Мери Симховна Лебензон. Доброта и мудрость (из воспоминаний коллег)

Муниципальное бюджетное образовательное учреждение

«Городской дворец детского (юношеского) творчества

им. Н. К. Крупской»

Реферат

«Мери Симховна Лебензон.  Доброта и мудрость

(воспоминания коллег)»

Выполнил: педагог ДО МХС ВИТА

Галаева Ю. С.

Новокузнецк

2021

Александр Савин

Фамилию Лебензон я впервые услышал от своего преподавателя фортепиано Ефима Борисовича Израилева, и было это в конце 60-х.

Ефим Борисович был для меня непререкаемым авторитетом, сам факт принадлежности к его ученикам поднимал меня в собственных глазах.

Каково же было мое удивление, когда при упоминании приглашенного на открытый урок в нашем классе представителя консерватории по фамилии Лебензон (тогда для меня еще было не ясно, мужчина это или женщина) он, всегда такой уверенный в себе, вдруг посмурнел и как-то засуетился. Потом попросил меня сыграть «К Элизе» Бетховена и вместо обычного домашнего задания потребовал еще поработать над этой пьесой.

Сразу скажу, что Лебензон на открытый урок не пришла, о чем со вздохом облегчения мне и сообщил Ефим Борисович. Я увидел Мери Симховну гораздо позже – уже в начале восьмидесятых. К несчастью для меня и к счастью для музыки, за месяц до выпускного экзамена стоя на воротах за сборную школу по хоккею я сломал пальцы и на этом мое обучение игре на фортепиано, закончилось. Главная » Знаменательные даты » Мери Лебензон. Во имя музыки

Фамилию Лебензон я впервые услышал от своего преподавателя фортепиано Ефима Борисовича Израилева, и было это в конце 60-х.

Ефим Борисович был для меня непререкаемым авторитетом, сам факт принадлежности к его ученикам поднимал меня в собственных глазах.

Каково же было мое удивление, когда при упоминании приглашенного на открытый урок в нашем классе представителя консерватории по фамилии Лебензон (тогда для меня еще было не ясно, мужчина это или женщина) он, всегда такой уверенный в себе, вдруг посмурнел и как-то засуетился. Потом попросил меня сыграть «К Элизе» Бетховена и вместо обычного домашнего задания потребовал еще поработать над этой пьесой.

Сразу скажу, что Лебензон на открытый урок не пришла, о чем со вздохом облегчения мне и сообщил Ефим Борисович. Я увидел Мери Симховну гораздо позже – уже в начале восьмидесятых. К несчастью для меня и к счастью для музыки, за месяц до выпускного экзамена стоя на воротах за сборную школу по хоккею я сломал пальцы и на этом мое обучение игре на фортепиано, закончилось.

В восьмидесятые Лебензон уже была пианисткой с именем и репутацией. Две такие культовые для новосибирской культуры фигуры, как Арнольд Кац и Мери Лебензон, не могли не найти общего языка. Концерты Мери Симховны и Новосибирского академического оркестра стали регулярными и всегда вызывали повышенный зрительский интерес. Сам маэстро с глубоким уважением относился к пианистке и педагогу.

Мне довелось несколько раз слушать, как Лебензон играла с оркестром. Они с маэстро Кацем практически не смотрели друг на друга – они чувствовали и мыслили одинаково. Создавалось впечатление, что погруженная в чувства, Мери Симховна забывала делать глубокие вдохи, и делала короткие глотки воздуха, когда организм уже не мог обходиться без кислорода. Слушатели восторженно принимали эти концерты.

Еще одной отличительной чертой Лебензон было трогательное отношение к сочинениям сибирских композиторов. Она охотно сотрудничала с Сибирским композиторским союзом, и, наряду с Лазарем Александровским, нередко исполняла новые работы членов организации, за что ее буквально обожал сибирский классик Аскольд Муров. «Заслуги Мери Симховны преогромны! Она много уделяла внимания фортепианной музыке моих коллег, иногда составляя из их произведений целые концертные программы.

Исполнительская деятельность М.С. Лебензон оставляет наилучшие впечатления, и все они – от великолепных камерных выступлений до больших симфонических – высочайшего уровня.  И в каждом ее ученике видна «педагогическая рука» Мери Симховны».

Аскольд Муров, заслуженный деятель искусств, лауреат Государственной премии, композитор, профессор.

Сегодня, когда Лебензон уже нет с нами, мы можем оглядеться и сказать, что Мери Симховна была в числе той небольшой группы деятелей искусства, которые закладывали и укрепляли фундамент культурного строительства в сибирском регионе. Этих людей можно перечислить поименно, и хватит пальцев рук одного человека, чтобы их назвать.

Это Исидор Зак, Арнольд Кац, Мери Лебензон, Аскольд Муров, Алиса Никифорова (ассистент Вагановой и родоначальница школы Сибирского балета), художник, Николай Грицюк, архитектор Андрей Крячков, писатель Владимир Зазубрин,  и все, кто создавал детский театр в Новосибирске в 30-е годы, и Нина Никулькова, без малого тридцать лет руководившая  ТЮЗом и создавшая театру материальную базу, и Вера Редлих, в 1943-м возглавившая театр «Красный факел», и Григорий Казарновский, создавший Новосибирский комитет по телевидению и радиовещанию, Новосибирскую консерваторию и многое сделавший для Новосибирской филармонии.

Конечно, можно назвать еще фамилии, но это столпы, опоры, и среди них – Мери Лебензон.

Лишним доказательством её педагогического величия является факт, что для всех профессионалов само её имя было своеобразным знаком качества, который получал каждый ее выпуск по окончанию обучения. Не раз, беседуя с гостями Новосибирска или представителями музыкальной культуры страны о появившихся молодых музыкантах, стоило только упомянуть, что он – ученик Лебензон, дополнительных комментариев не требовалось. Ученик Лебензон – это, прежде всего, качество и высокая исполнительская культура.

30 сентября состоялся концерт, посвященный 90-летию Пианистки. Концерту предшествовала презентация книги о Мери Лебензон с включенными в нее дисками, содержащими аудио и видео записи игры Мери Симховны.

Замечательная книга и отличный концерт. Выступили ее 12 учеников из разных поколений. Каждый играл одну, максимум – две композиции из числа тех, которые были особо любимы Лебензон, и к подготовке которых она приложила руку. При индивидуальности каждого исполнителя, чувствовалась единая рука педагога — Лебензон, которая и связала программу концерта в единое целое.

Концерт прошел без перерыва, как миг – легкий, изящный, трогательный. Без всяких дежурных слов, выступила лишь министр культуры области Наталья Ярославцева, вручившая Льву Терскову премию имени Лебензон.

Я обратился к целому ряду исполнителей – к ученикам Лебензон, а также к Владимиру Михайловичу Калужскому, художественному руководителю Новосибирской филармонии, с просьбой ответить на один вопрос: кем для каждого из них была Мери Лебензон? Надеюсь, эти короткие интервью смогут нарисовать портрет цельной личности – человека великого, но в то же время ранимого, всю жизнь искренне служившего ее Величеству Музыке. Одержимого музыкой!

Владимир Михайлович Калужский, художественный руководитель Новосибирской филармонии, заслуженный деятель искусств России

Никогда раньше не задумывался над этим уникальным сопряжением имен. Имя Мери, хотя и ассоциируется с древними значениями – от египетского «любимая» до английского «горькая» – в отечественной культуре напоминает «Княжну Мери» и «Пью за здравие Мери», и еще одну – пушкинскую «задумчивую» Мери из «Пира во время чумы».

Одним словом, соединение англо-саксонской и отечественной традиций. Древнееврейское имя «Симха» означает в переводе «радость», «веселье», «счастье». Вот и смотрите, какое удивительное сочетание дают эти имена.

Впервые я услышал это сочетание в стенах Новосибирской консерватории в начале 60-х. Мери Симховна была тогда начинающим педагогом, активно выступающим в консерваторских концертах. В НГК тогда существовал культ исполнительской деятельности педагогов. И представители старшего поколения, и педагогическая молодежь буквально рвались на эстраду Малого зала (Большого зала тогда еще не было). Господствовала камерно-ансамблевая музыка: сонатные вечера, трио, квартеты…

Я только начинал свою профессиональную биографию в консерватории, осваивал Новосибирск, жил на частной квартире в отдаленном районе, куда доставлял меня автобус №2, под гордым, как мне казалось тогда, названием «Кислородный завод». Но иногда моя подвижническая стойкость давала сбои, и тогда меня выручал мой соученик по Минской специальной музыкальной школе-десятилетке Анри Ямполький.

В школе у нас была внушительная разница в четыре класса. Мы с восторгом и завистью смотрели на старшеклассников, среди которых находились будущий Лауреат конкурса Чайковского пианист Эдуард Миансаров, его будущая жена пианистка Тамара Ремнева (знаменитая эстрадная певица Тамара Миансарова), тот же Янпольский, в будущем профессор Белорусской музыкальной академии.

Но тогда, в начале шестидесятых, мы уже были коллегами. Более того, Ямпольский имел нормальную по тем временам жилплощадь: ему выделили маленькую комнату, примыкавшую к Малому залу (так называемая «артистическая»). И вот на полу этой артистической я неоднократно ночевал, когда время или погода не давали мне отправится к Кислородному заводу.

Но эти «ночевки» не были спокойными. Потому что Малый зал был расписан почти круглосуточно под репетиции. И тогда я узнал имя Мери Лебензон, которая практически регулярно занималась подготовкой к своим выступлениям в ансамбле с кем-то из коллег. Я запомнил ее репетиции с виолончелистом Львом Руханкиным.

Не помню, что они играли в это ночное время, возможно, сонаты Бетховена или Брамса. Но доподлинно известно, что вместе с Анри Ямпольским они сыграли цикл скрипичных сонат Моцарта.

Новосибирская консерватория в те годы была небольшим учебным заведением, где практически все – и педагоги, и студенты – друг друга знали. В отличие от более позднего времени, консерватория тогда была «сборной Советского Союза».

Своих выпускников среди педагогов еще не было, а приезжие представляли самые различные регионы и кланы.  Мой «минский» клан был небольшим и не очень заметным. Кроме упомянутого Янпольского, была пара выпускников Белорусской консерватории: скрипач, концертмейстер филармонического симфонического оркестра Ефим Шустин, его жена – пианистка Ирина Кусонская, еще одна моя соученица по минской десятилетке — пианистка Татьяна Орешкова. В симфоническом оркестре филармонии работала пара контрабасистов – муж и жена Кавцевичи.

Был одесский клан, к которому относилась отчасти и Мери Лебензон, Марк Берлянчик и особенно Софья Гиндис. Позже этот клан пополнился скрипачом Захаром Зориным и домристкой Галиной Грищенко.

Конечно же, была львовская колония, которую возглавлял сам ректор Арсений Николаевич Котляревский. В нее входили музыковеды Илья Боровский, Всеволод Задерацкий, певица Анна Юровская, баянист Алексей Сахаров.

Были и иные географические побеги: ташкентский, киевский, саратовский. Но самым представительным являлся клан выпускников Ленинградской консерватории.

В 1962 году эта первая отечественная консерватория отмечала свое столетие. Я помню, как буквально обмелело здание вуза от уехавших на празднование коллег, а через некоторое время, после окончания торжеств, они возвращались, щеголяя юбилейными значками на лацканах своих костюмов. Это было впечатляюще и вызывало зависть.

Почему я вспоминаю это сейчас? Преобладание представителей питерской школы в Новосибирской консерватории тех далеких лет было очевидным. Для меня это казалось странным и необычным. Моя семейная традиция базировалась на приоритете Московской консерватории, выпускниками которой были мои родители. А учитель моей матушки С. Е. Фейнберг был в свою очередь учеником А. Б. Гольденвейзера. В Новосибирске же представителей Московской консерватории в первой половине шестидесятых было немного, а обилие питерцев было преобладающим. Это нужно знать, чтобы понять положение Мери Лебензон, как молодого педагога и представителя совершенно иной школы в 60-е годы.

Она заявляла о себе в эти первые свои годы как замечательная пианистка – камерные программы ее мы уже упоминали. Но на нее «положил глаз» и Арнольд Кац, нередко приглашая ее для участия в своих симфонических программах. И постепенно концерты с ее участием стали событием.

Педагогическая работа поначалу не была заметна для посторонних глаз. Тем более, что она развивалась на фоне суровой «маскулинной» педагогической деятельности С. И. Слонима и его школы. Но шаг за шагом Мери Лебензон завоевывала свое место в этом ташкентско-ленинградском кафедральном пространстве. И здесь я обращусь к неформальному источнику событий тех далеких лет.

Да простят меня ревнители архивной строгости, но моя память хранит предания знаменитых консерваторских капустников. Здесь в «золотые шестидесятые» создавался особый неповторимый облик Новосибирской консерватории. Здесь рождались легенды и мифы первого десятилетия молодого сибирского вуза. Здесь педагоги обижались, если не становились персонажами скетчей и героями сценок, юмористических диалогов.

Естественно, что фортепианный факультет – самый многочисленный в консерватории, давал немало поводов для фантазий такого рода. И в первую очередь – фигурами преподавателей. Одна из сценок иллюстрировала заседание фортепианной кафедры, обсуждавшей выступление студентов. На фоне брутальных выступлений «как бы Слонима», выступление «как бы Лебензон» выглядело неожиданно мягким.

Заметьте, эти тексты писали безымянные авторы-студенты. Это был, то, что называется, студенческий фольклор. И как каждый фольклор он таил в себе элементы правды и проницательности. А текст «как бы Лебензон» состоял из одной фразы, я запомнил ее, и долгие годы повторял: «Девочка она хорошая. Пальчики у нее бегают…».

Скажете, что в этом нет ничего особенного? Да, но в этой фразе есть то, что для меня было определением личности Мери Симховны Лебензон – это человеческая доброта. Она сказывалась и в ее исполнительской деятельности, и в педагогическом труде.

Наша параллельная судьба в Новосибирской консерватории таила множество разнохарактерных эпизодов. В 1965 году мы в составе одной туристической группы побывали в Польше на фестивале «Варшавская осень». И я слышал, как Мери играла на рояле Шопена в его Доме-музее в Желязовой Воле. Мы несколько лет были участниками изнурительной процедуры заседаний Ученого совета консерватории, где она постоянно находилась под прессом чрезмерных и подчас обидных требований к ней тогдашнего руководства вуза.

Я наблюдал период расцвета ее педагогического таланта в конце восьмидесятых – начале девяностых, когда в ее класс валом валили желающие учиться у Мери Симховны. Я наблюдал ее заботливое участие в судьбе собственных выпускников: подготовка к конкурсам, выступления в филармонических концертах…

Я помню вечер ее 85-летия в Государственном концертом зале им. А. М. Каца… На банкете после концерта на вопрос, не устала ли она, Мэри Симховна ответила: «Нет, ведь это в последний раз». Она чувствовала близость ухода.

Эти последние десятилетия были торжеством ее человеческой ДОБРОТЫ, а к этому добавилось немногим долгожителям свойственное качество – МУДРОСТЬ. Сплетение этих начал и закрепляют в нашем сознании облик Мери Симховны Лебензон.

Источники:

1.https://ru.wikipedia.org/wiki/Муров,_Аскольд_Фёдорович

2. https://phil-nsk.ru/ispolniteli/solisty/vladimir-kaluzhskiy/

3. https://www.classicalmusicnews.ru/signdates/meri-lebenzon-menory/