Из книги «Дети-герои», составители И.К.Гончаренко, Н.Б.Махлин
картотека по развитию речи

Рассказ о Лёне Голикове

Из книги «Дети-герои», составители И.К.Гончаренко, Н.Б.Махлин
Война

Леня Голиков жил в Лукино — маленькой глухой деревне на берегу речки Полы, что впадает в древнее полноводное озеро Ильмень. Ничто не омрачало детских лет мальчика. Был он счастлив, и ему казалось, что все окружающее дано ему навсегда, на всю жизнь. Но пришли другие дни. Фашисты напали на нашу страну, фронт приближался к Лукино. Жители рыли на огородах ямы — прятали в них от гитлеровцев вещи. Потом всей деревней переселились в лес, в Быки — в самую глухомань.
Как-то Ленька решил сходить в Лукино посмотреть на свой дом, узнать, нет ли в деревне немцев.
Крадучись и настороженно прислушиваясь к малейшему шороху, мальчик благополучно добрался до речки, высунулся из-за бугра и вдруг увидел немецких солдат.
«Вот попал!» — растерялся Ленька.
Он подбежал к мосткам у реки и от неожиданности шарахнулся в сторону. Прямо над ним где-то совсем рядом оглушительно затарахтел пулемет. Он поднял голову и увидел чьи-то ноги, обутые в сапоги. Там, в неглубокой ямке, вырытой в песке, лежал пулеметчик и строчил по немецким солдатам. Пулеметчик переползал с места на место, давал очередь, полз дальше и снова открывал огонь. Он хитрил, чтобы немцы думали, что у реки засело несколько пулеметчиков. Но вот пулемет ненадолго замолчал.
— А здорово вы их! — восторженно воскликнул Ленька. Пулеметчик, занятый боем, вздрогнул и стремительно повернулся к Леньке.
— А чтоб тебя! — сердито крикнул он, увидя перед собой мальчугана.— Чего тебе здесь надо?
— Здешний я, деревню свою хотел поглядеть.
— А звать тебя как?
— Ленька.
— Тогда вот что, Леонид,— сказал пулеметчик.— Сейчас я отходить буду, хочу наказ тебе дать… Товарища у меня фашисты убили. Вон в тех кустах лежит. Олегом звали. Эх, какой парень был! Схорони ты Олега. Вырой Могилу и схорони… Не надругались чтобы…
— Пулеметчик! — закричали с противоположного берега.— Отходи быстрее. Сейчас мост рвать будем…
Пулеметчик пополз вниз. Ленька бросился в сторону.
Со всех сторон раздавалась стрельба. К деревне подходили гитлеровцы. Вот-вот займут они Лукино, тогда Леньке не сдобровать. Надо уходить.
В тот же день, когда сгустились сумерки, ребята хоронили убитого пулеметчика. Под соснами вырыли могилу, нарвали травы, наломали веток и расстелили их на дне. Солдата завернули в плащ-палатку и опустили на ветви. Вскоре над могилой вырос маленький холмик. На поляне, залитой лунным светом, поблескивал пулемет Олега.
— Пулемет-то себе возьмем,— сказал Толька.
— Конечно, не то фрицам достанется… Сделаем тайник и спрячем.
Ребята взвалили на плечи ручной пулемет и исчезли в темноте леса.
Ранним пасмурным утром ребята отправились делать тайник. Делали его по всем правилам. Расстелили рогожу и на нее бросали вырытую из ямы землю, чтобы нигде не оставлять следов. Тайник получился хороший.
Когда все следы были скрыты и на месте тайника выросла большая куча валежника, Ленька сказал:
— Теперь чтобы никому ни единого слова! Как военная тайна.
— Надо бы клятву дать,— предложил Сережа.
— Зачем?
— Чтобы крепче было.
— Давайте просто дадим честное пионерское. Или еще раз повторим Торжественное обещание — крепче будет.
— Правильно, ребята,— поддержал Ленька.— Повторим еще раз все вместе.
Мальчики в торжественном салюте подняли руки и все вместе повторили слова пионерской клятвы:
Здесь, в глухом лесу, возле зарытого в землю оружия, которое готовили пионеры для борьбы с врагом, слова Торжественного обещания звучали как-то особенно волнующе.

В партизанском отряде

Через несколько дней Леня встретил своего школьного учителя Василия Григорьевича.
— Леня!.. Голиков!..— воскликнул учитель, увидев мальчика.— Какими судьбами? Ведь немцы вас, говорят, выгнали из деревни. Живешь-то где? Пойдем, проводи меня, по дороге все и расскажешь.
— А вы-то где, Василий Григорьевич?
— В партизанах я,— сказал учитель.
Они пришли к уцелевшим избам на краю села, где разместился на отдых партизанский отряд. Народу здесь было полным-полно. Одни сидели у стола и чистили автоматы, другие шили, третьи ели из алюминиевых котелков. А Ленька просто не мог прийти в себя от радости. Сколько мечтал он о встрече с партизанами, и вот, будто по волшебству, кто-то перенес его прямо в партизанский отряд. Он с любопытством оглядывался вокруг. Вот бы ему сюда! Видать, храбрый народ, веселый… Одно слово: партизаны!
Ленька спросил учителя:
— Василий Григорьевич, а мне в партизаны можно?
— Тебе? — удивился учитель.— Вот уже не знаю. Лет-то тебе сколько?
— Пятнадцать,— соврал Ленька и весь зарделся.
— Возьми его, Василий Григорьевич, к себе в разведку,— посоветовал усатый партизан.— Паренек, видать, шустрый…
— А может, и правда взять? В школе атаманом был… — С этого дня пионер Леня Голиков был зачислен в партизанский отряд, а через неделю отряд снялся с места и углубился в лес, чтобы через линию фронта проникнуть в тыл к немцам. Болотами и лесами шли несколько суток. Иной раз забирались в такие дебри, что, казалось, невозможно и выбраться. Многим было трудно идти. Одни натирали ноги, другие не могли управиться с лыжами, третьи быстро замерзали.
Что касается Леньки, то казалось, будто на него и не влияет новая обстановка. Он стойко переносил партизанские тяготы: суровые холода, бессонные ночи, долгие переходы. Конечно, Леньке очень помогало то, чему он научился в пионерском отряде. Жизнь в лесу, на речке, военные игры, далекие походы закалили его, сделали выносливым. Ленька умел разжигать костер в заснеженном лесу, спал под открытым небом и не знал, что такое простуда.
Вскоре в партизанском отряде появился еще один паренек, Митяйка. Ленька сразу подружился с Митяйкой. Они даже спали на одних нарах. Кто-то из партизан вошел однажды в землянку и сказал ребятам:
— Ну, орлы, командир вас вызывает, задание для вас есть. С этого дня Ленька с Митяем стали ходить в разведку.
Они узнавали, где расположились вражеские гарнизоны и огневые точки врага, где находятся блиндажи. Теперь у Леньки был настоящий автомат. Ему уже не раз приходилось видеть врагов совсем близко, но он не трусил.
— Ну как, жарко было? — спрашивал командир отряда.
— Ничего, подходяще! — улыбаясь, отвечал Ленька. Ребята придумали свой способ разведки. Они одевались
в лохмотья, брали суму и под видом нищих ходили по селам, выпрашивали милостыню, а сами глядели во все глаза и все примечали: сколько там солдат, какое у них оружие, сколько автомашин, пушек…
Разведчик-партизан Леня Голиков выполнял большую и опасную работу. Для него стало обычным ходить в ночи, неизвестными тропками, быть готовым к любой неожиданности. В этом он не видел никакого героизма, это были партизанские будни, жизнь. И рассказывать не любил о своих делах — как взрослый. Но иногда мог выкинуть такую штуку, что партизаны лишь руками разводили, а командир говорил: «Мальчишество». Однажды Леньке и его приятелю Митяю удалось проникнуть в немецкую офицерскую столовую. Пообедав, он написал записку и оставил ее на столе. В записке было написано: «Смерть немецким оккупантам! Здесь обедал партизан Голиков. Трепещите, гады!»
Когда гитлеровцы обнаружили записку, маленькие партизаны-разведчики были уже далеко.
Иногда Ленька с другими разведчиками уходил из отряда на несколько дней. Они разведывали подходы к железным доpoгам, сопровождали минеров, сами рвали мосты.
Однажды при выполнении важного задания Леньку контузило, и он долго пролежал в шалаше. Но молодой организм преодолел недуг, и Ленька снова начал ходить в разведку.
В этот раз разведчикам предстояло взорвать вражеский эшелон.
…Глухой взрыв потряс воздух. Оглянувшись, Ленька увидел под паровозом столб огня. Паровоз сошел с рельсов, круша, выворачивая шпалы. А сзади громоздились вагоны, платформы.
— Бежим! — крикнул разведчик Степан, и партизаны, как сговорились, бросились в разные стороны. Ленька бежал рядом. За их спиной слышались винтовочные выстрелы, приглушенные очереди автоматов.
— Погоню начали,— сказал Степан.— Теперь уноси ноги. Пригнувшись, они побежали к лесу. Вдруг Степан вскрикнул
и стал припадать на левую ногу.
— Эх! Подбили, дьяволы! Теперь не уйти мне, беги один. Но Ленька и представить себе не мог, чтобы оставить раненого товарища. А Степан все больше слабел. Теперь Ленька почти нес его на себе.
— Нет, больше не могу,— тихо проговорил Степан и бессильно опустился на землю.
Тогда Ленька срезал две березки, связал их накрест комлями, растянул на них плащ-палатку, перенес на волокушу Степана и потащил к месту стоянки партизанского отряда.
Утром командир отряда объявил Леньке благодарность перед строем и сказал, что партизан-разведчик Леонид Голиков за спасение товарища будет представлен к правительственной награде.
Через несколько дней произошли большие события: Леньку приняли в комсомол, и он получил свою первую награду — медаль «За боевые заслуги».
Но самое необычайное произошло 13 августа 1942 года.

Лёня захватил важные документы

В этот день партизаны ходили в разведку на шоссейную дорогу. Выполнив задание, командир решил возвращаться в отряд. Он дал сигнал. Ленька тоже поднялся, но в этот момент увидел вдали немецкую легковую машину. Ленька лег за кучу щебня, приготовил гранату и стал ждать. Машина приблизилась, притормозила у мостика, и Ленька швырнул гранату. Граната ударилась в буфер, раздался взрыв. Машину
подбросило, тряхнуло, и только по инерции она пробежала еще десяток метров. Ленька видел, как из машины выскочил немец, схватил пистолет-автомат, какой-то красный портфель и бросился в сторону от дороги. Гитлеровец заметил, как из-за груды щебня кто-то выбежал и в два прыжка очутился возле машины. А затем немец увидел, что за ним гонится какой-то мальчишка. Тогда он сделал несколько выстрелов. Ленька залег и продолжал стрелять лежа. А гитлеровец опять побежал… Расстояние до него увеличивалось.
Уже целый километр гнался Ленька за убегавшим врагом. Немец сбросил с себя белый китель, остался в темной сорочке, и целиться в него стало труднее.
«Только б хватило патронов, только б хватило!» — думал Ленька и бежал, бежал, что было мочи.
В его автомате оставался последний патрон. Гитлеровец убегал, продолжая отстреливаться. Ленька прицелился и выстрелил. Враг пошатнулся, сделал несколько неверных шагов и упал на землю. Ленька подбежал к убитому, взял портфель, автомат и, тяжело дыша, пошел обратно. Он подобрал по дороге белый китель и увидел на нем генеральские витые погоны.
— Эге! А птица-то, оказывается, важная,— сказал он вслух. Ленька явился в партизанский лагерь в белом генеральском кителе, генеральской фуражке и с красным портфелем под мышкой. Вид его был так уморителен, что грянул громкий хохот. А Ленька, сделав серьезное лицо, отрапортовал:
— Разведчик-партизан Леонид Голиков с задания прибыл… Портфель с документами генерала Василий Григорьевич повез в штаб бригады. В штабе поднялась суматоха. Срочно вызвали радиста.
— Ну, Леонид, молодец,— сказал Василий Григорьевич, когда возвратился из штаба.— Такие документы и опытный разведчик раз в сто лет добывает. Про них сейчас в Москву сообщать будут. Вот какие твои документы!

Высокая награда

Вскоре из Москвы пришла радиограмма — предлагали представить к высшей награде всех участников операции по захвату важных немецких документов. В Москве еще не знали, что документы захватил один партизан и ему всего четырнадцать лет.
Так пионер Леонид Голиков стал Героем Советского Союза.
Но Леньке не довелось узнать о своем награждение. Он погиб в неравном бою под селом Острая Лука 24 января 1943 года.
Мать Лени, Екатерина Алексеевна, долго не знала о судьбе сына.
Но однажды в Лукино приехал курьер в военной форме. Он нашел Екатерину Алексеевну и передал ей большой пакет с сургучными печатями. В пакете лежала наградная грамота в малиновом кожаном переплете.

В ней было сказано:
Герою Советского Союза
ГОЛИКОВУ
ЛЕОНИДУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ.
За Ваш геройский подвиг в борьбе против немецко-фашистских захватчиков, в тылу противника и за особые заслуги в организации партизанского движения Ленинградской области Президиум Верховного Совета СССР своим Указом от 2 апреля 1944 года присвоил Вам звание Героя Советского Союза,
Председатель Президиума Верховного Совета СССР
М. Калинин
Секретарь Президиума Верховного Совета СССР
А. Горкин

Курьер привез еще и письмо Екатерине Алексеевне от Михаила Ивановича Калинина:
Уважаемая Екатерина Алексеевна! По сообщению командования Ваш сын Голиков Леонид Александрович погиб за Родину смертью храбрых. За геройский подвиг, совершенный Вашим сыном в борьбе с немецкими захватчиками в тылу противника, Президиум Верховного Совета СССР Указом от 2 апреля 1944 года присвоил ему высшую степень отличий — звание Героя Советского Союза. Посылаю Вам Грамоту Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Вашему сыну звания Героя Советского Союза для хранения, как память о сыне-герое, подвиг которого никогда не забудется нашим народом.
М. Калинин
Почти целый год боролся Леонид Голиков с фашистами. За это время он принимал участие в 27 боях, уничтожил несколько десятков фашистов, пустил под откос вражеский эшелон, подорвал два железнодорожных и двенадцать шоссейных мостов, три склада с фуражом и продовольствием, девять автомашин с боеприпасами.

Навечно на посту

…В селе Острая Лука на месте, где шел неравный бой, в котором погиб партизан Леня Голиков, на пригорке против братской могилы выросла новая просторная школа. Пионеры приносят цветы на могилу маленького героя, который погиб в боях за Родину. Его имя занесено в книгу Почета Всесоюзной пионерской организации имени В. И. Ленина.
А в селе Поле, где стоит новая двухэтажная школа, есть пионерский отряд имени Лени Голикова. На сборах вспоминают ребята о герое, слушают рассказы о его боевых подвигах. И каждому из них хочется быть таким же храбрым, отважным, каким был пионер-партизан Леонид Голиков. В городе Новгороде есть улица, названная именем Лени Голикова, а в сквере, что находится против Дворца пионеров, ему воздвигнут гранитный памятник, который был открыт 18 января 1964 года к 20-й годовщине освобождения Новгорода от немецко-фашистских захватчиков. Леня изображен на памятнике с автоматом в руке. Народный мститель бдительно и смело смотрит вперед. Он стал навечно на свой пост.
Ю. КОРОЛЬКОВ

УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР О ПРИСВОЕНИИ ЗВА-НИЯ ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА КОМАНДИРАМ ПАРТИЗАНСКИХ СОЕДИНЕНИИ И ПАРТИЗАНАМ ЛЕНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ
ЗА ОБРАЗЦОВОЕ ВЫПОЛНЕНИЕ ЗАДАНИИ КОМАНДОВАНИЯ В БОРЬБЕ С НЕМЕЦКО-ФАШИСТСКИМИ ЗАХВАТЧИКАМИ В ТЫЛУ ВРАГА И ПРОЯВЛЕН-НЫЕ ПРИ ЭТОМ ОТВАГУ И ГЕРОЙСТВО И ЗА ОСОБЫЕ ЗАСЛУГИ В ОРГАНИ-ЗАЦИИ ПАРТИЗАНСКОГО ДВИЖЕНИЯ В ЛЕНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ ПРИ-СВОИТЬ ЗВАНИЕ ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА С ВРУЧЕНИЕМ ОРДЕНА ЛЕНИНА И МЕДАЛИ «ЗОЛОТАЯ ЗВЕЗДА»
ГОЛИКОВУ ЛЕОНИДУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ
Председатель Президиума Верховного Совета СССР
М. Калинин
Секретарь Президиума Верховного Совета СССР
А. Горкин
Москва, Кремль, 2 апреля 1944 г.
В городе Новгороде был воздвигнут памятник Лёне Голикову

Храбрый партизан. Рассказ о Вале Котике.

Из книги «Дети-герои», составители И.К.Гончаренко, Н.Б.Махлин
Храбрый партизан.

На притихшую зеленую улицу Шепетовки с оглушительным треском ворвались мотоциклисты в черных касках, с высоко засученными, словно у мясников, рукавами серых от пыли френчей; в трусах, словно они ехали не воевать, а загорать на пляже. А за ними через город хлынула лавина машин, повозок, солдат. В несколько дней фашисты ограбили, опоганили родной город Вали Котика.

…Краем тротуара, то и дело оглядываясь, пробирались трое ребятишек: Валя Котик, Коля Турухан и Наташа Горбатюк.

Ребята вдруг остановились, тесно прижавшись к холодной стене здания, на котором недавно (до сих пор еще след виден) была вывеска “Горсовет”, а теперь висел фашистский флаг.

У здания, скрипнув тормозами, остановился длинный черный лимузин. Из него неторопливо, важно вылез фашистский офицер, шепетовский гебитскомиссар Ворбс.

Он презрительным пустым взглядом скользнул по сероглазому русоголовому мальчишке в рваных брючатах, со сбитыми до крови босыми ногами, в этот миг невольно отстранившемуся от стены. Скользнул взглядом и прошагал деревянной солдатской походкой в гебитскомиссариат. Но если бы фашист на несколько мгновений остановил свой взор на лице мальчика, то увидел бы в его глазах непримиримую ненависть.

Знай Ворбс, кем скоро, совсем скоро станет этот хлопчик, знай тогда Ворбс, что в руках этого хлопчика его жизнь, он голосом, полным злобы, отдал бы приказ схватить, пытать, убить пионера.

Ворбс был так глубоко уверен в том, что здесь, в Шепетовке, все способны только гнуть спину перед каждым фашистом, что полчаса спустя даже не поверил какому-то ефрейтору Отто Шульцу, доложившему, что у него украли оружие.

— Вы, Шульц, сами где-то потеряли свой автомат,— напустился на него Ворбс.— Вспомните, где реквизировали яйца и сало, там и ищите!

Он не мог знать о том, что в это самое время двое мальчишек и одна девочка кубарем скатились в воронку от снаряда далеко от гебитскомиссариата. Это были те самые ребята, что полчаса назад терлись возле гебитскомиссариата, и в руках они держали автомат ефрейтора Шульца.

Наташа и Коля, все еще тяжело дыша от быстрого бега и пережитого волнения, рассматривали автомат с магазином, наверняка полным патронов.
— Как я его, а? — задорно поблескивая глазами, говорил Валик, вспоминая все детали происшедшего.

Это Валя первым заметил возле одной из калиток автомат. В глубине двора слышался голос какого-то фрица. Наташа и Коля не сразу догадались, для чего Валик вдруг шепнул им торопливо:
— Скорее в соседний двор!

Только они перемахнули через забор, как рядом с ними в траву упал автомат, следом за ним прыгнул Валик.
— Бежим!
— Куда теперь его девать? — спросила Наташа.
— В “копилку”, конечно,— ответил Валик,— я сейчас смотаюсь домой за велосипедом и корзиной.

Начало тому, что ребята назвали “копилкой”, было положено накануне утром.

Ребята купались в речке. Валик нырнул и ударился рукой обо что-то металлическое.
— Колька, там железо какое-то, иди сюда, вытянем! — позвал он товарища.

“Железо” оказалось винтовкой. Валик нырнул еще раз. Улов получился еще богаче.

Никогда еще ни Валику, ни Коле Турухану не приходилось даже на спор столько нырять. Глаза у них стали красными, как у кроликов. Уши болели. Зато на берегу в густых зарослях лозняка был целый арсенал: винтовки, пистолет, даже пулемет.

— Жаль, патронов нет,— сокрушался Валик.

А откуда быть патронам? Видно, бойцы, попавшие здесь в окружение, все патроны выпустили по врагу, а потом бросили в воду ставшее ненужным оружие, чтобы оно не досталось немцам.

Оружие так запрятали, что никому не найти. Этот склад и назвали ребята “копилкой”. Теперь туда прибавился еще автомат с патронами.

Для кого собирали ребята оружие? Откровенно говоря, Валик тогда еще не знал этого точно. Он Коля Турухан говорил Наташе и Коле:
— Мы его отдадим тем, кто будет бороться с фашистами. Да и мы сами уже не маленькие, верно?

…К Вале Котику, одиннадцатилетнему пионеру с улицы Ворошилова, давно уже присматриваются зоркие, внимательные, невидимые глаза подпольщиков.

Им нравится смелый мальчик, из-под носа фрица унесший автомат, обнаруживший и перетаскавший вместе с друзьями к себе за сарай разобранные по частям винтовки и даже пулемет. И все на глазах у немцев, в корзинке, привязанной к багажнику велосипеда.

Скоро, совсем скоро пионер выдержит испытание, и подпольщики, как равного, возьмут его в свою семью, скажут ему:
“Мы верим тебе, пионер Валя Котик, верим, что ты сможешь выполнить любое наше задание, какими бы опасностями это не грозило!”

Листовки

Короткими, частыми гудками зазвонил один из многочисленных телефонных аппаратов на столе у гебитскомиссара — аппарат, связанный с прямым кабелем немецкого генштаба Варшава — Берлин.

“Неужели и там уже известно об этом?” — со страхом подумал он, поднимая трубку.

Так и есть, из Берлина, из канцелярии самого шефа гестапо, запрашивали о том, какие меры приняты для наказания неизвестных лиц, пустивших ночью под откос эшелон с отборными гитлеровскими солдатами.

Какие меры? Ворбсу не о чем было докладывать. Не сообщать же о том, что вот уже скоро сутки после крушения, а спасательные команды все еще продолжают вытаскивать из под обломков вагонов трупы солдат и офицеров. Вот уже скоро сутки, как из Шепетовки на восток, на фронт не может выйти ни один эшелон.

Следы партизан уводили в лес и там терялись. Так рапортовали Ворбсу вояки, посланные на розыски партизан. Они просто боялись сунуться в глубь леса, знали: оттуда не унести ног.

Скоро полночь, а Ворбс все не уходит из своей канцелярии, листает доносы полицаев, допрашивает предателей-старост. Но и они ни о чем не могут рассказать фашисту. Они тоже, как и гитлеровцы, боятся высунуть нос из сел.

Среди ночи неслышная тень подкралась к дверям гебитскомиссариата. И в то время, как часовой зашел за угол дома, на двери, рядом с объявлением о часах приема, появился еще один белый листок бумаги. Часовой не обратил на него никакого внимания.

А тень неслышно скользила дальше, от дома к дому. И на стенах то в одном, то в другом месте оставался белый прямоугольник бумаги. Из-за туч выглянула луна, и тогда стало видно, что быстрая тень — это фигура мальчика. Вот он завернул за угол, оглянулся по сторонам и, чтобы не скрипеть калиткой, перемахнул прямо через забор во двор перед небольшим домиком.

Сквозь плотно завешенное окно в одном месте чуть-чуть пробивался свет.
“Не спит”,— подумал мальчик и осторожно нажал на щеколду входной двери.
В коридоре он нагнулся, сунул оставшиеся в руках листки бумаги в ботинок и уж тогда шагнул в комнату.

Мать ждала сына.
— Где ты был, Валик?
— Так, гулял.

Мать вздохнула. Гулял… С тех пор, как пришли оккупанты, сын стал каким-то скрытным, у него появились тайны, секреты от нее, матери. Только однажды чуть приоткрылась завеса над неизвестными ей делами сына.

Валя как-то вечером принес домой несколько листков бумаги.

В комнате сидел хозяин хаты Радчук да еще Стратков и Лукашенко, которых подпольщики снабдили поддельными справками о досрочном освобождении из плена. Оба они теперь отдыхали, приходили в себя после долгих месяцев каторжной работы, голодовки.

Радчук цепко схватился за один из листков.

— Что это?
— А посмотрите сами хорошенько,— сказал Валик.

Это были листовки, сброшенные с самолета и все до одной тщательно подобранные Валиком. Валя думал, что и Радчук так же обрадуется весточке с Большой земли, как обрадовались Лукашенко и Стратков, жадно прочитавшие листовку от начала до конца.

А Радчук не читал, все допытывался, откуда взял листовки, да сколько их, да куда спрятал.

Валик насторожился, примолк. Он еще нарисовал рядом с текстом карикатуру на Гитлера, потом сунул листовку в карман и отправился спать.

Разве мог Валя предположить, что негодяй Радчук наутро побежит в полицию докладывать о листовках, что он там сообщит о том, что Валя рисовал карикатуру на Гитлера?

Но, видно, у Валика уже начало вырабатываться чутье настоящего подпольщика. Рано поутру, чуть взошло солнце, когда Радчук еще не просыпался, он ушел из дому и спрятал в укромном месте солидную пачку листовок.

А в полдень нагрянули полицаи. Они перевернули в квартире все вверх дном, повели на допрос мать. До вечера они ее мучили там, но потом выпустили. А вот Васе Лукашенко вырваться из полиции не удалось. Его арестовали и направили на каторгу в Германию.

С тех пор Валик еще больше замкнулся в себе. И как ни старался Радчук что-нибудь разнюхать о его делах, чтобы доконать пионера и его мать, ему ничего не удалось узнать.

Листовки продолжали появляться на стенах домов Шепетовки. И матери Валика, Анне Никитичне, приходилось только догадываться, что это дело не проходило без участия ее сына.

Неизвестный, наклеивающий листовки, работал все более дерзко. Наутро в гебитскомиссариате скандал. Вся Шепетовка смеялась над незадачливыми оккупантами, которые даже двери своей собственной канцелярии не смогли уберечь от листовок. Куда уж им было бороться с партизанами, пускавшими под откос эшелоны.

А Валик, сунув руки в карманы, прохаживался по противоположной стороне улицы и с удовольствием наблюдал, как бегают полицейские, получившие за ротозейство нагоняй от Ворбса, как дюжий детина кинжалом соскабливал прочно приклеенную листовку.

Полицейские торопливо пробегали мимо вихрастого сероглазого мальчишки. Им было не до него. Им и в голову прийти не могло, что смельчак, наклеивший листовки на двери гебитс-комиссариата, смельчак, в поисках которого они сбились с ног, вот он, рядом ходит.

Валя нужен партизанам

У Котиков поселился некий Степан Диденко, досрочно освобожденный из плена. Не понравился поначалу Валику новый жилец.

Во-первых, он старался жить со всеми в мире и согласии, даже с полицейскими, в чьих хатах по ночам Валик и его друзья били стекла. Во-вторых, он каждый вечер отправлялся на главную улицу города. А ведь там теперь и кинотеатр был только для немцев, и кафе только для них. Никакой уважающий себя человек не пошел бы вечером гулять на главную улицу города, когда-то такую красивую, уютную. А Диденко наряжался в красивый костюм, шел и возвращался домой поздно.

Диденко явно мешал Вале. А вдруг он такой же, как Радчук, и ждет случая, чтобы пронюхать о листовках, которые хранились у Валика в ботинках?

Однажды, когда Валик уже спал, Степан, как всегда, пришел поздно. Посмотрев на стоптанные ботинки Валика, решил починить их. Взял дратву, молоток, гвоздики, приладил ботинок на углу стола и тут почувствовал, что к нему на колени что-то выпало из ботинка.

Это были листовки.

Диденко ничего не сказал Анне Никитичне. Он починил ботинки, положил снова под стельки листовки, поставил их возле кровати Валика.

Утром Диденко, как всегда, ушел по каким-то своим делам.

А Валик? Как он разволновался, увидев свои отремонтированные ботинки! Ведь если Диденко окажется тем, за кого он его принимал, не миновать ему застенка. Да что ему — попадут в застенок мать и брат…

Диденко и в самом деле рассказал о листовках своим друзьям. Друзья его были подпольщиками Шепетовки. До сегодняшнего дня Валику совсем необязательно было об этом знать.

— Наконец нашелся тот,— говорил Диденко,— кто по ночам расклеивает листовки. Мы думали, что неизвестная нам подпольная группа, а это Валя Котик.

И тогда между Валиком и Степаном произошел серьезный, долгий разговор, после которого Диденко сказал Анне Никитичне:
— Анна Никитична, ваш сын нужен нам…

Кому “нам”, мать Валика не спрашивала. Анна Никитична знала, что Диденко — партизан. Ведь его рекомендовал на жительство к ней коммунист Горбатюк. Через Анну Никитичну Горбатюк не раз передавал Диденко сведения, полученные им от верных друзей. К ней часто заходил друг Диденко, дядя Ваня Нишенко, внешне безобидный, пожилой, сутулый человек с палочкой. Но это только внешне. Ночью он преображался. Походка у дяди Вани становилась легкой, упругой. Он мог долгими часами, не шевелясь, лежать у железнодорожного полотна, наблюдая за движением эшелонов, чтобы потом по рации, не страшась того, что фашисты могут запеленговать, передавать шифрованные донесения в партизанский штаб.

Да, Анна Никитична очень хорошо понимала, что значили слова “ваш сын нужен нам”. Это означало и для Валика, и для всей ее небольшой семьи начало другой жизни, полной опасностей. Но она только сказала Степану:
— Хорошо. Раз это нужно вам, партизанам, значит, нужно Родине. Только… берегите его, Степан. Малой он еще, горячий…

И стал Валя Котик связным шепетовских подпольщиков.

Оружие, которое так тщательно собирали и прятали ребята, на возах с сеном перекочевало в лес, в партизанский отряд.

Но автоматов, винтовок, взрывчатки требовалось все больше, потому что все больше людей приходило к партизанам, все шире разворачивали они свою борьбу с оккупантами. Шепетовские подпольщики помогали группам военнопленных вырываться из-за колючей проволоки лагерей. И освобожденные бойцы и командиры шли в лес, к партизанам, чтобы мстить врагам, помогать родной Советской Армии.

Охота за оружием приводила Валю Котика иногда в самые неожиданные места.

Как-то в Шепетовку приехал из Германии ансамбль “Фюнф цилиндр”.

“Только для немцев!” — гласили афиши.

Но Валику удалось незаметно проникнуть в бывший кинотеатр, где заезжая труппа давала свое представление. Зал был переполнен. Солдаты без конца аплодировали пяти девицам в коротеньких юбочках, черных чулках и блестящих цилиндрах на пышных прическах. Кричали: “Бис, браво!” и топали ногами от восторга.

Но Валика совсем не интересовало то, что происходило на сцене. Притаившись за портьерой, он осторожно осматривался вокруг.

Нет, за ним, кажется, никто не следил.

У немца, стоявшего совсем близко от него в проходе,— не хватило бедняге места — из расстегнутой кобуры выглядывала рукоятка револьвера… Немцы, увлеченные представлением, не заметили, как от портьеры отделился мальчик, как револьвер перекочевал из кобуры в его карман.

Через полчаса Степан Диденко взвешивал на ладони оружие:
— Хороша “пушка”! У Пав люка как раз нет оружия подходящего. Отдадим револьвер ему. Согласен?

Конечно, Валя был согласен. Ему было очень приятно, что револьвер сразу попадал в руки одного из самых храбрых подпольщиков Шепетовки.

Пастушки

Анна Никитична стала замечать, что с некоторых пор Валентин пристрастился пасти корову.

Но гонял он ее не к лесу, где росла сочная трава, а к пустырю — немецким продовольственным складам, снабжавшим фронт.

Ребята — Валя, Наташа, Коля — шалили, прыгали возле коровы. Часовые так привыкли к хлопцам, что даже не отгоняли их от проволоки, окружавшей склады. Только когда они слишком близко подходили, часовой угрожающе поднимал вверх автомат, и ребята мгновенно отлетали на приличную дистанцию.

Безобидная компания… А у Степана Диденко и Горбатюка с каждым днем накапливалось все больше сведений о расположении постов, времени смены караулов, количестве въезжавших и выезжавших из склада машин. Все это передавали ребята, зорко следившие за каждым движением немцев.

И вот однажды вечером к складу подкатил грузовик. Караул только что сменился, и немцы преспокойно сидели в дежурке. Одни наигрывали на Губных гармониках, другие играли в карты.

Из кабины грузовика выскочил щеголеватый немецкий офицер и направился к караулу. Сидевшие там немцы вскочили, чтобы приветствовать офицера, да так и остались стоять с поднятыми вверх руками. На них смотрело дуло автомата.

На чистейшем немецком языке партизан в офицерской форме сообщил охране, что если кто-нибудь из них вздумает пошевелиться, автомат заговорит, и тогда вряд ли кому-нибудь из охранников удастся съездить на побывку в фатерланд.

Вслед за офицером на территорию склада прошли переодетые партизаны. Они принесли замаскированные в картонные ящики бидоны с керосином. Среди партизан охранники с удивлением увидели тех самых мальчишек, что пасли корову возле складов. Мальчишки вели партизан так, словно они всю жизнь прожили на этом складе, показывали:

— Вот здесь продовольствие, вот здесь обмундирование…

Через несколько минут тяжело нагруженная продуктами машина мчалась прочь от охваченного пламенем склада. А охрана продолжала сидеть в караульном помещении, потому что на дверях болталась табличка: “Заминировано”. Эту табличку перед самым уходом повесил Валя.

После этой операции Степа и Коля ушли в отряд. Валя еще оставался в Шепетовке.

Налет на огромные склады, расположенные всего в сотне метров от жандармерии, охраняемые десятками часовых, не на шутку встревожил немцев.

Но скоро их ждал еще один сюрприз.

Снова, маскируясь под пастушка, ходит Валик. Но теперь за Шепетовкой, в небольшом леске. Корова себе пасется, а Валя то в одном, то в другом месте небольшой саперной лопаткой роет ямки.

Партизаны знали, что через Шепетовку куда-то далеко на запад, в Берлин, идет линия связи. Но как обнаружить тщательно замаскированный кабель в земле? Нескольким разведывательным группам было приказано искать его. Искал кабель и Валик.

Маленький лесок, где Валя пас корову, он знал вдоль и поперек. Когда-то до войны летом ребята собирали здесь ягоды, осенью грибы… Валик чувствовал, что в леске что-то изменилось. Но что? Деревья стали больше, гуще? Нет, наоборот, лесок прорезала просека. Раньше ее не было. Это просека так изменила лес. Но для чего ее проложили немцы? А может быть…

Валя оглянулся вокруг и, убедившись, что здесь никого нет, принялся копать землю. Скоро лопата наткнулась на кирпич. Откуда быть здесь в лесу, в земле кирпичам? Валя пошире разрыл землю. Не один, а целый ряд кирпичей уходил куда-то под землю с востока на запад вдоль просеки. Валя поднял кирпич. В каменном ложе куда-то тянулась серая змея толстого освинцованного кабеля. Острым концом лопатки Валя стал что есть силы бить по свинцовой змее.

В это время гебитскомиссар держал возле уха трубку того самого телефонного аппарата, что был подсоединен к этому кабелю. Он готовился сообщить своему шефу о том, что им разработан блестящий план уничтожения партизан, что для выполнения этого плана он на днях лично выезжает в Славуту…

Но поговорить так и не удалось: в трубке раздался треск, и взволнованный голос телефонистки сообщил:
— Повреждение на линии.

А Валя, перерубив кабель, положил на место кирпич, тщательно заровнял землю, заложил то место, где копал, зеленым дерном.

Пусть стараются, ищут место разрыва! И фашистам пришлось больше недели искать разрыв кабеля. Больше недели не было связи с Варшавой и Берлином.

Граната достигла цели

Нет, гебитскомиссар не мог больше откладывать карательную экспедицию против партизан. Он должен был ехать в Славуту, чтобы скорее разгромить их и доложить, наконец, шефу хотя бы об одной победе над невидимыми, неуловимыми, грозными партизанами.

И партизанам стало известно, что гебитскомиссар собирается в Славуту.

Степан Диденко дал задание Валику:
— Проследи за гебитскомиссаром.

С Валиком на задание пошел его друг Степа Кищук. Валя взял противотанковую гранату, а Степа — трофейный автомат.

Ребята залегли в леске у поворота дороги.
Вдали показался бронированный автомобиль, полный солдат, и открытый черный лимузин гебитскомиссара.

И тогда из придорожных кустов во весь рост поднялся вихрастый сероглазый хлопчик. Глаза его были темны от гнева, ненависти к фашисту, виновнику стольких смертей невинных людей. В руках у мальчика — граната.

Ворбс откинулся в угол автомашины. О, теперь бы он узнал этого мальчишку среди тысяч других! Но в это мгновение взрыв разнес на куски и машину, и гебитскомиссара.

В Шепетовке начались облава за облавой. Немцы из кожи вон лезли, чтобы разыскать виновников дерзких нападений.

Над подпольщиками начали сгущаться тучи. В Славуте провокатор выдал доктора Михайлова, одного из руководителей подполья. Щупальца немецкой охранки добрались и до Горбатюка. Он умер от пыток в кабинете начальника криминальной полиции предателя Неймана, но не выдал никого.

Наташе с матерью пришлось уходить в лес. Немцы, конечно, не оставили бы на свободе жену и дочь коммуниста.

Но расправы не помогали. Поезда на железной дороге все чаще летели под откос.

Как-то субботним вечером в окно Валика раздался условный стук. Пришел Диденко. Теперь ему все чаще приходилось менять конспиративные квартиры.

— Собирайтесь,— сказал он,— на понедельник назначен ваш арест.

Анна Никитична, Валик и старший брат Виктор ушли вовремя. Через час после их ухода на квартиру нагрянула полиция…

Партизанский разведчик

Перед строем несколько человек, вновь прибывших в отряд. На левом фланге самый маленький — Валя Котик. Он тоже вооружен. В руках у него автомат, один из нескольких десятков добытых им немецких автоматов.

Вслед за комиссаром Кузовковым Валя произносит слова партизанской присяги:
— Клянусь, что скорей умру в жестоком бою с врагами, чем отдам себя, своих родных и весь советский народ в рабство кровавому фашизму…
— Клянемся! Клянемся! — повторяют все партизаны. Так началась для Вали Котика жизнь в партизанском
отряде Героя Советского Союза Антона Захаровича Одухи. Валю определили разведчиком в отряд Логутенко.

Шесть эшелонов на счету у пионера Вали Котика. Шесть эшелонов с боеприпасами, снаряжением, живой силой противника пустил под откос пионер.

А сколько мужества и выдержки нужно было, чтобы во время разведки спокойно проходить мимо немецких часовых в Славуте и в Изяславе, в Полонном и Майдан-Виле, всюду, где у партизан были явки, всюду, где стояли крупные немецкие гарнизоны, военные склады; чтобы спокойно идти мимо фашистов, когда у тебя в подкладке куртки зашиты листовки или донесения партизанскому “Центру”, подпольному обкому!

Связной обязан был действовать быстро и четко. А в случае провала молчать, молчать до конца. Таков партизанский закон. И Валик бесстрашно шел навстречу бесчисленным опасностям. Валика и его друзей в партизанском соединении называли корчагинцами. И это высокое звание, неведомо кем придуманное, наполняло гордостью сердце пионера. Ведь самая любимая его книга — “Как закалялась сталь” Николая Островского. С ней Валик не расставался даже в партизанском отряде. Когда он учился в школе, мечтал хоть немного быть похожим на своего любимого героя. И слово “корчагинец” говорило о том, что товарищи по отряду очень высоко ценят его заслуги.

Сколько раз рисковал Валя своей жизнью, сколько он совершил замечательных дел? Трудно ответить на этот вопрос, потому что рисковал своей жизнью пионер каждый день, потому что самые замечательные дела считались у партизан самой обычной боевой работой. Так считал и Валя. И, выполнив задание, он коротко рапортовал об этом командиру, а потом — все, больше никому об этом не рассказывал. И время стерло воспоминания о многих подвигах пионера.

…Валя получил новое задание: идти в разведку к селу Болотин, проверить, есть ли там немцы.

Мальчик осторожно ехал на коне сквозь лесную чащу. Вот и Болотин. Лес подходит к самым хатам. Но что это за шум в селе, кудахтанье кур, визг свиней?

Валя оставил коня в кустах и пробрался совсем близко к единственной улице, пересекавшей село. И тут чуть не расхохотался.

На улице стояли две танкетки. А по дворам, растопырив руки, гонялся за курами и поросятами чуть не целый взвод фашистов.

— Сейчас вам будут такие курки! — прошептал Валик и одну за другой метнул две гранаты.

В несколько скачков он был уже в кустах, у коня. А фашисты, решив, что их атакует целый отряд, удрали из села.

…Однажды группе Логутенко, в составе которой был Валя, поручили разделаться с немецким гарнизоном одного из сел района. Несколько часов подряд двигались партизаны лесною чащей.

— Привал,— наконец, скомандовал командир.

Отряд остановился, выставив вокруг секреты. Стал на пост и Валик.

Зорко всматривался он в лесную чащу. Казалось, все было спокойно вокруг. Но внезапно кто-то тяжелый, грубый подмял мальчика под себя, вывернул ему руки, отнял автомат. Это были каратели, шедшие по следам отряда.

— Лежать! — приказали Валику через переводчика. Немцы пытались добиться у него, откуда он, кто ему дал оружие, где его боевые товарищи. Но Валик только показывал пальцем в небо. Выбросили, мол; с парашютом eгo одного. Оставив возле него двух часовых, каратели осторожно стали двигаться в глубь леса, в сторону отряда.

Валик лежал на земле и лихорадочно думал, как сообщить партизанам о смертельной угрозе, нависшей над ними. Он шевельнулся, что-то круглое, ребристое вдавилось ему в ногу.

Граната! Фашисты забыли отобрать у него в суматохе гранату! Он осторожно подтянул руку, сунул ее в карман, снял кольцо, вскочил и, швырнув гранату под ноги сидевшим на пеньке часовым, прыгнул в сторону.

Партизаны услышали взрыв. Фашистам не удалось застать их врасплох.
А Валя?
Раненный осколками гранаты, он несколько километров полз по лесу и, наконец, обессиленный упал в избушке лесника.

Лесник был помощником партизан, он подобрал пионера и отвез его в глухое село к фельдшеру, а потом сообщил партизанам об этом.

Через две недели Валя вернулся в отряд. На голове еще белела повязка, он так и не вылежал положенного срока, не дождался, пока зарубцуются его раны.

И вот он стоит в шеренге празднично одетых, подтянутых партизан. Командир соединения Одуха читает Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении партизан соединения медалями.
— “За отвагу и находчивость, проявленные при выполнении заданий командования в тылу врага, наградить партизана Валентина Котика медалью “Партизану Великой Отечественной войны”.
Служу Советскому Союзу! — отчеканил Валик.

…Сорок четвертый год. Февраль. Скоро Вале исполнится четырнадцать лет.

— Всего четырнадцать?! — удивляются партизаны. Все привыкли считать его старшим. В партизанском отряде Валя вырос, возмужал. Его серые глаза смотрят с недетской серьезностью. Да, рано фашисты отобрали у него детство. Это они заставили мальчика вместо книжек, тетрадок, игрушек взять в руки оружие.
— Всего четырнадцать! — удивляются товарищи, видевшие, как он мчится на коне, как он стреляет из автомата, как он взрывает эшелоны.
— Уже четырнадцать,— хмурится Валик. Ему хочется казаться взрослее.

Ему не раз предлагали на самолете улететь на Большую землю, в тыл, чтобы там учиться в школе. Ему говорили: “Ты еще мал”.

Сколько хитрости, настойчивости пришлось приложить пионеру, чтобы остаться в отряде! Нет, он никак не мог уйти из отряда, пока фашисты топтали его родную землю.

Немцы отступали под ударами Советской Армии. Фронт все ближе подходил к Шепетовке. Партизанское соединение получило приказ от командования Советской Армии взять штурмом город Изяслав, через который фашисты направляли в тыл все свои эшелоны. Перед началом операции командир вызвал мальчика к себе:

— В этом бою ты останешься в распоряжении штаба.
— Пустите в атаку! Это же, наверное, наша последняя атака!
— Нет,— твердо ответил Myзалев.— Ты слышал: вчера взяли Шепетовку. Скоро там откроется школа. Ты должен живым и здоровым вернуться, ту да. Я не хочу, чтобы в этом последнем бою с тобой что-нибудь случилось.

Налет на Изяслав был полной неожиданностью для немцев. После короткого боя город был взят. Но партизаны знали: фашисты скоро оправятся и постараются отбить город снова. Слишком много значил он для них. А Валя смотрел со стороны, как окапываются партизанские батальоны.

Но вот и он, наконец, получил задание — охранять брошенный немцами склад боеприпасов. Валик залег у склада. Теперь отсюда он не ступит ни шагу!

С запада загрохотали танки. Немцы бросили на город “тигры”. А у партизан ни одной противотанковой пушки! Все ближе, ближе к складу стали рваться снаряды, мины. Фашисты медленно теснили партизанские части. Вот уж немцы совсем близко от склада, который поручено охранять Вале Котику. Он бросился на землю и стал посылать в сторону врагов патрон за патроном.

И вдруг издали донеслось громовое “ура”. Это на помощь партизанам шли войска Советской Армии. Валя привстал, метнул гранату в отступавших фашистов и тут же рухнул на землю, сраженный фашистской пулей.

Пионер- герой

Тихо шелестят в городском парке вековые деревья. Под их сенью, рядом с могилами бойцов Советской Армии, погибших за освобождение Шепетовки, стоит памятник Вале Котику, пионеру-партизану. Возле памятника всегда цветы. Ребята хранят память о герое. Его имя занесено в книгу Почета Всесоюзной пионерской организации имени В. И. Ленина. Школа, где он учился, носит имя Вали Котика. За партой, на которой он сидел, сидят теперь лучшие ученики школы. Имя украинского пионера-героя стало известно далеко за пределами Советского Союза. По морям и океанам под советским флагом плавает океанский теплоход “Валя Котик”.
Посмертно Валя Котик награжден орденом Отечественной войны I степени, а 27 июня 1958 года ему присвоено звание Героя Советского Союза.
С. ЧУМАКОВ

167 УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР О ПРИСВОЕНИИ ПОСМЕРТНО ЗВАНИЯ ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА ПИОНЕРУ-ПАРТИЗАНУ КОТИКУ В. А.

ЗА ПРОЯВЛЕННЫЕ МУЖЕСТВО И ГЕРОИЗМ В БОЯХ С НЕМЕЦКО-ФАШИСТСКИМИ ЗАХВАТЧИКАМИ ВО ВРЕМЯ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОИНЫ ПРИСВОИТЬ ПИОНЕРУ-ПАРТИЗАНУ
КОТИКУ ВАЛЕНТИНУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ
ЗВАНИЕ ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
Председатель Президиума Верховного Совета СССР К. Ворошилов Секретарь Президиума Верховного Совета СССР М. Георгадзе
Москва, Кремль, 27 июня 1958 

Это было на станции Оболь. Рассказ о Зине Портновой и её сестре Гале

Г.Набатов. Из книги «Дети-герои»

Это было на станции Оболь

Дочки старого рабочего Кировского завода Мартына Нестеровича Портнова Зина и Галя поехали в июне 1941 года на каникулы в Белоруссию. Здесь их застала война.

Зина, ученица 385-й школы Ленинграда, установила через своего дядю Ивана Яблокова связь с партизанами. По их заданию она распространяла среди населения антифашистские листовки, собирала и пересчитывала оружие, оставленное во время отступления советских войск.

Вскоре на станции Оболь Витебской области подпольный райком партии создал нелегальную комсомольскую организацию “Юные мстители”. Большинство участников этой организации — ученики Обольской средней школы. Зину Портнову избрали членом руководящего комитета организации, а восьмилетнюю Галю назначили связной.

Около двух лет юные мстители вели мужественную борьбу против фашистских оккупантов. Они пускали под откос воинские эшелоны, разрушали железнодорожные линии, мосты и шоссе, взорвали водокачку, выводили из строя действующие заводы.

Работая официанткой в офицерской столовой, Зина, вместе с другими подпольщиками, отравила пищу — погибло свыше ста фашистов. Отважная комсомолка мстила врагу за горе и муки народа, за родной Ленинград, зажатый в кольцо блокады.

Помогала подпольщикам и Галя.

…Был тихий вечер. Солнце уже заходило, окрашивая в нежные тона легкие облачка в ясном небе. Когда совсем стемнело, в доме Володи Езовитова собрался комитет юных подпольщиков.

Возле дома, на завалинке, сидела, держа в руках куклу, Галя. Зина договорилась с ней, что в том случае, если появится чужой человек, Галя должна запеть “Во поле березонька стояла…”

Всматриваясь в темноту, Галя заметила, как к дому приближаются полицейские — братья Волковы, жившие на краю села.

Тоненьким, дрожащим голоском девочка запела под самым окном:
Во поле березонька стояла,
Во поле кудрявая стояла…

В доме сразу затихло. Подпольщики по одному выбрались через сени в хлев, а оттуда — огородами в лес.

Полицейские подошли к девочке, которая задумчиво сидела на завалинке и напевала что-то себе под нос, немного постояли и, ничего не заподозрив, ушли.

Когда девочка вернулась домой, Зина обняла ее и поцеловала:
— Спасибо, Галочка. Вовремя предупредила. Галя очень обрадовалась:
— Я твоя помощница,— гордо сказала она сестре.

Назавтра Зина встала спозаранку. Готовясь уйти к партизанам (гитлеровцы заподозрили официанток в отравлении офицеров), она должна была, по указанию комитета, немедля передать в село Мастище мины, которые были у нее спрятаны.

— Галочка, вставай! — будила она сестричку.— Дело есть…
— Снова буду помощницей? — спросила Галя. Ей очень нравилась роль подпольщицы.
— Ага! Отнесешь эту корзину Марье Дементьевне. На дне лежат черные мячики, а сверху яички.

Галя уже знала, что это за мячики, и ни о чем не спрашивала. Девочка шла проторенной дорогой, думая о том, как бы скорее добраться до Мастища. Солнце грело не по-осеннему жарко, и Галя перешла в тень.

Вот уже видны крайние хаты села. Она ускорила шаг, но вдруг из переулка выскочил мотоцикл с коляской.

“Фашисты!” — Галя вздрогнула, будто кто-то толкнул ее в спину.

Заметив в руках у девочки корзинку, водитель затормозил. Он слез с мотоцикла, подошел к Гале и заглянул в корзинку.

— Яйки, яйки… гут,— обрадовался он, пытаясь залезть руками в корзинку. Галя почувствовала, что у нее от страха подкашиваются ноги. Она заплакала, прижимая к себе корзинку.

Пожилой солдат, который сидел в коляске, крикнул что-то водителю. Галя перевела это по-своему: “Не трогай!” — и еще сильнее начала плакать, умоляюще глядя на пожилого немца с нашивками на погонах. Водитель, отстав от девочки, сел за руль.

Прошел еще один день. Зина в обед принесла из сарая огромную банку с запаянной крышкой.
— Где бы ее, Галочка, спрятать?

Долго сидели сестры, задумавшись. Посмотрев на Галины игрушки, разбросанные в углу, Зина предложила:
— А что, Галочка, если я пошью тебе новую куклу? Девочка уже хотела возразить: “Вон сколько у меня игрушек”, но, увидев серьезное лицо Зины, согласилась.
— А играть с ней можно?
— Нет, Галочка. Мы зашьем в нее банку. Пусть валяется в углу. Только не трогай ее…

Вечером Зина, придя домой, посидела несколько минут молча, потом спросила:
— Как, Галочка, поживает наша кукла?

Сестры заглянули в угол: над горой игрушек была видна некрасивая кукла. А когда стемнело, Зина завернула мину в тряпку и понесла в Оболь.

Ночью пришли партизаны и забрали Зину и Галю с собой в лес. Шли целую ночь. Идти было трудно. А тут еще Галя поцарапала босые ноги — они были в крови. Она тихо плакала, но шла, через силу ступая по тропинке, покрытой сосновыми иглами. Зина попросила остановиться. Она перевязала Гале ноги, и они двинулись дальше. Утром добрались до партизанского отряда.

Зина стала бойцом в разведке, а Галю приняли помощницей санитарки. Она очень гордилась новой должностью.

После ареста некоторых участников организации (их выдал провокатор) командование партизанского отряда поручило Зине Портновой установить связь с теми, кто остался в живых. Разведчица успешно выполнила задание, но, возвращаясь, натолкнулась на вражескую засаду. Зину арестовали.

Фашисты зверски пытали ее, но она не выдала тайны организации. На допросе смелая девушка внезапным ударом головы выбила револьвер из рук начальника гестапо и выстрелила в него в упор.

Через боковую дверь Зина бросилась во двор, побежала к берегу речки, но ее догнали фашисты. Одного из них она убила. Нацелилась в другого, нажала спуск, но выстрела не услышала. Закончились патроны…

Зину схватили метров за пять от берега. Продержав ее больше месяца в тюрьме и ничего не добившись, гитлеровцы расстреляли юную патриотку.

За боевые подвиги Зине Портновой посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Галя Портнова осталась жива и вместе со всем народом встретила Победу.

Так боролись с врагами нашей Родины ленинградские школьницы — сестры Портновы. Память об их героических делах и светлый образ бесстрашной комсомолки Зины Портновой будут жить вечно.

У шоссейной дороги — между Витебском и Полоцком — стоит высокий обелиск. На одной его стороне надпись: “ Здесь, у Оболи, в 1942—1943 годах активно действовала подпольная комсомольская организация “Юные мстители”. На другой стороне обелиска высечены имена подпольщиков, погибших в борьбе с фашизмом. И первым стоит имя ленинградской комсомолки Зины Портновой.
Г. НАБАТОВ

УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР О ПРИСВОЕНИИ ЗЕНЬКОВОИ Е. С, И ПОРТНОВОИ 3. М. ЗВАНИЯ ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
ЗАМУЖЕСТВО И ГЕРОИЗМ, ПРОЯВЛЕННЫЕ В БОРЬБЕ С ФАШИСТСКИМИ ЗАХВАТЧИКАМИ В ПЕРИОД ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОИНЫ ПРИСВОИТЬ ЗВАНИЕ ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
ЗЕНЬКОВОЙ ЕФРОСИНИЙ САВЕЛЬЕВНЕ — руководителю подпольной комсомольскои организации, действовавшей на ст. Оболь Витебской области, с вручением ордена Ленина и медали “Золотая Звезда”
ПОРТНОВОЙ ЗИНАИДЕ МАРТЫНОВНЕ — члену згой организации (посмертно).
Председатель Президиума Верховного Совета СССР К. Ворошилов Секретарь Президиума Верховного Совета СССР М. Георгадзе
Москва, Кремль, 1 июля 1958 г.

Самое сильное оружие. Рассказ о Мише Глазок

Г. Литвинова. Из книги «Дети-герои».
Самое сильное оружие

Черная влажная земля, освободившись от снега, словно дышала. Глубоко, жадно. И от нее поднимался, едва-едва колеблясь, легкий парок.
Ноги, будто налитые свинцом, тяжелые, еле двигаются. Позади долгий ночной переход. Наконец, привал. В лощине, на талой холодной земле, расположилась группа людей.

Тишина… Ох, какая стоит вокруг тишина… И ничто, кроме оружия на коленях, на груди, в руках людей, не напоминает сейчас о войне. Партизан никогда не расстается с оружием. Ест, спит — оно всегда при нем.

В центре кружка ладный, крепкий паренек. Это — Миша Глазок. К нему прикованы сейчас все взгляды.
Мальчик не заполнял анкет, не писал заявлений. Просто подошел к комсоргу Марии Коваленко и сказал: «Хочу быть комсомольцем».

И вот идет заседание комсомольского бюро.
— Год рождения?
— 1928-й…
Кто-то интересуется образованием, социальным происхождением. Его обрывают: «Спрашивай по существу!..»
— Хорошо ли стреляешь?
— Стрелять умею,— скромно отвечает Михаил.
Ненависть к врагу сделала его глаза зоркими, а руку твердой. Не в учебные мишени, в фашистов надо попадать в бою. А мальчик был уже не в одной горячей стычке партизан с врагом.
— Хорошо стреляет,— уточнил кто-то из присутствующих.
— Кем хочешь быть?

Если бы год назад этот вопрос задали ему, ученику седьмого класса Клюсовской школы, он, наверное, немного растерялся бы и не сразу ответил. Ему хотелось стать художником, передавать на полотне красоту родной земли. Или подняться над ней высоко-высоко и, держа в руках штурвал самолета, увидеть бескрайние поля, леса, крохотные квадратики зданий и синюю змейку реки. А часто в мечтах видел себя в форме пограничника у полосатого столба с надписью «СССР». И трудно было отдать предпочтение чему-нибудь одному, остановиться на чем-то окончательно.

Теперь колебаний не было. В каждом деле есть специальности самые сложные, самые трудные, а потому и самые почетные. Среди партизанских — это разведчики и подрывники. Михаил видел, каким авторитетом пользуются эти смельчаки, слышал рассказы об их бесстрашии. Когда в отряде появлялся двадцатилетний Володя Павлов, высокий, подвижный, веселый, мальчик не сводил с него восхищенных глаз. Он знал, что не одного-двух фашистов, а многих захватчиков и гору фашистской техники сразу, только за одну удачную операцию, может уничтожить подрывник.

Вот почему сейчас на вопрос, кем он хочет быть, Михаил ответил твердо и уверенно:
— Подрывником.

Четырнадцатилетний мальчик понимал, что его долг — быть там, где труднее, опаснее. Проголосовали.
— Теперь держись, чтобы никто тебя и не заподозрил в трусости…
Это было и поздравлением, и напутствием одновременно.

Вскоре в партизанский «университет» подрывников был зачислен мальчик, который еще не вырос из пионерского возраста.
Не за партой проходил науку вчерашний школьник. Учился читать рельеф местности, в темноте ночи успешно решать уравнения со многими неизвестными, чертить смертоносные для врага узоры под железнодорожной колеей.
Вместо школьного ранца, юный подрывник нес на себе по восемь — десять килограммов тола,— иногда 10—12 километров от партизанской базы до места запланированной диверсии.

Вспомните, как трудно иногда бывает спокойно и сосредоточенно высидеть за партой 45 минут урока. Непоседливый и подвижный, как все в четырнадцать-пятнадцать мальчишеских лет, Миша терпеливо и безмолвно, порой под обстрелом, часами выжидал под носом у гитлеровцев благоприятного момента для минирования. Рукам, которые могли бы на уроках физики собирать интересные электрические схемы, пришлось подключать детонаторы к шашкам взрывчатки.
На железнодорожных участках Ковель—Сарны, Брест— Минск сдавал «экзамен на зрелость» подросток Михаил Глазок, а не в стенах школы.

Уже на равных с Володей Павловым и другими признанными мастерами подрывного дела выходил Миша на боевые задания. Номером первым. Это значит, он делал самую опасную работу. Он отвечал за качество минирования. На его личный счет заносили результаты диверсии.

Вот как описал свой первый самостоятельный выход на минирование М. Глазок: «…Я и мой второй номер Михаил Шкут притаились в ста метрах от насыпи в ожидании установленного времени для начала работы. Чувствую, что волнуюсь, но не хочу этого показать Михаилу: волнение — враг подрывника. Вижу, что Шкут тоже нервничает. Прижавшись к земле, он лежит рядом со мной и сдержанно посапывает, когда я скашиваю глаза в его сторону. Время истекло. Я подал Михаилу сигнал, и мы бесшумно поползли к насыпи… Пробежав по шпалам несколько метров, присели и взялись за работу.

Михаил расстелил плащ-палатку между рельсов, лег на нее и начал рыть под шпалой яму. Я, стоя коленями на шпалах, чтобы не оставлять следов на земле, внимательно готовил механизм мины.

Подготовительные работы приближались к концу, когда со стороны будки вспыхнул пламегаситель немецкого пулемета-универсала, и над нашими головами просвистели трассирующие пули. В небо взвилась ракета. От ослепительного света все вокруг заколебалось, яркие блики забегали по земле. Когда ракета погасла, я поднял голову: впереди непроглядная тьма с одиноким огоньком в будке. После вспышки ракеты он казался совсем бледным и далеким. Пулеметная стрельба повторилась в том же направлении, только дальше. Было ясно, что кто-то из подрывников обнаружен охраной. Нельзя терять ни минуты, надо закончить установку мины.

Стрельба слева не прекращалась — там завязался бой. Пользуясь суматохой, мы быстро работали. Наступил самый ответственный момент — установка детонатора. Я поставил МЗД на десятикилограммовый заряд тола, отвел детонатор в сторону и подсоединил к концам электрической цепи. Если механизм смонтирован неправильно, в эту минуту детонатор должен взорваться. Но все обошлось благополучно. Детонатор установлен в заряд.

Шкут начал засыпать яму. Все готово. Я достал из кармана маленькую метелочку, связанную из травы, отцепил от пояса флягу с водой и, дождавшись, когда Шкут положит на место верхний слой земли, принялся маскировать мину. Установка мины закончена. Миша взвалил на плечи плащ-палатку, в которую была завернута оставшаяся земля. Чтобы запутать следы, прошли по шпалам метров 70—80 вдоль линии, потом бесшумно скатились с насыпи и только там, в лесу, высыпали остатки земли».

На этой мине подорвался вражеский эшелон, пошел под откос с фашистами и техникой. Он был записан на личный счет юного подрывника Михаила Глазка.
А потом еще восемь эшелонов и, кроме того, участие в многочисленных диверсиях в качестве второго номера.

За мужество и героизм, проявленные юным партизаном, он был награжден орденом Ленина.
И все-таки был случай, когда возраст едва не подвел Михаила, хотя он и успел немного подрасти.
«Дети до 16-ти лет не допускаются…» Нет, не в кино…

Фронт подходил к государственной границе. Партизанское соединение, в рядах которого был М. Глазок, расформировали. Но Михаил не вернулся домой, хотя и мог это сделать. Он пошел в группу парашютистов-десантников, которую готовились забросить во вражеский тыл за пределами нашей Родины.

И надо же случиться такому! Перед самой отправкой медики пришли к заключению, что несовершеннолетнему нельзя прыгать с парашютом. Тем более — в тыл врага…

Но в военное время, кроме заключения врачей было и другое— более сильное—зов своего сердца, которое не могло биться спокойно, пока шел бой с фашизмом, выводы собственного разума, который подсказал, что делать.

Среди смельчаков-десантников, заброшенных в глубокий тыл врага, был и шестнадцатилетний Миша Глазок. Там, в Словакии, он стал командиром отдельного взвода, в котором бойцами были разведчики, по возрасту годившиеся ему в отцы. Снова туда, где труднее всего, где опасней всего…

*
В Клюсовской школе на Черниговщине есть музей. Там среди других экспонатов — небольшая книжка «Лесные солдаты». Ее написал инженер одного из харьковских предприятий Михаил Максимович Глазок, бывший ученик школы. Это автобио-графический рассказ о том, как мужали мальчишки в грозовые военные годы.
«В Киеве мы сдали на склад свои автоматы и пистолеты, с которыми прошли тысячи километров по тылам врага. Но самое сильное, самое верное и безотказное оружие осталось с нами на всю жизнь. Это оружие на склад не сдается. Имя ему — любовь, любовь к родной Советской земле»,— такими словами заканчиваются записки партизана.

Не подведу тебя, комиссар! Рассказ о Володе Казначееве

В. Павлов. Из книги «Дети-герои».

Тревожной декабрьской ночью сорок второго года начальник разведки отряда имени Щорса номер два Геннадий Муcиенко привез из села Соловьяновки небольшого мальчика. Мальчик был очень худой, одежда висела на нем, как на вешалке, в больших голубых глазах застыла тоска.

Партизаны начали было расспрашивать новичка, но Мусиенко не позволил.
— Не трогайте его! — строго сказал он.— Горе у человека, а вы с разговорами…
И тихо добавил:
— Отец его еще до войны умер. А мать вчера каратели расстреляли. Сирота.
С этой ночи Володя Казначеев стал сыном отряда…
Вышло так, что беспокойная партизанская судьба занесла в это время и меня в отряд имени Щорса номер два.

Комиссар отряда Аким Захарович Михайлов с первого дня появления Володи Казначеева взял его под свою опеку. И если отряд имени Щорса стал для Володи семьей, то комиссар — отцом. Не то чтобы особенно и баловал его. Аким Захарович был суровым, немногословным. Очень высокий, худощавый, в шинели, перетянутой накрест двумя тонкими, потрескавшимися ремнями, он чем-то напоминал комиссаров гражданской войны. Такому человеку не солжешь, не покривишь перед ним душой. Любимчиков комиссар не терпел. А случится беда — он всегда рядом.

Летом сорок третьего во втором отряде имени Щорса, как и во всех других отрядах нашего партизанского соединения, был сформирован взвод подрывников. Узнал об этом и Володя. Пошел к командиру подрывников, попросил:
— Возьмите и меня.

Но командир был чем-то занят. Отмахнулся от мальчика.
— Тоже подрывник нашелся! Сиди в лагере да щи хлебай! Володя чуть не заплакал от обиды. К этому времени он уже возмужал, окреп. Принимал участие во многих боях, которые вел отряд.

К тому же Володя, родившийся в Брянском лесном краю, с колыбели знал лес, понимал его таинственные письмена: читал следы, как книгу с крупным шрифтом, в темную ночь мог найти дорогу. Он безошибочно определял, какая ветка треснет, а какая согнется бесшумно, умел развести костер в любую погоду, соорудить из коры шалаш. Словом, к этому времени Володя Казначеев стал настоящим партизаном.

Подозрительно пошмыгивая носом, пришел он в штаб к комиссару. Аким Захарович выслушал его путаное объяснение, помолчал минуту. Потом спросил:
— Твердо решил стать подрывником?
— Твердо, товарищ комиссар.
— А знаешь, какая работа у подрывника? У каждого партизана смерть за плечами стоит, а у подрывника — сразу две. И от вражеской пули, и от собственной мины. Справишься? Не подведешь?
— Не подведу. Честное пионерское. Так Володя стал подрывником.

Он сказал правду — не подвел своего комиссара. Железную дорогу Ковель—Брест, на которой действовал отряд имени Щорса, гитлеровцы охраняли особенно тщательно:
она шла вдоль фронта и по ней перебрасывали живую силу, технику с одного направления фронта на другое. Почти на каждом километре железной дороги был дот или дзот. Некоторые участки обнесли колючей проволокой и освещали прожекторами. Через каждые полчаса по линии проходил патруль, проезжали вооруженные пулеметами дрезины. По обеим сторонам железной дороги лес был вырублен, а из поваленных стволов сделаны завалы.

Словом, и комиссар отряда, и командир, и его заместитель по диверсионной работе сначала не решались посылать Володю на самостоятельное задание: слишком еще мал был мальчик. Но Володя не терял времени. Он оказался одним из лучших слушателей «лесной академии» — кратковременных курсов, на которых готовили подрывников.

Как раз в это время подрывники осваивали новую технику— мину МЗД-5, которую только что прислали с Большой земли. Это была мина особой конструкции, ее можно было установить и на полчаса, и на четыре месяца. Все это время по тому месту, где была установлена мина, свободно могли ходить поезда. А когда наступал срок и мина «дозревала» —она внезапно взрывалась под первым же поездом.

Если поставить несколько десятков таких мин с разными сроками замедления, то «дозревание» происходит каждый день — под откос летят вражеские эшелоны. Поспевай лишь восстанавливать колею! Фашисты сбивались с ног в поисках диверсантов, а их и след простыл — уже ставят мины совсем в другом месте.

Новая мина, в отличие от старых, какими подрывники пользовались до этого времени, была гораздо сложнее и «норовистей». И научиться ставить ее было не очень-то легко. Однако Володя изучил эту мину так, что мог с завязанными глазами, на ощупь, собирать ее, ставить, подключать капсюль-детонатор, вытаскивать предохранитель. Поэтому командование отряда решило поручить ему самостоятельно ставить мины. И не ошиблось.

Далеко не всем диверсионным группам удавалось добраться до железнодорожного полотна, поставить мину, «принести эшелон», как шутя говорили подрывники. Но группа, с которой ходил Володя, неизменно возвращалась с удачей. И даже комиссар Аким Захарович’ Михайлов, вообще скупой на похвалу, однажды после возвращения Володи с очередного задания похлопал его по плечу, обнял и тихо сказал:
— Молодец!

Накануне 26-й годовщины Великого Октября комиссар Михайлов поехал в центральный лагерь соединения и взял с собой Володю, который к тому времени пустил уже под откос не один вражеский эшелон. Комиссар хотел, чтобы Казначеев сам рассказал командиру соединения, секретарю подпольного Волынского обкома партии Алексею Федоровичу Федорову о своих успехах.

Дорога от места расположения отряда имени Щорса до центрального лагеря не близкая. Но она хорошо знакома была всем, кто ехал вместе с комиссаром и Казначеевым. Хоть и знакомая, но кто его знает, что тебя ждет впереди! За каким поворотом, за каким кустом притаился враг? Что кроется за тишиной партизанского леса? Потому и двигался отряд осторожно.
Впереди верхом на коне — Володя Казначеев. Проскачет немного вперед, посмотрит, что там за пригорком или за поворотом, и махнет тем, кто позади: мол, порядок, дорога свободна.

Сегодня Володе все по душе. И то, что у него за спиной новенький автомат, и не какой-то немецкий «козел», а настоящий ППШ, который ему вручили, как одному из лучших диверсантов. И то, что комиссар доверил ему коня. И что сам он, Володька, в разведке впереди. И, наконец, то, что до Любешова уже недалеко, а в Любешове расположена партизанская застава и, следовательно, конец походу. А сегодня шестое ноября, и выходит, что праздник Октября он, Володька, будет встречать в центральном лагере… Одного лишь не знал Володя, что на околице Любешова его подстерегала беда.

За одним из поворотов Володя внезапно увидел вооруженных людей. Их было довольно много, они стояли и сидели на обочине, спокойно поглядывая на приближавшегося к ним Володю. Рядом кони щипали осеннюю траву. Володе и в голову не пришло, что здесь, возле партизанской заставы, мог очутиться враг. «Ребята из кавэскадрона»,— решил он.

— Иди-ка сюда, друг!— крикнул Володе какой-то здоровенный парень, поднимаясь на ноги. Казначеев взглянул внимательней и замер: на белой папахе чернел трезубец — эмблема бандеровцев.
В голове лихорадочно заметались мысли: «Как быть? Скакать назад? Мигом подстрелят. Метнуться направо или налево, в кусты? А комиссар? А остальные? Нельзя — попадут прямо в руки врагам… Как же быть?»
— А ну-ка, давай, пошевеливайся!— крикнул здоровила, поднимая винтовку. Бандит, очевидно, тоже рассмотрел красное партизанское лычко на фуражке Казначеева.
— Иду, иду!— откликнулся Казначеев, осторожно высвобождая ноги из стремян.— Но!..
Резким движением Володя спрыгнул с седла и распластался на земле. Бандит запоздал на мгновение — его пуля просвистела в воздухе. Вторая свалила коня, и он с жалобным ржанием тяжело упал на колени. Володя в ответ ударил длинной очередью из автомата и короткими перебежками, петляя среди кустов, побежал к своим. Вдогонку ему застрочил пулемет, рванула граната… Но главное было сделано — комиссар и командир отряда, услышав выстрелы, сразу свернули с дороги. Если бы не Володя, они через несколько шагов очутились бы в руках врага…

Я рассказал лишь несколько эпизодов из Володиной жизни. Но, может быть, и этого довольно, чтобы понять, как мы все обрадовались, когда в День Победы узнали, что Володя отмечен высокой наградой Родины — орденом Ленина.

Бывают такие люди, которые с первой же встречи и на долгие годы остаются главными в твоей судьбе. В жизни Володи таким человеком стал комиссар Михайлов. Они и после войны не разлучались. Володя приехал в Херсон, где Аким Захарович стал заместителем председателя горсовета, и поступил в мореходное училище.

Пока учился, жил у комиссара, расставаясь лишь на время учебных плаваний. Вместе гуляли они после работы, вместе ходили на охоту и на рыбалку.
Шли годы. Давно отгремели бои в партизанских лесах. Нет уже в живых Акима Захаровича. Владимир Петрович Казначеев стал морским инженером. Но и теперь, когда он берется за сложное и трудное дело, когда ему что-нибудь не удается, он вспоминает Акима Захаровича Михайлова и говорит себе: «Нет, не подведу тебя, комиссар!»

И становится легче. И отступает беда. И трудное не кажется трудным.

Он дошёл до Берлина. Рассказ о Володе Черинове

И. Муратов. Из книги «Дети-герои».

В Харькове, в тихом Самеровском переулке, стоит скромный одноэтажный домик,— и по праздникам, и в будни сюда приходит немало гостей. Здесь живет мать Героя Советского Союза Владимира Черинова, погибшего в бою при штурме Берлина.

Думала ли мать, что ее Володя станет героем? Наверное, нет. Особенно тревожилась за его судьбу, когда он, еще подростком, попал в дурную компанию.
Как-то Володя услышал, что одна сплетница сказала о нем: «Пропащий мальчишка, вырастет из него бандит. Ничего с ним мать не может поделать…» Эти слова больно задели мальчика, ему стало стыдно перед матерью, которая работала не покладая рук, чтобы накормить его, одеть, обуть не хуже детей, имевших и мать, и отца. Вот он и завел с матерью откровенный разговор.

Тогда и узнала от него Евдокия Аркадьевна, что горе-товарищи подбивали Володю на неблаговидные поступки тем, что дразнили его: «Трус! Побоишься взять что-нибудь из дому и отнести на толчок». А для Володи сызмала самым позорным на свете была трусость.
— Еще глупенький ты у меня,— сказала сыну Евдокия Аркадьевна.— Разве же это смелость — вынести тайком из дому какую-нибудь вещь и опозорить этим и мать, и учителей в школе? Вот если бы ты не побоялся сказать этим хулиганам, что плюешь на них и ничего не будешь делать по их указке — пусть даже лезут на тебя с кулаками, тогда бы ты и был по-настоящему смелым. Ведь защищать правду от злых людей всегда труднее, чем затаптывать ее в грязь.
Слова матери запали Володе глубоко в душу. На следующий день он пришел весь в синяках, но счастливый. Твердо сказал:
— Мама, с этими негодяями я больше не дружу.
И попросил, чтобы мать помогла ему перейти из школы в ремесленное училище: он хотел как можно скорее стать помощником для нее.

И сейчас загораются глаза Евдокии Аркадьевны, когда она рассказывает, как ее Володя получил специальность слесаря-инструментальщика и принес домой свою первую получку. Попросил:
— Посчитайте, мама, деньги.
— А зачем считать? — удивилась она.— Ты ведь считал?
— А вы еще раз. Может, кассир ошибся… »
Она взяла из его рук, заметно загрубевших от работы, хрустящие бумажки и начала складывать их одну за другой в кучку. Немного их было, но для нее — дороже миллионов.
— Столько? — спросила.
— Ага.
— Не ошибся твой кассир?
— Нет,— улыбнулся Володя,— все до копеечки точно.
— Ну, вот и возьми себе.
— Что вы, мама!— обиделся Володя.— Это же вам, на хозяйство. Теперь нам вдвоем легче будет.

…А вскоре началась война.
Евдокия Аркадьевна вспоминает Харьковский мост» (тогда еще они с Володей жили неподалеку от этого моста). В небе самолет…Ниже и ниже… Уже над самым мостом… Вот уже видно накренившееся крыло… Вот уже и черный фашистский крест на крыле… Гул все громче… Прохожие — врассыпную. Но взрыва не последовало: вражеский самолет сбросил на этот раз не большие бомбы, а зажигалки. И вот уже пылает на Харьковской набережной жилой двухэтажный дом, и школа тоже занялась…

А кто же это успел залезть на школьную крышу? Ну, конечно, мальчишки. Евдокия Аркадьевна подошла ближе и узнала своего: самый смелый из всех, самый проворный… Вот он мелькнул между трубами, вот оказался на самом краю, над жестяным водосточным желобом — шныряет, хватает зажигательные бомбы и сбрасывает их с крыши на тротуар, куда взрослые уже наносили песка…

Война продолжалась. Фашисты ворвались в Харьков. Трудно жилось тем, кто вынужден был остаться в оккупированном городе. Не каждый день удавалось Евдокии Аркадьевне достать хоть немного мерзлой картошки, хоть несколько щепок, чтобы приготовить себе и Володе кой-какую еду.

Как-то зимой, в самое голодное время, Володя привел под вечер в дом двух раненых красноармейцев: Леньку большого и Леньку маленького — так они себя назвали. Володя хорошо знал, что мать не откажется принять советских бойцов, бежавших из фашистского плена.
— Куда их, мама? — спросил Володя.— Может, на чердак?
— Нет,— возразила Евдокия Аркадьевна,— туда полицейские часто заглядывают, боятся, чтобы кто-нибудь не «благословил» их камнем или гранатой. Было ведь такое недавно на Молочной улице: не спят партизаны…

И раненых красноармейцев спрятали на третьем этаже, где никто в это время не жил. Володя и мать делились с бойцами последним куском хлеба, перевязывали им раны… Но о раненых как-то пронюхал дворник, подлый человек, прислуживавшийся врагам. Он начал требовать от Евдокии Аркадьевны, чтобы та от него откупилась, а то он приведет на третий этаж гестапо.

Тогда Евдокия Аркадьевна и Володя тайком отвели своих «подшефных», уже начавших поправляться, к родственникам в село. А сами ночью тихонько перебрались к Володиному деду в Самеровский переулок. Но и там было неспокойно, так как их разыскивала полиция. Тогда и нагрузили они на саночки свой немудреный скарб и подались из города окольными дорогами, надеясь пробиться на север через фронт к своим.

Ближайшие советские части стояли тогда в городке Поныри под Курском. По дороге Володя проговорился, что как только они дойдут туда, он будет проситься в действующую армию. Евдокия Аркадьевна не верила, что его возьмут: слишком молод, да и ослабел от голода.
Стояла лютая зима. Идти было трудно: приходилось обходить фашистские заслоны. В том же направлении двигались и другие беженцы — обессиленные, надрывались, таща за собой нагруженные пожитками и детишками саночки и тележки…

Наконец дошли. В Понырях царила неразбериха: солдаты, беженцы — все смешалось, все бурлило, кипело… Вот тут и потеряла на какое-то время Евдокия Аркадьевна своего Володю. А когда нашла, то он уже осуществил свою мечту: красовался перед ней в новеньких обмотках, в поношенной шинели и с противогазом через плечо.

Вот тебе и на!— всплеснула руками Евдокия Аркадьевна.— Как же тебя взяли, если ты еще допризывного возраста?
— А я же, мама, высокий,— возразил ей Володя.

Единственное, что выдавало его настоящие годы,— это тщательно спрятанный под рубашку пионерский галстук, который он не захотел снять.
Раза три наведывалась к нему мать, пока здесь оставалась их воинская часть. В первый раз пришла — принесла гостинцев.
— Вот тебе, Володечка, немножко пшена… Будет приварок к казенным харчам.
— Хорошо, мама! — обрадовался Володя и тут же высыпал пшено в котелок, где варился жиденький солдатский супчик на целое отделение.
— А это тебе, Володечка, немножко сухарей,— сказала Евдокия Аркадьевна в следующий раз.— Вчера выменяла на теплые чулки: мне и без них в валенках тепло. Сейчас не ешь, прибереги на черный день.
— Спасибо, мама,— ответил Володя.— Чернее, чем сейчас, не будет.
И пораздавал сухари товарищам.
— Когда выступаете? — тихо спросила мать.
— Может, сегодня ночью.
— Не страшно тебе, сынок?
— Одного боюсь, мама, что убьют и не дойду до Берлина. Ох, как же мне хочется до Берлина дойти!

Шла война. Священная народная война. Красная Армия в жестоких боях освобождала от фашистов города и села. Освобожден был и родной Харьков.

Володя приехал на короткую побывку к матери, направляясь из Саратовского военно-морского училища на Западный фронт. Немного погостил и снова уехал. Начали от него идти солдатские треугольнички с Березины, Буга, Днестра, Припяти, где он воевал на своем моторном катере.
А потом письма перестали приходить. Долго ждала весточки от сына Евдокия Аркадьевна, так и не дождалась. Уже и война закончилась, а она все еще ничего не знала о сыне. Потом выяснилось: что-то напутала почта, и письма от командования к ней не доходили. И только лишь в 1948 году получила она печальное сообщение о смерти сына и о его бессмертной славе. Сначала — от бывших Володиных соратников, сражавшихся рядом с ним в последнем бою, а потом — и официальное:
Москва, Кремль, 31. 1. 1948 года.
Уважаемая Евдокия Аркадьевна! По сообщению военного командования Ваш сын — краснофлотец Черинов Владимир Васильевич в боях за Советскую Родину погиб смертью храбрых… За геройский подвиг, совершенный Вашим сыном в борьбе с немецкими захватчиками, Президиум Верховного Совета СССР Указом от 31 мая 1945 года присвоил ему высшую степень отличия — звание Героя Советского Союза…

Какой же подвиг совершил Володя Черинов? Вот что об этом рассказывали Евдокии Аркадьевне — в письмах и лично — его соратники: генерал Сафонов, капитан Калинников и другие, бывшие вместе с Володей во время штурма Берлина.
Случилось это в апреле 1945 года. Предвидя, что одна из воинских частей будет форсировать реку Шпре, командующий 5-й ударной армией генерал-полковник Н. Э. Берзарин усилил эту часть отрядом полуглиссеров II Краснознаменной бригады речных кораблей. Отряд этот, как рассказывает генерал Сафонов, был невелик, всего четыре катера, маленькие, утлые, все изрешеченные пулями и осколками.
Именно в этом отряде катеров и служил мотористом Володя.

Форсирование началось в ночь на 24 апреля. Над берегом Шпре вспыхивали дорожки трассирующих пуль. Вокруг стояла настороженная тишина. Наконец — сигнальная ракетам Тихо, осторожно заскользили по черной воде катера. Но фашисты все равно их заметили и сразу же открыли яростный бесприцельный огонь — пулеметный, минометный, орудийный.

Катер, на котором Володя стоял рулевым, одним из первых высадил под ураганным огнем десант на противоположный берег реки. Это обеспечило нашим войскам возможность занять плацдарм и развить наступление.
Зловеще гремели и невидимое небо, и прибрежные кусты, озаренные ракетами, и сама Шпре, кипящая, вспененная… Свист — взрыв… Свист…
Канонада раскалывала ночную тишину. Даже не верилось, что на том берегу — центр Берлина. Легко сказать — Берлина! Того самого, откуда, как ядовитая погань, расползались по всей Европе душегубки-машины и душегубы в людском обличье; того самого Берлина, до которого три года назад, где-то под Курском, Володя Черинов только мечтал дойти.

Вот Володя отвез первую группу десанта и под огнем вернулся назад. И уже везет новых десантников… Туда и обратно, туда и обратно… От берега — к берегу, от берега — к берегу…
В одном из рейсов был тяжело ранен командир катера. И Володя, не ожидая приказа, принял на себя командование.

За ночь его катер перевез свыше пятисот десантников! Но вершиной Володиного героизма был поступок, который он совершил двадцать четвертого утром на глазах у всей дивизии.
Взошло солнце.

На крохотный клочок земли в лесу Платенвальд и на полоску Шпре налетел свинцовый смерч… Всю ночь на этом клочке строили паромы, чтобы переправить на другой берег артиллерию и танки. Когда первые паромы спустили на воду, фашисты начали бить по ним из зениток и крупнокалиберных пулеметов.

Вот немецкий снаряд попал в один из танков. Тот загорелся. Все, кто был на нашем берегу, ждали смертельного взрыва:
как только огонь достигнет топливных баков и боеприпасов, танкисты на пароме погибнут.
Вдруг Володя нажимает на стартер и бросается на своем катере спасать товарищей. Свист — взрыв… Свист — взрыв… Где Володя? Убило его? Нет… Мелькнула знакомая стриженая голова: пилотку сбило взрывной волной. И все увидели, что он бросил на паром веревку.

Володя и политработник Суворов, находившийся с ним на катере, подошли вплотную к охваченному пламенем парому, сняли с него людей. Едва лишь спасенные оказались на борту, Володин катер рванулся к берегу. И в то же мгновение на пароме раздался взрыв. Однако все пятнадцать танкистов были уже далеко.

Когда Володин катер причалил к берегу и с него сошли промокшие танкисты, все бросились к Володе — обнимали его, целовали, подбрасывали в воздух. Тогда же по приказу командира дивизии полковника В. С. Антонова было направлено ходатайство в Президиум Верховного Совета СССР о присвоении мотористу Владимиру Черинову звания Героя Советского Союза…

А через два часа после этого Володин катер попал под яростный огонь противника. Володя был смертельно ранен и через несколько минут скончался. Десантники, которых он переправлял, рассказали, что последними его словами были:
— Передайте маме, что я все-таки дошел до Берлина…

УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР О ПРИСВОЕНИИ ЗВАНИЯ ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА ОФИЦЕРСКОМУ, СЕРЖАНТСКОМУ И РЯДОВОМУ СОСТАВУ КРАСНОЙ АРМИИ
ЗА ОБРАЗЦОВОЕ ВЫПОЛНЕНИЕ БОЕВЫХ ЗАДАНИИ КОМАНДОВАНИЯ НА ФРОНТЕ БОРЬБЫ С НЕМЕЦКИМИ ЗАХВАТЧИКАМИ И ПРОЯВЛЕННЫЕ ПРИ ЭТОМ ОТВАГУ И ГЕРОИЗМ ПРИСВОИТЬ ЗВАНИЕ ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА С ВРУЧЕ-НИЕМ ОРДЕНА ЛЕНИНА И МЕДАЛИ «ЗОЛОТАЯ ЗВЕЗДА» КРАСНОФЛОТЦУ
ЧЕРИНОВУ ВЛАДИМИРУ ВАСИЛЬЕВИЧУ.
Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. Калинин
Секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. Горкин
Москва, Кремль, 31 мая 1945 г.

Пионер повторил подвиг Александра Матросова. Рассказ о Толи Комар

А. Пилипенко. Из книги «Дети-герои».

Возле поселка Онуфриевка Кировоградской области стоит на опушке леса обелиск, на нем — мемориальная доска с надписью:
Остановись, путник! Поклонись всем сердцем юноше, которому вечно пятнадцать. За твою мечту, за твое безоблачное детство 23 ноября 1943 года на этом месте, при освобождении Онуфриевки, повторил подвиг Александра Матросова, отдал свою жизнь АНАТОЛИИ КОМАР.

Кто он, этот юный герой?
Когда началась Отечественная война, было ему всего тринадцать лет. Жил он в Славянске, в семье учителей. Жил, ничем, быть может, особенно и не выделяясь среди сверстников. Как все, носил пионерский галстук, учился, играл в футбол, уносился романтическими мечтами в будущее…

И вот грянула война. Отец уходит на фронт, мать с детьми переезжает к родственникам в село Бригадировку Полтавской области. Здесь-то и выпало мальчику первое испытание. За оказанную помощь нашим раненым летчикам фашисты четыре дня продержали его в комендатуре, избили. И Толя решил мстить фашистам…

В сентябре 1943 года 252-я Харьковская Краснознаменная стрелковая дивизия вела наступательные бои на территории Полтавской области. Когда передовые части дивизии продвигались к селу Бригадировке, разведчики встретили худенького, оборванного паренька. Хорошо зная местность, он вызвался вывести разведчиков в тыл противника… Внезапным ударом был разгромлен фашистский штаб и захвачены ценные документы.

Командир разведроты капитан Бацин от души поблагодарил Толю. А тот неожиданно обратился к нему с просьбой: «Зачислите меня рядовым!..». Доложили начальнику разведки майору Храптовичу. Он долго беседовал с пареньком, удивляясь его смышлености, и, наконец, решил зачислить юного добровольца разведчиком отдельной 332-й разведроты.

Так началась полная опасности фронтовая жизнь Толи Комара. На войне люди взрослеют быстро. У разведчиков на войне дел много, и каждое связано с риском, требует находчивости и храбрости. Кроме того, разведчик должен многое уметь. Все это хорошо понял Толя Комар, поэтому он сразу же начал постигать науку разведки у наиболее опытных, смелых ребят — старшего сержанта Тараскина и сержанта Полозова. Об их подвигах, дерзких вылазках в тыл противнику не раз писала наша фронтовая газета, а о различных фронтовых приключениях веселого и храброго Тараскина ходили прямо-таки легенды.

В конце сентября 1943 года наша дивизия вышла к Днепру южнее города Кременчуга и получила приказ форсировать реку. Для определения района предстоящей переправы были посланы разведчики — сержант Полозов и рядовой Комар. Целые сутки, лежа неподвижно на сырой земле, вели они наблюдение. Были собраны ценные данные о противнике. За эту операцию сержант Полозов был награжден орденом Красной Звезды, а Толя — медалью «За отвагу».

В первых числах октября наши войска форсировали Днепр. Пытаясь задержать продвижение наших войск, немецкое командование сосредоточило на правом берегу реки большие силы, основательно укрепив свои оборонительные позиции.
Начались тяжелые, кровопролитные бои по расширению плацдарма. В этих боях закалялись воля и характер юного разведчика.
Толя всегда был готов на любое боевое задание. Переодевшись в залатанный полушубок, с котомкой за плечами, ходил он в тыл врага. Фашистам было невдомек, что худенький, веснушчатый паренек — наш разведчик. А Толя приносил в штаб важные сведения.

В ночь на 23 ноября, когда наша дивизия вела бои восточнее поселка Онуфриевки Кировоградской области, в тыл противника была послана группа разведчиков во главе с младшим лейтенантом Колесниковым. В этой группе был и Толя Комар.
Около трех километров проползли разведчики по грязи, в темноте, под дождем. Когда немецкие траншеи остались позади, разведчики наконец поднялись и начали углубляться в тыл врага. Но на пути неожиданно встретили легковую машину. Колесников разделил группу на две части и приказал залечь по обеим сторонам дороги.

Как только машина поравнялась с разведчиками, в нее с двух сторон полетели гранаты. В машине оказалась ценнейшая находка — топографическая карта, на которой было нанесено расположение штабов, наблюдательных пунктов и огневых средств противника. Этот документ был лучше всякого «языка», и Колесников принял решение срочно возвращаться…

Но когда разведчики подходили к линии фронта, фашисты обнаружили их и начали окружать. Путь к нашему переднему краю преградил огонь вражеского пулемета, который не давал возможности подняться с земли. Над группой разведчиков нависла смертельная опасность. Тогда Толя незаметно пополз к вражескому пулемету и бросил гранату. Пулемет умолк. Но едва разведчики поднялись, пулеметная очередь вновь прижала их к земле. И Толя, спасая товарищей, уже во весь рост бросился к пулемету. Будучи смертельно раненным, он все же успел накрыть вражеский пулемет своим телом…

В письме к матери героя командир разведроты, друзья и товарищи Толи писали:
В боях за нашу Родину против фашистских захватчиков героически погиб ваш сын Комар Анатолий Григорьевич. Погиб смелый воин, наш хороший друг и товарищ по оружию. Родина никогда не забудет его имени, юного солдата с сердцем зрелого воина, отважного защитника Отчизны.
А поэт Сергей Тельнаков написал тогда стихи:
Отшумит огневая година,
Битв жестоких и грозных пора,
Но всегда, как любимого сына,
Будет помнить и чтить Украина
Анатолия Комара.

Советские люди свято чтят память о доблестном сыне Отчизны, отдавшем жизнь за ее свободу и независимость. Имя Анатолия Комара присвоено пионерским отрядам нескольких школ Украины. Его имя носят Славянская средняя школа № 11, пионерская дружина Онуфриевской средней школы, улицы поселка Онуфриевки и города Славянска. В Славянске Толе воздвигнут памятник. Следопыты Онуфриевской средней школы отыскали место, где был похоронен юный герой. Его прах с почестями перезахоронен в центре поселка.
Один из теплоходов Мурманского пароходства носит имя «Анатолий Комар».

Боец подпольного фронта. Рассказ о Володе Щербацевич

В. Морозов. Из книги «Дети-герои».

Какая-то добрая сила отвела от дома на Коммунистической, где жили мать и сын Щербацевичи, все бомбы. Когда бомбежки кончились, на подступах к Минску загрохотали орудия. Через несколько дней Володя Щербацевич увидел на улице советских военнопленных. Брели они в гимнастерках, без ремней, на головах у многих вместо пилоток грязные, пропитанные кровью повязки.

Вечером к Щербацевичам пришел брат Володиной мамы, Петр Федорович. Вскоре постучались второй брат — Иван и младшая сестра — Надежда. Ольга Федоровна, мама Володи, сразу же предупредила: «Есть о чем потолковать». Она рассказала близким о том, что в здании политехнического института томятся наши военнопленные, умирают от ран. Есть среди них санитарки и медсестры, которые помогут организовать побег…

Петр Федорович покачал головой.
— Допустим, с территории института пленных удастся вывести. А дальше? Очутились люди в городе… Да по их одежде всякий узнает беглецов. Мы выведем людей под вражеские автоматы!
Беседа шла как на военном совете. Говорили о тщательной подготовке. У военнопленных должны быть документы, гражданская одежда, да и подкормить их нужно.

… Идешь по родному городу и все время настороже: всюду гитлеровцы. Мама — коммунистка, братья ее доверяют Володе многое. Он уже знает адреса людей, у которых прячутся бежавшие из плена командиры и красноармейцы. Ходил Володя по городским окраинам и тихо стучался в окна. Стоило ему произнести несколько условных фраз, и сразу же кто-нибудь выносил узелок. В нем — одежда для новой группы беглецов.

Володя догадывался, что дядя Ваня готовит специальный грузовик, а Надежда Федоровна добывает какие-то накладные. По ним с хлебозавода можно получить муку. Может, она уже и получена, может, из нее уже испекли хлеб и тайком переправили раненым. Правда, пока это только Володины догадки. Ему ведь не все рассказывали.

Новый побег военнопленных был назначен в одну из июльских ночей. Володя ждал их в условленном месте возле деревянного моста. Справа из-за кустов послышался тихий голос: «Сюда, товарищи!» Мелькнули пригнувшиеся к земле человеческие тени. Володя бросился из своего укрытия к ним навстречу.
— Заждался? — услышал он голос Петра Федоровича.— Веди, Владимир. Времени у нас в обрез.
Впервые в жизни Володя командовал, да еще взрослыми, военными людьми. Шептал: «Ложись! » — и раненые припадали к земле.

До дома добрались, когда забрезжило утро. А часа через два в коридоре хлопнула дверь. Затопали тяжелые шаги. Потом… у порога появился немец, обер-лейтенант. Подойдя к столу, он взял лампу, поднял ее повыше. Теперь на обер-лейтенанта падал свет. Петр Федорович?! Да, это был дядя Петя.
Пора, товарищи! — коротко бросил он.

Город еще спал. Но теперь, казалось, грузовик разбудит всех: он скрипел, лязгал. В кузове сидело человек двенадцать, бежавших из плена, в одежде лесорубов, в руках у них пилы, топоры. При выезде из города грузовик затормозил, и Володя увидел впереди на дороге немецких солдат с автоматами. Со стороны деревянного строения к машине подошел гитлеровский офицер, взял протянутую ему из кабины бумагу. Видимо, сидящий в кабине «обер-лейтенант» запасся всеми нужными справками. Он везет мобилизованных на лесозаготовки людей.

Посмотрев документы, немец крикнул что-то стоявшим на дороге солдатам. Те отошли в сторону. Грузовик побежал вдоль речки и остановился у разрушенного моста.
— Прибыли.
Петр Федорович объяснил задачу: все разбиваются на две группы и разными маршрутами пробираются в лесной массив. Первую очередь поведет он, Петр Федорович.
— Ты пойдешь с нами,— сказал он Володе.— Дорогу запоминай, пригодится.
Тропа нырнула в лесную чащу и вывела в поле. Солнце уже садилось, когда группа подошла к хате, ничем не выделявшейся среди десятка других. К путникам вышел старик, пригласил к себе. Люди поели, передохнули, и он сказал:
— Пойдемте, пойдемте…
Петр Федорович объяснил племяннику:
__ Теперь их поведет в лес старик, а нам можно и назад.
Запомни дедову хату.
Дорога к дому казалась гораздо длиннее. Володя спешил. Спешил, чтобы сказать матери: «Прошли наши. Прошли! На свободе они!».

В сентябре фашисты начали ночные облавы, а в домах минчан скрывалось много бежавших из плена раненых. И в доме на Коммунистической их побывало множество. Этот дом стал для них и госпиталем, и убежищем, и отправным пунктом маршрутов, по которым Володя выводил людей за город, в леса, глухие деревни и даже по направлению к линии фронта.

Теперь пробираться в лесную деревню Володе и тем, кого он выводил, было очень опасно. У лесных троп — фашистские засады, по селам рыщут полицейские, а на выходах из города — усиленные заставы. Один раз Володя нарвался на засаду, и осколок вражеской гранаты задел плечо.
Володя боялся, что мама будет ругать его, как ругала раньше за синяки и шишки, получаемые в мальчишеских играх-сражениях. Нет, не ругала. Испугалась очень, но сын успокоил, сказав, что рана у него не страшная.
— Я заштопаю тебе куртку, сынок. Будем скоро пробираться к фронту вместе.
… Володя с мамой шли полевой тропой. Впереди шла группа людей, возглавляемая бежавшим из фашистской неволи майором.

Коротки были передышки. Хотелось пройти побольше за день, однако кустарник вставал на пути колючим заслоном. Только под вечер рискнули выбраться к дороге. Неожиданно с путниками поравнялась телега с сеном. Мужик, сидевший на ней, хрипло прокричал: «Прячьтесь!» — и стеганул лошадь. Далеко впереди раздались автоматные выстрелы. Володя с мамой затаились в придорожном кустарнике.

Стемнело. Где-то совсем близко заскрипели колеса. Из темноты выплыл человек, сидящий на пустой телеге.
— Есть тут кто? — голос был знакомый: говорил тот мужик, что вез вечером сено.— Чуете, люди? В селе немцы. Ваших они ухлопали. Уходите!
Ночью Ольга Федоровна решила узнать, что случилось с группой, возглавляемой майором.
— Не вздумай перебираться на другое место,— предупредила сына.— Я скоро вернусь.
Мать долго не возвращалась, Володя решил выйти на дорогу.
— Стоять! — рявкнул кто-то.
Мальчик услышал за спиной тяжелые шаги. С обеих сторон к нему приближались фашисты, щелкали винтовочными затворами…

Тюремная камера. Допросы и пытки. Пытки и допросы. Тридцать дней! Болит все тело, знобит. Нет сил подняться с холодного каменного пола. Володя понимает, что на следующем допросе будет еще труднее.
… За воротник рубахи стекает ледяная вода, резко пахнет нашатырным спиртом.
Дверь в стене бесшумно раздвигается. В кабинет входит офицер. Следователь отдает ему короткое распоряжение. Через несколько минут в комнату вводят Ольгу Федоровну.
Володе невыносимо трудно смотреть маме в глаза и говорить, что не знает ее, не встречал. Но он говорит это и угадывает по маминому лицу, что поступает правильно.
Теперь гестаповец обращается к Ольге Федоровне: а она узнает сына? И Володя слышит тихий мамин голос:
— Мне… незнаком этот мальчик…
Из соседней комнаты вышли двое, взяли мальчика под руки. Ольга Федоровна стала просить солдат, чтобы оставили ребенка в покое.
— Ты будешь стоять и смотреть,— слышит в ответ Ольга Федоровна.
Володю бросают на высокий топчан из жердей… Какая это была по счету пытка, никто не скажет.

26 октября 1941 года гитлеровцы казнили Володю и его маму. К месту казни оккупанты согнали жителей, чтобы устрашить их, а из толпы неслось гневное: «Не простим!».
Ни одного дня фашисты не чувствовали себя хозяевами в Минске. Среди бойцов этого фронта был Володя Щербацевич — минский пионер. Незадолго до его казни 16 августа 1941 года газета «Правда» писала: «Наши дети — героические, великолепные советские дети, с мужеством взрослых, с разумом взрослых борются теперь за Родину. И их борьба — это наиболее убедительная документация нашей правды. Их борьба — это самое страшное обвинение, которое когда-нибудь история предъявит подлому врагу, изучая события наших дней».
И поныне взошедший на эшафот минский парнишка обвиняет зачинщиков войны.

Воля Сайтов. Люся Ремизова. Игорь Стойко

А. Кеплер. Из книги «Дети-герои».

Я хочу рассказать о судьбе одного маленького гвардейца. Звали его Воля. Это был сталинградский мальчик. Он остался сиротой, и мы взяли его в свою часть. Мальчишка был угрюмый и дерзкий. Не думаю, что он всегда был таким, очевидно, на него подействовала гибель родных.
Воле было четырнадцать лет. Он возвращался домой, когда на Сталинград налетели немецкие самолеты. Город запылал. Кружным путем, переулками мальчик добрался до своего дома. Отовсюду неслись стоны раненых, плач, крики, из горящих зданий выносили обожженных детей, вокруг пахло гарью, дымом. Вместо облицованного кафелем четырехэтажного дома, где жили его отец, мать и сестра, Воля увидел дымящуюся груду черных развалин, а по ним бродил котенок — единственное оставшееся в живых существо. Мальчик взял его с собою. Так мы Волю и нашли — с котенком в кармане курточки.
Сержант Саитов, пожилой человек, бывший до войны начальником районной милиции, всей душой привязался к Воле. У Саитова пропали без вести жена и сын, он тосковал о них и к Воле относился, как к родному сыну. Но мальчик был молчалив, замкнут и уклонялся от маленьких подарков сержанта.
Саитов научил Волю стрелять из винтовки и из ППШ и дал ему автомат убитого красноармейца. Стрелял Воля хорошо. Вскоре выдали ему и обмундирование, а когда часть переименовали в гвардейскую, мальчик наравне со всеми получил нагрудный гвардейский значок.
Сайтов беспокоился, как теперь называть Волю. Он ведь числился воспитанником части.
— Как будем звать его? — спрашивал сержант.— Вы теперь гвардии лейтенант, я — гвардии сержант, бойцы — гвардии красноармейцы, а мальчик? Гвардии воспитанник? Некрасиво! Гвардии мальчик?
В шутку все так и стали называть Волю — «гвардии мальчик». Никто из нас точно не знал, что творится в душе этого худенького молчаливого мальчика. Мы только догадывались о его тяжелом душевном состоянии. Однажды я видел, как лежал Воля со снайпером в расщелине стены и наблюдал за противником. Мне показалось, что он убит,— так неподвижно было его тело. Я наклонился и сбоку заглянул в лицо Воли. Это мгновение раскрыло мне сердце мальчика больше, чем все три месяца, в течение которых я его ежедневно видел. В его глазах было столько ненависти к врагу! И я понял, какая боль жила в душе мальчика.
Через амбразуру из подвала видна широкая площадь, покрытая нетронутым снегом. Пробежать по площади нельзя: каждый ее сантиметр простреливается нами и противником, укрепившимся в развалинах соседнего здания. По ту сторону площади виден красный дом без крыши, без окон, без дверей, с черными следами копоти на кирпичах. Называется этот дом «кофейная». Сержант Саитов говорил Воле:
— Там, понимаешь, никакой кофейной никогда не было, просто наши разведчики придумали такое название.
Дом этот нужно было во что бы то ни стало занять. В бурную метельную ночь сержант Саитов с пятнадцатью бойцами отправились на выполнение задания: они должны были пробраться через площадь в «кофейную», выбить немцев и занять там оборону. Восемь человек из пятнадцати добрались до места. Девятым был Воля, он пополз за сержантом без приказания. В течение пяти дней невозможно было наладить связь с группой Саитова, так как немцы вели непрерывный огонь по «кофейной». Но мы знали, что наши бойцы уже заняли дом, что они держатся. Немцы забрасывали дом гранатами, били из артиллерии, обстреливали из минометов, а девятка все держалась.
Только на шестой день мне удалось с бойцами проникнуть в «кофейную». Сайтов был ранен, остальные — погибли.
Воля лежал у окна без шапки, прижимая к щеке холодный ствол автомата. В углу рта запеклась кровь. В его руках автомат казался детским, игрушечным оружием. Холодный ветер шевелил светлые волосы.
Утром я зашел в медпункт к тяжело раненному Саитову.
— «Кофейную» держим? — спросил он.
— Теперь уже не отдадим,— ответил я.
— Вы, товарищ лейтенант, хотите знать про мальчика? Я вам скажу. И что он мне говорил, когда умирал, тоже скажу… Я хорошо запомнил. У нас двух человек сразу в первый день убило, потом Ветрякова ранило в голову, потом Хотинцева. Обстановка создалась тяжелая, уже не было ни одного здорового бойца: кто не убит, тот ранен. Я сам одной левой рукой стрелял, правую под диск положил: она ничего делать не могла; и колено мне раздробило, подняться нельзя. А немцы снова и снова бросаются в атаку. Мне вторую руку ранило, и я уже не мог стрелять. И только один Воля по всему дому мечется, хотя сам был тоже ранен. Он то подползет к окну — постреляет, то гранату бросит, то поднесет кому-нибудь из раненых воды испить и снова стреляет. А немец все напирает. Тогда Воля просит: «Товарищи, покричите «ура», а кто не может кричать «ура», кому тяжело, пусть кричит «а-а-а»…».
Вот мы и кричим. Немцы тоже кричат. Когда кричим, они все-таки опасаются к нам идти. Потом осколком мины Волю ранило в грудь, изо рта показалась кровь, а он- с автоматом дополз до окна и продолжал стрелять…
Наступила ночь. Слышу, мальчик тихо говорит:
— Товарищ сержант, вы меня слышите?
— Слышу,— говорю,— Воля.
— Спасибо вам, товарищ сержант, лейтенанту и всем товарищам. Извините, что я был такой нехороший. Причина тому — мое горе. А сейчас мне очень хорошо, я очень счастлив. Вы слышите?
— Слышу,— говорю,— все слышу, Воля.
— Я вот что думаю, товарищ сержант,— говорит Воля.— Каждый человек должен что-нибудь для людей сделать. Один долго живет и много пользы приносит, а другой, быть может, только один раз встанет во весь рост и крикнет: «Вперед!». Он еще мало прожил и многого сделать не успел. Но ведь и он помог нашему народу бить врагов. Значит, он честно жил…
— Вот что он мне сказал, товарищ лейтенант… Потом опять полезли немцы, и мы с ним отстреливались, как могли. И у него все бежала и бежала изо рта кровь, а я ничем ему не мог помочь. Но вот слышу, Воля перестал стрелять. Я подполз — нет больше нашего Воли. Какой он был храбрый мальчик, товарищ лейтенант.
Так рассказал мне о Воле, школьнике из Сталинграда, сержант Сайтов…
Этот случай только один из многих, когда дети Сталинграда активно участвовали в борьбе с фашистами.
Известно, например, что близ Сталинграда фашисты захватили в плен школьницу Люсю Ремизову и заставили ее убирать помещение, где жили офицеры, стирать для них белье.
Однажды полковнику-фашисту связной доставил пакет. Когда офицер заснул, Люся, захватив документы, пробралась к советским воинам. За свой мужественный поступок Люся Ремизова награждена медалью «За отвагу».
Медалью «За оборону Сталинграда» был награжден Игорь Михайлов. Во время обороны крепости на Волге мальчик находился на батарее своего отца Константина Алексеевича Михайлова. Вместе с бойцами Игорь стойко и храбро переносил опасности и лишения. Как мог, помогал бойцам: приносил им письма, газеты, воду, собирал и передавал командованию немецкие листовки и не раз выслеживал вражеских разведчиков.
Когда немцы были разбиты под Сталинградом, Игорь на самолете прилетел в Москву и осенью поступил в 1 класс школы № 95.
Такими были дети, принимавшие участие в Великой Отечественной войне.

Валя-пионерка. Рассказ о Вали Зенкин

С. Бобрёнок. Из книги «Дети-герои».

Отец Вали, Иван Иванович Зенкин, был старшиной 333-го стрелкового полка, расквартированного в самом центре Брестской крепости, в так называемой цитадели. В мае 1941 года девочка отпраздновала свое четырнадцатилетие, а 10 июня, радостная, взволнованная, показала маме похвальную грамоту за седьмой класс.
Прошло около двух недель. Был теплый вечер. Валя сидела дома, читала и не заметила, как заснула с книжкой в руках. Проснулась девочка от страшного грохота.
Горели казармы 333-го полка. Огненные языки лизали телеграфные столбы, как свечки, пылали деревья. Отец, наспех одевшись, крепко обнял мать, поцеловал Валю и выбежал из комнаты. Уже в дверях крикнул:
— Сейчас же в подвалы!.. Война!..
Он был солдат, и его место было среди бойцов, защитников крепости. Больше Валя уже никогда не видела отца.
В полдень с группой женщин и детей Валя и ее мать попали в плен. Фашистские солдаты погнали их на берег Муховца. Одна раненая женщина упала на землю, и толстый фельдфебель начал бить ее прикладом винтовки.
— Не бейте ее, она же ранена!— внезапно закричала Валя, Валя Зенкина вырвавшись из рук матери.
Фельдфебель, скрутив девочке руки, что-то закричал, показывая рукой на двор крепости. Но Валя не поняла его. Тогда заговорил переводчик:
— Господин фельдфебель должен застрелить тебя, но он дарит тебе жизнь. За это ты пойдешь в крепость и скажешь советским солдатам, чтобы они сдавались. Немедленно! Если же нет, то все будут уничтожены…
Фашисты повели девочку к воротам, толкнули в плечи, и Валя оказалась во дворе крепости среди грозного вихря огня, взрывов мин и гранат, под ливнем пуль. Девочку увидели защитники крепости.
— Прекратить огонь! — закричал командир. Пограничники втащили Валю в подвал. Она долго не могла отвечать на вопросы, только смотрела на бойцов и плакала от волнения и радости. Потом рассказала о матери, о том, как гнали маленьких детей по берегу Муховца, о раненой женщине, Которую бил прикладом чужеземец, об ультиматуме фашистов.
— Не сдавайтесь! — молила Валя.— Они убивают, издеваются…
В тяжелых боях прошла ночь. Мужество пограничников заставило Валю забыть свой страх. Она подошла к командиру.
— Товарищ лейтенант, раненых надо перевязывать. Позвольте мне.
— А ты сумеешь? Не побоишься? Валя тихо ответила:
— Нет, я не буду бояться.
Вскоре я увидел Валю, когда забежал в госпиталь проведать своих товарищей. Вместе с женщинами пионерка ухаживала на ранеными. Все ее полюбили и оберегали, как могли. И не было среди нас человека, который бы не делился последним кусочком солдатского сахара с Валей — нашей маленькой санитаркой.
На седьмой день войны я был ранен, и товарищи отнесли меня в полуразрушенный подвал-госпиталь. И снова я встретился с Валей. Помню, открываю тяжелые веки, а передо мной она — маленькая девочка. Она ловко, как взрослая, делает перевязку.
— Спасибо, Валя!
А за руинами стен слышны выкрики озверевших фашистов: штурмуют. К бойницам стали все, кто мог держать оружие, даже женщины. Я попытался встать, но зашатался и чуть не упал. Тогда Валя подставила мне свое плечо:
— Обопритесь, я выдержу…
Так и добрался я до бойницы, опираясь на детское плечо.
С тех пор прошло много лет. Случайно я узнал, что Валя теперь живет в городе Пинске, награждена орденом Красной Звезды. Она — мать двоих детей. И, наверное, для многих она не просто Валя, а Валентина Ивановна Зенкина. А для нас, защитников Брестской крепости, она навсегда останется Валей, Валей-пионеркой…

В брянских лесах. Рассказ о Васе Мирошкине

Д. Бакрадзе. Из книги «Дети-герои».

В те дни, когда отряд С. А. Ковпака еще стоял в Брянских лесах, из села Воргола к нам пришел четырнадцатилетний Вася Мирошкин и попросил принять его в партизаны. Васиных отца и мать повесили фашисты. Сердце мальчика переполняла жажда мести. Я взял Васю к себе связным.
Смелый, смышленый, мальчик всегда точно и своевременно выполнял боевые задания.
Однажды, после боя под Бледчей, наши юные партизаны — Николаев, Семенистый, Руднев и Мирошкин — вернулись с крупной «добычей».
Кто-то крикнул:
— Гляди, ребята пленных привели!
Партизаны были поражены смелостью юных разведчиков: мальчики взяли в плен пятнадцать немецких солдат.
Это не шутка! Внимание всех привлекла одна курьезная деталь — всё пленные поддерживали руками штаны. Фашисты стояли пристыженные, хмуро опустив головы.
На наш вопрос, что это значит, Семенистый ответил:
— Мы срезали им на штанах все пуговицы.
— Кто из вас это придумал?
— Я,— ответил Семенистый.
— Для чего вы это сделали?
— Откровенно говоря, мы были не совсем уверены, что сможем довести сразу пятнадцать человек. Они могли сговориться и наброситься на нас. Вот тут я и вспомнил про этот самый способ.
— Остроумный способ! Но как вам удалось заставить таких здоровил пойти на это?
— В том-то и дело,— оживился Вася Мирошкин.— Они бы ни за что не согласились, если бы мы делали это открыто. Мы выводили их поодиночке в укромное место и там отрезали пуговицы. Только когда мы снова собрали их вместе, они все поняли и очень злились, ругались, но ничего уже не могли сделать: руки у них были заняты.
Крестьяне нам сообщили, что в соседнем селе стоит вражеский гарнизон. Я вызвал Васю Мирошкина.
— Проберись в зону обороны врага и узнай о его силах.
— Есть, товарищ командир!
— Тебе не страшно? — спросил я Васю.
— Нет, товарищ командир.
Через несколько минут мальчик бежал в сторону соседнего села с гусем под мышкой.
На следующее утро Вася показался в конце длинной широкой улицы. Он летел, как птица.
— Вася идет! Вася вернулся! — радостно приветствовали его партизаны.
— Гляди, ребята, гуся своего он продал,— сказал кто-то.
— Интересно, за сколько ты его продал? Не продешевил ли, браток? — шутили партизаны.
Не отвечая на шутки товарищей, маленький разведчик подошел ко мне и доложил:
— Задание выполнено, товарищ командир.
— Молодец, Вася! Ну, рассказывай, что ты узнал, много ли там гитлеровцев?
— Человек четыреста-пятьсот. Я видел их артиллерию, прикрытые брезентом орудия стоят на улице, по селу все время ходят солдаты. Крестьянские дворы забиты автомашинами. Гитлеровцы силой отбирают у крестьян продукты.
— От кого и как ты узнал численность вражеского гарнизона? — спросил я у мальчика.
— Крестьяне жаловались: «Мы не можем прокормить гарнизон из пятисот человек».
— Гуся продал выгодно?
Мальчик нахмурился, глянул исподлобья и еле слышно пробормотал:
— Отняли у меня гуся, проклятые!
— Кто отнял?
— Гитлеровец вырвал из рук. Он сначала начал щупать гуся, а потом замахнулся, закричал: «Цурюк, цурюк!» — и изо всех сил меня толкнул, а сам пошел дальше. Я побежал за ним, начал плакать. Он так меня саданул, что я чуть не упал в канаву.
— Не горюй, Вася,— сказал я,— военному человеку, да еще партизану, не гоже расстраиваться из-за какого-то там гуся! Стыд и срам тому солдату, который отнял гуся у беззащитного мальчика.
Как-то после боя в селе Шелячи мы преследовали отступающего врага.
Гитлеровцы, не успевшие бежать, прятались по хлевам и курятникам и, затаившись, сидели там часами. Вися бегал от одного курятника к другому и кричал:
— Здесь он, смотрите, куда залез! Ну-ка, выходи, выходи! — и направлял на врага автомат.
— Вася,— предупредил я Мирошкина,— ты сегодня слишком много бегаешь, смотри, будь осторожней!
— Есть быть осторожней! — весело ответил Вася и побежал вдоль улицы.
Через несколько минут в конце села началась перестрелка. Я пошел на выстрелы.
— Что случилось? — спросил я товарищей и увидел, что к нам направляется несколько партизан. Они несли кого-то на шинели.
— Васю нашего убили, товарищ командир!
Смотрю, действительно, он, мой Вася, мой верный связной. Чувствую, у меня ни кровинки в лице не осталось, к горлу подступили рыдания. Я снял фуражку.
Оказывается, на чердаке одной хаты засел гитлеровец. Когда Вася проходил мимо, тот выпустил по мальчику автоматную очередь.
Я попробовал найти пульс — никаких признаков жизни. Каких-нибудь полчаса тому назад как раз там, где сейчас лежало его тело, он прыгал, смеялся, жизнерадостный, полный сил.
Весть о гибели Васи вмиг облетела все соединение. Партизаны глубоко переживали смерть своего любимца.
Васю похоронили вблизи штаба, под высокой сосной, с партизанскими почестями. На могиле поставили деревянный памятник с надписью:
Здесь похоронен маленький
ВАСЯ МИРОШКИН,
связной партизанского соединения
имени Ковпака

Наш Володя. Рассказ о Володе Дубинине.

Л. Кассиль, М. Плянский. Из книги «Дети-герои».
Если вы попадете в город Керчь, город двух морей — Черного и Азовского, и, совершая прогулку по главной улице Ленина, пересечете улицу маршала Ворошилова, на следующем углу вам бросится в глаза синяя табличка:
Улица Володи Дубинина

Если же вы захотите узнать подробнее, чьим именем названа эта улица, сходите в музей. Там, в зале, где собраны материалы о славных крымских партизанах, вы увидите портрет мальчугана лет тринадцати-четырнадцати. Из-под упрямого высокого и чистого лба на вас глянут очень большие веселые и пытливые глаза, и вы невольно залюбуетесь открытым и необыкновенно милым лицом. Это портрет Володи Дубинина, «нашего Володи», как любовно зовут и поминают его в Керчи. Имя керченского пионера вошло в историю бесстрашной борьбы советских людей за освобождение Крыма, за утверждение мира во всем мире. Его имя занесено в книгу Почета Всесоюзной пионерской организации имени В. И. Ленина.
Бронзовый бюст юного героя вы увидите перед фасадом средней школы, носящей имя Володи Дубинина.
Если вы попросите Володину мать, Евдокию Тимофеевну, рассказать о сыне, она припомнит немало историй, которые вечно приключались с Володей. Он был неугомонным, деятельным, всегда стремившимся осуществить в жизни то, что наполняло мечтами его горячую голову.
В ящиках Володиного стола всегда хранилось множество каких-то инструментов, гвоздей. Оттуда вылезала непослушная проволока, капала разлитая кислота, пахло чем-то едким. Иногда на Володином столе что-то взрывалось, заполняя удушливым дымом комнату. Мальчик доставлял матери много хлопот. Но сердиться на Володю было трудно: прямодушный, очень честный, он никогда не лгал и сам откровенно во всем признавался.
Евдокия Тимофеевна тихо рассказывала нам про своего сына, когда мы впервые пришли к ней и сидели в чистой горенке у портрета, висевшего на стене. И Володина сестра, Валя Дубинина,— она была старше своего брата почти на два года — вставляла словечко, чтобы дополнить рассказ матери, если та что-нибудь не могла припомнить.
Мы узнали, что в довоенное время семья Дубининых состояла из четырех человек. Об этом напоминала большая семейная фотография в рамочке под стеклом. На ней нетрудно было узнать тогда еще молодую Евдокию Тимофеевну и Валю, еще девчушку, и самого Володю, наголо остриженного, восьми или девятилетнего.
Вместе с ними на фотографии был крупный, добродушный мужчина, обритый наголо, чуть улыбающийся, как бы оглядывающий всю свою семью. Он был в просторном двубортном пиджаке, но по его облику и фигуре, по выправке угадывался человек, привыкший к военному костюму.
То был отец Володи, Никифор Семенович Дубинин, партизан гражданской войны. Он был моряком. И Володе вместе с матерью довелось немало поездить от Черноморского берега до берегов Заполярья. В Мурманске, на пароходе «Красин», где служил отец, Володя быстро сдружился со всей командой. Он скоро узнал, как устроена машина, но и тут не удержался от «опытов». Однажды, когда кочегары и машинисты мылись в корабельной бане, Володя, оставшись один в машинном отделении, стал вертеть «для исследования» рукоятки кранов и нечаянно выпустил пар из котла. В бане тотчас же прекратилась подача горячей воды, и намыленные кочегары бросились сквозь облака выпущенного пара в машинное отделение, где перепуганный виновник происшествия сам во всем признался.
Расспросите старую школьную учительницу Юлию Львовну Файст, она приведет немало примеров из школьной жизни Володи, когда замечательно проявлялась его душевная прямота, взыскательная честность в отношениях с товарищами, справедливость в суждениях.
Если вы спросите бывших авиамоделистов из Керченского дома пионеров, они сообщат вам не без гордости, что пионер Володя Дубинин занимался в их кружке и был одним из лучших авиаконструкторов города. Его модели ставили рекорды, и все помнят, как он построил «И-16», маленькую модель истребителя, как мечтал: «Вот скоро полетит мой птенчик…»
Много еще можно узнать о Володе от его друзей, родных, школьников, но самое интересное, самое главное расскажут о Володе Дубинине бывший командир партизанского отряда Лазарев, боевой соратник Володиного отца в молодости Иван Захарович Гриценко, его сын, а также другие партизаны. После войны они вернулись к своей мирной работе, но никто из них не забыл пятидесяти суток, проведенных в сыром мраке каменоломен Старого Карантина, близ города Керчи.
За несколько дней до начала Великой Отечественной войны Володя вернулся из «Артека» поздоровевший, полный всевозможных планов на лето, но… началась война. Отец ушел в военный флот. Убедившись, что в его возрасте «на войну еще не принимают», Володя задумался вместе со своими сверстниками над тем, как можно у себя дома помочь далекому фронту. Он стал вожаком тимуровцев. Во многих семьях фронтовиков скоро стали считать своим домашним человеком большеглазого, круглолобого, загорелого мальчугана с алым галстуком, который он снимал, когда был недоволен собой или какое-нибудь дело, не доведенное до конца, томило его совесть. Ребята собирали бутылки, которые, можно было превратить в противотанковые снаряды, наполняли их горючей жидкостью. По сбору бутылок звено Володи Дубинина заняло первое место в городе.
А фронт все приближался. В конце лета немцы повели наступление на Крымский полуостров. По ночам вражеская авиация бомбила город. Дубинины переселились к Володиному дяде в поселок Старый Карантин.

В каменоломнях

Здесь мальчик обычно проводил свои летние каникулы, здесь он со своим двоюродным братом Ваней Гриценко и с другими ребятами играл в войну красных партизан против белогвардейцев. Ребята как-то уговорили Ивана Захаровича Гриценко сводить их в каменоломни. И там, глубоко под землей, пробираясь со свечами в руках по таинственным каменным галереям, мальчики увидели выцарапанную на камне звезду и под ней надпись: «Здесь в 1919 году жили и воевали за Советскую власть красные партизаны Старокарантинского отряда Никифор Дубинин и Иван Гриценко». Словно завороженные, стояли тогда мальчишки перед этой памяткой о боевой молодости их отцов.
А теперь, придя в Старый Карантин, Володя увидел у входа подземной каменоломни автомашины, телеги, нагруженные ящиками, мешками, бочками. Все это спешно сгружали в черные недра каменоломни. Сперва мальчик решил, что под землей устраивают склад, чтобы уберечь продовольствие от наступающих немцев, но потом догадался, что дело тут посерьезнее. Гриценко был посвящен в тайну, но не раскрывал ее Володе. И не сразу удалось ему узнать, что под землей коммунисты организуют партизанский отряд. Володя бросился к Гриценко, стал упрашивать дядю похлопотать, чтобы его приняли в отряд.
Командир партизанского отряда, уходившего под землю, бывший моряк Александр Федорович Зябрев, хорошо понимал, какие жестокие испытания предстоят людям в каменоломне. Поэтому он зачислял в отряд только таких людей, в которых был уверен, что они могут выдержать любые трудности. Но, видно, Гриценко сумел рассказать о своем племяннике командиру. Зябрев поверил старому партизану и зачислил Вову Дубинина в отряд.
— Может быть, из него и разведчика придется сделать,— задумчиво произнес он.
— По-моему, из Вовки хорошего бойца выкроишь,— уверенно ответил дядя Иван.— Он из нашей породы.
Бои приближались, немцы были уже на пороге города.
6 ноября 1941 года,в канун Октябрьского праздника, партизаны услышали по радио голос Москвы. Каждый запомнил услышанные слова, как наказ Родины и партии: «Истребить всех до единого немецких оккупантов, пробравшихся на нашу Родину для ее порабощения». Назавтра партизаны спустились в подземные каменоломни, где двадцать два года тому назад скрывались славные борцы за молодую Советскую власть.
Пятьдесят дней и пятьдесят ночей провел партизанский отряд под землей. Пятьдесят дней и пятьдесят ночей пробыл с партизанами в подземной крепости Володя Дубинин. Узнав, что в каменоломнях скрываются партизаны, немцы всеми способами старались уничтожить маленький отряд. Партизаны отразили все попытки фашистов пробиться в каменоломни, уничтожили полтораста гитлеровцев. Немцы бросали в каменоломни бомбы, пытались отравить партизан удушливыми газами, замуровать их заживо: все входы, все щели были залиты бетоном и заминированы снаружи. Но партизаны не сдавались. Они ушли на глубину до 60 метров. Отделенные шестидесятиметровой толщей камня от всего живого, от света, от наземного воздуха, теряя счет дням и ночам, партизаны жили по точному трудовому расписанию, подчиняясь правилам боевой дисциплины. В свободные часы проводили военные и политические занятия, читали вслух книги, взятые с собой под землю.
Люди соскучились по звездам. Иногда ночью молодые партизаны подползали к открытому стволу шахты и тихонько любовались снизу крохотным клочком звездного неба, которое синело там, наверху. Но черная фигура немецкого часового заслоняла звезды, и при малейшей неосторожности сверху начинали сыпаться фашистские гранаты.
Немцы оцепили всю местность, обнесли ее колючей проволокой, заминировали все подступы. По приказу немецкого командования ни одна живая душа не смела появляться в этом районе. Но юный разведчик Володя Дубинин, два его товарища Ваня Гриценко и Толя Ковалев ухитрялись пробираться на поверхность через потайные щели. Обнаружив эти входы, немцы и их замуровали. Осталась одна щель, совсем маленькая, через нее мог пробраться наверх только Володя. Он один ходил в разведку, доставляя партизанам ценные сведения.
Володя очень соскучился по матери и сестренке. Однажды он подкрался к окнам домика Гриценко и глянул через окно: увидел усталое, измученное лицо матери, увидел сестру; но помня долг разведчика и важность порученного ему дела, не оказал о себе, не позвал.

 Партизан спасли смелость и бесстрашие Володи

Однажды во время разведки Володя обнаружил тяжело раненного советского моряка и помог перенести его в каменоломни. В другой раз, когда Володя возвращался в отряд, оказалось, что немцы уже замуровали отверстие, из которого он выполз несколько часов назад. Долго ползал мальчуган по заминированным камням в нескольких шагах от немецких часовых, прежде чем отыскал другую лазейку.
Потом случилось так, что он, выбравшись на поверхность, разведал коварный план гитлеровцев, собиравшихся затопить каменоломни морской водой. Рискуя жизнью, Володя под самым носом фашистских часовых ухитрился проползти обратно в каменоломни и успел предупредить подземных партизан о страшной, гибельной опасности. Партизаны бросились спешно возводить плотины в галереях. Был объявлен подземный аврал.
Всех свободных от дежурств и караулов партизан срочно направили в верхний ярус каменоломен. В полной тишине, стараясь не привлечь внимания немцев, которые орудовали над самой головой у партизан, устанавливая трубы, шланги и насосы, чтобы вода пошла в недра каменоломен, партизаны начали возводить из камня-ракушечника внутренние стены и перегораживать ими коридоры, которые вели к опасному сектору.
И вовремя! Каменные перегородки еще не были окончательно сложены, когда сверху через один из стволов, размурованных гитлеровцами, хлынула, шумно бурля, вода. Она быстро затопила верхнюю галерею, ударила струйками сквозь щели еще не зацементированных каменных стен. Высоко держа над головами шахтерские лампочки, по колена, а кое-где и по грудь в студеной воде, партизаны заделывали отверстия в подземных плотинах. Всю ночь шла работа. К утру вода уже не проникала в нижнюю галерею. Но так как враги могли каждую минуту пустить воду через другие шурфы, партизаны продолжали возводить водонепроницаемые каменные преграды на всех подозрительных участках верхних галерей.
За двое суток все эти коридоры были наглухо заделаны камнем и замазаны цементом.
Когда опасность быть затопленными в каменном мешке миновала, партизаны — а их было свыше девяноста человек — вспомнили, что своим спасением они обязаны сметливости и бесстрашию Володи. Он подвергался смертельной опасности, когда днем, почти на виду у фашистов, пробрался назад в каменоломни, чтобы предупредить командование отряда о смертельной опасности, нависшей над людьми.
В последние часы тяжелого 1941 года, под самый Новый год, Володя Дубинин выбрался на поверхность, чтобы по приказу командира связаться с партизанами, засевшими в Аджимушкайских каменоломнях, расположенных далеко от Старого Карантина.
Выйдя наверх, Володя неожиданно натолкнулся на красноармейцев и матросов, которые только что высадились десантом и освободили Керчь от фашистских захватчиков.
Эту ошеломляющую, радостную весть, которую партизаны под землей ждали, как земного света, как глотка свежего воздуха, принес в подземелье юный разведчик Володя Дубинин.
Советские солдаты и моряки помогли черным от копоти, полуосветившим от постоянной темноты людям выбраться на поверхность.
Володя отправился к матери, прицепив к поясу почти цеый десяток гранат. Ему хотелось показаться матери и сестре во всей партизанской красе. Но когда прошла первая радость свидания, мать велела чумазому, закопченному герою прежде всего раздеться и хорошенько вымыла его в горячей воде.
После освобождения Керчи Советское правительство наградило юного разведчика пионера Володю Дубинина орденом Красного Знамени. В списке награжденных партизан он идет вторым — вслед за погибшим командиром отряда Александром Зябревым.
4 января 1942 года Володя добровольно вызвался помочь саперам, взявшимся за расчистку заминированных фашистами подступов к каменоломням. Здесь бесстрашного мальчика настигла смерть. Вместе с одним из саперов он подорвался на мине.
Володя Дубинин похоронен в партизанской могиле, неподалеку от каменоломен.
Вот чье имя носят школа в городе Керчи и улица, ведущая от горы Митридат к морю.

Двенадцать отважных

Е. Червина. Из книги «Дети-герои».
Это было в одном из южных городов Украины — Херсоне, на правом берегу Днепра. Здесь, на острове Карантинном, где стоит судостроительный завод имени Коминтерна, жили Петр и Леонид Чернявские, Анатолий, Андрей и Федя Запорожчуки, Шура Рублев, Миша Еременко, Шура Теленга, Миша Деев, Сергей Бабенко, Шура Падалка. И только двенадцатый, их школьный товарищ Толя Тендитный, жил в центре города.
Большинство ребят учились в школе водников № 20. На груди у них пламенели красные галстуки, а некоторые уже носили и комсомольские значки. Их родители работали на заводе, дружили, и мальчики продолжали эту дружбу.
Как только наступала весна, друзья с Карантинного отправлялись на лодках в путешествие. В плавнях под шелест листвы и пение птиц они любили помечтать… Здесь они проводили свои каникулы, устраивали гонки на лодках, ловили рыбу, соревновались в прыжках в воду.
В июне сорок первого года они решили провести футбольный матч с командой соседнего завода имени Петровского. Но этот матч не состоялся. Вечер, посвященный последней тренировке, был последним мирным вечером…
Война… Никто из школьников не знал раньше страшного смысла этого слова. Проходили дни. Город становился безлюдным. Берега опустели…
19 августа рассвет в Херсоне смешался с черным дымом войны. С каждым часом нарастал грохот орудий. Вечером Толя Тендитный забрался на чердак. Отсюда, как на ладони, он видел Днепр. Видел, как после каждого орудийного выстрела на реке вырастали белые водяные фонтаны.
С первых дней гитлеровской оккупации Анатолий Запорожчук и Петя Чернявский что-то задумали. Они стали часто встречаться на берегу. Уходили из дому утром, возвращались ночью. Чем дальше, тем серьезнее становились их лица. Однажды, когда Петя прилег на диване, мать, перебирая его мягкие волосы, тихо спросила:
— Почему, сынок, вы ходите ночами?
— Мама, тебе все кажется, что мы еще маленькие.
Мария Григорьевна, внимательно посмотрев на сына, с горечью сказала:
— Да, твоя правда… За несколько дней мы все постарели, а вы стали взрослыми.
Петя был единственным сыном у Чернявских.
Через несколько дней у двоюродного брата Пети — у Лени Чернявского собралась бывшая футбольная команда. Мальчики о чем-то долго говорили шепотом в саду.
— Слыхали о катере, который вчера потопили возле урочища Перебойни? — спросил Анатолий Запорожчук.
— Об «Очаковском канале»? — отозвался Леня.— Мы с отцом смотрели с крыши, как он тонул.
Ночью, когда город спал, Анатолий и Андрей Запорожчуки, Петя и Леня Чернявские, Толя Тендитный и Шура Падалка на лодке подъехали к судну. Оно еще держалось на воде. Ребята обошли палубу, осмотрели каюты, зашли в трюмы. Тут они нашли ящики с винтовками, патронами и гранатами. Сначала им стало страшно, но потом страх как рукой сняло.
На следующую ночь Петя и Леня спустили лодку на воду. Плыли тихо, внимательно всматриваясь в противоположный берег. Запахло плавнями. Лодка ткнулась о берег. Петя тихо свистнул — в ответ послышался такой же свист. К берегу подошли Анатолий, его двоюродные братья Андрей и Федя Запорожчуки, Сергей Бабенко, которые больше суток прятались в плавнях.
В это время на другой лодке появился Шура Падалка. Мальчики волновались. Это было их «боевое крещение»: они должны были добыть оружие…
Перед этим они дали друг другу клятву:
— Клянемся беспощадно мстить врагу, помогать партизанам гнать с нашей земли фашистов! Клянемся свято хранить тайны, не выдавать их даже под страхом смерти!
После команды Анатолия они перебрались на полузатонувшее судно и начали переносить с него оружие на лодки. Когда на небе начали гаснуть звезды, мальчики снова были уже в пути.
Лодки вышли на быстрину. Обогнув стрелку, они свернули в залив. На рассвете одна за другой они въехали в плавни. Их скрыл высокий камыш. На островке, под дубом, спрятали оружие и замаскировали его ветками.
А утром семиклассник Толя Тендитный записал в своем дневнике: «Отныне обо мне будут судить не по словам, а по делам».
В это время Анатолий Запорожчук встретился на заводе с коммунистом Антоном Павловичем Бородиным, бывшим пионервожатым. Потом Бородин встретился с остальными ребятами.
— Прежде всего надо быть спокойным и выдержанным. Если надо, следует сдерживать себя,— говорил Бородин.— В городе производятся облавы, аресты. Без меня — ни шагу. Я посоветуюсь с кем нужно и тогда дам вам знать.
Мальчики поняли, что он связан с подпольной организацией, что теперь они не одни. Как-то они узнали, что через Херсон на Крым должна пройти гитлеровская автоколонна. Посоветовались с «дядей Антоном» и решили: вывести из строя вражеские машины с оружием. Наступила ночь, сухая и ветреная. Запорожчуки, Шура Рублев и Миша Деев пробрались к машинам, стоящим на окраине города.
— Начинайте,— сказал Андрей.
И пошли в ход ножи и гвозди. Толстая резина не поддавалась, но мальчики понимали, что приказ подпольного «Центра» надо выполнить во что бы то ни стало. Вскоре шины были проколоты и надрезаны. На рассвете автоколонна должна была отправиться в дорогу, но ни один грузовик не мог пройти даже нескольких метров.
В эту же ночь Шура Падалка, Толя Тендитный и Миша Крпмонко прокрались к складу с оружием и бензином и подожгли его. На следующий день весь город говорил об автоколонне и пожаре. Но кто это сделал, не знали даже родители мальчиков.
Январь 1942 года. Воздух был чистым и легким. В один ни морозных дней юные патриоты углубились в плавни. Все было покрыто снегом. Впереди шел Федя, за ним — Леня, Петя и Анатолий. Подошли к тайнику. Разбросав хворост, Анатолий начал доставать винтовки. Выбирались из плавней ползком, чтобы не привлечь к себе внимания.
Смеркалось. Внезапно вблизи послышался треск мотора. Анатолий дал команду: «Ложись!» Затаив дыхание, лежали мальчики за сугробами снега. Первым увидел мотоциклиста Анатолий. Он крепко сжал в руках винтовку. Фашист сидел на мотоцикле один. Когда он подъехал совсем близко, Анатолий хорошенько прицелился и выстрелил. Но офицер продолжал ехать дальше. Тогда раздался другой выстрел — и тот свалился набок.
Мальчики подбежали к мотоциклу. Немецкий офицер лежал мертвый. При нем был кожаный портфель, наполненный различными документами. Спрятав портфель и винтовки, ребята пошли к лесу…
В Херсоне началась массовая отправка молодежи в Германию. Чтобы избежать этой беды, братья Запорожчуки, Миша Еременко, Толя Тендитный, Петя Чернявский пошли работать на судостроительный завод.
В одно из зимних воскресений, раздобыв пропуска, мальчики пошли в лес по дрова. «На всякий случай» захватили с собой взрывчатку и шнур. В лесу Федя заметил, что немецкие солдаты тянут кабель через Днепр. И внезапно возникла мысль: помешать этому. Сказано — сделано. Тут и пригодились взрывчатка и шнур, спрятанные в сумках. Вскоре прозвучал взрыв. Когда дым рассеялся, столб, опутанный проводами, лежал на земле.
Первого мая 1942 года над заводом взвился красный флаг.
А из канцелярии, исчезла пишущая машинка. Это тоже было делом рук тех же ребят.
Рискуя жизнью, двенадцать отважных старались помочь советским военнопленным. Сделав подкоп в концлагерь, они вывели оттуда десятки матросов и солдат.
Толя Тендитный, Петя и Леня Чернявские, Шура Падалка втайне от немцев держали у себя на чердаках радиоприемники, слушали и записывали сообщения Советского информбюро, распространяли листовки по городу и в цехах завода.
Деятельность юных подпольщиков не могла остаться незамеченной: много вреда они причинили врагу. За ними начали следить.
…Июль 1942 года. Шура Рублев остался ночевать у Толи Тендитного. Толина мать, Мария Ивановна, работница телеграфа, тоже была связана с партизанами. В этот вечер она пришла домой не одна, а с Борисом Годуном. Он знал обо всем: знал, что у ребят есть оружие, знал, что они делали. Почти до утра разговаривал с ними и договорился, что завтра встретится с Бородиным.
Через несколько дней Годун, вернувшись утром с дежурства домой, лег поспать в сарае. Однако вскоре его разбудил громкий стук в двери. Он увидел вооруженных полицейских и немца. Так и не удалось Годуну встретиться со всеми юными подпольщиками.
Вторым арестовали Анатолия Запорожчука. Вместе с ним забрали отца и мать. Потом гестаповцы пришли к Андрею Запорожчуку, Петру и Леониду Чернявским. Когда фашисты вломились в дом Владимира Тихоновича Чернявского, Леня понял: за ним. Он бросился к матери.
— Возьмите меня, убейте, но не трогайте единственного сына! — кричала мать, заслоняя собой Леню.
Фашисты оттолкнули обессилевшую женщину и потащили Леню во двор, где стояла машина.
— Мамочка, родненькая, не волнуйся за меня, выстою! — крикнул на прощание Леня.
24 июля арестовали Шуру Рублева и его отца. В ту же ночь пришли за Мишей Еременко. Потом забрали Толю Тендитного и остальных ребят. Последним — Шуру Падалку. Был арестован и Антон Бородин. Полтора месяца томились в тюрьме мальчики с Карантинного острова. День и ночь — допросы, издевательства, пытки.
Общее горе сроднило матерей. На рассвете они приходили к стенам гестапо, часами стояли под палящим солнцем и смотрели в одну точку, за решетки, туда, где были их дети.
Гестаповцы требовали, чтобы арестованные выдали членов подпольного «Центра». Но ребята молчали. Когда палачи поняли, что допросы ничего им не дадут, они учинили расправу.
Мальчики в эту ночь в карцере говорили обо всем, только не о смерти.
— Кто сказал, что это конец! — выкрикнул Петя.— Будет, все будет: и школа, и футбольный матч, и катера, которые сходят со стапелей завода…
На рассвете 22 августа 1942 года открылись двери карцера. На пороге стоял переводчик. Он начал выкрикивать фамилии. Шура Рублев подошел к отцу, сидевшему в том же карцере.
— Прощайте, папаня!
И они, крепко расцеловавшись, расстались.
Подошла машина. В нее втолкнули восьмерых смельчаков — юных героев подполья. Через несколько минут машина подъехала к заводу имени Петровского. И автоматчики у его стен расстреляли патриотов.
В это же время из подвала тюрьмы выводили Анатолия, Андрея, Леню и Петю. Они держались за руки. Машина, в которую их силой загнали, миновала улицу Суворова и подъехала к кинотеатру «Спартак». Здесь была поставлена виселица. На каждого из мальчиков нацепили табличку: «За убийство немецкого офицера». Полицейские разгоняли толпу.
В последнее мгновение Петя крикнул:
— Все равно вам не узнать наши тайны!
А Анатолий:
— Всех не перевешаете! За нас отомстят! Все вы будете там, где ваш мотоциклист!..
Воздух прорезал вопль матери, которая бросилась к виселице и обняла ноги сына…
Патриоты Карантинного похоронены на городском кладбище в Херсоне. На могилах всегда свежие цветы. Ученики школы № 20 и комсомольцы завода имени Коминтерна часто приходят сюда.
В День Победы, 9 мая 1965 года, на том месте, где фашисты казнили группу патриотов-подпольщиков, в небо поднялся гранитный обелиск с изображением пылающего факела. Горят на солнце начертанные золотом имена героев херсонского подполья.
В школе № 20 создан краеведческий музей. Возле большого стенда с фотографиями двенадцати отважных всегда много посетителей. Родители погибших часто приходят в школу на сборы отрядов и дружины, рассказывают о своих сыновьях. 22 августа в школе отмечают День памяти погибших пионеров и комсомольцев. Юные герои с Карантинного навечно занесены в список пионерской дружины.

Пионерское знамя

В. Губарев. Из книги «Дети-герои».
В 1940 году, когда пришел час освобождения Молдавии, крестьяне плакали от радости и целовали землю, хозяевами которой они отныне стали. А через год сюда пришли завоеватели… Их встретили со жгучей ненавистью.
…Мы приехали в село Кожушна вечером. На околице дорогу нам пересек пионерский отряд — около тридцати черноглазых, черноволосых девочек и мальчиков. Они шли не очень стройно, но держались с достоинством. Впереди отряда торжественно реяло красное пионерское знамя.
— Андриана! — позвал внезапно шофер, высовываясь из кабины.— Буна сара! (Добрый вечер!)
— Буна сара! — ответил веселый голос, и к нам подошла невысокая, худенькая девушка лет семнадцати.
— Это их вожатая,— шепнул мне шофер и, пожимая девушке руку, спросил:— Где были?
— Здесь, недалеко… один виноградник очищали от вредителей.
Она очень хорошо говорила по-русски, явно гордясь знанием языка. А еще совсем недавно за сказанное русское слово здесь карали заключением.
— Наши комсомольцы взяли шефство над виноградниками фронтовиков,— продолжала Андриана,— а мы им помогаем. Ведь мы пионеры-тимуровцы!
— Вы всегда со знаменем ходите? Ее удивил такой вопрос.
— Да разве можно без нашего знамени?!
Потом мне рассказали историю знамени отряда. Это было в 1941 году, когда Андриане Гуцу шел четырнадцатый год и она еще была вожатой звена. К селу подходил враг. Прежде чем покинуть родной дом, Андриана собрала пионеров.
— Мы еще вернемся,— тихо сказала девочка друзьям.— А теперь надо подумать, что делать со знаменем…
Пионеры посмотрели на знамя, стоявшее у стены. Это знамя было гордостью отряда. С ним пионеры никогда не расставались. На его ярко-красном полотнище горели вышитые золотом слова: «К борьбе за дело Ленина будь готов!»
Дети подавленно молчали. И тогда в тишине кто-то предложил :
— Пусть это знамя возьмет Андриана и спрячет так, чтобы никто не знал, где оно, даже мы…
Андриана вытерла слезы и посмотрела на пионеров:
— Вы доверяете мне?
— Доверяем! — дружно ответили ребята.
Ночью Андриана и две ее младшие сестры — Лида и Нина — выкопали в сарае яму. Лида принесла еще одно знамя — соседнего отряда, которое ей поручили сохранить. Знамена девочки хорошо закопали. Вдруг в темноте послышался тихий голос матери:
— Что вы делаете, дети?
Девочки сначала растерялись. Но они прекрасно знали свою мать и очень ее любили. Андриана все ей рассказала. Мать молча обняла и поцеловала девочек. Через несколько минут она привела в сарай отца. Он нес большой сверток.
Нашим дочкам, Андрей, можно доверить,—сказала ему мать. Обращаясь к девочкам, она гордо продолжала:
Ваш отец решил спрятать советские книжки и портрет Ленина. Пусть этот сверток хранится вместе с вашими знаменами.
На рассвете крестьянин Андрей Гуцу вывез свою семью из села Кожушна. Они ехали в длинной колонне односельчан. Но переправиться через Днестр им не удалось: дорогу преградили гитлеровские войска. С тревогой и болью в сердце им пришлось вернуться.
В первую же ночь к ним в дом ворвались полицейские. Они до полусмерти избили Андрея Гуцу и увезли его в Кишинев. С тех пор дети больше не видели отца. Он погиб в фашистском застенке.
Через несколько дней полицейские появились снова и приказали всей семье собраться в одной комнате.
— Вы прячете большевистские книги и флаги. Где они?
Андриана почувствовала холод в груди и увидела, как побледнела мать. Что скажет она? Мать молчала, собираясь с силами для ответа. Наконец, она тихо заговорила:
— Если нашелся предатель, который сказал вам о книгах и знаменах, пусть навеки онемеет эта подлая собака!.. А я ничего не знаю…
Полицейский изо всех сил ударил ее по лицу. Девочки вскрикнули. Полицейский повернулся к ним:
— Если вы жалеете свою мать, скажите, где все запрятано.
Они молчали. Андриана, кусая губы, чтобы не расплакаться, незаметно бросила взгляд на десятилетнего брата Васю. Его не было в сарае, когда они прятали знамена. Но в семье трудно сохранить тайну. Хватит ли у Васи мужества?
Полицейский стукнул по столу:
— Ну?!
Андриана видела, как по лицу матери, прислонившейся к стене, стекает струйка крови.
— Ну!!!
Все молчали. Тогда полицейский снова что было силы ударил мать кулаком.
— Мама! — внезапно крикнул Вася.— Не надо… Я… Мать еле шелохнула разбитыми губами:
— Вася…
И пристально глянула ему в глаза. Мальчик понял: если он что-нибудь скажет, мать никогда ему этого не простит…

Девочка очень смелая !

Начало формы

Юта Бондаровская

А. МОИЖЕС. Из книги «Дети-герои».

Красный галстук

Это было в годы Великой Отечественной войны неподалеку от Ленинграда. Вблизи поселка Струги Красные фашистам удалось захватить в плен советскую девушку-радистку, сброшенную с парашютом для связи с партизанской бригадой. Печальняя весть об этом скоро облетела весь поселок. Узнала о пленной радистке и ленинградская девочка Юта. С этой минуты она думала лишь об одном: как помочь партизанке бежать.
Как-то, когда избитую, замученную девушку вели на допрос, Юта спряталась за деревом и, как только партизанка поравнялась с ней, вынула из кармана красный галстук и тут же быстро его спрятала.
Живой огонек strongв глазах пленной был единственным свидетельством тому, что она заметила Ютин галстук.
Так произошло первое знакомство партизанки Лены — Аргенты Матвеевны Калининой — с пионеркой Ютой Бондаровской.
С какой теплотой вспоминает Аргента Матвеевна и эту первую встречу с Ютой, и все дни, проведенные вместе с ней в партизанском отряде!
— Если бы вы знали,— рассказывает она,— какую силу я ощутила от этого маленького красного лоскутка! Сколько бодрости придала мне эта худенькая белокурая девочка! Я привязалась к ней с первого взгляда.
Юта принесла мне тогда спички и помогла поджечь ригу, в которой меня запирали. В суматохе пожара мне удалось бежать. Я добралась до партизан. В отряде мы с Ютой увиделись снова: она тоже ушла к партизанам, но была в другой бригаде. Как-то в лесу, выполняя боевое задание, мы встретились. Юта увидела меня и больше не захотела расставаться.
Нелегко мне было убедить командира принять в отряд четырнадцатилетнюю девочку. Признаться, я даже солгала, что мы сестры и у нас никого больше нет. Нас так и называли сестрами. Юту очень оберегали, не посылали ни на какие задания. Но уберечь ее было трудно. Отчаянная, смелая, проворная, она сама раздобыла себе винтовку и всегда появлялась там, где была нужна ее помощь. Юта прекрасно ездила верхом, если надо — и по бездорожью. От меня она не отставала ни на шаг. И как-то само собой вышло, что Юта тоже стала разведчицей. Один эшелон врага мы вместе с ней пустили под откос.
Юта была очень веселой. Глядя на нее, самые хмурые люди улыбались. Один раз мы шли на серьезное задание. Юту не брали с собой. Она — к командиру с жалобой.
— Куда ты, Ютик,— как можно ласковей сказал командир.— Ты же стрелять не умеешь, что там будешь делать?
— «Ура» буду кричать! — не задумываясь, ответила Юта. Один пожилой партизан тогда сказал мне:
— Ну и девчонка! Поглядишь на нее — и весь страх как рукой снимает. Легко на душе становится.
Юта и без оружия била врагов: поддерживала во всех бодрость духа. В партизанском отряде ее и в комсомол приняли, но все продолжали ее называть пионеркой.
Помню, в день ее рождения, 6 января 1944 года, Юте торжественно, перед всем отрядом, поднесли карабин. Как счастлива она была! Поклялась мстить врагам до конца и сдержала свою клятву.
Вскоре после этого праздничного для Юты дня я была ранена и вместе с другими ранеными отправлена на самолете в Ленинград. Больше я уже не встречалась с Ютой…

Её помнят

В то время, когда Аргента Матвеевна лечилась в госпитале, Юта продолжала свой боевой путь.
После освобождения Ленинградской области от фашистских захватчиков девочка имела возможность вернуться в Ленинград. Однако она осталась в партизанском отряде. Как раз тогда формировалась 1-я Эстонская партизанская бригада для борьбы с врагом на территории Эстонии. Почти все партизаны из отряда, в котором была Юта, добровольно вступили в эту бригаду. Юная партизанка осталась вместе со всеми. Комиссар бригады Цветков пытался ее отговорить. Но она ни за что на свете не соглашалась ехать в Ленинград.
— Я буду воевать до тех пор,— сказала отважная пионерка,— пока хоть один фашист ходит по нашей земле…
Бригада начала свой путь из Гдова. Оттуда пошли к поселку Каменный Пояс, расположенному на берегу Чудского озера. Чтобы попасть в эстонские леса, надо было перейти через озеро. Трудная это была дорога. Февраль — вьюга, каждый день снежные бури… Под ногами скользкий лед, присыпанные снегом трещины, полыньи.
Бригада с боем переходила линию фронта. В этих тяжелых боях потеряли хозяйственный обоз, лошадей… Отряд в триста человек с ранеными на носилках передвигался пешком по колено в снегу. Голодными шли по льду озера день и ночь. Днем одежда намокала, ночью замерзала. Спали, прижавшись друг к другу.
Юта стойко выдержала этот переход. Ни разу никто не слышал, чтобы она жаловалась. Напротив, когда отряд, наконец, вышел на противоположный берег озера, она первой вызвалась пойти в разведку, узнать, нет ли поблизости села. Ее отпустили.
Вскоре Юта вернулась. Она, оказывается, наткнулась на хутор. Разведчица узнала, что фашистов поблизости нет. А партизаны семь дней ничего не ели. Пришлось пойти в хутор.
Это было 28 февраля 1944 года. Партизаны разместились в избах на отдых. Стояла глубокая тишина. И вдруг — выстрелы и крики: «Фашисты!» На ходу схватив автоматы, партизаны бросились навстречу врагу. Вместе с ними была и Юта. Но когда партизаны, перебив почти всех гитлеровцев и выиграв бой, отошли к лесу, Юты среди них уже не было.
Ее нашли позже.
Боевые друзья-партизаны похоронили отважную пионерку у небольшой речки, текущей вблизи хутора Роостоя, в восемнадцати километрах от Чудского озера. Образ юной партизанки Юты навсегда сохранился в их сердцах. Помнят о ней и дети кашей необъятной Родины.

Партизанскими тропами

А. Еленина. Из книги «Дети-герои».

— Дядя Петя! Возьмите меня в отряд!
Мальчик выжидающе смотрит на партизана Петра Павленко. В его глазах — горячая мольба, а из уст готова сорваться клятва: «Не подведу!»
— Подожди малость, сынок. Понадобишься — возьмем,— говорит ободряюще сосед.
Он хорошо знает этого рослого, крепкого, сообразительного мальчика. Заметил он и то, каким ненавидящим взглядом провожал тот оккупантов, когда они проходили мимо родной Корюковки.
И долго еще потом мальчику слышалась их чужая, незнакомая речь, а перед глазами стояли надменные, наглые лица.
«Идут как хозяева,— возмущался он.— Вон сколько их! И какого только оружия у них нет… Да, голыми руками их не возьмешь!»
Позднее сосед наблюдал, как мальчик, собрав ватагу таких же, как он сам, сорвиголов, проводил «военное обучение». Достать винтовки в те огневые дни было не так уж и трудно. Хорошо, что матери не видели их за этим занятием.
И вот как-то вечером сосед в полной боевой форме зашел к Ковалевым. Положил на стол гранату и спросил:
— Где Колька?
— Только что лег спать. А что? — встревожилась мать.
— Пусть собирается.
Повторять не пришлось. Вмиг мальчик был готов. Будто и не ложился.
— Куда? — строго спросил отец.
— Куда? — спросила с тревогой мать.
Но вопросы были излишни. И отец, и мать хорошо знали, куда все время рвется их пятнадцатилетний сын.
А Коля вскоре уже стоял в штабе только что организованного Корюковского партизанского отряда перед командиром.
— Хочешь в партизаны?
— Спрашиваете!
— Стрелять умеешь?
— А как же!
— Вот тебе винтовка. Ремень доставай сам,— сказал Федор Иванович Короткое.
Еще не веря своему счастью, мальчик схватил винтовку и, крепко сжимая ее, что было мочи помчался… домой.
— Вернулся, вот и хорошо,— обрадовался отец. И мать раскрыла объятия:
— Коленька, родной!
А Колька за ремень — и снова из дому. Теперь уже надолго.

*
Ночь такая темная, что, кажется, шагу не ступишь, чтобы не натолкнуться на дерево или куст. Но партизаны идут по своей земле уверенно. Идут друг за другом. Коля позади всех.
Показывается село Погорельцы, школа, где расположились фашисты. Внезапно все куда-то проваливается, и появляется Колин класс. Коля сидит за второй партой. Сосредоточенно смотрит на учительницу и слушает внимательно-внимательно. Она так интересно рассказывает.
Дзинь-дзинь-дзинь! Звенит звонок. И мальчик недовольно Морщится. На самом интересном месте! И надо же такое! Ребята схватываются с мест и мчатся в коридор, где во время перемены так весело…
Коля мотает головой, отгоняя дорогие воспоминания. Ох, я какой радостью взялся бы он за книжки!..
По данным разведки, гитлеровцев в школе — пятьсот, а партизан — горстка. Однако недаром говорил Александр Васильевич Суворов, что воюют не числом, а уменьем.
Часового сняли без единого выстрела. А школу забросали гранатами. Из окон и дверей начали выскакивать очумелые оккупанты. Тогда застрочили пулеметы.
Внезапно в воздухе рассыпались две зеленые ракеты — это фашисты просили помощи у своих частей, расположенных в соседнем селе. Бой разгорался.
За школой стояло несколько машин врага и цистерны с горючим. Все это надо было уничтожить.
— Бери, Коля, мины и клади в ствол хвостом вниз,— сказал минометчик Иван Полищук.
«Вот это настоящее задание!» — обрадовался юный партизан и стал быстро хватать мины и бросать в миномет.
— Экий ты прыткий! Не так быстро. Ты еще нас подорвешь! — пожурил его минометчик.
Прошло еще несколько минут, и Коля так наловчился, что заслужил похвалу командира.
Рвались мины, гремели взрывы, пули свистели вокруг, и мальчик только и знал, что подносил мины.
— Хороший вояка,— дивясь его хладнокровию, говорил командир.
Бой длился до самого рассвета. Тогда-то и получил Коля боевое крещение. Он выдержал экзамен. Опаленный огнем, он как-то сразу стал взрослее, уверенней в своих силах, завоевал свое место в ратном строю партизан.
Не успел отряд разбить лагерь в лесу, как Корюковку заняли гитлеровцы. Поселок наполнился гомоном чужой речи, лаем овчарок. Лейтенант Иван Полищук с тоской думал о своих товарищах, о том, что не добраться теперь ему одному до них. Болезнь свалила, приковала его к постели.
И вдруг он услышал голос Колиного брата — Лени:
— Товарищ лейтенант! Скорее! Бежим! Я помогу. Здесь оставаться вам нельзя.
Еле держась на ногах, лейтенант поднялся.
— Обопритесь на меня. Я сильный, выдержу. Как только замечу фашистов, буду петь или свистеть,— сказал Леня, поддерживая больного.
Шли задами, прятались в кустах, отсиживались в чужих сараях. Вот и сахарный завод. Завод? Одно только название. Оборудование успели эвакуировать, машинное отделение подорвали. Только корпус и остался.
— Вот это дворец! Лучшего и не надо,— улыбнувшись, сказал лейтенант и устало опустился на землю.
Однако нашлись предатели. Фашисты окружили завод.
— Рус! Сдавайся!
В ответ лейтенант послал очередь из автомата. Гитлеровцы стали бросать гранаты.
Осколком Полищуку выбило глаз. Казалось, конец. Выхода нет.
«Трубы,— внезапно вспомнил Леня.— Спрячемся в подземных трубах». Так и сделали. Однако сколько можно продержаться в узких трубах, где едва можно сесть?
Их двое: больной, раненый лейтенант и четырнадцатилетний мальчик, а гитлеровцев, вооруженных до зубов, не счесть.
Спасение пришло неожиданно. Ночью к ним приполз старожил Андрей Бухан. Он рассказал, какие трубы ведут к речке. По ним Иван Полищук и Леня выбрались за территорию завода. Долгий путь прошли они, пока, наконец, не добрались до расположения партизанского отряда.
— Стой! Кто идет? — услышали грозный окрик часового. И в ответ радостное:
— Свои, Коля! Неужели не узнаешь?
Так встретились юные партизаны Коля и Леня Ковалевы.
Не дожил Леня до радостных дней победы. Погиб как герой, заслонив своим телом комиссара, в бою у села Тихонов, неподалеку от Корюковки.
Бывалым партизаном называли Колю уже в конце 1941 года. Вместе со взрослыми он храбро воевал, никогда не отставал во время длительных переходов по лесам, болотам, по бездорожью, мужественно переносил голод и холод, когда отряд оказывался в окружении.
…Глубокой зимой все отряды собрались в соединении А. Ф. Федорова в Еленских лесах.
Лес, как в сказке. Земля будто белым ковром устелена. Тишина необычайная. Внезапно желтый комочек — белка по дереву проскачет, заяц промчится, отбрасывая задние лапки. Замечтался мальчик…
Лес на Орловщине местами подходил к самой железной дороге. Если внимательно прислушаться, можно отчетливо услышать паровозный свисток, равномерный стук колес. Раньше эти звуки всегда радовали Колю. А теперь он слышать их равнодушно не мог.
По.железной дороге шли эшелоны с оружием, войсками противника. День и ночь мчались, ненавистные, по советской земле…
Время идти на операцию. В лесу Коля и его группа ступали так, чтобы и ветка не шелохнулась, и сучок под ногами не треснул: вражеская засада могла ожидать за каждым деревом. Гуськом дошли до железной дороги. Залегли в овраге и стали наблюдать.
— Все спокойно, можно закладывать мины,— передали по цепочке.
Минеры делали свое дело спокойно и споро. Будто и не угрожала им ежеминутно смертельная опасность. Они знали: их надежно охраняет группа Коли Ковалева. Он хоть и молодой командир отделения — только шестнадцать минуло,— но на него можно положиться. Будет сражаться до последнего патрона.
Закончив работу, минеры бесшумно отошли, а группа залегла так, чтобы держать состав под перекрестным огнем. Мучительно медленно тянулись минуты. Каждая из них могла стать последней в жизни подрывника.
Слух и зрение напряжены до предела, оружие — наготове. Ничто не должно застать партизан врасплох.
Все ближе и ближе состав. Все явственней ход поезда.
«Так те-бе и на-до! Так те-бе и на-до!» — стучат колеса.
И вдруг страшный взрыв. Встают на дыбы, громоздятся друг на друга вагоны. Звенят разбитые окна, в панике бегут оккупанты.
— Нет, гады, не уйдете!
— Огонь! — командует Коля и косит фашистов из пулемета. Гитлеровцы залегли под уцелевшими вагонами и открыли встречный огонь.
Пули стали ложиться все ближе и ближе. И тогда Коля отдал команду отходить к лесу. Радость пела в груди мальчика. « Получили гостинец, проклятые захватчики! Долго будете помнить!»
Вскоре у юного партизана, еще совсем недавно носившего пионерский галстук, на груди засиял орден Красной Звезды, а через некоторое время — боевые медали.
Как-то отряд попал в окружение. Из вражеского кольца выходили днем. Орудия заминировали. А станковые пулеметы взяли с собой. И боеприпасов захватили кто сколько мог. Шли тихо. Разговаривали шепотом. Команды подавали знаками.
Разведка поработала хорошо. Партизаны знали, что оборона противника за грунтовой дорогой, и подошли к окопам незаметно, днем. Одно отделение с правого фланга, слева — другое, в котором был Коля Ковалев.
Замаскированные окопы молчат, будто нет в них ни души.
Стреляй!» — подает знак Коля.
В то же мгновение и фашисты открывают огонь. Что-то больно ударяет Колю в ноги, по руке, отбрасывает во вражеский окоп, прямо на головы гитлеровцам. От неожиданности они замирают, а Коле только того и надо. Здоровой рукой делает несколько метких выстрелов. Потом — яростная рукопашная схватка, и путь из окопа свободен. Но как из него выбраться? Рана все больше дает о себе знать. Напрягая последние силы, Ковалев взбирается наверх. Здесь его и находит политрук отряда Хоменко.
— Куда ранен? На коне можешь ехать?
— Конечно!
Конь идет медленно-медленно. А Коле кажется, что он мчится так, что земля дрожит и небо падает на него. Он теряет сознание и сползает с коня. Сапоги полны крови.
«Придется распроститься с ногами и рукой, наверное, тоже»,— с болью думают друзья-однополчане.
Николая Семеновича Ковалева мы встретили на республиканском слете красных следопытов в Закарпатье.
Ребята пригласили на слет ветеранов войны — мальчиков и девочек военных лет, которых они разыскали по фотографиям, опубликованным на страницах газеты «Юный ленинец».
Николай Семенович приехал с женой из Черниговской области на машине. Он мастерски вел ее несколько сот километров. Никогда не скажешь, что за рулем инвалид.
— Разве это не героизм! — восторженно говорили ребята.

Кареглазая Лара.

Я. Надеждина. Из книги «Дети-герои».
Родители Лары Михеенко Татьяна Андреевна и Дорофей Ильич работали в Ленинграде, а жили за городом, в Лахте. Последний раз Дорофей Ильич видел свою дочку, когда, провожая его на финскую войну, она бежала за трамваем и кричала:
— Папа, скорей возвращайся! Я буду ждать тебя каждый день.
Но он не вернулся, его убили. А скоро над всей страной нависло огромное общее горе: началась Отечественная война. Она застала Лару в Печеневе Калининской области, где девочка с бабушкой гостила летом у своего дяди Лариона.
Дядя Ларион был всем недоволен. Его раздражало, что к Ларе приходят подружки: Фрося Кондруненко и Рая, по фамилии тоже Михеенко. Но особенно мрачен был дядя Ларион, когда семья садилась за стол. Стоило Ларе потянуться за хлебом, ее движение провожал долгий угрюмый взгляд. Девочке казалось, что дядя подсчитывает, сколько она съест.
И однажды за ужином он сказал напрямик:
— Вот что, мамаша, и ты, Ларька, подыскивайте себе, значит, другое жилье. Мне лишние рты не нужны. Время теперь не такое.
Ложка задрожала в бабушкиной руке.
— Гонишь мать из родного дома?..
Но Лара уже встала из-за стола.
— Пошли, бабушка. Это не родной, а чужой дом.
Собираться было недолго, но когда Лара вывела бабушку на усадьбу, старушка привалилась к плечу внучки:
— В глазах мутится.
А жена Лариона крикнула с крыльца, что раз им некуда деться, пусть пока поживут в баньке. Эта закопченная, топившаяся по-черному, старая банька стояла тут же, на усадьбе.
Плохо жилось Ларе и бабушке. Они питались лебедой и картофельными очистками, но Лара скорей умерла бы от голода, чем попросила помощи у своего дядюшки. Немцы назначили его печеневским старостой, и никто в деревне этому не удивился.
Не жди хорошего от человека, который выгнал из дому родную мать.
В беде чужие люди оказались ближе родных. То Фросина мать, Галина Ивановна, то Раина мать, Анна Федоровна, приносили в баньку крынку молока. И тут же рассказывали деревенские новости: в Тимоново не пройдешь, опять партизаны мост подорвали, на шоссе налетела на партизанскую мину немецкая машина.
Для расправы с партизанами фашисты направили карательную экспедицию. В деревне Старый Двор каратели загнали в сарай шестьдесят семей и сожгли живьем. В Пустошке повесили человека, заподозренного в том, что он минировал шоссе. Перед казнью ему живому выкололи глаза.
Но в ответ еще выше поднялась волна народного гнева. Лучшие люди уходили в партизаны, исчез из деревни и Петя Кондруненко, брат Фроси. Однако, когда Лара пыталась расспросить: «Где Петя?», то Галина Ивановна или отмалчивалась, или говорила:
— Тебе про это знать нечего. Не доросла.
Но пришел день, когда Галина Ивановна рассказала девочке правду о Пете. Это было весной 1943 года. В ту пору Рае было шестнадцать, Фросе пятнадцать, Ларе четырнадцать лет. Рая получила повестку явиться в Пустошку в молодежный лагерь, откуда отправляли в Германию. И все три подружки, очень взволнованные, собрались у Кондруненко.
— Тетя Галя! — сказала Рая.— Ну, сегодня меня, а завтра, может быть, Фросю и Лару заберут. Только этого не будет. Мы уходим в партизаны. Тетя Галя, это тайна, но вам мы ее доверяем и очень вас просим помочь.
— Вам надо податься в Петин отряд,— помолчав, сказала Галина Ивановна.
Со слов сына она знала, что этот партизанский отряд находится в районе озера Язно. Было решено уходить в ту же ночь. Лара обещала прийти к Кондруненко, как только заснет бабушка. А бабушка, словно чувствовала, что это их последний вечер, и не отпускала внучку от себя.
— Маленько посиди со мной. Дай на тебя погляжу. Чудная ты стала — стриженая.
Наконец они улеглись, но долго еще скрипела под бабушкой скамейка и слышался слабый голос:
— Ларушка! Ты здесь?
— Я здесь, бабушка.
И вот стало совсем тихо. Осторожно встав со скамейки, Лара подошла к бабушке. Лица спящей нельзя было разглядеть, лишь смутно белел платок, которым бабушка на ночь повязывала голову. Покивав этому белому платку, Лара прошептала:
— Прощай, бабуленька! Я очень буду скучать и тебе без меня будет плохо. Кто же тебе хворост принесет?
А за окном уже стояла по-весеннему светлая ночь, зеленоватая, с редкими искрами звезд. В эту ночь в деревне Печенево пропали три девочки.
Как странно! Ларе кажется, что она у родных, что она дома, хотя изба, в которой она находится, не похожа на уютный семейный дом. Стол да скамьи — вот и вся мебель. За столом вооруженные незнакомые люди.
После долгих странствований по лесам и болотам беглянки натолкнулись на партизанскую заставу, и их отвели в партизанский штаб в деревню Кривицы.
— В отряд проситесь, в разведчики,— сказала женщина, комиссар отряда,— куда вам в разведчики: уж больно малы.
— Мы назад не вернемся,— сказала Фрося.
— Прогоните, отыщем другой отряд,— сказала Рая.
Все равно партизанами будем,— сказала Лара. Наутро их отправили с поручением в то же Печенево. Это вило проверкой. Может быть, они передумают и останутся дома. Но девочки вернулись в Кривицы.
И тогда решили принять их в отряд. Перед лицом своих старших товарищей девочки принесли партизанскую клятву верности Родине и ненависти к врагу.
…Гудят колокола в деревне Неведро. Народу в церкви навилось битком. Молящаяся женщина искоса поглядывает на стоявшую невдалеке девочку. Как она, прости Господи, крестится! Не справа налево, как все православные, а наоборот.
— Кто это тебя так креститься научил? — строго говорит женщина.
— Извините, тетенька, спуталась.
Девочка, будто сконфузившись, начинает отбивать земные поклоны. Но по-прежнему лукавая смешинка в ее озорных карих глазах. Немного погодя женщина снова оборачивается, но девочки уже нет. Зато у себя в кошелке женщина находит партизанскую листовку.
Вернувшись домой, женщина рассказывает об этом соседке-куме. Но куму не удивишь. И кума была в церкви, и ей там подсунули партизанскую листовку.
— Знать, кума, возле тебя тоже вертелась девчонка: глаза карие, волосы каштановые, крестится не на ту сторону.
— Девчонка вертелась, это точно. Только ты ошиблась, кума, волосы у нее светлые и глаза голубые.
— Не спорь, кума! Карие у нее глаза, карие.
— Ан, не карие, а голубые.
И обе спорщицы были правы, потому что рассовывали в церкви листовки и Лара, и голубоглазая Фрося.
Сбылось желание девочек: они стали разведчицами. Но работа разведчика нелегка. Разведчик должен быть отважным, Находчивым и хитрым, чтобы, не выдавая себя, обмануть врага.
Кажется, нет ничего подозрительного в том, что две босоногие деревенские девочки идут к тетке за капустной рассадой. Июнь — самое время рассаду садить. И часовой, охранявший пост, разрешил девочкам пройти.
Но не к тетке, не за рассадой шли в Орехово Лара и Рая. В эту деревню был согнан скот, который немцы отняли у населения. И партизаны отбили его у немцев, получив от разведчиц точные сведения о численности стоявшего в Орехове гарнизона, в расположении огневых точек и о времени, когда происходит смена часовых.
Кажется, нет ничего подозрительного в том, что в начале июня кукует кукушка. Только это куковала не кукушка, а Лара и Рая, спрятавшиеся на дереве в густой листве. Девочкам поручили разведать и сообщить, сколько и каких немецких машин проедет по шоссе.
И «кукушки» в точности выполнили это поручение. С вершины одиноко растущего дерева им как на ладони видно шоссе. О мотоцикле «кукушка» сообщала тоненько, скороговоркой. Если же она выговаривала свое «ку-ку» грубо, медленно — это означало: «едет грузовик».
Партизаны напали на немцев и подбили два мотоцикла и грузовик.
В одной деревне Лара и Фрося нанялись в пастухи. Пасли исправно, только боялись быка. Все деревенские были довольны, и вдруг… среди бела дня стадо само пришло в деревню. У кого овцы огурцы потоптали, у кого коровы капусту стравили.
Заголосили деревенские женщины:
— Где пастухи? Чего они смотрят?
А пастухи уже высмотрели все, что им надо,— их и след простыл.
…Немного погодя в деревне Луги у Антона Кравцова пропала нянька. Уж до чего был доволен этой девочкой Антон! Все хвастался — и усердная, и культурная, по-научному рассуждает: «Ребенку необходим кислород».
Раз необходим кислород, Антон и жена не препятствовали. Целый день кареглазая нянька проводила с малышкой на улице. И вдруг нянька сгинула. Ушла и расчет не взяла. Почему? Разве ей худо было? Будто бы никто и не обижал!
На третью ночь Антон проснулся от выстрелов. Партизаны напали на немецкий гарнизон, и невдомек было Антону, что привела партизан та самая маленькая нянька, которая по-научному рассуждала про кислород.
Убедившись в способностях Лары, командир разведки 6-й Калининской бригады П. К. Котляров стал давать девочке более сложные задания. Лара стала связной между бригадами и преданными партизанам законспирированными людьми, живущими в Пустошке, Таланкине, Усть-Долыссах, Канашеве и других населенных пунктах. В то время много побиралось по деревням голодных детей-беженцев, и Лара часто изображала из себя нищенку. Кажется, ничего нет подозрительного в том, что по деревне идет девочка-нищенка.
— Подайте хлебушка, добрые люди! — слышен под окнами детский голос.
Простоволосая, босоногая девочка. Нет у нее в руках оружия — одна только нищенская сума. Но девочка эта — боец, потому что сведения, которые она доставляет отряду, помогают партизанам бить врага…
В это лето в жизни Лары произошло большое, радостное событие: ее и подруг Фросю и Раю приняли в комсомол. В одной деревне собралась партизанская молодежь из разных отрядов. Одеты все были буднично, обычно, но по глазам, по улыбкам Видно — сегодня праздник.
И еще сильнее почувствовала Лара праздник, увидев, что стол покрыт красной материей. Солнечные блики играли на ней, как языки пламени.
Жадно, завороженно смотрела девочка на алый кумач. Какой он красивый, этот яркий, буйный, победный цвет, и какой он родной! Цвет революции, цвет знамен, полыхавших в праздник на улицах родной Выборгской стороны, цвет пионерского галстука.
Шепотом Лара стала рассказывать стоявшей рядом с нею Фросе, как ей впервые повязали галстук и она, любуясь им, шла из школы домой в пальто нараспашку.
— Знаешь, Фрося, я уже на лестнице кричала: «Мама, меня приняли в пионеры!» Если б я могла теперь так крикнуть, чтоб мама услышала: «Мама, меня принимают в комсомол!»
— Подойди ближе,— сказал человек с проседью, один из сидевших за столом,— расскажи свою биографию.
— Отец был слесарем на заводе «Красная заря». Его убили в финскую войну. От мамы из Ленинграда третий год нет известий. В отряде я поручения выполняю. Да вы все знаете сами.
— Кто за то, чтобы принять Ларису Михеенко в ряды ВЛКСМ? — спросил человек с проседью.
Руки поднялись быстро и дружно. Лара встречала улыбки и сама улыбалась. Не всех здесь собравшихся она знала, но: чувствовала, что у них та же судьба, те же мысли. Здесь все свои — большая партизанская семья.
Комсомольским билетом служило удостоверение, написанное на маленьком листке бумаги. Лара подпорола куртку и бережно зашила внутрь свой комсомольский билет. Другим его не найти, а она будет знать, что он с ней, у самого сердца.
В конце лета Лара разлучилась с подружками. В 21-ю бригаду Ахременкова нужны были хорошо знающие местность разведчики, и выбор пал на Лару.
Теперь подруги реже виделись, они ходили разными дорогами. Но цель у них была одна, общая со всем советским народом: освободить родную землю от врага.
В августе началась знаменитая «рельсовая война». Партизаны взрывали мосты и железнодорожные линии, пускали немецкие эшелоны под откос, парализуя движение врага.
Ларе очень хотелось открыть свой личный «рельсовый счет», и когда одному из подрывников было поручено взорвать железнодорожные полотна на линии Полоцк — Невель, Лара вызвалась ему помочь.
Был тихий пасмурный день. Золотая проседь сверкнула в листве берез. Партизаны прилегли под откосом.
— Можно я зажгу фитиль? — тихо попросила Лара.— Видите, «журавль» ходит, а я меньше вас, меня не так заметно.
Вдоль полотна по-журавлиному шагал немецкий часовой.
— А если убьют? А если не сумеешь?
— Сумею. Я уже ходила с отрядом взрывать. Лара приложила ухо к земле.
— Гудит… Поезд идет. Пора!
…Взрывом остановило паровоз, с двух платформ слетели орудия. Но уцелевшие немцы открыли пулеметный огонь.
Им никто не отвечал. Немцы боялись отойти от разбитого состава, ожидая, что вот-вот из леса на них нападет многочисленный партизанский отряд, и невдомек им было, что партизан всего двое: мужчина и девочка, под пулеметным огнем припавшие к земле.
— Цела, не ранена? — спросил партизан Лару, когда она добралась до безопасного места.
— Ага, цела. Одна пуля над ухом как свистнула!
— А чего носом дергаешь? Простыла?
— Просто, когда ничком лежала, нанюхалась земли. Вы как думаете, у немцев земля по-другому пахнет?
— Откуда мне знать!
— Я думаю, у них по-другому. А у нас земля в лесу пахнет грибами, листом и корешком, про которые мне бабушка рассказывала.
— Знать, скучаешь без бабушки.
— Еще как! И без мамы скучаю. Ведь уже третий год, как я вижу маму только во сне.
Зачастили холодные осенние дожди. Еще труднее и еще опаснее стало ходить в разведку. Наступала Советская Армия, и враги, чувствуя, что им приходит конец, стали особенно злы и подозрительны. По деревням шныряли патрули предателей-власовцев.
Дождливым ноябрьским вечером Лара зашла в деревню Игнатове. Здесь был дом, в который партизаны заглядывали на перепутье, чтобы расспросить то, что нужно.
Сюда же зашли двое вооруженных автоматами партизан. Хозяйка пригласила поесть горячей картошки. Но под окном детский голос испуганно крикнул:
— Власовцы идут!
Партизаны встретили врагов очередью из автоматов. Однако силы были неравные. В перестрелке оба партизана были убиты, и власовцы ворвались в избу.
— С партизанами снюхалась?! — крикнул офицер хозяйке.
— Да я их в первый раз вижу,— попробовала схитрить та.— Пришли, грозят автоматом: давай есть. А я их совсем не знаю.
— А кто это? — офицер кивнул на Лару.— Тоже партизанка?
— Что вы! Это ребенок. Моя дочка.
— Проверим, что это за птица,— офицер кивнул Ларе,— пошли!
Проходя через полутемные сени, Лара на секунду приложила руку к груди, там, где был зашит в куртку комсомольский билет, и затем незаметным движением нащупала висевшую на поясе гранату.
Девочку втолкнули в другую половину избы. Там никого не было. Только с печи свесилась старушечья голова и выцветшими от времени глазами молча оглядела непрошенных гостей.
Лара прошла в угол и медленно обернулась. С необычайной отчетливостью ей представился экран в кинотеатре, куда она ходила с отцом, экран, который застилает дымом взрыва. Там I фильме герой не пожалел себя, пожертвовал жизнью, чтобы уничтожить врагов. Теперь пришел ее час.
— Снимай куртку,— приказал офицер,— показывай, что у тебя в карманах!
Размахнувшись, Лара швырнула гранату. Патрульные в ужасе попадали на пол.
«Слава Богу, всем мучениям конец»,— подумала старуха, покорно закрывая глаза. Но, не дождавшись грохота взрыва, не понимая, жива она или не жива, снова открыла глаза. Старуха увидела маленькую партизанку, страшно бледную, бессильно прислонившуюся к стене. Патрульные, вскочив с пола, стали бить девочку по лицу и по голове.
Граната не взорвалась.
…Ларису Михеенко расстреляли 4 ноября 1943 года, а 7 ноября партизанский отряд, в котором были Рая и Фрося, соединился с частями Советской Армии.
В городе Ленинграде в 106-й школе на двери одного из классов прибита памятная дощечка:
ЗДЕСЬ УЧИЛАСЬ ГЕРОИЧЕСКАЯ ПАРТИЗАНКА ЛАРИСА МИХЕЕНКО
За Лариной партой сидят лучшие ученики.
Пионерской дружине 106-й школы присвоено имя Ларисы Михеенко, отважной пионерки, девочки с отважным и верным сердцем, отдавшей свою юную жизнь за Родину.
Лариса посмертно награждена орденом Отечественной войны I степени и медалью «Партизану Отечественной войны» I степени. Имя Ларисы Михеенко присвоено большому теплоходу, построенному в Германской Демократической Республике в городе Ростоке для Советского Союза. 18 сентября 1966 года на месте расстрела Ларисы на станции Пустошка Псковской области установлен обелиск.

Отважная медсестра

А. Марчук. Из книги «Дети-герои».

Захватив Керчь, фашисты пытались массовыми убийствами запугать и покорить советских людей. «Чтобы в корне подавить недовольство, необходимо по первому же поводу незамедлительно предпринять наиболее жестокие меры… При этом следует иметь в виду, что человеческая жизнь в оккупированных странах абсолютно ничего не стоит и что устрашающее воздействие возможно лишь путем применения необычайной жестокости»,— писалось в гитлеровских инструкциях для фашистских головорезов, временно захвативших наши города и села.
Осуществление плана уничтожения жителей Керчи взял на себя начальник гестапо Гельдман. Свои чудовищные зверства фашисты начали с отравления 245 детей. Всем ребятам школьного возраста было приказано явиться в школу. Под предлогом прогулки их отправили за город и там накормили отравленными пирожками. В течение 20 минут дети были умерщвлены, школьников старших классов палачи вывезли на грузовиках и расстреляли из пулеметов в восьми километрах от города. Местом массовой казни мирного населения гитлеровцы избрали противотанковый ров в поселке Багерово. Здесь они в течение нескольких декабрьских дней 1941 года расстреляли более семи тысяч человек.
Когда началась Великая Отечественная война, Вале Ивановой было двенадцать лет. Весной 1942 года советские войска оставили Керчь. Переправа войск через Керченский пролив была чрезвычайно тяжелой. Вражеские самолеты беспрерывно бомбили город и море. На одном из понтонов отходил со своей частью отец Вали. Вдруг из толпы выскочила босоногая девчонка и в пальто бросилась в море. Вымокшая до ниточки, стояла Валя среди бойцов. Отцу пионерка заявила: «Я воевать буду, бить врага».
Она прибавила с согласия отца к своему возрасту два года, и по его просьбе двенадцатилетняя керчанка Валя Иванова была зачислена на должность санинструктора в батальон, которым в скором времени стал командовать ее отец Иван Федорович Иванов.
На войне взрослеют быстро. Валя перевязывала раненых, переправляла их в тыл. Не один раз, открыв глаза, бойцы спрашивали: «Как твое имя, девочка? Запомню на всю жизнь».
Ей пришлось многому учиться, и все же девочка в тринадцать лет стала квалифицированной сестрой хирургической группы. В это время в медсанбате Находился на лечении ее отец. Он говорил с ней, как с равной.
— Ты должна, Валя, остаться живой, вернуться и найти маму, я верю, что она не погибла,— говорил Иван Федорович.
— Папка, мы должны вместе вернуться! Что мы с мамой будем делать без тебя?
И все же Валя осталась без Отца. Он погиб смертью храбрых.
Когда наступление, в медсанбате не спят по нескольку суток. Хирург видел, как Валя кусала губы, чтобы не заснуть, не упасть при Операции, и он говорил ей:
— Иди, поспи два часа.
Больше операционной сестре он не мог дать отдыха. Она уходила из операционной и шла в палаты, переполненные ранеными.
Затем, возвратившись в операционную, переливала кровь, ассистировала хирургу при сложнейших операциях. Фронтовые будни складывались в месяцы, годы. Дивизия шла в наступление, и вместе с ней прошла весь воинский путь и девочка Валя Иванова — Северный Кавказ, Никополь, Николаев, Днепр, Белоруссия, потом — Польша и, наконец, Берлин. В 1945 году ей исполнилось шестнадцать.
Когда Валя возвратилась в родную Керчь, мать с гордостью показывала соседям, знакомым и друзьям ее гимнастерку с Медалями: «За боевые заслуги», «За оборону Кавказа», «За взятие Берлина», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», а дочь говорила:
— Ну, что ты, мама, не надо.
Но не могла иначе мать, ей казалось, что это и ее награды — терпение, за веру, за мужество, которые она проявила, как и тысячи других матерей.
…Валя сидела, оглушенная мирным покоем, а перед глазами были лица подруг, командиров, звучала в ушах любимая мелодия «В лесу прифронтовом», и мысленно она была еще там, на фронте.
И вспомнилось ей почему-то только самое радостное. Это потом она ночью будет просыпаться, дрожа в страхе и изумляясь, почему ее не убило тогда под Берлином, когда ринулся с неба на палатку с красным крестом «мессер» и пулеметная очередь перерубила палатку пополам. И еще плакать будет от жалости, вспоминая слепого летчика, умирающего корреспондента и других раненых. И убитого отца.
А в тот день воспоминания были радостными. На войне какая радость была? Город освободили — радость, встретились с друзьями после недолгой разлуки — радость, поправился раненый — радость.
Потом, через годы, будут другие радости — свадьба, рождение дочери, любимая работа.
Вот уже много лет Валентина Ивановна Балионова работает медсестрой в 1-й больнице города-героя Керчи. Но для старшего сержанта медицинской службы комсомолки Валентины Ивановой самой необъятной и всепоглощающей радостью была Победа.

Две едали Гали Данилко.

Б. Нудлин. Из книги «Дети-герои».

Где-то совсем близко была война. Темной ночью слышали девочки грозные взрывы, и даже тишина, наступавшая после них, была какой-то тревожной, обманчивой.
А утром… Утром пошли они в школу. В руках у Гали, как всегда, был небольшой портфель, забавно подпрыгивала в вязаном мешочке чернильница.
Вот зазвенит звонок, сядут они с Тоней за свою парту, и начнется урок алгебры, такой, как всегда. Но на этот раз неожиданно все случилось иначе.
— Враг в Мрине! Уроков не будет! — сказал старик, школьный сторож. И словно страшных слов его было мало, закрыл калитку, еще и веревкой прикрутил.
Школа закрыта.
— Что же теперь будет? — только и вымолвила Тоня. Девочки повернули к дому и, кажется, впервые шли по этой дороге молча.
Страшный грохот разорвал тишину. Вражеские самолеты настигли наш. Белые облачка выстрелов, и окутанный черным дымом падает ястребок.
— Ой! Сбили! — вскрикнула Галя и громко заплакала, как маленькая.
— Не плачь, дочка,— остановился на мгновение командир и погладил девочку по голове.— Мы скоро вернемся.
Дома было тревожно.
И мама прибежала с работы — из своей сберкассы — с ключами, с какими-то документами.
— Вытри, Галочка, насухо графин: спрятать все надо.
Под старой грушей выкопала Галя глубокую яму, поставила залитый сургучом графин. Еще раз, словно прощаясь, глянула на свой новенький комсомольский билет: только что получила…
Возле райкома партии стояли подводы. На них что-то грузили. Хорошо знакомый Галине секретарь райкома подходил то к одному, то к другому человеку, что-то говорил.
— А нам что делать? — бросилась к нему Галинка.
— Что сердце подскажет…
— Я хочу помогать вам.
— Хорошо, дочка, хорошо. Жди!..
Отъехали нагруженные подводы, опустела улица. Галя побежала домой. В саду, в маленьком окопчике, сидела мама, на руках у нее опал двухлетний Вовка.
— Сюда, сюда, доченька! — тихонько позвала мать.
И в то же мгновение, как громом, оглушили Галю другие олова.
— Ком, ком, Марушка! — услышала она чужой, повелительный голос.
Перед ней словно из-под земли выросли трое в зеленых шинелях, с автоматами в руках.
Хозяевами вошли в ее родной дом враги.
«Бряк, бряк, бряк…» — дробил тяжелый приклад стекло. Галя сразу и не сообразила: это похвальные грамоты, висевшие на стене, вызвали ярость гитлеровца.
«Что же это будет? Как жить?» — думала Галя и отвечала сама себе словами секретаря райкома: «Ждать!..» Должно же и ей найтись дело.
Ждать пришлось недолго. После того страшного дня как-то утром два человека постучали в двери. Они пришли из отряда, из леса, но были без оружия, одеты как все. И Галя получила первое задание:
— Много людей попало в окружение, есть раненые. Узнай, кто они, надежных переправишь в отряд.
Когда она успешно выполнила первое задание, получила другое: разыскать в Носовке, на шоссе, небольшой домик Гали и Кати Труниных.
Через два дня Галинка стояла перед нарядным домиком. Две половины в нем, две семьи живут. Одна надежная, а вторая… Правое или левое крыльцо? Какую дверь открыть? Лишь бы только не перепутать. И Галя, как велели, тихонько стучит в правую дверь.
Белокурая девушка любезно приглашает зайти. Маленькая кухня, еще дверь — и чисто прибранная комната. Из-за стола поднялась вторая девушка. Галя хотела уже сказать пароль, как вдруг вздрогнула от неожиданности. Прямо на нее смотрел бесноватый фюрер. Портрет ненавистного Гитлера висит… Нет, видно, зашла не туда,— тревожно застучало сердце, слова застряли в горле.
Но девушки, перехватив ее взгляд, поняли без слов, улыбнулись. И Галя сразу успокоилась: сообразила — так надо, так надежнее…
Висел этот проклятый портрет на дверях, ведущих в потайную каморку. Там и встретилась Галя с партизанами.
Потом не раз приходила она к сестрам Труниным, работавшим уборщицами в комендатуре, встречалась с партизанами, узнавала важные новости, получала новые задания.
— Надо предупредить отряд: готовится облава,— говорила Катя.
Галинка заплетала две косички (с косичками она, недавняя девятиклассница, выглядела совсем маленькой девчушкой) и шла в лес. Зайдет в лес, запоет потихоньку — и услышит на посту часовой, выйдет из-за кустов. Вот и передано донесение.
Или скажут сестры: продовольствие кончается у партизан. И снова идет в лес Галинка. Только уже вдвоем с Татьяной Мирошниченко. Девушка несет корзину побольше и потяжелее, Галинка — ту, что поменьше. Хлеб, сало, пшено, картошку, лук получат партизаны.
…Выходила на берег Катюша,
на высокий берег на крутой…
— затянет Галя, когда дойдут до условленного места. И есть кому передать тяжелые корзины.
Как-то под вечер возвращалась Галя из лесу, шла полевой тропинкой. Вдруг над головой, словно стайка розовых бабочек,— листочки бумаги. А высоко в небе еле видимой точкой — самолет. И вот в руках листовки.
«Прочитай и передай товарищу…» — Галя читает, и так хочется ей передать дальше, принести всем радость. «Не верьте вракам Геббельса: Красная Армия разгромила… освобождены…»
Домой прибежала уже затемно. А утром соседи нашли у себя розовые листочки. Переправила Галя листовки и в лес.
…Далеко от родного села был фронт. Где-то там, знала Галя, сражается дядя Павел — офицер Павел Васильевич Сеник. Вестей от него давно не было. И когда как-то утром он открыл двери, Галя аж вскрикнула.
— В окружение попал, хотели с товарищами прорваться через линию фронта, но почти все погибли в бою,— рассказывал дядя Павел.
— И зачем ты днем шел, тебя же все тут знают,— упрекала его сестра.
А он только брови нахмурил:
— Не могу, как вор, ночью красться по родной земле,— ответил, а потом к Гале: — Отведи в партизанский отряд. Слышал, есть у нас в лесу.
— Что вы, дядечка, откуда мне знать,— пожала Галя плечами.
Но Павел Васильевич настаивал:
— Должна знать — ты же комсомолка…
Как за себя, могла за него поручиться Галя, но приказ есть приказ: никому о партизанах ни слова.
Что делать? О дяде доложила командиру отряда и в ответ услышала краткое:
— Приведи!
Дни в неволе, полные бесконечных тревог, трудных, опасных заданий, тянулись долго. Враг свирепствовал.
Бывали дни, когда Галинке приходилось делать по тридцать километров, чтобы предупредить человека где-нибудь в Плоском или Мрине, в Кобище или Козарях, что ему угрожает арест. Разными бывали задания.
Собирались партизаны подорвать маслозавод, работавший на врага. Двое ребят пришли из отряда разведать, как и когда это можно сделать. И к Гале зашли.
— Аккумулятор нужен и серная кислота. В лесу радиосвязь с Большой землей наладить надо. Дядька твой за ними через неделю придет.
Аккумулятор! Где его достанешь?! Думала Галя, думала И вспомнила: в школе — под открытым небом, на дворе, в сарае валяется все, что когда-то было приборами в физкабинете. Должен там быть. Только как взять?! Ведь в школе немцы. По-вязала платочек, выпустила из-под него косички, пошла.
Ходит по двору, поглядывает на сваленный хлам: нет, здесь не видно. Забралась в сарай — и сразу с краю, будто кто-то нарочно поставил, аккумулятор.
Схватила, а вынести как?! И набрала всякой всячины. Может, выручит? Вышла из сарая. Навстречу немец.
— Век, Марушка! Что там?
— Игрушечки мои! — заголосила Галинка, прижимая к груди свои сокровища.— Шпиль, герр официр, шпилен…
— Век! Век! — закричал часовой, еще и ногой пнул. Трудно было подумать, что у этой маленькой, с такими смешными косичками девчушки может быть что-то на уме, кроме игрушек.
А Галя спрятала аккумулятор и побежала доставать кислоту.
Василий Петрович Рудницкий, старый учитель, не спрашивая у Галинки зачем, дал ей кислоту, которую они когда-то (как давно это было!) использовали для опытов на уроках химии.
И Галя со своими «трофеями» дома. Спрятала их. Скорей бы пришли, задание выполнено.
Темной ночью постучали в окошко. Впустила Галя Дядю Павла, отдала все, еще и от старой скатерти кусок оторвала на портянки, буханку хлеба завернула, попрощалась.
Но не успела заснуть, ночную тишину разорвали выстрелы. Полицейские в засаде подстерегли партизана. А через несколько минут враги ввалились в хату.
— Партизаны были?
— Нет!
— А это что? — и окровавленные портянки легли рядом с разорванной скатертью на столе.— Не ваше?
Галя хотела что-то сказать, но полицейский толкнул ее к двери:
— Выходи, большевистское отродье. Вон ваш бандит на подводе.
Выгнали из хаты деда, забрали все, что было, двинулись со двора. За подводой, на которой лежал окровавленный, накрытый лохмотьями Павел Васильевич, плелись Галинка с дедом. Встретили полицейские немецкий патруль, остановили подводу, начали рассказывать, засуетились.
— Беги, внученька,— шепнул дед, и Галя бросилась огородами к другому своему дядьке.
Но вскоре прибежала туда подружка Лида Жигун.
— Маму твою схватили, тебя ищут, беги, Галя. Выбежала из хаты и снова огородами. В лес! Только бы добраться туда. Нет, не спасет лес: там полиция, собаки. И направилась Галя к Белому болоту. Надергала соломы из копны, легла, отдохнула. А потом — снова в лес.
Сколько раз ходила! И всегда находила заветное место. А тут, как назло, никак найти не может. Уже и звала, и пела — никого.
Обессилевшая, голодная, еле живая, третий день блуждала она по холодному осеннему лесу, пряталась в болоте. И вдруг на поляне увидела корову, пастуха. Словно ощутила запах теплого молока. Пошла к ним. Да нет — почудилось: это всего лишь куст. Теряя силы, Галя упала возле него.
Когда видит — ползет к ней полицейский. Девочка отшатнулась, сжалась в комок. — Убийца…
— Галочка! Ты что? Не узнала…— услышала знакомый голос партизана, переодетого в чужую, ненавистную форму.
Он подполз к ней, вытащил из ложбинки на бугор, к соснам. Здесь партизаны заняли оборону. На другой стороне ложбинки залегли полицейские. Когда окончился бой и отряд отошел в лес, Галя рассказала обо всем.
Вскоре разведка принесла в лес страшные вести. Тяжелораненый Павел Васильевич умер в тюрьме. По дороге в Чернигов умер дед. Расстреляли Галину мать, маленького брата Вову, отчима.
И осталась Галинка в отряде «За Родину» партизанской дочкой. Не просто дочкой — бойцом. Галя не расставалась со старой винтовкой, которая натирала плечо, волочилась по земле.
Неподалеку от Кобищи партизаны должны были пустить под откос эшелон. Разобрали рельсы, залегли. Внимательно смотрит Галя. Что это? Неужели поезд пройдет невредимым?! Но внезапно заскрежетало железо, остановился паровоз, как живые навалились, поползли на него вагоны. Это был первый ашелон на счету Гали Данилко.
Потом не раз выходила она с товарищами на такие операции. Только не любила, сердилась, когда называли ее в шутку «дневальным». А все из-за этого, первого в лагере, ночного дежурства.
Холодная была ночь, дал кто-то огромный тулуп. Надела его Галя, винтовку за плечи и ходит, ходит… Вдруг зацепилась за что-то, упала. А тут, как на грех, зовут:
— Дневальный, дневальный!..
Хотела быстрее подняться, но еще больше запуталась в длинных полах. Увидели, подняли, вытряхнули дневального из тулупа.
— Вот так охрана! — смеялись до слез.
Слезы блестели и у Гали на глазах, едва ли не впервые ва все эти страшные дни. Нет, она сумеет доказать, что она настоящий боец, а не какая-нибудь девчонка. И доказала…
Отряд ходил на Десну топить вражеские корабли. После операции возвращались назад. В небольшом лесочке остановились отдохнуть. Пост Галинки на дереве: не видно ли погони.
— Косари на подводах едут! — закричала.
Никто на это не обратил внимания. А через десять минут «косари» окружили партизан. Это были гитлеровцы.
— За мной! — крикнул командир.
Но прорваться было не так-то просто. Ранили Володю Богданова, Александра Невинского… Пулей оторвало Галину санитарную сумку. Убит Саша Козлов.
— Ищи раненых, перевязывай,— приказал командир Гале. И Галя искала, ползла под пулями. Вышли бинты — разорвала свою кофточку, сорочки партизан.
А бой идет, враг наседает, патронов все меньше… Свистят пули, а Галинка — ползком по кустам, ищет раненых. Как вдруг натыкается на двух мальчишек, с ними старик. Один мальчик ранен, возле другого — кринка с земляникой. Увидел ее старик, заплакал.
— К командиру проведи… Я эти места хорошо знаю. Стемнеет — кустами в лес выведу. А это возьми,— и он протянул кринку,— с мальчиками насобирал…
И снова Галя среди раненых. Сочные ягоды подносит к пересохшим губам.
— Пить, воды…— слышит Галя, и собранная мальчиками земляника утоляет жажду.
Вывел-таки старик партизан.
А впереди новые дороги. Вот-вот придут наши. И партизаны идут строить переправы через Десну, Припять, Днепр.
На Десне работает Галя. Враг бомбит переправы. Совсем близко части Красной Армии. Бой яростный, жестокий, противник отброшен за Десну.
И вот командующий армией выстраивает отряд.
— От имени командования армии выношу вам благодарность,— обращается он к партизанам.
А потом подходил к каждому: партизаны получали назначения.
— Вам до Берлина шагать,— сказал, остановившись около высокого парня.
— А тебе — учиться,— улыбнулся Галинке.— Учиться так, как воевала.
И вот Галя снова в своей Носовской школе, в своем классе, за своей партой. Три года не сидела она в классе, три года не держала в руках учебника.
— Данилко! — вызывал учитель.
И не было случая, чтобы получила меньше пятерки. А книг не было, и писали в «тетрадях», сделанных из газет, и в классе гулял ветер. Но Галя чувствовала себя бойцом на посту.
Недаром же вручили ей в Киеве орден Красной Звезды, медаль «Партизану Отечественной войны» I степени.
На выпускном вечере, когда директор назвал фамилию Данилко, аплодировали долго, горячо. Тут получила Галя свою вторую медаль — золотую, самую высокую ученическую награду. И так хорошо, так весело было от этой победы!
Учиться, учиться! Галя наверстает то, что забрала у нее война.
Киевский технологический институт пищевой промышленности… Студентка Галина Данилко серьезно учится и диплом защищает отлично. Рады друзья-партизаны за свою Галинку.
И снова институт, уже научно-исследовательский. Галина Васильевна работает в его лабораториях, ищет, думает, учится, защищает диссертацию. Она кандидат технических наук.
Много писем приносит ей почта от друзей. Старых — партизанских. И новых — совсем юных.
«Расскажите нам о себе, о партизанах…» — просят пионеры.
Галина Васильевна берет в руки перо, вспоминает лес, друзей-партизан. Вот только о себе пионерам почти не пишет.
А нам хотелось бы им сказать: растите такими же смелыми и честными, будьте такими же настойчивыми и трудолюбивыми, как коммунист Галина Васильевна Данилко.

Конец формы

Конец формы

Конец формы

Конец формы

Конец формы

Яндекс.ДиректКонец формы