Строка, оборванная пулей...Посвящается памяти поэтов, погибших в годы Великой Отечественной войны
классный час (4 класс)

Строка, оборванная пулей.

Классный час проводится в актовом зале. Стулья, которые будут заполняться постепенно появляющимися «поэтами» в военной форме внизу справа; перед сценой — столик для ведущих. Звучит песня «Журавли» (музыка Я. Френкеля, слова Р. Гамзатова).

Ведущий.             Слайд 1

Давно отбушевала военная гроза. Но народ хранит в памяти имена героев минувшей войны. Великая Отечественная... Наш рассказ о тех, кто шагнул в зарево войны, в грохот канонады, шагнул и не вернулся, оставив на земле яркий след — свою поэзию.

(стихотворение А. Екимцева «Поэты»).    

Где-то под лучистым обелиском,                    Слайд 2

От Москвы за тридевять земель,

Спит гвардеец Всеволод Багрицкий,

Завернувшись в серую шинель.

Где-то под березою прохладной,

Что мерцает в лунном далеке,

Спит гвардеец Николай Отрада

С записною книжкою в руке.

И под шорох ветерка морского,

Что зарей июльскою согрет,

Спит без пробужденья Павел Коган

Вот почти уж семь десятков лет.

И в руке поэта и солдата

Так вот и осталась на века

Самая последняя граната —

Самая последняя строка.

Спят поэты — вечные мальчишки!

Им бы завтра на рассвете встать,

Чтобы к запоздавшим первым книжкам

Предисловья кровью написать!

Ведущий. Слайд 3

До Великой Отечественной войны в СССР насчитывалось 2186 писателей и поэтов, 944 человека ушли на фронт, не вернулись с войны — 417.

Ведущая.

На фронтах Великой Отечественной войны погибло 48 поэтов. Самому старшему из них — Самуилу Росину — было 49 лет, самым младшим — Всеволоду Багрицкому, Леониду Розенбергу и Борису Смоленскому — едва исполнилось 20.

на сцене появляются двое «поэтов» и читают строки.

Георгий Суворов.      

В воспоминаньях мы тужить не будем,

Зачем туманить грустью ясность дней, —

Свой добрый век мы прожили как люди —        

И для людей.

Николай Майоров. Слайд 4

Мы все уставы знаем наизусть.

Что гибель нам? Мы даже смерти выше.

В могилах мы построились в отряд

И ждем приказа нового. И пусть

Не думают, что мертвые не слышат,

Когда о них потомки говорят.

Ведущий.     Слайд 5

К началу Великой Отечественной войны выросшему в учительской семье Борису Богаткову не было еще и 19 лет. С самого начала войны он находился в действующей армии, был тяжело контужен и демобилизован. Юный патриот добивается возвращения в армию, и его зачисляют в Сибирскую добровольческую дивизию. Командир взвода автоматчиков, он пишет стихи, создает гимн дивизии. Подняв в атаку солдат, он пал смертью храбрых 11 августа 1943 года в бою за Гнездиловскую высоту (в районе Смоленск—Ельня). Посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени.

На сцене появляется Борис Богатков. (читает стихотворение «Наконец-то!»).

Новый чемодан длиной в полметра,                      

Кружка, ложка, ножик, котелок...                              

Я заранее припас все это,

Чтоб явиться по повестке в срок.

Как я ждал ее! И наконец-то

Вот она, желанная, в руках!.. ...

Пролетело, отшумело детство

В школах, в пионерских лагерях.

Молодость девичьими руками

Обнимала и ласкала нас,

Молодость холодными штыками

Засверкала на фронтах сейчас.

Молодость за все родное биться

Повела ребят в огонь и дым,

И спешу я присоединиться

К возмужавшим сверстникам моим.

Ведущая.     Слайд 6

Глубоким лиризмом проникнуты стихи Иосифа Уткина. Поэт в годы Великой Отечественной войны был военным корреспондентом. Иосиф Уткин погиб во время авиационной катастрофы в 1944 году, возвращаясь в Москву с фронта.

Появляется Иосиф Уткин (читает стихотворение «На улице полночь...»).

На улице полночь                                    музыка Уткин 

Свеча догорает.                                                            Алякшин Н

Высокие звезды видны.

Ты пишешь письмо мне, моя дорогая,

В пылающий адрес войны.

Как долго ты пишешь его, дорогая,

Окончишь и примешься вновь.

Зато я уверен: к переднему краю

Прорвется такая любовь!

...Давно мы из дома. Огни наших комнат

За дымом войны не видны.

Но тот, кого любят,

Но тот, кого помнят,

Как дома — и в дыме войны!

Теплее на фронте от ласковых писем.

Читая, за каждой строкой

Любимую видишь

И Родину слышишь,

Как голос за тонкой стеной...

Мы скоро вернемся. Я знаю. Я верю.

И время такое придет:

Останутся грусть и разлука за дверью.

И в дом только радость войдет.

                                                                                 Музыка Зенитчицы

БАЛЛАДА О ЗЕНИТЧИЦАХ                           видео баллада о зенитчицах

Как разглядеть за днями

                                           след нечёткий?

Хочу приблизить к сердцу

 этот след…

На батарее

                  были сплошь –

                                              девчонки.

А старшей было

восемнадцать лет.

Лихая чёлка

                      над прищуром хитрым,

бравурное презрение к войне…

В то утро

танки вышли

прямо к Химкам.

Те самые.

С крестами на броне.

И старшая,

                   действительно старея,

как от кошмара заслонясь рукой,

скомандовала тонко:

-        Батарея-а-а!

(Ой мамочка!..

Ой родная!..)

Огонь! –

И –

        залп!

И тут они

               заголосили,

девчоночки.

Запричитали всласть.

Как будто бы

                        вся бабья боль

                                                 России

в девчонках этих

вдруг отозвалась.

Кружилось небо –

                                 снежное,

                                                 рябое.

Был ветер

обжигающе горяч.

Былинный плач

                           висел над полем боя,

он был слышней разрывов,

этот плач!

Ему –

            протяжному –

                                      земля внимала,

остановясь на смертном рубеже.

-        Ой, мамочка!..

-        Ой, страшно мне!..

-        Ой, мама!.. –

И снова:

-        Батарея-а-а! –

И уже

пред ними,

                            посреди земного шара,

левее безымянного бугра

горели

неправдоподобно жарко

четыре чёрных

                          танковых костра.

Раскатывалось эхо над полями,

бой медленною кровью истекал…

Зенитчицы кричали

и стреляли,

размазывая слёзы по щекам.

И падали.

И поднимались снова.

Впервые защищая наяву

и честь свою

(в буквальном смысле слова!).

И Родину.

И маму.

И Москву.

Весенние пружинящие ветки.

Торжественность

                              венчального стола.

Неслышанное:

«Ты моя – навеки!..»

Несказанное:

«Я тебя ждала…»

И губы мужа.

И его ладони.

Смешное бормотание

                                   во сне.

И то, чтоб закричать

в родильном

доме:

«Ой, мамочка!

Ой, мама, страшно мне!!»

И ласточку.

И дождик над Арбатом.

И ощущенье

                      полной тишины…

…Пришло к ним это после.

В сорок пятом.

Конечно, к тем,

кто сам пришёл

с войны.                                    Сразу на последней фразе    

                                      (видео    о советских зенитчицах)

                                      Музыка Бригантина

Ведущий.

Летом 1936 года в одном из московских домов на Ленинградском проспекте прозвучала песня, которая вот уже более 60 лет является гимном романтиков.

Ведущая.    Слайд 7

Автором этих строк был будущий студент Литературного института имени Горького Павел Коган. А в сентябре 1942 года подразделение, где служил лейтенант Коган, вело бои под Новороссийском. 23 сентября Павел получил приказ: во главе группы разведчиков пробраться на станцию и взорвать бензоцистерны противника... Фашистская пуля попала ему в грудь. Поэзия Павла Когана проникнута глубокой любовью к Родине, гордостью за свое поколение и тревожными предчувствиями военной грозы.

Павел Коган (читает отрывок из стихотворения «Лирическое отступление»).

Мы были всякими.                

Но, мучаясь,

Мы понимали: в наши дни

Нам выпала такая участь,

Что пусть завидуют они.

Они нас выдумают мудрых,

Мы будем строги и прямы,

Они прикрасят и припудрят,

И все-таки пробьемся мы!

Но, людям Родины единой,

Едва ли им дано понять,

Какая иногда рутина

Вела нас жить и умирать.

И пусть я покажусь им узким

И их всесветность оскорблю,

Я — патриот. Я воздух русский,

Я землю русскую люблю,

Я верю, что нигде на свете

Второй такой не отыскать,

Чтоб так пахнуло на рассвете,

Чтоб дымный ветер на песках...

И где еще найдешь такие

Березы, как в моем краю!

Я б сдох как пес от ностальгии

В любом кокосовом раю.

Но мы еще дойдем до Ганга,

Но мы еще умрем в боях,

Чтоб от Японии до Англии

Сияла Родина моя.

Ведущий.    Слайд 8

Под стенами Сталинграда в январе 1943 года погиб талантливый поэт, студент Литературного института, друг Павла Когана, Михаил Кульчицкий.

Михаил Кульчицкий (читает стихотворение «Мечтатель, фантазер, лентяй-завистник!..»).

Мечтатель, фантазер, лентяй-завистник!                                

Что? Пули в каску безопасней капель?

И всадники проносятся со свистом

Вертящихся пропеллерами сабель.

Я раньше думал: лейтенант

Звучит «налейте нам»,

И, зная топографию,

Он топает по гравию.

Война ж совсем не фейерверк,

А просто — трудная работа,

Когда — черна от пота — вверх

Скользит по пахоте пехота.

Марш!

И глина в чавкающем топоте

До мозга костей промерзших ног

Наворачивается на чеботы

Весом хлеба в месячный паек.

На бойцах и пуговицы вроде

Чешуи тяжелых орденов,

Не до ордена.

Была бы Родина                                                          

С ежедневными Бородино.

                                                     Музыка Кино идёт       включить на последних строках                                              (видео   сороковые роковые на фоне песни)

Михаил Дудин     Соловьи                      

О мертвых мы поговорим потом.

Смерть на войне обычна и сурова.

И все-таки мы воздух ловим ртом

При гибели товарищей. Ни слова

Не говорим. Не поднимая глаз,

В сырой земле выкапываем яму.

Мир груб и прост. Сердца сгорели. В нас

Остался только пепел, да упрямо

Обветренные скулы сведены.

Триста пятидесятый день войны.

Еще рассвет по листьям не дрожал,

И для острастки били пулеметы...

Вот это место. Здесь он умирал —

Товарищ мой из пулеметной роты.

Тут бесполезно было звать врачей,

Не дотянул бы он и до рассвета.

Он не нуждался в помощи ничьей.

Он умирал. И, понимая это,

Смотрел на нас и молча ждал конца,

И как-то улыбался неумело.

Загар сначала отошел с лица,

Потом оно, темнея, каменело.

Ну, стой и жди. Застынь. Оцепеней

Запри все чувства сразу на защелку.                         Музыка соловьи

Вот тут и появился соловей,

Несмело и томительно защелкал.                              Видео природа     

Потом сильней, входя в горячий пыл,

Как будто сразу вырвавшись из плена,

Как будто сразу обо всем забыл,

Высвистывая тонкие колена.

Мир раскрывался. Набухал росой.

Как будто бы еще едва означась,

Здесь рядом с нами возникал другой

В каком-то новом сочетанье качеств.

Как время, по траншеям тек песок.

К воде тянулись корни у обрыва,

И ландыш, приподнявшись на носок,

Заглядывал в воронку от разрыва.

Еще минута — задымит сирень

Клубами фиолетового дыма.

Она пришла обескуражить день.

Она везде. Она непроходима.

Еще мгновенье — перекосит рот

От сердце раздирающего крика.

Но успокойся, посмотри: цветет,

Цветет на минном поле земляника!

Лесная яблонь осыпает цвет,

Пропитан воздух ландышем и мятой...

А соловей свистит. Ему в ответ

Еще — второй, еще — четвертый, пятый.

Звенят стрижи. Малиновки поют.

И где-то возле, где-то рядом, рядом

Раскидан настороженный уют

Тяжелым громыхающим снарядом.

А мир гремит на сотни верст окрест,

Как будто смерти не бывало места,

Шумит неумолкающий оркестр,

И нет преград для этого оркестра.

Весь этот лес листом и корнем каждым,

Ни капли не сочувствуя беде,

С невероятной, яростною жаждой

Тянулся к солнцу, к жизни и к воде.

Да, это жизнь. Ее живые звенья,

Ее крутой, бурлящий водоем.

Мы, кажется, забыли на мгновенье

О друге умирающем своем.

Горячий луч последнего рассвета

Едва коснулся острого лица.

Он умирал. И, понимая это,

Смотрел на нас и молча ждал конца.

Нелепа смерть. Она глупа. Тем боле

Когда он, руки разбросав свои,

Сказал: "Ребята, напишите Поле —

У нас сегодня пели соловьи".

И сразу канул в омут тишины

Триста пятидесятый день войны.

Он не дожил, недолюбил, не допил,

Не доучился, книг не дочитал.

Я был с ним рядом. Я в одном окопе,

Как он о Поле, о тебе мечтал.

И, может быть, в песке, в размытой глине,

Захлебываясь в собственной крови,

Скажу: "Ребята, дайте знать Ирине —

У нас сегодня пели соловьи".

И полетит письмо из этих мест

Туда, в Москву, на Зубовский проезд.

Пусть даже так. Потом просохнут слезы,

И не со мной, так с кем-нибудь вдвоем

У той поджигородовской березы

Ты всмотришься в зеленый водоем.

Пусть даже так. Потом родятся дети

Для подвигов, для песен, для любви.

Пусть их разбудят рано на рассвете

Томительные наши соловьи.

Пусть им навстречу солнце зноем брызнет

И облака потянутся гуртом.

Я славлю смерть во имя нашей жизни.

О мертвых мы поговорим потом.

Ведущая. Слайд 9

Участник боев по прорыву блокады Ленинграда, командир взвода противотанковых ружей, гвардии лейтенант Георгий Суворов был талантливым поэтом. Он погиб 13 февраля 1944 года при переправе через реку Нарву. За день до своей героической гибели 25-летний Георгий Суворов написал высоко трагичные строки.    

(На сцене появляется Георгий Суворов и читает стихотворение «Еще утрами черный дым клубится...».)

Еще утрами черный дым клубится                                      

Над развороченным твоим жильем.

И падает обугленная птица,

Настигнутая бешеным огнем.

Еще ночами белыми нам снятся,

Как вестники потерянной любви,

Живые горы голубых акаций

И в них восторженные соловьи.

Еще война. Но мы упрямо верим,

Что будет день, — мы выпьем боль до дна.

Широкий мир нам вновь раскроет двери,

С рассветом новым встанет тишина.

Последний враг. Последний меткий выстрел.

И первый проблеск утра, как стекло.

Мой милый друг, а все-таки как быстро,

Как быстро наше время протекло.

В воспоминаньях мы тужить не будем,

Зачем туманить грустью ясность дней, —

Свой добрый век мы прожили как люди —

И для людей.

Звучит мелодия песни «Нам нужна одна победа» (музыка и слова Б. Окуджавы).

Р Рождественский     БАЛЛАДА О МОЛЧАНИИ             видео  О МОЛЧАНИИ            

Был ноябрь

                     по-январски угрюм и зловещ,

над горами метель завывала.

Егерей

            из дивизии «Эдельвейс»

наши

сдвинули с перевала.

Командир поредевшую роту собрал

и сказал тяжело и спокойно:

-        Час назад

                        меня вызвал к себе генерал.

Вот, товарищи, дело какое:

Там – фашисты.

Позиция немцев ясна.

Укрепились надёжно и мощно.

С трёх сторон – пулемёты,

                                          с четвёртой – стена.

Влезть на стену

почти невозможно.

Остаётся надежда

                               на это «почти».

Мы должны –

понимаете, братцы? –

нынче ночью

                     на чёртову гору вползти.

На зубах –

но до верха добраться! –

А солдаты глядели на дальний карниз,

и один –

             словно так, между прочим –

вдруг спросил:

-        Командир,

                          может, вы – альпинист? –

Тот плечами пожал:

-        Да не очень…

Я родился и вырос в Рязани,

                                               а там

горы встанут,

наверно, не скоро…

В детстве

                 лазал я лишь по соседским садам.

Вот и вся

«альпинистская школа».

А ещё, -

               он сказал как поставил печать, -

там у них патрули.

Это значит:

если кто-то сорвётся,

                                     он должен молчать.

До конца.

И никак не иначе. –

…Как восходящие капли дождя,

как молчаливый вызов,

лезли,

           наитием находя

трещинку,

выемку,

выступ.

Лезли,

           почти сроднясь со стеной, -

камень светлел под пальцами.

Пар

       поднимался над каждой спиной

и становился

панцирем.

Молча

            тянули наверх свои

каски,

гранаты,

судьбы.

Только дыхание слышалось и

стон

сквозь сжатые зубы.

Дышат друзья.

                          Терпят друзья.

В гору

ползёт молчание.

Охнуть – нельзя.

                             Крикнуть – нельзя.

Даже –

слова прощания.

Даже –

              когда в озноб темноты,

в чёрную прорву

                              ночи,

всё понимая,

рушишься ты,

напрочь

            срывая

                        ногти!

Душу твою ослепит на миг

жалость,

               что прожил мало…

Крик твой истошный,

                                       неслышный крик

мама услышит.

Мама…

…Лезли

               те,

                  кому повезло.

Мышцы

               в комок сводило, -

лезли!

(Такого

              быть не могло!!

Быть не могло.

Но- было…)

Лезли,

            забыв навсегда слова,

глаза напрягая

                         до рези.

Сколько прошло?

Час или два?

Жизнь или две?

Лезли!

Будто на самую

                          крышу войны…

И вот,

почти как виденье,

из пропасти

                     на краю стены

молча

           выросли

                          тени.

И так же молча –

сквозь круговерть

и колыханье мрака –

шагнули!

Была

       безмолвной, как смерть,

страшная их атака!

Через минуту

                       растаял чад

и грохот

короткого боя…

Давайте и мы

                     иногда

                               молчать,

об их молчании

помня

Ведущая. Слайд 10

Всемирной известностью пользуются стихи известного татарского поэта, Мусы Джалиля, погибшего в гитлеровском застенке, которому посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

Ведущий.

В июне 1942 года на Волховском фронте тяжело раненный Муса Джалиль попал в руки врага. В стихотворении «Прости, Родина!» он с горечью писал:

Прости меня, твоего рядового,

Самую малую часть твою.

Прости за то, что я не умер

Смертью солдата в этом бою.

Ведущая.

Ни страшные пытки, ни грозящая опасность смерти не могли заставить замолчать поэта, сломить несгибаемый характер этого человека. Гневный слова бросал он в лицо врагам. Песни его были единственным его оружием в этой неравной борьбе, и они звучали обвинительным приговором душителям свободы, звучали верой в победу своего народа.

Появляется Муса Джалиль. (читает стихотворение «Палачу»).

Не преклоню колен, палач, перед тобою,

Хотя я узник твой, я раб в тюрьме твоей.

Придет мой час — умру. Но знай: умру я стоя,

Хотя ты голову отрубишь мне, злодей.

Увы, не тысячу, а только сто в сраженье

Я уничтожить смог подобных палачей.

За это, возвратясь, я попрошу прощенья,

Колена преклонив, у родины моей.

Ведущий. Слайд 11

Два года провел Муса Джалиль в застенках «каменного мешка» Моабита. Но поэт не сдавался. Он писал стихи, полные жгучей ненависти к врагам и горячей любви к Родине. Слово поэта он всегда считал оружием борьбы, оружием победы. И пел он всегда вдохновенно, полным голосом, от всего сердца. Весь свой жизненный путь Муса Джалиль мечтал пройти с песнями, «питающими землю», с песнями, подобными звонким песням родника, с песнями, от которых расцветают «человеческих душ сады». Песней в сердце поэта звучит любовь к Родине.

Муса Джалиль (читает отрывок из стихотворения «Мои песни»).

Сердце с последним дыханием жизни

Выполнит твердую клятву свою:

Песни всегда посвящал я отчизне,

Ныне отчизне я жизнь отдаю.

Пел я, весеннюю свежесть почуя,

Пел я, вступая за родину в бой.

Вот и последнюю песню пишу я,

Видя топор палача над собой.

Песня меня научила свободе,

Песня борцом умереть мне велит.

Жизнь моя песней звенела в народе,

Смерть моя песней борьбы прозвучит.

Ведущая.

Человеколюбивая поэзия Джалиля — обвинение фашизму, его варварству, бесчеловечности. 67 стихотворений написано поэтом после вынесения ему смертного приговора. Но все они посвящены жизни, в каждом слове, в каждой строке бьется живое сердце поэта.

Муса Джалиль (читает стихотворение «Если жизнь проходит без следа...»).

Если жизнь проходит без следа,

В низости, в неволе, что за честь!

Лишь в свободе жизни красота!

Лишь в отважном сердце вечность есть!

Если кровь твоя за Родину лилась,

Ты в народе не умрешь, джигит,

Кровь предателя струится в грязь,

Кровь отважного в сердцах горит.

Умирая, не умрет герой —

Мужество останется в веках.

Имя прославляй свое борьбой,

Чтоб оно не смолкло на устах!

Ведущий. Слайд 12

После Победы бельгиец Андре Тиммерманс, бывший заключенный Моабита, передал на родину Мусы Джалиля маленькие, не больше ладони, тетрадки. На листочках, как маковые зернышки, буквы, которые не прочесть без увеличительного стекла.

Ведущая.

«Моабитские тетради» — это удивительнейший литературный памятник нашей эпохи. За них поэту Мусе Джалилю посмертно была присуждена Ленинская премия.

Ведущая.

Они не вернулись с поля боя... Молодые, сильные, жизнелюбивые... Непохожие друг на друга в частностях, они были схожи друг с другом в общем. Они мечтали о творческом труде, о горячей и чистой любви, о светлой жизни на земле.

Звучит песня «Красные маки» (музыка Ю. Антонова, слова Г. Поженяна).

Слайд 13

Ведущий.

Пусть в мире тишина,

Но мертвые в строю.

Не кончилась война

Для тех, кто пал в бою.

Погибшие, они остались жить; незримые, они находятся в строю. Поэты молчат, за них говорят строки, оборванные пулей... За них стихи продолжают сегодня жить, любить и бороться. «Пусть же эти люди будут всегда близки вам, как друзья, как родные, как вы сами!» — сказал Юлиус Фучик. Погибшие поэты, как и десятки тысяч их сверстников, так мало успевшие в жизни и сделавшие так неизмеримо много, отдав свою жизнь за Родину, всегда будут совестью всех нас, живущих.

Звучит мелодия песни «Журавли» (музыка Я. Френкеля, слова Р. Гамзатова).