«Интервью с М.Ю.Лермонтовым»

«Интервью с М.Ю.Лермонтовым»

подготовлено ученицей 11 «Г» класса,

ГБОУ Школа № 879 (ЮАО г. Москвы)

Таптыковой Елизаветой

Ваши глаза закрыты. Вы полностью расслаблены. Расслаблены ваши руки, ваши ноги  до кончиков пальцев. Сейчас я буду медленно считать до десяти, и,  когда я закончу,  вы заснете и будете рассказывать мне обо всем, что увидите во сне. Мы перенесёмся на столетия назад, и вы увидите себя тем, кем были в прошлой жизни…  Один, два, три, четыре, пять…

         Я мужчина. Мне около тридцати. Я в необычайно красивом городе, похожем на Петербург. Иду по набережной, закованной в гранит. Мимо проезжают извозчики, люди одеты в странные платья. На мне как будто фрак… Похоже, что я попал в девятнадцатый век, в пушкинское время. Захожу в парадную какого-то дома, в первом этаже длинный бесконечный коридор с бесчисленными дверями, ведущими в  комнаты-кабинеты. Я точно знаю,  куда идти, где меня ждут. Открываю дверь с табличкой «Главный редактор», навстречу, вскочив из-за стола, несется пожилой человек небольшого роста, полноватый, с усами, уже почти седыми. Похоже, сейчас он собьет меня с ног!  

«А, это ты! Наконец-то. Есть дельце, могу поручить только тебе. В Петербурге только и разговоров, что про последние шестнадцать строк «Смерти поэта» Лермонтова, про его дуэль с Барантом. Ну, про странности Лермонтова, про «Маскарад» мы уже слыхали. Многие знающие считают, что поэт он весьма заурядный. Но эти его шестнадцать строк! Вот что, ты разыщи его да разузнай, что за человек, что за характер. В обществе разные толки ходят… А то неровен час, сошлет его государь за этакий произвол, и не узнает никто, что за фигура была. Ну, с Богом, выполняй».

Снова коридор. Улица. Извозчик. Я еду. Карета останавливается около небольшого серого дома на углу улицы. Я поднимаюсь по мрачной лестнице,  в конце которой меня встречает слуга. Мы идём через большую, со вкусом, но скромно обставленную гостиную. Кабинет. Почти темно, только в глубине комнаты горит свеча. Подхожу ближе. Это он, я вижу его. Он некрасив. Одно плечо будто выше другого, большая голова, цвет лица болезненный, желтый в мерцании свечи. Но, Бог мой, глаза, какие глаза – большие, тревожно блестящие! Он приглашает сесть напротив. С трудом выдерживаю взгляд его, тяжёлый, неприветливый. Невольно вспоминаю слова, сказанные о Лермонтове Николаем Огаревым: «В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от этих больших и неподвижно-темных глаз. Их тяжелый взор странно не согласовался с выражением почти по-детски нежных и выдававшихся губ».

Я волнуюсь, сердце бьется очень часто. Неудобство мое было вызвано тем, что Лермонтов, оказывается,  наделен большой проницательной силой, а я для него – раскрытая книга, вызывающая лишь простое любопытство, о чем она может рассказать,  не более того. Достаю бумагу, перо. Он пододвигает чернильницу.

• Михаил Юрьевич. не боитесь за последние строки «Смерти поэта»?
• Не боюсь. Я написал их со злости, поэтому не боюсь. Раевский сказал, что в этих стихах нет ничего особенного, хотя я чувствовал по-другому… Вот и захотел  дописать эти строки. Я понимаю, что светского волнения вокруг смерти Александра Сергеевича всеми силами стараются избежать, и мое стихотворение не поймут те, кто этого добивается. Но я не привык молчать. Те, кто загубил Пушкина, теперь хотят его забыть. Я этого не позволю!
• Поговаривают, будто у вас жесткий нрав. Как складывался ваш характер, как вы выросли?
• Не мне судить о своем характере. Вообще-то, я привык бороться - долгое время был болен, нечеловеческих усилий стоило научиться ходить. Но до сих пор осталась хромота! Меня растила бабушка. Мать умерла, когда мне было два года от роду. Не помню ее лица, но ее голос до сих пор иногда слышится мне.  Тогда отец, комиссар армейского полка, Юрий Михайлович Лермонтов, как говорили, ради моего блага  передал меня на воспитание бабушке, Елизавете Алексеевне Арсеньевой. Я лишь  от крепостных узнал, что отец жив. Бабушка никогда о нем не говорила. Мы виделись всего несколько раз. Семь лет назад его не стало. Тогда, на похоронах, я впервые побывал в его доме и нашел там музей моей матери. Тогда я понял, что отец любил ее всю жизнь, и пожалел, что слишком мало его знал.

     - Михаил Юрьевич, я знаю, что род Лермонтовых известен в России с 17 века, расскажите подробнее о своих корнях.

     - Род Лермонтовых существовал и в средние века. После междоусобных распрей между Малькольмом и Макбетом в 11 веке он стал богатым и могущественным. К сожалению, я мало знаю о своих дальних предках. Я  бы хотел на мгновение обернуться вороном, чтобы посетить развалины замков в туманных горах Шотландии и забытые могилы дальних заморских предков. Кстати сказать, один из них, Томас Лермонт - владелец замка Эрсельдоун на южной границе Шотландии - снискал в XIII веке большую славу как стихотворец и провидец. А Вальтер Скотт прославил его в поэме «Томас Рифмач». Согласно легенде, сэр Томас был еще мальчиком посвящен феями в искусство магии: он собирал народ вокруг векового дерева и, сидя под ним, читал свои баллады и предсказывал будущее; так, предрек он внезапную смерть шотландского короля Альфреда III; когда его жизнь подошла к концу, он удалился, следуя двум белым оленям, посланным, чтобы принять его в царстве фей, и навсегда исчез с ними в лесах

- Тогда объясните, откуда в ваших стихах испанский колорит? И почему некоторые из писем вы так странно подписываете М. Lerma?

- А вы и об этом знаете. Извольте, удовлетворю ваше любопытство. Это мечта, юношеская чарующая фантазия -  родство с испанским герцогом Лерма. Шотландия - "моя", я "последний потомок  отважных бойцов", но в то же время  мне не чужда испанская страстность, свободолюбие. Да и фамилии созвучны… Отмечается даже внешнее сходство: темные глаза, плотно сомкнутый рот, высокий лоб, печаль… Я написал портрет Лермы, когда работал над «Испанцами», год не расставался, не мог закончить. Все пытался передать наше внутренне сходство, общую скорбь, скрытую усилием воли, как одежда  скрывает тело.

     -Почему же вы поступили  в школу гвардейских прапорщиков? Вы хотели подражать отцу?

• Отчасти. Меня привлекала жизнь в казарме. Хотелось обрести наконец независимость, самостоятельность, уехать из Тархан, пензенского имения Арсеньевых, из Москвы, расстаться с Университетом.  В 1832 я оставил  Московский университет и переехал  в Петербург, надеясь продолжить образование в тамошнем  университете; однако мне  отказались зачесть прослушанные в Москве курсы. Чтобы не начинать обучение заново, я по  совету родных избрал военное поприще.  Я ничуть или почти не жалею об этом поступке: что сделано – то сделано. В школе гвардейских прапорщиков учили не только военному уставу. Строевая служба, дежурства, парады почти не оставляли времени для творческой деятельности.  Я же  с детства был увлечен литературой, читал Скотта, шотландские баллады и сказки, и в школе впервые всерьез занялся словесностью. Много моих стихов вошло в издававшийся силами учащихся рукописный журнал "Школьная заря". Наконец, в школе я встретил добрых друзей: братьев Мартыновых, с коими (особенно со старшим, Николаем) до сих пор поддерживаю отношения.

     -  Расскажите, какое место в вашей жизни занимает Кавказ? Когда впервые состоялось  Ваше знакомство с ним?

    (Лермонтов задумывается, точнее, уходит в воспоминания, по его лицу пробегает едва уловимая улыбка)

Мне было всего четыре года отроду, когда моя бабушка привезла меня в этот чудный край. Дорога туда была невозможно утомительной, но она говорила, что только кавказские минеральные воды обладают целительными свойствами. Кавказ для меня - родной край… всё там меня удивляет: люди, пейзажи, необыкновенный воздух. Кстати, первая любовь пришла ко мне именно в 10 лет во время такой поездки. Я часто бывал там в детстве, и каждый раз, когда надо было уезжать, мечтал остаться там навсегда.

Михаил Юрьевич, ходят слухи, что поэзия – не единственный ваш талант. Правда ли, что вы удивительно музыкальны  и неплохо владеете кистью?

• Я считаю, что музыка и живопись помогают мне сочинять. Настоящий мастер пера должен делать свои произведения красочными и мелодичными. И всё-таки, я рисую больше для себя. Мне нравится сам процесс рождения моих зарисовок, это успокаивает и часто вдохновляет меня. Что касается музыки – то она всегда со мной, во мне… я мечтаю положить на музыку одно из своих стихотворений, быть может, получится из этого что-нибудь путное.
• В свете о вас ходят самые разные толки. Некоторые говорят, будто вы крайне приятны в общении, другие наоборот утверждают, что вы мрачны. Каков Михаил Лермонтов на самом деле?
• Повторюсь, мне судить сложно… Хотя, помню, будучи ребенком, я не очень любил игры с друзьями-сверстниками, которых бабушка брала в дом и воспитывала вместе со мною. Для меня устраивались кулачные бои среди мальчишек,  был даже свой небольшой "потешный полк" на манер петровского для игр в сражения. Но в играх я предпочитал быть судьей или наблюдателем, а когда все наиграются – рассказывал занимательные истории из прочитанного (из-за болезни я рано стал читать, с трех лет). Любое сколько-нибудь длительное усилие пробуждало во мне усталость,   и я уходил от других детей, чтобы отдохнуть, успокоиться. Говорят, многие приобретенные в начале жизни привычки остаются с нами навсегда. Я и сейчас нередко чувствую усталость и потребность отдохнуть от людей, остаться наедине с самим собой. Наверное, поэтому иногда я могу вспылить, дать излиться раздражению, подчас мишенью которого становятся близкие, любящие меня люди.  Сожалею, но  я всё чаще бываю груб с людьми, наверное, потому, что меня и мои стихи не все принимают и понимают и часто глупо судят. Я этого  слушать не желаю, поэтому могу ответить жёстко.

- Вы дворянин и офицер, стало быть, целиком  принимаете кодекс чести, существующий  в светском обществе, и  отлично знаете дуэльные правила. Со времён Петра I дуэли в России были запрещены. Наказание за участие в дуэлях приравнивалось к наказанию за убийство. Почему же, несмотря на это, вы дрались с  Э. Барантом?

16 февраля был бал у графини Лаваль.  Барант потребовал у меня  объяснений по поводу якобы сказанных мною  в разговоре с "известной особой" "невыгодных вещей" о нём. Мы обменялись колкостями. Барант заявил мне: "Если бы я был в своём отечестве, то знал бы,  как кончить это дело". Я счел намёк на русские законы оскорбительным для национального достоинства страны и поэтому ответил: "В России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и мы меньше других позволяем оскорблять себя безнаказанно".  И вскоре получил вызов. Военно-судная комиссия расследовала дело и пришла к выводу, что ваш покорный слуга  "вышел на дуэль не по одному личному неудовольствию, но более из желания поддержать честь русского офицера". Э. Барант во всех гостиных обвинял меня во лжи.  Он счёл для себя оскорбительным слух о том, что противник посмел выстрелить  в воздух. 22 марта я пригласил Баранта для объяснений на Арсенальную гауптвахту, где ещё раз подтвердил правдивость своих показаний и предложил новую дуэль. Барант же при свидетелях отказался от своих претензий. Но  его мать заявила великому князю Михаилу Павловичу, что этот несносный бретер Лермонтов вызвал Баранта на вторую дуэль. Это осложнило дело. Меня обвинили  не только в повторном вызове, но и в противозаконном свидании с Барантом на гауптвахте.

Вас не пугает  возможность ссылки? И вообще, чего вы боитесь?     Смерти?

• Боюсь не смерти я. О нет!   Боюсь исчезнуть совершенно…

Стук в дверь. Лермонтов умолк. Заходит слуга. «Михаил Юрьевич. К вам пришли. Я сказал, не велено пускать, но они утверждают, что пришли препроводить вас к Бенкендорфу».

- Я вынужден прервать нашу беседу. Скорее всего, шеф жандармов опять потребует от меня письменного извинения перед Барантом. Я опять  откажусь. Впереди Кавказ. Сам царь избрал для меня место службы - Тенгинский пехотный полк, который всегда там, где опасно,  где  против нас воюют гордые горцы. Прощайте.

- Но мы не закончили разговор, может быть, все-таки потом, позже…

-  Читайте мои стихи. Я весь там.

… Пять, четыре, три, два, один. Можете открыть глаза, вы проснулись.