Дед Куделька и Огонь-Великан. Юрий Подкорытов

Ваняткины Сказки       Сказка 

         Жил да был на земле Уральской великан Семигор. Всему Уралу хозяин и Каменному Поясу голова – и рекам, и озёрам, и тайге, со всею живностью лесною, и тем богатствам не¬сметным, которые в горных кладовых до сих пор хранятся.
         Было у него три сына. Старший – по железу знаменитый мастер. Плуги, топоры, грабли, вилы, косы мастерил. Лесоруб топором намашется за день, а устали – никакой. Радуется: «Звонкой работой топор сделан, славно рубит, будто песенку поёт!» Другой сын Семигора по чугуну был искусен. Посуду делал, фигурки разные отливал от¬менно. Иная хозяйка чугунок в руки возьмёт и скажет: «Огневые руки посуду сработали! Век сносу не будет». А для доблестного войска российского отливали братья пушки, перед которыми вражеские крепости устоять не могли, звонкие сабли, меткие ружья. Во все времена так говорили: мастеровой Урал – армии арсенал. Лестно Семигору такие речи о сынах слышать. Почёт и уважение за работу свою старшие братья имели.
Вот только младший – озорник, задира. А уж принарядиться любил! Носил он одежды крас¬ные, с голубой и дымчатой отделкой. Сначала было за ремесло огневое взялся, с маху осилить хотел. Думал, прозовут: Огонь-парень!Прославиться решил, да обжёгся.Прозвали его Бедовик-Огневик (за глаза больше
Бедовиком называли). Дружка-приятеля себе заимел – Красного Пе¬туха,  бездельника и забияку. Красный Петух весёлую жизнь любил. Только бы на гармонике с колокольчиками играть да лихие песни горланить. Ох, и проказничали они!
         Старшие братья всё время Бедовика совестили. Да куда там! Сморщится младший – у брать¬ев фартуки рабочие дымом пахнут, железом горелым. Тряхнёт кудрями огненными, и опять по¬шло-поехало. Поначалу жалко было Семигору младшего наказывать: образумится, мол, за дело возьмёт¬ся, ещё мастером себя покажет. Но видит – дальше некуда. Указ даёт: «За великое разорение лесов заповедных, за урон крестьянских хозяйств и прочие делишки Хозяин Каменного Пояса  повелел: беспутного Красного Петуха образумить утоплением в пруду, а лентяя и неумеху Огня-младшего до особого срока в камешек невзрачный заточить, да и за¬бросить тот камешек куда подальше». Так и сделали.
Что дальше с Бедовиком было,  про то гусельки после споют. А сейчас самое время про деда Кудельку послушать.
         Это ещё при наших дедах-прадедах было. Они-то и рассказывали – жили на земле Уральской высокого мастера умельцы, ремесло своё отменно знали. Издавна о таких говорили: швец, жнец и на дуде игрец.
         И жил-поживал старик один. Дедом Куделькой его звали. Что о нём люди рассказывали, то и мы не утаили. Одно доподлинно: никогда дед не якал – я да я. Рабочий человек сам себя в серёдку выставлять не любит. Присказки у деда были любимые: «Не бойся работы, пусть она тебя боится. Глаза облюбовали – руки сделали».
         Глаз у него приметливый, на работу весёлый. Всё у него спорилось, любое дело в руках горело. Да и в мастерстве огневом не в последних числился.
         Построил дед Куделька избушку в посёлке лесном. К самой горе прицепился. Хоть и малы горницы, да светлы. В одно оконце глянешь – раскинулась в зелёном мареве тайга уральская, в которой птицы и зверя не считано. В другое посмотришь – голубое озеро глаза слепит. На крылечко выйдешь – слышно, как щука хвостом бьёт   да рыбью мелочь по камышам гоняет.
         А вокруг горы синие щетиной сосен заросли. Золотыми свечками берёзы горят, красными шапками рябины покачивают. Прыгая с камушка на камушек, падают с гор звонкие ручьи. Вербы смотрят в студёные воды быстрых речек, а по берегам топким – заросли черёмухи и хмеля буйного.
         Уважали деда Кудельку, за советом не раз приходили. А дед мужикам молодым, как бы невзначай, подсказывал, намекал: какое место малахитом богато, а в каком огненной змейкой жилка золотая проскочила.
         Народ здесь рослый, могучий. Всё больше по горному делу старались да зверем пушным промышляли. Но и такие были, на которых и слов хороших тратить не хочется.
         Соседом у деда Кудельки никудышный жил мужичонка. Шаромыга-Торопыга, Алёша-два гроша, шейка-копейка, алтын-голова, по две денежки – нога: вот и вся ему цена. Верхуш¬кой прозвали. Словами туда-сюда, а делами никуда. За десяток работ сразу брался, да ни одной до конца не доводил.
Все верхоглядом. А на язык – подковыристый, занозистый, с рыжеватинкой в волосе да со ржавчинкой в голосе.
         Дед на бережку озёрном новую лодку мастерит, топориком помахивает, молотком постукивает. Рядышком в траве высокой Верхушка валяется, сны богатые видит: золотые горы, сун¬дуки, полные дорогих каменьев, да себя, в бархатном кафтане и в сапогах со скрипом.
         А у деда под руками парнишка соседский, Пострел- Семидел прозваньем, крутится. Мальчи¬шечка такой непоседливый: то там, то сям его видят. Все-то ему любопытно, все-то узнать хо¬чется: «А из чего у тебя, деда, одежка рабочая сделана?» «Из горного льна-кудельки. В деле удобна и огня не боится». 
         Тут проснулся Верхушка и здесь свой нос сунул: «Сказки всё это».
         «Эх, ты! – рассердился дед. – В каждой сказке правдинка есть. Любопытствовать надо. Идёшь по земле-матушке, так не по верхам гляди, а в оба. Тут она тебе тайный знак свой и объявит. Вон в Коелге, к примеру, белый мрамор из-под земли выходит. А возле реки Урал, в степях, так и вовсе из цельного железа гора».
         «Вот бы из золота!» – насмешничает Верхушка.
Плюнул тут дед: «Одно звание тебе – Верхушка! Верхушка и есть! Доброму хозяину и железо к месту».
Потягивается Верхушка, рассуждает: «Не везёт мне никак! Сегодня опять тот же сон видел: иду я будто, а камни дорогие везде разбросаны. Играют, переливаются!»
         Слышит слова эти Пострел–Семидел, смеётся: «Куда тебе! Матушка про тебя говорит: и простого камня не заметишь, пока не за¬пнёшься».
         Побрел Верхушка к себе домой. Идёт, лаптями пылит, да и запнулся за камень, в котором Бедовика-Огневика заточили.
         «Эй, ты! Выпусти меня, – шумит Бедовик-Огневик. – Одарю несметно!»
         Перепугался Верхушка. Потом осмелел, торговаться стал: «Много ли дашь?»
         «Сколько захочешь! Золото, рубины, топазы, хризолиты... Хозяина настоящего ждут».
         «Только как же я вашу светлость из камня выпущу?»
         «Ударь камень о камень!» – приказал Бедовик-Огневик.
         Ударил Верхушка. Выскользнул Бедовик из камня.
Пал на сухую траву малой искрой, стал набираться сил. Дохнул на Верхушку горячо, огненным столбом выше него прыгнул. 
         Огневик радуется, растопырил горячие ручищи и ревёт: «Ох, погуляю! Ох, накуролесю! Всё сокрушу!»
         Налетел Бедовик горячим ураганом на леса, деревья на корню погубил, зверью шкуры опалил. Горы чёрным дымом окутались, в озёрах и реках вода кипит, паром к небу идёт. 
         Послал  дед Куделька мальчишку Пострела за мужиками работными, сам одёжку из горного льна надел, лопату на плечо – пошёл навстречу буйному губителю. Тот огненным глазом на деда косит, опасается: «Ты чего это, хитрый старик, задумал? Аль не боишься меня?»
         «Оно, ясное дело, боязно – силища-то у тебя непомерная. Ну, да ничего. В одёжке из горного льна мне огонь нипочем».
         Прибежали люди с лопатами. Канаву глубокую выкопали, вёдра с водой наготовили. Бушует Огневик, горячим жаром пышет, искрами сыплет. Хотел канаву с маху перепрыгнуть, да силёнок  не хватило. Свалился в ловушку, совсем маленьким стал, сизым дымом задышал. Просит деда: «Не губи!»
         «Губить тебя расчёта нет. Ты вот посиди-ка пока в горшке глиняном, а мы тут обмозгу¬ем, к какому ремеслу тебя определить». Позвал дед Куделька Пострела: «Пойдём-ка к Семигору. С ним посоветуемся».
         Привела их тропка к вершине горы Таганай. Из горы дым идёт, грохот. Закричал дед: «Эге-гей!» Раздвинулась гора, показался человек огромный. Одет по-рабочему: рубаха простая, фартук, волосы тесёмкой подвязаны. Борода русая, глаза молодые, живые, с хитринкой. Заговорил Семигор, словно гром в горах зарокотал: «Кто зовет? Какая надобность в Семигоре вышла?»
         Пригляделся – деда узнал: «Здравствуй! Все ещё по горам, по лесам ходишь, мужикам работным места богатые под¬сказываешь? А мальчонку-то в ученики привёл? Шустрый, видать». Протянул Семигор свою громадную ладонь Пострелу. А на ладони камни драгоценные. У мальчишки в глазах круги цветные пошли. Грохочет Семигор: «Хочешь, горщиком знаменитым  сделаю, камни-самоцветы в горах добывать станешь. Или по чугуну мастером, и  равных тебе не будет. А того лучше – огневому ремеслу учись. Радостное это дело, особливо сталь варить».
         И сделался тут Семигор голубым-голубым – борода голубая, волосы голубые, фартук рабочий и тот оголубел.
         Задумался Пострел, говорит твердо: «Мне бы без волшебства всякого, своим умом до дела дойти».
         Зарокотал Семигор, горным эхом вокруг рассыпался: «Слыхал, усмирили вы Огневика. В помощники его к тебе определяю. Пора и младшему сыну в люди выходить. Определим его к работе горячей – пусть присматривается, что
к чему. Может, и в мастера, как братья, выйдет. Сталь да чугун – это, брат, не уху варить».
         Отвели Огневику хоромы. Ну, печь не печь, больше на дом походит, только громадный. По¬этому и называется эта печь – доменная. Стал Огневик ремеслу учиться. С охотой. Мозоли набил, фартук прожёг, дымом пропах – силу
в себе почувствовал. И стал он Огнём-Великаном.
         И Пострел к огневой работе тянется, про секреты мастерства у деда Кудельки выспрашивает. Не в обычае человека работного тайны ремесла при себе хранить. Один придумает, другой подскажет, третий руки золотые приложит. День и ночь у печи пропадали – большую работу наскоком не возьмёшь.
         Да и Огневик себя показал – стал настоящим Огнём-Великаном.
И вот, словно молния, побежал по желобу металл,  голубым огнём вспыхнул, птицей в не¬беса взвился. Побежали по земле маши¬ны, по воде поплыли, по воздуху полетели. А мастерам и этого мало.
         Говорит Пострел деду Кудельке: «Хочу я, дедка, такой мета выплавить, чтоб конём крылатым выше звёзд поднялся».
         «Видно, как в сказке, чудо сотворить собираешься?» – хитро улыбается дед.
         «А все чудеса вот эти руки делают».
         «Верно, – говорит дед, – нет такого дела на земле, на воде и на небе, до которого бы ра¬бочие руки не дошли».
         Упорны в работе мастеровые, слов на ветер не бросают. Варит Пострел звёздную сталь. Подходит к печи доменной,
в огненные глазки заглядывает и, как доктор, спрашивает: «Как дела? На что жалуетесь, Огонь-Великан?»
         А Огонь-Великан красным глазом подмигивает и гудит весело: «Всё в порядке, Мастер!» 

Сергей Афоньшин

Сказы и сказки нижегородской земли  

Про Семена-Ложкаря  

По обширной и доброй земле бежала река, такая широкая и длинная, что люди, жившие по одну ее сторону, не знали обычаев населения другой стороны, а племена, обитавшие у истоков, не ведали, какие народы населяют земли в ее низовьях. От правого берега реки до теплых морей и высоких гор простирались владения грозного царя, его бояр и опричников, а на другом берегу был сосново-березовый край, ничейная и свободная земля под дремучими лесами. А жил на ней мастер-умелец по кленовой и березовой ложке, «Семен-Ложкарь» по прозвищу. С ним в соседях вокруг мордва, мещера да мурома, звероловы да хлеборобы русские, что с правого берега от ярма и неволи сюда попрятались. Жил Семен-Ложкарь в просторной черной избе над дикой лесной речкой Санахтой со своей женой Катериной и дочкой Авдоткой. Втроем успевали они делать ложки кленовые и березовые далеко на все стороны, да такие приглядные и ловкие, что люди тюрю с квасом, горох и кисель без масла и приправы хлебали да прихваливали! И пошла про Семена слава по лесам, городам и весям Поволжья, да на его беду дошла она до царской вотчины.

А грозный царь в ту пору в своей столице сидел, с боярами думу думал, с опричниками по церквам да монастырям молился, а между важными делами пировал и бражничал.

Вот один раз натешившись пирами да молитвами, надумал грозный царь воевать сразу на три стороны — с крымским ханом, турецким султаном и ливонскими рыцарями и баронами. Людей в войсках у царя было много — пушкарей, и стрельцов, и конницы. Пушек да пищалей на пушечном дворе понаделали, пороху, свинцу и ядер тоже вдосталь было. Всяких припасов в царских войсках хватало, вплоть до котлов, в которых воины кашу да похлебку варили. А вот ложек, коими русские люди испокон веку щи и кашу ели, у царя в запасе не было. В те времена простые люди, что жили вокруг царской столицы, в каждой семье сами для себя ложки выскабливали, а знатные люди — князья да бояре — серебряными ложками похлебку и всякое варево хлебали. Вот поэтому-то грозный царь и опростоволосился: войну начал сразу на три стороны, а ложек у воинов не было. А горячая еда да крепкая ложка в войне — не последнее дело!

Созвал тут грозный царь всех бояр и опричников и задачу им такую задал, чтобы не далее как к весне у каждого воина кроме оружия за каждым голенищем по ложке было, одна коренная, другая запасная. Чтобы бояре и верные псы-опричники веселее за это дело взялись, обещал царь того, кто дело скоро исполнит, чинам отличить и наградить, а кто посулит, да не сделает, того на дыбе поневолить и в застенок упрятать.

Задумались бояре и опричники — дело это за длинным столом на царском пиру было. Но был среди них злой опричник Скирлибек. Вот и вызвался тот Скирлибек разузнать и разведать, в каком углу царства мастера-ложкари притаились.

В кабак у столичной заставы зашли в ту ночь два бродяги Шиш и Ярыга, два друга. Исходили они Русь вдоль и поперек, на царской службе и кнута и дыбы отведали, а не остепенились. Сидели они за столом, хмельное пили, севрюжиной закусывали и друг перед другом всякой всячиной похвалялись. Подсел к ним тут Скирлибек и стал допытываться, где бы ему мастеров-ложкарей для царя подыскать.

Ярыга и Шиш ответили, пусть, мол, боярин сначала кошельком тряхнет да хмельное поставит, а за отплатой дело не станет.

И сказали они Скирлибеку, как разыскать искусника и умельца Семена-Ложкаря в заволжских лесах.

Тут опричник Скирлибек мешкать не стал, кликнул своих слуг да друга Ваську Басмана. Оседлали они коней и поскакали из столицы по Владимирской дороге искать за Волгой Ложкаря-Семена.

Сквозь сосновые боры и березовые долы пробирается темной змейкой речка Санахта, бежит-торопится повидаться с соседом Керженцем. На пологом холме у реки среди сосен вековых прижалась к распаханным кулигам просторная и приземистая изба Семена-Ложкаря. Глядит она в темень осеннюю веселыми глазами, огоньком приветливо подмигивает. В избе березовая лучина горит, угольки от нее в ушат с водой падают и гаснут шипя. Не успеет догореть одна лучинка, как девчоночка Авдотка от нее другую зажигает в железные светцы вставляет. Пока лучинка горит, девочка работает, Семен-Ложкарь сам-третей, согнувшись, за работой сидит, топориком из березы ложки вырубает да вытесывает. Жена Катерина из ложки-болванки скобельком нутро выбирает и тыльную сторону зачищает, а дочка Авдотка ножичком остальную басу и красу ложкам придает. Сидят на низеньких чурбаках-стульчиках, тихий разговор ведут, к ночи прислушиваясь, а готовые ложки из ловких рук, как рыбы, ныряют на дно плетеного короба.

А опричник Скирлибек с дружком Васькой Басманом и стремянным той порой уже за Волгу переплыли и скакали лесными дорогами в край заволжский сосново-березовый. Раным-рано поутру спешились опричники у Семеновой избы и в ставни стукнули. Недолго отклика ждали, вышли из избы все трое — и Семен-Ложкарь, и жена Катерина с дочкой Авдоткой, встали тесным рядком и дивятся на незваных гостей. На Семене сермяга внакидку, березовые стружки в курчавых волосах и бороде понасели, а Катерина в домотканом сарафане да кацавейке овчинной. Не шибко нарядной и Авдотка из избы выскочила — в рубашке льняной, розовой, высоко пояском подпоясана, на голове платок холстинковый узелком завязан, на ногах лапотки. Но загляделись на нее опричники, а пуще всех царский слуга Скирлибек. С большой неохотой оторвал он свой взгляд от девчонки Авдотки и грозно спросил Ложкаря:

— Чей ты раб и холоп, как прозываешься и на какого господина работаешь?

Мужик ответил опричнику, что с тех пор, как помнит себя, ничьим рабом и холопом не бывал, отца с матерью не упомнил, прозывается Семеном-Ложкарем, работает на всех русских людей, что по Волге живут и едят не руками, как басурманы какие, а с кленовой и березовой ложки. Скирлибек на это Семену сказал, что всех ничейных людей грозный царь к своим рукам прибирает, был ты ничей, а теперь стал царским. И объявил опричник грозный приказ о том, чтобы к концу зимы Семен-Ложкарь сделал для царя сто сороков ложек кленовых, а березовых во сто раз больше. Да сделал бы сначала кленовые — для царских воевод и опричников, для попов и святых отцов-монахов, что за здравие царя молятся. А после кленовых ложек принимался бы за березовые — для простых бойцов: стрельцов, пушкарей и казаков, для работных людей, кои крепости строят и пушки отливают. Так сказал Скирлибек-опричник Семену-Ложкарю, первому мастеру по деревянной ложке. Да еще для страха прибавил, что если Семен царский заказ не исполнит, то его самого царь угонит на край земли за Каменный пояс медь и свинец добывать, а жену с девчонкой отдаст в неволю самому злому и распутному опричнику

На такие страхи Семен спокойно ответил, что наделать столько ложек, сколько царь повелел, не ахти как мудрено, лишь не подвела бы хвороба да хватило бы вокруг берез и кленов.

Когда наелись и передохнули кони, опричники в обратный путь к царской столице ускакали, а Семен-Ложкарь с того дня сам-третей крепко за дело взялся и к концу зимы выполнил царский заказ по кленовым и березовым ложкам. Кленов вокруг осталось мало, а березняк так поредел, что сквозь него видны стали редкие поселения хлеборобов и звероловов, живших по соседству с Ложкарем. Перед весенней распутицей, по последней зимней дороге к Семену царские обозники с думным дьяком приехали, пересчитали готовые ложки, погрузили на подводы и увезли к царю. Семен-Ложкарь с женой и дочкой у избы стоял, вслед обозу глядел и долго слушал, как скрипят по насту сани да звенят на конях бубенцы.

Когда прибыл обоз с ложками на царский двор, грозный царь приказал выдать по кленовой ложке всем боярам, воеводам, опричникам и атаманам, а простым бойцам — стрельцам, пушкарям и казакам по две березовых. И стало у простых воинов за каждым голенищем по ложке: одна коренная, другая запасная.

Дело задерживалось только из-за ложек, поэтому в тот же день все царские полки в поход выступили, пошли воевать сразу на три стороны — с турками, крымчаками и ливонцами. Войскам грозного царя в той войне поначалу везде удача была, во всех трех сторонах они быстро занимали иноземные города и праздновали победу за победой. После каждой победной битвы русские воины садились у котлов, доставали из-за голенища кленовую либо березовую ложку и принимались за еду.

Поглядеть на бойцов собирался иноземный народ и дивился на них и на деревянные ложки, которыми они так ловко любую еду хлебали. Самые смелые из чужеземцев подходили ближе к котлам и просили дать им попробовать поесть с березовой ложки. А поевши, говорили, что есть с такой ложки очень сподручно и вкусно. Потом пробовали есть ложками воевод, атаманов и боярских сынков, а попробовавши, находили, что с кленовой ложки кушать еще ловчее. Понравились иноземцам деревянные ложки еще тем, что при еде не обжигали губы, как серебряные, а после еды не зеленели, как медные.

Наевшись каши, царские бойцы-молодцы начинали веселье. Лихие музыканты на ложках плясовую играли, а плясуны пели и плясали. Побежденный народ иноземный глядел и любовался на русских воинов и завидовал житью под грозным царем. Чужеземцы так думали, что русские люди у себя дома только то и делали, что у котлов с кашей сидели, на ложках музыку играли, песни пели да плясали.

И прошла великая слава о деревянных ложках по всем странам, с которыми грозный царь воевал, — по Крыму, по Туретчине и Ливонии. Дело дошло до того, что там простой народ бунтовать начал: «Не хотим войны с народом, который умеет делать такие чудесные ложки! Подайте нам ложки, которыми можно, не обжигаясь, любую пищу хлебать и, не отходя от котлов, музыку играть, чтобы петь и плясать!» Что дальше, то больше бунтовал народ во всех трех сторонах. Напугались народного гнева ханы, султаны, рыцари и бароны и послали грозному царю послов насчет мира договариваться. Те послы перед царем явились и сказали, что их правители согласны на скорый мир, все занятые города и земли за ним оставить, если он, грозный царь, на деревянные ложки не поскупится.

Обрадовался царь, что скоро и выгодно закончить войну удалось, подписал грамоту о замирении, а послам насулил присылать ежегодно деревянных ложек, сколь их правителям надо. Довольные послы домой поспешили, правителей обрадовать и народ успокоить, а грозный царь в тот же день к себе Скирлибека вызвал. Когда опричник явился, повелел ему царь немедля за Волгу отправляться к тому Семену-Ложкарю, что для войск так скоро ложек наделал. «Пусть тот Семен-Ложкарь к концу каждой зимы припасет ложек кленовых и березовых в сто раз больше, чем для мово войска сделал. За то дело награжу его так, как никого в своем царстве не жаловал!»

Вышел Скирлибек на царский двор, свистнул своих стремянных да дружка Ваську Басмана, оседлали они борзых коней и поскакали ватагой по Владимирской дороге. Не один день, не одну ночь мчались опричники от царской столицы на восход солнышка сквозь леса муромские. Через Волгу у града Новгорода Нижнего переправившись, еще ночь ехали и добрались наконец до края сосново-березового, где жил Семен-Ложкарь.

Встречать незваных гостей хозяин опять сам-третей из избы вышел, оба с женой приветливые, а дочка Авдотка за год повыросла и стала еще пригожее.

Прочитал Скирлибек ложкарю царскую грамоту, а от себя прибавил, что если Семен то дело не исполнит и ложек, сколь надо царю, к сроку не припасет, то его самого за Каменный пояс угонят свинец и медь из земли добывать, а бабу с дочкой самому злому татарину в неволю отдадут либо на самое непотребное дело определят.

Задумался Семен-Ложкарь, бороду в кулак ухватив, жена Катерина поскучнела, а дочка Авдотка утешает: «Не кручиньтесь, родные, хватило бы вокруг берез да кленов — наделаем царю ложек, сколь ему надо!»

И засел Семен всей семьей за работу. А Скирлибек, пока стремянные коней вываживали да кормили, к Авдотке подсел и, глядя на то, как ловко она ложки ножичком зачищала, начал ее в царскую столицу сманивать — жить в тереме, наряжаться в парчу и шелка, носить шубку из соболей сибирских. На такие хитрости и посулы Авдотка ответила: «С родным отцом да матушкой мне и в курной избе неплохо, а одежду себе сама припасу: ленку напряду, холстинки натку, сама рубашку сошью — не хуже и шелка будет!»

Покосился опричник на розовые плечики и рукава Авдоткиной рубашки, на ее проворные и ловкие руки и снова манит с собой, сулит обуть в сафьяновые сапожки, а на голову — дорогую кичку, золотом расшитую, алмазами осыпанную. Но и на эти посулы Авдотка умный ответ нашла: «По родной земле не худо и в лапотках ходить — всей ножке тепло, пальчикам просторно, а головушку самотканым платочком принакрою».

Скосил глаза Скирлибек на русую головку Авдотки и ни слова больше не молвил.

В тот же день уехали опричники в обратный путь, царю обо всем доносить, награду за службу просить, а Семен-Ложкарь с женой и дочкой еще сердитее за работу принялись и под конец зимы выполнили царский урок по кленовым и березовым ложкам.

Но клена и березняка вокруг осталось совсем мало, на месте березовых лесов появились пустоши с пеньками, а по краям сосняк вековой да ельник дремучий. Приехали царские обозники, пересчитали ложки, погрузили на сани и в царскую столицу увезли, а Семен, не отдохнувши, опять за ложки принялся. Работал без отдыха, похудел мужик, обтрепался, обносились оба с бабой, только Авдотка, как всегда, цветочком выглядела. Льна и жита Семену посеять стало некогда, хорошо, что народ из соседних лесных поселений помогал, иначе пропала бы с голоду вся Семенова семья. Наказал Семен обозникам и дьяку сказать царю, что он на царской работе с голоду и надсады умирает, но когда те в столицу вернулись, грозного царя уже в живых не было. Поиграл он как-то на масленице с одним боярином в шахматы и проигрался. Расстроился царь и со зла да обиды со стула мертвым упал. Все бояре и опричники большой толпой, как мыши кота, грозного царя хоронили.

Так вот поработал Семен-Ложкарь еще лето да зиму, все березы и клены далеко кругом дочиста на ложки срубил, а царский урок не выполнил — дерева не хватило.

Перед весной опять приехали царские обозники, погрузили на подводы что было наделано ложек и в обратный путь тронулись. Семен не посоветовал им впредь за ложками приезжать, потому что березняка вокруг совсем не стало.

Но весной, как только снег растаял, лиходей Скирлибек явился опять с дружком Васькой Басманом и стражниками. Под видом царской немилости Скирлибековы стражники заковали в железы Семена-Ложкаря и погнали в гиблые места из-под земли свинец и медь добывать.

А Скирлибек с дружком Басманом тут остались. И Семенову избу сожгли, а Катерину с Авдоткой с собой повели. Мать с дочкой впереди шли, кони им в затылки горячим дыхом дышали, копытами на пятки наступали, а дружки-опричники, сидя в седлах, своему злому делу радовались. Вот улучила Катерина минутку, когда опричники зубоскалили да по сторонам глазели, и шепнула Авдотке: «Беги, дочка, хоронись, у тебя ножки резвые, только лапотки сбрось. А я их задержу, разбойников!»

Смекнула это дело Авдотка и стала сначала на одну ножку припадать, потом на обе и, обернувшись к злодеям, сказала: «Не могу идти, ноги натерла, позвольте лапоточки снять!» Села девочка на дорогу, разулась быстренько, вспорхнула и полетела, как пичужка, редким лесом сосновым да еловым. А Катерина опричниковых коней за уздечки схватила, поводья перепутала, а опричникам в глаза песком швырнула, и никак они не могли от нее отцепиться. Авдотка тем часом что было силы лесом бежала, только розовая рубашка между деревьями мелькала. Когда устала да запыхалась девочка, у старой дуплистой ели остановилась, головкой к седому стволу прислонилась и просит: «Голубушка ель, сумрачное дерево, дремучие ветви, укрой Авдотку от опричников!» Закряхтела старая ель и в ответ проскрипела: «И рада бы укрыть тебя, девчоночка, только вижу я, бежит сюда злодей, боюсь, изрубит секирой меня, от ран изойду я душистой смолой, жуков да червей приманю, и источат они меня и тебя. Беги к сосне, авось она ухоронит!»

Побежала Авдотка дальше, розовые плечики и рукавчики ее рубашки ярким цветком мелькали среди деревьев. Быстро бежала, скоро запыхалась девочка, остановилась у старой сосны, обхватила руками могучий ствол и просит: «Матушка сосна, улыбчивое дерево, укрой Авдотку от погони».

Качнула, шевельнула гордой вершиной сосна, заплакала, обливаясь горючей слезой-смолой и молвила: «Рада бы спрятать тебя, сирота-девчоночка, да боюсь, злодей с секирой сюда бежит, изрубит меня, слезой-смолой изойду, сама зачахну-высохну и тебя высушу. Беги на пустоши, не укроет ли старуха береза. Да торопись — погоня близко!»

Вспомнила тут Авдотка, что на вырубках, где березняк на ложки рубили, отец одну старую дуплистую березу не тронул. И пустилась она бежать к пустошам. А Скирлибек из глаз ее не выпускает, бежит, догоняет.

Добежала Авдотка до березы, обхватила руками: «Родная мать — береза, укрой Авдотку от царского опричника!» Ни слова не говоря, затрещала береза, дала трещину, дупло ее стало шире и больше. Юркнула Авдотка в то окно, как синичка в гнездышко, а дупло стало суживаться, закрываться, да и совсем захлопнулось перед носом набежавшего Скирлибека.

Начал опричник березу саблей рубить. Где ударил, там мигом березовая губа — трутник вырастала. Рубил, рубил, а береза стояла живехонька и с каждым ударом новым трутовиком, как языком, Скирлибека дразнила.

Со зла и досады плюнул опричник и побежал назад Ваське Басману помогать. А тот от Катерины никак не мог отбиться: вцепилась худыми руками намертво, коней не оторвать и самому не отцепиться. Подоспевший Скирлибек ударил женщину по голове рукоятью сабли, когда упала она, вырвали опричники из рук ее поводья, вскочили в седла и ускакали прочь от своего злого дела.

Катерина день и ночь пролежала, на заре очнулась и к пожарищу своей избы приплелась. Долго сидела она на головнях родной избы, пугливо озираясь по сторонам, ощупывала руками окровавленное темя, словно проверяя, на месте ли ее голова.

Вдруг Катерина повеселела, засмеялась, присела, по-птичьи взмахнула руками, как крыльями, и закуковала кукушкой. Потом она долго ходила вокруг сожженного гнезда по березовым пустошам, заходила в редкие поселения того края и куковала.

Не все узнали жену и помощницу Семена-Ложкаря, и когда люди спрашивали, кто она и откуда, Катерина отвечала: «Я бездомная кукушка с Семеновых пустошей. Мы с мужем наделали для царя целые горы ложек, за это царские люди сожгли нашу избу, а Семена угнали за Камень. Не слыхали, не видели моего птенчика Авдотку? Говорят, что ее укрыла старая береза. Полечу к березе!» И снова Катерина взмахивала руками, приседала по-птичьи и куковала кукушкой. Соседи ложкаря — следопыты и звероловы — ходили на розыски. По следам и приметам дошли до старой одинокой березы, изуродованной множеством наростов и губ. Постояли, поговорили, подумали, а дерево молчало. Хотя и добрые пришли к ней люди, но тайны своей береза не выдала. А Катерина не переставала куковать. Так ходила она по окрестностям вокруг сгоревшей избы Семена-Ложкаря и куковала до зимы. Потом пропала неизвестно куда.

Прошла зима, а весна принесла с собою много чудес и диковин. Манит весной человека на новые земли, в другие края. Когда прошел среди народа слух, что между Волгой и Керженцем хорошая земля под березовыми вырубами пустует, потянулись люди на Семеновы пустоши. Узнать, разведать, местечко облюбовать, где пеньки корчевать, землю пахать, лен да жито сеять. А над речкой Санахтой на сосновом бугре среди пустошей той весной поселилась кукушка звонкая, неутомимая. Без устали куковала она, летая по ближним и дальним вырубкам. Придет ли, приедет ли новый человек место для поселения выбирать, кукушку услышит, заслушается и невольно крикнет: «Кукушка, кукушка, сколько лет мне здесь жить?» Как начнет куковать серая! Тот человек за полста насчитает, со счета собьется, а она все кукует, ворожит ему долгие годы жизни на этой земле. И стали быстро, одна за другой вырастать на Семеновых пустошах зимницы, избы и деревни новоселов. А кукушка каждую весну появлялась на сосновом бугре у Семенового пепелища, нежным кукованием заманивала людей поселиться и ворожила им долгие годы жизни на новоселье. И появились на Семеновых пустошах новые избы и деревни.

Одинокая и уродливая береза, что в своем дупле спрятала Авдотку, в ту же весну зазеленела пышным листом и нарядилась в длинные цветы-сережки. А под ней, из того места, куда со зла плюнул Скирлибек, вырос большой гриб-мухомор, нарядный и ядовитый, как царский опричник.

Когда сережки созрели, старуха береза тряхнула ветвями, а ветер подхватил посыпавшиеся семена и разнес их во все стороны по Семеновым кулигам и пустошам и дальше по просторам Заволжья. Через год из ее семян пробилось буйное березовое племя, наперегонки потянулось к солнцу, и выросли вокруг распаханных полей новые березовые леса. Люди со всех сторон не переставали прибывать и заселять Семеновы пустоши. А кукушка на бугре была жива и куковала каждое лето, обещая новоселам долгую жизнь на новом месте.

Лет через тридцать-сорок после того, как царские слуги сожгли избу и погубили Семена-Ложкаря, на Семеновы пустоши издалека пришел изнуренный старик. Когда его спросили, откуда он, старик отвечал: «Из-за Камня!» Когда спрашивали, чей он, старец отвечал еще мудренее «Молодым был ничей, потом стал царским, а теперь опять ничей!» И трудно было старожилам узнать в страннике Семена-Ложкаря. Глаза его выцвели от пыли и пота, кожа побурела от ветра и солнца, голова побелела от лютой невзгоды, а спина согнулась от работы не по силам. Но умелые руки Семена-Ложкаря были целы.

Разыскал старик заросшее лесом пожарище, построил тут себе избушку и начал делать березовые ложки. Это было очень вовремя и кстати, потому что все ложки, которые он в молодости наделал местным людям, поломались и износились, а новых наделать было некому. Взрослые и дети пользовались самодельными ложками, грубыми и тяжелыми, которые царапали язык и губы. Зато ими было очень ловко драться, и озорники ребятишки, сидя за столом, не столько ели кисель и кашу, сколь стукали друг друга ложками по лбу. Только у старых людей хранились Семеновы ложки в укладах и сундучках как драгоценности. По большим праздникам хозяева подавали их на стол только для того, чтобы показать, и все гости дивились мастерству Семена-Ложкаря, которого царские стражники угнали на Каменный пояс.

Поработал старец Семен в своей избушке сколько-то дней и наделал ложек всем людям, от малого до старого, что жили между Керженцем и Волгой и даже дальше. Простой народ Заволжья стал обедать новыми ложками, радоваться возвращению Семена-Ложкаря и захотел перенять его мастерство. И потянулись к избушке старого ложкаря люди из близка и далека учиться ложечному рукомеслу.

Старый ложкарь, не жалея сил, продолжал обучать людей делать ложки, а кукушка каждую весну прилетала на облюбованный бугор неподалеку от его избушки и без устали куковала, обещая людям долгую жизнь. И все, кто хоть раз появлялся на Семеновых пустошах, чтобы приглядеть место для новоселья, послушав кукушку, не раздумывая строил избу, распахивая кулигу, сеял лен и жито. А пообжившись, чтобы не скучать от безделья долгой зимой, новоселец перенимал искусство Семена-Ложкаря. Так в сердце керженских лесов на березовых вырубках поблизости от Кукушкина бугра и Семеновой избушки быстро выросло большое селение Семеново, а далеко вокруг него — много деревень, где жили хлеборобы и ложкари

Сказка о Городце.

Сказка о славном городе Городце , знаменитом мастере Даниле и невесте его Любаше.
Давным-давно на берегу Волги в городе Городце жил мастер Данила. Лучше всех он умел делать разные изделия из дерева. () . И была у него невеста Любаша ,такая красавица, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Она тоже была большая мастерица: умела рисовать красивые узоры на деревянных досках, блюдах, прялках. И захотели Данила и Любаша превратить жизнь своего города в сказку: раскрасили дома, посуду, и создали вид письма - Городецкую роспись.
Работали мастер и его невеста радостно и весело, поэтому изделия у них получались светлые, согревали душу людям, веселили их. Поработав, любили отдохнуть.Песни пели да хороводы водили со своими подружками и друзьями.
Прослышала об умельце Даниле Баба Яга, захотела научиться у него ремеслу и пришла к нему в мастерскую.
Баба Яга: Здравствуй, Данила-мастер.
Данила: Здравствуй, бабушка.
Баба Яга: Хочу твоему ремеслу научиться!
Данила: Чтоб с деревом работа получалась, надо, чтоб оно тебя слушалось.
Баба Яга: А как этого добиться?
Данила: Если душа у тебя добрая, то и изделие хорошим будет. Доброта-то, она в дерево вкладывается. А у тебя , Баба Яга, душа не добрая, не получиться у тебя ничего.: Рассердилась Баба Яга, решила похитить мастера, чтобы люди не узнали этой росписи. Сунула свой волшебный гребень в волосы Данилы , заколдовала и увела в дремучий лес.
: Стала Любаша искать своего жениха- нет его нигде. Догадалась, что с Данилой случилась беда, но как помочь, как выручить мастера? А у Данилы был конь вороной, быстрый, как ветер, хозяина своего за сто верст чуял. Села на она на коня и умчалась за тридевять земель. Не удалось Бабе Яге узнать секрет мастера Данилы, отобрать у народа –городецкую роспись.
Отыскал конь своего хозяина, помог Любаше найти Данилу. И поспешили жених с невестой в свой город Городец.). Обрадовались жители, что вернулись их знаменитые мастер Данила с невестой Любашей, и устроили гулянье.А коню вороному - особый почет и слава! Стал чудо-конь символом городецких художников.

Стихи от Городце

Городецкая доска.

Была доска некрашеной,

Обычной, неприглядной.

А стала разукрашенной

И празднично нарядной.

В руках умельца досочка

Узором заиграла,

Гирляндою из розочек

Украшена по краю

Вот барышня – красавица

Идёт по Городцу

И, видно, очень нравится

Лихому молодцу.

А молодец на конике

Красуется верхом,

Фуражечка-то новенька,

Поддёвочка на нём.

Ах, милая провинция

В сюжетах Городца!

Талантами гордиться ей,

Которым нет конца!

Куплю я эту досочку,

В цене не поскуплюсь.

Ах, с городецкой розочкой                                                                                                                                        Я сердцем веселюсь.

Есть на Волге город древний,

Под названьем Городец.

Славится по всей России,

Своей росписью творец.

Распускаются букеты,

Ярко красками горя,

Чудо – птицы там порхают,

Будто в сказку нас зовя.

***

Если взглянешь на дощечки,

Ты увидишь чудеса!

Городецкие узоры

Тонко вывела рука!

Городецкий конь бежит,

Вся земля под ним дрожит!

Птицы яркие летают,

И кувшинки расцветают!

***

Городецкая роспись, как её нам не знать!
Здесь горячие кони, молодецкая стать!
. Здесь такие букеты, что нельзя описать,
Здесь такие сюжеты, что ни в сказке сказать.
. Здесь ромашки, купавки, словно в каплях росы,
Расцветают розаны небывалой красы.
. Городецкая роспись, как её нам не знать,
Городецкая роспись, для души благодать

Загадки об элементах городца

1. Он не броский, круглый он – не раскрывшийся… (бутон).

2. Ей в жару не будет жарко. Она в воде, она - … (купавка).

3. Словно чудо тут и там распускается … (розан).

4. Она круглая, как чашка, и зовут ее… (ромашка).

 Легенда о городецком коне.

Однажды над городом Городец нависла беда.Подступили к городу со всех сторон враги, окружили его со всех сторон,хотят захватить.Храбро сражались жители за свой город,не пустили врагов за стены города..Тогда враги решили осадить непокорный город, чтобы все жители умерли без воды и пищи. Стали думать жители города, как быть.Нужно за подмогой послать в соседние города. Да как из города выбраться, Враги за всеми входами и выходами следят, даже мышь из города не проскочет. Ивызвался иодин мастер пойти за подмогой. Был унего вороной конь. Быстрый как ветер.. Перемахнул конь за городскую стену и пустился в путь. Несмогли враги остановить,задержать мастера и его коня. Конь был сильным, могучим и быстрым. Привел мастер подмогу и смогли жители отстоять родной город, победить врагов. С тех пор, вороной чудо-конь стал символом городецких художников.