Вся жизнь моя да будет песнь Ему!
статья по литературе (6 класс) по теме

Вся жизнь моя да будет песнь Ему!

            В письме Д.А. Щепина-Ростовского к Н.Д. Фонвизиной от 23 ноября 1845 года из Кургана мы читаем: «Вильгельм Карлович Кюхельбекер в эти несколько недель подвержен жестокой глазной боли, до такой степени усилившейся, что до 20 числа этого месяца ничего не мог различать – гной истекал из них. Но в этот день несколько прозрел и мог осмотреть хотя с трудом окружающие предметы. Исполненный священного и поэтического энтузиазма к святителю Димитрию, Ростовскому чудотворцу, со времени явления его святаго лика во сне жены, Василий Карлович сочинил молитву в стихах «Памяти предстателя у Всевышнего»».

             Молитвенное горение к заступнику перед Богом святителю Димитрию Ростовскому сопровождало В.К. Кюхельбекера всю жизнь. Радовала поэта простота и искренность митрополита, смирение и кротость, удивительный дар слова «Златоуста Российского». Оба они горячо верили в Бога, оба были поэтами по сердцу.

Благослови, благослови,

Душа моя, Отца любви!

Все, что во мне живет и дышит,

И славу Имени Его

Вселенна да услышит!

(1/63)

Еще в 1822 В.К. Кюхельбекер, находясь в Тифлисе, предрекает себе тяжелый путь поэта-узника.

А я в ссылке и в темнице

Глагол Господень возвещу:

О Боже, я в твоей деснице!

Я слов твоих не умолчу!

(1/160)

И уже в ссылке автор столь смелых стихов понимает, что без покаяния, молитвы и смирения ему не обойтись. Он размышляет о грехе и о великой милости Бога к людям, о прощении. «Какие вины мы должны прощать ближнему? Те ли только, о которых знаем и которые кажутся нам более извинительными? Самолюбие всегда уменьшает те недостатки, которые с нами другие разделяют, и увеличивает те, которых мы не имеем, которые чужды нам. Но перед Всесовершенным всякий грех и все грехи равно мерзостны, а Он их отпускает нам. И мне ли грешнику, червю и праху выбирать, что прощу моему ближнему?» (2/202)

          Сокрушаясь о собственных постыдных делах, В.К. Кюхельбекер считает, что «сомое моление грешника о помиловании без предварительного уничтожения греха есть новый грех». (2/241) В тяжких испытаниях душа утончается, становится более восприимчивой, совершает много духовных открытий. Отличие простого человека от поэта состоит в том, что последнему дан дар «свидетельствовать словом» пред всеми о благодати Божией, которая даруется даже разбойникам.

Прибегну к Господу с мольбою,

Небесного взыщу Отца:

Не дай мне, Боже, пасть душою,

Но да креплюся до конца.

Ты знаешь испытаний меру,

Что мне во благо знаешь Ты:

Пролей живительную веру

В меня с надзвездной высоты!

(1/287)

          Сенатская площадь 1825 года становится отправной точкой пересмотра всей предыдущей жизни, принципов, желаний. Здесь-то и нужна поддержка и опора – пастырь добрый, святитель Димитрий.

Я часто о тебе с друзьями говорю,

Я привлечен к тебе таинственным влеченьем;

В незаходимую ты погружен зарю,

Но близок ты ко мне любовью и жаленьем.

К тебе влекуся, но и ты влеком ко мне…

Ужели родственны и впрямь-то души наши,

И ты скорбишь в своей надзвездной вышине,

Что я, твой брат, пью жизнь из отравленной чаши?

(1/315)

          Молитва к Богу, Пресвятой Деве Марии и святым не раз помогала В.К. Кюхельбекеру справиться с тоской, одиночеством, темными мыслями. В дневнике от первого января 1832 года он пишет: «Благодаря Господа, с новым годом моя тоска совсем прошла»(2/76) Первого июня 1833 года появляется такая запись: «Боже мой, даруй мне – да могу молиться Тебе без страха и лжи. И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должникам нашим»(2/250)

          О своих друзьях-декабристах и о  тех, кто помогал ему, поэт горячо любяще молится: «Господи Боже мой, даруй мне терпение, на меня одного излей сию горькую чашу, да не буду я поводом страдания для других. Боже мой, Тебе известно каждое помышление мое, каждое чувство прежде чем оно даже мне самому ощутительно! Ты знаешь, чего прошу, чего требует сердце мое: укрепи и утеши меня, мой Господи, и не вниди в суд с рабом твоим, яко не оправдается пред тобой всяк живый! » А вечером добавляет о друзьях: «И над ними Бог: они не постраждут за доброе дело – хочу верить и надеяться… Буду за них молиться со всем усердием: Господь не презрит молитвы моей»(2/69-70)

Руку простри над моей темницей,

Господи! Сирую  душу мою

Ты осени милосердной десницей!

Господи! Боже! К тебе вопию!

Нет! Своего не погубишь созданья!

Скорбных ли чад не услышишь, Отец?

Зри мои слезы, сочти воздыхания,

Веры моей не отвергни, Творец!

(1/288)

          Поиск духовной помощи, предстательства у Господа, понимание полного своего ничтожества приводит поэта к мысли о том, что искушения служат для проверки и закалки души. Настоящие сие блага дарует Господь, чтобы человека очистить от скверны греха. Все, что Ему нужно, - это дух сокрушен, «сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит».

Не примет жертвы длань  Твоя,

Ты требуешь души смиренной,

Души, боящейся грехов,

И чистой, и прямой, и верной,

И любящей твоих сынов

Любовию нелицемерной.

(1/78)  

          Помогает любить Господа Вера, Надежда, Любовь.

Когда болезнь мое дыханье свяжет,-

Надежда! Кроткая твоя рука

Мне вдруг безоблачную даль укажет.

И вслед за нею тихая Любовь:

Уже спокоился мятеж сердечный…

Явилась Вера радостным очам,

Уста раскрыла вестница Господня,

Склоняю слух к ее златым устам…

(1/384)

          Пересматривает свою жизнь в ссылке Вильгельм Карлович, ищет спасения, взывает о помощи, обращается к Евангелию и святоотеческой литературе. Во время испытаний и  болезни истончается душа, становится более чуткой, строго относящейся к словам, делам и  помыслам. Поэт начинает  серьезно задумываться о своей участи, о цели жизни. Содрогаясь от содеянного им на Сенатской площади и изумляясь милосердию Божию, Его попечению, предстательству пред Господом святителя Димитрия (Он молится обо мне чистая душенька, заступается, а я-то, я-то!!! что делаю! Своими грехами нож в спину втыкаю!!!)

Угодник Господа! Какая связь скажи

Между тобою, муж, увенчанный звездами,

И мною, узником грехов, и зол, и лжи,

Вдрожь перепуганным своими же делами!!!

(1/315)

          Господь слышит покаяние раба своего, слышит и молитву своего угодника и исцеляет грешника. «Я бы желал на коленях и со слезами благодарить моего милосердного Отца Небесного! Нет, то, чего я так боялся, еще не постигло меня! Утешительный огонь поэзии еще не угас в моей груди! Благодарю, мой Господи, мой Боже! Не молю Тебя: да не потухнет он никогда, но если ему уж потухнуть, даруй мне другую утешительницу, знаешь, говорю о Вере, ибо чувствую сколь она еще во мне немощна  и холодна», - пишет поэт, ища укрепления, Любви и Надежды. И Господь посылает Ангела-Хранителя  ободрить раба своего.

Святыне верен я и ныне,

И мне ли идолам кадить?

Пусть сумрачна моя обитель,

Пусть дней моих уныла нить,

Но ты со мною, мой Хранитель!

И вновь судьбу благословить

Готов я…

(1/272)

          Не раз В.К. Кюхельбекер обращается к агиографическому наследию своего небесного покровителя, святителя Димитрия. Он потрясен силой веры и отсутствием страха перед лицом смерти Андрея Боголюбского. В своем дневнике от 11 февраля 1833 года поэт запишет: «в житии его нельзя найти ничего трагического». Мученик принял предательство близких и убийство сначала как воин – мужественно сражаясь, затем как раб Божий – смиренно, ибо без воли Создателя, ничего и быть не может.

           Подвигу благоверного князя Александра Невского посвящены стихотворения «День святого Александра Невского» и «Рогдаевы псы».

Венчав Александра главой своих сил,

Славяне и русы отважной рукою

Сражали соседей за светлой Невою,

Но город великий татарам служил…

Пусть ужас наслала святая София

На дикую душу злодея Батыя,

Орда не ярилася в древних стенах,

Ни пали священные храмы во прах,

Зажженные светочем брани…

(1/192)

          Потрясен В.К. Кюхельбекер и событиями в жизни Евтропия, которому Иоанн Златоуст отказал в убежище в храме, уверив своего просителя в суете земного величия. Интересуясь историей, поэт обращается к житию Иоанна Дамаскина. Свою грешную жизнь часто сопоставляет он с жизнью Марии Магдалины (как и сам святитель Димитрий).

Не так ли больший, чем она, слепец,

Взывал я, с промыслом всевышним споря:

«Почто меня оставил мой Творец?»

А Ты! Ты был со мной и среди горя!

Я утопал, но за руку, Отец,

Ты удержал меня над бездной моря.

(1/236)

          Особенно полюбилась В.К. Кюхельбекеру притча о нищем митрополита Димитрия. Поэт перелагает ее верлибром и посылает своему племяннику Дмитрию Глинке, снабдив свое произведение небольшим наставлением, обращенным к душе родного человека.

Нет! Праведника мудрое сказанье,

Смиренного, чье имя носишь ты,

Не об Отечестве напоминанье:

Любви залог, руки моей черты!

Любви отшельника тебе родного,

Внимая притче пастыря святого,

На коем почивала благодать,

Тебе ее желал он передать.

Прими ж ее: я в ней обрел отраду,

Души болезням в ней обрел цельбу.

Да будет и тебе она в усладу.

Благословляю Вышняго судьбу.

(1/230)

          Почему же так дорога оказалась мудрость этой притчи? Разгадка – в самом произведении. Ведь Дух Божий дышит, где хощет. Так и мы порой находим истинную веру не у тех, у кого ищем. И простецы нас вразумляют своим примером глубже, нежели ученые мужи.

Был некогда учитель знаменитый

И к Господу прилежно воззывал:

«Мне покажи такого человека,

Чтобы меня поставил на стезю,

Ведущую удобно и безбедно

На небеса»

И в некий день,

Когда с особенным желаньем он молился,

Желаньем тем проникнут и объят…

Вдруг глас к нему донесся свыше

И повелел:

«Изыди, обретешь

В преддверии церковном человека,

Какого ищешь».

И восстав, пошел

Из келии учитель и увидел…

Пред дверию церковною сидит,

Подобный Лазарю,

Убогий старец,

Оструплен весь,

Исполнен лютых ран,

Худа на нем одежда, и едва ли

За рубище три пенезя кто даст…

(1/56)

          Как и в притче святителя Димитрия, в переложении В.К. Кюхельбекера учитель испытывает нищего, желая ему доброго дня, счастья, благополучия, всего того, что бы нищий пожелал себе сам… Но старец отвечает ему, что не помнит, чтобы день ему бывал злой, что был бы когда-нибудь какой-то недостаток или несчастье. Заканчивается притча следующими словами нищего:

Несчастлив в мире ищущий утех,

А истинная в жизни сей утеха –

Вверяться воле Господа во всем,

И воля Господа добра и права

Всегда…

(1/57)

Все, что ни посылает Господь человеку, - на благо.

На Бога возложу надежду:

Не он ли в мир меня облек?

Ни Он ли черную одежду,

Хулу и скорбь с меня совлек?

(1/165)

          Поэт обретает, молитвенно обращаясь к Богу, не только утешение, но и радость и бодрость духа, которые передает своим читателям в стихотворениях.

И всех, стремящихся к Его святыне,

Горе, на крыльях душ, Ему вослед,

Он свыше укрепляет и поныне,

Им песнь эдема слышится средь бед,

Средь бурь, в юдоли слез, в морской пустыне,

И так вещает: «Близок день побед!»

(1/237)

          Пасхальной радостью пронизан цикл сонетов. О Господе нашем Иисусе Христе поэт говорит: «Вся жизнь моя да будет песнь Ему!» Высшей областью Вселенной В.К. Кюхельбекер считает ту, «где владычествует Дух». Восторг души для него – это луч Божества.

          А вот как светлое Христово Воскресение  описано в дневнике: «Сегодня накануне светлого Христова Воскресенья я сподобился счастья приобщиться Святых Тайн. И для меня светлое Христово Воскресение  было в нынешний год счастливым радостным днем, прекрасным Праздником! Душевное тихое веселие послал мне мой Спаситель.  Я чувствовал, что-то детское, младенческое, любовался, как ребенок, яичками, лакомился…»(2/243)

          Но Светлое Христово Воскресение – это еще и повод задуматься о своей судьбе, о своих скорбях… Что они по сравнению с мучениями Господа?

Кто я?

Ничтожный грешник.

А чудесный, Божественный

Господь,

Владыка сил!

Явился ли,

 Одетый в блеск Небесный?

Нет!

В прахе Он,

Светлейший всех светил!

Он в низости

Окончил путь Свой тесный,

И Дух

На древе срама испустил!

(1/235)

          Вдохновение не оставляет поэта ни в нужде, ни в болезни, ни в трудностях.

Ты,

Дивный в чудесах,

Принял мое моленье,

Ты щедр и благостен,

Ты весь –

Любовь!

Ты возвратился вновь

В мою отцветшую обитель,

Болезней сердца

Исцелитель.

Нет, не потух в моей груди

Огонь небесный вдохновенья,

Опять, опять

По светлому пути

Ко мне слетает

Ангел песнопенья.

(1/247)

          Муза В.К. Кюхельбекера – это  муза славословия Богу. От покаяния к благодарности, от скорби к радости. Все переживания лирического героя озарены милостью Божией, неизреченной Его любовию к людям. И как наставление (прежде всего самому себе) звучат строки «Пятой заповеди».

Сам Бог

Детей покорных любит,

Блюдет их, пестует, хранит,

Над их главой

Господень щит,

Их мир коварный

Не погубит.

(1/163)

          В своем дневнике В.К. Кюхельбекер подчеркивает, что его мнение совершенно согласно «с тем утешительным и высоким понятием, какое Дух Христова Учения дает о Боге, о милосердном Отце Любви»(2/212)

          Любовию к Творцу и Его пророкам пронизаны переложения Священного Писания. Взгляд поэта обращен к Ветхому Завету, но одновременно он устремлен и на проповеди святителя Димитрия, в которых митрополит всем своим доводам находит подтверждение в священных словах Библии. Этот способ черпания Духа из  благодатнейших  источников избирает и В.К. Кюхельбекер.

           Привлекают поэта и апокрифические тексты. В них он находит источник вдохновенья и восторга: «Прочел я сегодня 6 первых глав 3 Книги Ездры.  Должно признаться, что она писана человеком, совершенно проникнутым восторгом, которым веет и живет в Писаниях пророков Ветхий Завет.  Нет сомнения, что творец Книги достоин беседовать с Исайею и Иеремиею и может называться счастливым учеником и преемником их»(2/241)

           В.К. Кюхельбекера заинтересовал и особо богодухновенный слог Книг пророков: «Прочел я 15 первых глав пророка Иезекииля. Он особенно отмечается уподоблением в действии, это дает ему особенную живость и силу; в возвышенности он уступает Исайе и Иеремие, но ничуть» во вдохновении. Восторг нигде не покидает его. Самая темнота некоторых его картин служит доказательством, что этот восторг у него неподложный»(2/241)

           Впечатлил поэта и рассказ о чуде оживления Богом сухих костей пророка Иезекеиля. Это было символом судьбы Дома Израилева после наказания за грехи. По прочтении этой Книги В.К. воскликнул: «Это выше всего, что встречается подобного у светских писателей!»(2/242)

           В.К. Кюхельбекер ощущал себя по дару пророком, поэтому относился к поэтическому слову очень серьезно и ответственно,  черпая образы из благодатных источников. Но все же мирская поэзия казалась ему ущербной, сколь бы высока и глубока ни была ее тема. Эту ущербность он объяснял себе греховностью и потемнением сознания. Библию Вильгельм Карлович считал Образцом поэзии Великого Творца. Ему  доверяется во всем, Ему старается подражать, Его открывает для читателей через лирику и прозу.

          А пример душеспасительного творчества и подвижничества поэт находит в трудах святителя Димитрия, являющегося для В.К. Кюхельбекера своеобразной путеводной звездой. В молитвенном общении с добрым попечителем страждущих и рождались многие произведения. Он-то,            наверное, и помог в трудную минуту  В. К Кюхельбекеру определить верную цель в жизни – посвятить себя и свое дело Господу, проповедовать слово Божие не только языком, но и пишущей рукою. «Вся жизнь моя да будет песнь Ему!»

Литература

1. В.К. Кюхельбекер Избранные произведения в 2-х т., т.1. – «Советский писатель», -М. –Л., 1967
2. В.К. Кюхельбекер Путешествие. Дневник. Статьи. – Изд. «Наука». – Л., 1967