Литературная гостиная "Открывая книги И.С. Тургенева"
план-конспект

Государственное общеобразовательное учреждение

«Кадетская общеобразовательная школа-интернат Забайкальского края»

Открывая книги  Тургенева. Тургенев и Россия.

Сценарий музыкально-литературной гостиной для старших классов

Составила Фаркова Е.Н., учитель русского языка и литературы

2018г

              Открывая книги  Тургенева. Тургенев и Россия.

Сценарий музыкально-литературной гостиной для старших классов.

Цель: познакомить учащихся с произведениями И.С. Тургенева,  посвященными России

Оборудование: мультимедиа, презентация «Тургенев и Россия»

Оформление гостиной: затемнение,  столики, на них подсвечники с зажженными свечами, звучит негромкая музыка (Чайковский, Рахманинов, Прокофьев) Импровизированная сцена для выступления находится в центре зала. Проектор высвечивает слайды – пейзажи. Ведущий находится ха сценой, его голос звучит в микрофон.

Звучит  музыка Рахманинова «Нежность». Голос за сценой: Орловские леса. Спасское-Лутовиново. Бежин луг с его неповторимостью и очарованием. Здесь русский дух, здесь Русью пахнет. Голубой высокий небосвод обнимает желтую ниву полей.  Нет ничего прелестнее орловских безбрежных лесов и садов. Эта земля бесконечно дорога Ивану Сергеевичу Тургеневу. Он воспел эту землю в своих бессмертных произведениях.

1 учащийся:

Люблю я вечером к деревне подъезжать,
Над старой церковью глазами провожать
Ворон играющую стаю;
Среди больших полей, заповедных лугов,
На тихих берегах заливов и прудов,
Люблю прислушиваться лаю

Собак недремлющих, мычанью тяжких стад,
Люблю заброшенный и запустелый сад
И лип незыблемые тени;
Не дрогнет воздуха стеклянная волна;
Стоишь и слушаешь — и грудь упоена
Блаженством безмятежной лени…

Задумчиво глядишь на лица мужиков —
И понимаешь их; предаться сам готов
Их бедному, простому быту…
Идет к колодезю старуха за водой;
Высокий шест скрипит и гнется; чередой
Подходят лошади к корыту…

Вот песню затянул проезжий… Грустный
Но лихо вскрикнул он — и только слышен стук
Колес его телеги тряской;
Выходит девушка на низкое крыльцо —
И на зарю глядит… и круглое лицо
Зарделось алой, яркой краской.

Качаясь медленно, с пригорка, за селом,
Огромные возы спускаются гуськом
С пахучей данью пышной нивы;
За конопляником, зеленым и густым, .
Бегут, одетые туманом голубым,
Степей широкие разливы.

Та степь — конца ей нет… раскинулась, лежит.,
Струистый ветерок бежит, не пробежит…
Земля томится, небо млеет…
И леса длинного подернутся бока
Багрянцем золотым, и ропщет он слегка,
И утихает, и синеет…

Звучит музыка С. Рахманинова , концерт № 2 ч. 2. ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ: «Чувством Родины» назовет Тургенев тягу к родной земле. Все на этой русской земле было бесконечно дорого сердцу Тургенева - и бледная синева бескрайних далей, и неоглядное море волнующейся ржи, и островки березовых рощ на пологих холмах, и прохладные дубовые леса, и весело блестевшие на солнце реки, и раздольные зеленые долины...

2 учащийся:

Как грустный взгляд, люблю я осень.

В туманный, тихий день хожу

Я часто в лес и там сижу —

На небо белое гляжу

 Да на верхушки темных сосен.

Люблю, кусая кислый лист,

С улыбкой, развалясь, ленивой,

Мечтой заняться прихотливой

Да слушать дятлов тонкий свист.

Трава завяла вся… холодный,

Спокойный блеск разлит по ней…

 И грусти тихой и свободной

Я предаюсь душою всей…

Чего не вспомню я? Какие

Меня мечты не посетят?

А сосны гнутся, как живые,

И так задумчиво шумят…

 И, словно стадо птиц огромных,

 Внезапно ветер налетит

И в сучьях спутанных и темных

 Нетерпеливо прошумит.

Звучит музыка Прокофьева «Прогулка»

3 учащийся:

Гуляют тучи золотые

 Над отдыхающей землей;

 Поля просторные, немые

Блестят, облитые росой;

 Ручей журчит во мгле долины,

Вдали гремит весенний гром,

 Ленивый ветр в листах осины

Трепещет пойманным крылом.

Молчит и млеет лес высокий,

Зеленый, темный лес молчит.

 Лишь иногда в тени глубокой

 Бессонный лист прошелестит.

 Звезда дрожит в огнях заката,

Любви прекрасная звезда,

А на душе легко и свято,

Легко, как в детские года.

ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ: еще в годы юности началось увлечение Тургенева охотой. Эта страсть прошла через всю его жизнь и также способствовала его сближению с природой.

После длительных походов с ружьем он любил, растянувшись на траве, вслушиваться в шорохи земли и всем существом своим уходить в мечтательное созерцание окружающего.

СЦЕНКА по мотивам рассказа «Бежин луг». Ребята сидят вокруг костра.

Тургенев бредет с ружьем и,  заметив ребят, присаживается и слушает их диалог.

ФЕДЯ— Ну, и что ж ты, так и видел домового?

ИЛЬЮША— Нет, я его не видал, да его и видеть нельзя, — а слышал... Да и не я один.

ПАВЛУША— А он у вас где водится?

 — В старой рольне 1*.

— А разве вы на фабрику ходите?

— Как же, ходим. Мы с братом, с Авдюшкой, в лисовщиках состоим 2*.

— Вишь ты — фабричные!..

ФЕДЯ— Ну, так как же ты его слышал?

ИЛЮША— А вот как. Пришлось нам с братом Авдюшкой, да с Федором Михеевским, да с Ивашкой Косым, да с другим Ивашкой, что с Красных Холмов, да еще с Ивашкой Сухоруковым, да еще были там другие ребятишки; всех было нас ребяток человек десять — как есть вся смена; но а пришлось нам в рольне заночевать, то есть не то чтобы этак пришлось, а Назаров, надсмотрщик, запретил; говорит: «Что, мол, вам, ребяткам, домой таскаться; завтра работы много, так вы, ребятки, домой не ходите». Вот мы остались и лежим все вместе, и зачал Авдюшка говорить, что́, мол, ребята, ну, как домовой придет?.. И не успел он, Авдей-от, проговорить, как вдруг кто-то над головами у нас и заходил; но а лежали-то мы внизу, а заходил он наверху, у колеса. Слышим мы: ходит, доски под ним так и гнутся, так и трещат; вот прошел он через наши головы; вода вдруг по колесу как зашумит, зашумит; застучит, застучит колесо, завертится; но а за́ставки у дворца-то 3* спущены. Дивимся мы: кто ж это их поднял, что вода пошла; однако колесо повертелось, повертелось да и стало. Пошел тот опять к двери наверху да по лестнице спущаться стал, и этак спущается, словно не торопится; ступеньки под ним так даже и стонут... Ну, подошел тот к нашей двери, подождал, подождал — дверь вдруг вся так и распахнулась. Всполохнулись мы, смотрим — ничего... Вдруг, глядь, у одного чана форма 4* зашевелилась, поднялась, окунулась, походила, походила этак по воздуху, словно кто ею полоскал, да и опять на место. Потом у другого чана крюк снялся с гвоздя да опять на гвоздь; потом будто кто-то к двери пошел да вдруг как закашляет, как заперхает, словно овца какая, да зычно так... Мы все так ворохом и свалились, друг под дружку полезли... Уж как же мы напужались о ту пору!

ПАВЕЛ— Вишь как! Чего ж он раскашлялся?

ИЛЬЮША— Не знаю; может, от сырости.

Все помолчали.

ФЕДЯ — А что, картошки сварились?

 ПАВЛУША  — Нет, еще сыры... Вишь, плеснула, — прибавил он, повернув лицо в направлении реки, — должно быть, щука... А вон звездочка покатилась.

КОСТЯ— Нет, я вам что, братцы, расскажу,  послушайте-ка, намеднись что тятя при мне рассказывал.  Вы ведь знаете Гаврилу, слободского плотника?

ВСЕ — Ну да; знаем.

КОСТЯ — А знаете ли, отчего он такой всё невеселый, всё молчит, знаете? Вот отчего он такой невеселый. Пошел он раз, тятенька говорил, — пошел он, братцы мои, в лес по орехи. Вот пошел он в лес по орехи да и заблудился; зашел — бог знает куды зашел. Уж он ходил, ходил, братцы мои, — нет! не может найти дороги; а уж ночь на дворе. Вот и присел он под дерево; давай, мол, дождусь утра, — присел и задремал. Вот задремал и слышит вдруг, кто-то его зовет. Смотрит — никого. Он опять задремал — опять зовут. Он опять глядит, глядит: а перед ним на ветке русалка сидит, качается и его к себе зовет, а сама помирает со́ смеху, смеется... А месяц-то светит сильно, так сильно, явственно светит месяц — всё, братцы мои, видно. Вот зовет она его, и такая вся сама светленькая, беленькая сидят на ветке, словно плотичка какая или пескарь, — а то вот еще карась бывает такой белесоватый, серебряный... Гаврила-то плотник так и обмер, братцы мои, а она знай хохочет да его всё к себе этак рукой зовет. Уж Гаврила было и встал, послушался было русалки, братцы мои, да, знать, господь его надоумил: положил-таки на себя крест... А уж как ему было трудно крест-то класть, братцы мои; говорит, рука просто как каменная, не ворочается... Ах ты этакой, а!.. Вот как положил он крест, братцы мои, русалочка-то и смеяться перестала, да вдруг как заплачет... Плачет она, братцы мои, глаза волосами утирает, а волоса у нее зеленые, что твоя конопля. Вот поглядел, поглядел на нее Гаврила, да и стал ее спрашивать: «Чего ты, лесное зелье, плачешь?» А русалка-то как взговорит ему: «Не креститься бы тебе, говорит, человече, жить бы тебе со мной на веселии до конца дней; а плачу я, убиваюсь оттого, что ты крестился; да не я одна убиваться буду: убивайся же и ты до конца дней». Тут она, братцы мои, пропала, а Гавриле тотчас и понятственно стало, как ему из лесу, то есть, выйти... А только с тех пор вот он всё невеселый ходит.

ФЕДЯ— Эка! Да как же это может этакая лесная нечисть хрестиянскую душу спортить, — он же ее не послушался?

КОСТЯ— Да вот поди ты! И Гаврила баил, что голосок, мол, у ней такой тоненький, жалобный, как у жабы.

ФЕДЯ — Твой батька сам это рассказывал?

КОСТЯ —  Сам. Я лежал на полатях, всё слышал.

ФЕДЯ— Чудно́е дело! Чего ему быть невеселым?.. А, знать, он ей понравился, что позвала его.

ИЛЬЮША— Да, понравился! Как же! Защекотать она его хотела, вот что она хотела. Это ихнее дело, этих русалок-то.

ФЕДЯ— А ведь вот и здесь должны быть русалки.

КОСТЯ— Нет,  — здесь место чистое, вольное. Одно — река близко.

 Пауза. Звук ночной птицы. Мальчики вздрогнули, перглянулись.

ИЛЬЮША — С нами крестная сила!

ПАВЛУША — Эх вы, вороны!  Чего всполохнулись? Посмотрите-ка, картошки сварились. (Все пододвинулись к котельчику и начали есть дымящийся картофель)

ИЛЬЮША — А слыхали вы, ребятки, что намеднись у нас на Варнавицах приключилось?

ФЕДЯ — На плотине-то?

ИЛЬЮША— Да, да, на плотине, на прорванной. Вот уж нечистое место, так нечистое, и глухое такое. Кругом всё такие буераки, овраги, а в оврагах всё казюли 5* водятся.  А только там у нас утопленник похоронен; а утопился он давным-давно, как пруд еще был глубок; только могилка его еще видна, да и та чуть видна: так — бугорочек... Вот на днях зовет приказчик псаря Ермила; говорит: «Ступай, мол, Ермил, на пошту». Ермил у нас завсегда на пошту ездит; собак-то он всех своих поморил: не живут они у него отчего-то, так-таки никогда и не жили, а псарь он хороший, всем взял. Вот поехал Ермил за поштой, да и замешкался в городе, но а едет назад уж он хмелён. А ночь, и светлая ночь: месяц светит... Вот и едет Ермил через плотину: такая уж его дорога вышла. Едет он этак, псарь Ермил, и видит: у утопленника на могиле барашек, белый такой, кудрявый, хорошенький, похаживает. Вот и думает Ермил: «Сем возьму его, — что ему так пропадать», да и слез, и взял его на руки... Но а барашек — ничего. Вот идет Ермил к лошади, а лошадь от него таращится, храпит, головой трясет; однако он ее отпрукал, сел на нее с барашком и поехал опять: барашка перед собой держит. Смотрит он на него, и барашек ему прямо в глаза так и глядит. Жутко ему стало, Ермилу-то псарю: что, мол, не помню я, чтобы этак бараны кому в глаза смотрели; однако ничего; стал он его этак по шерсти гладить, — говорит: «Бяша, бяша!» А баран-то вдруг как оскалит зубы, да ему тоже: «Бяша, бяша...»

ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ: Порядки, царящие в усадьбе Спасское-Лутовиново, больно ранили в самое сердце маленького барина. Об этом он напишет позже в рассказе «Пунин и Бабурин»

СЦЕНКА по мотивам рассказа «Пунин и Бабурин» За столом сидит бабушка с лорнетом. Перед нею стоят Бабурин и Ермил

БАБУРИН– Сударыня! 

 Бабушка (перевела свой лорнет с Ермила на Бабурина)– Кто тут... говорит? – произнесла она медленно... в нос.

Бабурин слегка выступил вперед.

БАБУРИН– Сударыня,  это я... решился. Я полагал... Я осмеливаюсь доложить вам, что вы напрасно изволите поступать так... как вы сейчас поступить изволили.

БАБУШКА– То есть? 

БАБУРИН– Я имею честь, – я изъясняюсь насчет этого парня, что ссылается на поселение... безо всякой с его стороны вины. Такие распоряжения, смею доложить, ведут лишь к неудовольствиям... и к другим дурным – чего боже сохрани! – последствиям и суть не что иное, как превышение данной господам помещикам власти.

БАБУШКА– Ты... где учился? 

 Бабурин изумился.

БАБУРИН– Чего изволите-с?

БАБУШКА– Я спрашиваю тебя: где ты учился? Ты такие мудреные слова употребляешь.

БАБУРИН– Я... воспитание мое...

Бабушка (презрительно пожав плечом)– Стало быть, тебе мои распоряжения не нравятся. Это мне совершенно все равно – в своих подданных я властна и никому за них не отвечаю, – только я не привыкла, чтобы в моем присутствии рассуждали и не в свое дело мешались. Мне ученые филантропы из разночинцев[26] не надобны; мне слуги надобны безответные. Так я до тебя жила и после тебя я так жить буду. Ты мне не годишься: ты уволен. Николай Антонов, – обратилась бабушка к дворецкому, – рассчитай этого человека; чтобы сегодня же к обеду его здесь не было. Слышишь? Не введи меня в гнев. Да и другого того... дурака-приживальщика с ним отправить... Чего ж Ермилка ждет? – прибавила она, снова глянув в окно. – Я его осмотрела. Ну, чего еще?  Ступайте все люди вон!

Все  удалились

ТУРГЕНЕВ: - Приказ бабушки был исполнен в точности. К обеду и Бабурин и друг мой Пунин выехали из усадьбы. Не берусь описать мое горе, мое искреннее, прямо детское отчаяние. Оно было так сильно, что заглушало даже то чувство благоговейного удивления, которое внушила мне смелая выходка республиканца Бабурина. После разговора с бабушкой он тотчас отправился к себе в комнату и начал укладываться. Меня он не удостоивал ни словом, ни взглядом, хотя я все время вертелся около него, то есть, в сущности, – около Пунина. Этот совсем потерялся – и тоже ничего не говорил, зато беспрестанно взглядывал на меня, и в глазах его стояли слезы... всё одни и те же слезы: они не проливались и не высыхали. Он не смел осуждать своего «благодетеля»: Парамон Семеныч не мог ни в чем ошибиться, но очень ему было томно и грустно. Мы с Пуниным попытались было прочесть на прощание нечто из «Россиады»; мы даже заперлись для этого в чулан – нечего было думать идти в сад, но на первом же стихе запнулись оба, и я разревелся, как теленок, несмотря на мои двенадцать лет и претензии быть большим. Уже сидя в тарантасе, Бабурин обратился наконец ко мне и, несколько смягчив обычную строгость своего лица, промолвил: «Урок вам, молодой господин; помните нынешнее происшествие и, когда вырастете, постарайтесь прекратить таковые несправедливости. Сердце у вас доброе, характер пока еще не испорченный... Смотрите, берегитесь: этак ведь нельзя!» Сквозь слезы, обильно струившиеся по моему носу, по губам, по подбородку, я пролепетал, что буду... буду помнить, что обещаюсь... сделаю... непременно... непременно...

В тот же день, узнав, что Ермил находится еще на деревне и только на другое утро рано препровождается в город для исполнения известных законных формальностей, которые, имея целью ограничить произвол помещиков, служили только источником добавочных доходов для предержащих властей, – в тот же день я отыскал его и, за неимением собственных денег, вручил ему узелок, в который увязал два носовых платка, пару стоптанных башмаков, гребенку, старую ночную рубашку и совсем новенький шелковый галстук. Ермил, которого мне пришлось разбудить – он лежал на задворке, возле телеги, на охапке соломы, – Ермил довольно равнодушно, не без некоторого даже колебания принял мой подарок, не поблагодарил меня, тут же уткнул голову в солому и снова заснул. Я ушел от него несколько разочарованный. Я воображал, что он изумится и возрадуется моему посещению, увидит в нем залог моих будущих великодушных намерений, – и вместо того...

ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ: Стихотворение «В дороге» было написано в 1843 году. Стихотворение посвящено воспоминаниям о былом, о прошедшем времени, идеализируемом лирическим героем, спокойным и умиротворённым, который, по всей видимости, находится в дороге. Картины окружающей природы также настраивают на элегический лад – перед читателем плавно разворачиваются пейзажи поздней осени, которые располагают к неторопливой философской созерцательности.

Романс в исполнении учащихся:

Утро туманное, утро седое,

 Нивы печальные, снегом покрытые,

Нехотя вспомнишь и время былое,

Вспомнишь и лица, давно позабытые.

Вспомнишь обильные страстные речи,

Взгляды, так жадно, так робко ловимые,

Первые встречи, последние встречи,

Тихого голоса звуки любимые.

Вспомнишь разлуку с улыбкою странной,

Многое вспомнишь родное далекое,

Слушая ропот колес непрестанный,

Глядя задумчиво в небо широкое.

Звучит музыка  Чайковского «Осень»

4 учащийся:

Гроза промчалась низко над землею…

Я вышел в сад; затихло всё кругом —

Вершины лип облиты мягкой мглою,

Обагрены живительным дождем.

А влажный ветр на листья тихо дышит…

В тени густой летает тяжкий жук;

И, как лицо заснувших томно пышет,

Пахучим паром пышет темный луг.

Какая ночь! Большие, золотые

 Зажглися звезды… воздух свеж и чист;

Стекают с веток капли дождевые,

Как будто тихо плачет каждый лист.

Зарница вспыхнет…

Поздний и далекий

Примчится гром — и слабо прогремит…

 Как сталь, блестит, темнея, пруд широкий,

А вот и дом передо мной стоит.

И при луне таинственные тени

На нем лежат недвижно… вот и дверь;

Вот и крыльцо — знакомые ступени…

А ты… где ты? что делаешь теперь?

Упрямые, разгневанные боги,

 Не правда ли, смягчились? и среди

Семьи твоей забыла ты тревоги,

Спокойная на любящей груди?

Иль и теперь горит душа больная?

Иль отдохнуть ты не могла нигде?

 И всё живешь, всем сердцем изнывая,

В давно пустом и брошенном гнезде?

ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ: Стихотворения в прозе И.С. Тургенева  были написаны перед смертью. Они явились  своеобразным прощанием Тургенева с жизнью, Родиной и искусством, они  собрали в себе главные темы и мотивы его творчества. Мучительно для него было расставание с любимой Родиной,  и он вспоминал….

2 учащихся читают стихотворение, звучит Шопен «Вальс дождя» Учащиеся на заднем плане танцуют вальс.

Где-то, когда-то, давно-давно тому назад, я прочел одно стихотворение. Оно скоро позабылось мною… но первый стих остался у меня в памяти:

Как хороши, как свежи были розы…

Теперь зима; мороз запушил стекла окон; в темной комнате горит одна свеча. Я сижу, забившись в угол; а в голове все звенит да звенит:

Как хороши, как свежи были розы…

И вижу я себя перед низким окном загородного русского дома. Летний вечер тихо тает и переходит в ночь, в теплом воздухе пахнет резедой и липой; а на окне, опершись на выпрямленную руку и склонив голову к плечу, сидит девушка — и безмолвно и пристально смотрит на небо, как бы выжидая появления первых звезд. Как простодушно-вдохновенны задумчивые глаза, как трогательно-невинны раскрытые, вопрошающие губы, как ровно дышит еще не вполне расцветшая, еще ничем не взволнованная грудь, как чист и нежен облик юного лица! Я не дерзаю заговорить с нею,- но как она мне дорога, как бьется мое сердце!

Как хороши, как свежи были розы…

А в комнате все темней да темней… Нагоревшая свеча трещит, беглые тени колеблются на низком потолке, мороз скрипит и злится за стеною — и чудится скучный, старческий шепот…

Как хороши, как свежи были розы…

Встают передо мною другие образы… Слышится веселый шум семейной деревенской жизни. Две русые головки, прислонясь друг к дружке, бойко смотрят на меня своими светлыми глазками, алые щеки трепещут сдержанным смехом, руки ласково сплелись, вперебивку звучат молодые, добрые голоса; а немного подальше, в глубине уютной комнаты, другие, тоже молодые руки бегают, путаясь пальцами, по клавишам старенького пианино — и ланнеровский вальс не может заглушить воркотню патриархального самовара…

Как хороши, как свежи были розы…

Свеча меркнет и гаснет… Кто это кашляет там так хрипло и глухо? Свернувшись в калачик, жмется и вздрагивает у ног моих старый пес, мой единственный товарищ… Мне холодно… Я зябну… и все они умерли… умерли…

Как хороши, как свежи были розы…

ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ: Да, Россия – страна необычайной красоты, страна контрастов. И.С. Тургенев долгое время прожил за границей. Но все его произведения были написаны только о России. Ей одной он до конца своих дней служил и был предан. Огромно и непреходяще значение творчества и деятельности Тургенева для его поколения и для поколений последующих. Его жизнь и его труд - великий пример для всех людей мира. Тургенев - наша гордость и наша слава!