Дошкольникам о войне.
методическая разработка по окружающему миру (подготовительная группа) на тему

Дошкольникам о войне.

Великая Отечественная Война

Некоторые рекомендации к занятиям.

Работа индивидуальная или в небольшой группе (5-6 детей).

Лучше разделить обучение на три занятия

1. "На полях сражений": На передовой; Решительный бой; Бомбежка, авианалет, блокада; Мед. служба.

2. "Герои лихолетья" Партизаны; Дети и война; Помощь тыла; Награды Победы.

3. "Гром победы, раздавайся!" Оружие Победы; Вещи войны; Взятие Берлина; Парад Победы. Через некоторое время (2-3 недели) желательно повторить показ для закрепления освоенного материала и контроля качества его освоения детьми.

На полях сражений. Вводное занятие посвящено непосредственно событиям на фронтах. Начните с вступительной беседы: «У каждой страны, каждого народа есть свои праздники. Вспомните, пожалуйста, какие праздники есть у нас (Новый год, 8 Марта, День защитника Отечества). А какой праздник наш народ отмечает 9 мая? (День Победы). С давних времен правители разных стран стремились расширить свои территории и покорить другие народы. Эти правители затевали войны, которые уносили жизни многих людей. Более 70 лет назад на нашу Родину напали фашисты, иноземные захватчики...» Поясните, почему война называется Великой Отечественной. «В самом деле, война захватила огромные территории нашей страны, в ней участвовали десятки миллионов людей, она длилась долгие четыре года, участие в ней потребовало от нашего народа громадного напряжения всех физических и духовных сил. Отечественной войной она называется потому, что эта война - справедливая, направленная на защиту Отечества». Первое занятие даст детям представление о нашествии врага, о героических подвигах нашей армии во время войны. Завершаем занятие рассказом о тех, кто спасал раненых, выносил их с поля боя, - военных медиках.

Герои лихолетья. «Не только на фронте ковалась наша ПОБЕДА! Не только солдаты и офицеры сражались за свободу нашей Родины. На борьбу с врагом поднялась вся наша огромная страна. Мужчины и женщины, пожилые люди и дети приближали победу в нашем тылу и сражались в тылу врага». Рассмотрите карточки. Расскажите, что главным девизом тех нелегких лет были слова: «Все для фронта, все для победы!». Завершите занятие разговором о наградах.

Гром победы, раздавайся! Чтобы одолеть сильного врага, необходимо было хорошо вооружить, наши войска. Расскажите детям об оружии ПОБЕДЫ. Затем рассмотрите вещи войны. Эти молчаливые участники и свидетели исторических событий тоже помогали приблизить Победу. Завершите занятие рассказом о взятии Берлина и Параде Победы.

Обязательно подведите итог: «Теперь вы знаете, что одна из самых жестоких и кровопролитных войн в истории России называется Великой Отечественной войной. Победа нашей Армии и всего нашего народа - это главное событие в истории России XX века! Злые и жестокие враги получили достойный отпор. Мужественные и храбрые солдаты никогда не теряли силы духа, сражались до последнего, защищая свою Родину, свой дом. Мы победили потому, что весь народ нашей страны поднялся на ее защиту. Помнить войну и тех, кто принес победу - значит бороться за мир. Войну забывать нельзя. Когда войну забывают, - говорили древние, - начинается новая, потому что память - главный враг войны».

Дополнительная работа. Чтение художественной литературы: А. Митячев «Почему Армия всем родная», М. Джамиль «Девочки из Мензелинска», М. Светлов «Солдат Советской армии», А. Лиханов «Боря Цариков», С. Алексеев «Ради жизни на земле», С. Алексеев «Рассказы о ВОВ», сборники рассказов «Дети - герои ВОВ», «Герои ВОВ», «Рассказы о ВОВ». «Мальчиш-Кибальчиш» А.П. Гайдара, «Сын полка» В.П. Катаева, «Дорогие мои мальчишки» Л.А. Кассиля, «Девочка из города» Л.Ф. Воронковой. Встречи и беседы с ветеранами. Проведение экскурсий по местам боевой славы, посещение музеев, памятных мемориалов. Рассказы о членах вашей семьи, принимавших участие в войне.

ДЕТИ И ВОЙНА

Трудные, голодные и холодные военные годы нередко называют военным лихолетьем - лихими, злыми годами. Тяжело достались они всему нашему народу, но особенно тяжко пришлось детям. Многие остались сиротами - отцы погибли на войне, другие потеряли родителей во время бомбежек, третьи лишились не только родных, но и отчего дома, четвертые оказались на оккупированной врагами территории, пятые - в плену у немцев. Дети оказались лицом к лицу с жестокой, беспощадной силой фашизма. Многие из них встали наравне с взрослыми плечом к плечу на защиту своей Родины.

Предложите детям подумать, что такое «подвиг». Это всегда смелый, отважный поступок. А как называют человека, совершившего подвиг? (Герой.) Почитайте рассказы о подвигах детей, которые помогали взрослым во время Великой Отечественной войны. Они взрывали поезда и склады с боеприпасами, работали санитарами в госпиталях, ходили в разведку наравне со взрослыми. Расскажите хотя бы одну историю на выбор: Зины Портновой, Лени Голикова, Вали Котика, Нади Богдановой, Марата Казея, Лары Михеенко и т.д.

Приоткройте детям еще одну страница темы «Дети и война» - сыны полка... Голодных и промерзших, этих мальчишек привозили в штабные землянки. Командиры и солдаты кормили их горячей похлебкой и терпеливо убеждали вернуться домой. Но многим из них некуда было вернуться - война отняла у них дом, родных. И суровые командиры сами или по настоянию бывалых солдат сдавались, нарушая инструкции. К мирной жизни подросшие сыны полка возвращались, пройдя нелегкими дорогами войны. За годы. Великой Отечественной войны сотни юных героев были награждены боевыми орденами и медалями.

Вопросы для закрепления. Кому было особенно тяжело во время войны? Как называют человека, совершившего подвиг? Кого из детей-героев вы знаете? Кто такой сын полка?

Слова для обогащения детского лексикона: лихолетье, подвиг, герой, бесстрашие, мужество.

НАГРАДЫ ПОБЕДЫ

В годы Великой Отечественной войны людям, отличившимся в бою, командование вручало награды - ордена и медали. Ордена и медали могли быть вручены за то, что боец, находясь в загоревшемся танке, продолжал выполнять боевую задачу; за то, что в бою вывел из строя не менее двух танков или трех самолетов противника; за то, что солдат первым ворвался на территорию противника и личной храбростью помог успеху общего дела; захватил в плен вражеского офицера. Среди награжденных было много разведчиков, которые в ночных походах уничтожали склады противников с военным имуществом, ценой собственной жизни добывали ценные сведения, спасая тем самым жизни многим людям. Над созданием орденов и медалей работали лучшие художники страны того времени. Они с помощью символов показывали, за что именно было вручена та или иная медаль владельцу.

За подвиги на фронтах Великой Отечественной войны 11603 воина были удостоены звания Героя Советского Союза, 104 из них получили это звание дважды, а Г. К. Жуков, И. Н. Кожедуб и А. И. Покрышкин - трижды. В ходе Великой Отечественной войны было учреждено 12 орденов, 25 медалей, которыми награждались советские воины, участники партизанского движения, подпольщики, труженики тыла, ополченцы. В соответствующем справочнике можно найти их названия, узнать, за какие заслуги ими награждали военных.

Многие ордена и медали носят имена известных полководцев: Дмитрия Донского, Александра Невского, Александра Суворова и так далее. Предложите подумать, почему в честь этих полководцев названы награды? Расскажите, что орденами и медалями было награждено более 7 млн. человек.

Вопросы для закрепления. Какие награды военных лет вы знаете? За что командование вручало людям награды - ордена и медали? А какие награды есть у ваших старших родственников?

Слова для обогащения детского лексикона: награда, награждение, символ, орден, медаль, орденоносец, герой.

БОМБЕЖКА, АВИАНАЛЕТ, БЛОКАДА

Фашистские самолеты бомбили города и порты, аэродромы и железнодорожные станции, бомбы сыпались на пионерские лагеря, детские сады, на больницы и жилые дома. От зажигательных бомб часто возникали пожары. Мирные жители дежурили на крышах домов, тушили зажигательные бомбы в ящиках с песком, во время бомбежек прятались в погребах, подвалах, в метро. Москва, Ленинград и другие города нашей страны ночью погружались в полную темноту. В ту пору на окнах обязательно была светомаскировка, которая скрывала свет иногда горевшей свечи или керосиновой лампы, стекла в рамах заклеивали бумагой крест-накрест, ведь их могло разбить взрывной волной. Жизнь людей в те дни была трудной и тревожной. В домах не было тепла, продукты выдавали по карточкам, потому что большую часть продовольствия отправляли на фронт. Говоря о блокаде Ленинграда, расскажите, что фашисты блокировали подъезды к городу, чтобы туда нельзя было доставить еду, и жители города вынуждены были голодать. Блокадный паек - 125 граммов хлеба из смеси опилок и муки... Расскажите о Дороге жизни, которая одна соединяла ленинградцев с Большой землей. Зимой Ладожское озеро замерзло, и вот по нему поехали грузовики. В Ленинград они везли продовольствие, медикаменты, боеприпасы для войск. А из города вывозили обессиленных от голода и холода людей.

Противовоздушная оборона сдерживала удары врага. Когда в воздухе появлялись неприятельские самолеты, наша артиллерия поражала противника на большей высоте. Орудия, которые стреляли вверх по воздушным целям, называли зенитными. «Зенитки» защищали города от налетов вражеских самолетов.

Вопросы для закрепления. Как мирные жители спасались от фашистских бомбежек? Что такое блокада? Что такое паек? Как действовала противовоздушная оборона?

Слова для обогащения детского лексикона: авианалет, бомбежка, бомба, зажигательный снаряд, светомаскировка, бомбоубежище, зенитка.

МЕДИЦИНСКАЯ СЛУЖБА

Раненым на полях сражений помогали санитары, медицинские сестры, фельдшеры и врачи. Санитарки выносили солдат с поля боя, перевязывали, отправляли их в госпитали. Каждый боец и командир знал, что в бою рядом «сестрица», бесстрашный человек, который не оставит в беде, окажет первую помощь, оттащит в укрытие, спрячет от бомбежки. Медсанбат или передвижной военный госпиталь нередко располагался где-нибудь в рощице, куда доносилась канонада близкого фронта. Под пологом просторной брезентовой палатки стояли сдвинутые в один ряд столы, накрытые клеенкой. В таких палатках военные врачи делали операции: извлекали осколки, лечили раны. Особую группу медиков составлял персонал санитарных поездов. Они под бомбежками вывозили тяжелораненых в тыл страны. В тыловых военных госпиталях раненых бойцов выхаживали медицинские сестры, фельдшеры и врачи. Большинство медиков той поры - это женщины, чьи-то матери, сестры, дочери. На их плечи легла основная тяжесть военных будней, ведь почти все мужское население находилась на передовой.

Поговорите о том, какие бывают ранения. Вспомните героическую историю летчика А. Маресьева.

Каждый солдат должен уметь помочь своему боевому товарищу, если он ранен. Проведите тренинг-игру «Ранение». Девочка-санитарка с зеленкой в руке. Два мальчика-санитара, сложив руки «стульчиком», усаживают «раненого» на «стульчик». Доносят его до «медсанчасти», где санитарка мажет больному коленку зеленкой или йодом. Или раненый лежит на мате, санитары по очереди подбегают к нему и перебинтовывают бинтом какую-нибудь часть тела - ногу, руку, голову.

Вопросы для закрепления. Кто выносил раненых с поля боя? Кто их оперировал? Что такое медсанбат? Для чего нужен был санитарный поезд?

Слова для обогащения детского лексикона: санитар, операция, ранение, осколок, контузия, фельдшер, хирург, военврач, медсанбат, госпиталь, санитарный поезд, канонада.

РЕШИТЕЛЬНЫЙ БОЙ

Фашисты хвастались, что Новый год они встретят в Москве, но советские войска сумели остановить их наступление. Наши танкисты, под красным знаменем, - на земле били фашистов. И летчики, с красными звездами на фюзеляжах самолетов, - в небе били фашистов. И моряки, в бескозырках и тельняшках, - на морях били фашистов. И артиллеристы меткими выстрелами били вероломных фашистов.

Самое упорное и решающее сражение было в начале зимы 1941 года под Москвой. Враги стояли у ворот столицы. Они были уверены, что полностью окружили Москву и поставили ее на колени. Столица стала фронтовым городом. В это время командующий нашими войсками генерал Г. Жуков разрабатывал план защиты Москвы. Он предусмотрел все, чтобы немцы не смогли прорваться к столице и захватить ее. На подступах к городу мирные жители копали заградительные рвы, строили укрепления - готовились к отпору врага. Летчики Красной Армии проявляли чудеса мужества: сбивали и уничтожали самолеты противника. До Москвы оставалось 30 километров, когда наша армия, собрав все силы, перешла в наступление и разгромила фашистов. Многие дивизии отличились в боях под Москвой. Солдаты не испугались устрашающих «тигров» и «пантер», они бились насмерть, сражались в горящих танках, шли на таран. Враг понес огромные потери и отступил. Москва выстояла.

И по Красной площади торжественным маршем шли наши, а не немецкие солдаты. Победа под Москвой стала первым тяжелым поражением фашистской армии, которая до тех пор слыла непобедимой.

Вопросы для закрепления. Как Москва готовилась к обороне? Кто командовал нашими войсками?

Слова для обогащения детского лексикона: Марш-бросок -походное (быстрое) движение войск. Атака - стремительное, наступательное движение войск. Налет - внезапное нападение. Оборона - вид боевых действий. Таран - атака противника нанесением удара своим самолетом, танком, кораблем.

ПАРТИЗАНЫ

Рассмотрите картинку. За деревом стоит пожилой человек (можно сказать, старик), а рядом с ним молодые люди, все они с оружием. Вглядитесь в их глаза, посмотрите какие у них напряженные взгляды. О чем это говорит? Они из партизанского отряда, сидят в засаде, внимательно смотрят на дорогу, ждут врага. Советские люди, оказавшиеся на территории, оккупированной врагом, а также бойцы и командиры, попавшие в окружение, уходили в леса, создавали партизанские отряды и вступали в борьбу с немецко-фашистскими оккупантами. Они всеми силами и средствами стремились помочь советским войскам, сражавшимся на фронте. Партизаны взрывали мосты, портили телеграфную и телефонную связь противника, поджигали склады, преследовали и уничтожали врагов на каждом шагу. Боевые действия партизан наносили огромный урон живой силе и технике противника. В партизанском движении участвовало свыше 1 млн. человек, партизаны вывели из строя свыше 1 млн. солдат противника, взорвали более 20 тыс. эшелонов и 1600 мостов.

Игра «Эшелон под откос». Играют две команды. У первой команды «взрывчатка», ее надо «заложить» под вражеский поезд. Задача другой команды обнаружить взрывчатку и разминировать железнодорожное полотно. Взрослый наблюдает за противодействием и говорит детям, что они ловкие, смелые, быстрые, внимательные.

Конкурс «Доставь патроны». Родители и ребенок передвигаются с зажатым между лбами шаром, должны добежать до цели и положить «патрон» в сумку, обратно вернуться бегом. Передать эстафету другой паре.

Вопросы для закрепления. Кто такие партизаны? Как воины оказывались в тылу врага? Как они помогали нашим войскам? Зачем взрывали мосты? Что такое диверсия?

Слова для обогащения детского лексикона: партизан, оккупация, окружение, диверсия, эшелон, откос, мост, взрыв, связь (телеграфная, телефонная).

ВЕЩИ ВОЙНЫ

Рассмотрите бинокль, солдатский котелок, фляжку, зажигалку, планшет и т.д. Поговорите о том, какое применение эти вещи находили на практике. Разыграйте ситуации, когда фляжка, например, спасла жизнь бойцу, а отсутствие бинокля или зажигалки помешало выполнить важное задание. Возможно, в вашем доме хранятся старые вещицы - молчаливые свидетели исторических событий: осколок, который в госпитале вытащили из ноги прадеда, военный билет или ремень. Дайте ребенку полюбоваться этими сокровищами, потрогать, рассмотреть со всех сторон.

Расскажите о фронтовых «треугольниках». Письма писали на листочках чаще всего карандашом, потому что ни чернил, ни ручки в окопах не было. Были раньше такие химические карандаши, очень похожие на простые, но если кончик грифеля химического карандаша намочить, то он начинал писать, как чернила. Не было в окопах ни стола, ни стула, ни настольной лампы. Приходилось солдатам писать письма на коленках, на пеньке, при неверном свете самодельного светильника или луны. Не было на войне конвертов и обратного адреса. В минуты затишья написанное письмо складывали в «солдатский треугольник», писали адрес назначения, а вместо обратного адреса - номер полевой почты. Военный почтальон собирал письма и отправлял на попутном транспорте в тыл. Получить такой «треугольничек» было большим счастьем. А вот писем в конвертах с фронта люди боялись. Предложите подумать, почему? (В конвертах приходили похоронки или извещение о том, что кто-то пропал без вести).

Научите детей складывать фронтовой треугольник.

Дошкольникам о войне. Великая Отечественная Война

ОРУЖИЕ ПОБЕДЫ

Чтобы одолеть сильного врага, необходимо было хорошо вооружить наши войска. Расскажите о военной технике и вооружении тех лет. Танк Т-34 - лучший среди танков тех героических лет. Высокая скорость и замечательные боевые характеристики сделали его самым массовым советским танком. Он сыграл решающую роль в победе. А бронетранспортеры были хорошей и надежной опорой для пехоты. На них доставлялись снаряды на поле боя. Вывозили раненых под непрерывным огнем врага. Не только танки и бронетранспортеры принимали участие в боях. Таким же легендарным стало артиллерийское орудие, которое солдаты ласково называли «сорокапяткой». Эта противотанковая пушка также была самым массовым орудием войны. Укороченные пушки назывались гаубицами, чаще всего их использовали при взятии городов, для крушения вражеских укреплений. Они были более легкими и дальнобойными, их устанавливали на гусеничные машины, поэтому они могли хорошо маневрировать во время боя. В самом начале войны советские конструкторы создали боевую ракету - реактивный снаряд для знаменитого миномета «Катюша». «Катюша» стреляла реактивными снарядами по рельсовым направляющим, а дальность ее стрельбы составляла 8 км. Расскажите о военной авиации. Штурмовик ИЛ-2 атаковал с воздуха не только живую силу, но и различную военную технику противника. А у бомбардировщика Пе-2 на бору находились 4 пулемета и до 1000 кг бомб. Эти самолеты участвовали в сражениях на всех фронтах.

Вопросы для закрепления. Какие виды военной техники вы знаете? Что такое тяжелая военная техника? Что такое артиллерия? Какими снарядами стреляла «Катюша»? Чем различаются между собой виды огнестрельного оружия? (Размером, назначением, дальностью боя, калибром патрона, видом боеприпаса, поражающей силой).

Слова для обогащения детского лексикона: танк, бронетранспортер, миномет, гаубица, зенитное оружие, ракета, пулемет, автомат, батарея, залп.

ПОМОЩЬ ТЫЛА

Заводы и фабрики страны работали слаженно и бесперебойно, днем и ночью, с каждым месяцем увеличивая выпуск военной продукции: гранаты, пушки, патроны, мины, шили военное обмундирование. Предложите детям подумать, а кто остался дома, кто все это производил, если все мужчины ушли на фронт.

Нелегкий это был труд! Ежедневный, тяжелый, долгий - без выходных и часто без сна. А ведь при этом и дома надо было кормить и воспитывать маленьких детей, поддерживать тех стариков, которые уже не могли работать, писать письма на фронт своим мужьям, отцам и сыновьям.

Сразу повзрослели дети, потому что надо было помогать взрослым во всех делах. Они работали на заводах, которые делали снаряды для фронта, детали для машин, котлы для походных кухонь. Вместо беззаботного счастливого детства с веселыми играми и забавами дети по 10-12 часов в день работали на станках, помогая взрослым изготавливать оружие и вещи для победы над врагом. Плохо одетые, опухшие от голода, никогда не высыпавшиеся, они работали наравне со взрослыми. Нередко они не доставали до верстака или станка, и им делали специальные подставки из ящиков. В зной или на лютом морозе (в цеху нередко была только крыша, но не было стен), губы закусив до крови, не сдавались усталости в плен. Сутками от станка не отходили. Такие вот Вани и Сани, Пети и Вовки победу в тылу ковали: гранаты, патроны, винтовки. Но не все дети могли работать на заводах или воевать. А чем еще могли помочь дети во время войны? Вязали теплые вещи для фронта: варежки, носки, шили и вышивали кисеты для табака, помогали раненым в госпиталях, выступали с концертами, чтоб поддержать их боевой дух, чтобы не скучали наши защитники по своим близким.

Вопросы для закрепления. Как дети помогали взрослым в тылу? Что означают слова «ковать победу»?

Слова для обогащения детского лексикона: тыл, завод, фабрика, цех, верстак, снаряды, патроны, станок, кисет, забота, тепло.

НА ПЕРЕДОВОЙ

На рассвете 21 июня 1941 года, когда города и села нашей Родины спали мирным сном, с аэродромов поднялись в воздух немецкие самолеты с бомбами. Громом по всей западной границе покатились орудийные залпы. Воздух наполнился рокотом танков и грузовиков. Немецко-фашистская Германия вероломно, без объявления войны, напала на нашу страну. Немцы пытались лишить наш народ свободы, захватить земли и города. Враги рассчитывали расправиться с нами быстрым и стремительным ударом.

Но они глубоко просчитались. Как один, поднялись наши люди на защиту своей Родины и свободы. Каждый день эшелоны увозили солдат на фронт (это линия расположения войск), на передовую (первая полоса боев). Родные и близкие провожали их со слезами на глазах. На передовой голод, зной или холод, грохочут взрывы, свистят пули... Не зная отдыха, солдаты рыли окопы (укрытия для стрельбы и защиты от огня), тащили на себе тяжелые пушки, вели прицельный огонь и умирали за свою страну Тяжелая и кровопролитная была война. Но бойцы не щадили себя, защищая Родину. «Победа будет за нами!» - эти слова звучали повсюду.

Обсудите с детьми, зачем нужно было рыть окопы и траншеи на передовой. Попробуйте представить, каково было целыми днями и ночами сидеть в сыром окопе, периодически поднимаясь в атаку под плотным огнем противника. Расскажите, что единственной защитой от непогоды были шинель и плащ-палатка. Плащ-палатка защищала от дождя, ветра и снега. Шинель нередко служила солдатам не только одеждой, но и одеялом и спасала ночью от холода.

Вопросы для закрепления. Когда началась Великая Отечественная война? Кто и зачем напал на нашу Родину? Что означает слово «вероломно»? Что такое передовая?

Слова для обогащения детского лексикона. Война, фронт, враг, передовая, окоп, траншея, пуля, взрыв, солдат, офицер, шинель, плащ-палатка.

ПАРАД ПОБЕДЫ

Долгие годы продолжалась кровавая война, но враг был разгромлен, и Германия подписала акт о безоговорочной капитуляции (документ, в котором фашисты признавали себя побежденными). 9 мая 1945 года тысячи людей вышли на улицы столицы. Народ ликовал и пел, прямо на улицах кружились пары в победном вальсе. Люди смеялись, плакали, незнакомые обнимали друг друга. Это был праздник всего народа со слезами на глазах! Все радовались великой победе над врагом и оплакивали погибших. А 24 июня 1945 года в Москве прошел парад Победы. По Красной площади стройными рядами прошли воины-победители. Они несли знамена поверженного врага и бросали на брусчатку древней площади. С тех пор этот праздник стал поистине всенародным торжеством!

В честь этого замечательного праздника каждый год 9 мая во всех городах России проходят торжества. В столице нашей Родины - Москве на Красной площади проходит военный парад. Улицы расцветают улыбками радости, пышными букетами цветов и яркими шарами, звучит торжественная музыка. В памятных местах столицы - на Поклонной горе, у Могилы Неизвестного Солдата, на площади перед Большим театром собираются ветераны-фронтовики, блистающие орденами и медалями. Они делятся с нами, своими благодарными потомками, рассказами о лихой военной поре, встречаются со своими боевыми друзьями. Мы благодарны им за то, что они победили в жестокой схватке с врагом, отстояли для нас родную землю и мирную жизнь. Будем достойны своих дедов и прадедов!

Вопросы для закрепления. Когда и где был подписан акт о безоговорочной капитуляции? Когда в Москве прошел первый парад Победы? Почему праздник 9 мая называют праздником со слезами на глазах? За что мы должны быть благодарны ветеранам войны?

Слова для обогащения детского лексикона: капитуляция, победа, победитель, парад, ветераны-фронтовики, Вечный огонь, память, благодарность.

ВЗЯТИЕ БЕРЛИНА

Закончилась война в мае 1945 года. Советские воины освободили от фашистов не только нашу страну, но и другие страны Европы. Последние бои были в Берлине - столице Германии. Шли бои за каждую улицу, за каждый дом. Но советские солдаты ценой собственной жизни спасали берлинцев от пуль и снарядов. И вот наконец наши солдаты взяли рейхстаг (здание, где работало германское правительство) и установили на его крыше красное знамя. Это означало победу нашей страны в Великой Отечественной войне.

Предложите подумать, какое слово можно употребить вместо слова «флаг»? (Знамя.) Слово «флаг» появилось в России во времена Петра Первого. Слово «знамя» намного старше. Оно торжественное, а полотнище знамени обязательно большое. Флаг может быть маленьким, а знамя - нет. Под знаменем сражались воины в бою. Случалось, что люди отдавали свои жизни только за то, чтобы спасти знамя, не позволить врагам захватить его. В битве водружение знамени над вражеским станом означало победу.

Сыграйте в командную игру «Водрузи знамя». Против каждой команды ставится гимнастическая скамейка, дальше стоит дуга и лежат три круга картона. По сигналу «Вперед!» направляющий с флагом пробегает по гимнастической скамейке, пролезает под дугой, прыгает с одного круга на другой и возвращается к своей команде, передает флаг следующему участнику. Последний участник подбегает к подставке и устанавливает в нее флаг. После этого все игроки подбегают к своему флагу, становятся вокруг него и дружно кричат «Победа!».

Вопросы для закрепления. Когда закончилась Великая Отечественная война? Что такое рейхстаг? Что означало установление знамени на крыше рейхстага?

Слова для обогащения детского лексикона: освобождение, водружение, знамя, флаг, воин-победитель.

Муса Джалиль

Девочке из Мензелинска

Ты прощай, моя умница,

Погрусти обо мне.

Перейду через улицу –

Окажусь на войне.

Перейду через улицу –

Окажусь на войне.

Ты прощай, моя умница,

Погрусти обо мне.

Если пуля достанется,

То тогда не до встреч.

Ну, а песня останется –

Постарайся сберечь...

Ну, а песня останется –

Постарайся сберечь...

Если пуля достанется,

То тогда не до встреч.

25 ноября 1941 г.

Альберт Анатольевич Лиханов

Боря Цариков

Метель кружила в городе, метель. Палило с неба солнце, и небо было спокойным и ясным, а над землёй, над зелёной травой, над синей водой, над искристыми ручьями кружила весёлая тополиная метель.

И сквозь всё это бежал Борька и гнал колесо, железный ржавый обруч. Колесо журчало… И всё вокруг кружилось: и небо, и тополя, и тополиный снег, и обруч. И было так вокруг хорошо, и всё смеялось, и были лёгкими Борькины ноги…

Только всё это было тогда… Не теперь…

А теперь.

Борька бежит по улице, а ноги у него будто свинцом налиты, и дышать нечем – глотает горячий горький воздух и бежит, будто слепой, – наугад. А на улице – метель, как тогда. И солнце жарит, как раньше. Только в небе – дымы столбами, и заливает уши тяжкими громами, и замирает на миг всё. Даже метель, даже пушистые белые хлопья враз повисают в небе. Что-то дзенькает в воздухе, словно лопается стекло.

«Где это обруч-то, – будто сквозь сон думает Борька… – Обруч-то где?..»

И всё вокруг расплывается враз, мутнеет, отдаляется как бы. И уж совсем нечем дышать Борьке.

– Обруч-то… – шепчет он, а перед лицом его – солдат в гимнастёрке, красной у плеча, простоволосый, с чёрным лицом. Это ему и ещё другим солдатам, что обороняли город, приносил Борька воду, хлеб. И все говорили ему спасибо. И Борька даже подружился с солдатами. А теперь…

– Уходите?.. – спрашивает Борька.

– Борька, – говорит солдат, – Борька Цариков, – и опускает голову, словно в чём виноват перед Борькой. – Прости, Борька, но мы ещё вернёмся!..

* * *

Немцы появились в городе неожиданно.

Сначала, осторожно ворочая пушками из стороны в сторону, будто принюхиваясь, прошли танки, потом прикатили огромные грузовики, и город сразу стал чужим… Немцы были всюду: толкались полуголые у колонок, шастали по домам и выходили оттуда, будто спекулянты рыночные, с узлами всякого барахла, и вслед им тоскливо смотрели белёсыми глазами бабки и крестились на восток.

К Цариковым немцы не зашли. Да и что с того. Мама уехала с братом в Саратов. А он, Борька, уходит с отцом в лес, в партизаны. Только отец раньше. Сначала он, Борька, должен зайти к деду. Так договорились с отцом. Борька пошёл к двери и вышел на улицу.

Он перебегал от дома к дому, прячась за углами, чтобы его не увидели немцы. Но они занимались своими делами, и никто не смотрел на Борьку. Тогда он пошёл прямо по улице, сунув для независимости руки в карманы. А сердце билось тревожно. Он шёл через весь Гомель, и его не останавливал никто.

Он вышел на окраину. Вместо домов торчали печные трубы, как кресты на могилах. За трубами, в поле, начинались траншеи. Борька пошёл к ним, и снова никто не окликнул его.

Чадили головешки на многих пожарах, колыхалась трава, уцелевшая кое-где.

Озираясь по сторонам, Борька прыгнул в траншею. И разом всё в нём застыло, будто остановилось даже сердце. На дне траншеи, неудобно раскинув руки, лежал среди пустых гильз тот солдат с чёрным лицом.

Солдат лежал спокойно, и лицо у него было спокойным.

Рядом, аккуратно прислонённая к стенке, стояла винтовка, и казалось, что солдат спит. Вот полежит немного и встанет, возьмёт свою винтовку и снова станет стрелять.

Борька смотрел на солдата, смотрел пристально, запоминая его, потом повернулся наконец, чтобы идти дальше, и рядом увидел ещё одного убитого. И дальше, и дальше вдоль траншеи лежали люди, недавно, совсем ещё недавно живые.

Вздрагивая всем телом, не разбирая дороги, Борька пошёл обратно. Всё плыло перед глазами, он глядел лишь себе под ноги, голова гудела, звенело-в ушах, и он не сразу услышал, что кто-то кричит. Тогда он поднял голову и увидел перед собой немца.

Немец улыбался ему. Он был в мундире с закатанными рукавами, и на одной руке у него – от запястья до самого локтя – часы. Часы…

Немец сказал что-то, и Борька не понял ничего. А немец всё лопотал и лопотал. А Борька, не отрываясь, смотрел на его руку, на его волосатую руку, увешанную часами.

Наконец немец повернулся, пропуская Борьку, и Борька, озираясь на него, пошёл дальше, а немец всё смеялся, а потом поднял автомат – и за Борькой, всего в нескольких шагах брызнули пыльные фонтанчики.

Борька побежал, немец захохотал вслед, и тут только, одновременно с автоматными выстрелами, Борька понял, что эти часы немец снял с наших. С убитых.

Странное дело – дрожь перестала бить его, и, хотя он бежал, а немец улюлюкал ему вслед, Борька понял, что он больше не боится.

Будто что-то перевернулось в нём. Он не помнил, как очутился опять в городе, около школы. Вот она – школа, но уже это не школа – немецкая казарма. В Борькином классе, на подоконнике, солдатские подштанники сушатся. Рядом немец сидит, блаженствует – пилотку на нос надвинул, в губную гармошку дует.

Прикрыл глаза Борька. Почудился ему шум многоголосый, смех переливчатый. Знакомый смех. Не Надюшки ли со второй парты? Почудился звон ему редкий, медный. Будто Ивановна, уборщица, на крылечке стоит, на урок зовёт.

Открыл глаза – снова немец пиликает, немцы по школе расхаживают, будто всю жизнь они в Борькиных классах живут. А ведь где-то вон там, на кирпичной стенке, ножичком имя его процарапано: «Борька!». Вот только надпись и осталась от школы.

Поглядел Борька на школу, поглядел, как ходят в ней гады эти проклятые, и сердце сжалось тревожно…

Улицы, как малые речки, вливались одна в другую, становясь всё шире. Борька бежал вместе с ними и вдруг споткнулся будто… Впереди, посреди развалин, стояли оборванные женщины, дети – много-много. Вокруг хороводом сидели овчарки с прижатыми ушами. Между ними с автоматами наперевес, с загнутыми рукавами, как на жаркой работе, прохаживались солдаты, пожёвывая сигареты.

А женщины, беззащитные женщины, толпились беспорядочно, и оттуда, из толпы, слышались стоны. Потом вдруг что-то затарахтело, из-за развалин выехали грузовики, много грузовиков, и овчарки поднялись, оскалив клыки: зашевелились и немцы, подгоняя женщин и детей прикладами.

Среди этой толпы Борька увидел Надюшку со второй парты, и Надюшкину маму, и уборщицу из школы, Ивановну.

«Что делать? Как им помочь?»

Борька наклонился к мостовой, схватил тяжёлый булыжник и, не отдавая себе отчёта, что он делает, бросился вперёд.

Он не видел, как обернулась в его сторону овчарка и солдат щёлкнул у неё замком на ошейнике.

Собака пошла, не побежала, а пошла на Борьку, уверенная в лёгкой победе, и немец отвернулся тоже без всякого интереса к тому, что произойдёт там, у него за спиной. А Борька бежал и не видел ничего.

Но собаку увидели мама Надюшки и Ивановна. Они закричали: «Собака! Соба-ка!»

Они закричали так, что на площади даже стало тихо, и Борька повернулся, увидел овчарку. Он побежал. Побежала и собака, раззадоривая себя.

Борька помчался быстрее её, завернул за угол, и в тот момент, когда завернула за ним и овчарка, хозяин её, обернувшись, засмеялся. Женщины закричали снова. И крик их будто подхлестнул Борьку. Сжавшись, как пружина, он распрямился и взлетел на груду кирпича и мусора. Сразу обернувшись, он увидел овчарку.

И крик женщин, и собачья морда с оскаленными зубами будто наполнили Борьку страшной силой. Глянув ещё раз отчаянно в глаза собаки, собравшейся прыгнуть, Борька схватил ржавый лом и, коротко размахнувшись, выставил лом навстречу собаке. Овчарка прыгнула, глухо ударилась о кирпичи и замолкла.

Борька спрыгнул вниз и, оборачиваясь на мёртвую овчарку, на первого убитого им врага, побежал снова к окраине, за которой начинался редкий кустарник. Его пересекала дорога в деревню, где жил дед…

* * *

Они шли лесной тропой, и ноги их утопали в тумане. Как из-за занавеса, выступила кузня. Дед отомкнул дверь, шагнул вперёд, остановился, словно раздумывая, потом глянул по сторонам: на холодный горн, на чёрные стены.

Они развели огонь, и он замельтешил, весело переплетаясь в красные косицы. Железо калилось в нём, становилось белым и гнучим.

Дед глядел в огонь задумавшись.

Они и раньше ковали, дед и внук. Прошлым летом Борька с Тоником, братаном, всё лето в деревне жил, поднаторел в дедовом ремесле, любил его, и дед радовался тому, хвастал, бывало, соседям, что растёт ему взамен добрый коваль, фамильный мастер.

Молоты стучали, железо послушно гнулось.

И вдруг дед молот остановил, сказал, кивнув на гаснущий металл:

– Вишь… Вишь, она, сила-то, и железо гнёт…

Борька стучал молотком в гнущееся железо, думал над дедовыми словами и вспоминал всё, что нельзя, было забыть. Женщин и детей, угоняемых неизвестно куда на машинах с крестами… Волосатого немца с часами до локтя и розовый, со слюной, оскал овчарки…

Облокотясь о колено, смотрел дед в горн, в утихающий огонь.

– Нет, ты не слухай меня, старого. Потому как сила силе рознь, и не набрать немцам на нас никакой силы…

Вдруг они обернулись на ярко вспыхнувший свет неожиданно распахнутой двери и увидели немца с автоматом на груди. Лицо у немца было розовым, и голубые глаза улыбались. Шагнул фриц через порог, сказал что-то деду по-своему.

Дед пожал плечами.

Снова повторил румяный немец свои слова, на лай похожие. Дед головой мотнул.

Посмотрел на деда немец прозрачными глазами… И вдруг автоматом повёл – и брызнуло из ствола пламя.

Увидел Борька, как не на немца, нет, на него, Борьку, посмотрел в последний раз дед, медленно оседая, роняя из рук малый молоток – серебряный голос.

Осел дед, упал навзничь. Обернулся Борька. Немец стоял в дверном проёме, улыбался приветливо, потом повернулся, сделал шаг…

Мгновенья не было. Меньше. Оказался возле немца Борька и услышал сам густой стук молота о каску. Ткнул немца в кузнечный пол румяным лицом, улыбкой. Рванул из побелевших рук автомат. И услышал, как зовут немца:

– Шнель, Ганс!.. Шнель!..

Борька выскочил из кузни, наспех нахлобучив шубейку, глянув в последний раз деду в лицо. Дед лежал спокойный, словно спал… По тропинке к кузне шёл другой немец.

Борька поднял автомат, навёл на немца, нажал крючок – и ткнулся в снег немец, торопивший Ганса.

* * *

Борька шёл целый день, выбиваясь из сил, и ночевал в чёрной холодной бане на задах какой-то тихой деревни. Едва забрезжило, он пошёл снова, всё дальше и дальше уходя в глубину леса, пытаясь найти партизанский отряд «бати». Вторую ночь он провёл в ельнике, трясся от мороза, но всё-таки выдюжил и утром опять пошёл и снова шёл целый день, а когда уже совсем выбился из сил, когда поплыли от голода оранжевые круги перед глазами, сзади скрипнул снег…

Борька резко обернулся, перехватывая поудобнее автомат, и тут же сел, слабея, в снег: на него смотрел молодой парень с карабином в руках и с красной полоской на ушанке.

Очнулся Борька в землянке. На него удивлённо глядели незнакомые люди…

* * *

Командир был строг и громко выспрашивал у Борьки всё придирчиво. Когда Борька рассказал обо всём, «батя» сел на круглую чурбашку, заменявшую стол, и заворошил руками волосы, уставившись в пол. И так сидел молча, будто забыл про Борьку. Борька кашлянул в кулак, переминаясь с ноги на ногу, «батя» взглянул на него пристально и сказал парню, который привёл Борьку:

– Поставьте на довольствие. Возьмите к себе, в разведгруппу. Ну, а оружие… – он подошёл к Борьке и ткнул тихонько в бок. – Оружие он, как настоящий солдат, с собой принёс…

Серёжа, тот самый парень, который нашёл его в лесу, тащил на спине к партизанам, а потом стоял рядом с ним перед «батей», теперь стал Борькиным командиром, начал учить его военному делу.

* * *

Борька шёл в деревню, в незнакомую деревню, к незнакомому человеку, и этот человек должен был по одному лишь паролю проводить Борьку на станцию, к какой-то женщине. Женщина эта приходилась тому человеку не то кумой, не то тёщей. Она ни о чём не должна была знать, она должна была просто кормить его и поить и говорить, если спросят, что Борька – сын того человека, который доводился ей зятем и к которому шёл Борька.

Три дня давалось Борьке, но и на четвёртый ждал бы его Серёжа, и на пятый, и даже через десять дней – его бы ждали, потому что с первого раза доверили серьёзное задание.

Всё шло как по-писаному. Ночь Борька проворочался на палатях у незнакомого человека, который впустил его сразу же, как Борька сказал пароль. А утром они были уже на станции…

«Тёща» поначалу косилась на Борьку. Она велела ему приходить в дом незаметно, чтобы соседи не видели. Но жила «тёща» на отшибе, от соседей далеко, и всё было нормально.

Три дня Борька крутился на станции, стараясь не попасть на глаза немецкой охране, норовя проникнуть к тупикам.

Но тупики сильно охранялись, даже близко нельзя было подойти, и Борька мучался, волнуясь, что у него ничего не выходит.

Время для выполнения задания истекло, к исходу третьего дня Борька ничего не узнал. «Тёща», чувствуя неладное, волновалась тоже, сухо разговаривая с Борькой.

Чтобы хоть как-нибудь ей угодить, Борька, когда она собралась за водой, пошёл с ней. Колонки на станции перемёрзли, работала лишь одна, и за водой пришлось идти чуть ли не через всю станцию.

Они шли обратно уже не спеша, часто останавливаясь, передыхая, с полными вёдрами, когда их нагнал какой-то старик.

– Ох, Михалыч! – закудахтала «тёща». – Никак работаешь?

– Не говори, соседка! – крикнул старик. – Заставили, ироды! Кочегар убёг…

Борька насторожился.

– Ну да ладно! – крикнул старик. – Ладно, в ездки не гонят, всё тут, в маневровых…

– Дядя! – сказал Борька старику. – Я свободный, хочешь, завтра подсоблю.

«Тёща» испуганно глянула на Борьку, но, спохватившись, заговорила бойко и ласково:

– Возьми, возьми, Михалыч! Внучек-то, вишь, какой отмахал, а на паровозе не езживал.

На следующий день рано утром она проводила Борьку к старику, и весь день Борька, скинув пальто, махал лопатой, швыряя уголь в красную глотку топки. Пот полз в глаза, ныла спина, но Борька улыбался. За день паровозик не раз сбегал к тупикам. Все они были забиты вагонами. Тяжёлыми вагонами, потому что, подцепив хотя бы один, старенький паровозик, прежде чем тронуться, долго пыхтел, крутил колёсами на месте, надсаживался, и Борьке приходилось побыстрей шевелить лопатой. А это значило очень много. Это значило, что на станции, в тупике, вагоны с боеприпасами. Склады на колёсах…

* * *

Борька волновался весь вечер, ждал, что вот-вот хлопнет дверь и войдёт «отец», чтобы отвести его обратно, поближе к лесу.

К вечеру Борька засобирался.

«Тёща» испуганно взглянула на него, захлопнула щеколду и заслонила собой дверь.

– Нет, – сказала она. – Одного не отпущу.

Ночью, когда «тёща» уснула, Борька быстро оделся и исчез, тихо открыв дверь.

Он хотел сперва идти прямо в лес к назначенному месту, но в доме родственника «тёщи» горел свет, и он постучал в окно.

За дверью зашевелились, щёлкнул засов. Борька шагнул вперёд, улыбаясь, – и яркий сноп рассыпался перед глазами.

Он словно провалился куда-то, всё исчезло перед ним.

Борька пришёл в себя от нового удара. Перед ним почти вплотную белели тонкие губы полицая. И снова всё застлал красный туман…

* * *

Снег искрился на солнце, слепил белыми брызгами, и небо было синее-синее, как васильковое поле. Вдали что-то грохнуло, и Борька удивлённо посмотрел в небо: фронт ещё далеко, а зимой грозы не бывает. И вдруг всем своим существом ощутил, понял – сразу вдруг понял, что и солнце, и белые эти брызги, и небо синее-синее он видит в последний раз.

Мысль эта пронзила его и потрясла. В ту же минуту снова ударил гром, и Борька снова посмотрел в небо.

В небе, совсем низко над землёй, на бреющем полёте шли наши штурмовики. Целое звено. И на крыльях у них сверкали звёзды.

Он очнулся, когда кто-то сильно толкнул его.

Борька обернулся: «Отец»?!

– Беги!

На дороге они стояли только двое. Немцы и полицаи, отбежав от дороги, сунулись в сугробы, спасаясь от самолётов.

– Беги!

Ревели над головой штурмовики, и с этим рёвом слились автоматные очереди.

Не слышал Борька, как свистели пули рядом с ним, как орали немцы и полицаи, как крикнул в последний раз человек, которого он звал «отцом».

* * *

Новое задание было особое. Как сказал им сам «батя», надо перерезать, словно ножницами, важную дорогу, остановить движение поездов. А удастся, заодно и эшелон взорвать.

Разведчики долго выбирали место, то приближаясь, то уходя в сторону от дороги.

Серёжа был мрачен и гнал отряд без перекуров. По рельсам то и дело сновали дрезины с пулемётными установками и время от времени строчили длинными очередями по лесу. Через каждые полкилометра стояли часовые, их часто меняли, и не было никакой возможности подобраться к дороге. Поэтому Серёжа всё гнал и гнал отряд, злясь на немцев.

– Борька, – сказал он неожиданно, – не возвращаться же так… На тебя вся надежда.

* * *

Когда стемнело, разведчики подошли поближе к дороге и залегли, чтобы прикрыть Борьку, если что. А Серёжа обнял его и, прежде чем отпустить, долго смотрел в глаза.

Борька полз ящерицей, маленький и лёгкий, почти не оставляя за собой следа. Перед насыпью остановился, примеряясь. «Ползком на неё не взобраться – слишком крутая». Он выждал, коченея, сжимая взрывчатку и нож, пока пролетит наверху дрезина, пока пройдёт часовой, и бегом кинулся вперёд к рельсам.

Озираясь по сторонам, он мгновенно раскопал снег. Но дальше шла мёрзлая земля, и, хотя нож был Серёжкин острый, как шило, мерзлота, словно каменная, поддавалась еле-еле.

Тогда Борька положил взрывчатку и стал копать обеими руками.

Теперь надо всю землю до крошки спрятать под снег, но и лишнего не насыпать, чтобы не было горки, чтоб не увидел её часовой, посветив фонариком. И утрамбовать как следует.

Дрезина была уже далеко, когда Борька осторожно сполз с насыпи, засыпая снегом шнур. Дрезина прошла, когда он был уже внизу, но Борька решил не торопиться, подождать часового. Скоро прошёл и немец, прошёл, ничего не заметив, и Борька пополз к лесу.

На опушке его подхватили сильные руки, приняли конец шнура, молча хлопнул по спине Серёжа: мол, молодец.

Где-то вдали раздался неясный шум, потом он усилился, и Серёжа положил руку на замыкатель. Потом промчалась дрезина, тарахтя из пулемётов по макушкам елей, стремительно пронеслась, будто удирала от кого-то. А через несколько минут вдали показался прямой столб дыма, превращающийся в чёрную неподвижную полосу, а потом и сам поезд. Он шёл на полной скорости, и ещё издали Борька разглядел на платформах множество танков.

Он сжался весь, приготовясь к главному, сжались и все разведчики, и в ту минуту, когда паровоз поравнялся с часовым, Серёжа резко шевельнулся.

Борька увидел, как взлетела маленькая фигурка часового, как паровоз вдруг подпрыгнул и залился малиновым светом, как накренился, плавно уходя под насыпь, и за ним послушно пошёл весь эшелон. Платформы складывались гармошкой, грохотало и скрипело железо, расцветая белыми огнями, дико кричали солдаты.

– Отходим! – весело крикнул Серёжа, и они побежали в глубь леса, оставив одного разведчика, который должен был считать потери.

Они шли шумно, не таясь, немцам было теперь не до них, и все смеялись и говорили что-то возбуждённо, и вдруг Серёжа схватил Борьку под мышки, и остальные помогли ему. И Борька полетел вверх, к вершинам елей, освещаемых красными отблесками.

Пулемётную очередь даже никто и не услышал. Дальним молотком протукала она где-то на насыпи, длинная злая пулемётная очередь, и свинцовая злость её, слабея, рассыпалась впустую по лесу. И только одна пуля, нелепая пуля, достигла цели…

Борька взлетел вверх ещё раз, и его опустили, сразу отвернувшись. В снегу, глотая синий воздух, лежал Серёжа, чуть побледневший, без единой царапины.

Он лежал, как здоровая, яркая сосна, упавшая неизвестно отчего; разведчики, растерявшись, склонились над ним.

Борька растолкал их, снял шапку с головы Серёжи. У виска чернело, расплываясь, пятно…

Подбежал, запыхавшись, разведчик, оставленный считать немецкие потери. Подбежал весёлый, нетерпеливый:

– Семьдесят танков, братцы!

Но его никто не услышал. Он молча снял шапку.

– Серёжа… – Борька плакал, как маленький, гладя Серёжу по голове, и шептал, будто упрашивал его проснуться: – Серёжа!.. Серёжа!

* * *

Борька смотрел, как вздрагивают, пригибаясь, тонкие крылья, рассекающие облака, и было и горько и радостно у него на сердце.

Он не хотел лететь в Москву, ни за что не хотел. Но «батя» на прощание сказал:

– Ты всё-таки слетай. Война от тебя не уйдёт, не бойся, а орден получи. Получи его и за себя, и за Серёжу…

* * *

Москва оказалась совсем не такой, какой её Борька раньше видел на картинках. Народ всё больше военный, торопливый. С аэродрома повезли Борьку в гостиницу.

* * *

В Кремле, в зале, Борька сидел и глазел по сторонам.

Наконец все сели, успокоились, и тут Борька увидел. Он даже сам себе не поверил сначала… Да, там, впереди, у стола с маленькими коробочками, стоял Михаил Иванович Калинин…

Он постоял, глядя сквозь очки на людей, добрый, бородатый, совсем как на картинках, и назвал чью-то фамилию.

Борька от волнения фамилию прослушал.

Вызывал Михаил Иванович по фамилии, имени и отчеству, и Борька поэтому не сразу понял, что это про него.

– Цариков Борис Андреевич, – повторил Калинин, – награждается орденом Красного Знамени.

И Борька вскочил и сказал вдруг из зала по-военному: «Я!»

Все засмеялись, и Калинин засмеялся, а Борька, покраснев до макушки, стал пробираться по своему ряду к проходу.

Михаил Иванович протянул Борьке коробочку, пожал руку, как взрослому, и вдруг обнял и поцеловал трижды, по-русски, как целовал Борьку отец, уходя на войну, как целовал его до войны дед…

Борька хотел было идти уже, но Михаил Иванович задержал его за плечо и сказал, обращаясь к залу:

– Поглядите, каков партизан! Вот не зря говорят: мал золотник, да дорог. Взорвал наш Боря эшелон, 70 танков уничтожил!

И Борьке захлопали второй раз и хлопали так долго, пока он, всё такой же, как рак красный, не прошёл сквозь весь зал и не сел на своё место.

И был в жизни Борьки Царикова ещё один день. Тяжёлый и радостный день, когда он вспомнил так быстро забытое детство, тополиную метель в тёплом городе на старой улице.

Это было уже после того, как партизанский отряд «бати» соединился с наступающими войсками и Борька стал ефрейтором, настоящим военным разведчиком. Это было уже после того, как на своём автомате, новеньком ППШ, сделал он острым ножом, оставшимся в наследство от партизанского друга Серёжи, тридцать зарубок – на память о тридцати «языках», которых он взял вместе с товарищами.

Это было в день, когда Борькина часть подошла к Днепру и остановилась напротив местечка Лоева, готовясь к прыжку через реку.

Это было в октябре 1943 года.

Опять была ночь, плескалась вода о прибрежные камни. Возле пояса на тесьме Борька привязал Серёжин нож и ступил в воду, стараясь не шуметь.

Вода обожгла, и, чтоб согреться, он нырнул, и там, под водой, сделал несколько сильных гребков. Он плыл наискосок, не борясь с течением, а используя его, и приметой ему была берёза на том берегу.

Немцы, как всегда, беспорядочно стреляли, и пули шлёпались, будто мелкие камешки, усеивая дно свинцовыми градинами. Ракеты плавили Днепр в синий цвет, и в минуты, когда над рекой выплывала новая ракета, Борька нырял, стараясь подольше задерживать дыхание.

В трусах, с ножом на бечёвке, дрожа от холода, Борька выполз на берег. Невдалеке слышался немецкий говор – немцы были в траншее. Идти дальше – опасно: ночью в темноте запросто можно столкнуться с немцем носом к носу, да и голый человек в темноте заметнее.

Борька оглянулся. Целил он на берёзу и выплыл точно к ней. Мышью шмыгнул он к дереву, влез на него, укрывшись в ветках.

Сидеть тут было опасно. Нет, немецкие трассы шли ниже, но в ответ изредка огрызались и наши, и эти выстрелы могли пройтись и по дереву. Эх, знать бы раньше, можно было предупредить.

Борька замер там, наверху. Место было отличное. По огонькам сигарет, видным сверху, по голосам угадывались траншеи, пути сообщения, окопы, землянки.

Немцы готовились обороняться, и земля вокруг была изрыта траншеями. Громоздились доты, наспех замаскированные.

Борька глядел на землю, раскинувшуюся перед ним, и каждую точку, будто картограф опытный, вносил в уголки своей памяти, чтоб, вернувшись, перенести её на настоящую карту, которую он долго изучал, прежде чем поплыть, и теперь она была перед глазами, будто сфотографированная его памятью.

Штурмовать Днепр Борькина часть начала утром, сразу после артподготовки, во время которой удалось уничтожить несколько мощных дотов, обнаруженных разведкой. Остальные потери врага можно было увидеть только там, прямо на поле боя, на той стороне Днепра, куда уже переправились первые отделения.

Борька поплыл туда вместе с комбатом и был при командном пункте, выполняя приказы. Всякий раз приказ был один: переправиться через Днепр – доставить пакет, привезти пакет.

Днепр кипел от взрывов снарядов, от маленьких фонтанчиков пуль и осколков. На Борькиных глазах вдребезги разнесло понтон с ранеными, и люди тонули прямо на глазах, и ничем нельзя им было помочь.

Несколько раз Борька бросался в самое месиво на берегу, искал лодку, чтобы скорее доставить пакет; он знал теперь, что это значит – доставить вовремя пакет, пронести его целым и невредимым сквозь этот шквал, сквозь это кипение, где земля сомкнулась с небом и водой.

Борька искал лодку и, не найдя, раздевался, как утром, и снова плыл, чудом оставаясь в живых. Найдя же лодку, он загружал её ранеными и грёб что было сил…

К концу дня, когда бой стал удаляться и Днепр поутих, Борька, в восьмой раз переправившись через Днепр, шатаясь от усталости, пошёл искать походную кухню. Уже увидев её синий дымок, Борька присел, радуясь, что дошёл, и сидя уснул.

Разведчики искали его тело на берегу Днепра, ходили вдоль течения, обошли плацдарм и уже считали его погибшим, как батальонный повар нашёл Борьку спящим под кустом.

Его не стали будить, а так спящего и перенесли в землянку. А Борька сладко спал, и снился ему родной город. И тополиная метель в июне. И солнечные зайчики, которые пускают девчонки во дворе. И мама. Во сне Борька улыбался. В землянку входили и выходили люди, громко говорили, а Борька ничего не слышал.

А потом у Борьки был день рождения.

Комбат велел, чтоб повар даже пироги сделал. С тушёнкой.

Пироги получились на славу. И ел их Борька, хоть и стеснялся комбата, а пуще того – командира полка, который вдруг в самый разгар именин приехал на своём «виллисе».

Все вокруг пили за Борькино здоровье.

Когда чокнулись, встал командир полка. Колыхнулось пламя коптилки. Притихли остальные.

Командир полка, человек ещё не старый, но седой, сказал Борьке так, будто знал, точно знал, о чём Борька думает.

– Отца бы твоего сюда, Борька, – сказал он. – Да маму. Да деда твоего, кузнеца. Да всех твоих боевых друзей, живых и мёртвых… Эх, хорошо бы было!

Командир полка вздохнул. Борька смотрел на огонь задумавшись.

– Ну, чего нет, того нет, – сказал командир полка. – Убитых не оживишь… Но за убитых мстить будем. И вот всем нам, – он оглядел бойцов, ездовых, повара, – и вот всем нам, взрослым людям, нужно учиться у этого мальчика, как надо мстить.

Он потянулся через стол к Борьке, чокнулся с ним кружкой, обнял Борьку, прижал к себе:

– Ну, Борька, слушай! Ты теперь у нас герой. Герой Советского Союза.

Все повскакали с мест, даже комбат, все загалдели, выпили свой спирт, заобнимали Борьку.

А он всё думал о том, что командир полка сказал. Об отце, о солдате с чёрным от копоти лицом, о маме и брате Толике, и о Надюшке и её маме, и об Ивановне, о деде, об «отце», о Серёже, о всех людях, которых он знал, которых любил…

Слёзы поплыли у него из глаз.

И все подумали, что плачет Борька от радости.

Через две недели, 13 ноября 1943 года, немецкий снайпер поймал на перекрёстке своего оптического прицела русского солдата.

Пуля достигла цели, и на дно окопа упал маленького роста солдат. А рядом упала пилотка, обнажив русые волосы.

Боря Цариков…

Он умер сразу, не страдая, не мучаясь. Пуля попала в сердце.

Весть о Бориной смерти мигом облетела батальон, и из наших траншей, неожиданно не только для немцев, но и для нашего командира, вдруг рванулась стена огня. Стреляли все огневые средства батальона. Яростно тряслись, поливая немцев, пулемёты и автоматы. Ухали миномёты. Трещали карабины.

Видя ярость людей, комбат первым выскочил из окопа, и батальон пошёл вперёд – мстить за маленького солдата, за Борю Царикова.

Постановлением Совета Министров РСФСР одному из кораблей Советского флота присвоено имя Бори Царикова.

Беседа

До войны это были самые обыкновенные мальчишки и девчонки. Учились, помогали старшим, играли, разводили голубей, иногда даже участвовали в потасовках. Это были простые дети и подростки, о которых знали только родные, одноклассники и друзья.

Но пришел час тяжелых испытаний и они доказали, каким огромным может стать обыкновенное маленькое детское сердце, когда разгорается в нем священная любовь к Родине, боль за судьбу своего народа и ненависть к врагам. Вместе со взрослыми на их хрупкие плечи легла тяжесть невзгод, бедствий, горя военных лет. И не согнулись они под этой тяжестью, стали сильнее духом, мужественнее, выносливее. И никто не ожидал, что именно эти мальчишки и девчонки способны совершить великий подвиг во славу свободы и независимости своей Родины!

Нет! — сказали мы фашистам, —

Не потерпит наш народ,

Чтобы русский хлеб душистый

Назывался словом «брот»....

Где найдется в мире сила,

Чтобы нас она сломила,

Под ярмом согнула нас

В тех краях, где в дни победы

Наши прадеды и деды

Пировали столько раз?..

...И от моря и до моря

Встали русские полки.

Встали, с русскими едины,

Белорусы, латыши,

Люди вольной Украины,

И армяне, и грузины,

Молдаване, чуваши...

...Слава нашим генералам,

Слава нашим адмиралам

И солдатам рядовым…

Пешим, плавающим, конным,

В жарких битвах закаленным!

Слава павшим и живым,

От души спасибо им!

Не забудем тех героев,

Что лежат в земле сырой,

Жизнь отдав на поле боя

За народ — за нас с тобой.

Отрывки из стихотворения С. Михалкова «Быль для детей»

Казей Марат Иванович (1929-1944), партизан Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1965, посмертно). С 1942 г. разведчик партизанского отряда (Минская область).

В деревню, где жил Марат с мамой, Анной Александровной, ворвались фашисты. Осенью Марату уже не пришлось идти в школу в пятый класс. Школьное здание фашисты превратили в свою казарму. Враг лютовал. За связь с партизанами была схвачена Анна Александровна Казей, и вскоре Марат узнал, что маму повесили в Минске. Гневом и ненавистью к врагу наполнилось сердце мальчика. Вместе с сестрой Ад ой Марат Казей ушел к партизанам в Станьковский лес. Он стал разведчиком в штабе партизанской бригады. Проникал во вражеские гарнизоны и доставлял командованию ценные сведения. Используя эти данные, партизаны разработали дерзкую операцию и разгромили фашистский гарнизон в городе Дзержинске. Марат участвовал в боях и неизменно проявлял отвагу, бесстрашие, вместе с опытными подрывниками минировал железную дорогу. Марат погиб в бою. Сражался до последнего патрона, а когда у него осталась лишь одна граната, подпустил врагов поближе и взорвал их... и себя. За мужество и отвагу пятнадцатилетний Марат Казей был удостоен звания Героя Советского Союза. В городе Минске поставлен памятник юному герою.

Портнова Зинаида Мартыновна (Зина) (1926-1944), юная партизанка Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1958, посмертно). Разведчик партизанского отряда «Юные мстители» (Витебская область).

Война застала ленинградку Зину Портнову в деревне Зуя, куда она приехала на каникулы, — это неподалеку от станции Оболь Витебской области. В Оболи была создана подпольная комсомольско-молодежная организация «Юные мстители», и Зину избрали членом ее комитета. Она участвовала в дерзких операциях против врага, распространяла листовки, по заданию партизанского отряда вела разведку. В декабре 1943 г., возвращаясь с задания, в деревне Мостище Зина была выдана предателем фашистам. Фашисты схватили юную партизанку, пытали. Ответом врагу было молчание Зины, ее презрение и ненависть, решимость бороться до конца. Во время одного из допросов, выбрав момент, Зина схватила со стола пистолет и в упор выстрелила в гестаповца. Вбежавший на выстрел офицер был также убит наповал. Зина пыталась бежать, но фашисты настигли ее. Отважная юная партизанка была зверски замучена, но до последней минуты оставалась стойкой, мужественной, несгибаемой. И Родина посмертно отметила ее подвиг высшим своим званием — званием Героя Советского Союза.

Котик Валентин Александрович (Валя) (1930—1944), юный партизан Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1958, посмертно). С 1942 г. — связной подпольной организации в г. Шепетовка, разведчик партизанского отряда (Хмельницкая область, Украина).

Валя родился 11 февраля 1930 г. в селе Хмелевка Шепетовского района Хмельницкой области. Учился в школе №4. Когда в Шепетовку ворвались фашисты, Валя Котик вместе с друзьями решил бороться с врагом. Ребята собрали на месте боев оружие, которое потом партизаны на возу с сеном переправили в отряд. Присмотревшись к мальчику, руководители партизанского отряда доверили Вале быть связным и разведчиком в своей подпольной организации. Он узнавал расположение вражеских постов, порядок смены караула. Фашисты наметили карательную операцию против партизан, а Валя, выследив гитлеровского офицера, возглавлявшего карателей, убил его. Когда в городе начались аресты, Валя вместе с мамой и братом Виктором ушел к партизанам. Обыкновенный мальчишка, которому только-только исполнилось четырнадцать лет, сражался плечом к плечу со взрослыми, освобождая родную землю. На его счету — шесть вражеских эшелонов, взорванных на пути к фронту. Валя Котик был награжден орденом Отечественной войны I степени, медалью «Партизану Отечественной войны» II степени. Погиб Валя как герой в одном из неравных боев с фашистами.

Голиков Леонид Александрович (1926—1943). Юный герой-партизан. Бригадный разведчик 67 отряда четвертой ленинградской партизанской бригады, действовавшей на территории Новгородской и Псковской областей. Участвовал в 27 боевых операциях.

Всего им уничтожено 78 фашистов, два железнодорожных и 12 шоссейных мостов, два продовольственно-фуражных склада и 10 автомашин с боеприпасами. Отличился в боях у деревень Апросово, Сосницы, Север. Сопровождал обоз с продовольствием (250 подвод) в блокадный Ленинград. За доблесть и отвагу награжден орденом Ленина, орденом Боевого Красного Знамени и медалью «За отвагу».

13 августа 1942 г., возвращаясь из разведки от шоссе Луга — Псков неподалеку от деревни Варницы подорвал легковую машину, в которой находился немецкий генерал-майор инженерных войск Рихард фон Виртц. Голиков в перестрелке застрелил из автомата генерала, сопровождавшего его офицера и шофера. В штаб бригады разведчик доставил портфель с документами. В их числе были чертежи и описание новых образцов немецких мин, инспекционные донесения вышестоящему командованию и другие важные бумаги военного характера. Представлен к званию Герой Советского Союза. 24 января 1943 г. в неравном бою в селе Острая Лука Псковской области Леонид Голиков погиб. Президиум Верховного Совета Указом от 2 апреля 1944 г. присвоил ему звание Героя Советского Союза.

Аркадий Каманин мечтал о небе, когда был еще совсем мальчишкой. Отец Аркадия, Николай Петрович Каманин, летчик, участвовал в спасении челюскинцев, за что получил звание Героя Советского Союза. А еще всегда рядом друг отца, Михаил Васильевич Водопьянов. Было отчего загореться сердцу мальчугана. Но в воздух его не пускали, говорили: подрасти. Когда началась война, он пошел работать на авиационный завод, потом на аэродром. Опытные пилоты, пусть всего на несколько минут, случалось, доверяли ему вести самолет. Однажды вражеской пулей было разбито стекло кабины. Летчика ослепило. Теряя сознание, он успел передать Аркадию управление, и мальчик посадил самолет на свой аэродром. После этого Аркадию разрешили всерьез учиться летному делу, и вскоре он начал летать самостоятельно. Однажды с высоты юный пилот увидел наш самолет, подбитый фашистами. Под сильнейшим минометным огнем Аркадий приземлился, перенес летчика в свой самолет, поднялся в воздух и вернулся к своим. На его груди засиял орден Красной Звезды. За участие в боях с врагом Аркадий был награжден вторым орденом Красной Звезды. К тому времени он стал уже опытным пилотом, хотя было ему пятнадцать лет. До самой победы сражался Аркадий Каманин с фашистами. Юный герой о небе мечтал и небо покорил!

Юта Бондаровская летом 1941 г. приехала из Ленинграда на каникулы в деревню под Псковом. Здесь настигла ее страшная война. Юта стала помогать партизанам. Сначала была связной, потом разведчицей. Переодевшись мальчишкой-нищим, собирала по деревням сведения: где штаб фашистов, как охраняется, сколько пулеметов. Партизанский отряд вместе с частями Красной Армии ушел помогать партизанам Эстонии. В одном из боев — у эстонского хутора Ростов — Юта Бондаровская, маленькая героиня большой войны, пала смертью храбрых. Родина наградила свою героическую дочь посмертно медалью «Партизану Отечественной войны» I степени, орденом Отечественной войны I степени.

Когда началась война, и фашисты приближались к Ленинграду, для подпольной работы в поселке Тарновичи — на юге Ленинградской области — была оставлена вожатая средней школы Анна Петровна Семенова. Для связи с партизанами она подобрала самых надежных своих ребят, и первой среди них была Галина Комлева. Веселая, смела, любознательная девочка за шесть своих школьных лет была шесть раз награждена книжками с подписью: «За отличную учебу». Юная связная приносила от партизан задания своей вожатой, а ее донесения переправляла в отряд вместе с хлебом, картошкой, продуктами, которые доставали с большим трудом. Однажды, когда посыльный из партизанского отряда не пришел в срок на место встречи, Галя, полузамерзшая, сама пробралась в отряд, передала донесение и, чуть погревшись, поспешила назад, неся новое задание подпольщикам. Вместе с юной партизанкой Тасей Яковлевой Галя писала листовки и ночью разбрасывала их по поселку. Фашисты выследили, схватили юных подпольщиков. Два месяца держали в гестапо. Юная патриотка была расстреляна. Подвиг Гали Комлевой Родина отметила орденом Отечественной войны I степени.

За операцию по разведке и взрыву железнодорожного моста через реку Дрисса к правительственной награде была представлена ленинградская школьница Лариса Михеенко. Но получить свою награду юная героиня не успела.

Война отрезала девочку от родного города: летом уехала она на каникулы в Пустошкинский район, а вернуться не сумела — деревню заняли фашисты. И тогда однажды ночью Лариса с двумя старшими подругами ушла из деревни. В штабе 6-й Калининской бригады командир майор П.В. Рындин вначале отказался принять «таких маленьких». Но молоденьким девчонкам оказалось под силу то, что не удавалось сильным мужчинам. Переодевшись в лохмотья, ходила Лара по деревням, выведывая, где и как расположены орудия, расставлены часовые, какие немецкие машины движутся по большаку, что за поезда и с каким грузом приходят на станцию Пустошка. Участвовала она и в боевых операциях. Юную партизанку, выданную предателем в деревне Игнатово, фашисты расстреляли. В Указе о награждении Ларисы Михеенко орденом Отечественной войны I степени стоит горькое слово: «Посмертно».

Не мог мириться со зверствами фашистов и Саша Бородулин. Раздобыв винтовку, Саша уничтожил фашистского мотоциклиста, взял первый боевой трофей — настоящий немецкий автомат. Это и стало веской причиной приема его в партизанский отряд. День за днем вел он разведку. Не раз отправлялся на самые опасные задания. Немало уничтоженных машин и солдат было на его счету. За выполнение опасных заданий, за проявленное мужество, находчивость и смелость Саша Бородулин зимой 1941 г. был награжден орденом Красного Знамени. Каратели выследили партизан. Трое суток уходил от них отряд. В группе добровольцев Саша остался прикрывать отступление отряда. Когда все товарищи погибли, отважный герой, позволив фашистам сомкнуть вокруг себя кольцо, выхватил гранату и взорвал их и себя.

Подвиг юного партизана

(Отрывки из очерка М. Даниленко «Гришина жизнь» (перевод Ю. Богушевича))

Ночью каратели окружили деревню. Гриша проснулся от какого-то звука. Он открыл глаза и глянул в окно. По освещенному луной стеклу мелькнула тень.

— Папа! — тихо позвал Гриша.

— Спи, чего тебе? — отозвался отец.

Но мальчик больше не спал. Ступая босыми ногами по холодному полу, он тихонько вышел в сени. И тут услышал, как кто-то рванул двери и несколько пар сапог тяжело прогремели в избу.

Мальчик бросился в огород, где стояла баня с маленькой пристройкой. Сквозь щель в дверях Гриша видел, как вывели его отца, мать и сестер. У Нади текла кровь из плеча, и девушка зажимала рану рукой...

До самого рассвета простоял Гриша в пристройке и смотрел перед собой широко раскрытыми глазами. Скупо цедился лунный свет. Где-то с крыши сорвалась сосулька и с тихим звоном разбилась на завалинке. Мальчик вздрогнул. Он не чувствовал ни холода, ни страха.

В ту ночь у него между бровей появилась маленькая морщинка. Появилась, чтобы никогда уже не исчезать. Семью Гриши расстреляли фашисты.

От деревни к деревне шел тринадцатилетний мальчик с не по-детски суровым взглядом. Шел к Сожу. Он знал, что где-то за рекой был его брат Алексей, были партизаны. Через несколько дней Гриша пришел в поселок Ямецкий.

Жительница этого поселка Феодосия Иванова была связной партизанского отряда, которым командовал Петр Антонович Балыков. Она и привела мальчика в отряд.

С суровыми лицами слушали Гришу комиссар отряда Павел Иванович Дедик и начальник штаба Алексей Подобе- Дов. А он стоял в изорванной рубашке, со сбитыми о корни ногами, с негаснущим огнем ненависти в глазах. Началась партизанская жизнь Гриши Подобедова. И на какое бы задание ни отправлялись партизаны, Гриша всегда просил взять его с собой...

Гриша Подобедов стал отличным партизанским разведчиком. Как-то связные сообщили, что гитлеровцы вместе с полицаями из Кормы ограбили население. Забрали 30 коров и все, что попало под руку, и едут в направлении Шестого поселка. Отряд направился в погоню за врагом. Руководил операцией Петр Антонович Балыков.

— Ну, Гриша, — сказал командир. — Пойдешь с Аленой Конашковой в разведку. Узнайте, где враг остановился, что делает, что думает делать.

И вот в Шестой поселок бредет утомленная женщина с мотыгой и мешком, а с нею мальчик, одетый в не по росту большую телогрейку.

— Это же просо сеяли, люди добрые, — обращаясь к полицаям, сетовала женщина. — А попробуй поднять с малым эти вырубки. Нелегко, ох, нелегко!

И никто, конечно, не заметил, как следят зоркие глаза мальчонки за каждым солдатом, как они все замечают.

Гриша побывал в пяти домах, где остановились фашисты и полицаи. И обо всем узнал, потом подробно доложил командиру. В небо взвилась красная ракета. И через несколько минут все завершилось: партизаны загнали врага в хитро расставленный «мешок» и уничтожили его. Награбленное добро вернули населению.

Ходил в разведку Гриша и перед памятным боем у реки Покать.

С уздечкой, прихрамывая (в пятку попала заноза), маленький пастушок сновал среди гитлеровцев. И такая ненависть горела в его глазах, что, казалось, одна она могла бы испепелить врагов.

А затем разведчик докладывал, сколько видел у врагов пушек, где стоят пулеметы и минометы. И от партизанских пуль и мин находили себе могилы на белорусской земле захватчики.

В начале июня 1943 г. Гриша Подобедов вместе с партизаном Яковом Кебиковым пошел в разведку в район деревни Залесье, где размещалась карательная рота из так называемого добровольческого отряда «Днепр». Гриша пробрался в дом, где подвыпившие каратели устроили вечеринку.

Партизаны бесшумно вошли в деревню и целиком уничтожили роту. Спасся только командир, он спрятался в колодец. Утром его оттуда вытащил местный дедок, как поганого кота, за загривок...

Это была последняя операция, в которой участвовал Гриша Подобедов. 17 июня вместе со старшиной Николаем Борисенко он поехал в деревню Рудую Бартоломеевку за мукой, приготовленной для партизан.

Ярко светило солнце. На крыше мельницы порхала серая птичка, наблюдая хитрыми глазенками за людьми. Широкоплечий Николай Борисенко только взвалил на подводу тяжелый мешок, как прибежал побледневший мельник.

— Каратели! — выдохнул он.

Старшина и Гриша схватились за автоматы и бросились в кустарник, росший у мельницы. Но их заметили. Свистнули злобные пули, срезая веточки ольшаника.

— Ложись! — подал команду Борисенко и выпустил длинную очередь из автомата.

Гриша, целясь, давал короткие очереди. Он видел, как каратели, будто бы наткнувшись на невидимую преграду, падали, скошенные его пулями.

— Так вам, так вам!..

Неожиданно старшина глухо охнул и схватился за горло. Гриша обернулся. Борисенко задергался всем телом и затих. Его остекленевшие глаза смотрели теперь безразлично в высокое небо, а рука впилась, как будто прикипела, в ложе автомата.

Кустарник, где теперь остался один Гриша Подобедов, окружили враги. Их было около шестидесяти человек.

— Сдавайся! — послышались голоса.

Гриша стиснул зубы и поднял руку. К нему сразу же бросилось несколько солдат.

— Ах вы, ироды! Чего захотели?! — крикнул партизан и в упор полоснул по ним из автомата.

Шесть гитлеровцев свалилось ему под ноги. Остальные залегли. Все чаще и чаще над Гришиной головой свистели пули. Партизан молчал, не откликался. Тогда осмелевшие враги вновь поднялись. И вновь под метким автоматным огнем вжимались в землю. А в автомате уже кончились патроны. Гриша выхватил пистолет. — Сдаюсь! — крикнул он.

К нему рысцой подбежал высокий и тонкий, как жердь, полицай. Гриша выстрелил ему прямо в лицо. На какой-то неуловимый миг мальчик окинул взором редкий кустарник, тучки на небе и, приставив пистолет к виску, нажал на спусковой крючок...

Любовь Федоровна Воронкова

Девочка из города

Вступление

   Как девочка в синем капоре появилась в селе Нечаеве

   Фронт был далеко от села Нечаева. Нечаевские колхозники не слышали грохота орудий, не видели, как бьются в небе самолёты и как полыхает по ночам зарево пожаров там, где враг проходит по русской земле. Но оттуда, где был фронт, шли через Нечаево беженцы. Они тащили салазки с узелками, горбились под тяжестью сумок и мешков. Цепляясь за платье матерей, шли и вязли в снегу ребятишки. Останавливались, грелись по избам бездомные люди и шли дальше.

   Однажды в сумерки, когда тень от старой берёзы протянулась до самой житницы, в избу к Шалихиным постучались.

   Рыжеватая проворная девочка Таиска бросилась к боковому окну, уткнулась носом в проталину, и обе её косички весело задрались кверху.

   – Две тётеньки! – закричала она. – Одна молодая, в шарфе! А другая совсем старушка, с палочкой! И ещё… глядите – девчонка!

   Груша, старшая Таискина сестра, отложила чулок, который вязала, и тоже подошла к окну.

   – И правда девчонка. В синем капоре…

   – Так идите же откройте, – сказала мать. – Чего ждёте-то?

   Груша толкнула Таиску:

   – Ступай, что же ты! Всё старшие должны?

   Таиска побежала открывать дверь. Люди вошли, и в избе запахло снегом и морозом.

   Пока мать разговаривала с женщинами, пока спрашивала, откуда они, да куда идут, да где немцы и где фронт, Груша и Таиска разглядывали девочку.

   – Гляди-ка, в ботиках!

   – А чулок рваный!

   – Гляди, в сумку свою как вцепилась, даже пальцы не разжимает. Чего у ней там?

   – А ты спроси.

   – А ты сама спроси.

   В это время явился с улицы Романок. Мороз надрал ему щёки. Красный, как помидор, он остановился против чужой девочки и вытаращил на неё глаза. Даже ноги обмести забыл.

   А девочка в синем капоре неподвижно сидела на краешке лавки.

   Правой рукой она прижимала к груди жёлтую сумочку, висевшую через плечо. Она молча глядела куда-то в стену и словно ничего не видела и не слышала.

   Мать налила беженкам горячей похлёбки, отрезала по куску хлеба.

   – Ох, да и горемыки же! – вздохнула она. – И самим нелегко, и ребёнок мается… Это дочка ваша?

   – Нет, – ответила женщина, – чужая.

   – На одной улице жили, – добавила старуха.

   Мать удивилась:

   – Чужая? А где же родные-то твои, девочка?

   Девочка мрачно поглядела на неё и ничего не ответила.

   – У неё никого нет, – шепнула женщина, – вся семья погибла: отец – на фронте, а мать и братишка – здесь.Убиты…

   Мать глядела на девочку и опомниться не могла.

   Она глядела на ее лёгонькое пальто, которое, наверно, насквозь продувает ветер, на её рваные чулки, на тонкую шею, жалобно белеющую из-под синего капора…

   Убиты. Все убиты! А девчонка жива. И одна-то она на целом свете!

   Мать подошла к девочке.

   – Как тебя зовут, дочка? – ласково спросила она.

   – Валя, – безучастно ответила девочка.

   – Валя… Валентина… – задумчиво повторила мать. – Валентинка…

   Увидев, что женщины взялись за котомки, она остановила их:

   – Оставайтесь-ка вы ночевать сегодня. На дворе уже поздно, да и позёмка пошла – ишь как заметает! А утречком отправитесь.

   Женщины остались. Мать постелила усталым людям постели. Девочке она устроила постель на тёплой лежанке – пусть погреется хорошенько. Девочка разделась, сняла свой синий капор, ткнулась в подушку, и сон тотчас одолел её. Так что, когда вечером пришёл домой дед, его всегдашнее место на лежанке было занято, и в эту ночь ему пришлось улечься на сундуке.

   После ужина все угомонились очень скоро. Только мать ворочалась на своей постели и никак не могла уснуть.

   Ночью она встала, зажгла маленькую синюю лампочку и тихонько подошла к лежанке. Слабый свет лампы озарил нежное, чуть разгоревшееся лицо девочки, большие пушистые ресницы, тёмные с каштановым отливом волосы, разметавшиеся по цветастой подушке.

   – Сиротинка ты бедная! – вздохнула мать. – Только глаза на свет открыла, а уж сколько горя на тебя навалилось! На такую-то маленькую!..

   Долго стояла возле девочки мать и всё думала о чём-то. Взяла с пола её ботики, поглядела – худые, промокшие. Завтра эта девчушка наденет их и опять пойдёт куда-то… А куда?

   Рано-рано, когда чуть забрезжило в окнах, мать встала и затопила печку. Дед поднялся тоже: он не любил долго лежать. В избе было тихо, только слышалось сонное дыхание да Романок посапывал на печке. В этой тишине при свете маленькой лампы мать тихонько разговаривала с дедом.

   – Давай возьмём девочку, отец, – сказала она. – Уж очень её жалко!

   Дед отложил валенок, который чинил, поднял голову и задумчиво поглядел на мать.

   – Взять девочку?.. Ладно ли будет? – ответил он. – Мы деревенские, а она из города.

   – А не всё ли равно, отец? И в городе люди, и в деревне люди. Ведь она сиротинка! Нашей Таиске подружка будет. На будущую зиму вместе в школу пойдут…

   Дед подошёл, посмотрел на девочку:

   – Ну что же… Гляди. Тебе виднее. Давай хоть и возьмём. Только смотри, сама потом не заплачь с нею!

   – Э!.. Авось да не заплачу.

   Вскоре поднялись и беженки и стали собираться в путь. Но когда они хотели будить девочку, мать остановила их:

   – Погодите, не надо будить. Оставьте Валентинку у меня! Если кто родные найдутся, скажите: живёт в Нечаеве, у Дарьи Шалихиной. А у меня было трое ребят – ну, будет четверо. Авось проживём!

   Женщины поблагодарили хозяйку и ушли. А девочка осталась.

   – Вот у меня и ещё одна дочка, – сказала задумчиво Дарья Шалихина, – дочка Валентинка… Ну что же, будем жить.

   Так появился в селе Нечаеве новый человек.

Утро

   Валентинка не помнила, как уснула на теплой лежанке. Голоса слились и отдалились, будто где-то смутно бормотало радио.

   Откуда-то появился старик с косматыми бровями, наклонился над ней, что-то говорил. И потом пропал. Был он на самом деле или приснился Валентинке?

   Она проснулась оттого, что звякнули ведром. Ей показалось, что это пуля звякнула в окно, и она вскочила, еле сдержав крик: «Немцы!»

   Но тут же опомнилась. Тишина окружала её. На бревенчатых стенах, проконопаченных светлой паклей, лежали бледные солнечные полосы. Замороженные окошки тихо светились. Какие маленькие окошки! Совсем не похожие на те высокие окна, которые были в их доме.

   Их дом!

   Мёртвые серые стены с дырами вместо окон, груды извёстки и кирпича возле дверей – вот каким в последний раз она видела этот дом…

   Густое тепло окутывало Валентинку. Оно проникало сквозь подстилку – лежанка была хорошо прогрета. Оно заполняло густые завитки бараньего тулупа, которым была укрыта Валентинка. В первый раз за много дней и ночей она почувствовала, что согрелась.

   А ей среди снеговых просторов уже начинало казаться, что всё её тело пронизано тонкими льдинками, которые больше никогда не растают. А вот сейчас она чувствует, что этих льдинок больше нет и что вся она живая и насквозь тёплая.

   В кухне хозяйка топила печь. Весёлые отблески огня играли на стене. На печке кто-то сладко посапывал. Валентинка заглянула туда. Краснощёкий, вихрастый парнишка крепко спал, оттопырив губы.

   «Романок! – вспомнила Валентинка. – А где же девочки?» И тотчас почувствовала, что на неё кто-то смотрит. Валентинка приподнялась, оглянулась. Солнечные полосы на стенах стали ярко-жёлтыми, на замороженных стёклах заиграли огоньки. Солнечный денёк начинался на улице!

   А из угла, из-за спинки грубой деревянной кровати любопытными глазами глядела на неё рыжеватая девчонка. Светлые косички, будто рогульки, торчали кверху.

   Валентинка узнала Таиску.

   – А твои тётеньки ушли! – сказала Таиска.

   Валентинка встревоженно оглядела избу:

   – Ушли? А меня… А я как же?

   – А ты у нас будешь жить. Мне мамка сказала. Тебе хочется у нас жить?

   – Не знаю. Мне всё равно.

   – А ты фашистов видела? Они страшные?

   Валентинка молчала. Когда начинали говорить про немцев, у неё каменело сердце. Но Таиска не унималась:

   – А немцы прямо к вам в дом пришли, да?..

   Из кухни появилась мать.

   – Это кто здесь про немцев затеял? – сердито сказала она. – Больше разговоров не нашли? Картошка сварилась, вставайте чистить!

   Потом подошла к Валентинке и ласково спросила:

   – Отогрелась?

   Таиска живо соскочила с постели и растолкала Грушу. Груша поднялась лениво. Она была пухлая, белая, похожая на булку. Она одевалась, а сны всё ещё снились ей. Далёкими глазами посмотрела она на Валентинку: может, и Валентинка ей тоже снится?

   Девочки уселись возле чугуна с картошкой. Над чугуном поднимался горячий пар.

   – Мамка, гляди-ка! – шепнула Таиска, показывая на Грушу.

   Груша в полусне вместо ножа взяла ложку и водила ею по картошине. Мать и Таиска громко рассмеялись.

   Груша очнулась, бросила ложку и сказала:

   – Тогда пусть и Валентинка встаёт картошку чистить. Старшие чистят, а она нет?

   – Вставай, дочка, пора! – сказала мать.

   Валентинка с сожалением вылезла из-под тулупа. Она умылась над кадкой и тоже подошла к чугуну.

   Как чудно! Чужая женщина зовёт её дочкой. Значит, и Валентинка должна называть её мамой?

   Валентинка чистила горячую картошку, обжигала пальцы, а сама то и дело взглядывала на хозяйку. Худенькая женщина с гладкими светло-русыми волосами. На лбу у неё три морщинки. Сквозь рыжеватые ресницы весело поглядывают яркие синие глаза. Может быть, она добрая… Только совсем, совсем не похожа она на молодую черноволосую Валентинкину маму.

   «Мама! Мамочка!..»

Страшный дед. Таиске попадает от матери

   Дверь хлопнула. Кто-то вошёл в избу. Валентинка оглянулась и чуть не уронила картошину. Лохматый старик, который пригрезился ей вчера, стоял у порога и снимал полушубок.

   – Кто это? – прошептала она.

   – Это наш дедушка, – ответила Таиска. – Отцов отец.

   Какие густые белые у него кудри! И какие косматые брови, даже глаз не видно!

   Вот таким стариком пугали Валентинку, когда она была совсем маленькая: «Если будешь плакать, придёт старик с мешком и заберёт тебя!» Теперь она будет жить у этого старика в доме и называть его дедушкой. А он, как видно, сердитый…

   Мать поставила на стол блюдо картошки со шкварками.

   Романок почувствовал вкусный запах и сразу поднял вихрастую голову:

   – Ишь какие! Сами едят, а меня не зовут!

   – Спать-то и не евши можно, – ответил дед.

   Но Романок уже соскочил с печки.

   Валентинка не знала, куда ей садиться.

   – Садись к окошку! – шепнула ей Таиска.

   Валентинка села. Это было самое удобное место: и никто не толкает, и можно в проталинку заглядывать на улицу.

   – Мамка! – вдруг закричала Груша. – Ну посмотри, она на моё место села!

   – Ну и что ж! – ответила мать. – Пусть сидит.

   – Нет, не пусть! Я всегда там сижу! Уходи оттуда, постарше тебя есть!

   Валентинка молча встала. Но когда она хотела сесть на табуретку, которая стояла рядом, Романок закрыл её руками:

   – Не садись! Это я принёс!

   – Иди сюда, – сказала мать Валентинке, – садись рядом со мной. Да руки-то, не стесняйся, протягивай. Бояться тебе некого, ты теперь здесь не чужая.

   Валентинка ждала, когда ей дадут тарелку. Но никаких тарелок не подали на стол, а все ели прямо из большой миски. Ложки у неё тоже не оказалось. Она сидела молча, положив руки на колени, и не знала, что делать.

   – Ты что же не ешь? – спросила мать. – У нас зевать некогда, как раз без завтрака останешься.

   Романок и Таиска переглядывались и потихоньку смеялись чему-то.

   – Ты что же это, видно, картошку не любишь? – сказал дед. – Ну, да ведь у нас не город. Колбасу не продают.

   Валентинка сидела опустив голову. Она думала, что это ей нарочно не дали ложку и теперь смеются. Может, ей встать и уйти из-за стола?

   – Да у неё ложки нет! – догадалась Груша. – Куда же она ложку дела? Ведь я всем подала.

   – Как так нету? – живо сказала Таиска. – Да вот она лежит.

   И она отодвинула хлебную ковригу, за которой притаилась деревянная ложка.

   – Это что ещё? – закричала мать. – Что за фокусы?.. Валентинка, возьми ложку да хлопни её по лбу, чтоб ей в другой раз неповадно было!

   И тут же сама хотела хлопнуть Таиску. Но девчонка живо юркнула под стол.

   – Вот и сиди там! – сказала мать. – Мало тебе над Романком мудрить, так теперь к другой привязалась?.. А ты, Валентинка, что сидишь, как курица? Видишь – ложки нет, кричи: «Дайте мне ложку!» Разве можно себя в обиду давать?

   – А меня Таиска один раз на худой стул посадила, – сказал Романок, – я даже шлёпнулся!

   Таиске надоело сидеть под столом. Она вылезла с другой стороны, возле деда: здесь уж мать её ни за что не достанет!

   Сначала Таиска сидела хмурая, но скоро всё забыла и опять повеселела. Когда налили чай, она придвинула Валентинке синюю мисочку и шепнула:

   – Бери сахар!

   Валентинка положила, как дома, две ложки. А Таиска уже снова сидела возле Романка, и снова оба давились от смеха.

   Валентинка хлебнула чаю, сморщилась и поставила чашку обратно.

   Таиска и Романок так и прыснули.

   – Что, обварилась? – спросил дед. – Ты не по городскому пей, а по-нашему, по-деревенски – из блюдечка. Вот и не обваришься.

   – Мамка, – крикнула Груша, – гляди-ка, да они ей вместо сахару соли дали!

   Мать хотела схватить Таиску за косички, но та выскочила из-за стола и убежала в горницу.

   Мать налила Валентинке свежего чаю:

   – Пей, дочка!.. А ты, Таиска, запомни: уж доберусь я до тебя – не проси милости!

Новые знакомые

   Груша ушла в школу. В сумку с книгами она засунула бутылку молока, кусок хлеба и сладкую пареную брюкву. До обеда далеко – проголодаешься.

   Таиска позвала Валентинку в горницу и вытащила из-под кровати ящик. Там лежали её куклы, все растрёпанные, раздетые, с облупленными носами. Но у Валентинки, когда она увидела их, даже румянец проступил на щеках. Как давно уже не играла она в куклы! Таиска схватила одну куклу за ногу, показала:

   – Это Верка!

   Другую подняла за косу:

   – Это Клашка!

   Потом снова пошвыряла в ящик:

   – Ну их! Пойду на улицу!

   Таиска убежала гулять. Романок увязался за ней.

   Мать села чинить бельё: завтра суббота, надо всей семье баню устраивать, надо чистые рубашки приготовить.

   А Валентинка подсела к ящику. И тотчас куклы ожили и заговорили с ней.

   – Где вы были? – спросила Валентинка. – Почему вы такие растрёпанные? Почему вы голые?

   – Это мы от немцев бежали, – отвечали куклы. – Мы всё бежали, бежали – по снегу, через лес…

   – Ну ладно, ладно! Не будем про это говорить… Сейчас надо сшить вам платья. Посидите немножко.

   Валентинка подошла к матери:

   – Пожалуйста…

   И запнулась. Валентинка не знала, как назвать её. Тётя Даша? Но ведь эта женщина её в дочки взяла! Значит, мама?..

   А мать глядела и ждала, как девочка назовёт её.

   – Пожалуйста… дайте мне иголку и ножницы.

   Мать усмехнулась, подала ей иголку и ножницы. Девочка поспешно отошла.

   Какое красивое жёлтое платье получается для Веры! Какое нарядное!

   И вот в то время, когда Валентинка одевала в новое платье куклу, на крыльце раздался топот, смех, говор, и в избу ввалилась целая ватага девчонок и маленьких ребятишек. Впереди была Таиска.

   – Что это? – удивилась мать. – Никак, всей деревней явились?

   – Явились! – ответила Таиска.

   – Вот хорошо-то! Не видали тут вас с вашим озорством!

   – Да мы, мамка, не будем озоровать. Вот только девчонки Валентинку посмотрят, и всё. Ведь хочется же им посмотреть!

   И не успела мать ответить, как орава уже хлынула в горницу. А чтоб не топтать полы, почти все сбросили у дверей валенки и зашлёпали босыми пятками по белым половицам.

   Валентинка растерялась. Она смотрела то на одну, то на другую большими, немножко испуганными глазами. Чего они хотят? Что им надо?

   Сначала все молчали. Девчонки подталкивали друг друга, хихикали и с любопытством разглядывали Валентинку.

   Первой заговорила Таиска:

   – Она городская! Всегда в городе жила! Там дома знаешь какие? Избу на избу поставь, и то мало!

   Одна из девчонок, толстоногая Алёнка, подсела к Валентинке:

   – У тебя куклы были?

   – Были, – тихо ответила Валентинка. – У одной глаза закрывались.

   – А ещё чего было?

   – Посуда.

   – А мы посуду из глины делаем, – вмешалась черноглазая Варя. – Всё: и чашки и чайники…

   – У! Ты погляди только, какая у нас посуда! – затараторила Таиска. – Только у меня побилась вся, вся до крошечки! Вот у Вари…

   – А у меня? А у меня плохая? – закричала Алёнка. – У меня даже с цветочками!

   И девочки наперерыв начали рассказывать Валентинке, как летом они ходили в овраг за глиной (в этом овраге даже пещерки сделались!), как мочили эту глину, как мяли, как лепили из неё куклам посуду, а потом сушили на солнце. И тарелочки делали, и чугунки, и кринки! А Славка Вихрев даже самовар сделал. И печку из глины сделали, и даже топили её прямо по-настоящему, настоящими дровами: и огонь горел, и дым в трубу шёл!..

   Но им бы не догадаться это сделать, если бы не Груша. Груша тогда в школу пошла, и там учительница им показала, как из глины грибы лепить. Груша принесла глиняный гриб домой и показала Таиске. Вот Таиске в голову и пришло: «Если можно гриб слепить, то, может, и ещё что-нибудь можно?» А Груша говорит: «Больше ничего нельзя. Раз учительница показала гриб, значит, и можно только гриб». А вот они пошли в овраг да и начали всё лепить!

   – А меня возьмёте посуду делать? – спросила Валентинка. – А я сумею?

   – Сумеешь, – ответила Таиска. – Романок и то чего-то слепил: не то санки, не то гуся.

   – И вовсе танкетку! – сказал Романок. – Не разглядит ничего, а тоже!..

   – А где этот овраг?

   – А вот, за усадьбами. Только сейчас там сугробы!

   – Весной пойдём, когда растает.

   – А я знаю, где одна птичка живёт! – сказал Романок. – В малиннике. Как лето, так и опять там живёт. Гнёздышко и сейчас там висит…

   – Птичка? – обрадовалась Валентинка. – И каждый год прилетает? В своё гнёздышко? Какая она – серенькая?

   – Как зола. А грудка синенькая…

   – Это варакушка.

   – А ты почём знаешь? – удивилась Таиска. – Видела разве?

   – Живую не видела, – ответила Валентинка, – а в книге видела. Такая маленькая, серая, с голубой грудкой… Ты мне её покажешь, Романок?

   – А в этой книге и другие птицы были? – спросила Варя.

   – Да. Там все птицы были, какие только есть на свете. Все нарисованы. Мама читала мне про них, а я глядела картинки. Там и колибри есть.

   – Какие колибри?

   – Такие. Маленькая птичка, с напёрсток. И вся будто драгоценными камнями усыпана, так и блестит!

   – Такие не бывают, – сказала Алёнка.

   – А вот и бывают! – крикнула Таиска. – Мало ли какие бывают! И не такие ещё – с горошину бывают!.. Правда, Валентинка?

   – А где эта книга? – спросила Варя. – Ты её не принесла с собой?

   – Нет.

   – Эх ты, завязала бы в узелок и понесла!

   – Я не знала…

   – Что не знала?

   – Я не знала, что всё так будет…

   Таиска быстро оглянулась на мать и прошептала:

   – А как всё было-то? Немцы твоих родных убили, да?

   – Да.

   – И мамку твою, да?

   – Да.

   Валентинка перестала улыбаться. Она тихо и безучастно положила в ящик куклу в жёлтом платье…

   Ей сразу вспомнился страшный день, последний её день в городе… Город бомбят. Их дом стоит, окутанный дымом и пылью. Вместо окон тёмные дыры. На ступеньки выбегает мама с маленьким Толей на руках. Валентинка видит её как живую. Вот она – в синем платье, с чёрной развевающейся прядкой волос. Она испуганно кричит: «Валя! Валечка!..» Вдруг – удар. Бомба… Валентинка опомнилась среди каких-то разбитых брёвен – видно, её отбросило волной – и отсюда увидела чёрную яму, груды обломков и клочья синего платья под рухнувшими кирпичами… Она царапала эти кирпичи, раскидывала их, кричала, звала маму. Мама не откликнулась. Чужие женщины оттащили её от развалин и насильно увели куда-то. И потом дорога, деревни, снега, лес… И всё время мороз…

   – Вы чего там затихли? – беспокойно спросила мать. – Что случилось?

   Она вошла в горницу и сразу увидела помертвевшее лицо Валентинки.

   – Об чём разговор был, ну? – обратилась она к девчонкам. – Вы что ей сказали?

   – Мы ничего… – ответила Варя. – Мы только про книжку…

   – А про немцев даже и не говорили, – добавил Романок. – Таиска только спросила: правда, что её мамку фашисты убили?

   Мать рассердилась. Ух, как она рассердилась, даже покраснела вся! Она схватила Таиску за руку, нашлёпала и выгнала из горницы.

   – Бессовестная! – кричала она на Таиску. – Жалости у тебя нету! Сердца у тебя нету! Или у тебя вместо головы пустой котелок на плечах?!

   Таиска ревела, а девчонки, видя такую грозу, бросились в кухню, поспешно надели свои валенки и одна за другой шмыгнули за дверь.

   – Иди сюда, дочка! – ласково сказала мать Валентинке. – Иди посиди со мной, послушай, что я расскажу тебе.

Мать устраивает необыкновенную баню

   В субботу вечером, убрав скотину, мать вытащила из печки огромный чугун с горячей водой и сказала:

   – Ребятишки, готовьтесь!

   – Сейчас в печку полезем! – закричала Таиска. – Париться!.. Валентинка, в печку полезем!

   Валентинка думала, что Таиска вышучивает её. Как это они вдруг полезут в печку?

   – Чудная эта Валентинка, – сказала Груша, – ничего не понимает. А ещё городская!

   Тем временем мать вытащила из печки все горшки и кринки, настелила всюду свежей соломы – и в самой печке, и на шестке, и на полу возле печки. Налила в таз горячей воды, сунула в него берёзовый веник и поставила в печку.

   – Баня готова, – сказала она. – Кто первый?

   – Я! – закричала Таиска, живо сбрасывая платье. – Я готова!

   – Ну уж нет, – возразила Груша, – ты успеешь. Тут и постарше тебя есть!

   Но пока-то Груша говорила, пока-то развязывала поясок, Таиска уже залезла в печку. Мать прикрыла её заслонкой, а Таиска плескалась там и выкрикивала что-то от избытка веселья.

   – Лезь и ты, – сказала мать Валентинке. – Печка широкая, поместитесь.

   – Я измажусь вся! – прошептала Валентинка.

   – А ты осторожнее. Стенок не касайся.

   Валентинка разделась, неловко полезла в печку и тут же задела плечом за устье, чёрное от сажи.

   – Разукрасилась! – засмеялась мать.

   – Лезь, лезь скорее! – кричала Таиска из печки. – Иди, я тебя веничком попарю!

   Валентинка боялась лезть в печку. Но когда влезла, ей вдруг эта баня очень понравилась. Блаженное тепло охватило её. Крепко пахло веником и свежей соломой. Таиска окунула веник в мыльную воду и принялась легонько хлестать её по спине.Потом тёрли друг друга мыльной мочалкой. И всё это было очень приятно.

   В печке было темно, только щёлочка вокруг заслонки светилась, как золотая дужка. Эта жаркая пахучая тьма, эта шелковистая влажная солома под боком, этот веник, одевающий тёплым дождём, – всё размаривало, разнеживало, отнимало охоту двигаться. Даже Таиска угомонилась и прилегла на солому.

   Валентинке вспомнилась сказка про Ивашечку. Вот он так же сидел в печке, прятался от бабы-яги. И представилось ей, будто она и есть Ивашечка. Она притаилась и слушала, не летит ли на помеле баба-яга.

   Но в печке долго не просидишь. Стало душно. Хотелось высунуться, глотнуть свежего воздуху.

   – Мне жарко… – прошептала Валентинка.

   – Мне тоже, – сказала Таиска. И закричала: – Мамка, открывай!

   – Ага, запарились! – сказала мать и открыла заслонку.

   Таиска выкатилась из печки как колобок. А Валентинка опять зацепилась и посадила на плечо чёрную отметину. Пришлось замывать. Мать посадила их в корыто, облила тёплой водой, дала холщовое полотенце.

   – Вытирайтесь, одевайтесь – и марш на лежанку сохнуть!

   Валентинке казалось, что никогда ещё чистое бельё не пахло так свежо, как пахла эта заплатанная рубашка, которую дали ей. Всё её тело как будто дышало. Влажные руки всё ещё пахли веником. Это был такой новый для Валентинки запах, такой крепкий и необычный!

   За ужином дед спросил:

   – Ну как нашей барышне баня показалась? Понравилась или нет?

   – Понравилась, – тихо ответила Валентинка.

   Но дед не поверил:

   – Ну, где же там! В городе-то в банях и светло, и тепло, и шайки тебе, и души всякие, а тут – словно горшок с кашей в печку посадили. Ну, да уж не взыщите, у нас городских бань нету!

   «Я и не взыщу, – хотелось ответить Валентинке. – Мне в печке мыться очень понравилось, даже лучше, чем в бане!»

   Но она уткнулась носом в кружку с молоком и ничего не ответила. Она боялась деда.

Прибыль в доме. В избе появляются новые жильцы

   Мать сегодня то и дело заглядывает в овчарник. Всё ходит, смотрит чего-то. И даже поздно вечером, когда уже все легли спать, Валентинка услышала, как она зажгла лампочку и, накинув шубейку, опять пошла в овчарник.

   На этот раз она вернулась очень быстро и сразу стала будить деда:

   – Отец, отец, встань, помоги!

   И снова ушла. Дед тоже быстро поднялся и поспешил за ней.

   Валентинка встревожилась. Что случилось? Она торопливо надела платье – может, сейчас придётся бежать?

   Девочки спокойно спали на большой кровати. На краю печки похрапывал Романок. Ну почему же они все спят, когда в доме такая тревога?

   Через некоторое время захлопали двери во дворе, раздались шаги в сенях. Вот мать идёт, вот дед, а вот ещё чьи-то мелкие шажки – тук, тук, тук…

   Открылась дверь. Вошли мать и дедушка, а за ними вбежала большая чёрная овца. Мать несла что-то, завёрнутое в дерюжку. И когда она эту дерюжку развернула, Валентинка увидела маленьких, ещё мокрых ягняток.

   Она вскочила с постели:

   – Ой, какие малюсенькие!

   Ягняток было трое. Они еле стояли на своих растопыренных тонких ножках. Овца подошла к ним и начала их облизывать своим шершавым языком, и так яростно лизала, что ягнята не могли устоять, падали и кувыркались.

   – Ну, хватит, хватит! – сказала мать. – Умыла, и ладно. Давай-ка лучше покорми своих ребят!

   Дед подержал овцу, а мать взяла ягняток и подсунула к вымени. Ягнята тотчас принялись сосать. Только вышло не совсем хорошо: два чёрных сосали, а третий, белогрудый, бегал вокруг и кричал тоненьким голоском. Мать оттащила одного чёрного и подсунула белогрудого. Но чёрный рвался из рук. И не успела мать его выпустить, как он уже снова бросился и оттолкнул белогрудого. Мать покачала головой:

   – Вот безобразники! Придётся этого отдельно подкармливать.

   Она налила молока в бутылку и надела резиновую соску.

   – Неужели пить будет? – удивилась Валентинка. – Разве он сумеет из соски? Разве он ребёночек?

   – А кто же он? – улыбнулась мать. – Конечно, ребёночек… Овечий только.

   Ягнёнок сначала не взял соску, выплюнул. Но когда капелька молока попала ему на язык, он почмокал и принялся сосать.

   – Дай-ка я! – попросила Валентинка. – Дай, пожалуйста!

   Мать дала ей бутылку.

   – Гляди-ка, пьёт! – обрадовалась Валентинка. – Пьёт из соски! Ой, до чего милая мордочка! До чего милые глупые глазочки!..

   Валентинка обняла ягнёнка и поцеловала его в белый круглый лоб.

   Мать и дед посмотрели друг на друга и молча улыбнулись.

   – Может, и приживётся, – пробормотал дед, кряхтя и укладываясь спать. – Наши-то вон к скотине не больно ласковы, а эта – ишь…

   – Не сглазь! – тихо ответила мать.

   Валентинка не слышала этих слов. А если б и слышала, то не обратила бы внимания, так она была рада ягнятам. Ведь она таких барашков видела раньше только на картинках!

Валентинка завоодит в овчарнике нерушимую дружбу

   Ягнята так и остались жить в избе. Мать боялась, что в овчарнике они замёрзнут, простудятся да и овцы их могут ушибить.

   С ягнятами в избе стало очень весело. Несколько раз в день к ним приходила овца, кормила их. Белогрудому всегда доставалось меньше всех. Но для него бывала приготовлена бутылка с тёплым молоком, и Валентинка поджидала его.

   И к молоку и к Валентинке ягнёнок привык скоро. Ей уже не приходилось совать ему соску в рот – он сам хватал её, чмокал и подталкивал, как подталкивают ягнята вымя, когда молоко задерживается.

   После кормёжки ягнята начинали играть. Они бегали взапуски взад и вперёд – из кухни в горницу, из горницы в кухню. Маленькие твёрдые копытца мелко стучали по полу, будто горох сыпался. Ягнята подпрыгивали, подскакивали, налетали друг на друга, бодались безрогими лбами и снова мчались гурьбой от печки в горницу и из горницы к печке.

   – Будет вам! – кричала на них мать. – Опять есть захотите!

   Романку не терпелось – ему непременно хотелось схватить какого-нибудь ягнёнка на руки. Ягнята не давались, он бегал за ними, падал, они прыгали через него, девочки смеялись, и такой шум поднимался в избе, такой базар!..

   Валентинка не могла нарадоваться на ягняток. Особенно на своего, на белогрудого. Он её знал, и Валентинка этим очень гордилась. Если б можно было, она бы не расставалась с ним. Она целовала его маленькую мокрую мордочку, белую отметину на лбу, тёплые атласные ушки и осыпала его всеми ласковыми словами, какие только могла придумать.

   Мать давала ягнятам попрыгать и поиграть, а потом загоняла их в хлевушок под кухонной лавкой. Валентинка сначала помогала ей. А потом целиком взяла на себя эту заботу: выпускать их к овце, загонять обратно, убирать грязную подстилку и стелить свежую. И часто, когда ягнята сладко дремали в тёплой полутьме, она сидела возле и в щёлочку любовалась ими.

   Прошла неделя. Ягнята подросли, окрепли. Их густая шерсть закрутилась пушистыми завитками. У двух чёрных отчётливо выглянули крутые рога.

   – Ну, братцы, пора вам в овчарник, – сказала мать. – Довольно тут грязнить да буянить!

   Валентинка помогала переселять ягнят. Как жалко! Ну где им там попрыгать? Большие овцы их затолкают. Вдруг этот дуралей, жёлтый бык, из своего стойла вырвется да начнёт бушевать по овчарнику?

   – Ничего, ничего, – говорила мать, – привыкнут. А этого дуралея мы не выпустим. А хочется ему: ишь как поглядывает!

   Бычок смиренно глядел на них сквозь широкую щель своими влажными большими глазами. Валентинка вспомнила, сколько ей пришлось однажды вытерпеть из-за этого смиренника. Но она подошла к нему, увидела его забавную тупую морду, потрогала нежные складочки на его жёлтой шелковистой шее и забыла все свой обиды:

   – Огонёк, дай я тебя поглажу, миленький!

   А когда вышли из овчарника, она обратилась к матери:

   – Можно, я буду с тобой Огонька поить?

   – С кем?

   Валентинка потупила голову: она знала, что матери очень хочется, чтоб Валентинка сказала: «С тобой, мама!»

   Но она не могла назвать её мамой. Ну не может, и всё!

   – Ну что же, – со вздохом сказала мать, – если хочешь, давай поить вместе.

   С этого дня Валентинка стала ходить с матерью в овчарник. Мать показала ей, как открывать дверцу, чтобы не выпустить бычка, как ставить бадейку, чтобы он не опрокинул, и как держать её, чтобы он не ударил рогом. Рога у него уже торчали в стороны, как у заправского быка.

   Сначала Валентинка побаивалась Огонька, такой он неумный, такой бестолковый – наскакивает, толкается, чуть с ног не сшибёт. А чуть зазеваешься – сейчас заберёт себе в рот Валентинкино платье и начнёт жевать. Вот такой чудной! А однажды он лизнул Валентинку прямо в лицо, словно тёркой провёл.

   – Ой, меня бык умыл! – закричала Валентинка со смехом.

   Мать засмеялась тоже:

   – Вишь как он тебя любит! Знает же, глазастый, кто ему пойло носит.

   Зато в избе, когда увели ягняток, Валентинке показалось пусто и скучно. Таиска и Романок пропадали на улице. Домоседка Груша или учила уроки, или вязала чулки. И тогда Валентинка снова расставляла свои картинки, глядела на них и что-то шептала, словно разговаривала с невидимыми людьми.

Таиска уводит Валентинку на улицу и неожиданно получает синяк

   Перед вечером прояснело, снова ударил лёгкий морозец. Но снег почернел и подёрнулся настом. Зажурчали невидимые подснежные ручьи. Таиска пристала к Валентинке:

   – Пойдём к девчонкам! Ну что ты всё дома да дома? Только и сидишь в углу, как мышь.

   – Ступай, ступай, – подхватила мать, – пускай тебя ветерком обдует.

   – В овраг пойдём! Помнишь, где глина?

   Интересно посмотреть, какой это овраг. А может, там уж и снега нет, и пещерки видно.

   Валентинка оделась. Вместо худых ботиков мать дала ей старые Грушины валенки с галошами. Девочки отправились. Романок тащился сзади. Зернистый снег проваливался и крепко хрустел под ногами. По дороге зашли за Варей, постучали в окно Алёнке. Девочки немножко сторонились Валентинки: они ещё не привыкли к ней.

   Дошли до прогона и свернули на узкую тропочку, которая вела вниз, к реке. Тут, возле тропочки, и был овраг. Края его обнажились и ярко желтели под солнцем.

   – Смотрите, вербушка! – вдруг сказала Варя. – Барашки вылезли!

   – Где?

   На самом краю оврага среди ольховых кустов стояла молодая верба. Её тёмно-красные ветки были украшены белыми шелковистыми комочками. Это было самое весёлое, самое нарядное деревце во всём перелеске.

   Девочки стали думать, как бы достать вербушку. На дне оврага лежал глубокий снег. Только Таиска долго думать не стала – полезла прямо через сугроб. Местами наст выдерживал её, местами нет, и тогда Таиска проваливалась выше колен и барахталась в жёстком снегу. Снег набился ей в рукава и в валенки.

   Но Таиска всё-таки добралась до вербы.

   – Эй, вербушка!

   Девчонки, видя такую удачу, тоже полезли через сугроб. И Валентинка полезла. Ей было и страшно – а вдруг провалишься с головой – и интересно: ей ещё никогда не приходилось перелезать через такой сугроб. Будто она моряк, который отправляется в широкое море и не знает, переплывёт его или нет. Когда ноги скользили по блестящей корочке наста, ей казалось, что она идёт, не касаясь земли. Когда вдруг с хрустом ломался наст, ей чудилось, что она стремглав летит куда-то в пропасть… Она выкарабкивалась, отряхивала снег и смеялась вместе с девчонками.

   Вот и верба! Какая она пушистая, как она расправила свои ветви, даже ломать её жалко!

   Но Валентинке жалко, а Таиске не жалко – она уже целый пук наломала. И Варе с Алёнкой не жалко – они тоже ломали и кромсали тёмно-красные ветки. И Романку не жалко. Он стоит на тропинке и кричит, чтоб Таиска ломала больше – на его долю. Но не идти же Валентинке домой с пустыми руками! Она отломила одну пушистую ветку. Какая сочная и как остро пахнет, когда отломишь!

   «Ещё зима, а она цветёт», – подумалось Валентинке. Но, оглянувшись кругом, она среди чёрных деревьев увидела кусты, увешанные красно-бурыми серёжками. Что такое? Кругом блестит снег, а кусты стоят и красуются, будто уже май наступил на улице. Красные серёжки над снегом! А вот и ещё чудеснее: низенькие кустики внизу оврага подёрнулись, словно туманом, лёгкой зеленью. Ещё зима кругом, ещё спят ёлки и большие деревья стоят совсем голые и безмолвные.

   Но что же волшебное случилось здесь? Может, сама Весна была этой ночью в перелеске и дотронулась до этих кустов?..

   – Валентинка, ты что же? – крикнула Таиска. – Чего стоишь?

   Валентинка встрепенулась. Девчонки с охапками вербы уже выбрались на тропинку. Валентинка пустилась в обратное путешествие через сугробы. Когда все собрались на тропинке, девочки удивились:

   – Что же ты, Валентинка, лазила, а ничего не наломала?

   – На вот, я тебе дам, – сказала Варя.

   – Я сама дам, – вмешалась Таиска, – у меня хватит!

   Вдруг откуда-то из-за кустов вылетел снежный комок и – бах! – прямо Таиске в спину.

   – Ай! Кто это?

   Послышался негромкий смех. Из-за кустов вылетело сразу несколько жёстких снежков – и кому в затылок, кому в грудь, кому прямо в лоб…

   – Мальчишки! – крикнула Варя. – Вербу отнимут! Бежим!

   Девочки пустились домой. Таиска самая первая, Валентинка самая последняя – очень большие и тяжёлые были у неё валенки. Даже Романок обогнал её.

   – Догоняй, догоняй их! – кричали сзади мальчишки. – Верба хлёст, бьёт до слёз! Верба бела, бьёт за дело! Э-э!.. А-а!..

   Мальчишек было только двое, но Валентинке показалось, что сзади налетает какая-то дикая орда.

   Снежки так и летели через голову и то и дело больно стукали в спину. Видя, что Валентинка отстаёт, они сосредоточили весь свой снежный огонь на её синем капоре.

   Девчонки всё дальше, даже Романок прыгает, как заяц, а Валентинка спотыкается, скользит, и ноги её отказываются бежать. Что ей делать? Как ей спастись?

   И тогда она закричала пронзительно, изо всех сил:

   – Таиска! Таиска!..

   Таиска была уже на горе. Она остановилась и оглянулась. Мальчишки настигали Валентинку и, весело выкрикивая «вербу», с двух сторон забивали её снегом. Валентинка уже не пыталась бежать – она стояла согнувшись и закрыв руками лицо.

   Таиска сунула свою вербу Романку в руки и, словно коршун с высоты, устремилась обратно вниз. Она с разбегу налетела на Андрюшку – он стоял ближе – и сцепилась с ним. Она сбила с него шапку и старалась схватить за волосы. Андрюшка дал ей тумака, а сам нагнулся за шапкой. Таиска уловила момент и запустила руку в его вихры. Другой мальчишка, Колька Сошкин, сначала растерялся, но потом снова схватился за снежки. Бой начался не на жизнь, а на смерть. Таиска царапалась и налетала на мальчишек, словно разъярённый петух.

   – Беги! – кричала она Валентинке. – Беги! Я с ними… сейчас… расправ… расправлюсь!

   Но Валентинка не побежала. Она неожиданно подскочила к Андрюшке и начала хлестать его своей вербой.

   – Ой, ой! – закричал Андрюшка. – Ты ещё глаз выстегнешь! – и закрыл руками лицо.

   Таиска схватила Валентинку за рукав:

   – Пойдём! Хватит с них. Они теперь будут знать, какая верба хлёст!

   Домой явились прямо к уборке. Валентинка всё ещё дрожала после боевой схватки. Только возле ягняток, возле жёлтого тёплого Огонька она успокоилась.

   – Эх ты, лизун! – сказала она, поглаживая его нежную шею. – Стоишь тут и ничего не знаешь. А в овраге что делается!

   Большой букет вербы красовался на столе в горнице. Тонкий аромат леса бродил по избе. Валентинка подсела к деду:

   – Дедушка, ты знаешь… Ты не поверишь, наверно, но это правда, я сама видела!

   – Что видела?

   – В овраге! Кругом снег, а на кустах зелёные листики. Мелкие-мелкие, но всё-таки листики! А на другом кусте, на большом, красные серёжки… Хочешь, пойдём, покажу?

   Но дед и не думал не верить.

   – Вот так чудо! – усмехнулся он. – Да это ольха зацвела. Она всегда так торопится. Это чтоб листья ей цвести не мешали. Она любит цвести на просторе, чтоб ей цветы ветерок обдувал. А те зелёные – так это ивняк. Деревце не гордое – солнышко греет, и ладно.

   За ужином все увидели, что у Таиски заплывает глаз и веко почернело. Первая заметила Груша:

   – Глядите, глаз-то у Таиски!

   – Вот так фонарь! – сказал дед. – Теперь нам и лампы не нужно, и так светло.

   – Батюшки! – удивилась мать. – Это где же тебя угораздило? Стукнулась, что ли?

   – Небось с мальчишками подралась, – сказала Груша.

   Таиска молча уплетала щи, будто не о ней шла речь. Но последнее замечание её задело.

   – А вот и да, – ответила она, – вот и подралась! И ещё подерусь!

   – Таиска, – с упрёком сказала мать, – ну неужто это хорошо – с мальчишками драться?

   – А если они нашу Валентинку бьют? – крикнула Таиска. – Это хорошо, да?

   – Они нашу Валентинку снегом! – сердито сказал Романок.

   – Нашу Валентинку… – вполголоса повторила Груша, словно прислушиваясь к этим словам. – Нашу…

   А дед потрепал Таиску по плечу:

   – Так и надо. Если наших бьют, спускать не надо! Дерись!

Огонёк увидел солнце

   Серые стояли дни. Тяжёлый сырой туман висел над землёй. Ночи были непроглядны. Только ветер шумел и река бушевала вдали.

   И вдруг ударило солнце. Засверкали Грушины спицы, воткнутые в клубок; словно серебряные, засветились ручки у комода; заблестела посуда на полке, и на большой глиняной миске отчётливо проглянули глянцевые синие цветы.

   А на подоконниках, затопленных солнцем, свежо и сквозисто зеленели дедушкины сеянцы.

   Валентинка была молчалива. Но ей казалось, что начался какой-то необъяснимый длительный праздник. Этот праздник не имел названия, но он был разлит в воздухе, глядел в окна. Она вышла на улицу – праздник был и здесь. Да ещё какой! Снег уже исчез – туман и чёрные ночи согнали его. Синие лужи, словно осколки зеркала, ослепительно сверкали под солнцем. Тонко звенел ручеёк, бегущий через двор. А возле избы на старой берёзе пел скворец. Как он пел! Он словно хотел рассыпаться сам в своих звонких трелях, он даже крылья распускал и весь трепетал от неизбывного счастья.

   Дед на усадьбе подправлял изгородь. Он постукивал топором по тонким ольховым жердинкам, подгонял их, прилаживал к высоким кольям, перевязывал мягкой, как волокно, ивовой корой.

   Но вот он остановился отчего-то, поднял бороду и глядит в небо. Валентинка сразу встревожилась. Что там? Самолёт? Немецкий?

   Дед поманил её пальцем. Валентинка подошла. И – как хорошо! – вместо жёсткого, воющего гула немецких пропеллеров она услышала ещё одну птичью песню. Словно серебряные колокольчики звенели вверху. Словно серебряный дождик падал на землю. Высоко-высоко дрожала в небе маленькая птица.

   – Дедушка, кто это? – спросила Валентинка. – Это соловей?

   – Это не соловей, – ответил дед, – это самая наша крестьянская птичка. Всегда она с мужиком в поле. Мужик работает, а она над ним поёт, веселит его, радует. Это, Валентинка, жаворонок!

   – Жаворонок?!

   Тотчас вспомнились жаворонки, которых они лепили из теста. Какой же этот? Может, как Таискин – с широкими крыльями и гребешком на голове? Или такой, как был у неё, – с тремя перьями в хвосте? Какие у него перья: синие или красные?

   Но нет! В толстой книге был нарисован жаворонок. Маленькая серая птичка с хохолком на голове. Такая же простая серая птица, как воробей.

   Ну и пусть как воробей! Пусть совсем простая и совсем серенькая! Всё равно – это самая лучшая птичка на свете!

   Среди улицы, подёрнутой яркой зеленью, одна за другой собирались бабы-колхозницы.Сначала две встретились, заговорили и остановились. Потом из соседних дворов подошли. Все поглядывали на тёплое небо, на талый, украшенный лужицами выгон, советовались о чём-то…

   – Вроде как пора… Уж вон возле палисадника и крапива выскочила.

   – Да, думается, пора… Чего ж томить, пусть прогуляются… Ванька, беги за пастухом!

   Вышла мать за калитку:

   – Что, бабы, скотину, что ли, выгонять?

   – Да вот стоим думаем.

   – А чего ж думать? Тепло, хорошо… Да вот председатель идёт… Эй, Василий Никитич, подойди к нам на совет!

   Председатель колхоза, крепкий загорелый старик, подошёл к женщинам, снял шапку, поклонился:

   – О чём совет идёт?

   – О скотине совет. Выгонять не пора ли?

   – Ну что ж, хорошо, – ответил Василий Никитич. – Давайте выгонять.

   А потом обернулся к Дарье, спросил приветливо:

   – Ну как, Дарья, твоя новая дочка: приживается?

   – Приживается, – ответила мать.

   – Ну, вот и добро, вот и добро! Расти ребятишек, Дарья. А в чём нужда будет – приди скажи. Колхоз поможет.

   Мать несколько раз кивнула ему головой:

   – Спасибо, Василий Никитич! Спасибо на добром слове!

   Решив выгонять скотину, женщины разошлись по дворам.

   Таиска выскочила на улицу:

   – Валентинка, пойдём смотреть!

   Пастух встал на краю деревни и хлопнул длинным кнутом. Словно выстрелил! Потом ещё раз и ещё…

   По всей деревне начали открываться скрипучие ворота – впервые после того, как наглухо закрылись осенью. По всей деревне замычали коровы, заблеяли овцы… Вот-то гомон поднялся на улице!

   Мать прежде всех выпустила корову Милку. Милка подняла голову, раздула ноздри и заревела, как в трубу затрубила. Сонные глаза её заблестели, будто внутри больших чёрных зрачков зажглось по фонарику.

   – Ну иди, иди! – сказала мать, слегка стегая её пучком вербы (такой уж обычай – выгонять скотину в первый день вербой). – Иди и другим давай дорогу!

   Милка медленно вышла на улицу и опять затрубила. Соседские коровы отвечали ей.

   Мать открыла овчарник – и овцы высыпали всей гурьбой. Ягнята жались к овце и кричали как заведённые, и овца отвечала им. Белогрудый увидел Валентинку, хотел было подбежать к ней, но овцы шарахнулись в сторону, и он бросился за ними, поджав хвост.

   Труднее всех было справиться с Огоньком. Он был в такой радости от солнца, от вольного воздуха, от необъятного простора, который вдруг открылся перед ним! Он рвался, бодался, подпрыгивал и бегал по двору – того и гляди, расшибётся об изгородь или об стену. Мать пыталась его успокоить, уговорить. Валентинка тоже упрашивала:

   – Ну тише ты, дуралей, ну тише! Ну что ты, сумасшедший, что ли?

   Наконец они вдвоём с матерью вывели бычка на улицу. Дорогой он раза два лизнул Валентинку и успел уже намусолить край материного фартука. Но как только он увидел перед собой широкую улицу, так опять вырвался, макнул, бакнул, задрал хвост, разбежался и влетел прямо в пруд. Холодная вода заставила его опомниться. Он выскочил из пруда, покрутил головой. Но тут же, увидев других телят, помчался за ними.

   – Вот чучело! – волнуясь, повторяла Валентинка. – Ну, смотрите, все свои белые чулки испачкал!

   Скотина медленно проходила по улице. Хозяйки провожали своих коров и овец. Коровы останавливались и пробовали бодаться – надо было разгонять их. Овцы бросались то в один прогон, то в другой – надо было направлять их по дороге.

   Открыли двор колхозной фермы. Породистые ярославские тёлочки, белые с чёрным, одна за другой выходили из стойла.

   Таиска дёрнула Валентинку:

   – Пойдём поближе, посмотрим!

   – А забодают?

   – Да не забодают – мы сзади.

   Девочки вышли на середину улицы и тихонько пошли за стадом. Свежий ветерок, прилетевший из леса, веял в лицо. Глубокая тишина, полная затаённой радости, лежала на полях. Неподвижный, сквозной под солнцем, стоял лес. Он словно примолк, он словно прислушивался к чему-то. Что творилось там? Что происходило в его таинственной глубине?

   Вдруг сзади, совсем близко, раздался негромкий, но грозный и протяжный рёв.

   – Бык! – вскрикнула Таиска и бросилась к дому.

   Валентинка оглянулась. Из ворот фермы вышел большой светло-рыжий бык. Он шёл, опустив лобастую голову, и ревел. Острые прямые рога торчали в стороны. Он прошёл несколько шагов, нагнулся и начал рыть рогом землю. Валентинка растерялась. Она стояла на месте и не могла отвести глаза от быка.

   – Убегай! – кричала ей Таиска.

   Валентинка увидела, как ребятишки бросились врассыпную. Вон и Романок, словно вспугнутый гусёнок, улепётывает к соседям на крыльцо.

   Тогда и Валентинка наконец встрепенулась. Она побежала, а бык будто только этого и ждал. Он рявкнул, закрутил головой и двинулся вслед за ней.

   Бык пробежал шагов пять и снова остановился. А Валентинка мчалась, охваченная ужасом. Она уже видела, как бык нагоняет её, она слышала прямо за собой его хриплый рёв, чувствовала его огромные рога… И Валентинка закричала, закричала отчаянно:

   – Мама! Ма-ма!..

   Она не знала, какую маму она звала на помощь. Может быть, ту, которая умерла. Но из-за коровьих спин выскочила худенькая светло-русая женщина, бросилась ей навстречу, протянула к ней руки:

   – Я здесь, дочка! Ко мне, сюда!

   Валентинка с размаху обхватила её за шею и крепко прижалась к ней. Опасность миновала. Как бы ни был страшен бык, разве он посмеет подойти к матери?

   – Пусть подойдёт! – сказала мать. – А вот палка-то на что?

   Стадо уходило за околицу. Самым последним прошёл бык. Он всё ещё ревел, нюхал землю и вертел головой – видно, крепкие весенние запахи дурманили его.

   У матери в синих глазах светилась гордая радость. Её сегодня наконец-то назвали мамой! Разве тётка Марья или бабка Устинья не слышали, как чужая темноволосая девочка сегодня кричала ей на всю улицу: «Мама! Мама!..»

   Валентинка знала, чему радуется мать. Только её ли она назвала мамой? Может, нет?

   Может, и нет. Но всё равно, трудное слово сказано. А раз уж оно сказано, повторить его будет гораздо легче.

Письмо с фронта

   Всё дальше отходил фронт. С тяжёлыми боями выбивала Красная Армия врагов со своей родной земли. По-прежнему каждый день колхозники поджидали почтальона. Нет ли письма из армии? Что в газетах: гонят ли немца, или опять упёрся?

   Мать стала частенько задумываться. Нет и нет письма с фронта… Она сама стала выходить за ворота встречать почтальона. Но уже издали видела, что почтальон идёт по деревне и не собирается свернуть к их дому. И, понурив голову, тихонько возвращалась домой.

   Молчаливая печаль незаметно поселилась в доме. Никто о ней не говорил, но все чувствовали её, знали о ней. Все, кроме Романка, который ни минуты не сомневался, что всё на свете очень хорошо и ничего плохого вообще не бывает.

   Но вот однажды дед пришёл обедать в каком-то необычайном настроении. Во-первых, он весело хмыкал и покрякивал, во-вторых, был что-то очень разговорчив.

   – Ну, как дела, пострелята? Как дела, мать? Какая у тебя похлёбка нынче?.. С грибами? Хорошо, лучше некуда!

   И, садясь за стол, даже забурчал что-то похожее на песню.

   Мать поглядела на него с улыбкой:

   – Отец, да что с тобой сегодня? По займу, что ли, выиграл?

   Дед хмыкнул:

   – По займу? Подумаешь, по займу! Не по займу, а кое-что побольше…

   – Так чего же побольше? Медаль, что ли, получил?

   – Медаль не медаль, а кое-что получил!

   И вдруг не выдержал, достал из кармана голубой конверт:

   – Вон оно!

   – Письмо! – вскрикнула мать.

   – Письмо! – закричали ребятишки.

   Груша, которая только что вошла в избу, увидев письмо, поспешно бросила свою сумку.

   Мать хотела доставать из печки похлёбку, но забыла про неё и отставила ухват:

   – Ну что это ты, отец! Читай же скорее!

   Дед бережно вынул письмо из конверта и надел очки. Ребятишки окружили его. Только Валентинка не подошла, осталась там, где стояла.

   Дед читал письмо с фронта. Отец писал, что он жив и здоров, что бьют они фашистов из тяжёлых орудий, а фашисты, как крысы, забились под дома, в подвалы, и нелегко выбивать их оттуда, проклятых.

   Описывал отец, как был он в большом бою и как выгнали они врагов из нескольких населённых пунктов.

   А потом отец спрашивал, всё ли благополучно в доме, здоровы ли ребятишки, как учится Груша…

   Груша подняла голову и гордо поглядела на Таиску и Романка. Вот как: отец про неё отдельно спрашивает!

   – «…Как Таиска, шибко ли озорует?»

   Таиска даже подпрыгнула. И про неё отец тоже отдельно спрашивает!

   – «…Как наш Романок, наш будущий боец? Подрастает он или всё ещё такой же карапуз, из-под стола не видать?»

   – И про меня! – крикнул Романок. – И про меня тоже!

   Мать, не спуская глаз, глядела на деда и, казалось, ждала ещё чего-то в письме, очень важного, очень нужного…

   – «Дорогая моя жена Даша, – читал дальше дед, – ты писала мне, что взяла в дом сиротку Валентинку…»

   Вот оно! Все сразу оглянулись на Валентинку. Валентинка насторожилась, а у матери на щеках вспыхнули красные пятна.

   – «…Должен тебе сказать, – читал дед, – что ты, Даша, у меня умница и хороший человек. Не слушай, что говорят некоторые люди. Пускай сиротка найдёт в нашем доме свой родной дом, пускай она в нашей семье найдёт свою родную семью. Прикажи ребятишкам, чтоб они её не обижали. Пусть живёт и растёт на здоровье!»

   Мать только теперь перевела дух.

   – Вот и хорошо! – прошептала она.

   А Романок подбежал к Валентинке и весело дёрнул её за платье:

   – Слышала? И про тебя тоже!

   – Слышала! – ответила Валентинка и, покраснев, так же гордо, как Груша и Таиска, поглядела на всех.

   А Груша неожиданно сказала:

   – Мамка, может, надо и Валентинке чулки связать?