Военная проза В.П.Астафьева в освещении критики
статья по литературе на тему

Баринова Т.Н.

Военная проза В.П.Астафьева в освещении критики

Произведения В.П.Астафьева стали привлекать внимание критики давно, в момент своего появления. Творчество писателя изучалось разными литературоведами и критиками, такими как А.Ланщиков, А.Н.Макаров, Н.Н.Яновский, С.Залыгин, Т.М.Вахитова, А.Ю.Большакова, С.В.Перевалова, В.Я.Курбатов, Н.Л. Лейдерман и многими другими, известно множество книг, статей и исследований, посвященных достижениям Виктора Астафьева.

На протяжении многих лет писатель в своих произведениях ставил самые тревожные и острые вопросы. Он задумывается над истоками появления человеческой жестокости, над социальной неустроенностью, над непонятной и неповторимой русской душой. Много тем было охвачено Виктором Астафьевым, много проблем поднято, но самой животрепещущей и  больной была тема войны.

К военной теме он обращался на протяжении всей жизни. Писатель пережил войну и, потому, стремился показать все наиболее правдиво. «Тяжело, тяжело пишется.- Говорил он в одном из своих интервью.- Одно  дело-18-летним переносить фронтовую жизнь-нежизнь, и другое дело - пропустить войну сквозь себя сейчас, уже осознанно, имея опыт и насмотревшись,  начитавшись, в том числе и противной литературы, и киномакулатуры, которым хочется возражать. А возражать только и можно, воспроизведя мою войну, не всеобщую, а именно  
мою» [1: c.4].

В описании войны Астафьев пытался быть до конца честным, не боясь показать все с другой, ранее неизвестной стороны. Естественно критики неоднозначно относились к творчеству В.П.Астафьева, человека, не имевшего литературного образования, но писавшего до конца своих дней; человека, чье описание войны поражает своей бескомпромиссностью, а подчас и жестокостью, но при этом человека, умеющего найти в самом бесчеловечном частицу светлого, детского.

Многими литературоведами неоднократно говорилось  о значительной роли критика А.Н. Макарова в творческой судьбе В.П.Астафьева. Александр Макаров написал о Викторе Астафьеве развернутый критико-библиографический очерк “Во глубине России”. Восхищаясь талантом писателя, критик подчеркнул способность Астафьева к «тщательному беспощадно-любовному анализу внутреннего мира человека»,  его внимательности к душевным ранам каждого: «Может быть, это - несколько рискованное предположение, но, думается, в таланте Астафьева есть нечто роднящее его с Достоевским - беспощадная правдивость доведенных до накала драматических  положений, страдательное сочувствие к той поре, когда человек еще только складывается, и умение разыскивать лучшие, высшие чувства там, где их вроде и подозревать невозможно» [6: c.87] -писал Макаров.

В своем очерке критик тщательно анализирует произведения, вышедшие из-под пера писателя, много рассуждает об его военной прозе и приходит к следующему выводу: «Астафьева интересует не гром боев, а последствия, оставляемые войной, след войны в душе человека. Войну он ненавидит, о чем свидетельствуют трагические коллизии его рассказов. Кто-то даже опасался, не отдает ли его «Старая лошадь» душком нацизма. Какая слепота! Не слабость и уныние, а силу духа, волю к победе пробуждают в душе его героев последствия войны» [6: c.35].

Итак «след в ДУШЕ человека» - вот, что главное и, пожалуй, единственное, что имеет значение. Астафьев описывает войну? Да, безусловно. Но как! Через уставшие глаза тех, кто видел ее, через израненные души тех, кого она не пощадила. Он обращает все внимание на то, что происходит внутри человека, попавшего на войну не по своей воле. Макаров на первых  же страницах своего очерка определяет Астафьева как «поэта человечности», и титул этот неоспорим: «Астафьева не назовешь ни бытописателем, ни пусть даже вдохновенным певцом природы, по натуре своей он моралист и поэт человечности и относится к тому роду художников, которые пишут о душе - предмете необъяснимом и как бы иллюзорном, однако всем понятном» [6: с.6].

Казалось бы, много талантливых писателей изображали войну, множество военных  произведений увидела наша страна, но именно Астафьев по-новому показал вещи, остававшиеся ранее без должного внимания. Так, вспоминая повесть «Где-то гремит война», Макаров говорит: «Я не встречал еще в нашей литературе столь густо написанной картины далекого тыла в первый трагический год войны, как в повести Астафьева. Как ни тяжки были на фронте месяцы отступления, как ни  кровопролитны бои, все же это были бои, встречи с врагом лицом к лицу, где можно излить свою ярость и гнев, драться если не на жизнь, так на смерть. А вот здесь, в далекой Сибири, куда хлынули «эвакуированные, сбитые с нормальной жизненной колеи, нервные, напуганные, полураздетые люди» люди, где, как на грех, трещат невиданные морозы, а в деревнях не осталось рабочих рук, народная трагедия страшна бытовым обличьем, ощущением непонятности, необъяснимости случившегося…» [6: с.78]. Поистине страшное время, которое принесло тяготы и страдания всему нашему народу, каждый испытал на себе войну, каждый переживал ее по-своему, и Астафьев в должной мере показал, что не только на фронте гремела война, она неумолимо влияла на жизнь тех, кто трудился в тылу.

Стоит отметить, что именно Макаров впервые в своем очерке разделяет творчество Виктора Астафьева на «две струи, дружественно текущие
рядом» [6:с.23]. По мнению критика, повести, за исключением «Стародуба», рассказывают об одном человеке, правда с разными именами. «К ним примыкает цепь автобиографических рассказов о детстве. Действие происходит в Сибири, в местах, где прошло детство автора, в его довоенном прошлом. Здесь безраздельно властвует сила памяти» [6: c.24]. Данный цикл, который А.Макаров называет «История моего современника» [6: c.48], завершается, по его словам, произведением «Звездопад».

«С рассказа «Солдат и мать, - пишет Макаров,- начиналась другая струя - рассказов о русском характере, о том, что удивляло и радовало в соотечественниках человека, который сам прошел испытания войной и пристально всматривается в судьбы и поведение людей, на долю которых выпадали еще более суровые испытания их душевной крепости и силы» [6: c.24].

Данную точку зрения поддержали впоследствии многие другие критики, исследовавшие творчество писателя.

Так, в своем предисловии к книге «Ясным ли днем» А.Михайлов отмечает: «История нашего современника, становление его характера от детских и отроческих лет до повзросления, до возмужания дана на широком фоне народной жизни тридцатых и сороковых гг., и она, конечно же, дополняется рассказами о войне, где молодой герой проходит испытание огнем и смертью, где характер его проверяется в трагических обстоятельствах» [7: c.6].

Но есть и противники данного мнения. Например, Н.Н. Яновский, раздумывая о судьбах героев Астафьева, пишет: «И повести, где действуют эти герои, отличаются одна от другой, и сами герои, воплощающие не одинаковые авторские цели, разные, и если похожи чем-либо, то разве что своей лиричностью» [8: c.3]. Сложно утверждать, кто из критиков прав в данном случае, но не стоит забывать, что сам А.Н.Макаров, заметил, что смысл произведений, которые самовольно он объединил в этот цикл, «как смысл и содержание любого художественного произведения, не сводится, конечно, только к основной идее, они сильны своей многосторонностью» [8: c.48].

Между тем, Н.Н. Яновский с большим уважением относится к работе А.Н. Макарова. Он отмечает: «Статья написана смело и свободно, многое предвосхищала в творчестве писателя, она более 10 лет назад была и до сих пор осталась лучшей среди всего, что написано о В.Астафьеве» [8: c.47].

Яновский, как и Макаров, говорит об астафьевском гневе, направленном на войну. На его взгляд, этот гнев и неприятие войны впервые появляются в повести «Звездопад»: “Рассказ о взаимной любви девятнадцатилетнего солдата, уже опаленного войной, и юной сестрицы милосердия из военного госпиталя начал смутно еще и неуверенно прорастать протестом против войны, который прорвется и будет гневно, во весь голос произнесен потрясенным и непримиримым человеком из современной пасторали «Пастух и пастушка»” [8: c.60].

Таким образом, критики сходятся во мнении, что Астафьев, обладая высшей степенью гуманизма, наполненный любовью и состраданием к людям, ненавидит и обличает войну, страдает от того, что пришлось пережить ее страшные мгновения.

Известный писатель, Сергей Павлович Залыгин, называет  В. Астафьева «традиционным писателем», говоря, что у писателя очень четко прослеживается простота отношений между искусством и жизнью: «<…> традиционность Виктора Астафьева начинается, кажется, с того, что жизнь для него безусловно реальна, а литература в той же самой мере - реалистична. Жизнь и литература находятся у него в отношениях полного доверия,- доверия, а значит, взаимного понимания, и вот они доступны друг другу и нет, не может быть жизни, которая находилась бы за пределами литературной досягаемости» [2: c.3]. Эти внешне простые связи жизни и творчества - важное свойство писательского таланта и мастерства, присущее далеко не всем авторам, но Астафьев, как утверждает Залыгин, внося в искусство свой собственный опыт, в полной мере обладает этим свойством.

Сергей Залыгин обращает  внимание на то, что абсолютно в каждом своем произведении  Астафьев говорит о совести человека, «не вообще, не отвлеченно, а конкретно, говорит не о понятии, а о такой жизни, которая все время, все время и сурово испытывает совесть». Но критик тут же уточняет: «При всем том Астафьев начисто отрешен от назидательности и морализации. Он вообще не любит отвлеченных суждений, а берет некий отрезок жизни своего героя и действует строго в его пределах. Он больше показывает, чем рассказывает» [2: c.5].

В произведениях писателя наряду с жестокостью и суровостью фактов легко обнаруживаются  лиричность и пасторальность. Залыгин обращает внимание еще на одно открытие автора- «пастораль на фоне жесткой войны и не только на фоне, но и в самой ее глубине» [2: c.6]. Действительно, во время войны проявление сентиментальности, любви, как правило, трудно встретить, а уж тем более трудно поверить в искренность светлых чувств. Однако Астафьеву мы верим: «Он сумел увидеть и передать нам нечто на первый взгляд и невероятное: тонкость, боязливость и детскость чувств воюющего человека. Его лейтенант Борис Костяев- это солдат не только с ног до головы, но и солдат в душе, хотя бы уже потому, что он безоговорочно стремится к победе, до конца уверен в ее необходимости и в своей готовности в любую минуту погибнуть ради нее.

И в то же время он подвержен глубокому и как бы даже камерному чувству любви, робкому и школьническому, лирическому и пасторальному» [2: c.6].

О своеобразии художественной системы Виктора Астафьева рассуждает и Н.Л.Лейдерман .

Он также отмечает, что в произведениях В.П. Астафьева постоянно наблюдается переплетение жестокости и лиричности: « <…> он всю жизнь пишет по-русски жестокие и по-русски же слезливые истории. Сентиментальное и натуралистическое начала у него всегда будут вступать в гибкие отношения между собой». Он условно называет эту художественную систему «сентиментальным натурализмом» [5: c.6].  

Н.Л.Лейдерман определяет Виктора Астафьева как писателя своеобразного и уникального. По его словам, индивидуальность писателя заключается в его «небрезгливости  перед хаосом повседневной жизни народа», в его «до надрыва доходящей восприимчивости и чуткости», в ярости писателя перед любым злом и, наконец, в «сочности словесной фактуры- с лиризмом и гротеском, со смехом и слезами, баловством и истовой серьезностью» [5: c.3].

Он говорит и о смещении подхода В. П. Астафьева к теме Великой Отечественной Войны. В его описании того времени уже нет такого героического пафоса, который присущ русской литературе о Великой Отечественной войне: «<…> для него и Отечественная война- это прежде всего война, то есть некое противоестественное состояние мира, концентрированное воплощение хаоса, наглядное воплощение тех сил и условий, которые противоположны человеческой натуре по определению и способны только разрушить душу» [5: c.22].

Н.Л. Лейдерман, рассматривая некоторые произведения Виктора Астафьева, утверждает, что творчество писателя крайне «значительно и примечательно для состояния художественного сознания его времени» [5: c.34].

Широко известна книга А.Ланщикова «Виктор Астафьев. Право на искренность», в которой он исследует рождение героя книг писателя, тщательно осмысливая  судьбу и произведения Астафьева. Кроме того, здесь критику приходится защищать писателя от немногочисленных, но одних и тех же претензий. Например, некоторые упрекают Астафьева в излишней автобиографичности и, в связи с этим, замечают «нешироту» его произведений. Ланщиков же отвечает на это: «Виктор Астафьев прошел большую школу литературного мастерства. Он настойчиво учился и у Достоевского, и у Толстого, и у Бунина, но в своей литературной практике он никому не подражает. Следы этой учебы в его произведениях мы обнаружить можем, а вот следов прямой подражательности – нет… И астафьевская «неширота», о которой иногда толкуют, свидетельствует вовсе не об однообразии его таланта, а об однородности этого таланта. Все, что вышло из-под пера Астафьева, исследовано им от самых истоков, прочувствованно им лично и легло в его личный духовный опыт. И в этом отношении его творчество действительно очень автобиографично» [4: с.37-38].

Ланщиков подчеркивает богатый жизненный опыт писателя, его правдивость и точность в описании событий и характеров и говорит, что это, несомненно, только усиливает значимость его произведений.

Он не раз ловко доказывает несостоятельность упреков в сторону произведений Астафьева. Можно разобрать конкретный пример, а именно, как критик полемизирует с В.Камяновым, написавшим рецензию на повесть «Пастух и пастушка» .

«Так, рецензента [Камянова]  смущает то обстоятельство,- пишет Ланщиков,- что во взводе Бориса Костяева собрались одни сибиряки. Но ведь даже людям невоевавшим не нужно рассказывать, как из сибиряков формировались целые соединения… Разумеется, автор был вправе «населить» взвод Бориса Костяева и сибиряками, и ленинградцами, и татарами, и казахами, и украинцами, что, между прочим, тоже бы не противоречило жизненной достоверности.

В.Камянов упускает из виду, что Астафьев писал художественное произведение, а раз так, то вполне естественно, что, осуществляя в данном случае свое право выбора, он исходил из природы собственных художнических возможностей» [4: c.80].

Или еще слова Ланщикова: «Трудно согласиться с В.Камяновым и тогда, когда он говорит: «Страницы повести пестрят архаизированными сочетаниями вроде «заря…остыла сыспотиха», «уловчивое ухо», «глаза в красных прожильях», «смела со стола объедь», «отходим от морочи»…

Нет нужды доказывать, что язык Астафьева не свободен от «шелухи», и далеко не все его словоупотребления пополнят золотой фонд нашего литературного языка, хотя должен отметить, что сам писатель от произведения к произведению становится сдержаннее и строже при отборе языкового материала. И все-таки пока наш язык развивается, он будет иметь дело и с полновесным «зерном», и с «шелухой», а если нам вдруг и разом удастся удалить из родного языка всю «шелуху», то язык наш и в самом деле обретет некое совершенство и естественную в этом случае законченность. Но тогда он перестанет реагировать на изменения жизни, остановится в своем развитии. И спор тут идет не о словах, а о природе языка» [4: c.82] .

Подводя же итог, критик объясняет ошибку Камянова. Ланщиков считает, что В.Камянов, анализируя и давая свою оценку произведению, «не учитывает индивидуальной природы писательского таланта и пользуется в своем анализе обиходными мерками, отсекая все то, что каким-то образом краем выступает из-под этих мерок» [4: c.83].

Книга А.Ланщикова имеет огромное значение для понимания творчества В.П. Астафьева, так как, анализируя героя астафьевских книг, он смог показать  самобытность происхождения писательского таланта Астафьева, духовность его произведений; смог доказать, что путь его творческих исканий «лежит в русле развития традиций нашей великой литературы» [4: c.94].

Итак, рассмотрев мнения вышеперечисленных авторов о творчестве В.П.Астафьева, можно увидеть, что они, обращая внимание на творческую эволюцию писателя, исследуя важнейшую для него тему войны, говорят о стремлении Астафьева к правдивому изображению событий.  Во многом по-новому писатель подходит к теме Великой Отечественной войны. Писатель заставляет нас посмотреть на войну и глазами взрослого, и глазами юноши, и глазами ребенка, таким образом, исследуя войну как бы на всех стадиях возраста человека. Виктор Астафьев пишет об этой войне, как о жутком ненормальном явлении, уничтожающем все на своем пути, разрушающем человеческую жизнь. В описании войны самым важным для писателя является состояние человека, его внутренний мир, тщательно анализируемый автором.  Критики отмечают, что проза писателя оригинальна, поскольку она осознанна, вымучена. Но, говоря о несомненной автобиографичности произведений Астафьева, стоит добавить, что целью писателя является показать не только свой путь, но, главное, описать жизнь миллионов людей своего поколения, прошедшего через огромное испытание войной, донести свою правду об этом нелегком времени, утвердить губительность войны для человеческой души.

ЛИТЕРАТУРА:

1. Астафьев, В. Разговор на фоне новой книги: из диалога Ирины Ришиной и Виктора Астафьева [по публикации в «Лит. Газ.»,1995, 8 февраля, №6] / / Так хочется жить: повести и рассказы. - М.: Книжная палата, 1996. - С. 3- 10. - (Популярная библиотека).

2. Залыгин С. Повести Виктора Астафьева, предисловие/ Астафьев В.П. Повести: М.: Сов. Россия, 1977.- С. 3-6.

3. Камянов В. Мера обобщения: [о книге В.П. Астафьева «Пастух и пастушка. Современная пастораль»] / В. Камянов // Новый мир. - 1972. - № 1. - С. 255-260

4. Ланщиков А. Виктор Астафьев. Право на искренность.- М.: Сов.Россия, 1975.-96 с.

5. Лейдерман Н.Л. Крик сердца: Творческий облик Виктора Астафьева/ Екатеринбург: Издательство АМБ, 2001.- 36с.

6. Макаров, А.Н. Во глубине России: Критико-библиографический очерк / А.Н.Макаров. Пермь.: Пермское кн. изд-во, 1969. - 102 с.

7. Михайлов А.. Стихия народной жизни, предисловие/ Виктор Астафьев. -Ясным ли днем. Вологда.: Северо-западное книжное издательство. Вологодское отделение, 1972.-С. 5-14.

8. Яновский Н.Н. Виктор Астафьев : очерк творчества. – М. : Сов. писатель, 1982. – 272 с.