Мои книги

Олеся Маматкулова

Мысли

и

чувства

Стихотворения, проза, песни

Тула, 2015

«Мысли и чувства» – поэтический сборник автора из г.Алексина Тульской области, участницы областного музейно-литературного объединения «Муза» Олеси Маматкуловой. В книге представлена любовная и  природная лирика, философские размышления автора о поэзии, творчестве, роли человека в современном мире, а также рассказы и песни, написанные на стихи автора.

Об авторе

Олеся Маматкулова – преподаватель биологии. Автор философской и любовной лирики, стихотворений для детей. В 2010 году вышел в свет сборник для детей «Волшебный лепесток», в 2014 – «Почерк души». Имеет публикации в тульских изданиях (альманах «Тула», «День Тульской поэзии», «Ковчег», «Писательская газета», межрегиональный литературно-художественный и публицистический журнал «Приокские зори»,  «Иван-озеро») в литературных альманах Москвы ( «Созвучие, «Sоsтояние», сборнике «Поэтическое приношение Л.Н.Толстому», газете «Дошкольное образование»), Санкт-Петербурга «Русский писатель»); в сборнике «Во имя жизни – от имени сердца» (Орёл). Лауреат городских и районных литературных конкурсов. Дипломант в номинации «Ум ищет божества, а сердце – вдохновения» в XI творческом конкурсе «Мой Пушкин» (Тула), а также в номинации «Художественные достоинства поэтических произведений конкурса от Московского Совета ЛИТО. В настоящее время является участницей Тульского областного музейно-литературного объединения «Муза» (руководитель член Союза российских писателей Виктория Ткач).

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Перед вами вторая книга стихотворений и прозы поэтессы Олеси Маматкуловой «Мысли и чувства». Книга состоит из нескольких стихотворных разделов,  раздела прозы и песен.

Первая книжка поэтессы, «Почерк души», вышла в свет больше года назад, по построению была похожа и, насколько мне известно, читатель принял её доброжелательно.

С поэзией Олеси Маматкуловой впервые познакомился лет восемь-десять назад. Занимаясь редакторской работой чуть ли не полвека и имея в своём багаже не одну сотню рассмотренных поэтов, я всё же отметил это имя.

Олеся, помимо искренности, обратила на себя внимание свежестью и какой-то детскостью восприятия окружающего мира. А описываемая природа явственно вставала перед глазами. Стихи её хотелось читать медленно, не спеша, пробуя на вкус каждое слово.

Короче говоря, я был приятно удивлён проникновением её поэтического языка в мою душу как читателя, хотя, в сущности, слова были самые-самые простые. Казалось, что вроде бы ничего не произошло, а на самом-то деле – всё на неразгаданной и не всегда осознанной глубине.

Было дело, несколько лет назад, редактируя стихи поэтессы, я не уловил её тонкости ощущения, и мы с Олесей даже малость повздорили. Но, слава Богу, всё обошлось. К счастью, я оказался неправ, и всё вернулось на круги своя, устранив несуществующие, но так необходимые (!) сомнения.

Хотя, конечно, сомнение в творчестве, иначе – желание сделать своё произведение лучше, изысканнее, что ли, – является двигателем поэтического творчества, о чём, к слову, недвусмысленно напоминает и Олеся:

Пусть сомненья мои, как одно из невежеств,

Превратятся в куртины июльских цветов.

(«Собирает июль в золотое лукошко…»)

Современные жизненные тревоги, заполняющие наш несовершенный мир, присутствующие всегда и везде, не могли обойти и не прошли мимо поэтессы.

Только вот её удивляет (и верно, что удивляет!), что для многих эти жизненные тревоги являются не содержанием жизни, а – модой, и это вызывает искреннее сожаление:

Только жаль, что верить стало модно,

И наивно ждём мы свыше знак.

(«В старенькой церквушке на Крещенье…»)

Маматкулова не может обойтись и без горечи сарказма:

Пророчит утешение вновь баннер на углу:

Плати, и всё хорошее останется с тобой…

(«Ночами в крупном городе…»)

Этот сарказм, вообще-то не присущий творчеству Олеси, слышится (точнее, видится!) и в названии большого раздела «Люди – звучит гордо?»

Здесь главным является вопрос: на самом ли деле могут называться людьми, в великом понимании этого слова, описываемые Маматкуловой персонажи?! И такое человеческое отношение к жизненным проблемам не может не трогать сердце и не вызывать благодарность.

Драматическим и даже трагическим строчкам этого раздела о детях Олеся, ощущающая себя женщиной-матерью, не могла, конечно, не противопоставить строки, посвящённые истинному материнству. Любовь – любовью, а материнство – высшее чувство на свете. Только благодаря материнству наша грешная Земля чего-то ещё стоит:

Нет счастья слаще материнства!

Оно – любви земной родник!

(«В час ночной»)

Как тут не вспомнить про детскость и сказочность многих строчек поэтессы! Скажем, например, таких:

Собирает лунной ложкой

Звёзды сказочник-апрель.

(«Ночь струится мне в окошко…»)

Особо следует отметить, тем более, в связи с 70-летием нашей великой, тяжёлой и такой желанной Победы, наличие в книге раздела «О той войне». Поэтесса не могла пройти мимо этой волнующей темы и не дать ряд запоминающихся строк:

Не изведавшей запаха смерти,

До конца мне теперь не понять,

Как беда в треугольном конверте

Вмиг старухою делает мать?

(«Не изведавшей запаха смерти…»)

Последний, заключительный раздел книги, обращён к неизвестному для читателя, но очень близкому человеку и называется – «Тебе». На мой взгляд, это самый сложный и самый таинственный раздел книги. Носит он глубоко личностный, интимный, но, тем не менее, имеющий независимость и благородство, характер:

Твоё имя – клеймо на судьбе –

Благородный, таинственный знак.

Строчки этого раздела я бы советовал читать одному, одной, и – никогда! – с подиума сцены. Чтобы не уничтожить их таинство и печаль. А клеймо на судьбе – не принято показывать на людях…

Я ничего не сказал о разделе прозы. Проза Олеси – это отдельная и своеобразная глава творчества поэтессы, требующая вдумчивого чтения. Более подробный её анализ следует оставить на будущее. Надеюсь, что когда-нибудь, вкупе и с другими, – новыми! – прозаическими произведениями, этот анализ обязательно состоится.

Главное, чтобы от прозы, раз уж о ней упомянул, – как, само собой, и от поэзии, – было бы не столько грустно, сколько радостно. И не возникал, как бы изначально, вопрос-удивление или вопрос-недоумение:

Счастья ждём, отдав ему все силы,

А дождавшись, почему не рады?

(«Выстланы камнями, а не шёлком…»)

Как ни крути, а жизнь – сложная штука и относиться к ней желательно философски…

Мягким светом осеннего солнца

Я хочу в мир тепло излучать.

(«Я уйду, не прощаясь, и тихо…»)

На этом бесспорном желании Олеси Маматкуловой мне бы и хотелось закончить предварение новой книги поэтессы. Надеюсь, что тепло её сердца многим читателям доставит радость и теплоту общения.

Роман ТИШКОВСКИЙ,

член Союза писателей России,

кавалер Золотой Есенинской медали.

Дорогие читатели!

                Вы держите перед собой мою новую книгу «Мысли и чувства». В неё вошли стихотворения и проза, написанные в 2011-2015 годах. Здесь мои размышления о вере, любви, о смысле жизни и обо всём, что непременно волнует любого человека.  

                В последний раздел сборника включены песни, написанные на мои стихи талантливым композитором Рыбниковым  Дмитрием Игоревичем.  Среди них есть и те, которые созданы для детей и многократно исполнялись учениками нашей школы.  Остальные нашли своего слушателя на моих творческих вечерах.

                 Надеюсь, что моё творчество не оставит вас равнодушными.

                                                                                               Олеся Маматкулова

Благодарности

                Хочу выразить искреннюю благодарность всем, кто помогал мне при издании книги, а именно: Тишковскому Роману Константиновичу, Ткач Виктории Юрьевне, Румянцеву Александру Александровичу и Рыбникову Дмитрию Игоревичу.

Люди – звучит гордо?

****

Люди – венцы творенья.
Люди – звучит гордо.
Варят прогресса зелье,
В целях своих твёрды.

Город до неба к звёздам,
Давят асфальт стены,
Серой вуалью воздух,
Улиц дрожат вены.

Реки в тиски плотины,
Лесу – пилой раны,
Горы – и те в руины
Люди дробят рьяно.

Душат оковы стресса,
Люди ведут травлю.
В терпкий коктейль прогресса

Совести
                    им
                                 каплю…

****

Ничто не вечно на Земле,
Да и Земля не вечна.
Планета странствует во мгле
Пути, что назван Млечным.

Планете нашей всё равно –
С надрывом иль мгновенно…
Кружит её веретено
В руках самой Вселенной.

А люди всё хотят успеть –
В любви, в грехе ли в Боге.
Лелеют душу или медь,
Богатых ли убогих.

Не веря, что в конце пути
Иссякнет жизни пряжа.
Веретено, как ни крути,
А нить прервётся наша…

****

Словно кнуты – жилы.
Горькая в строках соль.
В сердце огонь стылый.
Правда – моя юдоль.

Вера глуха. Полно.
Прокляты рай и ад.
Мир - каменоломня
Душ, что порой грешат.

Больно. Как ноют раны!
Не ощущаю ног.
Время легко камни
Все превратит в песок.

Ни безотрадным воем,
Ни соловьём. Нема.
Пульс по вискам боем:
Кто я в миру сама?

****

Бесится, бесится, бесится
Горестно, пылко, неистово
В поле шальная метелица,
Правит за городом мгла.
Кажется, мудрую истину
Нет, не найду и не выстою
Я в мире том, где так ценится
Жизнь беззаботно-распутная
Да вседозволенность зла?

Ночь заметает порошею
Снега бесчувственно-белого,
Мается, кружит, тревожится...
В душу крадётся мороз.
Стоит занижено-дёшево
Совесть теперь, и хорошего
Трудно дождаться, наверное.
Жаль, не святая ведь тоже я -

Где взять ответ на вопрос?

****

Опять ушёл из жизни год,
Но не случилось чуда.
Лучами сшитый небосвод, 
Залатан серым всюду.

И скроен мир из крошек льда –
Прозрачен, хрупок, снежен.
Но в чей-то дом спешит беда,
Все оборвав надежды.

И друга друг опять предаст –
Костюмы будут сняты.
Трещит по швам непрочный наст,
Под каблуком распятый.

Замёрз ручей среди снегов
Причудливой химерой.
И где-то вновь умрёт любовь,
А боль остудит веру.

И будет длиться так и впредь,
Сколь не молись: «Помилуй…»
Нить Ариадны рассмотреть
Не каждому под силу.

****

А я боюсь ночных звонков
В бездушный час колюче-звёздный,
Когда задумчиво-серьёзно
Глядит луна сквозь тьмы покров...

Когда сокрыто небо тучей,
И непрогляден стылый мрак,
И горьким плачем вой собак -
Себе кажусь я невезучей.

Когда, что в пропасть сердце камнем,
И холод спутывает руки,
Я вновь у страха на поруке
Боюсь, что безвозвратно канет

Моя надежда в стон гудков,
И жизнь свернёт с прямой дороги
В беды отчаянной чертоги...

Я так боюсь ночных звонков.

Одолень-трава

На озёрах илистых,
Где лесов канва,
Извелась, повывелась
Одолень-трава.
Лепестками белыми
Не зовёт к воде –
Стали огрубелыми
Души у людей,

Беспричинно-чёрствыми
Сердце и глаза,
И влекут их звёздами
Только небеса.
Путь потерян к совести...
От кручин, от бед
Не запрятать в поясе
Впредь русалкин цвет.

Взять бы, да покаяться –
Но не слышен звук.
Зарастают старицы...
И натянут лук,
Напряглась немерено
Злобы тетива...
И цветёт вдоль берега
Лишь разрыв-трава.

****

О чём я думала вчера –
Взметнулось пламенем костра,
Истлело быстро, извелось
И стало дымом.
Его полупрозрачный тюль
На облака забрал июль.
Пропитан он теплом насквозь,
Добром и миром.

О чём я грезила вчера –
Спалила летняя жара,
Омыли чистые дожди
Святой водою.
И шепчет нежно спас-трава
Мне исцеления слова:
«Смелей по жизни ты иди
И будь собою!»

Чего боялась я вчера –  
Забрали южные ветра.
Махнула вслед рябина им
Незрелой кистью.

Я не жалею ни о чём,
Пусть радость снова бьёт ключом!
Живу теперь, назло другим,
Счастливой жизнью!

****

Коснётся клавишей рука,
Хрустальные польются ноты.
Душа – свободна и легка –
Вновь ощутит восторг полёта.

Вспорхнёт голубкой прямо ввысь,
Купаясь крыльями в пространстве,
Где свет, и тень, и звук слились
В причудливом и нежном танце.

Уйдут тревоги и печаль,
Воскреснет снова вера в чудо.
Звучи, звучи, звучи, рояль!
Твой голос таинством окутан…

Мотив утихнет, и назад
Вернётся в грудь душа-голубка.
О, музыка – священный клад –
Бальзам для сердца и рассудка.

****
В ветхом хосписе старушки
Доживают долгий век.
Телевизор да подушки,
И печаль одна на всех.

Ни письма тебе, ни встречи,
Ни тепла сыновьих глаз.
Разговор и тот не лечит.
Всё рассказано не раз.

По ночам слеза украдкой,
Да бессонница-тоска.
Что-то колет под лопаткой.
Знать, «костлявая» близка.

Лишь девчонка-медсестричка
Пожелает добрых снов.
Не любя, а по привычке
Плед подаст от сквозняков.

Осенний вальс

Осенний день дарил отраду.
И солнце, словно рыжий кот,
Дремало, скрывшись от прохлады,
В перине мягкой облаков.

И вдруг средь пёстрой суматохи,
Как будто в Пасху благовест,
Забытый вальс под ветра вздохи
Негромко заиграл оркестр.

И смолкли люди и деревья,
Едва аккорды уловив.
Заполнив всё в одно мгновенье,
Поплыл по улице мотив.

И закружились две старушки
Под звуки юности былой
Легко, изящно, как девчушки,
На миг забыв про возраст свой.


Толпа стояла и смотрела,
Не в силах взгляды отвести…

Преступно, что стареет тело,
Коль сердце молодо в груди.

Рыжий кот

Одинокий, неласковый вечер.

Месяц грустный в окошке горит.

Терпеливо шагов человечьих

Ты всё ждёшь у холодной двери.

Аккуратно свернувшись в калачик,

Чутко дремлешь, прикрыв лапой нос.

Рыжий кот, заскучав, ты не плачешь.

Час тревожен в разлуке, непрост.

Сердце гулко считает мгновенья,

Словно встречу приблизить спешит.

Нет хозяйки…

Её возвращенья

Ждёшь ты с трепетом робкой души.

День за днём – мимолётное счастье:

Мягкий голос, касанье руки…

Жаль, что это бывает нечасто.

Нет спасенья от горькой тоски.

Спит пушистый… Вся жизнь – как надежда.

И пятно на макушке – печать.

Назревает вопрос неизбежный:

Стоит людям зверей приручать?

****

Злословил холодный ветер,
Глумился над жёлтой ветлой:
«Забудь поскорей о лете,
Не сыпь ты пожухлой листвой.

Вот осень придёт - истлеет
Наряд цвета ржавой луны,
И будешь стоять, жалея,
Нагая до самой весны!

И станешь мечтать о чуде:
Дожить бы до солнечных дней!
А, может, зима погубит» -
Куражился ветер всё злей.

Молчала, робея, ива.
Готова удары принять.
Жалкой, такой сиротливой,
Казалась безлистная прядь.

Так люди порой иные
Приносят другим боль и страх,
Не зная: дела земные
Господь пишет на  небесах.

Мобильное детство

Мобильное детство: смартфоны, айпады.
Мгновенья летят белоснежными птицами...
Струится в окне мишура снегопада,
И солнце блестит золотыми ресницами.

А помнишь наш мир: санки, лыжи и клюшки,
На горке дорожка сверкающей лентою.
И в нём ни к чему дорогие игрушки.
Друзья, воздух, крепость и снежные "пленные".

Румяные щёки и сладость сосулек,
Замёрзшие руки, цветастые варежки
Теперь вспоминаются разве что всуе,
Как сбывшийся сон. Но в преддверии завтрашнем

Мне жаль: далеки современные дети
От этого мира, что видится сказкою.
И снова компьютером или планшетом
Они заменяют земное, прекрасное.

****

Не хватает, порой, тишины,

Робкой, чуткой и хрупко-хрустальной,

В ней дыхания звуки слышны,

Неземная, иная реальность.

Где идёт чистый, сказочный снег,

И шаги его чувствует кожа.

Где с тобою молчит человек,

И молчанья его нет дороже.

Где стук сердца, как в доме часы,

Отмеряет секунды, минуты…

Где и  жизни понятен мне  смысл,

И мгновенья застыли как будто.

****

Всё сойдёт на нет:
Помыслы и чувства.
Жизни тонкий стебель
Сгинет  на корню.
А пока рассвет
Гладью безыскусной
Вышивает в небе
Ясную зарю.

Облака – стежки
Горизонт – строкою,
Золотые клёны –
Ниток им не жаль.
Мысли далеки,
Я иду тропою,
Взглядом окрылённым
Всматриваясь вдаль.

То – не сон, а – явь!
Слышен птичий лепет.
Утро голубое
Предо мной встаёт!
Светом засияв,
Солнца белый лебедь,
Отпустив земное,
Ввысь вершит полёт.

И понятно мне:
Ночь не бесконечна!
Дальнею дорогой
В поисках души
К счастью новых дней
Я иду навстречу,
Благодарна Богу
За желанье жить.

****

Я всё ждала, когда же стену
Зимы разрушит птичий гам,
Когда я лёгкий плащ надену
И вновь войду в зелёный храм.

В тот самый храм, где сосен своды
Влекут прохладою ветвей,
Где их девичьи хороводы –
Бальзам больной душе моей.

Я так ждала и так хотела!
И вот стою здесь перед ним...
Но сосен нет – всё погорело!
Кругом пожара едкий дым.

И не гроза, рука людская,
Распорядилась их судьбой.
Горящей спичкою играя,
Забаву сделала бедой.

Ну вот и всё. Отзеленели.
Чужая мучает вина.
Не только сосны погорели,
Моя душа опалена.

****
Она идёт походкой твёрдой,
Не видно отблеска борьбы!
Глядит уверенно и гордо,
Победу вырвав у судьбы!

Смогла легко и не жалеет!
Ей вновь открыты сто дорог!
И скоро в памяти истлеет
День огорчений и тревог…

Она идёт. Она не знает,
О том, что много лет спустя,
Ей боль всю душу истерзает

За не рождённое дитя!

Анюта

У Анюты новые игрушки
И почти что новая кровать,
Но её льняные завитушки
Не погладит Ане больше мать.

Отказалась мама от Анюты.
Как кукушка бросила чужим.
Только стены детского приюта
Станут домом девочке родным.

Здесь тепло, красиво и уютно,
И вокруг всегда полно людей…
Но никто не будет поминутно
Греть любовью, ласкою своей.

А могло бы быть совсем иначе
У девчушки этой озорной…
Только ночью нянечка поплачет
Над несчастной Аниной судьбой…

****

Полночь пропитана мятой,
Месяц в дозоре стоит,
Шепчутся липы невнятно,
Звёзды восходят в зенит.

Лунным укрывшись нарядом,
Дремлет во мгле тишина
Трудно представить, что рядом
Нет ни покоя, ни сна.

Земли насыщены кровью,
Тысячи гибнут сердец,
И под руинами кровель
Город шахтёров – Донецк.

Трудно поверить: с рассветом
Не воцарится покой.
Детство запомнится детям
Страхами, болью, войной…

Вновь убивают невинных,
Горек прозрения час.
Мира тебе, Украина!
Мира, рабочий Донбасс!

****

Считаю дни, часы, минуты…
А время, словно в забытьи.
И только ветер необутый
Бредёт по улицам пустым.

Бездомным нищим, попрошайкой,
К прохожим тщетно пристаёт.
Мне сердце шепчет и внушает,
Что одиночество - не мёд.

Оно – ненужность и постылость-
Всё осознается потом.
На божью уповая милость,
Ко мне стучится ветер в дом.

Ну что ж, открою настежь двери
И разделю с бродягой кров.
Чужому мне легко поверить,
Сложней уверовать в любовь.

****

Она считала: дети – мука.
Зачем они ей в двадцать лет?
Пелёнки, соски, слёзы – скука!
Ведь перед ней весь белый свет!

Друзья, тусовки, клубы, бары.
Ночная жизнь, неон, огни...
Под звон бокалов, звук гитары
За годом год летели дни.

Она и в тридцать не желала
О детях слышать: что за чушь?
Ей снова кайфа было мало:
Фигура, деньги, шмотки, муж...

И в сорок лет казалось: рано!
Вторая юность бьёт ключом!
Карьера, власть, мечты, романы...
А дети? Дети тут причём?!

Ей шестьдесят. Утихли страсти.
В холодном доме у окна
Она рыдала: где же счастье?
Но ей внимала лишь луна...

****

Собираю любовь по крупицам,
Наполняю своё бытиё…
В небе туча седой ястребицей
Совершает беззвучный полёт.

Вдаль торопится, крылья расправив,
Редким снегом роняя перо.
Поредело к зиме разнотравье,
Почернели тесёмки дорог.

Поубавилась в сердце надежда.
Не поют (солнца ждут) снегири.
Руки-ветви подняв, небо держат
Станы тонких осин на заре.

Тишина. Утопает в безмолвье
Ширь родная. Зови – не зови!
И у ветра, что с нею помолвлен,
Я прошу: «Дай мне каплю любви…»

Поиграй со мною, мама…

– Поиграй со мною, мама –
Хныкал маленький Серёжка,
– Вот машинки, мишка, лама...
Поиграй со мной немножко.

– Поиграй! – он дёргал юбку,
Робко ей тянул игрушки...

Мать, закрыв рукою трубку,
(Чтоб не слышала подружка):

– Не мешай, иди отсюда, –
Нервно вздрогнув, закричала. –
Занята я!

Слышишь, Люда!
Я тут модный шарф достала...

– Ты подумай сам мозгами:
Мне сейчас не до игрушек.

А малыш, давясь слезами,
Плакал горестно в подушку...

****

Она сидела у окна,
Прижавшись к тонкому стеклу.
Волос высокая копна.
Неяркой лампы свет в углу.
И цокал дождь по скатам крыш,
Гарцуя, словно серый конь.
В кроватке тихо спал малыш.
И только робкая ладонь
Слезу стирала с мокрых глаз.
И сердце таяло в груди - 
Всё от того, что в первый раз
На долгом жизненном пути
Среди ухабов, ям и скал,
И страха тёмной полосы
Сегодня «мама» вдруг сказал
Её родной приёмный сын.

Тебе

****

Ты меня не подпустишь близко.
Расстоянье – спасительный шаг.
Расплескалось из лунной миски
Молоко сотней звёзд в облаках.

Кот крадущийся чёрной тучей
Слижет брызги большим языком.
Я устала быть невезучей
И грустить вместе с этим котом.

Позовёшь меня, словно киску,
А устанешь – так выгонишь прочь.
И заплачет на небе низком
Чёрный кот в одинокую ночь.

****

Разлучник – снегопад
Ворвался так нелепо
Разрушенной надеждой,
Несбывшейся мечтой.
Ему никто не рад,
Но щедро дарит небо
Всем белые одежды
С блестящей мишурой.

Уставший от забот,
Притих гудящий город.
Уму непостижимо –
Всё снег и снег – горой!
Хрустальный небосвод
Безжалостно расколот
На тысячи снежинок
Недрогнувшей рукой.

Досадна маета –
Сугробы по колено.
А до тебя – полмира
И взгляд с мольбой в окно.
Я не могу летать…
И вырваться из плена
Удушливой квартиры
Опять не суждено.

****

И потянутся дни без тебя –
Бестолковые, длинные, вечные.
Будет ветер, листву теребя,
Спотыкаться о каждого встречного.

Будет месяц по небу ходить,
Коротая минуты полночные.
Между нами натянется нить,
Проверяя как будто бы – прочно ли?

Мотыльками падут сотни звёзд –
Исполняя желанья не каждого…
Станет ясным ответ на вопрос:
Друг для друга насколько мы важные?

И заглянет в окошко рассвет,
Убеждаясь: не спит, горемычная.
Я с любою расправлюсь из бед,
Для меня ты не станешь привычкою.

****

Твоё имя – клеймо на судьбе –
Благородный, таинственный знак.
Осень робко идёт по тропе –
Нежеланна, внезапна. Одна.

Облетевшей резною листвой
За собой оставляет следы.
Красной нитью сквозь ливень и зной
В моей жизни присутствуешь ты.

Не зовёшь. Не уходишь. Молчишь
Или словом всё рушишь подчас.
Осень платье из старой парчи
Намочила и скрылась из глаз,

Растрепав на промозглом ветру
Души, нервы, мечты и сердца.
С твоим именем я и умру.
С ним не страшно дойти до конца.

****

Не говори «люблю» так часто,
Не дай привыкнуть к волшебству.
В ночь на постой ко мне стучатся
Осины робко сквозь листву.

Грустят расстроенною скрипкой,
Скользят ветвями по стеклу.
Как эфемерно счастье, зыбко!
Но только крепче от разлук.

Сильнее, чище, выше ноты,
Что спеты, как в последний раз.
Стекает в окна позолотой
Свет от луны в полночный час.

Прохладой зябкий ветер веет.
Дрожит в испуге тень осин…
Молчи! Молчание сильнее
Сосредоточием своим.

Я буду ждать, и пусть немало,
Сводя терпение к нулю,
Чтоб сладкой музыкой звучало
Твоё желанное «люблю».

****

С твоим именем я ложусь.
С ним встаю на рассвете, мечтая.
Бьётся листьев неровный пульс
На ветру долгожданного мая.

Вновь по жилам рекою сок –
Подтвержденьем обещанной силы.
Сердце верит – наступит срок –
Быть желанной, любимой, счастливой.

Разум прочит: созреет плод,
Напитается дерево влагой.
Нерастраченных чувств оплот
Станет праведным, истинным благом.

Будет сладостным, долгим вкус
На двоих разделённого счастья…

Одного я теперь боюсь:
До души твоей не достучаться.

****

Короткая встреча. Четыре минуты.
И утро зажглось золотым перламутром.
Расправили плечи понурые клёны,
Их ветром погладила осень-гулёна.

Они ей к ногам звёзды алые стелют,
Она веселится в кленовой метели,
Даря ощущенье забытого счастья.
Ах, осень-кокетка, ты вся в его власти!

С тобою и я оживаю как будто.
Короткая встреча. Четыре минуты.

Купальская ночь

В эту светлую ночь не погаснет заря,

Будет розовым светом струиться.

Будет пламя костра золотиться, горя,

Опереньем летящей жар-птицы.

Разговорчивый лес многоликой листвой

Ненавязчиво даст всем советы.

В эту ночь навсегда осознаю: ты – мой,

А свидетелем станет нам – лето.

Опустевшей тропой мы пойдём, не спеша.

Звёзды робко слетятся в ладони.

Ярко-алым цветком запылает душа.

Он любые желанья исполнит.

Приревнует к тебе месяц, тайну храня.

Ищет он для себя половинку.

И в тиши колдовской неслучайно меня

Назовёшь ты своей Купалинкой.

****

Давай с тобой немного помолчим,
Посмотрим ввысь, вдыхая воздух чистый.
Луна немым огарком от свечи
Мерцает в небе звёздочно-лучисто.

Порхают мотыльки, влечёт их свет,
Но так далёк он и недосягаем.
И тонет взгляд в премножестве планет.
Пусть я тебя не слышу. Осязаю!

Ещё чуть-чуть, и догорит свеча,
А жизнь пойдёт по замкнутому кругу.
Но, прежде чем, беседу нам начать,
Давай с тобой почувствуем друг друга.

****

Я делю жизнь от встречи до встречи.
Стерегу свою грусть у окна.
В небе чистом пасётся овечка.
Златорунная. Имя - Луна.

Ходит робко и щиплет с опаской
Молодые соцветия звёзд.
Но напрасно ожившая сказка
Прячет голову в листья берёз.

Ей одной хорошо и беспечно
Меж галактик и дальних миров.
Не понять ей тоски человечьей,
Не узнать, что такое любовь.

Провожаю Луну...
Многоточье
Раз за разом ты ставишь в судьбе...
До свиданья, овечка!
А впрочем,
Ночью жду тебя в гости к себе!

****

Как же горько любить! Как же больно!

Ледяного безумия власть!

Биться птахой в ладонях невольной

И свободы притом не желать.

День за днём, всю себя отдавая,

Тешить душу пустою мольбой.

У ворот эфемерного «рая»

Ждать пощады, не споря с судьбой.

Как же сладко любить! Как же сладко!

Губ родных ощущая тепло,

Проронить слёзы счастья  украдкой.

Поцелуй – вместо тысячи слов!

Осторожно коснувшись запястья

Всю Вселенную разом объять!

Словно феникс, сгорая от счастья,

Возрождаться опять и опять…

****

Играет майский дождь

На клавишах листвы

Любви мотив простой,

Задумчивый и светлый.

Когда-нибудь войдёшь

В мой дом, что ждать привык,

Ты сбывшейся мечтой,

Хрустальной и заветной.

Присядешь у окна.

А ливень – всё сильней!

Легко меня обняв,

Покоя не нарушишь.

И робко тишина

Шепнёт на ушко мне,

Что ты, и дождь, и я

Теперь родные души.

Мы вместе помолчим,

И будем вдаль смотреть,

Даря своё тепло,

Часов не наблюдая.

Ты – свет в моей ночи.

Так есть и будет впредь.

Не надо лишних слов,

Любовь и ливень мая…

****

Листвы облетевшей золото
Померкло на мёрзлой земле.
В объятья ветров и холода
Берёт меня осень в плен.

Но я не противлюсь и верю ей:
Всё к лучшему, так суждено.
Снежинки лебяжьими перьями
Вот-вот полетят за окном.

Укроют дороги и душу мне,
Согреют в бессонной ночи.
Умение быть послушною
От счастья подарит ключи.

Однажды, совсем по-мальчишески,
Надеждою робкой горя,
В окно ты ко мне постучишься
В промозглую ночь октября.

Проза

Люблю

Весенний дождь. Робкий, тёплый, неторопливый. Как долго ждут его деревья и травы, измученные за долгую зиму. Как радуются ему птицы и первые цветы! Какой чистой и обновлённой становится вся природа! Капли мягко ложатся на молодые, нежно-зелёные, ещё не до конца распустившиеся листочки. Всё вокруг замирает и стоит неподвижно. Только слышится лёгкая, грустная мелодия, которую напевает дождь. Я особенно люблю это время – спокойное, неторопливое.

             «Люблю». Как много тайного, неразгаданного, необъяснимого таится в этом слове. Как часто в жизни мы слышим его и произносим сами. Мы любим лето или осень, маму или бабушку, музыку или фильмы, отдых или работу, машины или самолёты. И ещё море всего. Можно перечислять бесконечно! У каждого из нас своё «люблю». Из тысячи таких «люблю» состоит вся наша жизнь, наше маленькое счастье. Но все мы, рано или поздно, ищем такое «люблю», которое можно было бы обнять, прижать к себе, прикоснуться губами и назвать самым близким и родным. Для кого-то – это мужчина или женщина, для кого-то – сын или дочь.

             «Люблю!» Как сильно, как многозначительно звучит! Ради этого слова люди, порой, совершают невозможное. Преодолевают себя: свои страхи, комплексы, переживания, свою лень, несобранность, свой эгоизм. Кто-то поддаётся безумным поступкам, кто-то полностью меняет своё отношение к действительности, а иные даже жертвуют жизнью!

             Странно и страшно, но из-за одного такого «люблю» рушатся города и страны, начинаются войны, гибнут люди. Но другое такое же «люблю», произнесённое иными устами, даёт веру, надежду и счастье. Из-за такого светлого и чистого «люблю»  рождаются дети, строится мир и живёт вся планета.

            Любовь – необъяснимое, непонятное чувство. Оно может внезапно прийти и так же внезапно исчезнуть, словно по мановению волшебной палочки. Оно неуловимо, непостижимо, непонятно, хрупко, безбрежно и конечно одновременно. Но оно всегда осязаемо, ощутимо. Настоящая, искренняя любовь приходит только единожды. Она оставляет яркий, неисчезающий и запоминающийся след. И всё, что было или будет после неё, не имеет никакого значения. Именно такой любви ждут люди. О ней слагают стихи поэты, пишут музыку композиторы, снимают фильмы режиссёры, её рисуют художники. О ней мечтают, её бояться, про неё говорят. Жаль, не всем суждено встретить такую любовь. Очень часто мечты остаются мечтами. А мы живём и верим, что всё ещё будет, чудо случится, и жизнь запестреет новыми красками.

             Дождь идёт всё медленнее, медленнее. Кажется, его капли тоже выстукивают по железной крыше: «лю-блю», «лю-блю», «люб-лю»… И я, вдыхая свежий майский воздух, тихо повторяю вслед за дождём: Люблю.

Время

                 В большой летний костёр одна за другой ложатся ветки недавно срубленных яблонь. Их молодая, набравшая силу, листва стала увядшей. Она тёмными ржаво-коричневыми лохмотьями свешивается вниз, словно оторванные заплатки на старом платье. Огонь, кажется, только и ждёт подпитки. Тут же охватывает сучки жаркими алыми губами. Листва ярко вспыхивает и разлетается белым пеплом, будто снег, устилая всё вокруг.

                   Пиршество костра продолжается довольно долго. Мгновения сливаются в секунды, секунды в минуты… Наблюдая за костром, размышляю. Вся наша жизнь неразрывно связана со временем. Ребёнок только-только появился на свет, а ему на крохотную ручонку тут же вешают бирку: фамилия, дата и время рождения. Время. Может, именно оно и определяет будущую судьбу человека: счастливую, скоротечную или  долгую, несчастную, размеренную.

                     В зависимости от возраста мы по-разному воспринимаем время. В детстве оно тянется медленно. Ожидание в пару часов кажется нестерпимо долгим. Особенно, если ждёшь самого близкого, самого дорогого человека на свете – маму.

                     Вспоминаю звёздный декабрьский вечер. Мне около пяти лет.  Стою с бабушкой на крылечке у дома и встречаю маму с работы. Вокруг темно, как ночью, хотя всего-то шесть часов. На противоположной стороне улицы, чуть поодаль, светит фонарь. Вокруг дома огромные снежные сугробы и расчищенные дорожки. Снежинки переливаются, искрятся. Воздух морозный, свежий. Где-то далеко слышится лай собак. Мы ждём. Мамы всё нет. Я начинаю волноваться. Но вот уже слышится лёгкое поскрипывание снега, заунывный всхлип калитки, и во двор входит мама. У неё в руках большая коробка. Счастливая, бегу  навстречу, целую маму и тут же задаю совершенно естественный вопрос: «А что в коробке?». Но мама тщательно скрывает её от меня. Обижаюсь, но потом догадываюсь: это – подарок, ведь скоро Новый год. Начинаю выпрашивать его. Под напором моих жалостливых уговоров мама сдаётся и отдаёт мне коробку. Открываю, а там – кукла! Да ещё и сама ходит! Почти с мой рост! Счастью нет предела! А что ещё нужно девчонке в пять лет? И долгие минуты ожидания сразу забываются…

                       В юности часы идут быстрее: учёба в школе, институте делает их незаметными. Один день похож на другой, зима сменяется весной, весна – летом. А за летом наступает сентябрь и новый учебный год, который проходит также быстро и незаметно, как и предыдущий.

                       Рабочие будни также похожи друг на друга. Не успеешь оглянуться – и уже на пенсии. Думаешь: вот теперь посижу дома, отдохну, займусь тем, о чём мечтал всю жизнь. Теперь-то времени много! Ан-нет! Время не просто идёт - оно летит. Чем дольше живёшь, тем быстрее проносится время.

                       Странно, но время неразрывно связано с движением. Оно идёт, течёт, летит, несётся, тянется, и даже стоит! Словно живое существо! А, может, и впрямь оно живое? За работой его не видно. Время словно боится труда и стремительно убегает от тех, кто занят делом. А вот бездельников  любит. Лежат тунеядцы  «на печи», уплетая очередную порцию «блинов», и тут же рядышком на лавочке полёживает время, как кошка, уютно свернувшись клубком. Лежит и никуда не торопится. Кто-то позавидует лежебокам: раз время никуда не спешит, значит, и жизнь идёт медленно и кажется долгой. Нет! Уснувшее время не меняется. Оно уныло и однообразно, как зимнее снежное поле под низкими серыми облаками, которым не видно конца и края. Жизнь скучна, безлика, пуста. Зачем она такая нужна? Нет смысла в её долгом течении. И, наоборот, тем, кто трудится, время дарит яркие, счастливые моменты. Пусть они скоротечны! Пусть, порой, их ожидание длится значительно дольше, чем само счастье, но они так прекрасны, так искренни и чисты, так свежи, что ради каждого из них стоит трудиться! Ничего, что жизнь пролетит, зато останется, щемящее сердце, ни с чем не сравнимое, чувство полёта!

                     И ещё есть одна странность, которая позволяет поверить в живую природу времени. Оно с непостоянным характером, бывает то добрым, то злым. Когда злится, настают мрачные, недобрые времена. Времена смуты, отчаяния, войн, мести, крови. А когда  время успокаивается, то примеряет новое белое платье, вплетает в косы васильки и незабудки, и идёт по миру, раздаривая нам, людям, кусочки счастья, покоя, надежды. Но мы, порой, так беспечно, так небрежно относимся к этому живому существу, иногда бездумно обижая его. А ведь всего-то и надо: погладить, приласкать, приручить…

Город

                 По широкой улице иду навстречу ветру. Нет, не иду. Бегу! Лечу! До чего же хорошо иногда бывает пройтись по проспекту! Полюбоваться окнами домов, витринами магазинов, улыбнуться встречному прохожему, не боясь, что тебя неправильно поймут. А мимо проносятся сотни машин. Они словно разноцветные бусинки с оборванной нитки катятся по асфальту. От этой разноцветной палитры на душе становится ещё светлей и красочней! Десятки людей спешат по своим делам, но в этой пёстрой суматохе нет-нет, да и мелькнёт знакомое лицо. Помашешь ему рукой, крикнешь дружественное: «Привет!» –  и снова летишь, как на крыльях!

               Город живёт, дышит, радуется вместе со мной! Красавицы-липы одурманивают ароматом цветов и приветствуют резными листьями-сердечками. Протягивают мне навстречу ветви, словно подарить любовь. Бесчисленные петунии, васильки, бархатцы на клумбах нежно смотрят в огромное синее небо или томно склоняются под ласковыми руками ветра. Фонтаны дружно о чём-то переговариваются между собой. Кто-то шепчет о любви, кто-то бурно выражает восторг солнечному дню, а кто-то ведёт негромкую беседу. Струи переливаются, блещут, будто грани горного хрусталя. Город живёт! До чего же он сегодня мил и приветлив! Пусть всё уже давно в нём знакомо: каждая улица, каждый дом и даже каждое деревце, но всё равно радуюсь им и улыбаюсь, как новым друзьям. Кажется, они отвечают взаимностью. Это, наверно, от того, что сегодня у меня хорошее настроение, мне светло и спокойно. Совсем не так, как в прошлую осень, однажды, в такой же погожий сентябрьский день…

                Тогда тоже светило солнце, жёлтые липы бросали к моим ногам листья, в воздухе витал приятный горьковатый дымок, а ветер нежно гладил волосы. Только я не замечала весёлого праздника, праздника Бабьего лета. По моим щекам текли слёзы. Слёзы обиды, разочарования, слёзы потери. И город казался мне  жестоким и чёрствым. Даже его золотое осеннее убранство ассоциировалось не с красотой, а с цветом больничных коридоров. Трещины на тротуарах, словно змеи, сползались к моим ногам, и всюду были лица, лица, лица… Чужие, безразличные лица! И никакого дела не было им до меня, до моих слёз. Я ненавидела этот город и проклинала его за ту боль, что он мне принёс. Но ему, как и людям, было всё равно. Только окна домов зло смотрели мне вслед, словно насмехаясь над моим горем.

                Я шла и невольно приписывала городу все плохие черты, винила в ссоре с любимым. Но ссора - это разрешимая проблема.  А в чём же была вина города? Только в том, что он познакомил меня с тобой, подарил самые счастливые моменты жизни, вновь заставил поверить в счастье и вновь напомнил золотое правило: не спеши! Он виноват в том, что стал моей судьбой, вошёл в мою память, поселился в моей душе и навсегда занял в ней своё место. Теперь, каждый раз возвращаясь сюда, я говорю городу: «Спасибо». Спасибо за то, что однажды встретил меня, за то, что приютил, за то, что стал моим учителем и другом. Спасибо, милая Тула…

Индиговый дракон

                         Вечер обещал быть добрым. Ничего необычного не случилось. Солнце, уже немного остывшее, но  ещё достаточно жгучее не торопилось скрыться за горизонт. Стайки неугомонных стрижей то и дело шныряли туда-сюда, хватая на лету вкусных мошек. Иногда они устраивали игры в догонялки и даже дрались из-за лакомого кусочка. В остальном всё было тихо и спокойно, как вдруг появилось нечто внушительное и угрожающее.
                       Огромный дракон насыщенного синего цвета, с двумя головами, сплошь усаженными длинными замысловатыми выростами, медленно выползал из-за остроконечных макушек соседнего леса. Его массивное, неуклюжее тело ещё пряталось за раскидистыми берёзами и пушистыми соснами, но уже сейчас было понятно, насколько оно страшное, сильное, мощное и  громоздкое.
                      Головы медленно поворачивались из стороны в сторону, осматривая свои владения.  Они были поистине королевскими: сразу за лесом простиралось светлое поле, по которому время от времени  пробегали мягкие волны колышущегося на ветру мятлика. Ромашки, васильки, донники, завидев господина, склонились до самой земли в знак почтения. За полем в несколько рядов, разделёнными такими же широкими, просторными полями и лугами, красовались сосновые боры и берёзовые рощи. Впереди, словно грибы, затерявшиеся под пологом леса, стояли маленькие деревеньки, в каждой из которых было около трёх десятков дворов с яблоневыми или вишнёвыми садами.
                      Довольный дракон, продолжая созерцать окрестности, уже более, чем на половину выплыл из-за леса. «Что-то довольно спокойно нынче в моём королевстве. Надо бы показать свой грозный нрав, дабы боялись и уважали меня все коленопреклоненные!»,- подумала одна из голов властелина. Другая  голова тут же разинула огромную синюю пасть. Подул сильный свистящий ветер, всё кругом затрепетало, и голова изрыгнула огромный огненный шар, который понёсся над горизонтом. Стало темно и жутко. Первая голова, довольная результатом, не отставала и продолжала выбрасывать из огненной пасти один за другим клубы дыма и пара, которые огромными рваными клочьями бело-розового цвета неслись по небосклону. Они были похожи то на причудливые цветы, то на капли, то на башни и колонны. В лучах заходящего солнца странные формы расцвечивались всеми оттенками золотого, оранжевого, синего и фиолетового цветов, размывались серебристо-серыми полосами и казались необыкновенно красивыми, завораживающими, манящими и одновременно очень страшными.
                   Хозяин не унимался, всё сильнее и сильнее мощными плевками бросал наружу очередную порцию огненных шаров. Ветер продолжал набирать силу. Робко присели в реверансе цветы и травы, замолкли птахи, спрятались звери, а дракон всё не унимался.
                    Вот уже показался хвост дракона, длинный, с острыми зубьями, тянущийся на несколько километров, тёмно-синего, индигового цвета. Он рассекал небо на две части: по одну сторону творилось нечто необъяснимое, пугающее, а за хвостом догорал чистый летний закат. Солнце нехотя плыло за горизонт, цепляясь за макушки деревьев, оставляя за собой янтарную полоску. В том мире было красиво, спокойно, уютно. А в этом господин во всей свой красе продолжал буянить. Кусты и деревья склонили свои головы, по листве в отдалённые перелески донёсся слух о разбушевавшемся драконе, небо всплакнуло большими хрустальными слезами, и только тогда дракон решил успокоиться. Насытившись властью, вдоволь разгулявшись и наигравшись, он устало улёгся на бок, сложил буйные головы и медленно поплыл на восток. Ветер стих, в воздухе запахло цветущей мятой, повеяло прохладой. Травы распрямили плечи, сначала робко, а потом в полный голос застрекотали кузнечики, заскрипел коростель, а в лесу раздалось глухое «Ку-ку».
                Вечернее небо стало бледно-голубым, солнце скрылось за горизонт, и засияли первые звёздочки. Закрыв глаза, я подумала: « До чего же прекрасны облака! Что только не привидится в их причудливой форме: и цветы, и башни, и даже индиговые драконы!»

Сон

               Глухая пора предзимья погружала  наш городок в летаргический сон. Грустный ветер неторопливо бродил по опустевшим паркам и площадям, заглядывал в переулки, иногда общался с проводами, подпевая заунывным голосом их протяжную песню, поглаживал оцепеневшие стволы деревьев и, не попрощавшись, тихо ускользал в синий задумчивый вечер. Низкие серые тучи были похожи на когда-то разорванные, но плохо залатанные, перины. При малейшем движении из перин сыпался на землю белый пух первого снега. Хотелось лечь на эту мягкую постель и уснуть. До самой весны.
               В один из таких вечеров мы с Милкой гуляли по городу. На улице было темно. Половина фонарей, давно отслуживших свой срок, мирно спала в ночной мгле, другие устало, словно на последнем издыханье, цедили свет. Случайные прохожие изредка мелькали перед глазами, торопясь поскорее очутиться в уютных квартирах Морозный воздух щекотал ноздри, и всё время хотелось чихнуть, отчего приходилось постоянно тереть перчаткой нос. Ведя неспешный диалог, мы дошли до городской площади. На одной из тумб висела самодельная афиша: «Концерт бардовской песни. Городской Дворец Культуры, 19.00».

                 Городок наш не блистал народным артистами, никто из его жителей не был заслуженным деятелем искусств и  тем более никто не был известен широкой публике. Однако, встречались в нём люди, чьи негромкие песни, тёплые голоса и мягкие улыбки могли отогреть людские сердца и разбудить в ни искренние нежные чувства даже в самую лютую зиму.

                 Милка была моей давней знакомой. Мы иногда встречались, вместе ходили на работу, сплетничали, но близкими подругами никогда не были. Более того, она казалась мне слишком резкой в оценках и поступках. Милка с детства хорошо пела, окончила музыкальную школу по классу фортепиано и даже собиралась стать певицей. Однако, судьба распорядилась по-другому, сделав из неё зажиточную домохозяйку, жену бизнесмена. То ли от домашней рутины и однообразия, то ли из-за нереализованных возможностей Милка ещё более озлобилась, и мне даже было жаль её.
               – Может, зайдём, – предложила Милка, посмотрев на часы. Было без десяти минут семь. Ходить по тёмным улицам не представлялось интересным, и я согласно кивнула головой. Через двадцать минут, сидя в пятом ряду от сцены, мы с Милкой слушали городских бардов. Ни она, ни я не были особыми почитателями этого песенного жанра, а потому оценивали происходящее несколько пренебрежительно: то нам казалось, автор плохо поёт, а то – не умеет играть на гитаре, то стихи не соответствуют написанной музыке. Мы и зашли на этот огонёк просто так, от скуки.

                 – Исполнительница романсов – Татьяна Пенкина, – объявила ведущая концерта.
На сцену вышла пожилая дама, похожая на птичку. Она была невысокого роста, отчего фигура казалась немного полноватой, с тонкими, длинными, непропорциональными её телу, ногами. Плиссированная юбка сидела на ней несколько неуклюже и ещё больше подчёркивала широкую талию. В руках женщина держала ярко-жёлтую гитару, на грифе которой красовался огромный красный бант. Мы приготовились услышать что-то вроде: «Любовь и разлука», «Прощай, любить не обязуйся» или, на худой конец,
«Напрасные слова»…

                  Однако, певица взмахнула рукой, ударила по струнам и заголосила: «Как длинна моя дорога- а- а-а , ой рома –а –а – а – лы!!! Жжё - от в груди ма –е- е - е- ей трево –о - га, ой рома – а- а –а – а - лы!!!...» Зал, настроившийся на лиричную музыку, напрягся и притих. Сначала зрители были в некотором замешательстве от неожиданности. Татьяна пела высоким голосом, от которого иногда даже закладывало уши. Кроме того, в такие моменты казалось, что кто-то скребёт пенопластом по стеклу. Однако делала это певица настолько душевно, что некоторые люди в зале стали ей подпевать и даже аплодировать. Татьяна, войдя в раж, начала пританцовывать и вздрагивать плечами на цыганский манер. «Где ж мой ро-о-о-о-одненький живё –ё –ё – ё - т,
я не зна- а- а- а - ю го-о-о-орек расставанья мё-ё-ё-д, погиба –а –а –а - ю!».
                  Артистка так разошлась, что от отчаянных телодвижений ей  всё реже удавалось правильно брать нужные аккорды. Гитара только мешала, и под конец, практически бросив её на пол, Пенкина допевала песню уже без аккомпанемента. Зал, недоумённо смотревший на певицу вначале, теперь пел вместе с ней и даже подтанцовывал, сидя прямо в креслах. Закончив песню, Татьяна услышала гром аплодисментов в свой адрес. Милка, разбиравшаяся в музыке, не оценила заурядного, по её мнению, таланта певицы:

 – И чему они аплодируют? – ухмыльнулась знакомая – Ведь ни петь, ни играть, ни плясать эта Татьяна Пенкина не умеет!

                  Моя соседка по жизни была большим скептиком. Она считала: не умеешь делать – не берись! И теперь, поджав губы, он смотрела на рукоплещущих слушателей.
– Да ладно тебе, Милка! Чем бы дитя не тешилось… Народу нравится!
– Значит, у народа плохой вкус.

                 Спорить с Милкой в зале мне не хотелось, а потому я промолчала.
             – Молодой автор – Александр Редькин! – раздался женский голос. На сцене

появился высокий мужчина средних лет. Недорогой костюм, сидел на нём идеально. Несмотря на возраст, голова автора уже начала лысеть.

               – Здравствуйте, я пишу песни совсем недавно, и сегодня хочу поделиться с вами своими переживаниями, – сказал бард, и его рука робко коснулась струн. Поддавшись на эту тихую ласку, гитара отозвалась негромкой чувственной мелодией. Аккуратно перебирая тонкие струны, Александр запел об ушедшей любви. Тема песни была не нова, до него люди много раз использовали подобный сюжет, но  молодой автор пел настолько проникновенно, чисто и светло, что даже у скептично настроенной Милки заблестели слёзы. Преобразившись, она смотрела на сцену широко раскрытыми глазами. От скептицизма не осталось и следа. Лицо моей знакомой, казалось, даже засветилось от внутреннего тепла и света, которые согревали её сердце в тот момент. Одна слезинка из краешка глаза робко и неуверенно поползла по Милкиной щеке, оставляя за собой влажную хрустальную дорожку. Молодая женщина   стала  похожа на маленького ребёнка, который впервые увидел чудо.

                  Александр закончил петь. В зале стояла ничем не нарушаемая тишина. Люди не могли прийти в себя после услышанного. У каждого зрителя песня ассоциировалась с чем-то безумно дорогим, бесконечно близким, родным и, вместе с тем таким далёким и безвозвратным. Казалось, в это мгновение ангелы летали по залу и опускали на головы людей саму благодать. Александр встал, поклонился и в тишине пошёл по сцене за кулисы. Каждый его шаг отчётливо отдавался в сердце  слушателей. Зал молчал. Автору стало не по себе, сердце сжалось, к горлу поступил огромный ком. «Это провал!», -  больно ужалила мелькнувшая мысль, –  «Как же так?»

                 И тут бард услышал один робкий хлопок, за которым последовал не очень уверенный второй, более мощный третий, настойчивый четвёртый, и уже через какую-то секунду зал аплодировал автору стоя. Александр, всё ещё не веря своему успеху, повернулся и, прижимая руку к груди, низко поклонился публике.
               Милка аплодировала громче всех. Глядя на неё, я подумала, всё же моя знакомая не такая уж и чёрствая.

                 Следующих трёх авторов мы слушали молча, не обсуждая друг с другом происходящее.  Милка пребывала в каком-то задумчивом забытьи. Очнулась она, когда на сцену вышел дедушка с длинными седыми волосами и белой редкой бородкой. Одет он был небогато, но все вещи были чистыми и аккуратно выглаженными. В свои семьдесят лет старичок был подтянут и улыбчив.

                 – Наверное, в молодости был хорош собой! – наконец-то изрекла Милка. Дедушка тем временем устроился на сцене и запел. Голос у него оказался не плохим, но вытягивать ноты ему удавалось с трудом. Даже люди, не разбирающиеся в музыке и не имеющие музыкального слуха, улавливали некоторую фальшь. Дедуля с остервенением щипал тугие струны гитары, от чего те издавали звук, похожий на голос молодого барашка.
               – Смотри, прямо как щепу дерёт, – съязвила Милка. Мы переглянулись и обе залились смехом. Мне тут же представился огромный коричневый медведь из забытого детского мультика. Этот Мишка сидел на пне, держал в руках гусли и что-то пел. Точнее, пытался петь. А ещё точнее – ревел! От этого образа смех начал разбирать ещё сильнее, и мы с Милкой уже не могли остановиться. Стоило нам только взглянуть друг на друга, как тут же начинался новый приступ хохота. Краем глаза во время секундных пауз для вдоха мне удавалось мельком взглянуть на деда. Он смотрел на нас, как ни в чём не бывало, продолжая своё выступление. И всё же было заметно, что ему не по себе. Так мы просмеялись всю песню. По нашим разгорячённым красным лицам текли слёзы, мы не могли отдышаться. Люди в зале  смотрели на нас с явным недоумением и осуждением.

                  Прослушав ещё несколько исполнителей, ничем особо не выдающихся, успокоившись и остыв, мы с Милкой через какое-то время отправились домой. Выйдя на улицу, подруга снова засмеялась, вспомнив медведя. Махнув рукой и сказав короткое: «Пока!», Милка, отправилась домой. Она жила в соседнем доме, а мне предстояло пройти ещё два перекрёстка до своего подъезда.

                   Я шла по пустынной узкой улице родного города. В сердце играла красивая лиричная песня, которую пел Александр, а из головы всё не выходил этот дедушка. Я чувствовала свою вину, за то, что так несправедливо посмеялась над человеком. И хотя ум подсказывал мне оправдание: «Ты же смеялась над медведем из мультика!», я точно знала, что смеялась над Человеком. Над Человеком, о котором я ничего не знаю, над Человеком, для которого, возможно, этот концерт, это выступление было единственной возможностью пообщаться с людьми, единственным шансом  быть понятым. А мы не поняли. Не поняли! Не поняли…

                   Синие пуховые перины на небе снова теряли из своих недр мягкие перья. Они ложились на холодный асфальт, устилали мне дорогу. Ветер негромко напевал колыбельную. Окна домов понемногу гасли и становились похожими на зияющие чёрные дыры. Люди засыпали в уютных спальнях. Каждый мой шаг приближал меня к такой же спальне. Каждый мой шаг отдавался тихим, едва различимым эхом. Каждый мой шаг заставлял капать на руки и плечи слёзы. Каждый мой шаг давал мне осознание того, что моя совесть уснула. Уснула давно и надолго, и пора бы её разбудить.

Верка

– Христос Воскресе! – услышала Верка, едва войдя на кухню.

             В окно светило яркое весеннее солнце. Его лучи отражали на полу изящный узор занавесок: всевозможные цветы, резные листья и парящих навстречу друг другу голубей. На столе в тарелке, накрытой вышитым полотенцем, стоял пышный кулич, украшенный глазурью. Вокруг кулича лежали ярко красные яйца и конфеты. В самом куличе, на маковке нежным пламенем горела тонкая свеча.

              Верка ещё не успела проснуться, а потому стояла, позевывая, в одной ночной сорочке. Её белый цвет делал хрупкую фигурку девушки похожей на ангела. Растрёпанные светлые волосы едва касались плеч. Солнечные лучи, освещали лицо с ямочками на щеках и заставляли щуриться и слезиться голубые глаза.
             Веркина мать, уже немолодая женщина, широко улыбнулась и протянула дочери яйцо, заботливо окрашенное луковой шелухой и помазанное подсолнечным маслом «для блеску». Девушка надула губы, и, сдерживая раздражение, только чтобы не обидеть мать, ответила:

–Воистину Воскрес!

– Вера, дочка, сегодня такой праздник – Пасха – а ты опять невесёлая. Негоже это.           Ты же знаешь, уныние – это грех.
–Грех…грех! А я не верю в Бога,  – крикнула Верка и, громко хлопнув дверью, выбежала из кухни.

В своей комнате, упав на кровать, она тут же завернулась с головой в одеяло, ещё не успевшее остыть от ночного сна, и в который раз подумала: «Ну, и где этот Бог? Где? Если он такой хороший, то почему обижает слабых?» По щеке скатилась слеза, оставляя за собой тёплую, влажную дорожку.

              Девушка закрыла глаза. Ей вдруг вспомнилось детство. Вот она бежит по золотому полю. Кругом высокая жёлтая рожь, тёплый ветер раздувает её косички, похожие на спелые колосья, а над головой огромное синее небо. Верке всего шесть лет. Она бежит так быстро, что мать едва поспевает за ней. Солнце уже высоко поднялось над лесом. И она бежит. Навстречу солнцу. Навстречу новому дню…
             Верка невольно улыбается. ...Вот она уже возле дома, рядом на лавке нежится большой серый кот. Девочка берёт его на руки. До чего он мягкий и тёплый! Так и хочется утонуть в этом сером облаке!

               Вот уютный деревянный домик на краю села. Крохотные комнатки, маленькая кухонька с круглым столом посредине, крынка молока на столе. Мать нежно целует Верку и протягивает ей кусок только что испечённого хлеба…
              Когда это было? И было ли вообще? Может, всё только снилось?...Пред глазами детский дом. Большие комнаты, большие окна. Общие игрушки, общая одежда, общие кровати. И одна на всех, общая … «мама». Но не её, не Веркина, а другая. Чужая. Вот вредная учительница, которая не любит Верку за упрямый характер. И вот сама Верка – худенькая десятилетняя девчонка, с коротко подстриженными (чтобы не было вшей) волосами, в затёртом синем платьице. Она бежит по коридору детского дома с криком: «Мама! Мамочка! Забери меня отсюда!»…

              Слёзы уже не просто капают на подушку, а льются горячими ручьями, обжигая щёки и сердце. В тот день девочке и вправду показалось, что мама вернулась. Женщина, которая пришла в детский дом в поисках родной души, была очень похожа на неё. Такое же смуглое лицо, тёмные, прямые волосы, собранные на затылке в пучок, немного полноватая фигура. И глаза. У той женщины были васильковые глаза. Такие родные, такие добрые! Как у мамы. Женщина даже немного растерялась, когда Верка с криком бросилась к ней на шею. Но, словно разгадав Божий промысел, не задумываясь, ответила:

–Конечно, дочка, пойдём домой!

              С тех пор прошло ещё десять лет. Всё это время Верка была окружена теплом и заботой, бесконечной любовью, которую в изобилии дарила девочке её новая мать. И всё же, очень часто Верка не спала ночами и задавала себе одни и те же вопросы: «Почему я? За что?».

                Родная мама девочки умерла рано, в 30 лет. Астма задушила её в поле на уборке картофеля. Хорошо, что дочери не было рядом.  Потом,  на похоронах, Верка слышала, как шептались соседки, с жалостью поглядывая на сиротку. Кроме матери у девочки никого не было. Та сама была сиротой, и видно Бог приготовил Верке такую же участь. Из-за этого девушка и не верила в Бога, хоть и имя ей досталось чистое и светлое – Вера.
                Верка вытерла слёзы, нехотя выползла из-под тёплого одеяла, оделась и села за письменный стол. Оставшийся день пролетел незаметно. Девушка зубрила лекции, готовясь к зачёту. Она училась на историческом факультете педагогического института. Собственно, профессия учителя мало интересовала девушку, зато ей всегда очень нравилась история. Кто-то скажет, ну что интересного в том, чтобы изучать жизнь всяких Людовиков, давно несуществующих империй, выстраивать логические связи между указами царей и их последствиями. Время нельзя повернуть вспять, нужно думать о будущем. Но Верка, читая учебники, словно перемещалась в далекие эпохи: то она представляла себя Жанной дАрк, то королевой Викторией, то дочерью Великого князя, танцующей на балу. А потому училась Верка легко и охотно. Вечером поезд увозил её от воспоминаний и домашнего тепла в городскую казённую жизнь.

                В этой жизни девушке некогда было грустить: бесконечные лекции сменялись семинарами, зачётами, коллоквиумами. Много сил и времени уходило на подготовку к занятиям. Верка часто засиживалась в читальном зале до закрытия: писала рефераты, курсовые работы. И всё-таки была у девушки одна отрада – парень, которого звали Колька. Он учился в параллельной группе. Первые три года они словно не замечали друг друга. Каждый жил своими интересами. Верка училась, а Колька делал вид, что учился. Он был душой компании, играл на гитаре, участвовал во всевозможных КВНах, творческих вечерах, и отбоя не знал от девчонок.

                 Всё изменила полевая практика. Сдав летнюю сессию после третьего курса, их группы уехали  в соседнюю область на раскопки. Верка с замиранием сердца ждала этой поездки. Так ей хотелось прикоснуться к прошлому, разгадать загадки и тайны ушедших столетий. Для Кольки практика была очередным развлечением, возможностью покрасоваться перед однокурсницами и хорошо отдохнуть. Он и гитару прихватил, несмотря на огромный рюкзак и палатку.

                 Первые дни Верка с Колькой не общались, если не считать совместных посиделок у костра, когда все студенты слушали Колькины песни. А пел он действительно хорошо. Что-то было в его голосе пронзительное, трогающее, заставляющее сердце сжиматься. Только теперь Верка обратила внимание на этот голос, на длинные чёрные волосы, по моде собранные в хвост, на тёмные глаза Кольки, и сердце трепетно забилось: «Николай…». С этого момента Верка стала всё чаще оставаться на дежурстве по полевой кухне, и всё реже ходить на раскопки. Она старалась для Кольки приготовить что-нибудь самое вкусное. И пусть продукты были - не ахти какие: картошка, тушенка да макароны, но Верка готовить умела. Покончив со стряпней, она ждала, когда вернётся её «рыцарь», запылённый, загорелый, с лопатой наперевес. Верка всегда старалась положить ему порцию побольше. Однокурсники подмечали это и посмеивались. Сам Колька страшно гордился своей неотразимостью: мол, даже Верка-отличница не смогла устоять! И закралась к нему в голову мысль: почему бы не воспользоваться ситуацией?! Колька пригласил Верку на свидание. Благо далеко ходить было не надо. Кругом леса, поля, речка, горьковатый запах цветущих трав. Простор, лето – романтика!

               Заливаясь краской, радостная Верка бежала на босу ногу по полевой дорожке к одинокому дереву, растущему посреди поля. Бежала, как тогда, в детстве, навстречу счастью. Рыцарь с гитарой уже ждал её. Солнце медленно садилось за горизонт, ночь звёздной шалью укрывала небосвод, и Колька пел тем самым нежным, самым дорогим голосом: «Милая моя, солнышко лесное…». Верка, счастливая, робко улыбалась ему.
               Две недели пролетели как один день. Уезжая домой, девушка перебирала в голове воспоминания, долгие счастливые вечера и ночи, поведённые с Колькой. А «рыцарь», заметив наивную Веркину влюблённость, охладел к ней очень быстро, но виду не показывал. Всё же ещё два года учиться, надо уже у кого-то контрольные и рефераты списывать, а тут такая удача.

                Последний летний месяц пролетел довольно быстро. Верка помогала матери с хозяйством: полола и поливала огород, ходила в лес за грибами мечтала о скорейшем наступлении осени, чтобы снова увидеть Колю.

                Ещё один учебный год, не успев начаться, близился к завершению. Стоял апрель. Забыв про утренние слёзы, так толком и не встретив светлый праздник Пасхи, наскоро простившись с матерью, Верка уезжала в поезде к нему, к Николаю. Правда, в последнее время она видела Колю довольно редко. Тот ссылался на вечную занятость, на работу, на которую якобы ходит по вечерам, на подготовку к очередному концерту… Верка верила ему и ждала лета, чтобы вновь поехать на практику.

                И опять стояли жаркие июльские ночи, и были песни у костра, и звёзды. Только Колька как-то иначе относился к Верке, с прохладой. А она ждала. Ждала, когда он снова позовёт её к той одинокой иве, растущей на поле. Николай позвал Верку в последний день практики. Он был нежен, и то, что случилось в эту ночь, изменило всю дальнейшую Веркину жизнь. 

              Уезжая домой, девушка всю дорогу думала о Коле. Остаток лета она провела в воспоминаниях о полевой практике. Наступил сентябрь. Верка спешила в институт, чтобы увидеть любимого. Но Колька равнодушно прошёл мимо, держа за руку другую девчонку, всем своим видом давая понять, что Верку он не знает.

               Первые несколько мгновений девушка не могла даже пошевелиться. Ей хотелось крикнуть: «Коля! Коля! А как же я?», но не смогла вымолвить и слова. Её мечта, её алые паруса, вдруг превратились в брошенную на асфальт тряпку, о которую только что вытер ноги Колька. Очнувшись, Верка побежала по улице к общежитию, не видя ни подруг, ни преподавателей. Слёзы горячим потоком хлынули по лицу, и затмили свет. Сердце бешено колотилось, временами, сбиваясь с ритма, гулко ухало, словно проваливаясь в яму, замирало и с новой силой мощными ударами било в грудь. Не заметив яму, девушка споткнулась, упала, больно ушибла коленку, и разревелась. Прямо посреди тротуара. Несколько студентов первого курса, стоявшие неподалеку и наблюдавшие эту картину, громко рассмеялись, окончательно растоптав Веркину душу.

              Вернувшись в свою комнату, Верка, обессилевшая, упала на кровать. Больше плакать она не могла. Неподвижный взгляд был направлен в стену, а в голове снова проносились мысли: «Ну, где он Бог? Где? За что мне всё это? Сначала мать? Теперь растоптанная любовь?». Губы беззвучно шептали: «За что? За что?». Измученная и уставшая  девушка заснула.

                Шли дни. Учёба помогала Верке забыться. Только по ночам во сне она видела Кольку. В тех снах всё было ярко и красиво, совсем не так, как наяву. Спустя ещё месяц Верка поняла, что беременна. Пришлось всё рассказать матери. Та ругать дочь не стала, лишь сказала: «Во всём, дочка, Божий промысел». Верка ухмыльнулась:

–Какой там промысел, как ребёнку расти без отца?

–Не гневи Бога, Вера! – ответила мать, нежно целуя дочь, –  Справимся! Не война, чай.

                В марте, к концу пятого курса, Вера родила мальчика. У него были светлые пушистые волосики и большие голубые глаза, такие же ясные и чистые, как весеннее небо. Она назвала мальчика Николаем в память о своей первой любви.
                Несмотря на то, что малыш рос беспокойным и слабеньким, Верке удалось закончить институт. Мать, что есть сил, помогала ей. И вот однажды, в августе, у мальчика, которому ещё не было и полгода, поднялась высокая температура. Верка всю ночь просидела, держа ребёнка на руках, то и дело прикладывая мокрый полотенец к головке Коленьки. Мать Веры молилась в соседней комнате. К утру температура немного спала, но малыш был вялый, отказывался от еды. Пришедший врач, сказал, что дела плохи и надо бы в больницу. Вера расплакалась: « Ну как же так! Неужели опять этот Бог заберёт у меня самое дорогое!»

               Делать было нечего, она быстро собрала вещи, и скорая повезла молодую мать в больницу, в неизвестность, неприятно пахнущую лекарствами и наполненную атмосферой страха, одиночества и робкой надежды. Ночью Коленьке стало совсем плохо. Врачи бегали, суетились вокруг него, но ничего не помогало. Ребёнок умирал. Его маленькое, тёплое тельце было таким беззащитным пред огромным страшным миром, ручки прижимались к груди матери, как к последней инстанции, способной защитить и спасти. Малыш иногда вздрагивал. Глаза его были закрыты. Крохотных сил уже не хватало даже на то, чтобы посмотреть на мать. Верка плакала, прижимая ребёнка к себе. Зашёл главврач, взял ребёнка и сказал, что  забирает Коленьку в реанимацию. Ноги у Верки подкосились, она упала на пол…

                Прибежавшая в больницу мать кое-как уговорила Верку сходить в церковь. Придя в храм, Верка молиться не стала. Да и что она могла сказать Богу, который забирал у неё самое дорогое – сына! Девушка стояла и затуманенным от слёз взглядом смотрела на равнодушные лики икон, на золотое убранство, казавшееся ей неоправданной роскошью, на догорающие свечи. От запаха ладана кружилась голова. Веркина мать, тем временем, стояла на коленях у иконы Матроны, и отчаянно шептала молитву. После взяла флакончик с маслом, освещённым от неугасимой лампады блаженной Матроны Московской, и сказала дочери:

–Иди в больницу, вымоли у врача разрешение зайти в реанимацию да нарисуй маслом Коленьке на голове крестик. Как выйдешь оттуда, прочти молитву и мать сунула Верке молитву, купленную в церкви.

                  Врача в больнице не было, и Верка уговорила дежурившую старенькую медсестру всего лишь на минуту пустить её к сыну. Видя страдания матери, медсестра сжалилась. Верка зашла в реанимацию и ахнула:

– Коленька…

Ребёнок лежал такой маленький, такой беззащитный, вокруг него, словно змеи, вились разные трубки. Малыш тяжело дышал. Собрав все силы, чтобы не упасть без чувств, Вера наклонилась и поцеловала Коленьку. Лоб был горячий. Мать достала масло, аккуратно смочила в нем палец и нарисовала Коленьке крестик. Поблагодарив медсестру, Вера вышла.
                В палате, оставшись одна, она достала молитву и, чуть шевеля губами, стала читать:

– О, Блаженная мати Матроно, душею на небеси…

Слова были непривычные, трудновыговариваемые, но Вера читала. С каждым словом слёзы всё сильнее и сильнее лились из Веркиных глаз –

– …Утеши ны, отчаянныя, исцели недуги наши лютыя,… – шепот срывался на плач….

– …Прославим в Троице Единаго Бога, Отца, и Сына, и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь. –  в первый раз Вера осенила себя крестным знамением. После встала с пола и легла на кровать. Слезы, уже без всхлипов, без всякого напряжения, просто текли по щекам.

              В комнату зашла, та старенькая медсестра, что пустила Веру в реанимацию.

– Поплачь, дочка, поплачь. Всё легче будет. А что молишься, это правильно. Господь услышит, – сказала бабушка, увидев молитву, лежащую рядом на столе.

– Да где уж услышит,  – ответила Вера, –  коли до сих пор был глух.

Девушка села. Сама не зная почему, она вдруг начала рассказывать этой милой старой женщине всю свою жизнь: и про детство, и про поле, и про рано умершую мать. Вспоминала она и о детском доме, и о женщине с васильковыми глазами, которая стала для неё второй матерью, и об учёбе и о первой любви. Вера всё говорила, говорила, а слёзы лились и лились из глаз. Медсестра прижала её к груди, и как мать, гладила тёплой рукой по голове. Незаметно Вера уснула.

                Наступило утро. В палату вошёл врач. Скрипнувшая дверь разбудила девушку.

–Я не знаю, как это объяснить, – начал врач, – но ваш малыш пошёл на поправку. Мы и не надеялись уже, но сейчас все показатели в норме, думаю, что скоро вы поедите домой, мамаша!

Вера не верила своим ушам! Свершилось чудо! Врач ушел, а старушка-медсестра обняла Веру и сказала:

– Видишь, Вера, твой малыш будет жить. Господь услышал тебя! И ты прислушайся к нему. Это ведь он подарил тебе вторую маму. Не каждому в жизни выпадает такое счастье! Он дал возможность выучиться тебе. Он подарил тебе любовь, прекрасное светлое чувство! Господь дал тебе твоего малыша! А что до неудач, так говорят: «Господь даёт по силам испытания», – медсестра обняла Веру и вышла из палаты.

               Уже через неделю Коленька был дома и радовал всех своей улыбкой и забавным лепетом. Был солнечный летний день. Лёгкий ветер нежно гладил занавески. Жёлтые пижмы отдавали тёплому лету салюты. Задумчивый цикорий смотрел голубыми глазами в небо. В саду налились яблоки, и всем своим видом словно говорили прохожим: «Съешь меня». Счастливая Вера подошла к матери, нежно обняв, поцеловала и сказала:

– Мам, ты прости меня. За всё. Прости. Я люблю тебя. Люблю с того самого момента, как увидела в детском доме. Люблю, и всегда буду любить.

Мать Веры прижала дочь к себе и украдкой смахнула с глаз слёзы.

– Посиди с Коленькой, мам. Мне нужно ненадолго уйти, –  сказала Вера, аккуратно вытирая ладонями лицо матери.

– Ты куда, дочка?

– В храм, мама. В храм.

Тополиный рай

                 Странно устроены люди: каждый день бегают, суетятся, стараются хоть чем-то облегчить своё существование. Изобретают машины, строят дома, театры, открывают магазины, покупают бесчисленные наряды, которые, не успев сносить, меняют. И всё это для того, чтобы однажды - в тишине перелистать - страницы памяти, и вернуться в далёкую прекрасную пору – детство. Вспомнить всё то, что давно запрятано в самой дальней кладовой сердца, которая открывается нечасто, в самые тёмные и одинокие ночи.

                Сегодня именно такая ночь. Я достаю маленький ключик, отворяю заветный тайник, и память уносит меня в далёкие годы (конец 80-х - начало 90-х) в небольшой уютный городок, что находится в семи километрах от знаменитой Ясной Поляны, местечко под названием Щёкино. Какой это был город! Совсем не тот, что теперь. Не было в нём ярких витрин магазинов, высотных домов, дорогих автомобилей, заполонивших улицы и дворы, но была какая-то особая, неповторимая атмосфера, размеренная жизнь, иногда прерываемая гудками и стуком колёс проходящих мимо поездов. Мягкий шелест тополей, их ярко-красные серьги весной и белый пух летом.  Терпкий неповторимый запах тополиных почек… Весь город был усажен этими могучими, раскидистыми деревьями – тополиный край! Сейчас о том времени напоминает лишь небольшая рощица из пирамидальных исполинов при въезде в город.

              В п. Станционный находилась улица Зелёная, вся в тополях. Улица есть и сегодня, с тем же названием, только тополей нет, да и других деревьев тоже. И стоит Зелёная улица совсем не зелёная. Лишь пара американских клёнов скрашивает пейзаж.

             Вспоминается кулинария на улице Школьной – царство еды, подобие нынешних супермаркетов. Только лежали там не целые фрукты и овощи, а разнообразные салаты и винегреты, красиво украшенные нарезками в виде цветов из свёклы, моркови, лука. Это заведение было моим любимым местом, не потому, что я любила есть, а потому, что мне нравилось петь! Каждый поход в кулинарию с бабушкой превращался  в праздник. Было мне тогда лет пять. Я заходила в магазин, становилась у кассового аппарата и говорила:

-Я – Алла Пугачёва, и сейчас исполню вам песню «Айсберг». Далее своим тоненьким, но довольно уверенным голоском запевала:  «Ледяной  горою айсберг из тумана вырастает…». Все посетители поворачивали головы в мою сторону и начинали хлопать. Счастью не было предела! Кроме оваций, кассирша непременно вручала мне приз – чековую ленту, что было лучшей наградой - поскольку дома можно было играть в  магазин и выбивать настоящие чеки, ведь кассовые ленты нигде раньше не продавали, не то, что сейчас!

             Недалеко от кулинарии, сразу за центральной площадью, располагался парк. Сколько там было всевозможных качелей, каруселей – праздник детства! В глубине парка находилось настоящее чудо – фонтан с огромными рыбами.

             В моём дворе росли всё те же могучие тополя, один из них достигал в диаметре метра полтора, а может, и больше. Бывало, выйдешь к подъезду, вдохнёшь свежий воздух, наполненный ароматом тополиной смолы, посмотришь, как ветерок играет малиновыми серьгами, как переливается изумрудная листва и сразу становится радостней на душе.Напротив порога красовалась стройная рябина, а чуть поодаль стояла роскошная липа, ветви которой касались самой земли. Под ними, словно в шалаше, можно было спрятаться от всего мира и создать вокруг себя маленькую сказку с волшебниками, феями, бабой Ягой и лешими. Даже сильный ливень не мог пробраться сквозь густую листву старой липы. И мы беспрепятственно наблюдали за тем, как дождь на больших мягких клавишах-листьях играет каплями-пальцами стаккато.  

            С тех пор прошло много лет, всё изменилось. Будет меняться ещё. Но в моей душе город навсегда останется тем уютным тополиным раем, куда хочется возвращаться снова и снова для того, чтобы однажды остаться в нём навсегда.

Олеся Маматкулова

Почерк души

Стихотворения, проза

Тула 2014

«Почерк души.» – поэтический сборник молодого автора из г.Алексина Тульской области, участницы областного музейно-литературного объединения «Муза» Олеси Маматкуловой. В книге представлена любовная и природная лирика, а также философские размышления автора о роли поэта и поэзии в современном мире.

Об авторе

Олеся Маматкулова – преподаватель биологии. Автор философской и любовной лирики, стихотворений для детей. В 2010 году вышел в свет сборник для детей «Волшебный лепесток». Имеет публикации в тульских изданиях (альманах «Тула», «День Тульской поэзии», «Ковчег», «Писательская газета», межрегиональный литературно-художественный и публицистический журнал «Приокские зори»,  «Иван-озеро») в литературных альманах Москвы ( «Созвучие, «Sоsтояние», сборнике «Поэтическое приношение Л.Н.Толстому», газете «Дошкольное образование») ,  Санкт-Петербурга «Русский писатель»); в сборнике «Во имя жизни – от имени сердца» (Орёл). Лауреат городских и районных литературных конкурсов. Дипломант в номинации «Ум ищет божества, а сердце – вдохновения» в XI творческом конкурсе «Мой Пушкин» (Тула), а также в номинации «Художественные достоинства поэтических произведений конкурса от Московского Совета ЛИТО. В настоящее время является участницей Тульского областного музейно-литературного объединения «Муза» (руководитель член Союза российских писателей Виктория Ткач).

«Только поиск извечного слова!»

Философия жизни и творчества в поэзии Олеси Маматкуловой

        Держу в руках новый сборник «Почерк души» молодого автора из города Алексина Олеси Маматкуловой и, читая опубликованные стихи, вновь и вновь поражаюсь взрослой мудрости автора. Философия жизненного восприятия, серьезность затрагиваемых тем – все это и многое другое заставляет внимательно вчитываться в поэтические строки.

        Стихи, представленные в сборнике, сгруппированы по нескольким тематическим блокам. Читатель может найти здесь природную и любовную лирику, поэтическое осмысление предназначения поэта и поэзии, размышления о проблемах дня сегодняшнего. Однако везде красной нитью проходит боль за потерю духовности – в отношениях людей, в восприятии жизни. Именно эта проблема наиболее тревожит автора. И проскальзывает боль оттого, что «все трудней себя узнать среди бесчисленных обличий», что «духовная мель» притягивает все больше людских душ. И автор обращается к природе, как к спасению, способному первым снегом «выбелить испачканную душу», где осенняя листва или зеленое разнотравье становятся «противоядьем для людских душ».

Именно природа с ее изменчивостью и, в то же время, неизменной открытостью, становится той душевной и духовной опорой, которая помогает автору справиться со многими жизненными невзгодами. Оттого и насыщенность стихотворений природными образами не только органична, но и доступна пониманию читателей. Русская природа с ее многоликой красотой дает Олесе Маматкуловой поэтическое вдохновение и стихотворные сюжеты.

Однако не только поэзия представлена в сборнике. Небольшие прозаические миниатюры, которые из-за своей мелодики и лиричности можно по праву отнести к стихотворениям в прозе, также являются характерной особенностью творческого стиля автора. В них – та же попытка осмысления творческого и жизненного пути, философского контекста окружающего бытия.

Хочется от всей души пожелать автору дальнейших успехов, новых поэтических высот и читателей, которые вместе автором задумаются о дне сегодняшнем.

                                                                Виктория Ткач,

руководитель областного музейно-литературного объединения «Муза»,

член Союза российских писателей

Читателям

        Дорогие читатели! Это моя первая «взрослая» книга. Говорю так, поскольку  ранее, в 2010 году,  в свет вышел сборник моих стихотворений для детей «Волшебный лепесток».

       Произведения, вошедшие в это издание,  являются многолетним трудом и, своего рода, обобщением всей моей жизни. Они написаны в период с 2009 по 2013 год. Многие из них автобиографичны, но есть и те, поводом для написания которых, послужили различные  события в жизни других людей, а также произведения художественной литературы и фильмы. Порою, вскользь услышанная фраза могла стать началом стихотворения или его строкой. Но, как бы то ни было, все они пережиты, прочувствованы, а иногда и выстраданы. Поэтому книга и получила название «Почерк души».

      Хочется надеяться, что каждый из вас, уважаемые  читатели, найдёт в моих стихотворениях и эссе  что-то своё, близкое и знакомое. И если хотя бы кто-то из вас почувствует частицу моей души, я буду считать, что книга издана не зря.

                                                                                           Олеся Маматкулова

Благодарности

Хочется выразить благодарность тем людям, которые оказали неоценимую помощь в издании этой книги: члену Союза российских  писателей Виктории Юрьевне Ткач за мудрые советы и Румянцеву Александру  за потрясающие рисунки, послужившие оформлением книги.

Такое

время года…

Черноглазая шалунья  

                Поздний июньский вечер. Время почти двенадцать, но ещё светло. Уютная загородная дача, деревянная беседка, сплошь увитая резными листьями винограда. Ночной костёр, негромкое потрескивание угольков.  Ветер  нежно перебирает травинки, словно струны на сказочных гуслях. Совсем недавно солнце скрылось за остроконечными вершинами дальнего леса, и  горизонт расплылся в мягком розовом томлении. Чуть выше зажглась яркая звезда. Наверно, это какая-то, близкая к нам, планета. Может, Венера? Она, словно родинка, украшает светлый лик красавицы, только что пришедшей на небосклон. Ночь. Других звёзд почти невидно. Еле-еле сквозь дымку просвечивают хрупкие кристаллики Большой Медведицы и её извечной спутницы, находящейся чуть поодаль, Кассиопеи.
                  Темнеет. Подхожу к костру, осторожно поправляю поленья. Тут же в воздух взлетает яркий оранжевый салют из тысяч крохотных искр. Пламя разгорается с новой силой, и на короткое время даёт возможность записать в тетрадь несколько строк. В такую ночь не надо искать вдохновения, музы сами спускаются с небосклона, чтобы нашептать очередное творение. Изредка надоедают занудливые комары. Они словно маленькие самолёты-истребители в ночной тишине с нарастающим  писком пикируют прямо на тело, тут же вонзаясь острым жалом. Прицеливаюсь… Ещё секунда, удар! Ну, вот, теперь ничто не мешает сосредоточиться и задуматься о вечном. Аромат  скошенной травы возвращает в далёкое детство, в котором всегда хотелось провести целую ночь на улице, чтобы насладиться её красотой, необъятностью, величием.
                  Именно ночью ничего не мешает окунуться в прошлое или заглянуть в будущее. Не зря большинство обрядов и гаданий совершается в то время, когда Земля погружается в огромную, бескрайнюю тёмную бездну. Странно: всё, что есть на нашей планете, имеет границы. А тёмная бездна – нет. И мы, вместе с Землёй, словно на большом голубом коне, путешествуем по удивительному миру

под названием Космос.

  .       Между тем, девица-ночь понемногу поворачивает своё лицо вслед уходящему солнцу, словно стараясь рассмотреть: куда это прячется раскалённое светило?  Родинка-Венера  скрывается за горизонтом, а на смуглом лике ночной красавицы всё ярче становятся видны тысячи звёзд-веснушек. Хороша июньская ночь! Подвяжет чёрные локоны шарфиком из Млечного пути и красуется перед всеми. Мол, смотрите, какая я невеста! Черноокая, черноволосая!
                 Сегодня нет её верной подруги Луны, но это даже к лучшему. Никто не  затмит первозданной прелести ночи! Эту девицу можно разглядеть во всей красе только за  городом, где нет высоких зданий, светящихся витрин и уличных фонарей. Здесь ничто не мешает наслаждаться чарующей красотой. Есть только  чудо нетронутой природы, тишина и покой. Есть только черноглазая шалунья, которая танцует завораживающий танец вокруг костра. Взмахнёт чёрной шалью – разгорится пламя, затрещат угольки, и послышится лёгкая дробь шагов, отдающаяся трескотнёй кузнечиков и поскрипыванием коростелей. Устанет, присядет красотка, погаснет огонь, и только алые  остывающие угли будут освещать сгустившуюся мглу.

                 А солнце, не спеша будет катиться по ту сторону неба, где-то за лесом, обходя дальние поля и луга, спускаться в овраги, взбираться на пригорки  –  пока не достигнет востока. Там, не в силах более томиться, оно, словно пленник вырвется наружу первым ярким лучом и даст начало новому дню. Послышится ранняя песня только что проснувшихся птах. А танцовщица-ночь, пряча веснушки под белоснежную вуаль рассветных облаков, уйдёт прочь, чтобы к вечеру снова вернуться и начать свой жаркий танец у костра…          

***

Такое время года – о прошлом сожалеть,
Встречать рассвет дождливый, вставать на путь с нуля.
Под серым небосводом, попав к  ненастью в  сеть,
Прижались сиротливо друг к другу тополя.

Такое время года – вести утратам счёт,
Раскаяться и верить, и снова ждать тепла.
Почувствовав свободу, безжалостно сечёт
Округу сильный ветер, дрожит в мольбе ветла.

За стоном слов не слышно, дождь рвёт простую нить
Надежды и спасенья в запале куража.
А жизнь длинна, не слишком, и надо бы простить.
От гнева до смиренья – один короткий шаг.

Такое время года...

Бабье лето

Заворожило Бабье лето.
По-женски нежною рукой
Надело жёлтые береты
Лесам с притихшею листвой.

Укрыло дымкою озёра,
Согрев, как мать, своим теплом,
Расшило золотом просторы
В краю до боли мне родном.

Лучистым взглядом поманило,
Зовя с собою в дальний путь.
И вдруг… исчезло прочь. Остыло.
Лишь дождь холодный, грязь и грусть.

И я боюсь, как Бабье лето,
Чужих надежд не оправдать,
Кому-то став в ночи рассветом,
Боюсь разрушить благодать.

И сердце бьётся так тревожно,
Сказать пытаясь: «Не спеши!»
Не потеряв себя, так сложно
Дарить тепло своей души!

***

Снова осень: неизбежность.
Ветер холоден, упрям.
Нерастраченную нежность
Подарю осенним дням.

Подарю частицу света,
Озарю продрогший дом.
Осень – давняя примета –
Мне напомнит о былом.

И взметнутся к небу стаи
Ветром спугнутой листвы.
Может, счастья не хватает?
Может, неба синевы?

Что гадать? Ведь неизбежно
Снег остудит и меня.
Остаётся только нежность
Раздарить осенним дням.

***

Как жадно листья влагу пьют,
Так я вдыхаю свежий воздух.
Осенний простенький уют –
Былого лета тихий отзвук.

Былого счастья светлый миг –
Моей души святая память –
Ночной бушующий родник...
Да только он не гасит пламя.

Иду аллеей, не спеша,
К приюту сердца на скамейке,
И плачет робкая душа,
Подобно дудочке-жалейке...

***

Вновь не торопится рассвет
Стелить дневное покрывало.
Ему спешить причины нет –

Пора сентябрьская настала.

И снова балом правит ночь,
И звёзды кружатся в фокстроте,
И гонит ветер сон мой прочь,
Шурша листвой на нежной ноте.

Пусть не торопится заря.
Не надо звать меня в дорогу.
Я в звёздной неге сентября
Хочу  побыть ещё немного...

***

Пусть кто-то скажет: «Осень – яд,
Что травит наши души!»
А я могу сто раз подряд
Её сонаты слушать!

Сто раз подряд сгорать в огне,
И таять, таять, таять...
Листать закаты в сладком сне
И звать в подруги память.

Сто раз подряд смотреть на птиц,
Что тянут клинья к югу,
Смахнув рукой слезу с ресниц.
Ах, осень! В сердце вьюга...

Ах, осень! Ты – тоски волна,
А ей я цену знаю!
И пусть ты – яд, но я до дна
Тебя испить желаю!

***

Снова яркая девушка Осень
Заглянула в мой город на бал.
Среди пасмурной зелени сосен
Разожгла листьев жаркий запал.

Всех оттенков душистого мёда
Её платье, накидка, платок,
Так и рвётся огнём на свободу
Медно-рыжий шальной завиток.

Так и просится пламя на волю,
Обжигая кленовую грусть.
Пусть горят перелески и поле!
В ярком золоте плавятся пусть!

Пусть пылают осины в багрянце,
И возносится к небу душа…
Осень в этом чарующем танце
Так печальна… И так хороша!

***

Пора осенняя свежа.
Деревья спят – не шелохнутся.
И снова просится душа
В купель природы окунуться.

Нырнуть всем телом с головой!
С разбега взять и  погрузиться!
Фонтаном брызг обдать с лихвой
Себя и счастьем насладиться!

Чтоб сердце ёкнуло! Чтоб дрожь!
И чтоб дыханье с ритма сбилось!
Чтоб смыть с себя печаль и ложь,
Всё то, что в мыслях накопилось!

Чтоб после выплыть и понять:
Что чудо – рядом, что природа –
Наш храм души и благодать,
Обитель наша и свобода…

***

Взять крылья и взлететь над осенью, над солнцем,
И не ругать судьбу, идя на компромисс,
Оставить все табу…
Как бабочки-червонцы, на тротуара твердь
Листва слетает вниз.

Забыть про боль и гнев, довольствоваться малым,
И не жалеть себя ненастью вопреки.
Пусть бабочки слепят нарядом ярко-алым,
Сожжёт их пламя нерв неверья и тоски.

Свободна от молвы, надеждами согрета,
Мне осень с облаков махнёт вослед рукой.
Счастливой быть легко, вобрав частицу света
От солнца и листвы червонно-золотой.

***

Почтальонка Осень
Миллионы писем
Вновь несёт по свету
Солнцу вопреки.
Средь берёз и сосен
По бескрайней выси
Страждущим приветы,
Песни и стихи.

Серебристых строчек
Вензеля, извивы
На цветных конвертах
Дождика легко
Узнаётся почерк,
Что опять игриво
Пишет комплименты
Щедрою рукой.

И летят посланья,
Словно судьбы наши –
Брызги ярких красок
В музыке ветров.

Чтоб сбылись желанья,
Мчатся, будто стражи,
Из оживших сказок
Стаи облаков...

***

Осень – дряхлая старуха –
Не спеша идёт с клюкой.
То ль молитву шепчет глухо,
То ли – заговор какой.

То ли сны о прежних вёснах
Не дают покоя ей,
И глядит старуха грозно
Из-под туч седых бровей.

Я иду, и осень в спину
Мне ворчит косым дождём.
Пожелтевшие осины
Грязным кажутся бельём.

Комом в горле давит жалость.
Не порвать мне жизни нить.
Неужели впредь осталось
Только светлым прошлым жить?

Ветер-пёс

Что скулишь побитым псом,
Ветер вольный, за окном,
Тычешь носом мне в стекло
В жалобной мольбе?
Заходи скорее в дом,
Поделюсь его теплом –
Мне сегодня повезло
Больше, чем тебе.

Злая тётка – не любя –
Осень выгнала тебя,
Позабыла, что ты нёс
Верно службу ей.
И, обидою объят,
О былой любви скорбя,
Оказался ветер-пёс
У моих дверей.

Так, в житейской суете
Люди разные – не те –
Наши души обокрасть
Алчут без конца.
Всё отдав, верны мечте,
Мы уйдём от них ни с чем…

Вор не вспомнит, тешась всласть,
Нашего лица.

***

В жёлтых шапочках берёзки.
Поредел осенний лес,
И горят дождинок блёстки,
Сумрак полога исчез.

Невесомей даль, прозрачней,
Заалел зарёй восток.
Снегиря в посёлке дачном
Слышен тонкий голосок.

Лишь дубы убор багряный
Берегут до зимних вьюг,
И медовый запах пряный
Разливается вокруг.

Благодать, раздолье, осень...
Гладь простора, неба синь.
Перелесков дальних просинь
Да чернявая полынь.

***

Прочь уходит осень парковой аллеей
По созвездьям листьев вдаль за горизонт.
Прежде, чем погаснуть, пламя жарко греет,
И душе о прошлом плакать не резон.

Не жалеть, не думать, не таить обиду,
За туманной синью бархатный закат.
Клён роняет звёзды, и никчёмно гибнут
В слякоти надежды. Жизнь как листопад.

Облетит и ляжет траурным узором
На дорогу в вечность – сюрреальность суть.
Грех отмолит ветер, стихнут разговоры,
И продолжит время бесконечный путь.

***

Есть в белом таинстве зимы
Всё усыпляющий покой.
В нём тонкой кисточкой размыт
Небесный купол голубой.

И в той тиши, на склоне дня,
Я вижу сон, волшебный сон:
Сажусь на рыжего коня,
Стрелою мчусь за горизонт.

Хочу мечту свою догнать.
И цель близка, и конь мой быстр.
И под ногами скакуна
Пылят снега созвездьем искр.

Зовёт раздолье, верен путь.
До счастья – руку протяни!
А, значит, стоит мне рискнуть!
Покой – забвению сродни.

***

Декабрь колдует за окном.
Ещё темно, но мне не спится.
Покину свой унылый дом,
Хочу я лесом насладиться.

Среди уснувших сном дерев
Пройдусь в тиши по снежным тропкам
И, от мороза опьянев,
Коснусь вновь тайны леса робко.

Ему шепну: «Мой господин!
Я так давно люблю всем сердцем
Тебя за то, что ты один
В моей душе играешь скерцо.

Меня спасаешь от оков
Угрюмых стен, тоски и скуки,
Взамен даря покой веков,
Иные мысли, чувства, звуки...»

Глоток свободы, неба синь
Все силы жить дадут мне снова.
Свежа декабрьская стынь,
Но не желаю я другого!

***

Смотрю в окно: переполох –
Снежинки там играют в салки!
Возьму пальто и за порог
В уютный мир уснувшей Жалки.

За мягким снегом ребятня
Бежит вдогонку: кто быстрее!?
Ай-да! и вместе с ними я,
Ещё успею – постарею!

Возьму в охапку белый снег,
Коснусь лицом его легонько...
Вернуться в детство ведь – не грех!
Пускай на миг всего и только...

*Жалка – название парка в г.Алексин

Поэтесса-зима

В тишине январской ночи
Белый стих из снежных строчек
(Серебрист, уборист почерк)
Пишет мудрая зима.
Чуткий месяц поэтессе
В серой облачной завесе
Свечи звёздные развесил –
Непроглядна нынче тьма.

И на чистый лист долины
Стих ложится ладный, дивный,
И сверкают переливы
Белоснежно-тёплых строк.
У зимы одно желанье
Грешным людям в назиданье
Донести своё посланье
К Рождеству святому в срок.

Чтобы мы, забыв обиды,
Только добрые флюиды
Незнакомцам и любимым
Посылали бы в ответ.
Чтоб чисты, как снег летящий,
Наши помыслы всё чаще
Приносили людям счастье
В суете бегущих лет.

В тишине январской ночи
Белый стих из снежных строчек,
Как молитву «Святый Отче»
Пишет мудрая зима.
Для души – не для забавы,
Не желая лёгкой славы,
Пишет сильным, пишет слабым,
Чтоб сменилась светом тьма.

***

Развесила шторы из звёздного ситца,
Ночник погасила январская ночь.
Бескрайнее поле снегами искрится,
Петляет лесов голубых вереница,
Колдует мороз – хочет стуже помочь.

Нетронутый мир: ни следа, ни тропинки.
Всё девственно чисто, свежо и светло.
Лишь царствие снега – снежинки, снежинки…
Зима убелила простор по старинке –
Повеяла в холод домашним теплом.

Безмолвная ширь: в ней покой и отрада.
Среди белых далей, что так хороши,
Желанье одно, и другого не надо,
Чтоб не было с совестью злого разлада –
Оставить без пятен просторы души.

***

О, как лютует в поле ветер,
Как больно хлещет по щекам!
В такую ночь злодейки-ведьмы
Спешат на шабаш ко дворам.
В такую мглу колдуют страхи,
И ставит вьюга в снег капкан.
А ворот выцветшей рубахи
Едва скрывает след от ран.
И сердце жмётся от испуга
С одной молитвою: «Держись!»
Ведь эта ночь – не просто вьюга,
Она – моя бродяжья жизнь.
И я иду, почти на ощупь,
Надежду робкую храня,
Что там за полем, в тихой роще,
Есть дом, в котором ждут меня.

Февраль

От зимнего сна просыпается небо,
На солнышке щурит глаза-васильки,
Жемчужные локоны, будто из крепа,
Смахнув осторожно с румяной щеки.

И взором сапфировым смотрит и смотрит
На белую скатерть пушистых снегов,
А солнечный лучик, гранёный, как кортик,
Теперь не боится ночных холодов.

Листает февраль за страницей страницу.
А неба глаза - как колодец без дна!
И голосом звонким плутовка-синица
Выводит на веточке: «Скоро весна!»

Март

Март капризен, как девица,
Своенравен и упрям!
То позёмкою резвится
По дорогам и полям,
То ласкается котёнком
И мурлычет за окном
Нежной песенкой негромкой,
Вдаль бегущим ручейком.
То морозцем взбеленится,
Пощекочет, озорник,
То в небесной колеснице
Вскроет солнца золотник!
Март капризный и смазливый,
Манит блеском новизны.
Смотрит важно, горделиво
Первый ставленник весны!

***

В страну первоцветов уводят ручьи,
Где жизнь начинается с новой страницы.
Малиновки песня, как утром лучи,
Сердца согревает, и запах корицы

Разлит по долинам. Пророчит вода:
«Трава на подходе, и снег – не всесилен!»
Прощается память с тем страхом, когда
У самых вершин опускаются крылья.

Забыты тревоги. Готовы леса
К  рожденью листвы в изобилии света.
Замри на минуту: слышны голоса –
То слышится музыка скорого лета.

И звуки надежды везде и во всём.
Ложатся в альбом долгожданные строки.
Воркуют ветра: мы тепло принесём,
К горячему солнцу открыты дороги!

Апрель

Художник-апрель
Достаёт акварель,
Весенний рисует пейзаж.
Мягкою кистью
Ажурные листья
В зелёный возводит витраж.

С умелой руки
Волны быстрой реки
Венчают лазурью простор.
Мастер прекрасный,
Травинок атласный
Он стелет мазками ковёр.

Багряный рассвет
И весны силуэт
Апрелю так просто писать.
Тайну рожденья,
Любви, обновленья
Он ловко сумел разгадать!

***

Давай, весна, поговорим,
Как наши жизни быстротечны…
Твоих черёмух белый дым,
Как шлейф судьбы под небом млечным.

Неугомонные ручьи –
Как дорогие сердцу гости.
В тебе для злобы нет причин –
Простишь зиме-плутовке козни.

Простишь берёзовый июнь
За роскошь трав, за буйство листьев,
И нежно оплетёшь, как вьюн,
Любовью душу, бескорыстно.

Желанье лучшего искать
Не примешь ты за отреченье.
Весна, открой мне, словно мать,
Большую тайну всепрощенья.

***

А вечер терпкий лил коньяк

В бокал немой зари.

Устало прячась в стылый мрак,

Как старый пилигрим,

Он вновь пытался отыскать

Забытой правды путь,

Но звёзд холодная тоска

Ему теснила грудь.

И чёрных туч зловещий рой

Скрывал неяркий свет…

Как безразличны мы порой

К другим в потоке лет…

***

Июль стучался веткой липы
В проём бессонного окна,
И ставень жалобные всхлипы
Терзали душу, как вина.

И мне хотелось встать и выйти,
В глухую полночь прокричать:
– Жизнь! Как непрочны счастья нити!
И как горька обид печать!

Но только ветер – узник мрака –
Стонал в ночной тени аллей,
И дождь, шурша по крышам, плакал,
Просил чуть слышно: «Пожалей...»

***

Ночная степь хранит прохладу
И горький запах мягких трав.
Луна зажгла свою лампаду,
Вокруг плеяды снов собрав.

А Млечный путь седой дорожкой,
Зовёт в поля, где свежесть рос,
Где, если хочется, то можно
Рукой коснуться крупных звёзд!

Здесь горизонт манит простором,
И в ночь, до самого утра,
Перепела нестройным хором
Тихонько шепчут: «Спать пора».

Летняя ночь

Когда угаснут краски дня,
Исчезнут тени, смолкнут звуки,
Остынет зарево огня,
Обнимут землю ночи руки.

Среди бескрайних берегов
В житейском море суматохи
Заснут кораблики домов
Под песню лета, ветра вздохи.

Листва начнёт свой разговор
Неторопливый, приглушённый.
Сплетут созвездия узор,
Мир будет спать заворожено.

Растают в сумраке ночном
Проблемы, ссоры и дела.
В забвенье сонном, колдовском
Их растворит седая мгла.

Стремленья, помыслы, мечты
Укроет ночь завесой тайны.
Задёрнув шторы темноты,
Убережёт от глаз случайных.

А завтра снова в ранний час
Затянем поясок потуже,
И в ритме бешеном всех нас
Земля отчаянно закружит...

Лес

Одетый в платье цвета малахита,
Заворожил простором томный лес.
Медвяной брагой солнышко разлито,
И океана будто слышен плеск.

Деревья обнимаются ветвями,
Срослись своими душами они.
Обласканная  южными ветрами,
Журчит листва в потоках, как родник.

Здесь солнышко голубит тёплым светом,
И во сто крат становится нежней
Зелёный бархат в облаченье этом
Под шёлковой вуалью из теней.

И кажется, что в этой неге млечной,
Где лес стоит, волнуя и маня,
Находятся истоки жизни вечной,
Весь смысл её земного бытия.

Осколки прошлого

Взгляд из окна  

               Тысячи, тысячи маленьких солнечных окошек – волшебная игра света и тени – в изумрудных гранях молодой майской листвы. Лёгкое дуновение ветра – и драгоценная россыпь  переливается всеми оттенками зелёного цвета в лучах заката. Точёные стволы недавно распустившихся лип тянутся прямо в небо, чуть не касаясь его.

                   Уютно устроившись в кресле, смотрю в окно. Отчего-то мир, оказавшийся по ту сторону стекла, кажется сказочным, нереальным, совсем не таким, как на самом деле. Едва различимый шёлковый шелест листьев ласкает слух, и даже гул изредка проезжающих машин совсем не нарушает спокойствия и умиротворения. Можно бесконечно долго рассматривать каждую веточку, каждый листок. Упоение и созерцание…Взгляд медленно перемещается, незаметно для себя, начинаю разглядывать тонкие полосы, крошечные точки, трещинки на оконной раме. А что это за пятнышко в углу? Подойдя поближе, вижу паука, который, испугавшись, тут же убегает.

                  Прикасаюсь головой к стеклу. Какое оно прохладное, оживляющее – не оторваться! Дыхание оставляет мельчайшие капельки, затуманивающие хрупкую прозрачность. Сама того не замечая, начинаю выводить тонкими пальцами причудливый узор. Капли сливаются друг с другом, становятся всё крупнее, крупнее и, наконец, длинными, тонкими ручейками стекают вниз, нарушая чёткость рисунка. Ладонь медленно стирает причудливую картину. Кажется, что вместе с рисунком, исчезает всё то, что  так много дней мучило и терзало. Душа очищается и становится такой же чистой и прозрачной, как стекло.
               В окно ложатся мягкие тени, вечер потихоньку уходит, и я погружаюсь в темноту майской ночи. Любопытные звёзды с интересом наблюдают за мной. Неяркий желтоватый свет  уличного фонаря вырисовывает очертания листьев. Глупенькие мотыльки с завидным упрямством летят к своей цели – лампочке-солнцу.
                 Кажется, есть что-то общее в этих крохотных бабочках-однодневках  и снежинках. Те тоже проживают свою недолгую жизнь, кружась и порхая, и также быстро исчезают, превращаясь из лёгких воздушных красавиц в унылый бездушный сугроб. В памяти всплывает январская ночь. Тусклый фонарь. Снег. Падающий, падающий, падающий бесконечный снег – нельзя отвести взгляд. В нескончаемом потоке среди тысяч снежных созданий выбираю одно и смотрю, как оно, подталкиваемое ветром, совершает головокружительные па под музыку метели. В эту минуту окно уже не кажется холодным и мрачным. Оно становится тёплым, родным, милым. За окном пурга, а здесь мир и покой. Однако, гармония не может длиться вечно, да и не нужно этого. Сердцу иногда хочется бури, эмоций, переживаний и даже какого-то необъяснимого дикого страха, когда сердце сжимается, по коже бегут мурашки, и ты не в силах совладать сам с собой. Но я возвращаюсь в реальность.

                   От размышлений становится жарко, распахиваю окно. Совсем темно. В неярком свете фонаря едва можно различить отдельные деревья.  Их  макушки закрывают звёздное небо как концы огромных чёрных крыльев. Краешком глаза замечаю внизу на тротуаре движение.  Запоздалый  прохожий, некий таинственный путник,  спешит, наверно, домой. В уснувшей тишине ночи его шаги отдаются мерными, громкими звуками. Провожаю путника взглядом. Куда он идёт? Что ожидает его там, за гранью сгущающейся мглы?  Может, кто-то также сидит у окна и ждёт. Ждёт его, уставшего, слегка запылённого, с косыми лучиками  не загоревших морщин, но такого родного, такого близкого! Радуюсь чужому счастью. А может, в этой бесконечной темноте никого и нет. Спешит человек к себе в маленькую квартирку, чтобы хоть как-то отогреться. Нет, не телом, а уставшей от одиночества душой у мягкого света ночной лампы. Глаза становятся влажными.  В голове  возникают вопросы: Кто я? Что делаю в этом мире? Что будет со мной завтра? И что будет потом, там, за чертой этой ночи? Мысли проносятся одна за другой, но все они остаются без ответа.
                   Становится душно, воздух совсем не свежий, а тяжёлый. Редкостная тишина!  Предчувствие чего-то яркого, необычного, как на сцене. Театральное действо ещё не началось, но эта гнетущая тишина уже сейчас даёт понять, что спектакль будет грандиозным! Неожиданно ощущаю  дуновение ветра, который всё больше и больше набирает силу, словно  шаман. В воздух взлетают клубы пыли, колдун  впадает в  безумный запал ураганного танца:  свистит, гудит, блеет и  рвётся, рвётся в окно, желая забрать с собой всё, что за ним находится.  Ловко  мечёт  он огненные стрелы, ударяет в огромный бубен. Молнии, гром, звон стекла, хлопанье рам! Скорей, скорей – спасительные щеколды! Одна, другая, третья! Ливень мощным потоком ударяет в окно. Восторженное, переполняющее чувство! Широко раскрытые глаза, холодные руки. Радость…и  разочарование. Хорошо, я уже спасена  тонкими стёклами от этой жути, что разыгралась на улице, но горестно потому, что спектакль скоро кончится, и ничего изменить нельзя, я – всего лишь зритель.

                     Дождь становится всё спокойнее, монотоннее. Капли уже не рвутся в окно, а медленно стекают по стеклу. Совсем как мои слёзы. Слёзы тоски, безысходности, слёзы счастья!  Счастья от того, что я живу, плачу и улыбаюсь, смотрю на мир, любуюсь им, созерцаю.  Пусть зачастую, только из этого окна, не единственного в моём доме, но самого любимого. Окно –  как порог, как начало. Начало долгого, интересного пути –  пути в бесконечность.

***

Любовь – святая простота!
И, вместе с тем, как клад – богата!
Она – награда и расплата.
Она – творение Христа.

Любовь – и боль, и красота,
Великой тайною объята.
Она с рассвета до заката
К себе влечёт, как высота.

Она – ярчайшая комета,
Что сотни лет уже воспета
В твореньях лучших мастеров.

Она одна околдовала
Всех, от велика и до мала,
Презрела вето всех оков.

Разные

Мы с тобою разные:
Полночь и рассвет.
Не во всём согласные –
Мы как «да» и «нет».

Вместе осторожно
Нас ведёт стезя.
Рядом быть нам сложно,
Да и врозь нельзя.

Наша песнь не спета,
Радужны мечты.
Я – цветное лето,
Осень – это ты!

Справиться с бедою
Нам двоим – пустяк!
Сладкое вино я,
Терпкий ты коньяк.

Мы друг друга стоим!
Солнце и луна.
Ты как штиль спокоен,
Ну а я – волна!

Несмотря на это,
Вместе навсегда
Наши две планеты
И одна судьба!

Ромашки
Подари мне ромашки на поле –
Сотни солнышек и облаков!
Подари, но не рви. Пусть на воле
Их ласкают ладони ветров.

Пусть картины с них пишет художник,
Пусть целуют любовно лучи,
Пусть поёт серенады им дождик,
Сладкой влагой питают ключи.

Пусть шмели, наслаждаясь нектаром,
Им жужжат комплименты в ответ...
Подари! Пусть любовным пожаром
В сердце девичьем вспыхнет рассвет.

Ведь они – чудотворницы лета!
И от них всё свежей и светлей.
Ах, ромашки! От ясного света
Льётся в душу медовый елей!

***

Уговаривал огонь лучину:
–  Подпусти меня к себе поближе,
Ты меня не бойся, не обижу!
Волноваться, слышишь, нет причины!

Подарю созвездья поцелуев,
Раскалённых угольков рубины,
Наслаждений дивные картины
Золотою кистью нарисую.

Я дыханьем обогрею нежным,
Обниму и искупаю в ласке!
Подпусти! С тобой сойдёмся в пляске
И утонем в радости мятежной!

Подпустила.  Сладкие посулы
Огонёк сдержал: увлёк лучину.
А она, не разглядев личину,
Вся сгорела, искрой упорхнула.

И теперь она звездою яркой
На огонь любуется в томленье.
Пусть всего одно, одно мгновенье,
Но в любви она пылала жаркой!

***

Нежно-алый румянец заката
Скрыла в локоны чёрные ночь.
Не жалей! Расставанья утрату
До зари неизбежной отсрочь.

Помолчим. И речная соната
Унесёт боль и горести прочь,
Наше счастье разлукой распято,
Постарайся себя превозмочь!

Всё могло быть, наверно, иначе...
Только взгляд любопытный не прячет,
Смотрит вниз неба блудная дочь.

О, Луна! От тебя ведь не скрыться!
Ты страдания нам не пророчь!
Нам и так очень трудно проститься...

***

Ноченькой Крещенской выйду на крылечко,
И лукавый месяц улыбнётся мне.
Брошу на тропинку тонкое колечко,
Погадаю робко о грядущем дне.

Где живёт милёнок? Где, в какой сторонке,
Укажи, колечко, да не обмани!
Слышится мне песня, голос его звонкий,
Деревушек дальних видятся огни.

В снег густой, колечко, погоди, не надо,
Не катись, родимое, да не кличь беду!
Кануть не хочу я, лучше мне в награду
Напророчь везение в золотом саду.

Только, непременно, к отчему крылечку
Возвращайся, слышишь?! Не беги ты прочь!
Девице румяной, тонкое колечко,
Нагадай удачу на Крещенье в ночь!

Рассвет

Когда устану вдаль бежать
За жизнью моей вслед,
Когда тебя устану ждать,
Я превращусь в рассвет.

И загляну в твоё окно,
Лишь сложит крылья ночь.
Чужое, скользкое оно
Не сможет мне помочь.

Я буду солнечным лучом
Окно родное греть.
Но оно глянет палачом!
От взгляда б не истлеть...

И в дымке нежно-голубой
Растает счастья след.
Я растворюсь во мгле седой,
И превращусь в рассвет.

Окрасит алым небеса
Заря в истоках дня,
И заблестит в траве роса…
Но только

без меня.

Серая пташка

Для тебя я лишь серая пташка
Среди чудной красы журавлей,
И напрасно роняют ромашки
Лепестки на ладони полей.

Что гадать? Ведь, моё оперенье –
Не находка для пристальных глаз.
Остаётся печаль да смиренье,
И тоска в одиночества час.

Но я буду в листве изумрудной,
Несмотря на обиды и боль,
Вить гнездо, пусть, одной мне и трудно.
Незавидна у ждущего роль.

Ну, а ты улетай на свободу,
Я неволить не стану тебя.
Коль насильно нет к милому брода,
Отпускаю... всем сердцем любя!

***

Когда утихли в сердце ветры,
Тайфуны страсти улеглись,
И между нами километры,
И в будни праздники слились,

Когда от спячки встрепенулась
И, колокольчиком звеня,
Душа на небо потянулась,
Зачем ты вновь позвал меня?

Зачем обломанную ветку
Живою поишь ты водой?
Зачем зовёшь в большую клетку,
Пусть и с кормушкой золотой?

Зачем, о прошлом забывая,
Я верю в сладкие слова?
Наверно, потому, что знаю:
Моя любовь ещё жива!

***

Не звоню, не пишу и не еду.
Осень скрипку тревожит ветров.
Торопясь, по кленовому следу
Прочь уходит тепло со дворов.

Улетает в безвременье счастье,
Журавлиной прощаясь строкой,
И сжимает легонько запястье
Не рука, а браслет золотой.

Разговоры о прошлом неспешно
Вновь со мною осины ведут.
Только дождь, что в слезах безутешен,
А не друг, мой разделит маршрут.

Отчего так случилось, так вышло?
Километры нам стали судьбой…
А за мною вдогонку, вприпрыжку,
Лишь листва пожелтевшей гурьбой.

Да созревшие гроздья калины
Летним солнцем на ветках рябят,
Затерялись в дороге мы длинной…
Но я помню. Я помню тебя.

***

Вот и снова коротаю вечер,
Глядя вдаль сквозь тонкое стекло.
Вспоминаю о короткой встрече,
Что любви изранила крыло.

Далеко… и с каждым днём всё дальше
Счастья умирающего миг.
Между нами океаны фальши
И любви… мелеющий родник.

Падают с небес осколком счастья
Под ноги, плеская воду луж,
Звёзды клёна, и опять ненастье
Залетает в дом с ветрами стуж.

Расстоянья, говорят,  сближают…
Только мы, с тобой, так далеки.
И совсем не жалко, что пронзают
Листья клёна  иглы-каблуки.

***

Заметает февраль прошлых горестей след
И пылит по дорогам позёмкой.
В чёрных тучах луны золотой амулет,
И свеча на столе пред иконкой.

Вдаль уносит с собой зимних дней череду
Свежий ветер, даря мне надежду.
Я по краю обрыва уже не пойду,
Я теперь не такая как прежде.

И пускай за окном белит землю февраль,
Наш роман - лишь подобие мига.
Мне прочитанной сказки ни капли не жаль,
Начинаю я новую книгу!

Я боюсь начинать заново

Бездонный колодец  

        Ночь.

  Но-о-о-чь.

  Чёрная ночь.

  Удивительная.  Сказочная.  Волнующая…

  Зловещая.  Пугающая.  Необъяснимая…

          Ночь. Есть что-то завораживающее в этом слове, в этих звуках. Есть тайна.
Земля отворачивается одним боком от Солнца, и в эти часы тебе открываются некие, неведомые днём, стороны жизни.

          Ночь. Только ночью ты особенно остро ощущаешь себя частью Вселенной, огромной и далёкой Вселенной. Ты представляешь себя камушком, лежащим на дне бездонного колодца, ибо не ведаешь, где Вселенная кончается и где берёт начало.
       Ночь. Ты сидишь у костра.  Мерно потрескивают угольки.  Пламя нежно обнимает поленья.  По телу разливается приятное тепло. Ты смотришь на звёзды.
       Нет ничего более умиротворяющего, чем созерцание звёзд.  Вокруг темно, слышен лёгкий шелест листвы, негромкая песня кузнечиков. Где-то поодаль в поле раздаётся   убаюкивающая перепелиная колыбельная: «Спать пора, спать пора…» Ты сидишь и смотришь…

          Смотришь в этот бездонный колодец – Вселенную, в небо. И первое, на чём останавливается взгляд – Млечный Путь. Он действительно похож на молочную дорожку. Наверно, какой-то межгалактический молочник прошагал по чёрной выси от одной зари до другой с прохудившимся бидоном и оставил за собой туманный след разлившегося молока.  Ты глядишь на эту бесконечную дорогу, ощущаешь себя  её пылинкой и думаешь: «А вдруг там, на какой-нибудь далёкой планете, которую с Земли и не разглядеть совсем, кто-то вот так же сидит у костра и смотрит в небо. Смотрит и думает о тебе».

          Лёгкий ветерок ласково гладит по щеке. Ты переводишь взгляд на Большую Медведицу. И почему она – медведица? Сколько ни присматривайся, трудно уловить в очертаниях этих семи звёзд медведицу: большую, лохматую, неуклюжую.
        Ночь. Вдыхаешь тёплый, немного влажный воздух, впитавший в себя запахи трав. Глаза закрываются сами собой, и ты думаешь о том, что вот так, сидя у ночного летнего костра, можно провести всю жизнь, целую вечность.
        Вечность…  Вечность  и ночь. Есть что-то общее в этих двух, совершенно разных словах. День пролетает незаметно в трудах, заботах. Не успеешь оглянуться, как он уже кончился. Ночь же всегда тянется долго, даже если она летняя. Осенние и зимние ночи и вовсе кажутся бесконечными.
        Ты сидишь с закрытыми глазами.  Мысли неожиданно уносят тебя в одну из таких нескончаемых ночей – чёрную, промозглую октябрьскую ночь, бесприютную  неспокойную.  За окном рвёт и мечется взбесившийся ветер, поднимая в воздух охапки листьев, в стёкла бьют струи леденящего сердце дождя, деревья гнутся и хлещут друг друга ветвями. По небу несутся огромные, бескрайние тучи, слышится скрежет раскачивающегося фонаря. На душе скребут кошки от волнительного, нехорошего предчувствия, и даже в тёплой комнате становится зябко и неуютно.

           Невольно поёживаешься, а память уже влечёт тебя в совсем иные ночи. Глухие. Они наступают в августе.  На десятки километров вокруг ни единого звука.  Тишина неслышно ступает за твоей спиной. Кажется, что всё  вымерло, и только звёзды, бесчисленные звёзды, которых в августе бывает особенно много, смотрят на тебя не то с любопытством, не то с безразличием.
          Вдруг ты слышишь шорох за спиной.  В первое мгновенье сердце замирает, и ты чувствуешь, как по коже большими мурашками крадётся страх. Открываешь глаза.
          Странное это чувство – страх. Почему-то именно ночью оно проявляется наиболее остро.  То ли  от осознания собственной беспомощности – куда бежать, если всюду кромешная тьма, то ли  -  из суеверия.

              Пламя костра делает очертания предметов нереальными, отбрасывая длинные тени,  и,  чудится,  вокруг костра кто-то невидимый водит хоровод. Может, это леший с кикиморами из леса пришёл к тебе на огонёк?
           Шорох повторяется.  Ты прислушиваешься, оборачиваешься… и видишь нарушителя твоего спокойствия. Это всего лишь ёжик. Он тоже решил подойти поближе и рассмотреть, что же такое творится этой летней ночью в его владениях.  Ты улыбаешься своему страху и вспоминаешь, как однажды  ночью в квартире тебя разбудил странный звук. Поднявшись с кровати и оглянувшись, видишь сидящую на подоконнике чужую кошку. Невероятным образом она смогла запрыгнуть в форточку окна на втором этаже.  Акробатка! Так же быстро, как и появилась, кошка бесследно снова растворяется в окне…

             Все страхи понемногу рассеиваются, ты снова смотришь в далёкое небо. Оно зовёт к себе, и хочется лететь в эту чёрную бездну…

              Вот она! Падающая звезда! Конечно, на уроках в школе нас учили, что падающих звёзд не бывает, что это всего лишь метеоры, летящие сквозь атмосферу Земли и бесследно сгорающие в ней. Только почему-то, сидя здесь, у ночного костра, в это совсем не верится, и ты по привычке загадываешь желание. Сколько таких желаний уже было загадано!? Ты и не помнишь.  Не можешь даже  с уверенностью сказать:  сбылись они или нет, но всё равно загадываешь. Вдруг повезёт, как однажды в тёплую майскую ночь...

             В голове проносятся картинки и звуки соловьиных ночей. Майские ночи… Ночи, наполненные ароматом черёмухи, весны и какого-то пьянящего чувства обновления, чистоты, свежести, которые источает каждый молодой цветок, каждый листик, каждая травинка.

              На ум приходит поговорка: ночью все кошки серы.  Открываешь глаза  и присматриваешься:  правда, окружающий мир видится лишь в оттенках мышиного цвета. Только ты этого не замечаешь, поскольку за многие дни успеваешь запомнить и привыкнуть к тому, что листва – зелёная, домик на даче – жёлтый, и кошка твоя, вовсе не серая, а рыжая!

              Взгляд медленно скользит по углям, по забору, по макушкам дальнего леса, небосклону…

              Ночь.

              По странному, необъяснимому стечению обстоятельств, большинство людей приходят в этот мир и покидают его именно ночью. Видимо, в этом есть какая-то тайна, разгадать которую, мы пока не в силах. А может, и не надо разгадывать?
    Есть нечто притягивающее, манящее, непознанное…

Бездонный колодец.

Н-о-о-о-чь.

Чёрная ночь.

Ночь.

***

Об осени на память в заветную тетрадь
Вложу листок кленовый – осколок солнца алый.
А сумрак будет снова на небе рисовать
Причудливый орнамент задумчиво-устало.

Ночь будет долго длиться, тягучая как мёд,
Укрывшись  листопадом от ветреной погони.
А, может, так и надо? Рассвет ещё придёт…
И звёзды, словно птицы, слетятся на ладони.

И пусть совсем продрогший день прячется во мгле,
Сиротски зябнут ветви, согреть себя не в силах.
Пусть сумрак неприветлив, но через много лет
Кленовый лист засохший напомнит: я любила…

Журавли

Коснись моей руки
Доверчиво и нежно,

Души усталой хворь.
Обидам  вопреки,
Как символы надежды,
Сквозь алость тихих зорь
Летят во мгле неспешно
Красавцы-журавли.

Не надо лишних слов!
Нас вновь спасает вечер,
Негромкая мольба
Печальных, светлых птиц.
Разлукам всем назло,
(Жаль, этот миг не вечен)
Склонюсь к тебе я ниц.
И мне разгладить нечем
Две складочки у лба.

И пусть уносит прочь
Тоску и холод сердца
В закатные лучи
Монахов серый клин.
Идёт  неслышно ночь
(Безмолвье – не кокетство)
По бархату земли.
Пусть стихнут мегагерцы…

Мы просто помолчим…

***

В тот вечер погожий,
Пропитанный ладаном,
Я встретилась с прошлым
Нежданно, негаданно.

Слились в одночасье
Теней очертания,
Беду или счастье
Сулило свидание?

И теплилось алым
Листвы украшение,
А я принимала
Для сердца решение:

Вернуться? Остаться?
Шагнуть ли в грядущее?
Пронзали пространство
Созвездья колючие.

Я знала, что в реку
Одну не получится
Шагнуть человеку...

Вечерней попутчицей
Прошла молча мило
Походкою праведной.

А сердце заныло:
– Ты сделала правильно?