Подготовка к ОГЭ и ЕГЭ

1. Как только родители принялись ругаться, бабушка посадила Риту и громким голосом стала читать ей вслух «Квартеронку». (2) Я, с раздвоенным, как жало у змеи, слухом, стояла в коридоре. (3) «Разве я тебя не предупреждал?» – гремел отец. (4) «Молчи и не лезь не в свое дело!» – взвизгивала мама. (5) «Легкое видение возникло у моего изголовья», – дребезжащим голосом читала бабушка. (6) Сестра тоже прислушивалась к крикам из соседней комнаты, лицо у нее было сонное, а бабушка продолжала читать своим неискренним, слабым голосом. (7) Мама за стеной швырнула об пол чашку с чаем, раскаленная лава перелилась через порог и хлынула в нашу комнату. (8) Рита подобрала ноги.
   
   (9) Бабушка прежде демонстративно закладывала уши ватой, едва родители начинали кричать. (10) И я, когда была маленькой, как Рита, косилась на нее в неприязненном и напрасном ожидании, что она вот-вот вмешается и наконец скажет свое веское слово, но потом поняла, что нет у нее в запасе такого заветного слова, она только делает вид, что обладает властью, к которой, чуть что, может прибегнуть, и что на самом деле она беспомощна, как мы с Ритой... (11) Но в последнее время бабушка позабыла про вату, потому что у нее появилась забота поважнее: не дать заснуть Рите, которая, следуя по крутым виражам враждующих голосов, как по перилам, соскальзывала в летаргию, будто Морфей дул ей в уши, заглушая вопли за стеной и смыкая длинные Ритины ресницы.
   
   (12) Может, Рита и прежде впадала в спячку под бурный аккомпанемент родительских ссор, но заметили это только после случая с утюжком, привезенным отцом ей в подарок из Москвы, который Рита, зарабатывая авторитет во дворе, подарила Галинке. (13) Никто, кроме меня, не знал, чем была для нее эта Галинка, а наши родители вряд ли даже подозревали о существовании этой девочки. (14) Я думаю, что никто потом не имел над Ритой такой безоговорочной власти, какую имела Галинка. (15) В городке, куда мы переехали, Галинку уважала вся мелкота, потому что она была веселая, ловкая, быстрее всех бегала, выше всех прыгала, и вообще все у нее получалось лучше, чем у других.
   
   (16) Переехав сюда, мы долго чувствовали себя одинокими. (17) Рита сориентировалась раньше меня, проявила волю и настойчивость в обживании новых пространств и покорении новых людей, точно надеялась там, во дворе, создать себе другую, дружную семью, свить гнездо где-нибудь под грибком или в песочнице, потому что по нашему родительскому дому то и дело пролетали ураганы семейных ссор, выдувая остатки тепла, и ничего живого там уже не могло вырасти.
   
   (По И.Н. Полянской*) 
   
   Полянская, Ирина Николаевна (1952 – 2004) – русская писательница, прозаик. Рассказ “Утюжок и мороженое” получил премию имени Юрия Казакова как лучший рассказ 2003 года.

(1)Крайний участок по Пролетарской улице, прилегающей к заводскому забору, принадлежал Аносовым – дяде Жене и тёте Нине. (2)Их дочь, на год меня моложе, иногда привлекалась для игр в дворовую компанию. 

(3)Так вот, к Аносовой приехала сестра из голодной послевоенной деревни и оставила у них до весны своего среднего сына Шурку Гусева – отъедаться. (4)А к лету собирались перебраться под Москву всей семьёй на постоянное жительство.

(5)Мой новый приятель, как и все мы, стриженный под нулёвку, лопоухий Шурка Гусев прилип ко мне, привязался, приходил к нам поиграть и делать уроки – это в нашей-то тесноте. (6)«А у нас в деревне был сепаратор!» – вещал он загадочно. (7)И пытался объяснить, что это за агрегат и как в него заливают молоко, а из него вытекают сливки. (8)А из сливок потом сбивают масло. (9)И Шурка чмокал и закатывал глаза, вспоминая масло, которого в деревне давно не видел.

(10)Утром я отправлялся в школу, заходя за Шуркой к Аносовым. (11)Стучался, входил и ждал у двери, наблюдая, как тётя Нина кормит дочь и племянника. (12)Кофе с молоком, как и у нас, – из чайника. (13)Дочке в стакан – три куска сахара, Шурке – один. (14)Дочке намазывался белый хлеб густо-густо. (15)Шурке намазывался чёрный хлеб жиденько. (16)Да так жиденько, что сквозь масло видны поры черняшки. (17)Мазала тётя Нина быстро и ловко, я не мог уловить, как она успевала затормозить на масле, как умудрялась, не снижая темпа, накладывать его по-разному дочери и племяннику. (18)Ах, тётя Нина, и невдомёк вам было, что я всё вижу!

(19)О своём открытии я поведал домашним. (20)Мама вздохнула и почему-то назвала тётю Нину Аносову несчастной бедняжкой, что меня несказанно удивило. 

– (21)Она не бедная, она жадная! 

(22)И тут мама достала меня полотенцем пониже спины и добавила, что я и так в каждой бочке затычка.

(23)Весной прибыло из деревни всё большое семейство Гусевых, они соорудили приземистую пристройку к высокому аносовскому дому и поселились в ней. (24)Брат Шурки Иван Гусев записался в нашу семилетку, попал в мой класс и, как эстафету, принял мою дружбу с Шуркой. (25)Мы стали с ним такими неразлучными, что задание по физике – построить электромоторчики – решили выполнить сообща. (26)И договорились, что сначала – мне.

(27)Работа закипела. (28)Ванька ловко резал жестяные заготовки из консервной банки, распрямлял их молотком, я размечал, он кроил, вырезал, загибал края и плющил детали ротора и статора, обматывая их медной проволокой, доверив мне тонкую работу по изготовлению контактов якоря из кусочков жести и изоленты. (29)Я умолил отца купить в Москве плоскую батарейку, и вот она присоединена к моторчику. (30)Чудо! (31)Он заработал, зажужжал, подрагивая на деревянной дощечке. (32)Есть изделие! 

(33)Наутро я принёс моторчик на урок физики и продемонстрировал учителю Михаилу Родионовичу. (34)Тот похвалил меня, и в моём дневнике появилась пятёрка.

(35)«Теперь давай делать мой мотор», – предложил Иван. (36)«Давай, – согласился я не очень охотно, – только завтра, после школы». 

(37)Как же мне не хотелось клепать второй движок! (38)Я всячески отлынивал. (39)Иван даже заплакал. (40)Я работал нехотя, спустя рукава, не совпадали размеры. (41)В итоге моторчик вышел крупнее первого, аляповатый, неизящный. (42)Не то что мой, образцовый! (43)«Во какой получился!» – фальшиво-радостным голосом сказал я Ивану. (44)«Повышенной мощности!»

(45)Подключили батарейку. (46)Якорь задрожал и начал медленно вращаться, постепенно ускоряясь. (47)Опорная дощечка дрожала и перемещалась по столу. (48)«Как трахтор», – сказал Иван. (49)Но взял его домой. (50)И тоже всё-таки получил пятёрку.

(51)Честно говоря, через столько лет мне стыдно набрасывать на бумагу этот эпизод, засевший в памяти как заноза. (52)Потому что теперь понимаю: за дело меня мать тогда наказала, за дело укорила. 

(По Ю.И. Чичёву*)

* Юрий Иванович Чичёв (род. в 1938 г.) – современный русский поэт и прозаик, журналист, автор произведений для детей и подростков

"Отправь голову в отпуск!" (П. Измайлов)

«Отправь голову в отпуск!» – такой призыв сплошь и рядом украшает сегодня столичное метро и пригородные электрички, страницы самых популярных газет и журналов и улицы крупнейших городов страны, звучит по радио и на ТВ… Только не подумайте, что эта «беспрецедентная рекламная кампания» направлена на раскрутку высокоградусных напитков. Всё гораздо возвышеннее: «новый формат периодики покоряет Россию»!

Теперь благодаря некоему российскому издательству любой обладатель 15 рублей запросто окунётся в мир чувств, спектр которых достаточно широк. Например, книжная серия «Виражи любви» «вскружит Вам голову изощрёнными сюжетными интригами, причудливым переплетением неожиданных поворотов судьбы, расставаний и встреч, переживаний и настоящих чувств, для которых не бывает непреодолимых преград…». Причём новый «бурный роман» обещан читателям еженедельно, и уже есть первые три выпуска – «Звёздное кружево», «Убиться веником» и «Бриллианты из морозилки». Лично меня привлекло название №2: есть в нём некая простота – и в то же время тайна… Правда, аннотация разочаровала: «Убиться веником – что это? Любимое выражение героини или коктейль со свекольным соком? Для того чтобы понять, о чём идёт речь, не обязательно иметь большой опыт общения по Интернету. Умные люди считают, что настоящей любви в чате не место. Какая любовь, если ни разу не видел предмет своей страсти? Только голос и буквы на мониторе… Именно в такой ситуации оказались герои этой истории».

Да и к чему эти виртуальные надрывы, если имеется специальная серия «Дыхание страсти», посвящённая вполне земным радостям. Главное – во время чтения «не сбейтесь с ритма!» (Издательство предупреждает!). «У Мэтта Дэвидсона и Джилли Тэйлор много общего: они не просто долго работают в одной рекламной фирме, они оба инициативны, напористы и энергичны. Босс сталкивает их лбами, и они становятся соперниками. Но постепенно враждебность уступает место чему-то иному… И пока Мэтт и Джилли пытаются добиться победы друг над другом в карьерной борьбе, одновременно они воюют сами с собой. Однако в какой-то момент они понимают, что не могут больше думать о работе…» Наверное, воистину гамлетовский выбор «между карьерой и чувствами» персонажей «Соперников» кого-то действительно собьёт с ритма и даже выбьет из привычной жизненной колеи, но у меня возникло стойкое ощущение скуки. И уже не захотелось ни «Дороги домой», ни «Готики», ни «По ту сторону» – так называются другие серии, предлагаемые издательством. Даже по 15 рублей за книгоштуку.

Охотно верю, что еженедельными темпами издатели добьются своей цели и скоро их мини-романы отправят в отпуск сотни, тысячи, десятки тысяч российских головушек. Вот только слово «отпуск» не совсем точное: привыкание к подобному чтиву чревато более длительными последствиями, и головам грозит не отпуск, а пенсия. Причём по инвалидности. Хотя издательство об этом не предупреждает: наверное, безголовая Россия его вполне устроит. А вас, читатель?

Во время одной из записей рассказа о блокадных днях Ленинграда возник разговор... (А. Адамович, Д. Гранин)

(1) Во время одной из записей рассказа о блокадных днях Ленинграда возник разговор, поразивший нас. (2) Рассказывала женщина, слушали её дочь, зять, внуки.

(3) Та запись, о которой идёт речь, была нелёгкой, рассказ был тяжёлым, и, видимо, младшим все эти подробности о бедах их семьи были неизвестны. (4) Они слушали внимательно, напряжённо. (5) Первым не выдержал зять. (6) Он воскликнул:

- Зачем, ну зачем нужны были такие страдания? (7) Сдать надо было город. (8) избежать всего этого. (9) Для чего людей было губить?

(10) Так просто, естественно вырвалось у него, с досадой на нелепость, на странность того, минувшего. (11) Поначалу мы не совсем поняли, что он имел в виду. (12) Ему было лет тридцать пять, казалось, он не мог не знать. (13) Потом мы сообразили, что мог. (14) то есть, вероятно, он где – то когда – то слыхал, читал о планах фюрера уничтожить, выжечь, истребить, но ныне всё это стало выглядеть настолько безумным, фантастичным, что наверняка потеряло реальность.

(15) Время, минувшие десятилетия незаметно упрощают прошлое, мы разгадываем его как бы сквозь нынешние нормы права и этики.(16) В западной литературе мы встретились с рассуждением уже иным, где не было недоумения, не было ни боли, ни искренности, а сквозило скорее самооправданием капитулянтов. (17) Там сочувственным тоном вопрошают: нужны ли были такие муки безмерные, страдания и жертвы подобные? (18) Оправданы ли они военными и прочими выигрышами? (19) Человечно ли это по отношению к своему населению? (20) Вот Париж объявили же открытым городом… (21) И другие столицы, капитулировав, уцелели. (22) А потом фашизму сломали хребет, он всё равно был побеждён – в свой срок…

(23) Мотив такой звучит напрямую или скрыто в работах, книгах, статьях некоторых западных авторов.(24) как же это цинично и неблагодарно! (25) Если бы они честно хотя бы собственную логику доводили до конца: а не потому ли сегодня человечество наслаждается красотами и историческими ценностями Парижа и Праги, Афин и Будапешта, да и многими иными сокровищами культуры, и не потому ли существует наша европейская цивилизация с её университетами, библиотеками, что кто–то себя жалел меньше, чем другие, кто-то свои города, свои столицы защищал до последнего в смертном бою, спасая завтрашний день всех людей? (26) И Париж для французов, да и для человечества спасён был здесь – в пылающем Сталинграде, в Ленинграде, день и ночь обстреливаемом, спасён был под Москвой…(27) Той самой мукой и стойкостью спасён был, о которых повествуют ленинградцы.

(28) Когда европейские столицы объявили очередной открытый город, была, оставалась тайная надежда: у Гитлера впереди ещё Советский Союз.(29) и Париж это знал. (30) А вот Москва, Ленинград, Сталинград знали, что они, может быть, последняя надежда планеты…(31) Москва и Ленинград обрекались фашистами на полное уничтожение – вместе с жителями. (32) С этого и должно было начаться широко то, о чём говорит Гитлер: Разгромить русских как народ». (33) То есть истребить, уничтожить как биологическое, географическое, историческое понятие.

(34) но подвиг ленинградцев вызван не угрозой уничтожения. (35) Нет, тут было другое: простое и непреложное желание защитить свой образ жизни. (36) мы не рабы, рабы не мы, мы должны были схватиться с фашизмом, стать на его пути, отстоять свободу, достоинство людей.

(37) Вот в чём оправдание и смысл подвига Ленинграда, вот от чего ленинградцы и все наши люди спасали себя и человечество, от каких жертв и мук, ради чего шли на любые страдания, мучения, даже не помыслив об «открытых» городах.

(38) Чтобы оценить это, надо ощутить меру испытаний, вынесенных нашим народом.

(39) Сегодня новым поколениям, наверное, как раз и нужно как можно полнее, подробнее узнать, ощутить, что было до них. (40) Надо же им знать, чем всё оплачено, надо знать о тех, кто сумел выстоять, об этих людях, не имевших оружия, которые могли лишь стойкостью своей что-то сказать миру. (41) надо знать, какой бывает война, какое это благо – мир…

Мне вспомнилась одна поездка в трамвае... (С. Львов)

Мне вспомнилась одна поездка в трамвае. Тогда в трамваях еще были кондукторы. В нашем вагоне кондукторшей оказалась пожилая женщина маленького роста.

На остановке в вагон села компания молодых людей и несколько рабочих с текстильной фабрики, где только что кончилась смена. Все пассажиры взяли билеты, а молодые люди из этой компании билетов брать не стали. Кондукторша подошла к ним:

— Оплатите проезд.

Трое отвернулись. Один, нахально улыбаясь, сказал: «Проездной у меня. Туда и обратно» — и захохотал. Пятый полез в карман, достал монету, а когда кондукторша протянула за ней руку, поднял монету к потолку.

— Что же, бабуля, ты не даешь мне билета? Я деньги приготовил! Допрыгни!

Компания загоготала.

Кондукторша снова повторила:

— Оплатите проезд!

Но молодые люди продолжали издеваться над пожилой женщиной.

Мы ехали во втором вагоне, кондукторша не могла позвать на помощь вожатого, а когда попробовала позвонить в звонок, чтобы остановить трамвай, парень, который был заводилой, заслонил звонок спиной.

Пассажиры стали увещевать хулиганов:

— Постыдились бы!

Но увещевания только подзадоривали безобразников.

— Вы что-то сказали? Ты, шляпа, к тебе обращаюсь! Ты что — контролер? А не контролер — помалкивай в тряпочку!

Человек в шляпе замолчал. На его лице появился страх. Он знал, на что бывают способны такие компании.

У меня кровь бросилась в голову, и, еще не зная, что сделаю в следующую секунду, я шагнул к хулиганам.

Но меня опередили. Немолодой мужчина подошел к заводиле:

— А ну, марш от звонка!

Тот начал:

— А тебе что, папаша, на...

Договорить он не успел.

«Папаша» так двинул его плечом, что тот отлетел в сторону. Кнопка звонка была нажата. В моторном вагоне задребезжал звонок. Трамвай резко остановился.

— Извините, товарищ кондуктор, — сказал «папаша». — Откройте дверь. Мы сейчас наведем порядочек.

Дальше все происходило, как в кинокартине, где торжествует справедливость. Поднялись все мужчины, ехавшие в вагоне, в том числе и преодолевший свой испуг «человек в шляпе», и негодяев, мгновенно утихнувших, вышвырнули из вагона. Приземляясь в осенней луже, они верещали:

— За что? Хулиганы!

Вагон тронулся. «Папаша» сказал:

— Видывали таких. Трусы!

Он прав. Хулиганы всегда трусы — их «геройство» гроша ломаного не стоит. Они измываются над окружающими, красуются, пока не почувствуют твердого отпора.

О любви к малой родине (Ю. Нагибин)

Наверное, оскомину набила фраза, что любовь к большой Родине начинается с любви к родине малой: своему городу, улице, переулку, двору, дому. Но это святая правда, которую все знают умом, но далеко не все ощущают жаром и болью сердца. Константин Батюшков говорил: «О, память сердца! Ты сильней рассудка памяти печальной». Это справедливо и в отношении знания нравственных начал. Знание сердца сильнее знания рассудка.

Я невольно задумываюсь о тех ребятах, чье детство проходит в новостроечных районах Москвы. Растет парень в своем микрорайоне, где есть и кино, и парикмахерская, и библиотека, но этому парню нечем гордиться, жизненный обстав юного гражданина нового микрорайона лишен какой-либо характеристики, особости, он такой же, как у всех. Безликое, неотличимое от фона трудно любить. Штамп нельзя любить подавно. Человеческая личность закладывается в детстве; от детских впечатлений, наблюдений, переживаний во многом зависит, каким станет человек. В смазанности окружающего трудно ощутить и собственную индивидуальность. Парень из Армянского переулка был особый парень, и чистопрудный – особый, и покровский – особый, и старосадский – особый. А этот, из микрорайона, каков он? Общий, как все, – стало быть, никакой.

Но как бы ни выглядели новые районы, в них все равно не будет того, чем богата – до сих пор богата, несмотря на все тягчайшие потери, – старая Москва: связи с прошлым. Вот почему так важно сохранить исторический образ города. В памятниках архитектуры – деяния предков, героическая боль многострадальной русской столицы и нетленная красота. Пусть молодой человек, уроженец микрорайона, не увидит вокруг себя старины в благородной патине, он сядет в поезд метро или троллейбус и отправится в коренную часть Москвы, где на него глянет история задумчивыми ликами старых зданий. Даже о достопримечательностях Москвы, таких, как Василий Блаженный, остатки Китайской стены, Юсуповы палаты, дом Пашкова, Новодевичий монастырь, надо что-то знать, чтобы оценить по-настоящему, исполниться их прелести и важности.