В.А.Сухомлинский. Моя педагогическая вера

В старом, известном на всю Украину приднепровском селе, жил хороший, трудолюбивый колхозник. У него были большой каменный дом за ка­менным забором, каменный сарай и каменный погреб, выложенная камнем дорожка в яблоневом саду. Да­же будка для собаки каменная, а кличка собаки та­кая: Гранит.

У колхозника — единственный сын. И вот, когда мальчишка учился еще в шестом классе, попросили отец с матерью в колхозе участок земли и стали со­оружать для сына дом. Каменный дом с каменным забором, каменный сарай и т. д. Удивлялись одно­сельчане, спрашивали у колхозника: зачем так рано заботишься об отделении сына? Зачем вообще строить ему дом, ведь вы с женой в преклонном возрасте, а сын-то у вас единственный? Отвечал заботливый отец: у каждого должно быть свое хозяйство...

Учился сын туговато, не любил засиживаться над книгой. В тот день, когда был сдан последний экза­мен, собрал все учебники и положил на чердак. Вздохнул с облегчением, спрятал аттестат о среднем образовании на дно материнской скрыни и сразу же пошел на работу в колхоз. Пришло время — пошел служить в армию, а в селе ждал его каменный дом с забитыми окнами. Отслужил, возвратился домой. Собрался жениться, но произошло несчастье: умер отец, а через два месяца слегла в постель и умерла мать. Остался сын один-единственный, стал неожи­данным владельцем двух каменных домов. В одном живет он с женой, а в другом поселил дальнюю род­ственницу, живую, бойкую старушку. Старушка обе­регает сад и торгует на рынке яблоками. Подра­стает у сына маленький сынок, скоро в школу пойдет. Я часто бываю в этом хорошем приднепровском селе. Спрашиваю у председателя колхоза: как живет, как трудится хозяин двух каменных домов за ка­менными заборами, двух каменных сараев, двух ка­менных будок для собак? Председатель задумчиво качает головой и говорит:

— Страшный человек. Пусть у соседа сгорит дом дотла, пусть все поумирают вокруг, пусть Днепр исчезнет — он даже посмотреть не выйдет из своей каменной клетки.    Недавно  собирали подарки детям Вьетнама. Трудно было собирать: каждый колхозник нес так много вещей, что для отправки всего понадобился бы не один вагон. А когда у того «каменного» спросили, что же он подарит, он ответил: «Без надобности мне он, ваш Вьетнам, жил и проживу без него».

Помолчав, председатель обращается ко мне:

— Вы педагог, знаете человеческую душу... Скажите, почему в нашем обществе есть такие люди? Что их порождает? Ведь что  вызывает  тревогу: таких, как этот нелюд (к нему в дом никто не ходит, и он ни к кому), не стало меньше, чем было, скажем, десять лет назад. Я знаю у себя в колхозе таких человек семь. Коммунизм не за горами, а у нас благоденствуют люди с каменной душой... Разве можно быть спокойным?

Да, спокойным быть нельзя. Я тридцать три года работаю в школе, и тридцать три года мне не дает покоя мысль: как создать человека с богатой, щед­рой, благородной душой, готового отдать свои богат­ства людям?

Человеческая душа. Я вдумываюсь в эти слова, и вижу тучное поле, на котором надо вырастить пше­ничный колос. Не будешь выращивать колоса, не бу­дешь вспахивать почву и орошать ее потом, оплодо­творять заботами и тревогами, — поле будет пустым, а на пустыре вырастет чертополох.

Душа не может жить без святыни. Что-то для че­ловека становится дорогим и незыблемым, неискоре­нимым и неистребимым. Сущность коммунистиче­ского воспитания и заключается, по моему твердому убеждению, в том, чтобы в каждом человеческом сердце утверждать истинно человеческую святыню, чтобы полнозерным пшеничным колосом на тучном поле стал наш коммунистический идеал счастья.

Альфой и омегой моей педагогической веры яв­ляется глубокая вера в то, что человек таков, каково его представление о счастье. Если же мне, воспитате­лю, — а воспитатель является творцом, созидателем человеческой души, пахарем и сеятелем, — если мне не удалось посеять истинно человеческие, то есть коммунистические, семена счастья, в душе может утвердиться иная святыня, и тогда идолом, богом мо­жет стать каменная будка для цепного пса, благополучие «тепленького местечка».

Мы часто говорим и читаем: счастливое дет­ство. Вдумаемся, что это такое и чем оно должно быть, счастливое детство, если ни на минуту не забывать, что наше опоздание хотя бы на один день со вспашкой и посевом на поле человеческой души угрожает появлением ростка чертополоха или первого кирпича будущей каменной будки для цепной собаки. Обычно в понятие «счастливое детство» вкла­дывается все то, что дается детям: безмятежное времяпрепровождение, отдых в пионерском лагере после занятий (иногда это отдых после безделья), чудесные дворцы и парки и т. д.

Я твердо убежден, что если поле человеческой ду­ши питается только этими соками, то подлинного счастья человек никогда по-настоящему не познает и в сердце его никогда не войдет высокий челове­ческий, то есть коммунистический, идеал. Подлинно коммунистическое воспитание — это прежде всего за­бота о настоящем человеческом счастье, то есть о жизни во имя идеи, идеала. Да, может быть, кому-то из педагогов это покажется чересчур преждевремен­ным — говорить о жизни ребенка во имя идеи, но я готов спорить, что это именно так. То, что ребенок, подросток, юноша получает из всенародной сокро­вищницы благ, — это, по существу, плоды всенародно­го счастья, которые он — ребенок, подросток, юно­ша — срывает в нашем саду, заботливо и многотруд­но выращенном старшими поколениями. Это счастье детства и отрочества — в том, чтобы у человека (а ребенок не будущий человек, но человек уже сегодня)  была богатая идейная жизнь.

Что же такое идейная жизнь в детстве, отрочестве и ранней юности? Воспитание превратилось бы в ка­рикатуру, если бы мы заставили ребенка заучивать формулировки коммунистических идей. Коммунисти­ческое — это подлинно человеческое, это вершина человеческого. Свою заботу о богатстве идейной жиз­ни детства, отрочества и ранней юности я вижу в том, чтобы перед сознанием и сердцем ребенка рас­крывалась высшая человеческая красота, чтобы детское сердце одухотворялось этой красотой, чтобы че­ловеку, перед которым открывается мир, хотелось быть прекрасным.

У Маркса есть мысль, очень важная для определе­ния идеала воспитания. Коммунистические идеи, пи­сал он, должны превратиться в узы, из которых нельзя вырваться, не разорвав своего сердца. Я ви­жу первую задачу воспитания в том, чтобы в жизни ребенка, особенно в жизни подростка и юноши, чув­ствование и понимание высшей человеческой красо­ты — труда и борьбы на благо общества, народа, Оте­чества, — чтобы чувствование и понимание этого ухо­дило своими корнями в глубины сердца.

Детство — каждодневное открытие мира. Нужно, чтобы это открытие стало прежде всего познанием человека и Отечества. Чтобы в детский ум и сердце входила красота настоящего человека, величие и ни с чем не сравнимая красота Отечества. Я забочусь о том, чтобы, познавая человека, каждый переживал изумление, потрясение, радость, трепет сердца и ре­шимость отстаивать святыни Отечества. Я добиваюсь того, чтобы образ настоящего человека, мысль о нем, душевный порыв были для моего питомца родным, незыблемым, ни с чем не сравнимым.

Не один питомец прошел через мою жизнь, похо­жий на того сына, из которого вышел нелюд. Они стали бы мещанами и стяжателями, людьми с ка­менными будками для цепных псов и с каменными сердцами, если бы не удалось утвердить в их серд­цах мысль о настоящем человеке и стремление к идеалу.

На всю жизнь остался в моем сердце черноглазый Коля. Его, десятилетнего мальчика, отец заставлял спускать с цепи злого пса на детей, которым хоте­лось сорвать в саду гроздь винограда, предназначен­ного на продажу. Сколько раз я испытывал горечь разочарования, и все-таки мне удалось добиться того, что Коля понял человеческую красоту. Он прочитал книгу о большевике Камо (Тер-Петросяне), прочитал, не переводя дыхания, от сумерек до рассвета, и на рассвете пришел ко мне, и я услышал от него взволнованные слова: «Разве можно жить на свете так, как живет мой отец?»

За одну ночь в человеческой душе произошло то, что в других случаях может произойти в течение длительного времени. Коля хотел убежать из дому, и мне с трудом удалось убедить мальчика, что можно обойтись и без этого. Тогда Коля ушел из дому к своему другу — пионеру-однокласснику. Две недели его упрашивал отец вернуться домой. Он вернулся, но жил не по мещанским и домостроевским прави­лам, а по правилам пионерским, коммунистическим.

Вот что такое идейная жизнь в детские годы. Че­ловек с детства должен видеть мир в свете идеала, чтобы его жизнь была восхождением к вершине идеального. Идея — не заученная истина, которую че­ловек при случае может произнести. Идея — это боль сердца за правду, истину, красоту. А идейное воспи­тание немыслимо без самостоятельной жизни души, без желания подняться выше в своем нравственном развитии.

Я не один год думал: в чем же выражается наибо­лее ярко результат воспитания? Когда я имею мо­ральное право сказать: мои усилия принесли плоды? Жизнь убедила: первый и наиболее ощутимый ре­зультат воспитания выражается в том, что человек стал думать о самом себе. Задумался над вопросом: что во мне хорошего и что плохого? Самые изощрен­ные методы и приемы воспитания останутся пусты­ми, если они не приведут к тому, чтобы человек по­смотрел на самого себя, задумался над собственной судьбой.

И если меня тревожат и беспокоят поступки того или иного человека, его поведение, — объяснение я ищу в ответе на вопрос: что думает человек о самом себе? С кем и с чем он сравнивает себя, свою жизнь? Что его воодушевляет, восхищает в тех конкретных людях, с которыми он соприкасается? Против чего протестует, негодует его душа?

Видение самого себя, сопоставление и сравнение себя с нравственным идеалом — это тончайшие дви­жения души. Ювелирное мастерство воспитания, в сущности, и заключается в том, чтобы умело руково­дить этим процессом. Конечная цель педагогическо­го руководства — воспитать человека-патриота, борца, преданного коммунистическим идеалам, челове­ка чистой и благородной души.

Чтобы в человеке утвердилась высокая идея, нуж­но дать ему азбуку человеческой культуры. Ведь идейная жизнь — это жизнь мысли, разума, на стра­же которого стоит чуткое сердце. Вот одна из истин моей педагогической веры: в юном сердце и разуме надо воспитывать тонкую чуткость к человеку. При­нимать близко к сердцу радости и горести Отечест­ва способен лишь тот, кто не может пройти равно­душно мимо радостей и горестей отдельного человека, кем бы тот ни был: близкий или далекий, зна­комый или незнакомый. Идейная жизнь в моей си­стеме практической педагогики начинается с путе­шествия к человеку.

...Живет у нас в селе восьмидесятилетняя женщи­на. Когда я с детьми-первоклассниками гуляю по ок­раинам родного села, мы часто видим ее: одинокая и задумчивая, сидит она под столетним дубом у своей старой хаты. Я рассказываю детям о большом горе: дети этой женщины пали на фронте, братья и сестры умерли. Мы здороваемся с ней и украдкой смотрим ей в глаза. Дети потрясены. Столь глубокого и безыс­ходного страдания они никогда еще не видели.

«Помните, дети, — говорю я, — что у старой жен­щины четыре сына были храбрыми солдатами, один за другим они пали героической смертью».

Я вижу: у детей моих как бы открываются глаза на мир. Их глаза становятся большими и чуткими к тому, что происходит в окружающем мире. Ночью мы выкапываем куст цветущей розы — приносим ее с землей и сажаем у самой хаты старой женщины. Как важно, чтобы уже в детские годы человек принял близко к сердцу чужую человеческую жизнь, чтобы величие подвига и горя потрясло его, откры­ло в его сердце те сокровенные уголки, где возни­кают узы, навеки связывающие человека с идеей, с подвигом и самопожертвованием. Познать по-настоя­щему человека — это значит познать мир, потому что «каждый человек — это мир, который с ним рождает­ся и с ним умирает» (Генрих Гейне).

Я твердо убежден, что лишь сердце, способное откликнуться на такие тонкие движения души, от­крыто возвышенным идеям, только в таком сердце живет любовь к добру и красоте во всех ее прояв­лениях, непримиримость к злу. Еще и еще раз по­вторяю: богатая идейная жизнь немыслима без по­знания человека; путешествие к человеку — это та передача юным сердцам моральных богатств, добы­тых старшими поколениями, без которой не может быть коммунистического воспитания.

Одной из истин моей педагогической веры является безграничная вера в воспитательную силу книги. Школа — это прежде всего книга. Воспитание —преж­де всего слово, книга и живые человеческие отноше­ния. К сожалению, книга еще не заняла надлежаще­го места в воспитании и особенно в самовоспитании детей и юношества. Во многих школах нет умного подбора книг для идейного самовоспитания, а если они и есть, то зачастую стоят на библиотечных пол­ках, как спящие великаны. Мы в своем педагогиче­ском коллективе стремимся к тому, чтобы в школе были все хорошие книги о жизни и борьбе людей, которые являются образцом, путеводной звездой для молодого поколения.

Книга — это могучее орудие, без нее я был бы не­мым или косноязычным; я не мог бы сказать юному сердцу и сотой доли того, что ему надо сказать и что я говорю. Умная, вдохновенная книга нередко ре­шает судьбу человека.

Я считаю бесценной сокровищницей книги о жизни и борьбе таких людей, как Александр Ульянов и Ни­колай Кибальчич, Дзержинский и Свердлов, Камо и Сергей Лазо, Бабушкин и Юлиус Фучик, Николай Островский и Муса Джалиль, Зоя Космодемьянская и Александр Матросов, Карл Маркс и Владимир Ильич Ленин. Чтение книги о человеке, жизнь которого является образцом, идеалом, — это не только один из этапов познания человека, это важнейший момент самовоспитания. Мы считали бы воспитание неполноценным, если бы в годы отрочества и ранней юности каждый человек не был одухотворен удиви­тельной книгой об удивительной человеческой судь­бе, если бы не просидел ночь над этой книгой, встре­тив рассвет в раздумьях о самом себе, в первой по­пытке ответить на вопрос: кто я и где мой корень, зачем я живу на свете, что я сделал для своего Оте­чества и что должен сделать?

Прочитав книгу о настоящем человеке, юный пи­томец берет в руки мерку, с помощью которой изме­ряет сам себя. С момента встречи со своей кни­гой к юному гражданину приходит зрелость мыслей и убеждений, расширяется его горизонт. Он видит себя гражданином своего Отечества, сыном своего народа.

Вот здесь-то и наступает тот период духовного раз­вития, когда от воспитателя в огромной мере зави­сит, каким станет его питомец. Одухотворенный гражданским видением мира, человек хочет в чем-то проявить и оставить самого себя, в чем-то увидеть свои силы, свой труд и мудрость,  свое творчество.

В связи с этим приобретает большое значение ду­ховный, моральный смысл того, что делают руки. Важным для моей педагогической веры является глу­бокое убеждение, что настоящее педагогическое ма­стерство начинается там, где вашему питомцу хочет­ся стать хорошим; желание же это утверждается лишь тогда, когда человек в чем-то созданном собст­венными руками и разумом видит самого себя, гор­дится собой, переживает ни с чем не сравнимое чув­ство достоинства творца, созидателя. Отсюда идет начало человеческой неповторимости, его индиви­дуальности. В переживании гордости творца — источ­ник непримиримости к порокам, рождающим зло: лени, нерадивости, безделью, безразличному отноше­нию к самому себе и к тому, что сделано собствен­ными руками.

Важнейшей сферой духовной жизни моих питомцев является труд. С малых лет наши питомцы трудятся во имя того, чтобы социалистическое Отечество становилось богаче и могущественнее.

Чувствование Отечества — чувствование сердцем, всеми силами души — уходит корнями в раннее детство. Патриотические мысли в годы ранней юности становятся важнейшим духовным богатством челове­ка при том условии, когда юноша, оглядываясь на свой пока еще небольшой пройденный путь, уже име­ет моральное право сказать: это я сделал для людей своими руками. Это мой труд в гектаре тучной нивы на том месте, где была бесплодная глина. Это благо­даря моему труду умирающая река снова открыла свои родники, потому что мы одели ее берега в зе­леный наряд.

Труд, созидание, творчество — понятия многогран­ные. Человек оставляет себя не только в материаль­ных ценностях, но и в слове, в художественном об­разе, в другом человеке. Одну из самых тонких гра­ней воспитания я вижу в том, чтобы в годы школь­ного учения каждый человек оставлял свою мысль, творческие способности, игру своих внутренних духовных сил в слове. Это тоже настолько широкая и сложная проблема духовной жизни человека, что для полного раскрытия ее нужна большая книга.

Творчество словом — это сторона воспитательной работы, которая в нашем коллективе считается одной из самых важных. Составляя сказки, рассказы, создавая словесный образ того, что человек видит, вы­ражая словом движения своей души, человек не про­сто упражняется в словесном творчестве. Он выяв­ляет свой интеллектуальный мир, утверждает свое достоинство.

Непоколебимая истина моей педагогической веры заключается и в том, что по-настоящему воспитывает­ся лишь тот, кто воспитывает другого человека. Мы заботимся о таких коллективистских взаимоотноше­ниях, при которых бы каждый подросток вкладывал свои силы в воспитание младшего товарища, утверждая в нем лучшие нравственные черты, развивая в нем способности, наклонности, талант.

Мы стоим на пороге осуществления всеобщего среднего образования. Как заставить каждого учиться усердно, как приобщить юношу к богатствам духов­ной культуры? Эти вопросы волнуют сейчас и учи­телей, и родителей, и общественность. Я твердо убеж­ден, что надо думать прежде всего о прочной духов­но-психологической основе учения. Знания, образо­ванность, книга — все это должно стать для челове­ка духовной потребностью на всю жизнь. Пребыва­ние в стенах школы должно быть не завершением, а лишь началом всестороннего образования, интеллек­туального и эстетического совершенствования чело­века в течение всей его жизни.

Что же является краеугольными камнями этой ду­ховно-психологической основы школы? Идейная жизнь, гражданские убеждения и стремления, чувство гражданского достоинства, человеческая гордость от сознания того, что я не безвестная пылинка, не слабая былинка, а сильная ветвь на могучем дереве, имя которому — Отечество. Духовная, моральная зрелость — это огонек, от которого зажигается порох усердия и прилежания; это свет, при котором перед человеком открывается красота богатой, полноценной жизни, красота познания, красота труда для Отечест­ва, труда пахаря и строителя, инженера и философа, музыканта и астронома.

Со дня основания я читаю журнал «Юность» от корки до корки. Меня радует, что и в «Юности» и в других молодежных журналах и в газетах, особенно в «Комсомольской правде», много хороших, умных статей о воспитании детей и юношества. Но вот что огорчает: несмотря на эти умные статьи и правиль­ные педагогические размышления, еще нередко слы­шишь от того или иного обывателя о том, что юное поколение нынче не то, что много, мол, развелось пьяниц, подонков и хулиганов и что пора их «скру­тить в бараний рог», применить более строгие меры наказания, и все будет хорошо...

Верно, бывают у нас еще и пьяницы и хулиганы, можно встретить, к сожалению, и подонка, но давай­те, как писал Ф.М. Достоевский, войдем в зал суда с мыслью о том, что и мы виноваты. Где же они бе­рутся, эти подонки 1950, 1951, 1952 годов рождения? И что с ними делать, куда с ними податься, на Луну отправить, что ли? Как бороться с этими тревожны­ми явлениями: пьянством, хулиганством, цинизмом отдельных наших юношей и девушек?

Я не верю в спасительную силу наказаний, в «за­кручивание гаек». Да, скальпель необходим, но необ­ходим он тогда, когда есть гнойник. Я не верю в то, что уберечь молодежь от водки можно регламента­цией: продавать водку разрешается с такого-то и по такой-то час. Эти меры кажутся мне наивной детской игрой. Они порождают еще большее тяготение к вод­ке у тех, кто жаждет выпить.

Я верю в могучую силу коммунистического воспи­тания. Верю в то, что детей и юношество можно вос­питывать так, чтобы надобности в наказаниях вооб­ще не было. Верю в то, что бутылка водки будет стоять в шкафу много месяцев и молодому человеку не захочется даже вспомнить о ней. Верю в то, что счастье и наслаждение для человека в полной мере откроются в духовной полноте и насыщенности жиз­ни, в идейном богатстве мыслей, стремлений, поры­вов, в познании красоты и величия бытия, в жела­нии стать завтра лучше, чем сегодня, в повторении собственной красоты в детях, в нетленном и вечном труде на благо людей и Отечества.