николай иванович лобачевский
статья на тему

Афоризмы Н. И. Лобачевского

  Ученый должен идти по непроторенным путям, несмотря на препятствия.

  Человек родился быть господином, повелителем, царем природы. Но мудрость, с которою он должен править, не дана ему от рождения: она приобретается учением.

Николай Иванович Лобачевский   1 декабря 1792 –  24 февраля 1856 года.

Николай Иванович Лобачевский (20 ноября (1 декабря) 1792, Нижний Новгород — 12 (24) февраля 1856, Казань), великий русский математик, создатель геометрии Лобачевского, деятель университетского образования и народного просвещения. Известный английский математик Уильям Клиффорд назвал Лобачевского «Коперником геометрии».

Н. И. Лобачевский родился в Нижнем Новгороде. Его родителями были Иван Максимович Лобачевский (чиновник в геодезическом департаменте) и Прасковья Александровна Лобачевская. Детство Лобачевского было суровым и трудным. Первые шаги и первые детские открытия Николая не встречали внимательных и восхищенных взглядов родителей: все силы семьи поглощала борьба с вечной изнурительной нуждой. Отец, уездный землемер, зарабатывал гроши. На жизнь всегда не хватало.

В 1802 году после смерти мужа Прасковья Александровна Лобачевская перевезла семью из Нижнего Новгорода в Казань. Она прослышала, что там вновь открылась гимназия, куда принимали детей не только дворян, но и разночинцев, и отважилась подать прошение о зачислении всех трех сыновей в эту Казанскую гимназию на казенное содержание. Мальчики, в отличие от дворянских отпрысков, отнюдь не проходившие дома усиленной подготовки с гувернерш и репетиторш, сумели успешно выдержать экзамены и ждали решения своей судьбы.

Тот день во всех подробностях навсегда запомнился Николаю. Дверь отварилась, и в комнату быстрыми шагами вошла Прасковья Александровна. В высоко поднятой руке она держала большой конверт, запечатанный гербовой печатью. Мальчики окружили мать. Она оглядела их, полных ожидания, надежд и тревоги, и протянула конверт старшему. - Читай, Саша... - попросила она, и в голосе ее явственно слышались волнение и неуверенность, - вдруг отказ!

Александр, волнуясь не меньше матери, стал распечатывать письмо и вытащил толстую, сложенную вчетверо бумагу.

Тут Саша, потрясая бумагой, громко закричал:

- Принять, принять!

Прасковья Александровна шумно вздохнул. Глаза у нее покраснели. Она обняла за узкие плечи старшего сына, заглянула в серые глаза Николеньки, потом прижала к себе маленького Алешу. Мальчики не помнили мать такой счастливой и, как им казалось, красивой и молодой. Она всегда была серьезна и озабоченна. Теперь, наконец, в их доме наступил праздник. Говорили все сразу, возбужденно, перебивая друг друга.

- Матушка, - воскликнул Алеша, - вы для нас куртки из папашиных мундиров перешивали, а нам в гимназии казенные мундиры сошьют! Из зеленого сукна, с малиновыми воротниками...

- Вовсе не с малиновыми, - перебил всезнающий Николай, - с малиновыми дворяне носят, у нас будут зеленые воротники. Но это ничего...

Ночью Николай долго лежал с открытыми глазами, загадывая, как пойдет у них будущая жизнь.

Потянулись дни учения, долгие и похожие друг из друга. Братья Лобачевские, как и все гимназисты, помещенные на казенное содержание - казеннокоштные, как они назывались, - жили в гимназии, бывшем губернаторском доме. Красивое трехэтажное белое здание под ярко-зеленой крышей, с колоннами и куполом, стояло на самом гористом месте Воскресенской улицы, и из окон во все стороны был город.

Лобачевские быстро втянулись в гимназическую жизнь и сдружились с товарищами. Все, что сначала приводило в удивление и заставляло размышлять, теперь стало привычным. Но сколько тяжелого оказалось в неласковой казарменной жизни!

В гимназии царил дух солдатчины. Строем ходили на молитву, в классы. Надзиратели следили за каждым шагом гимназистов. Даже письма к родным воспитанники обязаны были отдавать незапечатанными; и хотя надзиратели редко пользовались своим правом читать эти письма, одно сознание, что равнодушный, а то и враждебный человек может заглянуть в строки, где говорится о самом дорогом, сковывало детей и не позволяло быть откровенными.

Мальчикам запрещалось все, что могло напоминать домашнюю жизнь. Им не позволяли хранить у себя личные вещи и деньги, покупать лакомства или хоть что-нибудь из съестного, хотя кормили в гимназии довольно скудно.

Братья рьяно взялись за учение. Смена разнообразных уроков, когда каждый словно еще одно новое окно в неведомый мир, сначала ошеломила их. Потом они к этому привыкли, появились любимые и нелюбимые предметы, любимые и нелюбимые учителя.

Николаю Лобачевскому очень повезло в одном: он рано попал к образованному, талантливому и серьезному учителю математики, оценившему незаурядную одаренность мальчика и всемерно помогавшему развитию его таланта.

...Григорий Иванович Карташевский приехал в Казань девятнадцатилетним юношей в январе 1799 года, сразу после окончания Московского университета. В гимназии Карташевский быстро завоевал уважение и репутацию выдающегося педагога.

Нельзя сказать, чтобы все воспитанники его любили, - он был слишком сух и холоден с ними. Хотя многие с детской чуткостью понимали, что это только внешняя оболочка, только приемы,  взятые Карташевским  за правило поведения, и за выказываемой сухостью скрывается горячее, доброе к ним сердце, но всякий раз холодность учителя заново замыкала ребячьи души.

Уроки Карташевский  вел очень интересно. Знание языков, широкое знакомство с историей предмета и современной литературой сильно помогли ему в этом. Он строил собственную программу и рассказывал много увлекательного: о великих открытиях прошлого и о том, что стояло на пороге завтрашнего дня; о судьбах знаменитых математических задач, много веков тревожащих умы ученых...

На таких уроках перед мальчиками раскрывались неизведанные дали. Слушая учителя, Николай ничего не записывал, сидел, не шевелясь, затаив дыхание.

Развертывая перед учениками историю геометрии еще со времен Древнего Египта, Ассирии, Вавилона, Греции, Карташевский объяснял им, что в каждой науке наступает время, когда, чтобы двинуться дальше, надо собрать воедино все уже известное, из отдельных частей построить здание. Таким строителем, великим собирателем стал Эвклид. Поэтому он занимает совершенно особое и исключительное место в математике. Великий репетитор поставил своей задачей найти законы, которым подчиняются все линии и тела в природе, и расположить эти законы в строгой системе. Исполинский труд его завершился созданием "Элементов" ( другое название «Начала»)- основы основ всей геометрии.

Эпоха царей Египта Птолемеев, в которую жил Эвклид, вообще была эпохой собирания и строительства. А местом действия, почвой, на которой начался новый расцвет науки, стала Александрия - город, заложенный еще Александром Македонским на берегу Средиземного моря, у устья Нила. Карташевский описывал Александрию времен Птолемеев так, словно и не прошло с той поры более двадцати веков, словно он сам лишь вчера побывал в этом городе, и ощущение близости, достоверности передавалось его ученикам. Они видели ровные широкие улицы, стройные здания строгого греческого стиля с высокими фронтонами, с колоннами, а рядом с ним - дворцы восточной пышности. Город окружали гавани, которые служили стоянками для огромного флота Птолемеев. Александрия торговала чуть не со всем миром. Но самое важное - туда переместиться центр греческой, или, как ее теперь стали называть, эллинской культуры.

Рассказ Карташевского не на шутку завладел воображением Николая. Много дней и ночей мальчик находится под впечатлением услышанного. Богатая фантазия подсказывала ему сцены из жизни далекого города, дополняя их новыми и новыми подробностями. Он представлял себе Эвклида и других ученых: как они ходят в длинных белых хитонах, как пишут на папирусах каламами - заостренными тростинками из камыша, как с помощью циркуля и линейки чертят фигуры и доказывают друг другу теоремы. Но чаще всего рисовалась ему одна и та же картина: широкие улицы Александрии, так не похожие на улицы и переулки Казани, - извилистые, то карабкающиеся в гору, то круто спускающиеся под уклон, - а по ним мимо дворцов, мимо густых пышных парков бродит смуглый человек с высоким лбом и курчавой бородой, обдумывая и создавая великое творение.

Все, что было известно геометрам той эпохи, изучил Эвклид. Но это были только детали постройки. Для целого здания не хватало еще многого. Нелегкий, даже непосильный труд предстоял ученому.

Вместе с Эвклидом Николай Лобачевский мучительно искал, он открывал элементы геометрии. Он остро почувствовал, понял всем сердцем, что служение науке это подвиг, трудный, суровый подвиг.

В титаническом труде великого геометра была заключена награда, о которой Эвклид, наверное, никогда не думал и которую уж, конечно, не мог предвидеть...   это то, что результат его трудов  -  памятник той эпохи, "Элементы",- сперва пергаментный свиток, потом рукопись, переписанная писцом, наконец напечатанная книга – более 2000 лет являлись единственным учебным пособием по геометрии - живут и здравствуют по сей день, удивляя и покоряя умы стройностью, широтой и ясностью.

Лобачевский восхищался в молодости Эвклидом. Но вот пришла творческая зрелость, и он, сполна посвятивший, себя геометрии, скоро понял, что "Элементы" Эвклида не отличаются абсолютным совершенствам, что они не безупречны.  Лобачевский  создал неэвклидову геометрию. Он создавал основы своей геометрии в течение трех лет - с 1823 по 1826 год. В январе 1826 года Лобачевский завершил новую свою рукопись - первую в истории математики законченную работу по неэвклидовой геометрии. Теперь надо было отдать ее на суд университетских коллег.

Наступил февраль. Однажды вечером Николай Иванович долго сидел, запершись в своем кабинете. В глубокой задумчивости смотрел он на большой лист бумаги, лежащий перед ним. Потом, наконец, взял перо и мелким, четким почерком решительно написал:

"В отделение физико-математических наук. Препровождаю сочинение мое под названием "Сжатое изложение начал геометрии со строгим доказательством теоремы о параллельных линиях". Желаю знать мнение о нем ученых моих сотоварищей..."

И подписался: "Проф. Н. Лобачевский, Казань, 1826 февраль".

11 февраля 1826 года, Лобачевский докладывал о созданной им новой геометрии. Его доклад произвел  негативное  впечатление на профессуру университета. И отныне жизнь его пошла по двум разным руслам. До этого он чувствовал себя только ученым, теперь он понял, что становится еще и борцом за новую науку, за ее развитие, за ее признание. Путь, выбранный Лобачевским, оказался тернистым. Этот путь революционера в естествознании Лобачевский проделал совершенно один. Тридцать лет в полном одиночестве исследовал он открывшийся ему мир новых представлений. У него не было спутников в трудном и долгом путешествии. В лучшем случае он встречал непонимание, а чаще всего - грубые насмешки безграмотных писак и тупое пренебрежение косных академических кругов.

Только один из современников Лобачевского нашел в себе смелость однажды выступить против всеобщего пренебрежения к новой геометрии. 31 мая 1842 года профессор Петр Иванович Котельников, декан физико-математического факультета Казанского университета, произнес актовую речь со знаменательным названием: "О предупреждении против математики".

- Не могу умолчать о том, - сказал Котельников,- что тысячелетие тщетные попытки доказать со всею математическою строгостью одну из основных теорем геометрии, равенство суммы углов в прямолинейном треугольнике двум прямым, побудили достопочтенного заслуженного профессора нашего университета предпринять изумительный труд построить целую науку, геометрию, на новом предположении: сумма углов в прямолинейном треугольнике менее двух прямых- труд, который рано или поздно найдет своих ценителей.

Второй путь Лобачевского - путь педагога, руководителя университета и его строителя - оказался более благодарным. В этой роли Лобачевский еще при жизни пользовался огромным уважением и авторитетом среди коллег, на этом поприще он быстро заслужил любовь и признательность воспитанников.

Сперва декан Физико-математического факультета, а с 1827 года ректор Казанского университета, Лобачевский отдавал всю свойственную ему огромную, неуемную энергию, благородство души, любовь к юношеству и науке делу создания первоклассного учебного заведения и воспитания в нем высокообразованных молодых людей, честных, преданных просвещению и готовых служить своей стране, своему народу.

Лобачевский обладал выдающимся организаторским талантом и твердой волей. Эти его качества, проявляясь повседневно, сослужили университету особую службу во время двух страшных событий, сохранившихся в памяти современников.

...В Казани вспыхнула эпидемия холеры. Началась паника. Все, кто мог, бежали из города, оставшиеся запасались продуктами и поплотнее запирали свои ворота. Но все равно смерть собирала обильную жатву.

Лобачевский распорядился немедленно прекратить всякую связь между городом и университетской территорией, на которой, по его приказу, поселились все студенты, профессора и остальные служащие университета. Без разрешения ректора никто не мог выйти за ворота. Пища и вода подвергались дезинфекции и строгому контролю. Забелевшие, а их из пятисот шестидесяти человек, оказалось всего двенадцать, сразу же изолировались от здоровых. Такой строжайший режим царил до конца эпидемии. Воля и распорядительность Лобачевского спасли университет.

А в 1842 году ужасный пожар свирепствовал в Казани. Лучшие здания и лучшие кварталы города выгорели полностью. Беда нависла над университетом. Ректор не отлучался с места пожара и - сам руководил всеми спасательными рабатами. Огонь грозил уничтожить библиотеку, которую Лобачевский в течение нескольких лет привадил в порядок. Все наиболее ценное студенты относили на окраину города. Рукописи и книги были спасены. Удалась отстоять от огня и загоревшееся здание библиотеки. Талько астрономическая обсерватория и магнитная станция сгорели  дотла, но из них то же успели вынести ценнейшие инструменты. Главное здание университета осталась невредимым.

Рассказывать о жизни и деятельности Лобачевского ректора - эта значит рассказывать о трудах и днях замечательного труженика русского просвещения, человека смелых суждений и независимого характера. Потом, как это постоянно, бывало в истории, смелость суждений и независимый характер пришлись не по нраву новому начальству. Лобачевский, правда, со всевозможными почестями, оказался отстраненным от университетских дел. Он был назначен помощником попечителя Казанского учебного округа. Но разве могла одна лишь административная деятельность, да еще под началом малообразованного попечителя, заменить ему прежнюю жизнь, университетские заботы, преподавание, живое общение со студентами!

Лобачевский сразу почувствовал себя больным и разбитым. Он как-то быстро, на глазах, начал стареть, стала прогрессировать слепота - последствие напряженнейших и долгих ночных занятий. Сначала ему удавалось скрывать свой недуг. Он старался по-прежнему выглядеть сильным, бодрым, уверенным в себе. Но скоро слепота перестала быть тайной для окружающих.

Уход из университета словно открыл дорогу несчастьям. Простудившись, заболел скоротечной чахоткой и в кротчайший срок истаял, погиб его старший сын Алексей самый любимый, так похожий на отца, так многообещающе одаренный. Другие дети были мало способными или нездоровыми от рождения и приносили больше огорчений, чем радости. Смерть сына стала таким ударом, от которого Лобачевский оправиться уже не смог.

Будто какой-то рок преследовал семью Лобачевских, отторгая от нее талантливых и лучших. А может, судьба посчитала, что, подарив миру гения, которому удалось свершить предназначенное, род Лобачевских должен расплатиться за такое. Конечно, это мистика... Но печальная, правда, что Лобачевскому пришлось пережить не одну страшную потерю.

Лобачевского не стало 12 февраля 1856 года. Ровно через тридцать лет после того памятного февральского дня, когда родилась неэвклидова геометрия. Бывает мужество одного действия, одного акта, но если мужеством, подвигом становится вся жизнь, то нет меры, чтобы оценить такое служение человечеству и науке.

Жить — значит чувствовать, наслаждаться жизнью, чувствовать непременно новое, которое бы напоминало, что мы живём… Будем же дорожить жизнью, пока она не теряет своего достоинства. Пусть примеры в истории, истинное понятие о чести, любовь к отечеству, пробужденные  в юных летах, дадут заранее…благородное направление страстям.
(из статьи «О важнейших предметах воспитания» 5 июля 1828)