Занимательное кубановедение
Скачать:
Предварительный просмотр:
У каждого деда был свой дед. Внуки нынешних дедов про это как-то не думают. Для них родословная вглубь времен далеко не уходит. А вот мы, внуки нашего деда, хорошо знали, что у него был дед, у которого в свою очередь, тоже был дед. А где-то там в таинственной дымке прошедших веков землю топтали какие-то наши пра-пра-пра…
А знали потому, что наш дед любил нам рассказывать о своем деде, а мы, внуки нашего деда, любили его слушать. В отличие от моих внуков, которых куда больше интересуют побасенки из телевизионного ящика–урны. В нашем детстве этого ящика еще не было, и для нас дед Игнат заменял не только телевизор, но часто и кино, и радио…
Деды наши рассказывали-баяли, что знали, мы, внуки, им поддакивали, а что в тех байках правда сущая, а что брех несусветный, нам не дано знать. Когда, бывало, бабуля Лукьяновна уличала деда в том, что он, мол, про это совсем недавно говорил не так, дед не смущался, благодарил за подсказку: время, дескать, идет, что-то забывается, а что-то, глядишь, и вспомнится. Байка – не сказка, утверждал он, а сказкина тетка, и быль ей родная сестра.
– Ну, ты у нас молодец, – говаривала бабуля. – Выкрутился!
– Конечно, молодец, – соглашался дед. – Если я не молодец, то и свинья – не красавица! А байка, она и есть – байка. Что было, то было… Байка – трава, придумка – вода, а без водицы – и травка не родится…
И вот я, внук моего деда, решил на склоне лет своих байки те записать: вдруг внуки моих внуков захотят узнать, как жили их деды и прадеды. Итак, слушайте, внуки моих внуков, байки деда моего деда. О том, как жил, что думал и делал дед вашего деда, да, часом, и сам дед…
БАЙКА ПЕРВАЯ,
НО НЕ САМАЯ ГЛАВНАЯ,
ПОТОМУ ЧТО БАЙКИ ВСЕ ГЛАВНЫЕ, НО И СРЕДИ ГЛАВНЫХ БЫВАЮТ ПЕРВЫЕ
Любимый рассказ нашего деда, с которого он обычно начинал свои беседы, – байка о том, как его дед, отслужив пятнадцать или двадцать годков, получил первый и, вероятно, единственный в его жизни отпуск. В то время шла Кавказская война, длилась она бесконечно долго, и в ней пришлось участвовать трем, если не четырем поколениям нашего рода. С горцами воевал не только прадед моего деда Игнат, но и его дед, которого звали Касьян. Так уж тогда велось, что в семье имена повторялись, чередуясь один за другим. Касьян следовал за Игнатом, или наоборот. Им предшествовал Григорий или Спиридон, Дмитрий, опять Касьян… Только в начале нашего века в этот порядок вклинились Кирилл и Виталий. По слухам, так звали станичных попа и дьякона, с которыми приятельствовал отец моего деда. Вот только, кто из них был попом, а кто – дьяконом, в этом месте скрижали семейных преданий поистерлись и, как говорится, дают осечку…
Отпуска дед Касьян удостоился за хорошую службу, за находчивость и ратную хитрость-смекалку, что в этом деле, скорее всего, было решающим. Их отряд, войдя по ошибке не в то ущелье, проник глубоко в горы – впереди и по сторонам громоздились непролазные скалы, а сзади ущелье замкнули немирные горцы. Пробиться сквозь них без больших потерь было вряд ли возможно: в горах один абрек, засевший где-нибудь вверху, мог перестрелять сколько угодно людей, идущих понизу. И такое бывало… Командир части, собрав стариков и объяснив, что к чему, сказал, что выход один – положиться на волю божью и изготовиться к смертному бою. И тогда наш Касьян предложил во главе прорывающихся из западни поставить оркестр, и когда малость стемнеет, идти напролом под марш и барабанный бой.
Так и сделали. Горцы, до этого никогда не слышавшие громогласной музыки (а легко представить, как она громыхала в узком ущелье!), были ошарашены. И природное их любопытство оказалось сильнее враждебности – они с интересом взирали на происходящее внизу, в ущелье. А казаки тем временем прошли самый опасный участок.
Да, отпуск дед заслужил, и в этом у нас не должно быть никаких сомнений. Вот и отправился он в родную станицу. Первую и большую часть пути прошел с «оказией» – почтовым обозом, и, не дойдя до Катеринодара верст пятьдесят, двинул дальше в одиночку проселками. Кубанские степи тогда во многих местах были покрыты густыми «тернами» и диким бурьяном, а по балкам и буеракам – колючей лесной порослью. Зверья всякого, волков и медведей, не говоря уже о зайцах, лисах и прочей мелкой живности, – водилось у нас тьма-тьмущая. То и дело на дорогу выскакивало что-нибудь живое – то заяц короткохвостый, то дрофа длинноногая. А зайцы в те времена, не забывал подчеркнуть рассказчик, на вольных кубанских харчах отъедались необыкновенно, и были ростом с доброго кобеля моделянского, в общем – телки, а не зайцы, у иного-другого одни уши были, может, с аршин и более…
День шел к вечеру, а какой-либо хутор или кошара, где рассчитывал переночевать наш отпускник, все не попадались. Вот и солнце покатилось за окоем, – и тут только заметил казачина, что впереди, правда не так, чтобы близко, завиднелись скирды. «Вот это то, что мне надо», подумал он, и, как конь к яслям, заспешил к тем скирдам, где было можно, по его предположениям, неплохо переспать до утра…
Скирды свежей соломы стояли рядом с проселком. К одной из них была прислонена слега – длинное средней толщины бревно. С его помощью дед забрался наверх, огляделся. В наступающих сумерках несколько в стороне он увидел огоньки какого-то жилья, и в вечерней тишине услышал не то собачье, не то волчье тявканье. Эдакое с завывом. «Скорее всего, волки кого-то гонят…» – подумал дед. Достал из оклунка шмат сала, горбушку хлеба, луковичку, и, перекрестившись на луну, повечерял. Отодвинувшись от края скирды, разгреб ее вершину, соорудил себе подходящее гнездо, залез в него и прикрылся сверху немалой охапкой пахучей соломы.
О чем думал старый казак в эти сладкие минуты засыпания – нам неведомо, но только через некоторое время сквозь дрему до слуха его донесся нарастающий волчий лай – серая свора явна приближалась. Дед хотел было вылезть и посмотреть, что делается в окрестностях его обиталища, но пока раздумывал – услышал, как кто-то карабкается по бревну. Не прошло и минуты, как на край скирды, совсем рядом, плюхнулось что-то тяжелое. «Никак, еще постоялец», подумал дед и, машинально пробрав в прикрывавшей его соломе небольшое отверстие, увидел медведя. Снизу же доносился нестройный, с подвыванием, волчий брех. Волки, видно, были раздосадованы тем, что косолапый так легко ускользнул от них…
Мишка оказался шутником, веселым и шубутным. Он стал дразнить своих супостатов, бросая им пучки соломы. А те там внизу с азартом шарпали его «подарки». Но кому шутки-хаханьки, а кому – слезки-страханьки: Топтыгин, клята его душа, с радостной злостью сбросив несколько охапок соломы с самого края скирды, стал сгребать ее вблизи дедовой головы. Еще два-три хапка, сообразил казак, и медведь сбросит его волкам на растерзание. Убегать деду было некуда, и он, упершись ногами в под своего гнездовища, приспособился, и как только Мишка начал разворачиваться за очередным оберемком, изо всех сил ковырнул его со скирды. Тот, весь в соломе, свалился, как черт в курятник, в самую гущу волчьей стаи. С переполоху волки было разбежались, но потом, увидев совсем близко желанную добычу, ринулись к нему. Медведь, однако, был уже на ногах. Рявкнув, он врезал одному-другому из самых настырных и дал деру, и волчья стая с лаем и гвалтом покатилась по дороге…
Дед почесал затылок: медведь, он и есть медведь, зверюга с понятием, от дурных волков отобьется и вернется к скирде «побалакать» с обидчиком. А может, и не вернется: кто знает, какая у него думка… Да только береженого и Бог бережет, а дурня и в церкви бьют… Так что лучше тут не засиживаться. Дед пригляделся к замеченным ранее огонькам, и прямиком через поле, по жнивью, подался на них. Не прошло и часу, как он прибился к хутору. Загавкали собаки, а там и хозяин объявился, пустил служивого в хату. Вышла хозяйка – глечик с молоком и добрую краюху хлеба на стол положила. Дед поведал о своем приключении.
– Так то ж наши скирды, – всплеснул руками хозяин. – Завтра с утрам мы туда собирались, соломки надо привезти, скотине на резку. Заодно и тебя подкинем к дороге…
На том и порешили. Кинули деду драный кужух на лавку, дали ряднину укрыться…
А утром чуть свет, позавтракав чем Бог послал, поехали к скирдам и уже на подъезде увидели, что одной скирды не хватает, той крайней, на которой наш дед вчера с вечера медведя обидел. Подъехали к току, и видят: та несчастная скирда разметана, перемята и утоптана, а то, что осталось, придавлено слегой.
– Ну вот, – сказал хозяин, – и резки не нужно: сколько половы медведь натолок. Сейчас сметем, и бай дуже!
Вот такая история приключилась с дедом нашего деда в те стародавние времена, когда и вода была водянистей, и рыба – рыбастей, и люди – улыбастей. И про то про все будет своя байка, и может – не одна…
Предварительный просмотр:
За Кубанью хеджреты то же, что за Тереком абреки. Хеджрет (от арабского хеджра, бегство) значит беглец, переселенец. Это чужое название горцы благосклонно приняли и водворили в свой язык в честь хеджры, или бегства, основателя ислама из Мекки в Медину.
Но докончим обзор линии.
Естественные преграды, противопоставляемые открытым нашествиям неприятеля местностью низового протяжения линии, исчезают в зимнюю пору, когда воды и болота Кубани замерзают. Тогда, напротив, препятствия обращаются в выгоды для горцев. Как при наступлении, так и при отступлении, они с решительным успехом прикрывают свои летучие толпища дремучими камышами, которыми задвинут этот порог.
Такие резкие оттенки пограничной местности, очевидно, должны были внести некоторые особенности в образование военных сил и в самый характер службы черноморских казаков. Первая и существенная особенность является уже в том, что Черноморское войско имеет пехоту, — летучую штыковую пехоту, делающую по двенадцати верст в час; тогда как мы привыкли представлять себе казака лишь на хребте степного коня, или на корме вооруженной ладьи. Потом, как в пехоте, так и в коннице исстари ведется особенный, единственный в своем роде разряд стрелков-разведчиков (eclaireurs), предприимчивых, мужественных, неусыпных, которых могли вызвать и воспитать только известная местность и известные военные обстоятельства. Это пластуны.[63]
РАССКАЗ ПЯТНАДЦАТЫЙ
Пластуны
Они стоят на первом плане нижне-кубанской линии и служат ей вернейшей опорой. Их положение в отношении к кордонной линии почти то же, положение застрельщиков в отношении к первой боевой линии. В наблюдении за неприятелем они зорче и дальновиднее сторожевых вышек, хоть и не так высоко, как эти последние, поднимают голову. На них падает первое взыскание за неподмеченный издали, невозвещенный в пору налет хеджрета и прорыв психадзе. Они рассеяны по всем постам особыми товариществами, и преимущественно любят держаться в самых передовых, оторванных от главной черты широкими излучинами Кубани притонах, «батареях». Каждая батарея имеет трехфунтовую сигнальную пушку (чрез что и называется она батареей), из которой пластуны палят «на гасло», на тревогу, когда неприятель наступает слишком быстро и в больших, открытых силах.
Узнав место, занимаемое пластуном на линии, следует познакомиться с его наружностью и нравственными свойствами.
Это обыкновенно дюжий, валкий на ходу казак, первообразного малороссийского складу и закалу: тяжелый на подъем и неутомимый, не знающий удержу после подъема; при хотеньи — бегущий на гору, при нехотеньи — еле плетущийся под гору, ничего не обещающий вне дела, и удивляющий неистощимым запасом и разнообразием, бесконечной тягучестью способностей в деле…[64] Это тяжеловатый и угловатый камень, которым неопытный и нетерпеливый зодчий может пренебречь, но который, если его поворочать на все стороны, может угодить в главу угла. Из служивых людей различных народностей, входящих в могучий состав русского воинства, быть может, черноморец наиболее имеет нужды в указании, ободрении и добром примере, и потом этот же черноморец наиболее бывает благодарен и отдатлив за всякую заботу о нем, за всякую оказанную ему справедливость и за всякое теплое к нему чувство. В старых песнях о добрых вождях казачества слышен просто плач… Сквозь сильный загар описываемой личности пробиваются добродушие, которое легко провести, и вместе суровая сила воли и убеждения, которую трудно погнуть или сломить. Угрюмый взгляд и навощенный, кверху вздернутый ус придают лицу пластуна выражение стойкости и неустрашимости. В самом деле, это лицо, окуренное порохом, превращенное в бронзу непогодами, как бы говорит вам: не бойсь, перед опасностью ни назад, ни в сторону! Когда вы с ним идете в опасном месте или в опасное дело, — от его шагу, от его взгляда и простого слова веет на вас каким-то спокойствием, каким-то забвением опасности. И, может быть, отсюда родилось это поверье, что один человек может заговорить сто других против неприятельского оружия… Пластуны одеваются, как черкесы, и притом, как самые бедные черкесы. Это оттого, что каждый поиск по теснинам и трущобам причиняет сильную аварию их наряду. Черкеска, отрепанная, покрытая разноцветными, нередко даже, — вследствие потерянного терпения во время починки, — кожаными заплатами; папаха вытертая, порыжелая, но, в удостоверение беззаботной отваги, заломленная на затылок; чевяки из кожи дикого кабана, щетиною наружу: вот будничное убранство пластуна. Прибавьте к этому: сухарную сумку за плечами, добрый штуцер в руках, привинтной штуцерный тесак с деревянным набойником спереди, около пояса, и висящие с боков пояса, так называемые причандалья: пороховницу, кулечницу, отвертку, жирник, шило из рога дикого козла, иногда котелок, иногда балалайку, или даже скрипку, — и вы составите себе полное понятие о походной наружности пластуна, как она есть…
Предварительный просмотр:
Предварительный просмотр:
Предварительный просмотр:
Развитие библиотечного дела в Екатеринодаре в 1867-1917 гг.
1860-е гг. стали переломным моментом в истории Екатеринодара: в 1860 г. он стал центром нового административно-территориального образования – Кубанской области, а в 1867 г. из казачьего стал гражданским городом: 1 мая было утверждено положение «О заселении и управлении города Екатеринодара», согласно которому в нем могли селиться все желающие.
Изменения затронули и культурную жизнь Екатеринодара: если во время Кавказской войны культуре уделялось недостаточно внимания, то после ее окончания (1864 г.) наступил коренной перелом в культурной жизни кубанской столицы. За сравнительно небольшой период с 1867 по 1917 гг. Екатеринодар из «большой станицы» превратился в один из культурных центров Северного Кавказа.
Важную роль в распространении просвещения среди жителей Екатеринодара пореформенного периода сыграли общественные библиотеки. В 1865 г. Кубанское казачье войско создало первые библиотеки на Кубани. По мнению войскового руководства, «учреждаемые общественные библиотеки имеют целью способствовать нравственно-духовному образованию всего населения Кубанского войска» [1]. Но войсковые библиотеки были практически недоступны для широких народных масс, доступ в них был ограничен. Кроме того, пользование библиотеками было платным: войсковые читатели платили три рубля в год, а «невойсковые» кроме того, вносили залог в десять рублей за каждую взятую книгу [2, с. 567].
Такие библиотеки не могли удовлетворить возросшее стремление кубанцев к знаниям. Инициатива создания библиотек перешла к просветителям-энтузиастам. В 1872 г. по инициативе офицерской дочери Марии Белой в Екатеринодаре был открыт первый «кабинет для чтения» − библиотека. Книги для этой библиотеки собирались буквально «с миру по нитке»: Кубанское казачье войско передало для библиотеки тысячу томов, учитель духовного училища – сто томов, а рабочие винокуренного завода прислали на нужды библиотеки пятьдесят рублей. Эта библиотека тоже не была бесплатной: все читатели делились на три разряда, и в зависимости от него платили в год двенадцать рублей, шесть рублей или три рубля 3, с. 143]. Библиотека просуществовала до 1875 г. и была закрыта по причине недостатка средств.
В 1880-е гг. существовала частная библиотека книготорговца П.В. Галаджианца, в которой имелось более двух тысяч книг, а в 1894 г. в Екатеринодаре открывались публичные библиотеки О.К. Маврийской и Екатеринодарского Александро-Невского религиозно-просветительского братства [4, с. 60]. Интересно, что последняя, в отличие от большинства библиотек того времени, была бесплатной. Книги для этих библиотек приобретались самыми разными способами. В библиотеку Александро-Невского братства большинство книг пожертвовал один из его членов, гласный Городской Думы В.В. Скидан, а, кроме того, книги и газеты для нее собирали в установленные на улице Красной ящики, куда все желающие могли опустить прочитанные книги и газеты. Литература для библиотеки О.К. Маврийской приобреталась в Петербурге и Москве. Подбор книг для этой библиотеки осуществил знаток библиотечного дела, известный русский книговед Н.А. Рубакин [5, с. 195].
Интересно, что ни в одном из вышеупомянутых случаев ни городские, ни войсковые власти не выделили ни копейки денег (хотя и присылали книги для возникающих библиотек) и не проявили инициативы. Это и не удивительно, ибо в библиотеках при учебных заведениях, подчиненных войсковым властям, фонды которых утверждались министерством народного просвещения, существовала жесткая цензура, которая не допускала проникновения в них «вольнодумной», прогрессивной, а тем более революционной литературы. В библиотеки же, создаваемые частными лицами или общественными организациями, которые власти не могли так жестко контролировать, запрещенная литература могла проникать легче.
Но ситуация в городе неуклонно менялась, ибо по вполне справедливым словам кубанского историка Ф.А. Щербины, «население с каждым годом требовало все больше и больше книг, чтение вошло в привычку, грамота сделалась неотъемлемой частью казачьей жизни» [6, с. 253]. И власти, и население осознавали необходимость создания в городе крупной публичной библиотеки.
Такая библиотека была создана в последние годы XIX в.: в 1899 г. в связи с празднованием столетия со дня рождения А.С. Пушкина созданное в 1897 г. Общество любителей изучения Кубанской области (ОЛИКО) внесло в Городскую Думу предложение открыть в Екатеринодаре публичную библиотеку его имени. В отличие от всех предыдущих случаев, власти пошли навстречу общественному мнению. 8 мая 1899 г. Городская Дума приняла решение об открытии библиотеки. Из городского бюджета для этой цели было выделено три тысячи рублей [7, д. 5976, л. 16] (хотя планировалось не менее тридцати тысяч рублей) [8, с. 60] и в январе 1900 г. библиотека имени А.С. Пушкина была торжественно открыта.
Первоначальный фонд библиотеки насчитывал 2 830 томов [9, д. 5976, л. 16, 14], а, кроме того, на 1900 г. была оформлена подписка на сто двадцать периодических изданий. Но со временем книжный фонд библиотеки неуклонно увеличивался и в 1913 г. составил 46 000 томов [10, с. 224].
Первым библиотекарем Пушкинской библиотеки был назначен И.А. Кузнецов [11, с. 8]. Впоследствии выяснилось, что до переезда на Кубань он был членом марксистского кружка в Самаре, а в Екатеринодаре состоял под негласным надзором полиции. И.А. Кузнецов руководил Пушкинской библиотекой до 1903 г. После него библиотеку возглавил В.С. Попов. Интересно, что и он был революционером, одним из организаторов Кубанского комитета РСДРП [12, с. 25].
Как и все публичные библиотеки дореволюционного периода, Пушкинская библиотека была плат-ной. Ее подписчики делились на пять разрядов в зависимости от количества выдаваемых книг и срока пользования ими. Если читатель брал одну книгу, то за месяц пользования ею он платил 20 копеек, за три месяца – 50 копеек, за шесть месяцев – рубль, за год – 2 рубля [13, с. 222, 224]. Кроме того, читатели вно-сили залог: от рубля (пятый разряд) до 5 рублей (первый разряд) [14, с. 10]. В 1903 г. подписчиков было 725 человек [15, с. 61] в 1915 г. их было уже свыше двух тысяч [16, с. 569]. Пушкинская библиотека была крупнейшей в Кубанской области. Чтобы понять, насколько высокой была плата, следует сказать, что в 1896 г. в Екатеринодаре фунт (400 грамм) ржаного и пшеничного хлеба из муки простого помола стоил 2 копейки, из крупчатой муки – 4 копейки [17, с. 195].
Однако эта библиотека была мало доступна большинству населения Екатеринодара. Необходимо было открыть библиотеку, которая была бы доступна для малообеспеченных жителей города. И такая библиотека была создана. Подобно тому, как открытие публичной библиотеки имени А.С. Пушкина было приурочено к столетнему юбилею великого русского поэта, так поводом к открытию библиотеки на рабочей окраине города – Дубинке, стала годовщина смерти другого незабвенного классика отечественной литературы – Н.В. Гоголя (1902 г.). В этом году по всему городу прошли мероприятия, посвященные памяти великого русского писателя. Не осталась в стороне от них и Городская Дума: по предложению гласного Л.Я. Апостолова, Дума принимает решение переименовать улицу Полицейскую в Гоголевскую (что в тот период было чрезвычайно редким явлением) и открыть на Дубинке библиотеку имени Гоголя [18, д. 5981, л. 7–8]. Эта библиотека была открыта 20 января 1902 г. [19, с. 569] На ее содержание Городская Дума выделила 1 500 рублей.
Как и большинство других библиотек Екатеринодара, Гоголевская библиотека была платной, но более дешевой, чем Пушкинская. Ее подписчики делились всего на два разряда, а не на пять, как в Пушкинской. Подписчики первого разряда (могли брать две книги) платили в месяц по 20 копеек и вносили залог в один рубль; второго разряда – платили 10 копеек в месяц и вносили залог в 50 копеек [20, д. 5981, л. 5, 2]. Библиотека имени Н.В. Гоголя была единственным культурно-просветительским заведением в данном районе Екатеринодара.
В 1904 г. публичную библиотеку при Дмитриевском училище основало Екатеринодарское благотворительное общество. Новая библиотека получила имя просветителя Кубани К.В. Россинского [21, с. 185]. Как видим, и после создания Пушкинской библиотеки общественные организации играли более важную роль в создании новых библиотек, чем войсковые и городские власти. Последние, хотя и пошли на создание библиотеки имени А.С. Пушкина, но средств для этого выделили значительно меньше, чем планировали первоначально и во многом источником ее существования были деньги, получаемые за право читателей пользоваться библиотекой. Книги для нее тоже собирались буквально «всем миром». Возглавляла сбор книг для библиотеки редакция газеты «Кубанские областные ведомости» [22, д. 5976, л. 5]. Директор народных училищ Н.Н. Блюдов подарил огромную личную библиотеку [23, с. 61].
Какие же книги читали екатеринодарцы? В Пушкинской библиотеке книги делились по следующим отделам: богословие; философия, психология, логика, педагогика; география и путешествия; естественные науки; общественные науки, право, финансы и статистика; история; литературная критика; Пушкинский отдел; беллетристика; справочная литература [24, д. 5976, л. 14]. По сведениям журнала «Кубанская школа» за 1915 г., незадолго до Первой мировой войны среди жителей города были популярны «уличные романы и романы-ужасы», а в 1915 г. вновь стала пользоваться популярностью русская классика. С началом войны у читающей публики возрос интерес к литературе об истории, географии, культуре воюющих стран [25, с. 185].
Из всего написанного можно сделать вывод, что практически все библиотеки пореформенного Екатеринодара создавались и содержались либо частными лицами, либо общественными организациями. Библиотека имени А.С. Пушкина, открытая в 1900 г. по решению Городской Думы Екатеринодара, крупнейшая во всей Кубанской области, так же, как и предыдущие, была создана по инициативе общественных организаций. Почти все библиотеки дореволюционного Екатеринодара были платными и поэтому малодоступными для большинства жителей города. В 1915 г. Пушкинская библиотека насчитывала немногим больше двух тысяч подписчиков, а по переписи 1897 г. в Екатеринодаре проживало 65 606 человек. Тем не менее к 1917 г. число пользователей библиотек значительно возросло по сравнению с первыми годами XX в., а открытие Гоголевской библиотеки (более дешевой, чем Пушкинская) на Дубинке позволило приобщиться к высокой культуре екатеринодарским рабочим. Общественные библиотеки сыграли важную роль в повышении культурного уровня жителей Екатеринодара.
Предварительный просмотр:
Озеро Соленая подкова п. Полтавский Краснодарский край
Озеро Соленая подкова является объектом охраны, который относится к природным памятникам Красноармейского района в Краснодарском крае.История зарождения данного водоема началась еще очень давно. Когда-то данная местность выступала в качестве морского...
Краснодарский край, Красноармейский район, п. Полтавский, Меж хутором им. Крупской и такой станицей, как Старо-Нижестеблиевская, располагается озеро под названием Соленая подкова.
Озеро Соленая подкова является объектом охраны, который относится к природным памятникам Красноармейского района в Краснодарском крае.
История зарождения данного водоема началась еще очень давно. Когда-то данная местность выступала в качестве морского дня. Из-за постепенно из воды поднимающейся суши, которая разделяет Азовское и Черное море, речка Кубань устремила собственные воды в места более низкие, вместе с тем направляясь к Азовскому морю. Солена подкова – немое свидетельство того, что в свое время здесь располагалось море.
Когда люди, которые страдают разными нарушениями опорно-двигательной системы, узнали о леченых свойствах грязи и воды данного озера, они стали к нему приходить, покрываться грязью и в данном виде сначала лежат под солнечными лучами, а потом обмываются соленой водой. По истечению приблизительно 2-х недель, человек избавляется от своих болезней, ощущает себя абсолютно здоровым.
Из-за расширения местных посевов риса, чеки были приближены непосредственно к самому озеру, и постепенно подпочвенные воды стали данное озеро опреснять. В настоящее время оно утратило былую славу, так как полностью стало пресным.
Рыбалки на озере также нет. Может быть, это происходит по той причине, что ранее озеро имело значительную популярность, и было посещаемо. Сегодня на озеро приезжают в основном туристы, которым интересно посмотреть на достопримечательности региона. Конечно же, природа в окрестностях озера действительно прекрасная. Поэтому сюда приезжают на пикник, просто погулять и подышать свежим воздухом жители рядом расположенных населенных пунктов.