К экзамену
материал для подготовки к егэ (гиа, 11 класс)

ПРОБЛЕМА

ЧИТАТЕЛЬСКИЙ АРГУМЕНТ

ЧИТАТЕЛЬСКИЙ АРГУМЕНТ

АРГУМЕНТ  

• Детского мировосприятия,
• детского счастья,
•                      

Ариадна Эфрон «Книга детства»

Дочь Марины Цветаевой и Сергея Эфрона рассказывает о нелегкой жизни в эмиграции. И только родительская любовь делала детство счастливым.

А.П. Платонов «Никита»

Маленький мальчик разговаривал с окружающими его предметами, слушал звуки земли. В  его мире все было наделено удивительными свойствами, все было живым: баня, старый пень…

 П. Санаев «Похороните меня за плинтусом»

• Трудного детства
• Военного детства

И.Е. Замятин «Правда истинная» ( или А.П. Чехов «Ванька»)

М.Шолохов «Судьба человека» ( о мальчике Ваньке)

• Родительской любви,
• Отцов и детей,
• Взаимоотношение родителей и детей

И. С. Тургенев «Воробей»

К. Паустовский «Телеграмма»

Отношение И.С. Тургенева со своей матерью.

• Самоопределения,
• выбора жизненного пути,
• выбора профессии,
• отношения к своей молодости

В. Сухомлинский «Письма к сыну»

Лихачев «Письма о добром и прекрасном» ( Письмо 6)

• Роли искусства,
• Влияние искусства на человека,

Р. Брэдбери «Улыбка»

В. Вересаев «Мать»

• Роли книги,
• Сохранение книги,

В. Набоков в «Лекциях по русской литературе» говорит о роли русских классиков в формировании культуры, о значении Л.Н. Толстого в русской литературе. Произведения русских классиков, по мнению В. Набокова,  являются источником нравственных истин, учат быть людьми.

Р. Брэдбери «451 градус по фаренгейту» ( в сокр.)

• Традиции

И. Шмелев «Лето Господне» ( фрагменты о Пасхе, Рождестве)

• Героизма, патриотизма

Б.Васильев «А зори здесь тихие»

В. Быков «Обелиск»

Зоя Космодемьянская

• Отношения к культурному наследию,
• Исторической памяти

В. Солоухин «Черные доски»

• Патриотизма, любви к малой родине

К. Бальмонт «Без русла»

С Рахманинов в эмиграции  не писал музыку около 10 лет, так как большим потрясением для него был разрыв с родиной.

• Сохранения русского языка
• Языка и Интернета

М. Кронгауз «Русский язык на грани нервного срыва»

И. С. Тургенев «Русский язык»

• Сострадания, милосердия,

А.П. Платонов «Юшка»

И. С. Тургенев «Нищий», «Два богача»

• Образования
• Роли учителя

В. Быков «Обелиск»

В. Распутин «Уроки франзузского

Судьба Януша Корчака

• Творчества
• Вдохновения

Станкевич «Три художника»

К. Паустовский «Скрипучие половицы»

• Экологии
• Отношения человека и природы

В. Песков «Речка моего детства»

С. Алексиевич «Чернобыльская молитва» ( несколько фрагментов)

В. Быков «Обелиск»

Два года назад, на учительской конференции, Миклашевич сказал журналисту, что давно хотел обратиться к нему с одним запутанным делом. Все знали, что Миклашевич в подростковом возрасте во время оккупации был как-то связан с партизанами, а его пятерых одноклассников расстреляли фашисты. Хлопотами Миклашевича в их честь был поставлен памятник. Учитель занимался историей партизанской войны на Гродненщине. И теперь ему требовалась помощь в каком-то запутанном деле.

В ноябре 1939-го, когда Западная Белоруссия воссоединилась с Белорусской ССР, Наркомат просвещения направил Тимофея Ткачука, окончившего учительские двухгодичные курсы, в Западную Белоруссию организовывать школы и колхозы. Молодой Ткачук, как заведующий районо, мотался по району, сам работал в школах. Хозяин усадьбы Сельцо пан Габрусь подался к румынам, а в усадьбе Мороз открыл школу на четыре класса. Вместе с Морозом работала пани Подгайская, пожилая женщина, жившая тут при Габрусе. Русским языком она почти не владела, белорусский немного понимала. Поначалу пани Подгайская противилась новым методам педагогического воспитания, которые ввёл Мороз, наряду с агитацией не ходить в костёл. Даже жаловалась Ткачуку. Ткачук, взяв велосипед — по-здешнему ровар — поехал в Сельцо проверить, что же происходит в школе.

На школьном дворе было полно детворы. Там полным ходом шла работа — заготавливались дрова. Бурей повалило огромное дерево, и вот теперь его пилили. Дров тогда не хватало, приходили жалобы из школ насчёт топлива, а транспорта в районе никакого. А здесь сообразили и не ждут, когда их обеспечат топливом. Один парень, пиливший толстенный ствол на пару с рослым подростком, сильно хромая, подошёл к Ткачуку. Одна нога у него была вывернута в сторону и не разгибалась. А так ничего парень — плечистый, лицо открытое, взгляд смелый. Представился он Морозом Алесем Ивановичем.

Родом Алесь оказался с Могилёвщины. После окончания педтехникума пять лет учительствовал. Нога такая с рождения. Мороз признал, что с наркоматовскими программами в школе действительно не все в порядке, успеваемость не блестящая. Ребята учились в польской школе, многие плохо справляются с белорусской грамматикой. Но главное в том, чтобы они постигли национальную и общечеловеческую культуру. Он хотел сделать из детей не послушных зубрил, а прежде всего людей. А это в методиках не очень-то разработано. Достичь такого можно только личным примером учителя. Мороз учил ребят душой понимать нравственные постулаты. Прививал и грамотность, и доброту. Подобрали где-то школьники трехлапую собачонку, да слепого кота, и Мороз разрешил их поселить в школе. Потом появился скворец, осенью отстал от стаи, так ему смастерили клетку.

Однажды поздним январским вечером 1941-го года, проезжая мимо, Ткачук решил обогреться в школе. Дверь открыл худенький мальчонка лет десяти. Он рассказал, что Алесь Иванович пошёл провожать через лес двух младших девочек-близняшек. Часа через три вернулся заиндевевший Мороз. С девчушками такая история. Наступили холода, мать не пускает в школу: обувка плохая и ходить далеко. Тогда Мороз купил им по паре ботинок. Обычно девочек сопровождал Коля Бородич, тот, что некогда с учителем пилил колоду. Сегодня же он не пришёл в школу, вот и довелось учителю идти в провожатые. А про своего квартиранта сказал, что парнишка побудет пока в школе, дома, мол, нелады, отец сильно бьёт. Парнишка тот и был Павликом Миклашевичем.

Спустя две недели районный прокурор Сивак приказал Ткачуку ехать в Сельцо и забрать у Мороза сына гражданина Миклашевича. Возражений прокурор слушать не пожелал: закон! Мороз выслушал молча, позвал Павла. Тот отказался идти домой. Мороз неубедительно так объясняет, что по закону сын должен жить с отцом и, в данном случае, с мачехой. Мальчик заплакал, а Миклашевич-старший повёл его к шоссе. И вот все видят, как отец снимает с кожуха ремень и начинает бить мальчика. Милиционер молчит, дети с упрёком смотрят на взрослых. Мороз, хромая, побежал через двор. «Стойте, — кричит, — прекратите избиение!» Вырвал Павлову руку из отцовской: «Вы у меня его не получите!» Чуть не подрались, успели их разнять. Передали все дело на исполком, назначили комиссию, а отец подал в суд. Но Мороз все-таки своего добился: комиссия определила парня в детдом. С выполнением этого соломонова решения Мороз не спешил.

Война перевернула весь жизненный уклад. Из Гродно пришёл приказ: организовать истребительный отряд, чтобы вылавливать немецких диверсантов и парашютистов. Ткачук бросился собирать учителей, объездил шесть школ, и к обеду был уже в райкоме. Но руководство укатило со всеми своими пожитками в Минск. Немцы наступали, а отступающих советских войск нигде не было видно.

На третий день войны, в среду, немцы уже были в Сельце. Ткачук да ещё двое учителей еле успели спрятаться в лесу. Ждали, что наши недели через две прогонят немцев. Если бы кто сказал, что война на четыре года затянется, его провокатором посчитали бы. И тут оказалось, что многие люди не только не настроены оказывать оккупантам сопротивление, но и охотно идут служить к немцам.

Учителя встретили группу окруженцев, руководимую кубанским казаком Селезнёвым, кавалерийским майором. Окопались в урочище Волчьи ямы и стали к зиме готовиться. Оружия почти не было. Пристал к отряду и прокурор Сивак. Здесь он уже был рядовым. На совете решили, что надо наладить связи с сёлами, с надёжными людьми, «пощупать на хуторах окруженцев, которые из частей разбежались да к молодицам пристроились». Майор разослал всех местных, кого куда.

Ткачук и Сивак решили зайти в Сельцо, где у прокурора был знакомый активист. Но узнали, что активист Лавченя ходит с белой повязкой на рукаве — стал полицаем. А учитель Мороз продолжает работать в школе — немцы дали разрешение. Правда, уже не в Габрусевой усадьбе — там теперь полицейский участок, — а в одной из хат. Ткачук был поражён. От Алеся он такого не ждал. А тут прокурор зудит, что в своё время, мол, надо было этого Мороза репрессировать — не наш человек.

Стемнело. Договорились, что Ткачук зайдёт один, а прокурор подождёт в загуменье, за кустами. Встретились с Морозом молча. Алесь кисло усмехнулся и стал говорить, что не будем учить мы — будут оболванивать немцы. А он не для того два года очеловечивал этих ребят, чтобы их теперь расчеловечили. Позвали прокурора. Поговорили откровенно обо всем. Стало понятно, что Мороз умнее других. Он своим умом брал шире. Даже прокурор это понял. Решили, что Мороз останется в селе, и будет извещать партизан о намерениях фашистов.

Учитель оказался незаменимым помощником. К тому же его уважали и сельчане. Мороз потихоньку слушал радиоприёмник. Запишет сводки Совинформбюро, на которые самый большой спрос был, распространит среди населения и в отряд передаст. Два раза в неделю пацаны клали записки в дуплянку, висевшую у лесной сторожки на сосне, а ночью их забирали партизаны. Сидели в декабре по своим ямам — все замело снегом, холод, с едой туго, и только радости, что эта Морозова почта. Особенно когда немцев разбили под Москвой.

Первое время у Мороза все шло хорошо. Немцы и полицаи не приставали, следили издали. Единственное, что камнем висело на его совести — судьба тех двух близняшек. В начале июня сорок первого Мороз уговорил их мамашу, опасливую деревенскую бабу, отправить дочерей в пионерский лагерь. Только они уехали, а тут война. Так и пропали девочки.

Один из двоих местных полицаев, бывший знакомый прокурора Лавченя, иногда помогал сельчанам и партизанам, предупреждая об облавах. Зимой сорок третьего немцы расстреляли его. А вот второй оказался последним гадом. По сёлам его звали Каин. Много бед он принёс людям. До войны жил с отцом на хуторе, был молодой, неженатый — парень как парень. Но пришли немцы — и переродился человек. Наверное, в одних условиях раскрывается одна часть характера, а в других — другая. Сидело в этом Каине до войны что-то подлое, и может, не вылезло бы наружу. А тут вот попёрло. С усердием служил немцам. Расстреливал, насиловал, грабил. Над евреями издевался. И заподозрил Каин что-то в отношении Мороза. Однажды нагрянула полиция в школу. Там как раз шли занятия — человек двадцать детворы в одной комнатке за двумя длинными столами. Врывается Каин, с ним ещё двое и немец — офицер из комендатуры. Перетрясли ученические сумки, проверили книжки. Ничего не нашли. Только учителю допрос устроили. Тогда ребята, во главе с Бородичом что-то задумали. Затаились даже от Мороза. Однажды, правда, Бородич, будто между прочим, намекнул, что неплохо бы пристукнуть Каина. Есть такая возможность. Мороз запретил, но Бородич не думал расставаться с этими мыслями.

Павлу Миклашевичу шёл тогда пятнадцатый год. Коля Бородич был самым старшим, ему было восемнадцать. Ещё братья Кожаны — Тимка и Остап, однофамильцы Смурный Николай и Смурный Андрей, всего шестеро. Самому младшему — Смурному Николаю, было лет тринадцать. Эта компания всегда держалась вместе. Дурости и смелости у них было хоть отбавляй, а вот сноровки и ума — в обрез. Долго прикидывали, и, наконец, разработали план.

Каин часто приезжал к отцу на хутор, через поле от Сельца. Там он пьянствовал да забавлялся с девками. Один приезжал редко, больше с другими полицаями, а то и с немецким начальством. В первую зиму они держали себя нахально, ничего не боялись. Все случилось нежданно-негаданно. Уже наступила весна, и с полей сошёл снег. К тому времени Ткачук стал комиссаром отряда. Рано утром его разбудил часовой. Сказал, что задержали какого-то хромого. В землянку ввели Мороза. Он присел на нары и говорит таким голосом, словно похоронил родную мать: «Хлопцев забрали».

Оказалось, что Бородич все-таки добился своего: ребята подстерегли Каина. Несколько дней назад тот на немецкой машине с фельдфебелем, солдатом и двумя полицаями прикатил к отцу. Там и заночевали. Перед этим заехали в Сельцо, забрали свиней, похватали по хатам с десяток кур. На дороге, недалеко от пересечения с шоссе, через овражек был перекинут небольшой мосток. До воды метра два, хоть и воды той по колено. К мостку вёл крутоватый спуск, а потом подъем, поэтому машина или подвода вынуждена брать разгон, иначе на подъем не выберешься. Пацаны это и учли. Как стемнело, все шестеро с топорами и пилами — к этому мостику. Подпилили столбы наполовину, чтоб человек или конь могли перейти, а машина нет. Двое — Бородич и Смурый Николай остались наблюдать, а остальных отправили по домам.

Но в тот день Каин припозднился, и машина показалась на дороге, когда уже полностью рассвело. Машина медленно ползла по плохой дороге и не смогла взять необходимый разгон. На мосту шофёр стал переключать скорость, и тогда одна поперечина подломилась. Машина накренилась и боком полетела под мост. Как потом выяснилось, седоки и свиньи с курами просто съехали в воду и тут же благополучно повыскакивали. Не повезло немцу, угодившему под борт. Его придавило насмерть.

Хлопцы рванули в деревню, но кто-то из полицаев заметил, как в кустах мелькнула фигура ребёнка. Через какой-то час все в селе уже знали, что случилось у оврага. Мороз сразу бросился в школу, послал за Бородичем, но того не оказалось дома. Миклашевич не выдержал и рассказал учителю обо всем. Мороз не знал, что придумать. И вот в полночь слышит стук в дверь. На пороге стоял полицай, тот самый Лавченя. Он сообщил, что мальчишек схватили и уже идут за Морозом.

Мороза оставили в отряде. Он ходил, словно в воду опущенный. Прошло ещё пару дней. И вдруг в лес прибежала Ульяна — связная с лесного кордона. Ей разрешалось приходить только в самом крайнем случае. Немцы требовали выдать Мороза, иначе угрожали повесить ребят. Ночью к Ульяне прибежали их матери, просят Христом-Богом: «Ульяночка помоги». Она в ответ: «Откуда мне знать, где тот Мороз?» А они: «Сходи, пусть он спасает мальцов. Он же умный, он их учитель».

Ещё шесть камней на душу бедного учителя! Ясно было, что и ребят не отпустят, и его убьют. Вылезли из землянки, а тут Мороз. Стоит у входа, держит винтовку, а на самом лица нету. Всё слышал и просится идти. Селезнев и Ткачук обозлились. Кричали, что надо быть идиотом, чтобы поверить немцам, будто они выпустят хлопцев. Идти — безрассудное самоубийство. А Мороз спокойно отвечает: «Это верно». И тогда Селезнев сказал: «Через час продолжим разговор». А потом обнаружили, что Мороза нигде нет. Послали в Сельцо Гусака, у которого там проживал свояк, чтобы проследить, как оно будет дальше. Вот от этого Гусака, а потом уже и от Павла Миклашевича и стало известно, как развивались события.

Ребята сидят в амбаре, немцы допрашивают их и бьют. И ждут Мороза. Матери лезут во двор к старосте, просят, унижаются, а полицаи их гонят. Поначалу ребята держались твёрдо: ничего не знаем, ничего не делали. Их стали истязать, и первым не стерпел Бородич, взял все на себя, и думал, что остальных отпустят. И в эту самую пору является Мороз. Рано утром, когда село ещё спало, шагнул он во двор к старосте. Немцы скрутили Морозу руки, содрали кожушок. Как привели в старостову хату, старик Бохан улучил момент и говорит тихонько: «Не надо было, учитель».

Теперь вся «банда» оказалась в сборе. Хлопцы ещё в амбаре упали духом, когда услышали за дверьми голос Алеся Ивановича. До самого конца никто из них не думал, что учитель пришёл добровольно. Считали, что схватили его где-то. И он им ничего о себе не сказал. Только подбадривал. Под вечер вывели всех семерых на улицу, все кое-как держались на ногах, кроме Бородича. Старший брат близнецов Кожанов, Иван, пробрался вперёд и говорит какому-то немцу: «Как же так? Вы же говорили, что когда явится Мороз, то отпустите хлопцев». Немец ему парабеллумом в зубы, а Иван ему ногой в живот. Ивана застрелили.

Вели по той самой дороге, через мосток. Впереди Мороз с Павликом, за ним близнецы Кожаны, потом однофамильцы Смурные. Позади два полицая волокли Бородича. Полицаев было человек семь и четыре немца. Разговаривать никому не давали. Руки у всех были связаны сзади. А вокруг — знакомые с детства места. Миклашевич вспоминал, что такая тоска на него напала, хоть кричи. Оно и понятно. По четырнадцать-шестнадцать лет хлопцам. Что они видели в этой жизни?

Подошли к мостку. Мороз шепчет Павлику: «Как крикну, бросайся в кусты». Павлику показалось тогда, что Мороз что-то знает. А лесок вот уже — рядом. Дорога узенькая, два полицая идут впереди, двое по сторонам. Внезапно Мороз громко крикнул: «Вот он, вот — смотрите!» И сам влево от дороги смотрит, плечом и головой показывает, словно кого-то увидел там. И так естественно это у него получилось, что даже Павлик туда глянул. Но только раз глянул, потом прыгнул в противоположную сторону и оказался в чаще. Спустя секунды кто-то ударил из винтовки, потом ещё. Полицаи приволокли Павла. Рубашка на его груди пропиталась кровью, голова обвисла. Мороза избили так, что уже не поднялся. Каин для уверенности ударил Павлика прикладом по голове и спихнул в канаву с водой.

Там его и подобрали ночью. А тех шестерых довезли до местечка и подержали ещё пять дней. В воскресенье, как раз на первый день Пасхи, вешали. На телефонном столбе у почты укрепили перекладину — толстый такой брус, получилось подобие креста. Сначала Мороза и Бородича, потом остальных, то с одной, то с другой стороны. Для равновесия. Так и стояло это коромысло несколько дней. Закопали в карьере за кирпичным заводом. Потом уже, когда война кончилась, перехоронили поближе к Сельцу.

В. Сухомлинский «Письма к сыну»  Добрый день, дорогой сын! 
   Получил твое письмо. Наконец, начались твои занятия. Ты с восторгом пишешь о богатых кабинетах по радиофизике и электронике. Меня радует, что ты утверждаешься в своем призвании. Если ты уверен, и жизнь подтвердит, что радиофизика - твое любимое дело, значит, ты будешь счастливым человеком. Но призвание - это не что-то приходящее к человеку извне. Если бы в средней школе, начиная, наверное, со второго класса, ты не сидел над схемами радиоприемников, если бы не трудился - вряд ли появилось бы это призвание. Призвание - это маленький росточек таланта, превратившийся в крепкое, могучее дерево на благодатной почве трудолюбия. Без трудолюбия, без самовоспитания этот маленький росток может засохнуть на корню. Найти свое призвание, утвердиться в нем - это источник счастья. Есть у Марка Твена интересный рассказ 9. В нем говорится: на "том" свете нет ни ангелов, ни святых, ни божественного ничегонеделания, а живут люди в раю такой же трудовой жизнью, как и на грешной земле. Отличается рай от земли только одним: там каждый занимается делом по своему призванию. Безвестный на земле сапожник становится после смерти знаменитым полководцем, а бездарный при жизни, но обладающий каллиграфическим почерком генерал довольствуется в штабе скромной ролью писаря. Писатель, надоевший читателям нудными, никому не нужными романами, находит свое истинное призвание в профессии токаря по металлу. Человек, случайно попавший в педагоги, всю жизнь мучивший и себя, и учеников, оказывается прекрасным бухгалтером. Я не один раз перечитывал этот замечательный рассказ. Хорошо было бы добиться такого положения уже на "этом" свете. Но, к сожалению, очень часто бывает совершенно по-другому. Я знаю много никудышних специалистов: агрономов, учителей, инженеров, артистов. Они, как говорится, маются всю жизнь, равнодушны к своему делу, отбывают день до вечера. Самое прискорбное то, что эти люди не знают радости труда, трудовой одухотворенности, одержимости. В чем высшее наслаждение жизни? По-моему, в творческом труде, чем-то приближающемся к искусству. Это приближение - в мастерстве. Если человек влюблен в свой труд, он стремится, чтобы и в самом процессе труда, и в его результатах было что-то красивое. Я уже писал тебе о нашем садоводе и лесоводе Ефиме Филипповиче. За всю свою жизнь я встретил не больше двадцати таких людей, как он. Изумительный это человек; в мастерстве труда, своего дела я без какого бы то ни было преувеличения сравниваю его со Станиславским и Пластовым, с Шостаковичем и Алексеем Улесовым (я расскажу тебе об этом человеке). Он лепит, творит, создает дерево, как Станиславский создавал образ, как Пластов творит жизнь на куске холста. Я видел, как он несколько раз осматривает со всех сторон маленький дичок, приглядываясь, находя ту, как он говорит, единственную точку, где надо произвести прививку. Находит эту точку, появляется маленький росток, и с этого времени начинается то великое колдовство труда, благодаря которому человек становится гордым творцом, художником, поэтом в своем деле. Ефим Филиппович творит удивительной красоты крону дерева. Чтобы научиться этому, познать это - надо поработать рядом с ним не один год. И это будет познание человека, постижение красоты, искусства. В этом труде - великое счастье бытия. Трудясь, познавать красоту в самом себе - вот настоящий труд. Я среди тысяч трехлетних саженцев всегда найду единственный, выращенный руками Ефима Филипповича. Все его деревья устремлены к солнцу. Ветви расположены в кроне его дерева так, что солнце играет на каждом листочке, листья не затеняют друг друга. - Как Вы это делаете? - спросил я однажды у Ефима Филипповича.- Мудрость человеческая - на кончиках пальцев,- ответил он.- Я начал трудиться с трех лет. И вам советую так воспитывать школьников. Каждый должен быть господином в своем деле - вот что еще нельзя забывать. Если бы я стал учиться на инженера, или на врача, или на учителя - ничего не вышло бы из меня. Получился бы человек, зарабатывающий на хлеб насущный... Надо, чтобы в каждом человеке разгорелась его "искра"- вот тогда и получится настоящий человек. Призвание творит тот, кто творит человека,- все, кто его воспитывают. Но и сам хозяин задатков творит свое призвание. Ты любишь музыку Баха. Так вот, в роду Иоганна Себастьяна Баха было 58 музыкантов. Прадед музыкант, дед музыкант, отец музыкант... Даже браки заключались внутри этого рода. Что же, получается так, как будто бы уже при рождении было предопределено: человек этот будет композитором или выдающимся исполнителем? Известно, что приблизительно 80 % рожденных могут стать композиторами. Становятся же ими единицы. Почему же это так? Почему же все-таки в роду Баха было 58 выдающихся музыкантов? Потому, что эти люди сами творили свое призвание. Потому, что первым впечатлением жизни каждого ребенка в этом роду была музыка; первой красотой, познанной в окружающем мире,- музыкальная мелодия; первым удивлением, изумлением - было удивление, изумление перед музыкой; первой гордостью, пережитой человеком,- гордость наслаждения красотой музыки, гордость творения, создания музыки. Человек господин своего призвания. Я без особенного энтузиазма отношусь к твоим восторгам: ах, какое счастье стать радиофизиком; ах, как я люблю радиофизику. Любить можно то, чему уже отдал частицу своей души. Это очень хорошо, что ты относишься с интересом к радиофизике, но помни, что это еще только интерес. Призванием же становится интерес, помноженный на труд. Я хочу тебе кое-что посоветовать. Наука развивается ныне стремительными темпами. Если хочешь быть хорошим специалистом в своем деле, внимательно следи за новинками в области радиофизики. То, что дают на лекциях,- лишь незначительная часть знаний, нужных тебе, как воздух. Установи сам себе вот какое правило: ежедневно, буквально ежедневно-ив праздник, и в выходной-прочитывать и штудировать хотя бы пять страниц из научных журналов по радиофизике и смежным наукам электронике, бионике, астрофизике, космической биологии и др.

В. Вересаев «Мать»

Сегодня утром я шел по улицам Старого Дрездена. На душе было неприятно и неловко: шел я смотреть ее, прославленную Сикстинскую мадонну. Ею все восхищаются, ею стыдно не восхищаться. Между тем бесчисленные снимки с картины, которые мне приходилось видеть, оставляли меня в совершенном недоумении, чем тут можно восхищаться. Мне нравились только два ангелочка внизу. И вот, - я знал, - я буду почтительно стоять перед картиною, и всматриваться без конца, и стараться натащить на себя соответственное настроение. А задорный бесенок будет подсмеиваться в душе и говорить: «Ничего я не стыжусь, - не нравится, да и баста!..»
   Я вошел в Цвингер. Большие залы, сверху донизу увешанные картинами. Глаза разбегаются, не знаешь, на что смотреть, и ищешь в путеводителе спасительных звездочек, отмечающих «достойное». Вот небольшая дверь в угловую северную комнату. Перед глазами мелькнули знакомые контуры, яркие краски одежд… Она! С неприятным, почти враждебным чувством я вошел в комнату.
   Одиноко в большой, идущей от пола золотой раме, похожей на иконостас, высилась у стены картина. Слева, из окна, полузанавешанного малинового портьерою, падал свет. На диванчике и у стены сидели и стояли люди, тупо-почтительно глазея на картину. «Товарищи по несчастью!» — подумал я, смеясь в душе. Но сейчас же поспешил задушить в себе смех и с серьезным, созерцающим видом остановился у стены.
   И вдруг — незаметно, нечувствительно — все вокруг как будто стало исчезать. Исчезли люди и стены. Исчез вычурный иконостас. Все больше затуманивались, словно стыдясь себя и чувствуя свою ненужность на картине, старик Сикст и кокетливая Варвара. И среди этого тумана резко выделялись два лица — Младенца и Матери. И перед их жизнью все окружающее было бледным и мертвым… Он, поджав губы, большими, страшно большими и страшно черными глазами пристально смотрел поверх голов вдаль. Эти глаза видели вдали все: видели вставших на защиту порядка фарисеев, и предателя-друга, и умывающего руки чиновника-судью, и народ, кричащий: «Распни его!» Да, он видел этим проникающим взглядом, как будет стоять под терновым венцом, исполосованный плетьми, с лицом, исковерканным обидою, животною мукою, как там, через несколько зал, на маленькой картине Гвидо Рени…
   И рядом с ним — она, серьезная и задумчивая, с круглым девическим лицом, со лбом, отуманенным дымкою предчувствия. Я смотрел, смотрел, и мне казалось: она живая, и дымка то надвигается, то сходит с ее молодого, милого лица.И такая вся она была полная жизни, полная любви к жизни и к земле… И все-таки она не прижимала сына к себе, не старалась защитить от будущего.   Вечером я сидел на Брюлевской террасе..
   Я сидел, и вдруг светлая, поднимающая душу радость охватила меня — радость и гордость за человечество, которое сумело воплотить и вознести на высоту такоематеринство. И пускай в мертвом тумане слышатся только робкие всхлипывания и слова упрека, - есть Она, есть там, в этом фантастическом четырехугольнике Цвингера. И пока она есть, жить на свете весело и почетно. И мне, неверующему, хотелось молиться ей.
   Темнело. Я шел через площадь. На небе рисовались два черные, как будто закоптелые шпица церкви св. Софии. Вот он и молчаливый Цвингер. Окна темны, внутри тишина и безлюдье. И мне стало странно: неужели и в той комнате может быть темно, неужели ее лицо не светится?
  

И. С. Тургенев «Русский язык»

Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя — как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!

«Два богача»

Когда при мне превозносят богача Ротшильда, который из громадных своих доходов уделяет целые тысячи на воспитание детей, на лечение больных, на призрение старых — я хвалю и умиляюсь.

Но, и хваля и умиляясь, не могу я не вспомнить об одном убогом крестьянском семействе, принявшем сироту-племянницу в свой разоренный домишко.

— Возьмем мы Катьку, — говорила баба, — последние наши гроши на нее пойдут, — не на что будет соли добыть, похлебку посолить…

— А мы ее… и не соленую, — ответил мужик, ее муж.

Далеко Ротшильду до этого мужика!