Б. Д. ПАРЫГИН СОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ
консультация (5, 6, 7, 8, 9, 10, 11 класс)

РАЗДЕЛ ПЯТЫЙ

СОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ ОБЩЕНИЯ

ГЛАВА 12. ОБЩЕНИЕ КАК СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ФЕНОМЕН

12.1. Понятие общения.

Определение понятия общения. Общение представляет собой многогранный процесс взаимодействия и взаимовлияния людей друг на друга. Оно может рассматриваться не только как акт осознанного, рационально оформленного речевого обмена информацией, но и в качестве непосредственного эмоционального контакта между людьми.

Это человеческое взаимодействие весьма многообразно как по содержанию, так и по форме проявления. Оно может варьировать от высоких уровней духовного взаимопроникновения и взаимопонимания партнеров до самых свернутых и фрагментарных контактов, причем последние могут носить характер процессов, не осознаваемых в полной мере.

Реальный феномен и этический идеал общения. Поэтому трудно согласиться с теми авторами, которые рассматривают общение лишь как такое субъект-субъектное взаимодействие людей, каждый участник которого не только сознает свое место и роль в этом процессе, но и встречается здесь с соответствующей формой поведения другого.

"...Акт общения, — пишет, например, М. С. Каган, — имеет место тогда, когда человек, вступающий в контакт с другим человеком, видит в нем себе подобного и себе равного, т. е. субъекта же, и рассчитывает поэтому на активную обратную связь, на обмен информацией, а не на одностороннее ее отправление или снятие ее с объекта" [1, с. 82].

Даже если рассматривать предложенный выше вариант общения в качестве эталона этического идеала человеческих взаимоотношений, то и тогда из этой сферы будут исключены не только менее совершенные модели контакта, но и те глубокие контакты, когда общающиеся способны понимать не тождественность себе своего партнера по тем или иным признакам (подобия, равенства или уровню активности).

Любая аналогичная попытка нормативного определения феномена общения будет наталкиваться на реальное многообразие действительного взаимодействия людей, могущего оказаться как хуже, так и лучше предложенной модели.

Понятна вместе с тем нацеленность этически нормативной формулировки понятия общения против вариантов мани-пуляторского контакта, когда один из партнеров является для другого лишь объектом удовлетворения тех или иных ситуативных потребностей, а не индивидуальностью, заслуживающей достойного внимания и более глубокого отношения.

Естественны поэтому и такие подходы к определению общения, когда последнее характеризуется как "процесс проявления личностного отношения".

Многогранность и многокачественность общения. Однако общение, как это уже отмечалось нами ранее [2], достаточно многогранное явление. Оно представляет собой и отношение людей друг к другу, и их взаимодействие, и обмен информацией между ними, их духовное взаимопроникновение. Аспект личностного отношения (а точнее, взаимоотношения) — лишь один из компонентов, одна из граней этого явления.

Даже если свести общение к взаимоотношениям людей, то и тогда окажется, что они не исчерпываются их личностным аспектом. Здесь определенную роль играют функционально-ролевой, а также ряд других моментов. Одной из форм человеческого общения, получающей широкое распространение под влиянием научно-технической революции, является многоканальная и многократно опосредованная духовная коммуникация. Как показывают исследования массовых коммуникаций, в их структуре наряду с личностными велика доля и безличных, стереотипных компонентов информации и способов установления контакта с аудиторией.

Вместе с тем было бы тоже крайностью утверждать, что общение вообще не может носить межиндивидуального характера. Так, А. А. Леонтьев в одной из своих работ писал: "Общение следует понимать не как интериндивидуальный, а как социальный феномен; как его субъект следует рассматривать не изолированного индивида, а социальную группу или общество в целом" [3, с. 123].

Анализируя эту точку зрения, Б. Ф. Ломов отмечал: "По нашему мнению, противопоставление социального и интериндивидуального неправомерно, отношение между ними — это отношение явления и сущности, единичного и общего. Социальная сущность общения как всеобщей формы взаимосвязей между людьми проявляется (наряду с другими формами) в отдельных единичных межличностных взаимодействиях. Более того, психологию (в отличие, например, от социологии) именно эта форма проявления общения интересует прежде всего. Она рассматривает общение на уровне индивидуального бытия человека" [4, с. 77—78].

Общение, включая в себя межиндивидуальное, межличностное взаимодействие и взаимоотношение, вместе с тем, как мы знаем, не исчерпывается этим. Однако данное обстоятельство в свою очередь не снимает правомерности рассмотрения межличностного, межиндивидуального взаимодействия как относительно самостоятельного вида общения в его общей структуре.

12.2. Общение и личность.

Соотношение понятий "общение" и "личность". По своему содержанию эти понятия можно рассматривать в качестве двух взаимоперекрещивающихся кругов (см. схему 12).

Схема 12

Зоны:         

А — Безличное функционально-ролевое общение; массовое общение.

Б — Межличностное общение. Коммуникативное состояние и коммуникативная деятельность личности.

В— Психические свойства, процессы и состояния личности.

В таком случае очевидно наличие трех различных зон, в которых имеет место как совпадение, так и несовпадение специфики этих понятий.

Начнем с зоны А. Здесь очевидна специфика объема понятия общения, которая не входит в содержание феномена личности. Она связана с такими формами общения, которые носят преимущественно безличный или надличный характер. В частности, например, безличный характер может носить деловое, функционально-ролевое взаимодействие людей, даже если оно и происходит в виде межиндивидного общения. Это тот случай, когда общающиеся воспринимают друг друга не в качестве личности, а лишь в роли носителей определенных функций. Пассажиру автобуса, например, значима надежность водителя как профессионала и безразличны, как правило, его личные качества.

Столь же безличным оказывается и общение людей в массе, например, в толпе, равно как и ситуации публичного контакта зрителей в театре, болельщиков на стадионе, слушателей на концерте или лекции.

Основной механизм, объединяющий людей в массу независимо от характера совместной деятельности, — психологическое заражение. А оно не нуждается в персонификации, хотя и создает ощущение сопричастности и контакта у окружающих.

В зоне Б очевидно совпадение содержания общения с жизнедеятельностью личности. Здесь, с одной стороны, общение носит не массовый или групповой и в то же время безличный характер, а, наоборот, проявляется в форме межличностного, межперсонального контакта и взаимодействия.

С другой стороны, это та область, где проявляется все многообразие форм коммуникативной активности личности: коммуникативное поведение, коммуникативная деятельность, психическое состояние в ситуации общения, различные варианты ее лидерских ролей.

Здесь правомерно говорить о различных личностных особенностях психического состояния и поведения человека в ситуации как межперсонального так и группового общения. Не менее актуальна и роль личности в ситуации самоценного, досугового общения и применительно к собственно коммуникативной деятельности как предметно-целенаправленной, стабильной, а нередко и профессиональной форме коммуникативной активности. Примером может служить коммуникативная деятельность репортера, вступающего в контакт с собеседником, или телеведущего, обращающегося к многомиллионной аудитории.

В зоне В очевидна та часть содержания понятия личности, которая выходит за рамки общения (если это не непосредственно коммуникативные по характеру виды деятельности), психического состояния, сознания и переживания своей сопричастности с той или иной общностью.

Общение как фактор жизнедеятельности личности. Общение и личность могут рассматриваться по отношению друг к другу и как факторы взаимовлияния. В таком случае общение следует рассматривать как фактор жизнедеятельности личности и, наоборот, личность, в качестве фактора общения.

Функции общения в качестве фактора личности чрезвычайно многооб-

разны. Прежде всего общение является глубочайшей потребностью личности, а следовательно, условием и средством ее удовлетворения.

Вне общения не могут быть удовлетворены и все сугубо личностные потребности человека, которые связаны с его стремлением к самореализации, самовыражению и самоутверждению. Здесь нужны внимание других людей, их понимание тех или иных проявлений личностной инициативы и активности.

Конечно, степень значимости общения с другими для личности различна. Это зависит от уровня интро- или экстравер-тированности индивида. Этим же определяется и степень психологической герметичности (т. е. закрытости) личности, а вместе с тем нередко и сопряженная с этим трудность для нее установления контакта с другими (аутизм).

Однако и в этом случае общение не утрачивает своей роли фактора жизнедеятельности личности. Во-первых, оно может выступать, в случае его недостатка, в качестве фактора со знаком минус. Во-вторых, оно как общение с другими может компенсироваться более мощным развитием внутреннего или внутриличностного диалога как формы общения.

Здесь мы уже вступаем в область, связанную с ролью личности в качестве субъекта общения, а соответственно и с вопросом об обратном влиянии личности на процесс общения.

Личность как субъект и фактор общения. Рассмотрение личности в качестве субъекта общения уже предполагает определение ее роли и значимости в этом процессе. В режиме внутриличностного общения эта значимость вполне очевидна. Здесь продуктивность внутриличностного диалога целиком определяется богатством духовно-психического потенциала личности.

Но и в ситуации межличностного общения бесспорна актуальность и ценность именно такого взаимодействия и взаимоотношения людей друг с другом, когда каждый из них воспринимает своего партнера в качестве уникальной и неповторимой индивидуальности.

Поэтому есть все основания рассматривать такой вариант взаимоотношений в качестве высшего уровня человеческого общения. В его основе лежит наиболее полная опосредованность межперсонального общения восприятием и пониманием личности и индивидуальности партнера.

По существу именно этот вариант общения может рассматриваться в качестве этического идеала человеческих отношений, поскольку в нем наиболее полно реализуются личностные потребности и ожидания людей, связанные с их общением. Здесь же наиболее полно реализуется и духовно-психический потенциал личности, ее потребность во внимании и самоутверждении, сила ее психологического воздействия на партнера. Только на уровне глубоко личностного общения возникает подлинная любовь и дружба между людьми. В отличие от безличного функционально-ролевого взаимодействия здесь партнер — не средство, а главная ценность и источник радости.

Личностная значимость лидера в общении. Однако фактор личностной значимости способен оказывать большое влияние не только на сферу межличностного, но и группового микрообщения.

В ситуации группового контакта роль личности обнаруживается в деятельности лидера, который в силу своего авторитета способен оказывать решающее влияние на характер, стиль, а нередко и смысл складывающихся отношений.

По мере роста численности общающихся в группе сила личностного влияния лидера на других членов значительно возрастает. Особенно очевидно влияние лидера на ситуацию массового общения людей. Возрастающая в массах потребность в лидере, их экзальтированность и податливость влиянию авторитета, сама заразительность массового психического контакта предрасполагают к полному повиновению воли лидера, выступающему здесь уже нередко в качестве героя.

Эта закономерность сохраняет в какой-то мере свой эффект и в ситуации когда перед многомиллионной аудиторией предстает уже не лидер, а просто телеведущий. На него, его личность также переносится огромный заряд доверия и эмоционального расположения. Он тем самым (при систематическом появлении на телеэкране) способен занять в известном смысле место духовного лидера огромной аудитории. Регулярное же появление в эфире одних и тех же актеров, занятых чаще всего в телесериалах, заметно поднимает уровень их популярности в массовой аудитории.

Таким образом, несмотря на все многообразие представленных выше ситуаций, просматривается одна тенденция — значение личностного потенциала, его влияние на общение велико и способно возрастать вместе с численностью лиц, участвующих в акте взаимодействия.

12.3. Общение и деятельность.

Общение и деятельность как предмет дискуссии. Вопрос о соотношении явлений, а соответственно и понятий общения и деятельности уже давно является предметом активного обсуждения в нашей философской и психологической литературе [5], [6].

В ходе его осмысления выявились две альтернативных точки зрения. Согласно одной из них общение есть часть деятельности или один из ее видов (А. А. Леонтьев, М. С. Каган, В. Н. Сагатовский и др.).

По мнению же Б. Ф. Ломова, общение нельзя определять как вид человеческой деятельности, поскольку оно есть нечто принципиально отличное от деятельности, ибо связывает субъект не с объектом, а с другим субъектом [7, с. 127]. Аналогичным образом и Л. П. Буева трактует общение как нечто принципиально иное, чем деятельность [8].

Были попытки предложить и компромиссный подход (Г. М. Андреева, М. И. Лисина), когда общение рассматривалось и как сторона совместной деятельности, и как самостоятельный феномен, отличный от деятельности.

Общение и деятельность как взаимоперекрещивающиеся, но не совпадающие явления. Ранее в докладе, посвященном этой проблеме и зачитанном на V Международном конгрессе психологов придунайских стран (Ростов Великий, 1981 г.), нами была предложена такая точка зрения: общение не тождественно деятельности и как таковое не является его частью. Оно соотносится с ним как два взаимоперекрещивающихся круга (см. схему 13).

                                    Общение                          Деятельность

Схема 13

С одной стороны, общение может выступать как в качестве условия или составляющей любой деятельности, так и в виде специфической коммуникативной деятельности.

С другой — оно может и должно рассматриваться в качестве совершенно самостоятельного и отличного от деятельности социально-психологического явления.

Самоценность общения. Это неизбежно в том случае, когда общение носит самоценный характер и не преследует каких-либо иных целей кроме тех, которые связаны со взаимным интересом друг к другу как к личности партнеров по общению. В таком случае имеют место межсубъектные взаимоотношения, т. е. отношения одного субъекта к другому как субъекту же, а не как к объекту. И в этом, по мнению Б. Ф. Ломова, и есть главное отличие характера общения от деятельности, где имеют место не субъект-субъектные, а субъектобъектные отношения [6, с. 37—38, 45].

Но если для Б. Ф. Ломова этого критерия достаточно для разведения явлений деятельности и общения, то для М. С. Кагана это не аргумент, поскольку "деятельность человека, по его мнению, не следует сводить к его предметной деятельности, и тогда общение естественно впишется в это целокупное и разностороннее проявление человеческой активности" [9, с. 124].

Уточняя свою позицию, М. С. Каган далее характеризует два варианта межсубъектной деятельности (см. схему 14), один из которых не опосредован, а другой опосредован отношением к объекту [9, с. 131—132].

Схема 14

Где:   С —субъект С' — субъект О — объект.

В конечном итоге ход мысли М. С. Кагана представляется таким: межсубъектное взаимодействие — это единственно возможный вариант отношений общения, но это не выводит данный феномен за рамки деятельности. Следовательно, общение представляет собой частный случай деятельности.

По нашему мнению, во всей цепи этих рассуждений допущены по крайней мере две ошибки. Одна состоит в сведении всего структурного многообразия общения к одному из его вариантов. С этим же связана и другая. Она заключается в уже отмеченном выше отождествлении данного варианта общения, т. е. субъект-субъектных отношений с деятельностью на том основании, что "деятельность человека не следует сводить к его предметной деятельности"... [9, с. 124].

Но в таком случае понятие деятельности, если оно лишено направленности на какой-либо предмет, теряет свой главный смысл. Вряд ли есть необходимость всерьез говорить о правомочности этого термина применительно к беспредметной активности человека. Здесь вполне достаточно понятия просто активности.

12.4. Общение и общность.

Соотношение понятий общения и общности. Многогранность феномена общности и многообразие его функций применительно к самому процессу человеческого общения не дает вместе с тем оснований для отождествления категорий общности и общения.

Прежде всего, различно смысловое значение данных понятий. Категория общения служит для обозначения процесса, в то время как категория общности обозначает определенное свойство, которое может быть присуще или не присуще как процессу, так и любому другому элементу деятельности, из которого складывается процесс. Иными словами, категория общности относится к числу атрибутивных понятий, производных от групповой деятельности, выступающей в качестве совокупного субъекта.

Отсюда же вытекают определенные различия между рассматриваемыми понятиями и по содержанию. Данные категории лишь частично покрывают содержание друг друга и могут быть отнесены к числу взаимно перекрещивающихся понятий (см. схему 15).

Схема 15

Общение включает в себя и момент общности, проявляющейся в уподоблении, идентификации, согласованности, взаимопонимании, симпатии, кооперации, координации действий и психического состояния общающихся между собой людей.

В свою очередь, общность является предпосылкой общения и продуктом его развития. Кроме того, процессы общения характеризуют внутреннее состояние данной общности и ее отношение с другими общностями.

Однако характеристика общности не сводится к определению степени ее внутренней и внешней коммуникабельности, но предполагает также исследование психического состояния общности, социального настроения, а также психологии ее деятельности (экономической, политической, эстетической, научной и т. д.).

Точно так же и процесс общения не сводится к моменту общности, уподобления, согласованности и взаимопонимания ни в смысле идентичности социальных черт тех или иных устойчивых групп людей, ни в смысле идентичности в процессе осознания этих черт.

Уподобление и обособление в процессе общения. Процесс общения предполагает не только элемент уподобления и общности, но и обособления, внутригрупповую дифференциацию; не только общность интересов и деятельности общающихся, но и стремление к сопоставлению их различий (различных вкусов, взглядов, навыков и опыта), а также, при определенных условиях, не исключает их взаимную оппозицию и борьбу. Последняя может носить как явный (открытый), так и неявный (скрытый) характер, выражаясь в психической напряженности и конфликтности отношений внутри или между общностями.

Общение богаче момента общности еще и потому, что включает в себя момент обособления. Нельзя поэтому рассматривать акт обособления как нечто находящееся за пределами человеческого общения и говорить об общении и обособлении личности как об альтернативных категориях. Этим допускаются сразу две существенные неточности. Во-первых, общение фактически противопоставляется обособлению и приравнивается тем самым к уподоблению, к процессу установления общности, что, как это было показано выше, крайне обедняет само существо и понятие общения. Во-вторых, обособление тем самым выносится за рамки общения, а это также неверно.

Как уподобление человека человеку, так и процесс обособления одного индивида от другого или от общности в целом находит свое выражение в процессе человеческого общения, в смене форм и способов, круга и диапазона этого общения и т. д. Если же под обособлением иметь в виду не ограничение круга индивидуального общения и свертывание глубоких контактов с окружающими, а абсолютную психофизическую изоляцию индивида от внешнего социального мира, то тем самым правомерно уже говорить не просто об обособлении, а о нарушении нормальных условий существования индивида, которое может иметь самые тяжелые психические последствия.

Как уподобление, так и обособление являются различными сторонами единого процесса общения и существуют в органической взаимосвязи, дополняя и обогащая друг друга.

Однако если в акте уподобления выражается процесс солидаризации, идентификации индивида с той общностью, к которой он принадлежит, то в акте обособления проявляется индивидуальная неповторимость и особенность личности, за которой стоит ее принадлежность ко многим другим социальным общностям, многообразие социальных отношений и социальных ролей личности.

Обособление личности как смена формы общения. Наряду с обособлением как способом свертывания общения или даже ухода из общения в одной общности ради развития коммуникативной активности в другой, правомерно говорить и о такой форме обособления, какой является уход индивида в свой собственный внутренний мир общения с самим собой. В таком случае можно говорить о смене форм общения. Склонность к внутриличностному общению может при этом рассматриваться как ситуативная потребность личности или как стабильная черта ее характера. В последнем случае принято говорить об интровертированном типе личности в отличие от экстравертированного, т. е. направленного преимущественно на общение с другими.

В зависимости от степени развития склонности личности к уходу во внутренний мир общения с собой можно говорить об этом как о признаке богатства ее духовного мира, так и симптоме коммуникативной или даже в целом психической аномалии, которую принято называть аутизмом, т. е. затрудненностью установления психического контакта с другими людьми. Эти два различных признака могут как соединяться в одной личности, так и быть свойствами разных людей.

12.5. Общение и социальные отношения.

Соотношение понятий "общение" и "социальные отношения". Понятие социальных отношений представляет собой одну из важнейших характеристик социально-психологического общения в рамках социальной макросреды. В отличие от тех аспектов общения, которые связаны с межиндивидуальными контактами, понятие социальных отношений фиксирует факт связи и взаимодействия не между отдельными индивидами, а между представителями различных социальных групп и общностей, между различными социальными типами, являющимися представителями этих общностей и классов.

Однако трудность расчленения межиндивидуальных, личностных и социально-типологических, общностных связей привела к тому, что одно стало рассматриваться вне и независимо от другого. Общение трактовалось как нечто выходящее за рамки социальной структуры, не имеющее прямого отношения к системе социальных отношений и макроструктуре.

Система же социальных отношений, в свою очередь, характеризовалась как нечто функционирующее по существу вне и независимо от человека, от его психики, воли и сознания. Как известно, такой была упрощенная трактовка объективности социальных отношений и закономерностей.

Согласно этой точке зрения, принципиальное отличие микросреды от социальной макросреды состоит в том, что первая функционирует в форме межличностного, персонифицированного общения лицом к лицу, в то время как вторая носит совершенно обезличенный, отчужденный характер. Отсюда же специфический для микросоциологии вывод о гуманистическом характере и определяющей роли микросреды как сути человеческих отношений и стержне всей социальной психологии.

Естественно, что в связи с этим возникает ряд вопросов. Во-первых, как в действительности соотносятся между собой понятия общения и социального отношения, есть ли между ними какая-нибудь связь или ее нет вообще? Вовторых, если общение имеет место и в системе социальных отношений макросреды, то есть ли принципиальные качественные отличия между общением на уровне микро- и на уровне макросреды и в чем они состоят?

Общение как единство отношения и обращения. Содержание и форма в процессе общения находятся в органической взаимозависимости. С одной стороны, реальные человеческие отношения (согласия или несогласия, симпатии или антипатии, понимания или непонимания и т. д.) определяют и способ их выражения и существуют независимо от того, каков этот способ.

С другой стороны, содержание человеческих отношений немыслимо вне способов их выражения, а восприятие и понимание этого содержания людьми во многом зависит от того, каковы способы и средства выражения данного содержания.

Нередки случаи, когда реальные человеческие отношения взаимной симпатии и согласия не находят адекватного выражения в процессе общения людей. Это бывает в тех случаях, когда возникает рассогласование, диссонанс между содержанием и средствами общения. Люди в таких случаях вполне обоснованно жалуются на неспособность выразить и передать другим те чувства и мысли, которыми они обуреваемы.

За этим может стоять как бедность языковых и мимических средств конкретных индивидов, так и сравнительно ограниченные возможности языкового общения в целом, связанные с тем, что язык как форма выражения психического состояния людей, во-первых, как правило, не способен передать всех тончайших оттенков этих состояний и, во-вторых, всегда несколько отстает от темпов изменений, происходящих в социальной психике.

Но бывает и наоборот, когда скудный по содержанию акт коммуникации оснащается излишне богатыми средствами и способами выражения. Несовпадение содержательной и формальной сторон в коммуникативном процессе закрепилось определенным образом и в повседневном, обиходном языке, в котором различаются устойчивые и глубокие отношения людей друг к другу от способа их выражения, от способа обращения человека с человеком.

Это обстоятельство справедливо отмечал выдающийся отечественный психолог В. Н. Мясищев, который считал необходимым различать такие понятия, как общение, отношение и обращение в качестве ведущих и наиболее важных категорий для понимания структуры социально-психологического общения. С содержательной стороны, по мнению В. Н. Мясищева, общение представлено отношением, а со стороны своей формы — обращением. "В общении, — пишет он, — выражаются отношения человека с их различной активностью, избирательностью, положительным или отрицательным характером.

Способом или формой общения и отношения является обращение человека с человеком" [10, с. 169].

Нельзя не согласиться с В. Н. Мясищевым и в том, что общение и отношения имеют различную природу и могут быть дифференцированы по своим функциональным характеристикам. Действительно, общение является источником и условием жизнедеятельности людей и обусловлено жизненной необходимостью. Это порой вынуждает одного человека прибегать к общению с другим лицом даже вопреки сложившемуся у него отрицательному отношению к данному индивиду.

Вместе с тем общение во многом зависит от уровня и характера взаимного отношения между людьми. Характер, активность, наконец рамки и масштабы общения как раз и определяются прежде всего сложившимися уже межличностными отношениями. Но на характер и диапазон общения влияет не только содержание отношений между людьми, но и способы их общения друг с другом, т. е. их взаимное обращение.

Обращение, будучи весьма многообразным по форме своего выражения (мягкое или жесткое, даже жестокое, подавляющее или ободряющее, грубое или мягкое, сухое или ласковое), формирует потребность или боязнь общения (В. Н. Мясищев).

Социальные отношения как продукт общения. Отношения между людьми в процессе общения друг с другом являются не только содержанием их взаимоотношений, но и их социальными отношениями. Социальные отношения людей есть продукт их действительных отношений друг к другу. Именно личное, индивидуальное отношение индивидов друг к другу, их взаимное отношение в качестве индивидов создало — и повседневно воссоздает — существующие социальные отношения.

Но каков масштаб тех социальных отношений, которые порождаются самим процессом межличностного общения и взаимодействия индивидов? Если это общение лицом к лицу, то не порождает ли оно лишь отношения симпатии и антипатии в масштабах микросреды, которые, в свою очередь, надо качественно отличать от социальных отношений макросреды?

Общение, на наш взгляд, включает в себя элемент не только отношений симпатии или антипатии в масштабах малой группы, но и тот или иной компонент социальных отношений — экономических, политических или идеологических, поскольку они имеют свою социально-психологическую сторону и проявляются в более или менее опосредованном контакте между людьми.

Конечно, между понятиями общения и социального отношения есть некоторые различия. Они могут быть сведены к следующему. Прежде всего эти различия можно рассматривать как различия очень близких, но тем не менее не совпадающих между собой аспектов структуры социальной психологии. С этой точки зрения общение включает в себя отношение, которое выступает в форме взаимоотношения людей. Однако взаимоотношения могут выходить за рамки их межличностных отношений, поскольку за этим стоят не личные симпатии или антипатии, а различные и нередко даже противоположные социальные функции или роли, представителями которых являются люди.

В свою очередь и человеческое общение можно рассматривать как частный случай отношения, поскольку свое отношение человек может выражать не только к другому человеку, но и к природе, и к различным неперсонифицированным социальным институтам и учреждениям.

Наконец, различия между социальным отношением и общением можно рассматривать и как различия между формой и содержанием, если допустить, что первое, то есть социальное, отношение характеризует содержание, а второе, то есть общение, — форму или способ связи между людьми.

Действительно, по своему содержанию связи между индивидами можно рассматривать, например, как определенную и специфическую для данной социальной структуры совокупность экономических, правовых, политических и идеологических отношений, между тем как по своей форме или способу выражения эти связи могут носить вербальный или невербальный, осознанный или неосознанный, рациональный или эмоциональный характер и т. д.

Как эмоциональная окрашенность социальных отношений, так и тот факт, что эти отношения могут носить бессознательный характер, то есть не осознаваться людьми как определенный тип общественных отношений, — все это нисколько не выводит данные отношения за рамки человеческого общения.

В процессе общения люди, как правило, не осознают тех сложных социально-экономических отношений, которые складываются между классами, между различными экономическими и политическими группировками, несмотря на то, что люди наделены сознанием.

Из всего сказанного, видимо, достаточно очевидна правомерность употребления понятия общения не только в узком (непосредственное, лицом к лицу общение в малой группе, в микросреде), но и в широком смысле слова, когда вся совокупность социальных отношений общества независимо от их масштабности (микро- или макросреда) может рассматриваться как одно из проявлений и результатов общения между людьми.

Иными словами, нет психологических отношений между людьми, которые бы вместе с тем нельзя было рассматривать с экономической, политической или правовой точек зрения, равно как и нет таких экономических, политических или правовых отношений, которые бы не выражали, не фиксировали и не регулировали определенных отношений, складывающихся в процессе общения между людьми.

12.6. Общение и взаимопонимание людьми друг друга.

Взаимопонимание как внутренняя основа и цель общения.

Одним из важнейших аспектов социально-психологического общения является взаимное понимание людьми друг друга. Последнее может рассматриваться как внутренняя основа процесса общения, достигшего достаточно высокого уровня развития.

Развитая способность человека к пониманию других людей выступает в качестве рациональной основы процесса межличностного общения, которому подчинены средства выражения и передачи психического состояния взаимодействующих индивидов. Нельзя не согласиться в этой связи с Л. С. Выготским, который характеризует общение как "процесс, основанный на разумном понимании и намеренной передаче мыслей и переживаний, требующий известной системы средств" [11, с. 51].

Важнейшим средством установления взаимопонимания между людьми является речь, которая позволяет осуществлять обмен мыслями для взаимопонимания. Поскольку установление взаимопонимания не является единственной функцией речи, которая служит также средством передачи информации, экспрессии и психологического воздействия, постольку встает вопрос о соотносительной связи и взаимозависимости названных выше функций в структуре общения.

Есть основание полагать, что процесс установления взаимопонимания между индивидами является важнейшим параметром социальнопсихологического общения, которому могут быть подчинены все остальные функции речи. Действительно, коммуникативная функция речи, заключающаяся в передаче сообщения и обмене мыслями, прямо и непосредственно подчинена задачам и целям взаимопонимания.

В такой же мере можно говорить и об экспрессивной функции речи, о ее модальности, поскольку последняя служит средством усиления, дополнения или корректировки вербального сообщения. Тон, тембр, ритм, интонация речи нередко говорят общающимся больше, чем содержание тех фраз, которыми они обмениваются.

Воздейственная, или побудительная, функция речи также может рассматриваться как дополнительное средство усиления взаимопонимания между общающимися людьми или достижения его там, где оно пока отсутствует.

Из сказанного, разумеется, не следует, что экспрессивные и побудительные, равно как и коммуникативные, функции речи не обладают относительной самостоятельностью. Речь, конечно, может служить средством и передачи сообщения, и воздействия, и в тех случаях, когда взаимопонимание между общающимися отсутствует и вряд ли может быть достигнуто.

Понятие взаимопонимания. О взаимопонимании людьми друг друга можно говорить в различных смыслах, имея в виду совпадение, сходство или просто созвучие их взглядов на мир, их ценностных ориентации, понимание индивидуальных особенностей друг друга, понимание или даже угадывание мотивов поведения и возможности вести себя так или иначе в какой-то конкретной ситуации, взаимопонимание как принятие исполняемых по отношению друг к другу ролей, взаимопонимание как взаимное принятие самооценки своих возможностей и способностей и т. д.

Есть основания предполагать, что и этим не исчерпывается все многообразие смысловых значений, характеризующих сам термин взаимопонимания. Если исходить из этимологического значения самого понятия взаимопонимания, то можно утверждать, что взаимопонимание — это такой случай понимания одного человека другим, когда оно носит взаимный, обоюдный характер.

Условием же такого взаимопонимания, видимо, является не только понимание другого человека, но и понимание его отношения к себе или к другим людям как к партнерам по общению и, наконец, понимание самих отношений, складывающихся и развивающихся между общающимися людьми.

Не менее важным условием взаимопонимания является, наконец, принятие способов понимания партнерами друг друга, их согласие во взглядах на их отношение друг к другу. Без выполнения названных условий вряд ли взаимопонимание будет достаточно глубоким и устойчивым.

Восприятие и понимание друг друга партнерами по общению. Высокий уровень требований, которые предъявляет к общающимся процесс постижения друг друга на основе рационального анализа их взаимоотношений, не каждому по плечу. Не говоря уже о том, что такой анализ требует и немало времени.

В условиях же дефицита времени и интенсивного роста информации от общения с другими людьми довольно заманчивым и более привлекательным, чем углубленный интеллектуальный анализ, может показаться руководство личными впечатлениями от встреч с другим человеком.

Это непосредственное восприятие другого вполне отвечает все более актуальному в условиях дефицита времени требованию быстроты приобретения информации о партнере по общению.

Иные способы получения соответствующей информации, обладающие несравнимо более высокой эффективностью и надежностью, как, например, длительное наблюдение за поведением человека или всесторонний социальнопсихологический анализ его жизненного пути, проигрывают восприятию в одном существенном показателе — оперативности.

В условиях дефицита времени люди вынуждены во все большей мере восполнять недостаток сведений и знаний о другом человеке той информацией, которую дает им о нем первое впечатление. Действительно, жизненный опыт позволяет человеку во многом без серьезных ошибок, а нередко и достаточно точно судить о другом человеке даже при первом знакомстве. За этим стоит способность на основе опыта общения — видеть за внешними проявлениями, манерой поведения более глубокие, социально-типологические и личностные особенности.

Сила и слабость первого впечатления. Однако при всех своих достоинствах первое впечатление о другом лице далеко не всегда гарантирует надежный результат. Зачастую даже наоборот, результат первого впечатления может полностью разойтись с последующим представлением о человеке.

Дело в том, что восприятие человека человеком строится на основе фиксирования чисто внешних характеристик воспринимаемого (его лицо, одежда, манера вести себя и т. д.), вместе с тем оно выходит за рамки оценки только внешнего облика человека. Полученный на основе впечатления о внешнем облике воспринимаемого материал призван послужить почвой для того, чтобы воображение и жизненный опыт воспринимающего осуществили реконструкцию и внутреннего мира впервые увиденного человека, предполагающую оценку его характера, духовного потенциала, его отношения к миру и т. д. На это обстоятельство обращает внимание А. А. Бодалев: "Построив образ познаваемого человека на основе фиксирования характеристик его внешности, взаимодействующий с этим человеком субъект обычно не ограничивается таким знанием, он немедленно создает систему заключений об этом человеке, содержанием которых является констатация качеств, свидетельствующих о способностях человека или выражающих его отношение к различным сторонам действительности, а также говорящих об его определенной социальногрупповой принадлежности и т. п." [12, с. 5].

Оценка и реконструкция внутреннего мира воспринимаемого по его внешности, возможно, не была бы такой уязвимой, если бы она не осуществлялась на весьма субъективной почве жизненного опыта самого воспринимающего.

Идентификация как основа и инструмент взаимопонимания. Своеобразие этого опыта не изменяет общей закономерности, которой подчинен процесс перехода от него к реконструкции внутреннего мира другого человека. Свое восприятие и понимание другого человек, как правило, строит на базе своего собственного жизненного опыта, в основе которого лежит механизм идентификации (от латинского слова identificare — отождествлять), или приравнивания, уподобления людей друг другу.

Человек испытывает симпатии к другому, сочувствует ему, если он способен почувствовать или представить себя на его месте, если для него понятна, близка и приемлема точка зрения и позиция того человека, с которым он общается.

Иными словами, внутренней основой и предпосылкой взаимного понимания людьми друг друга оказывается механизм их психологической идентификации, или взаимного уподобления.

Здесь же заложена предпосылка и формирования самосознания индивида. "В некоторых отношениях, — писал К. Маркс, — человек напоминает товар. Так как он родится без зеркала в руках и не фихтеанским философом: "Я семь я", — то человек сначала смотрится, как в зеркало, в другого человека. Лишь отнесясь к человеку Павлу, как к себе подобному, человек Петр начинает относиться к самому себе как к человеку" [13, с. 62]. Из приведенного высказывания видно, что идентификация включает в себя два различных элемента. Прежде всего она предполагает уподобление другого себе ("лишь отнесясь к человеку Павлу как к себе подобному"). Вместе с тем она осуществляется и через уподобление себя другому ("человек Петр начинает относиться к самому себе как к человеку").

Здесь идентификация начинается с уподобления объекта субъекту (другого себе) и завершается уподоблением субъекта объекту (себя другому). Это не исключает и возможности другой модели идентификации: от первоначального уподобления субъекта объекту (себя другому) к последующему сведению объекта к субъекту (другого к себе).

Однако, независимо от порядка и последовательности своего осуществления, идентификация позволяет людям добиваться относительного понимания других людей, несмотря на недостаток предварительной информации о них, когда первое впечатление является чуть ли не единственным источником знания. Она оказывается тем зеркалом, которое позволяет людям лучше понять как себя, так и других.

На значение идентификации как психологической основы взаимопонимания обращают внимание и зарубежные социальные психологи. Т. Шибутани, например, связывает процесс установления взаимопонимания с механизмом идентификации, ибо, как он отмечает "только вообразив себя на месте другого, человек может догадаться о его внутреннем состоянии" [14, с. 123].

Взаимопонимание при этом рассматривается как состояние внутреннего согласия, которое достигается путем установления общей картины мира у тех, кто объединен в совместные действия и путем взаимного принятия ролей.

Ограниченность идентификации. Но механизму идентификации свойственна и определенная ограниченность. Его действие ограничено уровнем действительного соответствия или несоответствия людей друг другу. Он эффективен лишь при условии относительного соответствия общающихся. За пределами этого соответствия он превращается в инструмент искажения реальности. Полное же уподобление одной неповторимой индивидуальности другой невозможно.

Кроме того, идентификация осуществляется, как правило, на уровне обыденного сознания и должна неизбежно облекаться в форму стереотипа или определенным образом шаблонизированного представления о другом лице. Ведь жизненный опыт каждого человека достаточно ограничен по сравнению со всем многообразием встречаемых им людей с их разнообразным внутренним миром и характером.

Известный стереотип восприятия выполняет функцию способа защиты психики человека от перегрузки информацией, впечатлениями в процессе общения. Только подгоняя поток новых впечатлений под уже сложившийся на основе старых впечатлений стереотип (в данном случае под сложившееся у человека представление о типах личности), можно справиться с процессом интенсификации человеческого общения даже в условиях дефицита времени. Но стереотип восприятия человека человеком функционирует на не вполне надежной основе обыденного сознания, на базе внешнего и часто первого (при этом поверхностного) впечатления о другом лице.

Основанием для построения образа и оценки человека при этом служит восприятие его внешности и манеры держаться. Те или иные черты лица (нос, рот, глаза, уши, лоб и т. д.) дают пищу для воображения воспринимающего, подсказывая образ интеллектуала (тонкие черты лица, большой лоб), аскета (тонкие сжатые губы), скептика (кривая усмешна), гурмана (полные чувственные губы) и т. д. Между тем, как показывают эксперименты, те или иные конституционные признаки индивидуальности далеко не всегда дают скольконибудь достоверную информацию о внутреннем мире и характере человека.

Стереотип восприятия как барьер на пути понимания другого. Очевидно, что в таком случае стереотип или определенная установка восприятия человека человеком выступает уже в качестве психологического барьера на пути к пониманию духовного мира личности.

Уподобление людей друг другу может оказаться тормозом на пути проникновения в их внутренний личностный мир еще по одной причине. Сам факт установления хотя бы внешнего сходства, подобия людей очень предрасполагает наблюдателя к выводу об их внутреннем, психологическом тождестве друг другу. Предрасполагает потому, что избавляет от достаточно сложных, иногда мучительных поисков ключа к человеческой индивидуальности. Уподобление же в таком случае оказывается чем-то вроде шпаргалки, готового ответа, освобождающего от самостоятельных, напряженных и ответственных решений.

О реальности именно такого применения механизма уподобления свидетельствует жизненный опыт. Люди, как правило, только тогда всерьез задумываются об особенностях характера и индивидуальности другого человека, когда он начинает выходить за рамки стереотипного восприятия, т. е. когда его поступки не согласуются с той схемой, которой он был уже заранее уподоблен по аналогии с восприятием и понимаем других людей, сходных с ним по внешним признакам поведения.

На это обстоятельство обратил в свое время внимание С. Л. Рубинштейн: "В обычных более или менее тривиальных жизненных ситуациях, когда к тому же мы не заинтересованы в особо глубоком проникновении в истинный смысл поведения окружающих нас людей, в понимании подлинных их мотивов и целей, процесс интерпретации их поведения, раскрывающий его психологическое содержание, не выделяется особо. Но стоит нам столкнуться со сколько-нибудь для нас неожиданным поступком небезразличного для нас человека, как невольно мы задаем себе вопрос, что бы это могло означать, что этот человек так поступил: не явился в условленный час, когда мы его ждали, пошел куда-то, где, казалось бы, ему не надлежало быть, и т. п. Вопрос о психологической квалификации поступка в таком случае отчетливо выделяется из простой регистрации его внешней стороны" [15, с. 180].

Эту же мысль подчеркивает и А. А. Бодалев: "Пока манера общения с другими, род занятий, качество труда, внешний облик, характер препровождения свободного времени, отклик на происходящие события, преследуемые цели, весь уклад жизни, присущие другому человеку, соответствуют образцам, которым привык следовать общающийся с ним субъект, последний обычно проявляет своеобразное "равнодушие" к психологии другого. Он, так сказать, без сомнений и доказательств полагает, что у другого человека "психология" такая же, как и у него. И только когда другой в образе жизни, в манере себя вести, в реагировании на происходящие события, в своем внешнем облике отходит от тех "образцов", которые в глазах общающегося с ним являются выражением "нормы", последний от регистрации внешней стороны поведения этого человека переходит к психологической классификации его поступков, пытается дать им ту или иную оценку и понять этого человека как личность" [12, с. 8—9].

И наконец, о последнем чисто практическом признаке ограниченности механизма идентификации как способа взаимопонимания людьми друг друга. Идентификация, или уподобление, предполагает способность общающихся людей представить себя на месте другого, войти в его положение: испытать его внутреннее состояние, посмотреть на самого себя его глазами. На первый взгляд это может показаться весьма простой задачей, решаемой стихийно и каждодневно в практике человеческого общения. На самом деле это не так.

В самом механизме уподобления людей друг другу заложены некоторые трудности и противоречия. Прежде всего нельзя представить себя на месте другого человека, не побывав в "его шкуре". Самым эффективным способом снятия этого противоречия было бы, очевидно, поочередное вхождение в роли друг друга на практике.

Частично такой обмен ролями вполне достижим. Возьмем для примера семью. Муж может на какое-то время взять на себя бремя домашних забот, связанных с ведением хозяйства и уходом за детьми. Аналогичным образом и жена может легко, даже с еще большей легкостью, войти в роль или положение мужа и почувствовать приятное состояние освобожденности от бремени повседневных мелких домашних забот, что более знакомо мужчине, чем женщине.

Однако гарантирует ли такая перемена ролей во всех случаях возможность полного понимания супругами друг друга? Думается, что еще нет. Такая смена ролей является весьма неполной попыткой практического уподобления, исключающей сферу деятельности, которая выходит за рамки семейного очага. Между тем трудности такого уподобления связаны подчас с различием производственной сферы деятельности мужчины и женщины. Играет здесь роль и состояние сферы обслуживания, функционирование различного рода служб, влияющих на быт людей.

Наряду с практическим возможно и игровое уподобление. Оно также способно давать некоторый, хотя и меньший, психологический эффект большего понимания друг друга. Полезно это и как фактор развития здорового чувства юмора, и как фактор создания более благоприятного психологического климата в семье. Исполняя роль хозяйки дома, муж оказывается способным лучше увидеть, с одной стороны, трудности и сложность этой роли, с другой — с новой стороны, более критически посмотреть на самого себя. Интересные качества, необычайную наблюдательность обнаруживают при этом и дети, которые оказываются почти с одинаковым успехом способными с большим чувством юмора входить в роль как папы, так и мамы.

Конечно, подобное взаимоуподобление в рамках семьи не гарантирует абсолютного взаимопонимания, поскольку последнее предполагает учет всей совокупности не только ролевых, но и многих других психологических особенностей личности, связанных, например, с различиями полов, возраста, с индивидуально-неповторимыми чертами человека.

Возможности и границы взаимопонимания. В представлении о возможностях и границах взаимопонимания можно различать несколько подходов. В одних случаях социологи и психологи исходят из представления о неограниченных возможностях взаимопонимания между людьми, нередко даже отождествляя его с процессом информационного общения.

Так, Т. Шибутани склонен к отождествлению взаимопонимания с коммуникацией. Последнюю он характеризует как обмен информацией, благодаря которому согласие развивается или разрушается. При этом уровень взаимопонимания рассматривается как важнейший критерий коммуникабельности общающихся индивидов.

В какой-то мере близка к этому и точка зрения профессора Мичиганского университета Т. Ньюкома, который, хотя и различает понятия коммуникации и согласия, однако вместе с тем рассматривает коммуникацию как связь, имеющую своим следствием возрастание степени согласия общающихся между собой индивидов.

Но если, с точки зрения Т. Шибутани и Т. Ньюкома, согласие и взаимопонимание заложены уже в самом акте информационного общения людей, то с точки зрения экзистенциализма как философского течения, взаимопонимание или коммуникабельность в процессе общения скорее редкое исключение, чем правило в человеческом общении.

Экзистенциализм исходит из романтического идеала "тотальной" или "непосредственной" коммуникации, которая может быть истолкована как абсолютное взаимопонимание или родство душ. Всякое же предметнофункциональное общение, связанное с ролевым взаимодействием людей, а не интимным межличностным контактом, расценивается как заведомо "неподлинное".

Утверждая принципиальную герметичность и некоммуникабельность человека, экзистенциалисты абсолютизируют такие реальные явления, как: "а) уникальность, неповторимость индивидуальных переживаний; б) внутреннюю расчлененность жизненного опыта и множественность образов рефлексивного "Я" субъекта; в) рефлексивно-игровой характер общения, при котором поведение лица зависит от особенностей партнеров и ситуации, а в его самосознании разграничиваются "фасад" и "кулисы", различные "представляемые" и "ложные" "Я" и т. п. (И. С. Кон).

Конечно, уникальность и неповторимость индивидуальных переживаний человека, равно как и сложность, структурная многогранность его самосознания являются весьма существенными, но отнюдь не непреодолимыми барьерами на пути взаимного понимания людьми друг друга.

Уровни взаимопонимания. Есть основание различать не только условия, но и уровни взаимопонимания людьми друг друга. К числу важнейших условий и предпосылок взаимопонимания относится, как уже отмечалось, способность к внутренней идентификации общающихся, которая, в свою очередь, предполагает прежде всего совпадение или во всяком случае близкое сходство системы значений, регулирующих поведение человека. Другим, не менее существенным условием взаимопонимания является адекватность уровня взаимооценки общающимися индивидами. Ни одно из этих условий в отдельности не может гарантировать глубокого и устойчивого взаимопонимания.

Высокий уровень идентификации общающихся на основе совпадения системы социальных и индивидуальных значений при отсутствии адекватности взаимооценки, то есть такой оценки общающимися личных, человеческих качеств друг друга, которая бы совпадала с собственной самооценкой каждого, может лишь на какое-то время создать впечатление взаимопонимания. Но такое взаимопонимание не будет достаточно прочным, поскольку оно будет размываться отсутствием личной симпатии общающихся друг к другу.

Адекватность взаимооценки самооценке может стать при определенных условиях достаточно полной основой для взаимопонимания даже вопреки отсутствию полного совпадения системы социальных и индивидуальных значений между общающимися.

Таким образом, можно различать три уровня взаимопонимания в зависимости от того:

1. совпадает ли только система социальных и индивидуальных значений у общающихся, с одной стороны, и нет совпадений в уровне взаимооценки личностных качеств — с другой;
2. когда совпадает не только система значений (социальных и индивидуальных), но и уровень взаимной оценки личностных качеств; это тот случай, когда наблюдается взаимная удовлетворенность людей их эмоциональным отношением друг к другу, когда они "уважают друг друга", что исключает необходимость прибегать к суррогатным средствам достижения согласия и взаимопонимания;
3. когда имеет место высокая степень взаимного доверия и открытости общающихся; это предполагает, в свою очередь, отсутствие каких-либо тайн друг от друга, которые бы существенно затрагивали интересы партнеров.

Индивидуальная тайна — это постоянно действующий или потенциальный источник напряженности в отношениях между общающимися, способный оказать на психологический контакт и даже достигнутый уровень взаимопонимания разрушительное воздействие. По мнению Ф. Е. Василюка, индивидуальная тайна — "...это язва, изнутри разлагающая общение. Полнокровное человеческое общение предполагает стремление к максимальной открытости сознания. В нем — постоянная борьба за предельное самовыражение, включение в общение всего человека, всей полноты его души" [16, с. 167].

12.7. Значение и функции общения.

Общение как способ проявления человеческой сущности.

Общение представляет собой не только необходимый, но и наиболее существенный социально-психологический аспект всякой деятельности. Именно в процессе общения и только через общение может проявиться сущность человека. На это обстоятельство указывал в свое время еще Л. Фейербах. "Отдельный человек, — писал он, — как нечто обособленное, не заключает человеческой сущности в себе ни как в существе моральном, ни как в мыслящем. Человеческая сущность налицо только в общении, в единстве человека с человеком, в единстве, опирающемся лишь на реальность различия между Я и Ты" [17, с.

203].

Правильно указывая на акт межличного общения как на сферу проявления человеческой сущности, Л. Фейербах, однако, сводил всю многообразную структуру человеческих отношений к отношениям "Я" и "Ты", а вместе с тем и сущность человека к его родовой принадлежности.

Именно за это К. Маркс критиковал Л. Фейербаха, поскольку человеческая сущность у последнего «может рассматриваться только как "род", как внутренняя, немая всеобщность, связующая множество индивидов только природными узами» [18, с. 3].

Между тем человеческая сущность далеко не исчерпывается фактом принадлежности человека к роду человеческому, равно как и сферой межиндивидуального общения лицом к лицу в рамках интимного отношения между "Я" и "Ты".

Более того, как факт родового обособления человека, так и возможность развития персонифицированных межличностных связей обязаны своим происхождением более общему и многогранному процессу социализации на основе развития всего многообразия специфически человеческих форм деятельности и вытекающих из них социальных отношений.

                Общение     как     фактор     становления     человека.     Основная      за-

кономерность, определяющая природу и место индивида в обществе, состоит в том, что он является продуктом специфически человеческих форм деятельности, прежде всего труда и социального общения.

Общение является решающей предпосылкой возникновения и развития специфически человеческих форм и средств психической деятельности — сознания и языка. Естественно поэтому, что исходной функцией человеческого сознания была функция ориентации в ближайшей среде его существования, и прежде всего в окружении других людей.

Продуктом общения наряду с сознанием является и язык человека, который возникает в ответ на потребность людей во взаимном обмене информацией с целью согласования своих усилий и наиболее эффективного взаимодействия.

Общение как условие существования и органическая потребность человека. Значение общения в социальной психологии связано не только с тем, что оно явилось важнейшим условием становления человечества. С тех пор общение стало необходимейшим условием социализации и формирования каждого человека, его существования и его органической потребностью.

Потребность в общении относится к числу самых ранних и специфически человеческих потребностей, наблюдающихся в равной мере как в фило-, так и в онтогенетическом развитии человека. Потребность в общении с абсолютной очевидностью обнаруживается уже в раннем детстве.

Социальная природа человеческой потребности в общении коренится в необходимости совместной трудовой, познавательной, общественной и всякой иной деятельности. Без общения невозможны были бы даже элементарные акты совместной человеческой деятельности.

Не только совместная, групповая деятельность человека с человеком характеризует его общественную природу, являясь вместе с тем и фактором существования людей. Общественная натура человека проявляется и в условиях его относительной изоляции от других людей, в ситуации выключенное из постоянной сферы общения.

Вынужденное выключение человека из сферы обычного общения с другими людьми убедительнее всего показывает огромную значимость человеческого контакта как фактора социальности и органической потребности индивида.

Прямыми опытами доказано, что человек может нормально мыслить длительное время только при условии непрекращающегося информационного общения с внешним миром.

Полная информационная изоляция от внешнего мира — это начало безумия. Информационная, стимулирующая мышление связь с внешним миром так же необходима, как пища и тепло, мало того — как наличие тех энергетических полей, в которых происходит вся жизнедеятельность людей на нашей планете (А. И. Берг).

Осознание значимости для человека нормального удовлетворения его органической потребности в общении с другими людьми, с одной стороны, и необходимость подготовки людей к условиям пребывания в относительной изоляции от социальной среды — с другой, заставили ученых, и прежде всего психологов, занимающихся исследованием специфических условий космического полета, поставить серию необычных экспериментов.

Вот, например, суть одного из них: человека, скажем, на 6 часов, а иногда и на больший срок, наглухо изолируют от внешнего мира, помещая его в термосурдобарокамеру. Человек не видит, не слышит, не получает никакой информации извне. Казалось бы, чего проще? И тем не менее значительная часть испытуемых, а это обычно здоровые, физически крепкие люди, до срока нажимают кнопку с требованием прекратить опыт.

Чем это объяснить? Как показывают другие психологические эксперименты, в числе трудностей, с которыми сталкивается человек в условиях изоляции от внешнего мира, оказывается не только неудовлетворенная потребность в общении, но и невозможность ориентировки во времени.

Последняя может не только тяжело переживаться человеком, но и приводит к различным психическим деформациям, к псевдопсихопатологическим сдвигам (галлюцинациям, бредовым идеям и т. д.), которые, однако, сравнительно легко устраняются после восстановления нормального общения исследуемого субъекта с окружающими людьми.

Особенно интересны с точки зрения психических сдвигов эксперименты

на длительную информационную изоляцию человека от социальной среды.

Один из таких экспериментов провел над собой 35-летний мебельщик и любитель-спелеолог из Ниццы, Антуан Сенни, который побил рекорд продолжительности подземного одиночества. Спустившись в ноябре 1964 г. в пещеру "Оливье" в Приморских Альпах, он вышел оттуда лишь 5 апреля, проведя на глубине 100 метров 125 суток в полном одиночестве.

Целью эксперимента, проходившего под руководством, известного французского спелеолога М. Сиффра, было изучение приспособляемости человеческого организма к жизни в полном отрыве от внешнего мира.

Подобно своим предшественникам в аналогичных экспериментах, Сенни совершенно потерял всякое понятие о времени. По условиям опыта он был лишен часов и всяких других приборов, позволяющих определить время. Когда 2 апреля его предупредили о скором выходе на поверхность, он чрезвычайно удивился. По его подсчетам, было лишь 6 февраля.

Значимость для человека фактора общения подтверждается и экспериментами, предполагающими длительную изоляцию от внешней социальной среды уже не отдельного индивида, а небольших групп людей.

Здесь обычно обнаруживается та сила, которую придает коллективу, отрезанному от внешнего мира, его внутренняя связь, фактор взаимного общения. Это же обстоятельство позволяет и значительно увеличить сроки изоляции, возложив одновременно на коллектив определенные обязанности, связанные с решением научно-технических задач.

Такой эксперимент, рассчитанный на длительную групповую изоляцию, был впервые в мире осуществлен в нашей стране в 1967—1968 гг. Это был уникальный годовой медико-технический эксперимент с участием трех испытателей, изолированных от внешнего мира и апробировавших наземный комплекс систем жизнедеятельности.

Потребность человека в общении с другими людьми является не только очень значимым фактором (о чем свидетельствуют приведенные выше примеры), но и фактором весьма динамичным.

Есть основания утверждать, что потребность человека в общении не остается неизменной величиной, но развивается в течение всей его жизни. Об этом свидетельствует прежде всего как факт нравственного прогресса личности, так и факт все возрастающей социальной активности и коммуникабельности (то есть в данном случае общительности человека).

Общение как фактор существования общности. Общение — важнейшая предпосылка и условие существования не только отдельного индивида или небольшой группы людей, но и больших социальных общностей вплоть до целых народов, наций и государств.

В известной зависимости от уровня сообщаемости на протяжении всей истории общества постоянно находились, да и сейчас находятся возможности и масштабы, прочность и перспективы развития самых различных социальных общностей людей.

У примитивных групп размер общества, необходимый для действенной коллективной жизни, ограничен трудностью передачи непосредственной языковой информации на большие расстояния и в короткий срок. В течение многих тысячелетий этой трудности было достаточно, чтобы свести оптимальное число населения государства приблизительно к нескольким миллионам человек, а обычно к еще меньшему размеру. Следует отметить, что великие империи, выходившие за эти рамки, существовали благодаря улучшенным средствам связи (Н. Винер).

Однако критерием сообщаемости различных частей или подразделений общности является не только степень оперативности и скорости передачи той или иной информации из одного подразделения в другое.

Еще более высоким критерием прочности, монолитности той или иной социальной общности является степень коммуникабельности или некоммуникабельности между собой ее членов и различных составляющих ее социальных, политических, этнических, национальных и идеологических групп.

В свою очередь, оптимальная коммуникабельность предполагает определенный уровень интенсивности общения индивидов или групп, определенную степень их взаимопонимания друг друга и взаиморасположения друг к другу, без которых не может быть эффективных и просто согласованных действий.

Общение как источник информации. Секрет огромной значимости человеческого общения как фактора существования и нормального развития общества объясняется прежде всего функцией информативности, которая присуща процессу взаимодействия людей.

Отношения людей обладают свойством исключительной динамичности. В процессе же тех изменений, которые постоянно происходят в отношениях как между отдельными индивидами, так и между большими социальными группами, в том числе и между нациями и народами, складываются новые социальные условия, открываются новые перспективы социальных изменений.

Естественно поэтому, что большая значимость знания поведения людей в процессе общения как отдельных индивидов, так и больших групп, способствует развитию специфически социальной потребности в информации о скрытых от поверхностного взгляда мотивах и побуждениях человеческого поведения, о состоянии взаимоотношений между людьми в той или иной сфере социальной практики на сегодня и на ближайшее будущее.

Потребность в новой информации о наличной практике человеческого общения важна, в свою очередь, как инструмент корректировки человеком своего поведения в социальной среде по принципу прямой и обратной связи.

Без учета информации, идущей по каналу обратной связи, человек был бы полностью лишен возможности правильно ориентироваться в системе социальных отношений, равно как и во всех проявлениях своего поведения в целом. Обратная же связь позволяет человеку вносить своевременные и необходимые поправки в свою ориентацию и структуру поступков.

Но на человека оказывает огромное воздействие не только наличие или отсутствие непрерывной информационной связи с окружающей его социальной средой, но и сам уровень, количество поступающей и перерабатываемой информации. Как показали экспериментальные исследования Б. Ф. Ломова, эффективность деятельности человека, например оператора, находящегося у пульта Дистанционного управления, снижается не только при перегрузке, но также и при недостаточности информации.

Объясняется это, по-видимому, тем, что человеку свойствен определенный оптимальный уровень информационной активности, тонизирующий его деятельность и предполагающий удовлетворение потребности как в получении определенного количества новой информации, так и потребности в том, чтобы передавать часть информации другим.

Общение и особенности человеческого поведения. Все основные черты и особенности как группового, коллективного и массового психического состояния и поведения людей, так и те черты и особенности, которые характеризуют поведение индивида в группе, так или иначе вытекают из факта общения людей.

Уже давно замечено, что степень проявления тех или иных свойств человека в значительной мере зависит от того, действует ли он в условиях относительной изоляции от окружающих или в атмосфере прямого контакта с другими людьми.

Находясь в большой массе или даже небольшой группе людей, человек чувствует, воспринимает, переживает и ведет себя несколько иначе, чем наедине с самим собой.

Не подлежит никакому сомнению, писал В. М. Бехтерев, что в проявлениях нервно-психической деятельности социальных или общественных групп имеются известные особенности, проистекающие из того, что эта деятельность проявляется не в индивидах, взятых отдельно друг от друга, а в группах и собраниях лиц, спаянных определенными интересами и действующих и работающих поэтому сообща, как одно собирательное целое.

Можно определенно сказать, что даже личности, входящие в состав того или другого собрания, нередко обнаруживают такие стороны своей нервнопсихической деятельности, которые обычно не проявляются в индивидуальной жизни [19, с. 7].

Диапазон отклонений, характеризующий поведение индивида в группе в отличие от его поведения наедине с самим собой, достаточно велик и колеблется в зависимости от конкретных особенностей той ситуации и тех групповых отношений, в контекст которых вписывается персональное поведение и ориентация. Иными словами, можно заметить различия в том, как меняются степень и характер реакции человека на происходящее в зависимости от того, находится ли он, например, среди других слушателей на лекции или на митинге, на концерте или в театре или наблюдает спортивное состязание на стадионе.

Известно, что для поведения слушателя, например, публичной лекции, как это уже отмечалось ранее, обычно характерна сдержанная, корректная реакция, независимо от того, нравится или не нравится ему лекция по существу.

Конечно, возможны колючие записки, равнодушные или даже вызывающие позы слушателей, отдельные реплики, но все это тем не менее вполне в рамках достаточно сдержанного поведения.

В театре во время спектакля или концерта, как по ходу, так и особенно сразу после выступлений артистов, зрители проявляют себя куда более активно, чем слушатели лекций.

Здесь сказывается как более высокий уровень эмоциональности общения, характерный для эстетического контакта между людьми, так и общепринятые нормы поведения в подобной ситуации.

Еще больший простор для эмоциональной разрядки открывает перед человеком роль спортивного болельщика на стадионе, находящегося под влиянием общей накаленной до предела психологической атмосферы, в которой бурно проявляются напряженность ожиданий, чередующаяся со взрывами радости и огорчения, захватывающих и проявляющихся одновременно у многих тысяч людей.

Но независимо от тех тонких различий, которые позволяют говорить об особенностях поведения в различных группах, существуют и какие-то общие закономерности этого поведения в обстановке коллективной деятельности. Среди единомышленников или даже просто в кругу знакомых людей, объединенных в какой-то момент обстоятельствами или общей деятельностью, человек чувствует себя, как правило, более уверенно, испытывает ощущение духовного подъема и собственной значимости.

Социально-психологические эксперименты, проведенные в 20—30-е годы немецким психологом Меде, российскими учеными В. М. Бехтеревым и М. В. Ланге и другими исследователями, показали, сколь многообразным по своему значению может быть влияние коллектива на личность.

Эти исследования позволили установить прежде всего положительно тонизирующее влияние совместной групповой деятельности на психические свойства и способности индивида. Эксперименты на коллективное восприятие наглядно показали, что процессы мышления и воли активизируются, ощущения и восприятия индивидов в группе обостряются.

Однако все сказанное относительно положительного влияния коллектива на психику индивида не снимает вопроса о месте и роли в структуре внутригрупповых отношений и тех социально-психологических механизмов, которые способны оказывать негативное влияние на личность.

Известно, что коллектив может быть не только усилителем активности и способностей личности. В тех случаях, когда ценностная ориентация личности и той группы, в которой последняя функционирует, не совпадают, существенно различаются, то коллектив, как правило, не принимает установок и настроений личности, тем самым подавляя, а нередко и парализуя ее инициативу и волю.

Но и в тех случаях, когда общение в группе и массе людей происходит на фоне совпадения ценностных ориентации, а следовательно, поднимает уровень активности индивида, могут сказываться такие механизмы социальнопсихологического взаимодействия, которые по существу своему направлены против индивидуальности и самостоятельности личности.

Так, ложное ощущение коллективной ответственности, атмосфера взаимного взвинчивания, например в компании легкомысленно настроенных подростков, может создать обстановку моральной безответственности и привести к серьезным проступкам.

Во всех названных выше обстоятельствах сказывается так или иначе социально-психологический механизм конформистского поведения, то есть такого поведения, которое продиктовано стремлением индивида приспособиться к требованиям, нормам и ценностям группы, с тем, чтобы избежать негативного, отрицательного отношения к себе со стороны других членов.

Следовательно, по своей природе механизм конформистского поведения связан с эффектом группового давления на психику индивида, в том числе и через санкции отрицательного эмоционального отношения. Подобный эффект обладает достаточно большой силой воздействия, если учесть, что любой человек склонен так или иначе переживать нерасположение или отрицательное отношение к себе со стороны других людей.

Нельзя в этой связи не согласиться с английским философом Дж. Локком, который отмечал в свое время, что никто "не может жить в обществе под гнетом постоянного нерасположения и дурного мнения своих близких и тех, с кем он общается. Это бремя слишком тяжело для человеческого терпения" [20, с. 358].

Эффект конформности, т. е. податливости индивида, его приспособления к групповому давлению, к нормам, требованиям, оценкам, суждениям и ролевым ожиданиям группы, был, как уже отмечалось, установлен и описан в экспериментах американского социального психолога С. Аша^[1].

Следует различать конформизм как стратегическую (в отличие от тактической) линию поведения личности, когда последняя является доминантой в структуре ценностных ориентаций индивида и функционирует с неотвратимой силой жестко запрограммированного рычага поведения. В таких случаях конформизм выступает в качестве типа социальной ориентации личности и чаще всего носит некритический характер.

Но конформизм может функционировать и в менее глобальной форме, определяя лишь отдельные и не столь существенные для индивида моменты в его поведении, ради которых стоило бы идти на обострение отношений с референтной группой, то есть той группой, ценностная ориентация которой является для индивида оптимальным или даже идеальным вариантом ценностной ориентации вообще. В подобных случаях поведение, носящее конформистский характер, чаще всего сопровождается критическим отношением личности к той ситуации, в условиях которой индивид сознательно идет на уступки требованиям и ожиданиям своей референтной группы.

12.8. Анатомия общения.

Понятие анатомии общения. После того как общение было рассмотрено в качестве некоей целостности и были определены те границы, которые отделяют его от других близких, но иных по качеству социально-психологических явлений (личность, деятельность, общность, социальные отношения), достаточно актуальным становится более тщательное исследование данного явления изнутри. А это предполагает расчленение или, что по существу то же самое, анатомию общения.

Понятие "анатомия" здесь употребляется для того, чтобы объяснить смысл и характер расчленения того живого и цельного явления, каким оказывается феномен человеческого общения.

Анатомия позволяет вычленять самые различные пласты в многоаспектной структуре общения. Это понятие открывает исследователю относительно самостоятельные и имеющие свою внутреннюю организацию, субординацию или структуру коммуникативные образования. При этом логические основания для вычленения таких образований могут быть самыми различными и позволяющими увидеть и понять многогранность и многокачественность человеческого общения.

Иными словами, все более очевидно то, что представление как о структуре общения, так и о его различных гранях нуждается в уточнении и углублении.

Логические основания для определения различных сторон и пластов общения. Анатомия общения позволяет увидеть следующие основные грани общения, рассматриваемого со стороны:

—  структурного анализа исходных элементов общения как процесса;

—  способов взаимодействия, взаимовлияния и отражения влияний людей друг на друга в процессе общения, рассматриваемых в качестве соответствующих социально-психологических механизмов;

—  характера или типологии общения;

— предметной направленности коммуникативной активности субъектов общения;

—  уровней полноты и глубины человеческого общения;

— качественно различных состояний и свойств общения. В ходе дальнейшего изложения материала предметом относительно самостоятельного исследования станут:

— структурный анализ основных элементов процесса общения;

— содержательный анализ основных социально-психологических механизмов общения;

— классификационная характеристика всего многообразия проявлений общения.

В конечном итоге три последних больших класса, выявленных в процессе и результате анатомии общения, опираются на три соответствующих логических основания:

— структура;

— природа;

— проявления феномена человеческого общения.

ГЛАВА 13. СТРУКТУРА ОБЩЕНИЯ

13.1. Понятие и способы структурирования общения.

Понятие структуры общения. Видное место при оценке результатов операции по анатомии общения занимает пласт коммуникативных образований, существенных для понимания структуры рассматриваемого явления в целом. Под структурой общения следует понимать совокупность основных элементов, из которых складывается этот процесс. При этом структурная характеристика общения может быть дана применительно как к его основным элементам, так, в свою очередь, и относительно внутренней структуры каждого из них.

Логические основания для структурирования общения как процесса. В качестве логического основания для моделирования структуры общения как процесса в целом может быть взята характеристика его относительно автономных элементов, которые различаются друг от друга набором своих специфических качеств и выполняемых функций. Таковы, на наш взгляд, следующие компоненты общения, отвечающие этим требованиям:

—  субъекты общения;

—  средства общения;

—  потребности, мотивация и цели общения;

— способы взаимодействия, взаимовлияние и отражение влияний в процессе общения;

—   результаты общения.

Каждый из названных компонентов, в свою очередь, может быть предметом структурного и функционального анализа.

Наряду с вычленением и дифференциацией отдельных элементов общения возможен и предельно обобщенный, интегральный подход к его структурированию. Тогда правомерно говорить не об отдельных элементах, а о различных сторонах или пластах процесса общения в целом.

Различные подходы к обобщенной характеристике структуры общения. В одних случаях общение рассматривают как коммуникативный процесс, характеризующийся обменом информации между общающимися индивидами. Тогда в центре внимания оказываются процессы вербальной или невербальной коммуникации, механизмы лингвистической и семиотической связи, процессы восприятия и понимания человека человеком и др.

В других случаях внимание исследователей сосредоточивается не на психическом контакте между общающимися, а на способах и механизмах их совместного поведения в процессе взаимодействия. В таком случае рассматриваются вопросы структуры групповой деятельности, различные аспекты дифференциации и интеграции совместной деятельности людей в процессе их межличностного общения.

Итак, непосредственное общение лицом к лицу невозможно без взаимного восприятия друг друга и обмена информацией. Точно так же, как обмен информацией, и взаимное восприятие друг друга не исключает определенного взаимовлияния и взаимодействия между людьми.

Еще более обобщенно можно говорить о двух сторонах общения: внутренней, перцептуально-коммуникативной, связанной с психическим состоянием общающихся, с уровнем адекватности или неадекватности их восприятия и взаимопонимания друг друга, и внешней, интеракционной, связанной с поведением и взаимодействием общающихся индивидов.

Аналогичным образом представляется правомерным рассматривать и поведение взаимодействующих индивидов, находящихся между собой в состоянии определенной связи, как внешнюю очевидную сторону общения.

Основания для расчленения различных структурных пластов общения. До настоящего времени было принято различать феноменологию общения со стороны определения ее внутренней структуры как процесса, соединяющего в себе две составляющие — коммуникацию и интеракцию. Нередко указывается и на перцепцию как равновеликий пласт в структурной характеристике общения наряду с коммуникацией и интеракцией^[2].

Но при данном подходе не меньшие основания для вычленения в структуре общения имеют и такие явления, как понимание и взаимопонимание партнеров, их эмоциональное отношение друг к другу, сопереживание, интуитивное ощущение друг друга и др. Безусловно велика здесь и роль процессов, связанных с формированием впечатления субъектов друг о друге.

А последнее, т. е. впечатление, является результатом не только непосредственного восприятия, но и понимания субъектами общения друг друга на основе как своего жизненного опыта, интуиции, так и под влиянием эффекта имиджа партнера, который может оказаться обманчивым продуктом искусной манипуляции.

Существенное влияние на восприятие и взаимное понимание партнерами друг друга способна оказать и та атмосфера, в которой происходит это общение, уровень эмоциональной предрасположенности или, наоборот, эмоциональной предвзятости при осуществлении контакта, даже просто ситуативное психическое состояние каждого из них в данный момент.

Восприятие и соответственно этому "перцептивная сторона" общения не может, таким образом, рассматриваться как рядоположенная с ее коммуникативной и интерактивной сторонами, поскольку она в действительности не сторона всего процесса общения, а лишь одна из его составляющих наряду с другими, хотя и весьма существенная.

Если же говорить о перспективе дополнения современного видения и исследования многогранного процесса человеческого общения, то в числе этих сторон, на наш взгляд, заслуживают особого внимания в первую очередь те, которые связаны с характеристикой как рефлексии, так и тех отношений, которые складываются в ходе взаимодействия и взаимовлияния людей друг на друга. Показательно, например, то внимание именно к этим сторонам общения, которое мы находим в фундаментальном труде современного американского социального психолога Дэвида Майерса [3]. Можно, конечно, спорить с последним о том, насколько социальную психологию уже сейчас было бы правомерно сводить преимущественно к изучению общения. Бесспорно, однако, то, что его видение и исследование общения с точки зрения того, "как люди думают друг о друге, как они влияют друг на друга и как относятся друг к другу", представляет большой шаг вперед по пути углубления и развития концепции общения [3, с. 29].

Интегральная модель социально-психологического общения. Каждый из рассмотренных выше подходов по-своему правомерен в той степени, в какой он схватывает и описывает какие-то частные параметры структуры социальнопсихологического общения. Однако в качестве серьезной методологической предпосылки исследования общения наряду с частным подходом крайне необходима интегральная, обобщенная модель структуры социальнопсихологического общения.

В качестве названной модели структуры общения представляется правомерным предложить такую характеристику общения, которая предусматривала бы дифференциацию последнего по одному основанию на содержание и форму.

В таком случае с содержательной, внутренней стороны общение могло бы рассматриваться как коммуникативный процесс взаимного выражения психического состояния и обмена информацией, между тем как со стороны формы можно было бы говорить о поведенческом аспекте общения, реализуемом в процессе интеракции, то есть взаимодействия людей, их поведения по отношению друг к другу.

Но в свою очередь как коммуникация, так и интеракция могут одновременно каждый в отдельности рассматриваться как со стороны формы, так и со стороны содержания (см. схему 16).

Схема 16

13.2. Субъект и объект общения.

Исходная предпосылка общения. Элементарным условием или исходной предпосылкой общения является прежде всего наличие индивидов, которые оказываются в состоянии наладить между собой какой-то контакт. Простейшей моделью межличностного общения является пара индивидов, которые связаны между собой. Каждый из членов этой пары, в свою очередь, может рассматриваться одновременно и как объект, и как субъект социальнопсихологического общения.

Наличие у участников общения этих двух различных ролевых функций — "быть субъектом" и "быть объектом" — несовместимо с понятием общения, как полагает М. С. Каган, на том основании, что пребывание одного из партнеров в качестве объекта для другого лишает его качеств субъекта. Общение, по его мнению, "является таковым лишь до тех пор, пока субъект сохраняет свою субъективность (почему обязательно субъективность? — Б. П.) во взаимоотношениях с другим субъектом, а этот последний ориентируется на своего партнера именно как на партнера по совместной деятельности, т. е. как на субъекта же, а не как объект" [4, с. 133].

В этом рассуждении исключается как раз вариант возможности одновременного совмещения двух ролевых ипостасей "субъекта" и "объекта" общения в одном лице. Или ты субъект, но тогда не объект. Или наоборот.

Между тем субъект-объектная характеристика ролевого статуса индивида в общении призвана фиксировать не его личностные качества или характер отношения к партнеру (уважительное как к субъекту или неуважительное, манипуляторское как к объекту), а всего лишь различие срезов в общении с точки зрения наблюдателя и исследователя этого процесса.

И тогда один и тот же участник коммуникативного акта может рассматриваться либо как субъект (когда исследуются его мотивы, цели, впечатления по отношению к другому), либо как объект (когда изучается аналогичное отношение другого к нему). Значит, такая трактовка не ставит нас перед драматизацией по схеме: "Ты или он — кто из вас объект, а кто субъект?". Здесь главное другое — чье отношение к другому оказывается в поле зрения исследователя.

Аналогичное нашему пониманию этого вопроса мы находим у А. А. Бодалева. Взаимодействуя с другими людьми, как считает он, человек может одновременно выступать в роли и субъекта, и объекта общения. Как субъект он познает своего партнера, определяет к нему свое отношение (это может быть интерес, безразличие или неприязнь), воздействует на него с целью решения какой-либо конкретной задачи.

В свою очередь, он сам является объектом познания для того, с кем общается. Партнер адресует к нему свои чувства и старается на него повлиять. При этом следует подчеркнуть, что пребывание человека одновременно в двух "ипостасях" — объекта и субъекта — характерно для любого вида непосредственного общения людей, будь то общение одного учащегося с другим или учащегося и учителя [5, с. 14].

Но соотношение понятий "субъект" и "объект" общения может рассматриваться и в несколько иной плоскости, приближенной к той, о которой говорит М. С. Каган. И тогда в поле зрения оказывается не взгляд наблюдателяаналитика на вектор направленности отношений общающихся индивидов, а их собственные отношения друг к другу.

Понятие субъекта общения и отношения. Если есть индивиды, которые готовы и способны вступить в психологический контакт друг с другом, то каждый из них может рассматриваться в качестве субъекта, складывающегося между ними межличностного взаимодействия и межличностных или функциональных отношений.

В широком смысле слова, под субъектом общения следует понимать того или тех индивидов, которые активно участвуют в ситуации общения. Кроме показателя степени активности можно говорить о смысловом значении понятия "субъект общения" применительно к характеру восприятия партнера по коммуникации другим участником этого процесса. В таком случае принято также различать понятия "субъект" и "объект общения".

Соотношение понятий субъект и объект общения-отношения. Активный участник или субъект общения может относиться к другому участнику как к субъекту же (и тогда он интересен прежде всего в качестве равноправного партнера, личности и индивидуальности) или только как к объекту или средству удовлетворения своих потребностей и интересов. В таком случае правомерно говорить не о партнерском, межличностном общении, а об общении функционально-ролевом и притом таком, которое не опосредовано личностно.

В качестве объекта общения по отношению к человеку могут выступать не только люди, но и животные. Последние, однако, нередко воспринимаются и как "равноправные" субъекты. Любимцы своих хозяев — собаки и кошки — получают от них не только имена и клички. Они обнаруживают индивидуальность в своем характере и манерах поведения с хозяином.

Несмотря на субъект-объектный характер, такое общение человека с животным, как правило, несет на себе печать избирательности в отношениях друг к другу, эмоциональной привязанности и бескорыстия.

Объектом общения для человека является и природа в целом, лес, море, небо, поля и луга — неиссякаемый источник радости, эмоционального отношения, впечатлений и символической значимости для человека. Не менее богат возможностями для общения человека и мир предметно-вещной среды, созданной его руками [4, с. 250].

В тех случаях, когда у субъекта нет реального партнера по общению он может восполнить его отсутствие своим воображением. Вспомним "Шахматную новеллу" Стефана Цвейга. В ней рассказывается о человеке, который не только выдержал суровое испытание одиночного заключения, благодаря воображаемой игре в шахматы, но и добился потом на шахматном поприще феноменальных успехов.

Итак, объектом общения для субъекта может быть другой реальный или воображаемый человек, природа, животный мир и предметно-вещная среда, т. е. все многообразие окружающего человека мира.

13.3. Средства общения.

Многообразие средств общения. Наряду с самим фактом наличия индивидов другим важным условием общения является существование средств, с помощью которых налаживается и поддерживается межиндивидуальная связь.

Средства социально-психологического общения достаточно многообразны. На это обстоятельство обращал внимание в свое время еще В. М. Бехтерев, который писал: "...Устное и печатное или писанное слово, мимика и жесты и, наконец, действие, возбуждающее подражание, — вот те способы или средства, благодаря которым устанавливается общение в массе лиц и которыми достигается установление известного взаимоотношения отдельных лиц в общественных группах" [6, с. 11].

Однако удельный вес названных выше элементов в системе знаковых средств межличностного общения далеко не равнозначен. Особое место в системе средств человеческого общения принадлежит речи, поскольку последняя является не только специфически человеческим, но и вместе с тем самым сильным раздражителем.

Речь как главный инструмент человеческого общения. Нельзя не согласиться в этой связи с Б. Ф. Поршневым, который отмечал, подчеркивая это обстоятельство, что речь является "суперраздражителем", отличающимся от других раздражителей не только количественно, не только силой своего воздействия на нервную систему. «Человеческие слова способны опрокинуть то, что выработала "первая сигнальная система", — созданные высшей нервной деятельностью услов-норефлекторные связи и даже врожденные, наследственные безусловные рефлексы. Она, как буря, может врываться в, казалось бы, надежные физиологические функции организма» [7, с. 142—143].

Конечно, эффективность речевого воздействия в значительной степени определяется его содержательностью и богатством языковых средств, культурой и выразительностью речи.

Не случайно функциональное значение человеческой речи как средства и фактора социального общения за последнее время все в большей мере становиться предметом специального исследования.

В этой связи заслуживает внимания концепция "речевого общения", предложенная известным филологом, психолингвистом и социальным психологом А. А. Леонтьевым [8]. Общение рассматривается им прежде всего как речевая деятельность, которая анализируется во взаимосвязи с общением и с точки зрения ее психологической обусловленности.

Представляет несомненный научный интерес предложенная А. А. Леонтьевым психологическая структура процесса речевого общения и место в ней ориентировки и планирования как исходного этапа любого акта деятельности, за которым следуют этапы исполнения и контроля, функционально-целевые, групповые и ролевые факторы, характеризующие особенности ориентировки в ситуации и собеседнике.

В целом разрабатываемая А. А. Леонтьевым концепция речевого общения представляет собой, на наш взгляд, фундаментальное направление исследований, имеющее ключевое значение для понимания феномена психологии человеческого общения в целом.

Вместе с тем, как это уже отмечалось ранее, общение, в том числе и так называемое "речевое" не может сводиться к деятельности. Да и сама квалификация речи А. А. Леонтьевым как таковой в качестве вида общения (независимо от того, является она инструментом межличностного контакта или радио- или телевизионной речью) представляется нам некорректной.

Сама речь при всей ее огромной значимости — это всего лишь инструмент или средство человеческого общения, которое никак не перекрывает собой всей реальной полноты и многогранности этого процесса в целом. А с точки зрения и позиций гуманистической психологии язык и речь, равно как абстрактное мышление и ортодоксальная наука, ограничивают возможности реализации в общении потенциала глубинных резервов человеческой психики, связанных с подсознанием, здоровой иррациональностью и интуицией (А. Маслоу).

Между тем одной из ведущих тенденций развития современной психологии, педагогики и психотерапии, находящих выражение прежде всего в концепции гуманистической психологии А. Маслоу, является использование и реализация в человеческом общении именно этих глубинных пластов социальной психики.

Это, разумеется, не дает оснований для недооценки значимости ни живой контактной устной речи, ни выразительности печатного слова. Известно, сколь велика сила слова как способа установления не только рационального, но и эмоционального контакта.

Так, чрезвычайно многообразна палитра слов, способных передать самые различные оттенки испытываемых человеком переживаний. В русском языке, например, около 5000—6000 слов, с помощью которых можно выразить все возможные эмоциональные состояния человека. Богата разнообразием при этом не только стилистика, но и способ интонирования речи.

Невербальные средства общения. Весьма значимы и многообразны наряду с вербальными (речевыми) и невербальные средства общения, мимика и пантомимика, поза, жесты, движения, походка, манера держаться, вплоть до той дистанции, на которой находятся друг от друга общающиеся индивиды.

Особенно выразительна человеческая мимика. В произведениях такого тонкого психолога, каким является Лев Толстой, запечатлено множество самых различных оттенков чувств, отразившихся так или иначе на лице его героев Так, например, в романе "Война и мир" исследователями найдено 85 оттенков выражения глаз и 97 оттенков человеческой улыбки, раскрывающих особенности состояния и эмоционального отношения человека к окружающему его миру (П М. Якобсон).

Не только мимика, но и другие из этих средств являются предметом специального психологического изучения как, например, язык телодвижений в работах известного австралийского исследователя Аллана Пиза. Читателей его работ привлекает возможность научиться угадывать мысли и чувства других людей по их позам и жестам [9]. А кому не известна индивидуальность человеческой походки или этнические особенности дистанции человеческого общения: короткая дистанция контакта, характерная для темпераментных южан и, наоборот, гораздо большая дистанция, свойственная общению между собой "холодных" северян.

Велики и психотерапевтические возможности невербальных средств общения. На основе использования психологических эффектов телесного контакта между людьми и их выразительных телодвижений в ситуации совместного действия в американской социальной психологии получили развитие различные виды терапевтического, группового тренинга. Таковы, например, группы телесной и танцевальной терапии и др. [10].

С точки зрения информативности внешних характеристик человека как фактора эффективности общения необходимо наряду с собственно невербальными, выразительными средствами его коммуникативного поведения учитывать и такие элементы его внешности, как: а) физический облик; б) выразительное поведение; в) оформление внешности [11]. Однако, как показывают исследования, осуществленные А. А. Бодалевым и его школой, восприятие и понимание человеком человека является результатом комплексного воздействия всех названных выше факторов, связанных как со свойственными ему средствами вербального и невербального общения, так и с учетом характеристик его внешних данных [11].

При этом особая роль в качестве фактора понимания людьми друг друга в ситуации общения остается за таким главным инструментом их коммуникативного поведения, каким является речь. Об этом более всего свидетельствуют результаты исследования влияния речевой психологической установки на процесс взаимного восприятия человека человеком.

13.4. Общение как коммуникация.

Сводится ли общение к сообщению информации? Необходимость структурного анализа такого сложного социально-психологического явления, как общение, привела к расчленению последнего на ряд составляющих, в числе которых наибольшее внимание исследователей в начале 70-х годов оказалось сосредоточенным на коммуникативных аспектах человеческого взаимодействия.

                В     свою     очередь,     при     изучении    коммуникации     получила      пре-

имущественное развитие трактовка последней как процесса передачи и обмена информацией^[3]. При этом информационный подход к пониманию коммуникации был склонен к отождествлению последней не только с процессом обмена информацией, но и феноменом общения в целом. В определенной мере и автор этих строк признает свою долю недолгого участия в формировании такой тенденции [12, с. 140—141], от которой он вскоре отошел, предложив не сводить общение к обмену информацией [1,с. 178].

Позже (в 1988 году) с аналогичных позиций выступил и М. С. Каган [14, с. 148—149]. Он вполне обоснованно заявил о том, что общение никак не может быть приравнено ни к передаче сообщений, ни даже к обмену сообщениями (или информацией), как оно трактовалось тогда в нашей философской и психологической литературе, очевидно, не без влияния успехов информативнокибернетических подходов ко многим другим научным проблемам того времени.

В качестве альтернативы такой трактовки общения М. С. Каган предложил формулу: "Общение — это процесс выработки новой информации, общей для общающихся людей и рождающей их общность (или повышающей степень этой общности)" [14, с. 149]. При этом он возражал и тем авторам, которые склонялись к отождествлению понятия общения с "обменом" (И. А. Джидарьян), приравнивая последнее к "диалогу".

Нам представляется не беспочвенной такая озабоченность М. С. Кагана процессом развития однобоких трактовок в действительности куда более сложного явления, каким является общение.

Вместе с тем в нашем понимании общения уже с 1971 года, как отмечалось выше, было заложено представление о его высокой степени многогранности, предполагающей рассмотрение этого процесса не только как обмена информацией, но и взаимодействия и взаимовлияния, равно как и процесса развертывания взаимоотношений, эмоционального сопереживания, соучастия и взаимопонимания [1, с. 178].

Что касается предложенной М. С. Каганом формулы "Общение — это процесс выработки новой информации для общающихся людей и рождения их общности", то она нам представляется развитием у этого автора уже отмеченной нами ранее позиции нормативно-этического подхода к проблемам общения. С этой точки зрения, по сути, экзистенциалистской по своему характеру, "подлинным" общением как раз и является именно такое, которое духовно обогащает и сближает людей в отличие от неподлинного, носящего сугубо утилитарно-заземленный характер.

Нельзя не согласиться с М. С. Каганом в оценке несомненных достоинств именно такого общения. Аналогичный взгляд и рассуждение о ценности и одновременно трудности, почти невозможности достижения таких эталонов межличностного контакта мы находим у Сомерсета Моэма.

«Каждый из нас, — писал он, — одинок в этом мире. Каждый заключен в медной башне и может общаться со своими собратьями лишь через посредство знаков. Но знаки не одни для всех, а потому их смысл темен и неверен. Мы отчаянно стремимся поделиться с другими сокровищами нашего сердца, но они не знают, как принять их, и поэтому мы одиноко бредем по жизни, бок о бок со своими спутниками, но не заодно с ними, не понимая их и не понятые ими. Мы похожи на людей, что живут в чужой стране, почти не зная их языка, им хочется высказать много прекрасных, глубоких мыслей, но они обречены произносить лишь штампованные фразы из разговорника. В мозгу их бурлят идеи одна интересней другой, а сказать они могут разве что: "Тетушка нашего садовника забыла дома свой зонтик"» [13, с. 150].

Здесь мы опять возвращаемся к альтернативе: если "Общение — это только то, что так глубоко и почти недостижимо", в отличие от простой передачи информации, то вправе ли мы говорить о его возможности и реальности для подавляющего большинства участвующих во взаимодействии людей?

Или надо признать, что здесь мы имеем дело всего лишь с нравственноэтическим эталоном, целью и вершиной подлинно человеческого общения, которая не отменяет, однако, всего того, что относится к ее основанию, т. е. ко всему многообразию повседневных форм человеческого взаимодействия, несущего на себе печать утилитарности и суетности.

Иными словами, на наш взгляд, здесь вопрос о сути и структуре общения переносится в другую плоскость, касающуюся уже характеристики уровня и разновидностей последнего.

Однако все сказанное выше не снимает актуальности вопроса о соотношении понятия общения с его чисто информационной квалификацией.

Не только общение в целом не исчерпывается коммуникацией, но и она, в свою очередь, не может быть сведена только к информационному процессу.

При этом суть дела не меняется от включения двух предложенных М. С. Каганом дополнительных критериев: 1) выработки новой информации; 2) рождения общности.

Получение новой информации может оказаться результатом чисто машинной (компьютерной) обработки каких-то исходных данных и, следовательно, не иметь к живому человеческому общению вообще никакого отношения.

В свою очередь, и самый энергичный обмен информацией, рождающий в процессе взаимодействия между людьми новую информацию, далеко не всегда может квалифицироваться в качестве высшего уровня межличностного общения, если он никак не затрагивает интимных, глубоко внутренних сторон их душевной индивидуальности.

Точно так же и рождение новой общности не выводит нас за рамки обмена информацией. Эта общность может носить временный и весьма односторонний характер и вместе с тем возникнуть в результате трезвого учета взаимных интересов на основе имеющейся информации у взаимодействующих партнеров.

Многозначность смысловых значений понятия коммуникации. В качестве коммуникативного процесса общение может рассматриваться в той мере, в какой оно характеризует психологический контакт, связь, сообщение взаимодействующих индивидов. При этом смысл, вкладываемый в феномен психологического контакта и связи, устанавливающейся между индивидами в ситуации общения, может колебаться в широчайшем диапазоне, от констатации факта простого восприятия людьми друг друга или их взаимной передачи от одного к другому утилитарной информации до самых больших глубин взаимного расположения и взаимопонимания.

Для одних контакт может означать понимание смысла передаваемой друг другу деловой информации. Для других же это прежде всего способность почувствовать и понять скрытый от поверхностного восприятия духовный настрой и психическое состояние человека. И тогда здесь вполне применима та мотивация общения, которую имел ввиду К. С. Станиславский обращаясь к актерам, когда говорил о том, что "при общении вы прежде всего ищете в человеке душу, его внутренний мир" [14, с. 271].

Коммуникация и информация в общении. Но при таком понимании коммуникации как многогранного и многокачественного процесса духовнопсихологической связи, устанавливающейся между людьми в процессе общения, совершенно очевидна ограниченность ее трактовки как чисто информационного процесса.

Конечно, в рамках любой разновидности общения между людьми происходит обмен информацией, понимаемой в предельно широком смысле. В последнем значении в человеке информативно все — от содержания речи до позы, жестов, мимики его лица и звучания голоса. Но информацией для другого это становиться только тогда, когда он психологически готов к ее восприятию и адекватной интерпретации.

При всем богатстве средств сообщения и взаимной дешифровки психического состояния друг друга у партнеров по общению адекватной переработке и осмыслению поддается, как правило, только какая-то доля передаваемой информации.

А из этого следует, что значительная и, как правило, большая часть содержания коммуникации остается за порогом сознания общающихся индивидов. В таком случае это содержание коммуникации не несет для партнеров осознанной информации. Но и выходя за рамки информационного обмена, это содержание способно сказаться на интуитивном уровне эмоциональноэнергетического взаимовлияния партнеров.

Коммуникация как глубинная психологическая связь. Есть и другая, не укладывающаяся в рамки утилитарного обмена безличной (деловой) информации функция коммуникации как глубинной психологической связи субъектов общения. Она состоит в передаче элементов уникальности в психическом состоянии и структуре личностного потенциала общающихся. Как справедливо отмечал тот же К. С. Станиславский, "для того чтобы общаться, надо иметь то, чем можно общаться, т. е. прежде всего свои собственные переживания, чувства и мысли" [14, с. 277].

Из сказанного должно быть очевидно, что коммуникация, как мы ее понимаем, не может быть сведена к информационному процессу передачи и приема информации в ситуации общения.

Коммуникация как энерго-информационное поле. Показательно то, что узко утилитарный, даже технократический подход к феномену коммуникации, ставший модным для многих представителей гуманитарных наук, склонных к отождествлению коммуникации с чисто информационным процессом, сегодня уже нередко не разделяют даже специалисты, выступающие по праву профессиональной принадлежности к области физики и медицины с технократических позиций. Для части из них общение представляет собой не просто информационное, а энерго-информационное поле [15], [16].

Основным механизмом энерго-информационного или эмоциональноэнергетического обмена в процессе коммуникации партнеров по общению является психическое заражение.

В некоторых видах творческого общения, таких, например, как взаимодействие дирижера с оркестром, оно приобретает особую значимость.

Дирижер воздействует на оркестр, заражая его своим эмоциональным настроением. При этом состояние дирижера не только заражает оркестр, но и передается его слушателям [17]. Тем самым под влиянием музыки и психологического контакта дирижера с оркестром и слушателями создается мощное и динамичное эмоционально-энергетическое поле их взаимного сопереживания и общения.

Коммуникация как душевное взаимопроникновение в процессе межличностного общения. Высшим и наиболее трудно достижимым уровнем психологической коммуникации в процессе межличностного общения является эффект душевного взаимопроникновения.

В философских концепциях экзистенциализма и персонализма только такое общение, при помощи которого "Я" как уникальная и неповторимая индивидуальность обнаруживает себя в другом, и является подлинным, т. е. коммуникацией. Этот подход противопоставляется теории "общественного договора", в основе которой лежит восприятие людьми друг друга лишь в рамках взятых на себя обязательств. Коммуникация же рассматривается как альтернатива договору: "Контакт вместо контракта". Это позволяет говорить о такой ситуации, когда встреча между "Я" и "Ты" создает "Мы" как особый персональный опыт — коммуникации душ [18, с. 230].

Подчеркивая значимость достижения именно такого уровня общения как сугубо межличностной коммуникации, Н. А. Бердяев говорил о том, что в «подлинном общении нет объектов, личность для личности никогда не есть объект, всегда есть "Ты"» [19, с. 361].

Однако достижение такого уровня душевной коммуникации предполагает преодоление мощного барьера внутренней психологической защиты личности, оборачивающегося ее герметичностью, а значит, и препятствием на пути углубленного контакта с другими людьми.

Тот же Н. А. Бердяев, который "много общался с людьми", в своих исповедальных размышлениях о себе признавался в том, что он "носил маску для защиты своего мира", что ему была свойственна "крайняя скрытость и сдержанность", что он более всего "чувствовал одиночество именно в обществе, в общении с людьми" [19, с. 53—54].

"Я, — писал он, — слишком отстаивал свою судьбу. Я всегда обманывал все ожидания. Также обманывал и ожидания всех идейных направлений, которые рассчитывали, что я буду их человеком. Я всегда был ничьим человеком, был лишь своим собственным человеком, человеком своей идеи, своего призвания, своего искания истины" [19, с. 55].

Вместе с тем даже самый высокий уровень индивидуальной уникальности, неповторимости личности, равно как и мощь ее творческого потенциала, совсем не исключает потребности и способности к душевному соприкосновению с миром другой, такой же индивидуальности и даже самоотверженного проникновения в этот другой мир.

Нельзя не согласиться с другим выдающимся ученым, нашим современником Д. С. Лихачевым, который говорит об этом так: "Мы не часто задумываемся над тем, что сознание человека обладает удивительной способностью проникать в сознание другого человека, понимать других людей, сопереживать им, постигать самые интимные чувства и настроения человеческой души. Человек входит в мир другого человека, исполненный стихией собственного бытия, и тем не менее он способен любить, проникать в чужое бытие, облечься в него как в свое собственное, всецело "покинуть" себя ради другого и тем самым утвердить себя полностью и настоящим образом. В этом проникновении в чужое бытие, в другую душу есть момент встречи, совместного переживания и взаимодействия, и этот момент, как мне кажется, составляет самую суть, основной нерв общения" [20].

Таким образом, очевидно то, что коммуникация может рассматриваться в качестве такого межличностного общения, которое позволяет достигать наиболее высокого уровня сочувствия, соучастия, сопереживания и взаимопонимания между партнерами. Этим же рубежом душевного взаимопроникновения в процессе межличностного общения может быть обозначен тот этический, равно как и духовно-нравственный идеал, к которому люди могут стремиться как к высшей и вполне самодостаточной ценности их коммуникативного поведения.

13.5. Общение как информационный процесс^[4].

Постановка вопроса. Как информационный процесс взаимодействие может рассматриваться со стороны условий, предпосылок и средств человеческого общения, а также со стороны структуры данного процесса.

Последняя, в свою очередь, может быть охарактеризована как со стороны форм и способов информационной связи вообще, так и со стороны пространственной конфигурации информационной связи в различных внутригрупповых структурах.

Важным параметром информационной связи наряду со статическим является и динамический аспект взаимодействия, связанный с характеристикой соотношения вербальных и невербальных средств в процессе общения.

Структура информационной связи. По своей структуре связь между общающимися индивидами может рассматриваться:

во-первых, как со стороны вербальных, так и невербальных средств; во-вторых, как в общей, так и в специфической форме (различие между непосредственным общением "лицом к лицу" и многократно опосредованным общением через систему средств массовых коммуникаций или через предметы культуры, например книгу, произведения искусства и т. д.); в-третьих, по масштабу связь может быть межперсональной — обращен-

ной к небольшой группе лиц и массовой — обращенной к большим группам слушателей [21, с. 19—24]; в-четвертых, следует различать как статический, так и динамический

аспект информационной связи.

С рассмотрением последнего связана характеристика как гармонии, так и диссонанса между формой и содержанием информационной связи, между вербальными и невербальными средствами коммуникации.

Можно также различать как одностороннюю, так и двустороннюю связь, когда общающиеся меняются ролями сообщающего и принимающего сообщение.

Общие способы информационной связи. Под способами вербального общения понимаются высказывания различного вида, которые могут выполнять троякую функцию, позволяющую их рассматривать как:

1) способы связи (способы взаимного обмена); 2)  способы передачи информации; 3)  способы воздействия.

Вербальное общение как способ связи характеризуется рядом особенностей, которые позволяют говорить о нем прежде всего как средстве начала, поддержания и развития осмысленного информационного контакта между индивидами.

Этим же определяется и сама специфика вербального контакта. Последний может характеризоваться: 1) наличием или отсутствием непосредственного контакта с партнером по общению; 2) ориентированностью высказывания; 3) средствами общения (звук, письмо, жест); 4) наличием одного или многих воспринимающих и общающихся [22].

Таким образом, вербальная связь между общающимися индивидами предполагает следующие компоненты: партнеры по общению, средства и способы установления связи, сеть и каналы связи, частота и направленность связи. Основываясь на таких элементах процесса взаимного общения, можно дать другие классификации способов вербальной связи.

Последние можно классифицировать на официальные, ролевые (роль с ролью) и неофициальные. Официальными способами общения являются те, которые создаются структурой официальной, институированной организации.

Способы общения на различных уровнях руководства могут содержать информацию о новой задаче, о ходе или результате ее решения. В связи с этим информация делится на исходную, координирующую, направляющую, контролирующую и оценочную.

Способы общения передают осведомляющую, управляющую и координирующую информацию. Предполагается, что осведомляющая информация передается вышестоящим руководителям, управляющая информация направляется от вышестоящих руководителей к исполнителям, а координирующей информацией обмениваются люди, не находящиеся в отношениях подчинения друг к другу [23].

Способы общения могут передавать обобщенную и конкретную информацию. Субъект, участвующий в системе руководства и подчинения, при его связи с вышестоящим руководителем пользуется не всем объемом информации, используемой им при руководстве своим объектом, а уже меньшим количеством более обобщенной информации. В то же время способы общения нижестоящего уровня руководства передают, как правило, более содержательную, конкретную, детальную информацию (В. Г. Афанасьев).

Наряду с официальными следует различать и неофициальные способы информационной связи. Неофициальными способами общения являются те, которые устанавливаются путем межличного общения и личных контактов вне или в отличие от официально установленных.

Роль неофициальных способов общения велика. Если организация обладает лишь системой официальных способов общения, то она вряд ли сможет функционировать удовлетворительно. Разрешение многих вопросов происходит путем неофициального общения. При использовании неофициальных способов общения люди лучше узнают друг друга, вовремя и с меньшими искажениями получают информацию. Но неофициальные способы общения далеко не оптимальны с точки зрения их продуктивности. Где нет четко функционирующей официальной системы общения, там снижается уровень эффективности в деятельности организации.

Большая часть официальных способов общения осуществляется в письменной форме. Но они могут быть и устными. Их характер определяется тем обстоятельством, что они официально предусмотрены и осуществляются в соответствии с правилами, которым подчиняется функционирование данной организации.

Преимуществами письменных способов общения являются: определенность источника, постоянство информации и возможность ее адекватного донесения как до отдельных индивидов, так и до целых групп.

Преимущества устных способов общения заключаются в их непосредственности, а следовательно, в подкрепленности и сопровождении вербального сообщения средствами невербального контакта, в возможности постоянного редактирования мысли на основе использования обратной связи.

Специфические способы внутригрупповой информационной связи. Как уже отмечалось ранее, информационная связь в процессе общения может характеризоваться не только общими, но и специфическими условиями и формами. К числу последних относятся, в частности, формы и способы информационной связи между индивидами в условиях непосредственного контакта лицом к лицу.

В зарубежной литературе принято различать несколько видов или типов информационных связей, или сетей, в условиях внутригруппового общения. Все виды сетей делятся на два основных типа — централизованные и нецентрализованные.

Степень централизованности определяется наличием центральной позиции в сети коммуникации, определенным местом ее в сети, количеством каналов, связывающих одну позицию с другой. Член группы действует как "передающий" или как "интегрирующий". Как интегрирующий член группы он может утаивать, не передавать сообщения, которые он получает, пока сам не решит проблему. Он может также: а) послать решение другому члену; б) послать решение и всю необходимую информацию в одном сообщении другим членам; в) послать всю необходимую информацию, не посылая решения в одном сообщении другим членам.

Названные варианты, конечно, на наш взгляд, далеко не исчерпывают всего многообразия моделей информационной связи данного типа. Есть основание предполагать, что количество возможных вариантов информационной связи подобного вида будет возрастать по мере включения новых критериев, характеризующих сам механизм связи.

В нецентрализованных сетях коммуникации нет центрального члена. Все члены имеют одинаковое число каналов коммуникации. Были исследованы следующие сети коммуникации (см. схему 17).

Схема 17

А — нецентрализованная сеть коммуникации, Д, С, В — централизованные сети коммуникации.

В сети Д периферийный член посылает свою информацию в центр, откуда и получает ответ. В сети С член, занимающий центральную позицию, получает всю информацию, потом отсылает ответ каждому члену коммуникации. Как показали исследования, организации, группы, имеющие такие же сети коммуникации, развивались медленно, но потом стабилизировались и оставались неизменными. Группа с сетью В не такая устойчивая, как сети С и Д, функция центрального члена выполнялась то одним, то другим членом группы. Группа развивалась много медленнее, чем группы, имеющие сети коммуникации С и Д. Сеть А не имеет четких, одних и тех же каналов коммуникации, не имеет центральных позиций. Члены коммуникации обмениваются информацией, по желанию посылая сообщения любому члену сети, не всегда получают ответы на них, работают с помощью собственных решений.

Такие различия в сетях коммуникации определялись многими факторами: 1) расположением в сети лидера; 2) вероятностью ошибок при решении задач; 3) общей удовлетворенностью группы характером данной информационной сети.

Эффективность сети определяется по трем критериям: 1) количество сообщений, необходимое для выполнения задачи; 2) время, требуемое для решения задачи; 3) удовлетворенность данной сетью коммуникации.

Оказалось, что члены сети А (менее централизованной) делают больше ошибок, требуют больше времени и информации для решения задачи. Централизованные же сети облегчают выполнение установленных задач, усиливают позицию лидера и быстро стабилизируются в процессе взаимодействия членов группы.

Моральное состояние участников коммуникации во многом определяется степенью централизации. Те, кто находится в центре информационной сети, получают большее удовлетворение, чем те, кто находится на периферии. В сети А все располагаются одинаково по отношению к центру и, по-видимому, имеют равные шансы на то, чтобы быть руководителем, а в сети Д один член находится в центре и всегда рассматривается как руководитель.

Однако при сравнении централизованных и нецентрализованных сетей по степени эффективности решения задач, по удовлетворенности всех членов группы трудно установить наиболее оптимальные варианты. Так, централизованные сети коммуникации четко организованы, оставляют мало возможностей для ошибок в поисках оптимального решения задачи.

В нецентрализованных сетях каждый член имеет доступ к такому же числу каналов, что и другой, так как каждый снабжается по меньшей мере двумя каналами информации. Но все члены нецентрализованной сети коммуникации обнаруживают большую готовность к действию, легко реагируют на новшества, находят большее удовлетворение в процессе принятия решений и выполнения поставленных задач. Эффективность решения задач в группах с широкой сетью и уровнем циркуляции потока информации находятся в обратной зависимости от степени различий между членами группы по статусу. Однако в отдельных случаях эти различия могут быть нивелированы поведением лидера, если он не препятствует циркуляции информации в группе.

Исследование сети групповых коммуникаций предполагает и характеристику стимулов общения. Стремление к единообразию в группе и стремление к групповому передвижению определяется как стимул к установлению коммуникации (Л. Фестингер).

Стимулирование коммуникаций объясняется также необходимостью решать задачи и получать оценки. Стремление к общению при решении задачи обычно стимулируется ожиданием поощрения в случае ее успешного решения.

К числу факторов, влияющих на характер восприятия информации, относятся, по мнению ряда зарубежных авторов, следующие моменты: статус члена группы, степень правдоподобия информации, количество сообщений, иерархическая структура группы, степень организованности и характер психического состояния и т. д.

Соотношение вербальных и невербальных способов информационной связи. Вопрос о соотношении вербальных и невербальных средств информационной связи в процессе общения представляет несомненный интерес и имеет большое самостоятельное значение.

Во-первых, любая форма вербальной связи содержит в себе элемент эмоционального значения. Это находит выражение в подтексте, дополнительном смысловом значении вербального общения или в модальности речи.

Во-вторых, в условиях непосредственного информационного контакта огромное значение приобретает его невербальное сопровождение. Это нисколько не ставит под сомнение ранее высказанный тезис о решающей роли речи в системе средств межиндивидуального общения. Вместе с тем нельзя недооценивать или тем более игнорировать как выразительные психосоматические движения человека, так и имеющие большое смысловое значение отдельные акты человеческого поведения.

При этом язык, как правило, тесно связан со всеми остальными элементами системы межличностной коммуникации, находя в них соответствующий способ выражения и усиления.

Язык, по мнению Б. Г. Ананьева, "всегда взаимодействует с неязыковыми средствами общения, в том числе с экспрессивными реакциями поведения (мимико-соматическими, интонационными и жестикулярно-тоническими и т.

д.), семантикой поведения, то есть смыслом и значением поступков людей в определенных обстоятельствах, процессом совместной деятельности в сложных трудовых актах" [24, с. 320].

Вербальный диссонанс. Будучи подчиненными языку, экспрессивные средства невербального поведения человека вместе с тем обладают известной, хотя и относительной, самостоятельностью. Последняя особенно наглядно проявляется в случаях рассогласования между коммуникативными функциями речи и ее смысловым значением. Подобные явления могут наблюдаться как у коммуникатора, так и у реципиента в случаях различных психических расстройств. Так, одним из симптомов болезни Паркинсона является масковидное лицо, когда у больных отсутствует способность к голосовым модуляциям во время речи. Поскольку, однако, познавательные процессы не затронуты, то больные могут разговаривать и легко вступают в коммуникацию. Но госпитальный персонал при этом жалуется на чувство неуверенности в том, насколько адекватно им воспринята и понята информация, идущая от больных, лишенных способности сопровождения речи выразительными движениями

(мимика, пантомимика и т. д.) [25, с. 138].

Другим примером рассогласования коммуникативной и семантической функций речи является болезненный симптом, свидетельствующий об истерии и других неврозах, а также наблюдаемый при местных нарушениях в лобных долях головного мозга и называемый эхолалией. Суть последнего состоит в том, что на команду или вопрос больной отвечает точным повторением, но не исполнением или осмысленным ответом. Как справедливо замечает в данной связи Б. Ф. Поршнев, "эти словесные реакции речеподражательного, эхолалического типа представляют картину отщепления речи как инструмента общения от смысловой информации" [7, с. 142—143].

Уже в самом факте рассогласования функций речи или речевого диссонанса можно видеть два различных аспекта общения, один из которых связан с осуществлением и поддержанием межиндивидуального контакта, в то время как другой — с пониманием смысла и значения этого контакта.

Хотя в самой речи функции налаживания и регулирования человеческого взаимодействия, как правило, неотделимы от функций выражения и понимания смысла этих отношений и психического состояния общающихся индивидов, однако в научной психологической и социологической литературе принято различать эти два основных аспекта общения.

Модальность вербальной связи. В словесном высказывании необходимо различать предметную информацию и информацию, которая несет модальность высказывания. Модальность речи показывает, является ли то, о чем говорится, существующим или возможным, желательным или необходимым.

Предметная информация включает информацию о предмете, цели, задачах, условиях деятельности, сроках выполнения и т. д. Предметная информация может быть производственной, бытовой, научной, культурной, политической и т. п.

Это обстоятельство уже неоднократно отмечалось в научной литературе. При этом в одних случаях говорилось о том, что следует различать рациональную (о предмете деятельности) и эмоциональную информацию, то есть информацию о творческой энергии, настроении индивида или группы. В других случаях также подчеркивалось, что информация может быть о предмете деятельности и о партнере по общению, о себе самом и т. д. Высказывание может обозначать некоторый факт действительности, может выражать различные особенности и состояния говорящего, его мысли, чувства, эмоции, его интерес или отсутствие такового и т. д.

Вопрос о различии в высказываниях по их модальности впервые поставил В. Н. Волошинов, который пришел к выводу о том, что каждой отдельной группе свойственны своя форма речевого общения, свои формы высказываний. Разные формы общения, разные формы высказывания функционируют в городе и деревне, в коллективе рабочих, в очередях и т. д. Особый тип высказывания выработан в легкой и ни к чему не обязывающей болтовне. Здесь вырабатываются особые формы слова-намека, недосказанность в маленьких и заведомо несерьезных разговорах. Совершенно по-другому строится речевое общение между мужем и женой. Другая форма высказывания строится в очереди. Производственные процессы знают свои формы речевого общения [26, с. 115—

116].

Кроме отношения к действительности модальность высказывания выражает отношение к партнеру по общению. Она показывает, побуждает ли говорящий кого-либо к действию, или предполагается только возможность этого действия. Модальность может также выражать повеление или убеждение, разную степень доброжелательности, искренности и т. п. Модальность высказывания несет информацию о говорящем.

13.6. Средства массовых коммуникаций в структуре общения^[5].

Средства массовых коммуникаций как специфический фактор общения. В структуре общения как информационного процесса видное и все возрастающее по своему удельному весу место занимают массовые коммуникации и их специфические средства.

Известные современному обществу средства массовых коммуникаций — газеты и журналы, радио, кино, телевидение и т. д. — явились логическим следствием развития человеческого стремления усилить свои естественные вербальные (устное общение и письмо) и невербальные (мимика и пантомима) средства сообщения и общения при помощи новейших технических достижений и усовершенствований.

Будучи порождены потребностью в расширении сферы общения, средства массовых коммуникаций сами теперь превратились в органическую потребность современного человека.

Дело не только в том, что человеку интересно знать то, что знают другие. Этим способом он и группа, к которой он принадлежит, участвуют в обмене информацией с другой частью общества. Если бы по каким-то причинам вдруг прекратился обмен информацией, это грозило бы распадом общности. Нельзя не согласиться с мнением известного французского социолога Б. Вуайена, который отмечал, что группа может в крайнем случае обойтись без обмена материальных богатств. Но если нет обмена идеями, эмоциями, сведениями, социальная связь совершенно исчезает, нет более ничего общего между членами группы, и, следовательно, нет больше общности. Значимость средств массовых коммуникаций определяется именно этой функцией, которую они выполняют в обществе: функцией организации и поддержания социальной информационной связи между индивидами в обществе и между различными элементами общественной структуры.

В настоящее время три больших вида техники распространения используются как средства массовых коммуникаций: письмо, слово и звуковое изображение. Основное различие визуальных и вербальных средств массовых коммуникаций определяется способом восприятия сообщения, а также средой, помещением, временем, в которое осуществляется восприятие. Такие средства, как газета, журнал, воспринимаются только индивидуально, театр, кино — в больших аудиториях, а радио и телевидение, как правило, в малых группах, семье, среди друзей. С тех пор, как промышленная жизнь сконцентрировала в городах очень большие людские массы, средства массовых коммуникаций стали играть все большую роль.

Природа средств массовых коммуникаций. В понимании природы средств массовых коммуникаций в зарубежной литературе очевидно наличие противоречивых концепций. Одна из них заключается в выведении природы этих средств только из технического прогресса, что ведет к подмене их содержательной, социально-психологической и идеологической сути чисто техническими функциями.

Такая точка зрения, развиваемая в трудах канадского профессора М. Маклюэна, дала название целому течению — маклюэнизму, суть которого заключается в сведении всех социальных проблем массовых коммуникаций к изучению технических средств и возможностей последних, в их влиянии лишь на психофизиологию человека, на его органы чувств. Так, развитие визуальных и аудиовизуальных средств (радио, телевидение) дает, согласно данному подходу, большую нагрузку зрению и слуху, развивая эти органы для специфического восприятия информации, тем самым увеличивая ценность этих органов чувств.

Подчеркивая важность технических средств массовых коммуникаций, исследователи этого направления сознательно уходят от рассмотрения содержательных, социально-психологических проблем общения как информационного процесса. Главное в информации, с их точки зрения, — средства ее передачи, а не содержание. Логическим следствием такой ложной позиции является и вывод о нейтральности якобы этих средств, об их полной независимости от политических или социальных сил.

Часть зарубежных исследователей все же вынуждена признавать социальную природу массовых коммуникаций. Но при анализе этого явления они не затрагивают вопрос об интересах, в пользу которых осуществляется информация.

Социальные функции средств массовых коммуникаций. Функции средств массовых коммуникаций вытекают из их социальной природы. В предельно широком смысле они являются эффективным инструментом человеческого общения, информации и социально-психологического воздействия, рассчитанного на большую аудиторию. Своей масштабностью эти средства отличаются от обычных способов непосредственного общения лицом к лицу.

Реализация специфических функций массовых коммуникаций осуществляется не сама собой, автоматически, безотносительно к тому, как воспринимает человек — читатель, слушатель и зритель —воздействующую на него социальную информацию. В этой связи несомненный интерес представляют предпринимаемые за последнее время как в отечественной, так и в зарубежной литературе попытки осмыслить сам психологический механизм восприятия и переработки социальной информации индивидом.

Средства массовых коммуникаций и теория когнитивного диссонанса. Любое сообщение (в процессе передачи социальной информации средствами массовых коммуникаций) состоит из комплекта визуальных или звуковых символов. Тот, кто воспринимает это сообщение, расшифровывает эти сигналы в формулах, имеющих для него смысл, то есть подходящих для него. Восприятие знаков сообщения преломляется через воспроизведенный прошлый опыт, мышление, чувства, эмоции, умонастроение воспринимающего. Поэтому на одну и ту же совокупность символов различные люди формируют различную реакцию. Если имеется соответствие между знанием, которое воспринимающий получает о предмете, и его прежним представлением об этом предмете, то такое сообщение сопровождается, как правило, положительным настроем.

Но если от коммуникатора исходит сообщение, не соответствующее прежним представлениям о предмете, это вызывает отрицательные эмоции, которые нарушают внутреннюю уравновешенность. Появляется неуверенность, состояние недовольства собой, определяемое как состояние "психологического дискомфорта". А само несоответствие взглядов, понятийных структур, имевшихся и полученных, дает так называемое положение познавательного, или когнитивного, диссонанса, впервые специально рассмотренное в работе одного из американских исследователей массовых коммуникаций Л. Фестингера [27].

Согласно этой концепции, вполне возможно предположение, что часто испытываемое состояние "когнитивного диссонанса" приводит к неврозам, а постоянное несоответствие между двумя или тремя основными элементами понятийной структуры иногда кончается сильными психическими расстройствами.

Индивид старается забыть полученную им неприятную информацию и надолго запоминает приятную. Конечно, объективно он заинтересован в более точном и полном знании мира. Но в первую очередь все-таки он заинтересован в удовлетворении осознанных интересов и потребностей. Поэтому он часто защищает себя от внутреннего конфликта.

Однако, на наш взгляд, ни проблема психологических последствий массовых коммуникаций, ни тем более проблема внутреннего конфликта личности не могут быть объяснены с подобных позиций.

Конечно, в процессе восприятия и переработки информации, идущей по каналам массовых коммуникаций, человек может испытывать в ряде случаев известную психическую напряженность. Тем не менее из этого вовсе не следует фатальной неизбежности того драматического конфликта, который бы требовал поиска искусственных средств внутренней защиты.

Задача средств как раз и состоит в том, чтобы преодолеть диссонанс и способствовать формированию такой ценностной ориентации, которая бы обусловливала оптимальную активизацию личности, а это вело бы к изменению ее отношения к окружающему миру. Но это связано и с внутренним миром самого индивида, который ищет дополнительную информацию, чтобы сделать новые выводы и обобщения и привести в соответствие свою понятийную структуру. В этом ему и оказывают помощь средства массовых коммуникаций.

Средства массовых коммуникаций как фактор изменений в структуре общения. Средства массовых коммуникаций намного увеличивают возможности вербального общения людей. Они стали настоящей индустрией, осуществляющей сбор, обработку и выдачу социальной информации, а также ее комментарий.

Рассматривая средства массовых коммуникаций в качестве важного фактора активизации и развития личности и человеческого общения, нельзя вместе с тем недооценивать тех объективных противоречивых тенденций, которые могут быть заложены в самом процессе развертывания названных средств в современном обществе.

С одной стороны, средства массовых коммуникаций во много раз увеличили возможность человека приблизиться к обществу, к миру других людей, получить знание об этом мире, о мыслях и чувствах других людей, почувствовать себя частью общности. Но с другой — бурное развитие этих средств внесло изменения в структуру межличностных человеческих отношений. Первичные отношения (дружеские, соседские) стали с развитием массовых коммуникаций все больше дополняться вторичными связями между людьми, друг друга не знающими, но тем не менее составляющими одно целое общество. Все более забирая свободное время индивида, они уменьшают непосредственные людские контакты.

В начале XX в. горожанин тратил на общение 70% своего свободного времени. Сейчас резко сократилось число посещений друзей, приемов гостей, посещения ресторанов, кафе, в некоторых странах стала менее активной деятельность союзов и ассоциаций. Люди все больше и больше становятся домоседами.

Однако возникает вопрос: что больше дает для воспитания личности — передача слухов, пустая беседа ни о чем или для человека полезнее израсходовать время на газету или телевидение, на книгу или просмотр фильма?

Сейчас человек больше времени тратит на накопление информации, чем на передачу ее. И средства массовых коммуникаций, произвели резкое смещение обмена информацией в сторону опосредованных контактов. Но сказывается ли это отрицательно на социальном воспитании личности, зависит от конечных целей, которыми определяется работа средств массовых коммуникаций.

Вообще же говоря, область восприятия индивидом массовой информации — это область, где поразительно переплетаются, смыкаются сферы непосредственного и опосредованного общения. Точка зрения индивида при восприятии сообщения тесно связана с нормами группы, в которой он живет, и не учитывать этого нельзя. Но сами эти вкусы группы определяются и формируются средствами массовых коммуникаций.

Социальное воспитание или манипуляция? Цифры статистики никогда не смогут заменить качественный анализ приема информации. Один и тот же приемник может служить для одного индивида лишь музыкальным фоном его жизни, а для другого он является настоящим "ухом, чтобы слышать мир".

Объяснить такую разницу можно только с помощью социальнопсихологического анализа личностей, воспринимающих информацию.

Средства массовых коммуникаций несут возможности как блага — подключение к ценностям мира, так и зла — замыкание в себе, явное ослабление непосредственных контактов. Они несут человеку массу информации. Но оборотная сторона этого очередного "блага" связана с вопросом: какая это информация, как она может влиять на личность?

Разнообразные факты и знания, получаемые человеком, могут ему помочь углубить и расширить представления о мире, о других людях, а тем самым знание о себе, понимание им своего места в обществе. Но это происходит в том случае, если индивид обладает определенными взглядами, если у него есть прочные убеждения, с точки зрения которых он воспринимает идущую к нему информацию. Но если этого нет, то информация из орудия знания и воспитания может легко превратиться в орудие манипуляции.

Если средства массовых коммуникаций выдают факты и не приучают личность задумываться над причинно-следственной связью этих фактов, над пониманием их природы, то они легко могут создать малосведущую личность. Такой личностью можно легко манипулировать. Так, по словам французского критика А. Дилижана, всего за один вечер передача способна убедить миллионы граждан в том, что такое-то учреждение плохо, а такое-то хорошо. Несколько репортажей, к примеру, могут убедить подавляющее большинство в необходимости национализации, несколько других репортажей без труда убедят их в обратном.

Следует заметить, однако, что социально активную личность трудно так быстро заставить поверить в совершенно противоположные точки зрения. И тем не менее средства массовых коммуникаций способны с большой силой психологического пресса влиять на мнения, оценки аудитории, предлагая всем одну и ту же норму, меру и стереотип впечатлений. Не случайно поэтому сейчас ставится вопрос о ближайших и отдаленных психологических последствиях влияния средств массовых коммуникаций.

Действительно, нельзя не учитывать того обстоятельства, что воздействие таких средств обладает большой санкционирующей силой, способной активизировать механизмы социально-психологического подражания и заражения, моды и увлечения, что уже само по себе открывает известный простор для стандартизации мыслей и чувств, потребностей и вкусов массового потребителя информации.

Опираясь на эти социально-психологические механизмы, средства массовых коммуникаций могут возбуждать даже мнимые, ложные потребности (как это бывает при их исполнении для рекламы товаров, предлагаемых каждому и всем). На этом основано мнение, что средства массовых коммуникаций обедняют и нивелируют личность.

Однако окончательное решение данной проблемы лежит на путях не абстрактного соотнесения тенденций и возможностей современных средств массовых коммуникаций, а на путях конкретного анализа их места и роли в условиях изменяющегося мира.

В этих условиях открываются наиболее благоприятные перспективы для реализации все возрастающих возможностей средств массовых коммуникаций в качестве эффективного инструмента межличностного общения и развития человеческой индивидуальности.

13.7. Общение как взаимодействие.

Взаимодействие как предельно общая характеристика общения. Указание на факт взаимодействия в процессе общения представляет собой наиболее общую характеристику последнего, равно как и любого другого природного или социального явления.

Рассмотрение общения как процесса взаимодействия вместе с тем крайне существенно и для понимания его природы, структуры, механизмов и законов функционирования.

Огромно значение взаимодействия людей и как фактора общественного развития, определяющего воспроизводство существующих социальных отношений.

Идея взаимодействия как принцип подхода к пониманию социальнопсихологического общения, его места и роли в социальной жизни общепринята и получила распространение среди социологов и психологов.

Проблема межиндивидуального взаимодействия ставится и по-разному освещается в работах ведущих американских социологов Т. Парсонса, К. Янга, Л. Фримена, П. Сорокина и др. По мнению Т. Парсонса, элементарное взаимодействие индивидов составляет содержание первичного уровня социальной структуры [28, с. 30]. Аналогичного мнения придерживаются и другие социологи. Взаимодействие между двумя и более человеческими индивидами сейчас признается в качестве основного объекта исследования и единицы, подлежащей социологическому анализу.

К. Янг и Л. Фримен отмечают, что концепция взаимодействия всегда рассматривалась как центральная и в социальной психологии, и в социологии, поскольку человек с самого момента рождения является неотъемлемой частью взаимосвязанных и взаимодействующих социальных единиц [29, с. 622].

Структура взаимодействия. Основными компонентами в процессе взаимодействия между людьми являются они сами, их взаимная связь и вытекающее отсюда взаимное воздействие друг на друга.

Не менее существенным компонентом в процессе взаимодействия общающихся индивидов является и факт их взаимных изменений как результат взаимовлияния друг на друга.

Даже   в          таком,            казалось        бы,      чисто символическом       акте             межиндивидуального взаимодействия, каким является восприятие человека человеком, присутствуют все необходимые компоненты рассматриваемого процесса. Восприятие человека человеком вместе с основывающимся на нем пониманием одним человеком другого, является совершенно обязательной стороной процесса любой совместной деятельности людей, необходимым условием целесообразной ориентировки и действий воспринимающего субъекта в общественной среде. Весь процесс, начиная с воздействия одного человека и кончая ответной реакцией на него воспринимающего, представляет собой единый рефлекторный акт взаимодействия человека с другим человеком в определенной ситуации (А. А. Бодалев).

Я. Щепанский предпринял попытку обобщенной и систематической характеристики структуры общения как процесса взаимодействия. Взаимодействие, по его мнению, представляет собой систематическое устойчивое выполнение действий, которые направлены на то, чтобы вызвать ответную реакцию со стороны партнера, при этом вызванная реакция, в свою очередь, порождает реакцию воздействующего.                           

Взаимодействие, таким образом, складывается из действий. Каждое же социальное действие представляет собой систему, включающую в себя ряд элементов: а) действующий индивид, б) объект действия или индивид, на которого действуют, в) средства или орудия действия, г) метод действия или способ использования средств, д) реакция индивида, на которого действуют, или результат действия [30, с. 84—86].

Взаимодействие как физический и как духовный контакт. Структурная характеристика общения как взаимодействия не исчерпывается указанием на основные элементы данного процесса. В целом взаимодействие в структурном отношении может рассматриваться как процесс, который складывается, с одной стороны, из физического контакта, совместного перемещения в пространстве, совместного группового или массового действия и, с другой стороны, из духовного вербального или невербального информационного контакта [31].

Исторически первыми формами человеческого общения были как раз такие взаимодействия между индивидами, которые предполагали главным образом упорядочение, интеграцию, кооперацию и дифференциацию их усилий и не затрагивали до поры до времени сферу духовного, интеллектуального контакта.

Первоначально язык, или, точнее сказать, речевые рефлексы, выступали только как средство социального взаимодействия, без всякой мыслительной функции. И лишь позже речь становится самым важным орудием нашей мысли (Б. Ф. Поршнев).

Естественно, что аспект совместной групповой пространственновременной деятельности как один из моментов взаимодействия заслуживает внимания и самостоятельного изучения.

Нельзя не учитывать вместе с тем, что совместная групповая деятельность в процессе общения находится в прямой зависимости от уровня информационного, а в определенном смысле и духовного контакта между людьми и что, наконец, сами способы как групповой кооперации, так и информационной связи в процессе взаимодействия имеют относительно самостоятельное значение. А из этого следует, что в структуре общения можно различать следующие основные аспекты, характеризующие взаимодействие как процесс:

а) совокупной, кооперативной деятельности;

б) информационной связи;

в)   взаимовлияния;

г)   взаимоотношения;

д)   взаимопонимания.

Вся структура общения как процесса взаимодействия должна рассматриваться исторически и в динамике. Есть основание, в частности, предполагать, что такие пласты взаимодействия, как взаимоотношение и взаимопонимание, получали развитие постепенно, лишь по мере дифференциации межиндивидуальных и социальных отношений и по мере формирования человеческой личности.

13.8. Способы взаимодействия людей в процессе общения.

Основные аспекты социально-психологического взаимодействия. Межиндивидуальное общение представляет собой единство двух противоположных тенденций: к сотрудничеству, к интеграции, с одной стороны, и к борьбе, к дифференциации —  с другой.

Идея полярности всех способов человеческого взаимодействия и дифференциации их на формы борьбы и противодействия, с одной стороны, и способы сотрудничества, содействия —  с другой, получила широкое распространение в зарубежной социологической литературе.

Так, Ф. Знанецкий делит все виды социальных действий на две общие категории: приспособление и оппозицию. К первой относятся все те действия, которые вызывают желательное поведение индивидов или групп без угрозы каким-либо ценностям или возможностям партнера по общению. Ко второй — все те, которые связаны с угрозами и репрессиями. К приспособлению как способу воздействия Ф. Знанецкий относит приглашение, вовлечение, руководство в совместном труде, подражание и т. д. Это общие типы действий, проявляющиеся во всех обществах, в которых чужое поведение подвергается желательному изменению без угрозы субъекту, на которого направлено действие. К видам оппозиции Ф. Знанецкий относит противопоставление себя другим, репрессии и бунт, агрессию, враждебность, сопротивление и т. д. [32].

Американский социальный психолог Бейлс разграничил всю совокупность социальных воздействий на двенадцать категорий — от эмоциональных положительных проявлений солидарности и одобрения до эмоциональных негативных образцов поведения — оппозиции и агрессии [33, с. 468]. Предложенное им разграничение выглядит следующим образом.

Разграничение социальных воздействий

Таблица 3 

Однако приведенные выше попытки зарубежных авторов дать характеристику способов взаимодействия и взаимовлияния людей друг на друга в процессе общения страдают не только неполнотой и ограниченностью, но и недостаточной строгостью и логической обоснованностью.

Так, не совсем ясно, почему все виды действий могут быть исчерпаны либо приспособлением, либо оппозицией. Вряд ли, например, сотрудничество может быть исчерпано приспособлением общающихся индивидов друг к другу, а их борьба — оппозицией. В рамках сотрудничества действуют самые различные механизмы групповой интеграции, которые не сводятся ни к одностороннему, ни к взаимному приспособлению. Таковы механизмы заражения, внушения, убеждения и переубеждения и т. д., которые вряд ли можно свести к простому приспособлению общающихся друг с другом.

Кроме того, как борьба, так и сотрудничество предполагают и в том и в другом случае единство двух тенденций — интеграции и дифференциации групповой деятельности.

В соответствии с этим можно выделить два основных аспекта рассмотрения способов общения как процесса интеракции: во-первых, со стороны исследования собственно форм и способов групповой дифференциации; вовторых, со стороны определения способов и средств групповой интеграции.

Групповая дифференциация. Групповая дифференциация, или структура групповых взаимоотношений, может рассматриваться с различных сторон в зависимости от критериев, каковыми, на наш взгляд, могут быть: эмотивный, коммуникативный и функциональный. Так, с точки зрения эмотивного подхода в структуре групповых взаимоотношений принято различать отношения симпатии, безразличия и антипатии.

По уровню коммуникативности, то есть по степени сообщаемости и согласия членов группы друг с другом, можно различать несколько категорий членства. Если распределить эти категории в порядке возрастания статуса индивида в группе, то получим такую последовательность: 1) изолированные; 2) не изолированные, но пассивные; 3) активные; 4) "звезды". С точки зрения функционального подхода правомерно различать два плана в структуре групповых взаимоотношений — институциональный и неинституциональный. Под первым имеется в виду структура отношении, вытекающая из официального статуса, занимаемого каждым индивидом в той или иной социальной организации и в данной конкретной группе. Институциональные отношения предполагают обычно документально закрепленные правила поведения индивидов по отношению друг к другу и к общему предмету деятельности.

Под неинституциональными же отношениями имеются в виду те личные отношения, симпатии или антипатии, между людьми, которые документально не регламентированы и которые складываются между индивидами как в процессе непосредственной производственной деятельности, так и за ее пределами.

Установка на исследование малой группы, ее структуры, взаимоотношений между лидером и другими членами группы, на изучение социальной дистанции между ее членами, а также социальных стереотипов восприятия, предрассудков и ценностей, стандартов и норм группового поведения, группового давления, функций и ролей личности в группе и многих других вопросов оказала, несомненно, большое положительное влияние на развитие зарубежной социологической и социально-психологической мысли, привела к накоплению большого и интересного фактического материала и заслуживающим внимания выводам.

Однако наряду с ценным эмпирическим и экспериментальным материалом работы микросоциологов содержат и ряд спорных положений, например, представление о механизме социально-психологического общения, развиваемое в работах американского социального психолога А. Хэйра. Все влияния социальной среды на человека, по мнению последнего, обязательно опосредованы через психологическую структуру малой группы, которая выступает в таком случае в качестве фильтра и аккумулятора всех воздействий социальной среды на индивида.

При такой абсолютизации роли и значения малой группы в процессе социально-психологического отражения человеком воздействий социальной среды совершенно необоснованно упускается из виду возможность прямого воздействия на индивида (помимо малой группы) традиций, настроений, ценностей и норм поведения как больших социальных групп, так и непреходящих социальных ценностей в целом.

За абсолютизацией роли малой группы как фильтра, через который проходит вся идущая к личности информация, не трудно видеть и факт недооценки самой личности как фактора, опосредующего поток внешних влияний.

Между тем из признания факта значимости микросреды вовсе не вытекает вывод о том, что личность абсолютно слепо, автоматически отражает психологические воздействия других людей. Личность соотносит, во-первых, различные воздействия между собой и, во-вторых, соотносит эти влияния с социальной практикой. Социальная практика служит основным критерием истинности знаний, впечатлений, в том числе отражения личностью социальнопсихологических влияний (А. Г. Ковалев).

Групповая интеграция. Одним из важнейших аспектов интеракции является интеграция групповой деятельности и отношений. Последняя представляет как большой научный, так и бесспорный практический интерес, поскольку от уровня интеграции групповой деятельности, от степени согласованности актов индивидуального поведения в коллективе самым прямым образом зависит эффективность усилий группы в целом.

Не случайно поэтому различные аспекты групповой интеграции являются предметом пристального внимания исследователей. Разрабатываются вопросы интегративной оценки групповой активности, психологической совместимости индивидов в группе, конформности (податливости групповому мнению) и гомфотерности (сбитости, сплоченности) группы и др.

Большое значение для понимания факторов интеграции групповой деятельности имеют исследования конформности, осуществленные в 20-е гг. (Ф. Г. Оллпорт, В. М. Бехтерев, В. Меде, С. Аш и др.) и позднее, в 60—70-е гг. (М. Гомелаури, А. П. Сопиков, Н. В. Голубева, М. И. Иванюк и др.).

Ценны результаты исследований (осуществленных в эти же годы) и степени организованности группы и социально-психологической природы последней (Л. И. Уманский, А. С. Чернышев, А. Н. Лутошкин, И. С. Полонский и др.).

Эксперименты, проведенные в социально-психологической лаборатории

Курского педагогического института под руководством Л. И. Уманского (1960— 1970 гг.) позволили установить, в частности, что организованность группы определяется следующими основными факторами группового взаимодействия:

а) общностью межличностных отношений; б) организационной зависимостью;

в) психологическим настроем на деятельность; г) сенсомоторной согласованностью реакций.

Весьма существенный свет на механизмы групповой интеграции был пролит экспериментальными исследованиями Н. Ф. Масловой, (1968) объектом изучения у которой была не искусственно организованная извне группа, как это имело место в экспериментах В. Меде, С. Аша и др., а стихийно, спонтанно, самопроизвольно возникающие группы. Исследование Н. Ф. Масловой показало, что процесс образования группового мнения здесь качественно отличается от явления конформизма, сознательного желания приспособиться, внешне согласовать свои действия с суждениями и поступками других лиц.

В отличие от конформизма как результата одностороннего давления группы на отдельного индивида механизм образования мнения в самопроизвольно возникшей группе характеризуется процессом взаимодействия и взаимовлияния друг на друга мнений группы и отдельных индивидов, группы и лидера.

Наряду с эффектом групповой интеграции, проявляющимся в самых различных формах — от внутренней согласованности, спонтанной гомфотерности коллективных действий до внешней подогнанности совокупного поведения под общий образец (эффект конформизма), — следует различать сами механизмы, посредством которых достигается эта согласованность групповой деятельности.

Последние, в свою очередь, нужно подразделять на механизмы влияния и отражения влияний в процессе группового взаимодействия. К ним следует отнести прежде всего заражение, внушение, убеждение. Соответственно к способам отражения влияний, или воздействий, относятся подражание, мода и др.

13.9. Типы и виды общения.

Типологические особенности общения. Наряду со способами следует различать и типы общения.

Если способы общения представлены теми или иными средствами группового коммуникативного поведения людей (интеграция или, наоборот, дифференциация, даже дезинтеграция и т. д.), то типы — это различия в общении по его характеру, т. е. по специфике психического состояния и настроения участников коммуникативного акта.

Типологические разновидности общения носят парный и одновременно альтернативный характер. Таковы пары общения:

— делового и игрового;

— безлично-ролевого и межличностного;

— духовного и утилитарного;

— традиционного и инновационного. Психологическая специфика делового и игрового общения

При всей относительности различий названных типов они качественно альтернативны по своему характеру.

Так, особенностью делового в отличие от игрового общения является высокая степень регламентированности и однозначности первого.

В деловом общении заранее задано почти все — от сценария отношений между взаимодействующими индивидами, сути выполняемых ими ролей, норм их активности, дистанции отношений до достаточно высокой степени определенности ожидаемых результатов.

В игровом же общении нет такой жесткости в регламентации отношений, складывающихся в ходе взаимодействия субъектов. Участники игровой коммуникации могут меняться ролями, уровень их доминирования находится в зависимости от хода игры. Столь же неопределенным, т. е. непрогнозируемым оказывается часто и результат игрового общения.

Особенностью игрового общения является и многозначность ролевых отношений, складывающихся между его участниками. Если отступление от определенности и однозначности передаваемой в деловом общении информации может его осложнить, то в игровом общении, наоборот — чем выше уровень многозначности (неопределенности и подтекста), тем выше эффект его эмоционально-стимулирующего воздействия как на самих участников, так и на зрителей.

Неопределенность результата игрового общения — во многом продукт его незаданности и степени включенности участников игры в ее ход. Отсюда же и более высокий уровень психологической вовлеченности, состязательности и азарта в игровом в отличие от делового общения.

Психология ролевого и межличностного общения. Если в основе различий делового и игрового общения лежит прежде всего степень их регламентации или заданности, то специфика психологии функционально-ролевого и межличностного типов общения связана с их различием по характеру направленности внимания субъектов данного процесса.

В эпицентре внимания субъектов функционально-ролевого взаимодействия находятся выполняемые ими в рамках той или иной организации роли и обязанности, степень полноты их реализации, адекватность реагирования на те или иные условия, складывающиеся в организации, и требования, которые она предъявляет к роли или статусу индивида в ситуации делового общения. При этом личность, тем более индивидуальность участников делового общения может в полной мере и не приниматься в расчет. Особенно если это касается отношения старшего к младшему по должности субъекту.

Альтернативность межличностных отношений функционально-ролевым состоит в том, что здесь в центре внимания оказывается как раз прежде всего личность, даже индивидуальность участников взаимодействия.

В отличие от могущих быть совершенно безличными, т. е. не опосредованными вниманием друг к другу как к индивидуальности, функциональноролевых отношений, отношения, складывающиеся в ситуации межличностного контакта сфокусированы прежде всего на личности партнера по общению.

Это предполагает поддержание и развитие взаимного интереса к мотивации и целям взаимодействия, степени взаимного понимания друг друга как уникальных индивидов и партнеров по общению.

При этом наиболее высокой формой межличностного общения является непосредственность, естественность, независимость ни от каких других факторов и интересов того внимания, которое общающиеся уделяют и проявляют в отношении друг друга.

Относительность различий ролевого и межличностного общения. Несмотря на обозначенные выше качественные различия рассматриваемых типов общения, они могут находится в отношениях не оппозиции, а взаимодействия и усиления друг друга.

Так, наиболее высокой и продуктивной формой функционально-ролевых отношений в отличие от их безличной модификации являются личностноопосредованные деловые отношения.

Равно как и наоборот, межличностные по своей природе отношения могут только выиграть, когда они дополняются общностью и деловых интересов, и соответствующего этому общения.

Традиционное и инновационное общение. Традиционное общение, как и функционально-ролевое, регламентировано. Однако здесь степень регламентации является значительно более высокой. Если в деловом общении регламентированы только функции и рамки роли, то в традиционном общении, например при исполнении свадебного обряда, детально регламентирована вся процедура, весь ритуал коммуникативного поведения как молодых, так и членов их ближайшего окружения, т. е. сам способ исполнения роли, а не только она сама.

Естественной типологической альтернативой традиционному общению является общение инновационное. В этом жанре общения предусмотрено достижение наивысших ступеней внутреннего, психологического раскрепощения мысли и воображения его участников.

Варианты инновационного общения многообразны, но в основе своей они всегда имеют диалогическое взаимодействие партнеров.

Если цель традиционного общения состоит в сохранении и воспроизводстве раз и навсегда заданного стандарта коммуникативного поведения, то цель инновационного общения прямо противоположна — разрушение любых сложившихся представлений и стереотипов, если они препятствуют достижению нового знания.

Одной из наиболее популярных и эффективных форм организации инновационного общения является диспут, полемика, в частности ее игровой вариант, известный как мозговая атака. Этот вариант инновационного общения интересен прежде всего тем, что он исключает какое бы то ни было осуждение или даже критику выдвигаемых в процессе дискуссии идей. Тем самым дается мощный психологический импульс творческому воображению участников, создается благоприятная атмосфера для поиска и предложения новых, оригинальных решений обсуждаемых проблем.

С аналогичной точки зрения можно смотреть и на такие типологически различные пары общения, как духовное и утилитарное, праздничное и будничное и др.

Виды общения. Если типологические особенности общения обусловлены их характером, то видовые различия общения — их предметной направленностью. Так, правомерно говорить о психологической специфике политического или религиозного, научного или экономического общения и др.

Здесь психологические особенности коммуникативного поведения партнеров задаются их предметной принадлежностью. Так, психология политического общения характеризуется исключительным многообразием форм и масштабов, динамичностью, остротой, способностью перерастать из одного состояния в другое и ломать сложившиеся рамки отношений, традиций и институтов.

В отличие от него религиозное общение протекает, как правило, в рамках давно сложившихся традиционных ритуалов и канонов. Если в политическом общении чаще всего проявляется энергетика противоборства, мятежности и непримиримости, то в религиозном общении — скорее дух смирения и умиротворенности.

Аналогичным образом можно говорить об особенностях научного обще-

ния, где должен доминировать дух разума, и вечного стремления к постижению сущности окружающего мира, к истине, где критерий истинности — аргументы и доказательства, а не вера, как в религиозном общении.

В экономическом общении доминирует игра и расчет, риск и взвешенность, дальновидность и азарт, холодный рассудок и влечение к обладанию и богатству.

Необходимо, конечно, различать специфику общения и по критерию его масштабности от межличностного до группового, коллективного и массового.

Микрообщение, его возможности и границы. Одной из форм удовлетворения потребности людей в непосредственном эмоциональном контакте, во взаимном понимании и сопереживании друг другу является так называемое микрообщение или преимущественно межличностное общение "лицом к лицу" (fase to fase). Варианты микрообщения — диада, триада, небольшая группа, не превышающая численность участников более 10— 12 человек.

Общение, происходящее в небольшой группе людей, если оно носит сравнительно устойчивый характер, основано на общности интересов, их моральной ценности, открывает большие возможности для эмоциональной наполненности складывающихся отношений.

Здесь возникают условия, как правило, благоприятные для более полного самовыражения личности, для психологической совместимости людей, для их полного взаимопонимания и взаиморасположения.

Этот вид общения существенно отличается от тех форм связей, которые несут на себе печать непродолжительности, безличности, стандарта, формальности, фрагментарности и спешки.

В отличие от многообразных форм массового общения в ситуации эмоционально-непосредственного межличностного контакта достигается его высокая степень персонифицирован-ности, стабильности, психологической раскрепощенности и комфорта.

Потребность в глубоком, духовном, личностном контакте особенно остро переживается в юношеском возрасте, когда стремление подростка к осознанию своей индивидуальности, к самовыражению требует как зеркала (другого Я), так и проявления соучастия.

Но и общение в микросреде не всегда может гарантировать удовлетворение потребности личности в полном понимании, в глубоком эмоциональном отклике, в сочувствии, соучастии и сопереживании. Даже при самом тесном дружеском общении люди далеко не всегда адекватно понимают и оценивают друг друга.

Как показывают исследования и повседневный опыт, на пути взаимопонимания людей лежит немало препятствий, преодоление которых требует и знаний (в частности учета возрастных и характерологических особенностей личности), и умения (в частности умения говорить с человеком и слушать его, умения адекватно воспринимать и оценивать его состояние и поступки, умения адекватно реагировать на действия людей и т. д.).

При отсутствии же необходимых знаний и подготовки требуется по крайней мере хотя бы время, для того чтобы методом проб и ошибок достичь более полного контакта и взаимопонимания с другим человеком. Однако ныне ставка на фактор времени в условиях его дефицита становится ненадежной.

ГЛАВА 14. СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ МЕХАНИЗМЫ ОБЩЕНИЯ

14.1. Понятие и специфика социально-психологического механизма общения.

Определение понятия. Под механизмами общения здесь подразумеваются те социально-психологические явления и процессы, возникающие в результате взаимовлияния людей друг на друга, которые оказывают самое непосредственное воздействие на уровень их коммуникативной активности, глубину и полноту их психологического контакта и взаимопонимания, на характер и эффективность их коммуникативного поведения.

Данное определение в какой-то мере аналогично по существу и общепринятой трактовке самого понятия механизма безотносительно к его применению в той или иной области природных или социальных явлений. Оно предполагает характеристику устройства для передачи или преобразования движения, которое вызывает движение других тел.

Этому смысловому значению понятия механизма вполне отвечает и его применение к феноменологии таких явлений, как психическое заражение или подражание, внушение, убеждение или мода.

Последние способны выступать в роли именно такого пускового механизма коммуникативного поведения людей в группе, в массе и коллективе, который влияет на ход, стадии и результаты всего процесса человеческого общения.

Соответствует этому же смыслу и другое значение термина "механизм", означающее совокупность промежуточных состояний, которые претерпевает какое-либо явление. С этой точки зрения названные выше социальнопсихологические механизмы могут и сами рассматриваться как элементы или промежуточные состояния в процессе развития человеческого общения, рассматриваемого в масштабе всемирной истории.

Наконец, заражение, подражание, внушение и т. д. могут быть предметом исследования и в качестве таких социально-психологических явлений, которые подчиняются своим собственным внутренним специфическим механизмам развития и взаимодействия друг с другом.

Специфика механизмов общения. Наряду с общей характеристикой смыслового значения понятия и феноменологии механизма коммуникативного поведения правомерно говорить и о его специфике в отличие от других психологических механизмов — жизнедеятельности личности или общности, психического отражения или деятельности и др. Так, в отличие от психологических механизмов жизнедеятельности личности, связанных с реализацией ее внутреннего потенциала или внешней по отношению к нему социальной детерминации, механизмы общения реализуют прежде всего силу и потенциал внутригруп-пового и массового взаимодействия и взаимовлияния людей друг на друга.

В отличие от психологических механизмов функционирования общности, где доминируют интегративные процессы как условия ее нормальной жизнедеятельности, механизмы общения включают в себя не в меньшей мере и способы дезинтеграции — групповой дифференциации, негативизма, деструктивного заражения и др.

В отличие от механизмов деятельности, в основе которой лежит осознанная и целенаправленная активность субъекта, механизмы общения носят преимущественно неосознаваемый, спонтанный и неподдающийся, как правило, сколько-нибудь полному социальному контролю характер.

Различия в сфере и месте доминирования механизмов общения. Вместе с тем механизмы общения могут дифференцироваться по месту их доминирования в историческом процессе развития человеческого взаимодействия. Специфика заражения и подражания состоит в том, что они носят печать более древнего происхождения, нежели механизмы убеждения и моды.

Правомерно говорить и о специфических сферах доминирования механизмов общения применительно к структуре социальной психики человека. Заражение, внушение, подражание, гипноз и мода доминируют в сфере психического бессознательного или поведения, мало контролируемого сознанием. Другое дело — механизм убеждения. Он предполагает достаточно высокий уровень интеллектуального и в целом духовного развития взаимодействующих индивидов.

И наконец, специфика механизмов личностно-опосредованного общения в отличие от массового деперсонифицированного, безличного контакта и взаимодействия состоит в тенденции их развития по мере роста сознания и социально-психологической культуры как личности, так и общества.

Особенности взаимодействия между собой различных механизмов общения. Не меньший интерес представляет исследование специфики взаимоотношений и взаимодействия друг с другом всех названных выше механизмов общения. Самая общая тенденция, позволяющая сгруппировать варианты этой специфики, сводится в основном к трем случаям:

1. Когда эти механизмы создают эффект взаимоусиления. Таково, например, соотношение механизмов заражения, подражания и внушения, которые по этой причине нередко отождествляются друг с другом многими исследователями.
2. Когда данные механизмы действуют в режиме противоречия друг другу. Такова, например, взаимосвязь механизмов заражения, подражания и внушения, с одной стороны, и механизма убеждения — с другой.
3. Когда в одном механизме могут совмещаться совершенно противоположные механизмы, доминирующие на различных стадиях его развития. Таков, например, психологический механизм моды, на разных этапах развития которой могут поочередно доминировать — то механизм противопоставления и негативизма, то механизм подражания и уподобления.

14.2. Психическое заражение.

Механизм психического заражения. Одним из древнейших способов интеграции групповой деятельности является механизм социальнопсихологического заражения.

Его истоки уходят в глубины человеческой истории, а проявления заражения бесконечно многообразны, это и заразительные ритуальные танцы, и пляски членов первобытной общины, и массовые психозы, захватывающие в различные исторические отрезки времени большие социальные группы людей.

Иногда даже целые народы могут быть подвержены массовым психозам, которые способны проявляться в разнообразных вспышках душевных состояний: от массового спортивного азарта или религиозного экстаза до массового политически окращенного психоза (национализм или фашизм).

Проблема заражения в различное время затрагивалась в отечественной научной и публицистической литературе. Однако до настоящего времени остаются во многом неясными сам механизм и функции социальнопсихологического заражения.

Есть основание говорить о нескольких особенностях, отличающих заражение от других, близких к нему способов социально-психологического общения.

Определение понятия психического заражения. В отличие от подражания, конформности и других форм адаптации индивида к нормам, шаблонам и эталонам, навязываемого по отношению к нему извне поведения, заражение выступает как форма спонтанно проявляющегося внутреннего механизма поведения человека.

Заражение характеризует во многом бессознательную, невольную подверженность индивида определенным психическим состояниям.

Оно осуществляется не через пассивное созерцание и более или менее осознанное принятие внешне очевидных образцов поведения (как при подражании), а через передачу психического настроя, обладающего большим эмоциональным зарядом, через накал чувств и страстей.

Указывая именно на эту важную особенность заражения, Н. К. Михайловский справедливо отмечал в свое время то обстоятельство, что эффект заразительности внешнего воздействия определяется не только силой его эмоционального заряда, но и самим фактом непосредственного психического контакта между общающимися людьми.

"Задача изящного искусства, — писал он, — состоит, между прочим, в том воздействии на воображение зрителя, читателя, слушателя, чтобы он до известной степени лично пережил изображаемое положение или психический момент. Великому художнику это удается, а великому оратору или проповеднику из тех, которые действуют главным образом на чувство, а не на разум, удается нечто большее. Ему удается воочию увидеть, что сотни, тысячи слушателей заражаются его личным настроением или же относятся к его образам и картинам, как к чему-то живому, здесь, сию минуту присутствующему с плотью и кровью" [1, с. 143].

Секрет эмоционального воздействия в условиях непосредственного контакта заключается в самом механизме социально-психологического заражения. Последний в основном сводится к эффекту многократного взаимного усиления эмоциональных воздействий общающихся между собой людей.

При этом сила нарастания накала страстей, создающая психический фон заражения, находится в прямой пропорциональной зависимости от величины аудитории и степени эмоционального накала индуктора.

Данный механизм очень хорошо сумел охарактеризовать Н. К. Михайловский в одной из своих работ, где анализируется выступление оратора перед аудиторией, насчитывающей несколько сот человек. При этом волнение, ощущаемое оратором, может быть выражено условно цифрой 10. При первых взрывах своего красноречия оратор передает каждому из слушателей половину этого своего волнения. Каждый из слушателей выразит это рукоплесканиями или усиленным вниманием. И будет, следовательно, видеть не только взволнованного оратора, а еще и множество напряженно внимательных или взволнованных своих товарищей по аудитории.

"Это зрелище, — пишет Михайловский, — будет, в свою очередь, усиливаться, что называется в парламентах "движением" (sensation). Положим, что каждый из слушателей получает только половину этого всеобщего возбуждения. И тогда его волнение выразится не цифрой 5, а цифрой 750 (2,5 помноженное на 300).

Что же касается самого оратора, этого центра, к которому со всех сторон возвращается поток возбужденного им волнения с преувеличенной силой, то он может быть даже совершенно подавлен этим потоком, как оно часто бывает с неопытными, неприспособившимися ораторами. Понятно, что в действительности лавинообразный рост волнения не может быть так быстр, потому что не каждый же из трехсот слушателей видит со своего места 299 взволнованных товарищей. Но общий закон процесса именно таков" [1, с. 145].

Функции заражения. Наряду с рассмотрением механизма самого заражения нужно различать и другой вопрос — о назначении, применении и функциях заражения как способов группового воздействия. Если подойти к вопросу с этой стороны, то будет очевидно, что в качестве средства психологического воздействия на группу заражение может использоваться в нескольких различных случаях.

Во-первых, с целью еще большего усиления групповой сплоченности, когда такая сплоченность уже имеет место; во-вторых, как средство компенсации недостаточной организационной сплоченности группы. Последнее осуществляется при условии недостатка средств и информации относительно путей достижения необходимой сплоченности на какой-то рациональной основе.

Именно с этим обстоятельством было связано, например, сознательное использование механизма заражения и внушения во времена господства фашизма в Германии. Специальным приказом членам гитлерюгенда предписывалось в свою время коллективное прослушивание речей фюрера по радио. А именно в толпе (психологи знают об этом издавна) человек легче всего поддается заражению и внушению.

14.3. Внушение.

Внушение как объект исследования. Как объект социальнопсихологического исследования внушение стало рассматриваться сравнительно недавно. В. М. Бехтерев одним из первых предпринял попытку специального исследования данного явления применительно к общественной жизни, хотя описание данного феномена и определение его механизмов мы находим и у других авторов того времени (К. Н. Михайловский, Г. Тард, Г. Лебон и др.).

Поскольку внушение относится к числу почти столь же древних механизмов социально-психологического общения, как и заражение, постольку, естественно, особый интерес сейчас представляют именно те попытки изучения данного феномена, в которых реализуется стремление к историческому подходу.

Такой подход позволяет лучше понять природу и генезис этих механизмов, берущих начало у истоков человеческой истории.

Внушение и контрвнушение. В свете сказанного интерес представляет попытка Б. Ф. Поршнева объяснить через призму механизмов внушения (суггестии) и контрвнушения (контрсуггестии) по-новому ряд важнейших страниц древнейшей истории человечества.

Так, если с суггестией, по мнению Б. Ф. Поршнева, связана зависимость человека от принудительной силы коллективных действий и представлений, уходящая в глубокие недра социальной психологии, то с контрсуггестией связано рождение "внутреннего мира", психической независимости личности [2, с.

17].

Взаимодействием механизмов суггестии и контрсуггестии объясняется и исторический процесс социальной (демографической и лингвистической) дифференциации человечества, который нашел выражение, с одной стороны, в быстром расселении Homo sapiens по материкам и архипелагам земного шара в течение первых 15—20 тыс. лет нашей истории и, во-вторых, в факте возникновения множественности языков из некогда единого праязыка [2, с. 18—19].

И тот и другой процессы, имевшие место на заре человеческой истории, могут быть рационально поняты, по мнению Б. Ф. Поршнева, как результаты контрсуггестии, то есть сопротивления человека, находящегося под бременем межиндивидуального давления, внушающей силе слова в рамках первой исторической общности "мы".

"Людей, — пишет Б. Ф. Поршнев, — раскидало по планете нечто специфически человеческое. Невозможно этот факт свести к тому, что людям недоставало кормовой базы на прежних местах: ведь другие виды животных остались и питаются на своих древних ареалах нередко и до наших дней — корма хватает. Нельзя сказать, что люди расселялись из худших географических условий в лучшие, факты показывают, что имело место и противоположное. Им не стало тесно в хозяйственном смысле, ибо общая численность человечества в ту пору (в каменном веке) была невелика. Им, скорее, стало тесно в смысле проявления и развития бремени межиндивидуального давления" [2, с. 18—19].

Но если древнейшее расселение позволило человеку избежать бремени психологического давления, как бы прикрывшись от этого давления пространством, разделяющим людей, то многоязычие явилось дополнительным щитом — щитом непонимания чужого слова, который также прикрывал человека от силы влияния суггестии.

Внушение и заражение. Признавая правомерность, значимость и ценность предлагаемой Б. Ф. Поршневым гипотезы относительно генезиса исторического процесса с точки зрения концепции взаимодействия суггестии и контрсуггестии, нельзя вместе с тем не оставить за собой права полемики с ним по вопросу о природе и сущности самого феномена внушения в отличие от других близких или сходных с ним социально-психологических механизмов психического воздействия на человека.

Само внушение (суггестия) рассматривается Б. Ф. Поршневым как разновидность или один из типов заражения наряду с подражанием. С этим нельзя целиком согласиться.

Конечно, между заражением и внушением есть много общего. Последнее состоит в том, что заражение и внушение являются способами групповой интеграции, способами сколачивания общности в одно целое путем создания общего психического состояния, перерастающего затем в совместную групповую и массовую деятельность.

Далее, есть основание говорить о большой степени взаимовлияния заражения и внушения друг на друга. Посредством внушения может осуществляться заражение группы или большой массы людей единым настроением.

Но если заражение единым социальным настроением оказывается результатом внушения, то в свою очередь заражение, психическое состояние общего настроя может выступать и выступает уже в качестве важной предпосылки и существенного условия дальнейшего повышения эффективности внушающего воздействия.

Однако из всего сказанного не следует делать вывод о том, что внушение представляет собой лишь разновидность того же заражения.

На наш взгляд, внушение качественно отличается от заражения. Эти различия могут быть сведены к следующему.

Прежде всего в отличие от заражения, представляющего собой способ сопереживания людьми одновременно общего психического состояния (почему и говорится о "заражении"), внушение не только не предполагает, но даже, более того, совершенно исключает или по крайней мере, как правило, исключает психическое состояние равновеликого сопереживания идентичных эмоций и представлений объектом и субъектом внушения, индуктором и реципиентом.

С очень большой натяжкой можно было бы сказать о том, что внушение — это одностороннее заражение, когда источник заражения оказывает влияние, "заражает" других, сам при этом не поддаваясь силе и эффекту общего заражения.

Но и такое представление о внушении весьма неточно. Трудно себе представить человека, способного что-либо внушить другим, если он сам оказался во власти общего стихийно возникшего настроения, если он сам явился жертвой психической "заразы", поразившей всех.

И наоборот, вызвать то или иное психическое состояние, заразить людей тем или иным настроением — это не значит полностью идентифицироваться с создаваемым образом.

В противном случае даже блестяще исполняющий свою роль актер, покоряющий, "заражающий" своим настроением зрителя, должен был бы в буквальном смысле, а не условно убивать или избивать, войдя в роль, своего партнера.

Но искусство внушения в отличие от процесса заражения как раз и состоит в том, что оно носит несколько односторонний характер.

Внушающий должен заразить других, в какой-то мере, конечно, заражая и себя, но при этом все время оставаться на достаточно высоком уровне самоконтроля, чтобы не заразиться полностью и самому.

В отличие от заражения, внушение представляет собой более сложную форму социально-психологического воздействия, исторически более молодую, чем заражение, и связанную с развитием вербальной активности человека и его индивидуальности.

Если заражение как процесс взаимодействия может носить неперсонифицированный характер, являясь результатом спонтанной, стихийной тонизации психического состояния группы или массы людей в результате простого психического контакта общающихся, то внушение является процессом одностороннего активного и персонифицированного воздействия одного индивида на другого или группу людей.

В отличие от заражения, которое носит, как правило невербальный характер, то есть может осуществляться помимо речевого воздействия (танцы, игры, музыка, отдельные звуки, ритм и темп совместных движений и т. д.), внушение носит, наоборот, за исключением отдельных случаев гипноза и телепатической связи, вербальный характер, то есть осуществляется посредством речевого сообщения.

Степень осознанности внушающего воздействия. Сам акт внушающего воздействия одного человека на другого может носить в различной степени осознанный характер.

В процессе общения люди постоянно воздействуют друг на друга, внушая или навязывая друг другу свое мнение, оценки и настроение, но далеко не всегда осознают и расценивают это как факт внушения и взаимовнушения.

В. М. Бехтерев отмечал в этой связи, что "внушение есть один из способов влияния одних лиц на других, которое может происходить как намеренно, так и не намеренно со стороны влияющего лица и которое может осуществляться иногда совершенно незаметно для человека, воспринимающего внушение, иногда же оно происходит с ведома и при более или менее ясном его сознании" [3, с. 2].

Особенностью внушения в отличие от убеждения является его адресованность не к логике и разуму личности, не к ее готовности мыслить и рассуждать, а к ее готовности получить распоряжение, инструкцию к действию.

Естественно поэтому, что внушение не нуждается в системе логических доказательств и глубоком осознании смысла сообщаемой информации.

"Внушение, — писал В. М. Бехтерев, — действует путем непосредственного прививания психических состояний, т. е. идей, чувствований и ощущений, не требуя вообще никаких доказательств и не нуждаясь в логике" [3, с. 3].

Условия эффективности внушения. С особой силой внушение действует на лиц впечатлительных и вместе с тем не обладающих достаточно развитой способностью к самостоятельному логическому мышлению, не имеющих твердых жизненных принципов и убеждений.

Это относится прежде всего к категории детей и подростков. Высокая степень податливости внушению вообще свойственна людям, для которых характерны доминирование ситуативного психического настроя, а также состояние неуверенности в себе.

В число других важных условий эффективности внушения как способа воздействия следует назвать также авторитетность источника информации, которая, в свою очередь, располагает к доверию и снимает сколько-нибудь значительное сопротивление внушающему воздействию.

При соблюдении этих условий мнение и требования внушающего могут стать активными элементами сознания реципиента (его мотивами, побуждениями и т. д.) и оказывать значительное влияние на его поведение, восприятие и понимание окружающих людей.

Психологическая установка в процессе внушения. О том, сколь значительно воздействие внушенной установки на оценки и характеристики, которые дает человек другим людям, исходя, например, лишь из их внешних признаков, свидетельствует эксперимент, проведенный психологом А. А. Бодалевым.

Группе взрослых испытуемых были поочередно показаны фотографии молодого человека и пожилого мужчины. Испытуемые, видевшие каждую из фотографий в течение пяти секунд, должны были словесно воссоздать облик человека, которого они только что видели.

Показ фотографий сопровождался установкой — характеристикой изображенных на них лиц. Установками, предшествовавшими показу фотографии, были: "преступник", "герой", "писатель", "ученый".

Вот различные словесные портреты одних и тех же лиц, свидетельствующие о значительном влиянии установки на восприятие испытуемых: "Этот зверюга понять что-то хочет. Умно смотрит и без отрыва. Стандартный бандитский подбородок, мешки под глазами, фигура массивная, стареющая, брошенная вперед" (автор "портрета" — И; установка — преступник).

"Человек опустившийся, очень озлобленный. Неопрятно одетый, непричесанный. Можно думать, что до того, как стать преступником, он был служащим или интеллигентом. Очень злой взгляд" (автор "портрета" — К; установка — преступник).

"Молодой человек лет 25—30. Лицо волевое, мужественное, с правильными чертами. Взгляд очень выразительный. Волосы всклокочены, не брит; ворот рубашки растегнут. Видимо, это герой какой-то схватки, хотя у него и не военная форма (одет в клетчатую рубашку)" (автор "портрета" — Г; установка — герой).

"Очень волевое лицо. Ничего не боящиеся глаза смотрят исподлобья. Губы сжаты, чувствуется душевная сила и стойкость. Выражение лица гордое" (автор "портрета" — М; установка — герой).

"Портрет мужчины примерно 50—53 лет. Открытое лицо, крупные черты, седые, вернее, седеющие волосы; лоб выпуклый, с горизонтальными складками морщин. Очень выразительные глаза, какие обычно бывают у умных, проницательных людей. Вокруг глаз множество морщинок, придающих лицу немного лукавое выражение.

Так и кажется, что этот человек при встрече обязательно начнет с шутки. Нижнюю часть лица не помню. Запомнились руки — небольшие, нерабочие, покрытые волосами. Портрет писателя... Мне кажется, что это лицо человека, любящего детей и пишущего для них. Судя по непринужденному виду, он привык позировать, наверное, это известный писатель. Еще раз хочется подчеркнуть, что наиболее запоминаются в портрете глаза. Человек с такими глазами, должно быть, хорошо знает и любит жизнь, людей..." (автор "портрета" — В; установка — писатель).

"Человек лет шестидесяти, лысый, с папиросой в руке. Черты лица крупные, правильные. Голова большая, лоб высокий и широкий, настоящий лоб ученого. Взгляд и выражение лица ученого говорят о том, что он напряженно и мучительно решает какую-то проблему" (автор "портрета" — Д; установка — ученый) [4, с. 39—40].

Внушение является важным фактором общественной жизни и находит применение во всех сферах социальных отношений.

Внушение применяется как метод активизации групповой деятельности — производственной, учебной или спортивной. Широки возможности применения внушения, в частности гипноза, в медицинских целях как фактора групповой психотерапии.

14.4. Убеждение.

Убеждение как объект исследования. За последнее время в отечественной философской и психологической литературе возрос интерес к проблеме убеждения.

Нетрудно заметить, однако, что основное внимание исследователей сосредоточено не столько на изучении убеждения как способа социальнопсихологического воздействия на поведение и процесс формирования мировоззрения личности, сколько на рассмотрении убеждения в качестве продукта идеологического воздействия, в качестве специфического компонента психической структуры и мировоззрения воспитуемой личности.

Конечно, недооценка названного аспекта понятия убеждения не является случайной. Она объясняется тем, что проблема убеждения не была объектом достаточно тщательного логического, структурно-функционального и социально-психологического анализа.

Как социально-психологическое явление, убеждение представляет собой весьма специфический компонент как структуры воспитуемой личности, так и способа организованного воздействия на психику человека.

Последнее связано с рядом обстоятельств, в числе которых следует назвать:

— во-первых, все возрастающее значение методов убеждения в сравнении с методами принуждения как основными методами регулирования практики человеческих отношений;

— во-вторых, возрастающий уровень активности личности, также предполагающий главным образом применение метода   убеждения   в   большей   мере,   чем   других   способов социально-психологического воздействия (например, внушения).

Понятие убеждения. Понятие убеждения имеет ряд различных смысловых значений, из которых, на наш взгляд, три являются основными.

Во-первых, есть основание говорить об убеждении как специфическом элементе системы представлений и взглядов человека, неотделимых от всего его жизненного опыта и побуждений к деятельности.

Во-вторых, как о процессе освоения человеком внешнего мира, предполагающем качественное изменение исходных установок под влиянием жизненного опыта и идейного воздействия извне.

И, наконец, в-третьих, как о способе сознательного и организованного воздействия на психику индивида извне.

В данном случае речь пойдет именно о последнем смысловом значении понятия убеждения.

Специфика убеждения. Как и внушение, убеждение в качестве способа социально-психологического воздействия используется для того, чтобы превратить сообщаемую индивиду или группе лиц информацию в систему установок и принципов личности.

В отличие от внушения убеждение основывается на системе логических доказательств и предполагает осознанное отношение того, кто ее воспринимает.

Естественно, что исторически убеждение как способ социальнопсихологического воздействия стало применяться в социальной практике значительно позже, чем начали действовать механизмы социальнопсихологического внушения и заражения.

Это естественно, поскольку необходимость критического освоения, сознательного принятия или непринятия поступающей извне информации предполагает достаточно высокий уровень интеллектуального развития человека.

Из этого вовсе не следует, что в процессе формирования убеждений человека или в самом акте убеждающего воздействия отсутствует элемент неосознанного.

В свое время еще Платон отмечал, что убеждение людей может осуществляться не только путем логических доказательств истинности нового знания, но и путем внушения.

Ораторы и судьи, по мнению Платона, часто убеждают "не путем просвещения знанием, а путем внушения слушателям желательного для себя мнения" [5, с. 145].

Степень эффективности убеждающего воздействия в определенной мере зависит от степени заинтересованности в этом человека, на которого направлено данное воздействие.

Иными словами, не только в случае внушения, но и в случае убеждения необходим известный минимум предрасположения слушателя к восприятию и принятию сообщаемой информации.

"Внешняя власть, — писал в этой связи Л. Фейербах, — предполагает, стало быть, внутреннюю психическую власть, эгоистический мотив и интерес, без которого она для меня ничто, не проявляет надо мною власти, не внушает мне чувства зависимости. Зависимость от другого существа есть в действительности только зависимость от моего собственного существа, от моих собственных влечений, желаний и интересов" [6, с. 578].

Одним из важнейших признаков предрасположенности индивида к убеждающему воздействию является наличие заинтересованности в получении соответствующей информации, потребность в осмыслении волнующей проблемы.

Относительность границы между убеждением и внушением, между высокой и низкой ступенями активности индивида в процессе переработки поступающей извне информации обнаруживается и в самом результате этих воздействий.

Одним из них является убеждение как элемент высокой степени активности взглядов и представлений человека, неразрывно связанных с его эмоциональной сферой и побуждениями к действию.

Убеждение и внушение. Если результатом внушения является преимущественно автоматическое, не всегда сознательное поведение как непосредственная реакция на внешнее воздействие, то результатом убеждения со временем также может стать даже бессознательное поведение.

Однако этим и исчерпывается сходство результатов внушения и убеждения, поскольку в отличие от внушения убеждение как способ воздействия не имеет своим прямым и непосредственным результатом бессознательное, привычное поведение.

Привычность и бессознательность поведения под влиянием убеждения могут стать лишь результатом полного слияния взглядов и представлений человека, выступающих в качестве убеждений, с его чувствами и волей.

А это достигается постепенно, по мере слияния убеждений со всеми другими важнейшими компонентами структуры личности.

Переход убеждений в побуждения. Процесс слияния или перерастания убеждений в побуждения личности является одновременно и высшим критерием прочности и действенности сформировавшихся убеждений.

"...Убеждение и знание только тогда и можно считать истинным, — писал Н. А. Добролюбов, — когда оно проникло внутрь человека, слилось с его чувством и волею, присутствует в нем постоянно, даже бессознательно, когда он вовсе о том и не думает" [7, с. 250].

В этом же смысле о закономерности перехода от стадии сознательного убеждения к убеждению-побуждению, переходящему в бессознательную привычку, говорил и А. С. Макаренко: "Наше поведение должно быть сознательным поведением человека бесклассового общества, но это вовсе не значит, что в вопросах поведения мы всегда должны апеллировать к сознанию. Это было бы слишком убыточной нагрузкой на сознание. Настоящая широкая этическая норма становится действительной только тогда, когда ее "сознательный" период переходит в период общего опыта, традиции, привычки, когда эта норма начинает действовать быстро и точно, поддержанная сложившимся общественным мнением и общественным вкусом" [8, с. 111—112].

Из специфики убеждения как структурного компонента личности, сочетающего в себе элементы сознательного и бессознательного, вытекает и необходимость учета природы убеждения при совершенствовании убеждения уже как метода педагогического воздействия.

Условия эффективности убеждающего воздействия. Сложность и многогранность процесса убеждающего воздействия предполагает воздействие как на рациональную, так и на эмоциональную сферы личности, активное взаимодействие убеждающего и убеждаемого, нередко перерастающее в явную или скрытую дискуссию.

Для того чтобы убеждение как метод воздействия было наиболее эффективным, оно должно отвечать целому ряду основных требований:

1. Содержание и форма убеждения должны отвечать уровню возрастного развития личности.
2. Убеждение должно строиться с учетом индивидуальных особенностей воспитуемого.
3. При всех условиях убеждение должно быть последовательным, логичным, максимально доказательным.
4. Убеждения должны содержать как обобщенные положения (принципы и правила), так и конкретные факты, примеры.
5. При убеждении часто бывает необходимым анализировать факты поведения, которые одинаково известны собеседникам.   Это   дает   возможность   избежать   сомнений   как   в истинности самого факта, так и в характере общего вывода.
6. Убеждая других, воспитатель должен сам глубоко верить в то, что он сообщает (А. Г. Ковалев).

Включая в себя, с одной стороны, систему рассуждений и доказательств, а с другой — средства эмоциональной выразительности, действующие заразительно на собеседника, убеждение не сводится ни к одной из названных сторон.

Поэтому убеждение как способ социально-психологического воздействия нужно отличать, с одной стороны, от системы формально-логических доказательств и морализирования, а с другой — от способов простого заражения или возбуждения психического состояния окружающих.

14.5. Подражание.

Заражение и подражание. Одним из наиболее массовид-ных явлений социально-психологического общения является подражание, самым тесным образом связанное с заражением и внушением.

Вопрос о соотношении подражания, внушения и заражения является спорным. Часть исследователей рассматривает заражение как проявление подражания. Так, французские социологи А. Вигуру и П. Жукелье говорили о психическом заражении как разновидности подражания, квалифицируя, в частности, психическую заразу как случай непроизвольного подражания. "Психическая зараза является одной из форм подражания, но это подражание непроизвольное" [9, с. 190].

По мнению же французского социолога Г. Лебона, подражание, наоборот, представляет собой лишь частный случай заражения. "Подражание, — писал он, — которому приписывается такая крупная роль в социальных явлениях, в сущности составляет лишь одно из проявлений заразы" [10, с. 255].

Тард считал, что подражание связано с природой гипнотизма, является разновидностью последнего [11, с. 89].

В попытках сближения понятий заражения, подражания и внушения есть известная доля оснований, поскольку все эти механизмы социальнопсихологического общения не поддаются полному контролю сознания человека.

Этим, видимо, объясняется и то обстоятельство, что Б. Ф. Поршнев рассматривал подражание и внушение как различные формы психического заражения людьми друг друга, ведущими к известной стандартизации поведения, а при определенных условиях и к нивелировке личности.

При этом уровень, степень интенсивности функционирования различных форм психического заражения в пределах той или иной социальной общности находятся в прямой зависимости от степени ее однородности, от уровня присущего этой общности сознания и чувства "мы", от степени внутренней солидарности, взаимного доверия, а следовательно, и степени взаимной внушаемости.

Чем сильнее чувство противопоставления "мы" и "они", тем выше коэффициент взаимной доверчивости и тем больше шансов для фунционирования внушения и взаимной мистификации.

Вот почему, в частности, возможности для иллюзорных форм сознания столь велики (конечно, наряду с другими причинами) в условиях такой классически замкнутой формы общности людей, какой являлась, например, первобытная община.

Ясно, что опасность мистификации общественного сознания не в меньшей степени может угрожать и тем социальным общностям, которые доводят механизм противопоставления себя другим общностям до уровня сознательной изоляции от других наций и народов. Примером этого может служить история нацизма в Германии.

Стремясь подчеркнуть тесный характер взаимодействия заражения, подражания и других механизмов общения, некоторые исследователи иногда недооценивают те различия, которые существуют между этими механизмами.

Так, социальные психологи Г. Гибш и М. Форверг из факта тесного переплетения различных механизмов общения делают вывод о тождественности идентификации с сознательным подражанием: "Сознательное подражание... мы называем идентификацией. Если мы сознательно подражаем какому-либо живому существу, то мы идентифицируем себя с ним" [12, с. 128].

Конечно, сознательное подражание может в определенных случаях быть проявлением идентификации. Однако это не дает оснований для отождествления данных понятий.

Анализ наблюдений и экспериментальных данных, полученных целым рядом отечественных и зарубежных психологов, приводит к заключению, что процесс идентификации личности может осуществляться не только через подражание, но и через другие механизмы социально-психологического общения: заражение, убеждение, негативизм, конформизм и т. д.

Как правило, эти механизмы тесно переплетаются и взаимодействуют друг с другом. Так, по данным Т. В. Драгуно-вой, образцы поведения взрослых усваиваются подростками как путем прямого подражания (моде, курению, лексикону и т. д.), так и путем самовоспитания интеллектуальных и физических качеств.

Венгерские психологи В. Геллес и М. Дьердь, исследуя условия и мотивацию татуировки в среде 9—15-летних мальчиков — воспитанников детских домов, обнаружили различные механизмы идентификации, в том числе как подражание взрослым, так и негативизм по отношению к ним.

Таким образом, на основе всего сказанного выше есть основание различать понятия подражания и заражения, равно как и другие близкие к ним термины: внушение, идентификация, мода и т. д.

Различия между заражением и подражанием, на наш взгляд, сводятся к следующему: заражение характеризует подверженность индивида определенным психическим состояниям и осуществляется через сопереживание им этих внутренних психических состояний, настроений, переживаний других людей.

Подражание направлено на воспроизведение индивидом определенных внешних черт и образцов поведения, манер, действий, поступков, которые характеризуются и сопровождаются при этом определенной эмоциональной и рациональной направленностью.

                Роль,     виды     и    функции     подражания.     Явление      социально-пси-

хологического подражания, подмеченное еще А. Смитом и исследованное Н. К. Михайловским, нашло отражение в работах Г. Тарда, Д. М. Болдуина, У. МакДауголла, Г. Зиммеля и др.

Особенно большое значение этому феномену было придано в работах Г. Тарда. Последний разделял подражание на несколько видов: 1) логическое и внелогическое; 2) по последовательности и механизму движения — на внутреннее и внешнее; 3) по степени устойчивости — подражание-мода и подражание-обычай, 4) по социальной природе — подражание внутри класса и подражание одного класса другому и т. д. [11, с. 145, 200—251].

Рассматривая подражание как универсальное социальное явление, аналогичное наследственности в биологии и молекулярному движению в физике, Г. Тард пытался объяснить при помощи подражания всю общественную жизнь.

"В общественном отношении, — писал он, — все оказывается изобретениями и подражаниями; подражания — это реки, вытекающие из тех гор, что представляют собой изобретения" [11, с. 3].

Подражание, по Г. Тарду, выполняет функции воспроизведения, распространения и унификации изобретений и открытий,   обеспечивая   тем   самым   как   прогресс,   так   и одновременно определенную стабильность социальных отношений и учреждений.

Благодаря подражанию и моде происходит "распространение нововведений", и одновременно благодаря этому же механизму население Европы, как отмечал Г. Тард, превратилось в "издание, набранное одним и тем же шрифтом и выпущенное в нескольких сотнях миллионов экземпляров" [11, с. 15].

Подражание как способ снятия психической напряженности выбора. Характеризуя природу и функции подражания, немецкий социолог прошлого века Г. Зиммель рассматривал последнее как "психологическое наследование".

Вместе с тем он видел в подражании средство приобщения индивида к системе групповых ценностей, позволяющее избавиться от тяжести персональной ответственности и мук выбора за счет предпочтения той или иной модели поведения. "Подражая, мы не только перекладываем с себя на других требование производительной энергии, но одновременно и ответственность за совершенное деяние; так оно освобождает индивидуума от муки выбора и позволяет ему выступать как сознание группы..." [13, с. 33].

Кроме того, в подражании Г. Зиммель видел одно из существенных средств взаимного понимания. "Подражание другому, — писал Г. Зиммель, — дает нам возможность посидеть в его шкуре..." [14, с. 125].

Большое значение подражанию как механизму массового поведения придавал Н. К. Михайловский.

"Непреодолимая сила бессознательного подражания, — писал он, — выдается иногда так резко из общих условий жизни, что относительно ее наличности не может быть никаких сомнений. Понятное дело, что в явлениях патологических интенсивность подражания должна выступать резче" [1, с. 135].

Критика концепции подражания Г. Тарда. Вместе с тем Н. К. Михайловский критиковал Г. Тарда за попытку абсолютизации им роли и значения подражания как фактора массового поведения.

Случаи психической заразы, отмечал он, при отсутствии определенных единоличных центров движения, несмотря на всю яркость, с которою в них выражается зараза, доходя до коллективных галлюцинаций, ясно свидетельствуют, что к одной заразе, к одному подражанию дело не может быть сведено.

Тарду, говорил он, даже в голову не приходит сделать соответствующие ограничения в области подражания. Психологическую сторону массовых движения Тард понимает грубо, односторонне, а стороны социологической, можно сказать, совсем не касается.

Обстоятельная критика концепции подражания Г. Тарда с марксистских позиций была дана в работах Г. В. Плеханова. В отличие от Г. Тарда, который поставил исследование законов подражания на ложную основу, абсолютизировав подражание, приписав ему неограниченную силу, превращавшую массы в слепых последователей героев, Г. В. Плеханов говорил об относительности той роли и того значения, которое имеет явление подражания в историческом процессе.

Он отмечал, что наряду с подражанием имеет место и определенное противодействие как отдельных лиц, так и целых социальных групп друг другу.

Кроме того, различая два вида подражания в пределах одного и того же класса и между классами, Г. В. Плеханов рассматривал подражание низшего класса высшему как признак неразвитости классового самосознания первого.

"Известно, — писал он, — что низшие классы подражают высшим. Но когда они делают это? Тогда, когда они еще не достигли самосознания. Подражание низшего класса высшему есть верный признак того, что низший класс еще не созрел для борьбы за свою эмансипацию..." [15, с. 117].

Но из сказанного не следует отрицание значения подражания как фактора социальной жизни.

Свойственное человеку подражание играет весьма существенную роль в человеческом поведении, накладывая отпечаток на психику людей и на их взаимные отношения друг с другом.

Под влиянием подражания формируются не только простейшие навыки деятельности, но и духовные ценности — идеи, вкусы, наклонности и манеры поведения.

"Что подражание играло очень большую роль в истории наших идей, вкусов, моды и обычаев, — писал Г. В. Плеханов, — это не подлежит ни малейшему сомнению. На его огромное значение указывали еще материалисты прошлого века: человек весь состоит из подражания, говорил Гельвеции" [16, с.

295].

Особенно велико положительное значение подражания на ранних ступенях становления и развития человеческой личности.

Но не только в онтогенезе, но и в филогенезе человечества подражание играло и сейчас продолжает играть несомненно прогрессивную роль.

Как справедливо отмечает в этой связи известный польский логик Т. Котарбиньский: "Нет обучения без подражания; достаточно представить себе это, чтобы понять огромное значение подражания для прогресса... Благодаря поочередному и изменчивому прибавлению актов изобретения и актов подражания накапливаются и сливаются в законченное единое целое завоевания предков, прапредков и их современных потомков" [17, с. 874].

Природа и сущность подражания. Одной из наиболее распространенных в прошлом была попытка трактовки природы подражания с позиций инстинктивной теории (В. Вундт, В. Джемс, Г. Тард, У. Мак-Дауголл, Б.

Болдуин, 3. Фрейд и др.).

Подражание, по мнению В. Джемса, присуще человеку "наравне с другими стадными животными и представляет собой инстинкт в полном смысле этого слова".

Эта точка зрения, ведущая к отрицанию качественного различия между человеческими и животными формами общения, а тем самым и к биологическому редукционизму, уже была подвергнута обстоятельной критике в нашей социально-психологической литературе.

Условия и факторы подражания. Гораздо более оригинальной представляется трактовка природы подражания, предпринятая Н. К. Михайловским.

Последний различал внешние условия и внутренние факторы, предрасполагающие к подражанию.

Внешним по отношению к индивиду побудительным фактором подражания является, по его мнению, пример поведения человека, находящегося в каких-либо необычных обстоятельствах.

"Всякому случалось, — пишет он, — испытывать странное и почти неудержимое стремление повторять жесты человека, находящегося в какомнибудь чрезвычайном положении" [21, с. 106].

Развивая свою мысль, Н. К. Михайловский конкретизирует ее на примере большой заразительной силы актов преступления и наказания, если они становятся объектом публичного созерцания.

Эту же мысль Н. К. Михайловский поясняет на примере "радения" у сектантов, где подражательный элемент играет существенную роль, поскольку вид бешенно крутящегося человека увлекает и других.

Наряду с внешними Н. К. Михайловский различал и внутренние, предрасполагающие к подражанию механизмы психической деятельности людей. К таким предпосылкам он относил скудность, бедность внутреннего мира индивида.

"Разнообразие общественной жизни, взятой в целом, может, как я много раз это доказывал, находиться в прямом противоречии с богатством личной жизни и даже обусловливать собою ее однообразие, скудность, односторонность. И в таком случае мы найдем, может быть, чрезвычайную наклонность к подражанию" [1, с. 163].

Однако однообразие и скудность внутренней жизни приводят к подражанию при условии предрасположенности к внешнему воздействию, внушаемости, слабости воли и недостаточно развитой способности сознательного контроля своих действий.

Подражательность, по мнению Н. К. Михайловского, "даже в наивысших своих болезненных формах есть лишь специальный случай омрачения сознания и слабости воли, обусловленный какими-то специальными обстоятельствами" [1, с. 154].

Вот почему люди терпеливые и волевые, способные на большое и длительное напряжение сознания и воли, не склонны, как правило, к подражанию.

"Эти люди, так полно владеющие собой, так сильно задерживающие самые, по-видимому, неизбежные двигательные реакции на внешние впечатления, очевидно, не могут быть склонны к подражанию" [1, с. 160].

Признавая правомерность указания на роль элементов бессознательного и фактор предрасположенности к подражанию, нельзя вместе с тем абсолютизировать значение и этих моментов в самом механизме подражания.

А. М. Агальцев, на наш взгляд, совершенно справедливо и достаточно аргументированно критикует точку зрения тех психологов, которые рассматривают подражание как проявление врожденных способностей, исключающих момент научения и освоения нового жизненного опыта.

Возражая против одностороннего сведения подражания к акту автоматического и бессознательного повторения заданного образца, он вполне резонно настаивает на необходимости рассмотрения подражания как достаточно сложного социально-психологического явления, предполагающего не только слепое копирование, абсолютное повторение, но и творческое воспроизведение того или иного примера.

Но как простое копирование, так и творческое воссоздание того или иного образца поведения всегда является в более широком смысле процессом воспроизведения какого-то акта.

Отсюда уже делается и совершенно обоснованный вывод относительно формулировки самого понятия подражания, которое бы позволило наиболее полно охарактеризовать его с самых существенных сторон. Подражание есть воспроизведение образца или примера с учетом имеющегося опыта и обстоятельств воспроизведения.

Разумеется, все сказанное относительно природы, социальной роли и функций подражания как социально-психологического явления далеко не исчерпывает всех сторон рассматриваемой проблемы. В настоящее время особенно актуальной становится разработка вопроса о механизмах и структуре самого процесса подражания, об индивидуально-типологических особенностях подражания и др.

14.6. Мода как самый динамичный феномен и механизм человеческого общения.

Понятие моды. Мода относится к числу наиболее распространенных и динамичных явлений социально-психологического общения.

Мода — это специфическая и весьма динамичная форма стандартизированного массового поведения, возникающая преимущественно стихийно под влиянием доминирующих в обществе настроений и быстро изменяющихся вкусов и увлечений.

Мода — не только одна из специфических форм массового поведения людей, но и своеобразный социально-психологический механизм человеческого общения, придающий ему высокую подвижность, заряд разнообразия и перемен.

Природа непостоянства моды достаточно многогранна. Она связана как с переменами условий человеческой жизнедеятельности, особенно ростом предметно-производительной активности людей, так и с ростом их внутренних, социально-психологических потребностей.

Социальные факторы динамизма как специфического свойства моды.

Все, кто писал о моде, отмечают ее способность к изменениям, динамизм, постоянное стремление к новизне и мимолетность. Динамизм, ветреный характер моды был отмечен в свое время Вольтером, но касался мод высшего, аристократического общества. У крестьян были свои обычаи, свой традиционный наряд, а буржуазия еще мало подчинялась моде и только изредка подражала аристократии.

С ускорением изменений в социально-экономических условиях жизни, под влиянием социального и научно-технического прогресса происходит ускорение темпов изменения в самой моде. На это в свое время обратил внимание один из родоначальников немецкой социологии — Г. Зиммель.

С возникновением "нетерпеливого" темпа современной жизни, отмечал он, мода становится одновременно и началом, и концом, и новизной, и мимолетностью, "бытием и небытием", постоянно находясь на водоразделе прошлого и будущего. "Нечто одинаково новое и быстро распространившееся в жизненной практике не называют модой, если верят в его прочность и рациональную обоснованность; только тот назовет это модой, кто убежден, что данное явление так же исчезнет, как и пришло" [13, с. 42—43].

Исходя из положения о том, что мода оказывает влияние на экономическую жизнь и определяет потребление, В. Зомбарт показал воздействие моды на изменение формы потребления. "По отношению к экономической жизни, — писал он, — нужно принять во внимание главным образом два явления, неизбежно сопутствующие моде: 1) создаваемую ею изменчивость и вместе с тем 2) единообразие форм потребления, вызываемое, несомненно, всякой модой" [18, с. 336]. Исходя из этого, Зомбарт дает определение моды: всякое изменение вкусов, ведущее к преобразованию потребления в течение жизни одного поколения, есть "мода".

Эпохальные особенности моды. По Зомбарту, мода в буржуазном обществе в отличие от мод прежних эпох характеризуется тремя особенностями:

1. необозримое множество предметов потребления, подлежащее влиянию моды (это многообразие создается благодаря громадному обогащению мира товаров);
2. проявляющаяся лишь в наше время абсолютная всеобщность моды (сущность современной моды — охват всего культурного мира, не ограничиваемого никакими территориальными или сословными рамками);
3. бешеный темп изменчивости моды, вызванный конкуренцией предпринимателей, которые вынуждены ради своего успеха производить товары не лучше и дешевле, а в ином, измененном виде.

Современная мода, говорил Зомбарт, "любимейшее дитя капитализма" [18, с. 350] — она возникла из самой его сущности и выражает его самые характерные особенности. К характерным особенностям развитого капитализма Зомбарт относил: а) частую смену предметов спроса; б) ускорение, а вследствие этого и сокращение каждого отдельного акта пользования, когда происходит интенсификация удовлетворения потребностей; в) коллективизацию в удовлетворении спроса [19, с. 91—103].

По мнению Зомбарта, причина изменения привычек потребления кроется не столько в новой технике производства товаров и удешевлении их, сколько в изменении условий жизни. Вместе с видоизменением техники и внешних условий жизни выросло новое поколение людей, стремящихся даже в обстановке своей жизни выразить "неутомимость и беспокойство своего внутреннего "я". "Мы, — писал Зомбарт, — желаем перемен в предметах нашего потребления. Наши нервы раздражает, если мы принуждены видеть на себе и на окружающих нас все одно и то же платье. Людьми овладела потребность к переменам, которая нередко даже вырождается в грубость при обращении со своими старыми вещами" [18, с. 334].

Таким образом, ускорение хода экономических изменений, а вместе с ним и изменений в образе жизни людей сказывается, по Зомбарту, на психическом состоянии человека, создает потребность в постоянном обновлении предметной и духовной среды. А это, в свою очередь, опять ведет к ускорению и сокращению циклов производства и потребления материальной и духовной продукции.

Социально-психологические механизмы моды. Будучи универсальным механизмом массового общения мода вместе С тем сама подчиняется действию ряда социально-психологических механизмов коммуникативного поведения людей. Таких основных механизмов два — это уподобление и обособление.

Прежде всего, различие и даже противоположность названных выше двух типов влияния и отражения влияний в процессе общения — негативистского и конформистского — вовсе не означает, что в жизни они существуют в обособленном друг от друга виде. В ряде социально-психологических явлений, например в таких, как мода, они могут вполне уживаться. Действительно, что такое мода и каков ее социально-психологический механизм?

В моде реализуется механизм уподобления, идентификации людей, придерживающихся одной какой-либо моды. Стоит ли за этим только конформистский тип поведения личности, ее неспособность устоять перед диктатом и впечатляющей силой какого-то повального увлечения — это уже другой вопрос.

По-видимому, конформность личности — развитое в ней чувство не выделяться из других, быть такой же, как и все, и т. д. — объясняет лишь те случаи подчинения моде, когда последняя уже успела захватить значительные массы людей. А как быть в тех случаях, когда новая мода еще только зарождается? В таких случаях, вероятно, сильнее действует уже не столько механизм уподобления (быть таким же, как те немногие, которые отличаются от других), сколько механизм обособления, выделения себя из основной массы людей. Последний может проявляться как в совершенно стихийной, малоосознаваемой, так и более или менее отчетливо идейно-очерченной форме.

Примером первого могло служить битничество за рубежом. Манера неопрятно одеваться, не бриться, не причесываться, вести себя шумно, вызывающе являлась своеобразной формой стихийного и во многом бессознательного протеста части молодых людей капиталистических стран против социальной несправедливости, социальной неустроенности, отупляющего однообразия жизни и ее бесперспективности.

Но в моде есть не так уже мало места и для сознательного выбора форм поведения. Заразительность и подражание могут объяснить однообразие в манере одеваться, вести себя определенным образом. Однако этим не объяснишь, почему одни люди ориентируются только на моду в одежде, в то время как другие — на моду в духовной сфере (модная постановка, модный роман, даже модное направление в науке). Здесь, видимо, как раз и проявляется сознательный выбор человеком той или иной материальной или духовной ценности, на которую и стоило бы ориентироваться в первую очередь.

Противоречивость моды. Уже в действии отмеченных выше социально-психологических механизмов общения (уподобления и обособления) заложена противоречивая природа моды.

С одной стороны, мода, подобно привычке, обычаю и нравам, представляет собой определенный образец поведения, который обладает высокой степенью устойчивости и сопротивляемости в пределах своего существования. Мода обладает большой силой санкционирующего воздействия на поведение, вкусы и систему ценностей различных социальных групп. Мода, как и обычай, представляет собой определенный образец поведения в рамках социальной группы, нарушение которого вызывает негативные оценки.

Вместе с тем мода — достаточно динамичный феномен, который в отличие от более устойчивых образцов поведения, какими являются нравы и обычаи, не оформляется и не закрепятся сколько-нибудь надолго в качестве необходимого атрибута официальной структуры социальной организации.

Мода как форма нетрадиционного поведения. Мода является формой нетрадиционного поведения и первоначально всегда содержит в себе момент отрицания определенных эстетических и нравственных представлений, вкусов и обязанностей. Этот момент ассоциируется нередко со скрытым протестом против сложившихся социальных норм, господствующего образа мышления и институтов.

Однако, выступая в качестве способа выражения новых настроений, вкусов, веяний, потребностей человека в обновлении, мода никогда не бывает и не может быть по своей природе надежным и радикальным способом социального обновления в силу своей же природной консервативности.

Консерватизм моды. Мода консервативна прежде всего потому, что, возникнув и отрицая что-то в старом, она сама претендует на то, чтобы обрести авторитет непререкаемого стандарта, поощряющего лишь к воспроизведению заданного образца. И в этом суть "деспотизма" моды.

Другой источник природного консерватизма моды заключается в крайней ограниченности, локальности социальных масштабов всех модных нововведений. Мода потому и обретает широкий характер, что, удовлетворяя потребность в обновлении в разных областях, вместе с тем не требует от своих последователей сколько-нибудь серьезного изменения их образа жизни.

Иное дело революционные преобразования и действительные перевороты, глубоко обновляющие целые сферы духовной культуры человечества или всю систему социальных отношений.

Мода представляет собой лишь частичную смену внешних культурных форм. Между тем как действительно новые достижения культуры, которым принадлежит долгое будущее, не являются модой.

Следует, однако, отметить, что новые и бесспорные достижения человеческой мысли, науки и культуры могут на известных этапах своего внедрения в культурную сокровищницу человечества быть предметом моды. Такова судьба многих новейших направлений в науке: математического направления в физике, ядерной физики, кибернетики, социальной психологии и др., каждое из которых либо уже пережило, либо еще переживает это состояние.

Мода как способ социально-психологической защиты. Несмотря на свою внутреннюю противоречивость, мода несет в себе вполне целесообразную и несомненно полезную для человека роль средства или способа социальнопсихологической защиты от различных стрессогенных факторов социальной жизнедеятельности людей.

Будучи формой стандартизированного массового поведения, мода не противоречит потребностям индивида в психической стабилизации и средствах психической защиты от динамичности жизни, психической перегрузки впечатлениями и информацией.

Здесь она, подобно механизмам эмоционального торможения, стереотипизации и инерции психической деятельности, выступает в роли своеобразного фактора стабилизации человеческого образа жизни в бурном потоке разнообразия и изменений, порождаемых научно-технической революцией.

Защищая человека от психической нагрузки, мода сводит к стереотипу человеческое поведение, эмоции, вкусы. Беря готовый модный стандарт, мы не тратим время и энергию на "плавание" в океане новых вещей. Этим мода несет в себе и внушительный заряд деперсонификации.

Мода как стимулятор психической активности. Однако та же мода способна выступать и в противоположном качестве — стимулятора психической активности, инициативы, перемен и разнообразия в образе жизни человека. Для тех, кто может и хочет включиться в эту гонку за разнообразием, мода предоставляет целый набор различных вкусовых символов и характеристик.

Мода как универсальный социально-психологический механизм компенсации неудовлетворенных потребностей. Способность моды быть средством психической защиты личности лишь частный случай или одна из составляющих ее роли в качестве универсального социально-психологического механизма компенсации всего многообразия неудовлетворенных потребностей человека.

На эту роль моды указывали Ж.-Ж. Руссо, Г. Зиммель, В. Зомбарт, Э. Богардус и др. Мода компенсирует неудовлетворенные или недостаточно удовлетворенные потребности личности или социальной группы, выступая тем самым в качестве регулятора социальных потребностей. Г. Зиммель связывал, в частности, с этой функцией различное отношение мужчин и женщин к моде: нонконформизм первых и конформизм вторых. Особая приверженность к моде женщин и сравнительно безразличное отношение к моде мужчин обусловлены их различным социальным положением. "Исторические факты... — пишет Г. Зиммель, — позволяют видеть в моде как бы клапан, высвобождающий потребность женщины в некотором отличии и в личном возвышении, когда в других областях удовлетворение этой потребности им недоступно" [13, с. 49].

Мода как способ обновления жизненных впечатлений. Не менее значима и способность моды выступать в качестве фактора стимуляции психической жизнедеятельности человека.

В отличие от других механизмов психической стабилизации, мода выступает прежде всего как механизм компенсации неудовлетворенной или недостаточно удовлетворенной потребности индивида в психической разрядке и обновлении жизненных впечатлений.

Действие системы психологических барьеров с их фильтрами торможения эмоций, стереотипами восприятия и инерцией переживаний обрекает часто человека на однообразие и монотонность жизненных впечатлений.

А повторяющееся воздействие одних и тех же раздражителей приводит к торможению соответствующих участков головного мозга. И мозг начинает требовать новых раздражителей, без чего невозможна его активная деятельность. Вводя в обиход массу новых раздражителей — в одежде, предметах быта, стиле поведения и др., — мода как бы прерывает поток однообразных жизненных впечатлений.

И тут уже зависит от самого человека, какая именно функция моды его больше всего устраивает: мода как способ защиты от стресса или мода как способ сделать свою жизнь "разнообразной".

Однако как стремление к разнообразию, так и внешне противоположное ему тяготение к стабильности в конечном итоге могут иметь одну общую основу, связанную с потребностью человека в защите, утверждении и проявлении своего Я. И если в одном случае способом сохранения самотождественности личности оказывается гонка за разнообразием, то в другом — средством психологической саморегуляции индивида в условиях неадекватных его натуре перемен оказывается приверженность к готовому стереотипу и шаблону.

Иными словами, как в первом, так и во втором случае речь идет о моде как способе самовыражения личности с учетом ее индивидуальнотипологических особенностей.

Мода как способ самовыражения. Известно, что при огромном потенциале мозга к концу жизни человека реализуется лишь незначительная часть его творческих возможностей. Человек пока не научился в полной мере проявлять себя, и этот разрыв между тем, что ему дано природой, и тем, что он использовал из этого дара, становится нередко для него настоящей драмой. Последняя усугубляется научно-технической революцией, которая несет с собой унификацию, и стандартизацию производства, а как следствие, и некоторых сторон человеческого поведения, бытия.

Мода же позволяет человеку легко и просто выделиться. Достаточно необычно одеться — и вот на тебя уже обратили внимание. Тем самым мода компенсирует потребность индивида во внимании окружающих, в самовыражении, не требуя особых творческих усилий, и в этом смысле она весьма "демократична" как способ персонификации. Конечно, такой способ самовыражений — дешевый заменитель, суррогат.

Но почему же все-таки при всей своей суррогатности мода остается на вооружении индивида как способ самовыражения? А потому, что мода еще и престижна. Она нередко выступает чуть ли не как синоним "современности" человека.

Именно эти престижные соображения во многом объясняют тот факт, что в прошлом мода была в основном "женской" заботой. Ущемление гражданских прав, принижение социальной роли женщин требовали хотя бы частичной компенсации и находили ее в моде. Вычурная, капризная, яркая женская мода как бы содействовала повышению престижа женщины, по крайней мере в собственных глазах.

Теперь положение изменилось. Мужская мода ожила, "забеспокоилась", даже перекинулась на чужую территорию. И вот мы видим у мужчин длинные волосы, рубашки и галстуки столь ярких тонов, которые еще полвека назад считались исключительной прерогативой женщин.

Разумеется, мода — достаточно примитивный, суррогатный, хотя и весьма распространенный способ завоевания престижа, способ самовыражения.

Границы потенциала и возможностей моды. Несмотря на многообразие функций моды ее социально-психологической потенциал и возможности позитивного влияния на человека далеко не безграничны. Мода скорее сближает, чем выделяет человека из мира животных.

Установлено, что некоторым видам высокоорганизованных животных свойственно поведение, которое в какой-то степени напоминает "моду". Такая разновидность дельфинов, как афалины, отличается большим пристрастием к ношению на себе различных предметов. Вот как описывают поведение афалины по имени Игрунья ведущие научные наблюдения сотрудники батумского дельфинария: как то в шутку Игрунье повесили на хвост ярко-красный бант. Несколько часов она гордо носила украшение. Когда же узелок развязался, она перехватила ленточку плавником и двое суток носила ее, бережно прижимая к себе [20, с. 104]. Обезьянам тоже свойственно играть с предметами на зависть соплеменникам. Однако у них в этом проявляется действие механизма подражания, поскольку на длительное и серьезное увлечение новым предметом они не способны. Дельфины же в состоянии не только "наряжаться", но и длительное время дорожить своим украшением. "Модное" поведение дельфинов — проявление своеобразного стремления животных к игре. Игры и другие развлечения любых животных этологи рассматривают как своеобразную тренировку движений, которые они применяют при поиске и ловле добычи, защите от врагов и т. д. Трудно представить себе, какое практическое применение могли бы найти дельфины умению плыть, балансируя мячом на кончике носа, или увешиванию себя разноцветными тряпочками. Скорее всего, это делалось просто ради наслаждения самим процессом игры, ради удовольствия, получаемого от сознания собственной ловкости [20].

У человека мода выступает как своеобразный способ повышения самооценки и оценки в глазах окружающих, однако связь ее с факторами престижа становится все менее прочной. В наше время (и чем дальше, тем в большей степени) главным престижным фактором оказываются способности человека, его полезная деятельность. Не случайно по-настоящему талантливые люди были всегда равнодушны к причудам моды. Их потребности в обновлении, в самовыражении, в общественном престиже удовлетворялись в творчестве.

Сегодня уже в массе своей люди начинают понимать, чтс главный престижный фактор — общественно полезная деятельность, что ее невозможно имитировать, тем более иллюзорными символами моды.

Мода и образ жизни. Вместе с тем было бы ошибочно и недооценивать роль и значение моды как реального социально-психологического механизма замещения целого ряда существенных потребностей человека, возникающих в связи с развертыванием научно-технической революции. Эту функцию и роль моды как социально-психологического явления нельзя игнорировать и при решении практических задач, связанных с совершенствованием тех или иных сторон образа жизни человека.

Необходимость развития системы бытового обслуживания и массового потребления в нашем обществе потребовала и учета феномена моды.

Оперативное удовлетворение массового спроса с учетом моды и ее изменений является существенным фактором активизации человеческой жизнедеятельности, стимуляции эмоциональной энергии, а психическое состояние, настрой и душевный комфорт человека служат важным качественным показателем уровня жизни.

Но нельзя и преувеличивать позитивное значение и возможности моды как фактора оптимизации образа жизни.

Мода — суррогатный механизм замещения подлинных ценностей. В известном смысле мода альтернативна действительно творческой активности человека, направленной не на внешнее, а на более глубокое, внутреннее обновление условий его жизнедеятельности.

А то обстоятельство, что она может получить большое распространение как механизм обновления, вполне объяснимо тем, что мода не противоречит системе психологической защиты индивида с ее эмоциональным торможением, стереотипами и силой психической инерции.

Мода сама оказывается динамичной формой стереотипного поведения. Она позволяет человеку снять противоречие между инерцией переживаний прошлого опыта и необходимостью постоянного психологического включения в новый цикл жизненных ситуаций. Мода освобождает индивида от доминанты прошлого опыта и тем самым помогает ему овладеть механизмом оперативного переключения своего внимания и активности с одной ситуации на другую. Однако мода остается при этом всего лишь одним из механизмов компенсации потребности в действительном обновлении.

Хорошо согласуясь с механизмами разрядки, торможения, стереотипизации и инерции психических процессов, мода не является да и не может быть ни сколько-нибудь существенным способом самовыражения, самоутверждения человеческой индивидуальности, ни способом удовлетворения потребности в обновлении социальной среды. Она всего лишь суррогатный способ замещения этих потребностей индивида. Способ же, которым мода разрешает противоречие между доминантой прошлого опыта и требованиями сиюминутной ситуации, таит в себе опасность духовного оскудения и нивелирования личности.

Это делает необходимым поиск таких механизмов удовлетворения потребностей человека, связанных с научно-техническим прогрессом, которые лежат на путях реализации его духовного потенциала, совершенствования его способностей.

Возможен ли социальный контроль моды? Границы эффективности моды, ее в конечном итоге суррогатный характер в качестве средства замещения более полноценных человеческих потребностей, да и ее прямые, а иногда и опасные издержки — все это ставит социально-психологическую науку и практику перед серьезной проблемой контроля процесса модообразования.

Но если механизм моды столь сложен и многообразен, то может ли общество контролировать и регулировать как-либо приливы и отливы социальных увлечений, да и есть ли в этом какая-нибудь необходимость?

Такая необходимость, конечно, существует, если учесть то обстоятельство, что мода обладает большой силой санкционирующего, внушающего и впечатляющего воздействия и может проявляться к тому же во всех сферах жизни общества — в экономической, политической, бытовой и духовной. В связи с модой, например, на дамские сумочки из крокодильей, а затем и тюленьей кожи возникла серьезная опасность поголовного истребления ценных пород животных в определенных районах земного шара. Или другой, аналогичный пример. Несколько лет назад западноевропейская печать писала о серьезной опасности истребления леопардов: вследствие моды на шубы из шкуры этого зверя, возникшей из подражания известной киноактрисе Брижитт Бардо.

Под влиянием моды может расти или, наоборот, катастрофически падать спрос на те или иные виды легкой промышленности. Модой могут стать и политические устремления, увлечения и настроения людей. Свою печать мода может наложить и на отношение людей к науке. В 60-х годах, например, у нас было модно считаться социологом. В силу этого широкий круг людей, начиная от ученых различных специальностей (экономисты, юристы, историки и т. д.) и до работников транспорта, торговли, милиции и т. д., сплошь и рядом были склонны зачислять себя в разряд социологов только потому, что в своей деятельности так или иначе имеют дело с различным фактическим материалом, получаемым путем наблюдения, опроса или изучения статистических данных.

Поголовное увлечение социологией, превращение ее в моду, конечно, не представляло серьезной угрозы для науки. В этой моде была даже определенная польза, состоящая в том, что в атмосфере повышенного интереса к данной области знания более активно происходил процесс отбора и подготовки людей, действительно серьезно относящихся к данной науке. Кроме того, атмосфера всеобщей заинтересованности создавала благоприятные условия для роста авторитета науки и способствовала популяризации ее методов и их применению в практической деятельности общества.

Нельзя не учитывать полезности и той тяги к знаниям, того интереса к общественным дисциплинам и человеку, которыми сопровождалась данная мода. А создание такого умонастроения, когда критерием эффективности практической деятельности становился научный подход, соразмерение ответственных решений и всей социальной практики не со спекулятивными и субъективными соображениями того или иного администратора, а с конкретным эмпирическим материалом, — создание и распространение такого умонастроения как среди исполнителей, так и среди руководителей являлось важнейшим условием повышения эффективности всей практической деятельности общества.

Но данная мода могла создать и нередко создавала опасность легковесного отношения к самой науке.

Из всего сказанного вытекает необходимость контроля и по возможности влияния, а в какой-то мере и формирования моды как социальнопсихологического явления независимо от того, к каким бы сферам социальной практики она ни относилась.

Но можно ли управлять модой? Можно. Для этого нужно серьезно изучить ее механизм и найти эффективные средства социального контроля за процессом возникновения, изменения и развития моды. Это делается в области быта в той мере, в какой различные центры, дома и салоны мод улавливают определенную направленность изменения вкусов людей в тот или иной отрезок времени и, творчески осмыслив и переработав критически эти веяния, находят свои, новые, модели одежды, обуви, мебели, вплоть до оформления интерьера жилищных и служебных помещений и т. д.