АННА АХМАТОВА - ГОЛОС СВОЕГО ПОКОЛЕНИЯ
классный час (10 класс) по теме

АННА АХМАТОВА - ГОЛОС СВОЕГО ПОКОЛЕНИЯ
Музыкально-поэтический спектакль о жизни и творчестве Анны Ахматовой

Действие происходит на фоне двух декораций: на одной изображена аллея Летнего сада (или любой другой узнаваемый вид Санкт-Петербурга), другая представляет собой красную кирпичную стену с тюремной решеткой. На фоне первой декорации будет исполняться большинство стихов Ахматовой, на фоне другой будут звучать стихи «Реквиема».

На авансцене с одной стороны – портрет Ахматовой, с другой – экран, на который проецируются слайды. Под портретом Ахматовой стоит покрытый темным клетчатым пледом топчан, на нем лежит Библия (это единственная книга, с которой поэтесса никогда не расставалась) и двухтомник Ахматовой.

В спектакле участвуют два ведущих и четыре чтеца. Поскольку Чтец I ассоциируется с образом Анны Ахматовой в зрелые годы, то целесообразно отдать эту роль не ученице, а кому-либо из преподавателей. Для Чтеца II предназначены стихи «Реквиема», и на эту роль также следует взять взрослого исполнителя.

В постановке звучат произведения Вивальди, Баха, Шопена, запись песнопений русской православной церкви, песни и романсы В. Шаблия на стихи Ахматовой. Думается, нет особого смысла детально указывать, где вступает каждое музыкальное произведение или его фрагмент (хотя в сценарии есть отдельные ремарки по этому поводу). Вероятнее всего, каждый постановщик будет стремиться передать зрителям свое видение предлагаемого материала, полагаясь на собственный опыт, вкус и музыкальные предпочтения.

Удачным музыкальным сопровождением для спектакля могут служить концерты А. Вивальди «Четыре времени года». Очевидна перекличка «Реквиема» Ахматовой и одноименного произведения Моцарта, обращение к которому представляется необходимым.

По ходу постановки демонстрируются слайды: виды Санкт-Петербурга, фотографии Анны Ахматовой разных лет.

* * *

Музыка. Высвечивается портрет Ахматовой. Звучат стихи (фонограмма):

Забудут? – вот чем удивили!
Меня забывали сто раз,
Сто раз я лежала в могиле,
Где, может быть, я и сейчас.

А Муза и глохла и слепла,
В земле истлевала зерном,
Чтоб после, как Феникс из пепла
В эфире восстать голубом.

Из зрительного зала выходит Чтец I с зажженной свечой, ставит свечу на топчан, открывает второй том сочинений Ахматовой.

ЧТЕЦ I. Из автобиографической прозы Анны Андреевны Ахматовой:
«Человеческая память устроена так, что она, как прожектор, освещает отдельные моменты, оставляя вокруг неодолимый мрак. При великолепной памяти можно и должно что-то забывать…
Начинать совершенно все равно с чего: с середины, с конца или с начала».

Чтец I закрывает книгу, уходит.

ВЕДУЩИЙ I. «Она слушала музыку часто, и подолгу, и разную».

ВЕДУЩИЙ II. «Это был Бетховен, много Шопена, “Времена года” и другие концерты Вивальди. И еще Бах, Моцарт, Гайдн, Гендель».

На экране – один из портретов Ахматовой периода 1950-60 годов.

ВЕДУЩИЙ I. «Она была ошеломительно – скажу неловкое, но наиболее подходящее слово – грандиозна, неприступна, безмолвна, неподвижна, далека от всего, что рядом, от людей, от мира».

ВЕДУЩИЙ II. Такой увидел Ахматову осенью 1959 года Анатолий Найман, ставший ее литературным секретарем. В своих «Записках о Анне Ахматовой» он пишет:

ВЕДУЩИЙ I. «Держалась очень прямо, голову как бы несла, шла медленно, и даже двигаясь, была похожа на скульптуру, массивную, точно вылепленную – мгновениями, казалось, высеченную, – классическую и как будто уже введенную как образец скульптуры».

На экране – рисунок А. Модильяни с изображением А. Ахматовой.

ВЕДУЩИЙ II. Такой она предстает и на одном из рисунков Амедео Модильяни, итальянского живописца и скульптора. Перед нами не изображение Анны Андреевны Гумилевой 1911 года, а вневременной образ поэта, прислушивающегося к своему внутреннему голосу…

ЧТЕЦ I.
Бывает так: какая-то истома;
В ушах не умолкает бой часов;
Вдали раскат стихающего грома.

Неузнанных и пленных голосов
Мне чудятся и жалобы и стоны,
Сужается какой-то тайный круг,
Но в этой бездне шепотов и звонов
Встает один, всё победивший звук.

Так вкруг него непоправимо тихо,
Что слышно, как в лесу растет трава,
Как по земле идет с котомкой лихо…

Но вот уже послышались слова
И легких рифм сигнальные звоночки, -
Тогда я начинаю понимать,
И просто продиктованные строчки
Ложатся в белоснежную тетрадь.

ЧТЕЦ II.
Сказал, что у меня соперниц нет.
Я для него не женщина земная,
А солнца зимнего утешный свет
И песня дикая родного края.
Когда умру, не станет он грустить,
Не крикнет, обезумевши: «Воскресни!» -
Но вдруг поймет, что невозможно жить
Без солнца телу и душе без песни.

ВЕДУЩИЙ I. «Невозможно жить без солнца телу и душе без песни». Эти строки сливаются со стихами классической Сапфо:
Конница одним, а другим пехота,
Стройных кораблей вереница – третьим.
А по мне, на черной земле всех краше
Только любимый…

ВЕДУЩИЙ II. По словам Михаила Дудина, эти две поэтессы – Ахматова и Сапфо – в одном ряду. «Что из того, что между ними лежит пропасть времени! Они сестры, для песен которых не существует ни времени, ни пространства. Они служили одному солнцу жизни и любви».
«И если мне сейчас, в будничной суете жизни, – писал Дудин, – бывает невыносимо тревожно, я беру том Ахматовой и отыскиваю поэму «У самого моря». Шум моря; музыка, на фоне которой звучат стихи.

ЧТЕЦ III.
Бухты изрезали низкий берег,
Все паруса убежали в море,
А я сушила соленую косу
За версту от земли на плоском камне.

Ко мне приплывала зеленая рыба,
Ко мне прилетала белая чайка,
А я была дерзкой, злой и веселой
И вовсе не знала, что это – счастье.

В песок зарывала желтое платье,
Чтоб ветер не сдул, не унес бродяга,
И уплывала далеко в море,
На темных, теплых волнах лежала.

Когда возвращалась, маяк с востока
Уже сиял переменным светом,
И мне монах у ворот Херсонеса
Говорил: «Что ты бродишь ночью?»

ВЕДУЩИЙ II. «Я читаю эти строки и меня начинает обступать музыка радости и света, музыка солнечных бликов и легких барашков волн, набегающих на золотой песок, меня начинает захватывать ощущение счастья жизни, я вижу провал в бесконечную глубь пронизанной солнцем синевы, чувствую запах моря, как запах вечности, наполняюсь свежестью этого юного мира, свежестью ветра с привкусом степной полыни».

Музыка. Выходит Чтец I.

ЧТЕЦ I.
В то время я гостила на земле.
Мне дали имя при крещенье – Анна,
Сладчайшее для губ людских и слуха.

Чтец I садится на топчан, снова обращается к автобиографической прозе Ахматовой.

ЧТЕЦ I. «Я родилась в один год с Чарли Чаплином, «Крейцеровой сонатой» Толстого, Эйфелевой башней и, кажется, Элиотом. В это лето Париж праздновал столетие падения Бастилии – 1889. В ночь моего рождения справлялась и справляется древняя Иванова ночь – 23 июня… Назвали меня Анной в честь бабушки Анны Егоровны Мотовиловой. Ее мать была чингизидкой, татарской княжной Ахматовой, чью фамилию, не сообразив, что собираюсь быть русским поэтом, я сделала своим литературным именем».

ВЕДУЩИЙ II. Мир благодарен этому имени. Это начальное «Ах!» – наше восхищенное отношение к судьбе плакальщицы и пророчицы, некоронованной королевы любви и красоты, которым в конечном счете надлежит победить на земле всё злое в человеке и человечестве.

ЧТЕЦ II.
Мне ни к чему одические рати
И прелесть элегических затей.
По мне, в стихах всё быть должно некстати,
Не так, как у людей.

Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.

Сердитый окрик, дегтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене…
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне.

ВЕДУЩИЙ I. Ахматова вспоминала, что стихи она начала писать в одиннадцать лет, писала их (правда, с большими перерывами) и в Царскосельской, а затем Киевской гимназии, и во время учебы на высших женских курсах в Киеве в 1908-1910 годах.

ЧТЕЦ I. «Однако, вплоть до зимы 1910-1911 годов качество моих стихов было столь плачевным, что даже влюбленный в меня без памяти Гумилев не был в силах их хвалить… Затем случилось следующее: я прочла корректуру «Кипарисового ларца» Анненского и что-то поняла в поэзии».

ВЕДУЩИЙ I. Когда 25 марта 1911 года ее муж Николай Гумилев, поэт и неисправимый путешественник, вернулся из Абиссинии и она прочла ему то, что было написано в его отсутствие, он сказал: «Ты – поэт, надо делать книгу».

ЧТЕЦ I. Первая книга стихотворений «Вечер». Вышла в свет в марте 1912 года. Тираж – 300 экземпляров. Сорок шесть стихотворений.

Музыка.

ЧТЕЦ III.
Сжала руки под темной вуалью…
«Отчего ты сегодня бледна?»
Оттого, что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.

Как забуду? Он вышел, шатаясь,
Искривился мучительно рот…
Я сбежала, перил не касаясь,
Я бежала за ним до ворот.

Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Всё, что было. Уйдешь, я умру».
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру».

ЧТЕЦ II.
Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.

Показалось, что много ступеней,
А я знала – их только три!
Между кленов шепот осенний
Попросил: «Со мною умри!

Я обманут моей унылой,
Переменчивой, злой судьбой».
Я ответила: «Милый, милый!
И я тоже. Умру с тобой…»

Это песня последней встречи.
Я взглянула на темный дом.
Только в спальне горели свечи
Равнодушно-желтым огнем.

ВЕДУЩИЙ I. Всероссийскую известность Ахматовой принесла вторая книга стихотворений «Четки», появившаяся через два года после сборника «Вечер», в 1914 году.

ВЕДУЩИЙ II. Раскрывая тайну создания «Четок», Ахматова вспоминала, что стихи рождались, когда она каталась по городу в извозчичьей пролетке с поднятым верхом во время дождя, а дома только записывала уже готовые стихи.

На экране – виды Санкт-Петербурга.

ЧТЕЦ II.
Перо задело о верх экипажа.
Я поглядела в глаза его.
Томилось сердце, не зная даже
Причины горя своего.

Безветрен вечер и грустью скован
Под сводом облачных небес,
И словно тушью нарисован
В альбоме старом Булонский лес.

Бензина запах и сирени,
Насторожившийся покой…
Он снова тронул мои колени
Почти не дрогнувшей рукой.

ВЕДУЩИЙ I. Смятение. Так одним словом можно сказать о характере сборника «Четки». Так называется и стихотворение, которым он открывается:

Было душно от жгучего света,
А взгляды его – как лучи.
Я только вздрогнула: этот
Может меня приручить.

Звучит песня Д. Тухманова на стихи А. Ахматовой «Было душно от жгучего света…»

ЧТЕЦ III.
Я научилась просто, мудро жить,
Смотреть на небо и молиться Богу,
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утолить ненужную тревогу.

Когда шуршат в овраге лопухи
И никнет гроздь рябины желто-красной,
Слагаю я веселые стихи
О жизни тленной, тленной и прекрасной.

Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь
Пушистый кот, мурлыкает умильней,
И яркий загорается огонь
На башенке озерной лесопильни.

Лишь изредка прорезывает тишь
Крик аиста, слетевшего на крышу.
И если в дверь мою ты постучишь,
Мне кажется, я даже не услышу.

ЧТЕЦ II.
В последний раз мы встретились тогда
На набережной, где всегда встречались.
Ныла в Неве высокая вода,
И наводненья в городе боялись.

Он говорил о  лете и о том,
Что быть поэтом женщине – нелепость.
Как я запомнила высокий царский дом
И Петропавловскую крепость!..

ВЕДУЩИЙ II. Город – от Петербурга 90-х годов XIX века (Петербурга Достоевского, как Ахматова его называла) до послевоенного, обновленного Ленинграда — был постоянным фоном ее жизни и стихов.

На экране снова виды Петербурга.

ЧТЕЦ I.
А я один на свете город знаю
И ощупью его во сне найду.
Я с тобою неразлучима,
Тень моя на стенах твоих,
Отраженье мое в каналах,
Звук шагов в Эрмитажных залах…

На экране – здание Русского музея.

ВЕДУЩИЙ I. Фонтанный дом. Известное здание на Фонтанке, 34…

ЧТЕЦ I.
Особенных претензий не имею
Я к этому сиятельному дому,
Но так случилось,
Что почти всю жизнь
Я прожила под знаменитой кровлей
Фонтанного дворца.

ВЕДУЩИЙ II. Бывший Шереметевский дворец. Ныне – здание государственного Русского музея. Впервые она поселилась в одной из комнат дворца в 1919 году у своего второго мужа Владимира Казимировича Шилейко, филолога-востоковеда.

ВЕДУЩИЙ I. В 1922 году после развода с Шелейко Ахматова выходит замуж за искусствоведа Николая Николаевича Пунина, который получает квартиру в южном флигеле этого дворца. С Фонтанным домом было связано более двадцати лет жизни Ахматовой. Здесь она встретила страшную весть о начале войны.

ВЕДУЩИЙ II. Вот какой узнала ее в ту пору Ольга Берггольц: « Я помню ее около старинных кованых ворот на фоне чугунной ограды Фонтанного дома, бывшего Шереметевского дворца. С лицом, замкнутым в суровости и гневности, с противогазом через плечо, она несла дежурство как рядовой боец противовоздушной обороны. Она шила мешки для песка, которыми обкладывали траншеи-убежища в саду того же Фонтанного дома…»

ВЕДУЩИЙ I. В то же время она писала стихи, пламенные, лаконичные… Всю страну облетела ее «Клятва», созданная в первый месяц Великой Отечественной.

ЧТЕЦ II.
И та, что сегодня прощается с милым,
Пусть боль свою в силу она переплавит.
Мы детям клянемся, клянемся могилам,
Что нас покориться никто не заставит.

ВЕДУЩИЙ II. А в дни Ленинградской блокады Ахматова писала:

ЧТЕЦ III.
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.

Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова, -
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.

Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки!

ВЕДУЩИЙ I. Она всегда была патриотом, высокие чувства к Родине таились в сердце поэта, как искра в кремне. И настала пора, когда ее стих обрел кованый железный ритм.

ЧТЕЦ II.
Сзади Нарвские были ворота,
Впереди была только смерть…
Так советская шла пехота
Прямо в желтые жерла «берт».

Вот о вас и напишут книжки:
«Жизнь свою за  други своя»,
Незатейливые парнишки -
Ваньки, Васьки, Алешки, Гришки,
Внуки, братики, сыновья!

ВЕДУЩИЙ II. Находясь в эвакуации в Ташкенте, Ах матова писала:

ЧТЕЦ I.
Последнюю и высшую награду -
Мое молчанье – отдаю
Великомученику Ленинграду.

ВЕДУЩИЙ I. О самом желанном дне она смогла сказать негромко, но пронзительно:

ЧТЕЦ I.
Чистый ветер ели колышет,
Чистый снег заметает поля.
Больше вражьего шага не слышит,
Отдыхает моя земля.

ВЕДУЩИЙ II. Это было написано весной 45-го, а 4 сентября 46-го Анна Ахматова вместе с Михаилом Зощенко была исключена из Союза писателей СССР. Этому предшествовало Постановление ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда», «Ленинград»  от 14 августа 1946 года. Сразу после его опубликования с одноименным докладом на собраниях партийного актива и писателей в Ленинграде выступает секретарь ЦК ВКП(б) Жданов, обрушивая лавину ненависти, сарказма, дьявольской иронии на писателя Михаила Зощенко, на сатирика Александра Хазина, на поэта Анну Ахматову.

Звучит запись текста речи Жданова:

«…Анна Ахматова является одним из представителей… безыдейного реакционного литературного болота. Акмеисты, как и символисты, декаденты и прочие представители разлагающейся дворянско-буржуазной идеологии, были проповедниками упадничества, пессимизма, веры в потусторонний мир…»

ВЕДУЩИЙ I. И это о ней, которая еще в первые годы революции своим царственным голосом сказала:

ЧТЕЦ I.
Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: «Иди сюда,
Оставь свой край глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.

Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну черный стыд,
Я новым именем покрою
Боль поражений и обид».

Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух.

ВЕДУЩИЙ II. Писала эти строки, по мнению Жданова…
Снова звучит фрагмент речи:

«…взбесившаяся барынька, мечущаяся между будуаром и моленной. Основное у нее – это любовно-эротические мотивы, переплетенные с мотивами грусти, тоски, смерти, мистики, обреченности. Настроения одиночества и безысходности, чуждые советской литературе, связывают весь исторический путь «творчества» Ахматовой. Что общего между этой поэзией и интересами нашего мира и государства? Ровным счетом ничего».

ВЕДУЩИЙ I. Исключенные из Союза писателей, Ахматова и Зощенко волей Жданова тогда же, в 46-ом, были лишены хлебных карточек – для первого послевоенного года иезуитство, пожалуй, не знающее себе  равных… И заработка их лишили: печатать перестали.

ЧТЕЦ I.
Наградили меня немотою,
На весь мир окаянно кляня.
Обкормили меня клеветою,
Опоили отравой меня.

Теперь меня позабудут,
И книги сгниют в шкафу.
Ахматовской звать не будут
Ни улицу, ни строфу.

ВЕДУЩИЙ II. Да, и старые, и малые на производстве, в вузах, школах изучали доклад «выдающегося теоретика по вопросам литературы и искусства». И на политзанятиях, уроках, семинарах, экзаменах все клеймили, клеймили и клеймили Зощенко и Ахматову, перепевая на все лады фразы ждановского доклада: Не то монахиня, не то блудница, а вернее блудница и монахиня, у которой блуд смешан с молитвой… Такова Ахматова с ее маленькой, узкой личной жизнью, ничтожными переживаниями и религиозно-мистической эротикой».

ВЕДУЩИЙ I. Трудно сказать, что подразумевал Жданов под словами «эротика поэзии Ахматовой».

ВЕДУЩИЙ II. Наверное, вот это:
Он мне сказал: «Я верный друг!»
И моего коснулся платья.
Как не похожи на объятья
Прикосновенья этих рук.

ВЕДУЩИЙ I. Или это:
А скорбных скрипок голоса
Поют за стелющимся дымом.
Благослови же небеса:
Ты первый раз одна с любимым.

ВЕДУЩИЙ II. А что касается молитвы… Да, молитва, особая молитва – нет, не молитва, мольба – исходила кровью в каждой строке ее «Реквиема».

ЧТЕЦ IV.
Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой.
Кидалась в ноги палачу,
Ты сын и ужас мой.

Всё перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать.

И только пышные цветы,
И звон кандальный, и следы
Куда-то в никуда.
И прямо мне в глаза глядит
И скорой гибелью грозит
Огромная звезда.

ЧТЕЦ I.
Вот и доспорился, яростный спорщик,
До енисейских равнин.
Вам он бродяга, шуан, заговорщик -
Мне он единственный сын.

На экране фотография: Ахматова и Гумилев с маленьким сыном.

ВЕДУЩИЙ I. В 1910 году Ахматова вышла замуж за НиколаяГумилева. Первого октября 1912 года у них родился сын Лев. В том же году вышел первый сборник стихотворений Анны Ахматовой— «Вечер»…

ВЕДУЩИЙ II. В 21-м был расстрелян Гумилев. В 35-м – первый арест сына. В 46-м – ахматовские стихи, в том числе из сборника «Вечер», были объявлены реакционными, не нужными народу.

ЧТЕЦ I.
А я иду – за мной беда,
Не прямо и не косо,
А в никуда и в никогда,
Как поезда с откоса.

ВЕДУЩИЙ I. «Реквием» Анны Ахматовой сложился из отдельных стихотворений, написанных в период с 35-го по 40-е годы и связанных с трагическими событиями в ее жизни. Окончательно цикл «Реквием» сформировался к началу 60-х годов.

ВЕДУЩИЙ II. Услышав как-то от Анны Андреевны, что первые стихи «Реквиема» были написаны еще в тридцатые годы, ее спросили:
- Как же Вам удалось сохранить сквозь все тяжкие годы запись этих стихов?

ЧТЕЦ I. И поэтесса ответила:
- А я их не записывала. Я пронесла их через два инфаркта в памяти.
«В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в  тюремных очередях. Как-то раз кто-то «опознал» меня. Тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами, которая, конечно, никогда не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила на ухо (там все говорили шепотом):
- А это вы сможете описать?
И я сказала:
- Могу.
Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом».

ЧТЕЦ IV.
Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад,
И ненужным привеском болтался
Возле тюрем своих Ленинград.

И тогда, обезумев от муки,
Шли уже осужденных полки,
И короткую песню разлуки
Паровозные пели гудки,
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных «марусь».

Уводили тебя на рассвете,
За тобой, как на выносе, шла,
В тесной горнице плакали дети,
У божницы свеча оплыла.
На губах твоих холод иконки,
Смертный пот на челе… Не забыть!
Буду я, как стрелецкие женки,
Под кремлевскими башнями выть.

ВЕДУЩИЙ I. Арест, стояние в очередях, неизвестность… А впереди – приговор. «Приговор» – так называется одно из центральных стихотворений цикла.

ЧТЕЦ I.
И упало каменное слово
На мою еще живую грудь.
Ничего, ведь я была готова,
Справлюсь с этим как-нибудь.
У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить…

ВЕДУЩИЙ II. Да, приговор суров и страшен. Но нужны силы, чтобы ждать, а для этого надо на время отказаться от памяти и души, « надо снова научиться жить», чтобы выстоять, чтобы дождаться. Но далеко не всем было судьбой предначертано вернуться. Многим суждена гибель, и страшное осознание этого прорывается в кульминационном «Распятии».

ЧТЕЦ I. (с Библией в руках).
Хор ангелов великий час восславил,
И небеса расплавились в огне.
Отцу сказал: «Почто Меня оставил!»
А матери: «О, не рыдай Мене…»

Звучит одно из песнопений русской православной церкви – «Не рыдай Мене, Мати» (Протоирей П. Турчанинов).

ЧТЕЦ I.
Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел.
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.

Музыка.

ЧТЕЦ III.
Показать бы тебе, насмешнице
И любимице всех друзей,
Царскосельской веселой грешнице,
Что случится с жизнью твоей -

Как трехсотая, с передачею,
Под Крестами будешь стоять
И своею слезою горячею
Новогодний лед прожигать.

Как тюремный тополь качается,
И ни звука – а сколько там
Неповинных жизней кончается…

Звучит фрагмент «Реквиема» Моцарта.

ЧТЕЦ IV.
Опять поминальный приблизился час.
Я вижу, я слышу, я чувствую вас:

И ту, что едва до окна довели,
И ту, что родимой не топчет земли,
И ту, что красивой тряхнув головой,
Сказала: «Сюда прихожу, как домой!»

Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, и негде узнать.
Для них соткала я широкий покров
Из бедных, у них же подслушанных слов.

О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде,
И если зажмут мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ,
Пусть также они поминают меня
В канун моего погребального дня.

Снова – «Реквием» Моцарта.

ЧТЕЦ II.
А если когда-нибудь в этой стране
Воздвигнуть задумают памятник мне,
Согласье на это даю торжество,
Но только с условием – не ставить его
Ни около моря, где я родилась:
Последняя с морем разорвана связь,
Ни в царском саду у заветного пня,
Где тень безутешная ищет меня,
А здесь, где стояла я триста часов
И где для меня не открыли засов.

Затем, что и в смерти блаженной боюсь
Забыть громыхание черных «марусь»,
Забыть, как постылая хлопала дверь
И выла старуха, как раненый зверь.
И пусть с неподвижных и бронзовых век,
Как слезы, струится подтаявший снег.
И голубь тюремный пусть гулит вдали,
И тихо идут по Неве корабли.

Музыка.

ЧТЕЦ I (читает отрывки из дневников Ахматовой).
«Я никогда не улетала или не уползала из Поэзии, хотя неоднократно сильными ударами весел по одеревеневшим и уцепившимся за борт лодки рукам приглашалась опуститься на дно. Сознаюсь, что временами воздух вокруг меня терял влажность и звукопроницаемость, ведро, опускаясь в колодец, рождало вместо отрадного всплеска сухой удар о камень, и вообще наступало удушье, которое длилось годами».

«Некто спросил меня, трудно или легко писать стихи. Я ответила: их или кто-то диктует, и тогда совсем легко, а когда не диктует – просто невозможно».

ЧТЕЦ II.
Я к розам хочу, в тот единственный сад,
Где лучшая в мире стоит из оград,
Где статуи помнят меня молодой,
А я их под невскою помню водой.

В душистой тиши между царственных лип
Мне мачт корабельных мерещится скрип.
И лебедь, как прежде, плывет сквозь века,
Любуясь красой своего двойника.

И замертво спят сотни тысяч шагов
Врагов и друзей, друзей и врагов.
А шествию теней не видно конца
От вазы гранитной до двери дворца.

Там шепчутся белые ночи мои
О чьей-то высокой и тайной любви.
И все перламутром и яшмой горит,
Но света источник таинственно скрыт.

ЧТЕЦ III.
Здесь все меня переживет,
Все, даже ветхие скворешни
И этот воздух, воздух вешний,
Морской свершивший перелет.

И голос вечности зовет
С неодолимостью нездешней,
И над цветущею черешней
Сиянье легкий месяц льет.

И кажется такой нетрудной,
Белея в чаще изумрудной,
Дорога не скажу куда…
Там средь стволов еще светлее,
И все похоже на аллею
У царскосельского пруда.

Музыка.

ЧТЕЦ I. (на фоне музыки). «Легкая метель. Спокойный, очень тихий вечер… Я всё время была одна, телефон безмолвствовал. Стихи идут всё время, я как всегда, их гоню, пока не услышу настоящую строку».

ЧТЕЦ II.
И открылась мне та дорога,
По которой ушло так много,
По которой сына везли,
И был долог путь погребальный
Средь торжественной и хрустальной
Тишины сибирской земли.

ВЕДУЩИЙ I. Это строки из «Поэмы без героя» – любимого детища Ахматовой. В ее трагической жизни поэма была единственным просветом, единственной иллюзией счастья и вместе с тем – мукой, болью, тяжким бременем.

ЧТЕЦ I. «Я сразу услышала и увидела ее всю – какая она сейчас (кроме войны, разумеется), но понадобилось двадцать лет, чтобы из первого наброска выросла вся поэма. На месяцы, на годы она закрывалась герметически, я забывала ее, я не любила ее, я внутренне боролась с ней».

ВЕДУЩИЙ II. О своей любимой «Поэме без героя» она порой говорила, задумавшись, глядя сквозь стены и поверх голов: «гадина».

ЧТЕЦ I. «До меня часто доходят слухи о превратных и нелепых толкованиях «Поэмы без героя». И кто-то даже советует мне сделать поэму более понятной. Я воздержусь от этого.
Я посвящаю эту поэму памяти ее первых слушателей – моих друзей и сограждан, погибших в Ленинграде во время осады. Их голоса я слышу и вспоминаю их, когда читаю поэму вслух. И этот тайный хор стал для меня навсегда оправданием этой вещи».

ВЕДУЩИЙ I. В шестидесятые годы двадцатого века «Поэма без героя» была известна с пропущенными строфами во второй главе. Позже многоточия зазвучали.

ЧТЕЦ III.
Ты спроси у моих современниц,
Каторжанок, стопятниц, пленниц,
И тебе порасскажем мы,
Как в беспамятном жили страхе,
Как растили детей для плахи,
Для застенка и для тюрьмы.

Посинелые стиснув губы,
Обезумевшие Гекубы
И Кассандры из Чухломы,
Загремим мы безмолвным хором
(Мы, увенчанные позором):
« По ту сторону ада мы»…

Музыка.

ВЕДУЩИЙ II. Вспоминая Ахматову, Михаил Дудин писал: « Когда ее возраст пересек семидесятилетнюю черту, когда ее черная челка, спускавшаяся на прямые строгие брови, освещенная зеленовато-сероватым светом удлиненных глаз, побелела и откинулась на затылок, обнажив прекрасный высокий лоб, когда ее походка стала подчеркнуто степенной, к ней пришла слава, уже основательно верная… пришла и неотступно следовала за ней».

ВЕДУЩИЙ I. «Она её не прогоняла и даже не иронизировала над нею. Она принимала ее как должное, без охов и ахов,  с полным сознанием своего достоинства».

Музыка.

ВЕДУЩИЙ II. В 1964 году Ахматова побывала в Италии, затем – на родине Шекспира. В Италии ей вручили премию «Этна-Таормина», в Англии – диплом почетного доктора Оксфордского университета.

ВЕДУЩИЙ I. «Незадолго до ее смерти, – пишет Анатолий Найман, – у нас случился разговор о тогдашнем ее положении: о новой славе, пришедшей к ней, о пошлости, сопровождавшей эту славу; о высоком авторитете и о зависимости от газетной статьи, чьих-то мемуаров, Нобелевского комитета, иностранной комиссии Союза писателей; о бездомности и зависимости от чужих людей; о старости, болезнях и о десятках телефонных звонков, писем».

ВЕДУЩИЙ II. Сперва она держалась гордо, повторяла:
«Поэт – это тот, кому ничего нельзя дать и у кого ничего нельзя отнять», – но вдруг сникла и, подавшись вперед, со страданием в глазах и в упавшем голосе, почти шепотом, выговорила: «Поверьте, я бы ушла в монастырь, это единственное, что мне сейчас нужно. Если бы это было возможно».

Звучит фрагмент Концерта № 4 фа минор «Зима» А. Вивальди.

ЧТЕЦ I (на фоне музыки).
Из-под каких развалин говорю,
Из-под какого я кричу обвала,
Как в негашеной извести горю
Под сводами зловонного подвала.

Я притворюсь беззвучною зимой
И вечные навек захлопну двери.
И все-таки узнают голос мой.
И все-таки ему опять поверят.

* * *