Тема судьбы и случая в творчестве А.С. Пушкина

                                                                                      Литературная статья

Выполнила ученица 9 класса МОУ СОШ №30

Балахнина Ольга

Руководитель Макеева Жанна Викторовна

Тема судьбы и случая в творчестве А.С. Пушкина

Провидение как категория исторической мысли Пушкина, как духовная, «умная» категория определяется в пушкинском размышлении от иного рода закономерностей и необходимостей математического и механического порядка и неожиданно сближается с незакономерным понятием случая; размышление венчается определением случая как «мощного, мгновенного  орудия провидения». Картина вместе философская и поэтическая: Провидение  представляется здесь какой-то живой духовно-стихийной силой, которой «нет закона», как ветру, орлу, сердцу девы и самому поэту: Дух дышит где хочет, и Провидение действует так же:

Зачем крутится ветр в овраге,

Подъемлет лист и пыль несет,

Когда корабль в недвижной влаге

Его дыханья жадно ждет?

Зачем от гор и мимо башен

Летит орел, тяжел и страшен,

На черный пень? Спроси его.

Зачем арапа своего

Младая любит Дездемона,

Как месяц любит ночи мглу?

Зачем, что ветру и орлу

И сердцу девы нет закона.

Гордись: таков и ты, поэт,

И для тебя условий нет.

Пушкинский случай – это понятие из человеческой жизни, в мире физическом случая нет, так только законы. Случай – непредсказуемое действие человека.

Люди эпохи, пережившие только что Наполеона и утратившие в новое время средневековый религиозный взгляд на историю, верили в произвол сильной личности, в сильное действие как решающий механизм событий. Идея случая оказывалась не пересечении-столкновении религиозно-провиденциального и иррелигиозного-волюнтаристского образов истории и могла служить тому и другому. В декабристских кругах считали, что сильное действие все может решить. Пушкин на это вскоре ответит «необъятной силою правительства, основанной          на силе вещей». Пушкинская сила вещей – сила историческая и в качестве таковой способная действовать неодинаковым образом в разных пушкинских текстах: она была динамической силой, когда привела нас в Париж, и она же затем себя обнаружила тормозящей силой… Пушкинский итсторический фатализм – это проблема, но есть как полюс мысли («делать было нечего» - одна из любимых пушкинских повествовательных формул), но в гибком соотношении с иным полюсом свободного человеческого действия и внезапной непредсказуемости («случай»). Этому всевластию законов, которые «с железной необходимостью управляют фактами» (теория исторического фатализма), [у Пушкина] противопоставлена человеческая история и ее живые начала – возможности и случайности.

Судьба, случай, Провидение – если начать разбираться, как действуют эти силы у Пушкина и как они различаются, то окажется, что судьба близка к античному Року, … случай ближе к христианскому Провидению. Три эти силы действуют в мире Пушкина в гибком соотношении. Исполнение слова «судьба» исключительно разнообразно и представляет целый спектр, в границах которого судьба сближается с Провидением, но никогда с ним не совпадает. Пушкинская картина мира имеет философскую структуру в которой судьба и Провидение играют роль ориентиров как ее соотносительные языческий и христианский полюсы.

У Пушкина-лицеиста есть стихотворение «Послание к Юдину»… с неожиданно сильной концовкой:

В мечтах все радости земные!

Судьбы всемощнее поэт.

И заключительный стих «Цыганов» («И всюду страсти роковые // И от судеб защиты нет») не отменяет и не «снимает» ранней лирической декларации. А вместе ими определяется пушкинский диапазон темы судьбы. От судеб защиты нет человеку, но поэт стоит к ним как-то иначе… Поэт – свободная сила в противоборстве с судьбой. Соизмеримая сила, но – «всемощнее».  Судьба в стихотворении «Послание к Юдину» есть олицетворение стихийно-языческих сил  бытия, от которых  «защиты нет», но которым человек-поэт может заявить «презренье»: «Сохраню ль к судьбе презренье?».  Различение Провидения и судьбы проходит по пушкинским текстам:

Мой первый друг, мой друг бесценный!

И я судьбу богословил…

………………………………………..

Молю святое Провиденье…

Судьбу он благословил – как нежданную, но осмысленную – последняя встреча с другом «перед заточением его»; но это была судьба, она сбылась, и только это слово может стоять на этом месте в этом стихе. Провидение он молит как разумную силу бытия, способную планировать возвратный дар того же утешенья другу в его несчастьи:

Да голос мой душе твоей

Дарует то же утешенье…

Итак, у Пушкина случай – «мощное, мгновенное орудие Провидения». Есть и другое – поэтическое – определение: «Случай – бог изобретатель». И третий случай: «-Случай» - сказал один из гостей.- Сказка»- заметил Герман». Обе реплики значат в устах персонажей не то, что они означают в пушкинском тексте: обе они отрицают друг друга и отрицают чудо - у Пушкина обе названные силы действуют в тайном единстве и подтверждают чудо – чудо как тайнодействие, решающее судьбу героев. Как они сами ее для себя неведомо выбрали (как Герман для себя неведомо выбрал пиковую даму вместо туза – «обдернулся»).

И еще определение случая – заячий тулупчик. Абрам Терц очень верно его выбирает как пушкинскую эмблему случая: «В том-то весь и фокус, что жизнь и невесту Гринева спасает не сила, не доблесть, не хитрость, не кошелек, а заячий тулупчик…». Случай осмысленно действует в виде заячьего тулупчика. Заячий тулупчик спас Петруше жизнь под виселицей как чистый случай (Савельич спас – напомнил злодею), но ведь действует здесь уже цепная  реакция человечности. В «Капитанской дочке» случай разумно работает, он с человеком в контакте и помогает заслуженно. Случай, конечно, «подстерегает» («Нас всех подстерегает случай» - иное, позднейшее, не светлое пушкинское, роковое сознание), но не слепо. Благорасположения случая заслужить надо. Гриневым Пушкин дал пример единственно верного поведения в безвыходном положении, какое будет воспроизводиться постоянно в нашей истории – между двумя беспощадными силами, между которыми невозможен выбор и опереться можно только на человека в себе. В случае Гринева – прорвать этот круг и обратиться к внутреннему человеку в разбойнике.