« О, как убийственно мы любим…» (Денисьевский цикл в поэзии Ф. И. Тютчева)
план-конспект урока (литература) на тему

« О, как убийственно мы любим…»

(Денисьевский цикл в поэзии Ф. И. Тютчева)

Любовь, любовь – гласит преданье –

Союз души с душой родной –

Их съединенье, сочетанье,

И роковое их слиянье,

И…поединок роковой…

Ведущий:

     Елена Александровна Денисьева… Это имя олицетворяет в русской литературе одну из вершин философской лирики замечательного русского поэта Фёдора Ивановича Тютчева. Вершину, в основании которой всего 14 лет взаимоотношений поэта с любимой женщиной. Их знакомство состоялось в конце 40-х годов в Смольном институте, где учились старшие дочери Тютчева. Елена Александровна была племянницей инспектрисы института. Природа одарила её большим умом, большой впечатлительностью и живостью, глубиною чувств и энергией характера. Взаимное увлечение 47-летнего поэта и 24-летней молодой девушки росло незаметно для обоих, пока не вызвало с её стороны «такую глубокую, такую самоотверженную, такую страстную любовь, что она охватила всё существо поэта, и он остался навсегда её пленником».

Чтец:

Пламя рдеет, пламя пышет,           Треск за треском, дым за дымом,

Искры брызжут и летят,               Трубы голые торчат,

А на них прохладой дышит             А в покое нерушимом    

Из-за речки тёмный сад.                 Листья веют и шуршат.

Сумрак тут, там жар и крики,     Я, дыханьем их обвеян,

Я брожу как бы во сне, -                 Страстный говор твой ловлю…  

Лишь одно я живо чую:                   Слава Богу, я с тобою,                

Ты со мной и вся во мне.                 А с тобой мне как в раю.

Чтец:

Я очи знал, - о, эти очи!                      Дышал он грустный, утомлённый

Как я любил их – знает Бог!               В тени ресниц её густой,

От их волшебной, страстной ночи   Как наслажденье, утомлённый

Я душу оторвать не мог.                    И, как страданье, роковой.

В непостижимом этом взоре,            И в эти чудные мгновенья

Жизнь обнажающем до дна,               Ни разу мне не довелось

Такое слышалося горе,                         С ним повстречаться без волненья

Такая страсти глубина!                      И любоваться им без слёз.

Ведущий:

     Скрыть свои отношения от всезнающего, пропитанного сплетнями Петербурга оказалось невозможным. И поэтому Елене Александровне быстро было отказано в приёмах в тех домах, где она ещё совсем недавно была желанной гостьей, от Денисьевой отрёкся родной отец.

Чтец:

Чему молилась ты с любовью,

Что как святыню берегла,

Судьба людскому суесловью

На поруганье предала.

Толпа вошла, толпа вломилась

В святилище души твоей,

И ты невольно постыдилась

И тайн, и жертв, доступных ей.

Ах, если бы живые крылья

Души, парящей над толпой,

Её спасали от насилья

Бессмертной пошлости людской!

Ведущий:

     Денисьевой была уготована «жизнь отреченья, жизнь страданья». Главной же мукой было то, что любимый, ради которого всё было принесено в жертву, не принадлежал ей полностью. Тютчев не только не порвал со своей семьёй, но и продолжал по-своему любить жену, во всяком случае, дорожить ею.

Чтец:

Не говори: меня он, как и прежде, любит,

Мной, как и прежде, дорожит…

О нет! Он жизнь мою бесчеловечно губит,

Хоть, вижу, нож в руке его дрожит.

То в гневе, то в слезах, тоскуя, негодуя,

Увлечена, в душе уязвлена,

Я стражду, не живу…им, им одним живу я –

Но эта жизнь!.. О, как горька она!

Он мерит воздух мне так бережно и скудно…

Не мерят так и лютому врагу…

Ох, я дышу ещё болезненно и трудно,

Могу дышать, но жить уж не могу.

Чтец:

О, не тревожь меня укорой справедливой!

Поверь, из нас из двух завидней часть твоя:

Ты любишь искренно и пламенно, а я –

Я на тебя гляжу с досадою ревнивой.

И, жалкий чародей перед волшебным миром,

Мной созданным самим, без веры я стою –

И самого себя, краснея, сознаю

Живой души твоей безжизненным кумиром.

Ведущий:

     Как всё сплелось, как запуталось! Но что он мог ответить самому себе? Чем оправдать свою вину? А Денисьева была вправе желать от него и любви, и признания. Ведь любила она его страстно, беззаветно, порой заботясь о нём больше, чем об их детях.

Дочь Елена родилась у них в 1851 году, сын Фёдор – в 1860-ом, и второй сын, Николай, - в 1864-ом. Все они носили фамилию отца, но, как незаконнорожденные, не имели права на дворянское звание и были приписаны к мещанскому сословью Петербурга. Потому стихи, посвящённые Денисьевой, проникнуты нежностью, преклонением перед силой её чувства, сознанием собственной недостойности, тяжёлым чувством вины.

Чтец:

Не раз ты слышала признанье:

«Не стою я любви твоей».

Пускай моё она созданье –

Но как я беден перед ней…

Перед любовию твоею

Мне больно вспомнить о себе –

Стою, молчу, благоговею

И поклоняюся тебе…

Чтец:

Когда, порой, так умилённо,

С такою верой и мольбой

Невольно клонишь ты колено

Перед колыбелью дорогой,

Где спит она – твоё рожденье –

Твой безыменный херувим, -

Пойми ж и ты моё смиренье

Пред сердцем любящим твоим.

Сияет солнце, воды блещут,

На всём улыбка, жизнь во всём,

Деревья радостно трепещут,

Купаясь в небе голубом.

Поют деревья, блещут воды,

Любовью воздух растворён,

И мир, цветущий мир природы,

Избытком жизни упоён.

Но и в избытке упоенья

Нет упоения сильней

Одной улыбки умиленья

Измученной души твоей.

Ведущий:

     Двусмысленность положения, душевные страдания отразились на состоянии здоровья Елены Денисьевой: она тяжело заболела. Тютчев это видел, и муки его становились невыносимы.

Чтец:

Весь день она лежала в забытьи,

И всю её уж тени покрывали,

Лил тёплый летний дождь – его струи

По листьям весело звучали.

И медленно опомнилась она,

И начала прислушиваться к шуму,

И долго слушала – увлечена,

Погружена в сознательную думу…

И вот, как бы беседуя с собой,

Сознательно она проговорила

(Я был при ней, убитый, но живой):

«О, как всё это я любила!»

Любила ты, и так, как ты, любить –

Нет, никому ещё не удавалось!

О господи!.. И это пережить…

И сердце на клочки не разорвалось…

Ведущий:

     Через несколько месяцев её не стало. Елена Александровна умерла в возрасте 38 лет 4 августа 1864 года. «Не живётся, мой друг, не живётся, - напишет Тютчев Георгиевскому, близкому другу, через два месяца после смерти Денисьевой. – Гноится рана, не заживает. Только при ней и для неё я был личностью, только в её любви, в её беспредельной любви ко мне я сознавал себя… Теперь я что-то бессмысленно живущее, какое-то живое, мучительное ничтожество».

Чтец:

Вот бреду я вдоль большой дороги

В тихом свете гаснущего дня,

Тяжело мне, замирают ноги…

Друг мой милый, видишь ли меня?

Всё темней, темнее над землёю –

Улетел последний отблеск дня…

Вот тот мир, где жили мы с тобою,

Ангел мой, ты видишь ли меня?

Завтра день молитвы и печали,

Завтра память рокового дня…

Ангел мой, где б души не витали,

Ангел мой, ты видишь ли меня?

Ведущий:

     Для Тютчева наступило время страшного, беспощадного, неумолимо-отчаянного раскаяния. Тютчев жестоко укорял себя, что в сущности именно он сгубил её тем двусмысленным положением, в которое поставил. Тоска по Леле возрастала всё неудержимей. Кем он был для неё – злодеем, не желающим делать зло, другом – бессильным совершить добро? Леля – его скорбь, утрата, жертва…

Чтец:

Есть и в моём страдальческом застое

Часы и дни ужаснее других…

Их тяжкий гнёт, их бремя роковое

Не выскажет, не выдержит мой стих.

Вдруг всё замрёт. Слезам и умиленью

Нет доступа, всё пусто и темно,

Минувшее не веет лёгкой тенью,

А под землёй, как труп, лежит оно.

Ах, и над ним в действительности ясной,

Но без любви, без солнечных лучей,

Такой же мир бездушный и бесстрастный,

Не знающий, не помнящий о ней.

И я один, с моей тоской тупою,

Хочу сознать себя и не могу –

Разбитый чёлн, заброшенный волною,

На безымянном диком берегу.

О, господи, дай жгучего страданья

И мертвенность души моей рассей:

Ты взял её, но муку вспоминанья,

Живую муку мне оставь по ней, -

По ней, по ней, свой подвиг совершившей

Весь до конца в отчаянной борьбе,

Так пламенно, так горячо любившей

Наперекор и людям и судьбе, -

По ней, по ней, судьбы не одолевшей,

Но и себя не давшей победить,

По ней, по ней, так до конца умевшей

Страдать, молиться, верить и любить.

Ведущий:

     Боль от утраты была нестерпимой. Но Тютчева ждал новый удар. Второго мая 1865 года умерли в один день двое его детей – дочь Лена и сын Николай. Нелепое обстоятельство стало причиной этого страшного исхода. Лена воспитывалась в известном петербургском пансионе, где обучались дети многих высокопоставленных родителей. Однажды к ней обратилась мать одной из сверстниц, спросив, как поживает её матушка, имея в виду Эрнестину Фёдоровну, жену поэта. Услышав, что Лена – дочь Денисьевой, дама воскликнула: «Кто бы мог подумать, что в такой уважаемый пансион принимают бастардов»,- и, строго посмотрев на свою дочь, добавила: «Больше ты не должна дружить с этой девочкой, я тебе запрещаю это».

     Лена убежала из пансиона к тётке своей матери, категорически отказываясь вернуться назад. От нервного потрясения она заболела – у неё началась скоротечная чахотка, от которой она умерла 2 мая. Её брат Коля, которому в то время исполнилось полтора года, пережил сестру всего на несколько часов, будто существовавшая между ними связь была столь сильной, что, оборвавшись с одного конца, она лишила возможности жить и другого.

     Брат и сестра были похоронены под одной насыпью на Волковом кладбище, рядом с могилой их матери. Теперь они были все вместе, там, где их уже не могла мучить несправедливость людского суда.

     Самые мрачные мысли приходили Тютчеву в голову в эти дни. Он думал о своём бессилии, беспомощности, невозможности застраховать от беды и себя, и тех, кого он любил.

     Ещё и ещё раз до мельчайших подробностей он вспоминал то, что происходило между ним и Денисьевой.

Чтец:

О, как убийственно мы любим,

Как в буйной слепоте страстей

Мы то всего вернее губим,

Что сердцу нашему милей!

Давно ль, гордясь своей победой,

Ты говорил: она моя…

Год не прошёл – спроси и сведай,

Что уцелело от нея?

Куда ланит девались розы,

Улыбка уст и блеск очей?

Всё опалили, выжгли слёзы

Горючей влагою своей.

Ты помнишь ли, при вашей встрече,

При первой встрече роковой,

Её волшебный взор и речи,

И смех младенчески-живой?

И что ж теперь? И где всё это?

И долговечен ли был сон?

Увы, как северное лето,

Был мимолётным гостем он!

Судьбы ужасным приговором

Твоя любовь для ней была,

И незаслуженным позором

На жизнь её она легла!

Жизнь отреченья, жизнь страданья!

В её душевной глубине

Ей оставались вспоминанья…

Но изменили и оне.

И на земле ей дико стало,

Очарование ушло…

Толпа, нахлынув, в грязь втоптала

То, что в душе её цвело.

И что ж от долгого мученья,

Как пепл, сберечь ей удалось?

Боль, злую боль ожесточенья,

Боль без отрады и без слёз!

О, как убийственно мы любим!

Как в буйной слепоте страстей

Мы то всего вернее губим,

Что сердцу нашему милей!

Ведущий:

     Он пережил её на 9 лет. Его черёд пришёл 15 июля 1875 года. Но остались стихи Тютчева, прекрасный и неувядаемый гимн любви – денисьевский цикл.

Душа, душа, которая всецело

Одной заветной отдалась любви

И ей одной дышала и болела,

Господь тебя благослови…