Творчество А.М. Ремизова. Сказка "Зайчик Иваныч"
материал по развитию речи (подготовительная группа) по теме

А. М. Ремизов  «Зайчик Иваныч»

     Жил человек, и у того человека было три дочери, - как одна, красавицы и шустрые, не знали они над собою страха.

     Старшую звали Дарьей, середнюю Агафьей, а меньшую Марьей.

     Изба их стояла у леса. А лес был такой огромадный, такой частый, - ни пройти, ни проехать. Без умолку,  день-деньской шумел лес, а придет ночь, загорятся звезды, и в звездах, как царь, гудит лес грозно, волнуется.

     Много страхов водилось в лесу, а сестрам любо: забегут куда - аукают, передразнивают птичек, и в дом не загонишь до поздней ночи.

     Такие веселые, такие проворные, такие бесстрашные - Дарья, Агафья и Марья.

     Как-то старшая Дарья мела избу, свалился с полки клубок, покатился клубок по полу, да и за дверь. Схватилась Дарья, взялась клубок догонять. А клубок катится, закатился в лес, пошел по кочкам скакать, по хворосту, привел в самую чащу и стал у берлоги.

     А из берлоги Медведь тут-как-тут.

     Как увидел Медведь Дарью, зубы оскалил, высунул красный язык, вытянул лапы с когтями и говорит:

     - Хочешь моей женой быть, а не то я тебя съем. Согласилась Дарья. Осталась у Медведя.

     Вот живет она себе поживает, ходит с Медведем по лесу, показывает ей Медведь разные диковины. У Медведя терем. В терему три клети. Раскрыл Медведь первую клеть, а в ней серебро рекой льется. Раскрыл Медведь вторую клеть, а в ней живая вода ключом бьет.

    Говорит Медведь Дарье:

    - Третью клеть я не покажу тебе, и ходить в нее я не велю, а не то я тебя съем.

     Целый день нет Медведя, уйдет куда на добычу, а Дарью одну оставит.

    Ходит Дарья у запретной клети, заглянуть смерть хочется.

    А сторожил клеть Зайчик Иваныч.

     Пробовала Дарья с Зайчиком Иванычем заговаривать, да отмалчивался бесхвостый, - хвостик зайцу Медведь для приметы отъел, - отмалчивался Зайчик, поводил малиновым усом, уплетал малину.

     И не раз вгорячах пхала Дарья Зайчика по чем ни попало, таскала за серебряные заячьи ушки. А отляжет сердце, примется целовать зайца, а то и в пляс пустится. Зайчику - потеха, мяучит. И сам когда-то горазд был, да лапки уходились - не выходит.

     Раз Зайчик Иваныч и прикурни на солнышке, заметила Дарья, да в клеть. Отворила Дарья дверцу и чуть не убилась - в глазах помутнело: в огромной клети кипело настоящее золото. И захотелось Дарье потрогать золото, сунула она палец, и стал палец золотым.

     Пришел Медведь, принес малины. Сели за стол. Пьют чай. Медведь говорит Дарье:

     - Что это, Дарья, у тебя палец-то золотой?

     - Да так себе, - отвечает Дарья, - золотой сделался. Тут Медведь из-за стола встал и съел Дарью, а косточки в угол бросил.

    Тосковали сестры. Рыскали по лесу, по-птичьи кликали, звали сестрицу. Хоть бы голос подала, - не слышит.

     И год прошел и другой прошел. Ни духу, ни слуху.

     Как-то середняя Агафья подметала избу, сронила клубок. Покатился клубок. Пошла за клубком Агафья. Шла-шла и забралась в самую гущу. Остановился клубок. Глядь, - Медведь.

     Стал на дыбы Медведь, щелкнул зубами и говорит Агафье:

- Хочешь моей женой быть, а не то я тебя съем.

     Агафья и так и сяк, да ничего не поделаешь, осталась жить у Медведя.

     Водил ее Медведь по лесу, деревья выворачивал, медом пичкал и всякие медвежьи шутки выкидывал.

     У Медведя терем. В терему три клети. Растворил Медведь клети. Глазела Агафья на серебро и живую воду.

     - А третью клеть я не отворю тебе, - говорит Медведь, - и ходить в нее я не велю, а не то я тебя съем.

      Загрустила Агафья, ума не приложит, как бы так клеть посмотреть, чтобы Медведь не узнал. А тут этот Зайчик трется, глаз не сводит. Подходила Агафья к Зайчику Иванычу, щекотала ему малиновый ус, а Зайчик и в ус не дует: мяучит себе по-заячиному, ни слова путного.

     Выбежал однажды Зайчик Иваныч на закат полюбоваться, а Агафья стук в клеть. Взглянула - остолбенела, да в столбняке-то и ткни палец в золото, и стал палец золотым.

      Охала и ахала Агафья, как быть, увидит Медведь - съест живьем.      Побежала к Зайчику. Сидел Зайчик Иваныч, напевал себе под нос, штаны чинил. Выхватила Агафья у Зайчика заплатку, перевязала себе золотой палец.

     Вот пришел Медведь, приволок лесных лакомств полон короб. Сели за стол.

     - Что это у тебя, Агафья, с пальцем? - спрашивает Медведь.

     - Ничего, - говорит Агафья, - набередила, вот и обвязала тряпочкой.

     - Давай вылечу.

     Поднялся Медведь, развязал тряпку. А под тряпкою золотой палец.

И съел Медведь Агафью, а косточки в угол бросил.   Убивалась Марья.

     - Сестры, сестрицы мои родимые! - куковала Марья по-кукушечьи.

     Только лес шумит, царь-лес!

     Так год прошел и другой прошел. Нет сестер.

     Как-то подметала Марья пол, скатился клубок и в лес. Шла Марья за клубком, шла, как сестры, вплоть до самой берлоги.

     Выскочил из берлоги Медведь, зарычал, ощетинился. Говорит Медведь Марье:

     - Хочешь моей женой быть, а не то я тебя съем.

     Не сразу далась Марья, заупрямилась. Диву дался Медведь и полюбил ее пуще всех сестер.

     Ходит косматый по лесу, собирает цветы, венки плетет. А выйдет с Марьей гулять, про всякую травку ей рассказывает, всякие берложные хитрости кажет. А то ляжет на спину, перекатывается, песни медвежьи поет. Зайчику в знак своего удовольствия мордочку медом вымазал.

     У Медведя терем. В терему три клети.     Все показал Марье Медведь - и серебро и живую воду, а в третью клеть не повел.

    - И ходить в эту клеть я тебе не велю, а не то я тебя съем.

    - Съем! Съел один такой! - фыркнула Марья, а сама думает, как бы этак Медведя провести?

    А Зайчик Иваныч ей глазом мигает. Зайчик Иваныч в Марье души не чаял.

Бывало, уйдет Медведь, а Марья к Зайчику:

     - Зайчик, заинька, научи меня, серенький, как мне быть, погибли сестры, погибну и я: заест меня Медведь. А Зайчик Иваныч подопрется лапкою, лопочет что-то по-своему.

     Так и проводили дни: сядут где на крылечке и сидят рядком, горе горюют.

Раз Зайчик Иваныч лучину щипал: самовар пить собирались.     Известно, примется Зайчик что-нибудь делать, так уж на целый год наделает, такая повадка у Зайчика.  Зайчик весь двор лучинкой закидал.

     Марья пособляла Зайчику. И такая тоска на нее нашла, свету она невзвидела, пошла бродить по терему. Постояла, поплакала над костями сестер, да с отчаяния туркнулась в запретную клеть. И ослепило ее золото, закружило голову. Да не сплоховала Марья: опустила лучинку в золото. А лучинка, как жар, горит.

      - Сестры, сестрицы мои родимые! - всплакнула Марья.

     Запрятала Марья золотую лучинку в красный сафьянный башмачок, отдала башмачок Зайчику. Пошел Зайчик в погреб за молоком да дорогой и сунул башмачок в свою старую норку.

     Пришел Медведь. Сели брагу пить, все честь честью по-хорошему. И пошла жизнь по-прежнему.

     Пораскидывал умом Зайчик Иваныч, горе горюя с Марьей на крылечке.

     Раз и говорит Зайчик:

     Не умею я по-человечьему сказывать, а то бы сказал. Тем разговор и кончился.

     Бродит Марья по терему, плачет над костями сестер, заглядывает то в одну, то в другую клеть.

      И пришло ей на ум счастье попробовать. Набрала она полон рот живой воды, вспрыснула сестрины кости -  встала перед ней Агафья жива-живехонька.

      Что делать, куда деваться? Марья к Зайчику, так и так, говорит.

     - Хорошо, - говорит Зайчик, - сию минуту.

      Взял Зайчик Агафью за руку, да в дупло и запрятал, а сам ей принес туда груш да яблоков и всякого печенья и  дело с концом.

      Пришел Медведь. Стал к Марье ластиться. А Марья и говорит:

     - Рычун, мой рычун, сделай ты мне, что я тебя попрошу.

     - А ты наперед скажи, что тебе сделать, а то ты, может, третью клеть посмотреть хочешь, так я тебя съем.

     - Батя мой завтра именинник, хочу пирогов ему испечь, а ты снесешь.

     - Это можно, пеки.

     Обрадовалась Марья, да опрометью на кухню ставить тесто. Поставила она тесто и, когда все было готово, принялась пироги печь. Испекла пироги, взяла мешок, посадила в мешок Агафью, покрыла Агафью пирогами.

     Говорит Агафье:

     - Сядет Медведь посидеть, станет мешок развязывать, а ты и скажи: «Не садись, муженек, на пенек, все вижу, все слышу».

     Чуть только солнышко взошло, взвалил Медведь мешок на плечи, да и в путь-дорогу.

     Полднем вздумалось Медведю поотдохнуть маленько, свалил он мешок наземь, стал развязывать.

     - Не садись, муженек, на пенек, все вижу, все слышу! - как закричит из мешка Агафья.

     Вскочил Медведь, повел ухом.

     «Ишь, - подумал, - и голос же у моей Марьи, все видит, и сесть тебе не полагается!..»

    И пустился Медведь дальше. А как добежал до избы, шваркнул мешок у калитки, да во все лопатки домой обратно.

    Долго ли, коротко ли, не много не мало, а год, другой прошел.

    Вспрыснула Марья сестрины кости. И встала перед ней Дарья жива-живехенька. Опять Марья к Зайчику. Запер Зайчик Дарью в чулан.

     А вечером Марья говорит Медведю:

     - Мамушка моя именинница, испеку я ей пирогов в день ангела, снеси ты их, косолапушка. А сама Дарье шепнула:

     - Как рассядется Медведь, ты ему крикни: «Не садись, муженек, на пенек, все вижу, все слышу».

     Все так и случилось. Сел было Медведь посидеть, стал мешок развязывать, а как услышал голос, оторопел, да скорее в путь. А как добежал до калитки, брякнул мешок, и опять домой восвояси.

    -  Зайчик, Заинька, научи меня, серенький, что мне делать, не могу больше у Медведя жить, хочу к сестрам!

    А Зайчик Иваныч и рад бы, что посоветовать Марье, да сказать-то ничего Зайчик не может. А уж так привязался, так привязался он к Марье, на шаг от себя не отпустит. Прямо влип.  Что наработал за долгую зиму, все Зайчик отдал Марье, какие бисерные кошельки понанизал, все отдал Марье. Летось к Медвежьему дяде за тридевять земель скакал, выпросил у старого хрустальную туфельку да жемчугов горстку, все Марье отдал.

    Когда с весной зачирикали птицы и полезли из почек листочки, чтобы на свет посмотреть, сказала Зайчику Марья:

    - Ну, Зайчик Иваныч, придумала! Уйду я от Медведя.

     Зайчик насупился.

    А Медведь вечером спрашивает Марью:

    - Что ты, красавушка, что ты такая веселая?

    - А как мне веселой не быть, батю с мамушкой во сне видела. Испеку я им пирогов, отправлю завтра гостинцу. Еще дрыхнуть ты будешь, я затворюсь в терему, подымусь на вышку, буду следить за тобой, а как тронешься в путь, буду песни петь. Слышишь, ты не зови меня, я одна останусь, буду следить за тобой, буду песни петь.

     Послушал Медведь, лег спать спозаранку. А Марья испекла пирогов, позвала Зайчика, сказала Зайчику:

     - Прощай, Зайчик Иваныч, прощай, миленький!

      Насупился Зайчик, не пускает Марью, уцепился лапками за передник, на глазах слезы.

    И вдвоем коротали они последнюю ночь. Рассказывал Марье Зайчик свою заячью жизнь: как была когда-то у Зайчика норка, и как Медведь его выгнал из родимой норки и пришиб зайчиху, и как пришибленная помирала покойница Зайчиха Ивановна.     И плакал Зайчик Иваныч, и о каких-то лисятах поминал сквозь слезы… Он ли их съел, они ли детей его слопали, понять мудрено было.

    На рассвете юркнула Марья в мешок, обложилась в мешке пирогами. Отнес Зайчик Иваныч мешок к берлоге, запер терем, а сам сел на крылечке караул держать. И когда Медведь с своей ношей скрылся из глаз, запрятался Зайчик в свою старую норку, вынул из кованого ларчика красный сафьянный башмачок, поставил к себе на столик и залился горькими слезами:

     - Сестры, сестрицы мои родимые! На кого вы меня покинули одного среди леса в разоренной норке? Зачем вы оставили меня доживать мои последние заячьи дни одиноко среди леса в разоренной норке? Был я вам другом верным, помогал и охранял вас - и все ушли, забыли меня. Сестры, сестрицы мои родимые!

     А Медведь шел, шел, задумал присесть, развязал мешок.

    - Не садись, муженек, на пенек, все вижу, все слышу! - закричала из-под пирогов Марья.

    - Слышу, слышу! - рявкнул Медведь и во всю прыть дальше помчался.

А как добежал до калитки, шлепнул мешок и одним духом обратно к своей берлоге.

    То-то радость была.

    Снова вместе все трое, три сестры, три красавицы - Дарья, Агафья и Марья. Пошли расспросы да россказни.     До полночи сестры глаз не сомкнули.

    А в полночь весь в звездах, как царь, загудел лес, грозный, заволновался. И поднялась в лесу небывалая буря. Трещала изба, ветром срывало ставни, дубастило в крышу, а вековые деревья, как былинку, пригибало к земле, выворачивало с корнем столетние дубы, бросало зеленых великанов к небу, за звезды.

    Это - Медведь, Медведь крушил и ломал свою пустую берлогу, сворачивал бревна, разбрасывал в щепки высокий покинутый терем.

    А чуть только свет задымился на небе, Медведь издох от тоски.