СТИХОТВОРЕНИЕ «ГДЕ ВЫ, ДНИ МОИ...» А. В. КОЛЬЦОВА
статья по литературе (5 класс) на тему

СТИХОТВОРЕНИЕ

«ГДЕ ВЫ, ДНИ МОИ...» А. В. КОЛЬЦОВА

Алексей Васильевич Кольцов (1809—1842)—один из самых народных поэтов России. В русскую классику он вошел прежде всего как стихотворец-песенник, вдохновенно и горячо воспевающий простой русский народ, его повседневные дела и заботы, сокровенные мысли, глубокие и истинные чувства. Русские песни А. В, Кольцова (жанр, в котором наиболее полно и ярко проявилась его творческая индивидуальность) не только выросли на ниве народно- поэтического творчества — они были песнями о народе и для народа. Именно поэтому, в первую очередь многие из них, будучи положены на музыку, быстро стали по-настоящему популярными и подлинно народными, много и часто пелись и как бы вернулись затем в свои фольклорные пенаты. Достаточно назвать такие кольцовские песни, как «Очи, очи голубые...», «Кольцо», «Оседлаю коня», «Песня пахаря», «Не шуми ты, рожь...», «Раздумье селянина», «Горькая доля», «Первая песня Лихача Кудрявича», «Ах, зачем меня силой выдали», «Последний поцелуй», «Не скажу никому», «Разлука», «Где вы, дни мои...», «Я любила его жарче дня и огня...» и т. д., которые народ принял и полюбил.

Но песни Кольцова полны не только поэзией жизни русского народа. Они были родными и близкими русскому человеку и своей истинно народной поэтикой и языком. В них широко были представлены и творчески использованы Кольцовым многие наиболее важные элементы народной песенной традиции: ее мотивы и образы, формы и приемы, специфический словарь и символика. Вместе с тем все это народнопоэтическое разноцвете в лучших произведениях Кольцова предстает перед нами не простым сколком или отражением народных песен, а в изящной художественной оправе подлинного мастера стихотворного слова, прошедшего небольшую, но хорошую литературную школу. В силу этого народно-поэтическое начало выступает в его песнях обогащенным всем, что было животворно и созвучно ему в русской поэзии первой половины XIX века.

Среди многочисленных песен русская песня «Где вы, дни мои...» по своим идейно-художественным достоинствам особо не выделяется. Несомненно, у Кольцова есть песни и лучше. Вместе с тем, прекрасная сама по себе, эта песня является подлинным шедевром и замечательна во многих отношениях. Она очень характерна для поэта в формальном и содержательном плане. Она мастерски сделана и нисколько не хуже тех, которые образуют у Кольцова песенную элиту. Она быстро вошла в заветный песенный фонд русского народа. Но среди многих чудесных песен Кольцова ее выделяет еще и яркая автобиографичность, четкая отнесенность к конкретному случаю жизни, который он не мог забыть все последующие годы. Эта русская песня принадлежит к тем стихотворениям, которые прямо и непосредственно связаны с первой любовью поэта.

В юности Кольцов горячо и безоглядно полюбил жившую в их доме крепостную девушку Дуняшу. «Это была страсть глубокая и сильная, влияние которой Кольцов чувствовал всю жизнь свою. Он не только любил, он уважал, он свято чтил предмет своей любви, в котором нашел свой осуществлённый идеал женщины...» ' Дуняша отвечала ему взаимностью. И поэт собирался уже жениться на ней, но жить вместе им было не суждено. Отец Кольцова, узнав о намерениях сына, воспользовался его поездкой по делам и навеки разлучил с любимой: он продал Дуняшу одному из донских помещиков. Такое гнусное проявление деспотизма и своеволия отца буквально потрясло поэта и перевернуло всю его душу.

«Рана сердца», которая, по свидетельству В. Г. Белинского, «никогда вполне не закрывалась», была тем более тяжелой и неизбывной, что попавшую в донские степи Дуняшу насильно выдали замуж, и «в тоске разлуки и в муках жестокого обращения» она вскоре заболела и умерла. Поэтому Кольцов в какой-то мере чувствовал себя еще и виновником ее смерти.

Воспоминание о своей первой любви, светлую память о любимой, тоску по большому несостоявшемуся счастью он пронес через всю свою жизнь и творчество. Об этом большом и чистом чувстве он писал много, постоянно возвращаясь к этой теме как к своему поэтическому рефрену, и тогда его личное становилось общественным, общечеловеческим, всеобщим, выступало как широкое художественное обобщение горькой судьбы русского народа, лишенного настоящего счастья и свободной доли.

Трагическая история первой любви Кольцова во многом определила основные линии его творчества, гуманистический дух его русских песен в защиту человеческой личности, ее счастья и воли. Как писал В. Г. Белинский в своей замечательной статье «О жизни и сочинениях Кольцова», «эта любовь, и в ее счастливую пору, и в годину ее несчастья, сильно подействовала на развитие поэтического таланта Кольцова... Песни: „Если встречусь с тобой", „Первая любовь", „К ней" („Опять тоску, опять любовь..."), „Ты не пой, соловей", „Не шуми ты, рожь", „К милой", „Примирение", „Мир музыки" и некоторые другие явно относятся к этой любви, которая всю жизнь не переставала вдохновлять Кольцова» .

«В своем поэтическом призвании увидел он вознаграждение за тяжкое горе своей жизни и весь погрузился в море поэзии...»

Именно в страстных стихотворениях, посвященных крепостной девушке Дуняше, родился настоящий Кольцов, великий народный поэт-песенник.

Это и самая первая «Песня» («Если встречусь с тобой аль увижу тебя...» (1927 г.), написанная еще в «сладкое» время короткого счастья, мажорный конец которой поражает и искренней «радостью души» поэта, и отточенной формой выражения в замечательном по мастерству тавтологическом использовании корня жи (ть):

Дева-радость души!

Это жизнь — мы живем!

Не хочу я другой

Жизни в жизни моей!

Это и стихотворение «Ничто, ничто на свете меня не веселит» («С тех пор, как я расстался с подругой навсегда»), написанное в январе—апреле 1829 года вскоре после разлуки с Дуняшей, где сквозь горькие слезы поэт замечает:

Но рано рок суровый

Сказал: расстанься с ней.

С тех пор я не встречаю

Уж радости нигде.

Это и печальная песня «Не шуми ты, рожь...» (1834 г.), родившаяся у Кольцова уже после смерти Дуняши, где поэт с тоскою пишет:

Не шуми ты, рожь,

Спелым колосом!

Ты не пой, косарь,

Про широку степь!..

Тяжелей горы,

Темней полночи,

Легла на сердце '

Дума черная!

Это и русская песня Кольцова «Где вы, дни мои...», написанная поэтом на склоне лет, менее чем за два года до кончины, вскоре после его последней поездки в Петербург, 3 декабря 1840 года, в Москве. «Так как из Москвы ему надо было ехать домой, то он отправился в нее с тоскою. Его мучили тяжелые предчувствия, которые и не обманули его»,—писал В. Г. Белинский.

По своему содержанию и структуре песня «Где вы, дни мои...» выступает перед нами, как, впрочем, и другие песни Кольцова, произведением бесхитростным и простым. Вместе с тем драматические события жизни лирического героя изображаются в ней удивительно глубоко и многопланово, в остром динамизме чувств и бытия и разных ракурсах переменчивого изложений.

Стихотворение состоит из двух неравных по размеру, но одинаково законченных по художественному исполнению частей. Первую часть его образуют четыре четверостишия. В ней поэт с щемящей грустью вспоминает о счастливых (увы, очень недолгих) днях своей юности, когда он любил и был любимым и жизнь его была радостной, а будущее представлялось манящим и светлым:

Где вы, дни мои,

Дни весенние,

Ночи летние,

Благодатные?

Где ты, жизнь моя,

Радость милая,

Пылкой юности

Заря красная?

С какой гордостью

Я смотрел тогда

На туманную

Даль волшебную!

Там светился свет

Голубых очей;

Там мечтам моим

Конца не было!

Композиционно эта часть стихотворения складывается из двух «половинок». В двух первых четверостишиях горестно констатируется, что счастливое время безвозвратно миновало. Это дается Поэтом оригинально и свежо, в форме двух риторических вопросов, каждый из которых образует законченную строфу. В единое поэтическое «микроцелое» строфы очень естественно объединяются Кольцовым с помощью лексико-синтаксической анафоры и тавтологии приложений (Где вы, дни мои — Где ты, жизнь моя. Дни весенние — Радость милая).

В двух следующих строфах поэт не менее эмоционально и выразительно говорит нам р том, как он был Счастлив с любимой. Риторические вопросы сменяются здесь двумя восклицательными предложениями, каждое из которых так- же образует свое собственное четверостишие. В одно поэтическое «микроцелое» эти два восклицательных предложения слиты уже по-другому — посредством развернутого разъяснения во второй строфе заключительных строк первой строфы («На туманную Даль волшебную»). Роль межфразовой скрепы здесь играет уже повторенное, как эхо, два раза местоименное наречие там («Там светился свет— Там мечтам моим»), которое является локативным заменителем «туманной и волшебной» дали.

Анафорическое употребление/слова там второй половины первой части песни прямо и непосредственно перекликается с таким же анафорическим использованием наречия где ее первой половины и «сшивает» их в единое сверхфразовое единство, с коммуникативной и структурной точки зрения

представляющее собой самостоятельный поэтический текст. Ведь в принципе строчка Конца не было могла бы стать концом всей песни. Композиционная целостность и завершенность этой части стихотворения лишний раз подчеркивается тем, что обе ее половины кончаются строчками («Заря красная — Конца не было»), в которых хореическая основа пятисложника сознательно и смело заменяется Кольцовым ямбическим «перебоем». Ничего подобного далее не наблюдается.

Вторая часть разбираемого стихотворения в два раза меньше первой. Она антитезна первой части и содержательно, и с точки зрения плана выражения. Поэт говорит здесь о своей тоскливой и одинокой жизни без дорогой нареченной (в гибели которой он считает виноватым себя), в беспрестанном беге времени и безысходной смене дней и ночей.

Романтизм милого прошлого уступает место реализму сурового настоящего. Вопросительно-восклицательная восторженность изложения сменяется повествовательной строгостью. Не случайно Кольцов вторую часть песни открывает противительным союзом но, особенно выразительным и значительным потому, что он как бы вынесен за повседневные рамки постпозитивного употребления внутри сложносочиненного предложения и сделан поэтом противительной межфразовой (а точнее — межчастной) связкой:

Но, среди весны,

В цвете юности,

Я сгубил твою

Душу чистую...

Без тебя, один,

Я с тоской гляжу,

Как ночная тьма

Покрывает день...

Содержательное противопоставление этой части стихотворения первой подкрепляется и языково-стилистически. Последнее находит себе выражение в том, что авторский рассказ превращается в ней из лирического монолога в сдержанное и одновременно страстное обращение к любимой. Поэтическое я в связи с этим расширяется и раскрашивается здесь интимным ты: «Я сгубил твою душу чистую»; «Без тебя, один, я с тоской гляжу».

Выступая по отношению друг к другу как антитезные образования, обе части вместе с тем — части одного неразрывного целого. Накрепко связаны они между собой не только межфразовым союзом но, о чем уже говорилось. Гармоническое единство песни как определенного художественного текста создается также и рамочной эстетической конструкцией: своеобразным экспрессивным повтором в первом и последнем четверостишии стихотворения слов день и ночь (ср.: «Где вы, дни мои. Дни весенние, Ночи летние, благодатные» — «Как ночная тьма Покрывает день).

На фоне этой лексической тавтологии начальной и конечной строфы особенно ярко (по сравнению с формой множественного, числа в сочетаниях Дни весенние. Ночи летние) проступает глубинная семантика формы единственного числа у сочетания ночная тьма и существительного день в заключительных строках Как ночная тьма Покрывает день. Образ ночной тьмы, покрывающей день, вырастает в необычайно выразительное обозначение не только неумолимого бега времени (День и ночь—сутки прочь), но и беспросветного (для одинокого лирического героя) будущего — близкой смерти.

Совершенно несомненно, что Кольцов в раскрытии своей темы учился у Пушкина, у которого тоже «сожаление о прошлом. об исчезнувших днях счастья выливается в форму однотипных эмоциональных фраз, Обостренных повторами и обращениями, воззваниями или вопросами» , но учился творчески. И в песне «Где вы, дни мои...» это проявилось в полной мере и ярко сказалось ив содержании, и в художественной форме. В кольцовском синтезе народной песенной поэтики и традиций поэтического языка начала XIX века тема сильной и страстной любви, чаще всего несчастной и трагической, перестает быть только интимной и превращается в поэтическое отражение борьбы за личное счастье всего русского народа, где крестьянин является перед нами уже не как предмет жалости и сострадания, а как сильная, мыслящая и чувствующая личность.

Анализ языковой материи русской песни «Где вы, дни мои...» позволяет считать, что хорошие слова, которыми в свое время В. И. Чернышев оценивал кольцовское стихотворение «Пора любви», с полным основанием можно отнести и к данной песне: «Это мастерская, изящно написанная миниатюрная повесть, показывающая всю прелесть поэзии Кольцова, между прочим, и в отношении языка. Он вполне народный и вместе с тем безукоризненно укладывается в образцовую литературную речь. Здесь нет ничего стилистически негармоничного»

Действительно, «план выражения» разбираемой песни представляется поразительно отобранным и правильным, прозаичным и ясным. В ней все понятно, не содержится никаких «лингвохронологических шумов и помех», которые вызывали бы у нас коммуникативные затруднения, и язык является на удивление современным.

Ее «строительные материалы» образуются из общеупотребительных, межстилевых слов. Исключение составляют лишь книжное прилагательное благодатные, разговорный глагол сгубить и народно-поэтическое слово красная (в сочетании заря красная со значением «светлое начало»), все хорошо известные и понятные.

В песне нет ни диалектизмов, ни устаревших слов, которые в некоторых стихотворениях Кольцова наблюдаются.

Она совершенно свободна от условностей стихотворного языка первой половины XIX века, хотя отраженно традиционно -  поэтическая лексика в ней и присутствует. Здесь поэт довольно сдержанно прибегает и к языковым фактам русского фольклора.

Останавливает внимание полное отсутствие в песне фразеологических оборотов, характерных для многих других произведений Кольцова, уменьшительно-ласкательных и сложносоставных слов типа грусть-тоска, речи-песни, житье-бытье и т. д.

Слова, выражающие содержательную суть песни, образуют 63 случая употребления 53 лексических единиц, которые в категориальном отношении распределяются следующим образом: 17 существительных, 11 прилагательных, 6 глаголов, 3 наречия (где, тогда, там), 7 местоимений (вы, мой, ты, какой, я, твой, ты), 5 предлогов (с, на, среди, в, без}, 2 союза (но, как), числительное один и частица не.

Номинативный словарь песни содержит только одно слово, обозначающее конкретный предмет (очи): Все остальные существительные являются именами нематериальных понятий (день, ночь, жизнь, радость, юность, заря, гордость, даль, свет, мечта, конец, весна, свет, душа, тоска, тьма). Напротив, среди глаголов совершенно нет слов «духовной» семантики, все они обозначают конкретностью, физические действия (смотрел, светился, не было, сгубил, гляжу, покрывает). Вместе с тем в данном художественном произведении большинство глаголов этих действий реально не обозначают, поскольку они употребляются переносно, в качестве предикативных компонентов перифрастических оборотов. В заключительной строфе в связи с ее особым содержанием глаголы закономерно выступают в форме настоящего времени. Все наречия —местоименные, пространственно-временного значения. Среди прилагательных наблюдаются преимущественно слова качественно-оценочного значения (благодатный, милый, пылкий, красный, туманный «неясный», волшебный, чистый). За их пределами находятся три прилагательных времени (весенний, летний, ночной) и одно прилагательное цвета (голубой).

Состав лексических единиц, характер их семантики и употребления в песне целиком и полностью определяется ее общим идейным содержанием и художественным замыслом, специфическими особенностями непосредственного, «беспредметного» отражения чувств и переживаний поэта, с минимальными ссылками на окружающий его «вещный» мир.

Кольцов не дает нам здесь никакой реальной—в звуках и красках — картины. Он просто сообщает о своей безвозвратно прошедшей светлой юности и одиноком, безрадостном настоящем. И его бесхитростная певучая словесная вязь действует на наши читательские чувства прямо и безотказно.

Такое художественное воздействие песни «Где вы, дни мои…» Кольцова, как и других его русских песен, объясняется подлинно художественным, специфически кольцовским «соединением слов» в единую образную систему. О ряде излюбленных им поэтических способов и приемов уже говорилось. Здесь мы находим в первую очередь антитезу, на которой и зиждется стихотворение в целом и строятся его конструктивные компоненты, здесь и анафора, тавтология, лексический и синтаксический параллелизм и повторы. В целях усиления эстетической выразительности Кольцов удачно использует также, и синонимику: среди весны — в цвете юности, без тебя — один; смотрел — гляжу (в данном случае очень своеобразно: дистантно с антонимией прошедшего и настоящего времени), созданное по народно поэтической модели звучное сцепление однокоренных слов светился свет (Там светился свет Голубых очей). Он мастерски включает в свою русскую песню элементы народно-поэтической и книжной фразеологии, эпитетики, творчески перерабатывая их в соответствии с поставленными художественными задачами и своим видением мира.

Для создания музыкальной экспрессивности поэт, помимо выбора для песни особого размера, прибегает также (в изложении лирической кульминации) к несомненной звукописи (Там светился свет — Там мечтам моим).

Замечательна русская песня «Где вы, дни мои...», наконец, и с точки зрения своей ритмической организации. По необычайно красивому, певучему и напевному размеру она достойно стоит в одном ряду с такими чудесными произведениями, как «Не шуми ты, рожь...», «Урожай», «Косарь», «Ах,  силой выдали...», «Доля бедняка», «Греет солнышко», «Грусть девушки». «Ты прости-прощай...» Своеобразие кольцовской песенной ритмики проявилось здесь на редкость сильно. Стихотворение «Где вы, дни мои...» (как и только что названные) написано особым пятисложным размером, который был создан Кольцовым в результате смелого версификационного скрещения двухстопного хорея (который иногда не менее дерзко и умело заменяется ямбом, как уже отмечалось) с дактилическими окончаниями. Каждая его лирическая строка, в фонетическом отношении представляющая собой пять слогов/объединяется в одно ритмическое целое обязательным ударением на третьем слоге (ср.: Где вы, дни мои; Покрывает день и т. д.).

Такой короткий, но певучий пятисложник с очень мелодичными дактилическими окончаниями выступает у Кольцова как оригинальная поэтическая аранжировка нерифмованных размеров русских народных песен, полная, с одной стороны, неподдельного вдохновения и благородного изящества настоящего художественного мастерства и первородной искренней простоты музыкальной народности—с другой. Не случайно многие написанные этим размером стихотворения были положены на музыку. К песне «Где вы, дни мои...» композиторы обращались неоднократно (П. Архангельский, Н. Баранович, Л. Маяашкин, В. Соколов и др.).