Художественная литература (средняя группа)
учебно-методический материал по художественной литературе (средняя группа)

Русский фольклор

Песенки, потешки, заклички

Наш козёл — Стрекозёл… [1]
                  Русская народная

Наш козёл — Стрекозёл

То-то умный был:

Он и по воду ходил,

Он и тесто месил,

Он и печку топил,

Творогом лепёшки смазывал,

Песни пел и сказки сказывал,

Песни-сказки, небылицы, небывальщины,

Небывальщины да неслыхальщины.

Зайчишка-трусишка… [2]
Русская народная в обработке Ольги Капицы

Зайчишка-трусишка

По полю бежал,

В огород забежал,

Морковку нашёл,

Капустку нашёл,

Сидит грызёт.

Иди прочь —

Хозяин идёт!

Дон! Дон! Дон!.. [2]
Русская народная в обработке Веры Федяевской

Дон! Дон! Дон!

Загорелся кошкин дом

Коза выскочила,

Глаза выпучила,

Залить не умеет.

Дон! Дон! Дон!

Загорелся кошкин дом,

Бежит курица с ведром,

Но не добежала,

Воду расплескала.

Дон! Дон! Дон!

Загорелся кошкин дом,

Бежит уточка с ковшом,

Да ковш уронила,

Воду-то разлила.

Дон! Дон! Дон!

Загорелся кошкин дом,

Бежит кисонька с горшком,

Залить хочет молоком;

Но не добежала,

Горшок расплескала.

Дон! Дон! Дон!

Погорел весь кошкин дом!

Где теперь кошечке жить?

Гуси вы, гуси… [2]
Русская народная в обработке Михаила Булатова

— Гуси вы, гуси,

Красные лапки!

Где вы бывали?

Что вы видали?

— Мы видали волка:

Унёс он гусёнка.

Да самого лучшего!

Да самого бо́льшего!

— Гуси вы, гуси,

Красные лапки!

Щипите вы волка —

Спасайте гусёнка!

Ножки, ножки, где вы были?.. [2]
Русская народная в обработке Марии Серовой

— Ножки, ножки, где вы были?

— За грибами в лес ходили.

— Что вы, ручки, работа́ли?

— Мы грибочки собирали.

— А вы, глазки, помогали?

— Мы искали да смотрели —

Все пенёчки оглядели.

Вот и Ванюшка с грибком,

С подосиновичком!

Сидит, сидит зайка… [2]
Русская народная в обработке Ольги Капицы

Сидит, сидит зайка,

Сидит зайка серый

Под кустом, под кустом.

Охотнички едут,

Едут, скачут в поле

Во пустом, во пустом.

— Вы, охотнички, скачите,

На мой хвостик поглядите:

Я не ваш,

Я ушёл!

Сидит, сидит зайка,

Сидит зайка белый,

Ушки жмёт, ушки жмёт.

Охотнички едут,

Едут, скачут в поле

Вмимолёт, вмимолёт.

— Вы, охотнички, скачите,

Меня, зайку, не ищите!

Я не ваш,

Я ушёл!

Кот на печку пошёл  [3]
             Русская народная

Кот на печку пошёл,

Горшок каши нашёл.

На печи калачи,

Как огонь, горячи.

Пряники пекутся,

Коту в лапки не даются.

Сегодня день целый… [4]
Русская народная в обработке Ирины Карнауховой

Сегодня день целый

Все звери у дела:

Лисичка-сестричка

Шубку подшивает,

Сер медведь,

Старый дед,

Сапог подбивает,

А сорока-белобока

Мушек отгоняет.

Медведица Маша

Варит детям кашу.

Зайчиха под ёлкой

Метёт метёлкой.

Кошка лыки дерёт,

Коту лапотки плетёт.

По болоту босиком

Кулик ходит с посошком.

Барашеньки… [4]
Русская народная в обработке Нины Комовской

Барашеньки,

Крутороженьки

По лесах ходили,

По дворам бродили,

В скрипочку играли,

Ваню потешали.

А совища из лесища

Глазищами хлоп-хлоп.

А козлище из хлевища

Ножищами топ-топ.

Идёт лисичка по мосту  [4]
              Русская народная

Идёт лисичка по мосту,

Несёт вязанку хворосту.

— Зачем ей хворост?

— Печь топить.

— Зачем ей печь?

— Обед варить.

— Зачем обед?

— Гостей кормить.

— А гости кто?

— Медведь с женой,

Да ёж, да кот, да мы с тобой.

Солнышко-колоколнышко  [3]
                  Русская народная

Солнышко-колоколнышко,

Ты пораньше взойди,

Нас пораньше разбуди:

Нам в поля бежать,

Нам весну встречать!

Иди, весна, иди красна… [5]
Русская народная в обработке Ивана Сахарова

Иди, весна,

Иди красна,

Принеси ржаной колосок,

Овсяной снопок,

Большой урожай

В наш край!

Сказки

Про Иванушку-дурачка
Русская народная сказка в обработке Максима Горького

Жил-был Иванушка-дурачок, собою красавец, а что ни сделает, всё у него смешно выходит — не так, как у людей.

Нанял его в работники один мужик, а сам с женой собрался в город; жена и говорит Иванушке:

— Останешься ты с детьми, гляди за ними, накорми их!

— А чем? — спрашивает Иванушка.

— Возьми воды, муки, картошки, покроши да свари — будет похлёбка!

Мужик приказывает:

— Дверь стереги, чтобы дети в лес не убежали!

Уехал мужик с женой; Иванушка влез на полати, разбудил детей, стащил их на пол, сам сел сзади их и говорит:

— Ну, вот, я гляжу за вами!

Посидели дети некоторое время на полу, — запросили есть; Иванушка втащил в избу кадку воды, насыпал в неё полмешка муки, меру картошки, разболтал всё коромыслом и думает вслух:

— А кого крошить надо?

Услыхали дети — испугались:

— Он, пожалуй, нас искрошит!

И тихонько убежали вон из избы.

Иванушка посмотрел вслед им, почесал затылок, — соображает: «Как же я теперь глядеть за ними буду? Да ещё дверь надо стеречь, чтобы она не убежала!»

Заглянул в кадушку и говорит:

— Варись, похлёбка, а я пойду за детьми глядеть!

Снял дверь с петель, взвалил её на плечи себе и пошёл в лес; вдруг навстречу ему Медведь шагает — удивился, рычит:

— Эй, ты, зачем дерево в лес несёшь?

Рассказал ему Иванушка, что с ним случилось, — Медведь сел на задние лапы и хохочет:

— Экой ты дурачок! Вот я тебя съем за это!

А Иванушка говорит:

— Ты лучше детей съешь, чтоб они в другой раз отца-матери слушались, в лес не бегали!

Медведь ещё сильней смеётся, так и катается по земле со смеху!

— Никогда такого глупого не видал! Пойдём, я тебя жене своей покажу!

Повёл его к себе в берлогу. Иванушка идёт, дверью за сосны задевает.

— Да брось ты её! — говорит Медведь.

— Нет, я своему слову верен: обещал стеречь, так уж устерегу!

Пришли в берлогу. Медведь говорит жене:

— Гляди, Маша, какого я тебе дурачка привёл! Смехота!

А Иванушка спрашивает Медведицу:

— Тётя, не видала ребятишек?

— Мои — дома, спят.

— Ну-ка, покажи, не мои ли это?

Показала ему Медведица трёх медвежат, он говорит:

— Не эти, у меня двое было.

Тут и Медведица видит, что он глупенький, тоже смеётся:

— Да ведь у тебя человечьи дети были!

— Ну да, — сказал Иванушка, — разберёшь их, маленьких-то, какие чьи!

— Вот забавный! — удивилась Медведица и говорит мужу: — Михайло Потапыч, не станем его есть, пусть он у нас в работниках живёт!

— Ладно, — согласился Медведь, — он хоть и человек, да уж больно безобидный!

Дала Медведица Иванушке лукошко, приказывает:

— Поди-ка набери малины лесной, — детишки проснутся, я их вкусненьким угощу!

— Ладно, это я могу! — сказал Иванушка. — А вы дверь постерегите!

Пошёл Иванушка в лесной малинник, набрал малины полное лукошко, сам досыта наелся, идёт назад к медведям и поёт во всё горло:

Эх, как неловки

Божии коровки!

То ли дело — муравьи

Или ящерицы!

Пришёл в берлогу, кричит:

— Вот она, малина!

Медвежата подбежали к лукошку, рычат, толкают друг друга, кувыркаются, очень рады!

А Иванушка, глядя на них, говорит:

— Эхма, жаль, что я не Медведь, а то и у меня дети были бы!

Медведь с женой хохочут.

— Ой, батюшки мои! — рычит Медведь, — да с ним жить нельзя, со смеху помрёшь!

— Вот что, — говорит Иванушка, — вы тут постерегите дверь, а я пойду ребятишек искать, не то хозяин задаст мне!

А Медведица просит мужа:

— Миша, ты бы помог ему!

— Надо помочь, — согласился Медведь, — уж очень он смешной!

Пошёл Медведь с Иванушкой лесными тропами, идут — разговаривают по-приятельски.

— Ну и глупый же ты! — удивляется Медведь, а Иванушка спрашивает его:

— А ты — умный?

— Я-то?

— Ну да!

— Не знаю.

— И я не знаю. Ты — злой?

— Нет. Зачем?

— А по-моему — кто зол, тот и глуп. Я вот тоже не злой. Стало быть, оба мы с тобой не дураки будем!

— Ишь ты, как вывел! — удивился Медведь.

Вдруг видят: сидят под кустом двое детей, уснули.

Медведь спрашивает:

— Это твои что ли?

— Не знаю, — говорит Иванушка, — надо их спросить. Мои — есть хотели.

Разбудили детей, спрашивают:

— Хотите есть?

Те кричат:

— Давно хотим!

— Ну, — сказал Иванушка, — значит, это и есть мои! Теперь я поведу их в деревню, а ты, дядя, принеси, пожалуйста, дверь, а то самому мне некогда, мне ещё надобно похлёбку варить!

— Уж ладно! — сказал Медведь. — Принесу!

Идёт Иванушка сзади детей, смотрит за ними в землю, как ему приказано, а сам поёт:

Эх, вот так чудеса!

Жуки ловят зайца,

Под кустом сидит лиса,

Очень удивляется!

Пришёл в избу, а уж хозяева из города воротились, видят: посреди избы кадушка стоит, доверху водой налита, картошкой насыпана да мукой, детей нет, дверь тоже пропала, — сели они на лавку и плачут горько.

— О чём плачете? — спросил их Иванушка.

Тут увидали они детей, обрадовались, обнимают их, а Иванушку спрашивают, показывая на его стряпню в кадке:

— Это чего ты наделал?

— Похлёбку!

— Да разве так надо?

— А я почём знаю — как?

— А дверь куда девалась?

— Сейчас её принесут. Вот она!

Выглянули хозяева в окно, а по улице идёт Медведь, дверь тащит, народ от него во все стороны бежит, на крыши лезут, на деревья; собаки испугались — завязли со страху в плетнях, под воротами; только один рыжий петух храбро стоит среди улицы и кричит на Медведя:

— Кину в реку-у!..

Война грибов с ягодами  [6]
Русская народная сказка в обработке В. Даля

Красным летом всего в лесу много — и грибов всяких и всяких ягод: земляники с черникой, и малины с ежевикой, и чёрной смородины. Ходят девки по лесу, ягоды собирают, песенки распевают, а гриб-боровик, под дубочком сидючи, и пыжится, дуется, из земли прёт, на ягоды гневается: «Вишь, что их уродилось! Бывало и мы в чести, в почёте, а ныне никто на нас и не посмотрит! Постой же, — думает боровик, всем грибам голова, — нас, грибов, сила великая — пригнетём, задушим её, сладкую ягоду!»

Задумал-загадал боровик войну, под дубом сидючи, на все грибы глядючи, и стал он грибы созывать, стал помочь скликать:

— Идите вы, волнушки, выступайте на войну!

Отказалися волнушки:

— Мы все старые старушки, не повинны на войну.

— Идите вы, опёнки!

Отказалися опёнки:

— У нас ноги больно тонки, не пойдём на войну!

— Эй вы, сморчки! — крикнул гриб-боровик. — Снаряжайтесь на войну!

Отказались сморчки; говорят:

— Мы старички, уж куда нам на войну!

Рассердился гриб, прогневался боровик, и крикнул он громким голосом:

— Грузди, вы ребята дру́жны, идите со мной воевать, кичливую ягоду избивать!

Откликнулись грузди с подгруздками:

— Мы грузди, братья дружны, мы идём с тобой на войну, на лесную и полевую ягоду, мы её шапками закидаем, пятой затопчем!

Сказав это, грузди полезли дружно из земли, сухой лист над головами их вздымается, грозная рать подымается.

«Ну, быть беде», — думает зелёная травка.

А на ту пору пришла с коробом в лес тётка Варвара — широкие карманы. Увидав великую груздевую силу, ахнула, присела и ну грибы сподряд брать да в кузов класть. Набрала его полным-полнёшенько, насилу до дому донесла, а дома разобрала грибки по родам да по званию: волнушки — в кадушки, опёнки — в бочонки, сморчки — в бурачки^[1], груздки — в кузовки, а наибольший гриб-боровик попал в вязку; его пронзали, высушили да и продали.

С той поры перестал гриб с ягодою воевать.

Сестрица Алёнушка и братец Иванушка  [1]
Русская народная сказка в обработке Алексея Николаевича Толстого

Жили-были старик да старуха. У них были дочка Алёнушка да сынок Иванушка.

Старик со старухой умерли. Остались Алёнушка да Иванушка одни-одинёшеньки.

Пошла Алёнушка на работу и братца с собой взяла. Идут они по дальнему пути, по широкому полю, и захотелось Иванушке пить.

•  Сестрица Алёнушка, я пить хочу!
•  Подожди, братец, дойдём до колодца.

Шли, шли — солнце высоко, колодец далеко, жар донимает, пот выступает. Стоит коровье копытце полно водицы.

— Сестрица Алёнушка, хлебну я из копытца!

— Не пей, братец, телёночком станешь!

Братец послушался, пошли дальше.

Солнце высоко, колодец далеко, жар донимает, пот выступает. Стоит лошадиное копытце полно водицы.

— Сестрица Алёнушка, напьюсь я из копытца!

 — Не пей, братец, жеребёночком станешь!

Вздохнул Иванушка, опять пошли дальше. Идут, идут — солнце высоко, колодец далеко, жар донимает, пот выступает. Стоит козье копытце полно водицы. Иванушка говорит:

— Сестрица Алёнушка, мо́чи нет: напьюсь я из копытца!

— Не пей, братец, козлёночком станешь!

Не послушался Иванушка и напился из козьего копытца.

Напился — и стал козлёночком...

Зовёт Алёнушка братца, а вместо Иванушки бежит за ней беленький козлёночек.

Залилась Алёнушка слезами, села под стожок — плачет, а козлёночек возле неё скачет.

В ту пору ехал мимо купец:

— О чем, красная де́вица, плачешь?

Рассказала ему Алёнушка про свою беду. Купец ей говорит:

— Поди за меня замуж. Я тебя наряжу в злато-серебро, и козлёночек будет жить с нами.

Алёнушка подумала, подумала и пошла за купца замуж.

Стали они жить-поживать, и козлёночек с ними живёт, ест-пьёт с Алёнушкой из одной чашки.

Один раз купца не было дома. Откуда ни возьмись, приходит ведьма: стала под Алёнушкино окошко и так-то ласково начала звать её купаться на реку.

Привела ведьма Алёнушку на реку. Кинулась на неё, привязала Алёнушке на шею камень и бросила её в воду. А сама оборотилась Алёнушкой, нарядилась в её платье и пришла в её хоромы. Никто ведьму не распознал. Купец вернулся — и тот не распознал.

Одному козлёночку все было ведомо. Повесил он голову, не пьёт, не ест. Утром и вечером ходит по бережку около воды и зовёт:

— Алёнушка, сестрица моя!

Выплынь, выплынь на бережок...

Узнала об этом ведьма и стала просить мужа — зарежь да зарежь козлёнка...

Купцу жалко было козлёночка, привык он к нему. А ведьма так пристаёт, так упрашивает — делать нечего, купец согласился:

— Ну, зарежь его...

Велела ведьма разложить костры высокие, греть котлы чугунные, точить ножи булатные...

Козлёночек проведал, что ему недолго жить, и говорит названому отцу:

— Перед смертью пусти меня на речку сходить, водицы испить, кишочки прополоскать.

— Ну, сходи.

Побежал козлёночек на речку, стал на берегу и жалобнёхонько закричал:

— Алёнушка, сестрица моя!

Выплынь, выплынь на бережок.

Костры горят высокие,

Котлы кипят чугунные,

Ножи точат булатные,

Хотят меня зарезати!

Алёнушка из реки ему отвечает:

— Ах, братец мой Иванушка!

Тяжёл камень на дно тянет,

Шелкова́ трава ноги спутала,

Жёлты пески на груди легли.

А ведьма ищет козлёночка, не может найти и посылает слугу:

— Пойди найди козлёнка, приведи его ко мне.

Пришёл слуга на реку и видит: по берегу бегает козлёночек и жалобнёхонько зовёт:

— Алёнушка, сестрица моя!

Выплынь, выплынь на бережок.

Костры горят высокие,

Котлы кипят чугунные,

Ножи точат булатные,

Хотят меня зарезати!

А из реки ему отвечают:

— Ах, братец мой Иванушка!

Тяжёл камень на дно тянет,

Шелкова́ трава ноги спутала,

Жёлты пески на груди легли.

Слуга побежал домой и рассказал купцу про то, что слышал на речке. Собрали народ, пошли на реку, закинули сети шелковые и вытащили Алёнушку на берег. Сняли камень с шеи, окунули её в ключевую воду, одели её в нарядное платье. Алёнушка ожила и стала краше, чем была.

А козлёночек от радости три раза перекинулся через голову и обернулся мальчиком Иванушкой.

Ведьму привязали к лошадиному хвосту и пустили в чистое поле.

Жихарка  [3]
Русская народная сказка в обработке И. Карнауховой

Жили-были в избушке кот, петух да маленький человечек — Жихарка^[2]. Кот с петухом на охоту ходили, а Жихарка домовничал. Обед варил, стол накрывал, ложки раскладывал. 

Раскладывает да приговаривает: 

— Эта простая ложка — котова, эта простая ложка — Петина, а это не простая — точёная, ручка золочёная, — это Жихаркина. Никому её не отдам. 

Вот прослышала лиса, что в избушке Жихарка один хозяйничает, и захотелось ей Жихаркиного мясца попробовать. 

Кот да петух, как уходили на охоту, всегда велели Жихарке двери запирать. Запирал Жихарка двери, все запирал, а один раз и забыл. 

Справил Жихарка все дела, обед сварил, стол накрыл, стал ложки раскладывать, да и говорит: 

— Эта простая ложка — котова, эта простая ложка — Петина, а эта не простая — точёная, ручка золочёная, — это Жихаркина. Никому её не отдам. 

Только хотел её на стол положить, а по лестнице — топ-топ-топ. 

— Лиса идёт! 

Испугался Жихарка, с лавки соскочил, ложку на пол уронил — и поднимать некогда, — да под печку и залез. 

А лиса в избушку вошла, глядь туда, глядь сюда — нет Жихарки. 

«Постой же, — думает лиса, — ты мне сам скажешь, где сидишь». 

Пошла лиса к столу, стала ложки перебирать: 

— Эта ложка простая — Петина, эта ложка простая — котова, а эта ложка не простая — точёная, ручка золочёная, — эту я себе возьму. 

А Жихарка-то под печкой во весь голос: 

— Ай, ай, ай, не бери, тётенька, я не дам! 

— Вот ты где, Жихарка! 

Подбежала лиса к печке, лапку в подпечье запустила, Жихарку вытащила, на спину перекинула — да в лес. 

Домой прибежала, печку жарко истопила: хочет Жихарку изжарить да съесть.

Взяла лиса лопату. 

— Садись, — говорит, — Жихарка. 

А Жихарка маленький, да удаленький. На лопату сел, ручки-ножки растопырил — в печку-то и нейдёт. 

— Не так сидишь, — говорит лиса. Повернулся Жихарка к печи затылком, ручки-ножки растопырил — в печку-то и нейдёт. 

— Да не так, — лиса говорит. 

— А ты мне, тётенька, покажи, я ведь не умею. 

— Экой ты недогадливый! 

Лиса Жихарку с лопаты сбросила, сама на лопату прыг, в кольцо свернулась, лапки спрятала, хвостом накрылась. А Жихарка её толк в печку да заслонкой прикрыл, а сам скорей вон из избы да домой. 

А дома-то кот да петух плачут, рыдают: 

— Вот ложка простая — котова, вот ложка простая — Петина, а нет ложки точёной, ручки золочёной, да и нет нашего Жихарки, да и нет нашего маленького!. . 

Кот лапкой слезы утирает, Петя крылышком подбирает. 

Вдруг по лесенке — тук-тук-тук. Жихарка бежит, громким голосом кричит: 

— А вот и я! А лиса в печке сжарилась! 

Обрадовались кот да петух. Ну Жихарку целовать! Ну Жихарку обнимать! И сейчас кот, петух и Жихарка в этой избушке живут, нас в гости ждут.

Лисичка-сестричка и волк
Русская народная сказка в обработке Михаила Булатова

Бежала лиса по дороге. Видит — едет старик, целые сани рыбы везёт. Захотелось лисе рыбки. Вот она забежала вперёд и растянулась посреди дороги, будто неживая.

Подъехал к ней старик, а она не шевелится; ткнул кнутом, а она не ворохнётся. «Славный будет воротник старухе на шубу!» — думает старик.

Взял он лису, положил на сани, а сам пошёл впереди. А лисичке только того и надо. Огляделась она и давай потихоньку рыбу с саней сбрасывать. Всё по рыбке да по рыбке. Повыбрасывала всю рыбу и сама ушла.

Приехал старик домой и говорит:

— Ну, старуха, какой я тебе воротник привёз!

— Где же он?

— Там, на санях, и рыба, и воротник. Ступай возьми!

Подошла старуха к саням, смотрит — ни воротника, ни рыбы.

Вернулась она в избу и говорит:

— На санях-то, дед, кроме рогожи, ничего нету!

Тут старик догадался, что лиса не мёртвая была. Погоревал, погоревал, да делать нечего.

А лисичка тем временем собрала на дороге всю рыбу в кучку, уселась и ест.

Подходит к ней волк:

— Здравствуй, лиса!

— Здравствуй, волчок!

— Дай мне рыбки!

Лиса оторвала у рыбки голову и бросила волку.

— Ох, лиса, хорошо! Дай ещё!

Лиса бросила ему хвостик.

— Ах, лиса, хорошо! Дай ещё!

— Ишь ты какой! Налови сам, да ешь.

— Да я не умею!

— Экой ты! Ведь я ж наловила. Ступай на реку, опусти хвост в прорубь, сиди да приговаривай: «Ловись, ловись, рыбка, большая и маленькая! Ловись, ловись, рыбка, большая и маленькая!». Вот рыба сама на хвост и нацепляется. Посиди подольше — наловишь побольше!

Волк побежал на реку, опустил хвост в прорубь, сидит да приговаривает:

— Ловись, ловись, рыбка, большая и маленькая!

А лисица прибежала, ходит вокруг волка да приговаривает:

— Мёрзни, мёрзни, волчий хвост! Мёрзни, мёрзни, волчий хвост!

Волк скажет:

— Ловись, ловись, рыбка, большая и маленькая!

А лисица:

— Мёрзни, мёрзни, волчий хвост!

Волк опять:

— Ловись, ловись, рыбка, большая и маленькая!

Алиса:

— Мёрзни, мёрзни, волчий хвост!

— Что ты там, лиса, говоришь? — спрашивает волк.

— Это я тебе, волк, помогаю: рыбу к хвосту подгоняю!

— Спасибо тебе, лисица!

— Не за что, волчок!

А мороз всё сильнее да сильнее. Волчий хвост и приморозило крепко-накрепко.

Лиса кричит:

— Ну, тяни теперь!

Потянул волк свой хвост, да не тут-то было! «Вот сколько рыбы привалило, и не вытащишь!» — думает он. Оглянулся волк кругом, хотел лису на помощь звать, а её уже и след простыл — убежала. Целую ночь провозился волк у проруби — не мог хвост вытащить.

На рассвете пошли бабы к проруби за водой. Увидели волка и закричали:

— Волк, волк! Бейте его! Бейте его!

Подбежали и стали колотить волка: кто коромыслом, кто ведром. Волк туда, волк сюда. Прыгал, прыгал, рванулся, оторвал себе хвост и пустился без оглядки. «Подожди, — думает, — уж я тебе, лисонька, отплачу!»

А лиса съела всю рыбку и захотела ещё чего-нибудь раздобыть. Забралась она в избу, где хозяйка блины поставила, да и попала головой в квашёнку. Залепило ей тестом и глаза, и уши. Выбралась лисица из избы — да поскорее в лес...

Бежит она, а навстречу ей волк.

— Так-то, — кричит, — ты меня научила в проруби рыбу ловить? Избили меня, исколотили, хвост мне оторвали!

— Эх, волчок, волчок! — говорит лиса. — У тебя только хвост оторвали, а мне всю голову разбили. Видишь: мозги выступили. Насилу плетусь!

— И то правда, — говорит волк. — Где уж тебе, лиса, идти! Садись на меня, я тебя довезу.

Лиса села волку на спину, он её и повёз.

Вот лиса едет на волке и потихоньку припевает:

— Битый небитого везёт! Битый небитого везёт!

— Что ты, лисонька, там говоришь? — спрашивает волк.

— Я, волчок, говорю: «Битый битого везёт».

— Так, лисонька, так!

Довёз волк лису до её норы, она соскочила, в нору юркнула и давай над волком смеяться-посмеиваться: — Нету у волка ни разума, ни толку!

Зимовье  [3]
Русская народная сказка в обработке Ивана Соколова-Микитова

Надумали бык, баран, свинья, кот да петух жить в лесу.

Хорошо летом в лесу, привольно!

Быку и барану травы вволю, кот ловит мышей, петух собирает ягоды, червяков клюёт, свинья под деревьями корешки да жёлуди роет. Только и худо бывало друзьям, ежели дождик пойдёт.

Так лето прошло, наступила поздняя осень, стало в лесу холодать. Бык прежде всех спохватился зимовье строить. Встретил в лесу барана:

— Давай, друг, зимовье строить! Я стану из леса брёвна носить да столбы тесать, а ты будешь щепу драть.

— Ладно, — отвечает баран, — согласен. Повстречали бык и баран свинью:

— Пойдём, Хавроньюшка, с нами зимовье строить. Мы станем брёвна носить, столбы тесать, щепу драть, а ты будешь глину месить, кирпичи делать, печку класть.

Согласилась и свинья.

Увидели бык, баран и свинья кота:

— Здравствуй, Котофеич! Пойдём вместе зимовье строить! Мы станем брёвна носить, столбы тесать, щепу драть, глину месить, кирпичи делать, печку класть, а ты будешь мох таскать, стены конопатить.

Согласился и кот.

Повстречали бык, баран, свинья и кот в лесу петуха:

— Здравствуй, Петя! Идём с нами зимовье строить! Мы будем брёвна носить, столбы тесать, щепу драть, глину месить, кирпичи делать, печку класть, мох таскать, стены конопатить, а ты — крышу крыть.

Согласился и петух.

Выбрали друзья в лесу место посуше, наносили брёвен, натесали столбов, щепы надрали, наделали кирпичей, моху натаскали — стали рубить избу.

Избу срубили, печку сложили, стены проконопатили, крышу покрыли. Наготовили на зиму запасов и дров.

Пришла лютая зима, затрещал мороз. Иному в лесу холодно, а друзьям в зимовье тепло. Бык и баран на полу спят, свинья забралась в подполье, кот на печи песни поёт, а петух под потолком на жёрдочке пристроился.

Живут друзья — не горюют.

А бродили по лесу семь голодных волков, увидели новое зимовье. Один, самый смелый волк, говорит:

— Пойду-ка я, братцы, посмотрю, кто в этом зимовье живёт. Если скоро не вернусь, прибегайте на выручку.

Вошёл волк в зимовье и прямо на барана угодил. Барану деваться некуда. Забился баран в угол, заблеял страшным голосом:

— Бэ-э-э!.. Бэ-э-э!.. Бэ-э-э!..

Петух увидел волка, слетел с жёрдочки, крыльями захлопал:

— Ку-ка-ре-ку-у!..

Соскочил кот с печи, зафыркал, замяукал:

— Мя-у-у!.. Мя-у-у!.. Мя-у-у!..

Набежал бык, рогами волка в бок:

— У-у-у!.. У-у-у!.. У-у-у!..

А свинья услыхала, что наверху бой идёт, вылезла из подполья и кричит:

— Хрю!.. Хрю!.. Хрю! Кого тут съесть?

Туго пришлось волку, едва жив из беды вырвался. Бежит, товарищам кричит:

— Ой, братцы, уходите! Ой, братцы, бегите!

Услыхали волки, пустились наутёк. Бежали час, бежали два, присели отдохнуть, красные языки вывалили. А старый волк отдышался, им говорит:

— Вошёл я, братцы мои, в зимовье, вижу — уставился на меня страшный да косматый. Наверху захлопало, внизу зафыркало! Выскочил из угла рогатый, бодатый — мне рогами в бок! А снизу кричат: «Кого тут съесть?» Не взвидел я свету — и вон...Ой, бежимте, братцы!..

Поднялись волки, хвосты трубой — только снег столбом.

Лиса и козёл  [3]
Русская народная сказка в обработке О. Капицы

Бежала лиса по дороге, на ворон зазевалась и упала в колодец. Воды в колодце немного, утонуть не утонешь, а выскочить — не выскочишь.

Сидит лиса, горюет. Что тут делать?

Вот идёт по той же дороге козёл, головой помахивает, бородой потряхивает, по сторонам поглядывает. От нечего делать заглянул в колодец. Увидел там лису и спрашивает:

— Здорово, лисонька! Что ты тут делаешь?

— Да вот отдыхаю. Наверху-то жарко, а тут и прохладно, и водицы холодненькой сколько хочешь.

А козлу давно пить хочется.

— Да хороша ли вода-то?

— Вода-то хороша, — отвечает лиса. — Да ты прыгай сюда  — вот и попробуешь. Место нам и двоим хватит.

Козёл сдуру и прыгнул. Воду замутил, чуть лису не задавил.

Рассердилась лиса, бранится:

— Ишь, бородатый, и прыгнуть-то не сумел — всю забрызгал.

Вскочила лиса козлу на спину, со спины на рога, да и вон из колодца. Только козел её и видел.

Сидит козел в колодце. До вечера досидел, не знает, как выбраться.

Хватился хозяин козла, пошёл искать. Искал, искал, насилу нашёл. Верёвку принёс и козла из колодца вытащил.

Привередница  [6]
Русская народная сказка в обработке Владимира Даля

Жили-были муж да жена. Детей у них было всего двое — дочка Малашечка да сынок Ивашечка. Малашечке было годков десяток или поболе, а Ивашечке всего пошёл третий.

Отец и мать в детях души не чаяли и так уж избаловали! Коли дочери что наказать надо, то они не приказывают, а просят. А потом ублажать начнут:

— Мы-де тебе и того дадим и другого добудем!

А уж как Малашечка испривереднилась, так такой другой не то что на селе, чай, и в городе не было! Ты подай ей хлебца не то что пшеничного, а сдобненького, — на ржаной Малашечка и смотреть не хочет!

А испечёт мать пирог-ягодник, так Малашечка говорит:

«Ки́сел, давай медку!» Нечего делать, зачерпнёт мать на ложку меду и весь на дочернин кусок ухнет. Сама же с мужем ест пирог без меду: хоть они и с достатком были, а сами так сладко есть не могли.

Вот раз понадобилось им в город ехать, они и стали Малашечку ублажать, чтобы не шалила, за братом смотрела, а пуще всего, чтобы его из избы не пускала.

— А мы-де тебе за это пряников купим, да орехов калёных, да платочек на голову, да сарафанчик с дутыми пуговками. — Это мать говорила, а отец поддакивал.

Дочка же речи их в одно ухо впускала, а в другое выпускала.

Вот отец с матерью уехали. Пришли к ней подруги и стали звать посидеть на травке-муравке. Вспомнила было девочка родительский наказ, да подумала: «Не велика беда, коли выйдем на улицу!» А их изба была крайняя к лесу.

Подруги заманили её в лес с ребёнком — она села и стала брату веночки плесть. Подруги поманили её в коршуны поиграть, она пошла на минутку, да и заигралась целый час.

Вернулась к брату. Ой, брата нет, и местечко, где сидел, остыло, только травка помята. Что делать? Бросилась к подругам, — та не знает, другая не видела. Взвыла Малашечка, побежала куда глаза глядят брата отыскивать: бежала, бежала, бежала, набежала в поле на печь.

— Печь, печурка! Не видала ли ты моего братца Ивашечку?

А печка ей говорит:

— Девочка-привередница, поешь моего ржаного хлеба, поешь, так скажу!

— Вот, стану я ржаной хлеб есть! Я у матушки да у батюшки и на пшеничный не гляжу!

— Эй, Малашечка, ешь хлеб, а пироги впереди! — сказала ей печь.

Малашечка рассердилась и побежала далее.

Бежала, бежала, устала, — села под дикую яблоню и спрашивает кудрявую:

— Не видала ли, куда братец Ивашечка делся?

А яблоня в ответ:

— Девочка-привередница, поешь моего дикого, кислого яблочка — может статься, тогда и скажу!

— Вот, стану я кислицу есть! У моих батюшки да матушки садовых много — и то ем по выбору!

Покачала на неё яблоня кудрявой вершиной да и говорит:

— Давали голодной Маланье оладьи, а она говорит: «Испечены неладно!»

Малаша побежала далее. Вот бежала она, бежала, набежала на молочную реку, на кисельные берега и стала речку спрашивать:

— Речка-река! Не видала ли ты братца моего Ивашечку?

А речка ей в ответ:

— А ну-ка, девочка-привередница, поешь наперёд моего овсяного киселька с молочком, тогда, быть может, дам весточку о брате.

— Стану я есть твой кисель с молоком! У моих у батюшки и у матушки и сливочки не в диво!

— Эх, — погрозилась на неё река, — не брезгай пить из ковша!

Побежала привередница дальше. И долго бежала она, ища Ивашечку; наткнулась на ежа, хотела его оттолкнуть, да побоялась наколоться, вот и вздумала с ним заговорить:

— Ёжик, ёжик, не видал ли ты моего братца? А ёжик ей в ответ:

— Видел я, девочка, стаю серых гусей, пронесли они в лес на себе малого ребёнка в красной рубашечке.

— Ах, это-то и есть мой братец Ивашечка! — завопила девочка-привередница. — Ёжик, голубчик, скажи мне, куда они его пронесли?

Вот и стал ёж ей сказывать: что-де в этом дремучем лесу живёт Яга-Баба, в избушке на курьих ножках; в послугу наняла она себе серых гусей, и что она им прикажет, то гуси и делают.

И ну Малашечка ежа просить, ежа ласкать:

— Ёжик ты мой рябенький, ёжик игольчатый! Доведи меня до избушки на курьих ножках!

— Ладно, — сказал он и повёл Малашечку в самую чашу, а в чаще той все съедобные травы растут: кислица да борщовник, по деревьям седая ежевика вьётся, переплетается, за кусты цепляется, крупные ягодки на солнышке дозревают. «Вот бы поесть!» — думает Малашечка, да уж до еды ли ей! Махнула на сизые плетенницы и побежала за ежом. Он привёл её к старой избушке на курьих ножках.

Малашечка заглянула в отворенную дверь и видит — в углу на лавке Баба Яга спит, а на прилавке Ивашечка сидит, цветочками играет. Схватила она брата на руки да вон из избы!

А гуси-наёмники чутки. Сторожевой гусь вытянул шею, гагакнул, взмахнул крыльями, взлетел выше дремучего леса, глянул вокруг и видит, что Малашечка с братом бежит. Закричал, загоготал серый гусь, поднял все стадо гусиное, а сам полетел к Бабе Яге докладывать. А Баба Яга — костяная нога так спит, что с неё пар валит, от храпа оконницы дрожат. Уж гусь ей в то ухо и в другое кричит — не слышит! Рассердился щипун, щипнул Ягу в самый нос.

Вскочила Баба Яга, схватилась за нос, а серый гусь стал ей докладывать:

— Баба Яга — костяная нога! У нас дома неладно, что-то сделалось — Ивашечку Малашечка домой несёт!

Тут Баба Яга как расходилась:

— Ах вы трутни, дармоеды, из чего я вас пою, кормлю! Вынь да положь, подайте мне брата с сестрой!

Полетели гуси вдогонку. Летят да друг с дружкою перекликаются.

Заслышала Малашечка гусиный крик, подбежала к молочной реке, кисельным берегам, низенько ей поклонилась и говорит:

— Матушка река! Скрой, схорони ты меня от диких гусей! А река ей в ответ:

— Девочка-привередница, поешь наперёд моего овсяного киселя с молоком.

Устала голодная Малашечка, в охотку поела мужицкого киселя, припала к реке и всласть напилась молока. Вот река и говорит ей:

— Так-то вас, привередниц, голодом учить надо! Ну, теперь садись под бережок, я закрою тебя.

Малашечка села, река прикрыла её зелёным тростником; гуси налетели, покрутились над рекой, поискали брата с сестрой да с тем и полетели домой. Рассердилась Яга пуще прежнего и прогнала их опять за детьми.

Вот гуси летят вдогонку, летят да меж собой перекликаются, а Малашечка, заслыша их, прытче прежнего побежала. Вот подбежала к дикой яблоне и просит её:

— Матушка зелёная яблонька! Схорони, укрой меня от беды неминучей, от злых гусей! А яблоня ей в ответ:

— А поешь моего самородного кислого яблочка, так, может статься, и спрячу тебя!

Нечего делать, принялась девочка-привередница дикое яблоко есть, и показался дичок голодной Малаше слаще наливного садового яблочка. А кудрявая яблонька стоит да посмеивается:

— Вот так-то вас, причудниц, учить надо! Давеча не хотела и в рот взять, а теперь ешь над горсточкой!

Взяла яблонька, обняла ветвями брата с сестрой и посадила их в серёдочку, в самую густую листву. Прилетели гуси, осмотрели яблоню — нет никого! Полетели ещё туда, сюда да с тем к Бабе Яге и вернулись.

Как завидела она их порожнём, закричала, затопала, завопила на весь лес:

— Вот я вас, трутней! Вот я вас, дармоедов! Все пёрышки ощиплю, на ветер пущу, самих живьём проглочу!

Испугались гуси, полетели назад за Ивашечкой и Малашечкой. Летят да жалобно друг с дружкой, передний с задним, перекликаются:

— Ту-та, ту-та? Ту-та не-ту!

Стемнело в поле, ничего не видать, негде и спрятаться, а дикие гуси все ближе и ближе; а у девочки-привередницы ножки, ручки устали — еле плетётся.

Вот видит она — в поле та печь стоит, что её ржаным хлебом потчевала. Она к печи:

— Матушка печь, укрой меня с братом от Бабы Яги!

— То-то, девочка, слушаться бы тебе отца-матери, в лес не ходить, брата не брать, сидеть дома да есть, что отец с матерью едят! А то «варёного не ем, печёного не хочу, а жареного и на дух не надо!»

Вот Малашечка стала печку упрашивать, умаливать: вперёд-де таково не буду!

— Ну, посмотрю я. Пока поешь моего ржаного хлебца!

С радостью схватила его Малашечка и ну есть да братца кормить!

— Такого-то хлебца я отроду не видала — словно пряник-коврижка!

А печка, смеючись, говорит:

— Голодному и ржаной хлеб за пряник идёт, а сытому и коврижка вяземская не сладка! Ну, полезай теперь в устье — сказала печь, — да заслонись заслоном.

Вот Малашечка скоренько села в печь, затворилась заслоном, сидит и слушает, как гуси все ближе подлетают, жалобно друг дружку спрашивают:

— Ту-та, ту-та? Ту-та не-ту!

Вот полетали они вокруг печки. Не нашли Малашечки, опустились на землю и стали промеж себя говорить: что им делать? Домой ворочаться нельзя: хозяйка их живьём съест. Здесь остаться также не можно: она велит их всех перестрелять.

— Разве вот что, братья, — сказал передовой вожак, — вернёмся домой, в тёплые земли, — туда Бабе Яге доступа нет!

Гуси согласились, снялись с земли и полетели далеко-далеко, за синие моря.

Отдохнувши, Малашечка схватила братца и побежала домой, а дома отец с матерью все село исходили, каждого встречного и поперечного о детях спрашивали; никто ничего не знает, лишь только пастух сказывал, что ребята в лесу играли. Побрели отец с матерью в лес да подле села на Малашечку с Ивашечкой и наткнулись.

Тут Малашечка во всем отцу с матерью повинилась, про все рассказала и обещала вперёд слушаться, не перечить, не привередничать, а есть, что другие едят.

Как сказала, так и сделала, а затем и сказке конец.

Лиса-лапотница  [6]
Русская народная сказка в обработке В. Даля

Зимней ночью шла голодная кума по дорожке; на небе тучи нависли, по полю снежком порошит.

«Хоть бы на один зуб чего перекусить», — думает лисонька. Вот идёт она путём-дорогой, лежит ошмёток. «Что же, — думает лиса, — ину пору и лапоток пригодится». Взяла лапоть в зубы и пошла далее. Приходит в деревню и у первой избы постучалась.

— Кто там? — спросил мужик, открывая оконце.

— Это я, добрый человек, лисичка-сестричка. Пусти переночевать!

— У нас и без тебя тесно! — сказал старик и хотел было задвинуть окошечко.

— Что мне, много ли надо? — просила лиса. — Сама лягу на лавку, а хвостик под лавку, — и вся тут.

Сжалился старик, пустил лису, а она ему и говорит:

— Мужичок, мужичок, спрячь мой лапоток!

Мужик взял лапоток и кинул его под печку.

Вот ночью все заснули, лисичка слезла тихонько с лавки, подкралась к лаптю, вытащила его и закинула далеко в печь, а сама вернулась как ни в чем не бывало, легла на лавочку, а хвостик спустила под лавочку.

Стало светать. Люди проснулись; старуха затопила печь, а старик стал снаряжаться в лес по дрова.

Проснулась и лисица, побежала за лапотком — глядь, а лаптя как не бывало. Взвыла лиса:

— Обидел старик, поживился моим добром, а я за свой лапоток и курочки не возьму!

Посмотрел мужик под печь — нет лаптя! Что делать? А ведь сам клал! Пошёл, взял курицу и отдал лисе. А лиса ещё ломаться стала, курицу не берет и на всю деревню воет, орёт о том, как разобидел её старик.

Хозяин с хозяйкой стали ублажать лису: налили в чашку молока, покрошили хлеба, сделали яичницу и стали лису просить не побрезговать хлебом-солью. А лисе только того и хотелось. Вскочила на лавку, поела хлеб, вылакала молочка, уплела яичницу, взяла курицу, положила в мешок, простилась с хозяевами и пошла своим путём-дорогой.

Идёт и песенку попевает:

Лисичка-сестричка

Темной ноченькой

Шла голодная;

Она шла да шла,

Ошмёток нашла

В люди снесла,

Добрым людям сбыла,

Курочку взяла.

Вот подходит она вечером к другой деревне. Стук, тук, тук, — стучит лиса в избу.

— Кто там? — спросил мужик.

— Это я, лисичка-сестричка. Пусти, дядюшка, переночевать!

— У нас и без тебя тесно, ступай дальше, — сказал мужик, захлопнув окно.

— Я вас не потесню, — говорила лиса. — Сама лягу на лавку, а хвост под лавку, — и вся тут!

Пустили лису. Вот поклонилась она хозяину и отдала ему на сбережение свою курочку, сама же смирнёхонько улеглась в уголок на лавку, а хвостик подвернула под лавку.

Хозяин взял курочку и пустил её к уткам за решётку. Лисица всё это видела и, как заснули хозяева, слезла тихонько с лавки, подкралась к решётке, вытащила свою курочку, ощипала, съела, а пёрышки с косточками зарыла под печью; сама же, как добрая, вскочила на лавку, свернулась клубочком и уснула.

Стало светать, баба принялась за печь, а мужик пошёл скотинке корму задать.

Проснулась и лиса, начала собираться в путь; поблагодарила хозяев за тепло, за угрев и стала у мужика спрашивать свою курочку.

Мужик полез за курицей — глядь, а курочки как не бывало! Оттуда — сюда, перебрал всех уток: что за диво — курицы нет как нет!

А лиса стоит да голосом причитает:

— Курочка моя, чернушка моя, заклевали тебя пёстрые утки, забили тебя сизые селезни! Не возьму я за тебя любой утицы!

Сжалилась баба над лисой и говорит мужу:

— Отдадим ей уточку да покормим её на дорогу!

Вот накормили, напоили лису, отдали ей уточку и проводили за ворота.

Идёт кума-лиса, облизываясь, да песенку свою попевает:

Лисичка сестричка

Темной ноченькой

Шла голодная;

Она шла да шла,

Ошмёток нашла

В люди снесла,

Добрым людям сбыла:

За ошмёток — курочку,

За курочку — уточку.

Шла лиса близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли — стало смеркаться. Завидела она в стороне жилье и свернула туда; приходит: тук, тук, тук в дверь!

— Кто там? — спрашивает хозяин.

— Я, лисичка-сестричка, сбилась с дороги, вся перезябла и ноженьки отбила бежавши! Пусти меня, добрый человек, отдохнуть да обогреться!

— И рад бы пустить, кумушка, да некуда!

— И-и, куманёк, я непривередлива: сама лягу на лавку, а хвост подверну под лавку, — и вся тут!

Подумал, подумал старик да и пустил лису. А лиса и рада. Поклонилась хозяевам да и просит их сберечь до утра её уточку-плосконосочку.

Приняли уточку-плосконосочку на сбережение и пустили её к гусям. А лисичка легла на лавку, хвост подвернула под лавку и захрапела.

— Видно, сердечная, умаялась, — сказала баба, влезая на печку. Невдолге заснули и хозяева, а лиса только того и ждала: слезла тихонько с лавки, подкралась к гусям, схватила свою уточку-плосконосочку, закусила, ощипала дочиста, съела, а косточки и пёрышки зарыла под печью; сама же как ни в чем не бывало легла спать и спала до бела дня. Проснулась, потянулась, огляделась; видит — одна хозяйка в избе.

— Хозяюшка, а где хозяин? — спрашивает лиса. — Мне бы надо с ним проститься, поклониться за тепло, за угрев.

— Вона, хватилась хозяина! — сказала старуха. — Да уж он теперь, чай, давно на базаре.

— Так счастливо оставаться, хозяюшка, — сказала, кланяясь, лиса. — Моя плосконосочка уже, чай, проснулась. Давай её, бабушка, скорее, пора и нам с нею пуститься в дорогу.

Старуха бросилась за уткой — глядь-поглядь, а утки нет! Что будешь делать, где взять? А отдать надо! Позади старухи стоит лиса, глаза куксит, голосом причитает: была у неё уточка, невиданная, неслыханная, пёстрая в прозолоть, за уточку ту она бы и гуська не взяла.

Испугалась хозяйка, да и ну кланяться лисе:

— Возьми же, матушка Лиса Патрикеевна, возьми любого гуська! А уж я тебя напою, накормлю, ни маслица, ни яичек не пожалею.

Пошла лиса на мировую, напилась, наелась, выбрала что ни есть жирного гуся, положила в мешок, поклонилась хозяйке и отправилась в путь-дороженьку; идёт да и припевает про себя песенку:

Лисичка-сестричка

Темной ноченькой

Шла голодная;

Она шла да шла,

Ошмёток нашла

Добрым людям сбыла:

За ошмёток — курочку,

За курочку — уточку,

За уточку — гусёночка!

Шла лиса да приумаялась. Тяжело ей стало гуся в мешке нести: вот она то привстанет, то присядет, то опять побежит. Пришла ночь, и стала лиса ночлег промышлять; где в какую дверь ни постучит, везде отказ. Вот подошла она к последней избе да тихонько, несмело таково стала постукивать: тук, тук, тук, тук!

— Чего надо? — отозвался хозяин.

— Обогрей, родимый, пусти ночевать!

— Негде, и без тебя тесно!

— Я никого не потесню, — отвечала лиса, — сама лягу на лавочку, а хвостик под лавочку, — и вся тут.

Сжалился хозяин, пустил лису, а она сует ему на сбережение гуся; хозяин посадил его за решётку к индюшкам. Но сюда уже дошли с базару слухи про лису.

Вот хозяин и думает: «Уж не та ли это лиса, про которую народ бает?» — и стал за нею присматривать. А она, как добрая, улеглась на лавочку и хвост спустила под лавочку; сама же слушает, когда заснут хозяева. Старуха захрапела, а старик притворился, что спит. Вот лиска прыг к решётке, схватила своего гуся, закусила, ощипала и принялась есть. Ест, поест да и отдохнёт, вдруг гуся не одолеешь! Ела она, ела, а старик все приглядывает и видит, что лиса, собрав косточки и пёрышки, снесла их под печку, а сама улеглась опять и заснула.

Проспала лиса ещё дольше прежнего, — уж хозяин её будить стал:

— Каково-де, лисонька, спала-почивала?

А лисонька только потягивается да глаза протирает.

— Пора тебе, лисонька, и честь знать. Пора в путь собираться, — сказал хозяин, отворяя ей двери настежь.

А лиска ему в ответ:

— Не почто избу студить, и сама пойду, да наперёд своё добро заберу. Давай-ка моего гуся!

— Какого? — спросил хозяин.

— Да того, что я тебе вечор отдала на сбережение; ведь ты у меня его принимал?

— Принимал, — отвечал хозяин.

— А принимал, так и подай, — пристала лиса.

— Гуся твоего за решёткой нет; поди хоть сама посмотри — одни индюшки сидят.

Услыхав это, хитрая лиса грянулась об пол и ну убиваться, ну причитать, что за своего-де гуська она бы и индюшки не взяла!

Мужик смекнул лисьи хитрости. «Постой, — думает он, — будешь ты помнить гуся!»

— Что делать, — говорит он. — Знать, надо идти с тобой на мировую.

И обещал ей за гуся индюшку. А вместо индюшки тихонько подложил ей в мешок собаку. Лисонька не догадалась, взяла мешок, простилась с хозяином и пошла.

Шла она, шла, и захотелось ей спеть песенку про себя и про лапоток. Вот села она, положила мешок на землю и только было принялась петь, как вдруг выскочила из мешка хозяйская собака — да на неё, а она от собаки, а собака за нею, не отставая ни на шаг.

Вот забежали обе вместе в лес; лиска по пенькам да по кустам, а собака за нею.

На лисонькино счастье, случилась нора; лиса вскочила в неё, а собака не пролезла в нору и стала над нею дожидаться, не выйдет ли лиса...

А лиса с испугу дышит не отдышится, а как поотдохнула, то стала сама с собой разговаривать, стала себя спрашивать:

— Ушки мои, ушки, что вы делали?

— А мы слушали да слушали, чтоб собака лисоньку не скушала.

— Глазки мои, глазки, вы что делали?

— А мы глядели да глядели, чтобы собака лисоньку не съела!

— Ножки мои, ножки, что вы делали?

— А мы бежали да бежали, чтоб собака лисоньку не поймала.

— Хвостик, хвостик, ты что делал?

— А я не давал тебе ходу, за все пеньки да сучки цеплялся.

— А, так ты не давал мне бежать! Постой, вот я тебя! — сказала лиса и, высунув хвост из норы, закричала собаке: — На вот, съешь его!

Собака схватила лису за хвост и вытащила из норы.

Петушок и бобовое зёрнышко  [3]
Русская народная сказка в обработке Ольги Капицы

Жили-были петушок и курочка. Петушок всё торопился, всё торопился, а курочка знай себе приговаривает:

- Петя, не торопись! Петя, не торопись!

Клевал как-то петушок бобовые зёрнышки, да второпях и подавился. Подавился, не дышит, не слышит, словно мёртвый лежит.

Перепугалась курочка, бросилась к хозяйке, кричит:

- Ох, хозяюшка, дай скорей маслица, петушку горлышко смазать: подавился петушок бобовым зёрнышком.

Хозяйка говорит:

- Беги скорей к коровушке, проси у неё молока, а я уж собью маслица.

Бросилась курочка к корове:

- Коровушка, голубушка, дай скорей молока! Из молока хозяюшка собьёт маслица, маслицем смажу петушку горлышко: подавился петушок бобовым зёрнышком.

- Ступай скорей к хозяину, пусть он принесёт мне свежей травы.

Бежит курочка к хозяину:

- Хозяин, хозяин! Дай скорей коровушке свежей травы, коровушка даст молочка, из молочка хозяюшка собьёт маслица, маслицем смажу петушку горлышко: подавился петушок бобовым зёрнышком.

Хозяин и говорит ей:

- Беги скорей к кузнецу за косой.

Со всех ног бросилась курочка к кузнецу:

- Кузнец, кузнец, дай скорей хозяину хорошую косу! Хозяин даст коровушке травы, коровушка даст молока, хозяюшка даст мне маслица, я смажу петушку горлышко: подавился петушок бобовым зёрнышком.

Кузнец дал хозяину новую косу, хозяин дал коровушке свежей травы, коровушка дала молока, хозяюшка сбила масла, дала маслица курочке.

Смазала курочка петушку горлышко. Бобовое зёрнышко проскочило. Петушок вскочил и во всё горло закричал:

- Ку-ка-ре-ку!

Фольклор народов мира

Песенки

«Рыбки»

Французская народная, перевод Н. Гернет и С. Гиппиус

Плавают рыбёшки

В нашей речке чистой,

Плавают рыбёшки

Быстро, быстро, быстро!

Рыбки-рыбёшки

Все хороши:

Папы, и мамы,

И малыши!

Рыбки-ребятишки

На больших похожи –

Плавают, как папы,

Тоже, тоже, тоже!

Рыбки гуляют

Только в воде

И не гуляют

Больше нигде.

«Утята»

Французская народная перевод Н. Гернет и С. Гиппиус

Когда шагают лугом
Утята друг за другом,
То первый – впереди,
Последний – позади.

Когда шагают лугом
Утята друг за другом,
То первый – погляди! -
Шагает – впереди!

Кря, кря, кря…
Ля, ля, ля…

Когда шагают лугом
Утята друг за другом,
То первый – впереди,
Последний – позади.

Когда шагают лугом
Утята друг за другом,
То первый – погляди! -
Шагает – впереди!
Кря!

Чив-чив, воробей!  [7]
Коми-Пермяцкая народная в обработке Василия Климова

— Чив-чив, воробей,

Сбегай, грядки полей!

— Нет, папенька!

Нет, маменька!

— Чив-чив, воробей,

В крыше дырку забей!

— Нет, папенька!

Нет, маменька!

— Чив-чив, воробей,

Самовар подогрей!

— Нет, папенька!

Нет, маменька!

— Чив-чив, воробей,

Сядь за стол поскорей!

— Мигом, папенька!

Сел я, маменька!

Пальцы  [1]
Немецкая народная в обработке Леонида Яхнина

Палец толстый и большой

В сад за сливами пошёл.

Указательный с порога

Указал ему дорогу.

Средний палец — самый меткий,

Он сбивает сливы с ветки.

Безымянный поедает,

А мизинчик–господинчик

В землю косточки сажает.

Мешок  [1]
Татарская народная, перевёл Рашит Ягафаров, пересказал Лев Кузьмин

Урожай у нас хорош!

А теперь

Поделим

Рожь:

Кто пахал — тому мешок.

Кто растил — тому мешок.

Кто косил — тому мешок.

Кто возил — тому мешок.

И молотильщику мешок…

Даже лодырю мы тоже,

Не скупясь, мешок предложим —

Расчудесный, непростой:

Глянешь внутрь — а он пустой!

Сказки

Три поросёнка  [8]
Английская народная сказка в обработке Сергея Михалкова

Жили-были на свете три поросёнка. Три брата. Все одинакового роста, кругленькие, розовые, с одинаковыми весёлыми хвостиками.

Даже имена у них были похожи. Звали поросят: Ниф-Ниф, Нуф-Нуф и Наф-Наф. Всё лето поросята кувыркались в зелёной траве, грелись на солнышке, нежились в лужах.

Но вот наступила осень.

— Пора нам подумать о зиме, — сказал как-то Наф-Наф своим братьям, проснувшись рано утром. — Я весь дрожу от холода. Мы можем простудиться. Давайте построим дом из трёх комнат и будем жить вместе под одной тёплой крышей.

Но его братьям не хотелось браться за работу.

Гораздо приятнее в последние тёплые дни гулять и прыгать по лугу, чем рыть землю и таскать камни.

— Успеется! До зимы ещё далеко. Мы ещё погуляем, — сказал Ниф-Ниф и перекувырнулся через голову.

— Когда нужно будет, я сам построю себе дом, — сказал Нуф-Нуф и лёг в лужу.

— Я тоже, — добавил Ниф-Ниф.

— Ну, как хотите. Тогда я буду один строить себе дом, — сказал Наф-Наф. — Я не буду вас дожидаться.

С каждым днём становилось всё холоднее и холоднее. Но Ниф-Ниф и Нуф-Нуф не торопились. Им и думать не хотелось о работе. Они бездельничали с утра до вечера. Они только и делали, что играли в свои поросячьи игры, прыгали и кувыркались.

— Сегодня мы ещё погуляем, — говорили они, — а завтра с утра возьмёмся за дело.

Но и на следующий день они говорили то же самое.

И только тогда, когда большая лужа у дороги стала по утрам покрываться тоненькой корочкой льда, ленивые братья взялись наконец за работу.

Ниф-Ниф решил, что проще и скорее всего смастерить дом из соломы. Ни с кем не посоветовавшись, он так и сделал. Уже к вечеру его хижина была готова. Ниф-Ниф положил на крышу последнюю соломинку и, очень довольный своим домиком, весело запел:

Хоть полсвета обойдёшь,

Обойдёшь, обойдёшь,

Лучше дома не найдёшь,

Не найдёшь, не найдёшь!

Напевая эту песенку, он направился к Нуф-Нуфу.

Нуф-Нуф невдалеке тоже строил себе домик.

Он старался скорее покончить с этим скучным и неинтересным делом. Сначала, так же как и брат, он хотел построить себе дом из соломы. Но потом решил, что в таком доме зимой будет очень холодно. Дом будет прочнее и теплее, если его построить из веток и тонких прутьев. Так он и сделал.

Он вбил в землю колья, переплёл их прутьями, на крышу навалил сухих листьев, и к вечеру дом был готов.

Нуф-Нуф с гордостью обошёл его несколько раз кругом и запел:

У меня хороший дом,

Новый дом, прочный дом,

Мне не страшен дождь и гром,

Дождь и гром, дождь и гром!

Не успел он закончить песенку, как из-за куста выбежал Ниф-Ниф.

— Ну, вот и твой дом готов! — сказал Ниф-Ниф брату

—  Я говорил, что мы быстро справимся с этим делом! Теперь мы свободны и можем делать всё, что нам вздумается!

— Пойдём к Наф-Нафу и посмотрим, какой он себе выстроил дом! – сказал Нуф-Нуф. —  Что-то мы его давно не видели!

— Пойдём посмотрим! — согласился Ниф-Ниф.

И оба брата, очень довольные тем, что им ни о чем больше не нужно заботиться, скрылись за кустами.

Наф-Наф вот уже несколько дней был занят постройкой. Он натаскал камней, намесил глины и теперь не спеша строил себе надёжный, прочный дом, в котором можно было бы укрыться от ветра, дождя и мороза. Он сделал в доме тяжёлую дубовую дверь с засовом, чтобы волк из соседнего леса не мог к нему забраться.

Ниф-Ниф и Нуф-Нуф застали брата за работой.

— Что ты строишь? — в один голос закричали удивлённые Ниф-Ниф и Нуф-Нуф. —  Что это, дом для поросёнка или крепость?

— Дом поросёнка должен быть крепостью! — спокойно ответил им Наф-Наф, продолжая работать.

— Не собираешься ли ты с кем-нибудь воевать? — весело прохрюкал Ниф-Ниф и подмигнул Нуф-Нуфу.

И оба брата так развеселились, что их визг и хрюканье разнеслись далеко по лужайке. А Наф-Наф как ни в чем не бывало продолжал класть каменную стену своего дома, мурлыча себе под нос песенку:

Никакой на свете зверь,

Не ворвётся в эту дверь

Хитрый, страшный, страшный зверь,

Не ворвётся в эту дверь!

Я, конечно, всех умней,

Всех умней, всех умней!

Дом я строю из камней,

Из камней, из камней!

— Это он про какого зверя? — спросил Ниф-Ниф у Нуф-Нуфа.

— Это ты про какого зверя? — спросил Нуф-Нуф у Наф-Нафа.

— Это я про волка! — ответил Наф-Наф и уложил ещё один камень.

— Посмотрите, как он боится волка! — сказал Ниф-Ниф.

— Он боится, что его съедят! — добавил Нуф-Нуф. И братья ещё больше развеселились.

— Какие здесь могут быть волки? — сказал Ниф-Ниф.— Никаких волков нет! Он просто трус! — добавил Нуф-Нуф.

И оба они начали приплясывать и петь:

Нам не страшен серый волк,

Серый волк, серый волк!

Где ты ходишь, глупый волк,

Старый волк, страшный волк?

Они хотели подразнить Наф-Нафа, но тот даже не обернулся.

— Пойдём, Нуф-Нуф, — сказал тогда Ниф-Ниф. —  Нам тут нечего делать!

И два храбрых братца пошли гулять. По дороге они пели и плясали, а когда вошли в лес, то так расшумелись, что разбудили волка, который спал под сосной.

— Что за шум? — недовольно проворчал злой и голодный волк и поскакал к тому месту, откуда доносились визг и хрюканье двух маленьких, глупых поросят.

— Ну, какие тут могут быть волки! — говорил в это время Ниф-Ниф, который волков видел только на картинках.

— Вот мы схватим его за нос, будет знать! — добавил Нуф-Нуф, который тоже никогда не видел живого волка.

И братья опять развеселились и запели:

Нам не страшен серый волк,

Серый волк, серый волк!

Где ты ходишь, глупый волк,

Старый волк, страшный волк?

И вдруг они увидели настоящего живого волка! Он стоял за большим деревом, и у него был такой страшный вид, такие злые глаза и такая зубастая пасть, что у Ниф-Нифа и Нуф-Нуфа по спинкам пробежал холодок и тонкие хвостики мелко-мелко задрожали. Бедные поросята не могли даже пошевельнуться от страха.

Волк приготовился к прыжку, щёлкнул зубами, моргнул правым глазом, но поросята вдруг опомнились и, визжа на весь лес, бросились наутёк. Никогда ещё не приходилось им так быстро бегать! Сверкая пятками и поднимая тучи пыли, они неслись каждый к своему дому.

Ниф-Ниф первый добежал до своей соломенной хижины и едва успел захлопнуть дверь перед самым носом волка.

— Сейчас же отопри дверь! — прорычал волк. —  А не то я её выломаю!

— Нет, — прохрюкал Ниф-Ниф, — я не отопру!

За дверью было слышно дыхание страшного зверя.

— Сейчас же отопри дверь! — прорычал опять волк. —  А не то я так дуну, что весь твой дом разлетится!

Но Ниф-Ниф от страха ничего уже не мог ответить.

Тогда волк начал дуть: «Ф-ф-ф-у-у-у!»

С крыши дома слетали соломинки, стены дома тряслись.

Волк ещё раз глубоко вздохнул и дунул во второй раз: «Ф-ф-ф-у-у-у!».

Когда волк дунул в третий раз, дом разлетелся во все стороны, как будто на него налетел ураган. Волк щёлкнул зубами перед самым пятачком маленького поросёнка, но Ниф-Ниф ловко увернулся и бросился бежать. Через минуту он был уже у двери Нуф-Нуфа.

Едва успели братья запереться, как услышали голос волка:

— Ну, теперь я съем вас обоих!

Ниф-Ниф и Нуф-Нуф испуганно поглядели друг на друга. Но волк очень устал и потому решил пойти на хитрость.

— Я передумал! — сказал он так громко, чтобы его услышали в домике. — Я не буду есть этих худосочных поросят! Я лучше пойду домой!

— Ты слышал? — спросил Ниф-Ниф у Нуф-Нуфа

—  Он сказал, что не будет нас есть! Мы худосочные!

— Это очень хорошо! — сказал Нуф-Нуф и сразу перестал дрожать.

Братьям стало весело, и они запели как ни в чем не бывало:

Нам не страшен серый волк,

Серый волк, серый волк!

Где ты ходишь, глупый волк,

Старый волк, страшный волк?

А волк и не думал уходить. Он просто отошёл в сторонку и притаился. Он с трудом сдерживал себя, чтобы не расхохотаться.  Как ловко он обманул двух глупых, маленьких поросят!

Когда поросята совсем успокоились, волк взял овечью шкуру и осторожно подкрался к дому. У дверей он накрылся шкурой и тихо постучал.

Ниф-Ниф и Нуф-Нуф очень испугались.

— Кто там? — спросили они, и у них снова затряслись хвостики.

— Это я, бедная маленькая овечка! — тонким, чужим голосом пропищал волк. —  Пустите меня переночевать, я отбилась от стада и очень-очень устала!

— Пустить? — спросил брата добрый Ниф-Ниф.

— Овечку можно пустить! — согласился Нуф-Нуф. —  Овечка — не волк!

Но когда поросята приоткрыли дверь, они увидели не овечку, а всё того же зубастого волка. Братья захлопнули дверь и изо всех сил налегли на неё, чтобы страшный зверь не смог к ним ворваться.

Волк очень рассердился. Ему не удалось перехитрить поросят! Он сбросил с себя овечью шкуру и зарычал:

— Ну, погодите же! От этого дома сейчас ничего не останется!

И он принялся дуть. Дом немного покосился. Волк дунул второй, потом третий, потом четвёртый раз.

С крыши слетали листья, стены дрожали, но дом всё ещё стоял.

И только когда волк дунул в пятый раз, дом зашатался и развалился. Одна только дверь некоторое время ещё стояла посреди развалин. В ужасе бросились поросята бежать. От страха у них отнимались ноги, каждая щетинка дрожала, носы пересохли. Братья мчались к дому Наф-Нафа.

Волк нагонял их огромными скачками. Один раз он чуть не схватил Ниф-Нифа за заднюю ножку, но тот вовремя отдёрнул её и прибавил ходу.

Волк тоже поднажал. Он был уверен, что на этот раз поросята от него не убегут. Но ему опять не повезло.

Поросята быстро промчались мимо большой яблони, даже не задев её.

А волк не успел свернуть и налетел на яблоню, которая осыпала его яблоками. Одно твёрдое яблоко ударило его между глаз. Большая шишка вскочила у волка на лбу.

А Ниф-Ниф и Нуф-Нуф ни живы ни мертвы подбежали в это время к дому Наф-Нафа.

Брат впустил их в дом. Бедные поросята были так напуганы, что ничего не могли сказать. Они молча бросились под кровать и там притаились. Наф-Наф сразу догадался, что за ними гнался волк. Но ему нечего было бояться в своём каменном доме. Он быстро закрыл дверь на засов, сел на табуреточку и запел:

Никакой на свете зверь,

Хитрый зверь, страшный зверь,

Не откроет эту дверь,

Эту дверь, эту дверь!

Но тут как раз постучали в дверь.

— Кто стучит? — спокойным голосом спросил Наф-Наф.

— Открывай без разговоров! — раздался грубый голос волка.

— Как бы не так! И не подумаем! — твёрдым голосом ответил Наф-Наф.

— Ах, так! Ну, держитесь! Теперь я съем всех троих!

— Попробуй! — ответил из-за двери Наф-Наф, даже не привстав со своей табуреточки. Он знал, что ему и братьям нечего бояться в прочном каменном доме.

Тогда волк втянул в себя побольше воздуха и дунул, как только мог! Но, сколько бы он ни дул, ни один даже самый маленький камень не сдвинулся с места.

Волк посинел от натуги. Дом стоял как крепость. Тогда волк стал трясти дверь. Но дверь тоже не поддавалась. Волк стал от злости царапать когтями стены дома и грызть камни, из которых они были сложены, но он только обломал себе когти и испортил зубы. Голодному и злому волку ничего не оставалось делать, как убираться восвояси.

Но тут он поднял голову и вдруг заметил большую, широкую трубу на крыше.

— Ага! Вот через эту трубу я и проберусь в дом! — обрадовался волк.

Он осторожно влез на крышу и прислушался. В доме было тихо. «Я всё-таки закушу сегодня свежей поросятинкой» — подумал волк и, облизнувшись, полез в трубу. Но, как только он стал спускаться по трубе, поросята услышали шорох. А когда на крышу котла стала сыпаться сажа, умный Наф-Наф сразу догадался, в чем дело.

Он быстро бросился к котлу, в котором на огне кипела вода, и сорвал с него крышку.

— Милости просим! — сказал Наф-Наф и подмигнул своим братьям.

Ниф-Ниф и Нуф-Нуф уже совсем успокоились и, счастливо улыбаясь, смотрели на своего умного и храброго брата.

Поросятам не пришлось долго ждать. Чёрный, как трубочист, волк бултыхнулся прямо в кипяток.

Никогда ещё ему не было так больно!

Глаза у него вылезли на лоб, вся шерсть поднялась дыбом. С диким рёвом ошпаренный волк вылетел в трубу обратно на крышу, скатился по ней на землю, перекувырнулся четыре раза через голову, проехался на своём хвосте мимо запертой двери и бросился в лес.

А три брата, три маленьких поросёнка, глядели ему вслед из окна и радовались, что они так ловко проучили злого разбойника.

А потом они запели свою весёлую песенку:

Хоть полсвета обойдёшь,

Обойдёшь, обойдёшь,

Лучше дома не найдёшь,

Не найдёшь, не найдёшь!

Никакой на свете зверь,

Хитрый зверь, страшный зверь,

Не откроет эту дверь,

Эту дверь, эту дверь!

Волк из леса никогда,

Никогда, никогда

Не вернётся к нам сюда,

К нам сюда, к нам сюда!

С этих пор братья стали жить вместе, под одной крышей.

Вот и всё, что мы знаем про трёх маленьких поросят — Ниф-Нифа, Нуф-Нуфа и Наф-Нафа.

Заяц и ёж  [3]
Братья Гримм
Пересказал с немецкого Александр Введенский под редакцией Самуила Маршака

Этой сказке вы, пожалуй, не поверите.

Однако мой дедушка, рассказывая её, всегда говорил:

— Не всё в сказке выдумка. Есть в ней и правда. А то зачем бы стали люди её рассказывать?

Начиналась эта сказка так...

Однажды в ясный, солнечный денёк стоял ёж у дверей своего дома, сложив руки на животе и напевал песенку.

Пел он свою песенку, пел и вдруг решил: «Пойду-ка я в поле, на свою брюкву посмотрю. Пока, — думает, — моя жена-ежиха детей моет да одевает, я успею и в поле побывать, и домой вернуться».

Пошёл ёж и встретился по дороге с зайцем, который тоже шёл в поле — на свою капусту поглядеть.

Увидел ёж зайца, поклонился ему и говорит приветливо:

— Здравствуйте, уважаемый заяц. Как вы поживаете?

А заяц был очень важный и гордый. Вместо того чтобы вежливо поздороваться с ёжиком, он только головой кивнул и сказал грубо:

— Что это ты, ёж, в такую рань по полю рыщешь?

— Я погулять вышел, — говорит ёж.

— Погулять? — спросил заяц насмешливо. — А по-моему, на таких коротеньких ножках далеко не уйдёшь.

Обиделся ёж на эти слова. Не любил он, когда говорили о его ногах, которые и вправду были коротенькие и кривые.

— Уж не думаешь ли ты, — спросил он зайца, — что твои заячьи ноги бегают быстрее и лучше?

— Разумеется, — говорит заяц.

— А не хочешь ли со мной вперегонки побежать? — спрашивает ёж.

— С тобой вперегонки? — говорит заяц. — Не смеши меня, пожалуйста. Неужели же ты на своих кривых ногах меня обгонишь?

— А вот увидишь, — отвечает ёж. — Увидишь, что обгоню.

— Ну, давай побежим, — говорит заяц.

— Подожди, — говорит ёж. — Сначала я схожу домой, позавтракаю, а через полчаса вернусь на это место, тогда и побежим. Ладно?

— Ладно, — сказал заяц.

Пошёл ёж домой. Идёт и думает: «Заяц, конечно, быстрее меня бегает. Но он глуп, а я умён. Я его перехитрю».

Пришёл ёж домой и говорит жене:

— Жена, одевайся поскорее, придётся тебе со мной в поле идти.

— А что случилось? — спрашивает ежиха.

— Да вот мы с зайцем поспорили, кто быстрее бегает, я или он. Я должен зайца обогнать, а ты мне в этом деле поможешь.

— Что ты, с ума сошёл? — удивилась ежиха. — Куда же тебе с зайцем тягаться! Он тебя сразу обгонит.

— Не твоё дело, жена, — сказал ёж. — Одевайся да пойдём. Я знаю, что делаю.

Оделась жена и пошла с ежом в поле.

По дороге ёж и говорит жене:

— Мы побежим с зайцем вот по этому длинному полю. Заяц побежит по одной борозде, а я по другой. А ты, жена, стань в конце поля, у моей борозды. Как только подбежит к тебе заяц, ты крикни: «Я уже здесь!» Поняла?

— Поняла, — отвечает жена.

Так они и сделали. Отвёл ёж ежиху на конец своей борозды, а сам вернулся на то место, где оставил зайца.

— Ну что ж, — говорит заяц, — побежим?

— Побежим, — говорит ёж.

Стали они каждый у начала своей борозды.

— Раз, два, три! — крикнул заяц.

И побежали оба со всех ног.

Пробежал ёж шага три-четыре, а потом тихонько вернулся на своё место и сел. Сидит и отдыхает. А заяц всё бежит и бежит. Добежал до конца своей борозды, а тут ежиха ему и крикнула:

— А я уже здесь!

А надо сказать, что ёж и ежиха очень похожи друг на друга. Удивился заяц, что ёж его обогнал.

— Бежим теперь обратно, — говорит он ежу. — Раз, два, три!

И помчался заяц назад быстрее прежнего. А ежиха осталась сидеть на своём месте.

Добежал заяц до начала борозды, а ёж ему кричит:

— Я уже здесь!

Ещё больше удивился заяц.

— Бежим ещё раз, — говорит он ежу.

— Ладно, — отвечает ёж. — Если хочешь, побежим ещё раз.

Побежали ещё и ещё раз.

Так семьдесят три раза бегал заяц туда и обратно. А ёж всё его обгонял.

Прибежит заяц к началу борозды, а ёж ему кричит: «Я уже здесь!»

Побежит заяц обратно к концу борозды, а ежиха ему кричит: «Я уже здесь!»

На семьдесят четвёртый раз добежал заяц до середины поля и свалился на землю.

— Устал! — говорит. — Не могу больше бегать.

— Вот видишь теперь, — говорит ему ёж, — у кого ноги быстрее?

Ничего не ответил заяц и ушёл с поля — еле ноги унёс. А ёж с ежихой позвали своих детей и пошли с ними гулять.

«Красная шапочка» ????????????????

Бременские музыканты
Братья Гримм
Пересказ с немецкого Александра Введенского под редакцией Самуила Маршака

Много лет тому назад жил на свете мельник.

И был у мельника осёл — хороший осёл, умный и сильный. Долго работал осёл на мельнице, таскал на спине кули с мукой и вот наконец состарился.

Видит хозяин: ослабел осёл, не годится больше для работы, — и выгнал его из дому.

Испугался осёл: «Куда я пойду, куда денусь! Стар я стал и слаб».

А потом подумал: «Пойду-ка я в немецкий город Бремен и стану там уличным музыкантом».

Так и сделал. Пошёл в немецкий город Бремен.

Идёт осёл по дороге и кричит по-ослиному. И вдруг видит: лежит на дороге охотничья собака, язык высунула и тяжело дышит.

— Отчего ты так запыхалась, собака? — спрашивает осёл, — Что с тобой?

— Устала, — говорит собака. — Бежала долго, вот и запыхалась.

— Что ж ты так бежала, собака? — спрашивает осёл,

— Ах, осёл, — говорит собака, — пожалей меня! Жила я у охотника, долго жила, по полям и болотам за дичью бегала. А теперь стара стала, и задумал мой хозяин убить меня. Вот я и убежала от него, а что дальше делать — не знаю.

— Пойдём со мной в город Бремен, — отвечает ей осёл, — сделаемся там уличными музыкантами. Лаешь ты громко, голос у тебя хороший. Ты будешь петь и в барабан бить, а я буду петь и на гитаре играть.

— Что ж, — говорит собака, — пойдём. Пошли они вместе.

Осёл идёт — кричит по-ослиному, собака идёт — лает по-собачьи.

Шли они, шли, и вдруг видят: сидит на дороге кот, печальный сидит, невесёлый.

— Что ты такой печальный? — спрашивает его осёл.

— Что ты такой невесёлый? — спрашивает собака.

— Ах, — говорит кот, — пожалейте вы меня, осёл и собака! Жил я у своей хозяйки, долго жил — ловил крыс и мышей. А теперь стар стал и зубы у меня притупились. Видит хозяйка, не могу я больше мышей ловить, и задумала меня утопить в речке. Я и убежал из дому. А что дальше делать, как прокормиться, — не знаю.

Осёл ему отвечает:

— Пойдём с нами, кот, в город Бремен, станем там уличными музыкантами. Голос у тебя хороший, ты будешь петь и на скрипке играть, собака — петь и в барабан бить, а я — петь и на гитаре играть.

— Что ж, — говорит кот, — пойдём. Пошли они вместе.

Осёл идёт — кричит по-ослиному, собака идёт — лает по-собачьи, кот идёт — мяукает по-кошачьи.

Шли они, шли, проходят мимо одного двора и видят — сидит на воротах петух. Сидит и кричит во все горло: «Ку-ка-ре-ку!»

— Ты что, петушок, кричишь? — спрашивает его осёл.

— Что с тобой случилось? — спрашивает его собака.

— Может, тебя кто обидел? — спрашивает кот.

— Ах, — говорит петух, — пожалейте вы меня, осёл, собака и кот! Завтра к моим хозяевам гости приедут — вот и собираются хозяева зарезать меня и сварить из меня суп. Что мне делать?

Отвечает ему осёл:

— Пойдём, петушок, с нами в город Бремен и станем там уличными музыкантами. Голос у тебя хороший, ты будешь петь и на балалайке играть, кот будет петь и на скрипке играть, собака — петь и в барабан бить, а я буду петь и на гитаре играть.

— Что ж, — говорит петух, — пойдём. Пошли они вместе.

Осёл идёт — кричит по-ослиному, собака идёт — лает по-собачьи, кот идёт — мяукает по-кошачьи, петух идёт — кукарекает.

Шли они, шли, и вот настала ночь. Осёл и собака легли под большим дубом, кот сел на ветку, а петух взлетел на самую верхушку дерева и стал оттуда смотреть по сторонам.

Смотрел, смотрел и увидел — светится невдалеке огонёк.

— Огонёк светится! — кричит петух. Осёл говорит:

— Надо узнать, что это за огонёк. Может быть, поблизости дом стоит.

Собака говорит:

— Может, в этом доме мясо есть. Я бы поела.

Кот говорит:

— Может, в этом доме молоко есть. Я бы попил.

А петух говорит:

— Может, в этом доме пшено есть. Я бы поклевал.

Встали они и пошли на огонёк. Вышли на поляну, а на поляне дом стоит, и окошко в нем светится.

Осёл подошёл к дому и заглянул в окошко.

— Что ты там видишь, осёл? — спрашивает его петух.

— Вижу я, — отвечает осёл, — сидят за столом разбойники, едят и пьют.

— Ох, как хочется есть! — сказала собака.

— Ох, как хочется питы — сказал кот.

— Как бы нам разбойников из дома выгнать? — сказал петух.

Думали они, думали и придумали.

Осёл тихонько поставил передние ноги на подоконник, собака взобралась на спину ослу, кот вскочил на спину собаке, а петух взлетел на голову коту.

И тут они все разом закричали:

осёл — по-ослиному,

собака — по-собачьи,

кот — по-кошачьи,

а петух закукарекал.

Закричали они и ввалились через окно в комнату. Испугались разбойники и убежали в лес.

А осёл, собака, кот и петух сели вокруг стола и принялись за еду.

Ели-ели, пили-пили—наелись, напились и спать легли.

Осёл растянулся во дворе на сене, собака улеглась перед дверью, кот свернулся клубком на тёплой печи, а петух взлетел на ворота.

Потушили они огонь в доме и заснули.

А разбойники сидят в лесу и смотрят из лесной чащи на свой дом.

Видят: огонь в окошке погас, темно стало.

И послали они одного разбойника посмотреть, что в доме делается. Может, зря они так испугались.

Подошёл разбойник к дому, отворил дверь, зашёл на кухню. Глядь, а на печи два огонька горят,

«Наверно, это угли, — подумал разбойник. — Вот я сейчас лучинку разожгу».

Ткнул он в огонёк лучинкой, а это был кошачий глаз. Рассердился кот, вскочил, зафыркал, да как цапнет разбойника лапой, да как зашипит.

Разбойник — в дверь.

А тут его собака за ногу схватила.

Разбойник — во двор.

А тут его осёл копытом лягнул.

Разбойник — в ворота.

А с ворот петух как закричит:

— Кукареку!

Кинулся разбойник со всех ног в лес. Прибежал к своим товарищам и говорит:

— Беда! В нашем доме страшные великаны поселились. Один мне своими длинными пальцами в лицо вцепился, другой мне ножом ногу порезал, третий меня по спине дубиной стукнул, а четвёртый закричал мне вслед: «Держи вора!»

— Ох, — сказали разбойники, — надо нам отсюда поскорее уходить!

И ушли разбойники из этого леса навсегда.

А бременские музыканты — осёл, собака, кот и петух — остались жить у них в доме да поживать.

Произведения поэтов и писателей России

Поэзия

Лес, точно терем…
Иван Бунин (из стихотворения «Листопад»)

Лес, точно терем расписной,

Лиловый, золотой, багряный,

Весёлой, пёстрою стеной

Стоит над светлою поляной…

Осенние листья по ветру кружат  [1]
                   Аполлон Майков

Осенние листья по ветру кружат, 
Осенние листья в тревоге вопят: 
«Всё гибнет, всё гибнет! Ты чёрен и гол, 
О лес наш родимый, конец твой пришёл!»

Не слышит тревоги их царственный лес. 
Под темной лазурью суровых небес 
Его спеленали могучие сны, 
И зреет в нем сила для новой весны.

Уж небо осенью дышало...  [1]
Александр Пушкин (Из романа «Евгений Онегин»)

Уж небо осенью дышало, 

Уж реже солнышко блистало, 

Короче становился день, 

Лесов таинственная сень 

С печальным шумом обнажалась, 

Ложился на поля туман,

Гусей крикливых караван

Тянулся к югу: приближалась

Довольно скучная пора;

Стоял ноябрь уж у двора.

Мама! Глянь-ка из окошка…  [1]
                 Афанасий Фет

Мама! Глянь-ка из окошка —

Знать, вчера недаром кошка

Умывала нос:

Грязи нет, весь двор одело,

Посветлело, побелело —

Видно, есть мороз.

Не колючий, светло-синий

По ветвям развешен иней —

Погляди хоть ты!

Словно кто-то тарова́тый^[3]

Свежей, белой, пухлой ватой

Все убрал кусты.

Уж теперь не будет спору:

За салазки да и в гору

Весело бежать!

Правда, мама? Не откажешь,

А сама, наверно, скажешь:

«Ну, скорей гулять!»

Первый снег  [3]
             Яков Аким

Утром кот

Принёс на лапах

Первый снег!

Первый снег!

Он имеет

Вкус и запах,

Первый снег!

Первый снег!

Он кружится,

Лёгкий,

Новый,

У ребят над головой,

Он успел

Платок пуховый

Расстелить

На мостовой,

Он белеет

Вдоль забора,

Прикорнул

На фонаре —

Значит, скоро,

Очень скоро

Полетят салазки

С горок,

Значит, можно будет

Снова

Строить крепость

Во дворе! 

Уехали  [9]
         Агния Барто

Щенка кормили молоком.

Чтоб он здоровым рос.

Вставали ночью и тайком

К нему бежали босиком —

Ему пощупать нос.

Учили мальчики щенка,

Возились с ним в саду,

И он, расстроенный слегка,

Шагал на поводу.

Он ласков был и неуклюж

И с аппетитом пил из луж.

Он на чужих ворчать привык,

Совсем как взрослый пёс,

И вдруг приехал грузовик

И всех ребят увёз.

Он ждал: когда начнут игру?

Когда зажгут костёр?

Привык он к яркому костру,

К тому, что рано поутру

Труба зовёт на сбор.

И лаял он до хрипоты

На тёмные кусты.

Он был один в саду пустом,

Он на террасе лёг.

Он целый час лежал пластом,

Он не хотел махать хвостом,

Он даже есть не мог.

Ребята вспомнили о нём —

Вернулись с полпути.

Они войти хотели в дом,

Но он не дал войти.

Он им навстречу, на крыльцо,

Он всех подряд лизал в лицо.

Его ласкали малыши,

И лаял он от всей души.

Улицей гуляет Дедушка Мороз…  [1]
Спиридон Дрожжин (из стихотворения «В крестьянской семье»)

Улицей гуляет

Дедушка Мороз,

Иней рассыпает

По ветвям берёз;

Ходит, бородою

Белою трясёт,

Топает ногою,

Только треск идёт.

Иль на окна дышит

Закоптелых хат

Да узоры пишет,

Глядя не ребят…

Поёт зима — аукает...  [1]
             Сергей Есенин

Поёт зима — аукает,

Мохнатый лес баюкает

        Стозвоном сосняка.

Кругом с тоской глубокою

Плывут в страну далёкую

        Седые облака.

А по́ двору метелица

Ковром шелко́вым стелется,

        Но больно холодна.

Воробышки игривые,

Как детки сиротливые,

        Прижались у окна.

Озябли пташки малые,

Голодные, усталые,

        И жмутся поплотней.

А вьюга с рёвом бешеным

Стучит по ставням свешенным

        И злится всё сильней.

И дремлют пташки нежные

Под эти вихри снежные

        У мёрзлого окна.

И снится им прекрасная,

В улыбках солнца ясная

        Красавица весна.

Не ветер бушует над бором  [1]
Николай Некрасов (фрагмент из поэмы Мороз, Красный Нос).

Не ветер бушует над бором,

Не с гор побежали ручьи —

Мороз-воевода дозором

Обходит владенья свои.

Глядит — хорошо ли метели

Лесные тропы занесли,

И нет ли где трещины, щели,

И нет ли где голой земли?

Пушисты ли сосен вершины,

Красив ли узор на дубах?

И крепко ли скованы льдины

В великих и малых водах?

Идёт — по деревьям шагает,

Трещит по замёрзлой воде,

И яркое солнце играет

В косматой его бороде.

Зима  [3]
      Иван Суриков (отрывок)

Белый снег пушистый, 

В воздухе кружится

И на землю тихо

Падает, ложится.

И под утро снегом

Поле забелело,

Точно пеленою

Все его одело.

Тёмный лес что шапкой

Принакрылся чудной

И заснул под нею

Крепко, непробудно.

Стали дни коротки,

Солнце светит мало,

Вот пришли морозцы —

И зима настала.

Багаж  [3]
    Самуил Маршак

Дама сдавала в багаж:

Диван,

Чемодан,

Саквояж,

Картину,

Корзину,

Картонку

И маленькую собачонку.

Выдали даме на станции

Четыре зелёных квитанции

О том, что получен багаж:

Диван,

Чемодан,

Саквояж,

Картина,

Корзина,

Картонка

И маленькая собачонка.

Вещи везут на перрон.

Кидают в открытый вагон.

Готово. Уложен багаж:

Диван,

Чемодан,

Саквояж,

Картина,

Корзина,

Картонка

И маленькая собачонка.

Но только раздался звонок,

Удрал из вагона щенок.

Хватились на станции Дно:

Потеряно место одно.

В испуге считают багаж:

Диван,

Чемодан,

Саквояж,

Картина,

Корзина,

Картонка...

— Товарищи! Где собачонка?

Вдруг видят: стоит у колёс

Огромный взъерошенный пёс.

Поймали его — и в багаж,

Туда, где лежал саквояж,

Картина,

Корзина,

Картонка,

Где прежде была собачонка.

Приехали в город Житомир.

Носильщик пятнадцатый номер

Везёт на тележке багаж:

Диван,

Чемодан,

Саквояж,

Картину,

Корзину,

Картонку,

А сзади ведут собачонку.

Собака-то как зарычит.

А барыня как закричит:

— Разбойники! Воры! Уроды!

Собака — не той породы!

Швырнула она чемодан,

Ногой отпихнула диван,

Картину,

Корзину,

Картонку...

— Отдайте мою собачонку!

— Позвольте, мамаша! На станции,

Согласно багажной квитанции,

От вас получили багаж:

Диван,

Чемодан,

Саквояж,

Картину,

Корзину,

Картонку

И маленькую собачонку.

Однако

За время пути

Собака

Могла подрасти!

Про всё на свете  [1]
            Самуил Маршак

Аист с нами прожил лето,

А зимой гостил он где-то.

Бегемот разинул рот:

Булки просит бегемот.

Воробей влетел в окно

Воровать у нас пшено.

Гриб растёт среди дорожки —

Голова на тонкой ножке.

Дятел жил в дупле пустом,

Дуб долбил, как долотом.

Ель на ёжика похожа:

Ёж в иголках, ёлка — тоже.

Жук упал и встать не может.

Ждёт он, кто ему поможет.

Звёзды видели мы днём

За рекою, над Кремлем...

Иней лёг на ветви ели,

Иглы за ночь побелели.

Кот ловил мышей и крыс.

Кролик лист капустный грыз.

Лодки по морю плывут,

Люди вёслами гребут.

Мёд в лесу медведь нашёл —

Мало мёду, много пчёл.

Носорог бодает рогом.

Не шутите с носорогом!

Ослик был сегодня зол:

Он узнал, что он осел.

Панцирь носит черепаха,

Прячет голову от страха.

Роет землю серый крот —

Разоряет огород.

Спит спокойно старый слон —

Стоя спать умеет он.

Таракан живёт за печкой —

То-то тёплое местечко!

Ученик учил уроки —

У него в чернилах щеки.

Флот плывёт к родной земле.

Флаг на каждом корабле.

Ходит по лесу хорёк,

Хищный маленький зверёк.

Цапля важная, носатая,

Целый день стоит, как статуя.

Часовщик, прищурив глаз,

Чинит часики для нас.

Школьник, школьник, ты — силач:

Шар земной несёшь, как мяч!

Щёткой чищу я щенка,

Щекочу ему бока.

Эта кнопка и шнурок —

Электрический звонок.

Юнга — будущий матрос —

Южных рыбок нам привёз.

Ягод нет кислее клюквы.

Я на память знаю буквы.

Вот какой рассеянный  [1]
             Самуил Маршак

Жил человек рассеянный

На улице Бассейной.

Сел он утром на кровать,

Стал рубашку надевать,

В рукава просунул руки —

Оказалось, это брюки.

Вот какой рассеянный

С улицы Бассейной!

Надевать он стал пальто —

Говорят ему: не то.

Стал натягивать гама́ши —

Говорят ему: не ваши.

Вот какой рассеянный

С улицы Бассейной!

Вместо шапки на ходу

Он надел сковороду.

Вместо валенок перчатки

Натянул себе на пятки.

Вот какой рассеянный

С улицы Бассейной!

Однажды на трамвае

Он ехал на вокзал

И, двери открывая,

Вожатому сказал:

— Глубокоуважаемый

Вагоноуважатый!

Вагоноуважаемый

Глубокоуважатый!

Во что бы то ни стало

Мне надо выходить.

Нельзя ли у трамвала

Вокзай остановить?

Вожатый удивился —

Трамвай остановился.

Вот какой рассеянный

С улицы Бассейной!

Он отправился в буфет

Покупать себе билет.

А потом помчался в кассу

Покупать бутылку квасу.

Вот какой рассеянный

С улицы Бассейной!

Побежал он на перрон,

Влез в отцепленный вагон,

Внёс узлы^[4] и чемоданы,

Рассовал их под диваны,

Сел в углу перед окном

И заснул спокойным сном...

— Это что за полустанок^[5]? —

Закричал он спозаранок.

А с платформы говорят:

— Это город Ленинград.

Он опять поспал немножко

И опять взглянул в окошко,

Увидал большой вокзал,

Удивился и сказал:

— Это что за остановка —

Бологое иль Поповка?

А с платформы говорят:

— Это город Ленинград.

Он опять поспал немножко

И опять взглянул в окошко,

Увидал большой вокзал,

Потянулся и сказал:

— Что за станция такая —

Дибуны или Ямская?

А с платформы говорят:

— Это город Ленинград.

Закричал он: — Что за шутки!

Еду я вторые сутки,

А приехал я назад,

А приехал в Ленинград!

Вот какой рассеянный

С улицы Бассейной!

Мяч  [3]

   Самуил Маршак

Мой

Весёлый,

Звонкий

Мяч,

Ты куда

Помчался

Вскачь?

Жёлтый,

Красный,

Голубой,

Не угнаться

За тобой!

Я

Тебя

Ладонью

Хлопал.

Ты

Скакал

И звонко

Топал.

Ты

Пятнадцать

Раз

Подряд

Прыгал

В угол

И назад.

А потом

Ты покатился

И назад

Не воротился.

Покатился

В огород,

Докатился

До ворот,

Подкатился

Под ворота,

Добежал

До поворота.

Там

Попал

Под колесо.

Лопнул,

Хлопнул —

Вот и всё!

Дядя Стёпа
      Сергей Михалков

В доме восемь дробь один

У заставы Ильича

Жил высокий гражданин,

По прозванью Каланча,

По фамилии Степанов

И по имени Степан,

Из районных великанов

Самый главный великан.

Уважали дядю Стёпу

За такую высоту.

Шёл с работы дядя Стёпа —

Видно было за версту.

Лихо мерили шаги

Две огромные ноги:

Сорок пятого размера

Покупал он сапоги.

Он разыскивал на рынке

Величайшие ботинки,

Он разыскивал штаны

Небывалой ширины.

Купит с горем пополам,

Повернётся к зеркалам —

Вся портновская работа

Разъезжается по швам!

Он через любой забор

С мостовой глядел во двор.

Лай собаки поднимали:

Думали, что лезет вор.

Брал в столовой дядя Стёпа

Для себя двойной обед.

Спать ложился дядя Стёпа —

Ноги клал на табурет.

Сидя книги брал со шкапа.

И не раз ему в кино

Говорили: — Сядьте на пол

Вам, товарищ, всё равно!

Но зато на стадион

Проходил бесплатно он:

Пропускали дядю Стёпу —

Думали, что чемпион.

От ворот и до ворот

Знал в районе весь народ,

Где работает Степанов,

Где прописан, как живёт,

Потому что всех быстрее,

Без особенных трудов

Он снимал ребятам змея

С телеграфных проводов.

И того, кто ростом мал,

На параде поднимал,

Потому что все должны

Видеть армию страны.

Все любили дядю Стёпу,

Уважали дядю Стёпу:

Был он самым лучшим другом

Всех ребят со всех дворов.

Он домой спешит с Арбата.

— Как живёшь? — кричат ребята.

Он чихнёт — ребята хором:

— Дядя Стёпа, будь здоров!

Дядя Стёпа утром рано

Быстро вскакивал с дивана,

Окна настежь открывал,

Душ холодный принимал.

Чистить зубы дядя Стёпа

Никогда не забывал.

Человек сидит в седле,

Ноги тащит по земле —

Это едет дядя Стёпа

По бульвару на осле.

— Вам, — кричат Степану люди, —

Нужно ехать на верблюде!

На верблюде он поехал —

Люди давятся со смеха:

— Эй, товарищ, вы откуда?

Вы раздавите верблюда!

Вам, при вашей вышине,

Нужно ехать на слоне!

Дяде Стёпе две минуты

Остаётся до прыжка.

Он стоит под парашютом

И волнуется слегка.

А внизу народ хохочет:

Вышка с вышки прыгать хочет!

В тир, под низенький навес,

Дядя Стёпа еле влез.

— Разрешите обратиться,

Я за выстрелы плачу.

В этот шар и в эту птицу

Я прицелиться хочу!

Оглядев с тревогой тир,

Говорит в ответ кассир:

— Вам придётся на колени,

Дорогой товарищ, встать —

Вы же можете мишени

Без ружья рукой достать!

До утра в аллеях парка

Будет весело и ярко,

Будет музыка греметь,

Будет публика шуметь.

Дядя Стёпа просит кассу:

— Я пришёл на карнавал.

Дайте мне такую маску,

Чтоб никто не узнавал!

— Вас узнать довольно просто, —

Раздаётся дружный смех, —

Мы узнаем вас по росту:

Вы, товарищ, выше всех!

Что случилось?

Что за крик?

— Это тонет ученик!

Он упал с обрыва в реку!

Помогите человеку!

На глазах всего народа

Дядя Стёпа лезет в воду.

— Это необыкновенно! —

Все кричат ему с моста. —

Вам, товарищ, по колено

Все глубокие места!

Жив, здоров и невредим

Мальчик Вася Бородин.

Дядя Стёпа в этот раз

Утопающего спас.

За поступок благородный

Все его благодарят.

— Попросите что угодно, —

Дяде Стёпе говорят.

— Мне не нужно ничего —

Я задаром спас его!

Паровоз летит, гудит,

Машинист вперёд глядит.

Машинист у полустанка

Кочегару говорит:

— От вокзала до вокзала

Сделал рейсов я немало,

Но готов идти на спор —

Это новый семафор.

Подъезжают к семафору.

Что такое за обман?

Никакого семафора —

У пути стоит Степан.

Он стоит и говорит:

— Здесь дождями путь размыт.

Я нарочно поднял руку —

Показать, что путь закрыт.

Что за дым над головой?

Что за гром по мостовой?

Дом пылает за углом,

Сто зевак стоят кругом.

Ставит лестницы команда,

От огня спасает дом.

Весь чердак уже в огне,

Бьются голуби в окне.

На дворе в толпе ребят

Дяде Стёпе говорят:

— Неужели вместе с домом

Наши голуби сгорят?

Дядя Стёпа с тротуара

Достаёт до чердака.

Сквозь огонь и дым пожара

Тянется его рука.

Он окошко открывает.

Из окошка вылетают

Восемнадцать голубей,

А за ними — воробей.

Все Степану благодарны:

Спас он птиц, и потому

Стать немедленно пожарным

Все советуют ему.

Но пожарникам в ответ

Говорит Степанов: — Нет!

Я на флот служить пойду,

Если ростом подойду.

В коридоре смех и шёпот,

В коридоре гул речей.

В кабинете — дядя Стёпа

На осмотре у врачей.

Он стоит.

Его нагнуться

Просит вежливо сестра. —

Мы не можем дотянуться! —

Объясняют доктора. —

Всё, от зрения до слуха,

Мы исследуем у вас:

Хорошо ли слышит ухо,

Далеко ли видит глаз.

Дядю Стёпу осмотрели,

Проводили на весы

И сказали: —

В этом теле

Сердце бьётся, как часы!

Рост велик, но ничего —

Примем в армию его!

Но вы в танкисты не годитесь:

В танке вы не поместитесь!

И в пехоту не годны:

Из окопа вы видны!

С вашим ростом в самолёте

Неудобно быть в полёте:

Ноги будут уставать —

Вам их некуда девать!

Для таких, как вы, людей

Не бывает лошадей,

А на флоте вы нужны —

Послужите для страны!

— Я готов служить народу, —

Раздаётся Стёпин бас, —

Я пойду в огонь и воду!

Посылайте хоть сейчас!

Вот прошли зима и лето.

И опять пришла зима.

— Дядя Стёпа, как ты? Где ты? —

Нету с моря нам ответа,

Ни открытки, ни письма...

И однажды мимо моста

К дому восемь дробь один

Дядистёпиного роста

Двигается гражданин.

Кто, товарищи, знаком

С этим видным моряком?

Он идёт,

Скрипят снежинки

У него под каблуком.

В складку форменные брюки,

Он в шинели под ремнём.

В шерстяных перчатках руки,

Якоря блестят на нём.

Вот моряк подходит к дому,

Всем ребятам незнакомый.

И ребята тут ему

Говорят: — А вы к кому?

Дядя Стёпа обернулся,

Поднял руку к козырьку

И ответил: — Я вернулся.

Дали отпуск моряку.

Ночь не спал. Устал с дороги.

Не привыкли к суше ноги.

Отдохну. Надену китель.

На диване полежу,

После чая заходите —

Сто историй расскажу!

Про войну и про бомбёжку,

Про большой линкор «Марат»,

Как я ранен был немножко,

Защищая Ленинград.

И теперь горды ребята —

Пионеры, октябрята, —

Что знакомы с дядей Стёпой,

С настоящим моряком.

Он домой идёт с Арбата.

— Как живёшь? — кричат ребята.

И теперь зовут ребята

Дядю Стёпу «Маяком».

Весна, весна!  [1]
      Евгений Баратынский

Весна, весна! как воздух чист!

Как ясен небосклон!

Своей лазурию живой

Слепит мне очи он.

Весна, весна! как высоко

На крыльях ветерка,

Ласкаясь к солнечным лучам,

Летают облака!

Шумят ручьи! блестят ручьи!

Взревев, река несёт

На торжествующем хребте

Поднятый ею лёд!

Ещё древа обнажены,

Но в роще ветхий лист,

Как прежде, под моей ногой

И шумен, и душист.

Под солнце самое взвился

И в яркой вышине

Незримый жаворонок поёт

Заздравный гимн весне.

Песенка про сказку
            Юнна Мориц

Сказка по лесу идёт —

Сказку за руку ведёт,

Из реки выходит сказка!

Из трамвая! Из ворот!

Это что за хоровод?

Это сказок хоровод!

Сказка-умница и прелесть,

С нами рядышком живёт,

Чтобы,

Чтобы,

Чтобы снова

Добрый злого

Победил!

Чтобы добрый,

Чтобы злого

Стать хорошим

Убедил!

Ух, за мной и за тобой

Сказки бегают гурьбой!

Обожаемые сказки —

Слаще ягоды любой!

В сказке солнышко горит,

Справедливость в ней царит!

Сказка — умница и прелесть,

Ей повсюду путь открыт,

Чтобы,

Чтобы,

Чтобы снова

Добрый злого

Победил!

Чтобы добрый,

Чтобы злого

Стать хорошим

Убедил!

Дом гнома, гном-дома!  [1]
                 Юнна Мориц

Стоит в лесу тесовый дом,

Дом гнома!

А в нём живёт весёлый гном,

Гном-дома!

Он кормит белок шишками,

За стол садится с мишками,

С пушистыми зайчишками

Да с мышками-норушками!

Он делится игрушками

С кукушками-болтушками,

С енотами и с дятлами,

С совой, обросшей патлами!

Он делится орешками

С косулями, с олешками,

С кротами кропотливыми,

С бобрятами смешливыми.

Последним зимним яблоком

Он поделился с маленьким,

Совсем озябшим зябликом!

Но сказками-побасками,

Книжками-раскрасками,

Длинными былинами,

Шутками-малютками,

Сладкими загадками

Он делится с детишками,

С девчонками, с мальчишками!

Стоит в лесу тесовый дом,

Дом гнома!

А в нём живёт весёлый гном,

Гном-дома!

Откройся, дом тесовый,

Пусть выйдет гном весёлый!

Разгром  [1]
         Эдуард Успенский

Мама приходит с работы,

Мама снимает боты,

Мама проходит в дом.

Мама глядит кругом.

— Был на квартиру налёт?

— Нет.

— К нам приходил бегемот?

— Нет.

— Может быть, дом не наш?

— Наш,

— Может, не наш этаж?

— Наш.

Просто приходил Серёжка,

Поиграли мы немножко.

— Значит, это не обвал?

— Нет,

— Значит, слон не танцевал?

— Нет.

— Очень рада. Оказалось,

Я напрасно волновалась.

Очень страшная история  [1]
                Даниил Хармс

Доедая с маслом булку,

Братья шли по переулку.

Вдруг на них из закоулка

Пёс большой залаял гулко.

Сказал младший: «Вот напасть,

Хочет он на нас напасть.

Чтоб в беду нам не попасть,

Псу мы бросим булку в пасть».

Всё окончилось прекрасно.

Братьям сразу стало ясно,

Что на каждую прогулку

Надо брать с собою... булку.

Проза

Братишка  [1]
Викентий Вересаев

У угла моей дачи стояла кадушка, полная воды. Рядом куст бузины. На бузине сидели бок о бок два молодых воробья, совсем ещё молодых, с пушком, сквозящим из-за перьев, с ярко-жёлтыми пазухами по краям клювов. Один бойко и уверенно перепорхнул на край кадушки и стал пить. Пил — и всё поглядывал на другого, и перекликался с ним на звенящем своём языке.

Другой — чуть поменьше — с серьёзным видом сидел на ветке и опасливо косился на кадушку. А пить-то, видимо, хотелось — клюв был разинут от жары.

И вдруг я ясно увидел: тот, первый, — он уже давно напился и просто примером своим ободряет другого, показывает, что ничего тут нет страшного. Он непрерывно прыгал по краю кадушки, опускал клюв, захватывал воду и тотчас ронял её из клюва, и поглядывал на брата — звал его. Братишка на ветке решился, слетел к кадушке. Но только коснулся лапками сырого, позеленевшего края, — и сейчас же испуганно порхнул назад на бузину. А тот опять стал его звать.

И добился наконец. Братишка перелетел на кадушку, неуверенно сел, всё время трепыхая крылышками, и напился. Оба улетели.

О девочке Маше, о собаке Петушке и о кошке Ниточке
Александр Введенский

КНИГА В ПРИЛОЖЕНИИ

Показательный ребёнок  [1]
Михаил Зощененко

Жил-был в Ленинграде маленький мальчик Павлик.

У него была мама. И был папа. И была бабушка.

И, вдобавок в их квартире жила кошка под названием Бубенчик.

Вот утром папа пошёл на работу. Мама тоже ушла. А Павлик остался с бабушкой.

А бабушка была ужасно старенькая. И она любила в кресле спать.

Вот папа ушёл. И мама ушла. Бабушка села в кресло. А Павлик на полу стал играть со своей кошкой. Он хотел, чтоб она ходила на задних лапках. А она не хотела. И мяукала очень жалобно.

Вдруг на лестнице раздался звонок.

Бабушка и Павлик пошли открывать двери.

Это пришёл почтальон.

Он принёс письмо.

Павлик взял письмо и сказал:

— Я сам передам папе.

Вот почтальон ушёл. Павлик снова хотел играть со своей кошкой. И вдруг видит: кошки нигде нет.

Павлик говорит бабушке:

— Бабушка, вот так номер — наш Бубенчик пропал!

Бабушка говорит:

— Наверно, Бубенчик убежал на лестницу, когда мы открыли дверь почтальону.

Павлик говорит:

— Нет, это, наверно, почтальон взял моего Бубенчика. Наверно, он нарочно нам дал письмо, а мою дрессированную кошечку взял себе. Это был хитрый почтальон.

Бабушка засмеялась и говорит шутливо:

— Завтра почтальон придёт, мы отдадим ему это письмо и взамен возьмём у него назад нашу кошечку.

Вот бабушка села в кресло и заснула.

А Павлик надел своё пальто и шапочку, взял письмо и тихонько вышел на лестницу.

«Лучше, — думает, — я сейчас отдам письмо почтальону. И лучше я сейчас возьму от него мою кошечку».

Вот Павлик вышел во двор. И видит — во дворе нету почтальона.

Павлик вышел на улицу. И пошёл по улице. И видит: на улице тоже нигде нету почтальона.

Вдруг какая-то одна рыжая тётка говорит:

— Ах, поглядите все: какой маленький малыш идёт один по улице! Наверно, он потерял свою маму и заблудился. Ах, позовите скорей милиционера!

Вот приходит милиционер со свистком. Тётка ему говорит:

— Поглядите, какой мальчик, лет пяти, заблудился.

Милиционер говорит:

— Этот мальчик держит в ручке письмо. Наверное, на этом письме написан адрес, где он живёт. Мы прочтём этот адрес и доставим ребёнка домой. Это хорошо, что он взял с собой письмо.

Тётка говорит:

— В Америке многие родители нарочно кладут письма в карман своим детям, чтоб они не терялись.

И с этими словами тётка хочет взять письмо от Павлика. Павлик ей говорит:

— Что вы волнуетесь? Я знаю, где я живу.

Тётка удивилась, что мальчик так смело ей сказал, И от волнения чуть в лужу не упала.

Потом говорит:

— Поглядите, какой бойкий мальчик! Пусть он нам тогда скажет, где он живёт.

Павлик отвечает:

— Улица Фонтанка, восемь.

Милиционер поглядел на письмо и говорит:

— Ого, это боевой ребёнок  — он знает, где он живёт.

Тётка говорит Павлику:

— А как тебя зовут и кто твой папа?

Павлик говорит:

— Мой папа шофёр. Мама ушла в магазин. Бабушка спит в кресле. А меня зовут Павлик.

Милиционер засмеялся и сказал:

— Это боевой, показательный ребёнок: он всё знает. Наверно, он будет начальником милиции, когда подрастёт.

Тётка говорит милиционеру:

— Проводите этого мальчика домой.

Милиционер говорит Павлику:

— Ну, маленький товарищ, пойдём домой.

Павлик говорит милиционеру:

— Дайте вашу руку — я вас доведу до своего дома. Вот мой красивый дом.

Тут милиционер засмеялся. И рыжая тётка тоже засмеялась. Милиционер сказал:

— Это исключительно боевой, показательный ребёнок. Мало того, что он всё знает, он ещё меня хочет до дому довести. Этот ребёнок непременно будет начальником милиции.

Вот милиционер дал свою руку Павлику, и они пошли домой.

Только дошли они до своего дома — вдруг мама идёт.

Мама удивилась, что Павлик идёт по улице, взяла его на руки, принесла домой.

Дома она его немножко побранила. Она сказала:

— Ах ты, противный мальчишка, зачем ты убежал на улицу?

Павлик сказал:

— Я хотел у почтальона взять моего Бубенчика. А то мой Бубенчик пропал, и, наверно, его взял почтальон.

Мама сказала:

— Что за глупости! Почтальоны никогда не берут кошек. Вон твой Бубенчик сидит на шкафу.

Павлик говорит:

— Вот так номер. Смотрите, куда прыгнула моя дрессированная кошечка.

Мама говорит:

— Наверно, ты, противный мальчишка, её мучил, вот она и забралась на шкаф.

Вдруг проснулась бабушка. Бабушка, не зная, что случилось, говорит маме:

— Сегодня Павлик очень тихо и хорошо себя вёл. И даже меня не разбудил. Надо за это дать ему конфетку.

Мама говорит:

— Ему не конфетку надо дать, а в угол носом поставить. Он сегодня убежал на улицу.

Бабушка говорит:

— Вот так номер!

Вдруг приходит папа. Папа хотел рассердиться, зачем мальчик убежал на улицу. Но Павлик подал папе письмо.

Папа говорит:

— Это письмо не мне, а бабушке.

Вот бабушка надела очки на нос и стала читать письмо.

Потом она говорит:

— В городе Москве у моей младшей дочери родился ещё один ребёнок.

Павлик говорит:

— Наверно, родился боевой ребёнок. И, наверно, он будет начальник милиции.

Тут все засмеялись и сели обедать.

На первое был суп с рисом. На второе — котлеты. На третье был кисель.

Кошка Бубенчик долго глядела со своего шкафа, как Павлик кушает. Потом не вытерпела и тоже решила немножко покушать.

Она прыгнула со шкафа на комод, с комода на стул, со стула на пол.

И тогда Павлик дал ей немножко супу и немножко киселя.

И кошка была очень этим довольна.

Бодливая корова  [1]
Константин Ушинский

Была у нас корова, да такая хара́ктерная, бодливая, что беда! Может быть, потому и молока у неё было мало.

Помучились с ней и мать и сёстры. Бывало, прогонят в стадо, а она или домой в полдень придерёт, или в житах очутится, — иди, выручай!

Особенно когда бывал у неё телёнок, — удержу нет! Раз даже весь хлев рогами разворотила, к телёнку билась; а рога-то у неё были длинные да прямые. Уж не раз собирался отец ей рога отпилить, да как-то всё откладывал, будто что предчувствовал старый.

А какая была увёртливая да прыткая! Как поднимет хвост, опустит голову да махнёт, — так и на лошади не догонишь.

Вот раз, летом, прибежала она от пастуха ещё задолго до вечера, было у ней дома теля. Подоила мать корову, выпустила теля и говорит сестре, девочке эдак лет двенадцати:

— Погони, Феня, их к речке, пусть на бережку попасутся, да, смотри, чтоб в жито не затесались. До ночи ещё далеко: что им тут без толку стоять!

Взяла Феня хворостину, погнала и теля, и корову; пригнала на бережок, пустила пастись; а сама под вербой села и стала венок плести из васильков, что по дороге во ржи нарвала; плетёт и песенку поёт.

Слышит Феня, что-то в лозняке зашуршало; а речка-то с обоих берегов густым лозняком обросла.

Глядит Феня, что-то серое сквозь густой лозняк продирается, и покажись глупой девочке, что это наша собака, Серко. Известно, волк на собаку совсем похож, только шея неповоротливая, хвост палкой, морда понурая и глаза блестят; но Феня волка никогда вблизи не видала.

Стала уже Феня собаку манить: «Серко, Серко!» — как смотрит — телёнок, а за ним корова несутся прямо на неё как бешеные. Феня вскочила, прижалась к вербе, не знает, что делать; телёнок к ней, а корова их обоих задом к дереву прижала, голову наклонила, ревёт, передними копытами землю роет, рога-то прямо волку выставила.

Феня перепугалась, обхватила дерево обеими руками, кричать хочет — голосу нет. А волк прямо на корову кинулся, да и отскочил: с первого разу, видно, задела его рогом. Видит волк, что нахрапом ничего не возьмёшь, и стал он кидаться то с той, то с другой стороны, чтобы как-нибудь сбоку в корову вцепиться или теля отхватить, — только куда ни кинется, везде рога ему навстречу.

Феня всё ещё не догадывается, в чём дело, хотела бежать, да корова не пускает, так и жмёт к дереву.

Стала тут девочка кричать, на помощь звать… Наш казак пахал тут на взгорке, услышал, что и корова-то ревёт и девочка кричит, кинул соху и прибежал на крик.

Видит казак, что делается, да не смеет с голыми руками на волка сунуться — такой он был большой да остервенелый; стал казак сына кликать, что пахал тут же на поле.

Как завидел волк, что люди бегут, — унялся, огрызнулся ещё раз, два, завыл, да и в лозняк.

Феню казаки едва домой довели, — так перепугалась девочка.

Порадовался тогда отец, что не отпилил корове рогов.

Бабушкин садик
Сергей Георгиев

Вообще-то свой детский сад Санька всегда любил. Но вот однажды вечером он ни с того ни с сего заявил:

— Я в садик больше ходить не стану! Никогда-никогда!

— Это почему же ты так решил? — удивилась бабушка.

— Да надоело, — просто объяснил Санька. — Потому что я уже вырос.

— Замечательно! — неожиданно очень обрадовалась бабушка. — Вот и правильно, вот и не ходи! Это ты хорошо придумал, Санюшка!

Бабушка тут же позвала Санькиных маму и папу.

— С завтрашнего дня, — сказала она им, — я на работу не хожу!

— Мы с бабушкой дома играть будем, — подсказал Санька.

— Нет! — покачала бабушка в воздухе пальцем. — Дома я не останусь! Я на свою прежнюю работу не пойду, а буду работать в детском садике ребёнком вместо нашего Саньки! Запишусь в среднюю группу!

— Вот как? — почесал в затылке Санькин папа. — Завидую... от всей души завидую...

— А Санька? — ничего не поняла мама.

— Санька у нас уже вырос, что ему в садике делать, — нетерпеливо махнула рукой бабушка и вытащила свой рабочий красный блокнот. — Значит, так... С самого утра я вдоволь наиграюсь в прятки с Костиком, Наташей и Леночкой!

— Бабушка, а я? — напомнил о себе Санька.

— Ты, Санька, заберёшь меня вечером из садика, — подняла глаза от блокнота бабушка.

— Приготовишь ужин, — напомнил папа.

— Поможешь Жене выучить уроки, — добавила мама.

— Так, а у меня, — продолжала бабушка, — катание с горки, игра в снежки... Затем с Игорьком лепим снеговика! Нет, двух снеговиков! Потом раскрашиваем картинки, это уже после прогулки... Затем...

— Бабушка, — Санька робко тронул её за локоть. — Бабуля!

— Но это ещё не все! — Бабушка радостно сверкнула глазами. — Впереди самое главное!

— Бабушка, я боюсь, тебе не справиться... — грустно вздохнул Санька. — Ты знаешь, как это трудно — слепить снеговика... Тем более двух...

— Что же делать? — задумалась бабушка.

— Я знаю, — сказал Санька. — Я тебе помогу немного... Только в самом трудном... Ладно уж, я вместо тебя пойду в садик.

По воскресеньям, когда они всей семьёй по дороге в парк проходят мимо знакомого заборчика, Санька всегда с гордостью говорит:

— Знаете, это ведь бабушкин садик. Да! А я сюда хожу только так, бабушке помогаю.

Заплатка  [3]
Николай Носов

У Бобки были замечательные штаны: зелёные, вернее сказать, защитного цвета. Бобка их очень любил и всегда хвастался:

— Смотрите, ребята, какие у меня штаны. Солдатские!

Все ребята, конечно, завидовали. Ни у кого больше таких штанов не было.

Однажды Бобка полез через забор, зацепился за гвоздь и порвал эти замечательные штаны. От досады он чуть не заплакал, пошёл поскорее домой и стал просить маму зашить.

Мама рассердилась:

— Ты будешь по заборам лазить, штаны рвать, а я зашивать должна?

— Я больше не буду! Зашей, мама!

— Сам зашей.

— Так я же ведь не умею!

— Сумел порвать, сумей и зашить.

— Ну, я так буду ходить, — проворчал Бобка и пошёл во двор.

Ребята увидели, что у него на штанах дырка, и стали смеяться.

— Какой же ты солдат, — говорят, — если у тебя штаны порваны?

А Бобка оправдывается:

— Я просил маму зашить, а она не хочет.

— Разве солдатам мамы штаны зашивают? — говорят ребята. — Солдат сам должен уметь всё делать: и заплатку поставить, и пуговицу пришить.

Бобке стало стыдно.

Пошёл он домой, попросил у мамы иголку, нитку и лоскуток зелёной материи. Из материи он вырезал заплатку величиной с огурец и начал пришивать её к штанам.

Дело это было нелёгкое. К тому же Бобка очень спешил и колол себе пальцы иголкой.

— Чего ты колешься? Ах ты противная! — говорил Бобка иголке и старался схватить её за самый кончик так, чтобы не уколоться.

Наконец заплатка была пришита. Она торчала на штанах, словно сушёный гриб, а материя сморщилась так, что одна штанина стала короче.

— Ну куда же это годится? — ворчал Бобка, разглядывая штаны. — Ещё хуже, чем было! Придётся всё наново переделывать.

Он взял ножик и отпорол заплатку. Потом расправил её, приложил к штанам, обвёл вокруг заплатки чернильным карандашом и стал пришивать снова. Теперь он шил не спеша, аккуратно и всё время следил, чтобы заплатка не вылезала за черту.

Он долго возился, сопел и кряхтел, зато, когда всё было сделано, на заплатку было любо^[6] взглянуть. Она была пришита ровно, гладко и так крепко, что не отодрать и зубами.

Наконец Бобка надел штаны и вышел во двор. Ребята окружили его.

— Вот молодец! — говорили они. — А заплатка, смотрите, карандашом обведена. Сразу видно, что сам пришивал.

А Бобка вертелся во все стороны, чтобы всем было видно, и говорил:

— Эх, мне бы ещё пуговицы научиться пришивать, да жаль, ни одна не оторвалась! Ну ничего. Когда-нибудь оторвётся — обязательно сам пришью.

Затейники  [10]  
Николай Носов

Мы с Валей затейники. Мы всегда затеваем какие-нибудь игры.

Один раз мы читали сказку «Три поросёнка». А потом стали играть. Сначала мы бегали по комнате, прыгали и кричали:

— Нам не страшен серый волк!

Потом мама ушла в магазин, а Валя сказала:

— Давай, Петя, сделаем себе домик, как у тех поросят, что в сказке.

Мы стащили с кровати одеяло и завесили им стол. Вот и получился дом. Мы залезли в него, а там темно-темно!

Валя говорит:

— Вот и хорошо, что у нас свой дом! Мы всегда будем здесь жить и никого к себе не пустим, а если серый волк придёт, мы его прогоним.

Я говорю:

— Жалко, что у нас в домике нет окон, очень темно!

— Ничего, — говорит Валя. — У поросят ведь домики бывают без окон.

Я спрашиваю:

— А ты меня видишь?

— Нет, а ты меня?

— И я, — говорю, — нет. Я даже себя не вижу.

Вдруг меня кто-то как схватит за ногу! Я как закричу! Выскочил из-под стола, а Валя за мной!

— Что ты? — спрашивает.

— Меня, — говорю, — кто-то схватил за ногу. Может быть, серый волк?

Валя испугалась и бегом из комнаты. Я — за ней. Выбежали в коридор и дверь захлопнули.

— Давай, — говорю, — дверь держать, чтобы он не открыл. Держали мы дверь, держали. Валя и говорит:

— Может быть, там никого нет?

Я говорю:

— А кто же тогда меня за ногу трогал?

— Это я, — говорит Валя, — я хотела узнать, где ты.

— Чего же ты раньше не сказала?

— Я, — говорит, — испугалась. Ты меня испугал.

Открыли мы дверь. В комнате никого нет. А к столу подойти всё-таки боимся: вдруг из-под него серый волк вылезет!

Я говорю:

— Пойди сними одеяло. А Валя говорит:

— Нет, ты пойди! Я говорю:

— Там же никого нет.

— А может быть, есть! Я подкрался на цыпочках к столу, дёрнул за край одеяла и бегом к двери. Одеяло упало, а под столом никого нет. Мы обрадовались. Хотели починить домик, только Валя говорит:

— Вдруг опять кто-нибудь за ногу схватит!

Так и не стали больше в «три поросёнка» играть.

На море  [1]
Л. Пантелеев (Еремеев Алексей Иванович) (Из рассказов о Белочке и Тамарочке)

У одной мамы было две девочки.

Одна девочка была маленькая, а другая побольше. Маленькая была беленькая, а побольше — чёрненькая. Беленькую звали Белочка, а чёрненькую Тамарочка.

Девочки эти были очень непослушные.

Летом они жили на даче.

Вот они раз приходят и говорят:

— Мама, а мама, можно нам сходить на море — покупаться?

А мама им отвечает:

— С кем же вы пойдёте, доченьки? Я идти не могу. Я занята. Мне надо обед готовить.

— А мы, — говорят, — одни пойдём.

— Как это одни?

— Да так. Возьмёмся за руки и пойдём.

— А вы не заблудитесь?

— Нет, нет, не заблудимся, не бойся. Мы все улицы знаем.

— Ну, хорошо, идите, — говорит мама. — Но только смотрите, купаться я вам запрещаю. По воде босичком походить — это можете. В песочек поиграть это пожалуйста. А купаться — ни-ни.

Девочки ей обещали, что купаться не будут.

Взяли они с собой лопатку, формочки и маленький кружевной зонтик и пошли на море.

А у них были очень нарядные платьица. У Белочки было платьице розовенькое с голубеньким бантиком, а у Тамарочки — наоборот — платьице было голубенькое, а бант розовый. Но зато у них у обеих были совсем одинаковые синенькие испанские шапочки с красными кисточками

Когда они шли по улице, все останавливались и говорили:

— Вы посмотрите, какие красивые барышни идут!

А девочкам это приятно. Они ещё и зонтик над головой раскрыли: чтобы ещё красивее было.

Вот они пришли на море. Стали сначала играть в песочек. Стали колодцы копать, песочные пирожки стряпать, песочные домики строить, песочных человечков лепить...

Играли они, играли — и стало им очень жарко.

Тамарочка говорит:

— Знаешь что, Белочка? Давай выкупаемся!

А Белочка говорит:

— Ну что ты! Ведь мама нам не позволила.

— Ничего, — говорит Тамарочка. — Мы потихоньку. Мама и не узнает даже.

Девочки они были очень непослушные.

Вот они быстренько разделись, сложили свою одежду под деревом и побежали в воду.

А пока они там купались, пришёл вор и украл всю их одежду. И платьица украл, и штанишки украл, и рубашки, и сандалики, и даже испанские шапочки с красными кисточками украл. Оставил он только маленький кружевной зонтик и формочки. Зонтик ему не нужен — он ведь вор, а не барышня, а формочки он просто не заметил. Они в стороне лежали — под деревом.

А девочки и не видели ничего.

Они там купались — бегали, брызгались, плавали, ныряли...

А вор в это время тащил их белье.

Вот девочки выскочили из воды и бегут одеваться. Прибегают и видят ничего нет: ни платьиц, ни штанишек, ни рубашек. Даже испанские шапочки с красными кисточками пропали.

Девочки думают:

«Может быть, мы не на то место пришли? Может быть, мы под другим деревом раздевались?»

Но — нет. Видят — и зонтик здесь, и формочки здесь.

Значит, они здесь раздевались, под этим деревом.

И тут они поняли, что у них одежду украли.

Сели они под деревом на песочек и стали громко рыдать.

Белочка говорит:

— Тамарочка! Милая! Зачем мы мамочку не послушались! Зачем мы купаться пошли! Как же мы с тобой теперь домой попадём?

А Тамарочка и сама не знает. Ведь у них даже трусов не осталось. Неужели им домой голыми придётся идти?

А дело уже к вечеру было. Уж холодно стало. Ветер начинал дуть.

Видят девочки — делать нечего, надо идти. Озябли девочки, посинели, дрожат.

Подумали они, посидели, поплакали и пошли домой.

А дом у них был далеко. Нужно было идти через три улицы.

Вот видят люди: идут по улице две девочки. Одна девочка маленькая, а другая — побольше. Маленькая девочка — беленькая, а побольше — чёрненькая. Беленькая зонтик несёт, а у чёрненькой в руках сетка с формочками.

И обе девочки идут совершенно голые.

И все на них смотрят, все удивляются, пальцами показывают.

— Смотрите, — говорят, — какие смешные девчонки идут!

А девочкам это неприятно. Разве приятно, когда все на тебя пальцами показывают?!

Вдруг видят — стоит на углу милиционер. Фуражка у него белая, рубашка белая и даже перчатки на руках — тоже беленькие.

Он видит — идёт толпа.

Он вынимает свисток и свистит. Тогда все останавливаются. И девочки останавливаются. И милиционер спрашивает:

— Что случилось, товарищи?

А ему отвечают:

— Вы знаете, что случилось? Голые девочки по улицам ходят.

Он говорит:

— Эт-то что такое? А?! Кто вам позволил, гражданки, голышом по улицам бегать?

А девочки так испугались, что и сказать ничего не могут. Стоят и сопят, как будто у них насморк.

Милиционер говорит:

— Вы разве не знаете, что по улицам бегать голышом нельзя? А?! Хотите я вас за это сейчас в милицию отведу? А?

А девочки ещё больше испугались и говорят:

— Нет, не хотим. Не надо, пожалуйста. Мы не виноваты. Нас обокрали.

— Кто вас обокрал?

Девочки говорят:

— Мы не знаем. Мы в море купались, а он пришёл и украл всю нашу одежду.

— Ах вот оно как! — сказал милиционер.

Потом подумал, спрятал обратно свисток и говорит:

— Вы где живете, девочки?

Они говорят:

— Мы вот за тем углом — в зелёненькой дачке живём.

— Ну, вот что, — сказал милиционер. — Бегите тогда скорей на свою зелёненькую дачку. Наденьте на себя что-нибудь тёплое. И никогда больше голые по улицам не бегайте...

Девочки так обрадовались, что ничего не сказали и побежали домой.

А в это время их мама накрывала в саду на стол.

И вдруг она видит — бегут её девочки: Белочка и Тамарочка. И обе они совсем голые.

Мама так испугалась, что уронила даже глубокую тарелку.

Мама говорит:

— Девочки! Что это с вами? Почему вы голые?

А Белочка ей кричит:

— Мамочка! Знаешь, — нас обокрали!!!

— Как обокрали? Кто же вас раздел?

— Мы сами разделись.

— А зачем же вы раздевались? — спрашивает мама.

А девочки и сказать ничего не могут. Стоят и сопят.

— Вы что? — говорит мама. — Вы, значит, купались?

— Да, — говорят девочки. — Немножко купались.

Мама тут рассердилась и говорит:

— Ах вы, негодницы этакие! Ах вы, непослушные девчонки! Во что же я вас теперь одевать буду? Ведь у меня же все платья в стирке...

Потом говорит:

— Ну, хорошо! В наказание вы у меня теперь всю жизнь так ходить будете.

Девочки испугались и говорят:

— А если дождь?

— Ничего, — говорит мама, — у вас зонтик есть.

— А зимой?

— И зимой так ходите.

Белочка заплакала и говорит:

— Мамочка! А куда ж я платок носовой класть буду? У меня ж ни одного кармашка не осталось.

Вдруг открывается калитка и входит милиционер. И несёт какой-то беленький узелок.

Он говорит:

— Это здесь девочки живут, которые по улицам голые бегают?

Мама говорит:

— Да, да, товарищ милиционер. Вот они, эти непослушные девчонки.

Милиционер говорит:

— Тогда вот что. Тогда получайте скорей ваши вещи. Я вора поймал.

Развязал милиционер узелок, а там — что вы думаете? Там все их вещи: и голубенькое платьице с розовым бантом, и розовенькое платьице с голубым бантом, и сандалики, и чулочки, и трусики. И даже платки носовые в кармашках лежат.

— А где же испанские шапочки? — спрашивает Белочка.

— А испанские шапочки я вам не отдам, — говорит милиционер.

— А почему?

— А потому, — говорит милиционер, — что такие шапочки могут носить только очень хорошие дети... А вы, как я вижу, не очень хорошие...

— Да, да, — говорит мама. — Не отдавайте им, пожалуйста, этих шапочек, пока они маму слушаться не будут.

— Будете маму слушаться? — спрашивает милиционер.

— Будем, будем! — закричали Белочка и Тамарочка.

— Ну, смотрите, — сказал милиционер. — Я завтра приду... Узнаю.

Так и ушёл. И шапочки унёс.

А что завтра было — ещё неизвестно. Ведь завтра-то — его ещё не было. Завтра — оно завтра будет.

Подкидыш  [1]
Виталий Бианки

Мальчишки разорили гнездо каменки, разбили её яички. Из разбитых скорлупок выпали голые, слепенькие птенчики.

Только одно из шести яичек мне удалось отобрать у мальчишек целым.

Я решил спасти спрятанного в нём птенчика. Но как это сделать? Кто выведет мне его из яйца? Кто вскормит?

Я знал неподалёку гнездо другой птички — пеночки-пересмешки. Она только что отложила своё четвёртое яичко.

Но примет ли пересмешка подкидыша? Яйцо каменки чисто-голубое. Оно больше и совсем не похоже на яички пересмешки: они — розовые с чёрными точечками. И что будет с птенцом каменки? Ведь он вот-вот должен выйти из яйца, а маленькие пересмешки выклюнутся только ещё дней через двенадцать. Станет ли пересмешка выкармливать подкидыша?

Гнездо пересмешки помещалось на берёзе так невысоко, что я мог достать его рукой. Когда я подошёл к берёзе, пересмешка слетела с гнезда. Она порхала по ветвям соседних деревьев и жалобно посвистывала, словно умоляла не трогать её гнезда.

Я положил голубое яичко к её розовым, отошёл и спрятался за куст.

Пересмешка долго не возвращалась к гнезду. А когда, наконец, подлетела, не сразу уселась в него: видно было, что она с недоверием разглядывает чужое голубое яйцо.

Но всё-таки она села в гнездо. Значит, приняла чужое яйцо. Подкидыш стал приёмышем.

Но что будет завтра, когда маленькая каменка выклюнется из яйца?

Когда утром на следующий день я подошёл к берёзе, с одной стороны гнезда торчал носик, с другой — хвост пересмешки.

Сидит!

Когда она слетела, я заглянул в гнездо. Там было четыре розовых яичка и рядом с ними — голый слепенький птенчик каменки.

Я спрятался и скоро увидел, как прилетела пересмешка с гусеничкой в клюве и сунула её в рот маленькой каменке.

Теперь я был уже почти уверен, что пересмешка выкормит моего подкидыша.

Прошло семь дней. Я каждый день подходил к гнезду и каждый раз видел торчащие из гнезда клювик и хвост пересмешки.

Очень меня удивляло, как она поспевает и каменку кормить и высиживать свои яйца.

Я скорей отходил прочь, чтоб не помешать ей в этом важном деле.

На восьмой день не торчали над гнездом ни клювик, ни хвост. Я подумал: «Всё кончено! Пересмешка покинула гнездо. Маленькая каменка умерла с голоду». Но нет, в гнезде лежала живая каменка. Она спала и даже не тянула вверх головку, не разевала рта: значит, была сыта. Она так выросла за эти дни, что покрывала своим тельцем чуть видные из-под неё розовые яички.

Тогда я догадался, что приёмыш отблагодарил свою новую мать: теплотой своего тельца он грел её яички — высиживал ей птенцов.

Так оно и было. Пересмешка кормила приёмыша, приёмыш высиживал её птенцов.

Он вырос и вылетел из гнезда у меня на глазах. И как раз к этому времени выклюнулись птенчики из розовых яичек.

Пересмешка принялась выкармливать своих родных птенцов и выкормила их на славу.

Неслух  [1]
Николай Сладков

Медведицы — строгие матери. А медвежата — неслухи. Пока ещё сосут — сами сзади бегают, в ногах путаются. А подрастут — беда!

Медведицы любят в холодке подремать. А весело ли медвежатам слушать их сонное сопенье, когда кругом столько заманчивых шорохов, писков, песен!

От цветка к кусту, от куста к дереву — и забредут...

Вот такого неслуха, удравшего от матери, я однажды и встретил в лесу.

Я сидел у ручья и макал сухарь в воду. Был я голодный, а сухарь был жёсткий — потому трудился я над ним очень долго. Так долго, что лесным жителям надоело ждать, пока я уйду, и они стали вылезать из своих тайничков.

Вот вылезли на пень два зверька — полчка. В камнях запищали мыши — видно, подрались. И вдруг на полянку выскочил медвежонок.

Медвежонок как медвежонок: головастый, губастый, неловкий.

Увидел медвежонок пень, взбрыкнул курдючком — и боком, с подскоком прямо к нему. Полчки — в норку, да что за беда! Медвежонок хорошо помнил, какими вкусными вещами угощала его мать у каждого такого пня. Успевай только облизываться.

Обошёл мишка пень слева — никого нет. Заглянул справа — никого. Сунул нос в щель — полчками пахнет. Влез на пень, поцарапал пень лапой. Пень как пень.

Растерялся мишка, притих. Оглянулся кругом.

А кругом лес. Густой, тёмный. В лесу шорохи. Слез мишка с пня и потрусил дальше.

На пути — камень. Повеселел мишка — дело знакомое! Подсунул лапу под камень, упёрся, нажал плечом. Подался камень, пискнули под ним испуганные мышата.

Бросил мишка камень да обеими лапами под него. Поторопился: камень упал и придавил мишке лапу. Взвыл мишка, затряс больной лапой. Потом полизал, полизал её, да и похромал дальше.

Плетётся, по сторонам больше не глазеет — под ноги смотрит.

И видит — гриб.

Пуглив стал мишка. Обошёл гриб кругом. Глазами видит: гриб, можно съесть. А носом чует: плохой гриб, нельзя есть! А есть хочется.

Рассердился мишка да как треснет по грибу здоровой лапой! Лопнул гриб. Пыль из него фонтаном, жёлтая, едкая, прямо мишке в нос.

Это был гриб-пыхтун. Зачихал мишка, закашлял. Потом протёр глаза, сел на задок и завыл тихо-тихонечко.

А кто услышит? Кругом лес. Густой, тёмный. В лесу шорохи.

И вдруг — плюх! Лягушка!

Мишка правой лапой — лягушка влево. Мишка левой лапой — лягушка вправо.

Нацелился мишка, рванулся вперёд и подмял лягушку под себя. Зацепил лапой, вытащил из-под брюха. Тут бы ему и съесть с аппетитом лягушку — первую свою добычу. А ему, дурачку, только бы играть.

Повалился на спину, катается с лягушкой, сопит, взвизгивает, будто его под мышками щекочут.

То подкинет лягушку, то из лапы в лапу перекинет. Играл, играл, да и потерял лягушку.

Обнюхал траву кругом — нет лягушки. Брякнулся мишка на задок, разинул рот, чтоб заорать, да и остался с открытым ртом: из-за кустов на него глядела старая медведица.

Медвежонок очень обрадовался своей мохнатой мамаше: уж она-то приласкает его и лягушку ему найдёт.

Жалостно скуля и прихрамывая, он потрусил ей навстречу. Да вдруг получил такую затрещину, что разом сунулся носом в землю.

Вот так приласкала!

Обозлился мишка, вскинулся на дыбки, рявкнул на мать. Рявкнул — и опять покатился в траву от оплеухи.

Видит, плохо дело! Вскочил — и бегом в кусты. Медведица — за ним.

Долго слышал я, как трещали сучья и как рявкал медвежонок от мамашиных затрещин.

«Ишь, как уму да осторожности его учит!» — подумал я.

Убежали медведи, так меня и не заметили. А впрочем, кто их знает.

Кругом лес. Густой, тёмный. В лесу шорохи. Лучше уйти поскорей: ружья-то у меня нету.

Литературные сказки

Воробьишко  [1]
Максим  Горький

У воробьёв совсем так же, как у людей: взрослые воробьи и воробьихи пичужки скучные и обо всём говорят, как в книжках написано, а молодёжь — живёт своим умом.

Жил-был желторотый воробей, звали его Пудик, а жил он над окошком бани, за верхним наличником, в тёплом гнезде из пакли, моховинок и других мягких материалов. Летать он ещё не пробовал, но уже крыльями махал и всё выглядывал из гнезда: хотелось поскорее узнать — что такое божий мир и годится ли он для него?

— Что, что? — спрашивала его воробьиха-мама.

Он потряхивал крыльями и, глядя на землю, чирикал:

— Чересчур черна, чересчур!

Прилетал папаша, приносил букашек Пудику и хвастался:

— Чив ли я?

Мама-воробьиха одобряла его:

— Чив, чив!

А Пудик глотал букашек и думал: «Чем чванятся — червяка с ножками дали чудо!»

И всё высовывался из гнезда, всё разглядывал.

— Чадо, чадо, — беспокоилась мать, — смотри — чебурахнешься!

— Чем, чем? — спрашивал Пудик.

— Да не чем, а упадёшь на землю, кошка — чик! и слопает! — объяснял отец, улетая на охоту.

Так всё и шло, а крылья расти не торопились.

Подул однажды ветер — Пудик спрашивает:

— Что, что?

— Ветер дунет на тебя — чирк! и сбросит на землю — кошке! — объяснила мать.

Это не понравилось Пудику, он и сказал:

— А зачем деревья качаются? Пусть перестанут, тогда ветра не будет...

Пробовала мать объяснить ему, что это не так, но он не поверил — он любил объяснять всё по-своему.

Идёт мимо бани мужик, машет руками.

— Чисто крылья ему оборвала кошка, — сказал Пудик,— одни косточки остались!

— Это человек, они все бескрылые! — сказала воробьиха.

— Почему?

— У них такой чин, чтобы жить без крыльев, они всегда на ногах прыгают, чу?

— Зачем?

— Будь-ка у них крылья, так они бы и ловили нас, как мы с папой мошек...

— Чушь! — сказал Пудик. — Чушь, чепуха! Все должны иметь крылья. Чать, на земле хуже, чем в воздухе!.. Когда я вырасту большой, я сделаю, чтобы все летали.

Пудик не верил маме; он ещё не знал, что если маме не верить, это плохо кончится.

Он сидел на самом краю гнезда и во всё горло распевал стихи собственного сочинения:

Эх, бескрылый человек,

У тебя две ножки,

Хоть и очень ты велик,

Едят тебя мошки!

А я маленький совсем,

Зато сам мошек ем.

Пел, пел да и вывалился из гнезда, а воробьиха за ним, а кошка — рыжая, зелёные глаза — тут как тут.

Испугался Пудик, растопырил крылья, качается на сереньких ногах и чирикает:

— Честь имею, имею честь...

А воробьиха отталкивает его в сторону, перья у неё дыбом встали страшная, храбрая, клюв раскрыла — в глаз кошке целит.

— Прочь, прочь! Лети, Пудик, лети на окно, лети...

Страх приподнял с земли воробьишку, он подпрыгнул, замахал крыльями — раз, раз и — на окне!

Тут и мама подлетела — без хвоста, но в большой радости, села рядом с ним, клюнула его в затылок и говорит:

— Что, что?

— Ну что ж! — сказал Пудик. — Всему сразу не научишься!

А кошка сидит на земле, счищая с лапы воробьихины перья, смотрит на них рыжая, зелёные глаза — и сожалительно мяукает:

— Мяа-аконький такой воробушек, словно мы-ыш-ка... мя-увы...

И всё кончилось благополучно, если забыть о том, что мама осталась без хвоста...

Волшебная иголочка  [11]
Валентина Осеева

Жила-была Машенька-рукодельница, и была у неё волшебная иголочка. Сошьёт Маша платье — само себя платье стирает и гладит. Разошьёт скатерть пряниками да конфетками, постелет на стол, глядь — и впрямь сладости появляются на столе.

Любила Маша свою иголочку, берегла её пуще глаза и всё-таки не уберегла. Пошла как-то в лес по ягоды и потеряла. Искала, искала, все кустики обошла, всю травку обшарила — нет как нет её иголочки. Села Машенька под деревом и заплакала.

Пожалел девочку Ёжик, вылез из норки и дал ей свою иголку.

— Возьми, Машенька, может, она тебе пригодится!

Поблагодарила его Маша, взяла иголочку, а сама подумала: «Не такая моя была».

И снова заплакала.

Увидела её слезы высокая старая Сосна — бросила ей свою иголку.

— Возьми, Машенька, может, она тебе пригодится!

Взяла Машенька, поклонилась Сосне низко и пошла по лесу. Идёт, слезы утирает, а сама думает: «Не такая эта иголочка, моя лучше была».

Вот повстречался ей Шелкопряд, идёт — шёлк прядёт, весь шёлковой ниткой обмотался.

— Возьми, Машенька, мой шёлковый моточек, может, он тебе пригодится!

Поблагодарила его девочка и спрашивает:

— Шелкопряд, Шелкопряд, ты давно в лесу живёшь, давно шёлк прядёшь, золотые нитки делаешь из шелка, не знаешь ли, где моя иголка?

Задумался Шелкопряд, покачал головой.

— Иголка твоя, Машенька, у Бабы Яги,

у Бабы Яги — Костяной ноги.

В избушке на курьих ножках.

Только нет туда ни пути, ни дорожки.

Мудрено достать её оттуда.

Стала Машенька просить его рассказать, где Баба Яга — Костяная нога живёт.

Рассказал ей все Шелкопряд:

— Идти туда надо не за солнцем, а за тучкой,

По крапивке да по колючкам,

По овражкам да по болотцу

До самого старого колодца.

Там и птицы гнезда не вьют,

Одни жабы да змеи живут,

Да стоит избушка на курьих ножках,

Сама Баба Яга сидит у окошка,

Вышивает себе ковёр-самолёт.

Горе тому, кто туда пойдёт.

Не ходи, Машенька, забудь свою иголку,

Возьми лучше мой моточек шёлку!

Поклонилась Машенька Шелкопряду в пояс, взяла шёлку моточек и пошла, а Шелкопряд ей вслед кричит:

— Не ходи, Машенька, не ходи!

У Бабы Яги избушка на курьих ножках,

На курьих ножках в одно окошко.

Сторожит избушку большая Сова,

Из трубы торчит совиная голова,

Ночью Баба Яга твоей иголкой шьёт,

Вышивает себе ковёр-самолёт.

Горе, горе тому, кто туда пойдёт!

Страшно Машеньке к Бабе Яге идти, да жалко ей свою иголочку. Вот выбрала она в небе тёмную тучку.

Повела её тучка

По крапивке да по колючкам

До самого старого колодца,

До зелёного мутного болотца,

Туда, где жабы да змеи живут,

Туда, где птицы свои гнезда не вьют.

Видит Маша избушку на курьих ножках,

Сама Баба Яга сидит у окошка,

А из трубы торчит совиная голова...

Увидела Машу страшная Сова да как заохает, закричит на весь лес:

— Ох-хо-хо-хо! Кто здесь? Кто здесь?

Испугалась Маша, подкосились у неё ноги от страха. А Сова глазами ворочает, и глаза у неё как фонари светятся, один жёлтый, другой зелёный, всё кругом от них жёлто да зелено!

Видит Машенька, некуда деться ей, поклонилась Сове низко и просит:

— Позволь, Совушка, Бабу Ягу повидать. У меня к ней дело есть!

Засмеялась Сова, заохала, а Баба Яга ей из окошка кричит:

— Сова моя, Совушка, само жаркое к нам в печку лезет!

И говорит она девочке так ласково:

— Входи, Машенька, входи!

Подошла Машенька к избушке и видит: одна дверь железным засовом задвинута, на другой тяжёлый замок висит, на третьей — литая цепь.

Бросила ей Сова три пёрышка.

— Открой, — говорит, — двери да входи поскорей!

Взяла Маша одно пёрышко, приложила к засову — открылась первая дверь, приложила второе пёрышко к замку — открылась вторая дверь, приложила она третье пёрышко к литой цепи — упала цепь на пол, открылась перед ней третья дверь! Вошла Маша в избушку и видит: сидит Баба Яга у окошка, нитки на веретено мотает, а на полу ковёр лежит, на нём крылья шёлком вышиты, и Машина иголочка в недошитое крыло воткнута.

Бросилась Маша к иголочке, а Баба Яга как ударит помелом об пол, как закричит:

— Не трогай мой ковёр-самолёт! Подмети избу, наколи дров, истопи печку, вот кончу ковёр, зажарю тебя и съем!

Схватила иголочку Баба Яга, шьёт и приговаривает:

— Девчонка, девчонка, завтра ночью

Ковёр дошью да с Совушкой-Совой попирую,

А ты гляди, чтобы избу подмела

И сама бы в печке была!

Молчит Машенька, не откликается,

А ночка чёрная уже надвигается...

Улетела чуть свет Баба Яга, а Машенька скорей села ковёр дошивать. Шьёт она, шьёт, головы не поднимает, уж три стебелька осталось ей дошить, как вдруг загудела вся чаща вокруг, затряслась, задрожала избушка, потемнело синее небо — возвратилась Баба Яга и спрашивает:

— Сова моя, Совушка, Хорошо ли ты ела и пила? Вкусная ль девчонка была? Застонала, заохала Сова:

— Не ела, не пила совиная голова, А девчонка твоя живёхонька-жива. Печку не топила, себя не варила, Ничем меня не кормила. Вскочила Баба Яга в избу, а иголочка Машеньке шепчет:

— Вынь иголочку сосновую,

Положи на ковёр как новую,

Меня спрячь подальше!

Улетела опять Баба Яга, а Машенька скорей за дело принялась; шьёт-вышивает, головы не поднимает, а Сова ей кричит:

— Девчонка, девчонка, почему из трубы дым не поднимается?

Отвечает ей Машенька:

— Сова моя, Совушка, печь плохо разгорается.

А сама дрова кладёт, огонь разжигает.

А Сова опять:

— Девчонка, девчонка, кипит ли вода в котле?

А Машенька ей отвечает:

— Не кипит вода в котле, стоит котёл на столе.

А сама ставит на огонь котёл с водой и опять за работу садится. Шьёт Машенька, шьёт, так и бегает иголочка по ковру, а Сова опять кричит:

— Топи печку, я есть хочу!

Подложила Маша дров, пошёл дым к Сове.

— Девчонка, девчонка!— кричит Сова,— садись в горшок, накройся крышкой и полезай в печь!

А Маша и говорит:

— Я бы рада тебе, Совушка, угодить, да в горшке воды нет!

А сама все шьёт да шьёт, уж один стебелёк ей остался.

Вынула у себя Сова пёрышко и бросила ей в окошко.

— На, открой дверь, сходи за водой, да смотри мне, коль увижу, что ты бежать собираешься, кликну Бабу Ягу, она тебя живо догонит!

Открыла Машенька дверь и говорит:

— Сова моя, Совушка, сойди в избу да покажи, как надо в горшок садиться, как крышкой накрыться.

Рассердилась Сова да как прыгнет в трубу — и в котёл угодила! Задвинула Маша заслонку, а сама села ковёр дошивать. Как вдруг задрожала земля, зашумело всё вокруг, вырвалась у Маши из рук иголочка:

— Бежим, Машенька, скорей,

Открывай трое дверей,

Бери ковёр-самолёт,

Беда на нас идёт!

Схватила Машенька ковёр-самолёт, открыла Совиным пёрышком двери и побежала. Прибежала в лес, села под сосной ковёр дошивать. Белеет в руках проворная иголочка, блестит, переливается шёлковый моточек ниток, совсем немножко осталось дошить Маше.

А Баба Яга вскочила в избушку, потянула носом воздух и кричит:

— Сова моя, Совушка,

Где ты гуляешь,

Почему меня не встречаешь?

Вытащила она из печки котёл, взяла большую ложку, ест и похваливает:

— До чего девчонка вкусна,

До чего похлёбка жирна!

Съела она всю похлёбку до самого донышка, глядит: а на донышке совиные пёрышки! Глянула на стенку, где ковёр висел, а ковра-то и нет! Догадалась она тут, в чём дело, затряслась от злости, схватила себя за седые космы и давай по избе кататься:

— Я тебя! Я тебя!

За Совушку-Сову

В клочки разорву!

Села она на своё помело и взвилась в воздух: летит, сама себя веником погоняет.

А Машенька под сосной сидит, шьёт, торопится, уж последний стежок ей остаётся. Спрашивает она Сосну высокую:

— Сосна моя милая, далеко ли ещё Баба Яга?

Отвечает ей Сосна:

— Пролетела Баба Яга зелёные луга,

Помелом взмахнула, на лес повернула...

Ещё пуще торопится Машенька, уж совсем немного ей остаётся, да нечем дошить, кончились у неё нитки шёлковые. Заплакала Машенька. Вдруг, откуда ни возьмись, — Шелкопряд:

— Не плачь, Маша, на тебе шёлку,

Вдень мою нитку в иголку!

Взяла Маша нитку и опять шьёт.

Вдруг закачались деревья, поднялась дыбом трава, налетела Баба Яга как вихрь! Да не успела она на землю спуститься, как подставила ей сосна свои ветки, запуталась она в них и прямо около Маши на землю упала.

А уж Машенька последний стежок дошила, и ковёр-самолёт расстелила, только сесть на него остаётся.

А Баба Яга уже с земли поднимается, бросила в неё Маша ежиную иголку, прибежал старый Ёж, кинулся Бабе Яге в ноги, колет её своими иголками, не даёт с земли встать. А Машенька тем временем на ковёр вскочила, взвился ковёр-самолёт под самые облака и в одну секунду домчал Машеньку домой.

Стала жить она, поживать, шить-вышивать людям на пользу, себе на радость, а иголочку свою берегла пуще глаза. А Бабу Ягу затолкали ежи в болото, там она и затонула на веки вечные.

Сказка о кругленьких и длинненьких человечках  [1]
Роман Сеф

Жили под  горой,

У речки,

Кругленькие человечки,

Жили тихо,

Без забот.

Пили чай

Из круглой кружки,

Ели круглые ватрушки

С круглых блюдец

Круглый год.

По утрам

У них всходило

Очень круглое светило,

Ночью —

Круглый круг луны.

Не спеша,

Привычным кругом,

Дни тянулись

Друг за другом

От весны и до весны.

На полях

Качались кашки,

Круглые цвели ромашки,

Круглые кружились пташки,

Плавал в речке

Круглый сом.

А зимой

Шальные вьюги

Танцевали польку в круге,

И снега во всей округе

Покрывали

Всё кругом.

В городах у человечков

Было круглым всё подряд:

И поленья в круглых печках,

И дворняжки на крылечках,

И колечки на овечках,

И хвосты у поросят.

В магазинах

Продавали

Только круглые сыры,

Раз в году

На карнавале

Раздавали

Всем шары.

Говорили там

Друг дружке

Только круглые слова:

Про диванные подушки,

Про волнушки

На опушке,

Про пушистые игрушки,

И, конечно, все старушки

Там вязали кружева.

Самым вкусным угощеньем

Там считали карамель,

А единственным леченьем

Признавали

Карусель.

Если дети

Там болели,

Доктор назначал тотчас:

В выходной

На карусели

Прокатиться тридцать раз,

Год не думать

О квадратном

И не делать

Людям зла —

Словом,

В том краю приятном

Жизнь приятная была.

Лишь одно

На белом свете

Нарушало их покой —

Непонятные соседи

В ближней роще

За рекой.

Жили в рощице,

У речки,

Длинненькие человечки —

Удивительный народ,

Всё в их королевстве было

Тоже хорошо

И мило,

Только всё наоборот.

Там

Семь долгих дней в неделе

Длинные сосиски ели,

А в лесу

На длинной ели

Шишки длинные росли.

Если дети

Там болели,

Их сажали

На качели

И протяжно песню пели:

Спи, мой длинный, не шали.

Там катались

На машинах

Небольших, но очень длинных,

Торговали

В магазинах

Только длинной пастилой;

Раз в году

На карнавале

На ходули

Все вставали

И, довольные, плясали

Но ходулях

Под луной.

Всё, что было

Угловатым,

Длинным и продолговатым,

Там считали

Самым главным,

Самым славным

На земле.

Там жирафов

Обожали,

Крокодилов

Уважали,

И питонов содержали

В холе, воле и тепле.

Были там

И таксопарки,

В них гуляли

Таксы в парке,

Можно было

С таксой в парке

Бегать всем,

Кому не лень.

Только ворчунам и плаксам

Запрещали

Бегать к таксам,

И поэтому все плаксы

Улыбались

Каждый день.

В общем,

Жизнь была прекрасной,

Безопасной,

Долгий,

Ясной.

Лето — длинным,

Осень — красной,

А зима

Была зимой.

Лишь одно

На белом свете

Им мешало

Жить на свете:

Непонятные соседи

Возле речки

Под горой.

Жили под горой

У речки,

Кругленькие человечки —

Удивительный народ,

Пили чай

Из круглой кружки,

Ели круглые ватрушки

С круглых блюдец

Круглый год.

По утрам

У них всходило

Очень круглое светило,

Но у длинненьких людей

Это вечное круженье

Вызывало раздраженье,

Жженье,

Головокруженье

И ангину у детей.

А у круглых человечков

Каждый длинненький предмет

Вызывал

Рахит и свинку,

Корь,

Коклюш,

Лишай на спинку,

Дифтерит и диабет.

Долго ль, коротко ль,

Однако

Разгорелась в поле

Драка —

Кругленькие человечки

Смело

Двинулись в поход.

Забубнили барабаны,

Затирликали тимпаны,

Впереди везут тараны,

Сзади

Конница идёт.

Артиллерия

Сначала

Помидорами стреляла.

Покатились помидоры

По полям и по лугам.

Враг

Для самообороны

Бросил в дело

Макароны

И сардельками

Патроны

Зарядил назло врагам.

Сильно человечки бились,

Вскоре

Жертвы появились —

Был ушиблен помидором

Кто-то длинный

И худой.

А в ответ

По круглой цели

Макароны полетели,

И контужен был

Сарделькой

Главный кругленький герой.

Шла бы драка

Бесконечно

Только вдруг

Случилось нечто:

Был у круглых человечков

Очень кругленький

Мудрец.

Палец он ко лбу приставил,

Думать он себя заставил,

Круглые очки поправил,

И придумал

Наконец.

Он сказал:

— Постойте, братцы,

Если вы

Хотите драться,

То деритесь и сражайтесь.

Не пойму я одного —

Я совсем не против

Драки,

Но скажите,

Забияки,

В чём причина

Вашей драки?

Бой идёт

Из-за чего?

Кругленькие загалдели:

— Что такое?

В самом деле,

Мы дерёмся две недели

И не знаем почему.

В чём причина

Нашей ссоры?..

Зря мы губим

Помидоры,

Кончим миром

Эти споры,

Нам сраженье ни к чему.

Длинненькие закричали:

— Верно! Не было печали!

Как же мы

Не замечали,

Что сардельки губим зря.

Мы на круглых

Не похожи,

Не похожи?

Ну и что же —

Из-за этого

Негоже

Затевать войну, друзья.

Мир настал,

Соседи дружат,

Не горюют

И не тужат,

Круглые на карусели

Кружат длинненьких

Людей.

Длинные, забыв о злости,

Приглашают круглых

В гости

И качают на качелях

Круглых маленьких

Детей.

Всё.

Конец приходит сказке.

Мой хороший,

Без опаски

Заходи в ворота сказки,

Тихо и спокойно там.

А награда?

Что награда —

Лишь бы знал ты,

Что не надо,

Ах, не надо,

Ох, не надо,

Ссориться по пустякам!

Телефон   [3]
Корней Чуковский.

1

У меня зазвонил телефон.

— Кто говорит?

— Слон.

— Откуда?

— От верблюда.

— Что вам надо?

— Шоколада.

— Для кого?

— Для сына моего.

— А много ли прислать?

— Да пудов этак пять

Или шесть:

Больше ему не съесть,

Он у меня ещё маленький!

2

А потом позвонил

Крокодил

И со слезами просил:

— Мой милый, хороший,

Пришли мне калоши,

И мне, и жене, и Тотоше.

— Постой, не тебе ли

На прошлой неделе

Я выслал две пары

Отличных калош?

— Ах, те, что ты выслал

На прошлой неделе,

Мы давно уже съели

И ждём, не дождёмся,

Когда же ты снова пришлёшь

К нашему ужину

Дюжину

Новых и сладких калош!

3

А потом позвонили зайчатки:

— Нельзя ли прислать перчатки?

А потом позвонили мартышки:

— Пришлите, пожалуйста, книжки!

4

А потом позвонил медведь

Да как начал, как начал реветь.

— Погодите, медведь, не ревите,

Объясните, чего вы хотите?

Но он только «му» да «му»,

А к чему, почему —

Не пойму!

— Повесьте, пожалуйста, трубку!

5

А потом позвонили цапли:

— Пришлите, пожалуйста, капли:

Мы лягушками нынче объелись,

И у нас животы разболелись!

6

А потом позвонила свинья:

— Нельзя ли прислать соловья?

Мы сегодня вдвоём

С соловьём

Чудесную песню

Споём

— Нет, нет! Соловей

Не поёт для свиней!

Позови-ка ты лучше ворону!

7

И снова медведь:

— О спасите моржа!

Вчера проглотил он морского ежа!

8

И такая дребедень

Целый день:

Динь-ди-лень,

Динь-ди-лень,

Динь-ди-лень!

То тюлень позвонит, то олень.

А недавно две газели

Позвонили и запели:

— Неужели

В самом деле

Все сгорели

Карусели?

— Ах, в уме ли вы, газели?

Не сгорели карусели,

И качели уцелели!

Вы б, газели, не галдели,

А на будущей неделе

Прискакали бы и сели

На качели-карусели!

Но не слушали газели

И по-прежнему галдели:

— Неужели

В самом деле

Все качели

Погорели?

Что за глупые газели!

9

А вчера поутру

Кенгуру:

— Не это ли квартира

Мойдодыра? —

Я рассердился, да как заору:

— Нет! Это чужая квартира!!!

— А где Мойдодыр?

— Не могу вам сказать...

Позвоните по номеру

Сто двадцать пять.

10

Я три ночи не спал,

Я устал.

Мне бы заснуть,

Отдохнуть...

Но только я лёг -

Звонок!

— Кто говорит?

— Носорог.

— Что такое?

— Беда! Беда!

Бегите скорее сюда!

— В чем дело?

— Спасите!

— Кого?

— Бегемота!

Наш бегемот провалился в болото...

— Провалился в болото?

— Да!

И ни туда, ни сюда!

О, если вы не придёте —

Он утонет, утонет в болоте,

Умрёт, пропадёт

Бегемот!!!

— Ладно! Бегу! Бегу!

Если могу, помогу!

11

Ох, нелёгкая это работа —

Из болота тащить бегемота!

Тараканище  [3]
Корней Чуковский

Часть первая

Ехали медведи

На велосипеде.

А за ними кот

Задом наперёд.

А за ним комарики

На воздушном шарике.

А за ними раки

На хромой собаке.

Волки на кобыле.

Львы в автомобиле.

Зайчики

В трамвайчике.

Жаба на метле...

Едут и смеются,

Пряники жуют.

Вдруг из подворотни

Страшный великан,

Рыжий и усатый

Та-ра-кан!

Таракан, Таракан,

Тараканище!

Он рычит, и кричит,

И усами шевелит:

«Погодите, не спешите,

Я вас мигом проглочу!

Проглочу, проглочу,

не помилую ».

Звери задрожали,

В обморок упали.

Волки от испуга

Скушали друг друга.

Бедный крокодил

Жабу проглотил.

А слониха, вся дрожа,

Так и села на ежа.

Только раки-забияки

Не боятся бою-драки;

Хоть и пятятся назад,

Но усами шевелят

И кричат великану усатому:

«Не кричи и не рычи,

Мы и сами усачи,

Можем мы и сами

Шевелить усами!»

И назад ещё дальше попятились.

И сказал Гиппопотам

Крокодилам и китам:

«Кто злодея не боится

И с чудовищем сразится,

Я тому богатырю

Двух лягушек подарю

И еловую шишку пожалую!» —

«Не боимся мы его,

Великана твоего:

Мы зубами,

Мы клыками,

Мы копытами его!»

И весёлою гурьбой

Звери кинулися в бой.

Но, увидев усача

(Ай-ай-ай!),

Звери дали стрекача

(Ай-ай-ай!),

По лесам, по полям разбежалися:

Тараканьих усов испугалися.

И вскричал Гиппопотам:

«Что за стыд, что за срам!

Эй, быки и носороги,

Выходите из берлоги

И врага

На рога

Поднимите-ка!»

Но быки и носороги

Отвечают из берлоги:

«Мы врага бы

На рога бы,

Только шкура дорога,

И рога нынче тоже не дёшевы».

И сидят и дрожат под кусточками

За болотными прячутся кочками.

Крокодилы в крапиву забилися,

И в канаве слоны схоронилися.

Только и слышно, как зубы стучат,

Только и видно, как уши дрожат.

А лихие обезьяны

Подхватили чемоданы

И скорее со всех ног

Наутёк.

И акула

Увильнула,

Только хвостиком махнула.

А за нею каракатица —

Так и пятится,

Так и катится.

Часть вторая

Вот и стал Таракан победителем,

И лесов и полей повелителем.

Покорилися звери усатому

(Чтоб ему провалиться, проклятому!).

А он между ними похаживает,

Золочёное брюхо поглаживает:

«Принесите-ка мне, звери, ваших детушек,

Я сегодня их за ужином скушаю!»

Бедные, бедные звери!

Воют, рыдают, ревут!

И в каждой берлоге

И в каждой пещере

Злого обжору клянут.

Да и какая же мать

Согласится отдать

Своего дорогого ребёнка —

Медвежонка, волчонка, слонёнка,

Чтобы несытое чучело

Бедную крошку замучило!

Плачут они, убиваются,

С малышами навеки прощаются.

Но однажды поутру

Прискакала кенгуру.

Увидала усача,

Закричала сгоряча:

«Разве это великан?

(Ха-ха-ха!)

Это просто таракан!

(Ха-ха-ха!).

Таракан, таракан, таракашечка,

Жидконогая козявочка-букашечка.

И не стыдно вам?

Не обидно вам?

Вы — зубастые,

Вы — клыкастые,

А малявочке

Поклонилися,

А козявочке

Покорилися!»

Испугались бегемоты,

Зашептали: «Что ты, что ты!»

Уходи-ка ты отсюда!

Как бы не было нам худа!»

Только вдруг из-за кусточка,

Из-за синего лесочка,

Из далёких из полей

Прилетает Воробей.

Прыг да прыг

Да чик-чирик,

Чики-рики-чик-чирик!

Взял и клюнул Таракана —

Вот и нету великана.

Поделом великану досталося,

И усов от него не осталося.

То-то рада, то-то рада

Вся звериная семья,

Прославляют, поздравляют

Удалого Воробья!

Ослы ему славу по нотам поют,

Козлы бородою дорогу метут,

Бараны, бараны

Стучат в барабаны!

Сычи-трубачи

Трубят!

Грачи с каланчи

Кричат!

Летучие мыши

На крыше

Платочками машут

И пляшут.

А слониха-щеголиха

Так отплясывала лихо,

Что румяная луна

В небе задрожала

И на бедного слона

Кубарем упала.

Вот была потом забота —

За луной нырять в болото

И гвоздями к небесам приколачивать!

Федорино горе   [3]
Корней Чуковский

1

Скачет сито по полям,

А корыто по лугам.

За лопатою метла

Вдоль по улице пошла.

Топоры-то, топоры

Так и сыплются с горы.

Испугалася коза,

Растопырила глаза:

«Что такое? Почему?

Ничего я не пойму».

2

Но, как чёрная железная нога,

Побежала, поскакала кочерга.

И помчалися по улице ножи:

«Эй, держи, держи, держи, держи, держи!»

И кастрюля на бегу

Закричала утюгу:

«Я бегу, бегу, бегу,

Удержаться не могу!»

Вот и чайник за кофейником бежит,

Тараторит, тараторит, дребезжит.

Утюги бегут, покрякивают,

Через лужи, через лужи перескакивают.

А за ними блюдца, блюдца —

Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!

Вдоль по улице несутся —

Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!

На стаканы — дзынь! — натыкаются,

И стаканы — дзынь! — разбиваются.

И бежит, бренчит, стучит сковорода:

«Вы куда? куда? куда? куда? куда?»

А за нею вилки,

Рюмки да бутылки,

Чашки да ложки

Скачут по дорожке.

Из окошка вывалился стол

И пошёл, пошёл, пошёл, пошёл, пошёл,

А на нем, а на нем,

Как на лошади верхом,

Самоварище сидит

И товарищам кричит:

«Уходите, бегите, спасайтеся!»

И в железную трубу:

«Бу-бу-бу! бу-бу-бу!»

3

А за ними вдоль забора

Скачет бабушка Федора:

«Ой-ой-ой! Ой-ой-ой!

Воротитеся домой!»

Но ответило корыто:

«На Федору я сердито!»

И сказал кочерга:

«Я Федоре не слуга!»

А фарфоровые блюдца

Над Федорою смеются:

«Никогда мы, никогда

Не воротимся сюда!»

Тут Федорины коты

Расфуфырили хвосты,

Побежали во всю прыть,

Чтоб посуду воротить:

«Эй вы, глупые тарелки,

Что вы скачете, как белки?

Вам ли бегать за воротами

С воробьями желторотыми?

Вы в канаву упадёте,

Вы утонете в болоте.

Не ходите, погодите,

Воротитеся домой!»

Но тарелки вьются-вьются,

А Федоре не даются:

«Лучше в поле пропадём,

А к Федоре не пойдём!»

4

Мимо курица бежала

И посуду увидала:

«Куд-куда! Куд-куда!

Вы откуда и куда?!»

И ответила посуда:

«Было нам у бабы худо.

Не любила нас она,

Била, била нас она,

Запылила, закоптила,

Загубила нас она!»

 «Ко-ко-ко! Ко-ко-ко!

Жить вам было нелегко!»

«Да, — промолвил медный таз, —

Погляди-ка ты на нас:

Мы поломаны, побиты,

Мы помоями облиты.

Загляни-ка ты в кадушку —

И увидишь там лягушку.

Загляни-ка ты в ушат —

Тараканы там кишат.

Оттого-то мы от бабы

Убежали, как от жабы,

И гуляем по полям,

По болотам, по лугам,

А к неряхе-замарахе

Не воротимся!»

5

И они побежали лесочком,

Поскакали по пням и по кочкам.

А бедная баба одна,

И плачет, и плачет она.

Села бы баба за стол,

Да стол за ворота ушёл.

Сварила бы баба щи,

Да кастрюлю поди поищи!

И чашки ушли, и стаканы,

Остались одни тараканы.

Ой, горе Федоре,

Горе!

6

А посуда вперёд и вперёд

По полям, по болотам идёт.

И чайник шепнул утюгу:

«Я дальше идти не могу».

И заплакали блюдца:

«Не лучше ль вернуться?»

И зарыдало корыто:

«Увы, я разбито, разбито!»

Но блюдо сказало: «Гляди,

Кто это там позади?»

И видят: за ними из тёмного бора

Идёт-ковыляет Федора.

Но чудо случилося с ней:

Стала Федора добрей.

Тихо за ними идёт

И тихую песню поёт:

«Ой вы, бедные сиротки мои,

Утюги и сковородки мои!

Вы подите-ка, немытые, домой,

Я водою вас умою ключевой.

Я почищу вас песочком,

Окачу вас кипяточком,

И вы будете опять,

Словно солнышко, сиять,

А поганых тараканов я повыведу,

Прусаков и пауков я повымету!»

И сказала скалка:

«Мне Федору жалко».

И сказала чашка:

«А х, она бедняжка!»

И сказали блюдца:

«Надо бы вернуться!»

И сказали утюги:

«Мы Федоре не враги!»

7

Долго, долго целовала

И ласкала их она,

Поливала, умывала,

Полоскала их она.

«Уж не буду, уж не буду

Я посуду обижать,

Буду, буду я посуду

И любить, и уважать!»

Засмеялися кастрюли,

Самовару подмигнули:

«Ну, Федора, так и быть,

Рады мы тебя простить!»

Полетели,

Зазвенели

Да к Федоре прямо в печь!

Стали жарить, стали печь, —

Будут, будут у Федоры и блины и пироги!

А метла-то, а метла — весела —

Заплясала, заиграла, замела,

Ни пылинки у Федоры не оставила.

И обрадовались блюдца:

Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!

И танцуют и смеются —

Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!

А на белой табуреточке

Да на вышитой салфеточке

Самовар стоит,

Словно жар горит,

И пыхтит, и на бабу поглядывает:

«Я Федорушку прощаю,

Сладким чаем угощаю.

Кушай, кушай, Федора Егоровна!»

Сказка про Комара Комаровича — Длинный Нос и про Мохнатого Мишу —

Короткий Хвост  [1]
Дмитрий Мамин-Сибиряк

I

Это случилось в самый полдень, когда все комары спрятались от жары в болото. Комар Комарович — Длинный Нос прикорнул под широкий лист и заснул. Спит и слышит отчаянный крик:

— Ой, батюшки!.. Ой, карраул!..

Комар Комарович выскочил из-под листа и тоже закричал:

— Что случилось?.. Что вы орёте?

А комары летают, жужжат, пищат — ничего разобрать нельзя.

— Ой, батюшки!.. Пришёл в наше болото медведь и завалился спать. Как лёг в траву, так сейчас же задавил пятьсот комаров; как дохнул — проглотил целую сотню. Ой, беда, братцы! Мы едва унесли от него ноги, а то всех бы передавил.

Комар Комарович — Длинный Нос сразу рассердился; рассердился и на медведя, и на глупых комаров, которые пищали без толку.

— Эй вы, перестаньте пищать!— крикнул он.— Вот я сейчас пойду и прогоню медведя... Очень просто! А вы орёте только напрасно...

Ещё сильнее рассердился Комар Комарович и полетел. Действительно, в болоте лежал медведь. Забрался в самую густую траву, где комары жили испокон века, развалился и носом сопит, только свист идёт, точно кто на трубе играет. Вот бессовестная тварь! Забрался в чужое место, погубил напрасно столько комариных душ да ещё спит так сладко!

— Эй, дядя, ты это куда забрался?— закричал Комар Комарович на весь лес, да так громко, что даже самому сделалось страшно.

Мохнатый Миша открыл один глаз — никого не видно, открыл другой глаз — едва рассмотрел, что летает комар над самым его носом.

— Тебе что нужно, приятель? — заворчал Миша и тоже начал сердиться: «Как же, только расположился отдохнуть, а тут какой-то негодяй пищит».

— Эй, уходи подобру-поздорову, дядя!..

Миша открыл оба глаза, посмотрел на нахала, фукнул носом и окончательно рассердился.

— Да что тебе нужно, негодная тварь?— зарычал он.

— Уходи из нашего места, а то я шутить не люблю... Вместе с шубой тебя съем.

Медведю сделалось смешно. Перевалился он на другой бок, закрыл морду лапой и сейчас же захрапел.

II

Полетел Комар Комарович обратно к своим комарам и трубит на всё болото:

— Ловко я напугал мохнатого Мишку... В другой раз не придёт.

Подивились комары и спрашивают:

— Ну, а сейчас-то медведь где?

— А не знаю, братцы. Сильно струсил, когда я ему сказал, что съем, если не уйдёт. Ведь я шутить не люблю, а так прямо и сказал: «Съем». Боюсь, как бы он не околел со страху, пока я к вам летаю... Что же, сам виноват!

Запищали все комары, зажужжали и долго спорили, как им быть с невежей-медведем. Никогда ещё в болоте не было такого страшного шума. Пищали, пищали— и решили выгнать медведя из болота.

— Пусть идёт к себе домой, в лес, там и спит. А болото наше... Ещё отцы и деды наши вот в этом самом болоте жили.

Одна благоразумная старушка Комариха посоветовала было оставить медведя в покое: пусть его полежит, а когда выспится— сам уйдёт; но на неё все так накинулись, что бедная едва успела спрятаться.

— Идём, братцы!— кричал больше всех Комар Комарович.— Мы ему покажем... Да!

Полетели комары за Комаром Комаровичем. Летят и пищат, даже самим страшно делается. Прилетели, смотрят, а медведь лежит и не шевелится.

— Ну, я так и говорил: умер бедняга со страху!— хвастался Комар Комарович. Даже жаль немножко, вон какой здоровый медведище...

— Да он спит, братцы,— пропищал маленький комаришка, подлетевший к самому медвежьему носу и чуть не втянутый туда, как в форточку.

— Ах, бесстыдник! Ах, бессовестный! — запищали все комары разом и подняли ужасный гвалт. — Пятьсот комаров задавил, сто комаров проглотил и сам спит как ни в чём не бывало.

А Мохнатый Миша спит себе да носом посвистывает.

— Он притворяется, что спит! — крикнул Комар Комарович и полетел на медведя. — Вот я ему сейчас покажу!.. Эй, дядя, будет притворяться!

Как налетит Комар Комарович, как вопьётся своим длинным носом прямо в чёрный медвежий нос, Миша так и вскочил. Хвать лапой по носу, а Комара Комаровича как не бывало.

— Что, дядя, не понравилось? — пищит Комар Комарович. — Уходи, а то хуже будет... Я теперь не один, Комар Комарович — Длинный Нос, а прилетели со мной и дедушка Комарище — Длинный Носище, и младший брат, Комаришко — Длинный Носишко! Уходи, дядя!

— А я не уйду! — закричал медведь, усаживаясь на задние лапы. — Я вас всех передавлю!

— Ой, дядя, напрасно хвастаешь...

Опять полетел Комар Комарович и впился медведю прямо в глаз. Заревел медведь от боли, хватил себя лапой по морде, и опять в лапе ничего, только чуть глаз себе не вырвал когтем. А Комар Комарович вьётся над самым медвежьим ухом и пищит:

— Я тебя съем, дядя...

III

Рассердился окончательно Миша. Выворотил он вместе с корнем целую берёзу и принялся колотить ею комаров. Так и ломит со всего плеча... Бил, бил, даже устал, а ни одного убитого комара нет — все вьются над ним и пищат. Тогда ухватил Миша тяжёлый камень и запустил им в комаров — опять толку нет.

— Чт́о, взял, дядя? — пищал Комар Комарович. — А я тебя всё-таки съем...

Долго ли, коротко ли сражался Миша с комарами, только шуму было много. Далеко был слышен медвежий рёв. А сколько он деревьев вырвал, сколько камней выворотил!.. Всё ему хотелось зацепить первого Комара Комаровича: ведь вот тут, над самым ухом вьётся, а хватит медведь лапой — и опять ничего, только всю морду себе в кровь исцарапал.

Обессилел наконец Миша. Присел он на задние лапы, фыркнул и придумал новую штуку — давай кататься по траве, чтобы передавить все комариное царство. Катался, катался Миша, однако из этого ничего не вышло, а только ещё больше устал он. Тогда медведь спрятал морду в мох — вышло того хуже. Комары вцепились в медвежий хвост. Окончательно рассвирепел медведь.

— Постойте, вот я вам задам! — ревел он так, что за пять вёрст было слышно. — Я вам покажу штуку... я... я... я...

Отступили комары и ждут, что будет. А Миша на дерево вскарабкался, как акробат, засел на самый толстый сук и ревёт:

— Ну-ка, подступитесь теперь ко мне... Всем носы пообломаю!..

Засмеялись комары тонкими голосами и бросились на медведя уже всем войском. Пищат, кружатся, лезут... Отбивался, отбивался Миша, проглотил нечаянно штук сто комариного войска, закашлялся, да как сорвётся с сука, точно мешок... Однако поднялся, почесал ушибленный бок и говорит:

— Ну что, взяли? Видели, как я ловко с дерева прыгаю?

Ещё тоньше рассмеялись комары, а Комар Комарович так и трубит:

— Я тебя съем... Я тебя съем... съем... съем!

Изнемог окончательно медведь, выбился из сил, а уходить из болота стыдно. Сидит он на задних лапах и только глазами моргает.

Выручила его из беды лягушка. Выскочила из-под кочки, присела на задние лапки и говорит:

— Охота вам, Михайло Иванович, беспокоить себя напрасно!.. Не обращайте вы на этих дрянных комаришек внимания. Не стоит.

— И то не стоит, — обрадовался медведь. — Я это так... Пусть-ка они ко мне в берлогу придут, да я... я...

Как повернётся Миша, как побежит из болота, а Комар Комарович — Длинный Нос летит за ним, летит и кричит:

— Ой, братцы, держите! Убежит медведь... Держите!..

Собрались все комары, посоветовались и решили: «Не стоит! Пусть его уходит, — ведь болото-то осталось за нами!»

Первая охота  [1]
Виталий Бианки

Надоело Щенку гонять кур по двору. «Пойду-ка, — думает, — на охоту за дикими зверями и птицами».

Шмыгнул в подворотню и побежал по лугу.

Увидели его дикие звери, птицы и насекомые и думают каждый про себя.

Выпь думает: «Я его обману!»

Удод думает: «Я его удивлю!»

Вертишейка думает: «Я его напугаю!»

Ящерка думает: «Я от него вывернусь!»

Гусеницы, бабочки, кузнечики думают: «Мы от него спрячемся!»

«А я его прогоню!» — думает Жук-Бомбардир.

«Мы все за себя постоять умеем, каждый по-своему!» — думают они про себя.

А Щенок уже побежал к озерку и видит: стоит у камыша Выпь на одной ноге по колено в воде.

«Вот я её сейчас поймаю!» — думает Щенок и совсем уже приготовился прыгнуть ей на спину.

А Выпь глянула на него и шагнула в камыш.

Ветер по озеру бежит, камыш колышет. Камыш качается

взад-вперёд,

взад-вперёд.

У Щенка перед глазами жёлтые и коричневые полосы качаются

взад-вперёд,

взад-вперёд.

А Выпь стоит в камыше, вытянулась — тонкая-тонкая, и вся в жёлтые и коричневые полосы раскрашена.

Стоит, качается

взад-вперёд,

взад-вперёд.

Щенок глаза выпучил, смотрел, смотрел — не видно Выпи в камыше.

«Ну, — думает, — обманула меня Выпь. Не прыгать же мне в пустой камыш! Пойду другую птицу поймаю».

Выбежал на пригорок, смотрит: сидит на земле Удод, хохлом играет, — то развернёт, то сложит.

«Вот я на него сейчас с пригорка прыгну!» — думает Щенок.

А Удод припал к земле, крылья распластал, хвост раскрыл, клюв вверх поднял.

Смотрит Щенок: нет птицы, а лежит на земле пёстрый лоскут, и торчит из него кривая игла.

Удивился Щенок: куда же Удод девался? «Неужели я эту пёструю тряпку за него принял? Пойду поскорей маленькую птичку поймаю».

Подбежал к дереву и видит: сидит на ветке маленькая птица Вертишейка.

Кинулся к ней, а Вертишейка — юрк в дупло.

«Ага! — думает Щенок. — Попалась!»

Поднялся на задние лапы, заглянул в дупло, а в чёрном дупле чёрная змея извивается и страшно шипит.

Отшатнулся Щенок, шерсть дыбом поднял — и наутёк.

А Вертишейка шипит ему вслед из дупла, головой крутит, по спине у неё змейкой извивается полоска чёрных перьев.

«Уф! Напугался как! Еле ноги унёс. Больше не стану на птиц охотиться. Пойду лучше Ящерку поймаю».

Ящерка сидела на камне, глаза закрыла, грелась на солнышке.

Тихонько к ней подкрался Щенок — прыг! — и ухватил за хвост.

А Ящерка извернулась, хвост в зубах у него оставила, сама под камень!

Хвост в зубах у Щенка извивается.

Фыркнул Щенок, бросил хвост — и за ней. Да куда там! Ящерка давно под камнем сидит, новый хвост себе отращивает.

«Ну, — думает Щенок, — уж если Ящерка и та от меня вывернулась, так я хоть насекомых наловлю».

Посмотрел кругом, а по земле жуки бегают, в траве кузнечики прыгают, по веткам гусеницы ползают, в воздухе бабочки летают.

Бросился Щенок ловить их, и вдруг стало кругом, как на загадочной картинке: все тут, а никого не видно. Спрятались все.

Зелёные кузнечики в зелёной траве притаились.

Гусеницы на веточках вытянулись и замерли: их от сучков не отличишь.

Бабочки сели на деревья, крылья сложили — не разберёшь, где кора, где листья, где бабочки.

Один крошечный Жук-Бомбардир идёт себе по земле, никуда не прячется.

Догнал его Щенок, хотел схватить, а Жук-Бомбардир остановился, да как пальнёт в него летучей едкой струйкой — прямо в нос попал!

Взвизгнул Щенок, хвост поджал, повернулся — да через луг, да в подворотню.

Забился в конуру и нос высунуть боится.

А звери, птицы и насекомые — все опять за свои дела принялись.

Басни

Отец и сыновья  [3]
Лев Толстой

Отец приказал сыновьям, чтобы жили они в согласии; они не слушались. Вот он велел принести веник и говорит: «Сломайте!»

Сколько они ни бились, не могли сломать. Тогда отец развязал веник и велел ломать по одному прутику.

Они легко переломали прутья поодиночке.

Отец и говорит: «Так-то и вы: если в согласии жить будете, никто вас не одолеет; а если будете ссориться, да все врозь — вас всякий легко погубит».

Мальчик стерёг овец…  [3]
Лев Толстой

Мальчик стерёг овец и, будто увидав волка, стал звать: «Помогите, волк! волк!»

Мужики прибежали и видят: неправда. Как сделал он так и два, и три раза, случилось — и вправду набежал волк.

Мальчик стал кричать: «Сюда, сюда скорей, волк!»

Мужики подумали, что опять по-всегдашнему обманывает, — не послушали его.

Волк видит, бояться нечего: на просторе перерезал всё стадо.

Хотела Галка пить…  [3]
Лев Толстой

Хотела Галка пить. На дворе стоял кувшин с водой, а в кувшине была вода только на дне. Галке нельзя было достать. Она стала кидать в кувшин камушки и столько набросала, что вода стала выше и можно было пить.

Произведения поэтов и писателей разных стран

Поэзия

Считалочка  [1]
Василь Витка, перевела с белорусского Ирина Токмакова

Раз,

два,

три,

четыре,

пять,

Негде зайчику скакать:

Всюду ходит волк, волк.

Он зубами — щёлк, щёлк!

А мы спрячемся в кусты,

Прячься, заинька, и ты.

Ты, волчище, погоди!

Как попрячемся — иди.

Чудеса
Юлиан Тувим, перевёл с польского Владимир Приходько

Однажды в июле,

В чудесный денёк,

Вдруг выпал

Оранжевый снег

На лужок.

И в небо над лугом

Привычно и ловко

Взлетела корова,

Как божья коровка.

А бабочки

Гнёзда из прутиков

Вили

И в сети

Зелёное солнце

Ловили.

Залаяли птицы.

Запели собаки.

Я вас уверяю,

Что это не враки.

Зажмурив глаза,

Я улёгся в траву.

И все чудеса

Увидал наяву.

Про пана Трулялинского  [1]
Юлиан Тувим, перевёл с польского Борис Заходер

Кто не слышал об артисте

Тралиславе Трулялинском!

А живёт он в Припевайске,

В переулке Веселинском.

С ним и тётка — Трулялетка,

И дочурка — Трулялюрка,

И сынишка — Трулялишка,

И собачка — Трулялячка.

Есть у них ещё котёнок,

По прозванью Труляленок,

И вдобавок попугай —

Развесёлый Труляляй!

На заре они встают,

Чаю наскоро попьют,

И встречает вся компания,

Звонкой песней утро раннее.

Палочку-трулялочку

Поднимет дирижёр —

И сразу по приказу

Зальётся дружный хор:

«Тру-ля-ля да тру-ля-ля!

Тра-ля-ля да тра-ля-ля!

Честь и слава Тралиславу!

Трулялинскому хвала!»

Трулялинский чуть не пляшет

Дирижёрской палкой машет

И, усами шевеля, подпевает:

«Тру-ля-ля!»

 «Тру-ля-ля!» — звучит уже

На дворе и в гараже,

И прохожий пешеход

Ту же песенку поёт.

Все шофёры — Трулялёры,

Почтальоны —   Труляльоны,

Футболисты — Трулялисты,