Гуманистические идеи творчества Франсуа Рабле
материал по теме

ФЕДЕРАЛЬНОЕ АГЕНСТВО ПО ОБРАЗОВАНИЮ

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ

ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«НАБЕРЕЖНОЧЕЛНИНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ»

ФАКУЛЬТЕТ ПЕДАГОГИКИ И МЕТОДИКИ НАЧАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

КАФЕДРА ПЕДАГОГИКИ И ПСИХОЛОГИИ НАЧАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

Курсовая работа

на тему: Гуманистические идеи творчества Франсуа Рабле

Выполнил студент

0843 группы, 1курс

Кузьмина Ольга Владимировна

Научный руководитель

Кандидат педагогических наук,

доцент

Мухаметшин Азат Габдулхакович

Набережные Челны, 2009

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение…………………………………………………………………………..3

Глава 1. Теоретические основы творчества Франсуа Рабле…………….…….6

1.1. Формирование писателя Франсуа Рабле как гуманиста………….…..6

2.2. Основные идеи гуманистической деятельности Франсуа Рабле…….9

Глава 2. Исследование гуманистических идей Франсуа Рабле в романе «Гаргантюа и Пантагрюэль»…………………………………...……..17

2.1. Изложение теории гуманистического образования и воспитания в романе «Гаргантюа и Пантагрюэль»………………………………...17

2.2. Использование гротеска в романе «Гаргантюа и Пантагрюэль»…...21

Выводы…………………………………………………………………………..27

Заключение……………………………………………………………………...28

Библиография…………………………………………………………………..31

ВВЕДЕНИЕ

Из всех великих писателей мировой литературы Рабле у нас наименее популярен, наименее изучен, наименее понят и оценен.

А между тем Рабле принадлежит одно из самых первых мест в ряду великих создателей европейских литератур. Белинский называл Рабле гениальным, «Вольтером ХVI века», а его роман – одним из лучших романов прежнего времени. Западные литературоведы и писатели обычно ставят Рабле – по его художественно-идеологической силе и по его историческому значению – непосредственно после Шекспира или даже рядом с ним. Французские романтики, особенно Шатобриан и Гюго, относили его к небольшому числу величайших «гениев человечества» всех времен и народов. Его считали и считают не только великим писателем в обычном смысле, но и мудрецом и пророком [11, с. 245].

Все подобного рода суждения и оценки, конечно, относительны. Мы не собираемся решать здесь вопросы о том, можно ли ставить Рабле рядом с Шекспиром, выше ли он Сервантеса или ниже и т.п. Но историческое место Рабле в ряду этих создателей новых европейских литератур, то есть в ряду: Данте, Боккаччо, Шекспир, Сервантес, – во  всяком случае, не подлежит никакому сомнению. Рабле существенно определил судьбы не только французской литературы и французского литературного языка, но и судьбы мировой литературы. Не подлежит также сомнению, что он – демократичнейший среди этих зачинателей новых литератур. Но самое главное для нас в том, что он теснее и существеннее других связан с народными источниками; эти источники определили всю систему его образов и его художественное мировоззрение.

Рабле жил в первой половине XVI века, это время носит название Возрождение [12, с. 76]. Этот период в истории Западной Европы охватывает XV – XVI века. Буржуазия не удовлетворялась религиозным мировоззрением, которое господствовало в средние века, а создала новую, светскую науку, основанную, с одной стороны, на изучение природы, с другой – на изучении древних писателей. Так началось «возрождение» античной, т.е. древнегреческой и римской науки и философии, и потому весь этот исторический период был назван Ренессансом, то есть «Возрождением наук и искусств» [15, с. 130]. Ученые стали отыскивать и изучать древние памятники литературы, затерявшиеся в библиотеках. Во всех областях проявился дух исследования, и появились люди, осмелившиеся выступить против церкви. Они были убеждены: самую большую ценность на земле представляет человек, и все его интересы должны быть сосредоточены на земной жизни, на том, чтобы прожить ее полно, счастливо и содержательно. Эти люди стали называться гуманистами. Гуманисты – это писатели и художники, посвятившие свое искусство человеку [5, с. 129].

В это время вышла книга Рабле – «Гаргантюа и Пантагрюэль». Начинается эта книга с обращения к читателю, в котором Рабле говорит о своей удивительной книге, пересыпанной «солеными» шутками, но вместе с тем удивительно серьезной. Ведь она наполнена «простейшими и нужнейшими советами на все случаи нашей замечательной жизни»: здесь мы найдем рекомендации по правильному воспитанию, перечни нужнейших книг, очерк наилучшего устройства человеческого общества и так далее и тому подобное.

Изучение педагогических идей Рабле актуально и в настоящее время, так как личность человека формируется и развивается в результате воздействия многочисленных факторов, объективных и субъективных, природных и общественных, внутренних и внешних, независимых и зависимых от воли и сознания людей, действующих или согласно определенным целям. При этом сам человек не мыслится как пассивное существо. Он выступает как субъект своего собственного формирования и развития. Что в ходе данного исследования мы устанавливаем.

Таким образом, объектом исследования являются идеи гуманистического образования  и воспитания школьников.

Предмет исследования – влияние   гуманистического воспитания и образования на формирование личности школьников.

Цель – изучить   теории гуманистического образования и воспитания изложенные в романе Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», сопоставить два типа воспитания и образования – схоластический и гуманистический.

Задачи:

1) изучить основные этапы биографии писателя Франсуа Рабле, многообразие его гуманистической деятельности (медицина, юриспруденция, филология, археология и др.);

2) рассмотреть  общечеловеческие нормы гуманистической морали (доброты, взаимопонимания, милосердия, сочувствия и др.) в романе «Гаргантюа и Пантагрюэль»;

3) определить идеи и принципы гуманистического образования и воспитания в творчестве Рабле.

Глава 1. Теоретические основы творчества Франсуа Рабле

1.1. Формирование писателя Франсуа Рабле как гуманиста

Как и о жизни Сервантеса или Шекспира, о жизни Рабле складывались легенды. Одной из самых распространенных была легенда о медонском кюре, этаком брате Жане на покое, размышлявшем в тиши своих виноградников. В действительности жизнь Рабле прошла среди опасностей, в преодолении трудностей, в борьбе. Как и все гуманисты его времени, он много путешествовал, изъездил Францию, побывал в Италии, Швейцарии и, очевидно Германии, знал древние и новые языки, интересовался как гуманитарными, так и естественными науками, был не только писателем, но и врачом, принимал участие в политической жизни страны, выполняя дипломатические поручения, и т.д. Даже в науке, казалось бы далекой от политики, в медицине, был политиком и борцом. К Рабле как нельзя лучше подходят слова Ф. Энгельса о титанах возрождения, которые были чем угодно, но только не людьми буржуазно ограниченными.

Франсуа родился в имении своего отца Антуана Рабле, юриста и землевладельца, сына зажиточного крестьянина. Точные дата и место рождения Рабле неизвестны. Путем всевозможных выкладок ученые (например, Абель Лефран) пришли к выводу, что родился Рабле в 1494 году, быть может 4 февраля, где-то около Шинона. Окрестности Шинона играют столь большую роль в книгах Рабле, описаны они так точно и с такой любовью, что можно заключить, что детские годы писателя прошли на берегах Вьенны. Такое «сельское» детство, проведенное среди родной природы, среди полей и лугов, было характерно для Ронсара, Дю Белле, д'Обинье. Эти писатели, выдающиеся представители французского Высокого и позднего Ренессанса, были родом из одной области – из долины Луары и ее притоков. Если вспомнить, что в этой долине сосредоточилось наибольшее число памятников французской ренессанской архитектуры, то оба эти факта покажутся в известной мере симптоматичными: долина Луары стала в некотором смысле колыбелью французского Возрождения.

Когда Рабле исполнилось семь лет, родители отдали его в монастырскую школу, а в шестнадцать лет мальчика постригли в монахи.

Монастырь, в который вступил юный Рабле, принадлежал францисканскому ордену. Мона хам-францисканцам не разрешалось заниматься науками, не разрешалось даже читать книги, за исключением только богословских. В одном из правил монастырского устава говорилось: «Монах,   не   умевший  читать до  пострижения,   не  должен  учиться  этому   искусству  в стенах  монастыря» [1, с. 245].

Но молодой Рабле был необыкновенно любознателен и монастырскому уставу не подчи нялся. С юношеских лет он пристрастился к чтению, отлично изучил древнегреческий и латин ский языки и тайком читал древних авторов – философов и поэтов. За эти занятия Рабле не раз подвергался наказаниям. Понимая, что монашеская жизнь ему не подходит, он решил бе жать из монастыря. Он нашел приют у своего друга и покровителя, епископа Жофруа д'Эстисака. Тут он мог целиком отдаться своей страсти и с упорством продолжал изучать древние языки и естественные науки, особенно медицину. Много лет он занимался лечением больных и получил звание бакалавра, а затем и доктора медицины. Однако Рабле оставался всего-навсего беглым монахом, и, чтобы примириться с церковной властью, он решил испросить у римского папы прощение за самовольный уход из монастыря. Он воспользовался для этого тем, что друг его детства кардинал Дю Беле уезжал в Рим, к панскому двору. Рабле поступил к кардиналу в ка честве секретаря и отправился вместе с ним в путешествие. Ехали они медленно, останавливаясь в каждом городе, и Рабле с интересом наблюдал новые для него города и нравы их жителей. В Риме он пробыл довольно долго и отлично изучил этот «вечный город» с остатками его древ него величия, с его многочисленными церквями, с бесконечными богослужениями и религиоз ными процессиями, с паломниками и богомольцами, стекавшимися туда изо всех стран католиче ской Европы. В Риме Рабле принимает участие в дипломатической работе, встречается с госу дарственными деятелями, а затем вступает в переписку с крупнейшими учеными Франции и Европы.

Получив от папы прощение, Рабле возвратился во Францию. Начались характерные для гуманиста Возрождения годы странствий по университетским городам Франции и её торговым центрам, обогатившие Рабле знанием жизни, культуры, экономики.

Он изучал право в Пуатье, медицину в Монпелье, где ему присудили степень бакалавра в 1530 году, позже – доктора медицины в 1537 году. Большой успех имели здесь его лекции. Его методология обнаруживают в нем прежде всего гуманиста: Рабле публично комментировал анатомические сочинения Гиппократа и Галена, делая пояснения непосредственно на вскрытом трупе. И в этом он – сын Возрождения, положившего начало действительно научному изучению человека. Не будь Рабле великим писателем, он мог бы войти в историю культуры как замечательный медик. В должности врача Рабле работал в Лионе, Нарбонне, Монпелье и за пределами Франции. Почему Рабле покинул Монпелье, не вполне ясно; быть может, жажда знаний гнала его дальше, в новые культурные центры, не исключено также, что смелость его научной методологии могла вызвать придирки властей. Так или иначе гуманистические штудии приводят Рабле в Лион, оплот гуманизма. Богатый город, пользовавшийся относительной самостоятельностью, Лион постепенно превращался в культурную столицу страны. В первой половине века лионские издатели и типографы заметно обгоняли парижских. С Лионом связана деятельность Маргариты Наварской, Деперье, Этьена Доле, Мориса Сева и его школы.

 Теперь он мог выполнять обя занности священника, и в конце жизни, после многочисленных путешествий и скитаний, он полу чил приход в Медоне, в местечке поблизости от Парижа. Его так и называли потом «веселый медонский священник». Однако Рабле не был религиозен и не верил в загробную жизнь. Говорят, что, умирая, он сказал: «Я отправляюсь на поиски великого может быть», выразив этими словами свое неверие в загробное существование и в бессмертие души [13, с. 86]. Рабле умер в Париже 9 апреля 1553 года, на шестидесятом году жизни.

Непрерывные скитания, побеги, преследования властей и нападки богословов, не всегда надежные покровительства образованных сеньоров и порой капризная благосклонность короля – через все это пришлось пройти Рабле. Как и для многих его современников, для писателя были характерны религиозные сомнения; он не порвал до конца с католицизмом, но зло высмеял всю его догматику. В вопросах религии для Рабле на первом плане всегда оставалась этическая сторона. Как гуманист, он признавал за человеком неотъемлемое право свободного выбора; вся его жизнь была борьбой за духовную свободу. Последовательное отстаивание права на свободу воли роднит Рабле с рядом других мыслителей Ренессанса, прежде всего с Монтенем.

Таким образом, соб ственный путь художника не был ни простым, ни безоб лачным, ему многое довелось узнать и испытать тем самым, его жизненный путь был довольно таки насыщенным и разнообразным. Он много путешествовал, знал древние и новые языки, интересовался как гуманитарными, так и естественными науками, был не только писателем, но и врачом, также принимал участие в политической жизни страны и т.д.

1.2. Основные идеи гуманистической деятельности Франсуа Рабле

Первая половина XVI века, время, когда жил Рабле, носит название Возрождения. Этот период в истории Западной Европы охватывает XV–XVI века. Быстро развивавшаяся в это время буржуазия не удовлетворялась религиозным мировоззрением, которое господствовало в средние века, и создавала новую, светскую науку, основанную, с одной стороны, на изучении природы, с другой – на изучении древних писателей. Так началось «возрождение» античной, то есть древнегреческой и римской, науки и философии, и потому весь этот исторический период был назван «Ренессансом», то есть «Возрождением наук и искусства» [15, с. 130]. Ученые стали отыскивать и изучать древние памятники литературы, затерявшиеся в библиотеках, а часто испорченные невежественными монахами. Во всех областях проявился дух исследования, и впервые подверглась серьезной критике католическая религия. Началась так называемая «реформация церкви», или протестантизм. Протестанты вступили в открытую борьбу с папской властью. Они не при знавали папы, монашества, светской власти церкви. В свою очередь и католическая церковь, по няв угрожавшую ей опасность, приняла меры для борьбы с начинавшимся движением. Для этой цели были организованы новые монашеские ордена, как, например, знаменитый орден иезуитов, учреждена инквизиция – особый суд для расследования дел по обвинению в ереси. Инквизи ция боролась против «свободомыслия» с невероятной жестокостью. Стали сотнями сжигать на кострах так называемых «еретиков» – иноверцев или тех, кто был заподозрен в невыполнении каких-либо церковных обрядов. Такое сожжение называлось аутодафе, то есть по-испански — «акт веры» [22, с. 429]. Наконец, в Германии и в Нидерландах вспыхнули войны между протестантами и католиками, впоследствии перебросившиеся во Францию и в Англию и залившие всю Европу потоками крови.

В такие бурные времена и появилась книга Рабле – «Гаргантюа и Пантагрюэль». Она вы ходила в свет отдельными частями от 1532 до 1552 года, а последняя ее часть вышла в свет уже после смерти ее автора.

При всём разнообразии гуманистической деятельности Рабле (медицина, юриспруденция, филология, археология и другие), он как писатель – «муж единой книги» [11, с. 243]. Но эта книга – энциклопедический памятник культуры французского Возрождения, религиозной и политической жизни Франции, её философской, педагогической и научной мысли, её духовных устремлений и социального быта; произведение, сопоставимое по художественной и историко-культурному значению с «Божественной комедией» Данте и «Человеческой комедией» О. Бальзака. Это произведение (начиная с подзаголовка «книга полная пантагрюэлизма») – насквозь концептуальное, с последовательно выдержанным гуманистическим углом зрения.

Рабле прежде всего – гений комического. Источник смеха Рабле не только уже отмеченное движение жизни во времени, но и «несокрушимая жизнерадостность» здоровой человеческой натуры, способной возвыситься над временным своим положением, понять его как временное; комизм независимости сознания, несоответствия его обстоятельствам, комизм «спокойствия духа» (скрытая ирония в неизменно положительных сентенциях невозмутимого мудреца Пантагрюэля, открытая ирония трусливого Панугра над самим собой и своими «страхами»). В целом смех Рабле – не сатира, к которой он часто близок по материалу (социальные пороки), но не по тону, весёлому и веселящему, глумящемуся над злом, но лишённому тревоги, страха перед ним. Он далек и от юмора, витающего между комическим и грустным; смех Рабле не претендует на сердечность и не взывает к сочувствию. Это многозначный по оттенкам, но всегда бодрый, радостный, «чисто комический», праздничный смех, как в античном «комосе» («гулящая компания ряженных») [28, с. 161] на празднествах Диониса; извечно народное чувство смеха как симптома счастья, довольства жизнью, беспечности, здоровья. Но смех, согласно доктору медицины Рабле, обладает и обратной, исцеляющей и возрождающей силой, рассеивая скорбь, чувство разлада с жизнью как упадочное «болезненное» состояние духа (в медицине XVI века широко распространена теория лечения недугов смехом). Вслед за Аристотелем Рабле заявляет, что «смех свойственен человеку». Смех свидетельствует о ясном духовном зрении и дарует его, «освобождая от всяких аффектов», замутняющих сознание, смех играет для познания жизни «терапевтическую» роль [3, с. 71].

Слава Рабле в потомстве и его «репутация» как мастера комического весьма поучительны: на протяжении четырех столетий постепенно раскрывается величие и многогранность его смеха. Современники свидетельствуют о всенародной популярности Рабле в XVI веке: Рабле равно ценят гуманисты и простой народ (страницы «Пантагрюэля» читались на площадях во время карнавалов); никому тогда роман Рабле не казался загадочным. Но уже для XVII века с его культом приличий, для классицистов забавный Рабле – всего лишь писатель нецивилизованной природы, хотя и безумно смешной, или – когда за ним признается и мудрость – в целом «неразрешимая загадка», «химера», более всего ценили тогда Рабле свободомыслящие. ХVIII век открывает критическое, гражданское начало смеха «Гаргантюа и Пантагрюэля» как сатиры на папу, церковь и все события того времени, шутовством зашифрованной; отсюда и расцвет аллегорического истолкования Рабле; общественность французской революции видела в нем великого предшественника, родной город Рабле в годы революции переименован в Шинон-Рабле [3, с. 97].

Рабле дал грандиозную и синтетическую в своей основе картину жизни Франции. Он нашел в этой панораме место для всех слоев современного ему общества. С большой любовью и пониманием его нужд и забот изображено крестьянство, вообще жизнь деревни и ее обитателей – от беднейших крестьян и бродяг до мелких провинциальных сеньоров. Не менее подробно нарисована жизнь города, причем городское общество изображено не единым, а разделенным на многочисленные слои и прослойки – тут и отцы города, богатеи, ненавистные народу ростовщики-лихоимцы, тут и городской плебс, пестрый, горластый, нечистый на руку, постоянно причиняющий хлопоты властям, тут и мастеровой люд – ремесленники всех мастей, пекари и пивовары (если вспомнить, как много едят и пьют герои Рабле, станет ясно, сколь подробно описан этот труд), тут рыночные и уличные торговцы, тут городская интеллигенция, тут судейские, духовенство, бродячие жонглеры и комедианты, врачи-шарлатаны, гадалки, предсказатели судьбы и составители гороскопов, степенные горожане и непотребные девки. Писатель переносит нас то в захолустный замок, то во дворец короля, то в монастырскую келью, то в аудиторию университета.

Современное писателю общество показано в различные моменты его жизни – в дни мира и в дни войны, в обстановке неудержимого ярмарочного веселья и в тяжелую годину засухи, неурожая и мора. Рабле не только дает широкую картину жизни общества в реалистической достоверности ее бытовых деталей. Писатель стремится вскрыть общественные связи людей и внутренние пружины социальных отношений. Это стремление к аналитичности уживается с переполняющими книги Рабле мифологиче скими образами, чисто «раблезианскими» ги перболами, потрясающим по выразительности и точности гротеском. Писатель понимает зна чение обобщения в искусстве. Поэтому в его романе постоянно появляются единично-конк ретные и в то же время типизированные, обоб щенные образы. В зависимости от отношения к ним автора их характеры, их внутренняя сущность раскрываются по-разному. По под бору этих образных, сатирических в своем большинстве средств книги Рабле чрезвычайно бо гаты, многообразны, синтетичны. Писатель ус воил изобразительные приемы сатирической литературы Средневековья, Лукиана, гумани стической сатиры Возрождения, сумев избе жать любой односторонности и условности или чрезмерной схематичности и приземленности. У Рабле царствует стихия смеха, то саркасти ческого, то бесхитростного, то горького. Впер вые в истории французской литературы Рабле столь широко пользуется унаследованным от классиков и от Вийона и Маро приемом иро нии, закладывая тем самым основы традиции, выявившиеся и у Лафонтена, и у Вольтера, и у Франса, и у многих других выдающихся писателей Франции.

Сатирическое изображение и преображение действительности предполагают известные сдвиги пропорций, заостренность, порой дале ко идущее нарушение внешнего правдоподобия. Однако у Рабле этот характерный для литера туры Возрождения гиперболизм не нарушал внутренней правды образа, не лишал нарисо ванную писателем картину человеческого бы тия   жизненной   достоверности.

Писатель эпохи Возрождения, Рабле широко раздвигает рамки рисуемой им картины. Перед читателем проходят не только жители всех почти французских провинций, но и немцы, итальянцы, голландцы, англичане, шотландцы, иностранная речь все время звучит со страниц книги. Но Рабле идет еще дальше – он отправляет своих героев на поиски неведомых стран, и перед нами мелькают не только реальные Турция или Северная Африка, татарское ханство или Московия, но и совершенно фантастические земли и народы, сказки о которых – после путешествия Колумба, Магеллана, Картье – стали пользоваться большой популярностью.

Подлинный культ Рабле утвердился в период романтизма, когда его ставят рядом с Гомером, Данте и Шекспиром, «родоначальными гениями» европейских литератур. Органичное сращение в образах Рабле противоположных начал – высокого и низменного, оценивается В. Гюго как идеал гротеска, выдвигаемого романтиками в качестве ведущего принципа для современного искусства. Для Бальзака Рабле – величайший ум человечества нового времени («Кузен Понс»).

Во всей глубине кризис современного раблеведения на Западе обозначился после выхода известной книги историка Л. Февра. Художественное мышление Рабле, свободное от рассудочности последующего искусства, пронизанное стихийной диалектикой, Февр истолковал как родственное «дологическому мышлению», недоступное сознанию нового времени; «донаучные» идеи Рабле объявлены духовно «бездетными», не оказавшими влияния на последующую мысль, а смех – «лишённым значения», всего лишь архаическими (до эпохи Реформации!) фамильярными шутками благочестивого католика. Исследователь ХХ века не должен, согласно А. Лефевру, доверять своему чувству комического, читая Рабле, который тем самым становится «писателем не столько непóнятым, сколько просто непонятным» [28, с. 168].

В монографии М.М. Бахтина (1965 года) обоснована новая интерпретация романа Рабле как вершины многовековой нелитературной, неофициальной линии народного творчества, слившейся в эпоху Возрождения с гуманизмом, а в романе Рабле единственный раз во всей мощи вошедшей в литературу. Роман раскрывается как образец «празднично карнавального» искусства с особым двузначным «амбивалентным» смехом, где хула и хвала, смерть и рождение слиты как две стороны процесса «возрождения через осмеяние», с особым поэтическим языком «гротескного реализма», понимание которого позднее было почти утрачено, чем и объясняется парадоксальная история репутации Рабле в потомстве. Роман Рабле, согласно Бахтину, играет поэтому исключительную «освещающую» роль для понимания художественного творчества прошлых эпох мировой литературы, – помимо его значения для фольклорного искусства.

В России популярность Рабле начинается по сути только после 1917 года; единственный дореволюционный перевод «Гаргантюа и Пантагрюэля» А.Н. Энгельгардта совершенно неудовлетворителен. В 1929 появился сокращенный перевод Н.М. Любимова – одно из высших достижений переводчика искусства в русской литературе [11, с. 248].

Таким образом, Рабле, подобно Леонардо да Винчи и другим деятелям эпохи Возрождения, воплотил в жизнь идеальное представление гуманистов об «универсальном человеке». Поистине энциклопедический характер знаний, необыкновенное идейное и художественное богатство его книг – все это сделало писателя центральной фигурой французского Ренессанса.

Глава 2.  Исследование гуманистических идей Франсуа Рабле в романе «Гаргантюа и Пантагрюэль»

2.1. Изложение теории гуманистического образования и воспитания в романе «Гаргантюа и Пантагрюэль»

В 1532 году Рабле прочел вышедшею в Лионе народную книгу «Великие и неоценимые хроники о великом и огромном великане Гаргантюа» − анонимную пародию на рыцарские романы. Рабле нашел в народной смеховой культуре ту занимательную форму, которая позволяла ему сделать гуманистические идеи доступными широкому кругу читателей. В следующем году он опубликовал свое продолжение народной книги – «Страшные и ужасающие деяния и подвиги преславного Пантагрюэля, короля дипсодов, сына великого великана «Гаргантюа», а в 1534 году взамен народной книги – «Бесценную жизнь великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля» (ставшую первой книгой романа, в то время как ее предшественница заняла в нем второе место), обе – под псевдонимом Алькофрибас Назье (анаграмма имени и фамилии автора). После 12-летнего перерыва, связанного с усилением гонений на гуманистов, вышли уже подписанные подлинным именем автора третья, четвертая и – посмертно – пятая книги романа «Гаргантюа и Пантагрюэль», величайшего памятника французского Ренессанса.

Среди многочисленных трудов, посвященных Рабле, книга советского филолога М.М. Бахтина «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» [3] издана на десятках языков и широко используется фило логами, историками, философами и психологами.

В данной работе Бахтин отмечал: «Рабле – труднейший из всех классиков мировой литературы, т.к. он требует для своего понимания существенной перестройки всего художественно-идеологического восприятия, требует глубокого проникновения в мало и поверхностно изученные области народного смехового творчества» [3, с.73].

Рабле нас подкупает несокрушимой жизнерадостностью, в которой он видит естественное свойство человеческой натуры возвыситься над преходящим и временным, по стичь «веселую относительность бытия». Между тем соб ственный путь художника не был ни простым, ни безоб лачным, ему многое довелось узнать и испытать.

Название «Гаргантюа и Пантагрюэль» – как бы общая обложка, обнимающая пять книг, каждая из которых обозначена автором в традициях XVI века довольно пространно. Вот, к примеру, первая: «Повесть о преужасной жизни великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля, некогда сочиненная магистром Алькофрибасом Назье, извлекателем эссенции. Книга, полная пантагрюэлизма» [21, 22, 23].

Унылому читателю покажется, что автор его дурачит: зачем называть себя нелепым именем Алькофрибас, зачем темнить со сроками написания книги, что за квинтэссенцию он извлекает и откуда такое слово – пантагрюэлизм. Читатель веселый поймет, что ему предлагают вместе посмеяться.

Но с самого начала писатель стремиться не только развлекать. Он протестует против попыток расценить его книги как забавную сказку или приглашение к пиршественному столу. В авторском посвящении содержание романа сравнивается с капелькой мозга, заключенного в твердую костную оболочку, и как собака разгрызает мозговую кость, так призывает он читателя разгрызть «эти прекрасные лакомые книги» ради заключенной в них мудрости – «мозговой субстанции» [15, с. 32]. Вопреки религиозному аскетизму Рабле проповедует народную истину о том, что в здоровом теле – здоровый дух.

В книге первой большой раздел романа [23, с. 56] посвящен изложению педагогических идей Рабле. Писатель сопоставил два типа воспитания и образования – схоластический и гуманистический. При этом он использовал очень наглядный пример: изобразил один день жизни Гаргантюа под руководством учителей-схоластов из Сорбонны и один день его жизни под руководством мудрого гуманиста Понократа. Если первое описание передает бесцельность схоластического образования, то второе показывает разумность, гармоничность, полезность гуманистического образования и воспитания, для которого используется каждая минута бодрствования и любая жизненная ситуация и которое построено на конкретности, доступности, наглядности, целесообразности, разнообразии приемов, развитии интересов, связи с жизнью.

В романе из многочисленных образов-персонажей выделяются три. Образ короля-гуманиста представлен сразу тремя персонажами: король Грангузье, его сын Гаргантюа и сын Гаргантюа Пантагрюэль, все они изображаются великанами, любящими жизнь с ее радостями, но в 3 – 5 книгах романа Пантагрюэль становится вполне соразмерным обычному человеку, утрачивает непобедимость и подчас оптимизм. Образ выходца из народа, физически мощного, несколько неотесанного, но смекалистого и честного монаха – брата Жана Зубодробителя подчеркивает идею деятельного добра. Третий центральный образ – умного, но бесчестного плута Панурга – так как описывается в романе: «Панург был мужчина лет тридцати пяти, среднего роста, не высокий, не низенький, с крючковатым, напоминавшим ручку от бритвы, носом, любивший оставлять с носом других, в высшей степени обходительный, впрочем слегка распутный и от рождения подверженный особой болезни, о которой в те времена говорили так: «Безденежье – недуг невыносимый». Со всем тем он знал шестьдесят три способа добывания денег, из которых самым честным и самым обычным являлась незаметная кража, и был он озорник, шулер, кутила, гуляка и жулик, каких и в Париже немного. А в сущности, чудеснейший из смертных.

Великаны Рабле превосходят обычных людей не толь ко объемами желудка. Их отличают спокойная мудрость и широта знаний. Большую роль в создании романа сыгра ло знакомство Рабле с античной наукой и философией. У греческих и римских авторов Рабле находит много созвуч ных мыслей и образов. Из античности Рабле воспринимает идеал гармонии, требование, чтобы равно развивались душевные и физические возможности человека. Так, в сказочной, аллегорической форме проповедует Рабле лю бимую мысль ренессансного гуманизма о безграничных возможностях человеческой природы. Но на собственном примере знает он и другое – подлинно образованным че ловеком можно стать только ценой больших усилий и не устанного труда. Неправильно организованное образова ние оглупляет ученика. Одним из первых в Европе Рабле излагает научную систему воспитания, которую признает и современная педагогика.

Осмеяние пережитков прошлого в литературе для Рабле, как и для Сервантеса, не было главным. Рабле боролся не столько с литературными староверами, сколько с вполне реальным наследием прошлого в жизни. Не менее значительным было для писателя утверждение нового, гуманистического мировоззрения. Это утверждение нового осуществляется двояким путем – отрицанием (чаще всего при помощи осмеяния, доведения до абсурда) черт старого мира: государственных установлений, судопроизводства (эпизод тяжбы Лижизада и Пейвино), схоластической псевдоученности (диспут Таумаста с Панургом), религиозной нетерпимости и т.д., но также и отстаиванием гуманистических принципов. Самый серьезный эпизод книги, в целом полной неудержимого веселья, − письмо Гаргантюа Пантагрюэлю [23, с. 180]. Это важнейший манифест французского гуманизма, он провозглашает свободу разума, призывает беспрестанно совершенствоваться, восхваляет науки, с которых теперь «сняли запрет». Рабле набрасывает программу гуманистического воспитания, куда включается всего изучение филологических дисциплин, истории, естествознания, астрономии и т.д. Письмо Гаргантюа – интереснейший документ из истории педагогической мысли эпохи Возрождения.

Рабле верит, что «государства будут счастливы тогда, когда короли будут философами или философы королями» [23, с.174]. Из второй книги романа мы узнаем, что и Пантагрюэль, поехавший для пополнения знаний в Париж, «занимался весьма прилежно и отлично успевал». В письме Гаргантюа Пантагрюэлю излагается гуманистическая программа Ре нессанса. Прежде всего Рабле верит, что человеческий род может «совершенствоваться беспрестанно» и дети должны стать умнее и добрее отцов. Сравнивая собственную молодость с юностью Пантагрюэля, Гаргантюа советует сыну: во-первых, изучить в совершенстве языки, во-вторых, раз вивать в себе склонность к точным и естественным нау кам, в-третьих, помнить, что «знание, если не иметь сове сти,   способно  лишь   погубить   душу» [23, с. 173].

Программа Рабле-гуманиста содержится не только в письме Гаргантюа. В упоминавшемся рассказе Эпистемона заключено важнейшее положение раблезианской религиозной этики: «Таким образом, − пишет Рабле, − те, что были важными господами на этом свете, терпят нужду и влачат жалкое и унизительное существование на том. И наоборот: философы, и все те, кто на этом свете бедствовал, в свою очередь, стали на том свете важными господами» [23, с. 255].

Живя в гуще политической борьбы XVI века, Рабле осознает, что созданным им идеал короля – всего лишь мечта, что вокруг гораздо больше монархов, одержимых манией величия, чем великих по-настоящему. И хотят они не мира, но войны. Тема войны проходит сквозь все пять томов. Ее разнообразные лики неизменно злы и уродливы. Короли Пикрохол и Анарх, военачальники и генералы – Улепет, Фанфарон, Вурдалак, глупое войско из Диких кол бас, всевозможные разбойники и грабители представляют собой ядовитую сатиру на одну из главных болезней че ловечества.

Таким образом, демократическая мораль писателя, связанная с его политическими и философскими взглядами, глубоко антиаскетична и свободна от предначертаний церкви. Отвергая первородный грех, Рабле отстаивает тезис, что человек добр по природе и становится злым лишь от уродующих его условий жизни. Здесь он кое в чем предвосхищает руссоистскую теорию «естественного человека» [4, с. 433]. Утверждая веру человека, Рабле оставляет за богом роль перводвигателя Вселенной и нелицеприятного судьи, но полагает, что человек в своем непрерывном развитии, в овладении все новыми знаниями когда-нибудь сравняется с божеством.

2.2. Использование гротеска в романе «Гаргантюа и Пантагрюэль»

Гротеск как особый литературный прием, основанный на соединении несоединимого в области зримых форм (в отличии от парадокса – соединения несоединимого в области мысли), был осмыслен только в XVIII – начале XIX веков. В романе Рабле гротеск реализован на различных уровнях текст. Гротеск становится для писателя формой выражения важнейших гуманистических идей – реабилитации плоти и свободного отношения к святыням. Обе идеи раскрываются, в частности, в эпизоде рождения Гаргантюа. Его мать, великанша Гаргамела, носила плод в чреве 11 месяцев и продолжала бы быть беременной и дальше, но однажды объелась, съев 16 бочек, 2 бочонка и 6 горшков требухи. Из-за этого Гаргамелу так раздуло, что ребенок родился через ухо. Автор при этом замечает: «Разве тут что-нибудь находится в противоречии с нашими законами, с нашей верой, со здравым смыслом, со Священным Писанием? Я, по крайней мере, держусь того мнения, что это ни в чем не противоречит Библии. Ведь для бога нет ничего невозможного, и если бы он только захотел, то все женщины производили бы на свет детей через уши» [23, с.31]. Важно отметить, что в гротескном увеличении плоти Рабле не придерживается никаких масштабов и пропорций.

Переводчик Н. М. Любимов великолепно передает сло весное богатство романа Рабле: «В то время в аббатстве находился монах по прозванию брат Жан Зубодробитель, человек молодой, прыткий, щеголеватый, жизнерадостный, разбитной, храбрый, отважный, решительный, высокий, ху дощавый, горластый, носатый, мастак отбарабанить часы, отжарить мессу и отвалять вечерню, – одним словом, са мый настоящий монах из всех, какими монашество когда-либо монашественнейше омонашивалось. Помимо всего прочего, по части служебника он собаку съел» [22, с. 152].

Монах, услышав шум, производимый неприятелем на виноградниках, вышел узнать, в чем дело, и обнаружил, что враги обрывают виноград и монастырь лишится годо вого запаса вина. «...И вот брат Жан, не говоря худого слова, обрушился на них со страшною силой и, по старин ке колотя их по чему ни попало, стал расшвыривать, как котят. Одних он дубасил по черепу, другим ломал руки и ноги, третьим сворачивал шейные позвонки, четвертым отшибал поясницу, кому разбивал нос, кому ставил фонари под глазами, кому заезжал по скуле, кому пересчитывал зубы, кому выворачивал лопатки, иным сокрушал голени, иным вывихивал бедра, иным расплющивал локтевые ко сти...» [23, с. 256].

Но хочет ли автор на самом деле, чтобы ему поверили, мог ли брат Жан перебить «всех врагов до единого в количестве тринадцати тысяч шестисот двадцати двух чело век». Рабле любит большие числа. Добавляя к тысячам какие-нибудь единицы, он словно посмеивается над слиш ком серьезным читателем, требующим полного правдопо добия и не понимающим, что литературный вымысел не может  быть точным  слепком  с действительности.

Непохожа на обычные монастыри и Телемская обитель, которую Гаргантюа создает для брата Жана в награду за его подвиги. Собственно, это даже не монастырь, а модель идеального человеческого содружества. Слово «телем» означает по-гречески «свободное желание» [11, с. 250]. В монастырях все размерено и подчинено церковным службам, главная же заповедь Телема: «Делай, что хочешь» [23, с.141]. Обыкновенно монахи дают три обета – целомудрия, бедности и послу шания. В Телеме постановлено, что каждый может всту пить в брак, быть богатым и пользоваться полной свобо дой. В монастырь идут хромые, кривые, уродливые, глупые, «лишние рты».  В Телем  принимают красивых  и  статных мужчин и женщин. Что касается возраста, то для девушек установлен предел – от десяти до пятнадцати лет, а для юношей – от двенадцати до восемнадцати лет. И все они умеют читать, писать, играть на музыкальных инструментах, а кроме того, так свободно владеют пятью или шестью языками, что сочиняют на них стихи и прозу. А самое главное – живут   они   удивительно   дружно.

Для чего изображает Рабле это утопическое аббатство, что означает надпись на воротах Телема. Дело в том,   что средневековое общество не знало понятия свободы,   в кото ром побуждения отдельной личности согласовывались бы с интересами   коллектива.   Феодальная   вольница  считалась лишь с собственными желаниями, если даже они шли враз рез с интересами других людей. Рабле верит, что сама при рода,   наделяет   просвещенных  людей  стремлением  делать добрые дела и избегать порока, и что в человеке заложена внутренняя потребность к гармоничному общению. Он вводит в обиход понятие «компания» – свободный союз людей объединенных  общностью  вкусов  и  интересов, когда нет места  ссорам  и  разногласиям [23, с. 147].  У  телемитов заведено   что если  кто-то предлагает поехать на охоту – все едут   погу лять в поле – все идут, все стремятся делать то, чего хо чется одному, а один, в свою очередь, не отделяет себя от других.

И когда вокруг Пантагрюэля складывается добрая ком пания «пантагрюэлистов», в ней принцип этот тоже дейст вует неукоснительно, хотя великан дружит далеко не с идеальными людьми. Бывший монах брат Жан – храбрец и весельчак, но ужасный неряха. Рабле, а затем и иллюст раторы   книги   изображают  его   с  постоянной  каплей  под носом.

Главным врагом Рабле оказалась Сорбонна, высшая богословская школа, основанная в 1257 году монахом Робероде Сорбоном и ставшая позже теологическим факуль тетом университета, оплотом католической церкви. Именно «сорбонисты», которым в XVI веке поручается духовная цензура, осуждают роман Рабле. И писатель понимает, сколь серьезно это осуждение. Ведь в том же 1546 году, когда выходит третья книга, на одной из парижских пло щадей сжигают его старого друга, гуманиста Этьена Доле, а самому Рабле приходится покинуть пределы Франции. Но уезжая, писатель все же оставляет лионскому издателю четвертую книгу, в которой содержатся злые аллегории на церковников-фанатиков и перепуганных современников. Это   прежде   всего   «панургово   стадо» [11, с.250].

В четвертой книге есть аллегория – эпизод морской бури. Мировая литература уже в античности пользовалась этим образом для обозначения смутных времен. У Рабле это одновременно поэтическая картина и грозной, разбушевавшейся стихии, и гражданской войны во Фран ции, вызванной религиозными распрями. Не случайно буре предшествует вполне земная встреча «пантагрюэлистов» с девятью судами, груженными монахами всех орденов и мастей, направляющимися на церковный собор для защи ты «истинной веры». Поэтому и самый мудрый из путни ков – Пантагрюэль – вскоре приходит в уныние и дурное расположение духа, обычно ему совершенно несвойственные. Зато потом под ударом грома он не хнычет и не пугается, противостоит буре, а брат Жан, Понократ, Гимнаст и прочие усердно ему помогают. Один лишь Панург, полумертвый от страха, только и может, что призывать на помощь святых угодников да творить молитвы, о которых в обычное время и не вспоминает.

Изображение бури для Рабле – повод показать, как меняются люди перед лицом смертельной опасности, как порой вольнодумцы и забияки вдруг оказываются трусами и ханжами. В годы наступления реакции и угрозы церковного суда инквизиции Рабле, надо думать, нередко наблюдал такие превращения.

Нападки на изъяны современной ему жизни содержатся и на тех страницах Четвертой и Пятой книг, где Рабле описывает различные острова, посещенные Пантагрюэлем и компанией на пути к оракулу Божественной Бутылки.

К наиболее мрачным частям Пятой книги принадлежат главы об острове «Застенок» [23, с. 627], где живет Цапцарап – эрцгерцог Пушистых Котов. Коты отвратительны внешне – с приплюснутыми носами, с шерстью, растущей мехом внутрь, крепкими когтями, из которых невозможно выр ваться. Но еще страшнее Пушистые Коты по своей сути. Они питаются маленькими детьми, вешают, пытают и жгут всех без разбора. Порок у них зовется добродетелью,  злоба переименована в доброту, измена – в верность, кра жа – в щедрость. Рабле изображает здесь феодальный суд, царство насилия и вымогательств под маской закон ности. Только благодаря сообразительности Панурга, су мевшего дать негодяям взятку, друзьям удается усколь знуть с острова «Застенок».

Последние страницы романа не вполне ясны. Многое в них, вероятно, сознательно не досказано, не завершено. Но сущность программы, которую предлагает Рабле своим чи тателям, определена достаточно четко: работайте, труди тесь, обратитесь к незамутненному источнику знания, от бросив предубеждения и схоластику, воспитывайте в себе, как великан Пантагрюэль, гуманную невозмутимость и добрую силу, то настроение «веселости духа», которое по лучило   название   «пантагрюэлизма».

Таким образом, «Уроки» книг Рабле даны не в скучной форме нази дания, перечисления, а шутя, балагуря, с постоянными пре увеличениями. Преувеличены, гротескны размеры людей-великанов, сила брата Жана, озорство Панурга. Но вовсе не преувеличены опасности, которые людям приходится преодолевать. Гротеск означает не только преувеличение, происхождение этого понятия восходит к живописным изображениям в итальянских гротах, где рука художника только дополняла фантазии, созданные самой природой. Гротеск – это и переплетение разнородных частей. Гротесковыми являются образы русалки – женщины с хвостом рыбы, Цапцарапа – зверя с повадками судейского чиновника, Панурга – умника и жестокого озорника…

ВЫВОД

Итак, в ходе проведенной работы установлено, что Рабле в вопросах воспитания оказывается передовым мыслителем-гуманистом. Его педагогическая система отвечала насущным запросам времени, когда схоластическая псевдоученость уступала место – в ожесточенных боях – новой науке о формировании личности человека эпохи Возрождения, «нового», универсального человека.

У Рабле не было прямых подражателей, не было «школы» в узком смысле слова. Его гуманистический энциклопедизм сумел воспроизвести в иной форме лишь Монтень. Дело здесь не только в неповторимости гениального писателя. Образный строй его книг, столь тесно связанный с устной народной традицией, не мог быть органически усвоен гуманистической литературой второй половины века. Вместе с тем поэтические приемы Рабле, стихия его юмора, его сатира повлияли не на одних писателей-сатириков, но даже на поэтов Плеяды, отдавших дань любви и уважения этому титану Ренессанса, а столетия спустя отозвались в бальзаковском реализме и во многих явлениях литературы XIX-XX веков.

 ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Французская литература не только учит, как и другие великие литераторы, пониманию истории, дает представление о национальном характере, но и, что самое важное для нас, ее классики открывают нам новое значение человека.

Благодаря Рабле мы убеждаемся и в том, что природа наделила человека возможностью мудрой гармонии здорового тела и обширного ума, гармонии, от которой проистекает веселье духа.

Главный недостаток современной зарубежной раблезистики в том, что она, не зная народной культуры, пытается уложить творчество Рабле в рамки официальной культуры. Понять его в едином потоке «большой», то есть официальной литературы Франции. Поэтому раблезистика и не способна овладеть тем, что является самым существенным в творчестве Рабле. Мы же в нашей работе попытались понять Рабле именно в потоке народной культуры, которая всегда, на всех этапах своего развития, противостояла официальной культуре господствующих классов и вырабатывала свою особую точку зрения на мир и особые формы его образного отражения.

Рабле был величайшим художником французского Ренессанса, быть может, величайшим французским писателем всех времен и одним из величайших гуманистов Европы. Роман его стоит у высокого подъема ренессансной волны, как «Божественная комедия» Данте стоит у истоков Ренессанса. Рабле наносил старине мощные удары. Он оборонялся, маскировался, маневрировал и, несмотря на жесточайший натиск реакции, сумел – это было нелегко – не попасть на костер. Он спас, таким образом, свою книгу и завещал ее родине и человечеству как арсенал смертоносного оружия против врагов идейного прогресса и человеческой свободы.

В 1533 году появилась под псевдонимом Alcofribas Nasicr (ана грамма его имени) первая часть «Пантагрюэля» – «Ужасаю щие и устрашающие деяния и подвиги знаменитейшего Панта грюэля» [22, с. 20].

В главах, которые посвящены обучению Гаргантюа гуманистами, Рабле раскрывает свои иде алы.

Основные принципы педагогики, получившие завершенно-художественное выражение в романе Рабле, вполне соответство вали принципам итальянских гуманистов, Эразма Роттердамского и других представителей европейского гуманизма.

Итак, в процессе проделанной работы подтвердилась гипотеза о том, что идеи гуманистического воспитании и образования Рабле   актуальны для современной педагогики.  Он положил в основу общественного воспитания два принципа: во-первых, человек должен получать не только умст венное образование, но и физическое воспитание: ум и тело должны развиваться одновременно, параллельно и гармонично. Во-вторых, ни одна система воспитания и образования не может быть сколько-нибудь успешной, если в ней не чередуются различные дисциплины и если эти различные дисциплины не перемежаются – как освежающим моментом – отдыхом. Лучше всего ставить систему образования так, чтобы воспитываемый не различал, где начинается учение и где кончается отдых, и лучше всего, когда отдых и учение так чередуются между собой, что и то и другое воспринимается с большой радостью для воспитываемого. Это точка зрения всей новой культуры, и этими принципами живет здоровая педагогика до сих пор.

В мировой литературе ромам Рабле занимает одно из самых почетных мест, а во французской литературе его влияние было совершенно исключительным. Многие крупнейшие писатели во сторгались им, шли за ним, учились у него, особенно те, которые изображали жизнь реалистически и при том с элементами социальной критики и сатиры. К числу тех, кто больше всего от разил его влияние, принадлежат Мольер, Вольтер, Бальзак, Анатоль Франс, Ромен Роллан («Кола Брюньон»), за пределами Фран ции – Свифт, Жан Поль Рихтер [12, с. 77]. Идеи и настроения Рабле, муд рость и юмор Рабле, пафос и смех Рабле доходили и доходит и до такого читателя, о котором сам Рабле мог только мечтать. Рабле – один из величайших художников прошлого, почувство вавший великую ценность ощущения жизненной правды, прису щей народным массам, черпавший в этом сознании силу и муже ство для борьбы с реакцией и темперамент, помогавший ему соз дать свой бессмертный роман.

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Андреев, Л.Г. История французской литературы / Л.Г. Андреев, Н.П. Козлова, Г.К. Косиков. – М.: Академия, 1987. – С. 231-249.

2. Артанов, С.Д. Сорок веков мировой литературы: в 4 т. Т. 3 / С.Д. Артанов. – М.: Просвещение, 1997. – С. 291-292.

3. Бахтин, М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и ренессанса / М.М. Бахтин. – М.: Художественная литература, 1965. – 525 с.

4. Большая советская энциклопедия: в 32 т. Т. 21 / под ред. А.М. Прохорова. – М.: Советская энциклопедия, 1975. – С. 432-434.

5. В мире литературы: 6 класс: учеб.-хрестоматия для общеобразоват. учеб. заведений / Сост. А.Г. Кутузов, В.В. Леденева, Е.С. Романичева, А.К. Киселев. – М.: Дрофа, 1995. – С. 195-261.

6. Вайман, С. Художественный метод Рабле / С. Вайман. – Душанбе: Просвещение, 1960. – 362 с.

7. Веселовский, А.Н. Рабле и его роман, в его книгах / А.Н. Веселовский. – Л.: Правда, 1939. – 255 с.

8. Все произведения школьной программы в кратком изложении: зарубежная литература / Сост. Б.А. Гиленсон, Пахсарьян. – М.: Олимп, 1997. – С. 167-188.

9. Евнина, Е.М. Франсуа Рабле / Е.М. Евнина. – М.: Правда, 1948. – 400 с.

10. Зарубежная литература средних веков: хрестоматия / Сост. Б.И. Пуришев; предисл. и подг. к печати В.А. Лукова. – 3-е изд., испр. – М.: Просвещение, 2004. – С. 115-116.

11. Зарубежная литература: Эпоха возрождения: Хрестоматия / Сост. Б.И. Пурищев. – М.: Академия, 1976. С. 111-134.

12. Зарубежные писатели: в 2 ч. Ч. 1: Библиографический словарь / Под ред. Н.П. Михальской. – М.: Просвещение, 1997. – 788 с.

13. История всемирной литературы: в  9 т. Т. 3 / ред. Н.И. Балашова. – М.: Наука, 1985. – С. 240-251.

14. История зарубежной литературы: Средние века. Возрождение / М.П. Алексеев, В.М. Жирмунский, С.С. Мокульский, А.А. Смирнов. – М.: Просвещение, 2000. – С. 76-79.уманизации образования в контексте отечественных теорий личности.                                                        

15. Калюжная, Л. Сто великих писателей / Л. Калюжная, Г. Иванов. – М.: Вече, 2000. – С. 83-88.

16. Кирнозе, З.И. Страницы французской классики: кн. для учащихся ст. классов сред. шк. З.И. Кирнозе. – М.: Просвещение, 1992. – С. 28-38.

17. Краткая литературная энциклопедия: в 9 т. Т. 7 / Под ред. А.А. Суркова. – М.: Советская энциклопедия, 1971. – С. 128-134.

18. Лихачев, Б.М. Философия воспитания / Б.М. Лихачев. – М.: Академия, 1995. С. 51-55.

19. Луков, В.А. История литературы: зарубежная литература от истоков до наших дней / В.А. Луков. – 5-е изд., стер. – М.: Академия, 2008. С. 106-113.

20. Методические рекомендации по подготовке рефератов, курсовых работ и выпускных квалификационных работ (для педагогического факультета) / Сост. Г.М. Бахаева, Н.Г. Хакимова, А.Р. Батыршина, И.Г. Нохрина, Л.В. Рахматуллина. – Набережные Челны: Изд-во НГПИ, 2007. – 43 с.

21. Обломиевский, Д.Д. Культура эпохи Возрождения / Д.Д. Обломиевский. – Л.: Академия, 1986. С. 79-91.

22. Пинский, Л. Смех Рабле, в его книгах: Реализм эпохи Возрождения / Л. Пинский. – М.: Просвещение, 1961. – 426 с.

23. Проблемы просвещения в мировой литературе / Отв. Ред. С.В. Тураев. – М.: Просвещение, 1970. – 645 с.

24. Рабле, Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль: Повесть / Ф. Рабле; пер. с франц. Н.М. Любимовым, ред. А.Д. Михайлов. – СПб.: Советский писатель, 1993. – 415 с.

25. Рабле, Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль / Ф. Рабле; пер. с франц. Н.М. Любимовым, ред. А. Дживелегов. – М.: Правда, 1966. – С. 5-26.

26. Рабле, Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль / Ф. Рабле; пер. с франц. Н.М. Любимовым, ред. Н.А. Самохвалова. – М.: Правда, 1991. – 766 с.

27. Сластенина,  В.А. Педагогика: Учеб. пособие для студ. высш. пед. учеб. заведений / Под ред. В.А. Сластенина. – 3-е изд., стереотип. – М.: Академия, 2004. – С. 282-299.

28. Тронский, И.М. История зарубежной литературы / И.М. Тронский. – М.: Просвещение, 1972. – С. 200-211.

29. Хрестоматия по литературе: 6 класс / Под ред. Н.Г. Быковой. – М.: Эксмо, 2003. – С. 163-205.

30. Шиянов, Е.Н. Идея гуманизации образования в контексте отечественных теорий личности / Е.Н. Шиянов, И.Б. Котова. – Ростов-на-Дону.: Просвещение, 1995. – С. 198-216.

31. Штейн, А.Л. История французской литературы / А.Л. Штейн, М.Н. Черневич, М.А. Яхонтова. – М.: Просвещение, 1988. – С. 157-173.

32. Щуркова, Н.Е. Воспитание: новый взгляд с позиции культуры / Н.Е. Щуркова. – М.: Просвещение, 1998. – С. 83-119.