Детское словотворчество
занимательные факты (младшая, средняя, старшая, подготовительная группа) на тему

Детское словотворчество

Исследования Н.О. Рыбникова, А.Н. Гвоздева, Т.Н. Ушаковой, Ч. Полдуина и других исследователей детской речи показали, что первые годы жизни ребёнка являются периодом усиленного словотворчества. При этом оказывается, что некоторые «новые» слова наблюдаются в речи почти всех детей, другие же встречаются только у отдельных детей.

Корней Иванович Чуковский в своей работе «От двух до пяти» подчеркивает, с какой выразительностью и экспрессивностью дети создают эти «новые слова»:

«Замечательное детское слово услышал я когда-то на даче под Питером в один  пасмурный майский  день.  Я  зажег  для  детей костер. Издали солидно подползла двухлетняя соседская девочка:

- Это всехный огонь?

- Всехный, всехный! Подходи, не бойся!

Слово показалось  мне  таким  выразительным,  что  в  первую минуту я,

помнится,  был  готов  пожалеть, почему оно не сделалось «всехным», не вошло во «всехный» обиход и не вытеснило нашего «взрослого» слова «всеобщий».

Так  же  велика  выразительность  детского  слова  сердитки. Трехлетняя

Таня, увидев морщинки на лбу у отца, указала на них пальцем и сказала:

- Я не хочу, чтобы у тебя были сердитки!

И что может быть экспрессивнее отличного детского слова смеяние, означающего многократный и длительный смех.

- Мне аж кисло во рту стало от баловства, от смеяния».

К.И. Чуковский замечает, что у двухлетних и трехлетних детей

очень сильное чутье языка, что создаваемые ими слова отнюдь не кажутся

несуразицами, а, напротив, очень метки, изящны, естественны.

Часто ребенок изобретает слова, которые уже есть в языке, но неизвестны ни ему, ни окружающим.

«На моих глазах один трехлетний в Крыму, в Коктебеле, выдумал слово

пулять и пулял из своего крошечного ружья с утра до ночи, даже не подозревая о том, что это слово спокон веку существует на Дону, в Воронежской  и Ярославской областях. В известной повести Л.Пантелеева «Ленька  Пантелеев» ярославская жительница несколько раз говорит: «Так и пуляют, так и пуляют!»

Другой ребенок (трех с половиною лет) сам додумался до слова никчемный.

Третий, неизвестного мне возраста, изобрел слова обутки и одетки (это было в черноморской степи под Одессой), совершенно не зная о том, что именно эти два слова точно в таком же сочетании существуют в течение столетий на севере, в Олонецком крае. Ведь не читал же он этнографических сборников Рыбникова, записавшего некую фольклорную сказку, где были, между прочим, такие слова: «Получаю по обещанию пищу, обутку и одетку».

Самая эта двучленная формула «обутка и одетка» была самостоятельно создана ребенком на основании тех языковых предпосылок, которые даны ему взрослыми.

- Ах ты, стрекоза! - сказала мать своей трехлетней Ирине.

- Я не стрекоза, а я людь!

Мать сначала не поняла этой «люди», но потом случайно обнаружила, что за тысячу километров, на Урале, человек издавна называется «людью». Там так и говорят:

- Ты что за людь»?

Таким образом, ребенок порою самостоятельно приходит к тем формам, которые создавались народом в течение многих веков.

  Конечно, чтобы воспринять наш язык, ребенок в своем словотворчестве копирует взрослых. Дико было бы думать, что он, в какой бы то ни было мере, создает наш язык, изменяет его грамматический строй, его словарный состав.  Сам того не подозревая, он направляет все свои усилия к тому, чтобы путем аналогий усвоить созданное многими поколениями взрослых языковое богатство.  Но применяет он эти аналогии с таким мастерством, с такой чуткостью к смыслу и значению тех элементов, из которых слагается слово, что нельзя не восхищаться замечательной силой его сообразительности, внимания и памяти, проявляющейся в этой трудной повседневной работе. Малейший оттенок каждой грамматической формы угадывается ребенком с налету, и, когда ему понадобится создать (или воссоздать в своей памяти) то или иное слово, он употребляет именно этот суффикс, именно то окончание, которые по сокровенным законам родного языка необходимы для данного оттенка мысли и образа.  Снова обратимся к К.И. Чуковскому: «Когда трехлетняя Нина впервые увидела в саду червяка, она зашептала в испуге: — Мама, мама, какой ползук!  И этим окончанием «ук» великолепно выразила свое паническое отношение к чудовищу. Не ползёныш, не ползушка, не ползунчик, не ползатель, а непременно ползук! Конечно, этот ползук не изобретен ребенком. Тут подражание таким словам, как жук и паук.  Но все же замечательно, что для данного корня маленький ребенок в один миг отыскал в своем арсенале разнообразных морфем именно ту, которая в данном случае наиболее пригодна.

  Двухлетняя Джаночка, купаясь в ванне и заставляя свою куклу нырять, приговаривала: — Вот притонула, а вот и вытонула! Только глухонемой не заметит пластики и тонкого смысла этих двух слов. Притонуть не то что утонуть, это — утонуть на время, чтобы в конце концов вынырнуть.  А трехлетний Юра, помогая своей матери снарядить маленького Валю на прогулку, вытащил из-под кровати Валины ботинки, калоши, чулки и гамаши и, подавая, сказал: — Вот и все Валино обувало!  Одним этим общим словом «обувало» он сразу обозначил все четыре предмета, которые имели отношение к обуви.  Так же выразительно великолепное слово брызгань, сочиненное пятилетним мальчишкой: — Мы хорошо купались. Такую брызгань подняли! Большое чутье языка проявил тот деревенский ребенок пяти с половиною лет, который, услышав, что взрослые называют букварь учебником, и  воображая, что в точности воспроизводит их термин, назвал эту книгу — «учило»; очевидно, учило (как «точило», «молотило», «зубило» и проч.) есть для него орудие ученья.  А суффикс «ник» ускользнул от ребенка, так как никакой смысловой аналогии с «умывальником», «кустарником», «чайником» он в слове «учебник» не мог отыскать.  Другой ребенок, назвавший солонку сольницей, тоже был более чем прав: если вместилище чая — чайница, а вместилище сахара — сахарница, то вместилище соли никак не солонка, а сольница. Здесь опять-таки речь ребенка совпадает с народной, ибо, оказывается, слово сольница так же широко распространено в деревнях, как пулять, картоха, обородеть и другие слова, которые у меня на глазах самостоятельно создавали трехлетние дети, воспитанные вдали от влияний «простонародной» речи. Кстати, отмечу, что созданные ребенком слова «одуван», «сыроега», «смеяние» существуют кое-где и в народе».

  Чуковский подчеркивает, что, начиная с двух лет, всякий ребенок становится на короткое время гениальным лингвистом, а потом, к пяти-шести годам, эту гениальность утрачивает. В восьмилетних детях ее уже нет и в помине, так как надобность в ней миновала: к этому возрасту ребенок уже полностью овладел основными принципами родного языка. Если бы такое чутье к словесным формам не покидало ребенка по мере их освоения, он уже к десяти годам затмил бы любого из нас гибкостью и яркостью речи. Недаром Лев Толстой, обращаясь ко взрослым, писал:  «Ребенок сознает законы образования слов лучше вас, потому что никто так часто не выдумывает новых слов, как дети».

  Возьмем слово «еще», принадлежащее к категории неизменяемых слов. Помимо глагола «ещёкать», ребенок умудрился произвести от слова «еще» существительное, которое и подчинил законам склонения имен. Двухлетнюю Сашу спросили: — Куда ты идешь? — За песочком. — Но ты уже принесла. — Я иду за ещём.

Когда мы говорим о творческой силе ребенка, о его чуткости, о его речевой гениальности, мы не должны забывать, что общей основой всех названных качеств является подражание, так как всякое новое слово, создаваемое ребенком, творится им в соответствии с нормами, которые даны ему взрослыми.  Но копирует он взрослых не так просто (и не так послушно), как представляется иным наблюдателям. Свои языковые и мыслительные навыки ребенок приобретает лишь в общении с другими людьми. Только это общение и делает его человеком, то есть существом говорящим и думающим. Но если бы общение с другими людьми не выработало в нем на короткое время особую, повышенную чуткость к речевому материалу, который дают ему взрослые, он остался бы до конца своих дней в области родного языка иностранцем, бездушно повторяющим мертвые штампы учебников.

Тот, кто в раннем детстве на пути к усвоению родной речи не создавал таких слов, как «ползук», «вытонуть», «притонуть», «тормозило» и т. д., никогда не станет полным хозяином своего языка. Конечно, многие неологизмы ребенка нередко свидетельствуют лишь о его неспособности освоить на первых порах те или иные отклонения от норм грамматики, свойственные общепринятой речи.  Иное «созданное» ребенком речение, кажущееся нам таким самобытным, возникло, в сущности, лишь потому, что ребенок слишком прямолинейно применяет к словам эти нормы, не догадываясь ни о каких исключениях. Все это так. Но само подражание является здесь творческим актом. Творчество заключается в использовании ребенком тех или иных суффиксов, окончаний, приставок, которые он незаметно для себя самого производит в своем уме.

Приведем классификацию принципов, по которым создаются детские слова:

а) Часть какого-нибудь слова используется как целое слово. Возникают слова-осколки:

• пах - запах
• прыг -        прыжок
• лепь - то, что слеплено.

А.Н. Гвоздев, объясняя появление «слов-осколков», обратил внимание на то, что, начиная говорить, ребёнок сначала как бы вырывает из слова ударный слог. Вместо слова молоко ребёнок произносит толь ко ко, позднее — моко и, наконец, молоко. Так в речи появляются осколки слов.

б) Присоединение к корню слова «чужого» окончания — тоже очень распространённый способ создания ребёнком новых слов:

• правдун - говорящий правду
• пахнота - запах
• сухота - сухость
• иметель - тот, кто имеет
• пахнючий - тот, который имеет сильный запах
• радование - радость
• Пурга кончилась, остались только пургинки (снежинки).

в) Одно слово составляется из двух («синтетические слова»). При создании «синтетических» слов происходит сцепление тех частей слова, которые звучат сходно:

• ворунишка = вор + врунишка
• вкуски = вкусные + куски
• колоток =колотить + молоток
• улиционер = улица + милиционер.

Таким же образом соединяются и разные глаголы и словосочетания:

• бабезьяна = бабушка обезьяны
• мапина дочка = мамина и папина.

Итак, словотворчество, как и усвоение обычных слов родного языка, имеет в своей основе подражание тем речевым стереотипам, которые дают детям окружающие люди. Усваивая речевые шаблоны, дети пытаются понять правила использования приставок, суффиксов, окончаний. При этом они словно непреднамеренно создают новые слова — такие, которых в языке нет, но которые в принципе возможны. Детские неологизмы почти всегда строго соответствуют законам языка и грамматически почти всегда правильны — только сочетания неожиданны.

С возрастом детское словотворчество начинает угасать: к пяти годам ребёнок уже прочно усваивает обороты речи, используемые взрослыми.

В психолингвистической литературе последних лет появляются работы, затрагивающие тему индивидуальных различий в речи и стратегий овладения языком. В частности, отмечается наличие как минимум двух стилей овладения языком. Одни дети изучают язык прежде всего для целей указания на предметы, другие для целей выражения своих эмоций. Первые чаще используют существительные, вторые — местоимения. Описываются так же случаи необычного использования языка некоторыми детьми.

Подобные факты свидетельствуют о том, что речевое развитие отдельных детей может обладать своими особенностями.

И все же дети, не имеющие ярко выраженных физических недостатков, несмотря на индивидуальные различия, усваивают родной язык примерно в одно и то же время, вне зависимости от целенаправленных усилий родителей.