Конспект урока литературы в 10 классе. Роль эпизода «Раскольников и Соня читают «Евангелие»
методическая разработка по литературе (10 класс) по теме

Конспект открытого урока по литературе

Тема: «Роль эпизода «Раскольников и Соня читают «Евангелие» в идейном понимании романа «Преступление и наказание»

Цели:

Подготовка к письменной работе.

Задачи:

1. Обучающие: закрепить полученные знания о романе, привести в систему и уточнить их, объяснить смысл противопоставления героев-антиподов: Раскольникова и Сони и ,как следствие, роль последней в воскрешении героя.
2. Воспитательные: толерантное отношение к людям, интерес к духовной истории, стимулировать чтение Библии как культорологического источника, вызвать интерес к самоанализу.
3. Развивающие: развитие монологической речи, аналитических и сопоставительных умений.

Оборудование:

1. Иллюстрации к роману художника Э.Неизвестного.
2. Распечатки 4 главы 4 части романа.
3. Книги с текстом романа «Преступление и наказание».
4. Портрет Ф.М.Достоевского.
5. Библия.

Оформление доски:

1. Тема урока: «Раскольников и Соня читают «Евангелие» в идейном понимании романа «Преступление и наказание».

2. Эпиграф: « И дойдёшь до такой черты, что не перешагнёшь её – несчастна будешь, а перешагнёшь её – может, ещё несчастней будешь».

3. Письменно ответить на вопрос: «Почему именно Соне с самого начала Р. хочет раскрыть свою тайну?»

Раскольников о Дуне. (Ч. 1, глава1).

Ход урока

1. Вступительное слово учителя:

- Я начала сегодняшний урок с цитаты из 1-й главы романа. А всего их 40.

- В скольких присутствует Раскольников?

(в 38).

- О чём это свидетельствует?

(Идейный центр романа, с ним связаны все другие герои).

2. Анализ идеи Раскольникова (повторение):

- Очень коротко: в чём идея Раскольникова?

1) деление людей на 2 категории: «имеющих право преступать», чтобы сказать новое слово человечеству, и «тварей дрожащих», т.е. обыкновенных;

2) ПОКАЗАТЬ КАРТИНУ Э.НЕИЗВЕСТНОГО «АРИФМЕТИКА»!

Спасение 10, 100, 1000 хороших людей ценой жизни одного плохого;

3. Власть над дрожащим муравейником.

- Где и кому Раскольников произносит эти слова? (Соне в 4 гл. 4 части).

- Процитируйте их:

«Что делать? Сломать, что надо, и страдания взять на себя!.. Свободу и власть, а, главное, власть! Над всей дрожащею тварью и над всем муравейником!.. Вот цель!»

- Раскольников говорит, что спасти детей, которые являются прообразом Христа («сих есть царствие божие») можно только одним способом: если найдётся смельчак (Наполеон, Магомед), который возьмёт власть и изменит все нравственные законы, на которых мир стоит».

 - В чём противоречие этого тезиса?

(Ради спасения идеи Христа надо нарушить его же основные заповеди!)

- Это и есть нравственный тупик, в котором находятся все герои!  

3. Осмысление цели урока:

Дома вы должны письменно ответить на вопрос: «Почему именно Соне с самого начала Р. хочет раскрыть свою тайну?»

Для подробного ответа надо рассмотреть 3 эпизода: IV, 4; V,4; VI,8.

4. Знакомство с образом Сони Мармеладовой.

А) Портрет.

Подготовленные учащиеся читают 2 портрета:

1. (II, 7). «Лет 18, худенькая, но довольно хорошенькая блондинка, с замечательными голубыми глазами. Платье с нелепым хвостом и шляпа с огромным птичьим пером».
2. (IV, 4). «Какая вы худенькая! Вон какая у вас рука! Совсем прозрачная! Пальцы как у мёртвой…раздражалась Соня совсем как если бы рассердилась канарейка или какая другая маленькая птичка».

Вывод: портрет неуловим, как дух. Есть что-то возвышенное, неземное, неуловимое. АНГЕЛЬСКОЕ.

- Один исследователь сказал, что в Соне и Р. противопоставляются ЛИК БОГОЧЕЛОВЕКА и ОБРАЗ ЧЕЛОВЕКОБОГА.

Б) – У Достоевского всё символично! Что символизирует имя СОФЬЯ.

(Ответ учащейся. Главное у Д.: СМИРЕННОМУДРАЯ.

Главная христианская добродетель, противостоящая гордыне).

В) - Раскольников говорит: «Я тебя ещё давно выбрал, чтоб сказать тебе, ещё когда отец о тебе рассказывал».

- Что узнал Р. о Соне самого важного из рассказа её отца?

(Пересказ учащихся. Главное: Катерина Ивановна ноги её целовала.

Очень надрывная сцена:

«К.И... весь вечер в ногах у ней простояла, ноги ей целовала, встать не хотела, а потом так обе вместе и заснули, обнявшись…»)

- Кто ещё будет целовать ноги Соне?

(Раскольников)

Г) Чтение тремя учащимися эпизода № 1 из 4 главы.

Д) Комментарий учителя:

- Р. называет Соню великой грешницей и видит в этом сходство с собой. В чём различие между ними?

(Соня не убивала других. Она пожертвовала собой!

Р. не в состоянии понять, что спасает Соню и придаёт ей силу!

ВЕРА В БОГА.

«Что ж бы я без Бога-то была?»

«Я есмь воскресение и жизнь; верующий в меня, если и умрет, оживет»).

СЛОВО УЧИТЕЛЯ: Вся семья Мармеладовых воплощает главную христианскую идею Достоевского – нет счастья в комфорте, покупается счастье страданием.

5. Итоги урока.
6. Вопрос: Почему именно Соне..? (д.з.)

1) «Возлюбила мнози» (Мармеладов),

2) «Ты тоже преступила…Стало быть, нам идти по одной дороге…Ты загубила жизнь СВОЮ… Это всё равно!»

- Всё ли это равно? В чём различие между свободой Раскольникова и Сони?

(Р.: свобода – власть над муравейником.

Соня: свобода – ответственность всех за всех).

- С кем из них Достоевский? А вы?

7. Оценки.

Использованная литература.

1. Ф.М.Достоевский. Романы в шести томах. Том второй. Игрок. Преступление и наказание.СПб, Библиополис, 1995.
2. Б.И.Турьяновская, Л.Н.Гороховская. Литература в 10 классе. Урок за уроком.М., «Русское слово».

 -- Эту Лизавету торговку вы знали?

   -- Да... А вы разве знали? -- с некоторым удивлением переспросила Соня.

   -- Катерина Ивановна в чахотке, в злой; она скоро умрет, -- сказал Раскольников, помолчав и не ответив на вопрос.

   -- Ох, нет, нет, нет! -- И Соня бессознательным жестом схватила его за обе руки, как бы упрашивая, чтобы нет.

   -- Да ведь это ж лучше, коль умрет.

   -- Нет, не лучше, не лучше, совсем не лучше! -- испуганно и безотчетно повторяла она.

   -- А дети-то? Куда ж вы тогда возьмете их, коль не к вам?

   -- Ох, уж не знаю! -- вскрикнула Соня почти в отчаянии и схватилась за голову. Видно было, что эта мысль уж много-много раз в ней самой мелькала, и он только вспугнул опять эту мысль.

   -- Ну а коль вы, еще при Катерине Ивановне, теперь, заболеете и вас в больницу свезут, ну что тогда будет? -- безжалостно настаивал он.

   -- Ах, что вы, что вы! Этого-то уж не может быть! -- и лицо Сони искривилось страшным испугом.

   -- Как не может быть? -- продолжал Раскольников с жесткой усмешкой, -- не застрахованы же вы? Тогда что с ними станется? На улицу всею гурьбой пойдут, она будет кашлять и просить, и об стену где-нибудь головой стучать, как сегодня, а дети плакать... А там упадет, в часть свезут, в больницу, умрет, а дети...

   -- Ох, нет!.. Бог этого не попустит! -- вырвалось наконец из стесненной груди у Сони. Она слушала, с мольбой смотря на него и складывая в немой просьбе руки, точно от него всё и зависело.

   Раскольников встал и начал ходить по комнате. Прошло с минуту. Соня стояла, опустив руки и голову, в страшной тоске.

   -- А копить нельзя? На черный день откладывать? -- спросил он, вдруг останавливаясь перед ней.

   -- Нет, -- прошептала Соня.

   -- Разумеется, нет! А пробовали? -- прибавил он чуть не с насмешкой.

   -- Пробовала.

   -- И сорвалось! Ну, да разумеется! Что и спрашивать!

   И опять он пошел по комнате. Еще прошло с минуту.

   -- Не каждый день получаете-то?

   Соня больше прежнего смутилась, и краска ударила ей опять в лицо.

   -- Нет, -- прошептала она с мучительным усилием.

   -- С Полечкой, наверно, то же самое будет, -- сказал он вдруг.

   -- Нет! нет! Не может быть, нет! -- как отчаянная, громко вскрикнула Соня, как будто ее вдруг ножом ранили. -- Бог, бог такого ужаса не допустит!..

   -- Других допускает же.

   -- Нет, нет! Ее бог защитит, бог!.. -- повторяла она, не помня себя.

   -- Да, может, и бога-то совсем нет, -- с каким-то даже злорадством ответил Раскольников, засмеялся и посмотрел на нее.

   Лицо Сони вдруг страшно изменилось: по нем пробежали судороги. С невыразимым укором взглянула она на него, хотела было что-то сказать, но ничего не могла выговорить и только вдруг горько-горько зарыдала, закрыв руками лицо.

   -- Вы говорите, у Катерины Ивановны ум мешается; у вас самой ум мешается, -- проговорил он после некоторого молчания.

   Прошло минут пять. Он всё ходил взад и вперед, молча и не взглядывая на нее. Наконец подошел к ней; глаза его сверкали. Он взял ее обеими руками за плечи и прямо посмотрел в ее плачущее лицо. Взгляд его был сухой, воспаленный, острый, губы его сильно вздрагивали... Вдруг он весь быстро наклонился и, припав к полу, поцеловал ее ногу. Соня в ужасе от него отшатнулась, как от сумасшедшего. И действительно, он смотрел как совсем сумасшедший.

   -- Что вы, что вы это? Передо мной! -- пробормотала она, побледнев, и больно-больно сжало вдруг ей сердце.

   Он тотчас же встал.

   -- Я не тебе поклонился, я всему страданию человеческому поклонился, -- как-то дико произнес он и отошел к окну. -- Слушай, -- прибавил он, воротившись к ней через минуту, -- я давеча сказал одному обидчику, что он не стоит одного твоего мизинца... и что я моей сестре сделал сегодня честь, посадив ее рядом с тобою.

   -- Ах, что вы это им сказали! И при ней? -- испуганно вскрикнула Соня, -- сидеть со мной! Честь! Да ведь я... бесчестная... я великая, великая грешница! Ах, что вы это сказали!

   -- Не за бесчестие и грех я сказал это про тебя, а за великое страдание твое. А что ты великая грешница, то это так, -- прибавил он почти восторженно, -- а пуще всего, тем ты грешница, что понапрасну умертвила и предала себя. Еще бы это не ужас! Еще бы не ужас, что ты живешь в этой грязи, которую так ненавидишь, и в то же время знаешь сама (только стоит глаза раскрыть), что никому ты этим не помогаешь и никого ни от чего не спасаешь! Да скажи же мне наконец, -- проговорил он, почти в исступлении, -- как этакой позор и такая низость в тебе рядом с другими противоположными и святыми чувствами совмещаются? Ведь справедливее, тысячу раз справедливее и разумнее было бы прямо головой в воду и разом покончить!

   -- А с ними-то что будет? -- слабо спросила Соня, страдальчески взглянув на него, но вместе с тем как бы вовсе и не удивившись его предложению. Раскольников странно посмотрел на нее.

   Он всё прочел в одном ее взгляде. Стало быть, действительно у ней самой была уже эта мысль. "Ей три дороги, -- думал он: -- броситься в канаву, попасть в сумасшедший дом, или... или, наконец, броситься в разврат, одурманивающий ум и окаменяющий сердце".

   -- Так ты очень молишься богу-то, Соня? -- спросил он ее.

   Соня молчала, он стоял подле нее и ждал ответа.

   -- Что ж бы я без бога-то была? -- быстро, энергически прошептала она, мельком вскинув на него вдруг засверкавшими глазами, и крепко стиснула рукой его руку.

   "Ну, так и есть!" -- подумал он.

   -- А тебе бог что за это делает? -- спросил он, выпытывая дальше.

   Соня долго молчала, как бы не могла отвечать. Слабенькая грудь ее вся колыхалась от волнения.

   -- Молчите! Не спрашивайте! Вы не стоите!.. -- вскрикнула она вдруг, строго и гневно смотря на него.

   "Так и есть! так и есть!" -- повторял он настойчиво про себя.

   -- Всё делает! -- быстро прошептала она, опять потупившись.

   "Вот и исход! Вот и объяснение исхода!" -- решил он про себя, с жадным любопытством рассматривая ее.

   С новым, странным, почти болезненным, чувством всматривался он в это бледное, худое и неправильное угловатое личико, в эти кроткие голубые глаза, могущие сверкать таким огнем, таким суровым энергическим чувством, в это маленькое тело, еще дрожавшее от негодования и гнева, и всё это казалось ему более и более странным, почти невозможным. "Юродивая! юродивая!" -- твердил он про себя.

   На комоде лежала какая-то книга. Он каждый раз, проходя взад и вперед, замечал ее; теперь же взял и посмотрел. Это был Новый завет в русском переводе. Книга была старая, подержанная, в кожаном переплете.

   -- Это откуда? -- крикнул он ей через комнату. Она стояла всё на том же месте, в трех шагах от стола.

   -- Мне принесли, -- ответила она, будто нехотя и не взглядывая на него.

   -- Кто принес?

   -- Лизавета принесла, я просила.

   "Лизавета! Странно!" -- подумал он. Всё у Сони становилось для него как-то страннее и чудеснее, с каждою минутой. Он перенес книгу к свече и стал перелистывать.

   -- Где тут про Лазаря? -- спросил он вдруг.

   Соня упорно глядела в землю и не отвечала. Она стояла немного боком к столу.

   -- Про воскресение Лазаря где? Отыщи мне, Соня.

   Она искоса глянула на него.

   -- Не там смотрите... в четвертом евангелии... -- сурово прошептала она, не подвигаясь к нему.

   -- Найди и прочти мне, -- сказал он, сел, облокотился на стол, подпер рукой голову и угрюмо уставился в сторону, приготовившись слушать.

   -- Ты с Лизаветой дружна была?

   -- Да... Она была справедливая... она приходила... редко... нельзя было. Мы с ней читали и... говорили. Она бога узрит.

    -- Зачем вам? Ведь вы не веруете?.. -- прошептала она тихо и как-то задыхаясь.

   -- Читай! Я так хочу! -- настаивал он, -- читала же Лизавете!

   Соня развернула книгу и отыскала место. Руки ее дрожали, голосу не хватало. Два раза начинала она, и всё не выговаривалось первого слога.

   "Был же болен некто Лазарь, из Вифании..." -- произнесла она наконец, с усилием, но вдруг, с третьего слова, голос зазвенел и порвался, как слишком натянутая струна. Дух пересекло, и в груди стеснилось.

      "И многие из иудеев пришли к Марфе и Марии утешать их в печали о брате их. Марфа, услыша, что идет Иисус, пошла навстречу ему; Мария же сидела дома. Тогда Марфа сказала Иисусу: господи! если бы ты был здесь, не умер бы брат мой. Но и теперь знаю, что чего ты попросишь у бога, даст тебе бог".

   Тут она остановилась опять, стыдливо предчувствуя, что дрогнет и порвется опять ее голос...

   "Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказала ему: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день. Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий и верующий в меня не умрет вовек. Веришь ли сему? Она говорит ему

   (и как бы с болью переведя дух, Соня раздельно и с силою прочла, точно сама во всеуслышание исповедовала):

   Так, господи! Я верую, что ты Христос, сын божий, грядущий в мир".

   Она было остановилась, быстро подняла было на него глаза, но поскорей пересилила себя и стала читать далее. Раскольников сидел и слушал неподвижно, не оборачиваясь, облокотясь на стол и смотря в сторону. Дочли до 32-го стиха.

   "Мария же, пришедши туда, где был Иисус, и увидев его, пала к ногам его; и сказала ему: господи! если бы ты был здесь, не умер бы брат мой. Иисус, когда увидел ее плачущую и пришедших с нею иудеев плачущих, сам восскорбел духом и возмутился. И сказал: где вы положили его? Говорят ему: господи! поди и посмотри. Иисус прослезился. Тогда иудеи говорили: смотри, как он любил его. А некоторые из них сказали: не мог ли сей, отверзший очи слепому, сделать, чтоб и этот не умер?"

   Раскольников обернулся к ней и с волнением смотрел на нее: да, так и есть! Она уже вся дрожала в действительной, настоящей лихорадке. Он ожидал этого. Она приближалась к слову о величайшем и неслыханном чуде, и чувство великого торжества охватило ее. Голос ее стал звонок, как металл; торжество и радость звучали в нем и крепили его. Строчки мешались перед ней, потому что в глазах темнело, но она знала наизусть, что читала. При последнем стихе: "не мог ли сей, отверзший очи слепому..." -- она, понизив голос, горячо и страстно передала сомнение, укор и хулу неверующих, слепых иудеев, которые сейчас, через минуту, как громом пораженные, падут, зарыдают и уверуют... "И он, он -- тоже ослепленный и неверующий, -- он тоже сейчас услышит, он тоже уверует, да, да! сейчас же, теперь же", -- мечталось ей, и она дрожала от радостного ожидания.

   "Иисус же, опять скорбя внутренно, проходит ко гробу. То была пещера, и камень лежал на ней. Иисус говорит: отнимите камень. Сестра умершего Марфа говорит ему: господи! уже смердит; ибо четыре дни, как он во гробе".

   Она энергично ударила на слово: четыре.

   "Иисус говорит ей: не сказал ли я тебе, что если будешь веровать, увидишь славу божию? Итак, отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: отче, благодарю тебя, что ты услышал меня. Я и знал, что ты всегда услышишь меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что ты послал меня. Сказав сие, воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший,

   (громко и восторженно прочла она, дрожа и холодея, как бы в очию сама видела):

   обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами; и лицо его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его; пусть идет.

   Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в него".

   Далее она не читала и не могла читать, закрыла книгу и быстро встала со стула.

   -- Всё об воскресении Лазаря, -- отрывисто и сурово прошептала она и стала неподвижно, отвернувшись в сторону, не смея и как бы стыдясь поднять на него глаза. Лихорадочная дрожь ее еще продолжалась. Огарок уже давно погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой нищенской комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за чтением вечной книги. Прошло минут пять или более.

   -- Я о деле пришел говорить, -- громко и нахмурившись проговорил вдруг Раскольников, встал и подошел к Соне. Та молча подняла на него глаза. Взгляд его был особенно суров, и какая-то дикая решимость выражалась в нем.

   -- Я сегодня родных бросил, -- сказал он, -- мать и сестру. Я не пойду к ним теперь. Я там всё разорвал.

   -- Зачем? -- как ошеломленная спросила Соня. Давешняя встреча с его матерью и сестрой оставила в ней необыкновенное впечатление, хотя и самой ей неясное. Известие о разрыве выслушала она почти с ужасом.

   -- У меня теперь одна ты, -- прибавил он. -- Пойдем вместе... Я пришел к тебе. Мы вместе прокляты, вместе и пойдем!

   Глаза его сверкали. "Как полоумный!" -- подумала в свою очередь Соня.

   -- Куда идти? -- в страхе спросила она и невольно отступила назад.

   -- Почему ж я знаю? Знаю только, что по одной дороге, наверно знаю, -- и только. Одна цель!

   Она смотрела на него, и ничего не понимала. Она понимала только, что он ужасно, бесконечно несчастен.

   -- Никто ничего не поймет из них, если ты будешь говорить им, -- продолжал он, -- а я понял. Ты мне нужна, потому я к тебе и пришел.

   -- Не понимаю... -- прошептала Соня.

   -- Потом поймешь. Разве ты не то же сделала? Ты тоже переступила... смогла переступить. Ты на себя руки наложила, ты загубила жизнь... свою (это всё равно!). Ты могла бы жить духом и разумом, а кончишь на Сенной... Но ты выдержать не можешь, и если останешься одна, сойдешь с ума, как и я. Ты уж и теперь как помешанная; стало быть, нам вместе идти, по одной дороге! Пойдем!

   -- Зачем? Зачем вы это! -- проговорила Соня, странно и мятежно взволнованная его словами.

   -- Зачем? Потому что так нельзя оставаться -- вот зачем! Надо же, наконец, рассудить серьезно и прямо, а не по-детски плакать и кричать, что бог не допустит! Ну что будет, если в самом деле тебя завтра в больницу свезут? Та не в уме и чахоточная, умрет скоро, а дети? Разве Полечка не погибнет? Неужели не видала ты здесь детей, по углам, которых матери милостыню высылают просить? Я узнавал, где живут эти матери и в какой обстановке. Там детям нельзя оставаться детьми. Там семилетний развратен и вор. А ведь дети -- образ Христов: "Сих есть царствие божие". Он велел их чтить и любить, они будущее человечество...

   -- Что же, что же делать? -- истерически плача и ломая руки повторяла Соня.

   -- Что делать? Сломать, что надо, раз навсегда, да и только: и страдание взять на себя! Что? Не понимаешь? После поймешь... Свободу и власть, а главное власть! Над всею дрожащею тварью и над всем муравейником!.. Вот цель! Помни это! Это мое тебе напутствие! Может, я с тобой в последний раз говорю. Если не приду завтра, услышишь про всё сама, и тогда припомни эти теперешние слова. И когда-нибудь, потом, через годы, с жизнию, может, и поймешь, что они значили. Если же приду завтра, то скажу тебе, кто убил Лизавету. Прощай!

   Соня вся вздрогнула от испуга.

   -- Да разве вы знаете, кто убил? -- спросила она, леденея от ужаса и дико смотря на него.

   -- Знаю и скажу... Тебе, одной тебе! Я тебя выбрал. Я не прощения приду просить к тебе, я просто скажу. Я тебя давно выбрал, чтоб это сказать тебе, еще тогда, когда отец про тебя говорил и когда Лизавета была жива, я это подумал. Прощай. Руки не давай. Завтра! Он вышел.