Сценарий депортации
материал по теме

СЦЕНАРИЙ ВЕЧЕРА ПАМЯТИ

«СВЯТАЯ ПРАВДА СЕРДЦУ ПОВЕЛЕЛА

СКАЗАТЬ О БОЛИ, ЧТО НЕ ОТБОЛЕЛА...»

Народов виновных не бывает –

Бывают виновные перед народами.

Д. Кугультинов

Оформление: экран, видеопроектор, столик с атрибутами того времени, отдельный столик со свечами-гильзами, которые каждый пришедший на мероприятие должен зажечь в память о своих родных, оставшихся в далекой сибирской земле.

  Развернуть выставку-просмотр  «Эта боль не утихнет, эта скорбь не пройдет....» с  разделами-рубриками: «Декабрь 43-го: как это было…», «Тринадцать дней, тринадцать лет», «И в каждой кисти капля сердца», «Как слезы тех далеких лет звучат и ныне песни эти…», «Память в наследство…».

В ходе вечера используются фрагменты документальных фильмов «Возмездие» (Великобритания, ВВС), «Капля» (ВГТРК), художественного фильма «Гаданье на бараньей лопатке» (Рижская киностудия), спектакля «Араш» (Национальный драматический театр им. Б. Басангова), а также  аудио и видеозаписи народных  и авторских песен, других музыкальных произведений  о выселении калмыцкого народа.

(Слайд 1)

ВЕДУЩИЙ I: Декабрь сорок третьего года. Его последние уходящие дни навсегда запечатлелись в памяти калмыцкого народа как начало неслыханно горестной поры в его истории.

(Слайд 2)

ЧТЕЦ:           Эту зиму, мой друг, не кляни...

Этот лютый мороз – не беда.

Ты спроси у притихшей родни

Про сибирские те холода.

«Что там холод...» – вздохнет твой отец.

«Что там холод...» – расплачется мать.

А болезни? А голод? Нужда, наконец...

Есть о чем матерям рассказать.

Не забыть нашим старым отцам

Долгих горестных лет на чужбине...

  Есть за что дочерям и сынам

 Полюбить грустный запах полыни.

В. Лиджиева 

«Эту зиму, мой друг, не кляни…»

(Слайд 3)

ВЕДУЩИЙ II: 28 декабря 1943 года на калмыцкий народ обрушился державный гнев Сталина. В шесть часов утра, когда люди еще спали, а над степью царствовала ночь и первые морозы сковали землю, в дома калмыков вламывались вооруженные солдаты под командованием НКВД. Они требовали сдачи огнестрельного оружия, топоров, ножей... Естественно, у населения никаких автоматов, пистолетов, винтовок не оказалось. И только после этого объявили Указ Президиума Верховного Совета СССР, подписанный Всесоюзным старостой Михаилом Ивановичем Калининым, о ликвидации Калмыцкой АССР и депортации калмыков в Сибирь.

(Слайд 4, 5)

Раздетых и разутых, голодных и убогих стариков и старух, а также детей и женщин погрузили в американские «студебеккеры» и повезли на железнодорожные станции. В двуосные телятники несчастных людей втрамбовывали по пятьдесят–шестьдесят человек. Перепуганные, растерянные люди ничего не понимали. Операция была проведена быстро, жестко. В одночасье калмыцкий народ потерял свободу, автономию, стал изгоем и был обречен на вымирание.

ВЕДУЩИЙ I:  «За что? « – спрашивал каждый калмык

ВЕДУЩИЙ II: «За что?» – спрашивали безвинные дети и седобородые старики.

ВЕДУЩИЙ I: «За что?» – меняясь в лице, кричали воины – фронтовики.

ВЕДУЩИЙ II: Но никто не мог дать им вразумительного ответа. На этот страшный вопрос вряд ли могли ответить и сами организаторы депортации калмыцкого народа.

ВЕДУЩИЙ I: В начале войны 28 августа 1941 года были выселены в восточные районы страны (Сибирь и Казахстан) все немцы. Следующими за ними 4 ноября 1943 года были выселены в Среднюю Азию карачаевцы. Затем 28 декабря 1943 года в районы Сибири – калмыки, 23 февраля 1944 года в Казахстан и Среднюю Азию – чеченцы и ингуши и 18 мая 1944 года в Казахстан и Среднюю Азию – крымские татары, 8 марта 1944 года были отправлены туда же балкарцы. По данным НКВД, общее количество населения страны, подвергшееся насильственному выселению, составило 3.336.258 человек.

(Слайд 6 – Показ документального фильма)

(Слайды 7,8,9)

Фоном звучит  песня в исполнении  А. Манджиева «Декабрин сарин хөрн нәәмн»

ЧТЕЦ:         Месяц Барса, 43-й год,

Покачнулись мировые гири, -

Сталин, убивая мой народ,

Дал Указ – рассеять по Сибири!

Ночь легла, ослепшая от слез,

На степные, вымерзшие дали,

Под тугими шинами колес

Древние кочевья задрожали...

Крадучись, - так змей в ночи ползет –

Подошли колоннами солдаты,

Каждый дом берется на учет –

Без вины калмыки виноваты!

И солдат, не знающий вины,

Грех на душу принимает горький,

Стар и млад пред силою равны –

Всех прикладом поднимают с койки.

«По машинам!» - бьет приказ,

                                         как плеть,

И старуха в голос зарыдала,

Нет бальзама душу отогреть, -

Степь такой беды еще не знала!..

Верблюдица рыщет меж домов –

В поисках хозяина плутает,

Чья-то лошадь, оступившись в ров,

Головой бессмысленно мотает...

И собаки в стаю собрались,

И орлы, что вечно сберегали

То, чем наша освящалась жизнь,

Над безлюдной степью пролетали

Словно души прадедов моих,

Словно образ горя и печали,

Клекот их до сей поры не стих,

Крылья подниматься не устали!..

В страшный, черный обезьяний год,

Распугав гудками редколесье,

Эшелоны, превращаясь в лед,

Шли и шли в таежное безвестье...

В. Нуров  «Реквием» -

горький плач живой моей души

по невинно убиенным душам

 (Слайд 10)

ВЕДУЩИЙ I: 2 января 1944 года, через пять дней после изгнания, палач Лаврентий Берия докладывал «вождю и учителю всех народов» Иосифу Сталину:

«В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета и постановлением СНК от 28 октября 1943 года НКВД СССР осуществлена операция по переселению лиц калмыцкой национальности в восточные районы.

Для обеспечения проведения операции и предотвращения случаев сопротивления или побега НКВД заблаговременно были приняты необходимые оперативно-войсковые мероприятия, организована охрана населенных пунктов, сбор переселяемых, сопровождение их в места погрузки в эшелоны...

(Слайд 11)

Всего погружено в 46 эшелонов 26.359 семей, или 93. 139 переселенцев, которые отправлены к местам расселения в Алтайский и Красноярский края, Омскую и Новосибирскую области. Во время проведения операций происшествий и эксцессов не было. Эшелоны с переселенцами сопровождались работниками НКВД».

ВЕДУЩИЙ II: Народный писатель Калмыкии Алексей Гучинович Балакаев  впоследствии напишет:

– Я был свидетелем многих драматических и трагических событий, сам пережил утрату родных и гибель друзей. Не рассказать об этом я не мог. Я обязан рассказать людям, …чтобы люди, народы знали, к чему приводит культ, диктатура... Я чувствовал душой, постоянно ощущал свой долг, как писатель, перед народом, своей совестью, что должен поведать грядущим поколениям, человечеству о трагедии моего народа, чтоб такое никогда нигде не совершилось. И я понимал, что мой святой долг писать только правду, какой бы горькой она ни была…

                         А. Балакаев

«Тринадцать дней, тринадцать лет»

(Слайд 12)

ЧТЕЦ: Вспомнить, волчицей завыть

Мертвых в земле будить.

Перья напрасно сточить –

Что рассказать, сочинить?

Слушай живой рассказ –

Мало осталось нас,

В сердце всю скорбь вбери,

Но обо всем напиши.

Только пиши, хоть плачь.

Дата – жестокий палач.

Н. Бадмаева

 «Трагическая дата»

(Слайд 13)

ЧТЕЦ:

Товарняк шел на восток. Все дальше, в стылую мглу и враждебную неизвестность, увозил он от родных мест калмыков. Стариков, юнцов, младенцев и еще не родившихся.

Матерей, дочерей, жен, старух.

Мужчин   зрелых не было. Они воевали на фронте. За исключением душевнобольных, слепых, глухих, хромых – обиженных богом…

Вот уже трое суток не открывается дверь вагона. За это время умерли старуха, десятилетний мальчик и молодуха. Все трое – из одного рода, из хотона Булыг. Смерть в вагоне уже никого не удивляет и не страшит. К ней привыкли. Трупы сложили, как обычно, у дверей.  

На глухих полустанках тяжело открывались вагонные двери. Хмурые конвоиры ударами сапога и приклада отделяли примерзшие к полу трупы и вываливали за дверь.

Где будут похоронены родные останки? Об этом спрашивать не полагалось. Да и будут ли они по-людски закопаны в землю?

Слабоумный Убуш не понимал сути происходящих вокруг человеческих бед и трагедий. Но инстинкт самосохранения подсказывал ему, что надо держаться поближе к тем, кто жалеет его. Вот и прилепился к семье старика Балдыра. В дороге был тих и молчалив. Ел, когда давали, спал в углу. Сворачивался, словно улитка, стараясь меньше занимать места!

Единственное, чего не мог воспринять юродивый и что доставляло ему немало хлопот,– это оправка. Стыдливость заставляла его страдать от присутствия людей при этом интимном занятии. Поэтому звал с собой старика Балдыра постеречь. Невдомек было слабоумному, что и при караульщике он справляет нужду, открытый десяткам чужих глаз.

Еще десять дней назад в калмыцкой семье невестка не смела глаз поднять на свекра, а жена назвать мужа по имени. Целомудрие в отношениях было священно, а интимное занятие, открытое общему взору, считалось неслыханным позором и святотатством.

Нынешний же день глумился над вековыми традициями отцов…

(Слайд 14)

Занималось утро одиннадцатого дня пути калмыков в сибирскую ссылку.

– О, маани падма-хум!– старуха горячо молилась в углу, прислонив икону к стене вагона. В полумраке скорбно светился лик Будды. Кроткий взгляд всесильного божества призывал своих детей к терпению и вере.

…В это время со скрипом и скрежетом стала раздвигаться вагонная дверь. Яркий дневной свет ударил в образовавшуюся щель. Широким потоком ворвался свежий воздух.. Кинувшиеся было к двери люди отпрянули.

Дверь открылась, и в вагон влезли два конвоира. Еще двое остались внизу, у входа. На ярком солнце холодно поблескивали штыки…

...Молча и настороженно смотрели люди, как конвоиры ударами сапога и приклада отделяли примерзшие к полу трупы. Старуха поддалась легко и ее тело давно было вывалено за дверь. Молодуха же лежала, ощерив зубы: зашлась, видимо, в кашле и в это время смерть ее, бедняжку, и настигла. Не успела даже губы сомкнуть.

С испугом и отвращением Мазан наблюдал эту сцену. Конвоиры тяжело дышали, тщетно стараясь оторвать труп от пола. А покойница, осклабившись, словно смеялась над ними.

Из толпы людей выбрался старик Балдыр. Он молча подошел к молодухе, опустился на колени. Успокоил жестом вскинувшегося было конвоира. Просунув руку под шею покойницы, пальцем показал ближнему солдату на штык и на талию мертвой женщины. Конвоир, поняв, закивал головой и просунул штык под поясницу покойницы. Старик и солдат одновременно стали осторожно дергать труп. И покойница не выдержала, сдалась. Отделенное от пола, замерзшее тело со стуком ударилось о дощатый настил вагона.

Конвоир, помогавший старику Балдыру, глухо обронил в открытую дверь:

– Носилки.

Солдат, стоящий внизу, просунул деревянные громоздкие носилки. Старик и конвоир, легко приподняв, положили на них мертвую молодую женщину. Второй солдат, хмуро поглядывая на Балдыра, сбоку от покойницы приладил труп мальчика. Затем они передали носилки нижним охранникам, те кинули сверху старуху.

– Вы-ы-хо-ди! – раздалась протяжная команда.

Конвоиры спрыгнули из вагона. Встали внизу, у полотна. Охранник подал знак. И тотчас же люди, толкаясь и торопясь, кинулись к открытой двери. Пожалуй, никто из старожилов глухого сибирского полустанка не помнил на своем веку столь необычного события. Специально прибывшие к приходу поезда наряды милиции, работники НКВД, военные оцепили поезд, перекрыли все пути к нему, расставили посты у здания станции, у колодца с пресной водой, на дороге, ведущей к поселку.

Черная лавина высыпавших из поезда людей катилась к колодцу. Лишь немощные старики и старухи, больные, убогие, дети набирали снег прямо у поезда. Вожделенная пресная вода была для них несбыточной мечтой.

Толпа у колодца напоминала стадо животных в жаркий летний полдень на водопое. Обезумевшие люди рвались к заветному ведру с водой, отметая слабых. Страх, что они не успеют до отхода поезда и останутся без глотка воды еще несколько дней до следующей остановки, подавил в душах все человеческое: стыд, благоразумие, почтение к возрасту, милосердие.

Нынешний день смеялся над традициями отцов.

Т. Манджиева

«Когда изгнанником печальным…»

(Слайд 15)

ВЕДУЩИЙ I: Сердце сжимается от боли, когда читаешь, как гибли дети, старики, женщины. У каждого из нас свой запас духовной прочности. Иногда говорят, время было такое – суровое. Время жестоким делают люди. Правда и добро, в конечном счете, всегда одерживают верх. Но, к сожалению, нередко для этого не хватает отдельной человеческой жизни.

(Слайд 16)

ВЕДУЩИЙ II: Нравственный шок, пережитый народом от упразднения республики и выселения в Сибирь, поистине был громадным. Представьте человека, оторванного от привычных условий жизни, брошенного из степи в тайгу, о которой он раньше слышал только в сказках да читал в книгах, лишенного средств к существованию, ибо из дома его выгнали лишь с узелком самого необходимого, а зачастую и без того, и вдобавок ко всему этому испытывающего  жесточайший психологический прессинг: ты враг, враг народа!

ВЕДУЩИЙ I: Примечательным в этом отношении является Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 ноября 1948 года, который устанавливал, что переселение депортированных во время войны народов «проведено навечно, без права возврата к прежним местам жительства».

ВЕДУЩИЙ II: Моральные последствия могли быть еще более колоссальными, если бы не природное душевное здоровье калмыков и помощь, милосердие других людей.

(Слайд 17)

ЧТЕЦ: ... Кто скажет, отчего стали чахнуть и помирать в приенисейских селах калмыцкие дети? Или и впрямь нельзя было обойтись без привычного кумыса? Или не хватало им по весне свежих цветущих лощин в тюльпанах, жаркого душистого лета, напоенного пряными ароматами высушенных солнцем степных трав?.. Все больше детей, а потом и взрослых калмыков стало попадать в больницу. Ни внимательные русские врачи, ни ласковые сестры в белых косынках, сами заброшенные на чужбину, а потому старавшиеся помочь от всего сердца, ничего не могли сделать... Калмыки лежали на больничных койках тихие, ужасно далекие со своим малоподвижным лицом и чужим языком, горели в сильном жару и помирали. Одного за другим их всех – малышей и подростков, девушек, женщин и мужчин в расцвете лет, стариков попереносили на голые сибирские кладбища, позакапывали в землю, так и не признавшую их за своих детей.

О. Волков 

 «Погружение во тьму»

(Слайд 18 – Показ фрагмента  спектакля «Араш»  Национального театра им. Б. Басангова)

ВЕДУЩИЙ I: В Санкт-Петербургском музее бережно хранится дневник ребенка, который пережил блокаду Ленинграда. Всего одна неполная ученическая тетрадка. Теперь об этом дневнике знают во всем мире, потому что детской рукой записано все, что видел, ощущал и чувствовал ребенок блокадного Ленинграда.

У нас нет подобного дневника, который был бы написан в Сибири рукою калмыцкого ребенка, но есть воспоминания наших дедушек и бабушек, волею тирана оказавшихся в детском возрасте за тысячи километров от родного очага, лишившихся самых близких людей и выживших, и за каждым из них – трагедия отдельной семьи.

ВЕДУЩИЙ II: Из воспоминаний Марии Гаряевны Васильевой, 1935 г.р.

(Слайд 19)

ЧТЕЦ:  …Детская память оставила во мне навсегда жуткие «вагонные» впечатления. По утрам в вагоне натыкаешься на окоченевшие трупы, мать безутешно рыдает над умирающим ребенком, а в другом углу тихо умирает старик или старушка... И все это стоит перед глазами, ясно как день. Во время высылки мне было 7,5 лет. Рано утром, когда я проснулась от шума, то увидела как моя бабушка Барванцикова Цаган, доказывала, что ее сын, отец этой девочки, указывая на меня, погиб на войне, что здесь какая-то ошибка. Калмыки не изменники.

…Кто плакал, а многие, молча с болью, и недоумением и тревогой смотрели друг на друга. Было страшно. Что такое война, эвакуация, лишения, мы уже знали, но то, что свалилось нежданно – негаданно было видимо, еще страшнее, потому что умом этого нам было не понять.

А потом была долгая, долгая дорога. Мне кажется, она была нескончаема. Холодные вагоны, печка буржуйка, плач и слезы по умершим... А в Сибири через некоторое время после поселения в глухой деревушке Стекляновке умерла мама. Ее тело завернули в кошму, завязали веревками и на санках куда- то увезли. Мою маму хоронили четыре женщины. И среди них была Шикря Хейчиева, которая проживает в Ики-Буруле недалеко от нашего дома. Спустя некоторое время после смерти матери медленно-медленно умирала, простудившись в дороге, моя 4-х летняя сестренка Нәәмн. Незадолго до смерти она меня звала:

«Маша, Маша подойди ко мне». Я что-то побоялась, а женщины, сидящие рядом с ней говорили: «Маша, почему ты к ней не подходишь, теперь она тебя с собой не возьмет». И тут она умерла. Женщины взяли бешмет матери, завернули мою сестренку Нәәмн и вынесли куда-то. Вторая сестренка Савһр почему-то все время лежала, ее руки и ноги казались мне длинными. А через некоторое время и ее не стало... Осталась я одна, сиротой: ни братьев, ни сестры, ни матери, ни отца.

Наступила весна, стало теплее. Кто мог, тот пошел искать себе пропитание. Я тогда тоже пошла побираться, просить. Женщины меня учили слову «Дай» и протягивать ладошку. Моя ладошка мне помогла – я осталась жива. Вскоре меня нашли мои родственники. Сестра моей мамы, мать художника Г. Рокчинского и определила меня в детский дом с. Купино. Там я находилась до 1946 года. Затем меня забрал дядя по отцу Барванциков Муутл Харцхаевич и в их семье я прожила до замужества.

Мария Гаряевна родила и вырастила пятерых дочерей.

Сейчас в семье Васильевых растут трое внучек. Одна из них, Анастасия, названная в честь любимой воспитательницы детского дома, проживает с ними.

(Слайд 20 – Показ фрагмента фильма «Гаданье на бараньей лопатке»)

ВЕДУЩИЙ I: Горькие исповеди, рассказанные своим внучатам аавами и ээҗәми – бабушками и дедушками, – бесценны. Они потрясают своей неприкрытой, некрасивой и страшной правдой.

Читая эти документы, кожей ощущаешь, как ежедневно, ежечасно сталинская система пыталась раздавить честь и достоинство наших отцов и дедов, как пыталась довести их до скотского состояния. И удивляешься: как же они  выжили? Как не обозлились? Не стали зверем? Ведь это подвиг остаться человеком в таких нечеловеческих условиях. Это – подвиг народа! За эти тринадцать лет легче всего было сломаться. Но народ выдержал. Не обозлился. Это и есть крепость нации, ее спокойная сила, величие народа не в его количестве, а в духовной твердости. Не потерять бы ее нам, живущим сегодня.

(Слайд 21,22,23)

ВЕДУЩИЙ II: В январе 1944 года после прибытия на спецпоселения было учтено 90940 калмыков. По дороге и во время расселения умерло 1640 человек, в том числе 642 ребенка и 736 стариков, в пути следования госпитализировано 1010 человек.

(Слайд 24)

Смертность среди калмыков носила исключительно высокий характер. Так, с 1 января по 1 апреля 1945 года было зарегистрировано 1465 смертей и лишь 57 рождений. На 1 августа 1948 года умерло 44125 калмыков.

По данным всесоюзной переписи 1959 года численность калмыков составила 106066 человек, т.е. 78,9% от уровня переписи 1939 года (134402 чел.). Из всех репрессированных народов только калмыки понесли такой демографический урон.

(Слайд 25)

ВЕДУЩИЙ I: В начале 1944 года по приказу Наркомата обороны со всех фронтов и военных округов проводилось отчисление калмыков-военнослужащих сержантского и рядового состава, а также курсантов военных училищ. Их зачисляли в 6-й запасной стрелковый полк 7-й запасной стрелковой бригады, который дислоцировался на станции Кунгур Пермской железной дороги, а затем направляли командами на строительство Широковской ГЭС. Около четырех тысяч солдат и курсантов, в общей сложности, отозвали из действующей армии. Это были, в основном, лица калмыцкой национальности, проживавшие до войны в Калмыцкой АССР, Ростовской, Сталинградской областях, Орджоникидзевском (ныне Ставропольском) крае. Сюда же попали и некоторые сарт-калмыки из Киргизии, буряты, немцы, казахи, алтайцы, русские, представители народов Кавказа и другие.

(Слайд 26)

ВЕДУЩИЙ II: Опытных и храбрых воинов, с честью защищавших страну, награжденных боевыми орденами и медалями бросили на строительство Широковской ГЭС, что на Косьве-реке в Молотовской области (ныне Пермской).

(Слайд 27)

ВЕДУЩИЙ I: Кирками и ломами они долбили гранитные скалы, рыли огромный котлован. Тысячи сильных, молодых мужчин погибли от изнурительного труда и истощения... Сталинизм унес самую лучшую и здоровую категорию калмыцкого народа, его цвет и славу. Был серьезно разрушен генофонд калмыцкого народа.

        ЧТЕЦ:                 Спой, калмычка, про ссылку в Сибири

Мир с тобой был коварно жесток

Как скотину, тебя увозили

В Заполярье, на Дальний Восток.

Что творится вокруг, кто ответит?

Но молчит молодой конвоир.

И завыл поминальную ветер,

И вокруг опрокинулся мир.

Онемела, оглохла от горя,

Под конвоем справляя нужду

И молитвы развеялись в поле,

Отвести не сумели беду.

 В песне было тебе утешенье,

Ты опорой народу была.

И за что, за чьи прегрешенья

Наказанье несла и несла. ...

… Пела жалобно, тяжко стоная

О тоске по родимой сторонке

Голосистая птичка степная

Для народа была жаворонком.

Ни холера, ни власти, ни холод

Не могли в песне вытравить душу.

Ни застывший младенец, ни голод,

Ни цынга, ни оглохшие уши.

Снизошла Тара белая с неба,

Русской женщиной горю внимая,

И краюху ячменного хлебка

Подала сибирячка хромая.

Пой, калмычка, я выдержу, слезы

Не пойдут вновь, за новой бедою,–

Иссушили крутые морозы,

То, что жгучею звали слезою.

Пой о правде, чтоб мы не забыли,

Нашим детям про боль расскажи,

Как ты выжила в лютой Сибири,

Как ты слушала песнь джангарчи.

Как сибирские песни сложила,

Сохранила и пела навзрыд.

Ты всех преданней песне служила.

И твой голос не будет забыт.

Н. Бадмаева

«Спой, калмычка…»

(Слайд 28 – Показ видеозаписи песни в исполнении Т. Тягиновой)

(Слайд 29)

        ЧТЕЦ: Я был там – в Сибири, как и все мое послевоенное поколение, рожденное уже в ссылке, названное русскими именами – Олегами, Толями, Сашами, Юрами, не знающее ни родных обычаев, ни языка, ни истории, а потому наполовину потерянное для нации поколение. Мы с детства говорили на русском, отцы и деды – на калмыцком, возникла духовная дыра, и связь времен была порвана. В эту дыру со свистом улетали огромные, накопленные народом за много веков богатства – сказания, притчи, народные предания. Калмыцкие книги были изъяты из обращения, калмыкам запрещалось учиться в вузах, тринадцать лет о калмыках не упоминалось ни в газетах, ни по радио, калмыки не имели гражданских прав. Тринадцать лет калмыков стирали с лица земли.

(Слайд 30)

И все было против тебя: и страна – великая и могучая, и законы, и остервенелое время. Всего несколько лет – где-то с 1957 по 1961 год, когда калмыков вернули, сквозь фильтр цензуры просочились дозированные государством упоминания о трагедии народа. И потом еще на пятьдесят лет был наложен строгий запрет на упоминания о ссылке. За эти пятьдесят лет вымерли почти все живые свидетели тех страшных лет. А с ними ушла целая сибирская подконвойная эпоха. Тот огромный, непонятный для нынешнего поколения тяжелый, угрюмый мир, в котором одна трагедия  перекипала в другую, и не было просвета: война, ссылка, разорванный на клочки и разбросанный по бескрайним просторам страны оболганный народ.

(Слайд 31)

И до сих пор эхо доносит до нас безмолвный крик души наших отцов и дедов, похороненных в снегах Сибири: «За что, Родина, ты так ненавидишь детей своих, любящих тебя? За что?!» И до сих пор нет ответа. Яд депортации, пропитав насквозь мое поколение, пошел метастазами, отравляя и детей и внуков. Он пожирает туберкулезом и раковыми опухолями тех, кто выжил, потому что сопротивляемость организма надорвана. И значит, эти тринадцать лет все еще длятся.

 О. Манджиев

ВЕДУЩИЙ I:  Спустя десятилетия у тех, кто перенес ссылку, а также у их детей, родившихся на свет в местах депортации, появилась возможность поклониться той земле, где захоронены наши соплеменники, умершие от голода, холода, тяжкого труда, неимоверных нравственных унижений, а также передать низкий поклон теплые слова благодарности простым сибирякам, принявшим близко к сердцу боль и страдания калмыцкого народа, и оказавшим огромную помощь и поддержку на протяжении тринадцати лет.

ВЕДУЩИЙ II: На сегодняшний день калмыки – единственные из репрессированных народов бывшего СССР, организовавшие четыре «Поезда памяти».

(Слайд 32)

ЧТЕЦ: «Если в первые дни шел оживленный процесс знакомств и общений, царила приподнято-возбужденная атмосфера, то, начиная с Урала (Свердловская область), люди стояли в коридорах и смотрели в окна, в купе стали зажигать зул (лампадки). Отсюда начинались узнаваемые места. Мелькали станционные поселки, деревушки. В одном из тупиков мы увидели печально известный в нашем народе двухосный зеленый вагон. Дай бог, чтобы он оттуда никогда не выходил. Многие, в том числе и художники, путают его с четырехосным «пульмановским» вагоном. Вагоны, использовавшиеся для перевозки калмыков, – это примитивные, деревянные ящики на четырех колесах…. У многих людей на перронах станций вызывал недоумение наш поезд. Приходил и уходил без обычного объявления по радио. Двери вагонов не открывались, люди не выходили, на окнах многих купе горели лампадки…. Куда шел поезд никто понять не мог. А если люди выходили на короткое время из вагонов, то отправляли незнакомый для сибиряков обряд поминовения, оставляли лампадки из теста, картофеля, продукты, деньги и уезжали дальше». (Панькин, А.,Папуев, В. Дорогой памяти).

ВЕДУЩИЙ I: 

18 ноября 1993 года в газете «Алтайская Правда» была напечатана статья Ольги Шевчук «Поезд памяти. Встречайте»:

«Этот поезд, следующий по маршруту Элиста – Тюмень – Омск – Барнаул – Томск – Красноярск – Новосибирск, прибудет к нам 21 ноября, в воскресенье. У него нет номера. У него есть имя – Поезд Памяти. …Около половины высланных не выдержали «наказания», обрушенного на них «отцом народа», скончались уже в пути следования и в первые месяцы депортации. Калмыки – исконные животноводы – работали на сибирских заводах, лесозаготовках, рыбных промыслах, в шахтах. Тяжелый непривычный труд и климат оборвали жизнь многих. Алтай принял в то время 22212 без вины виноватых переселенцев, определенных на жительство в 14 районов. И вот теперь, полвека спустя, движется к нам поезд, в котором едут 337 человек. Среди них те, чья судьба оказалась связана в те годы с Алтаем. Что хранит их память? Горечь? Боль? Перенесенные лишения и унижения? Да, конечно. Но не только это. Рядом со скорбью в памяти есть место и для добра. Для лиц и имен наших земляков, которые, как могли, приветили тогда, обласкали, обогрели человеческим теплом изгоев, в один момент лишившихся родины, выброшенных на чужбину…. В воскресень0е к нам прибывает Поезд памяти. Встречайте».

(Слайд 33)

ЧТЕЦ:          Поезд памяти.

Колеса все стучат…

И память возвращает нас назад,

В далекие сибирские года,

Которых не забыть нам никогда,

Сибирь – суровая, бескрайняя земля.

Январские морозы и тайга.

Могилы бабушек, отцов и матерей.

Вовек нам не забыть таких потерь.

Сибирь – суровая, но мудрая страна.

Теплом людских сердец приветила она.

Их помощь, милосердье, сострадание

Облегчили нам тяготы изгнанья.

Алтайский край – край детства моего,

И помнится мне более всего

Над Бией-речкой город, школа и друзья,

Откуда, в общем, родом вышла я.

Минули годы.

Седина в висках.

Живу у Каспия, в горячих я песках.

Но в памяти еще живут доныне

Леса и люди родимой мне Сибири.

Д. Сусеева

«Поезд памяти»

ЧТЕЦ:          Я с детства так стремился к ней,

К любимой бабушке своей,

Оставшейся в той стороне,

Сибирью звавшейся стране!..

О, «Поезд памяти» не прост...

То в детство выстроенный мост!

Он повезет туда, где, помню,

Деревья были так огромны...

Ещё все встречи впереди.

Ещё прижму к своей груди

Землицы горсть с могил уставших

Ждать внуков и детей пропавших...

Иду я. Слезы на глазах.

Стихов рожденье на губах.

Подайте руку мне скорей!

Я еду к бабушке своей.

И. Убушаев

«Поезд памяти 2002 года»

(Слайд 34)

ВЕДУЩИЙ II: В этом году мы в очередной раз перелистаем горестные страницы нашего прошлого к скорбной дате - 70-летию депортации калмыцкого народа.

ЧТЕЦ:         Когда бы слезы тех собрать,

Кто потерял отца и мать,

Все слезы матерей, отцов,

Утративших своих сынов.

Когда бы слить в один сосуд

Все слезы тех, кто тщетно ждут,

Какой сосуд ни выбирай,

Все перельется через край.

На экране медленно разворачиваются слайды презентации «Железное небо, серебряный снег: памятник «Исход и Возвращение» и его автор».

ВЕДУЩИЙ I: В конце 1980-х гг. калмыцкая общественность предложила увековечить память безвинно погибших в годы репрессий калмыков. Был объявлен конкурс на лучший проект памятника и создан фонд его строительства. Предложения поступали самые разные: от журавлей, стремящихся на родину, до мавзолея в виде субургана.

Однако проект лучшего памятника отобран не был.

(Слайд 35)

ВЕДУЩИЙ II: Памятник был создан и открыт 28 декабря 1996 года на 53-ю годовщину депортации калмыков. Автором памятника стал выдающийся скульптор современности Эрнст Неизвестный (1926 г.р.).

Мастер, гражданин США, гордость земли российской Эрнст Иосифович Неизвестный по праву является гражданином планеты Земля.

Сам же памятник «Исход и Возвращение» вошел в число десяти лучших работ скульптора.

«Работая над монументом «Исход и Возвращение» и изучая вашу историю и традиции, я проникся болью трагедии, которую пережил ваш народ.

Я прошел в моей работе ваш путь изгнания и возвращения», – сказал мастер.

О чем эта работа? О том, как технократическая машина-чудовище пытается уничтожить культуру, природу, этнос и личность человека. Гигантская махина как бы втягивает человека, дробит его на составные части, разрушает природу, губит все живое. Но это не главная тема. Главное в том, что плоть, дух и вера, в конце концов, побеждают бездушный металл.

Само название памятника «Исход и Возвращение» подчеркивает двухчастность композиции. На стороне «Исход» – боль трагедии, на обратной стороне «Возвращение» – динамизм, энергия и победа жизни.

ВЕДУЩИЙ I : В памятнике все метафорично,  все взывает к чувствам и историческому опыту, к свои корням.

«Один из важнейших выводов моих наблюдений заключается в том, что калмыцкий народ вынес из пережитых страданий не озлобленность, не мстительность, а великодушие. Это выглядит потрясающе на фоне того, что происходит сейчас в холодном и прагматичном мире.

Великодушие, умение прощать и не держать зла – это именно то, чего так не хватает в современном обществе. То, чем обладаете вы – знак высокой культуры. Дай Бог вашему народу не растерять этих качеств», – сказал Мастер на открытии монумента.

(Слайд 36 – 45)

ЧТЕЦ:

Сорок третий, декабрь, и давно уж война

Гонит в логово бешеных немцев.

А калмыков в Сибирь отправляет страна,

Спецназвание: «переселенцы».

Ярость тысячи глаз, вопрошает народ:

По какому, какому же праву?

А в ответ только ветер поземку несет,

Да скотина бредет за составом.

В опустевших дворах вой бездомных собак,

Их пристрелят: станут как волки.

Впереди неизвестности каменный мрак,

Комендант, лагеря, самоволки.

Их на станциях встретит молчаливый конвой,

«Людоедов», «изменников» этих,

Хмурый предсельсовета поведет на постой,

А изменники – бабы да дети.

Да еще старики,

Те, что вынесли путь, не замерзли

в холодных вагонах,

Да войны инвалиды – фронтовики

Без погон, в гимнастерках зеленых.

Безымянных могил не считали тогда

И поминок в пути не справляли,

Их сегодня считают, стучат поезда

Транссибирской стальной магистрали.

Стук замерзших сердец

В холодной теплушке.

В горячке, в бреду мой юный отец

На единственной их подушке.

По бабушкиной щеке катится слеза:

Ее сын – мой отец бредит,

С губ молитва, и молят бога глаза,

Но колеса стучат: «Не доедет».

Слезу, катившуюся по бабушкиному лицу,

Увидел все-таки Бог,

Не дал умереть моему отцу

И рожденье мое предрек.

Я с Родины еду в генах отца

Без сознанья, в бреду, с криком,

Чтоб на братьев своих непохожим с лица

Уродиться от русской калмыком,

Я сегодня пойду на известный курган

Помолиться и вспомнить дорогу.

Господин Неизвестный, я Ваш верный слуга,

А Вы там, высоко, рядом с Богом.

Так смогли Вы проникнуться болью чужой,

Не могу передать словами,

Что мне кажется. Вы уж простите, родной,

Что Вы ехали в ссылку с нами.

В Широклаге, землю терзая киркой,

Разве Вы не стояли рядом

С тем калмыком, покрывшимся сединой,

Но не сдавшимся под Сталинградом.

Да, конечно, Вы были с нами тогда,

С нами вместе, о чем говорить,

А иначе бы Вам никогда, никогда

Этот памятник не сотворить.

Но в один Ваш секрет я проникнуть не смог,

Как ни думал, как ни гадал.

Каким образом боль и печаль тех дорог

Переплавить смогли Вы в металл?

В моем сердце бабушки жалость –

Она плача за сына просит,

А сама в Сибири осталась

На печальном холодном погосте.

Ваша светлость, Светлая Память.

Вы недаром даны творцом,

Это было, конечно, не с нами, -

С нашим дедом, с нашим отцом.

Но когда, обласканный Богом,

Я начну забывать беду, -

Помолиться и вспомнить дорогу

Я детей на курган приведу.

(Слайд 46)

        ВЕДУЩИЙ II: Мы еще не до конца осознали всю глубину этой трагедии. Для этого нужно больше времени, и это задача следующих поколений. Мы не знаем, как скажется на генетическом фонде нации «сибирский период» через сто-двести лет. Восстановится ли оборванная духовная связь времен, язык, вера и обычаи?..

В наше раздерганное время как грибы растут националистические и фашистские движения, как будто и не было Великой Отечественной, не было сталинских лагерей и ссыльных народов. Значит, какая-то неправильность есть в воспитании молодых, если они вступают в ряды тех, кто убивал их дедов. И где гарантия, что не повторится новый декабрь сорок третьего? Что-то жуткое копится в воздухе сегодняшнего дня. Давно подмечено: народ, который забывает прошлое, повторяет свою историю еще раз. Молодое поколение не верит официальной пропаганде. Это естественная реакция на ее лживость и ангажированность. Так кому верить? Кто не соврет? Только самые близкие, самые родные.

Горькие исповеди, рассказанные своим внучатам авами и эджями – бабушками и дедушками, – бесценны. Они потрясают своей неприкрытой, некрасивой и страшной правдой.

Читая эти документы, кожей ощущаешь, как ежедневно, ежечасно сталинская система пыталась раздавить честь и достоинство наших отцов и дедов, как пыталась довести их до скотского состояния. И удивляешься: как же они  выжили? Как не обозлились? Не стали зверем? Ведь это подвиг остаться человеком в таких нечеловеческих условиях. Это – подвиг народа! За эти тринадцать лет легче всего было сломаться. Но народ выдержал. Не обозлился. Это и есть крепость нации, ее спокойная сила, величие народа не в его количестве, а в духовной твердости. Не потерять бы ее нам, живущим сегодня.

ВЕДУЩИЙ II: Репрессия против народа по национальному признаку, как составная часть государственной политики сталинской тоталитарной системы будут побуждать ученых-исследователей не одного поколения к заинтересованному и непредвзятому изучению ее, будет будоражить мысли поэтов и писателей образами невинно убиенных. Для того чтобы выявить причины, корни самого этого зла. И чтобы в любом обществе впредь были исключены подобные явления. И любой народ, каким бы малочисленным он ни был, был огражден от подобного государственного произвола и имел гарантию на безопасную жизнь.

(Слайд 47)

ВЕДУЩИЙ I: Наш вечер хочется завершить словами: «Обращение к теме депортации важно не только для нас, но и для будущих поколений. Так пусть же наши потомки никогда не забывают об этих горьких днях в судьбе своих предков, и пусть их никогда не коснется беда своим черным крылом, пусть они вечно живут и процветают на своей исконной земле, пропитанной родным запахом терпкой полыни!..».

ВЕДУЩИЙ II: А вам, дорогие наши ээҗи и аавы, низкий поклон за то, что не сдались, а верили и выжили. Спасибо за то, что вернулись на родину и дали начало новому поколению, спасибо за нас.

ЧТЕЦ:                        Да можно ли забыть

всеобщую беду?!

Да можно ли отнять

у сердца шрам кровавый?!

Великий вам поклон,

умершие в бреду!

Великий вам поклон,

все наши эджи, авы!

Н. Деева

 «Безвинным жертвам посвящается»

        Минута молчания.

На фоне картины Г.О. Рокчинского «Мать-земля родная» звучит запись песни «Ээҗин дун».