отправились восвояси. Как опустел берег, так и искатель Евлампий на берег сошел. Марьюшка с ним поздоровалась, честь по чести.
– Велено мне у вас горсть жемчуга взять. Принесу жемчуг, стану диковинной вышивке учиться.
– Жемчуг там жемчуг, - отвечает искатель, а сам злобно так глазенками на Марьюшку зыркает. 
Глазенками зыркает, разговорами отвлекает. Изловчил момент, да как толкнет Марьюшку с большого черного камня прямо в Ильмень-озеро.
Упала Марьюшка на самое дно. А на дне тины видимо-невидимо. Озеро вмиг взволновалось, волной пошло, тина поднялась, давай Марьюшке руки и ноги путать.

На ту беду другой искатель – Авдейка к озеру воротился. 
– Дай,  – думает, - погляжу, хорошо ли плоты привязаны, не ровен час, унесет их Ильмень-озеро. 
Тут слышит Авдейка, кто-то о помощи просит. Да голос такой тихонький, будто со дна озера идет да волной заглушается.
– Может, кажется, - думает Авдейка, а сам все прислушивается.
Прислушивался – прислушивался, да и нырнул в озеро с черного камня. Раз нырнул, другой, третий. Нашел-таки на дне Марьюшку, всю в зеленой тине. Лежит, еле дышит.
Долго Авдейка Марьюшку из тины освобождал, наконец то, вытащил на берег. Тащит Марьюшку, а сам на помощь зовет друзей-искателей. Искатели сбежались, давай костер жечь, Марьюшку в чувства приводить, да вопросы задавать:
– Как звать, да откуда в наших местах появилась? Как на дне Ильмень-озера очутилась?
Марьюшка все искателям рассказывает как есть. Искатели слушают да только головой качают.
Отогрели Марьюшку, да стали решать, как дальше быть.
– Отведу-ка я тебя к своей матушке, - сказал тут Марьюшке Авдейка. – Ночь переспишь, а утром видно будет, что дальше делать.

На утро проснулась Марьюшка на пуховых перинках в светлой горнице. Как глаза открыла, да так и ахнула. Вся горница разной вышивкой украшена. А на лавочке наряд для Марьюшки приготовлен, во сто крат лучше чем у той барыни, которая в Марьюшкину деревню приезжала. Авдейкина матушка, как увидала, что Марьюшка глаза открыла, сразу обрадовалась:
– Отошла от испуга-то, девонька, - говорит. – Ну и хорошо, ну, и славненько. Вставай-ка с постели, примеряй наряд новый, да садись за стол будем завтракать.
Марьюшке кусок в горло не идет, она все на вышивку глядит. Матушка Авдейкина смеется:
– Эта вышивка «сажение по бели» называется. Один разок покажу, ты сразу и перехватишь.
Марьюшке только того и надо.
– Вы мне сразу  покажите, - просит. – Так давно этой вышивке выучиться мечтаю.
– Что ж, учись, - улыбается Авдейкина матушка. – У нас в деревне этой вышивкой все владеют, а не одна Аглайка. Другие секретов не держат, жемчуга в Ильмень-озере считать не пересчитать, вот и украшаем им кокошники да сарафаны.

С той поры много времени прошло. Марьюшка вышивке, что «сажением по бели» зовется, быстро выучилась. Выучилась да замуж за Авдейку вышла. Искатель Евлампий сгинул куда-то, никто его с той поры не видывал. Поговаривают, что наказало его Ильмень-озеро за дела его и поступки. А с Аглайкой тогда вся деревня перестала здороваться, долго она это терпела, а потом  собрала свои пожитки да уехала. Видели ее люди в чужом краю, говорят, совсем другой стала: ремесло не таит, всех учит, кто-бы не просил. А оно и правильно: ремесло жить должно, от старших к малым передаваться, из века в век переходить, а уж особенно такое диковинное, как «сажение по бели».