Художественная литература к проекту "Мир растений".
проект по художественной литературе (старшая группа) на тему

Чтение художественной литературы

 по проекту «Мир растений»:

Онегов С.А.

«Весенняя полянка».

«Перелески».

В лесу, под густыми елями, ещё лежат глубокие сугробы, а на лесной полянке снег почти растаял. Из-под снега показалась сухая прошлогодняя трава. И в этой траве загорелись маленькие ярко-голубые звёздочки. Это зацвели подснежники-перелески... Подснежниками называют такие цветы, которые по весне распускаются самыми первыми. В разных местах подснежники разные. А вот на моей лесной полянке первой расцветает перелеска. Наклонитесь к цветам, осторожно разберите вокруг перелески сухую траву — и увидите зелёные листья. Необычные эти листья — зимовали они под снегом. И форма у них необычная — таких листьев у других наших растений нет. Цветёт перелеска недолго — чуть больше недели. Наступит лето. Расцветёт много других цветов. Поднимутся по лесным полянам густые травы. Но если среди летней травы найдёшь ты точно такие же листья, запомни это место. Приди сюда следующей весной и обязательно увидишь красивые голубые цветы подснежников-перелесок. А назвали перелеску перелеской за то, что поселилась она на лесных полянках, опушках и в небольших светлых лесах — перелесках, где весной снег тает прежде всего. Как только зацветёт перелеска, увидишь ты над полянкой и первых пчёл. Торопятся пчёлы к первым весенним цветам

«Ветреница». 
Не успеет тёплый весенний ветерок согнать снег с лесных полян и опушек, как на краю леса, под кустами, уже покачиваются на ветру резные листья-юбочки и белые-белые цветы ещё одного подснежника — ветреницы. Зацветёт ветреница, и, кажется, что вернулась зима и украсила всё вокруг большими белыми снежинками. Но нахмурится небо, соберётся дождь, и белые цветы-снежинки тут же закроются, будто растают. А выглянет солнце, и цветы снова оживут, раскроются и примутся кивать головками в ответ весеннему ветерку. Вот и зовут ветреницу ветреницей за то, что её цветы на тоненьких стебельках покачиваются даже от самого слабого ветра. Закрываются и опускают свои головки подснежники-ветреницы и на ночь, спасаясь так от ночного холода. Приглядитесь к этим весёлым цветам и обязательно заметите, что они всё время смотрят прямо на солнце. Идёт солнце по небу с востока на запад, и следом за ним поворачивают свои головки ветреницы. Есть в наших лесах ветреницы и с жёлтыми цветами. Зовут такую ветреницу жёлтой ветреницей. Как и все другие подснежники, цветут ветреницы совсем недолго. Пройдёт чуть больше недели, и не отыщешь уже нигде этих красивых цветов, что покачивались на ветру. Останутся от них только листья-юбочки, и то ненадолго. Оденется лес густой листвой, затенит листва землю, и резные листья ветрениц завянут. И останется от всего цветка тогда лишь небольшой корешок — корневище. Перезимует это корневище под снегом и опавшими листьями, а новой весной появится из него новый прекрасный цветок.

«Медуница». 
Весной я всегда с нетерпением жду, когда появятся и загудят над лесной полянкой первые шмели... Зимуют шмели в тёплых норках, а пригреет весеннее солнце, они проснутся, выберутся из норок и тут же полетят за сладким соком — нектаром к цветам медуницы. Сладкого, медового на вкус сока-нектара в цветах медуницы много, поэтому и называют медуницу медуницей. А расцветает медуница как раз в то время, когда просыпаются шмели. Услышишь, как неподалёку за деревом гудят шмели, торопись туда — ждёт тебя здесь встреча с красивыми весенними цветами — медуницами. Цветки у медуницы окрашены по-разному. Одни — розовые, другие — фиолетовые, третьи — совсем синие. Розовыми цветки бывают, когда только расцветут. Пройдёт немного времени, и из розовых они станут фиолетовыми, а потом и синими. Такое растение, у которого разноцветные цветы, легче заметить в лесу шмелям. Осторожно потрогайте листья медуницы. Они покрыты особыми волосками — оттого и кажутся немного шероховатыми. Эти волоски, как шерстяная одежда, защищают медуницу от весенних холодов.

«Баранчики-ключики».
Начнёт куковать в лесу кукушка, заведут свои песни певчие дрозды, и очень скоро появятся первые ласточки — касатки. И вот, как только появятся в наших местах ласточки-касатки, раскрываются на лесной полянке золотые цветы баранчиков-ключиков. Баранчики называются баранчиками, потому что листья их покрыты бархатистым пушком — они мягкие на ощупь, как шерстка молодого барашка. А ещё баранчики называют первоцветами, потому что они распускаются рано по весне. Цветы баранчиков-первоцветов жёлтые, яркие. Они высоко подняты на стебельке и собраны вместе, будто связка маленьких золотых ключиков. Отсюда и ещё одно название баранчиков — ключики. Смотришь на эти жёлтые, весёлые цветы, и кажется, что этими самыми ключиками отпирает весна двери теплу и солнцу.
«Ландыши».
На самом краю полянки, куда выбегают из леса весёлые берёзки и осинки, заметил я совсем недавно небольшие росточки-по¬беги, очень похожие на шильца... С каждым днём такой росточек-шильце всё выше и выше поднимается над землёй. И вот, наконец, росток стал разворачиваться и появились листья ландыша. Следом за листьями поднялся от земли и тоненький стебелёк с маленькими зелеными бутончиками. А через день-два эти бутончики-шарики стали белыми, а потом и раскрылись чудесными белоснежными цветами. Цветочки ландыша раскрыты и ночью. Они всё время наклонены книзу, будто крошечные уличные фонарики на игрушечных фонарных столбиках. В такие цветки-фонарики не попадут ни дождь, ни ночная роса. В лесу зацвёл ландыш. И будто специально, чтобы отметить это событие, по всему лесу раскатилась первая громкая песня — трель соловья. Пройдёт лето, и над листьями ландышей, затерявшимися в летней траве, загорятся ярким огнём оранжевые ягоды. Ягоды у ландышей, как и листья, ядовиты. А вот врачам они очень нужны: из ландыша делают ландышевые капли, которые помогают при болезнях сердца. У каждого цветущего ландыша обычно по два листа. Листья ландыша длинные, заострённые, ну точь-в-точь, как заячьи уши. Вот и зовут в некоторых местах ландыш — «заячьи уши».
«Иван-да-Марья».
Издали кажется, что иван-да-марья цветёт сразу и жёлтыми, и синими цветами. Но подойдёшь поближе — и увидишь, что цветки у этого растения жёлтого цвета, а над ними красивые листочки, которые как бы прикрывают собой эти жёлтенькие цветы. Зацветает иван-да-марья обычно в конце мая и цветёт до самого сентября.  Когда отцветают первые цветы и начинают созревать первые семена, возле иван-да-марьи обязательно увидите вы проложенные муравьиные дорожки. Муравьи пожаловали сюда, чтобы подобрать упавшие на землю семена

«Недотрога».
Растёт недотрога в стороне, в сырых тенистых местах. И не замечаешь её другой раз до тех пор, пока не появятся у недотроги плоды, похожие на стручочки. Дотронешься слегка до зрелого плода недотроги — и будто взорвётся он у тебя в руке. Отведёшь руку и увидишь, что створки плода раскрылись, свернулись спиральками, а самих семян нигде нет — разлетелись они в стороны от «взрыва», с которым раскрылся зрелый плод.
Вот так и «разбрасывает» недотрога свои семена в разные стороны, чтобы и там из семян выросли новые недотроги. Скоро придёт на нашу лесную полянку осень. Закружатся на ветру первые осенние листья, упадут на пожелтевшие травы. А там скоро и снег белым покрывалом укроет нашу полянку. Заснёт всё вокруг глубоким зимним сном. Заснёт до весеннего тепла. А вернётся тепло, растают сугробы, и снова оживёт наша лесная полянка: загорится первыми голубыми огоньками перелески, украсится белоснежными ветреницами, сиреневыми хохлатками, жёлтыми искорками гусиного лука... А там наступит время и вероники, и ивана-да-марьи, и ночных фиалок. Так незаметно придёт на лесную полянку и новое лето вместе с голубыми колокольчиками.

«Мать-и-мачеха».
Как только сойдёт снег, появляются первые цветы—подснежники. По лесным опушкам распускаются в это время голубые перелески, на лугу раньше всех раскрывает свои жёлтые цветочки чистяк. Есть свои подснежники и у поля... Всюду, где отыщется хоть небольшой бугорок, пригретый солнцем, сразу после снега поднимутся на невысоких толстеньких стебельках золотые цветочки-огоньки мать-и-мачехи. Когда цветы мать-и-мачехи отцветут, на их месте появятся белые пуховые шарики. Как у одуванчиков, только поменьше. В этих пуховых шариках—парашютики с семенами. Тут и заметите вы, что недавние толстенькие стебельки-цветоножки, на которых сидели цветочки, сильно подросли, вытянулись и высоко поднялись над землёй... А подросли они для того, чтобы парашютикам с семенами легче было разлететься в разные стороны. Бывает, что путают головки-пуховки мать-и-мачехи с одуванчиками. Но отличить их друг от друга просто: стебельки-цветоножки, на которых поднимаются головки, у одуванчика гладкие-гладкие, а у мать-и-мачехи—с чешуйками. Отцветёт мать-и-мачеха, разлетятся в разные стороны её парашютики с семенами... Придите тогда опять на то место, где встретили эти первые полевые цветы. И вы увидите, что теперь растут на этом месте большие листья. Верхняя сторона листа на ощупь гладкая и холодная, а нижняя, покрытая белым пухом, мягкая и тёплая, как бархат. Приложишь такой листок нижней стороной к щеке—и покажется, что твоей щеки коснулись ласковые руки матери. А приложишь холодной стороной — и станет тебе неуютно, холодно. И прозвали растение в народе за такое свойство—мать-и-мачеха. Мать-и-мачеха—растение многолетнее. Увянут по осени листья, но в земле останется корневище. Разрежет это корневище лопата или плуг трактора—всё равно мать-и-мачеха не погибнет. От каждого кусочка корневища потянутся к свету новые побеги. Поэтому и считают мать-и-мачеху на поле и на огороде очень надоедливым сорняком — бороться с ним трудно. Конечно, в поле и на огородных грядках сорнякам не место. Но где-нибудь у дороги, на откосе, на меже мать-и-мачеха пусть себе растёт и радует нас каждую весну своими золотыми цветочками. К тому же, мать-и-мачеха—очень ценное лекарственное растение. Листья её сушат, заваривают как чай, и пьют такой чай от кашля.

Нина Михайловна Павлова

«Хитрый одуванчик».

Хитрый одуванчик рос вместе с другими одуванчиками, среди красной кашки и колосков на краю тропинки. Он дружил с колосками и всё о чём-то с ними шептался, когда они к нему наклонялись. Со своими братьями-одуванчиками хитрый одуванчик болтать не любил. А братья жили между собой очень дружно, пока не наступила пора расставаться со своими ребятами-семенами.

Они жили у одуванчиков прямо на головах, и это было очень удобно и красиво: все ребята вместе и сидят на голове спокойно, аккуратно пушистым шариком. У каждого ребёнка-семечка была своя пушинка вроде раскрытого зонтика, чтобы держаться в воздухе и летать по ветру. И вот ребята подросли и надо было им где-то устраиваться жить своим домом. Тут-то одуванчики-родители и заспорили, кто из них сумеет раньше отправить в полёт своих детей, кто скорее облетит, да так, чтобы начисто - до последней пушинки. Спорили, спорили, и каждый кричал:

- Я облечу первый, я!

- Я, я!

- Я, я, я!

Только хитрый одуванчик ни с кем не спорил. Пошептался с колосками и замолчал. А другие одуванчики не успокоились, пока не увидели мальчишку, который бежал им навстречу. Тут они сразу перестали спорить и стали приставать к мальчишке:

- Подуй на меня!

- На меня, меня!

Только хитрый одуванчик почему-то молчал. Мальчишка посмотрел на пушистые шарики сердито-пресердито и сказал:

- Не хочу на вас сегодня дуть, не буду! Я нашёл в бане мыло и всё утро пускал мыльные пузыри. Из меня уж давно весь воздух выдулся.

Сказал и убежал, ни на кого не подув. Одуванчики приуныли. Но вдруг видят, что по тропинке им навстречу бежит собака. Тут они стали к ней приставать:

- Вильни, вильни хвостом, сбей с меня пушинки!

- С меня, с меня!

- С меня, с меня, с меня!

Только один хитрый одуванчик почему-то молчал. Собака посмотрела на пушистые шарики сердито-пресердито и сказала:

- Не хочу вилять хвостом, не буду. Сегодня приехал мой хозяин, и я от радости всё утро виляла хвостом, и он у меня совсем увилялся.

Сказала и убежала, не сбив ни одной пушинки. Одуванчики чуть не заплакали. Но тут прилетел ветерок. Подул, раскачал их высокие стебельки, сбил с голов пушистые семена, подхватил их и понёс за пригорок. Когда ветер стих, одуванчики огляделись. Ну, кто больше всех облетел? У всех появились лысинки. Счастливцы облысели наполовину. Но совсем-совсем наголо, до последней пушинки облетел только один одуванчик - хитрый одуванчик, который дружил с колосками. Тут все стали к нему приставать:

- Скажи мне, что ты сделал?

- Мне скажи, мне!

- Мне, мне, мне!

А хитрый одуванчик засмеялся и сказал:

- Теперь-то уж я всем расскажу свой секрет. Я сговорился с колосками, с моими друзьями, что, как только подует ветер, каждый из них хлопнет меня по макушке своей метёлочкой. И вот видите? Да, всем было видно, что на стебельках хитрого одуванчика осталось только по белой пуговке.

«Травка Пупавка».

Подул весенний ветерок, и все травки обрадовались, что можно поболтать. Болтать они могли, только когда их качал ветерок.

- Смотрите, смотрите!
- зашелестели травки.
- Кто это там вырос, прямо на дорожке?

И они качнулись низко-низко, чтобы получше разглядеть. А там, посреди дорожки, росла низенькая, толстенькая травка Пупавка с листочками, как ниточки.

- Дурочка, дурочка, - шелестели травки, - зачем ты тут выросла?

- А мне здесь нравится.

- А когда затопчут, понравится, понравится, понравится?

Травка Пупавка обиделась, что её дразнят, и перестала разговаривать. Молчит и пахнет. Молчит и пахнет. Она была очень душистая.

Дядя Репейник её пожалел и сказал:

- Не беда! Затопчут - отрастёшь снова. Так всегда делал мой дедушка. Он жил у окошка, где продавали квас. Сколько туда приходило ног!

А дядя Одуванчик сказал:

- И моя бабушка делала то же. Она жила на площадке, где ребята каждый день танцевали.

- Не каждый умеет отрастать, - сказал Мак. Посмотрел на травку Пупавку и покачал головой...

На дворе стало очень тепло, и все травки зацвели. Зацвели кто как мог. И стали хвастаться своими цветами.

- Мои цветы - как солнышко, - сказал дядя Одуванчик.
- И, когда дети на них смотрят, они улыбаются.

- И мои похожи на солнышко, - сказал Мак.
- Вот таким красным-красным оно бывает иногда по вечерам. Может, когда сердится, что его рано укладывают спать.

А дядя Репейник вздохнул. Его цветы походили только на кисточки, которыми мылят лицо, когда бреются. Все травки показывали друг другу свои цветы. И тут вспомнили про низенькую, толстенькую травку Пупавку.

- Покажи-ка, покажи-ка твои цветы!
- зашелестели травки.

А её цветы были маленькими зелёными шишечками. Она их и показала:

- Вот у меня какие!

- Смотрите, смотрите! Вот так цветы! Вот так цветочки!

Травка Пупавка обиделась, что её дразнят, и перестала разговаривать. Молчит и пахнет. Молчит и пахнет. Дядя Репейник и дядя Одуванчик стали её утешать:

- Не беда! Зато уж на такие цветочки никто не позарится.

- И ты нисколечко не подурнеешь, когда они отцветут, - сказал Мак.

На дачу, к которой шла между травками дорожка, приехали дачники: дачница, дачник, маленький дачник и дачная собачка.

- Смотрите, смотрите, сколько ног!
- зашелестели травки.

А дачники прошли прямо посреди дорожки, где росла травка Пупавка. Дачная собачка наступила на неё лохматой лапой, маленький дачник сандалией, дачница - каблуком, а дачник - огромной ботиночной подошвой.

И, когда они прошли, травка Пупавка уже не стояла, а лежала.

- Затоптали, поломали!
- зашелестели травки.
- Теперь прощай, травка Пупавка!

И вдруг они услышали её голос:

- Нет, не "прощай"! Мне даже ни чуточки не больно.

И вскоре она встала как ни в чём не бывало.

И листики - зелёные ниточки - остались невредимыми.

И даже цветочки - маленькие шишечки - не примялись.

- Вот это так листочки!
- сказал дядя Репейник.

- Вот это так цветочки!
- сказал дядя Одуванчик.

- Просто не верится, - сказал Мак.

Все травки были очень рады, что травка Пупавка жива и здорова. И в этот день её никто не дразнил.

У дяди Одуванчика цветы стали пушистыми шариками. Налетел ветерок, и травки зашелестели:

- Смотрите, смотрите, как летят дети дяди Одуванчика!

Они летели всюду над травой и улетали за забор и даже за речку.

Ветерок качал головку Мака, и оттуда через дырочки выпрыгивали крошечные дети Мака. И падали на землю кто куда.

- Как хорошо, что дует ветерок! Мы так его ждали!
- шептали травки.

Только дядя Репейник ждал не ветерка, а дачную собачку. И, когда она пробегала мимо, прицепил к её хвосту колючую корзинку. В ней сидели его ребятишки. Дачная собачка выбежала за калитку и стала ловить свой хвост. Вот вцепилась в колючую корзинку и оторвала. А оттуда так и посыпали дети дяди Репейника. А дядя Репейник смотрел и улыбался. Весь день летали и сыпались семена. Травки были очень заняты. Они отдохнули только к вечеру, когда прошёл маленький дождик. Тут они вспомнили, что ещё не видали деток травки Пупавки. А она была рада, что о ней позабыли. Её дети были очень простенькие, да ещё после дождя почему-то стали липкими. Липкими-липкими, точно их вытащили из капли мёда. Травка Пупавка боялась, что такие никому не понравятся. И она отгадала.

- Ну и дети!
- зашелестели травки.
- Ну и деточки! Прилипли к маме, и никак от них не отвяжешься! Вот так детки! Что же ты станешь с ними делать?

Но травка Пупавка обиделась за деток и перестала разговаривать. Молчит и пахнет. Молчит и пахнет. Дядя Репейник и дядя Одуванчик её пожалели. Но взглянули ещё раз на её липких ребятишек и ничего не сказали.

А Мак только улыбнулся. Опять шёл дождь. И когда он прошёл, из дачи выбежал маленький дачник и побежал по дорожке к калитке. Травка Пупавка прижалась к земле под его сандалькой. Потом он побежал по другой дорожке, через огород. А потом уже бегал в палисадник и собирал дождевых червей на всех дорожках. Подул ветерок и прогнал последние тучи. Травки обрадовались и начали болтать. Вдруг они заметили, что травка Пупавка облысела. Облысела, как дядя Одуванчик. Ни одного-то на ней семечка!

- Где же твои детки - прилипалки, куда они девались?
- зашелестели травки.

Но лысая травка Пупавка улыбалась и молчала.

- Верно, их смыло дождём? Тебе под корешок смыло? Ну и тесно же будет расти им весной!

- Нет, - ответила травка Пупавка, - совсем не будет тесно. Теперь всё очень-очень хорошо. И как я рада, что выросла посреди дорожки!

Травки очень удивились и ничего не поняли.

А дядя Репейник и дядя Одуванчик спросили у травки Пупавки по секрету, где её дети.

И она им сказала.

А весной об этом секрете узнали все, потому что по всем дорожкам выросли маленькие травки Пупавки. И у калитки, и по дорожке через огород, и по всем дорожкам в палисаднике. Везде-везде, где после дождя бегал прошлым летом маленький дачник, вылезли маленькие травки Пупавки.

Галка Охапкина

«История одного растения»

Был ясный, солнечный день. За окном падали редкие снежные хлопья, и деревья на улице иногда покачивались от ветра, но на подоконнике было тепло, уютно, солнечные лучи нежно ласкали листья растения, и оно задремало. Растение давно стояло на этом подоконнике, оно даже не помнило, как и когда тут оказалось: наверное, совсем в маленьком возрасте, иначе бы оно помнило бы хоть что-то из своего прошлого. Снилась ему лейка, поливающая его водой с удобрением - после такого полива ему становилось всегда сытно и хорошо. Вдруг, сквозь сон, растение услышало стоны.

- Ой, как мне плохо! Ой, как ужасно! Неужели в таком кошмарном месте мне дальше придется жить?

- Ты кто и откуда? - спросило растение, окончательно проснувшись, и обнаружив на подоконнике тесный горшок, в котором оказалось новое незнакомое существо.

- Я - Камелия. Меня только что сюда принесли из магазина! В магазине тоже было плохо, но тут я могу просто умереть! Это какое-то кошмарное, ужасное место, у меня замерзли корни, мои листики только-только начинают согреваться, им нужна вода и питание, но корешки не могут дать воду и питание листьям, я их просто не чувствую! Меня несли из магазина по морозу, причем в магазине меня только-только полили, и влажная земля почти промерзла по дороге.

- Ничего, ты скоро согреешься, тут очень хорошо, и хозяйка добрая и заботливая: она никогда не забывает поливать меня, удобряет, убирает засохшие листья, и даже следит, чтобы меня не грызли вредители... Тебе тут тоже будет хорошо! - старое растение вопросительно взглянуло на новичка. Оно никак не могло понять, что же ужасного может быть в его любимом подоконнике, где оно столько лет чувствовало себя так комфортно.

- Может быть, тут и хорошо, но прямое солнце! Я никогда в жизни не видела прямых солнечных лучей, оно обжигает мои листики! Оно слепит меня - я же не привыкла к такому количеству света. Вон, видишь то затененное место в углу подоконника? Вот там бы мне было намного лучше... Ах, только бы не отмерли корни, только бы они ожили.

Камелия замолчала, словно прислушиваясь к чему-то. Она действительно выглядела больной: некоторые листочки поникли, растение как бы съежилось, от горшка веяло холодом.

- А ты здесь давно живешь? - спросила Камелия.

- Да, много-много лет, я уже довольно старое, но видишь, как хорошо выгляжу? Это потому, что хозяйка за мной правильно ухаживает. Она называет меня Столетником, хотя, на самом деле, меня зовут Алое. Может, она и за тобой будет тоже правильно ухаживать? Куда же она ушла? Может, она сейчас принесет лейку, польет тебя теплой водой, и твои корешки быстро согреются?

- Эх, хорошо бы. А то я все сильнее слабею, и листики могут завтра-послезавтра начать отваливаться. А если они все опадут, то я могу погибнуть.

Опять наступила тишина, в которой лишь изредка раздавался очередной стон Камелии. Через какое-то время она заговорила:

- Давай, я расскажу тебе мою историю? Она довольно необычна для растений. Мне так много пришлось путешествовать. Обычно мы растем на одном месте, никуда не переезжаем, а мне за месяц пришлось сменить так много мест!

Сначала меня выращивали в теплице, в Голландии. Идеальное место для любого тропического растения: там достаточно света, но от прямых солнечных лучей хозяин теплицы нас прикрывал; там высокая влажность, поэтому даже при недостаточном поливе листики не страдали от недостатка влаги; там всегда было тепло, и становилось прохладнее только тогда, когда растениям требовался покой перед цветением. Видишь бутоны на мне? Я должна была вот-вот расцвести, и ждала этого момента, но меня однажды перенесли на улицу вместе с другими растениями, упаковали в коробки и перевезли в какое-то странное помещение, в котором было более-менее нормально, но темновато.

Мы говорили с другими растениями, многие там находились довольно долго. Мне, похоже, тогда повезло: такие растения с бутонами пользовались спросом, и мне пришлось провести на "перевалочном пункте" всего несколько дней. А потом нас снова перевезли, опять в довольно темное, но теплое помещение. Только на улице каждый раз становилось все холоднее и холоднее при очередной перевозке. И еще во время переездов от тряски постоянно повреждались корневые волоски, и каждый раз приходилось отращивать новые, а ведь на это нужно около двух недель! А потом, после нескольких таких переездов, я оказалась в магазине.

Кажется, мне пришлось проехать более тысячи километров, пока я не попала туда. В магазине было не слишком-то комфортно, но там нас поливали вовремя, опрыскивали, только вот поворачивали слишком часто и трогали руками (иногда, когда меня неосторожно трогают, на листьях остаются следы - видишь, у меня кончики некоторых листьев повреждены, а на некоторых листьях - царапины?).

А потом меня купила наша хозяйка. В магазине меня просто завернули в бумагу, и мы с хозяйкой оказались на улице, причем мороз я почувствовала почти сразу, а мы долго шли, стояли, потом попадали в какие-то более теплые места, потом опять на мороз. И вот я на подоконнике. Если через несколько минут меня не польют теплой водой, чтобы земля согрелась, мне придется сбросить все бутоны. Ах, как мне хотелось расцвести!

Камелия снова надолго замолчала, потом раздался слабый стон, и на подоконник посыпались бутоны. Осталось только два. Встрепенувшись, она заговорила:

- Я попробую оставить пару бутонов - ну уж очень мне хочется порадовать себя и хозяйку цветами! Может быть, я успею обновить корневые волоски быстро, так что хватит питания и листьям, и этим двум бутонам. Мне кажется, что я уже начинаю ощущать некоторые корешки, они медленно оживают с той стороны, где горшок успел прогреться.

Тут в комнату вошла хозяйка, подошла к новому растению, вздохнула огорченно, взяла в руки горшок и унесла куда-то из комнаты. Позже раздались вопли, крики, причитания, как будто Камелию подвергали пыткам.

Примерно через полчаса хозяйка снова вошла и поставила растение на подоконник. Камелия была в другом горшке, в свежей земле, но молчала. Была какая-то обреченность во всем ее виде.

- Эй, ты в порядке? Что с тобой произошло?

- Мне... трудно... говорить... Мне... очень... плохо... Она... меня... пересадила... - с трудом, запинаясь на каждом слове, ответила Камелия.

- А... Знаю, самому после пересадки не слишком весело приходится, а тебя и без того больную, еще и этой пытке подвергли? Ну, ты крепись! Хоть какие-то корешки чувствуешь? Она не все повредила?

- Почти... ничего... не... чувствую... Мне... нечем... дышать... Я... хочу... пить...

- Так у тебя же земля влажная, даже мокрая! Тебе должно хватать воды!

- Мне... нечем... пить.... Корневые... волоски... почти... все... погибли... во... время... пересадки... Меня... надо... опрыскать... и поставить... меня... в тень... Она... полила... меня... холодной... водой...

Камелия снова затихла, а Столетник решил больше ее не тревожить. Ей и так несладко пришлось, не до разговоров. Он решил немного увеличить свою способность испарять воду, чтобы хоть немного облегчить страдания молодой Камелии, и слегка повысить влажность воздуха на подоконнике, чтобы той не так сильно требовалась вода. Ему так хотелось помочь еще чем-нибудь, но что может сделать растение?

Камелия не подавала признаков жизни до утра, а утром, вскоре после рассвета, она заговорила слабым голосом:

- Кажется, я немного начинаю приходить в себя. Я уже могу дышать, хотя мне все равно хочется пить. Спасибо тебе большое, что ты начал испарять воду быстрее, чем обычно - возможно, что именно это меня и спасло! Сейчас почти ничего не болит, я чувствую лишь небольшой дискомфорт, потому что корни почти не работают. За ночь начали отрастать корневые волоски, они уже могут брать немного воды.

Сейчас главное - чтобы не появилось солнце! Оно заставит мои листики требовать больше воды, а молодые корешки не справятся с такой потребностью. Хорошо, что новая земля, в которую меня пересадила хозяйка, была теплой! Но лучше бы она меня не трогала недели две после покупки, а просто полила теплой водой. В той земле, в которой я была до этого, мне бы спокойно рослось еще несколько месяцев, а то и год. Зачем она меня сейчас пересадила, а не весной? В оранжерее хозяин никогда бы не стал пересаживать растение с бутонами.

Столетник мог только вздохнуть на это. Его тоже иногда пересаживали не в самое лучшее время, но он был всегда здоров, не испытывал стрессов, и поэтому довольно легко переносил пересадку, хотя тоже чувствовал при пересадке примерно такие же ощущения, как люди на приеме у стоматолога. Немножко больно и очень дискомфортно. И уж тем более сочувственно относился к ощущениям и без того измученного стрессами растения от этого процесса.

Вскоре пришла хозяйка и опрыскала растения. Оба почувствовали облегчение и прилив сил. Все-таки, зимой воздух из-под подоконника идет слишком жаркий и сухой, и растениям плохо приходится без опрыскивания.

- Ох, ну почему она не сделала это вчера? Возможно, мне бы при поливе теплой водой и опрыскивании не пришлось бы сбрасывать бутоны. И я очень боюсь, что сейчас хозяйка куда-нибудь уйдет, и оставит меня на том же месте, не прикрыв от солнца, которое вот-вот может появиться.

Но хозяйка пришла. С лейкой. Столетник улыбнулся в ожидании полива (он высосал почти всю воду из горшка в попытке помочь молодому растению), а Камелия пришла в ужас:

- Ой! Что она собралась делать? Поливать меня? У меня же и без того земля вся в воде, и в поддоне вода! Неужели она не понимает, что у меня вялые листья не от недостатка воды в горшке, а лишь потому, что у меня почти нет живых корней, чтобы вобрать воду из земли??? У меня же корни начнут гнить! И без того к ним воздух не поступает из-за воды в поддоне!!!

Хозяйка, тем временем, полила старое растение. Вода оказалась не просто водой, а раствором удобрения. Столетник удовлетворенно замер, пытаясь всеми своими корневыми волосками ощутить вкус удобрения. Как же хорошо! Теперь можно будет отрастить еще несколько новых листьев, невзирая на зимний период!

А Камелия все продолжала паниковать. Хозяйка и ее тоже полила блаженной жидкостью, после чего ушла из комнаты. Камелия сначала начала постанывать, потом стоны все усиливались, а потом перешли в крик:

- А! Ой! Нет, только не это!!! Мои корешки горят! Мне жжет! За что? За что? Я не выдержу! Я умру!

Растение затихло. На подоконник упали оставшиеся два бутона. В течение нескольких следующих дней Камелия не подавала никаких признаков жизни. Потом с нее начали сыпаться листья. Потом остались лишь голые стебли. Растение умирало долго. Изредка Камелия хрипела:

- Прощай, друг! Спасибо тебе за то, что выслушивал меня и пытался мне помочь... Я умираю...

Через два месяца хозяйка пришла в комнату не одна, а с другим человеком, показала ему уже не подающую признаков жизни Камелию:

— Вот смотри, ты мне говорил, что у тебя растения из магазина, особенно голландские, погибают? И у меня погибло, похоже. Я сделала все возможное: и полила как следует, и пересадила, как советовали, и удобрила, а оно все равно погибло! А в магазине вроде было красивым, с бутонами. Интересно, эти голландцы специально что-то делают с растениями, что они больше одного-двух месяцев не живут в комнате? При этом хозяйка взяла горшок с погибшим растением и унесла его куда-то навсегда.

Подборка стихотворений о садовых и луговых цветах

«Разноцветный хоровод»

Да здравствуют цветы

Всех видов, всех расцветок-

И яркой красоты.

И скрытые меж веток…

Да здравствуют цветы!

Все, все они прекрасны!

                (Ш. Мгшвили)

Ромашка

Шёл я лугом по тропинке,

Видел солнце на травинке.

Но совсем не горячи

Солнца этого лучи.

Маки

Только солнышко взойдёт-

Мак на грядке расцветёт.

Бабочка-калужница

На цветок опустится.

Поглядишь, а у цветка

Больше на два лепестка.

Одуванчик

Держит девочка в руке

Облачко на стебельке,

Стоит дунуть на него-

И не будет ничего.

Репейник

Нет, не жадина репейник.

Всякий раз, когда созреет,

Кто пройдёт, его заденет-

Семена отдаст без денег.

Подснежник

Под снегом я нашёл

Букет цветочков нежных.

Как их называют,

Скажи скорей …

Ландыши

Белые горошки

На зелёной ножке.

(Н. Бычков)

Василёк

Колосится в поле рожь,

Там во ржи цветок найдёшь.

Ярко-синий и пушистый,

Только жаль, что не душистый.

Крапива

Злая, как волчица,

Жжётся, как горчица!

Что это за диво?

Это же крапива!

Тюльпаны

Нарядились все тюльпаны

В разноцветные кафтаны,

И у каждого наряд

Очень ярок и богат!

Василёк

Цветок василёк,

Резной лепесток,

В прятки играет,

В рожь убегает!

               (Л. Герасимова)

Колокольчик

В модной шляпке голубой

Колокольчик озорной.

С кем ни повстречается-

До земли склоняется!

Одуванчик

Насмешил всех одуванчик-

Влез в пушистый сарафанчик.

Как юла он завертелся,

Сарафанчик разлетелся.

Ромашки

Большеглазые ромашки

Дружат с клевером и кашкой.

Порезвятся на просторе,

Убегают в лес да в поле.

Лилия

Хрупкая, нежная,

Вся белоснежная,

Золотой завиток

Украшает цветок.

Незабудки

В травушке зелёной

Бисер голубой.

Кто его рассыпал

Раннею весной?!

Может, разбросала

Бусинки весна?!

Это незабудки

Дарит нам она!

Гвоздички

Мы - гвоздички красные,

Лепестки атласные,

Стройненькие ножки,

Зелёные сапожки.

Астры

С холодом и ветром

Вновь дожди пришли,

А в саду,  как летом

Астры расцвели!

Даже под холодным

Проливным дождём,

Долго астры радуют

Нас цветным ковром!

Цветок

Цветок на лугу

Я сорвала на бегу.

Сорвала. А зачем-

Объяснить не могу.

В стакане он день простоял и завял.

А сколько бы он

На лугу постоял?!

Пословицы и поговорки про растения

Растенье — земли украшенье.

Зелёный наряд радует взгляд.

Рощи да леса — всему краю краса.

Много леса — не губи, мало леса — береги, нет леса — посади.

Больше леса — больше снега, больше снега — больше хлеба.

Зелёная ограда — живая отрада.

Дорого дерево не только плодами, но и листами.

Сломать дерево — секунда, а вырастить — года.

Срубили деревья — прощай птицы.

Срубленное дерево вновь не вырастет.

Сажай лес в поле — будет хлеба боле.

Дерево водой живёт, дерево и воду бережёт.

В сосновом лесу — молиться, в берёзовом — веселиться.

Весенняя черемша уносит семь болезней, осенняя черемша изгоняет семь болезней.

Морковь прибавляет кровь.

Чеснок да лук от семи недуг.

Лук и капуста болезнь не пустят.

Кто ест хрен и редьку, болеет редко.

За посевами нужен уход: сам по себе урожай не придёт.

Вовремя посеешь, вовремя и испечёшь.

Дай земле и она тебе даст.

Лён - рубашка в поле.

Земля заботу любит.

Вози навоз за возом воз, и даст земля зерна обоз.

Зима работает на лето, а лето - на зиму.

Задержишь снег на полях зимой - будешь с хлебом осенью.

День прозевал - урожай потерял.

Сам себя вини: что посеял, то и жни.

Зерно меряют мерою, а людей — верою.

Не срубишь дуба, не отдув губы.

Что глубже семя схоронится, то лучше уродится.

После нас хоть трава не расти.

Такая теснота, что яблоку пасть негде.

Тот и хорош, у кого родится рожь.

Лучше хлеб с водой, чем пирог с бедой.

Утро вечера мудренее, трава соломы зеленее.

Лес рубят — щепки летят.

Злое дерево, и плод его зол.

Не разгрызешь ореха, не съешь и ядра.

Яблоко от яблони недалеко падает.

Чем дальше в лес, тем больше дров.

Хочешь есть калачи — не сиди на печи.

Ободрали как липку.

На бедного Макара все шишки сыпятся.

Не смейся, горох, над нами, сам будешь под ногами.

Где вода — там и верба; где верба — там и вода.

Где дубняк, там и березняк.

Ель да береза — чем не дрова? Хлеб да вода — чем не еда?

Лучше ивовый посох, чем золотой меч.

Дерево держится корнями, а человек - друзьями.

Дерево ценят по плодам, а человека — по делам.

Дерево скоро садят, да не скоро с него плоды едят.

Загадки о растениях и деревьях.

Все знают, что у елки 
Не листья, а иголки, 
И так же, как она 
С иголками ... 
Ответ (Сосна)

У меня длинней иголки,
Чем у елки.
Очень прямо я расту
В высоту.
Если я не на опушке,
Ветки – только на макушке.
Ответ (Сосна)

Куста чудесней нет, 
Он славит день весенний, 
Пахуч и нежен цвет 
Красавицы ... 
Ответ (Сирень)

Благоухает и манит, 
Цветами нежными дарит, 
Протянешь руку за плетень - 
И в ней окажется ...
Ответ (Сирень)

Из деревьев ранним летом 
Вдруг снежинки запорхают, 
Но не радует нас это - 
Мы от этого чихаем.
Ответ (Тополя)

То ли с крыши, то ли с неба – 
Или вата, или пух. 
Или, может, хлопья снега 
Появились летом вдруг? 
Кто же их исподтишка 
Сыплет будто из мешка?
Ответ (Тополиный пух)

Летом снег! 
Просто смех! 
Снег по городу летает 
Почему же он не тает?
Ответ (Тополиный пух)

Что за время! Есть ли лучше! - 
По окраинам лесным 
Привлекающе-пахучий 
Заклубился белый дым.
Ответ (Черемуха)

Будто снежный шар бела, 
По весне она цвела, 
Нежный запах источала. 
А когда пора настала, 
Разом сделалась она 
Вся от ягоды черна. 
Ответ (Черемуха)

В нем почти сто метров роста: 
На него залезть не просто! 
Из Австралии был он 
К нам в Колхиду завезен. 
У него одна работа – 
Осушение болота. 
Ответ (Эвкалипт)

Все детки на ветках 
С рожденья в беретках. 
С деревьев упадут – 
Береток не найдут.
Ответ (Желудь)

В этот гладкий коробок 
Бронзового цвета 
Спрятан маленький дубок 
Будущего лета.
Ответ (Желудь)

Я из крошки-бочки вылез,
Корешки пустил и вырос, 
Стал высок я и могуч, 
Не боюсь ни гроз, ни туч. 
Я кормлю свиней и белок – 
Ничего, что плод мой мелок.
Ответ (Дуб)

Не загадка это даже, 
Сразу назовем, 
Если только кто-то скажет - 
Желуди на нем!
Ответ (Дуб)

В шубе летом, 
А зимой раздеты.
Ответ (Дерево)

Нам в дождь и зной 
Поможет друг, 
Зеленый и хороший – 
Протянет нам десятки рук 
И тысячи ладошек.
Ответ (Дерево)

Его весной и летом 
Мы видели одетым, 
А осенью с бедняжки 
Сорвали все рубашки.
Ответ (Дерево)

У нее кусты
Высоки, густы, 
Ствол и ветки – трубкой, 
Очень хрупкой. 
Ягоды красны, 
Да не вкусны. 
Ответ (Бузина)

Белоствольные красавицы 
Дружно встали у дорожки, 
Книзу веточки спускаются, 
А на веточках сережки.
Ответ (Березки)

Клейкие почки, 
Зеленые листочки. 
С белой корой 
Стоит под горой.
Ответ (Береза)

Дом со всех сторон открыт, 
Он резною крышей крыт. 
Заходи в зелёный дом, 
Чудеса увидишь в нём.
Ответ (Лес)

Есть у ребят зелёный друг, 
Весёлый друг, хороший, 
Он им протянет сотни рук 
И тысячи ладошек.
Ответ (Лес)

Красавица какая 
Стоит, светло сверкая? 
Как пышно убрана... 
Скажите, кто она?
Ответ (Новогодняя ёлка)

Кого раз в году наряжают?
Ответ (Елка)

Зимой и летом - одним цветом.
Ответ (Ёль)

Кудри в речку опустила 
И о чём-то загрустила, 
А о чём грустит, никому не говорит.
Ответ (Ива)

Никто не пугает, а вся дрожит.
Ответ (Осина)

Белые овечки бегают по свечке.
Ответ (Верба)

Весной зеленела, летом загорела, 
Осень в сад пришла, красный факел зажгла.
Ответ (Рябина).

Вроде сосен, вроде ёлок, 
А зимою без иголок.
Ответ (Лиственница)

Весной веселит, летом холодит, 
Осенью питает, зимой согревает.
Ответ (Дерево)

Куст оконный и балконный. 
Лист - пушистый и душистый, 
А цветы на окне - 
Словно шапка в огне. 
Ответ (Герань)

На клумбе у окошка 
Посажена картошка. 
Цветки её огромные 
И светлые, и тёмные. 
Ответ (Георгина)

Листок - стрелочкой, 
Цветок - тарелочкой, 
А стебель-былинка 
Завит, как пружинка. 
Ответ (Вьюнок)

На воде растёт цветок - 
Белоснежный лепесток. 
Ответ (Водяная лилия)

Стоит цвет-сухоцвет, 
Травушка-невянка, 
С бархатной одежкой 
И с кошачьей ножкой. 
Ответ (Бессмертник)

Всю зиму и все лето 
В красное платье одета.
Ответ (Бегония)

Красивые цветочки 
Расцвели в саду, 
Запестрели красками, 
А осень на носу.
Ответ (Астра)

У занесённых снегом кочек, 
Под белой шапкой снеговой, 
Нашли мы маленький цветочек, 
Полузамёрзший, чуть живой.
Ответ (Подснежник)

На кустах в саду растёт,
Запах сладкий, словно мёд.
Но нередко льются слёзы
Тех, кто рвёт их. Это...
Ответ (Розы)

Солнце жжёт мою макушку,
Хочет сделать погремушку.
Ответ (Мак)

Я шариком пушистым 
Белею в поле чистом, 
А дунул ветерок — 
Остался стебелёк.
Ответ (Одуванчик)

Над лугом парашютики
Качаются на прутике.
Ответ (Одуванчики)

Пробивается росток, 
Удивительный цветок. 
Из-под снега вырастает, 
Солнце глянет — расцветает.
Ответ (Подснежник)

Лик пахучий,
А хвост колючий.
Ответ (Роза)

Желтые, пушистые 
Шарики душистые. 
Их укроет от мороза 
В своих веточках ... 
Ответ (Мимоза)

Цветик желто-золотистый, 
Как цыпленочек, пушистый. 
Сразу вянет от мороза 
Наша неженка... 
Ответ (Мимоза)

Длинный тонкий стебелек, 
Сверху - алый огонек. 
Не растенье, а маяк - 
Это ярко-красный ... 
Ответ (Мак)

Кувшинчики и блюдца 
Не тонут и не бьются. 
Ответ (Кувшинки)

Снимем мы среди болота 
Замечательное фото. 
Очень яркая картинка - 
Распустилась здесь... 
Ответ (Кувшинка)

С горы на паутинках 
Свисают паучки - 
Зеленые пучки. 
Ответ (Камнеломка)

Вырос он под солнцем жгучим 
Толстым, сочным и колючим. 
Ответ (Кактус)

Золотое решето, 
черных домиков полно. 
Сколько черненьких домов, 
Столько беленьких жильцов. 
Ответ (Подсолнух)

Вертится Антошка 
на одной ножке, 
Где солнце стоит, 
туда он и глядит. 
Ответ (Подсолнух)

На лесной проталинке 
Вырос цветик маленький. 
Прячется в валежник 
Беленький ... 
Ответ (Подснежник)

Вверх по стенке крутой, 
По бетонке литой 
Многоножка ползет, 
С собой листья везет. 
Ответ (Плющ)

Плоские лепешки 
На длинной тонкой ножке. 
Лепешки очень колки, 
на них растут иголки. 
Ответ (Опунция)

Капли солнца спозаранку 
Появились на полянке. 
Это в жёлтый сарафанчик 
Нарядился ... 
Ответ (Одуванчик)

На зелёной длинной ножке 
Вырос шарик у дорожки. 
Ответ (Одуванчик)

Он – цветочный принц-поэт, 
В шляпу желтую одет. 
Про весну сонет на бис 
Прочитает нам ... 
Ответ (Нарцисс)

Замечательный цветок, 
Словно яркий огонек. 
Пышный, важный, словно пан, 
Нежный бархатный... 
Ответ (Тюльпан)

Чтобы солнце сквозь стекло 
К нам в окошко не пекло, 
Я повешу шторочку, 
На белую распорочку, 
Не крючком плетеную - 
Живую и зеленую. 
Ответ (Традесканция)

Плоский, длинный, а не брус, 
Полосат, а не арбуз. 
Ответ (Сансьевьера)

Стоит в саду кудряшка - белая рубашка, 
Сердечко золотое. Что это такое? 
Ответ (Ромашка)

Мы сплетем веночки летом 
Для Оксаны, Маши, Светы, 
Для Аленки, двух Наташек. 
Все веночки из... 
Ответ (Ромашек)

Чёрная макушка, жёлтая опушка. 
Ответ (Подсолнух)

Вырос в поле дом- 
Полон дом зерном. 
Стены позолочены, 
Ставни закалочены. 
Ответ (Подсолнух)

Посадили зёрнышко - 
Вырастили солнышко. 
Ответ (Подсолнух)

Поле, словно в желтых волнах. 
Здесь растет цветок... 
Поворачивает ловко 
Он за солнышком головку. 
Ответ (Подсолнух)

Очищают воздух, 
Создают уют, 
На окнах зеленеют, 
Круглый год цветут. 
Ответ (Цветы)

Из нарядной яркой чашки 
Угощаются букашки.
Ответ (Цветок)

С молоком, а не коза, 
С корой, а не лоза. 
Ответ (Фикус)

Накрыт бокал с водицей 
Ежовой рукавицей. 
Ответ (Кактус)

У садовницы - первой модницы 
Платье то ли полиняло, 
То ли краску поменяло: 
Все было лиловое, 
Стало васильковое. 
Ответ (Гортензия)

Много лепесточков острых - 
Красных, желтых, белых, пестрых. 
На меня ты погляди-ка, 
Называюсь я... 
Ответ (Гвоздика)

На окне зимой и летом 
Вечно зелен и красив. 
Ярко-красным цветом 
Горит нежно... 
Ответ (Бальзамин)

Вырос кустик пышный, 
На окне не лишний, 
Листья незаметные, 
А плоды запретные. 
Ответ (Аспарагус)

Лист с горбочком, желобочком, 
Шипы имеет, а ранить не умеет, 
Зато лечит нас в любой час. 
Ответ (Алоэ)

Из зеленого цыпленка, 
Сплошь покрытого пушком, 
Становлюсь я горделивым 
Алым петушком! 
Ответ (Мак)

В красный шелк я одеваю степи 
И даю название конфете. 
Ответ (Мак)

Я капризна и нежна, 
К любому празднику нужна. 
Могу быть белой, желтой, красной, 
Но остаюсь всегда прекрасной! 
Ответ (Роза)

У нас ни пальцев нет, ни рук - 
Лишь только лепестки вокруг. 
Мы необычно называемся, 
Но в маникюре не нуждаемся!
Ответ (Ноготки)

Мои цветы — оранжевое пламя, 
А листья — как зеленые медали. 
В названии — восточная страна. 
Ну что, ребята, вы меня узнали?
Ответ (Настурция)

Пышный куст в саду расцвел, 
Привлекая ос и пчел. 
Весь в больших цветах махровых - 
Белых, розовых, бордовых! 
Ответ (Пион)

По легенде, мой цветок 
Клады открывает. 
Говорят, что раз в году 
Чудо то бывает. 
Но скажу начистоту: 
Я вообще-то не цвету! 
Ответ (Папоротник)

Я открываю рот, как лев, 
И называюсь...

Ответ (львиный зев)

То фиолетовый, то голубой, 
Он на опушке встречался с тобой. 
Названье ему очень звонкое дали, 
Но только звенеть он сумеет едва ли. 
Ответ (Колокольчик)

Синенький звонок висит,
Никогда он не звенит. 
Ответ (Колокольчик)

Этот цветок распускается в мае, 
Белые бусинки он одевает. 
Ответ (Ландыш)

Белые звоночки
У меня в садочке,
На зеленом стебельке
Прячутся в тенёчке. 
Ответ (Ландыш)

Цветёт он майскою порой,
Его найдёшь в тени лесной:
На стебельке, как бусы в ряд,
Цветы душистые висят. 
Ответ (Ландыш)

Даже ночью муравьишка
Не пропустит свой домишко:
Путь-дорожку до зари
Освещают фонари. 
Ответ (Ландыш)

На больших столбах подряд 
Лампы белые висят. 
Ответ (Ландыш)

На зеленом шнурочке
Белые звоночки.
Ответ (Ландыш)

Хороша я в свадебном букете, 
И в саду, где свищут соловьи. 
Круглый год во многих странах мира 
Я служу признанием в любви. 
Ответ (Роза)

Шёл я лугом по тропинке, 
Видел солнце на травинке. 
Но совсем не горячи 
солнца белые лучи.
Ответ (Ромашка)

Стоит в саду кудряшка - 
белая рубашка. 
Сердечко золотое, 
что это такое?
Ответ (Ромашка)

Ярко-синий, пушистый 
Он в хлебе родится, 
в еду не годится.
Ответ (Василёк)

Белые горошки на зелёной ножке.
Ответ (Ландыш)

Эх, звоночки, синий цвет, 
С язычком, а звону нет.
Ответ (Колокольчики)

Все знакомы с нами: 
Яркие, как пламя, 
Мы однофамильцы 
С мелкими гвоздями. 
Полюбуйтесь дикими 
Алыми ... 
Ответ (гвоздиками)

Я - травянистое растение 
С цветком сиреневого цвета. 
Но переставьте ударение, 
И превращаюсь я в конфету.
Ответ (Ирис - ирИс)

Рос шар бел, ветер дунул - улетел.
Ответ (Одуванчик)

Голова на ножке, 
в голове горошки. 
Солнце жжёт макушку, 
Сделать хочет погремушку.
Ответ (Мак)

Вот полянка, вся в цветочках,
Словно в светло-синих точках.
Соберу здесь для Анютки
Голубые ...
Ответ (Незабудки)

Колосится в поле рожь. 
Там, во ржи, цветок найдешь. 
ярко-синий и пушистый, 
Только жаль, что не душистый. 
Ответ (Василёк)

Цветочек этот голубой
Напоминает нам с тобой
О небе — чистом-чистом,
И солнышке лучистом! 
Ответ (Незабудка)

Каждый, думаю, узнает, 
Если в поле побывает, 
Этот синенький цветок, 
Всем известный ... 
Ответ (Василёк)

Так маленького Васю называют
И те цветы, что в поле собирают. 
Ответ (Василёк)

Мы несли грибы в корзине
И ещё цветочек синий.
Этот синенький цветок
Назвался ... 
Ответ (Василёк)

Рыжий Егорка
Упал на озерко,
Сам не утонул
И воды не всколыхнул.
Ответ (Осенний лист)

Осень в гости к нам пришла
И с собою принесла...
Что? Скажите наугад!
Ну, конечно...
Ответ (Листопад)

Сидит – зеленеет,
Падает – желтеет,
Лежит – чернеет.
Ответ (Лист)

Он с весны висел на ветке,
Был зеленый - пожелтел,
Только дунул слабый ветер,
Он уже и полетел.
Ответ (Лист)

Она под осень умирает,
И вновь весною оживает,
Коровам без неё беда,
Она их главная еда.
Ответ (Трава)

Высока и зелена
Будет скошена она.
Овцы, козы и коровы
Есть всегда её готовы.
Ответ (Трава)

В поле серёжки на тоненьких ножках.
Ответ (Овёс)

Мала малышка - золотая кубышка.
Ответ (Просо)

Топили, сушили, колотили, рвали, 
Крутили, ткали, на стол клали.
Ответ (Лён)

Золотист он и усат, 
В ста карманах сто ребят.
Ответ (Колос)

Повернулось к солнцу золотое донце.
Ответ (Подсолнух)

Чёрная макушка, жёлтая опушка.
Ответ (Подсолнух)

Кувшинчики и блюдца 
Не тонут и не бьются.
Ответ (Кувшинки)

Стоит над водой, трясёт бородой.
Ответ (Камыш)

В этот гладкий коробок 
Бронзового цвета 
Спрятан маленький дубок 
Будущего лета.
Ответ (Жёлудь)

Летом вырастают, осенью опадают.
Ответ (Листья)

Мягок, а не пух, зелен, а не трава.
Ответ (Мох)

На лугу среди букашек 
Поднялся чертополох. 
Оттеснил семью ромашек 
Великан ... 
Ответ (чертополох)

Кто ни прикасается, 
За того цепляется. 
Привязчивый и колкий, 
Кругом торчат иголки.
Ответ (Репейник)

Не шмель, не пчела, а жалит.
Ответ (Крапива)

Ах, не трогайте меня! 
Обожгу и без огня.
Ответ (крапива)

Злая, как волчица, 
Жжётся, как горчица! 
Что это за диво? 
Это же ... 
Ответ (крапива)

Что не сеяно родится?
Ответ (Трава)

Анна Саксе

СКАЗКИ О ЦВЕТАХ

История этих сказок тоже кажется сказкой.

«Подснежник»

Когда у Богини снега родилась девочка, она долго думала, как назвать дочку.

Думала-думала и назвала Снежинка.

Снежинка, беленькая девочка с белыми волосами, лежала в белой кроватке, под белыми облачными простынями.

Когда Снежинка подросла, к ней, как водится, стали ходить женихи. Пришел Месяц, но Снежинке он не понравился — лысый забулдыга, ночами не спит, все по небесным кабакам шатается, а днем заберется под облако и дрыхнет.

Пришел Луч солнца, но Снежинка отказала и ему. Он так горячо клялся в любви, что было трудно ему поверить.

Разгневался Бог снега и сурово сказал дочке:

— Если не можешь сама выбрать мужа, так я это сделаю за тебя.

И он послал весть Ветру, повелителю небесной синевы, у которого было четверо холостых сыновей. Примчался Ветер на расписных санях. Как бубенцы, звенели ледяные сосульки, примерзшие к уздечкам резвых жеребцов. Снежинку сосватали старшему сыну Ветра — Северному ветру.

Счастливая Богиня снега собирала дочери приданое. Набивала перины и подушки мягким снежным пухом, подрубала белые облачные простыни, низала на нитки сверкающие ледяные бусы.

Как принцесса выглядела Снежинка, когда съехались свадебные гости. Довольные родственники желали счастья, нахваливали молодых: какая красивая, ладная пара. Только у Снежинки сердце не радовалось, когда Северный ветер под застольные возгласы «Горько! Горько!» касался холодными губами ее уст.

— Я не могу любить его, — прошептала со вздохом Снежинка, но так тихо, что, кроме матери, никто ее не услышал.

— Не быть моей дочке счастливой. — Материнское сердце дрогнуло от страшного предчувствия.

Когда пир был в разгаре, жених крикнул своему брату Южному ветру, чтобы тот сыграл танец. Южный ветер уселся на край облака, достал из-за пазухи дудку и заиграл. Полилась нежная мелодия, и Снежинка пустилась в пляс. Она вертелась и кружилась, пристукивая звонкими каблучками серебряных туфелек, а озорной деверь, Восточный ветер, хлопал в ладоши и посмеивался. Только Западный ветер, пригорюнившись, все мрачнел и мрачнел, пока не заплакал, припав головой к отцовскому плечу.

— Сын мой, в такой праздник ты плачешь! — удивился отец.

— Почему ты высватал Снежинку брату, а не мне? Почему у меня не будет такой пригожей жены? — захныкал Западный ветер.

Теперь и Южный ветер поднял свои голубые глаза на Снежинку, и они встретились с сияющим взором невесты. Еще нежнее зазвучала дудка, она пела только для одной Снежинки, а Снежинка плясала только для Южного ветра. Что же будет, если заметит злой и ревнивый Северный ветер?! Богиня снега в отчаянии ломала под столом пальцы.

— Дочка, дочка, укроти свое сердце! — умоляла шепотом Богиня снега, когда Снежинка кружилась возле нее.

Но как укротить сердце, в котором пробудилась любовь? Разве могла Снежинка сделать то, на что не способны даже люди — ни молодые, ни старые, ни глупые, ни умные!

Может быть, Северный ветер, увлекшись беседой с Богом снега, ничего и не приметил бы, если бы снедаемый завистью Западный ветер не ткнул его в бок со злой насмешкой:

— От пылких взоров нашего братца твоя Снежинка скоро растает.

Услышав это. Северный ветер вскипел от ярости, стукнул кулаком по столу и крикнул Южному:

— Спрячь свою дудку, не то я сломаю ее!

Музыка пуглива, как птица. Дудка замолкла, и Снежинка растерянно заглянула в голубые глаза Южного ветра, словно убеждаясь, в самом ли деле любовь его была такой мгновенной.

Снежинка опомнилась лишь тогда, когда Северный ветер вскочил на ноги и взревел:

— Не забывай, Снежинка, что ты моя, а ты, брат, не забывай, что она не твоя! А теперь, Снежинка, ты запляшешь под мою дудку!

Северный ветер засунул пальцы в рот и так пронзительно свистнул, что у всех мурашки по спине пробежали.

— Пляши! Пляши! — приказал он Снежинке.

Как зачарованная стояла она перед простиравшим к ней руки Южным ветром.

Она пыталась повернуться, но ноги ее превратились в ледяные сосульки и не повиновались.

— Пляши! Пляши для меня! — Северный ветер взревел так яростно, что зашатались своды снежного дома, но Снежинка и не шелохнулась.

— А-а-а! У-у-у! — взвыл Северный ветер и, выхватив из-за пояса бич, замахал им. — Ну, брат мой, Южный ветер, теперь я не пожалею твоих розовых и яблоневых садов. Этой же ночью загублю их своим дыханием, завтра будешь качаться на высохших ветвях и лить горючие слезы.

Любовь, должно быть, вернее всего подсказывает, как спасти то, что любимому жизни дороже. Не успел Северный ветер набрать в грудь воздух, как Снежинка, увидев помрачневшее лицо Южного, быстро вспорола свои перины, и мгновенно сады Южного ветра застлались белым снежным покровом. И не страшно уже было розам и яблоням ледяное дыхание ветра.

Обезумевший Северный ветер попытался отомстить Снежинке. Он замахнулся на нее бичом, но Снежинка ловко увернулась от удара.

Тогда Северный ветер бросил бич и кинулся на Снежинку.

— Свадьба кончилась! — вопил он. — Я отвезу тебя домой и упрячу в самое темное подземелье. Пускай тебя там загрызут крысы и мыши, непокорная жена!

Видимо, любовь подсказала и Южному ветру, как спасти ту, что стала его сердцу всего дороже. Прижав Снежинку к груди, он полетел с ней к своим садам.

Северный ветер взвыл, как подраненный волк, и, схватив бич, погнался за ними.

От взмахов бича в темном небе мелькали красные полосы, от рева содрогался воздух.

Но куда Южному ветру укрыть Снежинку от гнева Северного? Он уложил ее под розовый куст и просил подождать, пока не одолеет в трудной схватке брата.

— Поцелуй меня сначала, мой милый, мой единственный, и я буду ждать тебя хоть всю жизнь.

Южный ветер целовал Снежинку нежно и долго, пока возлюбленная не растаяла в его объятиях, не ушла каплей росы в землю и не растворилась в ней.

— Где она? Куда девалась? — кинулся Северный ветер на брата. — Я только что видел, как ты целовал ее.

— Ах брат мой, не из-за чего нам больше враждовать, — скорбно ответил Южный ветер. — Вон где она лежит теперь, как капля росы, как слеза, растворившаяся в земле.

— Я не верю ей и тебе не верю, — ответил Северный ветер, скрежеща зубами. — Чтоб она никогда не встала, я придавлю ее ледяной плитой.

Время от времени Южный ветер обходит свои розовые и яблоневые сады. В конце зимы или ранней весной Снежинка, чувствуя его приближение, дыханием растапливает ледяную корку и, высунув головку, заглядывает в голубые глаза возлюбленного.

А люди, завидев маленький беленький цветок, почему-то радуются и рассказывают друг другу, как о большом событии:

— Ты знаешь, в саду уже расцвел Подснежник!

«Форстериана»

Доводилось ли вам когда-нибудь слышать, как разговаривают цветы? Мне, признаться, не доводилось, пока в одно раннее весеннее утро случайно не подслушала я разговор Подснежника с узбекским диким тюльпаном — Форстерианой. Говорила главным образом Форстериана, а Подснежник только внимательно слушал, лишь изредка перебивая собеседницу вопросами.

Но лучше расскажу вам все по порядку. Луковицы Форстерианы мне подарила приятельница, которая сама выкопала их на каменистых склонах Зеравшанских гор. Осенью я посадила их в саду под стеной дома, рядом с Подснежником.

Весной снег стаял уже в марте, и наступила необычно теплая погода. Снег стаял, но наледь, оставшаяся с той поры, когда оттепель сменялась заморозками, пренебрегала ласковыми улыбками солнца. И все же подснежники и ранние форстерианы пробились сквозь ледяной покров и радостно приветствовали весну.

В одну апрельскую ночь я очень поздно сидела за работой, которую непременно хотела закончить. Когда я поставила последнюю точку и, отворив окно, уселась в кресло отдохнуть, подышать свежим воздухом, на краю неба уже розовела утренняя заря.

Вдруг я услышала тонкий звон, такой чистый и приятный, словно где-то чокнулись хрустальными рюмками.

— Доброе утро, — тихо прозвенел колокольчик Подснежника.

И только чуть погодя более глухой голос ответил:

— Салям алейкум!

— Ты, наверное, чужая в нашем саду? — спросил тонкий голосок.

— Я цвету здесь впервые, — ответили ему.

— Будем знакомы. Я — Подснежник!

— А я — Форстериана!

— Откуда ты попала сюда?

— Из далекого-далекого края, называется он Узбекистаном.

— Стало быть, ты в самом деле издалека, — прозвенел Подснежник, словно знал, где и как далеко находится Узбекистан. — По обычаям нашего сада, ты должна рассказать мне историю своей жизни.

— История моей жизни очень печальна, — вздохнула Форстериана. — Мы передаем ее из поколения в поколение, чтобы никто из нас не забывал, какие муки перенесла девочка Форстериана, в чью память вечным огнем горят наши цветы.

— Ну, расскажи, я весь внимание! — с нетерпением воскликнул Подснежник.

— Так слушай. Тысячу лет тому назад в одной из ложбин Зеравшанских гор жил чабан Сабирджан. Жил он в беспросветной нищете, ибо овцы, которых он пас, принадлежали не ему, а богачу Хамиду. Сабирджан владел всего лишь двумя сильными руками, самодельной дудкой и семью черноокими дочерьми. Младшую из них назвали необычным именем — Форстериана. Сабирджан любил своих дочерей, но не раз им приходилось слышать его вздохи:

— Эх, были бы у меня сыновья…

— Почему он предпочел бы иметь сыновей? — спросил Подснежник.

— Потому что сын для отца точно крылья, а дочери… дочери выходят замуж, покидают отца, и на сердце у него становится одиноко и грустно.

Однажды самая младшая и самая красивая дочь чабана — десятилетняя Форстериана принесла ему обед. Чтобы развлечь усталого отца, она пела песни, которые сама сложила, и танцевала, плавно и грациозно. Щеки Форстерианы порозовели, а черные глаза загорелись, как звезды. Ни одна принцесса не могла бы соперничать с ней.

В этот час злой рок послал в горы богача Хамида, который на статном коне объезжал свои бесчисленные стада. Завидев пляшущую Форстериану, он остановил коня и, спрятавшись за кустом, наблюдал за гибкими движениями прелестной девочки.

Кончив танцевать, Форстериана сказала отцу:

— Отец мой, я хотела бы всю жизнь петь и танцевать людям на радость.

— О дитя мое, — покачал головой отец. — Ты бедная девочка, где тебе взять шелковые одеяния и прозрачные покровы танцовщицы.

Хамид подстерег девочку, когда она с обеденной посудой возвращалась домой, схватил и увез к себе во дворец.

Он запер Форстериану в покои, где сотня таких же красивых девочек ткала ковры. От восхода до заката Форстериана томилась в пыли и полумраке, корпя над постылой, изнурительной работой. Девочка никогда не видела солнца, не слышала пения птиц, она жила, как в темнице, за толстыми каменными стенами, окна были закрыты ставнями.

Мрачное, безнадежное миновало лето, пришли и ушли осень и зима. Но к весне Форстериану охватила такая тоска по горам, по бурлящим ручьям и песням птиц, что она решила: либо умрет, либо вырвется на волю.

Однажды девочка подошла к окну и сквозь маленькую щелку глянула вниз. Она увидела, что под окном рассыпаны осколки стекла — чтобы пленницы, если бы им удалось открыть окно и бежать, изрезали себе ноги.

В это время на подоконник села птица — белый голубь старшей сестры Форстерианы — Фаризоды.

Как сообщить о себе домой, сестре? Писать Форстериана не умела, да и никто не умел дома читать. Девочка быстро отрезала свою черную косу, оторвала несколько ниток дорогой пряжи, из которой ткала ковры, и через щелку передала это верному голубю. Птица кивнула и улетела.

Фаризода, получив весть от младшей сестры, долго ломала себе голову над тем, как вызволить сестру. Наконец она решила пойти к старой Турсуное. Старуха одиноко жила в своей лачуге, собирала травы и коренья, которыми лечила больных. Поговаривали, что Турсуноя умеет ворожить, но если и умела, то была доброй ворожеей.

Турсуноя выслушала Фаризоду, глянула на месяц и промолвила:

— Свобода даром не дается, за нее надо платить кровью.

— Кровью Форстерианы? — испуганно воскликнула Фаризода.

— Да, кровью Форстерианы, твоей, всех ваших семерых сестер. И не только — но и кровью всех ваших подружек, таких же бедных детей. Так слушай, что я тебе скажу.

Через две ночи, на третью, когда месяц взойдет только после полуночи, Хамид будет давать во дворце большой пир. Как обычно, первыми опьянеют стражи, хоть наутро и поплатятся за это головой. В эту ночь, до восхода месяца, вы, сестры и подружки Форстерианы, пойдете ко дворцу, а голубь покажет вам окно покоя, где живут девочки. Босиком подкрадетесь к окну и откроете его. Говорю — босиком. Вы должны поранить стеклом ноги. Сейчас скажу, почему. Хамид вскоре узнает, что его рабыни бежали, кинется за ними в погоню. По немногим кровавым следам ему легко узнать, куда побежали его рабыни, но если следов будет много, он растеряется и замечется на своем коне по каменистому склону, а тем временем вы вскарабкаетесь на кручу, на которую не взобраться его коню.

Фаризода сделала все, как ее научила Турсуноя. Охмелевшие стражи не заметили подкравшихся девочек. Изрезав стеклом ноги, девочки распахнули окно и тихо позвали Форстериану. Та выпрыгнула в окно и, больно поранив ноги, даже не вскрикнула. Ее подружки по несчастью последовали за ней, так же отважно терпя страшную боль.

Девочки врассыпную бросились к склону. Трудно было им бежать, болели ноги, но беглянки не проронили ни стона, боясь выдать себя и потерять свободу, добытую такой дорогой ценой.

Девочки уже взбегали по каменистому, еще покрытому снегом склону, когда услышали цокот конских копыт.

— Хамид за нами гонится! — воскликнула Форстериана, поторапливая подружек. — Девочки, бегите скорей!

Девочки бежали, словно их нес ветер, но Форстериану начали покидать силы. Она отстала от сестер и подружек. За ее спиной уже храпел конь Хамида. Неужели она опять окажется в плену ненавистного богача, не увидит больше солнца и гор?

«Нет, лучше умереть на свободе, чем зачахнуть в неволе!» — И Форстериана бросилась коню под ноги. Конь растоптал ее подковами, но и сам оступился и сломал ногу. Разъяренный Хамид поплелся домой, поклявшись рано утром погнать всех слуг за беглянками.

Форстериана, окровавленная, поднялась, но, сделав несколько шагов, замертво упала на снег.

Поутру на заснеженную возвышенность пришел Хамид с толпой слуг, и взору их открылось невиданное зрелище: на белом снежном покрове расцвели бесчисленные красные цветы.

— Такова моя история, вот почему меня зовут Форстерианой, — закончила свой рассказ Форстериана и замолчала.

Молчал и Подснежник.

У меня по спине пробежал озноб, и я встала. Укутавшись в платок, я вышла в сад.

Вот так диво — когда же успел выпасть этот мягкий снежок и застелить сад белым покрывалом? А на цветочной клумбе, возле стены дома, пылал красный цветок Форстерианы. Я наклонилась и увидела крупную прозрачную слезу, примерзшую к поникшему колокольчику Подснежника.

«Белокрыльник»

На болотистых лугах и травянистых трясинах среди леса вы, наверное, замечали странный цветок. Он цветет на толстом водянистом стебле, у него один-единственный лепесток, который, точно белое крыло, обнимает желтый, похожий на заскорузлый кулачок, початок. В деревне его называют белокрыльником, а в городе, где цветок этот выращивают в горшках, — каллой. Вот какую сказку про этот цветок рассказал мой дед.

Жил-был мальчик, звали его Янит. Был он румяный и веселый, как все ребята, пригретые ласками солнца и матери. Славный парень вырос бы из него, если бы злая болезнь не свела в могилу его мать.

Суровой стала жизнь к Яниту, когда он лишился материнского крыла. Отец привел в дом мачеху — злую зеленоглазую женщину, одного взгляда которой Янит пугался.

Мачеха привела с собой в приданое целое стадо свиней — черных и белых, пестрых и пятнистых, и Янит пас их от восхода до заката, от зеленой весны до серой осени. На краю пастбища была глубокая грязевая яма, куда свиньи в жару повадились ходить валяться. За ямой лежало картофельное поле. Одна из пятнистых свиней своим пятачком вынюхала там что-то лакомое. Точно воровка, она обычно кралась по трясине к картофельному полю, и Яниту не раз приходилось месить грязь, чтобы прогнать ее оттуда. По вечерам он возвращался домой весь в грязи, а мачеха не давала ни капли теплой воды, чтобы вымыть руки и ноги. Они потрескались и заскорузли, как старые коряги.

Раньше у Янита было много друзей по веселым играм. Теперь дети сторонились грязного, оборванного свинопаса. Он издали глядел на беспечно игравших ребят и насвистывал «Солнышко бегом бежало». Однажды, задумавшись, он не заметил, как свинья с поросятами перелезла через яму и принялась рыться в картофельном поле. Дети мачехи увидели это и, не сказав Яниту ни слова, побежали к матери жаловаться. Свинопас очнулся от удара розгой по спине. Испугавшись, он кинулся по топи, выгнал свиней, но, бредя назад, оступился на осклизлой коряге и во весь рост растянулся в грязи. Когда он, с ног до головы измазанный, выбрался на берег, мачеха снова исхлестала его розгой. Однако куда больнее были издевки других детей. У извозившегося в грязи Янита остался чистым один бок, похожий на белое крыло.

— Белокрыльник! Белокрыльник! Смотри, белокрыльник, — визжали дети, подпрыгивая от восторга. Кличка эта прилипла к Яниту крепче черной грязи. Теперь никто иначе не называл его, словно у него никогда и не было другого имени. Даже отец, гладивший иной раз, тайком от мачехи, сына по головке, трепал его теперь за ухо и смеялся:

— Ах ты, Белокрыльник, срамишь ты меня да и только!

Выдалось знойное лето. Трава выгорела, хлеба увяли. Грязевая яма высохла и затвердела, как каменная, мухи и оводы донимали свиней, которым больше негде было поваляться. Пыхтя и сопя, они сновали по голому пастбищу и рвались в лес, где на заросшем озере еще можно было найти влагу. Там, где было озеро, теперь простиралась трясина, только на самой ее середине зияло черное окнище, в которое даже не смотрелось небо.

Жара и засуха все усиливались, высохла и трясина. Лишь окнище, точно черный глаз, коварно пыталось завлечь какого-нибудь искателя прохлады. Издалека обходили окнище звери, с криком пролетали над ним изнывающие от жажды птицы. И только глупый поросенок из стада мачехи, измученный жарой, бросился туда купаться. Окнище злорадно схватило его в скользкие объятия и не отпускало. Поросенок начал тонуть. Перепуганный Янит побежал домой за помощью. Но глаза мачехи загорелись, такие же зеленые и злые, как окнище на трясине. Она схватила Янита за ухо и потащила к трясине.

— Ты сам вытащишь мне оттуда поросенка!

Несчастный паренек кинулся в окнище, над которым только виднелось белое поросячье ухо. Янит ухватился за него, но жуткое окнище засосало и пастушка. Лишь свиное ухо да заскорузлый кулачок паренька торчали на поверхности.

— Вот и оставайся там, Белокрыльник, — прошипела мачеха.

На другой день высохло и окнище, а на его месте вырос цветок, похожий на белое крыло.

— Белокрыльник, смотри, Белокрыльник! — воскликнула проходившая мимо девочка. И по сей день этот цветок называют Белокрыльником.

«Нарцисс».

Даже богам не всегда удается воспитать своих детей так, как это им хотелось бы.

Когда у речного бога Кефиса и нимфы Лаврионы родился сын Нарцисс, они не могли нарадоваться на прелестного, здорового младенца.

— Белолицый ты мой, ясноокий, кудрявенький, — ласково говорила Лавриона мальчику.

Когда сын подрос, Кефису, хоть он по-прежнему оставался богом и повелителем реки, дома приходилось довольствоваться более скромной ролью — богом и повелителем тут стал Нарцисс.

— Ах, какой красавец! Какое прелестное дитя! Вот будет сердцеед! — восхищались собиравшиеся у Лаврионы нимфы.

— А какой он добрый и умный! — добавляла к похвалам подруг счастливая мать.

Но у богов, как и у людей, тоже есть свои недоброжелатели и завистники, которые не выносят удач и успехов ближних. Рыбы, плывшие с востока на запад, разнесли слух о красоте и уме сына Кефиса и Лаврионы. Узнала об этом и Медуза Горгона. Горгона, сын которой был уродлив, зол и глуп, прослышав о достоинствах Нарцисса, так разъярилась, что змеи, покрывавшие вместо волос ее голову, поднялись дыбом и зашипели. И Горгона прохрипела, перекосив рот:

— Пусть твоя красота погубит тебя, ты влюбишься в собственное отражение, ты будешь добрым только ради тщеславия, а мудрым ради высокомерия. Пусть тот миг, в который ты увидишь себя в зеркале, станет началом твоей гибели.

Рыбы, плывшие с запада на восток, принесли весть о проклятии Медузы и в реку, где царствовал Кефис. И бог приказал разбить в своем дворце все зеркала, а осколки выкинуть на берег. Нарцисс, который с самого детства только и слышал о своей красоте и своем добром сердце, считал, что ему и на самом деле надо быть добрым и умным, хотя давалось ему это порою совсем нелегко. Когда дети других нимф оставляли часть своего завтрака или обеда, чтобы покормить рыбок, то и Нарцисс, не желая прослыть скупым, кидал кое-что от своей еды. При этом он был уверен, что, урывая от себя хоть кусочек, делает добра гораздо больше, чем другие, ибо жертвует не простую пищу, а божественную. Но потом он умудрился не отрывать от себя ни крошки, а брать еду из кладовой матери, восхищая остальных нимфят своей щедростью и самоотверженностью.

Быстро бегут годы даже у сыновей богов. Еще недавно Нарцисс играл с рыбками, собирал ракушки, украшал себя водорослями, но вскоре незаметно вырос в статного юношу. Выросли и нимфята, вместе с которыми он кормил когда-то рыбок, и стали развлекаться по-другому. Каждый из них старался блеснуть умом и ловкостью. Они читали друг другу стихи собственного сочинения, пели сложенные самими песни или же состязались в том, кто проворнее прыгнет на спину дельфину и дальше уплывет, сидя на нем верхом. Нарцисс тоже сочинял стихи, но вскоре понял, что кое-кто из сыновей нимф превосходит его в этом искусстве, и, отказавшись от поэтических соревнований, принялся поносить каждого, кто декламировал свои сочинения. И всем казалось, что Нарцисс и в самом деле лучше других разбирается в законах поэзии — а то разве мог бы он так умно судить о том, как следует сочинять стихи? Он упрекал и певцов, доказывая, что песни их звучат не так, как надо.

— Какой умный, какой одаренный юноша! Счастлива будет та нимфа, которую Нарцисс возьмет себе жены! — поговаривали старые нимфы, уже наперед завидуя будущей суженой Нарцисса.

И если старые нимфы восторгались красивым, добрым и умным юношей, то и не удивительно, что молодые пытались соблазнить его своими прелестями и так вились вокруг Нарцисса, что только длинные зеленые кудри развевались.

Долго Нарцисс присматривался, на какой из красавиц остановить свой выбор, пока не убедился, что прекраснее всех Эхо, и обручился с нею.

Накануне свадьбы Эхо попросила Нарцисса выйти на берег и нарвать ей черемухи, которую хотела вплести в свои зеленые косы.

Нарцисс нарвал целую охапку цветов и уже было наклонился, чтобы прыгнуть в реку, как вдруг увидел на темной водной глади свое отражение.

— Какая красота! Такого великолепия никто не видел со дня сотворения мира! — воскликнул он и застыл, словно очарованный. Уставившись на свое отражение, он забыл об Эхо, с которой завтра должен был вступить в брак. Цветы он бросил на траву и, поднявшись, залюбовался в водном зеркале своим станом.

— Да, я не только самый добрый и самый умный, но и самый красивый юноша, — восхищался собою Нарцисс.

Когда Эхо, не дождавшись возвращения любимого, высунула голову из воды, Нарцисс грубо выбранил ее за то, что она взволновала водное зеркало.

Эхо не поверила, что Нарцисс рассердился всерьез, и, заигрывая с ним, опять всколыхнула водную гладь.

— Я вижу, ты завидуешь моей красоте и потому мешаешь мне. Перестань шалить, плыви немедленно прочь, — приказал Нарцисс.

— Любимый, почему мне, прекраснейшей из нимф, завидовать твоей красоте? — сказала Эхо, все еще думая, что любимый ее Нарцисс шутит.

— Я считал тебя красивой, пока не увидел себя. Посмотри на это лицо, на этот стан, и ты поймешь, что сама Афродита недостойна быть моей женой, не то что ты, — ответил Нарцисс и опять погрузился в созерцание своей красоты.

Но и для нимфы, как и для земной женщины, нет ничего обиднее, чем непризнание любимым ее красоты, а если она и в самом некрасива — нежелание польстить ей.

Эхо так рассердили слова Нарцисса, что она обозвала его самовлюбленным глупцом и рассказала Кефису и Лаврионе, что сын их лишился рассудка.

Напрасно Кефис уговаривал сына вернуться в водяной дворец, напрасно умоляла и лила слезы мать.

Нарцисс оставался на берегу, смотрелся в воду, только и твердя о своей красоте, и наконец зачах и слился с землей.

Почему-то к мертвым относятся куда снисходительнее, чем к живым.

Когда Нарцисса не стало, Эхо часто приплывала к темному омуту, в который смотрелся ее любимый.

«Как прекрасна была наша любовь…» — вздыхала Эхо и, чтобы навеки сохранить память о Нарциссе, посадила на месте его гибели цветок, который был таким же белым, как лицо Нарцисса.

«Гиацинт»

Казалось, нет на свете такой силы, которая могла бы посеять раздор между богом Аполлоном и сыном царя Спарты Гиацинтом. Аполлон любил Гиацинта как брата, и все считали их неразлучными. Сын Зевса был поклонником прекрасного и каждое утро восходил на вершину горы, чтобы приветствовать солнце, которое, отдохнув после долгого пути вокруг земли, вставало со своего морского ложа. Аполлона в его прогулках неизменно сопровождал Гиацинт.

Проводив солнце в странствие, юноши ходили осматривать стада, пасшиеся на росистых лугах, и счастлив был скотовод, чьи стада благословлял Аполлон.

Они шли мимо зреющих пажитей, и нивы, по которым скользил взгляд Аполлона, дарили щедрый урожай.

После полудня Аполлон и Гиацинт отдыхали в дубраве, слушая арфу Эола, а вечерами Аполлон собирал поэтов, которые читали ему оды, воспевавшие красоту, дружбу, любовь.

— Мой божественный друг, я благодарен тебе за то, что я самый счастливый человек на земле, — уверял каждый день Гиацинт Аполлона, и в словах этих не было ни тени лести или неискренности.

Однажды оба красавца — бог и человек — долго оставались на берегу реки. Они купались, в камышах ловили голубых стрекоз, соревновались в метании диска. Их дружба была чудесна, и им было так хорошо друг с другом.

Должно быть, они чересчур расшумелись, ибо из воды вынырнула нимфа и окликнула их:

— Эй вы, озорники, нельзя ли потише? Мой отец лег отдохнуть после обеда.

Аполлон, повернувшись к реке, опустил руку с диском, занесенным для броска. И увидел красавицу, не виданную даже среди дочерей богов: белое, как молоко, лицо, зеленые, точно водяные травы, волосы, а груди — налитые спелые яблоки. От изумления он выпустил диск, и тот покатился в воду.

— Красавица, кто ты такая? И кто твой отец? — спросил Аполлон.

— Мой отец речной бог, а я — его дочь Дафна, — гордо отвечала нимфа.

Даже боги способны влюбиться с первого взгляда. Случилось это и с Аполлоном. Ему казалось, что воздух раскалился и только воды реки могут охладить тело. Не согласись дочь речного бога выйти к нему, он отказался бы от прекрасных утренних зорь, от поэзии, даже от дружбы Гиацинта, только бы разделить с Дафной свою судьбу и остаться с ней, — хоть примаком в водяном царстве тестя.

— Дафна, прекраснейшая из прекрасных, я — бог света Аполлон. Выйди ко мне и раздели со мной мою любовь и царство! — предложил Аполлон нимфе.

Дафна тряхнула мокрой головой, и голова ее украсилась короной из сверкающих капель.

— Ты — прирожденная повелительница, даже прекрасная Елена не может соперничать с тобой! — воскликнул Аполлон, протянув Дафне руки.

— Ты горяч, как твое солнце. — Нимфа опустилась в воду, только белое лицо ее покачивалось над потоком, словно водяная лилия.

— Дафна, если ты не выйдешь ко мне, я кинусь к тебе. — Воспылавший страстью Аполлон хотел броситься в реку.

— Постой, не баламуть воду, отец спит — разбудишь его раньше времени, он рассердится и поднимет на реке такие волны, что все лодки перевернутся, — остановила Дафна Аполлона, решив остудить огненную страсть бога.

Подняв со дна реки диск, она кинула его Аполлону со словами:

— Пускай нашу судьбу решают боги. Я полюблю того из вас, кто, метнув трижды диск, дальше кинет его.

Бедный Гиацинт! Он от души желал другу победы, но от волнения у Аполлона дрожала рука, и два первых броска оказались неудачными, а Гиацинт, как ни поддавался другу, метнул оба раза дальше Аполлона.

В третий раз Гиацинту метать не пришлось. Разъяренный Аполлон замахнулся и, метко прицелившись, швырнул диск ему в голову. Гиацинт упал и уснул вечным сном. Дафна была потрясена. Благородный юноша погиб по ее вине!

К ночи, когда над кипарисами поднялся круглый месяц, из реки вышли Дафна и ее подружки. От лучей месяца они зажгли белые, красные, голубые, розовые и желтые свечи и воткнули их в землю, увлажненную кровью Гиацинта.

Вдруг из ближней рощи показалась огненная фигура, еще издали обжигавшая жаром.

— Бежим, нимфы, это Аполлон! — закричала Дафна и кинулась прочь.

Бедная дочь реки, боги отомстили ей, они помутили ее рассудок и указали ей неверное направление— не к реке, а к открытому полю. Горячий ветер уже обжигал ей ноги, страстное дыхание обдавало шею.

Отчаявшаяся Дафна призвала богиню судьбы и попросила превратить ее в лавр. Желание Дафны исполнилось, и перед Аполлоном вырос лавр.

Боги, как и тираны, никогда не признают своей вины, даже если становятся убийцами. Не овладев Дафной, Аполлон продолжал ревновать ее к Гиацинту. Пришел на место гибели друга и взмахом руки погасил свечи.

Аполлон никогда больше тут не появлялся и не знал поэтому, что свечи эти расцвели, как цветы, и испускают запах, резкий, как предсмертный крик юности о несбывшемся счастье. Гиацинты.

«Заячья капуста».

Надоело Косому каждый день листья клевера жевать да ольховую кору грызть. Забрался Заяц на крестьянский огород и давай только что посаженную капусту уписывать. Умял Заяц уже немало свежих, сочных листьев, как вдруг приходит крестьянин. От удивления руками всплеснул.

— Послушай, Косой, — говорит крестьянин Зайцу, который уже наелся досыта и рот утирает. — Такого уговора у нас с тобой не было. Я на твою долю не сажал. Коли ты теперь все сгрызешь, так у меня ни одного кочана не вырастет, нечего мне по осени квасить будет.

— Квасить? — удивился Заяц. — На что капусту квасить? Она и так вкусна.

— Да куда ей теперь до квашеной? Ты лучше огород не трогай, а зимой приходи ко мне квашеной капусты отведать.

Обещал Заяц огород не трогать. Летом заботы мало — клевера полны поля, на лугах травы сколько душе угодно — хоть хвостом от радости маши, да уж очень он короток.

А зимою Заяц — прямо к крестьянину: подавай, мол, свою квашеную капусту. Крестьянин угостил его.

Назавтра Заяц опять тут как тут. Летом, мол, помог огород уберечь, а теперь, когда из-под снега и мшинки не выскрести, пускай крестьянин отблагодарит за доброту.

Кормит крестьянин каждый день Зайца квашеной капустой, а к рождеству, глядишь, вся капуста в бочке и вышла. А зиме еще конца не видать! Вот и остались оба без вкусной капусты.

Весной крестьянин говорит Зайцу:

— Послушай, сосед, твои поля ведь побольше моих будут, посадил бы капусты на своей земле.

— Нет у меня капустной рассады, — грустно отвечает Заяц.

— В Ригу поезжай. Каждую весну туда за рассадой езжу.

Крестьянин думал так от Зайца избавиться. Откуда Зайцу денег на билет взять, сунется в поезд без билета, а его в кутузку укатают, вот и хлебнет он там кислых щей.

Но Заяц наш оказался не дурак, хоть и уши у него ни на вершок не были короче, чем у остальных зайцев. Притопал Косой на станцию, поезда ждет. Ждет и видит, что всяк, кто на станцию приходит, билет покупает.

— Что вы с этими билетами делать будете? — спрашивает Заяц.

— В Ригу поедем, — отвечают ему.

— А без билета нельзя? — Зайцу стало как-то не по себе.

— Нельзя, — отвечают.

Гм, вот незадача! Топай теперь обратно, Риги не повидав, капустной рассады не купив. У Зайца душа заныла, не меньше подстреленной в позапрошлом году лапы. Сидит на дорожном столбике и слезы утирает.

И вдруг над самым его длинным ухом страшный вой раздался: «Собаки!» У Зайца хвост похолодел, хочет прочь кинуться, а он к столбу словно примерз.

Но что за чудо! Не собаки, а маленькие аккуратные домики на колесах. К станции подкатывают, а люди спешат по ступенькам забраться в них.

«Вот как в Ригу-то ездят», — удивился Заяц.

— Счастливого пути! — крикнул он, когда поезд тронулся с места.

«Погоди, а почему бы и мне хоть до Птичьей пущи не прокатиться?» — догадался вдруг Заяц.

Прыгнул на ступеньку и едет себе, как барин. «Эх, проехаться бы так до самой Риги — и ничего мне больше в моей заячьей жизни не надо было бы».

И так приятно Зайцу на поезде кататься было, что у Птичьей пущи он и соскочить забыл. А поезд уже к станции подходит.

— О боже, о боже, — запричитал Заяц, — выйдет кондуктор и сцапает меня.

Поезд так неожиданно встал, что Заяц с подножки, точно мешок, скувырнулся. Кондуктор распахнул дверь и новых пассажиров впустил. А Заяц тем временем опомнился.

— Хе, хе! А почему бы так и до самой Риги не доехать? Ну, ясно теперь. — Только поезд к станции подходит, Заяц шмыг с подножки на землю, снова тронется — Заяц опять на ступеньке сидит.

Протяжно пыхтя и тяжело вздыхая, поезд подкатил к Риге. Заяц отыскал лавку, где рассаду продают. Мудрить нечего, входит и капустной рассады просит.

А лавочник уже всю рассаду продал, остатки сметает.

— Что молодому человеку угодно? — вежливо спросил он.

— Капустной рассады, — робко пролопотал Заяц.

— Какую капустную рассаду, молодой человек, изволите? Могу предложить кочанную капусту, цветную, брюссельскую, кормовую. Может, молодой человек кормовой возьмет? Летом листья жевать можно, зимой кочерыжки грызть.

«Ну и мошенник, — решил Заяц, — какую угодно рассаду предлагает, а про вкусную молчит».

— А другой капустной рассады нет у вас? — лукаво спросил Заяц.

— Нет, — развел руками продавец.

— Мне рассаду квашеной капусты надо, — уже настойчивее потребовал Заяц.

Ухмыльнулся лавочник — покупатель, видать, простак попался.

— А-а, вам рассаду квашеной капусты? — воскликнул торговец слащавым голоском. — Ее мы задаром отпускаем. — И он смел в бумажный кулек остатки рассады кислицы и подал зайцу. — На, сынок, сунь в карман, на Троицу посадишь, к Янову дню квашеную капусту есть будешь.

Заяц, счастливый, поехал домой. Посадил капусту на сырой лесной лужайке, а сам рядом торчит, чтоб птицы не поклевали, кроты не перерыли, козы не пощипали. Жена капусту с утра до вечера полет, детишки два раза на дню воду носят и поливают. Когда трехлистная капуста зацвела, Заяц впервые отведал ее.

— Пускай меня волк сожрет, если это не настоящая квашеная капуста, — воскликнул Заяц, медленно посасывая листик.

Теперь все: и зайчиха, и зайчата — не отходили от капустной грядки, все лето лакомились квашеной капустой и нахвалиться не могли.

Заяц возгордился и зазнался, точно индюк. Каждого приглашал он на квашеную капусту и все рассказывал, как без билета в Ригу съездил.

С той поры и повелось кислицу заячьей капустой называть, а безбилетных пассажиров — зайцами.

«Жасмин».

Когда-то, в давние времена, все цветы были белыми. Но в один прекрасный день в сад пришел художник с большим ящиком красок и целой связкой кистей.

— Подходите все ко мне и говорите, кто какого хочет быть цвета, — крикнул он цветам и кустам, и те быстренько встали в очередь, потому что каждый хотел, чтобы ему досталась краска поярче.

Ближе всех к художнику оказался Жасмин. Он сказал, что ему хотелось бы, чтобы цветы его были золотисто-желтыми, как цвет волос его любимого Солнца.

— Как ты посмел пролезть раньше королевы Розы? — оттолкнул его художник.

— Я вовсе не пролез. Я стою тут уже много лет, — обиженно ответил Жасмин.

— Но ты должен понимать, кому по праву положено быть повсюду первой, — наставлял его художник. — В наказание останешься последним, но и тогда как следует еще попросишь меня.

— Вы ошибаетесь, сударь, никого я просить не стану, — ответил Жасмин и остался на своем месте.

Художник долго возился с Розами. Каких только красок не выбирали себе гордые королевы! И алую, и желтую, и розовую, и оранжевую. Только синюю никто из них не захотел — уж очень она простая, деревенская. Синей краской, чтобы она не пропала, художник покрасил Незабудки и Васильки, хотя им хотелось стать алыми. Но художник решил, что для этакой деревенщины сойдет и синий.

Маки улыбались художнику, и он не скупился на краску и густо накладывал ее. Далии польстили ему, и их лесть окупилась с лихвой. Он проработал несколько дней, наделив их всевозможными оттенками.

Очень скромным оказался Лиственный Репей. Когда его спросили, какую краску он хочет, он ответил:

— За любую, сударь, спасибо вам скажу.

Художник выкрасил цветы Репея в серый цвет и спросил, доволен ли он.

— Вам, сударь, виднее, что кому полагается. Я же понимаю, что на всех ярких красок у вас не хватит. И если каждый будет так ярок, как Розы, то никто и не заметит их красоты!

Колючий Репей был настойчивее и получил красные цветы.

Маленькие Анютины глазки обступили художника и, вежливо здороваясь, приседали. Это выглядело так мило, что они показались художнику маленькими девочками, и он раскрасил цветочки Анютиных глазок, как личики — веселые, грустные и серьезные. Яблоня пообещала художнику подарить осенью целую корзину яблок, если он выкрасит ее цветы в нежно-розовый цвет. Художник, не жалея сил, лазил по сучьям Яблони до самой вершины.

Сирень придумала по-другому отблагодарить художника, если он не пожалеет красок.

— Весною ты сможешь ломать наши ветви и дарить их своим невестам, извини, — невесте, — сказала Сирень. — И чем больше ты будешь ломать нас, тем пышнее будем мы цвести.

— За бестактность ты останешься белой, — отстранил ее обиженный художник, но сестер ее одарил великолепными красками.

Одуванчики поднесли художнику кружку сметаны, и Жасмин только смотрел, как много художник переводит на одуванчики золотисто-желтой краски, облюбованной Жасмином для себя.

Работая желтой краской, художник вспомнил о Жасмине, который первым выбрал ее.

— Ну, брат, так как же? — насмешливо обратился он к Жасмину. — Этой краски осталось немного, но если хорошенько попросишь, я всю ее отдам тебе.

— Не буду я просить, — ответил Жасмин.

— Как это так? — Художника начало злить упрямство Жасмина. — Ну, ладно, если тебе трудно произнести свою просьбу, то поклонись хотя бы, согни спину.

— Предпочитаю сломаться, но не согнуться, — гордо ответил Жасмин.

Художник, разозлившись, брызнул желтой краской Жасмину в лицо и закричал:

— Кто ты такой, что не хочешь просить и кланяться! Ну и оставайся на веки вечные

белым!

Таким он и остался — белый хрупкий Жасмин. А попробуй согнуть его — сломается…

«Персидская сирень».

Это приключилось в те страшные времена, когда все боялись драконов и ведьм.

Завоет вечером в трубе ветер, знай — это дракон ведьму прислал и кому-то грозит беда. Обычно драконы похищали принцесс. Но драконов было много, а принцесс — мало, и чудовища эти не брезгали и женщинами менее знатного происхождения.

Как-то ночью ветер завыл в трубе дома, в котором жила Персия с девятью сыновьями. Что это? Не иначе как дракон на мать польстился — кроме нее, в доме женщин нет. Но неужели девять молодцов свою матушку не уберегут?

Сыновья договорились: один будет стеречь дом, а остальные на работу ходить. Пока старшие сыновья с мечом в руке охраняли мать, ничего дурного не случилось, восемь дней прошли спокойно. Наступил черед меньшого сына дома оставаться.

Стоит он у ворот, по временам на трубу поглядывает и ничего подозрительного не примечает. Парень уже хотел было войти в дом пообедать, как услышал в саду веселый хохоток. Глянул, и что же видит?! Красивую девицу с алым маком на груди. Она поманила парня — иди ко мне! Только пускай сперва меч положит, не нравится ей это оружие. Парень положил меч, а та сразу давай трещать и хихикать, снимает с груди мак и протягивает парню — на, понюхай. По простоте своей парень сунул нос к алому цветку, и так ему спать захотелось, что тут же в саду и повалился. Только успел заметить, как, рыча и фыркая, примчался дракон, сгреб матушку и потащил по воздуху, а девица обернулась ведьмой, села на помело и улетела.

Меньшой сын проспал немало времени, а проснувшись, не мог в толк взять, как ему теперь быть, что сказать братьям. Уж лучше сразу отправиться искать драконью пещеру. Опоясался он мечом, сунул в карман краюху хлеба — и в путь. Шел он шел и к концу дня видит: у дороги усталый старичок сидит и просит:

— Пожалей, сынок, старика, дай хлеба кусочек!

— С радостью, дедушка, — ответил меньшой. — Только скажи, не видел ты, в какую сторону дракон мою матушку унес?

Старичок показал на юг, взял кусок хлеба и остался сидеть, а парень быстро ушел на юг.

Шел он шел и к концу дня — что за чудо! — пришел на то же место, где старичка оставил. А тот опять:

— Вскопай мне, сынок, землицы и яблоню посади. Яблок захотелось, а сил нет посадить.

Меньшой сын проворно вскопал мечом землю и посадил деревцо, только попросил, чтобы старичок показал ему дорогу к пещере дракона.

Старичок показал на север. И снова меньшой сын шел и шел и к концу дня — подумать только! — опять вернулся туда, где старичок сидел. А тот просит еще одну службу сослужить: убить змея, который к нему в лачугу залез и по ночам спать не дает.

Вошел юноша в старикову лачугу и мечом отрубил змею голову. И попросил старичка не обманывать его больше.

— Я трижды испытал тебя: твою щедрость, усердие, смелость. Иди, сынок, на запад, и там, где ночью деньги сушатся, поблизости и будет пещера дракона. Тебе с ним тяжкий бой вести придется, да и не знаю, спастись ли вам обоим. Я тебе волшебное слово скажу, оно обернет тебя в кого пожелаешь. Только запомни: два раза можешь в кого угодно превратиться, а в третий должен непременно опять человеком стать, А если и в третий раз кем-нибудь обернешься, то останешься им навеки.

Юноша запомнил волшебное слово и ушел на запад. Шел он шел, пока посреди ночи не увидел мечущийся синий огонек. Деньги сушатся!

Парень крепко сжал в руке меч и пошел на огонек, но завяз в болоте. И тут видит! Идет навстречу сгорбленная женщина, на плечах тяжелую колоду несет. Кто это? Да неужели матушка!

Сын позвал мать, а та испуганно запричитала:

— Ой, сыночек, зачем пришел искать меня! Из этого болота еще никто живым не выбрался. Уж лучше мне одной пропадать, чем видеть тебя рабом дракона.

— Нет, мать, — ответил сын, — по моей вине ты к дракону в неволю попала. Мой долг теперь спасти тебя. Садись на колоду, а я скажу одно слово, обвернусь рекой и вынесу тебя из болота.

Так и сделали.

Но дракон, увидев, как уплыла его рабыня Персия, погнался за ней. Река текла, текла, пока не притекла к песчаному полю, и вода иссякла.

— Матушка, я обернусь конем, сядешь на меня и ухватишься за гриву. Так я перенесу тебя через песчаное поле, — сказал парень и превратился в статного жеребца.

Скакал конь со всадницей, скакал, а дракон за ними. И не догнать бы ему быстроногого жеребца, но беглецам дорогу вдруг широкий и глубокий ров преградил.

— Сынок, обернись опять человеком и спрячься на дне рва, — взмолилась мать, но юноша и слушать ее не захотел.

— Нас у тебя девять сыновей, а мать у всех только одна, — сказал он. — Я превращусь в густой цветущий куст, а ты спрячешься в его ветвях.

Парень сказал волшебное слово, и над рвом вырос густой куст с пахучими фиолетовыми цветами. Персия спряталась в ветвях, а дракон, с хрипом изрытая огонь, промчался мимо.

Персидская сирень — сколько садов она теперь украшает!

«Фиалка».

Она появилась ранней весной — маленькая хрупкая девочка с синей скрипкой под мышкой. Когда девочка заиграла, птицы умолкли, прислушиваясь к чудесным звукам ее скрипки, пчелы и бабочки долго кружились вокруг, подпевая мелодиям, которые смычок девочки извлекал из крохотного инструмента.

— Послушай, Фиалка, — сказала ей краснощекая девица, сестра хвастливого Мака, прозванная Ветрогонкой, — ты могла бы выступать с концертами и получать огромные деньги.

— Ах, у меня ведь нет никакой школы, — отвечала Фиалка-Скрипачка. — Я счастлива, что моя игра вообще доставляет кому-то радость.

— Были бы у тебя деньги, ты могла бы приодеться, — поучала ее Ветрогонка. — А то ты и в будни и в праздник ходишь все в одном и том же зеленом платьице.

— Мне и так хорошо, я о роскошных нарядах и не мечтаю, — отвечала девочка.

— Будь у тебя деньги, ты купила бы себе янтарное ожерелье и надела бы на свою тонкую шею, — вмешалась в их разговор красотка Тюльпанша. — Может, приглянулась бы кому-нибудь.

Фиалка-Скрипачка засмеялась.

— Говоришь, шея у меня некрасивая, тонкая. Так это мое ожерелье понравилось бы, а не я. В ожерелье он влюбился бы, а не в меня. Уж лучше остаться такой, какая есть.

— Ты рассуждаешь, как ребенок, с тобой даже поговорить серьезно нельзя, — рассердилась Ветрогонка и, подкрасив губы, призывно улыбнулась стоявшему по другую сторону дорожки Ирису.

Ирис на ее улыбку не ответил — в это время Фиалка заиграла снова, пленив его чудесной музыкой.

С замиранием сердца он слушал волшебную мелодию. Она лилась и лилась, как нежная песня любви и дружбы, которым нет конца и тогда, когда земля застывает, объятая великим белым безмолвием. Фиалка кончила играть, и синеглазая Незабудка, наклонившись к ней, шепнула:

— Видела, как Ирис смотрел на тебя? Глаз не сводил. Он влюблен в тебя!

— Да что ты! — тихо вздохнула Фиалка. — Ведь я некрасивая. Рядом с Ветрогонкой и Тюльпаншей я просто Золушка. С чего это влюбится в меня избалованный красотками Ирис? Наверно, он очень любит музыку и слушал мою скрипку, а ты морочишь мне голову, чтоб потом посмеяться надо мной: поверила, мол, дурочка.

Так отвечала Фиалка, но сердце ее все же затосковало.

Она прижала к плечу синюю скрипку и излила свою тоску и мечты в тихой мелодии. Слушавшим ее казалось, что в жизни бесконечно много счастья, стоит только протянуть руку и все, что ты пожелаешь — любовь, дружба, радость, — упадет в нее, точно звезды с высокого голубого летнего неба.

Скрипка Фиалки умолкла, и Ирис еще долго терзался бы и горевал, если бы Сирень не шепнула ему на ухо:

— Ирис, не будь дураком, не упусти свое счастье! Неужели ты не видишь, что Фиалка играет только для тебя! Она в тебя влюблена, это и слепой видит.

— Откуда ты знаешь? — возмутился Ирис. — Фиалка — такая артистка: она словно витает в небесной синеве, вокруг самого солнца. Земные чувства ей чужды, она живет своим искусством, и такой заурядный парень, как я, для нее не больше, чем простой стебелек.

Наступил теплый вечер, и Фиалка играла Лунную сонату.

Вначале в музыке слышалась непонятная тоска, щемящая мольба, печаль отречения, но вот мелодия перешла в страстный шепот, она манила, звала и, все нарастая, кричала о счастье.

Рядом с Ирисом страстно вздыхала Ветрогонка.

Ее дыхание опьяняло, как вино. Ирис хмелел и терял рассудок.

Образ Фиалки перевоплотился в звуки, а Ветрогонка льнула к нему всем телом, целовала его, нашептывала нежные слова, и Ирису начало казаться, что Ветрогонка — его счастье.

Может быть, Ирис на другое утро опомнился бы, пожалел бы о мимолетном увлечении, но не успела еще сойти роса, как Ветрогонка раззвонила всем подружкам о своей предстоящей свадьбе.

Жениха и невесту, как водится, поздравляли, желали им счастья, согласной жизни, богатой потомством.

Ветрогонка самодовольно вертелась — только красная юбка развевалась, а Ирис стоял неподвижный и безучастный, словно это и не он женился на Ветрогонке.

После свадебного пира должны были начаться танцы, и Фиалке предстояло играть вальсы и польки.

Гости построились парами, и посаженый отец Тюльпан сделал знак скрипачке, но наступила неловкая тишина.

В свадебной сутолоке никто не заметил, как Фиалка исчезла. Только теперь Ирис сообразил, что это она, уходя, сказала:

— Будь счастлив! Спасибо тебе за то, что встретился мне! Мои страдания родят новые песни, которые принесут счастье другим.

«Мак».

Ирис еще никак не мог прийти в себя после опрометчивой женитьбы на сестрице хвастливого Мака — Ветрогонке. Он стоял, немой и неподвижный, и все спрашивал себя:

«Как же это случилось? Ведь я любил Фиалку, и Фиалка любила меня, а женился я на другой. Как же это?»

А жена его прямо сияла от счастья, гордая, что ей удалось выйти за такого видного парня.

— Ах, какой у меня муженек, какой миленок… — трещала она подружкам и, о чем бы ни заходил разговор, всегда норовила ввернуть словечко о своем муженьке, пытаясь поддеть подружек, еще не удостоившихся стать замужними женщинами.

Но как-то приятельница Фиалки Незабудка с невинным видом при всех спросила жену Ириса:

— Но отчего твой муженек всегда такой кислый? Стоит, словно аршин проглотил.

Жена Ириса покраснела от злости и, сделав вид, что приняла намек за шутку, рассмеялась:

— Ничего, пройдет медовый месяц, так выучу его по-своему.

И принялась учить мужа.

— Чего губу свесил! — кричала она, когда Ирис притворялся, что не слышит приказа жены затянуть ей корсет.

Ирис поджимал губы и нехотя, стараясь не касаться жены, выполнял приказание.

Вместо благодарности жена давала ему пощечину, приговаривая при этом:

— Следующий раз будешь расторопнее.

Ирис никак не мог угодить жене. То он вилку неправильно держит, то с ножом не так обращается. Не раз он вставал из-за стола голодный, потому что под косыми взглядами жены кусок в горло не шел.

Если бы все это происходило между ними наедине, то Ирис, может быть, и терпел бы выходки жены, но ей хотелось похвастать своей властью перед другими женщинами. Только зайдет подружка, как жена Ириса начинает командовать:

— Ирис, сюда! Ирис, туда! Подай то! Положи это! А ну-ка, ручку мне поцелуй! Спинку почеши!

Со временем Ирис понял, что больше всего жена бесится, когда он просто не замечает ее брани и наставлений. Однажды, когда жена опять начала попрекать его за то, что не умеет держать вилку, Ирис швырнул вилку на пол и стал есть пальцами. Как-то жена пыталась втолковать ему, как надо вести себя дома и как в гостях. Ирис позволил жене наговориться до потери сознания, а когда та спросила, понял ли он, что ему сказано, Ирис зевая, с удивлением посмотрел на жену и невинно спросил:

— А разве ты мне что-нибудь говорила?

Жена прямо сгорала от вожделения, но, когда она вечером звала мужа к себе, тот отговаривался, что ему на луг идти надо, лошадь привязать, а как уйдет, пропадает до самого утра.

Наконец жена не выдержала и пожаловалась на свою судьбу Белене, о которой поговаривали, что она умеет привораживать мужей.

— Милая! — воскликнула Белена. — Чего же раньше не пришла? Моим зельем таких разинь вмиг распалить можно.

Белена налила в бутылку зеленоватого пойла и наказала:

— Ты надень юбку поярче, а муженьку дай выпить этого зелья, потом повертись перед ним, и он уже не отстанет от тебя.

Возможно, Ирис и выпил бы зелье Белены, и все произошло бы именно так, как предсказывала ворожея, но разве Ветрогонка-Мак могла утерпеть и не похвастать перед подружками, что наконец-то муж запляшет под ее дудку. А стоит женщине поделиться с кем-нибудь своими семейными делами, как через пять минут об этом узнает ее муж.

Так и на этот раз.

У Ириса было достаточно времени, чтобы подумать, выпить ему зелье Белены или остаться верным памяти Фиалки.

Жена, не сомневаясь в силе напитка ворожеи, вырядилась в самую яркую юбку, налила в стакан зелья Белены и поднесла Ирису.

— Выпей, муженек, вижу, утомился ты.

Ирис ласково посмотрел на жену, взял стакан и, обняв ее за талию, сказал:

— Выпей сперва, женушка, глоток за мое здоровье, а уж потом я выпью за твое.

Жена, счастливо улыбнувшись, закинула голову — пускай муженек вольет ей глоточек в рот. А Ирис — что он сделал? Влил жене в рот все зелье Белены, и когда жена, сгорая от желания, кинулась ему на шею, Ирис схватил заранее приготовленную розгу, уложил жену к себе на колени и, задрав яркую юбку, принялся учить уму-разуму.

— Вот тебе за это, вот тебе за то, а это тебе за ворожбу!

О господи, как визжала и барахталась жена, пока не догадалась выскользнуть из юбки и шмыгнуть в кусты. Ирис швырнул ей юбку в след, но та зацепилась за кол и так на нем и повисла. Кто юбку эту приворожил к колу — Белена или же сама жена, в конце концов значения не имеет, но юбка так и осталась висеть, и при виде ее люди вспоминают жену Ириса — Ветрогонку-Мак.

«Лисохвост».

Семье землероек привалила великая радость и вместе с ней — забота. Радостью было то, что меньшая дочка домашних мышей Куцехвостка согласилась стать женой старшего сына землероек Долгохвоста. А заботы начались с того, что старая мышь поставила условие, без которого Куцехвостку ни за что замуж не отдаст.

Условие было очень тяжелым. В день свадьбы Долгохвост должен был разукрасить кусты вокруг своего жилья кошачьими хвостами. Это будет очень красиво и докажет отвагу жениха и что он в недобрый час сумеет защитить свою семью от самого лютого врага всех мышей, известного разбойника — Черного Кота.

Семья землероек жила над канавой, в крапивном кусте, вдали от человеческого жилья. И не раз по вечерам землеройки судили о том, каковы собою эти кошки, — слухи об их злодеяниях передавались из поколения в поколение, но видеть собственными глазами живую кошку никому, даже старым землеройкам, никогда не доводилось.

И вот тебе! В самый канун свадьбы ищи каких-то кошек, доставай какие-то хвосты. Бедные землеройки и не догадывались, что отъевшиеся домашние мыши презирали простых землероек и тайно собирались расстроить свадьбу. А те думали: поймает Долгохвоста кошка, никакой свадьбы не будет.

Но Долгохвост так любил Куцехвостку, что уже приготовил меч и собрался отправиться на поиски кошек, чтобы отрубить им хвосты. Только какой меч из жухлого листа рогоза! А Долгохвост, который никогда в жизни не видел кошки, полагал таким мечом рубить кошачьи хвосты.

Так бы и отправился Долгохвост на кошек охотиться, если бы мать со слезами на глазах не упросила его хоть денек подождать, пока она что-нибудь да придумает.

Мамаша землероек вылезла из крапивного куста и, задрав голову, задумалась, и так она напряженно думала, что у нее задергалась мордочка и задрожали усы. Если долго так думать, то непременно что-нибудь придумаешь. Она решила сходить к Лисе, к этой пышнохвостой умнице, позвать ее на свадьбу и попросить, чтобы в день свадьбы та, вместо подарка, вывесила на крапивном кусте свой хвост.

Лиса, услышав про женитьбу Долгохвоста на дочке домашней мыши, облизнулась. Землероек она не трогала — уж очень они невкусные. Но домашние мыши — объедение!..

Лиса спросила землеройку, много ли соберется невестиной родни и нельзя ли и детей с собой захватить, они тоже свои хвосты на крапиве развесят.

Сказано — сделано. Лиса и лисята явились вовремя, развесили на ветвях свои хвосты, а сами попрятались — кто за камнями, кто забрался в канаву: вздремнуть, мол, охота.

Когда наступили сумерки, трава над канавой зашелестела — это шла толпой невестина родня.

Землеройки вышли встретить гостей, справиться у новых родственников, довольны ли они украшением.

— Какие пышные, — покачала головой мамаша Куцехвостки, — но таких хвостов я что-то у кошек не видела.

— Это хвосты лесных кошек, — объяснила мамаша Долгохвоста. — Лесные кошки — те куда злее домашних. Это только мой сыночек может с такими чудовищами управиться.

— Ну, попадись мне такая, я бы ей дороги не уступил, — похвастался братец Куцехвостки, который, прежде чем отправиться на свадьбу, хватил малость из блюдечка, что стояло под затычкой пивной бочки.

Только он сказал это, как из-за большого камня и из канавы выскочили лисицы, кто накинулся на хвастуна, кто — на его мамашу, а кто — на папашу, братишек и тетушек.

Долгохвост только успел Куцехвостку в крапивный куст затащить. Куцехвостка так и не узнала, кому из родни удалось спастись, а кто лисицам попался.

Когда Долгохвост раскрыл жене свою тайну, Куцехвостка в отместку крепко привязала лисьи хвосты к крапиве, на которой они и остались.

Мимо шли люди, увидели пышную крапиву, вырыли ее и посадили в саду.

Лисохвосты — называют они эти цветы. Ученые садоводы, правда, называют их иначе, не упоминая никаких хвостов, — латинским словом «амаранты».

«Аконит»
В давние времена жил сапожник по имени Кришус, жил в своей лесной хибарке и тачал для гномов обувку. Маленькие синие башмачки.

Все бы хорошо, не попадись парню ленивая жена. А в те времена, не в пример нынешним, лошадь поменять можно было, а жену никак — взял жену, так доживай с ней свой век.

Откуда Кришусу, жившему в лесу, было знать, какой окажется его нареченная? Наговорили ему кумушки, забредавшие сюда по лечебные травы, что Керста девушка как девушка, в приданое — коза с двумя козлятами, а чего еще бедняку желать? Будет коза, будет молоко, козлят осенью зарежут на мясо, а жена хозяйствовать будет, так что он сможет больше своим ремеслом заниматься. Гномов-то полный лес — успевай только башмачки тачать.

Что Керста очень ленива, обнаружилось сразу же после свадьбы, когда коза до самого вечера проблеяла недоеная. Пришлось Кришусу самому взять подойник и выдоить козу.

Еще труднее пришлось сапожнику, когда аист повадился детей носить. Эта глупая птица не знает, наверно, куда их девать, и носит ленивым женщинам не меньше, чем работящим.

И так Кришусу со временем пришлось не только козу доить, на зиму сено косить, дрова заготавливать, но и детишек мыть, пеленки стирать да еще на всех еду варить. А сапожное дело тоже не забросишь, иначе как жить будешь.

Намастерив полный мешок башмачков, Кришус относил их гномам. Те, подсчитав, сколько пар принес, расплачивались с ним.

Однажды, придя к гномам, Кришус обнаружил, что по дороге часть башмаков из мешка вывалилась. И как же им не вывалиться, когда в мешке оказалась большая прореха. Что поделаешь, за потерянные башмачки гномы платить не станут. Только странно, сколько Кришус на обратном пути ни искал оброненных башмачков, так ни одного и не нашел.

Вернувшись домой, Кришус попросил Керсту залатать мешок, а то как бы снова убыток не потерпеть. Керста обещала зашить, и, когда сапожник опять складывал в мешок свою работу, дыры как будто не было. Но пришел Кришус к гномам и опять половины башмачков не досчитался. Кришус осмотрел мешок — ну, конечно! — Керста так небрежно пришила заплату, что та сразу отвалилась.

Идет Кришус грустный домой, а оброненные башмачки кто-то уже подобрал.

Идет он идет и видит: на обочине тропы старушка сидит, с мешком шишек на спине. Кришус снял шапку, поздоровался, а старушка просит его:

— Миленький, беда у меня стряслась — каблук у туфли обломался. Сделай милость, выручи.

Кришус не заставил долго просить себя, достал из кармана молоточек, гвоздики — тук-тук — и каблук прибит.

— Спасибо тебе, — поблагодарила старушка. — А сколько с меня за работу возьмешь?

— Да что я с тебя возьму? — удивился Кришус. — Коли человек человеку не поможет, так кто же ему поможет?

— Ну, раз у тебя такое доброе сердце, так и я в долгу не останусь, — говорит старушка и достает из-за пазухи березовую веточку с тремя листиками. — Вот тебе ветка счастья. Сколько на ней листьев, столько твоих желаний исполнится. Иди себе с миром и смотри не плошай. А то опадет последний листик, и ты уж ничего пожелать себе не сможешь.

Расстались они и пошли каждый своей дорогой.

Кришус смотрит на ветку и усмехается про себя:

«Ну и потешная старуха! Уж лучше дала бы кусочек хлеба, страх, как есть охота…»

Только он выговорил это, так один листик, звякнув, упал наземь, и Кришусу прямо в руки прыгнул толстый ломоть хлеба.

Теперь сапожник убедился, что ветка его не простая, а старушка — не потешная. И, решив как следует обдумать, что пожелать себе, всю неделю прилежно тачал башмачки.

К гномам Кришус обычно шел по воскресеньям, тогда они сидели дома и могли примерить башмачки. Но нужда так прижала Кришуса, что он трудился ночи напролет и в субботу закончил заказ, решив еще вечером отнести его.

Шел он по лесу и все думал, куда же все-таки подевались потерянные башмачки, и незаметно для себя воскликнул:

— Вот нашел бы я потерянные башмачки, так вдвое больше денег выручил бы!

Едва он произнес эти слова, как сразу очутился перед пещерой гномов!

И что он видит! Гномы, придя с работы, повесили промокшую обувь на кусты сушить. Кришус подсчитал — точно столько пар, сколько он всего сделал вместе с потерянными.

— Ах вон какие вы, приятели! — воскликнул обозлившийся Кришус. — Так пускай прирастут башмачки к кустам, чтоб их не снять больше!

И тут Кришус хватился, что высказал два желания подряд, но уже было поздно. Достав березовую ветку, он увидел, что у нее облетели все листики.

В воскресенье утром гномы хотели обуться, но — что за чудо! — башмачки приросли к кустам и ни за что не оторвать их. Остались человечки босые, а на кустах с тех пор растет цветок, похожий на синий башмачок. В народе его так и называют «башмачок», а ученое его название — «аконит».

«Камелия».

Когда монаха по имени Камелий посылали в Японию проповедовать христианскую веру, он и не подозревал, что встретит там духов, способных ввести в искушение даже видавших виды святых отцов. Он дал обет отречения от всех земных радостей и усердно истязал плоть свою голодом, а всякие веселые заведения обходил за версту. Поэтому его наставники, да и он сам, были уверены, что своим целомудрием он заслужит себе благоволение всевышнего и тот поможет ему обратить заблудших японцев в истинную веру.

В Японии Камелий, готовясь к великому посту, под вечер отправлялся в лес собирать коренья и ловить саранчу, чтобы все это насушить на зиму. Особенно богатая добыча ему доставалась на дереве, в ветвях которого верещало несметное множество саранчи, но сколько он ни вылавливал ее, на другой вечер все ветки опять кишмя кишели саранчой.

В один жаркий вечер Камелий задержался в каком-то селении, рассказывая крестьянам про нагорную проповедь, и только незадолго до полуночи пришел к щедрому дереву.

Над лесом поднялся полный месяц, деревья стояли неподвижные, словно охваченные сладостной истомой, а саранча молчала, или, может быть, монах так привык к ее стрекоту, что уже не слышал его.

Когда Камелий, сложив молитвенно руки и устремя взор к небу, возблагодарил господа за благочестиво прожитый день, в листве дерева вдруг послышался сладкий женский смех.

— Хи-хи-хи! Ха-ха-ха! — Какое-то существо проворно, точно белка, прыгало с ветки на ветку, поблескивая белыми зубами.

«Это сам нечистый послал мне искусительницу», — решил Камелий и, как обычно в таких случаях, осенил себя и странное существо крестным знамением. Знамение, которого боялся сам дьявол, ничуть не испугало маленькую хохотунью. Размахивавший руками монах, казалось, развеселил ее еще больше. Она захохотала звонче прежнего и, поняв жест Камелия как знак приблизиться, прыгнула на самую нижнюю ветвь, обхватила ствол дерева и принялась раскачивать белыми ногами над самой головой монаха.

Камелий, несколько попятившись назад, оглядел непонятное существо. Тело, закутанное в зеленый покров, сливалось с листвой дерева, видны были только белые ноги да рыжеволосая головка, озаренная лунным светом и сиявшая, как пышно распустившийся цветок.

— Кто ты такая? — спросил монах.

— Хи-хи! Ха-ха!

— Ты — женщина?

Существо отрицательно покачало головой.

— Так кто же ты все-таки? Как тебя звать?

— Я — Дриада, душа этого дерева, — открыла свою тайну рыжеволосая. — Пришла поблагодарить тебя за то, что очистил мое дерево от наглой саранчи.

Сказав это, душа дерева прыгнула в простертые руки монаха и, обняв его, запечатлела на его устах поцелуй. Камелий так растерялся, что вместо того, чтобы оттолкнуть лесную деву, крепко привлек ее к себе, продлив таким образом самое чудесное мгновение в своей жизни.

— Я не могу дольше оставаться с тобой, — шептала Дриада, а то мое дерево начнет засыхать.

Она вырвалась из объятий Камелия и вспорхнула на зеленую ветвь.

Только теперь монах понял, что нарушил обет целомудрия, и, подавленный, побрел домой. Как быть? Донести в орден о том, что он больше не достоин святого сана?

В ночной прохладе разгоряченная голова Камелия понемногу остыла. Он начал спокойно обдумывать случившееся. Нарушил ли он обет? Ведь его поцеловала не женщина, а душа, стало быть, поцелуй этот — не плотская радость. И не ведьма же она, а то испугалась бы крестного знамения. Да и в Священном писании нигде не упоминается о том, что общение с душой — грех.

Сознание, что он не поддался никакому соблазну, так ободрило монаха, что он зашагал легко, как подросток, и только через некоторое время поймал себя на том, что насвистывает какой-то легкомысленный мотив.

В следующую полночь Камелий, подхлестываемый любопытством, опять явился к дереву.

— Дриада! — позвал он, остановившись под развесистой листвой.

— Хи-хи! Ха-ха! — послышался веселый хохоток, по шелесту листьев можно было догадаться, что лесная дева спускается вниз.

Монах еще днем придумал, чем оправдать свой приход к дереву. Когда Дриада уселась на нижней ветви, он, не краснея, объяснил:

— Я пришел посмотреть, не тревожит ли саранча твое дерево.

— Какая-то нахалка забралась на самую верхушку, — пожаловалась лесная дева. — Если бы ты поймал ее, я была бы тебе очень благодарна.

Камелий заткнул полы сутаны под опояску и проворно вскарабкался на дерево. Саранча была поймана, и он получил заслуженную награду.

Вся саранча была выловлена, но Камелий не растерялся и сообразил, как добиться еще нескольких поцелуев Дриады, — он потребовал их в награду за пойманную еще ранее саранчу, а ее было столько, что до самой осени он все носил и носил лесной деве низки сушеной саранчи.

Наступили прохладные дни, приближалась зима, и в одну ночь Дриада сказала Камелию:

— Завтра ты больше не приходи. До весны дерево будет отдыхать, вместе с ним буду отдыхать и я.

Камелия эта новость потрясла. Как жить ему теперь без радости — дни, недели, месяцы, много месяцев? А нежная душа — Дриада — она ведь замерзнет в дупле дерева. Нет, надо что-нибудь придумать, что-нибудь сделать, чтобы спасти ее.

Будь у Камелия больше времени, он, может, что-нибудь и придумал бы, но теперь думать было некогда, надо было действовать. Он схватил лесную красотку, спрятал под широкую сутану и унес к себе домой. Всю дорогу у Дриады рот был зажат, только в комнате, где монах усадил ее на кровать, она воскликнула:

— Что ты натворил? Теперь мое дерево засохнет…

— Пускай засыхает. Разве мало деревьев в лесу? — утешал ее Камелий.

— Как ты этого не понимаешь — если мое дерево засохнет, то умру и я, — грустно промолвила Дриада.

— Это суеверие, и я избавлю тебя от него, — поклялся монах.

К весне, когда начали распускаться листья. Дриада ослабела и заметно осунулась.

— Отнеси меня к моему дереву! — попросила она Камелия, и он с готовностью выполнил ее просьбу, надеясь, что лесной воздух вылечит Дриаду.

— О горе! — воскликнула Дриада, когда Камелий посадил ее на нижнюю ветвь. — Мое дерево умерло.

У Камелия на глазах она растворилась и слилась с деревом. Только какое-то время, точно пышный цветок, пылали ее рыжие волосы, потом и они стали блекнуть.

— Не уходи так, скажи хоть слово! — взмолился отчаявшийся Камелий и услышал слабенький голосок:

— В самой верхушке дерева еще теплится жизнь. Отломи там ветку и скорее посади в землю.

Камелий отломил живую ветку и, убитый горем, отправился домой. Через некоторое время из ветки вырос куст и расцвел густо-красными цветами.

Спустя годы старый монах возвращался из Японии в Европу. Единственное, что он вез с собой, был горшок с цветущим кустом, которым все восхищались. Камелий называл этот куст Дриадой, но люди никак не могли запомнить такое трудное слово и назвали по имени монаха — «Камелией».

«Подсолнечник».

Когда дочери Солнца, искупавшись, сели в лодку и вышли далеко в открытое море, младшая из них хватилась, что забыла на берегу, на ветви дуба, свой золотой венок. Без венка она не осмеливалась показываться дома и попросила сестер грести обратно. Но старшие сестры сказали, что очень утомились и хотят скорее лечь спать, а если меньшая такая разиня, то пускай возвращается на берег одна, остается на земле до утра и ждет, пока они опять приедут купаться.

Меньшая поплыла к берегу, но — о ужас! — венка на ветви дуба не оказалось. А под деревом стоял красивый юноша, черноволосый и голубоглазый. Он протянул к дочери Солнца сильные руки и обнял ее, говоря при этом слова, сладкие, точно мед золотых пчел.

— Останься со мной на всю жизнь, мы будем любить друг друга и никогда не расстанемся, — шептал он дочери Солнца, долго и крепко целовал ее, ласкал и просил стать его женой.

— Как же мне остаться на земле? Ночи тут темные и холодные, а дома я живу в золотом дворце, где под потолком горят бриллиантовые звезды, днем пряду золотые нити, а вечером купаюсь в море. В праздники мы танцуем с сыновьями Месяца и катаемся на серебристых жеребцах. Какую жизнь ты можешь обещать мне тут на земле? — спросила дочь Солнца.

— Я могу обещать тебе росистые утра, которые приятно охлаждают ноги, песни птиц и шелест деревьев. Могу обещать тебе дни полные труда, и сладкую истому по вечерам. А ночью тебя будут согревать мои объятия, — отвечал сын Земли.

— Покажи мне прелести земли, и я решу, остаться мне у тебя или вернуться на родину, — сказала дочь Солнца.

И сын Земли повел ее к реке, где цвела черемуха и щелкали соловьи.

— Слышала ты когда-нибудь такую чудесную песню? — спросил сын Земли.

— Никогда, — призналась дочь Солнца.

— А слышала ты когда-нибудь, как журчит река, мчась к морю? Чувствовала ты, как пахнет черемуха? И знала ли ты, что такое любовь?

— Ты моя любовь, я останусь у тебя, — обещала дочь Солнца, и сын Земли повел ее в клеть, где она увидела свой венок, висевший там на гвозде.

Напрасно Солнце на другое утро звало дочь домой, напрасно говорило ей о том, какая трудная ее ждет доля на чужбине. Дочь упорно отказывалась вернуться, ибо жизнь на земле казалась ей лучше, чем во владениях Солнца, где ей надоело изо дня в день сидеть за прялкой. Тут цвела черемуха, журчали реки и щелкали соловьи. Пускай Солнце присылает ей приданое, и она отпразднует свадьбу с сыном Земли.

— Любить сына Земли я не хочу, но запретить тебе любить его не могу. Только ради любви нельзя пренебрегать родиной. А что, если ты затоскуешь по дому? — спросило Солнце и задернуло облачную занавеску в знак того, что разговор с дочерью окончен.

— Я обратно не попрошусь, — гордо крикнула в ответ меньшая дочь Солнца.

Отпраздновали свадьбу, и мать Земля сказала, что невестке пора взяться за работу. Пускай в саду за пчелами смотрит, с другой работой этакой белоручке ведь не управиться.

Теперь дочь Солнца день-деньской стояла посреди сада и следила за пчелами, чтобы те не забирались в чужие ульи. Дни текли, такие же однообразные, как жужжание пчел. Где лихая езда на серебристых жеребцах, где веселые пляски с сыновьями Месяца, морские прогулки на лодке с сестрами?

Загнанные в плуге кони едва волочили ноги, а муж, измученный работой, перестал говорить ей ласковые слова.

— Принеси мне с реки черемухи, — попросила однажды дочь Солнца.

— Не вечно черемухе цвести, — сердито ответил сын Земли.

— Поведи меня послушать песню соловья.

— Не вечно соловьям петь.

— Ты так давно не целовал меня. Неужели и любовь не вечна?

— И любовь не вечна.

— Что же тут вечно?

— Вечен труд, — ответил сын Земли и, взяв косу, ушел на луг.

Дочь Солнца опять осталась одна. И так затосковала по родине, что забыла о своей гордости и, повернув голову к Солнцу, взмолилась:

— Солнышко, милое Солнышко, выслушай меня. Я истосковалась по родине. Я вижу во сне тропы детства, слышу жужжание сестриных прялок. Прости меня и возьми обратно к себе!

Солнце молчало.

А меньшая дочь не переставала умолять:

— Солнце, Солнышко, разве ты не чувствуешь, как несчастна твоя дочь на чужбине? Позови меня к себе, и если не захочешь признать меня своей дочерью, то буду твоей служанкой.

— Слишком долго ты оставалась на чужбине, так долго, что твои ноги вросли в нее, точно корни. Я уже не могу помочь тебе, — отвечало Солнце и закрыло глаза белым облачным полотенцем. Дочке на руки упали хрусталинки — слезы Солнца.

Меньшая дочка попыталась шевельнуть ногами, но в самом деле — земля крепко держала их. Так она и осталась на земле и превратилась в цветок, который, тоскуя по родине, всегда поворачивается к Солнцу. Вот почему этот цветок называют Подсолнечником.

«Ночная фиалка».

Шумной гурьбой собирались люди на гуляние в Янову ночь — чем больше голосов в хоре, тем раскатистей эхо.

Только сам Янис, как всегда, накануне своих именин пригорюнился и рано лег спать. И, как всегда в Янову ночь, его разбудили разудалые песни:

А кому на праздник спится, лиго! 
Тот ни к черту не годится, лиго! 

— Все равно эти крикуны не дадут покоя, — пробурчал Янис, встал с постели, оделся и сторожко, пастушьей тропой, прячась от веселых певцов, добрел до Черного бора.

Бор был дремучий, темный. Стройные ели веками напевали свои печальные песни, красные стволы сосен, будто колонны, подпирали кровлю зеленого храма природы.

Янис и сам не понимал, что так неудержимо влечет его в лес. Много страшных легенд рассказывали об этом месте. И хоть люди стыдились своих страхов и помалкивали, все же только отчаянные храбрецы отваживались ночью ходить по проселку через Черный бор. Когда-то Яниса пугали россказни о чудесах Черного бора, но с тех пор, как исчезла его невеста Занэ, ноги сами против воли вели его туда.

И пуще всего одолевало Яниса беспокойство в Янову ночь. Он не понимал, что это: то ли шепот леса, то ли песни птиц, то ли чудесный аромат цветов — манит его в лесную чащу. Должно быть, все же это лесные цветы, ведь вот уже тридцать лет он без памяти их любит.

Под Янов день, когда расцветает душистая ночная фиалка, Яниса всякий раз донимала непонятная тревога. Каждую ночь, измученный бессонницей, он бродил по лесу, и когда находил поляну, поросшую ночной фиалкой, ложился вблизи, покоряясь силе дурманящего аромата. Но ни одного цветка ночной фиалки он ни разу не сорвал. Прозрачные стебельки ее были так нежны и хрупки, белые цветы так прелестны, аромат их так сладок, что Янису казалось великим грехом даже коснуться их своими натруженными, огрубелыми руками.

Янис любил цветы истово, одержимо, должно быть потому, что их любила Занэ. Он бы с радостью погладил каждый цветок в лесу, потому что они напоминали ему о тех днях, когда Занэ утром и вечером приносила в его комнату душистые яркие букеты.

Вот и нынешней ночью Янис забрел далеко в чащу леса, туда, где росла ночная фиалка. Он нашел поляну, сплошь заросшую цветами.

Янис лег на землю и снова стал думать о своей Занэ. Три десятка лет пролетело с тех пор, как она исчезла, но по сей день мысли о ней не покидали его ни во сне, ни наяву.

— Занэ, Занэ, как звенела вокруг меня жизнь, покуда ты была со мной, — прошептал Янис и коснулся губами цветка ночной фиалки.

И снова припомнилось Янису то время — было ему в ту пору только двадцать четыре года, — когда у него на хуторе поселилась матушка Вайдупе со своей дочкой Занэ, Поначалу Занэ была робкой, боязливой, и только изредка удавалось Янису полюбоваться, как ветер колышет ее каштановые кудри.

Матушка Вайдупе умела варить зелья от разных недугов, но она уже была стара и целебные травы собирала для нее дочка Занэ. Девушка выходила до солнышка и возвращалась к завтраку, вся мокрая от росы, с полным подолом пахучих трав и цветов. А иной раз она ходила в обед, ведь всякий цветок знает свой час.

Когда Янис подружился с Занэ, он стал ходить за травами вместе с ней. Это были незабываемые прогулки. Чего только не рассказывала Занэ о растениях и цветах, она угадывала каждую птицу по ее песне, и когда они уставали разговаривать, принималась насвистывать, как иволга, или петь, как скворец. Занэ знала, от запаха какого цветка какой привидится сон. Вечером, бывало, поставит в комнату Яниса цветы, а поутру поддразнивает, рассказывает, что он видел во сне.

Незадолго до Янова дня Занэ как-то странно переменилась, стала задумчивой и часто по ночам одна бродила по Черному бору. Янис спрашивал, что с ней, но она и сама не знала. А иной раз говорила: «Когда в полночь или днем я хожу в лес за травами, кто-то в лесной чаще кличет меня. И как-то жутко мне становится и весело оттого, что я не знаю, чей это голос».

Подошла ночь праздника, Янис и Занэ разожгли на опушке леса костер. Сидя у костра, они весело смеялись, баловались, кидали друг в друга цветами.

Вдруг Занэ поднялась и сказала:

— Янис, я знаю, там в чаще расцвел какой-то неведомый цветок. Ветер доносит его запах, и он пьянит меня сильнее твоих поцелуев. Сегодня ночью я хочу принести этот цветок тебе. Жди меня, я вернусь.

— Я буду ждать тебя, — ответил Янис и остался сторожить костер.

Он ждал Занэ долго-долго и, не дождавшись, отправился ее искать.

Он звал ее, но стоило ему дойти до того места, где она только что откликнулась, как там воцарялась тишина и девичий смех звенел совсем в другой стороне.

— Занэ, да брось ты меня мучить! — кричал Янис, но Занэ все не показывалась.

Утром Янис вернулся домой измученный и сердитый: пошутить-то можно, но к чему этак водить его за нос всю ночь напролет!? Да еще в Янову ночь, которая бывает только раз в году!

Но Занэ не вернулась ни днем, ни следующей ночью…

Янис вместе с домочадцами отправился на поиски. Они обшарили весь лес, но так и не нашли ее, и Янис остался в лесу один.

Он все искал свою Занэ, звал ее и, наконец, забрел в самую чащу. Вдруг взгляд его привлек какой-то странный цветок, источавший дурманящий аромат.

— Верно, это и есть тот самый цветок, чей запах опьянил Занэ сильнее моих поцелуев и заманил ее в чащу! — вскричал Янис и в ярости кинулся сорвать его, но споткнулся о корягу и упал, расцарапав в кровь руки и ноги.

Янис пошел искать родник, чтобы обмыть царапины.

«Какой толк, — подумал он, — сердиться на цветок за то, что он пахнет?»

Пролетел год, два года, пролетели десятки лет, а Занэ не возвращалась.

Янис горевал по ней, как по усопшей невесте, но начать заново свою изломанную жизнь уже не смог. Бывали минуты, когда ему казалось, что лучше умереть, но он противился этой черной мысли. «Жизнь без моей Занэ горше смерти, — говорил он себе, — но как отнять у себя жизнь, которая принадлежит не мне одному? И ведь покуда я жив, я могу видеть Занэ хотя бы во сне, а за порогом смерти я и этого буду лишен».

Волшебно пахли ночные фиалки… Янису почудилось, что их аромат, словно бы сгущаясь, превратился в легкую дымку, в которой возникли смутные очертания. Вот они все яснее, четче, и вдруг Янис увидел Занэ, свою невесту. Она приблизилась, опустилась на колени и слегка коснулась прохладными губами его глаз.

— Занэ! Моя Занэ! — не помня себя от счастья, воскликнул Янис. — Наконец-то я тебя нашел. Где ты так долго была? Волосы мои уже побелели, да и сам я кажусь себе старым стариком.

Яниса овеяло душистое дыхание.

— Мой друг! Верный друг! Что же ты не сорвал тогда ночную фиалку, помнишь, когда ты упал? Не поседели бы твои волосы от безысходной тоски, и мне бы не суждено было томиться здесь веки вечные в образе ночной фиалки.

Янис не понял ее странных речей, и Занэ поведала ему обо всем:

— Той далекой ночью меня заманил Леший. Он еще раньше звал меня и приманивал, но мне было страшно идти на зов, ведь я не знала, кто меня зовет. Тогда он задумал хитрость — вырастил цветок, чей аромат пьянит сильнее твоих поцелуев. Он знал, что я люблю цветы почти так же сильно, как тебя. Еще перед Яновым днем я задумала сделать тебе подарок на праздник: найти невиданный цветок. И вот Леший наслал дурманящий аромат ночной фиалки, и я убежала искать диковинный цветок. На этом самом месте Леший схватил меня. Он сказал, что давно уже на меня заглядывается и хочет, чтобы я была его женой и навеки осталась в лесу. Я ответила, что этому не бывать, что я твоя невеста и буду любить только тебя. Всю ночь он меня просил и молил, но я не соглашалась, ведь я знала, что ты придешь меня искать и тогда его колдовство потеряет силу.

Когда на вторую ночь ты пришел один в чащу, Леший обратил меня в ночную фиалку, чтобы скрыть от твоих глаз. Если бы ты сорвал тогда цветок, я бы снова стала твоей Занэ, но Леший, обернувшись корягой, кинулся тебе под ноги, ты упал, а потом пошел к ручью.

Трижды по девять лет ждала я, что ты сорвешь ночную фиалку, но ты жалел нежный цветок. Трижды по девять лет я отказывалась выйти за Лешего. И мольбами и угрозами добивался он своего, но я ждала только тебя. Но когда проходит трижды по девять лет, человек не в силах больше победить колдовство Лесного духа, и теперь мне суждено на веки вечные остаться в лесу с моими горемычными подружками, такими же заколдованными невестами. Видишь, как их тут много, и все они остались верны своим суженым. Ведь Леший старый и уродливый, как сухая коряга.

Друг, верный мой друг! Отчего не сорвал ты цветок после той Яновой ночи?..

Яниса обдало душистое дыхание, и туманный образ девушки стал блекнуть и исчезать.

— Занэ, не покидай меня! — вскричал Янис и, желая удержать свою заколдованную невесту, обнял ее. Но в руках Яниса остался лишь нежный белый цветок, струивший ему в лицо дурманящий аромат.

«Дикая роза и утренний ветер».

За оградой сада расцвела Дикая роза. Пунцовая, застенчивая, с жемчужинками утренней росы на нежных лепестках, она была прекрасна, как юная девушка в слезах счастья. И раз уж первыми по утрам просыпаются птицы, то им первым довелось ее увидеть.

— Чи-ви! Чу-до! Чу-десна! Она чудесна! — восхищалась Синичка.

— Чик-чирик!.Очч-очча-ровательна! — согласился Воробей.

— Чучу-ичек, ичичичек! — затараторила Пеночка на ветке осины, и это означало, что роза ей очень понравилась.

— Клик-клик-клик! — отозвалась Камышовка и полетела на берег реки сообщить новость Соловью, ведь она знала, что он от роз без ума.

И Соловей тут же сочинил новую песню о любви, которая никогда никому не может наскучить, ибо всякий раз, когда приходит любовь, она юна и прекрасна, как свежий цветок Дикой розы.

От песни Соловья проснулся Утренний ветер. Этот озорник, утомившись за день, остался ночевать в колыбели гибких ветвей березы.

— Полно, уж так ли она хороша? — с недоверием спросил Утренний ветер, расчесывая свои каштановые кудри.

— Она прекрасна, как утренняя заря, нежна, как первый луч солнца, ее дыхание опьяняет сильнее весны, — самозабвенно восхвалял Дикую розу Соловей.

— Стало быть, она лучше красавицы Черемухи, что цветет у излучины реки? — продолжал расспрашивать Утренний ветер.

— Красивей Черемухи, красивей Липы, красивей Яблони, — не унимался Соловей и своей песней разжег в груди Утреннего ветра такое яркое пламя любви, что тот сразу же позабыл свое обещание поутру вернуться к Черемухе, которую накануне так нежно обнимал и целовал и которой клялся в вечной верности.

Утренний ветер повязал зеленый платок — он очень шел к его смуглому лицу, — отряхнул с длинных одежд сережки березы и, послав Соловью воздушный поцелуй, помчался к садовой ограде, за которой расцвела Дикая роза.

— О прекраснейшая из прекрасных! — склоняясь до земли и прижимая к груди руки, обратился Утренний ветер к Дикой розе.

Смущенно зардевшись, она повернула голову и, кивнув на ограду, еле слышно промолвила:

— Прошу вас, не льстите. Я всего лишь простушка по сравнению с моими сестрами, что растут там, в саду, наслаждаясь уважением и любовью садовника.

— Простота лишь венчает твою красоту, а скромность открывает глубину и чистоту твоей души, — восторгался Утренний ветер.

Радостно удивленная, Дикая роза подняла головку и заглянула в золотистые глаза Утреннего ветра:

— Вы первый, кто обратил внимание на мою душу! Обычно все восхищаются моей красотой, но ведь красота не вечна…

— Вечна только любовь, а я люблю тебя, люблю, люблю, люблю! — Лаская Дикую розу, Утренний ветер шептал ей на ухо слово, которое придумал волшебник, чтобы околдовать все живое.

Могла ли Дикая роза противиться власти этого волшебного слова? Увы! Оно лишало разума философов и древних мудрецов, короли отказывались от трона, покорные одному-единственному слову — «любовь».

Утренний ветер целый день обнимал и целовал Дикую розу, точно так же, как вчера у реки обнимал и целовал Черемуху, о которой теперь забыл и думать.

Когда спустились сумерки, Утренний ветер устало закрыл глаза.

— Спокойной ночи, моя милая, — прошептал он. — Прощай до утра. Жди меня! — И, посылая любимой воздушные поцелуи, он улетел в колыбель гибких ветвей березы.

Дикая роза тоже забылась счастливым сном, и ей грезился ее нежный возлюбленный — красавец Утренний ветер.

Она проснулась на рассвете и стала его ждать, но день выдался жаркий и безветренный.

— Он еще спит, мой любимый. Он утомился от любви, — сказала себе Дикая роза и принялась раскрывать цветок за цветком, чтобы выглядеть как можно наряднее, когда появится Утренний ветер.

В уголке сада Синичка тихонько щебетала Камышовке:

— Ведь правда, мы не скажем Дикой розе, что Утренний Ветер еще до солнышка убежал на лужок к Незабудке?

— Не скажем, конечно, не скажем.

А Дикая роза ждала своего милого с каждым днем нетерпеливее. Цветы распускались на ее кусте целыми букетами, и люди, проходя мимо, останавливались и говорили:

— Подумать только! Как прекрасна может быть простая Дикая роза!

Пришло лето, но Утренний ветер не возвращался.

— А знаешь, нашу сестрицу там, за оградой, пора бы выдать замуж, — шепнула в саду розе Офелии Чайная роза.

— Разумеется, — ответила та. — Я подошлю к ней Белого Мотылька. По-моему, он для нее вполне подходящий жених.

Но когда Мотылек прилетел свататься к Дикой розе, та с возмущением его отвергла:

— Как вы осмелились, сударь? Ведь я не люблю вас и никогда не полюблю.

— Но я бы вас любил, — рассудительно ответил жених и добавил: — Мне думается, я не так дурен собой и со временем смогу вам понравиться.

— Никогда! — воскликнула Дикая роза. — И раз уж вы так хвастаетесь своей внешностью, то неужели вы думаете, я не помню, какой вы были противной зеленой гусеницей, когда ползали по капустным листьям и прогрызали их до дыр. Фи!

И Дикая роза дала Мотыльку пощечину.

Заметавшись из стороны в сторону, отвергнутый жених пустился наутек.

Наступили знойные летние дни. Земля высохла и затвердела. Садовые цветы пили из лейки воду, которой садовник орошал их по утрам и вечерам. Но ему и в голову не приходило хоть раз напоить водой Дикую розу за оградой сада. Спасая свои пышные цветы, Дикая роза раскрывала их только по вечерам, чтобы они впитали влажное дыхание ночи. Днем она сжимала лепестки и листья и спала, грезя о красавце Утреннем ветре, который ее любил, а значит, когда-нибудь непременно вернется и будет опять ее ласкать и целовать…

Страшный вихрь пробудил Дикую розу от сладкого сна. Придорожные березы прижимали к стволам ветви и глухо стонали. Должно быть, они увидели нечто ужасное, то, чего низенькая Дикая роза еще не могла увидеть.

О, лучше бы ей не открывать глаза! Это был он, Утренний ветер! Он мчался по вершинам деревьев, ломая сучья, обрывая листву. А на кого он стал похож! Лохматый, обросший колючей бородой, с глубокими морщинами вокруг некогда нежного рта. Зеленый платок истрепался в клочья, и они болтались у него на затылке.

Он спустился на землю, захватил полные горсти песка у обочины дороги и метнул их в сад на цветы:

— Распутницы! Я презираю вас!

Утренний ветер подлетел к Дикой розе.

Она улыбалась ему и хотела шутливо подергать за кудрявую прядь, но песчинки попали ей в глаза. А пока она их протирала, Утренний ветер улетел далеко.

— Что, что с ним случилось? Отчего он так рассвирепел? — опомнившись от страха, спросила Синичка Воробья.

— Хи-хи! — усмехнулся Воробей. — Мой братец на поле слыхал, о чем болтали Чайки. Утренний ветер влюбился в Водяную лилию на озере, а та строила глазки Полуденному ветру и Утреннего оставила с носом. Хи-хи!

— Не проболтайся Дикой розе! — наказала Воробью чуткая Синичка.

— Бедняжка! Он, должно быть, заблудился, разыскивая меня, и тяжело страдает из-за нашей разлуки, — со вздохом промолвила Дикая роза и стала оправлять усыпанные цветами ветки. — Но он вернется, я в этом не сомневаюсь, потому что любовь вечна, ведь он же сам так сказал.

— Как ты думаешь, не пришел ли последний срок выдать замуж нашу сестру за оградой? — снова обратилась Чайная роза к розе Офелии.

— Ты права, — согласилась та. — Именно — последний срок. Уже веет дыхание осени. Теперь-то у Дикой розы поубавится спеси, и она согласится взять мужа попроще. Я пошлю к ней Навозного Жука.

Навозный Жук подполз к Дикой розе и, опершись на задние лапки, развязно махнул ей рожками:

— Здорово, землячка! Скажу коротко и ясно: я беру тебя в жены.

Дикая роза выставила ему навстречу свой самый острый шип. Задыхаясь от гнева, она воскликнула:

— Господин Навозный Жук! Вашей грубости нет границ. Я невеста Утреннего ветра, а вы осмелились ко мне приблизиться.

.— Слыхал, слыхал про твои шашни с этим бездельником. Но я на это закрываю глаза. Пусть воробьи болтают, коли охота.

— А вот я слыхала, что вы умеете только рыться в навозе. Вам недоступно благородство души!

— Что верно, то верно. Я роюсь в навозе, — весело откликнулся Навозный Жук. — Могу и твоим корешкам подкинуть щепотку-другую. Долго, думаешь, проживут твои благородные цветики без навоза? Ну как — по рукам?

Но Дикая роза уколола шипом протянутую к ней лапку Навозного Жука. Бормоча проклятия, понятные только ему и прочим жукам и букашкам, золотисто-зеленый Навозный Жук медленно перебрался через дорогу.

Осень… Осень… Пеночка, Камышовка и Соловей давно улетели в теплые края. Синицы и Воробьи часто совещаются о том, как лучше перезимовать. Чайные розы и розы Офелии садовник надежно защищает деревянными крышами и готовит им теплый ковер из листьев.

— О господи, это мой последний цветок, — со вздохом сказала Дикая роза как-то утром. — Хоть бы Утренний ветер вернулся, пока цветок не увял. Впрочем, он будет любить меня и без цветков, потому что он был первым и единственным, кто разглядел мою душу, мою глубокую чистую душу. Как красиво он тогда об этом сказал.

Земля застыла, но небо скупилось дать ей снежное покрывало и не спешило укутать ее, как в прежние годы. Дикая роза больше не могла бороться со стужей. За лето она истощила все свои силы, раскрывая цветок за цветком и тоскуя по ласкам Утреннего ветра. Глубокое безразличие охватило ее от корней до кончиков самых тонких веточек. Ей уже ничего не было жаль — ни любви, ни красоты, ни благородства души, и поэтому она даже не застонала, когда подошла Смерть и скосила ее своей косой.

Безжалостная, бесчувственная Смерть! Почему ты не пошла другой тропой, почему не выбрала другой жертвы? Вон сухой репейник дрожит на ветру, вон с шелестом клонится серая мятлица — разве ты не могла сперва скосить их? Теперь ты сама съёжилась и дрожишь, как преступница, потому что по вершинам деревьев с унылым шумом мчится Утренний ветер. Он постарел, поседел, или то снег искрится в его волосах и всклокоченной бороде? А теперь он заговорил, — ты слышишь, какая тоска звучит в его хриплом голосе?

— Нежная Дикая роза, — глухо стонет он. — Ты одна любила меня по-настоящему. Позволь мне, недостойному, целовать землю, на которой ты выросла. Если ты можешь простить меня, то махни самой маленькой твоей веточкой. И если ты меня простишь, я буду лежать у твоих ног до весны и ждать, пока ты вновь расцветешь, милая моя, верная Дикая роза. Но Дикая роза уже не могла его простить.

«Разбитое сердце и ландыш».

Однажды жил на свете несчастный Горбун. Он был совсем одинок — мать и отца он даже не помнил, братьев и сестер у него не было. Никто никогда не называл его другом, а его губы тоже ни разу не произносили этого слова. Про любовь он читал лишь в книжках и знал, что она ласкает сердце, как легкое дуновение, или жжет его, как пламя, что она может вознести человека на небеса и низвергнуть в ад.

Одинокий человек был уверен, что ни легкое дуновенье, ни пламенный жар никогда не коснутся его больного, бьющегося с перебоями сердца. Горбун был до того безобразен, что его пробирала дрожь, когда ему случалось глянуть в зеркало.

И кто полюбит такого, когда на свете есть столько красивых и ловких юношей? Да и сам он, с таким сердцем, мог разве полюбить женщину? Нет, сердце его могло только желчно ненавидеть и завидовать, и одни лишь проклятия срывались с губ Горбуна. Узенькие глазки не замечали ни нежного багрянца восходящего солнца, ни зеленоватого отблеска месяца, они всегда смотрели вниз и видели лишь грязные лужи и дорожные ухабы. Его острый нос не улавливал опьяняющих ароматов цветов, зато еще издали чуял запах падали и плесени. И неудивительно, что весь мир стал со временем казаться ему гадким, грязным и вонючим, и сознание этого доставляло ему злую радость, ибо в таком мире он сам уже не казался себе исключением.

Но однажды — совершенно случайно — он увидел принцессу Розу, вышедшую на прогулку в парк.

Люди обнажали перед ней головы и останавливались, только один он в растерянности моргал глазами, не в силах осознать, что на свете существует такая красота. Розовые щеки, карие глаза, алые губы и затянутый в зеленое платье стан принцессы были так полны жизни и юной свежести, что каждый, увидев ее, словно скидывал с плеч бремя лет.

Многие старцы проделывали далекий и трудный путь, чтобы хоть раз взглянуть на принцессу Розу и помолодевшими вернуться домой. Роза всем ласково улыбалась, отвечая на приветствия. Только один человек не приветствовал ее, даже шапки не снял: тщедушный, уродливый Горбун стоял на краю дорожки и, морщась, глазел на триумфальное шествие принцессы. Для Розы это было так странно и необычно, что она остановилась и глубоко заглянула в злые глаза Горбуна. До чего одиноким и жалким казался этот мрачный человек! Розе стало бесконечно жаль его, и она одарила его своей самой теплой улыбкой.

Всего лишь один миг, но как он преобразил жизнь Горбуна! Теперь его глаза смотрели вверх, и он видел, как пышно цветут кусты белой и лиловой сирени, какие алые цветы распустил боярышник и как прекрасны деревья, когда в их листве играют солнечные зайчики. Легкие дуновения обдавали его лицо, и какие чудесные запахи они приносили с собой! А тут же, на краю дороги, росли фиалки. И откуда только эти маленькие цветочки брали силу, чтобы так радовать прохожих? Весельем веяло от солнечных зайчиков, игравших в вершинах деревьев, от ветра, шелестевшего листвой липы, от песен птиц и детского лепета.

Горбун стоял растерянный и не мог понять — почему так изменились его зрение и слух, почему он стал чувствовать красоту мира.

— Кого спросить об этом? — задал он себе вопрос.

— Меня спроси! — отвечало сердце.

— Ах ты, несчастное, всегда мрачное, как ночь, что ты можешь мне ответить, — обругал Горбун свое сердце.

— Я испытываю радость, потому что знаю теперь, что заставляет цветы цвести, птиц — петь, я знаю, что открыло тебе глаза и уши! — ликовало сердце.

— Да что же? Скажи мне, что? — допытывался Горбун.

— Это — любовь. Это она — нежная и жестокая, тихая и бурная, теплая и пламенная! Ты ведь любишь! Ты любишь принцессу Розу!

— Принцессу Розу? — испугался Горбун. — Чтоб я посмел любить принцессу Розу?

— А кто же может запретить тебе любить принцессу Розу? — спорило с ним сердце. — Приходи каждое утро сюда и, как все, приветствуй ее.

Горбун послушался своего сердца и изо дня в день ходил встречать Розу, склоняя голову в благоговейном приветствии, когда принцесса приближалась к нему. Она проходила мимо, и лицо его словно ласкало нежным дуновением.

То была чудеснейшая пора его жизни. Откуда у него появилась такая сила, чтобы весь день, до позднего вечера, колоть камни? Откуда взялся голос, чтобы петь вместе с жаворонками и соловьями? Горбун не знал, о чем поет жаворонок, о чем поет соловей, но сам он пел о Розе, о ее красоте, о своей любви.

Несчастный Горбун, он не знал, что внезапная буря может подняться не только в природе, но и в душе человека. Она нагрянула неожиданно, когда он утром, отправляясь в парк, чтобы полюбоваться на Розу и впитать в себя свежесть и силу на весь тяжелый трудовой день, увидел, что город украшен лампионами и гирляндами, а улицы кишат толпами празднично одетых людей. Люди несли гитары, свирели и тамбурины, только одна маленькая девочка держала в руке колокольчик. То была бедная пастушка Майя, она нигде не могла достать гитару или дудку и сняла с шеи козы колокольчик, потому что и ей в этот торжественный день хотелось как-то выразить свою радость.

Тогда Горбун спросил одного встречного, в честь кого так разукрашен город и почему на улицах так много народу.

Встречный удивленно ответил:

— Где же ты живешь, любезный, если не знаешь, что сегодня наша принцесса выходит замуж.

— Принцесса? Какая принцесса? — пробормотал растерявшийся Горбун.

— Неужели ты не знаешь, что у нас только одна принцесса? Принцесса Роза!

Если бы незнакомец стукнул Горбуна по голове камнем, то не ошарашил бы так бедного влюбленного. Горбун рухнул на холодные камни, но мгновенно вскочил снова на ноги, ибо ему показалось, что он упал на пылающий костер. И, точно обожженный пламенем, он побежал по улицам в сторону парка, где каждое утро встречал Розу.

— Моя Роза! Моя Роза! — кричал он, чувствуя, как сердце его горит пламенем, которого не могут погасить слезы, ручьями бегущие по щекам.

Потом зазвенели гитары, засвистели свирели, высоко в воздух понеслись песни и радостные возгласы.

Народ приветствовал принцессу Розу и чужеземного принца, которые шли, — молодые и прекрасные, — одаривая ликующую толпу улыбками. Опьяненные счастьем, они не удивились, когда сквозь толчею продрался какой-то горбун, упал перед Розой на колени и начал умолять ее, причитая:

— Роза, Роза, ты ведь моя Роза! Прогони этого чужого человека и иди со мной!

— Опомнись, безумный! — закричали ему. — Не стыдно тебе, дурню, показываться таким оборванцем на глаза принцессе Розе?

— Жених нашелся!

— Лучше бы к метле посватался!

— Или к прошлогодней полевице!

Так жестокосердные люди издевались над Горбуном, а женщины показывали на него пальцем и смеялись.

Но ни предупреждения, ни издевки не могли образумить Горбуна.

Пламя любви испепелило последние искры разума. Выхватив из-за пояса кинжал, Горбун пронзил им сердце принцессы.

Люди в скорби склонили головы. Когда они подняли глаза, над толпой пронесся возглас удивления. Из окропленной кровью земли вырос благородный цветок с ароматными огненно-красными лепестками. Но каждого, кто только пытался коснуться его, он больно колол острыми, точно кинжал шипами.

— Это Роза, это наша Роза! — шептали люди. — Даже после смерти она дарит нам светлую радость.

По законам той страны, убийцу, из ревности лишившего жизни свою возлюбленную, изгоняли из общества, и он должен был селиться в скалистых горах.

Осыпаемый камнями и проклятиями, ушел туда и Горбун.

С тех пор его никто не видел, только в следующую весну маленькая пастушка Майя, искавшая козочку, отставшую от стада, нашла у подножья горы разбитое сердце.

Девочка вспомнила несчастного Горбуна, погибшего от безумной любви, и, склонившись над разбитым сердцем, заплакала, ибо она тоже была одинока и никем не любима.

И странно, слезы Майи впитались в скалу, а на том месте выросли два цветка. У одного из них лепестки были розовыми и вились вокруг стебелька, похожие на маленькие разбитые сердечки, другой расцвел белыми колокольчиками, свисавшими со стебля, точно прозрачные слезинки. Позже люди пересадили эти цветы в сад и назвали розовый — разбитым сердцем, а белый — майским ландышем.

«Гладиолус».

Римский полководец Барбагало приказал казнить всех пленных фракийцев, оставив в живых только двух самых красивых и сильных юношей — Тереса и Севта. Он привел обоих красавцев в Рим и отдал в школу гладиаторов.

Тоска по родине, горечь неволи, унизительная рабская доля угнетали молодых фракийцев, и они молили своих богов только об одном: о скорой смерти. Но боги не внимали их мольбам. День проходил за днем, а юноши просыпались каждое утро живые и здоровые.

— Может быть, боги уготовили нам другую судьбу, — тихо сказал однажды Терес Севту. — Может быть, они хотят научить нас искусно владеть мечом, чтобы мы отомстили за позор нашего народа?

— Если боги оказались не в силах уберечь наш народ, то как же сделаем это мы? — тяжело вздохнув, отвечал Севт.

— Попросим богиню снов, пускай она предскажет нам, что нас ждет впереди, — сказал Терес, и Севт согласился с ним.

Когда Терес утром рассказал другу, какой он видел сон, то Севту уже было ни к чему рассказывать свой — обоим приснилось одно и то же.

Терес видел, что он выходит с мечом на арену, а против него, тоже с мечом в руке, выступает Севт. Они растерянно смотрят друг на друга, а толпа вопит, требуя, чтобы гладиаторы начинали бой. Никто из них не решается поднять руку на товарища по несчастью, но вот к Тересу подбегает красивая римская девушка и говорит: «Руби так, чтобы ты вышел победителем, и ты обретешь свободу и мою любовь!» Терес замахивается мечом, но в этот миг голос из подземелья восклицает: «Поступай так, как тебе велит сердце!»

— Ну, ты словно мой сон подсмотрел! — удивленно воскликнул Севт.

Под вечер, когда друзья возвращались с занятий, они встретили двух прелестных римских девушек. То были дочери Барбагало — Октавия и Леокардия. Терес и Октавия обменялись взглядами, и обоих словно молния пронзила. Они не в силах были оторвать друг от друга глаз и поэтому не видели, что то же самое происходит с Севтом и Леокардией.

Любовь не всегда слепа, она бывает и мудра, и возлюбленные находят пути, чтобы быть вместе даже тогда, когда между ними лежит такая пропасть, как между победителем и побежденным.

Долгое время Барбагало не подозревал, что его дочери тайно встречаются с гладиаторами, пока Октавия ему не призналась в своей безумной любви к Тересу, а чуть погодя точно такое же признание в любви к Севту сделала и Леокардия.

Барбагало, зная упрямый нрав своих дочерей, не заточил их в тюрьму, не запретил им коротких свиданий с возлюбленными. Он только объявил им, что в ближайшем бою гладиаторов Терес и Севт выступят на арене друг против друга и тот, кто выйдет победителем, получит свободу. Коварный Барбагало надеялся, что гладиаторы будут драться не на жизнь, а на смерть, и никто из них не останется в живых, зато зрелище это будет невиданное.

Все шло так, как предвидел Барбагало. Октавия убеждала Тереса во что бы то ни стало добиться победы, которая даст ему свободу; то же самое Леокардия твердила Севту. Сестры стали врагами, ибо каждая из них опасалась за свое счастье, которое означало несчастье другой. Пронзительно и грозно звенели теперь мечи друзей, словно предвкушая утоление жажды теплой кровью.

Настал день боя. Амфитеатр был переполнен; в первом ряду, у самой арены, сидел Барбагало с дочерьми.

Когда на арену вышли Терес и Севт в облачении фракийских воинов и, подняв сверкающие мечи, воскликнули: «Идущие на смерть приветствуют тебя!» — толпа заревела от восторга. Октавия взглядом ободрила Тереса, Леокардия кивнула Севту и, показывая на Тереса, ткнула большим пальцем вниз.

Гладиаторы приготовились к бою, подняли мечи. Зрителей охватило напряжение, сестры замерли.

Но в тот миг, когда Терес уже было занес меч, чтобы пронзить грудь Севта, он услышал голос своего сердца:

— Фракиец Терес, как ты ответишь матери-родине за убийство ее сына?

Тот же вопрос задало Севту и его сердце, и противники бросились друг к другу в объятия и расцеловались.

Толпа в возмущении завопила:

— Они должны умереть!

Октавия вскочила и воскликнула:

— Терес, борись за наше счастье!

Теми же словами Леокардия пыталась ободрить Севта.

Терес, взмахнув мечом, успокоил зрителей и, гордо подняв голову, сказал:

— Вы оказались сильнее и сделали нас своими рабами, но вам не сделать нас негодяями. Вы можете убить нас, но не победить!

Сказав это, он воткнул свой меч в землю, то же самое сделал Севт.

Барбагало знаком приказал воинам убить взбунтовавшихся гладиаторов. Когда трупы Тереса и Севта унесли с арены, случилось чудо: воткнутые в землю мечи зазеленели, на них появились почки и распустились цветы.

Цветы эти назвали гладиолусами.

«Вьюнок».

Все цветы росли вверх, протягивая руки к солнцу за дарами, которыми оно так щедро наделяло все живое.

Только Вьюнок ползал в тени, не в силах подняться с земли, потому что у него не было крепкого хребта.

— Почему ты не карабкаешься вверх, как другие цветы? — спросила у Вьюнка мягкотелая Улитка.

— Что мне, почтенная, делать, когда у меня нет хороших друзей? — простонал Вьюнок.

— Друзей можно обрести, надо только уметь, — подмигнула Улитка.

— Друзей за деньги не купишь, а у меня и денег нет, — беспомощно развел руками Вьюнок.

— Есть нечто более могучее, чем деньги. Это лесть. Скажи Колу в изгороди, что он самое красивое дерево в саду, и он позволит тебе виться вокруг себя и карабкаться вверх, — поучала Улитка.

Вьюнок, правда, сомневался, чтобы видавший виды седой Кол оказался таким простаком и поверил столь грубой лжи.

А не лучше ли подмазаться к какому-нибудь существу женского пола? Хоть к той же Черемухе, воробьи прочирикали ей уши о ее красоте, и она охотно позволяет этим бездельникам вить гнезда в своих ветвях. Не выйдет — он ничего не потеряет, а выйдет — обретет все.

Вьюнок подполз к Черемухе и слащавым голосом прошептал:

— Черемуха, Черемуха, как ты хороша!

Жеманная Черемуха притворилась, что не слышит. Вьюнок начал виться вверх, настойчиво повторяя:

— Черемуха, Черемуха, как ты хороша!

Черемуха накинула на плечи белую шаль — упорная лесть Вьюнка ей, видимо, пришлась по душе.

— Теперь ты еще прекраснее! — восхищался Вьюнок.

— Скажи мне это на ухо! — игриво засмеялась Черемуха.

И Вьюнок вился все выше и выше. И вот уже шептал Черемухе на ухо:

— Ты… ты прелестнейшая из черемух!

Больше он ничего не умел сказать. Но Черемухе достаточно было и этих нескольких слов, чтобы поверить в искренность Вьюнка.

Когда ветер сорвал с плеч Черемухи белую шаль, Вьюнок забыл даже эти немногие слова. Бедная Черемуха! Она с нетерпением ждала, что Вьюнок посватается к ней, но, когда настала осень, от тоски засохла, и садовник распилил ее на дрова.

Весной Вьюнок огляделся, кому бы польстить теперь. «Может быть, Розе? Нет, та чересчур воображает, — рассуждал Вьюнок. — Вообще-то она хороша, но какой у нее острый язык: скажешь ей словечко, а она точно иголкой в ответ кольнет».

Вьюнок набрался смелости и приблизился к Колу в изгороди.

— Кол, послушай, Кол, — заговорил с ним Вьюнок. — Я все думал и никак не мог придумать…

— А? Ты это мне говоришь? — спросил глуховатый Кол.

Вьюнок продолжал терпеливо:

— Тебе, кому же еще. Я хотел тебе сказать…

— А?

— Поднимусь поближе к твоему уху. — Вьюнок проворно завился вверх. — Теперь ты слышишь? — спросил он.

— Теперь слышу.

— Я все думал и не мог придумать, почему никто не видит твоей красоты и силы? Разве изгородь устояла бы, не будь тебя? Ты ведь вся ее опора. По-моему, ты не только силен, но и красив. Самое красивое дерево во всем саду.

— Поднимись повыше, — попросил польщенный Кол, а Вьюнку только этого и надо было. За одну ночь он взобрался Колу прямо на голову и накричал ему в ухо столько похвал, что растроганный старикашка даже всплакнул, а воробьи от смеха за животики хватались.

— Ты единственный меня понимаешь, — лепетал Кол. — Ты — мой лучший друг. Все остальные слепы. Даже поэты — они не посвятили мне ни одного прочувствованного стихотворения. Черемуху, Клен, Дуб — их поэты воспевают и славят, а скажи, чем эти деревья лучше меня?

— Да что ты! — воскликнул Вьюнок. — Мне на них даже смотреть противно.

И случилось, что ребенок, увидев Кол, обвитый Вьюнком, воскликнул:

— Смотри, какие красивые цветы!

— Ты слышал? Устами младенца глаголет истина, — торжественно подтвердил Вьюнок.

— Останься со мной на всю жизнь, — прокряхтел Кол. — Будешь говорить всему саду о моих достоинствах, а я буду подпирать тебя, чтобы ты не оставался в тени.

Но жить вместе им пришлось недолго. Пришла зима и нахлобучила Колу на голову большую снежную шапку, и прогнивший Кол под ее тяжестью свалился.

Вьюнок не скорбел по погибшему другу, а стал присматриваться, к кому бы теперь примазаться. И к весне Вьюнок — хотите верьте, хотите не верьте— уже кружился и вился вокруг самого могучего Дуба.

«Сухоцвет».

Все цветы и деревья, былинки и кусты готовились к карнавалу — к празднику возвращения Солнца, который каждый год длился по нескольку месяцев. И сколько было разговоров, тайных перешептываний о костюмах, духах, о выборах королевы карнавала! Гвоздика шила себе пышную цыганскую юбку, Черемуха собиралась укрыться белой подвенечной фатой, Каштан решил быть ветвистым подсвечником, а застенчивый Поповник складывал свои лепестки четным и нечетным числом — ведь он будет изображать гадалку, к которой иногда обращаются люди. Сколько было вложено выдумки, потрачено красок, чтобы кругом было радостно и весело. Даже липучий подзаборный Репей и тот приметал к своему зеленому сюртуку серые пуговицы.

Чтобы веселье не затихало ни днем, ни ночью, устроители карнавала наняли несколько птичьих оркестров. Грачи, кукушки и иволги свистели, куковали и пели днем, соловьи и козодои щелкали и заливались по ночам. Пчелы и шмели, божьи коровки и бабочки развлекали праздничных гостей танцами и жужжанием.

Только один обитатель сада — Сухоцвет — не готовился в празднику, не наряжался, не внес своей доли на оплату оркестра. Злой и мрачный, он ворчал, что яркие краски режут ему глаза, что птицы своим пением не дают ему по ночам спать.

— Мне думается, — заговорил он шуршащим, как солома, голосом, — мне думается, что такой языческий карнавал — напрасный перевод средств, да и только. Я подсчитал, если средства, потраченные на украшения, использовать на питательные единицы…

— … то мы могли бы доставить тебе целый воз органических удобрений, — поддела его Дикая роза.

— Над такими серьезными вещами нечего смеяться, — упрекнул ее Сухоцвет. — Мне думается, было бы куда разумнее, если бы вы скинули это пестрое тряпье, прогнали птиц в лес и прослушали мою лекцию.

— Вот как? А что ты рассказал бы нам? — засмеялась Гвоздика.

— Как своевременно подготовиться к зиме.

— Нечего говорить о зиме, когда только лето начинается! — сердито крикнула Далия. — Сестры и братья, давайте продолжим наш праздник! Птицы, играйте громче, так, чтобы у этого ворчуна уши заложило.

Сухоцвет, вынужденный замолчать, предался размышлениям о том, как выгоднее и правильнее устроить свою жизнь. Как будто о женитьбе подумать пора. Но кого избрать себе в спутницы жизни? Не легкомысленную же Гвоздику или дерзкую Дикую розу. Не может быть и речи о Резеде и Матиоле, эти все питательные единицы на духи переведут.

Размышляя, на ком бы остановить свой выбор, Сухоцвет обратил свой взгляд на Яблоню, которая стояла посреди сада серьезная и задумчивая.

«Гм, — соображал он. — Мне думается, она будет настоящей женой. Она не мечтает лишь об одних красивых платьях и шелках, а кое-что откладывает и на черный день. В урожайные годы по целому возу яблок на рынок везет».

Итак, в один прекрасный день Сухоцвет посватался к Яблоне. Цветы застыли, ожидая, что сейчас у Яблони от смеха полопаются почки, — все были уверены, что Яблоня откажет Сухоцвету. Но как они поразились, когда Яблоня, немного поколебавшись, дала свое согласие. Правда, все, конечно, сразу догадались, что Яблоня не отказала Сухоцвету лишь потому, что хотела досадить своему жениху Абрикосу, который в последнее время стал волочиться за Сливой.

Утром в день свадьбы Яблоня надела подвенечный наряд, накинула розовую фату, сразив Абрикоса своей красотой. Брошенный жених заплакал крупными слезами, сокрушаясь, что так легкомысленно уступил свое счастье другому. И кому? Презренному Сухоцвету.

Перед свадебной церемонией Сухоцвет подошел к Яблоне. Она ожидала, что он будет восхищаться и говорить: «Как ты прекрасна, моя любимая!» А Сухоцвет только достал из кармана бумагу и авторучку и, не сказав даже «доброе утро», спросил невесту:

— Чтобы впредь в наших отношениях все было ясно, я хотел бы записать в брачном договоре, сколько яблок ты обязуешься дать этой осенью и в ближайшие десять лет.

Яблоня лишилась дара речи.

— Но… но, помилуй, откуда мне это знать, — запиналась она, немного опомнившись. — Бывает, ударят заморозки, или насекомые уничтожат цветы, или же черви попортят их.

— Если в договоре все будет точно записано, то мне наплевать на какие-то заморозки и на каких-то насекомых или червей. Где хочешь бери, а что обещано, отдай.

— Ну, знаешь! — возмутилась Яблоня. — Сухоцветом ты был, Сухоцветом и останешься. Лучше старой девой вековать, чем за этакого замуж выходить. Прощай!

Она отвернулась и увидела, как у Абрикоса на щеках проступил первый багрянец. И бывший жених вместе с остальными обитателями сада звонко зааплодировал Яблоне.

Карнавал продолжался, словно Сухоцвета вовсе и не было в саду.

«Кукушкины слезки».

Поселковая красотка Кукушка — необычное имя для девушки, не правда ли? — заигрывала с каждым парнем, целовалась с кем попало. Другие девушки и женщины стыдили ее, а красотка, щелкая пальцами, только посмеивалась:

— Вам завидно, что парни ко мне льнут. Недаром я лучше вас всех.

Она хихикала и напевала до самой Яновой ночи, когда первый парень поселка увел ее в лес искать цветок папоротника. Нашли они его или не нашли — этого никто не знает, только после той ночи Кукушка присмирела, с парнями больше не заигрывала, да и сами они стали обходить ее дом. Кукушка на какое-то время исчезла из поселка. Хотела она этого или не хотела, но весною на свет явился ребеночек. В поселке гадали, кого Кукушка принесет домой — мальчика или девочку, а красотка вернулась одна.

— Куда ты ребенка подевала? — спрашивали женщины.

— Трясогузке отдала, пускай воспитывает, — шепнула красотка.

— А почему сама не воспитываешь?

— Не такая я дура, как вы, — посмеялась Кукушка. — И днем и ночью к колыбели привязаны, о песнях и танцах и думать позабыли. Хочу свою молодость пропеть, чтобы на старости о чем вспомнить было. Тра-ля-ля, ку-ку! — Она трижды повернулась на каблуке и показала женщинам длинный нос.

— Теперь ты поешь, а на старости будешь одна, как пень без побегов.

— Ха-ха-ха! А вы всю свою молодость с колыбельками да пеленками провозитесь.

— Зато вокруг нас детишки лопотать будут, на старости внуки, как пташки, щебетать.

— На старости я разыщу своих детей и заставлю кормить меня. Закон есть закон, — самоуверенно сказала Кукушка.

Так она прожила свою жизнь — каждый год по ребенку, но кто растил их, не знала ни она сама, ни люди.

Судьба зло шутит с теми, кто надеется в беспечной жизни сохранить молодость. У Кукушки, не успела она состариться, поседели волосы, лицо изрезали морщины, спина сгорбилась. Теперь она вспомнила о своих детях и захотела их помощи.

Кукушка пошла к Трясогузке и пожаловалась ей на свое горе. Отдала, мол, по легкомыслию молодости своего ребенка, а теперь хочет его обратно взять.

Трясогузка, не будь дурой, спрашивает, кого она оставляла: мальчишку или девчонку? Но где уж ветрогонке помнить, кому отдала мальчишку, кому — девчонку. Мнется, мнется Кукушка, а Трясогузка, посмеиваясь, говорит ей:

— Вот тебе и тра-ля-ля, тра-ля-ля…

— Ку-ку! — Кукушка, рассердившись, показала Трясогузке длинный нос. — Оставь себе ребенка, которого я в грехе прижила. Разве мало у меня детей и без него. Пойду к Синичке, может, та не будет такой мстительной.

Синичке в самом деле было очень жаль Кукушку, но еще больше она жалела кукушонка, которого нянчила и лелеяла, как родного. Синичка попросила Кукушку подождать, а сама обежала все дома, где, как она знала, жили кукушкины дети. Она собрала всех кукушат в роще — пускай Кукушка сама спросит, кто из них согласен ее своей матерью назвать.

Спрашивает Кукушка одного, а тот отвечает:

— Ку-ку!

Спршивает другого, и тот:

— Ку-ку!

И так все:

— Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!

Кукушка рассердилась и пригрозила кукушатам:

— Не хотите добром своих обязанностей перед матерью выполнить, так я добьюсь через суд.

— Какие могут быть обязанности у детей перед матерью, которая не признавала своих обязанностей перед детьми? — посмеялся ей в глаза молодцеватый Кукушонок.

У Кукушки не хватило смелости судиться. И она, немощная и больная, тихо поплелась в лес и легла на мох, чтобы дожидаться своего конца.

Вдруг хрустнула ветка, и Кукушка подняла голову. Приближалась хромая девочка.

Девочка подала Кукушке кувшин.

— Выпей, мамочка, березового сока.

Удивленная Кукушка подумала, что ослышалась.

— Как ты меня назвала, повтори-ка еще разок, — попросила она.

— Мамочка. Ты ведь моя мама, — ответила девочка, тепло заглянув Кукушке в глаза.

— Какое чудесное слово — мама! Скажи его еще раз, скажи!

— Мама!

— Но откуда ты знаешь, что я твоя мама? — засомневалась вдруг Кукушка.

— Я росла у Сорокопутки. Моя приемная мать была добра ко мне, но отчим ненавидел меня, ругал кукушонком. Однажды он пришел домой пьяный и выкинул меня за дверь. С тех пор я и хромаю. Давно уже скитаюсь по белу свету и ищу тебя, мама. — Девочка прижалась к Кукушке и напоила березовым соком.

— Ах, какой же я была глупой, — застонала Кукушка. — Не знала, какое это счастье, когда тебя называют самым чудесным словом — «мама».

Крупные прозрачные слезы покатились из глаз Кукушки — первые слезы в ее жизни. И на том месте, куда они упали, расцвели белые цветы, которые так и называются — «Кукушкины слезки».

«Водяная лилия».

Вся волость в то лето готовилась к свадьбе. И не удивительно — Юкум, самый видный и веселый парень на всю округу, обручился с Лилией, самой пригожей и славной девушкой в той стороне. Ничего не скажешь: более подходящей пары и не придумать.

Но в те времена по белу свету еще шатался черт, который был готов продрать семь пар лаптей, лишь бы разбить счастье жениха и невесты.

Как-то вечером Юкум сидел на берегу озера и ждал свою Лилию, которая должна была переправиться сюда с другого берега на лодке. Юкум пришел пораньше на озеро, сел на пень и замечтался о своем большом счастье. Тут к Юкуму бесшумно приблизился какой-то мужик и, опустившись подле него на травку, завел разговор. То да се, стало быть, Юкум жениться собрался. «Да, ждать осталось совсем недолго», — радостно ответил Юкум. «Не охота ли тебе как бы с молодостью проститься?» — словно мимоходом обронил незнакомец. Нет, об этом Юкум и не помышлял, и разговор оборвался.

А Лилия все не шла и не шла. При мысли о том, что невеста, может, забыла о свидании, у Юкума задрожали руки. Незнакомец, видимо, оказался наблюдательным, с чутким сердцем, и тут же предложил Юкуму прекрасное средство от тоски, достав из кармана бутылку.

— Выпьешь глоток, и на душе станет радостно, — нахваливал он свое зелье, и Юкум выпил.

И в самом деле, печаль словно рукой сняло. Хотелось смеяться, озорничать. Подумаешь, опаздывает Лилия, да разве у женщин мало по вечерам всякой домашней работы.

Немного погодя незнакомец заметил, что его зелье следует выпить еще раз, и Юкум снова пропустил изрядный глоток.

Вот так лекарство — теперь уже хотелось петь и плясать. И Лилия, переправляясь через озеро на лодке, еще издали услышала пение Юкума:

Там пивал я, там гулял я… 

— Что с тобой, белены объелся? — озабоченно спросила Лилия, но так и не узнала, откуда Юкум взял веселящий напиток, потому что незнакомец незаметно исчез.

Спустя неделю Юкум, возвращаясь от невесты, снова встретил незнакомца. У Юкума был пристыженный и озабоченный вид: будущая теща отчитала его за галдеж в тот вечер — на озере ведь далеко слышно. Незнакомец опять участливо спросил, чем так опечален его друг, и Юкум доверчиво излил ему свою душу. Ах, нечего огорчаться, кто же не знает, что ведьма и теща — одно и то же, пускай только пропустит малость целебного зелья — и все неприятности развеются. Юкум пил, и чем больше пил, тем веселее становился и все просил еще и еще. Утром домашние нашли его возле колоды, где поят лошадей, и долго не могли растолкать.

И всякий раз, как только у Юкума какая-нибудь беда, незнакомец тут как тут с бутылкой. Как-то Лилия нашла своего жениха на берегу озера, где он валялся в грязи и истошно стонал. Она так долго расспрашивала его, выпытывала у него, пока Юкум не сознался, что, должно быть, хватил лишнего из бутылки незнакомца.

Лилия заклинала милого гнать ко всем чертям непрошеного лекаря и самому справиться со своими бедами.

Юкум свято обещал ей это, а незнакомец словно подслушал их разговор и больше не приходил. Но все-таки он ухитрялся подсовывать Юкуму бутылку то в карман, то под подушку, а как не выпить, когда тебе не спится и голова идет кругом: где взять денег на свадебный костюм, на угощенья.

Когда до свадьбы осталось всего лишь три дня, Лилия, прождав напрасно Юкума на берегу озера, пошла посмотреть, почему он не идет. Дом и двор уже окутал черный мрак, только из полуприкрытых дверей риги просачивался зеленоватый свет. Лилия приблизилась. И что она увидела? На пивной бочке друг против друга сидят Юкум и — ей-богу! — сам нечистый и играют в карты. Неужели Юкум не видит, что против него сидит мохнатый черт, длинноухий, с рогами, и притопывает конским копытом по глинобитному полу? Из коварных глаз черта лился зеленоватый свет. Неужели Юкум не замечал этого?

— Пик козырь! — кричал черт. — Хлюст козырей!

Черт выиграл и протянул руку:

— Отдавай кольцо!

А Юкум? Он снял с пальца кольцо, подарок невесты, и отдал черту.

Лилия хотела закричать, но от ужаса и обиды лишилась дара речи.

— Ставлю еще одну бутылку, — крикнул черт. — А что поставишь ты?

— У меня больше нет ничего, — простонал Юкум. — Я все проиграл — дом, все добро, даже обручальное кольцо.

— У тебя есть невеста, играй на нее! — смеялся черт.

— Нет, нет! Хочешь сердце у меня из груди вырвать! — воскликнул Юкум.

— Сперва глотни разок, потом поговорим, — черт протянул ему бутылку, и Юкум жадно выпил.

— Ставишь Лилию? — спросил черт.

— Нет!

— Выпей еще глоток.

Юкум выпил.

— Ставишь Лилию?

— Гм… не-е… — неуверенно протянул Юкум.

— Пей!

После третьего глотка Юкум воскликнул:

— Ладно! Разве мало на свете девушек кроме нее!

У Лилии из груди вырвался стон:

— Юкум, что ты делаешь?!

Она бежала к озеру, в кровь царапая ноги. Но что были эти царапины по сравнению с болью, терзавшей душу. Ей-то и в голову не приходило, что на свете, кроме Юкума, есть и другие парни. Нет, если Юкуму чертово пойло милее, чем она, то и жить не стоит. Уж лучше играть в пучине озера с зелеными щурятами и красноглазыми плотвичками.

Выплыв на лодке в озеро, Лилия воскликнула:

— Прощай, моя молодость!

Она прыгнула в воду и осталась под ней навсегда, а лодку ветер угнал к другому берегу.

Теперь Юкум понял, что проиграл свое счастье. Каждый день он сидел на берегу озера и чего-то ждал, на что-то надеялся, о чем-то сокрушался и сожалел.

Но однажды, в Янов день, он увидел раскачивающийся на воде белый цветок, и ему почему-то показалось, что это Лилия, его невеста Лилия, исчезнувшая за три дня до свадьбы. И ему будто послышалась над озером песня:

Белый цветок в озере — 
Это моя суженая. 

Не эхо ли ответило? 
Нет, он явственно слышал слова: 

Лучше на дне озера лежать, 
Чем в объятьях бражника. 

Водяная лилия, озерная лилия — так люди назвали этот цветок.

«Лилия».

Тут уже не могли помочь ни слезы, ни причитания. Жак должен был отправиться на войну в чужие далекие края, а свою невесту Лилию оставить во Франции. На прощанье Жак вынул из своей груди сердце и протянул его Лилии со словами:

— Воин должен быть бессердечным, сердце может только помешать мне. Храни его, пока я не вернусь.

Лилия спрятала сердце Жака в серебряную шкатулку и стала ждать возвращения любимого.

До чего медленно течет время для того, кто ждет. День тянулся, как год, а год казался вечностью. Что бы Лилия ни делала, куда бы ни шла, взгляд ее всегда был обращен в ту сторону, в которую ушел Жак. Так она потеряла счет дням, а годы она и не считала. И как возмутилась она, когда отец однажды заговорил с ней:

— Дочь моя, вот уже минуло десять лет с тех пор, как твой жених ушел на войну; вернется ли он вообще? Пора бы подумать тебе о другом муже.

— Отец, как ты можешь так говорить! — воскликнула она. — Жак оставил мне свое сердце, и, пока оно у меня, я Жака не забуду.

Отец, сочувственно вздохнув, покачал головой. Не дожить ему до дня, когда его заменят на тяжелой работе, не качать ему внуков.

Прошло еще десять лет, кончилась война, воины начали возвращаться домой — кто подпрыгивая на костылях, кто с пустым рукавом. Лилия ждала Жака, расспрашивала о нем калек: ни слуху ни духу.

— Должно быть, полюбил другую и остался в чужом краю, — обронила как-то сестра Лилии, но Лилия этому не поверила.

— Как он может полюбить другую, если сердце его у меня? Без сердца любить нельзя!

Кончилась война, но бессердечный Жак, который все эти годы убивал и грабил, не пожелал теперь жить иначе. Он стал главарем разбойничьей шайки, грабившей в чужих краях. Жак отнимал на дорогах у путников золото и проматывал его в кабаках.

Когда один из бандитов, старый Пьер, заболел, Жак прогнал его. Решив отомстить главарю, Пьер направился в его родное селение, чтобы рассказать родственникам и знакомым Жака, каким подлым тот занялся ремеслом.

Пьер шел долго, лет десять, пока не пришел во Францию и не отыскал селения Жака. И первая, кого он встретил, была седая женщина с застывшим выжидающим взглядом.

— Ты Жака знаешь? — спросил Пьер.

— О боже, о чем ты меня спрашиваешь?! — воскликнула женщина. — Жака, моего любимого, моего ненаглядного, как мне его не знать? Скорей скажи, что с ним, где он!

Старый Пьер видел, как глаза женщины затеплились надеждой, и понял: она любит своего Жака так же пылко, как в молодости. И он не мог открыть ей страшную правду.

— Стало быть, ты невеста Жака! — воскликнул Пьер.

— Да, я — Лилия, мы помолвлены с ним, — подтвердила старуха.

— Ай, ай, у меня печальная весть для тебя. — Пьер опустил глаза. — Жак пал в бою как герой. А как он тебя любил! Умирая, он все повторял твое имя — Лилия.

«Мой Жак умер и похоронен, — думала Лилия, — но как же он лежит в земле без сердца. Я должна отыскать его могилу, вернуть Жаку его доброе, любящее сердце».

Взяв серебряную шкатулку, Лилия пустилась в трудный путь, в чужие далекие края. Она уже потеряла счет дням и годам, но все расспрашивала людей о дороге.

Люди предостерегали ее, чтоб не ходила дальше одна, ибо в пустыне путников грабят лютые разбойники, но Лилию нельзя было отговорить.

На повороте дороги на Лилию напали бородатые разбойники и отняли у нее серебряную шкатулку с ее сокровищем. Она умоляла, плакала, говорила им о своей несчастной любви и о бесконечной верности Жаку, но это не тронуло злодеев. Они отнесли шкатулку своему главарю и, смеясь, рассказали, что какая-то выжившая из ума старуха ищет могилу жениха, чтобы отдать ему сердце, которое он будто оставил ей в залог, уходя на войну.

Смутно догадываясь о чем-то, главарь разбойников открыл шкатулку и увидел собственное сердце, которого был лишен все эти долгие годы. И странно — сердце обратилось к своему бывшему владельцу человеческим голосом:

— Будь человеком и не показывайся Лилии таким, какой ты есть. Пускай она думает, что ты умер, и сохранит о тебе светлую память.

Жак закрыл шкатулку, приказав разбойникам вернуть ее старушке и показать ей зеленый холм, на котором он, Жак, якобы похоронен. Но обозленные разбойники по пути решили, что их главарь на старости одурел, и договорились оставить серебряную шкатулку себе. Но могилу они Лилии показали — разве мало было кругом насыпанных ветром бугров.

Бедняжка Лилия, она все еще так любила Жака, такого, каким он был в молодости, и не могла оставить его без сердца. Она вырвала из груди свое и зарыла на холме, где, как она думала, покоился прах Жака.

Из сердца вырос цветок, который по сей день называют Лилией. Символ невинности, верности и благородства.

«Орхидея».

В далеком-далеком краю, теплом и плодородном, жило племя ну-аруаки. Солнце прокалило их кожу, и она стала медно-красной, а их длинные черные волосы сверкали, как уголь. Ну-аруаки были счастливее других племен, ибо владели птицей Орхис, которая несла золотые яйца. Когда птица клала в дупло золотое яйцо, вождь племени Нато Мажин собственноручно переносил ее на другое дерево, и событие это отмечалось как большой праздник.

Дочери вождя по очереди сидели на ветвях дерева, охраняя гнездо птицы от орлов, а в каждом углу селения день и ночь стояли на страже сильные юноши с отравленными стрелами в колчанах, чтобы воины какого-нибудь чужого племени не украли сокровища ну-аруаки.

Из золотых яиц умелые мастера делали браслеты, серьги и всевозможные украшения. Запасы золотых яиц все росли, и вождь выменивал их на бизоньи шкуры и мясо, мокасины и томагавки.

Мужчины племени ну-аруаки часто уходили на охоту, а их жены и дочери тем временем ткали чудесные пестрые покрывала, плели корзины и собирали ягоды.

Однажды мужчины вернулись с охоты очень взволнованные. Они встретили охотников какого-то другого дальнего племени, рассказавших им, что к морскому берегу пристали огромные лодки, с них сошли странные бледнолицые коротковолосые люди. Бледнолицые очень жадны до золота, убивают невидимыми огненными стрелами, вырывают из ушей серьги, снимают с рук и ног браслеты, допытываются у местных жителей, откуда те добывают золото.

Если бы ну-аруаки знали, что люди могут быть такими низкими и коварными, они никогда не пустили бы в свой стан чужого. Но они не знали этого и на руках внесли в свое селение раненого охотника, которому, по его словам, медведь покалечил ногу. Вождь велел женщинам ходить за раненым, а мужчины снова отправились на охоту.

Чужой — его прозвали тут Хромым Медведем — восхищался украшениями женщин и расспрашивал их, где они берут этот желтый камень, из которого сделаны серьги и браслеты. Но женщины лишь молча улыбались в ответ.

Со временем Хромой Медведь сдружился со старшей дочерью вождя, которую звали Зинтказвин, и пожелал остаться жить с племенем ну-аруаки и жениться на ней.

Зинтказвин сказала, что он должен подождать, пока вернется отец, чтобы получить его согласие.

Хромой Медведь стал выспрашивать у Зинтказвин, почему она и ее сестры порою пропадают в лесу и что они там делают. И дочь вождя, уже считавшая себя невестой Хромого Медведя, допустила еще большую оплошность, чем ее отец, который привел раненого чужака.

Не могла же Зинтказвин подозревать, что ее возлюбленный, продавшись бледнолицым за бочонок огненной воды, обещал им разведать тайну ну-аруаков?

Итак, узнав, что Зинтказвин и ее сестры по очереди сидят на дереве и караулят птицу, несущую золотые яйца, Хромой Медведь напоил стражу огненной водой и сообщил бледнолицым тайну.

Хромой Медведь не знал, что на верхушке самого высокого дерева сидел страж Ота Кте и наблюдал за окрестностью. Он заметил приближавшихся бледнолицых и увидел, что их ведет Хромой Медведь. Ота Кте забил тревогу, предупредив об угрожающей опасности и предательстве.

— О, горе мне, зачем я раскрыла ему тайну нашей птицы! — горестно воскликнула Зинтказвин. — Так вот почему он так выспрашивал меня. Скажи мне, что делать, как спасти нашу золотоносную птицу? — обратилась она к шаману.

— Ко-ко-ко! — воскликнул шаман, что означало: «Будьте готовы!»

Сбежались все женщины и девушки и ответили громко:

— Хо!

Это означало: «Мы готовы!»

— Девушки! Живо взбирайтесь на деревья и садитесь на ветви! Тогда бледнолицые не узнают, на каком именно дереве находится гнездо птицы. А пока они будут его искать, Тасанке Утке помчится к охотникам, позовет их, и они прогонят бледнолицых.

Тасанке Утке, по прозвищу Бешеный Конь, помчался со всех ног туда, где охотились мужчины племени, а сотни девушек так же проворно вскарабкались на деревья, крепко обхватив их стволы руками.

Хромой Медведь привел бледнолицых в лес, но он растерялся, не зная, на какое показать дерево. Разъяренные бледнолицые выпустили в девушек свои огненные стрелы, но девушки, даже мертвые, продолжали сжимать стволы деревьев.

Когда прибежали мужчины и юноши и прогнали бледнолицых, было уже поздно. Цвет их племени, их красавицы, погиб.

Шаман, воздев руки к небу, назвал их имена, перечислил их добродетели и сказал:

— Вы самоотверженно защищали сокровище нашего племени и достойны самой высокой награды. Пускай ваши души превратятся в прекрасные благоухающие цветы, пускай они не перестанут расти на этих деревьях и рассказывать поколениям о том, как вы спасли золотоносную птицу.

Такие же прелестные и разные, как девушки племени ну-аруаки, расцвели на стволах деревьев цветы, которые по сей день называются Орхидеями.

«Бальзамин».

Единственной отрадой в жизни батрачки Мадары была ее дочь Рота. Рота и впрямь была редкая девушка — пригожая и работящая, веселая и речистая. С утра пробежит семь верст до господской нивы, выжнет серпом чуть ли не полполя, а вечером с песней возвращается домой да еще матери помогает.

Работа работой, а какой она пышный цветник развела — второго такого во всей волости не сыскать.

Сам садовник имения приходил на цветочное богатство Роты любоваться. Хоть барин из самой Неметчины всякие там семена да саженцы возит, а таких у него нет. Где же она их берет, смеет он спросить, если, конечно, не секрет?

— Мне семена из чужих стран пташки носят, — смеясь, отвечала Рота, и это было сущей правдой.

Прилетят весною раньше времени жаворонки или грачи, надеясь на теплую погоду, Рота соберет их в корзинку, внесет в дом, покормит, приютит, а как пройдут морозы, на волю выпустит.

Когда пташки спрашивали, как отблагодарить им добрую Роту, она, смеясь, отвечала:

— Принесите мне из дальних стран семена цветов.

Птицы помнили ее просьбу и весной приносили Роте из чужих стран семена.

Рота охотно делилась своим богатством с другими девушками и женщинами. Одной даст семя, другой — саженец.

И чем больше она давала другим, тем пышнее цвели цветы у самой.

Только одной женщине, соседке Керсте, не давала Рота ни семечка, сколько та ни упрашивала.

— Зачем ты так ожесточаешь свое сердце против ближнего? — корила мать Роту, а та коротко и резко отвечала:

— Этой змее я ни одного цветка не дам.

Не змеей была Керста, а змеиной хозяйкой. Не каждый знал, что она пригревает у себя семь змей и кормит их поочередно грудью.

Насытившись, первая змея шептала ей на ухо:

— Почему у Роты так хорошо растут цветы, а у тебя не растут?

И Керста загоралась такой завистью, что растоптала бы весь цветник Роты, не будь высокой изгороди вокруг ее сада.

Другая змея нашептывала:

— Если бы у тебя выросли такие цветы, ты могла бы отвезти их на рынок и продать. И сколько бы ты денег выручила!

«Ах, деньги, деньги — как нажить много денег?» — ломала себе голову Керста.

Если к ней во двор заходил голодный странник и просил кусок хлеба, третья змея спешила подсказать ей:

— Ты своего добра ему не давай. Пускай хоть с голоду подыхает, а ты не давай.

Странник уходил просить хлеба в другие дома.

Наоборот, если Керста, навещая родственников, заставала их за обедом, то четвертая змея подзуживала:

— Садись за стол и набивай пузо. Тут наешься, дома больше останется.

И Керста наедалась до отвала — прямо живот лопался.

Пятая змея шипела своей хозяйке на ухо:

— Зачем тебе работать? Пускай мать за тебя спину гнет, а ты лучше понежься в мягкой постели.

Керста валялась в постели, пока шестая змея не начинала сновать язычком по ее губам и подначивать:

— Там соседи уж больно согласно живут. Попробуй-ка перессорить их.

И Керста вставала и шла к легковерной и болтливой Бабенке, у которой язык висел на одной ниточке.

— Слушай, Бабенка, я видела, как муж нашей соседки ночью к Роте в окно лазил.

Стоило Бабенке только услышать это, как язык ее сразу начинал метаться из стороны в сторону. Она рысцой кидалась в соседний дом.

Самой страшной была седьмая змея. Та шипела Керсте в ухо:

— Постарайся испортить людям жизнь. Сделай так, чтобы они ни днем ни ночью покоя не знали.

И Керста придумала. Привязала собаку на коротком поводке и так поставила кормушку, чтобы той не дотянуться.

День-деньской собака отчаянно лаяла, а по ночам так жутко завывала, что у соседей мурашки по спине бегали.

Такова была змеиная хозяйка, которой Рота не давала ни одного цветка.

Может, Рота счастливо прожила бы свою жизнь, вышла бы замуж, вырастила бы детишек, если бы в те времена не началось поветрие — охота на ведьм. Волна его прошла по всем землям, начиная со страны, где солнце заходит, и кончая страной, где оно встает.

И знатным господам, правившим в том поселке, где жили батрачка Мадара с дочерью Ротой, пришла грамота с печатями от еще более знатных господ, приказывавших доложить, сколько изловлено в поселке ведьм.

Господа долго ломали себе головы над тем, где взять ведьм, ибо не было замечено, чтобы кто-нибудь летал на помеле красть месяц, и не слышно было, чтобы у кого-нибудь сглазили скотину или ребенка. Но хочешь не хочешь, а ведьму подавай. И господа объявили крупную награду тому, кто укажет ведьму.

Тут-то все семь Керстиных змей враз зашипели ей на ухо:

— Ну, наконец, ты можешь отомстить этой гордячке Роте. Сходи к господам, скажи, что она ведьма, и тебе еще денежек за это дадут.

Змеиная хозяйка словно только того и ждала. Очертя голову она побежала к господам и чего только не наплела им о Роте:

— Почему цветы у нее так растут? Колдовство! Почему птицы ей служат? Колдовство! Почему она всегда песни поет? А почему бы ведьме не петь!

Господа обрадовались, что нашлась ведьма, и тут не помогло даже заступничество всего поселка. Господа не поверили ни одному честному человеку, а поверили змеиной хозяйке.

Роту сожгли на костре, и господа смогли доложить, что в их владениях наведен полный порядок.

Весною из дальних стран прилетели птицы и постучались в окошко Роты. Они принесли семена и очень удивились, когда, вместо их доброй Роты, им открыла согбенная старушка.

Мадара, мать Роты, посадила семена в цветочный горшок, и из них выросли огненно красные цветы.

— Милые цветики, вы точно как щечки моей Роты. Будете бальзамом для моего больного сердца.

Каждого, кто сочувствовал ее тяжкому горю, мать Роты наделяла семенами бальзама. И так вскоре на окнах всех батрачек засияли красные цветочки — бальзамины.

«Пион».

Пиония уже собралась выйти замуж, когда умерла ее мать, оставив шесть душ детей. Что делать, как быть? Любовь влекла к суженому Симеону, но обещание, данное матери, и забота о меньших братьях и сестрах крепко держали ее в отцовской лачуге. Неужто Симеон не поймет этого?

— Потерпи год-другой, скоро сестра подрастет и будет за меньшими ходить, — сказал отец Пионии, и она покорилась. Но когда сестра подросла, у нее оказался верный жених, и она так плакала и молила Пионию не разбивать ее счастья, что старшая сестра согласилась еще несколько лет повременить.

— Эти несколько лет пролетят как на крыльях, а неумолимое время испытает нашу любовь, — утешала Пиония Симеона.

— Ждать так ждать, — сказал Симеон. Но его отец и мать были другого мнения и выгнали холостого сына из дому.

И пошел Симеон скитаться по белу свету, обещав Пионии через два года прислать почтового голубя за ответом.

Прошел год-другой. Наконец прилетел голубь с письмом от Симеона и белым цветком в клюве.

— Спасибо, мой милый друг, — написала Пиония Симеону. — Вижу, не забываешь ты меня. И я эти годы не забывала тебя, но нам еще два года ждать, покуда подрастет мой брат.

А когда брат подрос, ему представилась выгодная оказия пойти в примаки, и он никак не мог упустить ее.

И опять Пиония послала Симеону весточку, прося подождать еще два года. Когда прошли и они, Пиония все равно не могла оставить дом, ибо средняя сестра и дня не хотела ждать своей свадьбы.

— Я отправляюсь за море искать счастья, — писал Симеон. — Напиши мне, что привезти тебе в подарок.

— Привези мне цветок, чтобы посадить в саду, — ответила Пиония, ибо не верила, что Симеону удастся в заморских странах разбогатеть, привезти оттуда серебро и золото.

А годы летели на крыльях… Через два года Симеон опять справился, когда они наконец поженятся. И Пиония снова велела ему передать, что им ждать еще два года, ибо подросшему брату захотелось повидать свет. А ей теперь осталось только последыша вырастить, и тогда уж они с Симеоном начнут наконец совместную жизнь.

Не могла же Пиемия предвидеть, что злая болезнь сведет в могилу сестру, которая первой вышла замуж, и та оставит трех малолетних сироток? Кому их нянчить, кому ходить за ними, если отец их весь день в поле пашет и сеет? И как Пионии не взять их под свое крылышко, когда он грозится отвести детей в лес и оставить на съедение волкам?

И опять Пиония послала своему другу весточку, чтобы еще не ехал, пока зять не подыщет себе другую жену и не возьмет детей обратно.

Прошло время траура, и зять женился на другой, но новая жена и слышать не захотела о чужих детях. Хватит у нее забот и без них, когда у самой дети пойдут.

Неизвестно, продолжали ли Пиония с Симеоном вести счет годам, оставшимся до их свадьбы. Но когда сиротки подросли, Пионии пришлось нянчить детей младших братьев и сестер. Годы мчались, точно резвые жеребцы, работа согнула Пионию, печаль и тоска выбелили ее волосы. И когда она уже никому не была нужна, все ее питомцы забыли дорогу к бедной лачуге одинокой старушки. Опираясь на палочку, она каждое утро ковыляла к калитке и долго стояла перед ней и ждала голубя, чтобы передать несколько слов, выведенных неверной рукой:

— Я жду тебя, мой милый!

Когда голубь отнес письмо, Пиония начала готовиться к свадьбе. Надела сшитое еще в молодости подвенечное платье и миртовый венок на голову и в таком виде целые дни простаивала перед калиткой.

Прохожие показывали на нее пальцем и усмехались:

— Гляньте, тронулась, наверно, старая.

А тот, кого она ждала всю жизнь, все не шел. Не шли и те, кого она вынянчила. Зато непрошеная и нежеланная явилась Смерть с косой на плече и поманила Пионию.

Чужие люди отнесли Пионию на кладбище, накидали над ней желтый песчаный бугорок. Когда они ушли, к кладбищу прибежал какой-то человек, по виду чужеземец, перелез через вал и нашел свежую могилу.

— Так вот где мы встретились, моя Пиония, — сказал незнакомец, словно та, что покоилась под песком, могла услышать его. — А я так спешил, переплывал на кораблях моря, пересекал на верблюдах пустыни, шел по болотам, чтобы скорее увидеть тебя. Я привез тебе цветок, в честь тебя назвал его Пионом, и запах у него такой же сладостно-горький, как наша любовь.

И, наклонившись, Симеон посадил на могиле привезенный из дальних стран корешок.

Когда родственники Пионии прослышали о красивом, невиданном в этих краях цветке, что растет на ее могиле, они поспешили на кладбище, вырыли себе по корешку и посадили его в своих садах, сказав:

— Будет у нас память о старой Пионии.

«Магнолия».

В Японии жиле девочка по имени Кейко. Она была круглая сирота. Ни отец, ни мать, умирая, ничего не оставили девочке, и еще в детстве она вынуждена была сама зарабатывать себе на жизнь.

Чем могла заниматься такая девочка? Она делала бумажные цветы и продавала их на улице прохожим. Но много девочек торговало цветами, а за цветы платили мало. Кейко, став взрослой, даже не могла купить себе шелкового кимоно, какое носили девушки из зажиточных семей.

Однажды, когда Кейко ночью работала в своей комнатке, в открытое окно влетел попугай. Зеленые перья его потускнели, должно быть, он уже был очень стар и, наверное, очень мудр, ибо говорил человеческим языком.

Опустившись на край ширмы, над циновкой Кейко, попугай сказал:

— Не прогоняй меня, я открою тебе тайну, как разбогатеть.

— Милый попугай, зачем мне прогонять тебя, — грустно улыбнулась Кейко. — У меня на всем свете даже не с кем словом перемолвиться, а ты умеешь разговаривать. Оставайся, будешь делить со мной мою бедность, а о богатстве нам лучше и не мечтать, оно для меня так же недоступно, как солнце или луна.

— Спасибо тебе, добрая Кейко, — кивнул попугай. — Прежде чем найти себе новую хозяйку, я долго наблюдал за цветочницами, и вот я увидел, как ты свой самый красивый цветок подарила бедной девочке — у нее не было денег, а ей очень хотелось порадовать свою больную бабушку.

— А почему ты искал себе новую хозяйку? — спросила Кейко. — Разве прежняя хозяйка не была добра к тебе?

— Она умерла. — Попугай печально свесил голову и с минуту помолчал. — Она умерла от жадности, — добавил он.

— Она была бедна? — спросила Кейко.

— Нет, очень богата, но ей все было мало, и она за золото отдала последнюю каплю крови. — И попугай укоризненно повертел клювом.

— Не понимаю, как можно отдать кровь за золото? — удивилась Кейко.

— Вот слушай. Моя хозяйка, как и ты, торговала самодельными цветами, но какая-то колдунья открыла ей тайну, как оживлять бумажные цветы — их стебли надо окроплять каплей своей крови. Ты же знаешь, как дороги живые цветы. И вскоре моя хозяйка разбогатела. Но колдунья предупреждала ее — ни за что не тратить последнюю каплю крови. Но ты ведь сама понимаешь: сколько она ни копила, ей все было мало, и когда какой-то чужеземец посулил ей огромные деньги, если она вдохнет в цветок жизнь, моя хозяйка не удержалась, отдала последнюю каплю крови и умерла. Золото ее поделили передравшиеся между собой родственники.

— Как ужасно! — воскликнула Кейко. — Почему же ты не предупредил ее?

— Разве люди в таких случаях слушают кого-нибудь? — прокричал попугай. — Я прямо умолял ее не делать такой глупости, а знаешь, что она ответила? «Надоела мне твоя попугаева мудрость!» — вот что она ответила.

— Добрый старый попугай, живи у меня и будь моим советчиком, — попросила Кейко, и попугай почувствовал себя польщенным.

Продав первые живые цветы, Кейко сразу купила себе шелковое кимоно и изящные сандалии. Причесала свои черные волосы, воткнула в них алую живую розу и вышла на улицу. В каком-то окне она увидела красивую девушку. Кейко кивнула ей, и красавица ответила кивком. Кейко улыбнулась, улыбнулась и красавица. Кейко догадалась, что это ее собственное отражение.

— Эй, Кейко, а что если нам вечером сходить на студенческий бал? — крикнула девушка своему отражению, и оно опять одобрительно кивнуло. Легко ступая, Кейко быстро шла в потоке молодежи и впервые в жизни попала в ярко освещенный зал, где, точно бабочки и жучки, порхали танцующие пары. Какой-то юноша пригласил Кейко, и она танцевала, счастливо улыбаясь, парень этот был приятнее всех остальных, звали его Аратуми.

— Кейко, — шептал Аратуми, — ты прекрасна, как полураспустившийся вишневый цветок. Скажи, в каком дворце ты живешь и почему ты, такая благородная девушка, пришла на бал бедных студентов?

Кейко хотела признаться, что она и сама бедная девушка и живет в самой жалкой комнатушке, но вспомнила о своем волшебном искусстве и представила себе, как она могла бы разбогатеть и построить себе дворец. Незаметно для себя Кейко изобразила юноше свою мечту о дворце как правду. Когда она замолчала, Аратуми тяжело вздохнул:

— Как жаль, что ты так богата… В такой дворец бедный студент и ногой ступить не смеет, а мне так хотелось повидать тебя еще.

Кейко не могла признаться в том, что у нее нет никакого дворца, что она живет в пустой комнатке и делает бумажные цветы. Но ей тоже очень хотелось встретиться с Аратуми, и она обещала на другой день прийти в городской парк погулять.

Много ли надо двум молодым людям, чтобы полюбить друг друга? Им достаточно заметить друг друга среди многих, заглянуть друг другу в глаза, взять друг друга за руку, чтобы почувствовать себя счастливыми.

Когда Кейко и Аратуми, уже который раз, встретились в парке и, держась за руки, ходили по его дорожкам, случилось неизбежное — их губы соединились в поцелуе.

— Кейко, моя Кейко! — ликовал Аратуми, но вдруг помрачнел. — Не прощальный ли это поцелуй? Ведь твой отец не позволит тебе стать женой бедного студента!

Кейко заплакала и призналась, что дворец — это выдумка, что она простая девушка, делает бумажные цветы и продает их на улице.

Если бы Кейко увидела, как изменилось лицо Аратуми, она, наверно, не стала бы открывать ему свою тайну. Но от стыда она прикрыла глаза, и Аратуми, выслушав ее рассказ, успел взять себя в руки. Он даже повеселел, потому что волшебное искусство Кейко сулило неимоверное богатство.

Для маленькой Кейко начались полные труда дни. Надо было делать много цветов, оживлять их и продавать, чтобы купить домик, где жить после свадьбы, приобрести ковры, картины, фарфор, новые платья для себя и молодого мужа.

— Кейко, не чересчур легкомысленно ли ты расточаешь свою кровь? — промолвил в один вечер попугай.

— Ах, мой старый добрый друг! — Кейко потрепала птицу по головке. — Когда Аратуми кончит учиться, нам хватит его заработков, и я отдохну.

Но когда они поженились и зажили в новом доме, Аратуми бросил университет — учиться показалось ему скучно,

— Мне нравится смотреть, как ловко и грациозно шевелятся твои маленькие пальчики, когда ты делаешь свои цветы, — льстил он жене, и она была счастлива.

Прошло несколько лет, и их домик начал казаться Аратуми чересчур скромным.

— Все мои товарищи по университету живут куда богаче, — сказал он жене. — Мне даже неудобно перед ними.

И пальцы Кейко бегали еще проворнее. Чтобы заработать на новый дом, дня было мало. По вечерам, когда Кейко торговала на улице живыми цветами, Аратуми посиживал с гейшами в чайных: что же ему одному дома делать?

— Кейко, Кейко, — укоризненно качал головой попугай, когда его хозяйка, усталая, возвращалась домой и садилась за рабочий столик.

Новый дом был удобен и шикарен, но уже через несколько лет он показался Аратуми слишком бедным и ему захотелось жить во дворце. Когда Кейко с упреком посмотрела на мужа, он обозвал ее обманщицей: хвастала невесть каким дворцом, а он вынужден ютиться в жалкой лачуге.

Кейко почувствовала себя виноватой, ведь она все еще очень любила Аратуми.

— Будет у нас и дворец, — обещала она, и еще короче стали часы ее отдыха.

— Кейко, берегись, — предостерегал попугай. — Ты очень бледна, у тебя осталось совсем мало крови.

— Дружок, скоро у нас будет свой дворец, и тогда я заживу, как королева, — говорила Кейко.

Слава о маленькой цветочнице Кейко облетела мир. Из Франции приехал в Японию большой ценитель цветов по имени Магнол, чтобы купить изделия Кейко. Магнолу было мало одних цветов, он обещал Кейко огромные деньги, если она оживит цветы вместе с корнями. Они должны были быть белыми и желтыми, розовыми и красными.

Кейко уже продала Магнолу всевозможные цветы, и напоследок сделала еще алый цветок со стеблем и корнями. Но у нее уже не хватило сил, чтобы уколоть себя в палец и окропить корни цветка кровью.

— Кейко, Кейко! — скорбно закричал попугай. — Не отдавай последнюю каплю крови!

— Хватит тебе, старик, свои попугаевы мудрости болтать, — накинулся на него Аратуми и, схватив за крыло, вышвырнул в другую комнату,

— Аратуми, милый, у меня осталась всего лишь одна-единственная капля крови. — Кейко с мольбой посмотрела мужу в глаза.

— Мне нужен алый цветок, именно алый, — взволнованно объяснял Магнол. — Никаких денег не пожалею, только оживите мне этот алый цветок.

— Кейко, ты понимаешь, что это значит для нас? — встряхнул Аратуми жену за плечо. — Понимаешь ли ты, что тогда у нас будет дворец! Дворец, который ты мне обещала.

Собравшись с последними силами, Кейко уколола себя в палец, выдавила последнюю каплю крови и окропила корни алого цветка.

Аратуми построил дворец и женился на другой, Магнол увез живые цветы во Францию и назвал по своему имени — Магнолиями. А Кейко? Про Кейко осталась сказка.

Андрей Платонович ПЛАТОНОВ

  «Неизвестный цветок».

 (Сказка-быль)

  Жил на свете маленький цветок. Никто и не знал, что он есть на земле.

Он  рос  один  на  пустыре;  коровы и  козы  не  ходили туда,  и  дети  из

пионерского лагеря там никогда не  играли.  На  пустыре трава не росла,  а

лежали одни старые серые камни,  и меж ними была сухая мертвая глина. Лишь

один ветер гулял по  пустырю;  как  дедушка-сеятель,  ветер носил семена и

сеял их всюду -  и в черную влажную землю,  и на голый каменный пустырь. В

черной доброй земле из семян рождались цветы и  травы,  а  в камне и глине

семена умирали.

     А  однажды упало из ветра одно семечко,  и  приютилось оно в ямке меж

камнем и  глиной.  Долго томилось это семечко,  а  потом напиталось росой,

распалось,  выпустило из себя тонкие волоски корешка, впилось ими в камень

и в глину и стало расти.

     Так начал жить на свете тот маленький цветок. Нечем было ему питаться

в камне и в глине;  капли дождя,  упавшие с неба, сходили по верху земли и

не проникали до его корня,  а  цветок все жил и жил и рос помаленьку выше.

Он  поднимал листья против ветра,  и  ветер утихал возле цветка;  из ветра

упадали на глину пылинки,  что принес ветер с черной тучной земли; и в тех

пылинках находилась пища цветку,  но пылинки были сухие. Чтобы смочить их,

цветок всю ночь сторожил росу и  собирал ее  по  каплям на свои листья.  А

когда листья тяжелели от росы,  цветок опускал их, и роса падала вниз; она

увлажняла черные земляные пылинки,  что принес ветер,  и разъедала мертвую

глину.

     Днем цветок сторожил ветер,  а  ночью росу.  Он трудился день и ночь,

чтобы жить и не умереть. Он вырастил свои листья большими, чтобы они могли

останавливать ветер и собирать росу. Однако трудно было цветку питаться из

одних пылинок,  что выпали из ветра,  и  еще собирать для них росу.  Но он

нуждался в  жизни и превозмогал терпеньем свою боль от голода и усталости.

Лишь один раз в сутки цветок радовался;  когда первый луч утреннего солнца

касался его утомленных листьев.

     Если же ветер подолгу не приходил на пустырь, плохо тогда становилось

маленькому цветку, и уже не хватало у него силы жить и расти.

     Цветок,  однако,  не хотел жить печально;  поэтому,  когда ему бывало

совсем горестно,  он дремал. Все же он постоянно старался расти, если даже

корни его глодали голый камень и сухую глину.  В такое время листья его не

могли напитаться полной силой и  стать зелеными:  одна  жилка у  них  была

синяя,  другая красная,  третья голубая или золотого цвета.  Это случалось

оттого,  что цветку недоставало еды,  и мученье его обозначалось в листьях

разными цветами.  Сам цветок,  однако, этого не знал: он ведь был слепой и

не видел себя, какой он есть.

     В середине лета цветок распустил венчик вверху. До этого он был похож

на травку, а теперь стал настоящим цветком. Венчик у него был составлен из

лепестков простого светлого цвета, ясного и сильного, как у звезды. И, как

звезда,  он светился живым мерцающим огнем, и его видно было даже в темную

ночь. А когда ветер приходил на пустырь, он всегда касался цветка и уносил

его запах с собою.

     И  вот шла однажды поутру девочка Даша мимо того пустыря.  Она жила с

подругами в  пионерском лагере,  а  нынче утром проснулась и  заскучала по

матери.  Она написала матери письмо и понесла письмо на станцию, чтобы оно

скорее дошло.  По дороге Даша целовала конверт с письмом и завидовала ему,

что он увидит мать скорее, чем она.

     На краю пустыря Даша почувствовала благоухание. Она поглядела вокруг.

Вблизи никаких цветов не было,  по тропинке росла одна маленькая травка, а

пустырь был вовсе голый;  но ветер шел с  пустыря и  приносил оттуда тихий

запах,  как зовущий голос маленькой неизвестной жизни. Даша вспомнила одну

сказку, ее давно рассказывала ей мать. Мать говорила о цветке, который все

грустил по  своей  матери  -  розе,  но  плакать он  не  мог,  и  только в

благоухании проходила его грусть.

     "Может,  это цветок скучает там по своей матери,  как я",  - подумала

Даша.

     Она пошла в пустырь и увидела около камня тот маленький цветок.  Даша

никогда еще не видела такого цветка -  ни в поле, ни в лесу, ни в книге на

картинке,  ни в ботаническом саду, нигде. Она села на землю возле цветка и

спросила его:

     - Отчего ты такой?

     - Не знаю, - ответил цветок.

     - А отчего ты на других непохожий?

     Цветок опять не  знал,  что сказать.  Но он впервые так близко слышал

голос человека, впервые кто-то смотрел на него, и он не хотел обидеть Дашу

молчанием.

     - Оттого, что мне трудно, - ответил цветок.

     - А как тебя зовут? - спросила Даша.

     - Меня никто не зовет, - сказал маленький цветок, - я один живу.

     Даша осмотрелась в пустыре.

     - Тут камень,  тут глина! - сказала она. - Как же ты один живешь, как

же ты из глины вырос и не умер, маленький такой?

     - Не знаю, - ответил цветок.

     Даша склонилась к нему и поцеловала его в светящуюся головку.

     На другой день в  гости к маленькому цветку пришли все пионеры.  Даша

привела их,  но  еще  задолго,  не  доходя  до  пустыря,  она  велела всем

вздохнуть и сказала:

     - Слышите, как хорошо пахнет. Это он так дышит.

     Пионеры долго  стояли вокруг маленького цветка и  любовались им,  как

героем.  Потом они обошли весь пустырь,  измерили его шагами и  сосчитали,

сколько нужно  привезти тачек с  навозом и  золою,  чтобы удобрить мертвую

глину.

     Они хотели,  чтобы и на пустыре земля стала доброй. Тогда и маленький

цветок,  неизвестный по  имени,  отдохнет,  а  из семян его вырастут и  не

погибнут прекрасные дети, самые лучшие, сияющие светом цветы, которых нету

нигде.

     Четыре дня работали пионеры,  удобряя землю на пустыре.  А после того

они  ходили путешествовать в  другие поля и  леса и  больше на  пустырь не

приходили.  Только  Даша  пришла  однажды,  чтобы  проститься с  маленьким

цветком.  Лето уже  кончалось,  пионерам нужно было уезжать домой,  и  они

уехали.

     А на другое лето Даша опять приехала в тот же пионерский лагерь.  Всю

долгую зиму она помнила о  маленьком,  неизвестном по имени цветке.  И она

тотчас пошла на пустырь, чтобы проведать его.

     Даша увидела, что пустырь теперь стал другой, он зарос теперь травами

и  цветами,  и над ним летали птицы и бабочки.  От цветов шло благоухание,

такое же, как от того маленького цветка-труженика.

     Однако прошлогоднего цветка,  жившего меж  камнем и  глиной,  уже  не

было.  Должно быть,  он  умер  в  минувшую осень.  Новые  цветы были  тоже

хорошие; они были только немного хуже, чем тот первый цветок. И Даше стало

грустно, что нету прежнего цветка. Она пошла обратно и вдруг остановилась.

Меж  двумя тесными камнями вырос новый цветок -  такой же  точно,  как тот

старый цвет, только немного лучше его и еще прекраснее. Цветок этот рос из

середины стеснившихся камней;  он был живой и терпеливый,  как его отец, и

еще сильнее отца, потому что он жил в камне.

     Даше показалось,  что цветок тянется к  ней,  что он зовет ее к  себе

безмолвным голосом своего благоухания.

Прокофьева Софья Леонидовна

Маша и Ойка 

Жили-были на свете две девочки. 
Одну девочку звали Маша, а другую — Зойка.
Маша все любила делать сама. Сама ест суп. Сама из чашки молоко пьёт. Сама игрушки в ящик убирает. 

А Зойка сама ничего делать не хочет и только говорит: 

— Ой, не хочу! Ой, не могу! Ой, не буду! 

Все "ой" да "ой"! Так и стали ее звать не Зойка, а Ойка.

Сказка про маленький дубок

Пошла Ойка-капризуля в лес. А в лесу комары: вз-з-з! Вз-з-з!.. 
Вырвала Ойка из земли маленький дубок, села на пенёк, от комаров отмахивается.
Улетели комары на своё болото. 
— Больше ты мне не нужен, — сказала Ойка и бросила дубок на землю. 

Прибежал Бельчонок. Увидел вырванный дубок и заплакал: 
— Зачем ты это сделала, Ойка? Вырос бы дубок, я бы в нём себе домик сделал... 

Прибежал Медвежонок и тоже заплакал: 
— А я бы под ним на спинке лежал и отдыхал... 

Заплакали птицы в лесу: 
— Мы бы на его ветках гнезда свили... 

Пришла Маша и тоже заплакала: 
— Зачем ты это сделала, Ойка? Такой хороший был ддубок, я всегда на него любовалась.

Удивилась Ойка: 
— Ой, ну что вы все плачете? Ведь это совсем маленький дубок. Всего на нём три листочка. 

Тут сердито заскрипел Старый Дуб: 
— Я тоже был такой маленький. Вырос бы дубок, стал бы он высокий, могучий, как я!
Подумала Маша и сказала:
— Давайте выроем ямку и снова посадим дубок. Вот здесь, посреди полянки, здесь солнышка много.
Сбегала Ойка домой, принесла лопату. Взяла Маша лопату, выкопала ямку глубокую, широкую.
Посадили Маша и Ойка дубок в ямку.
— Теперь надо дубок полить, — сказала Маша. — Совсем завял дубок, листья опустил.
Тут прилетела Серая Тучка.
— А ну, спрячьтесь все под деревьями, — сказала Серая Тучка. — Сейчас я маленький дубок дождиком полью!
Брызнул дождик, намочил землю, намочил маленький дубок.
— Кап-кап-кап! — застучали капли.
Обрадовался дубок, распрямился, поднял кверху зелёные листочки.