Творческая работа по циклу стихотворений М. Цветаевой "Стихи к Чехии"

                       Нет ни волшебней, ни премудрей

                            Тебя, благоуханный край…

     В этих юношеских стихах названо все самое родное в цветаевской Германии: немецкая поэзия, немецкая мудрость, немецкая природа – то, что составляет самый дух этой страны. Когда в разгар первой мировой войны Цветаева прочла стихотворение «Германии» на литературном вечере в Петербурге, кто-то возразил: «Волшебный, премудрый – да, я бы только не сказал благоуханный: благоуханны – Италия, Сицилия…» И Цветаева мгновенно бросилась на защиту: «А – липы? А – елки Шварцвальда? O Tannenbaum, o Tannenbaum! А целая область Harz, потому что Harz – смола. А слово Harz, в котором уже треск сосны под солнцем…» Германия занимала большое место в жизни Марины Цветаевой. Когда в середине 30-х годов она пыталась объяснить свое более чем прохладное отношение к Толстому и Достоевскому, ей пришлось обратиться к своим немецким истокам: «И – кажется, последнее будет вернее всего – я в мире  люблю не самое глубокое, а самое высокое, потому русского страдания мне дороже гетевская радость, и русского метания – то уединение…»

     В 1925 году Цветаева опубликовала эссе «О Германии», составленное из дневниковых записей 1919 года: поверженная, растоптанная войной ,Германия оставалась для нее все той же страной высочайших духовных сил и возможностей, в которую в детстве ввела ее мать. По цветаевской логике, побежденная Германия нуждалась, требовала восторга и прославления. «Моя страсть, моя родина, колыбель моей души!»- начала она эссе – и в этом не было кокетства или эпатажа. Любовь к Германии, чувство духовного родства с ней с годами становились все более осознанными. Цветаева, в крови которой смешалась кровь разных национальностей, не забывала, что ее дед Мейн – из остзейских немцев, что в ней, наряду с русской и польской, есть частица немецкой крови. Косвенным образом и это приобщало ее к Германии, хотя, безусловно, решающим было родство по духу: «Во мне много душ. Но главная моя душа – германская. Во мне много рек, но главная моя река - Рейн». Так она чувствовала. Но все же главная душа Цветаевой была русская, хотя бы потому, что она думала и писала по-русски и с русским языком была связана нерасторжимыми узами.

     Германия – важнейшая часть наследства, оставленного ей матерью. Как явление мировой истории и культуры она стала неотъемлемой частью сознания Марины Цветаевой, в ее пределах она чувствовала себя также свободно, как в русских. Это давало ей право и возможность судить о сущности Германии: национальном характере и устоявшемся быте немцев – для нее это было свое. Цветаева считала немецкий язык и культуру наиболее близкими не только себе лично, но и русскому языку, культуре, русскому духу в целом. Вслед за О.Мандельштамом она находила общие корни России и Германии.

     Особым образом она ощущала свою близость с немецкой литературой – от эпических сказаний до новейшей поэзии. Пронзенность и «взаимопроникнутость» русской народной стихией, Державиным, Пушкиным, Пастернаком – всей русской поэзией – сплеталась с такой же «взаимопроникнутостью» народной стихией Германии: Нибелунгами, балладами, сказками… Гете, Гейне, Рильке. Мироощущение и мироотношение Цветаевой корнями глубоко в том новом, что дал миру немецкий романтизм. Разрозненные высказывания Марины Цветаевой о Германии, немцах, сведенные воедино и связанные с «Крысоловом» и блестящим эссе «Два Лесных Царя», представляют собой определенную систему взглядов и показывают, как значительно место Германии в духовном мире Цветаевой. Поэтому первые раскаты надвигавшейся войны явились для Цветаевой большим ударом.

     Новой войны Марина Цветаева боялась панически. Ее страх усугублялся тем, что у нее подрастал сын; катастрофа в виде войны или революции грозила ему непосредственно.

     Через день после объявления мобилизации в Чехии Цветаева написала: «Я Чехию чувствую свободным духом, над которым не властны - тела». С этого момента Цветаева напряженно следит за всем, что происходит с Чехословакией. Впервые, по ее признанию, читает все газеты, не пропускает кинофильмов и радиопередач о ней. Маленькая и беззащитная Чехия стала для нее «свободным духом», а Германия обернулась грозным телом, нависшим над Европой. Вне зависимости от политики она принимала сторону слабого и гонимого. Драматизм ситуации для нее лично заключался в том, что конфликт касался стран, с которыми она была душевно связана: «колыбель ее души» всей своей мощью намеревалась и вскоре придавила родину и колыбель ее сына – независимую Чехию, с которой она сроднилась за 13 лет разлуки, тоски.

     Мюнхенское соглашение в сентябре 1938 года, позволившее разделить Чехословакию, отторгнуть у нее Судетскую область, потрясло Цветаеву – она восприняла его как акт предательства. Из потрясения и негодования начали выкристаллизовываться стихи, она вновь погружалась в поток поэзии. На третий день Мюнхенского соглашения она обещала: «Бесконечно люблю Чехию и бесконечно ей благодарна, но не хочу плакать над ней (над здоровым не плачут, а она, среди стран – единственная здоровая, больны – те!), итак, не хочу плакать над ней, а хочу ее петь». На много месяцев, преодолев или отринув психологические и бытовые трудности подготовки к отъезду, Цветаева ушла в работу. Это был ее последний стихотворный цикл – «Стихи к Чехии», вернее, два цикла – «Сентябрь» и «Март», написанные по разным поводам и в разное время и объединенные в один. Второй раз в жизни Марина Цветаева обратилась к «гражданской лирике», по силе страсти и поэтическому мастерству «Стихи к Чехии» не уступают созданному почти два десятилетия назад «Лебединому Стану». Как всегда в такой большой работе, Цветаева тщательно собирает материалы, вникает в подробности чешской истории, культуры, фольклора.

     «Сентябрь» писался в ноябре 1938 года, «Март» - в марте-мае 1939. Они вызваны к жизни историческими событиями одного плана, но не до конца однозначными. В сентябре 1938 можно еще было надеяться, что Гитлер ограничится захватом Судетской области и Чехословакия сохранится как самостоятельное государство. Очевидно, так думала и Цветаева. В первых трех стихотворениях «Сентября» нет упоминания о немцах и Германии. Цветаева воспевает природу Чехии и ее народ, его умение пользоваться свободой, трудолюбие, дружелюбие. Только теперь, оборачиваясь назад, она поняла, как много значила для нее эта страна, приютившая ее в изгнании, давшая хлеб всем – «кто без страны!», ставшая родиной ее сыну. То чувство, которое на протяжении всех парижских лет заставляло ее мечтать о Праге, воплотилось в «Стихах к Чехии».

                                  В селах – счастье ткалось

                                  Красным, синим, пестрым.

                                  Что с тобою сталось,

                                   Чешский лев двухвостый?

                                   Лисы побороли

                                   Леса воеводу!

                                   Триста лет неволи,

                                   Двадцать лет свободы!

Лисы – все, кто позволил разделить Чехословакию, предал ее, надругался над ее суверенитетом. Цветаева не теряла надежды, стремилась поддержать своих чешских друзей и пророчествовала:

                                    Лишь на час – не боле –

                                    Вся твоя невзгода!

                                    Через ночь неволи –

                                    Белый день свободы!

     Март 1939 года разбил все надежды: 14 марта немцы начали оккупацию Чехословакии, 15 они были уже в Праге. «15 марта 1939 года – вход в Прагу, - записывает Марина Ивановна. -  В 7.45 освещается Градчанский замок, взвивается флаг. Вся Прага на площади: последний гимн, вся толпа поет и плачет…»

     Она вырезает из газеты «Пари-Суар» от 19 марта фотографию: Гитлер смотрит из окна Градчанского замка на оккупированную Прагу. Заводит специальный конверт, надписывает: «Письма и открытки из Чехии. Фотографии чешской трагедии». Все это потом поедет в Россию. Это событие заставило ее вернуться к работе. Ей пришлось избавиться от иллюзий и посмотреть правде в глаза: возлюбленные германцы в настоящий час истории обернулись варварами – татарами и гуннами.

                                     Пред горестью безмерною

                                     Сей маленькой страны,

                                     Что чувствуете, Германы:

                                      Германии сыны??

     Кошмар происходящего в Европе, боль за страдающую маленькую страну, страх неизвестности, тревога, принявшая уже хронический характер,- все вместе не дает покоя ни днем, ни ночью.

     Читая и перечитывая цикл «Март», чувствуешь музыкальную основу построения: начинаясь на тихих и ровных нотах – «Колыбельная» - он крещендо доходит до крика – «Германии» - на котором как бы обрывается и снова со спокойного тона «Марта» («Атлас – что колода карт…») постепенно усиливается до вопля «О слезы на глазах!» Завершается цикл настоящим апофеозом - гимном чешскому народу в двух последних стихотворениях.

     Ключевые стихи цикла – взрыв скорби, страсти, протеста.

                                       О слезы на глазах!

                                       Плач гнева и любви!

                                       О Чехия в слезах!

                                       Испания в крови!

                                       О черная гора,

                                       Затмившая – весь свет!..

     Но в стихах Марины Цветаевой нет ненависти. Скорбя о Чехии, всем сердцем сочувствуя ей, клеймя презрением виновников ее унижения, она и Германию не ненавидит, а скорбит о ней – заблудшей , предавшей и покрывшей позором самое себя. Начальные строки стихов «Германии», трижды повторенное слово – Германия – звучат признанием в любви:

                                      О, дева всех румянее

                                      Среди зеленых гор –

                                      Германия!

                                      Германия!

                                      Германия!

и резко обрывается:

                                     Позор!

Позор, но не ненависть. Скорее недоумение и, может быть, попытка вразумить, остановить.

                                       О мания! О мумия

                                       Величия!

                                       Сгоришь,

                                       Германия!

                                       Безумие,

                                       Безумие

                                       Творишь!

     Но разве поэтам суждено останавливать войны? Только в одном четверостишии Цветаева как бы отрекается от того, что прежде было для нее дорого. Если в стихах «Германии» («Ты миру отдана на травлю…») 1914 года она провозглашала:

                                      - От песенок твоих в восторге –

                                        Не слышу лейтенантских шпор…

- то нынче уже не шпоры, а танки заглушают звуки сказок – это страшнее и опаснее – и надмирная, астральная душа Германии опустилась до грабительской войны:

                                        Полкарты прикарманила,

                                          Астральная душа!

                                          Встарь – сказками туманила,

                                          Днесь – танками пошла!

     В одном из своих писем она признавалась: «Я думаю, Чехия – мое первое такое горе.» И это горе в одинаковой степени относилось и к раздавленной Чехословакии и к раздавившей ее Германии. В глубине своего сознания и своей души Цветаева не могла отождествлять Германию с Гитлером и фашизмом. Для нее Гитлер был крахом Германии. Крах Германии, крах Чехии, крах Европы, пасующей перед Гитлером – в каком-то глубоком смысле это был крах самой Цветаевой. Судьба еще раз наглядно продемонстрировала ей несовместимость с современным миром всего, чем она жила. С Германией рухнуло последнее прибежище ее души. Больше нечем было жить и дышать – она жила по инерции, привязанная к жизни своим непомерным чувством долга. В тисках, сжимавших ее все туже и туже, поэзия оставалась последней возможностью вздоха и крика – и Цветаева прокричала одно из самых трагичных в своей прямоте и безыскусности стихотворений, заявляя Богу, что выходит из игры, называемой жизнью, отказывается от обязанности быть человеком:

                                          О черная гора,

                                          Затмившая – весь свет!

                                          Пора – пора – пора

                                          Творцу вернуть билет.

                                          Отказываюсь – быть.

                                          В Бедлане нелюдей

                                          Отказываюсь – жить.

                                          С волками площадей

                                          Отказываюсь – выть.

                                          С акулами равнин

                                          Отказываюсь плыть -  

                                          Вниз – по теченью спин.

                                          Не надо мне ни дыр

                                          Ушных, ни вещих глаз.

                                          На твой безумный мир

                                          Ответ один – отказ.

     Эти стихи закончены ровно за месяц до отъезда Марины Цветаевой из Парижа. После них было уже все равно – где не-жить.